Вечный Путь

БЕГ ПО КРУГУ

Линн Эрвинс прижалась щекой к стеклу иллюминатора. Внизу проплывал ворсистый ковер тропической зелени. Рекер шел над заболоченной равниной, едва не царапая брюхом кроны самых высоких деревьев. Сквозь полог джунглей поблескивали зеркала стоячей воды. Птицы метались среди ветвей, напуганные воем турбин и свистом перегретого воздуха, вырывающегося из диффузоров двигателей.

Выцветший лимб Валькирии оседал далеко на западе. Повернутая ребром система колец стала почти неразличима для глаза. Пальмира-А взошла около часа назад. Чуть ниже красноватой точкой мерцала Пальмира-В или звезда-странник – редкий гость, проходящий по небу раз в шестьдесят лет.

«Неужели я в самом деле здесь?»

Она спрашивала себя об этом по сто раз на дню. Время на границе иногда струилось едва заметно, иногда вовсе отказывалось двигаться. Сколько прошло с тех пор как Линн оказалась на базе дивизиона и приняла командование ротой: девять месяцев или уже десять? Время и расстояние по мере удаления от Центра теряли четкую линейность и становились понятиями относительными. Особенно в тех местах, откуда ушли люди.

– Проклятая жара! В этом году она меня доконает, это уж точно. – Капрал Сильвия Логит передвинула корпус единого пулемета, установленного на вертлюге перед открытым бортовым люком. – Жара и вонь. То еще сочетание! В самый раз, чтобы свихнуться. С болот несет как из гарнизонного сортира.

Сильвия собрала волосы в пучок и перевязала так туго, что они заменяли подтяжку кожи. Рост капрала составлял впечатляющие шесть футов четыре дюйма. На базе в перерывах между дежурствами она не вылезала из тренажерки.

– Кто-нибудь из вас знает, что мы тут стережем и от кого? – спросила рыжая, усыпанная веснушками Тина Харпер. Она числилась в новобранцах, служила на подхвате – «свежаком» на военном сленге. Новичкам встревать в разговор старших не полагалось, но сегодня им выпал особый случай.

– Кому нужен этот Кор-Эйленд? – продолжила Тина, воспользовавшись молчанием окружающих. – Наши войска стоят на линии Святой Коры, вдоль Узкого канала, против еретичек из Телигии. Но здесь, на юге? Между линией аванпостов и побережьем никто не живет… Кроме ходоков, конечно, – поспешно добавила она, чтобы не прослыть тупицей, – но желтоглазые опасны только друг для друга.

– Кор-Эйленд стоит на последнем берегу, – тихо добавила Ламберт Коль. Короткая челка все время лезла ей в глаза, а мешковатый пустынный камуфляж висел на узких плечах, как на вешалке. – Дальше просто океан, и никто не знает, есть ли у него противоположный берег.

– Не просто океан, крохотуля! – вклинилась самая бойкая из новеньких по имени Грей Арсис – крепкая девица со стрижкой под ежа. – Раньше, еще до Очищения, адмиралтейство каждый год отправляло на юг рейдовые суда. Но стоило вахтенным потерять из вида «синеву», как электроника натурально сходила с ума, а команду охватывала паника. Да они всю палубу со страху засерали – от киля до клотика!

– А чего они дристали? – перебила ее Тина. – Океан как океан. Много воды и только. По мне так у флотских просто очко слабовато.

– Поцелуй мою киску! – Грей показала Тине неприличный жест. – Моя старшая сестра служит на флоте. Может скажешь ей это в лицо? В глубоком океане, там, где вода становится черной как вакса, у кого угодно очко сыграет!

– С чего бы это? – фыркнула Тина.

– В черноте обитают чудовища! – зловещим шепотом изрекла Грей. – Из глубин выныривают твари размером с матку Прародительницы и пожирают корабли натурально за считанные минуты.

– Правда? – пискнула Ламберт.

– Да, – Грей выдержала паузу. – Истинная правда. Клянусь Рождением!

– Захлопни пасть, Арсис, – осадила ее Робинс Эйден. – Все эти долбанные клятвы стоят не дороже бычьей мочи. Меня от вашей болтовни воротит, честное слово.

Грей и Тина замолчали, сразу же вспомнив, кто они такие. Робинс считалась заслуженным ветераном авиаразведки, но за шестнадцать лет действительной службы и восемь боевых десантных операций она так и не получила офицерский патент. Большую часть времени мастер-сержант Эйден пребывала в собственном мире, что не мешало ей сохранять убийственную эффективность.

Трое «свежаков» продолжали шептаться между собой. Линн наблюдала за ними и чувствовала лишь усталое безразличие. Наивные дурёхи, свежее мясо из учебки. Байки о монстрах их возбуждают. Им невдомек, что такое настоящий страх. Со временем они могли бы стать неплохими солдатами, если граница позволит им набраться опыта и повзрослеть. Книга Правды однозначно высказывалась по этому поводу:

«У каждого от рождения свой радиус судьбы и окружность жизни, пронумерованная в числах и датах, ибо жизнь есть ни что иное, как бег по замкнутому кругу, который рано или поздно приводит к истокам».

Бег по кругу, бег, направленный в никуда. Конец пути и начало нового круга. Разве это не очевидно? И еще: разве все мы не пытаемся разорвать круг?

– Кор-Эйленд – пустое и унылое место. Только камни и песок, – безучастным голосом сообщила Робинс. – Еще там есть океан. Синий у берега и черный за границей континентального шельфа.

– Я где-то читала, что в океане на глубине нескольких тысяч футов выделяется гидротермальная вода с температурой выше шестисот кельвинов, насыщенная сульфатами металлов и сероводородом… – Ламберт говорила все тише и в конце концов замолчала, напуганная собственной смелостью.

Робинс на нее даже не взглянула:

– Считается, что расстояния не могут превышать длину экватора. Вот только в глубоком океане вся эта ученая хренотень перестает работать. Наука в нашем мире превратилась в бессмысленный балаган. Кто вообще огибал экватор за последние триста лет? Разве что сама Прародительница на реактивном помеле.

Курчавые черные волосы Робинс встопорщены жесткими пружинками и связаны в короткий хвост на затылке. Кожа с оттенком горького шоколада почти сливается с цветом переборки. Под глазами отметины от защитных очков. Рукава куртки закатаны до локтя. На предплечьях шевелятся крепкие мышцы. Жирный розовый шрам начинается под волосами и сбегает наискосок к виску, рассекая пополам левую бровь.

Сержант достала из-за отворота рукава кусок вощеной бумаги и принялась неторопливо сворачивать бумагу в трубочку.

– Важно составить о Кор-Эйленде верное представление. На юге заканчивается все и ничего не начинается. Это как трамплин. Трамплин в пустоту.

Снова болезненная многозначность в исполнении Робинс. Как пилой по нервам. Как железом по стеклу…

– Капитан, а вы можете рассказать про Кор-Эйленд?

От жары клонило ко сну. Голову словно наполнили мыльной пеной.

– Может вы нам все объясните? – повторила свой вопрос Тина Харпер. Двусмысленные напевы Робинс ее только раззадорили.

«Место встречи?» – промелькнула шальная мысль, от которой по спине побежали мурашки. – «Да, это место встречи».

Линн нехотя разжала зубы.

– Кор-Эйленд – автономная узловая станция для обеспечения дальних рейдов. – Она сдвинула назад козырек помятой форменной кепки. – Там нет штатного персонала, поэтому раз в три месяца с передовой базы дивизиона отправляют бригаду для профилактики и ремонта. Такие станции организованы вдоль всего побережья. Делается это скорее по привычке, и чтобы списать лишние средства для отчетности. На моей памяти никто даже не заикался об организации полноценных рейдов на восток. Там все красное на карте. Ареал нестабильной векторизации – так они это называют. Раз в полгода на станцию приходят сторожевые фрегаты, а иногда в окрестностях мелькают ватаги ходоков из пустошей. К военным объектам они стараются не подходить, но между собой группы из разных кланов режутся насмерть. У них это что-то вроде спортивного состязания или обряда инициации. Я ничего не упустила, сержант?

Робинс подтвердила ее слова небрежным кивком. Она по обыкновению курила, глубоко затягиваясь и выпуская дым из ноздрей.

– А это правда, то, что говорят об этих ходоках? – спросила Ламберт. Оставалось только гадать, что могла натворить эта худенькая семнадцатилетняя девчонка. Ведь на внешнюю границу за просто так не ссылают.

– А что о них говорят? – Линн тоже достала бумагу и кисет с табаком.

– Ну вы же знаете! – Ламберт напряженно сцепила тонкие пальцы. – Что они потомки женщин из колена Эмис. После Схизмы и изгнания непокорных они зашли со своими тафу слишком далеко на восток. Туда никто не ходит, не потому, что не могут, а потому, что нельзя. А они пошли. И поплатились за это.

– В самом деле?

– На востоке Древние взрывали свои грязные бомбы. И от них что-то осталось. Что-то плохое в земле и в воздухе. А женщины из колена Эмис дышали испорченным воздухом и растили кукурузу на испорченной земле. Эта отрава понемногу меняла их, и их детей, и детей их детей. А сейчас, через двенадцать поколений, они ведь уже не вполне люди, да? Совсем как… ну, девианты на севере.

– Так говорят, – нехотя подтвердила Линн, – Откуда ты это взяла? Особенно о Схизме и девиантах.

– Прочитала в книгах. Я люблю читать. Мама работала в архиве академического кампуса, восстанавливала старые цифровые хроники. За это нас и наказали. Маму забрал Белый Легион, а меня отправили сюда.

– Ага. Теперь понятно.

В обществе, где фанатики правят бал, а добродетель послушных возводится в Абсолют, лишние знания становятся токсичными. Мысли тянули ее вглубь себя, завлекали, дразнили. Но отключаться нельзя. Никак нельзя. Линн поднялась с сиденья, отодвинула в сторону переборку и заглянула в кабину.

Мир за поляризованными стеклами кокпита выглядел плоским как в окуляре прицела. Линн облокотилась о спинку кресла пилота и поднесла зажженную спичку к кончику папиросы. Впереди, над зеленым морем, протянулось голое каменистое плато. Еще дальше маячили пики южного водораздела, изрезанные морщинами и припорошенные сединой, как усталые старухи, навалившиеся друг на друга.

– Когда будем на месте, Надин?

– Прошли тринадцатую отсечку. Перепрыгнем Сторожевой кряж, и останется еще четыре. – В своем пластиковом шлеме пилот-механик Надин Галлинс напоминала инопланетного захватчика, страдающего жуткой мозговой опухолью.

Линн пару раз затянулась папиросой и швырнула ее за борт через приоткрытую форточку. Как Робинс удается мусолить эту гадость во рту почти непрерывно? На границе многие увлекались контрабандным табаком, несмотря на запреты санитарной службы и выволочки начальства, но Линн к куреву так и не пристрастилась.

– Что у нас с турбулентностью? Не получится, как в прошлый раз?

– Воздушные ямы? Хрен там! Я проложила новый курс над восходящими потоками. Пройдем как по зеркалу.

– Надеюсь, что так. У нас в багаже сорок цинков с боезапасом и триста кубов гидразина в коконе. Если рекер будет трясти как в прошлый раз, и туда случайно залетит искра, мы просто растаем в воздухе, Надин.

– Знаю, капитан. Буду осторожна.

– Ага, постарайся.

Грей, Ламберт и Тина приставали с расспросами к Сильвии Логит, а Робинс дремала в углу отсека. Линн вернулась на прежнее место и, усевшись возле иллюминатора, прикрыла глаза. Минуту назад у нее намокли трусы, что говорило о наступлении очередного месячного периода. Женские дела – еще одна неизменная константа, не дающая потерять счет времени. Они всегда приходили в срок и всегда неожиданно. Хотелось избавиться от липкой сырости между ног, но Линн знала, что сможет сделать это только на станции, после приземления. Приходилось терпеть.

Равномерное жужжание турбин убаюкивало. Линн сама не заметила, как ее мысли повернулись вокруг собственной оси и обратились к прошлому.

Она лежала на спине, разглядывала низкий оштукатуренный потолок и думала о капризах судьбы. Отличная тема для размышления в двенадцатом часу после полуночи, когда темнота отступает и настает новый день, похожий на продолжение сна.

Судьба? Хрень собачья! Что люди могут знать о Судьбе? И все же Линн не переставала думать. Ей нравилось выстраивать четкую логическую цепочку. Так она лишний раз напоминала себе, что все под контролем. Хотя что-то внутри нее упрямо твердило: она уже ничего не сможет поставить под свой контроль.

Ничто и никогда!

Тогда почему она здесь?

Падение началось не вчера и даже не две недели назад, когда она окончательно и бесповоротно рассталась с любыми перспективами на дальнейшую карьеру. Все это лишь следствия или даже следствия следствий. Ведь такое тоже бывает? Следствия, но не причины. Причины в другом. Причины таились в ней самой.

Внизу, возе лестницы слышались голоса. Они монотонно бормотали о чем-то, перехватывали друг у друга нить разговора, словно дополняя незаконченные фразы. Похоже на детскую игру в слова. Что если однажды она услышит голоса у себя в голове? Можно ли напиться до бреда, если как следует постараться?

Линн вытянула руку и погасила ночник. Лампочка потухла, как последняя искра надежды. В темноте голоса почему-то звучали еще громче. Если они не замолчат, она спустится вниз и предложит им убраться на улицу. Да, она спустится на вахту и пошлет их куда подальше.

«Почему бы вам не свалить на хрен отсюда и дать людям поспать!»

Но Линн знала, что не сможет уснуть, и у нее не хватит сил, чтобы встать с постели, натянуть тряпки и спуститься на два этажа вниз. Все это могла сделать прежняя Линн Эрвинс, капитан спецназа СКСГ, еще не накаченная дрянным алкоголем. Теперешней Линн оставалось лишь втихомолку цедить ругательства и комкать в пальцах собственное раздражение. Беспокоило это ее? Да ни в малейшей степени!

Судьба. Есть ли на свете такая штука? Линн думала, что есть. Разве случайно то, что она оказалась в бригаде по сбору материала Ви и отправилась за Черту? Нет, не случайно, учитывая долобанную кучу тестов, которыми ее засыпали в отборочной комиссии. В течении трех месяцев у нее взяли больше анализов, чем за всю предыдущую жизнь, а потом день за днем гоняли по полосе препятствий до полного изнеможения. Почему ее суммарный балл оказался положительным? Стечение обстоятельств. Регулярные тренировки. Хорошая наследственность. Все, что угодно. Но только не Судьба! Так она считала прежде, но с тех пор ее взгляды изменились.

Черта…

Наследие полузабытой эпохи, когда Древние явились на эти земли из глубин мрака, когда люди могли путешествовать среди звезд подобно богам. Каменный мегалит высотой в двадцать тысяч футов, искусственная складка на коже планеты, пересекающая континент с запада на восток в сорока милях к северу от тридцатой параллели. Но Черта являлась не только грандиозным физическим объектом. По мнению Линн, она отделяла правду от лжи и запретное от дозволенного, реальный мир от фантазий и будущее от прошлого. Черта сдерживала противостояние двух миров, все еще связанных между собой кровоточащей пуповиной, но абсолютно чуждых друг другу, как атомы и нейтрино.

Черта пролегла через жизнь всей Леоры. Дети – основа любого общества, его самый ценный ресурс, а женский организм не способен оплодотворить сам себя. Наука так и не смогла найти способ заставить их размножаться при помощи партеногенеза. А потом, шестьдесят два года тому назад, случилось Очищение. Яйцеголовых сбросили с пьедестала, и исследования в области человеческого естества объявили аморальными. Все они стали добровольными заложницами Черты, рабынями ограничений, наложенных самой природой. Линн с недавних пор принимала это как должное.

В проклятом гнезде раскольников – Телигии проблему репродукции изучали с нарочитой обстоятельностью. Об этом писались монографии и устраивались дебаты в Ассамблее. Но и там наука топталась на месте, временами отрыгивая бесполезные теоретические выкладки и тут же списывая их в утиль. Отрицание божественной природы Прародительницы и неприятие пути Очищения создавали иллюзию морального превосходства, но принципиально ничего не меняли. Оба враждующих анклава зависели от Черты. Именно там, а не полях богословских диспутов, сталкивались их кровные интересы, терлись друг о друга как два наточенных клинка.

Так почему она все-таки здесь?

«Причины, детка, причины!»

Линн убрала волосы со лба, потерла отекшее лицо. После бутылки дешевой сивухи думалось с трудом. Голова напоминала тыкву, набитую стреляными гильзами. Вдалеке простучали торопливые шаги, хлопнула дверь. Голоса. Они не затихали, но Линн различала их краем уха, словно предметы в поле периферийного зрения.

– Это не просто залет по службе, Эрвинс. Ты умудрилась обоссаться, не снимая трусов. Ты сама виновата в том, что у тебя ничего не вышло!

Реальность порвалась надвое. Утренний сумрак рассеяли яркие полуденные лучи. Прошлое и будущее сомкнулись как челюсти капкана. Они опять сидели на двадцать втором этаже здания генштаба, в огромном кабинете с панорамными окнами и серой декоративной штукатуркой на стенах. Снаружи летняя жара плавила асфальт. Стекла делового центра отражали пламя звезды словно охваченные пожаром. По эстакаде над проспектом Основательницы шествовала очередная религиозная процессия. Мраморная ротонда Храма белела вдали как облако. Ледяной ветер вырывался из решеток климатической установки, остужающей комнату до температуры арктической пустыни.

– Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Ты подпишешь мое заявление или нет? Если откажешься, я все равно уйду!

– И через пару недель твой труп сожгут в тюремном крематории. Мы обе читали закон о дезертирстве. Этот закон специально написан для таких как ты.

Да, Линн сама виновата в своих бедах. Она и Судьба. Они поровну разделили ответственность. Идеальное партнерское соглашение. Я виновата – ты виновата, так пожмем друг другу руки… так твою мать! Почему бы нам не катать эти шары вместе?

Линн опустила руку на живот. Он, конечно же, был горячим. И влажная щелка у нее в паху была до безобразия увеличена.

«Так в чем причина, капитан Эрвинс?»

– Эти голозадые дикари спустились со стены каньона на веревках и сцапали вас до того, как «свежаки» успели навалить в штаны.

Полковник Эльза Доэл, командующая центром специальных операций СКСГ, как будто нарочно испытывала ее терпение. В присутствии этой крупной чернокожей женщины с лицом гувернантки и замашками инквизитора Линн всегда чувствовала себя неуверенно, как будто сидела на бочке с пироксилином.

– Ты знаешь, все было совсем не так! – возражала она, – Сара Флоренс прострелила одному из них ногу, а я ударила другого по… тому месту. Он катался по траве и вопил так громко… так, словно я ему кое-что отрезала!

– Хочешь сказать, что вмазала ему по яйцам, Эрвинс? – в словах полковника не было ни капли сочувствия. Только отвращение к чужой слабости. – Давай называть вещи своими именами. Ах, эти милые словечки из ушедшей эпохи! Блюстителям морали так и не удалось очистить от них нашу речь. Запрещённой лексикой пользуются до сих пор, но лишь немногие знают, что она означала когда-то в прошлом. Но мы-то с тобой точно знаем. У нас обеих нулевой допуск, разве нет?

Эльза брезгливо сморщила толстогубый рот.

– Флоренс случайно дёрнула спуск табельной «сорокапятки», когда эти ходячие обезьяны вдруг перестали изображать дружелюбие. А ты до смерти боялась, что они дотронутся до тебя, и в истерике начала махать ногами. Остальные послушно сложили оружие и задрали лапки вверх. Именно так все и было на самом деле. Таймер в обзорной камере рекера не умеет врать. Это случилось быстрее, чем твое дерьмо успевает уплыть вниз из унитаза. И ты имеешь наглость утверждать, что оказала достойное сопротивление? Даже сопливые монашки на вашем месте справились бы лучше.

Линн едва удержалась от того, чтобы прыгнуть на Эльзу Доэл и выскрести ногтями ее глазные яблоки. Несмотря на леденящее дыхание сплит-системы, ее лицо пылало, а веки стали тяжелыми от слез.

«Отсюда все выглядит таким уродливым, таким отвратительным, а как прекрасно это было там!»

Полковник сбавила обороты и заговорила спокойно, по-деловому:

– Они продержали тебя там четырнадцать месяцев, и тебе у них понравилось. Остальных они отпустили через неделю за выкуп. Только не надо ля-ля! Ты больше года не давала о себе знать, потому что собиралась остаться там насовсем. Тебе было насрать на то, что они нарушили договор, снюхались с еретичками из Телигии и надумали торговать своим липким сокровищем в обе стороны. Сколько ништяков они получили только за то, что время от времени гоняли лысого? Ножи, скобяные изделия, антибиотики, композитные луки из углеродного волокна. Со временем они перестали считать вас богинями, приносящими волшебные дары, и начали воспринимать как банальный источник выгоды. А потом вы сами стали товаром. Удивительно как эти варвары быстро учатся. Но ты пришлась у них ко двору. Они угощали тебя свежими фруктами, читали проповеди о единении с природой и выпускали погулять в окрестностях деревни. А чтобы ты ненароком не заблудилась, отправляли с тобой этого длинного хлыща.

– Да, со мной всегда ходил Жар. – Линн знала, что должна молчать как утопленница, что сейчас любая необдуманная фраза равносильна смертному приговору. Но она больше не могла удерживать это внутри.

«Сначала будет немного больно», – предупредил ее Жар. – «Но потом станет так хорошо, что ты позабудешь обо всем на свете!»

– И однажды он прикоснулся к тебе.

Эльза словно прочла ее мысли.

– Ну… он не просто прикоснулся. Он…

– Довольно! – Полковник шлепнула тяжелой ладонью по столу. – Твоя болезнь, Эрвинс, характеризуется словами, которые ни одна порядочная женщина не должна произносить вслух, если хочет сохранить чистоту и ясность мысли. Впрочем, это не так уж и важно, если учесть, чего мы все лишились.

Линн отказывалась верить собственным ушам. Может ей померещилось? Эльза продолжила вещать, как ни в чем не бывало:

– Ты ведь уже не можешь без этого жить. Это как амфетаминовая ломка, я права? Большой лысый удав у тебя на шее, который время от времени хочет жрать. Ты принесла мне бумажку на подпись? Замечательно! Просто святая наивность! С тем же успехом я могла бы оформить тебе путевку в Дом Отчуждения. Подумай, что будут означать в твоем нынешнем состоянии четыре недели полного уединения.

Дом Отчуждения, приют для умалишённых. В последние годы такие места всегда переполнены. Вообще-то Линн не думала ни о чем подобном. Зато она постоянно ловила косые взгляды знакомых и сослуживцев. И, когда она начинала говорить, всем вокруг становилось не по себе. Ее неразумное женское естество дымилось жаром греха, опаляя всякого, кто находился рядом.

– А теперь просто сиди и слушай, – Эльза разместила широкие ягодицы на краю стола, сцепила между собой пальцы, наклонилась вперед, опершись ладонями о колено. – Ты просишь отправить тебя в отпуск. В отпуск, твою мать! Если бы я вовремя не нажала на нужные кнопки, ты бы уже проводила свой самый длинный в жизни отпуск. В тюремной камере, в ожидании аутодафе.

– Что?

– Не перебивай меня, цыплячий помет!

Линн стиснула зубы. Страх и возмущение раздирали ее изнутри как два пса, дерущиеся из-за кости.

«Тюрьма Падших! Она говорит о Тюрьме Падших! И, эта жирная черная сука, только что обозвала меня куриным говном!»

Эльза повесила на нос очки, взяла со стола записную книжку в красном виниловом переплете, перевернула несколько страниц, пробежала глазами по строкам.

– Я напомню некоторые из твоих лучших перлов: «жизнь в отрыве от природных законов нарушает естественное равновесие и ведет к упадку». А вот еще: «Сумма двух величин дает полноту и гармонию. Каждая половинка в отдельности не значит ничего». Помнишь, когда ты это сказала? Нет? Хорошо, что у меня все записано. Девять дней назад, в офицерском клубе, за ленчем. Присутствовали Шарлотта Гарфилд, Анастасия Трост, Патриция Оуэнс и еще кое-кто из младших офицеров. А вот это самое вкусное, здесь ты превзошла саму себя: «мы боимся наших естественных желаний, потому что признать их безусловное влияние, означает потерю нравственных устоев». Так-так… «Эти устои не более чем гнилой мешок, в котором мы прячем себя от остального мира. Нам кажется, что без него мы задохнемся, но воздух снаружи гораздо чище!» Впечатляюще, Эрвинс! Впечатляюще глупо с твоей стороны говорить такие вещи в компании с шестью задастыми сучками, у которых яблочный пудинг вместо мозгов.

– Как… как ты узнала, что я… – Линн замолчала на полуслове. Оправдываться и задавать вопросы не имело смысла – все равно что запирать двери стойла, когда лошадь уже выбежала.

– Очень просто. – Эльза потрясла перед ней блокнотом. – Твои подружки прибежали ко мне раньше, чем успел остыть кофе, поданный на обед. Я убедила их не подавать письменный рапорт. Сказала, что разберусь сама. Только поэтому твоим делом еще не занялась коллегия Священного Трибунала. – Она разглядывала Линн поверх очков как блоху под микроскопом, – Но не обольщайся, Эрвинс. Твоя судьба все еще висит на нитке. Я могу передумать в любой момент.

Линн обвела кабинет затравленным взглядом. Никелированная центрифуга на столе Эльзы вращалась как детский волчок. Световое панно на торцевой стене изображало Великую Мать с безупречным лицом ангела и огромным животом, заключающем в себе еще не рожденную Вселенную. Ее чело сияло как Пальмира в зените. Бесполые меньшие боги держались за ее подол – испуганные цыплята у ног наседки.

Цыплячий помет… Паршивая аллегория.

– Ты намерена меня посадить?

Полковник швырнула блокнот на стол позади себя.

– С такой железобетонной доказательной базой можно надолго посадить тебя под замок или даже поставить перед расстрельной командой. Ты наговорила чепухи на дюжину смертных приговоров. Слухи о тебе расползлись по всей Леоре. Это преступление против морали, худшее из всех. Но я не стану ничего делать.

– Почему?

– Потому, что ты права, черт возьми!

Эльза выпрямилась, убрала очки в футляр, потерла двумя пальцами переносицу.

– Я подпишу твое заявление. Ты ходишь по краю безумия, и скорее всего оступишься рано или поздно. В любом случае, сюда, в центр специальных операций, ты уже не вернешься. В службе контроля за состоянием генофонда служат только лучшие из лучших. Ты упустила свой шанс. Думаю, это более чем понятно.

– Ага. Более чем. – Изнутри ее продолжал терзать страх, но внешне Линн оставалась спокойной. Одни боги знают, каких усилий ей это стоило.

– Мы больше не можем закрывать глаза на правду, – заявила она. – Если ты признала мою правоту, то должна признать и то, что это… нездорово. Весь мир разделен на две части, и только мы изо всех сил боремся за право быть несчастными. Но так больше продолжаться не может!

– Почему нет? Наши предки жили так на протяжении трех веков.

– Ты знаешь, что времени почти не осталось. У нас обеих нулевой допуск, разве нет? Шестьдесят лет назад статистика регистрировала всего три процента тяжелых врожденных патологий, а теперь эта цифра выросла втрое. Положение усугубляется год от года. Во имя спасения души мы разогнали институт репродукции, отказались от прямого зачатия и ликвидировали всех тафу в профилакториях генного центра. День Очищения – так это принято называть. Хрень собачья! Я бы сказала: День Мясника. Неудивительно, что три миллиона недовольных сбежали за Узкий канал и теперь забрасывают нас ракетами. Черта стала единственным источником жизни. Загвоздка в том, что термоконтейнеры снижают качество исходного материала. Церковь воспевает ЭКО как панацею от греха, но Очищение сделало нас слабее. Когда-то Великий Излом стал началом. Сегодня мы несемся к концу со скоростью пули.

Линн прервалась на миг, чтобы успокоить дыхание, потом закончила:

– Если какая-нибудь дура уляжется посреди скоростного шоссе, наплевав на то, что к ней приближается груженый самосвал с заклинившими тормозами, будет ли это означать, что самосвал чудесным образом остановится?

Эльза нахмурилась, снова провела пальцем по переносице. В ее глазах впервые промелькнуло нечто похожее на сочувствие.

– В твою дурную голову не приходило, что у наших предков не было выбора, что они по доброй воле легли под колеса?

– Они – может быть. Но не мы. Нам этот выбор навязали!

– Мы приняли его с благодарностью.

– Не все!

– Я подпишу твое заявление.

– В жопу заявление! Почему ты это сказала?

– Что «это»?

– Не засерай мне мозги! Ты знаешь, что я имею в виду!

– Вы забываетесь, капитан Эрвинс. – Тон полковника стал ледяным. Она взяла в руки заявление. – Хочешь, чтобы я это завизировала или нет?

Линн глубоко вдохнула, мысленно досчитала до десяти и кивнула. Эльза достала из ящика стола ручку и раздраженно вывела свою подпись в нужной графе.

– У тебя есть одна омерзительная черта, Эрвинс. – Она протянула Линн заявление с таким видом, словно давала милостыню. – Ты не понимаешь, когда нужно остановиться. Впрочем, это не так уж и плохо. Благоразумие всегда останавливало меня в самый последний момент. Теперь я начинаю об этом жалеть.

– В самом деле?

– У нас еще может получиться. И прости за «цыплячий помет».

– Все в порядке.

– Надеюсь, ты уяснила положение вещей. Твои подружки в любой момент могут обратиться через мою голову к кому-нибудь из блюстителей морали или к дознавателям из Белого Легиона. Тогда нам обеим не поздоровится.

– Ага. Знаю.

– Ни хрена ты не знаешь! – Полковник безнадежно махнула рукой. – Я рискую не потому что влюбилась в твою смазливую мордашку!

– Тогда зачем?

Эльза обошла стол и плюхнулась в глубокое кресло с обивкой из экокожи.

– Как ни странно, я делаю это ради будущего всех нас. – Она холодно и ядовито усмехнулась. – Твоя история способна вызвать лавину. Бомба заложена, нужно только поджечь фитиль. Со временем ты превратишься в легенду, сама того не желая. О тебе будут говорить. Многие начнут с тобой спорить заочно, и это хорошо. Споры отвлекают от молитв и заставляют думать. Сейчас тебе лучше исчезнуть, уйти в закат. Ты понадобишься, когда придет время воздать кое кому по заслугам.

– Военный переворот? Революция?

– Восстановление справедливости.

– Ушам не верю! Хочешь использовать меня, как запасной патрон в обойме?

– Именно так. Держи язык за зубами, Эрвинс.

– Думаешь, я смогу?

– Думаю, тебе требуется пилюля от глупости. Мост над бурной рекой. Решай, кем хочешь остаться в истории: живым знаменем революции или мученицей за правое дело. Меня устроит любой вариант. Такие, как ты напоминают падающие метеоры. Они быстро сгорают, но оставляют за собой яркий след. Катись отсюда, Эрвинс!

Линн приложила сжатый кулак к груди и направилась к выходу.

– Эрвинс.

Она обернулась.

– Если тебе все же придется беседовать с дознавателями или давать показания перед Священной Коллегией – лучше забудь о нашем разговоре. В этом кабинете нет ни одной камеры, ни одного скрытого микрофона. Я знаю достаточно их грязных секретов. Не только ты живешь с удавом на шее. Многие приходят ко мне и просят об одолжении. Белый Легион слушает даже генерала Шахрави, но только не меня.

Линн кивнула и получила в ответ фирменную ухмылку полковника.

– Удачи, Эрвинс. Она тебе пригодится.

За окном установилось шаткое равновесие между светом и тьмой. На авиабазе неподалеку садился тяжелый карго-бот похожий на летающего кита. Два «скорпиона» прикрытия зависли над крышами ангаров, сверкая габаритными огнями на плоскостях обтекателей. Валькирия коснулась горизонта и стала в два раза больше. Далеко на севере колыхались зеленовато-розовые ленты атмосферной люминесценции.

Линн обхватила руками груди, слегка сдавила их и испытала мгновенное возбуждение, словно под кожей пробежал электрический ток. Она уже делала это не раз. Линн принялась массировать соски, чувствуя, как они набухают и твердеют под ее пальцами. Тело охотно реагировало на ласки. Правая рука скользнула вниз по плоскому животу, преодолела треугольник лобковых волос, нырнула в теплое пространство между бедрами. Линн задышала чаще и судорожно сглотнула.

Непередаваемое ощущение. Раз испытав это, ты наверняка захочешь попробовать снова и вскоре поймешь, что не можешь без этого жить. Жар однажды научил ее любви, но отнял покой. Не зря Эльза Доэл сравнила вожделение с наркотиком. Пальцы нащупали нужное место и стали двигаться быстрее. Линн изогнулась и застонала от удовольствия. Она попыталась воссоздать в памяти образ Жара. Он был сильным и нежным. И он называл себя колдуном. Он умел творить чудеса…

Линн резко села на кровати. Простыня под ней насквозь пропиталась потом. Сердце стучало как испорченный мотор. Она спустила босые ноги на пол, уткнулась лицом в колени и расплакалась.

Жар мертв. «Скорпионы» Эскадрона Возмездия упали с неба как голодные стервятники. Сплетенные из лозы круглые хижины вспыхивали словно конфетные фантики. Горели загоны для скота, кукуруза, сахарный тростник и каноэ рыбаков у берега. Клубящиеся струи напалма, бесшумный ливень пуль из гауссовых пушек, хлопки термобарических мин. Огненные столбы до небес. Улица завалена разорванными на части телами. В пыли чьи-то внутренности, кровь и мозг…

Она кричала, но не слышала себя за воем турбин и грохотом взрывов, а потом свернулась калачиком и крепко зажмурилась. Вокруг свистели вольфрамовые болванки, разогнанные электромагнитными ускорителями до трех тысяч метров в секунду. Звено «скорпионов» разворачивалось над поймой реки и делало новый боевой заход.

Хотела ли она, чтобы так получилось? Конечно, нет! Никто с этим не спорит. Но она позволила себе забыться, уверовала в то, что сказка будет длиться вечно. Но вмешалась судьба. Сука судьба! Она обычно не спрашивает у тебя разрешения. Она поднимает тебя и швыряет вниз с высокого обрыва.

На востоке небо стало прозрачно-белым, как брюхо форели.

Сегодня все закончится… и начнется сначала. Сегодня замкнется круг.

Желудок свело жестокой судорогой. Она бросилась в уборную, зажав рот обеими руками. Линн упала на колени перед унитазом и выплеснула в него остатки скудного ужина. Она сглатывала воздух тяжелыми, одышливыми спазмами. Приступ повторился. На этот раз Линн извергла из себя нечто желтое, похожее на мочу. Теперь в унитазе плавал ворох осклизлых хлопьев с резким сивушным запахом. Линн присмотрелась к ним, почему-то ожидая увидеть кровь, но рвота была чистой.

Она дрожащей рукой дотянулась до кольца и смыла эту мерзость в трубу. Потом долго мыла лицо и руки под струей холодной воды.

Это закончится сегодня.

«Забавно, что все так обернулось».

Почему она до сих пор жива и на свободе? Обычно в подобных случаях дознаватели из Белого Легиона роют носом землю с особенной страстью. Даже шпионов Телигии не ищут с таким завидным усердием. Вечная битва за нравственную чистоту общества. Грех нужно выжигать каленым железом, давить в зародыше без жалости и сомнений. Не может быть, чтобы Эльзе удалось спрятать все концы в воду. Слишком многие слышали ее сбивчивые монологи о двух половинках целого, слишком далеко разошлись слухи о ее падении. Но Линн оказалась никому не нужна. Знамя будущей революции оставили пылиться в чулане. Или, в ее случае – в винном погребе.

Еще одна причуда судьбы?

«Это превращается в паранойю, детка!»

Линн опять расплакалась. Она сидела голой на холодном кафельном полу ванной армейского пансиона, поджав колени к подбородку и обхватив их руками. Она знала, что сегодня это ее последние слезы. К ней возвращалась былая твердость.

Синие тени ложились на скомканную постель. Они ползли вверх по стене дюйм за дюймом. Между оконными рамами жужжала муха. Было очень тихо. Даже голоса на лестнице смолкли. Линн медленно разогнулась, поёжилась – ее знобило. Пятки прилипли к холодному полу. Кто-то сидел на дальнем конце кровати. Свет из окна ложился на его опущенные плечи.

Ледяной мрак звездных пустынь, белый снег, черный камень…

Линн сделала шаг в комнату.

… все мы похожи друг на друга, ведь все мы дети одного Бога.

Еще шаг. Как же холодно. Иней покрыл дверную ручку.

Этот мир принадлежит нам – тебе и мне. Мне и тебе.

– Жар?!

– Я ненадолго, – Жар повернулся и взглянул на нее своими бездонными темными глазами. – Эта ночь щедра на сюрпризы, Линн. Похоже, все вещи на свете обнаруживают свою истинную сущность в эту волшебную ночь. Тебе так не кажется?

– Не может быть! Как ты…

– Постой, – Жар встал и подошел к ней. Он был в узких штанах из оленьей замши. Поджарый мускулистый торс ничего не прикрывало. Смуглая кожа маслянисто блестела в темноте. – У нас не так много времени. Период ожидания закончился. Мы долго блуждали в лабиринте. Бог приготовил этот лабиринт специально для нас. – Он провел рукой по ее длинным, растрепанным волосам выцветшего соломенного цвета, и Линн поняла, что хочет его как никогда раньше. Но она помнила вольфрамовые пули, разрывающие его плоть, помнила его танец смерти.

– Ты не можешь здесь быть! Ты мертв! Я видела…

– Да, Линн, ты видела. – Он мягко коснулся пальцами ее губ. – Глаза часто обманывают нас. Я здесь, с тобой. И я жив.

– Ты пришел, чтобы убить меня, отомстить за своих?

– Мертвое нельзя убить. Я пришел, чтобы вернуть тебя к жизни.

Темные глаза блеснули воодушевлением.

– Воля небес запутана в сложный клубок. – Он обнял ее лицо широкими гладкими ладонями. Со своим ростом более семи футов он нависал над ней как сказочный великан. Линн прикрыла глаза, задыхаясь от желания. Не верилось, что минуту назад она дрожала от холода. Сейчас ее окутывал лихорадочный жар… Да, Жар – он тоже был теплым, осязаемым, живым. Линн ощутила его дыхание, узнала запах: смесь табака, смолистого дыма и мяты. Сердце колдуна уверенно билось в груди. Руки вслепую отыскали завязки на его штанах, торопливо дернули раз, другой. Наконец, тугой узел поддался. Жар казалось не обратил на это внимания. Он стоял неподвижно и продолжал говорить. Его бархатный голос сводил ее с ума.

– Иногда нам кажется, что в поступках высших сил нет никакого смысла. Но зачастую подлинный смысл теряется из-за ограниченности нашего мышления. Как часто мы отвергаем то, что не в силах понять!

– О чем ты говоришь?

– О духе, о вере, о судьбе, наконец! Ты ведь знаешь, что такое Судьба? Я ведь не ошибся, Линн? Приближается момент истины, время собирания, день, когда каждому из нас предстоит сдать экзамен на право обладать вечностью. И тот, кто стоит за кафедрой, не знает снисхождения. Его нельзя разжалобить или подкупить. Он держит в кулаке три пламенных ока. Он указал на нас из своего обиталища в королевстве теней. Он шагнул вперед, а Бог отступил в сторону. Так было всегда.

Глаза Жара потемнели еще больше.

– Но это зло! – с трудом выдавила она. – Ты же знаешь, что это зло.

– Зло, – задумчиво повторил воскресший колдун, – зло…

Где-то далеко над холмами сверкнула бесшумная молния.

– Три пламенных ока еще не взошли. Их огонь еще не выжег цветущие долины Ханаана. Ты отправишься на край земли, к узловой точке, чтобы совершить прыжок с трамплина. Приготовься к неожиданной встрече. Человек из неоткуда, Странник. Вы с ним предназначены друг для друга. Ты не сможешь свернуть с пути.

– Я ничего не понимаю.

– Теперь молчи. Ты узнала все, что должна была узнать. Эта ночь принадлежит только нам, – и он закрыл ее рот поцелуем.

Жар поднял ее на руки и уложил на кровать. Спустя пару мгновений он оказался сверху и плавно вошел в нее, как весло в хорошо смазанную уключину. Линн отдалась ему со всей страстью невостребованной любви и закричала, когда кончила.

Она проснулась от яркого света. В промежутки между оконными жалюзи пробивались лучи Пальмиры, заливая ее бледное, опухшее лицо, темные круги под глазами, давно не мытые волосы, разбросанные по подушке.

Линн вспомнила свой сон. Всего лишь сон? Но как он был реален!

Приготовься к неожиданной встрече. Ты не сможешь свернуть с пути.

Прошлым вечером она как обычно напилась до беспамятства, но сейчас у нее не было никаких признаков похмелья. Абсолютно никаких. Сама мысль о выпивке вызывала отвращение. Позже, в четырнадцатом часу пополудни, к ней явилась Патриция Оуэнс с официальной бумагой.

– Выглядишь не очень. Ты в порядке? – С тех пор как они виделись в последний раз, Петти успела подкраситься хной и завить челку. Ее небольшие крепкие груди задорно подпрыгивали под светло-зеленым штабным камуфляжем.

– В полном порядке, – Линн провела целый час в душевой, расчесала волосы и оделась во все чистое. Но синева под глазами никуда не делась.

Петти села на стул и виновато уставилась себе под ноги.

– У меня приказ полковника Доэл, заверенный печатью капеллана. Тебя высылают из столицы, направляют в аэромобильный дивизион на внешнюю границу. Линн, это ведь даже не линия Коры! Такая даль и вообще… мне очень жаль.

– Черта с два тебе жаль, Пет! – Линн размозжила о стену только что наполненный стакан с яблочным сидром. Стакан лопнул как петарда и разлетелся во все стороны брызгами сверкающего стекла.

Петти взвизгнула от неожиданности и едва не упала со стула.

– Когда ты доносила на меня Эльзе, тебе тоже было очень жаль?

– О чем ты!

– О том, как вы с Ширли Гарфилд и еще несколькими мартышками из штаба подставили меня две недели назад! – у Линн свело скулы от злости, – только не говори, что у тебя не было выбора! Выбор, мать твою, есть всегда!

– Ничего такого не было! – Петти вскочила, опрокинув стул. По щекам у нее катились слезы. – Можешь думать обо мне что угодно, но я не подставляла тебя! Не подставляла, слышишь! Я бы никогда так не поступила!

– Кончай отпираться, Пет. – Линн привалилась спиной и затылком к стене, потому что ноги под ней онемели. Злоба внезапно схлынула. Осталась только горькая опустошенность. – Эльза процитировала меня, словно у каждой из вас в кармане был диктофон. У тебя, оказывается, чертовски хорошая память.

– Какие слова? Какой диктофон? Я ничего об этом не знаю!

Линн присмотрелась к лицу Петти Оуэнс, впервые разглядев ужас и непонимание в ее взгляде. Петти содрогалась всем телом и плакала навзрыд.

«Эй, да очнись ты, наконец! Разве не видишь: она не врет тебе! Она действительно ничего не знает!»

Линн внезапно многое поняла. Например, почему она до сих пор жива и на свободе. Никто ее не подставлял, никто не писал на нее доносы. И Эльза в тот раз зачитала удачную подделку, а вовсе не ее крамольные речи. Эта метафора о гнилом мешке. Разве она не выглядела глупой, искусственной, излишне хрестоматийной? Но ведь это могли быть ее слова. Все дело в их значении. Эльза не дала ей времени на раздумья и заставила трястись как мокрую кошку. Полковник разыграла чертовски убедительный спектакль. Она знала, что лучшей пилюлей от глупости является страх. Линн забилась в темный угол, нашла забвение на дне бутылки и перестала вести опасные беседы с кем попало. Она больше не раздражала блюстителей морали, и в хозяйстве Эльзы Доэл снова воцарились мир и покой. Досадный инцидент во время рейда удалось спустить на тормозах. Репутация центра специальных операций осталась незапятнанной. Эльза могла и дальше готовить революцию, не привлекая к себе внимание.

Все счастливы. Все довольны. Каждый получил по заслугам.

– Ладно, Пет. – Она вытащила из пачки чистую салфетку и протянула бывшей подруге. – Извини меня. Я зря психанула. Ты ни в чем не виновата.

– Я не подставляла тебя, Линн. – Петти шумно высморкалась. Здоровый румянец у нее на скулах теперь казался чахоточными пятнами. – Как ты могла подумать, что я на такое способна! Все девчонки в штабе поддерживают тебя. И я, и Ширли Гарфилд, и Энис… мы все согласны с тобой. И многие другие, кто тебя слышал… Ты же знаешь, как в армии относятся к святошам. Боги! Как ты могла…

– Просто забудь об этом.

– Забыть? Ты только что смешала меня с грязью, а теперь просишь забыть?

– Ага. Такая я дрянь. Она ничего не просила мне передать?

– Она? Ты имеешь в виду полковника Доэл? – Петти всхлипнула, подняла на нее обиженный взгляд и снова потупилась. – Ах да. Полковник сказала, что так будет лучше для всех. И еще, что она вспомнит о тебе, когда придет время.

Линн постаралась сдержать истерический смех. Она знала, что если начнет хохотать, то уже не сможет остановиться. Зачем расстраивать Петти еще больше? Она вспомнила ночной визит Жара, и веселье как рукой сняло.

Память услужливо подбросила многочисленные грязные факты. Есть вещи, которые не принято обсуждать даже в кругу посвященных. Например, о том, как специальные команды, укомплектованные гвардейцами храмовой стражи, вылавливают за чертой тафу и тайно привозят в Леору. Их усмиряют, дрессируют, а потом выпускают по ночам, проводят темными потайными лестницами в зашторенные будуары Старших Сестер. Паутина греха, дымящееся горнило похоти, спрятанное за фасадом строгого пуританства и фанатичного следования древним религиозным заповедям.

Эльза Доэл подвязалась на этой кухне не первый год. Она не составляла рецепты, зато подсыпала специи и готовила закваску. А блюда к столу подавали другие. Нулевой допуск означает не только полную осведомленность, но и коллективную ответственность. Знать правду и молчать об этом, все равно что лгать самому.

И вот теперь полковник собиралась переехать из кухни в столовую, чтобы самой вкушать изысканные яства. И Линн предлагалось стать ее говорящей куклой, ее пропуском на фуршет. Белые тоги вылетят из-за стола, и освободившиеся места займут оливковые мундиры. Эльза не годилась на роль доброго ангела-хранителя, но она предложила Линн единственный разумный выход. Оборвать все связи, уехать на внешнюю границу. Как можно дальше от Черты. Там она сможет вздохнуть свободно, отдаст случившееся прошлому и со временем научится с этим жить.

Она думала встрече с неведомым и о дороге, с которой нельзя свернуть.