Вечное

14

Опрокидывалось, рассыпалось и падало. На столе, со стола. Я стянула с Холина пиджак и, не жалея пуговиц, воевала с рубашкой. В этом было что-то упоительно настоящее, избавлять его от одежды, не используя магию, хотя я могла щелком оставить его вообще без всего, как и он меня.

Обхватила ногами, отвечала на поцелуй, едва сдерживаясь, чтобы не куснуть, не выпустить когти… Хотелось под кожу ему влезть, чтобы стать ближе. Выгнулась, постанывая, и пару раз вскрикнула, когда Мар, слишком сильно прихватил зубами за нежное и оцарапал спину, рывками расстегивая молнию платья. Помог выдрать руки из рукавов. Ткань трещала, по коже полоснуло острое, пинком отправляя и так разогнавшееся сердце в невообразимый галоп.

— Ма-а-ар… Когти!

— Прости… Прости… — и тут же зубья вонзил в свое любимое место на шее, там, где жилка бьется, нетерпеливо стаскивая с меня все, что еще не успел стащить.

Ремень, вслед за лишившейся половины пуговиц рубашкой, тоже наконец поддался моим рукам. Было… влажно и…

— Мар? — озадаченно спросила я, почувствовав, как это влажное начало пощипывать затылок. — А что это у тебя на столе такое… Липкое?

Холин замер, его руки на моих бедрах тоже, отросшие волосы перьями свисали по обеим сторонам лица. Он смотрел мне в глаза. И не моргал. И не дышал тоже.

— Скажи, что это глазурь, — тихо попросила я, поскольку место, где щипало теперь начало стягивать.

— Это глазурь, — с готовностью отозвался замнач, все так же не моргая и не дыша.

— Мар? — еще тише спросила я.

— Да, родная?

— А что ты делал перед тем, как я пришла?

— Рамку для магфото чинил. У нее ножка отвалилась, — шепчущей скороговоркой отчитывался Холин, — магией было нельзя, и я взял ск… — Он запнулся, глаза приняли мечтательное выражение.

— Что ты взял?

— Ск… Склей. Я взял склей. И-и-и… по-моему, я его не закрыл.

Я запоздало дернулась, а все, а надо было раньше.

— Мар. Сделай что-нибудь.

Одна из рук Марека переместилась с бедра под коленку, а вторая легла на грудь, облапив мягкое и податливое, чуть придавливая меня к столу.

— Холин, животное, что ты делаешь?

— Что-нибудь.

— С-с-скотина, — с безграничным обожанием и желанием зарыть на месте, прошипела я.

— Скотина, — подтвердил Холин, дернул бровями, коснулся моих губ, провел по верхней кончиком языка, прикрыл свои наглые глазищи ресницами, потерся носом о мой, жарко подышал в лицо. — Знаешь, сердце мое, ты сейчас в таком положении, что вряд ли сможешь мне отказать. И я как пострадавшая и изгнанная из дома и супружеской постели сторона вправе настаивать на осуществлении права обладания… Но. Если я тебя сейчас отпущу, не пройдет и минуты, как твой аппетитный тыл съедет со столешницы вниз и тебе будет так же плохо, как недавно было хорошо. Или зафиксировать тебя другим способом?

Меня обдало жаром, Мар среагировал, я почувствовала, что он среагировал, и внутри снова полыхнуло.

— М-м-мика… Еще одна подобная фантазия, и я подло воспользуюсь твоим положением. Так что прошу по-хорошему, лежи, не шевелись, молчи и, желательно, не думай. Всякое.

— А ты?

— А я буду делать.

— Что?!

— Что-нибудь! Но сначала…

Сначала он помог мне влезть обратно в платье и привел свою одежду в порядок. В относительный, относительно оставшихся на рубашке пуговиц. Пряжка ремня болталась на честном слове — когти я все же выпустила. Надеюсь, Холин не настолько отощал на холостяцких хлебах, чтобы с него штаны па…

— Мика, — укоризненно посмотрел на меня темный глаз с синей искрой, — я же просил без фантазий. Отвлекаешь.

Мар, перегнувшись, отковырял темной лентой ящик в столе, и шебуршал там в поисках растворителя. Найденное было сопровождено радостным воплем. Затем меня методом “больно — не больно” развернули на столе вдоль, чтобы я не соскальзывала, и показали палец. Указательный. Грозно. Чтоб молчала.

— А если больно будет, вопить можно?

— Можно. Только без… Тьма…

— Что?! — выдавился из груди сиплый хрип.

— Слишком сильно схватилось. Не выходит.

— Совсем? — тихонько спросила я.

Едкий запах драл нос. Там, где на кожу попала алхимическая гадость, ощутимо припекало.

— Ну-у… оно теперь не монолит, а… густое и вязкое. Тянуть? — спросил Мар и в глаз мне глазом заглянул.

Холин был теперь по ту сторону стола у меня над макушкой, и я только его макушку и видела или глаз, если он голову чуть приподнимал.

— Тяни, — согласилась я, — только потихоньку и нежно.

— Нежно. Конечно. Очень… Очень…

Ы-ы-ы-ы-ы…

— Очень медленно. У-у-у-у меня уже вся спина-а-а-а болит и голова, и… И-и-и… О-о-о, Хо-о… Хо-о-олин, — простонала я. — М-м-м… Я тебя… Нена!.. Нави!.. О, Тьма! — И тихо и обреченно добавила: — Хватит. Режь.

Марек присел на край стола рядом. Аккуратно и сосредоточенно, будто тело вскрывать собрался, развернул мою голову на бок, и я уткнулась носом в его ногу. Сквозь вонь растворителя и шершавую плотную ткань пробивался родной запах. Я потянулась, погладила и оставила руку, подобралась ближе, обняла, просунув пальцы под бедро. Ладонь накрыла запястье, подушечка пальца прошуршала по костяшке.

Упрямая… моя…

Маньяк.

Ведьма… Люблю тебя… Пустишь обратно?

Обойдешься.

Он улыбался. Я слышала внутри. Видела. Так же как и он, что моя злость не настоящая. Но делал вид, что впечатлен, расстроен, подавлен… Клацнули ножницы, нашедшиеся, как я подозреваю, в то же время, что и растворитель, и ждавшие своего часа на столе.

Марек подставил согнутую в локте руку, чтоб я поднялась. Голове стало легко и… непривычно. Я была свободна и меня давила жаба. Теперь Холинская шевелюра длиннее моей.