Вдовствующая герцогиня замка Оргарон

Глава 39

Чтобы избавиться от навязчивых мыслей о Ричарде, его дерзком поцелуе и материнских упреках, я с головой погрузилась в рутину замковых дел. День прошел в кабинете, где я скрупулезно согласовывала с экономкой, ниссой Эммой, меню на предстоящую неделю, учитывая возможных гостей и запасы в кладовых. Эмма стояла перед столом, ее руки, привыкшие к работе, покоились на аккуратно сложенном фартуке, а взгляд был внимателен и деловит.

– Эмма, как продвигается подготовка к холодам? – спросила я, отодвинув лист с согласованным перечнем блюд на ближайшую неделю. – Удалось ли нанять сезонных рабочих для крыши дальнего крыла? Купили ли новые амулеты от мышей? Починен ли дымоход в бане? И ступеньки в северной башне – они же просто опасны! Нужно ли отправить кого-то на рынок за новой посудой и провизией? Хватит ли у нас соли, круп?

Эмма выслушала поток вопросов с привычным терпением, лишь слегка поджав тонкие губы. Она кивнула, начиная свой размеренный отчет:

– С крышей, госпожа, слава духам предков, управились, – в ее голосе звучало удовлетворение, смешанное с досадой. – Рабочие, правда, запросили серебра столько, будто крышу золотом кроют, а не дранку новую настилают. Но я им часть медью отсыпала, да еще и старыми медяшками, что в сундуке лежали. Им же все равно, что откладывать детям на приданое или в землю зарывать. Главное – блестит. Работали споро, к дождям как раз подгадали, так что теперь это крыло хоть под ливень ставь – сухо будет.

Она сделала небольшую паузу, видимо, вспоминая следующее.

– Мыши… – Эмма вздохнула. – Частично вывели, с помощью тех новых амулетов, что у магов накупили. Глиняные свистки, замеченные в экстрактах полыни да бузины. Развесили их по углам в кладовых, на погреб. Шорохи поутихли, но совсем не пропали. По ночам, особенно в тишине, все равно слышно – кто-то да шуршит за плинтусом, нахальный. Видно, амулеты не всех отпугивают, или сила их слабеет. Надо бы еще к тем магам сходить, пусть подзарядят, что ли.

– Дымоход в бане… – Эмма покачала головой. – Все еще чадит, как дракон больной. Каменщик клянется, что придет сразу после Оттирка. Говорит, сейчас духи земные злые, камень класть – к беде, может, обрушится что. Суеверный. Но перечить не стала, ждем. Зато доски для починки тех самых ступенек в северной башне – дубовые, крепкие – уже закуплены и во дворе сушатся. Мастера тоже обещались после праздника явиться. Там работа на день, не больше, если без проволочек.

– А вот с провизией и посудой, госпожа, дело тоньше. – Эмма нахмурилась. – Запасы подъедаются. Мука, крупы – еще есть, но соль на исходе, сахар тоже. Масла сливочного мало, копченостей почти не осталось. Да и посуда… Трещины пошли по тарелкам старым, кубки позатерлись, да и разбилось кое-что за последний прием. Новые нужны. Сейчас как раз ярмарки в округе пойдут, одна за другой. Там можно и провизии подешевле набрать, и посуду гончарную приглядеть, да и прочие мелочи. Цены там ниже рыночных, если сторговаться умеючи.

Она выпрямилась, глядя на меня с твердой решимостью.

– Но туда я уж сама отправлюсь. Знаю я эти ярмарки, как свои пять пальцев. Возьму или пару слуг покрепче, чтобы мешки таскать, да от лихих людей оберегали… или Дирка, если он свободен будет. Его вид отпугивает. – Эмма чуть помолчала, а затем добавила, и в ее голосе зазвучала настоящая тревога: – И еще… служанок новых надо бы из деревень набрать, госпожа. Уж простите, что напоминаю, но когда гости у вас бывают, да еще и с ночевкой… рук в замке откровенно не хватает! На кухне повариха одна еле справляется, горничные с ног сбиваются, а убрать везде как следует – и вовсе некому. Старые девчонки наши и так на износе.

«Не было печали, – горестно подумала я, слушая этот перечень насущных проблем. – Теперь еще и служанок набирай. – В голове тут же возник образ деревенских девок: красные от ветра руки, неуклюжие движения, глаза, округляющиеся от вида парадной посуды или гостя в шелках. – Да где ж их найдешь, тех служанок, умелых да оборотистых? - Они ж почти все, деревенские, простушки, умеющие в хате хлопотать, коров доить да картошку чистить. Выучки нужной у них нет и не было никогда. Этикету? Сервировке? Уходу за тонкими тканями? – Их же к гостям не выпустишь!» – Одно дело – полы мыть, другое – подавать графин с вином маркизу или не уронить фарфоровую статуэтку при уборке.

Мысль о необходимости их обучения – с нуля, терпеливо и настойчиво – легла на плечи новой, тяжелой ношей поверх всех остальных забот. Глава 40

За сутки до празднования Оттирка меня осчастливил неожиданным визитом Витор горт Арнакарский, граф Эссарский. Да-да, тот самый надменный сын графини Жизель, который на том званом ужине у своей матушки ухаживал за мной лишь по ее недвусмысленному приказу, а каждый его томный взгляд словно говорил: «Ты здесь случайность, мы с тобой не ровня».

Честно говоря, я уже мысленно поставила на этом знакомстве крест. Ну появилась на вечере провинциальная вдовушка без особого статуса, ну уделил ей время изысканный столичный граф по велению родительницы. Казалось, этого вполне достаточно для галочки. Пора ему заниматься настоящими столичными красавицами, а не тратить время на периферийные диковинки.

Но нет, Витор горт Арнакарский, видимо, решил иначе. И вот его портал сработал у моих дверей, а сам он, перешагнув порог замка, появился в гостиной возле холла, явно намереваясь продолжить это вымученное знакомство. Кареглазый, с волосами цвета воронова крыла, он был одет с иголочки в темно-синий бархатный камзол, отороченный серебряным галуном, и белоснежную рубашку с кружевными манжетами. Он смотрел на мир – и на меня в частности – с привычной надменностью во взгляде, излучая непоколебимую уверенность в собственной неотразимости, словно это был неоспоримый закон природы.

– Добрый день, нисса Ариса, – улыбнулся он приторной, словно засахаренной, улыбкой, элегантно склонив голову. Его перчатки из тончайшей лайки были уже сняты. – Бесконечно рад видеть вас вновь. Ваше платье… – он сделал театральную паузу, окидывая меня оценивающим взглядом, – просто великолепно. Чистота линий, скромное изящество… Наверняка его шила придворная швея самой первой гильдии? – Он произнес это с легким вопросительным подъемом брови, словно ожидая подтверждения своего тонкого вкуса.

Платье на мне было самым простым, скромным, домашним – из добротного, но недорогого льняного полотна серо-голубого оттенка, без излишеств. И я прекрасно осознавала, что Витор намеренно, даже грубо льстит, его комплимент был прозрачен как стекло. Но строгие законы этикета велели принимать эту лесть как должное, с благодарной улыбкой. И потому я ответила, заставив себя искусственно затрепетать ресницами, словно польщенный мотылек:

– Благодарю вас, нисс Витор, мне чрезвычайно приятна ваша столь лестная похвала. Вы очень внимательны к деталям.

Витор самоуверенно улыбнулся шире, явно довольный эффектом, и уселся в глубокое кресло напротив моего, выбрав позу небрежной элегантности. Теперь нас разделял только небольшой резной столик из ореха, накрытый к чаепитию белоснежной скатертью, с уже дымящимся чайником фарфоровым сервизом и вазочкой скромных полевых цветов.

– Чему обязана вашим появлением, нисс Витор? – тщательно изображая радушную хозяйку, поинтересовалась я, осторожно пригубив горячий чай из тончайшего фарфора с позолоченным ободком. Аромат бергамота и легкой ванили обволакивал мои рецепторы, но не мог заглушить внутреннего напряжения. Да, впрочем, и не нужно было. С такими гостями, как Витор, всегда следовало держаться настороже. – Признаюсь, не ожидала вас увидеть здесь, в моей глуши. Особенно накануне Оттирка.

Витор изящным движением отломил кусочек рассыпчатого миндального печенья, крошки аккуратно упали на серебряное блюдце. Его пальцы, ухоженные и бледные, на мгновение задержались в воздухе, прежде чем он отправил лакомство в рот.

– Вы – поистине храбрая женщина, нисса Ариса, – произнес он, тщательно пережевывая, – если не боитесь жить здесь в полном одиночестве, да еще и в канун Оттирка. – Его карие глаза блеснули любопытством, когда он наклонился вперед. – В столице поговаривают, что в ваших краях духи и всякая нечисть в такие дни особенно злобны и коварны. Даже опытные охотники предпочитают не выходить за порог и заранее обвешиваются амулетами.

Витор с намеком обвел глазами комнату, в которой не имелось ни единого защитного амулета.

Я почувствовала, как по моей спине пробежали холодные иголочки, но лишь пожала плечами, делая вид, что его слова нисколечко меня не задели.

– Я не верю в злобу нечисти, – ответила я, намеренно медленно помешивая ложечкой сахар в чашке. Звон серебра о фарфор звучал отчетливо в тишине гостиной. – Мне кажется, что опасаться следует исключительно людей, независимо от того, называют ли их добрыми или злыми. – Я подняла глаза и встретилась с его взглядом. – Что же касается моей храбрости… Тишина местных садов и шепот полей мне куда милее, чем вечный гомон столичных улиц.

Витор неожиданно хмыкнул, и в уголках его губ появилась едва заметная усмешка.

– Мудрое замечание, – произнес он, откинувшись на спинку кресла. – Не думал, что в этих краях кто-то еще мыслит подобными категориями.

"Тем более – женщины", – ясно услышала я между строк его не произнесенную фразу. Ну конечно, этот столичный сноб был на все сто процентов уверен, что все представительницы моего пола, особенно в глухой провинции, – поголовно пустоголовые курицы, способные лишь на пересуды да обсуждение новых нарядов. Его снисходительный тон говорил сам за себя, хотя внешне он сохранял безупречные манеры. Я сжала пальцы на ручке чашки чуть сильнее, чем следовало, чувствуя, как во рту появляется горьковатый привкус – не от чая, а от собственной вынужденной любезности.