Вдоводел

Глава 10

Найтхаук откинулся на спину, подоткнув под голову подушку. Кровать плавала в нескольких дюймах над полом и постоянно подлаживалась под тела тех, кто лежал на ней.

— Как же мне было хорошо! — неожиданно он улыбнулся во весь рот. — Я рад, что не пришлось ждать этого двадцать три года.

— Теперь, оказавшись в постели с женщиной, тебе придется сравнивать ее со мной, — ответила Мелисенд, Жемчужина Маракаибо.

— С чего ты решила, что я захочу кого-то еще?

— Ты — мужчина. Захочешь не сейчас, так позже.

— Ты. Ты — моя женщина.

Мелисенд повернулась к нему, заглянула в глаза.

— Но ты — не мой мужчина.

Он нахмурился.

— Не понял.

— Я принадлежу Маркизу. Ты это знаешь.

— Но я подумал…

— Исходя из того, что я легла с тобой в постель, ты подумал, что я готова навсегда покинуть его? — Она улыбнулась. — Ты действительно еще очень молод.

— Тогда почему ты легла со мной в постель?

— Потому что ты напоминал голодного щенка. И из любопытства. Хотелось узнать, каково трахаться с клоном.

— И?

Она пожала плечами.

— Тебе еще надо многому научиться.

— Извини, что вызвал у тебя неприятные ощущения, — с горечью бросил Найтхаук.

— Я не говорила, что они неприятные.

— Ты нашла другие слова.

— Все было нормально.

— Но не более того.

— Вот именно.

— Не так хорошо, как с Маркизом.

— Не грусти. Многим мужчинам в первый раз не удается и этого.

— Не очень-то утешает, знаешь ли.

— А ты бы предпочел, чтобы я солгала?

— Конечно.

— Но тогда ты стал бы настаивать, чтобы мы пошли на второй круг.

— Почему нет?

Мелисенд покачала головой.

— Один раз — это любопытство. Два — уже измена.

— Странное у тебя представление о морали.

— Оно складывалось у меня в течение тридцати стандартных галактических лет. А сколько формировалось твое?

Найтхаук ничего не ответил, перекинул ноги через край кровати, вскочил и, подойдя к окну, принялся рассматривать заснеженный Клондайк.

— Знаменитые убийцы не должны дуться, как избалованные дети.

— Слушай, — он резко обернулся к Мелисенд, — сегодня я в первый раз познал женщину и так же впервые она меня отвергла. Может, Вдоводел и нашел бы выход из этой ситуации, а вот у меня — проблемы.

— Ты — Вдоводел.

— Я — Джефферсон Найтхаук.

— А есть ли разница?

— Еще какая.

— Кто бы ты ни был, должна заметить, что ты очень глупо выглядишь, стоя у окна в чем мать родила.

Он шагнул к кровати, сдернул покрывало, бросил на пол.

— Теперь мы равны.

— Тебе полегчало?

— Не очень.

Мелисенд поднялась, критически оглядела себя в зеркале, поправила волосы, собрала раскиданную одежду.

— Что ты делаешь? — пожелал знать Найтхаук.

— Одеваюсь и ухожу. Ты давно перестал забавлять меня. А теперь мне даже неинтересно с тобой.

— Ты идешь к Маркизу.

— Совершенно верно.

Найтхаук надвинулся на нее, схватил за руку.

— А если я тебя не пущу?

Мелисенд скривила губы и вырвалась.

— Больно! Не смей распускать руки!

— Я не так уж и сильно схватил тебя. В чем дело?

— Ни в чем. — Она начала одеваться.

— Дай мне взглянуть на твою руку, — Найтхаук развернул ее лицом к себе.

— Отстань от меня!

Он взял ее за руку, внимательно осмотрел предплечье.

— Ничего себе синячище. Как же я не заметил его, когда ты танцевала?

— Я его замазывала.

— Откуда он у тебя?

— Не твое дело. — Она опять попыталась вырваться.

— Его поставил тебе Маркиз?

— Я упала и ударилась.

— Неужели ты падала, широко раскинув руки? Это работа Маркиза.

— А если и его? Тебя это не касается.

— И часто он бьет тебя? — спросил Найтхаук.

— Я это заслужила.

— За что?

— За серьезное прегрешение. Во всяком случае, за то, что я перепихнулась с трехмесячным, он бы меня бить не стал.

— Он не будет бить тебя за то, что ты переспала со мной?

— А кто ему скажет? Ты?

— Как может мужчина бить беспомощную женщину!

— А как может мужчина убивать женщин? — огрызнулась Мелисенд. — Не этим ли ты намедни занимался?

— Я не позволю ему избивать тебя.

— Ты меня больше не интересуешь. И я не хочу, чтобы ты в дальнейшем докучал мне.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

Он долго смотрел на Мелисенд.

— Наверное, я влюбился в тебя.

— Наверное?

— Я не знаю. Раньше я никогда не влюблялся.

— Ты и теперь не влюблен. Просто хорошо провел время в постели с женщиной. Ничего больше.

— Я не хочу даже думать о том, что ты возвращаешься к Маркизу.

— Прекрасно. Думай о чем-нибудь еще.

Мелисенд оделась, направилась к двери..

— Я собираюсь вычеркнуть из памяти сегодняшний вечер. И настоятельно советую тебе последовать моему примеру.

— Никогда.

— Это твои трудности. — Дверь схлопнулась при приближении Мелисенд и вновь встала на место, когда она вышла в коридор.

Найтхаук вернулся к окну, долго смотрел на заваленный снегом город. Затем медленно оделся: сонливость как рукой сняло. Он подошел к зеркалу, чтобы причесаться, но увидел не свое отражение, а ужасного скрюченного старика с проваленными глазами и торчащими сквозь кожу скулами. Вдоводела.

— Как бы ты поступил на моем месте? — с горечью спросил Найтхаук.

Прежде всего, не попал бы в такую передрягу. Я не позволял либидо управлять рассудком.

— Как ты можешь так говорить? Я лишь раз лег в постель с женщиной.

Ты лишился способности думать, как только увидел ее.

— С тобой случилось бы то же самое. Только не говори, что случилось бы со мной, а чего — нет. Учишься жить ты, не я.

Согласен. Как бы ты поступил на моем месте? Забыл ее?

— Не могу.

Она всего лишь женщина. Ты — всего лишь мужчина. Разница только в том, что опыта у нее побольше, и она знает, что сможет забыть тебя. Переспи еще с несколькими женщинами, и увидишь, что вызвать в памяти ее лицо с каждым разом станет все труднее.

— Поэтому ты и стал знаменитым убийцей? Потому что никто для тебя ничего не значил?

Я не говорил, что никто для меня ничего не значил. Я сказал, что нельзя позволять железам править рассудком.

— Надоело мне это слышать. Скажи что-нибудь еще.

Не командуй мною, сынок. Я — Вдоводел. Ты — всего лишь моя тень, заменитель.

— Тогда помоги мне, черт побери! Я же отправился в Пограничье ради тебя!

Если б не это, ты бы меня не увидел. Не отказывайся от помощи, которую тебе дают. И не жди совета, который хочешь услышать.

— Что ты говоришь?

Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, как удержать синекожую женщину. Не скажу. Забудь ее.

— Может, ты и смог бы забыть. Я — нет.

Тогда готовься к тому, чтобы убить Маркиза.

— Я готов убить его хоть сегодня.

Знаю, Но когда ты убьешь его, кто укажет на убийцу губернатора Трилейна? Или ты забыл, ради чего тебе вообще дали жизнь?

— У Маркиза никак не меньше пяти миллионов кредиток. Почему я не могу убить его, конфисковать деньги и отослать их на Делурос?

Потому что конфисковать ты хочешь только его женщину. И потому, что у Вдоводела есть свой кодекс чести. Если он говорил, что берется за поручение, то всегда держал слово.

— Но я — не Вдоводел.

Ты им станешь, дай срок.

— Нет! Я — Джефферсон Найтхаук!

Как и я… сначала я тоже был Джефферсоном Найтхауком:

— Я — сам по себе! Я — не ты и не желаю выполнять твои приказы!

Ты даже представить себе не можешь, до чего мы с тобой похожи.

— Нет! — яростно выкрикнул Найтхаук.

Да, плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Ты же не думаешь, что видишь меня в зеркале, не так ли? Просто твой разум таким образом объясняет мое присутствие. Я — твоя совесть. Более того, я — твоя сущность. Мы переплетены духовно, физически, как только возможно. Ты падаешь, и мне больно, ты смеешься, и я радуюсь, ты хватаешься за оружие, а я целюсь и нажимаю на спусковой крючок. От себя не уйти, сынок, то есть не уйти от меня, потому что я — твое истинное я. Я тот, кем ты стремишься стать. Я — идеал, которого ты стремишься достигнуть, и я всегда буду маячить впереди. Как бы ты ни старался, в глубине души ты всегда будешь знать, что у меня получилось бы лучше, будь то оружие или женщина.

— Черта с два!

Отнюдь. Сейчас я на тридцать процентов человек, а на семьдесят болезнь, я заморожен, словно кусок мяса, оставленный для завтрашнего обеда, но ты все же боишься меня, ревнуешь ко мне. Я — злой дух твоих грез, юный Джефферсон, а вот в моих мыслях тебя нет.

— Я не хочу ничего этого слышать! — в отчаянии выкрикнул Найтхаук. Выхватил сонар, нажал на спусковой крючок. Звуковая волна разнесла зеркало на тысячи осколков.

Он успокоился еще быстрее, чем разъярился, и тут до него дошло, что выработать план действий так и не удалось.

Найтхаук прошел в ванную, встал перед зеркалом.

— Извини. Я вышел из себя. Возможно, ты прожил сорок лет, прежде чем нечто подобное случилось с тобой.

На него смотрел симпатичный молодой человек.

— Я же сказал, извини. И я по-прежнему не знаю, что делать.

Ему показалось, что молодое лицо в зеркале сменилось старческим и больным лишь на мгновения, достаточные для того, чтобы сказать: «Разумеется, знаешь», — а потом опять стало молодым, на котором отражались лишь неуверенность да нерешительность.