Ваше Сиятельство 9

Глава 18 Как дернуть за бороду бога

За многие жизни я встречался и с богами, и с демонами столько раз, что для меня такие встречи стали событием вполне рядовым. Но, признаюсь, явление громовержца, со слов Геры, разъяренного, все же заставило меня разволноваться. Большей частью из-за стоявшей рядом императрицы. Хотя Ковалевская считала ее врагом, мне очень не хотелось, чтобы Глория каким-либо образом пострадала. Я не знал намерений Перуна, и на всякий случай активировал в левую руку «Лепестки Виолы» в правую «Коолан Байти». Или иначе «Кокон Бабочки» — лучшую из известных мне защитных магий, имеющую огромный недостаток: из нее нет возможности атаковать, но эту защиту я готовил для себя — для Глории.

— Ничего не бойся! — бросил я ей, и тут же движением ладони развернул «Коолан Байти». Тончайшие серебристо-синие нити сплелись вокруг императрицы, образуя закрытое пространство и отсекая практически все возможные магические взаимодействия. — Стой на месте, не двигайся! — добавил я, одновременно вкладывая в правую руку «Туам латс флум» — великую силу, замедляющую время. Однако пустить в ход эту силу я не спешил. Пока она нужна была мне для подстраховки, если Громовержец поведет себя излишне агрессивно.

Портал, змеившийся синими разрядами за спиной верховного бога, быстро бледнел. Сам Перун столь же быстро обретал земное тело, могучее, с бугристыми мышцами под сверкающей броней. Ростом он вышел этак метра под три. Но рост бога — штука очень изменчивая. В свое время я и Артемиду видел выше деревьев, идущую через лес. Совсем недавно и Посейдон, и Гера предстали передо мной над волнами Атлантики этак метров по тридцать ростом. Если Громовержец думал меня напугать своей величиной, то лишь насмешил. Так ведут себя некоторые животные, чтобы выглядеть грозными, они становятся на задние лапы, а передние поднимают повыше, выпуская когти.

— Хайре, Громовержец! — приветствовал я, хотя это приветствие было уместно для эллинских богов и богинь. — Вижу, ты рассержен — аура красная, так и пылает гневом.

— Ты, ничтожный, затеял очень глупую игру! Справедливым будет, если от тебя не останется даже пепла! — прорычал он, негромко, так, что мне показалось, за его словами слышен скрежет зубов.

— Ты имеешь в виду, не останется пепла от графа Елецкого? Разве ты не знаешь, что меня невозможно напугать смертью физического тела. Давай пофантазируем, что будет потом. Потом, Сотрясатель Небес, когда я, освобожусь от этой оболочки. Я даже дам подсказку: вспомни, что стало с Герой, — говоря это с показным спокойствием, я блефовал. Мне бы очень не хотелось расставаться с этим телом. Не хотелось ради Ольги, ради мамы и многих других дорогих мне людей. Наконец, ради тех многих дел, за которые я начал ради Российской Империи, ставшей в этой жизни моим Отечеством.

— Ты угрожаешь мне, Астерий⁈ — его глаза, сиявшие лютой синевой, вспыхнули еще раньше.

— Отнюдь. Я лишь призываю к благоразумию. Разве боги не должны быть мудры? Разве не рассудок должен идти впереди силы? Подумай, над тем, что я сказал. Подумай над тем, что будет потом, даже если ты сможешь меня убить, — я знал, что сила Перуна огромна, но он слишком прямолинеен, а у меня есть свои уловки. И далеко не факт, что я заведомо обречен в этом бою. Вот только дворец жалко. Говоря все это успокаивающим тоном, я выращивал зерно «Туам латс флум», крошечное зерно Времени, черное как сама Тьма.

— Ничтожный человек! Это ты смеешь говорить о благоразумии⁈ Где было твое благоразумие, когда ты попытался опорочить меня на всю огромную империю, которая поклоняется мне⁈ — пронзительный взгляд громовержца вперился в меня. Растопыренная борода бога раздраженно вздрогнула.

— Ты читал эти статьи? — левой рукой я указал на газеты, лежавшие на столике императрицы и сам же ответил: — Не сомневаюсь — успел ознакомиться. Скажи, есть ли там хоть в чем-то неправда? В этих статьях только святая истина. Говорить истину — это и есть благоразумие. Ты говоришь об огромной империи, нашей империи, которая поклоняется тебе, но при этом не думаешь, что ты сам зависим от нашей империи. Что станет с тобой и твоей силой, если люди перестанут поклоняться тебе? Вспомни имена давно забытых богов! Сами они давно превратились в беспомощные тени. Твоя сила, высокий бог, всецело зависит от людей, которые верят в тебя. Вот только, что ты сделал за последнее время, чтобы укрепить эту веру? Может быть ты пришел на помощь мне вместе с Артемидой и Афиной? Быть может ты бросил вызов Кецалькоатлю, когда тот явился в гневе, жаловаться на наших богинь? Нет, ты предпочел решить вопрос миром, пообещав наказать богинь, которые стояли за нашу империю и народ! А раз так, то почему эта империя должна поклоняться тебе? За последнее время ты, самодовольный пускатель молний, не сделал для нас ничего! Разве что в глупом гневе сжег деревья в собственном саду! Вместо того чтобы проявить мудрость и исправить собственные ошибки, ты пришел угрожать мне за то, что я показал людям правду⁈ Запомни, жалкий бог, я неуязвим для тебя! — сказав это, я раскрыл ладонь правой руки, выпуская зерно «Туам латс флум», уже готовое освободить силу застывшего времени.

В один миг развел руки — черная точка «Туам латс флум» превратилась в сферу, поглотившую зал и часть покоев императрицы. Больше мне не требовалось — малым пространством гораздо легче управлять, оно требует меньше внимания. Теперь я мог практически дирижировать ходом времени замедляя его и ускоряя для себя и отсеченного пространства, в котором мы находились.

Перун очень медленно поднимал руку, возможно для громового удара. Было желание накинуть на него «Ликосу» — ту самую паучью сеть которой я в свое время укрощал Аполлона и саму божественную паучицу — Арахну. Однако я передумал. Спутанный Перун здесь мне был совершенно не нужен. Это могло бы породить еще больший клубок проблем. А вот показать ему другие свои возможности сейчас было самое время. Раз он до сих под не усвоил, что я могу чуть больше, чем обычный смертный, пусть прочувствует это на собственной шкуре.

В следующий миг я появился у Громовержца за его спиной. Мигом это время стало для него и Глории. Она с безмолвным ужасом наблюдала происходящее из-за сплетения нитей защитного кокона. Для меня этот миг растянулся секунд на семь обычного времени, и я спокойно обошел Перуна и стол, разделявший нас. Поменял в левой руке защиту на кинетику и ударил Громовержца в затылок, несильно, но так что дернулась его голова, будто Перун получил знатный подзатыльник. Одновременно, управляя правой рукой и собственной волей, почти вернул время к нормальному течению.

— Я здесь! — сказал я, снова замедляя время, в тот момент, когда Громовержец дернулся и повернулся.

— Теперь здесь! — снова кинетический подзатыльник с повторением предыдущих этапов игры со Временем.

— И здесь! — я дернул его за бороду едва дотянувшись до нее — было высоковато.

Замедлил время и теперь уже без этих обидных для верховного бога шалостей сказал:

— Запомни, Гроза Небес: я отношусь с уважением к богам, которые относятся с уважением ко мне. Но ты меня оскорбил и попытался унизить. Сейчас я отплатил тебе тем же и продемонстрировал крошечную часть своих возможностей. Я мог бы пронзить твое тело дикой болью, мог бы заморозить его или жечь огнем, мог бы разорвать на куски как это, был вынужден сделать с Герой, — сказав последнее, я снова блефовал: сейчас разорвать тело Громовержца с помощью «Витру Борем» я не мог.

Взрыв убил бы меня, гренадеров, стоявших у двери через два зала от нас, и еще многих людей, разрушая часть дворца. Глория бы не пострадала — все-таки она была под надежной защитой «Кокона Бабочки».

— Твоя супруга — мудрая богиня, — продолжил я. — Она поняла, что со мной выгоднее дружить, и после воскрешения постаралась построить со мной добрые отношения. Если твой гнев так велик, что затмевает разум, то стачала усмири гнев, и только потом ищи встречи со мной. Иначе разговора не будет, при этом ты сам можешь пострадать.

Намеренно путая Перуна, я появился слева почти незаметным для его глаз перемещением и продолжил: — Недавно, я говорил тебе, чем опасен я мертвый. А теперь подумай, что убить меня не так просто. Сейчас я намного сильнее того графа Елецкого, которого ты подло, ударил в спину молнией в подземелье, когда я сражался с поклонниками Морены, Герой и Аполлоном. Теперь послушай, что я могу сделать живым, и я это сделаю, если мы не найдем взаимного согласия. Эта статья, — я снова указал на газеты, хотя Перун не мог видеть движение моей руки, — едва задевает твою честь. В большей степени она говорит о славе Артемиды и Афины и лишь указывает, что ты не помог, не оценил старания моих любимых богинь. Но может выйти другая статья, в которой я расскажу о твоей сделке с богами ацтеков; расскажу о твоем сегодняшнем позоре, когда ты стоял предо мной весь из себя такой грозный, а я отвешивал тебе подзатыльники и дергал за бороду. Расскажу, как ты, в угоду Кетцалькоатлю и врагам нашей империи, постарался лишить Артемиду храмов и ее прихожан. Вот тогда, узнав об этом, та самая империя, которая поклоняется тебе, от тебя отвернется — ты потеряешь силу и станешь тенью, как другие забыты боги. Подумай над этим, Перун! Это намного страшнее, чем разлететься на куски от моего удара! И помни: не важно, бог ты или нет, но если ты родился воином, то будь им всегда. А не только тогда, когда тебе это выгодно. Стой за своих, стой за свой народ, который поверил в тебя; за тех людей, которые молятся на тебя и нуждаются в защите. Если ты решил, что этот народ должен поклоняться тебе, а ты ему ничего не должен и можешь жить в праздности, то этим ты нарушаешь высший вселенский закон. Вселенная накажет тебя моими руками или иной силой, которая выше тебя. Твоя судьба зависит от того, как ты себя поведешь дальше, и не будет преувеличением сказать, что она во многом в моих руках. Можешь поставить в своем Дворце Славы статую мне и молиться под ней. Или проще: стань благоразумным и не ищи со мной ссоры.

Я вернул ход времени, готовый в любой миг его замедлить, однако мои магические силы были истрачены больше чем на половину, и если сейчас Перун решился бы на бой со мной, то вряд ли бы я его выиграл. На всякий случай я распахнул «Лепестки Виолы». Они раскрылись с громким хлопком, часть газет со столика императрицы снесло на пол. Минуту-другую мы смотрели в глаза друг друга. Лицо Громовержца было до предела напряжено, его рассекли глубокие морщины. Подбородок великого бога выпячен вперед. Глаза… пламя ярости, пылавшее в них в начале нашей встречи, быстро угасало. Я смотрел в них безмятежно и глубоко, как сама вселенная.

— Согласие между нами возможно лишь тогда, когда ты вернешь все, что пытался отнять у Артемиды и наградишь ее вместе с Афиной. Они достойны награды, за отвагу, за потраченные силы, за то, что сделали работу, которую должен был исполнить ты! Надеюсь, у тебя хватит мудрости, чтобы сделать верные выводы из сказанного мной, — сказал я, когда молчание затянулось.

Перун усмехнулся. Вряд ли эта усмешка была проявлением превосходства и высокомерия свойственного богам. Скорее она была усмешкой, показывающей его растерянность. Признать свои ошибки, на это не у всех хватает духа. И боги в этом часто слабее обычных людей.

А на бой со мной он не решился: сработал или мой блеф, или благоразумие взяло верх над его гневом. Не сказав ни слова Громовержец начал бледнеть, медленно растворяясь в воздухе. Я убрал щит и «Туам латс флум», хотя еще оставалась опасность его атаки из непроявленного. Выждал еще немного и снял защитный кокон с императрицы.

Глория выглядела потрясенной, бледной. Даже губы ее в первую минуту казались побелевшими. Но даже при этом она оставалась императрицей с соответствующим восприятием меня и происходящего вокруг.

— Елецкий, — севшим голосом проговорила она, — что это значит? Ты мои покои решил превратить в место для встреч с богами?

— Разве это плохо? Позволь? — я достал из кармана коробочку «Никольских». — А то знаешь, нервы шалят из-за всяких перунов. А боги в твоих покоях — это хорошо. Значит им нравится здесь. Приятная обстановка, — я обвел взглядом зал, отделанный уральской яшмой, украшенный золотистой драпировкой и росписью. — Хорошо еще тем, что ты становишься ближе к богам, не выходя из собственных покоев. Знаешь ли, знакомства, тем более личные контакты с теми, кто рангом выше, часто бывают полезны. Вот, например, я всего лишь какой-то граф, но у меня личный контакт и добрые отношения с самой императрицей. Это же полезно для меня, правда?

— Граф, кто ты такой на самом деле? — Глория явно не оценила мою шутку. Лицо ее по-прежнему красивое, не по годам молодое, оставалось напряженным. Императрица еще не пришла в себя и до сих пор ждала какого-то подвоха.

— Давай об этом поговорим чуть позже. У меня к тебе тоже много вопросов. Сказав, что нас ждет откровенный разговор, я имел в виду, что он будет взаимно откровенным и взаимно полезным, — так и не прикурив сигарету, я подошел к Глории вплотную.

Моя рука обвила ее талию, глаза заглянули в ее темные как маслины глаза, и я сказал:

— Ты мне не ответила на вчерашний вопрос. Я спросил, нравятся ли тебе молодые мужчины моего возраста.

Она молчала, часто дыша, не отстраняясь и даже чуть обмякнув. Не всякий раз, но достаточно часто я могу читать язык женского тела. И есть в нем кое-что такое, что не зависит ни от положения в обществе, ни от принадлежности к какой-либо культуре, ни от образования или воспитания. Я прижал ее к себе теснее и потянулся к ее губам. Глория приоткрыла их, при этом будто нехотя опустив веки. Большинство женщин предпочитает позволять это делать, чем отвечать на подобные вопросы.

Я поцеловал ее. Недолго и мягко.

— Вообще-то мой Эдуард почти твой ровесник, — сказала она, будто мне в укор.

— Тем не менее, тебе это нравится, — заметил я, глядя, как вздрагивают ресницы ее прикрытых глаз.

— Ты — не граф Елецкий! — сказала она, отвернувшись от меня. — Мальчишка не может быть таким!

— Может, ваше величество. Может, если он помнит свои прежние жизни. Только опыт тех жизней вряд ли делает его мальчишкой, — ответил я. — Позволь, все-таки я закурю и отвечу на все твое огромной любопытство. Я вижу, как его много. Но откровения, как я сказал, будут взаимными. Ты тоже пояснишь мне кое-что важное.

— Кури возле окна, — отозвалась императрица.

Звучало это как-то очень по-домашнему. Я подчинился, подошел к окну, чуть отдернув шикарную, с золотистой набивкой штору, сжал зубами кончик сигареты и щелкнул зажигалкой.

— Так вот к вопросу, кто я такой… — выпустив струйку ароматного дыма, я выдержал паузу, видя, как Глория с нетерпением ждет моих слов: — Я — маг. Древний маг, которого боги в разных мирах тысячи лет знают как Астерия. Я рождался и умирал много раз, но при этом в отличие от других людей, я помню все свои прежние жизни, помню тот огромный опыт, который они мне дали, — о том, что я не родился в теле прежнего графа Елецкого, я императрице говорить не стал, хотя в остальном решил быть с ней еще более откровенным, чем с Ольгой или Еленой Викторовной. Эти откровения с Глорией были оправданы: пусть она знает кто я, пусть знает о моих возможностях. Это будет полезно для ее понимания, что какая сила за мной стоит; и пусть она усвоит, что играть мной так, как ей хочется у нее не выйдет, пусть она хоть сто раз императрица. Ольге и маме я не говорил всего, потому как это им хотелось в большей степень считать меня тем прежним Сашей Елецким.

— Я рождался в разных мирах, — продолжил я, — похожих на этот и не похожих, магических и лишенных магии, но насыщенных техникой и научными знаниями. Может быть поэтому, мои познания и понимание жизни и устройства вселенной не хуже, чем у того же Перуна, который ограничен лишь этим миром и одной очень долгой жизнью — жизнью бога. Да, я сейчас поучал его, отчитывал как мальчишку, потому что право на это дает мне мой опыт, мои знания и моя сила. А так же его глупые и, увы, вредные для нас поступки — поступки недостойные верховного бога.

Глория слушала меня, наверное, с таким же напряжением, с каким она была, когда в ее покои явился Громовержец. Она стояла напротив меня, опираясь на стол, где лежало несколько газет. Я рассказал ей еще немного о своих отношениях с богами, лишь то, что ей следовало знать. Даже упомянул о свежем случае с Посейдоном в Атлантике, еда не погубивший меня.

— Цель этих статей, — я указал кончиком дымящей сигареты на утреннюю прессу под рукой императрицы, — вернуть справедливость и защитить моих возлюбленных богинь: Артемиду и Афину. Ты же знаешь, что случилось на земле ацтеков? Там они помогали мне, защищая нашу княгиню и интересы нашего Российского государства. А раз так, то цель этих статей полностью согласуется с интересами нашей империи.

— С важной оговоркой: эти статьи очень не понравились князю Молчанову и Железникову, и многом другим немаловажным лицам Российского государства, — заметила Глория. Растерянность покидала ее, и она становилась все больше похожа на себя.

— Ваше величество, с каких пор интересы каких-то князей стали выше интересов нашего Отечества? — прищурившись от табачного дыма, я затянулся «никольской». — В моем понимании, даже интересы императора или императрицы не могут быть выше интересов нашей империи. Разве не так? — я улыбнулся ей, видя смятение на лице Глории.

Конечно, ее сейчас раздирало от желания одернуть меня, но она промолчала, а я сказал: — Поскольку у нас разговор откровенный, то у меня к тебе тоже будут вопросы. Много очень откровенных вопросов, которые могут как сблизить нас, так и разделить. И даже сделать врагами. Как ты понимаешь, меня не пугают враги ни на Небесах, ни в императорском доме.