Глава 22 В амбаре
Заиграйте мне «под драку»,
Пора драку начинать.
Неприятели собрамшись,
Хочут головы ломать…
Совсем не в лад с гармошкой неслось из амбара.
Хорошо гармонист играет. Это, на мой взгляд. Мужики же, сейчас гармонистов слушая, а их в селе и по союзным деревням много, только головами качают. То, да не то…
Поломаться, поломаться,
Поломаться хочется.
А сказать-то и по правде,
И подраться хочется.
Егора вспоминают. Вон, когда его зарезали, как они взъелись.
Павел Павлович говорит, что Егор-гармонист мог кураж сильный дать. Только растянет меха, начнёт струиться мелодия, как накатит… И ещё — границу он видел. Воевали-то не часто. Больше ломались, вот как парни сейчас — среди своих. В бой как бы только играли, связку коленец до конца не доводили. До определенной черты доходили и всё. Ломание со своими должно мирно закончится. А, плын-то никуда не девался…
Это чей паренек,
Выдает коленца.
Не досталось бы ему,
Осинова поленца!
Вот, Егор-гармонист и видел, от кого свет и сила только исходит, а из кого в плыне зло начинало выглядывать, агрессия нос придумала высовывать из-за пограничья. Кто чуял, рассказывал, что даже стоять рядом с такими становилось страшно. Но, чуявших таких редко встретишь, а Егор чуял. Сразу игру свою обрывал. Кивал на такого мужика или парня.
— Хватит. Уберите его. Покалечит ещё кого, он в Бога-то никогда не веровал…
Эх, играй, играй, гармошка,
Покуда не разбитая,
Эх, гуляй, гуляй, головушка.
Покуда не убитая.
Сберегал Егор своих от беды. За это его и ценили.
Сам мужик или парень, что чуть за кромку не ушёл, потом долго Егора-гармониста благодарил. В плыне бузник здесь, но кромочка-то рядом. Плын — это не игра в бирюльки… Дело весьма тонкое.
Заиграла хромка громко,
Двадцать пять на двадцать пять.
Наша маленькая шаечка,
Заухала опять…
Я прибавил шагу. Начали уже парни. Опаздываю что-то я. Они уже размялись, разогрелись, а я пока — холодный.
Толкнул дверь амбара. Вошел.
Гармонист в углу на лавке, а парни уже в кругу.
Деревенька близко к лесу,
Комары зажалили.
Три недели не дралися— -
Кулаки заржавяли.
Мне место дали. За чужого уже не считают. Спасибо Федору и Павлу Павловичу. Ну, да и от самого меня тут в селе зла нет…
Меня здесь даже берегли. Понимали, что из меня за боец. Я не обижался.
Захотели меня вдарить,
А я не думал убегать.
Не такой вменя характер,
Эх, чтоб поганых уважать.
Ага, вот и первый пошёл… В круг парень выскочил, долго не думая, тому, кто супротив оказался, знак дал — выходи. Тот не проробел, вышел. Парни начали толкаться, пытаются друг друга переиграть, сбросить толчок друга-противника, самому так толкнуть, чтобы соперник упал.
Оба устояли. Разошлись. Тут же им смена уже наготове…
Ох, за нашим, за двором,
Стоят колышки снопом.
Стоять устали — засвистали
Хвостались резво с братаном…
Мне потолкаться очередь пришла. Устоял я. Во как! В прошлый раз упал. Растёт мастерство…
Гармонист играл и играл. Не меньше часа мы уже ломались. Вот в кругу один из парней не выдержал и ударил своего же из вятки-беседы. Похоже, не в полную силу. Тот, как будто, того и ждал. Я бы, со своими домашними понятиями, скорее спаррингом это назвал.
Всё. Больше следующие уже не толкались. Спарринговали.
Бойцы меняли друг друга. Меня не вызывали. Ну, не очень и хотелось…
В деревеньку мы заходим,
Ты, товарищ, не зевай.
Оловянную перчаточку
На ручку надевай.
Я, как учил Павел Павлович, в три глаза за парнями смотрел. Кто и как коленца откалывает. Это тоже учёба для меня. Важная. Даже пару раз огрехи заметил.
Так три часа пролетели. Это я уже позже, на фельдшерском пункте по ходикам увидел. Даже и спать не хотелось. После ломания мой организм как будто силами накачали. Такой вот парадокс.