Кто был в аду, того ГАИшник злой не испугает.
Йон брел по улице круто возвеличенного писателя Горького, никогда не писавшего о вампирах, но знавшего немало о крови, пролитой и за революцию, и куда больше — самой революцией. Йон почему-то вспоминал, как ошарашено бродил среди все еще горячих камней разрушенного Келеда, не желая верить глазам. Как звал сестру и отца неслышимым для человеческого уха криком, способным пробивать толщу земли, а в ответ слышал лишь тишину, страшную, мертвую тишину. Но тогда оставалась хотя бы надежда на чудо, надежда, медленно таявшая сотни лет.
Йон мог выпить еще не один литр крови, прокусить еще немало сладко пульсирующих вен, но мог ли еще полюбить? Он вспоминал такой же дождливый день много лет назад, когда увозил из замка Надсади молоденькую девушку Валерику, смотревшую на него с детским любопытством, он ощущал под ногами не сырой московский асфальт, а чуть прелые листья ранней карпатской осени.
Завернув на Тверской бульвар, несчастный вампир побрел в сторону Москва-реки. На Гоголевском он постоял около лавочки, где нашел свою дочурку, свое недолгое счастье. Неведомая сила вела его дальше, словно не замечая, что он идет уже по проезжей части и ему нервно пиликают автолюбители. Пиликают и крутят пальцами около виска. Не слышал он и свист гаишника, издали погрозившего кулаком. Но ему не суждено было попасть под колеса подобрал.
Облакотившись на парапет, Йон стал пристально вглядываться в темноватую медленно текущую воду, и весь городской шум исчез, растворился, сгинул. Потом исчезла и вода, оставив Йона наедине со своими мрачными мыслями. Он остался один одинешенек на целом свете и впервые ему по-настоящему захотелось умереть, исчезнуть, испариться с лица земли, перестать чувствовать, перестать страдать. Он даже знал, какой именно хочет видеть свою смерть:
Один из тех танков, что еще недавно стояли в городе, подъезжает к нему метров на двадцать, прицельно наводит пушку и расстреливает в упор. И уже не дверь от редакции, где взрыв разорвал на кускочки его жену и дочь, а снаряд бьет прямо в сердце. И через мгновение нет ничего, ни боли, ни ненависти.
Увы, это совершенно неисполнимо. Путч уже давно закончился, а «великий» охотник Витька Фролов успокоился на захламленном Пеньковском кладбище. Лежит он невдалеке от Машки, так и не ставшей ничьей женой. Недалеко и от самоубивеца Кольки, так и не ставшему упырем. А поэтому Йону придется жить, еще долго жить, пока и его не призовет смерть, уже призвавшая многих героев этой книги.