Сюнневе: испытание знанием

Настырная свинья пребольно ткнула пятачком мне в плечо. Я с трудом вытащила голову из вонючей лужи и попыталась обтереть лицо. Откуда-то раздалось:

— Вот упилась-то, гулена, прости господи! Гля, и мужик ейный в зюзю ужрался… Вон куда мордой влез!

Я оглянулась и обнаружила, что Паоло мирно и с комфортом пристроил кудрявую голову у меня на коленях, сам весь такой чистенький и румяный. Я дернула коленом — челюсть Паоло жалобно щелкнула.

— За что, Мадонна? — вякнул он, проворно отползая в угол, поближе к деревянной загородке.

Это что, загон для свиней? Навязчивое немузыкальное хрюканье слева подтвердило мои догадки. Толстая хрюшка умильно пыталась пристроить свой рыльник у меня на плече.

— Вставай, вставай! — надсаживалась какая-то баба над ухом. — Ишь чего удумали — с полюбовником у меня в загоне миловаться, свиней моих путать!!

Я подняла голову и мутным взглядом уставилась на мощную бабу в цветастой юбке, воинственно сжимающую в руках коромысло.

— Молчи, Макридка, — непонятно почему вырвалось у меня. — Ай, забыла, как тебя с Ванькой-пастырем из коровника Лизкиного задами выводили?!

Баба охнула и примолкла. Я медленно приняла сидячее положение, удивляясь сама себе. Что за чушь я вообще несу? Я, Сюнневе Ряйкиннен, не полных двадцати лет от роду, не могу быть знакома с этой бабищей и к тому же быть в курсе ее амурных дел! Однако я точно знаю, что ее зовут Макридой, а мужик у нее — чума чумой, а из детей только старшая Глашка — девка сообразительная, а остальные так…

Стоп! Я решительно поднялась на ноги и затормошила Паоло. Что бы там ни было с этой Макридкой, нам с Паоло неплохо было бы скрыться подальше от любопытных глаз.

— Мадонна! Bella! — захныкал Паоло, отряхивая штаны. — Куда нас опять занесло?

Я посмотрела по сторонам. Обычная деревня, каких много. Даже скорее не деревня, а очень большой хутор. Судя по всему, мы где-то на севере, потому что низенькие бревенчатые дома крыты дранкой и мхом. Год-то какой?

Что? Конец тринадцатого века? Господи, а это я откуда взяла?!

Схватив Паоло за руку, я выдернула его из грязи, и мы резво перескочили через ограду. Вокруг уже начали собираться любопытствующие, привлеченные воплями Макридки, поэтому мы обогнули пару домишек и засели в кустах за какими-то хозяйственными постройками.

— Паоло, что происходит? — требовательно спросила я. — Что со мной? У меня ясновидение никогда не было так обострено!

— А у меня тела лет сто не было! — огрызнулся в ответ Паоло. — Не заметила, что ли?!

Думаешь, у меня все мысли о тебе?!

— У меня красивое тело! — обиделся Паоло, — Знала бы ты, как меня любила синьора Бьянка, хозяйка отеля, где я работал поваром, и синьорина Клаудиа, ее дочка…

— Дурень! — прошипела я, потихоньку раздражаясь. Когда я злюсь, то становлюсь похожей на маму. Обычно в такие моменты папа сноровисто мазал лыжи салом и убегал в лес. Возвращался, только проголодавшись… — Паоло, куда мы попали? Хотя это я знаю… Мы сейчас… где-то в районе Новгорода, на территории Новгородской республики. Откуда это? Словно кто-то в ухо шепчет!

— Прекрасно! — тотчас же среагировал Паоло. — Не надо будет меня гонять по пустякам… Что это? Слышишь? Кричит кто-то…

Со стороны загона, который мы только что благополучно покинули, раздавались подозрительные истеричные вопли. Я прислушалась:

— Ой, убил, убил, до смерти измордовал!!! Помогайте, люди добрые, вяжите его, бесноватого!!!

Мы кинулись обратно. Перед самым большим домом, чей конек украшал кокетливый деревянный флюгер, собралась толпа. Надсаживалась все та же Макридка, размахивая коромыслом. Невдалеке пара крепких меланхоличных мужиков удерживала орущего и брызгающего слюной хлюпика в черном камзоле. На пороге сплевывала кровь высокая худая тетка с растрепанными светло-рыжими волосами. Ей помогали подняться две местные бабы.

— Пойдем, пойдем, милая! — напевно ворковали они. — А злыдня твово охолоним маленько, в погреб башкой вниз засунем. Ить вишь какой бешеной, с топором кинулся! Сразу видно, иноземец! Сдалось же тебе с таким жить! Как это ты увернулась еще…

— Хеекса-а-a!!! — завыл мужик в черном, яростно рванувшись из рук мужиков.

Ведьма?

Один спокойно закатал ему кулачищем в лоб.

— Не балуй! — наставительно произнес второй, встряхивая обмякшее тельце.

— В город яво, — посоветовала какая-то бабка. — Тама разберутся… Или в погребок, задом на лед! Путче в город, конечно…

— Это мы скоренько, — засопели мужики. — Все равно на ярманку собирались поросят везти, яво тоже захватим. Свяжем только покрепче…

Избитая ведьма гасила ресницами зеленый недобрый огонь в глазах, кашляла потихоньку. С виду — сама невинность.

— Уж вы его отвезите, — попросила она, обтирая окровавленную руку о подол. —Сделайте милость…

— Отвезем! — кивнули мужики. — А покамест в погреб спустим…

Паоло скорчился рядом и как-то побледнел. Я только головой уважительно покивала. Скорые они тут на расправу, чуть что не так — сразу дурь из башки выбьют. Однако как не понравилось ведьминому мужу, что жена его колдовством промышляет! Тут надо глядеть в оба, может, это и есть наш инквизитор. Плюгав больно на вид-то, никакого антуражу…

Из сеней выкатилась бочка. Покрутившись на месте, бочка стукнулась о порог. У нее отвалилось днище, и оттуда показалась рыженькая кудрявая головка.

— Девка-то гля куда залезла, — всхлипнула какая-то баба. — Напугалась, малая!

Глянув на девочку, я сама напугалась. Да этот ребенок-бесенок сам кого хочешь в космос одним пинком отправит. Мощна малышка, силой аж пышет. Заметив меня, девчонка хитро подмигнула и сделала козу книзу. Я повторила жест, все в порядке — ведьмы природные.

Сделать козу книзу — значит показать, что прогоняешь черта, загоняешь его вниз и отказываешься с ним иметь какие-либо дела. А вот если вверх пальцы поставить…

Прибитый мужичок приоткрыл заплывшие глазки и, увидев девочку, заорал:

— Хеекса! Вера магика!!!

— Да разве у тебя девку Веркой кличут? — удивилась какая-то баба.

— Веркой, — кивнула ведьма. — Веркой…

— Что такое «вера магика»? — спросила я Паоло. — Эхо похоже на итальянский…

— Это латынь, только кухонная, — пояснил Паоло. — Означает что-то вроде «настоящая ведьма»…

— А почему он говорит на латыни? — Потому что в это время еще считалось, что на национальных диалектах могут говорить только простолюдины. Каждый, кто считал себя пообразованнее, насиловал латынь…

Очень интересно. Уж не этой ли страстной любовью к исковерканной латыни объясняется такое изобилие ведьм с именем Вера в нашем роду. Микелина что-то говорила об этом… Мол, одно время в роду были сплошные Верки.

Толпа начала потихоньку расходиться. Мужа ведьмы утащили с собой местные мужики, клятвенно пообещав завтра же «свезть в город». Мы с Паоло: переглянулись. Ну и что? Что такого мы видели?

Хотелось домой, причем не в Семипендюринск, а в Финляндию, к папочке. Жив ли он? Ах, зачем мама меня увезла! Хотя папе тоже под конец перестало нравиться то, что мама иногда летает, и все эти травы, на которые у папочки была аллергия, А маме не нравилась контрабандная водка, которую папа, напротив, очень уважал. «Мы должны быть со своим родом» — так сказала мама, когда мы уезжали. Знала бы мамочка, что из всего этого выйдет…

Я так устала, просто словами не описать. Хотелось есть, желательно бы чего-нибудь вроде kalalaatikko — салата из картошки с сельдью, мама его очень хорошо умела готовить. Паоло тоже бубнил над ухом что-то о пицце…

— Что стоишь-то? — Ведьма остановила на мне строгий взгляд. — Зайди в дом-то… Переночуешь здесь.

— Заходи, — потянула меня за рукав девочка, — и мужика своего веди.

Паоло фыркнул, но в дом вбежал чуть ли не вперед меня.

Пока ведьма смывала запекшуюся кровь, нагнувшись над бадьей с водой, ее дочь хозяйничала. С важным видом составила на стол плошки с кой-какой закуской, Паоло поманила к себе, хитро улыбнувшись. Сдернув тряпицу, дала понюхать содержимое глиняной бутыли, прятавшейся под лавкой. Паоло, который в последней жизни работал в шикарном итальянском ресторане при отеле «Эксельсиор» в Риме и, следовательно, привык к тонким винам, чуть глаза не утопил в домашней самогонке.

— Я лучше так… всухую, — отвертелся он.

— Дубина, — невозмутимо припечатала девочка и, повернувшись к матери, спросила: — Что, мамка, сильно он тебя?

Ведьма махнула рукой:

— Дурень он, дуб ить дубом! Ну подумаешь, в воздухе я висела — сразу за топор хвататься… Кабы не отвела руку ему в сторону, точно бы щербатая была, как бабка Свиридка.

— Нам ить к ней мотать надо, — рассудительно продолжила девочка. — Достанет тятя-то, обе огребем по холкам. От судного-то он откупится, мошна-то завсегда при нем, а Савел с Глебушкой пощупать не скумекают.

— Умна больно! — прикрикнула ведьма на дочь. — Ай сама не знаю, что уходить надо. Ночью и пойдем, вот только людей проводим до заповедного дуба… И не к бабке Свиридке, а подале, ко двору теткиному…

— Тетка лается, — заметила девочка, разливая самогон по деревянным можжевеловым чашечкам.

— Зато не кусается. Молчи мне, бесноватая!

— Почему бесноватая? — заинтересовалась я. Откуда же могла слышать точно такое же прозвище?

— Потому что припадочная она у меня, — вздохнула ведьма. — Бес в ей, никак не выгоним.

Я поглядела на девочку, невозмутимо накрывавшую стол. Рыжие волосы торчат во все стороны, на конопатый нос налипла сизая пленка… Кто бы поверил, что про этого ребенка в Семье будут рассказывать сказки? Ох, Господи, никак мне твоих путей не исповедать…

Загрузка...