Вадбольский – 2

Глава 13

Если бы сон без меня высыпался, я успевал бы сделать намного больше, ну а так приходилось и мне впадать в это странное оцепенение, без которого энтузиасты уже начали обходиться в моем старом мире, а здесь о таком даже не думают.

Но всё-таки я легко укладываюсь в час-два сна, остальное время либо прорабатываю рецепты, которые могу варить, твари из Щелей Дьявола дают хороший материал, либо снова и снова прощупываю свой организм, усиливаю, укрепляю. С удовольствием сделал бы весь свой скелет из титана, а кожу из нейтрида, но биологическая оболочка это не позволит, но зато открываются огромнейшие возможности для трансформаций с помощью так называемой магии.

Чтобы не выбиваться из образа, я вернулся в Академию так же, как и выскользнул: через стену, так скоро и паркурщиком стану, хотя, если честно, для аугментированного тела это не препятствие, куда больше приходится обращать внимание, чтобы никто не заметил.

Теперь дрон сопровождает меня постоянно, благодаря ему вернулся в спальный корпус, не спалившись, успел вздремнуть полчаса, утром тяжёлый подъем, всё-таки в Щели Дьявола здорово устал, а схватка с ворами добавила недосыпа.

Кстати, благодаря дрону усмотрел один склад, куда свозят награбленное со всего района. Некий общак, из которого потом вывозят вообще из города, здесь не продашь, полиция периодически проверяет базары и барахолки, а вот в соседних городах сбывается всё, к тому же столичное!

На другой день на столе Дворжака появилась записка, в которой я подробно расписал, что в складе, как туда проехать, и какая там охрана.

«Мы же боремся с преступностью? — написал я. — Не упускайте случай, Дворжак!»

В Академии всё по-прежнему, Равенсвуд и Толбухин как свежие огурчики, хотя Толбухин похвастал, что побывал за стеной Академии и попробовал хорошего вина.

— А где деньги взял? — спросил я.

Он кивнул в сторону Равенсвуда.

— Тевтон одолжил. Они скупые, но расчетливые. Я обещал вернуть с процентами, хотя говорит, что не в долг, а просто по дружбе. Но какая может быть дружба с немцем?

Равенсвуд криво усмехнулся, уже привыкает к такой манере

— У тебя новый меч, — заметил он. — Толбухин вон вкладывается в новый мундир, а ты?

— Человек, — сказал я наставительно, — только тогда стал человеком, когда выковал первый меч!

Он проговорил с подозрением:

— Что, уже слыхали про странную работу одного англичанина… как его, Чарльз Дарвин?

— Даже читал, — подтвердил я. — И он не англичанин.

— А кто?

— Учёный, — ответил я с достоинством.

Он покачал головой.

— А как же матушка церковь? И её учение, что человека создал Господь?

— А там всё сходится, — сказал я оптимистично, — не забивай голову. Господь создал человека, а когда увидел, что тот лежит под деревом и только жрёт, выгнал и велел работать по теории Дарвина.

— По гипотезе, — уточнил он. — Сам Дарвин называет её гипотезой, чтобы не оскорбить церковь столь наглым утверждением. Ох, уже звонок!.. Побежали, опоздавших обещают штрафовать.

Первые лекции, как обычно, по Закону Божьему, преподаватель вдохновленно рассказывает о Блаженном Августине, щедро цитируя его «О свободе воли», «О благодати и свободном решении», но я послал слушать летучую мышку, а сам вышел во двор, с удовольствием вдохнул прохладный осенний воздух.

Во дворе пусто, только из соседнего корпуса, где обучаются дипломатии и международным отношениям сынки высокопоставленных чиновников, вышел Горчаков, увидел меня, помахал рукой.

Я пошёл навстречу, он окинул меня испытующим взглядом с головы до ног.

— Тоже освобождён? Куда собрался?

— Дела в городе, — ответил я неопределенно.

— Интересно, — сказал он медленно, — все курсанты стараются обзавестись дорогими костюмами, чтобы выглядеть старше и солиднее, а ты, Вадбольский, и в городе предпочитаешь казенный мундир?

— Этикет, — буркнул я.

— Что? — переспросил он. — При чем тут этикет?

— Ты говорил, — напомнил я, — в любом костюме нижняя пуговица всегда остаётся расстёгнутой. Так вот в военной форме всегда застёгивается, и внешний вид не портит. Разве не красота?

— Так ты из-за пуговицы, — уточнил он, — или зачем-то хочешь выглядеть юным мальчиком?

— А угадай, — ответил я и добавил заговорщицки: — Хочешь выглядеть элегантно — не отращивай пузо, все пуговицы будут на месте.

Он отмахнулся, напомнил очень серьезно:

— Не забудь, в выходные к Шемякам!

— Но не в эти!

В нашем домике на улице князя Бетховена я вытащил из-под кровати мешок, в котором оставил деньги из сейфа Глебова на текущие расходы, перебросил пачку в свой вещмешок, остальное снова запрятал, а с этими вышел к Ивану.

— Как у нас с расходами?

Он сдвинул плечами.

— Уже есть доход, торговля идёт, начинаем расширяться.

Я вытащил из мешка приготовленные деньги, бухнул ему на стол.

— Это на расширение. И охрану.

Он охнул, отшатнулся.

— Ваша милость! Откуда?

— А я пролетарий, — ответил я. — Грабь награбленное!.. Экспроприируй. Коба тоже красиво и благородно с грабежа поездов начинал. А потом принял Россию с сохой… В общем, будем укрепляться.

Иван сказал с готовностью:

— Давно хотел сказать, ваше благородие. Те парни не успокоятся, в другой раз придут ребята покрепче. И будет их больше.

Я перевел взгляд на Василия, тот мрачно пробасил:

— Я эти банды знаю. Теперь не отступят, чтобы авторитет перед другими не ронять.

— Тоже так думаю, — ответил я со вздохом. — Нам только этого не хватало. И что ты предлагаешь? Вы же с Иваном что-то продумали?

Он посмотрел на Ивана, тот кивнул, Василий повернулся ко мне.

— Вроде бы начали хорошо зарабатывать, раз и воры заинтересовались. Может, пора нанять ещё одного-двух для охраны?

Я подумал, покачал головой.

— У нас много секретов, сам видишь. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, как готовить наши настойки и отвары. Нам тогда крах и крышка.

Василий сказал с готовностью:

— Знаю многих в отставке и на пенсии, кто пойдет с радостью… Я с ними вчера общался.

— Нет, — отрубил я. — Чем больше людей, тем больше риск. Кого-то могут перекупить, кого-то чем-то сманить… Нет, пока нет. Разве что Клятва Крови? Но кто пойдет?

Оба задумались, наконец Василий проговорил нерешительно:

— Я поговорю. Есть такие, терять нечего.

Часть желёз из последней партии триподов я вырезал, руководствуясь инструкцией зеттафлопника, потащил домой, пора приготовить очень мощное средство регенерации, даже мне пригодится, никогда не бывает лишней.

В доме один Василий, сообщил, что Иван в лавке, товар идёт на ура, тут же добавил:

— Трое согласились на Клятву Крови.

— Ого, — сказал я. — Уже переговорил? Что такое особенное пообещал?

Он чуть смутился, отвел взгляд.

— Да ничего… Просто посмотрели на меня и… решили.

— Я у тебя Клятву Крови не брал, — напомнил я.

— Я готов, — ответил он просто. — Ну, а им это я поставил первым условием. Позвать?

Я вздохнул, махнул рукой.

— Зови. Где они?

— Да в ближайшей едальне.

— У нас пить будет некогда, — предупредил я вдогонку. — Так и скажи. У нас русский ислам!

Я успел загрузить железы в чан, разжег огонь, нужно получить сырьё, настоящая работа начнется позже, сам все время думал о пополнении отряда. Клятва Крови запрещена церковью, что гуманно и правильно. Нельзя порабощать человека настолько, что он физически не может отказаться служить, однако это абсолютно добровольное согласие, принудить силой и даже под пытками невозможно, человек должен быть внутренне готов принести такую клятву верности, иначе просто не сработает.

Официально такая клятва под запретом, но, думаю, что в структурах, где замешаны важнейшие государственные секреты, к ней всё-таки прибегают.

Василий принес, пыхтя, громоздкий амулет в виде массивного камня размером с человеческую голову.

— Такой покупать дорого, — пояснил он. — Напрокат взял! Нам же только на полчаса от силы?..

Я смерил каменюку подозрительным взглядом.

— И что он делает?

— Закрепляет Клятву Крови! Без него никак.

На крыльце послышался топот, я в окно увидел как с улицы к нам поднимаются трое пожилых мужчин. Не мужиков, а мужчин, хотя по виду и одежде простолюдины, но служба в элитном Преображенском полку оставила отпечаток.

Я спустился на первый этаж, твое новоприбывших выстроились в ряд, я с последней ступени окинул их внимательным взглядом. По здешним меркам старики, пусть и ещё крепкие с виду, но по лицам зрю отчетливые следы болезней, что постепенно разъедают когда-то крепкие тела.

А так смотрятся хорошо, в глазах нет хитрости, смотрят честно и прямо, эти люди привыкли служить, служба и была их жизнью, а теперь кончилась, они оставлены доживать.

Василий спустился следом за мной, в руках тот же камень, опустил на середину столешницы и повернулся к новоприбывшим.

По его знаку первый сказал четко:

— Антон Мейербах, капрал.

Второй произнес чуть хрипловатым голосом:

— Элеазар Иванов, нижний чин.

— Тадэуш Васильев, — сказал тут же третий. — Тоже нижний чин.

Я покрутил головой, лица типично славянские, а тут либо имя чудное, либо фамилия прибежала откуда-то издалека.

— Вот что, ребята, — сказал я. — Василий сказал, что и почему?.. Кто готов?

Мейербах сделал четкий шаг вперед и отрубил:

— Все!.. Кто не готов, тот не пришёл. Василий говорил и с другими.

— Ясно, — сказал я со вздохом. — Мне очень не по нраву это дело, но допуск к тайнам требует бдительности.

Мейербах закатал рукав и положил руку на стол. Василий надрезал ему кожу на запястье, выступила кровь, Мейербах вскинул голову и, глядя мне в глаза, четко произнес:

— Приношу Клятву Крови своему господину Юрию Вадбольскому, и да покарает меня Господь смертью в тот же миг, как неугодного клятвопреступника, если нарушу ему верность или замыслю измену, а также расскажу кому о том, что нужно хранить в тайне.

Кровь потекла в стороны, быстро загустела, взвился пар, больше похожий на сизый дым. Лицо Мейербаха чуть дрогнуло, но смотрит всё так же в глаза твердо и неотрывно.

На месте пролитой крови образовался багровый шрам, напоминающий то ли мифологическую фигуру, то ли сильно искаженную букву.

Василий смахнул запекшуюся кровь и повернул в мою сторону руку Мейербаха, показывая печать. Багровый шрам несколько опал, зато фигура стала видна отчетливее.

— Давай ты, — сказал он второму.

Я с сильнейшим чувством неловкости смотрел, как люди добровольно лишаются свободы выбора и действий, но я из мира других ценностей, а у этих людей жизнь не жизнь, если не в службе Императору, Отечеству, Богу или своему господину, даже если он глава преступного клана.

После того, как и Тадэуш принес клятву, я тяжело вздохнул, всё равно неловко, как бы себя не убеждал в верности решения.

— Что ж, — сказал я, стараясь говорить уверенно и веско, — с этого дня началась ваша служба. Что и как делать, пока спрашивайте у Ивана, он старший, а вам пока стоит малость подкрепиться… точнее, укрепиться. Иван познакомит вас с некоторыми нашими отварами, что малость поддержат ваше здоровье.

У всех троих глаза жадно заблестели, по Ивану уже видят, насколько велика эта «малость». Да и Василий, которого знали, как прикованного к постели инвалида, бегает на второй этаж, прыгая через ступеньку.

— Оружия у нас маловато, — сообщил я, — но сегодня-завтра докуплю. А за доспехами сходите в магазин лично, выберете по себе, да и подгоните заодно. Деньги вам выделю. Нет, выделит Иван, он у нас ещё и финансист. А я, увы, должен сейчас вернуться на службу, чтобы успеть до проверки.

Тадэуш сказал с уважением:

— Вы на военной службе?