В забытой стране

Глава XXV ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ БОЕМ

В эти страшные дни нам некогда было думать о себе. Мы ели, когда чувство голода становилось невыносимым, и ложились спать, когда уже не могли от усталости стоять на ногах.

Задолго до рассвета Бакни собрал всех гвардейцев, кроме часовых, и сказал им, что идет на трудное и опасное дело. Он не стал говорить, куда и зачем ему предстояло идти, но не скрыл от них, что, может быть, ни один не вернется назад. После этого Бакни спросил, кто хочет пойти с ним, и гвардейцы все как один сделали шаг вперед.

Бакни сказал мне и Яхмосу:

— Видите, я так и предполагал! Это счастье для царицы, что ее престол охраняют такие отважные воины!

Отряд добровольцев прошел в зал, где сидела царица с Чаном и Дхирендрой. Гвардейцы до сих пор принимали их за Тота и Анубиса. Я несколько раз просил разрешения покончить с этим обманом, но Серисис и Яхмос отвечали мне:

— Сделав так, мы многое потеряем. Пусть ваши друзья останутся богами еще на несколько дней.

Для суеверных серафийцев не было ничего необычного в том, что боги их предков спустились на землю и плечом к плечу сражаются вместе с простыми смертными. Да оно и понятно, если обратиться к примерам из истории других народов. Всем известно предание о Троянской войне, в котором рассказывается, что, когда Троя начала одерживать верх, боги Олимпа, разделившись, приняли участие в борьбе людей и выступили одни на стороне Греции, другие — на стороне Трои. Аналогичные сказания мы можем найти и у древних египтян. И сейчас, в эти дни, солдаты считали себя не столько сторонниками Серисис или полководца Нохри, сколько сторонниками и последователями Анубиса и Тота или Гора.

Вот почему добровольцы были обрадованы и воодушевлены, когда услышали, что их поведет сам Анубис, — никто не сможет защитить их лучше бога смерти.

Провожая воинов до подземного хода, я вспомнил подземелье на берегу Меридова озера, состоящее из трех тысяч комнат, многие из которых я видел своими глазами.

Впереди шел раб с факелом в руке. Он вел нас из одной комнаты в другую, и мне казалось, что мы идем уже очень долго.

Наконец мы прошли в огромный зал площадью не менее двухсот пятидесяти квадратных метров, с таким низким потолком, что человек выше среднего роста мог свободно достать до него рукой, даже не вставая на цыпочки. Хоть я не инженер, тем не менее я с удивлением отметил про себя, что в зале не было ни одного столба, поддерживавшего такой огромный свод.

Раб остановился у статуи, которая ничем не отличалась от статуй сидящих писцов на дороге, ведущей в Митни-Хапи.

Бакни подошел и, по-видимому, повернул какой-то механизм, потому что статуя сдвинулась в сторону, и в стене перед нами показалась узкая щель, в которой я разглядел несколько ступенек.

Бакни попрощался со мной, потом молча подошел к подземному ходу, спустился вниз по ступенькам и исчез в темноте. Гвардейцы шли за ним гуськом. Они были спокойны, хотя знали, что впереди их ждет трудное и опасное дело. Я с волнением смотрел на этих героев, которые готовы были погибнуть, выполняя свой долг.

Последним шел капитан Дхирендра в маске Анубиса. Он положил руку мне на плечо, наклонился и тихо сказал:

— Прощайте, профессор! Если мы с вами оба погибнем в предстоящем бою, значит, такова судьба. Обо мне не беспокойтесь: я, как и вы, одинок, и нет у меня ни жены, ни детей — никого, кто вспоминал бы обо мне… Одно время я жил в Аллахабаде и любил по вечерам ходить в парк Хусро и угощать детишек сластями…

— Знаете ли, я тоже любил это занятие, — улыбнулся я.

Дхирендра рассмеялся. Раб взглянул на него с удивлением: он никогда бы не подумал, что бог смерти может смеяться,

— Все мы похожи один на другого, независимо от нашего возраста, — сказал капитан Дхирендра и спустился, в подземный ход.

Я долго прислушивался к его быстрым шагам и, когда они смолкли, обратился к рабу:

— Ты останешься здесь?

— Да, вход открыт, и я должен дождаться отряда, который сейчас прибудет для его охраны, — ответил раб.

Темнота действовала на меня удручающе, и я спросил со страхом:

— Как же мне вернуться?

— Возьмите мой факел: я не ребенок и темноты не боюсь, — сказал он. — Я не могу проводить вас, потому что мне нельзя уйти отсюда. Вы же идите с факелом и внимательно смотрите под ноги. Следы, оставленные нами на запыленном полу, выведут вас наружу.

Я понимал, что раб подсмеивается над моей робостью, но ничего не мог поделать с собой. Мне казалось невыносимым оставаться дольше в этом мрачном подземелье и хотелось как можно скорее снова попасть во дворец, даже если там опять завязалось сражение.

Я взял факел и пошел назад. Действительно, на полу лежал толстый слой пыли, скопившейся здесь в течение тысячелетий, и на ней отчетливо были видны наши следы.

В подземелье я потерял всякое представление о времени и, вернувшись во дворец, был поражен: оказалось, что уже совсем светло. Но еще более удивительным было то, что вокруг стояла тишина. Я вошел в комнату к царице, где были Чан и Яхмос, и спросил:

— Что случилось? Почему они не возобновили наступление?

— Они могут пойти на штурм в любой момент, — ответил верховный жрец. — Нохри собрал всех своих солдат на площади перед дворцом. Мне кажется, что он решил напасть на нас со всех четырех сторон.

Дворец, как я уже говорил, находился на правом берегу реки, и от главных ворот к реке вели широкие каменные ступени, напоминающие собой бенаресскую набережную Панчгангагхат. Именно по этой лестнице в день нашего приезда в Митни-Хапи спускалась царица, чтобы почтительно приветствовать богов. Сразу же за воротами начинался сад, окружавший центральное здание дворца с севера, запада и востока, а с юга непосредственно к этому зданию примыкала внешняя дворцовая стена, такая высокая, что на нее нельзя было взобраться даже по приставной лестнице.

Мятежники, ворвавшись через главные ворота, заняли к этому времени весь сад. Пролом в стене был сделан в передней части центрального здания, немного левее входа в приемный зал, к которому примыкало множество маленьких комнат.

В глубине приемного зала мраморная лестница вела на второй этаж, в зал заседаний; здесь же были расположены спальня царицы и тронный зал. Подняться наверх можно было только этим путем.

Лестница была такой широкой, что на ней могли выстроиться в ряд пятнадцать человек. Решив, что противнику рано или поздно удастся расширить пролом, мы заранее хорошо забаррикадировали лестницу мешками с песком.

Нападения с флангов мы не боялись. Поджечь нас не могли, так как все здание было выложено из камня. Таким образом, читателям, наверное, уже стало ясно, что нас не пугала даже потеря приемного зала: на лестнице численное превосходство армии Нохри уже не будет иметь такого значения, поскольку линия наступления ограничивалась ее шириной.

Мы ожидали нападения в течение нескольких часов. Я еще не успел отдохнуть после вчерашнего дня и потому зашел в одну из верхних комнат, где было сравнительно прохладно, несмотря на жаркий день, и, улегшись на ковре, расстеленном на полу, моментально уснул.

Но спал я недолго. Проснулся и увидел, что у окна стоит сама царица Серисис. Я встал, и она подозвала меня к себе:

— Мне очень жалко, что я вас разбудила, Тутмос. Надеюсь, вы простите меня за это. Мне хочется сказать вам правду. Вы очень умный человек и, может быть, поймете меня. Когда я смотрю в окно, мне кажется, что дни мои сочтены.

Я выглянул в окно — под нами виднелся город Митни-Хапи. Солнце ярко освещало крыши домов. По улицам, точно муравьи, двигались маленькие фигурки людей. На базарах было полно народу. Крестьяне, разложив свой товар, зазывали покупателей.

Меня сперва удивило, что даже в такое ужасное время распорядок жизни в городе оставался прежним. Но потом я понял, что так оно и должно быть: шла борьба за престол, и касалась она только Нохри и царицы.

— Тутмос, я начинаю думать, что фараон и царица не так уж много значат, как мне твердили о том с детства. Тысячелетиями мои предки управляли этим народом. Все величие Митни-Хапи, изумительные памятники искусства, которые вы увидели здесь, — все это дело рук фиванских фараонов. И тем не менее этих людей, — царица указала рукой на город, — совершенно не трогает судьба нашей династии: нам угрожает смертельная опасность, а они по-прежнему спокойно ходят на базар.

Юная царица с болью в сердце говорила мне все это, но утешить ее мне было нечем. Подумав немного, я сказал:

— Мы не должны ничего бояться. Все будет хорошо, если мы в прошлой жизни совершали добрые деяния, ну, а если мы были грешны в чем-то, то самое худшее, что может с нами произойти, будет лишь искуплением нашей вины.

В это время из сада донесся громкий крик, от которого, казалось, содрогнулись и земля и небо.