В тени желаний

И имя мне Смерть

Кто сказал, что у смерти женское лицо? Этот человек ошибся. Впрочем, люди часто ошибаются. Порой они представляют себе зверя с клыками и когтями, гоняющегося за ним по пятам. А иногда, подчиняясь нервной фантазии художников, воображают меня высоким скелетом в плаще с косой. Косить смертных… Забавная аллегория.

Я пнул пустую пластиковую бутылку и легко провел ладонью по шершавой влажной стене многоэтажки. За века важными остались только эмоции, рождаемые от подкожных нервных окончаний и рецепторов. Тактильные ощущения доставляют неимоверное наслаждение. Это сродни человеческому оргазму, прикоснуться к чему-либо, ощутить запах, вкус. Я чувствовал стену рукой, я ловил ливень лицом. Встречные прохожие, укрытые под зонтиками и капюшонами, огибали меня или, не заметив, толкали, спеша домой к своим женам, детям, кошкам, собакам… вот этот к рыбкам… или в бар к друзьям напиться в пятничный вечер.

Меня снова зацепили плечом. Свободной рукой я стряхнул воду с вымокшего насквозь пальто вместе с отпечатком этого человека. Не люблю прикосновения людей. Они противны. Порой и вовсе омерзительны, но это ничто по сравнению с испытываемым мной наслаждением от окружающих предметов. Они восхитительны, невообразимо приятны. Я мог бы застонать вслух.

Мимо прошел такой же. Я обернулся, нашел взглядом его человека. Это была женщина. Ее мысли не были здравыми. Она спешила домой к мужу, приготовить ужин. Мужчина бьет ее, потом просит прощения. Она прощает. Сегодня он не остановится. До больницы она не доживет.

— Жаль, — заметил я вслух.

— Мне тоже, — искренне ответил Смерть.

Мы разминулись. Я шел следом за пожилым мужчиной с цветами. Он не дойдет до жены. Я протянул ладонь к затылку и надавил на шапку, струйки воды с нее и волос стекли по шее на позвоночник и впитались в кофту. Снова приятно. Тяжелые полы пальто хлопали по коленям. Я дыхнул, выпуская еле заметное облачко пара из легких. Сегодня не так холодно.

Люди искренне верят, что Смерть приходит за ними случайно, негаданно, порой верят, что она гоняется за ними специально. Редко, кто задумывается, что их собственный конец зависит от них самих, от их решений. Мы всего лишь собираем души. Каждую минуту человек выбирает поворот и от этого выбора часто зависит не только его собственная жизнь, но и чужая.

Девушка на автобусной остановке проводила меня одновременно восхищенным и испуганным взглядом. В человеческих созданиях живут инстинкты. Секс и страх, остальное производно. Сейчас ею по отношению к моему облику руководили первые два в чистом виде. Я легко улыбнулся, глядя в ее глаза. Она растерянно заморгала и отвернулась.

Мой подопечный миновал пешеходный переход и, проделав еще сотню метров, кинулся через дорогу. Ему казалось, так будет быстрее и короче. Завизжали тормоза. Глухой, смягченный удар, за ним еще один и все… Не замедляя шаг, я приблизился, распахнул промокшее пальто, на ходу поймал полой испуганный, растерянный дух и закрылся, почувствовал как бестелесное существо растворилось в ткани, проникая в иной мир.

Я снова остался один. Не надолго.

Бывает так, что мы устаем или не успеваем, и тогда дух остается бродить по земле, тревожа живых.

Мимо прошел молодой парень. В его мыслях жила глупая мысль, совершенно эгоистичная и злая мысль. Однако он ничего кроме жалости к себе не испытывал и оттого верил в правоту действий. Я последовал за ним.

— Тоже интересно? — не мне одному захотелось взглянуть. Смерть смотрел на меня с улыбкой. Я кивнул. Он поймал открытым ртом дождь, зажмурился, по лицу его прокатилась волна блаженства.

Я отвернулся и пошел за парнем… мы пошли…

Он дошел до ее многоэтажки, зашел в подъезд. Мы остались ждать внизу. Минут десять спустя он появился на крыше, дошел до края, рухнул вниз. Мгновения полета и вот он распластан по тротуару. Мы наблюдали, как его дух поднимается облачком пара, испуганно оглядываясь по сторонам. Ни я, ни второй Смерть не шевельнулись. Он нам не нужен. Пусть бродит. Порой мы поступали так в наказание.

Я дошел до распростертого изуродованного тела, вытянул из кармана куртки записку, смял и положил себе в пальто. Теперь он не сможет подойти ни к ней, ни к ее семье.

Смерть изучал дух, мечущийся над моей головой.

— Жалко девушку. Она честна.

Я согласно кивнул. Девушка и впрямь была честна и с мертвым эгоистом, и с собой. Такое случается редко, но все же случается. Милая, приятная, немного глуповатая, она вышла замуж за того, кого любила. Мы разошлись каждый в свою сторону. Эгоистичный дух еще немного провожал меня, после отстал.

Ливень не проходил. Машины сигналили прохожим. От люков на тротуарах поднимался пар. Крупные капли шуршали по асфальту, крышам и зонтам. Я свернул в боковой проулок, дошел до соседней улицы и приметил совсем пожилого промокшего бомжа. Сожители вытолкали его из коробки. Он надрывно сипел и кашлял. Ему было плохо. Нестерпимо болело сердце. Я стал медленно приближаться. Он свернул в проем между домами и упал на колени. Я был уже рядом, когда мимо пронеслась миниатюрная девушка, в нежно кремовом пальто и мягких замшевых сапогах. Она на бегу залетела следом за бомжом и вытащила его оттуда.

Я остановился, сделал несколько шагов назад, с интересом наблюдая эту непривычную картину. На моей памяти прохожие редко помогали таким как этот старик. Боялись. Эта девушка нет. В ее душе бились нежно кремовыми, такими же по цвету как и пальто, бабочками печаль и сострадание. Она нащупала в кармане сотовый, набрала номер, вызвала скорую, отключилась и обернулась в поисках временной помощи. Вечер плавно сменяла ночь. Улица почти опустела. Начиналось время пьяных и неуравновешенных. Окружающие либо опускали глаза и пробегали мимо, либо просто не замечали. Ей стало страшно. Не за себя, за старика. Я молча подошел, опустился на колени рядом, забрал у нее хрипящего бомжа, склонился, положил руку на грудь и заставил дух бороться за ее кремовых бабочек. Таким маленьким светлым невесомым еще рано умирать.

Девушка подняла на меня ясные голубые глаза.

— Спасибо!

Я помогал и раньше, но впервые мне сказали это слово. Впервые на меня смотрели без страха. Впервые мне не было противно от человеческих эмоций. Она нахмурилась.

— Как думаете, он не умрет? — столько надежды в голосе.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет, — не впервые заговорил с человеком, но впервые сделал это не из необходимости.

От моего уверенного тона она облегченно выдохнула, склонилась к старику и стала шептать ему что-то успокаивающее. Сердце работало. Плохо, неуверенно, но работало, сосуды пропускали кровь.

Ей казалось, что до появления скорой прошла вечность. Она заплатила врачу, чтобы старика забрали в больницу и помогли. Я внимательно наблюдал за ней. Грязная, промокшая, но все такая же светлая, ей было неважно, что она потратила деньги, что другой человек не желал поступать так же как она. В душе девушка улыбалась, что смогла помочь кому-то. Хлопнули дверцы газели. Машина взвыла и отъехала. Она повернулась ко мне.

— Спасибо еще раз, огромное… правда… Я — Настя.

Я продолжал изучать ее тело и дух. Она нахмурилась и сделала шаг навстречу.

— А Вас?

Я спрятал руки в карманы пальто. Сказать, что я Смерть? Как она отреагирует? Или сочинить Ваню, Петю, Николая?

Ее ясные глаза по-прежнему мягко смотрели на меня.

— Смерть.

Она растерялась, смутилась, потом сочинила догадку.

— Хороший псевдоним.

Обычно люди говорят «кличка». Мне отчего-то не хотелось покидать ее душу. Хотелось прикоснуться к ней, так же как к окружающим предметам, получить удовольствие от этого прикосновения. Я молчал и этим начал тревожить ее. Ей казалось невежливым, что она никак не может придумать хорошее начало для диалога. Потом решила, что обидела меня своим замечанием. Потоки воды, промочив ей волосы, начали стекать за воротник. Она поежилась от ночной прохлады. Я указал на горящую вывеску бара на противоположной стороне улицы. Настя колебалась мгновение, потом согласилась. Не доверять человеку, не отказавшему в помощи старику, она не могла, хоть он и представился как Смерть.

Мы перешли проезжую часть и вплыли внутрь теплого, наполненного людьми помещения. Я безошибочно нашел пустой столик в глубине зала. Настя решила, что я здесь часто бываю.

Она сняла пальто и, нахмурившись, оглядела его, просчитывая в уме как чистить и чем стирать. Девушка извинилась и побежала мыть руки. Официантка принесла меню, оглядев меня украдкой все с тем же знакомым человеческим вожделением и страхом. В моей спутнице точно так же играло желание физической близости, но в отличие от остальных без кислой примеси ужаса.

Я провел кончиками пальцев по столу и снова отжал шапку и волосы на затылке себе за шиворот. Еле слышно застонал. Две женщины за соседним столиком не спускали с меня глаз. Я поймал взгляд каждой и заставил отвернуться. Впрочем, это действовало недолго. Люди быстро преодолевают смущение, когда где-то маячит соблазн.

Настя почти бегом подбежала к столику и села за него.

— Прости, что долго.

Так искренне, без жеманства. Мне нравилось. Она стала смущаться своего внешнего вида. Ей захотелось предстать передо мной красивой, чистой, изящно одетой. Я улыбнулся.

— Ты самая красивая, чистая и изящно одетая из всех женщин, которых я встречал.

Она растерялась, с досадой подумала о своем лице, на котором всегда отражаются эмоции.

— Так заметно, да?

— Что я тебе нравлюсь? — мне захотелось направить поток ее мыслей в нужное мне русло.

Сердце застучало быстрее. В ее собственном представлении она покраснела намного сильнее, чем видел я. Она осторожно кинула взгляд куда-то в сторону.

— Ну, не мне одной.

Я обернулся. Одинокие женщины у стойки и за столиками сверлили взглядом мою спину и профиль. Подошла официантка.

— Определились?

Я отрицательно покачал головой. Настя тут же уткнулась в меню и карту напитков. Я оглядел официантку с ног до головы, чем смутил ее.

— Мне принесете все то же, что закажет девушка.

— То есть ее заказ умножаю на два?

Я кивнул. И так сказал много. Официантка выслушала сбивчивый монолог моей спутницы, записала и удалилась.

Я оторвал руку от столешницы, потянулся и убрал с ее лица упавшую влажную прядь волос. Настя замерла, я отнял пальцы, ловя мгновение наслаждения. Она испытала столь же сильные эмоции. Мысли ее разметались, потеряв единый строй. Светлые бабочки в нежной душе стайкой взвились и закружили хороводом. Я подавил стон. Такого блаженства мне не дарил ни один предмет, ни одна природная стихия…

Я пил кофе и сравнивал свои ощущения с ее. Мои были в сотни раз сильнее. Мы почти не говорили. Мне не требовалось, а она удивительно просто подстроилась под меня. Окружающие с интересом изучали странную пару, считая, что мы не замечаем их взглядов. Хотя девушка и впрямь не замечала. Она полностью отдала свое внимание мне. Она допила чашку и расстроено отодвинула ее от себя. Ей не хотелось уходить или вызывать такси. Она желала остаться со мной. Я снова подавил стон. Если она будет и дальше так думать, то я стану зависим от нее, не смогу оторваться… Уже не мог.

Официантка принесла счет. Я выудил из кармана пальто недавно положенную туда записку самоубийцы и вложил в папку. Пусть бумажка станет более полезной и в каком-то смысле более ценной. Сумма, полученная от сдачи, по меркам официантки огромна. Она ей нужна.

Я встал, взял кремовое пальто и помог Насте одеть его. Жажда прикосновений определенно перерастала в зависимость. Мы вышли под дождь. Она подняла воротник повыше. Мы шли медленно к ее дому. Она ежилась от холода, но шаг не ускоряла. Я знал почему и от этого хотел ее всю только сильнее. Во дворе многоэтажки она остановилась. Уловил кислый вкус страха. Поморщился. Она боялась пригласить меня, боялась, что откажу и неверно о ней подумаю. Дождь только усиливался, проливая на нас двоих ведра воды.

Она по-прежнему боялась. Мне хотелось убрать страх, он мешал, портил все эмоции. Я коснулся рукой ее щеки. По пальцам пробежали тысячи иголок. Как наркотик. Она закрыла глаза, наслаждаясь моим прикосновением. Страх почти исчез, тогда я склонился и коснулся губами губ. Ощутил и свое, и ее блаженство одновременно. Кислота исчезла, остался острый режущий, жгучий вкус желания. Странно безумного желания. Обнял ее, проникая языком в теплый влажный рот. Она таяла в моих руках. В ее голове больше не было осознанных мыслей, только светлое нежное блаженство. Я оторвался от ее губ. Она прерывисто тяжело дышала, легко неуверенно потянула меня к подъезду. Я безропотно пошел следом.

В квартире было темно, она провела меня в зал, тусклый уличный свет проникал сквозь распахнутые шторы. Я прижал ее спиной к стене, опершись обеими руками по бокам от лица. Хотелось растянуть удовольствие. Под ладонями еле заметно выступал бумажный рисунок. Я медленно склонился и снова поцеловал. И снова все существо затопили ее и мои эмоции. Яркие, жгучие. Я перенес тяжесть тела на одну руку, вторую оторвал от стены и осторожно провел кончиками пальцев по лицу, шее, по шершавой крупной вязке ткани свитера, скрывающего грудь. Прижал ладонь к сердцу, закрыл глаза, ощущая каждый удар. Не выдержал, выдохнул в голос. Настины бабочки запорхали в странном диком хороводе.

Я оттолкнулся от стены, спустил мокрое пальто с ее плеч, за ним последовал свитер, влажная юбка. Ее смущало, что я не раздеваюсь. Я не хотел пока. Мне нужно больше, дольше, иначе…

Перенес ее на диван. Касаться хрупкого тела со столь ярким сильным духом было неимоверно восхитительно, восхитительно до боли в костях. Я знал ее желания и последовательно потакал им, выбирая из сумятицы мыслей самое верное на данное мгновение. Слушал, как из ее горла вырываются неосознанные хрипы. Девушка почти мурчала, извиваясь под моими ласками. Наконец, я позволил ей раздеть себя. Позволил себе удовлетворить ее человеческие инстинкты. Она шептала мое имя, кричала мое имя. Мое истинное имя. Я улыбнулся. Я знал, что отныне стал зависим. Зависим от нее. Знал, что ничто сущее не убьет светлых бабочек ее души. Я не позволю.