В руках врага

Глава 4

Гражданин адмирал Томас Тейсман откинулся назад в неприлично удобном кресле и обеими руками потер глаза, как будто мог оттереть жгучую боль усталости. Боль конечно же, не прошла, и он, опустив руки, с горькой усмешкой обвел взглядом свой роскошный кабинет.

«По крайней мере, темницу мне предоставили комфортабельную, – сказал он себе. – Жаль только, что в придачу к ней не нашлось еще и несколько кораблей.»

Он сморщился, когда знакомые мысли потекли по проторенной дорожке. Разумеется, он был далеко не единственным флотоводцем, который испытывал нужду в большем тоннаже: просто его нужда была более острой… хотя по правде сказать, он знал, что высшие власти уже списали и его самого, и его людей в расход.

Разумеется, напрямую никто ничего подобного ему не говорил. В последнее время так дела не делались. Офицерам давали совершенно невыполнимые задания, приказывая удерживать укрепления, обреченные на капитуляцию; при этом все знали, что в случае «провала» за потерпевших поражение ответят их семьи. Тейсман не отрицал, что подобные меры действительно побуждали многих сражаться до последней капли крови, однако издержки такого подхода были слишком велики не только с моральной, но и с чисто военной точки зрения. Офицеры, знавшие, что их родные являются заложниками, а сами они, как бы отважно ни сражались, все равно не смогут одержать победу, частенько впадали в отчаяние. Тейсман не раз видел таких офицеров, ибо ему и самому многократно приходилось стоять насмерть, вместо того чтобы предпринять разумный, с тактической точки зрения, маневр. По той простой причине, что народные комиссары, ничего не смыслившие в военном деле, могли счесть маневр неоправданным отступлением. Результатом были катастрофические потери как техники, так и обученного персонала, однако объяснить болезненно очевидный факт служащим Бюро государственной безопасности представлялось решительно невозможным. Кроме того, Тейсману все чаще приходило в голову, что высшее руководство относится к нему с особым подозрением в силу отсутствия у него семьи. Поскольку офицер, не имевший близких, в меньшей степени поддавался устрашению, за ним устанавливали особо жесткий надзор с целью выявления малейших признаков «измены».

Хмыкнув, адмирал позволил спинке кресла вернуться в вертикальное положение, после чего поднялся и стал мерить шагами свой огромный кабинет, размышляя о смехотворности сложившейся ситуации. Томас Тейсман появился на свет пятнадцать дней спустя после того, как его матери, незамужней долистке, исполнилось шестнадцать лет, и за прошедшие годы он не раз задумывался о том, какой же она была. Единственное, что от нее осталось, это голографический кубик с изображением худенькой девушки-подростка в типичном для ее среды броском, но дешевом наряде, злоупотребляющей яркой косметикой, какая оставалась популярной у долистов и по сию пору. Несмотря на безвкусную одежду и макияж, ее можно было назвать почти хорошенькой, а лицо выдавало наличие ума и характера. Если бы мать повзрослела, получила настоящее образование и стремилась хоть немного улучшить свою жизнь, она, возможно, сформировалась бы в человека, с которым он был бы рад познакомиться. Однако возможности выяснить ее дальнейшую судьбу ему так и не представилось, ибо до того как ему исполнилось шесть месяцев мать сдала его в государственный приют. Больше он ее никогда не видел и даже голограмму получил лишь благодаря тому, что старшая матрона приюта сохранила кубик в его вещах – в нарушение инструкции…

«Ну что ж, – сказал себе адмирал, потирая глубокий шрам на левой щеке, – может, оно и к лучшему. Поскольку я никогда не встречался с ней и даже не знаю, жива ли она, Бюро госбезопасности не станет угрожать расстрелять ее, чтобы добавить мне служебного рвения. Да и вообще вряд ли они будут меня сейчас запугивать.»

Снова скривившись, он остановился у дверей и обвел взглядом помещение, служившее сердцевиной его обреченной крепости.

Столь роскошного кабинета у него не было никогда в жизни, но обстановка помещения соответствовала ценности подлинного нервного центра системы Барнетта. Погребенный в недрах базы «ДюКвесин», крупнейшего оборонного сооружения на планете Энки, этот кабинет находился лишь в нескольких шагах от командного пункта. Поскольку военная инфраструктура Барнетта уступала лишь самой системе Хевена, административные и командные помещения были обставлены с элегантной роскошью, к которой привыкла военная элита прежнего режима. Разумеется, интерьер уже начал обнаруживать признаки небрежения и износа, но пока никто не лишил кабинет «декадентских излишеств». Тейсману кабинет нравился, но великолепное убранство не могло замаскировать того факта, что он, похоже, в очередной раз оказался в безнадежном положении, в одном из тех тупиков, в которые снова и снова загоняли Народный Флот и Народную Республику. Вдобавок ему трудно было избавиться от подозрения в том, что именно в силу безнадежности ситуации его сюда и направили.

Сцепив руки за спиной и раскачиваясь на каблуках, адмирал предавался невеселым раздумьям относительно своего, скорее всего не столь уж долгого будущего, привычно ругая себя за неумение правильно играть в политические игры и неспособность заставить себя поцеловать нужную задницу там, где дела касались Бюро госбезопасности или Комитета по открытой информации. В конце концов, он давно чувствовал, что его позиция приведет к чему-то подобному. И причина заключалась вовсе не в его преданности старому режиму, который, откровенно говоря, никакой преданности не заслужил. И не в его нелояльности Народной Республике, ибо Хевен при всех своих недостатках был его родиной, звездной державой, мундир которой он носил и которой принес присягу.

Увы, как прекрасно понимал Тейсман, основная проблема заключалась в стойком неприятии им приводившей к неоправданным потерям глупости, некомпетентности и бессмысленному насилию, осуществляемому во имя «дисциплины» придурками, просто не способными понять, куда может завести их идиотская политика. Как и многие другие офицеры, он видел в уничтожении Законодателей дорожку к флаг-офицерскому званию, которого при старом режиме ему не приходилось и ждать, однако как военный он сформировался под руководством Альфредо Ю и считал, что получить максимальную отдачу от персонала можно ведя его за собой, не подстегивая сзади.

Но Бюро государственной безопасности с его топорными методами отвергало эту традицию. В действительности БГБ не желало появления в военной среде настоящих лидеров, справедливо опасаясь, что офицеры, способные увлечь за собой людей в горнило битвы, могут считаться потенциальной угрозой новому режиму. И это, мрачно сказал себе Тейсман, является истинной причиной его пребывания в этом кабинете. Немногие флотоводцы Республики добились таких успехов на поле боя, как он, но именно его успехи в сочетании с популярностью среди личного состава и нежеланием орать на каждом углу о безоговорочной поддержке Комитета общественного спасения делали адмирала в глазах Бюро подозрительным и даже опасным.

Он снова потер свой шрам, вспомнив ту кровавую мясорубку, в которой получил его, – налет монти на систему Сибринг. Возможно, в конечном счете это не имело значения, однако стойкость, проявленная им на Сибринге, отстрочила потерю Звезды Тревора самое меньшее на три-четыре месяца. Правда, это стоило ему потери почти всего оперативного соединения, ибо он вынужден был бросить против дредноутов линкоры и линейные крейсера. Тейсман знал, что сражался хорошо, даже блестяще, но блеска было недостаточно, чтобы противостоять явно превосходящим силам противника. Правда, по числу кораблей он имел двойное преимущество, однако общий тоннаж его эскадры составлял менее двух третей неприятельского, а линкоры и крейсера не имели шансов одолеть дредноуты даже при соотношении два к одному. И даже будь они равны в качестве технического оснащения…

Единственный вражеский дредноут ему удалось уничтожить ценой потери семи линкоров и одиннадцати крейсеров, не говоря уже о том, что еще три линкора, включая служивший ему флагманом «Завоеватель», получили такие повреждения, что впоследствии их пришлось отправить в переплавку. Однако и врагам была задана хорошая трепка: их адмирал был вынужден прекратить сражение и отвести поврежденные корабли.

Конечно, одиннадцать линейных крейсеров и десяток маломерных, недостаточно вооруженных «кораблей стены», которым все равно не место в настоящей стене, были не столь уж высокой платой за удержание звездной системы. Если, конечно, – в чем он старался себя убедить – ее вообще имело смысл удерживать. Разумеется, первое сражение при Сибринге не остановило монти и даже не помешало преемнику Тейсмана потерпеть поражение во втором сражении, а в конечном счете не спасло Звезду Тревора, но на худой конец это замедлило продвижение противника, которому пришлось отправить с полдюжины дредноутов на ремонтные верфи. В условиях, когда победы Народного Флота можно было пересчитать по пальцам, такой успех был бесценен для поднятия боевого духа. По крайней мере, именно это говорил себе Тейсман всякий раз, когда вспоминал о девятнадцати тысячах погибших.

За эту пусть и не блестящую, но победу правительство увешало его грудь медалями – после чего спровадило сюда, в Барнетт. Некогда это и вправду был мощный узел стратегической обороны, однако сейчас Тейсман был обречен на поражение вне зависимости от своего мужества и изобретательности. А если учесть, что БГБ отнюдь не оставило привычки отстреливать потерпевших поражение командиров, напрашивался вывод: Комитет общественного спасения принял решение отказаться от услуг некоего Томаса Эдварда Тейсмана.

Хмыкнув снова, на сей раз с оттенком горького удивления, он вернулся к письменному столу и уселся в свое чересчур удобное кресло. Возможно, сказал себе адмирал, ты настроен слишком пессимистично. Конечно, при нынешнем положении дел в Народной Республике пессимизм всяко более оправдан, нежели оптимизм, однако не исключено, что кооптация Эстер МакКвин в Комитет общественного спасения является благоприятным знаком.

Правда, по здравом рассуждении надежда была слабой. Эстер предстояло стать единственным представителем военных в Комитете, а она при всем ее блистательном флотоводческом даровании и во время правления Законодателей проявляла явные политические амбиции. Оказавшись среди гражданских политиков, она, скорее всего, окунется с головой в омут интриг и вряд ли станет заботиться о проблемах флота. Но даже если это не так, и адмирал МакКвин решится отстаивать интересы Флота в Комитете, едва ли она захочет – да и сможет – спасти шкуру Тейсмана.

Рассуждая так, он, однако, не мог загасить теплившуюся надежду. В конце концов, при всех своих личных недостатках она являлась флотским офицером более сорока стандартных лет, и подчиненные всегда относились к ней лояльно. Возможно, она вспомнит, что лояльность – палка о двух концах… или осознает необходимость укрепления Флота, хотя бы в целях усиления личной политической опоры.

Томас опять хмыкнул, досадуя на мазохистскую необходимость верить, что Республика может уцелеть, находясь под властью ополоумевших маньяков, и загрузил новый файл. Возможно, его посадили на корабль без двигателя, неуклонно рушащийся в гравитационный колодец, но это ничуть не меняло простого факта: он обязан делать все от него зависящее, пока не…

Его размышления прервало тихое жужжание коммуникатора. Он нажал клавишу приема, и вместо аккуратных блоков чисел и букв на переключенном в режим связи экране появились лица. Черноволосая, кареглазая гражданка капитан Меган Хатауэй, начальник его штаба, и гражданин коммандер Уорнер Кэслет, начальник оперативного отдела. Тейсман едва скрыл гримасу, ибо присутствие в его штабе Кэслета служило еще одним доказательством решения Комитета обойтись в дальнейшем без гражданина Томаса Тейсмана.

Сам Кэслет ни в чем виноват не был, и лично против него Тейсман ничего не имел: в нормальных обстоятельствах он был бы рад иметь под своим началом столь способного офицера. Чуть более года назад получивший пол командование собственный корабль Кэслет считался восходящей звездой Народного Флота. Однако это было до того, как гражданин адмирал Жискар совершил каперский рейд в Силезию… а Кэслет потерял свой корабль, пытаясь спасти мантикорского купца от силезских пиратов.

Будучи ознакомлен с информацией об этих пиратах (пусть даже прошедшей цензуру), Тейсман прекрасно понял, почему любой офицер, достойный своего мундира, счел бы своим долгом спасти от них любой торговый корабль. Кэслету просто не повезло: судно, на выручку которого он устремился, оказалось замаскированным под купца вспомогательным крейсером Королевского Флота. Каковой крейсер самостоятельно разделался с пиратами, заодно захватив в плен незадачливого спасителя.

Оказавшись в руках мантикорцев, Кэслет с одобрения своего комиссара поделился с ними сведениями о пиратах. В благодарность за это – и за его попытку помочь им – мантикорцы решили не отправлять его в лагерь для военнопленных, а депортировали на родину. Правда, милосердным такой поступок можно было назвать лишь с известной долей условности, ибо единственной причиной, помешавшей Бюро расстрелять Кэслета за потерю корабля, стал приказ, строжайше предписывавший всем кораблям оперативного соединения Жискара защищать андерманских торговцев от пиратов.

Как удалось выяснить Тейсману, смысл этого приказа заключался в том, чтобы рейды Жискара получили одобрение Андерманской империи, и Императорский Флот согласился смотреть сквозь пальцы на разворачивающиеся в окрестностях операции Народного Флота против Флота Мантикоры. Замысел не сработал – свидетельством чему стали суровые дипломатические протесты Империи, – однако памятный приказ спас Кэслету жизнь. Королевский крейсер был замаскирован под имперское торговое судно, и Кэслет не сомневался, что спешит на выручку андерманцу и, тем самым, выполняет приказ командования.

Какими бы ни были его недостатки (а Господу ведомо, что имя им легион), нынешнее руководство Флота по крайней мере сумело убедить ГБ в том, что расстрел офицеров за выполнение приказов может не лучшим образом повлиять на состояние Флота. Если командир знает, что будет казнен за невыполнение заведомо невыполнимого приказа, это уже плохо, но если ему грозит смерть даже за точное следование инструкциям, терять становится нечего. Слава богу, кто-то сумел убедить Бюро в том, что от отчаявшихся и загнанных в угол людей трудно ожидать преданности и верности.

Однако если Кэслета не поставили к стенке, это вовсе не означало, что его простили. Несмотря на свой во всех отношениях блестящий послужной список – кроме единственного названного эпизода, – нового корабля он не получил и был сослан в систему Барнетта на штабную работу. Такие должности считались «мертвыми» с точки зрения карьеры, а уж в данном случае это слово можно было понимать буквально.

«С другой стороны, – подумал Тейсман, – шанс у него все-таки есть. Если он хорошо справится со своим делом, а мы продержимся достаточно долго, чтобы угодить нашему придурочному руководству, его, возможно, „реабилитируют“. Черт побери, не исключено, что они даже успеют вовремя вытащить отсюда меня, – сказал себе адмирал, но тут же усмехнулся. – Как бы не так, Томми, держи карман шире.»

Только сейчас до него дошло, что на экране недостает одного лица. Деннис Ле Пик, старший народный комиссар Барнетта и персональный надзиратель Тейсмана был для его должности не таким уж плохим человеком, но излишне дотошным и слишком серьезно относился к своим обязанностям. Ему хватало ума для того, чтобы не встревать в разработку оперативных планов, однако он настаивал на том, что должен быть в курсе всего происходящего, и неизменно присутствовал на всех штабных совещаниях. Его отсутствие удивило Тейсмана, но внешне адмирал этого никак не выказал. Любой разумный офицер понимал, что даже самый надежный и защищенный канал связи может кишеть жучками.

– Меган, Уорнер, привет. В чем дело?

– Гражданин адмирал, мы получили последние распоряжения Адмиралтейства – произнесла Хатауэй, так же нарочито невозмутимо, как и он. – К нам направляется большее количество кораблей, чем ожидалось, и мы с Уорнером решили вас предупредить.

– Это разумно, – согласился Тейсман, хотя, по его мнению, реальная причина срочного вызова наверняка была иной. До очередной штабной оперативки оставалось менее двух часов, а уж столько времени могло потерпеть даже сообщение об отправке к нему в подкрепление всего столичного флота. – Доложите подробнее.

– Прежде всего к нам направляют Шестьдесят вторую и Восемьдесят первую линейные эскадры, – сказал Кэслет, и на сей раз Тейсман не сдержался и удивленно поднял брови. – Шестьдесят вторая недоукомплектована на двадцать пять процентов, а в Восемьдесят первой недостает одного корабля, но так или иначе, это тринадцать кораблей стены, сэр… то есть гражданин адмирал.

Тейсман кивнул. Подкрепление оказалось куда существеннее, чем он надеялся, из чего следовало, что правители Республики вознамерились дать у системы Барнетта нешуточное сражение. Правда, адмирал понимал, что удержать систему не удастся ни при каких условиях, однако, располагая достаточными силами, он мог оттянуть неизбежное и выиграть для Народного Флота столь необходимое время.

Но при всем своем удивлении Тейсман не преминул бросить на Кэслета хмурый взгляд. Долго командовавший кораблем, являвшимся практически отдельной тактической единицей, и подолгу не имевший дела ни с какими начальниками (если не считать собственного комиссара), Кэслет позабыл, что, согласно правилам нового режима, обращения «сэр» и «мэм» были позволительны только в адрес народных комиссаров. А уж Кэслету, тем более в его нынешнем положении, не следовало использовать обращение, которое могло бы быть истолковано как намек на отсутствие лояльности по отношению к новой власти.

– Новости, безусловно, хорошие, – сказал адмирал после недолгого молчания. – Но я, кажется, слышал слова «прежде всего». Стало быть, это не все.

– Так точно, гражданин адмирал, – ответила Хатауэй. – Речь шла о тяжелых кораблях, но мы, похоже, получим еще и флотилию эсминцев, лучшую часть Сто двадцать первой эскадры легких крейсеров, да еще и полдюжины тяжелых крейсеров. Не исключено, что к нам прибудет и еще один линейный крейсер; только не знаю, найдем ли мы ему применение.

Последняя фраза прозвучала совершенно обыденно, и человек, не знакомый с Хатауэй, не услышал бы в ней ничего особенного, однако Тейсман хорошо знал свою помощницу.

– Чем больше линейных крейсеров мы сможем ввести в дело, тем лучше, – произнес он тем же нейтральным тоном. – А что это за крейсер?

– »Цепеш», гражданин адмирал, – в тон отозвался Кэслет, и Тейсман почувствовал, как каменеет его лицо.

Теперь он понимал, почему Меган и Уорнер вышли на связь без Ле Пика, наверняка предварительно убедившись, что комиссар занят, а потому беседа без его надзора не может считаться незаконной.

«Цепеш» являлся линейным крейсером новейшего класса «Полководец», какими флот начал заменять корабли класса «Султан». Однако «Цепеш» в реестре Народного Флота не числился, и вся его команда, от офицеров до матросов, состояла из служащих Бюро госбезопасности.

Умело скрыв охватившее его отвращение, к которому примешивалась немалая толика страха, Тейсман задумался о сложившейся ситуации. Как и все строевые офицеры, включая даже самых рьяных сторонников нового режима, он находил практику выведения остро необходимых боевых кораблей из-под оперативного подчинения Флота, мягко говоря, сомнительной. Однако он никогда и не перед кем не признался бы в том, что находил поистине пугающим: БГБ обзаводилось собственным военным флотом – кораблями, которыми командовали офицеры госбезопасности, или даже такими, как «Цепеш», не имевшими на борту никого, кроме сотрудников этого зловещего ведомства.

Часть экипажа на кораблях Бюро госбезопасности составляли бывшие офицеры Народного Флота и морской пехоты старого режима, по тем или иным причинам находившиеся в оппозиции к Законодателям. Однако даже с этими добровольцами головорезам Оскара Сен-Жюста не хватало знаний и опыта для правильного использования попавших к ним в руки военных кораблей. Тем не менее параллельный флот создавался, и оставалось лишь гадать, кому и зачем это понадобилось. Несомненно, отчасти сей нелепый феномен объяснялся внутренними законами развития бюрократии. Как любая другая паразитирующая на обществе структура, Бюро госбезопасности было ненасытно в расширении своей власти и стремилось подмять под себя все и вся, даже ценой ослабления военной мощи государства. Однако за созданием особого флота БГБ крылось и нечто большее, чем просто эгоизм или желание нарастить мускулы. Против монти новый флот был совершенно бессилен и бесполезен; его создатели преследовали принципиально иные цели. Как прекрасно понимали настоящие военные, Бюро формировало вооруженные силы, предназначенные для подавления внутренних беспорядков, ибо доверять истребление собственных граждан регулярным войскам Комитет находил опасным. «Или, – мрачно подумал Тейсман, – для операций против персонала Народного Флота, как сделали эти идиоты в Мальгаше.»

Однако офицеры предпочли связаться с ним в отсутствие Ле Пика, а от услышанной новости адмирала пробрало холодком, потому что «Цепеш» занимал в ряду нестроевых кораблей совершенно особое положение. Хотя команда его была набрана из служащих БГБ, сам крейсер считался приписанным к Комитету по открытой информации и, по существу, являлся личным транспортным средством и мобильным офисом Корделии Рэнсом. Если кому-то и приходило в голову, что нелепо превращать один из лучших в Республике боевых кораблей в персональную яхту шефа пропагандистского ведомства, то вслух подобных мыслей не осмеливался высказывать никто. Как не осмелился бы никто сказать, что визит Рэнсом в систему Барнетта представляет для командира, на которого возложены обязанности по защите этой системы, опасность, пожалуй, большую, чем любое вторжение монти.

– Ну что ж, – услышал Тейсман собственный голос, – «Цепеш» не в нашем оперативном подчинении и примет участие в обороне лишь в том случае, если останется здесь по решению своего командования. Остальные корабли будут приставлены к делу. Уорнер, я хочу, чтобы ты подумал об изменении плана передовых пикетов. Если у нас будет больше кораблей стены, то мне бы хотелось освободить линейные крейсера гражданина контр-адмирала Турвиля от патрулирования системы.

– Это возможно, гражданин адмирал, – ответил Кэслет, опуская глаза, чтобы сделать пометки в своем планшете. – Одних только дополнительных эсминцев с лихвой хватит на замену. Будут ли конкретные указания относительно высвобожденных линейных крейсеров, гражданин адмирал?

– Думаю, следует послать Второй и Третий дивизионы Турвиля на усиление заслона у Корригана. Когда нагрянут монти, удержать его все равно не удастся, однако, до тех пор создаст немало проблем их разведке. Давайте добавим заслону огневой мощи, чтобы поубавить прыти их легким крейсерам.

– Будет исполнено, гражданин адмирал. А что насчет остальных подразделений эскадры?

– Пожалуй, их можно будет использовать для проведения активных операций: если не наступления, так хотя бы разведки боем, – сказал Тейсман, откидываясь в кресле. Выбросив из головы предупреждение о прибытии «Цепеша», он занялся настоящим делом, и теперь даже в звучании его голоса чувствовалась напряженная работа мысли. – Ты говоришь, Уорнер, что полдюжины тяжелых крейсеров уже находятся на пути к нам?

– Так точно, гражданин адмирал.

– Превосходно. В таком случае мы дадим Турвилю взамен двух его дивизионов Пятидесятый крейсерский отряд и половину флотилии эсминцев. Скоростные корабли дадут ему возможность совершать вылазки, а при встрече с явно превосходящими силами благополучно уносить ноги. Если только он не нарвется на парочку дивизионов монтийских линейных крейсеров, оснащенных новыми компенсаторами.

Томас поморщился: он был бы рад избавиться от раздражения в голосе, но не получалось, отчего раздражение лишь усилилось. Однако он испытывал не только досаду: все четыре линкора, которые планировалось задействовать в данной операции, принадлежали к классу «Полководец» и были оснащены новейшим оборудованием, полученным в обход эмбарго от Солнечной Лиги. «Уверенный», новейший класс аналогичных кораблей монти, мог похвастаться некоторым преимуществом, прежде всего в области систем РЭБ, но при встрече с «Полководцами» эти преимущества окажутся не столь уж весомыми, как полагает противник. Ну а если Турвиль столкнется с кораблями поколения, предшествовавшего «Уверенному»…

– Ясно, гражданин адмирал, – сказал Кэслет. – У вас есть подходящая цель для операции? Или, может быть, мы с гражданином коммандером Ито составим предварительный список?

– Я думаю, это будет Адлер или Мадрас, – ответил Тейсман. – На Адлере они еще только обустраиваются; столкнувшись там с серьезными трудностями, они вынуждены будут отправлять туда подкрепления, а значит, отводить силы от Барнетта. Но не будем ограничиваться моими соображениями. Ступай, бери Ито, подумайте обо всем вдвоем. Потом доложишь мне ваши предложения.

Он помолчал, потирая бровь, а потом кивнул в подтверждение собственных мыслей и добавил:

– Вот еще что: предлагаю подумать о множественных целях. Я не хочу демонстрировать излишний задор, однако если мы сумеем нанести этим паршивцам удар одновременно в нескольких местах, это определенно пойдет нам на пользу. Если они сосредоточат все свои силы на наступлении, нам не удержать Барнетт даже с помощью новых подкреплений, а потому, я думаю, мы не должны пренебрегать ни малейшей возможностью заставить их распылить силы и побеспокоиться о собственной обороне.

– Так точно, гражданин адмирал. Постараюсь подготовить предложения к дневному совещанию.

– Действуй, Уорнер, – с улыбкой сказал Тейсман начальнику оперативной части и повернулся к Хатауэй. В голосе его вновь проявилась привычная осторожность. – Меган, найди гражданина комиссара Ле Пика и ознакомь его со всей полученной информацией. Наша огневая мощь существенно возрастает, а это может повлиять на мои планы. Передай ему, что я хотел бы как можно скорее обсудить с ним открывающиеся перед нами новые возможности. И скажи, что, прежде чем мы соберемся с ним и подумаем вместе, я просил тебя детально ознакомить его с графиком прибытия новых кораблей.

– Будет исполнено, гражданин адмирал, – ответила Хатауэй, словно не понимая, что этот монолог был произнесен исключительно для подслушивающих и записывающих устройств, каковыми, по глубокому убеждению всех трех офицеров, были нашпигованы коммуникаторы базы, и что все произнесенное до первого упоминания «Цепеша» представляло собой лишь словесную дымовую завесу.

– Спасибо, Меган. И тебе, Уорнер, – искренне произнес Тейсман. – Благодарю за хорошие новости.