Часть 3. Запретные межники

1

Левая рука неприятно ныла, млела. Это началось ещё вчера. Первосвет вновь потёр кисть, словно это как-то должно было помочь, а затем принялся сжимать-разжимать кулак.

«Эх, дурень! — сердито ругал он самого себя. — Надо было у того дикого друида… Замяты… порошка лечебного попросить. Может, травки какой…»

Первосвет поморщился. А перед внутренним взором встал образ что-то собирающего в густых зарослях папоротника сиверийца.

Боль резко утихла. Даже голове сразу полегчало.

Стояло тихое утро. Небо едва-едва заалело, ещё даже не проснулись птицы. Над тёмной неподвижной водой Ольшанки — старицы Речицы — медленно вздымались клубы тумана. День обещал быть тёплым.

Если присмотреться, то подле плавней противоположного бережка можно было разглядеть характерные бобровые домики — конусообразные навалы хвороста и веток, перемазанные илом, прозываемые среди «жодинцев» — курнями. В зиму, говорят, над ними хорошо видно поднимающийся вверх пар (или курящийся дымок). Всю ночь Первосвет слышал, как эти зверьки неустанно грызли стволы деревьев. А те потом печально скрипели, падая наземь.

Трудолюбивые животные. И упорные. Вся их жизнь — это строительство собственного мирка… эдакого бобрового царства. Они очень похожи на людей. Только вот живут дружнее оных.

Первосвету вспомнился разговор с отцом. Это произошло накануне отъезда. Они сидели вдвоём на лавке у дома… Был вечер… Цикады выводили свои трели, полные страсти… В темно-малиновом небе зажигались далёкие холодные точки звёзд… Всё как бы настраивало на серьёзные разговоры.

— Всю нашу жизнь, — хмуро рассказывал батя, потягивая изогнутую тонконогую трубку, — боги то и делают, что шлют нам испытания.

— Зачем?

— Ты знаешь… в своё время я тоже частенько задавался этим вопросом. И лишь когда у меня появились вы… дети… стал кое-что понимать. Это своего рода обучение… Вся жизнь — наука.

— Что? — не понял Первосвет.

— Да-да, наука, обучение. Суровое, безжалостное… От нас требуют напряжения всех сил, напряжения ума… разума… для преодоления этих испытаний. Труса боги не празднуют. Ему они бесконечное число раз шлют то, что обычно прозывают «бедами». Хотя те таковыми не являются. И потому трусы живут долго… бесконечно долго… И всю эту свою жалкую жизнь, они то и делают, что плачутся на судьбу.

Первосвет пока ещё не мог сообразить, что именно пытается рассказать отец. Парень молчал и слушал, глядя, как вверх поднимаются тонкие струйки дыма из его трубки.

Окатий же потупил взор. Лоб прошили глубокие морщины, делающие его похожим на вспаханное поле.

— Трусы живут долго. Смелые же порой гибнут молодыми. Иногда и непобеждёнными, — проговорил отец.

— Смелые? — переспросил Первосвет. — Разве все они гибнут? Неужто никому из них не достаётся «награды» от богов?

Окатий тяжко вдохнул и ответил так:

— Когда к нам с матерью пришла весть о гибели целого аллода… аллода Клемента ди Дазирэ, то я в тот день вдруг понял, что ещё не прошёл всех испытаний. Все эти сражения, походы… все труды на наших землях… пашнях… тяжкая, почти нескончаемая работа по хозяйству… Я понял, что это всё было не то. Венцом испытаний — была семья. Я ведь не боялся смерти, не боялся схватки, не трусил перед лицом врага… каким бы тот не был — орк, хадаганец… разбойник из местных лесов… грабитель или вор… Я не боялся выступить перед зажравшимися аристократами на городском вече… И думал, что победил, что боги наконец-то дали мне «награду», как ты вот верно её назвал. Это семья: жена, дети… и сын — продолжатель рода.

Отец резко замолчал. Он долго-долго тёр переносицу, тем самым пытаясь отогнать жгучую боль подступивших слёз. И когда он справился с этим приступом, тогда продолжил, но уже чуть глуховатым голосом:

— И вот пришла весть. Аллод пал, все его жители погибли в Астрале. Это было так неожиданно… как подлый удар под дых. Я в тот день пошёл в церковь. И долго… очень долго стоял перед образом Сарна… и Святого Тенсеса… бродил среди Великомучеников… Хотел им помолиться, хотел поговорить… но сам понимал, что никто из них не ответит.

— Ты думал, что это испытание? — осторожно спросил Первосвет.

— Я думал, что это кара.

— За что?

Первосвет заметил, как бледнеет отец, как сужаются его губы, как стынет взгляд…

Чего он боялся? Какого наказания? За какие грехи? — парень потёр глаза, не будучи в силах сообразить, отчего они вдруг запекли.

— Мы тогда расположились у болота. Хорошо там укрепились. Выбить оттуда нас не могли. Н-да… Тех двоих звали Охрим Будила и Демид Большой… Хотя это не важно, в общем… Они были хорошие ребята. Оба очень смелые, бесшабашные. Не раз в бою показывали свою сноровку… умение… Труса не праздновали… Я их давненько знаю… знал…

Окатий поглядел на ладонь правой руки. Поглядел так, будто в ней что-то было. Его голос стал тусклым, блеклым, но он продолжал говорить:

— А тут… Мне было трудно читать приговор… Они, понимаешь ли, достали где-то самогон…

— И что? — не понял Первосвет.

— Будучи в дозоре, прозевали пластунов… были пьяные… ничего не увидели… А те вырезали четверых ратников… Спрашиваю у отряда, мол, кто исполнит… Гм!..

Окатий засопел. Вытер накатившие капли пота и кинул на сына осторожный взгляд. Украдкой, будто затравленный хищник.

— Кто? Все молчат… все… Снова спрашиваю и снова тишина… Я вытянул меч и сам… Вот так, сынок! Гм!.. Так надо… все понимали, но никто не хотел… Вот так…

Он вообще-то хотел рассказать совсем иную историю, но в который раз вспоминая её, густо краснел. Его глаза трусливо бегали с предмета на предмет. Разум застилал белый туман… а в ушах всплывал тот хриплый надрывный девичий крик… и хохот здоровых молодых мужиков…

Хоть это было очень давно… очень… задолго до событий, рассказанных только что… Но всё равно понимание того, что сотворил и он, и его товарищи, вставало костью в горле… рвало душу на части…

Но главное — наказания ведь так и не было! Не было!..

Девчушку крепко прижали к земле. Кто-то попытался запихнуть тряпку ей в рот, обещая выбить зубы, если его укусят… Потом все дружно заржали… Да, именно заржали… На лицах довольные ухмылки…

Первым приступил Гаврила Кривич… Кончил он быстро… Ребята по сему поводу отпустили несколько сальных шуточек… Потом примостился здоровяк Охрим Будила…

Девчушка, совсем еще молоденькая, извивалась, пыталась вырваться. Но куда! Её скрутили и держали крепко, а Демид ещё и огрел по макушке, чтоб не рыпалась.

— Хадаганская шлюха! — злобно просипел он, облизывая губы. Глаза Демида засветились нездоровым блеском. От нетерпения он приплясывал на месте.

— Во, навалился! — хлопнул кто-то по толстому заду Будилы. — Девку раздавишь, нам ничего не останется…

Воздух сотряс дружный хохот.

— Да пошли вы! — отмахнулся вспотевший и раскрасневшийся ратник…

Третьим пошёл Окатий… Он старался не глядеть в глаза хадаганки. А те сверлили, словно раскалённые пруты…

— Красивая, стерва! — пробормотал Гаврила. — Я, пожалуй, как все закончат, ещё разок… Ты чего, Окатий, застыл? Шевелись, давай!..

— Батя, ты чего застыл? — откуда-то из тумана донёсся голос Первосвета.

— А? — Окатий поднял свой отяжелевший взгляд и сухо пробормотал: — В жизни всё трудно… это ведь не исправишь…

Что «это», он не объяснял. А снова поглядел на свою правую ладонь.

…После того, как Гаврила вновь отпрыгал на девчонке, Окатию выпал жребий её кончать. Сделал он это быстро и без раздумий… Поднял руку и одним ловким ударом зарубил… Клинок застрял в ключице…

— Вот она — хозяйка чьих-то судеб… и жизней… — кивнул батя на ладонь. — Сколько забрала… тьма тьмущая… А ты говоришь, какие «грехи»… Это вон в былинах да бабьих сказках удалые молодцы. А как встречаешь их, так все отмечены знаком тьмы… Все.

Окатий грустно хмыкнул. Он чему-то улыбнулся и негромко проговорил:

— Наш род всю свою жизнь держался принципа: «Не знаешь как поступить, действуй по-канийски»…

Первосвет тут же кивнул. Он хорошо помнил эти слова, которые ему вталдычивали с самого детства. Мол, покажи на деле, что ты настоящий каниец. Поступай правильно.

И Первосвет вовсю старался так и поступать, равняясь то на деда, то на отца. И боялся он вовсе не врага, а страха перед трусостью за то, что вдруг убежит с поля боя… А ещё страха за то, что какой-нибудь поступок его окажется «поганским», неканийским.

— Но… Гм! — Окатий судорожно сглотнул и на несколько мгновений замолчал, проглатывая вставший в горле ком.

Все его рассказы в его же собственных глазах выглядели эдаким прикрытием собственного страха, в котором он никак не мог и не хотел признаваться.

Окатия хватал ступор, едва он только начинал думать о том, что его сын мог… мог…

В голове было затмение, туман… Из глубин памяти вставали какие-то картины… Вот Первосвет пытается взлезть на старого Лешего — коня, что был привязан за сараем. Тот брыкнулся, и мальчишка покатился по земле… Сидит, плачет… Разбил коленку… Вот он заметил отца, вытер слёзы, опустил рваную штанину, чтобы не было видно…

А вот Первосвет пошёл на рыбалку… В то утро он поймал здоровенного сазана… Радости у мальчишки столько, будто он нашёл сундук золота… Хотя, батя радовался ещё больше…

А вот в поветской школе… пытается учиться… Писать не выходит, и старый сгорбленный учитель сердито отвешивает затрещину… Но Первосвет упрямый, всё одно мучается да пишет… И снова не выходит… Да и потом особого толка не вышло…

Все эти картины ярки, живы… красочны… Как будто всё происходит сейчас… Только руку протяни… только дотронься…

— Тебе, сынок, никто в этом мире не станет помогать. Уж поверь старому умудренному отцу… Испытания, о которых я только что рассказывал, не так легко пройти. Ведь это не значит, что ты должен идти на таран, как разъярённый бык. Но не должен и прятаться, проползая хитрым змеем, меж камней, и думая обмануть богов… Тебе придётся всего добиться самому. Научиться побеждать свои страхи. И у каждого этот путь свой. Он полон подлости и верности, любви и предательств, отчаяния и… надежды…

— И ты нашёл его?

— Я так думал… В тот день в церкви мне вспомнились все мои «шаги». Мне ясно виделись все варианты, которыми я не воспользовался. И стало понятно, что у богов своя оценка моих испытаний. Что ни все я прошёл с честью и достоинством… Раньше казалось, что увидев мой настрой, моё терпение и силу духа, боги действительно дадут «награду». Понятно, что у каждого она разная. И понятно, что и после этого не стоит ждать простой жизни. Придут и иные испытания. Но большей частью они не будут столь тяжелы, а позволят поддерживать в себе накопленные знания и умения. А тут… тут…

Первосвет поёжился. От рассказа отца ему стало неуютно. Волей-неволей он примерял его на себя, и тут же ужаснулся.

— Последнее испытание, — упавшим голосом продолжил Окатий, — нельзя было разрешить ни мечом, ни словом, ни делом. Лишь смирением… и только смирением… Это было тяжело. Очень тяжело. Я сказал себе, мол, уже ничего не изменить. Даже если я разрушу этот мир, его остатки, то ничего не поменяется. Мать надеялась, что твоя Искра вновь вернётся из чистилища. Ведь так учит нас Церковь, мол, что мы вновь обретём свои тела и окажемся в Сарнауте. Но я смирился…

Отец повернулся к Первосвету и внимательно поглядел тому в глаза:

— Знаешь, почему люди не возвращаются в сей мир?

— Почему?

— Потому что они боятся это сделать. Зачем мне вновь идти туда, где будет смерть, боль и страдания? В чём смысл? Не лучше ли остаться в забытьи? В чистилище? Никаких чувств, эмоций… никакого страха… Ничего! Лишь невзрачное существование Искры.

— Ты действительно так думаешь? — Первосвет даже испугался таких страшных слов своего отца. — Это же… это же и есть трусость!

— Вот-вот! И я это понял. И отпустил тебя…

— Отпустил? Как это?

— Чего хотят боги? Чтобы мы сами решали свою судьбу. А не просили у них, как капризные дети. Дай… дай… ну дай… Вот поэтому я тебя и отпустил. Решил, что бы ты сам выбрал свою дальнейшую дорогу: то ли оставаться в чистилище, то ли воскреснуть в Сарнауте.

— Но я же не умер!

— Да, но мне это было не известно. Понимаешь? — глаза Окатия заблестели странными огоньками. — И вот пришло письмо из Новограда. Твоё письмо. Я просто не поверил своим глазам. И одновременно понял, насколько жестоки бывают боги. Какие испытания они шлют нам…

— И что ты решил?

— Мать требовала, чтобы я поехал и забрал тебя домой. Но нельзя было этого делать! Надо было быть последовательным: раз я отпустил тебя, как бы разрешил идти своим путём, то так и должно продолжаться дальше. Должно! Нельзя всю жизнь прятаться за мамкиной юбкой. Нельзя звать батьку, когда тебя лупят ровесники.

— Ты меня гонишь? — не понял Первосвет.

— Глупый ты ещё мальчишка! — грустно улыбнулся отец. — Наши с матерью сердца всегда будут с тобой…

Вспоминая этот непонятно отчего начавшийся разговор, Первосвет вдруг снова спросил сам себя: «Так для чего мы все тут живём? Только ради каких-то «испытаний»? Это же глупо…»

Но вслух критиковать отца он не решился и тогда, и сейчас, даже оставаясь наедине с самим собой. Понятно, что у каждого из людей, эльфов, орков и прочих разумных существ Сарнаута, своя логика, свои цели и свои методы. Понятно, что большинство занимается тем, что просто подгоняет весь мир под эти шаблоны. Так и удобнее, и понятнее…

Что-то шумно плюхнулось на воду. Первосвет вздрогнул и повернулся на звук.

На неподвижной водной глади поползли аккуратные волны. Это неторопливо и деловито возвращался назад в свой куринь головастый бобёр. Он тихо фыркнул, затем поджал ноздри и нырнул под воду.

Первосвет потянулся и вылез из шалаша. Под рубаху тут же скользнули прохладные «руки» сегодняшнего утра.

— Бр-р-р! — гигант сжал кулаки и невольно задрожал.

«Итак, — сам себе усмехнулся Первосвет, — я выбрал свою «дорогу». Забавно… а ведь мне даже не известно, куда она пролегает».

Откуда-то выскочил ветерок. Стройные камыши зашептались меж собой, а водную гладь вздыбила лёгкая рябь.

Шестой день Первосвет бродил по Зачарованной пуще, заезжал на хуторки, беседовал с их хозяевами. И хоть его уже занесло в восточную часть местных древних лесов, почти к самой Речице, он так и не нашёл ни следов единорогов, ни таинственного охотника на них.

Первосвет тяжко прокряхтел, словно старый дед, потом полез в котомку и его рука неожиданно нащупала твёрдый камешек.

Это была «слеза единорога». Тот самый диамант, который он чудом нашёл по дороге в Жодино. Тот самый, если верить словам загадочного друида (что-то этого брата в Темноводье развелось, как мух), который должен был принести счастье…

Отчего же тогда на душе так противно и тоскливо? Только ли от того странного разговора с отцом?

Отогнав хмурые мысли, Первосвет позавтракал и затем поехал дальше.

Целый день блужданий по едва заметным лесным тропинкам отчего-то сильно вымотали парня. И он почти с радостью воспринял появившийся на его пути одинокий хутор.

В воздухе стоял устойчивый запах горелой листвы. Во дворе виднелась по-старчески сгорбленная, но ещё крепкая фигура хозяина, занимавшегося своими будничными делами. Тот заметил приближающегося гостя и выпрямился. Старик довольно хмуро глядел на незнакомца — удалого молодца с характерной воинской выправкой, который подъехал к низеньким воротам.

Первосвет же с удивлением в глазах уставился на опоясывающий весь двор ровный круг из серых валунов. Они находились в каком-то шаге от изгороди. Судя по лишайнику, плотно покрывшему своей ядовито-зелёной порослью поверхность камней, этот странный круг сделан давным-давно.

Лошадь недовольно храпнула и дернула головой.

— Тпр-ру! Забодай тебя коза! — Первосвет потянул за поводья. А потом громко пробасил: — Доброго здоровья!

— И тебе, мил человек, благоденствия, — скупо отвечал старик, опираясь на вилы.

Первосвет остановил коня перед каменным кругом и, откашлявшись, спросил:

— А скажи-ка отец, не видал ли ты в нашем краю чего дивного? Может, единорогов?

— Единорогов? — без удивления переспросил хозяин. — Нет… их не видал… А ты, мил человек, тоже их ищешь?

— Тоже? То есть?

— Да проезжал тут как-то один…

— Давно?

— Да, почитай… дней восемь тому назад…

— И куда он поехал?

— Дальше, — чуть улыбнулся хозяин. — На запад… к мертвым слободкам…

— Угу… ясно… А послушай, отец: могу ли я у тебя на ночлег стать?

— Отчего ж… изволь…

Первосвет ещё раз глянул на камни и с какой-то опаской пришпорил коня. Тот вновь храпнул, но поехал вперёд.

— Меня зовут Первосветом, — представился парень. — Я из Жодино…

— Редкое ноне имя, — заметил старик. — А меня зови Гаврилой… Я из рода Кривичей.

Первосвет лихо соскочил с коня, подвёл его к стойлу, привязал, затем скинул сумки да седло.

— Значит из Жодино? — переспросил хозяин хутора. — Я там многих знаю…

— Веригины мы…

— Эка удивил. Там Веригиных — пруд пруди. Ты, случаем, не сын Окатия Симеоновича?

— Случаем — он, — улыбнулся Первосвет.

— Ну, это видно…

— Вы знаете моего отца?

— Было дело… давненько. Мы с твоим батькой, почитай, наверное, только вдвоём-то из всего отряда и остались, — старик вздохнул и взялся за вилы. — А ты, Первуша, правильно сделал, когда камешек положил. А то нынешнее поколение не чтит память предков, их заповеди. Канийцами себя мнят…

— Что? — насторожился Первосвет.

Он совсем не понимал, о чём речь. Но старик замолчал, и пока парень протирал своему жеребцу вспотевшую спину, поил его да кормил, продолжал неторопливо прибирался во дворе.

Гаврила был относительно невысок, худоват, чисто выбрит. Ещё что бросалось в глаза — хоть и старенькая, местами заплатанная, но вполне ухоженная одежонка, а на ногах аккуратно подвязанные онучи.

Первосвет взвалил на плечо свои пожитки и подошёл к старику:

— Где мне можно расположиться?

— А заходи в дом, Первуша. Сейчас будем ужинать, — безразличным тоном сказал хозяин.

В доме было уютно, тепло. Пахло чем-то вкусным. В печке виднелся закопченный горшок, из которого, очевидно, и исходили запахи снеди. Судя по всему — каши.

Ужинали молча. В тишине угасающего дня было слышно, как где-то подпевает сверчок, как в окно постукивает тонкая ветка старой осины… как постреливает горящая лучина…

Сам дом тоже издавал какие-то звуки, словно будучи живым существом. И Первосвету вдруг подумалось, что и эта изба, и её хозяин, похожи друг на друга. Такие же старые, но вполне ладные.

— Извини, отец, коли скажу что-то дурное… но вижу, ты тут один, — подал голос Первосвет.

Он облизал ложку, а второй рукой потянулся к краюхе ржаного хлеба.

— Один, — согласно кивнул старик. И бесстрастно продолжил: — Жена была… дети были… давно… очень давно… Да вот видишь — уже и нету их…

Веки полуприкрыли его поблекшие печальные глаза. На впалых щеках проступили морщины.

— Вы служили? — уверенно проговорил Первосвет. Он даже не спрашивал, скорее — утверждал.

Многое в поведение указывало на то. И Первосвет живо сделал выводы.

Старик вздохнул и скупо ответил:

— Служил… отслужил… и награду получил…

Гаврила грустно усмехнулся. Потом зачерпнул ложкой очередную порцию каши и закинул её в рот. Неспешно отрезал себе ещё один ломоть хлеба, крепко посолил его и, хмуро уставившись в стол, стал откусывать да вяло жевать.

— Давно были, — вдруг снова повторил старик. — Теперь я вот один остался… Доживу свой век и…

Он не закончил, лишь глубоко вдохнул.

Тут Первосвет догадался, про какие «возложенные камни» мог говорить хозяин хутора. Ведь по дороге парню повстречалась невысокая пирамидка, уложенная из небольших валунов. Если верить народной молве — это место невинно убиенных. И всякий проезжающий мимо, должен был положить свой камешек…

«Но откуда старик знал? — спрашивал сам себя Первосвет. — Или догадался? Странный он какой-то… Неужто язычник?»

Гигант даже замер с ложкой возле рта.

Каменное кольцо вокруг двора — защитные межники… в избе нет ни одного образа… намёки на заповеди предков… недовольство всем канийским…

«Язычник! — Первосвет почувствовал, как пересохло во рту. А из памяти тут же полезли истории, слышанные в далёком детстве. — Вот меня угораздило».

Старик поднял взгляд и с какой-то лукавой искоркой поглядел на Первосвета.

— Значит, ты Веригин, — ровным голосом проговорил он. — Твои предки не отсюда… Они из Хадагана. Старого древнего Хадагана, а не того жалкого подобия, что мы сейчас видим.

— Неправда, — тихо возмутился Первосвет. — Мы — канийцы, и всегда…

— Эх, парнишка. Не знаешь ты своих предков. Не знаешь историю своего рода.

— Можно подумать, вам она известна.

— Можно и так сказать, — Гаврила Кривич отложил свою ложку и, сощурив взгляд, уставился на гостя. — Когда Сарнаут постигла страшная участь быть поглощенным Астралом, некий Демир, известный кузнец, сказал людям, что знает, как спасти их земли. Он стал ковать громадную цепь, которой приказал опоясать сей край. Там, где она ложилась — земля проваливалась вглубь…

— А! — скривился Первосвет. — Я слышал эту сказку. Таким образом, появилась Малиновка… Верно? А звеньев цепи не хватило, и она кончилась где-то в лукоморье…

— В Гнилых Топях, — поправил старик. — И это не сказка… А кузнец Демир — некогда плененный канийцами хадаганский оружейник. За спасение, люди прозвали его Веригой… С тех давних пор наш Удел многие сотни лет был самой чистой «землёй». Потому здесь поселились единороги.

— Но их уже давным-давно нет.

— К сожалению, из-за того, что цепь Демира не была закончена, в наш край смогли пробраться феморы — злые духи. Это они стали заражать гнилью Удел. Сначала — Кудыкина плешь… потом Гнилые топи… Окаянные дебри… А за природой пошли и людские души.

— Вы тоже ждёте, что явится Белый Всадник… или Витязь… что он найдёт конец той цепи и сможет изгнать отсюда «порчу»?

— Я не жду… я знаю…

2

…Началась первая неделя месяца Святого Лекса, а Бор, не смотря на предыдущие заявления, судя по всему, так и не собрался уходить из Старой слободки. Прутик каждый день жил ожиданием того, что северянин заявится и прямо с порога скажет, мол, всё — пошли. Но этого не происходило. Бор кого-то ждал. И кого-то важного.

Он порой сердито мерил шагами комнатку, а то просто куда-то уходил и пропадал до самого вечера.

Прутик это связывал со встречами Бора с Бобровским. Уж весьма частенько они уединялись дома у «царевича» и о чём-то болтали друг с другом. Хотя внешне и не было понятно, как северянин в действительности относится к Ивану Стефановичу.

Семён вообще подозревал, что Бор не просто так везде ходит да расспрашивает. Он не тот человек, которой любопытен по праздности.

А вообще, Прутику вдруг подумалось, что Бор, не смотря на весьма суровый нрав, резкость в общении и прямоту, не смотря на астральных демонов, периодически пляшущих в его глазах, умеет вызывать расположение людей.

«Честных людей», — поправил сам себя парень.

Он исподтишка поглядел на обветренное лицо северянина, от которого сквозило загадочной харизмой… Женщинам такой типаж должен был нравиться. Безусловно — должен.

На третий день после той утренней драки в комнатку постучали, Прутик испуганно вздрогнул. Надо сказать, что сейчас он выглядел весьма болезненно. И при этом почти безвылазно сидел в комнатке.

Поначалу пареньку каким-то чудом удавалось избегать тех воспоминаний, которые были связанны с нападением людей Белого Витязя. В особенности момента хладнокровного убийства северянином Часлава Северского. Но навязчивые картины вновь и вновь вставали в воспаленном мозгу Семёна. И чем ближе подкрадывалось время ночи, тем муторнее было на душе.

Эту черную меланхолию заметила и Агния. Она, как уже и все жители слободки, прослышала, что приключилось рано поутру. И было видно, что эта весть её испугала. На людях ведунья вела себя весьма сдержанно. А стоило как-то им с Семёном остаться наедине, как Агния горячо залепетала:

— Едва услышала, что тебя били… думала, с ума сойду!

— Всё обошлось, — с глупой улыбкой на устах, отвечал Семён.

— Нет, не обошлось. Я вижу… вижу, что с тобой что-то не так…

— Да глупости! — отмахнулся парень, тут же покрываясь липким потом. — Ерунда…

Агния вздохнула и отошла к печи.

Прутик поглядел на её манящие тонкие полуголые щиколотки, стыдливо выглядывающие из-под подкатанной юбки; на гордый стан; на вертлявую головку, украшенную тонким обручем, и в сердце Семёна заползала приятная истома. Щёки покрыл стыдливый румянец.

Он потупил взор, а его мысли вдруг ни с того, ни с сего умчались к Заячьему… к тонконогим белоствольным берёзовым рощам… к волнистым холмам лугов… к старой заводи, где в тени раскидистых ракит, сиживали на воде крикливые утки…

А потом… потом, словно дунул ветер, и воспоминания улетучились, а с ними пришёл стыд. Прутик сжался в комок, сгорбил спину и плечи, и ему вдруг подумалось, что он недостаточно ценил и любил окружающих его людей. Особенно тех, кто и сам его любил. Например, своих же родителей — отца да мать.

И вслед за этим нахлынуло раскаяние…

У него, молодого крепкого парня, вся жизнь ещё впереди. А у них, у родителей, большая её часть уже минула… в заботах о быте, о семье, о детях… Их силы неуклонно истощались… А ведь и они когда-то были молодыми, когда-то мечтали, строили планы… переживали вместе и радости, и скорби…

«И пусть мирные наслаждения будут вам наградой», — тут же из пыльных полок памяти вынырнула строка святых писаний.

Прутику показалось, что он прозрел, что смотрит на мир совершенно иными глазами…

Агния крутилась у печи, тихо сама себе подпевая. В её глазах виднелся едва скрываемый блеск… вернее — свет… Да-да, именно свет.

Она любила. Сокровенно, отчаянно, и была счастлива этим фактом. И для неё потерять Прутика — удар страшнее происшествия той злополучной ночи, в которую Ядвига пыталась то ли сгубить, то ли заколдовать.

И Прутик испугался… за свою жизнь… Он был в отчаянии. И стыд, и горечь, и куча иных чувств раздирали его душу на части. Ведь он теперь не принадлежал себе. Погибнуть — значило обречь на горести всех, кого и он любил, и кто его любил. Это было ужасно…

Не хотелось ни есть, ни пить, ни выходить из комнаты. Бор почти что силой заставлял хотя бы спускаться в трактир обедать. Прутик безвольно соглашался, но при этом всё одно долго сидел перед едой, глядя опустошённым взглядом прямо перед собой.

Северянин догадывался, что происходит, но ничего не предпринимал. Скорее всего, он рассчитывал, что Прутик справиться сам.

Однажды он принёс пареньку эльфийскую кольчужку.

— Тебе, наверное, будет нужнее, — однобоко улыбаясь, проговорил Бор. — Мне она как-то руку спасла… в Сиверии…

Прутик осторожно взял подарок и долго крутил его в руках.

— Смелее! — подбодрил северянин. — Одевай её на рубаху…

— Она будет бросаться в глаза, — растерянно отвечал Семён.

— И что? — удивился Бор. — Ну, ты… ты… Эх!

Он развернулся и пошёл по своим делам. Прутик покраснел, но чуть позже всё-таки одел кольчужку.

И вот этим вечером раздался стук в дверь. Внутрь вошёл Фома. Он прицепил на лицо свою обычную улыбочку и сообщил, что в трактир пришёл какой-то человек. Судя по всему, Бор просил парня сообщить, когда тот появится, иначе Прутик не мог объяснить те монеты, которые северянин тут же протянул Фоме.

— Ты со мной? — не оборачиваясь, бросил северянин Семёну.

Остаться одному не хотелось. Парень тут же вскочил и засеменил следом за своим старшим товарищем.

Спустились вниз, Бор показал пальцем Прутику, куда тому сесть, а сам тут же пропал с глаз. Семён устало вздохнул и забился в уголок.

По соседству у закопченного немытого окошка сидели трое ратников из числа людей Никитова. Они лениво потягивали пиво, коротая свободное время за игрой.

Прутик невольно посмотрел в их сторону. Кажется, солдаты играли в «жгута». В замасленном кулаке ближайшего из них виднелись старенькие карты… судя по всему эльфийские.

«Точно ихние, — подумал Прутик, различая характерные масти: — «Вино», «жир»… Эльфийские. Никаких тебе хадаганских «кубков» да «мечей».

— А мы ить вам нижника! — довольно скалясь, замахнулся солдат справа. Он тут же кинул на стол какую-то картинку.

— Во-на како тобе свезло! — скривился другой ратник. — Уж-но не с Нихазом ты, Ягода, ить условился?

— А кабы и так? — снова оскалился везунчик.

Он довольно погладил свой лоснящийся затылок и подмигнул любопытствующему Прутику. Последний тут же смутился. А секундой позже Семён сообразил, что этот удачливый игрок, которого прозвали Ягодой, явно косит: его левый глаз смотрел прямо на парня, а правый в это время убежал в сторону. Лицо ратника тут же потеряло умное выражение.

— Вот и мы, — послышался сзади голос Бора.

Он был не один, а с каким-то поизношенным человечком. Обычный местный выпивоха, каких в слободке пруд пруди.

— Ты, значит, Агафон? — сурово спросил северянин, показав жестом тому сесть напротив Прутика.

— Агась, мы енто! — кивнул головой человечек. — Агафон, значит, Водопьянов. А чо?

Прутику показалось, что он где-то видел этого пьянчугу. И едва Агафон заговорил, Семён всё вспомнил.

Это было накануне нападения. Прутик как раз возвращался от Агнии, и едва подошёл к трактиру, как из него «выползли» двое забулдыг, один из которых и был Водопьяновым. Он ещё тогда за что-то поругивал Ивана Бобровского.

— Я за тобой давно бегаю, — зло проговорил Бор, наклоняясь над сухопарой фигурой мастерового.

Тот испуганно покосился на клинки, замаячившие перед его носом, а в особенности его «расстроил» фальшион, находившийся ближе всего.

Прутик тут же посочувствовал Агафону. Он тоже, ещё в день той случайной первой встречи с Бором, произошедшей на улочках Новограда, испугано таращился на его мечи. Не всякий раз увидишь перед собой столь необычное оружие. Причём явно древнее… Таких сейчас не делают.

Семён и сейчас вновь взглянул на эфес фальшиона, на тот загнутый выступ, спускающийся к «яблоку». Бор как-то мимоходом назвал его «гвоздём».

— Помогает сохранить пальцы, — пояснял назначение выступа северянин.

Он старательно ухаживал за оружием, смазывал его, полировал, точил, обстукивал молоточком.

— Первый такой меч, — продолжал рассказывать Бор, поглядывая на лезвие фальшиона, — сделали из косы…

— Из чего?

Северянин замер и обернулся к парню.

— Из косы, — повторил он. — Погляди на его форму. Чем не коса?

— А кто сделал?

— Точно не скажу… Но по слухам, это был некий Малкус Кабан. Кто он, доподлинно не знаю, — скривился Бор, явно чувствуя, что блеснуть познаниями не удалось. — Но форма вышла весьма удачная. При достаточной сноровке, можно с первого раза отрубить башку. — Бор отложил фальшион и тут же продемонстрировал остальные свои клинки. — Это сакс… Правильнее было бы назвать — «длинный сакс». Смотри, какое у него толстое лезвие… Мастерский тычок и пробьёшь даже кольчугу. Вот, правда, мне пока этого сделать не удалось.

Бор чуть рассмеялся и протянул сакс Прутику. Тот неохотно принял коротенький клинок. Перед глазами вновь встали зарубленные Бором люди, их окровавленные тела, вспоротые животы… и ещё голова Северского…

По телу пробежала дрожь, которая тут же передалась рукам. Клинок затрясся и Бор тут же забрал его обратно.

Прутик проглотил ком в горле и уставился на «яблоко» сакса.

— Что это? — спросил Семён, кивая на фигурку на конце навершия.

— Ворон.

— У всех ваших мечей почти одинаковое «яблоко»… фигурка…

— Это потому что, все их делал один мастер… А это красавица Лютая. На самом деле «кошкодёр», хотя форма гарды несколько необычна… В близком бою, особенно при всеобщей свалке — вещица знатная, незаменимая.

Бор взял в руки фальшион и «кошкодёр», занял стойку и тут же нанёс несколько ударов невидимому противнику. То, как двигался и атаковал северянин привело Прутика в трепет, и, даже можно сказать — жуткий восторг. В ту же секунду в памяти Семёна вновь всплыла сцена с Чаславом Северским, и тело охватила оторопь. А на разум нахлынули волны страха…

— А чаво за мною-то бегать? — разорвал ткань воспоминаний хриплый голос Агафона.

— Иван Бобровский очень сердит, — всё тем же тоном, пронизанным нотками нетерпимости и некоторой надменности, сказал Бор. — Ты прячешься от него. Взял деньги и…

— Клянусь вам, я лишь… лишь…

На этом Водопьянов запнулся и больше не нашёл, что ответить.

— Итак? — Бор погладил бородку и кинул косой взгляд на Прутика. — Ты где должен был бы сейчас быть?

Агафон «сдулся». Потупил взор, виновато склонил голову и забормотал что-то невразумительное. Мол, нелёгкая попутала, и он все деньги, выданные Бобровским, просадил в трактире. Говорил, что ему очень стыдно появиться на глаза. А ещё страшно…

— Страшно? — не понял Бор.

Если судить по внешнему виду, то, кажется, северянин вообще не понимал, о чём ему талдычит Агафон.

— Оно-то идтить надо к Янтарному морю, а дороги вишь сейчас какие! Всякая гадина повылезала… То большущи пауки, то козлоногие шалят…

— Козлоногие? Это кто такие?

— Да твари такие… то ли люди, то ли звери… Нихаз их всех ить разберёт!

— Сатиры? — подал голос Прутик.

Бор быстро повернулся к нему:

— Как ты сказал? Сатиры? — северянин задумался.

Он мысленно вернулся к давешним событиям, когда пару лет назад ему довелось выполнять кое-какие поручения Сыскного приказа в западной части Светолесья. Это случилось до последнего штурма Орешка.

Будучи недалеко от Западной верфи, рыская по скалам в поисках астральных кристаллов для гибберлингов-провидцев, Бор натолкнулся на злобную вонючую двуногую тварь. Убить её оказалось не таким уж и сложным делом, однако попотеть пришлось…

— Эльфы их называют сатирами, — рассказал тогда один тамошних гибберлингов. Кажется, его звали Брас.

— Как?

— Сатирами. Никогда не слышал? — отвечал брат Браса Брюс.

— Есть одна легенда, — продолжали рассказ гибберлинги, — что сатиры произошли от людей. Говорят, что некогда, в прадавние времена, в одном древнем лесу был некий волшебный источник, из которого разрешалось пить только зверям. Однажды местная девушка пошла по грибы да ягоды со своим маленьким братцем. И он выпил из источника. Прямо из бьющего из-под земли ключа… Сей источник, говорят, до нынешних пор находится где-то в лесах Темноводья…

Бор несколько взволновано огляделся по сторонам и негромко пробубнил под нос:

— Сатиры… источник…

— Ну, мне-то не ведомо, как их правильно называть, — отвечал Агафон. — Козлоногие и есть козлоногие.

— Вот что, братец! — оскалился Бор. — Пойдём-ка к Ивану Бобровскому. Там всё ему и расскажешь…

— Я? Да… да… не могу я…

Северянин демонстративно положил руку на «яблоко» фальшиона. Водопьянов снова сгорбился, наклонил голову и печально вздохнул.

— Может-но ить вам расскажу? — тихо спросил Агафон.

— Пойдём ко мне! — приказным тоном заявил Бор.

Он тут же развернулся и, не дожидаясь слов согласия от Водопьянова, зашагал наверх.

Рассказ Агафона был сумбурным. Бор несколько раз просил ого повторить кое-какие моменты, а потом выпроводил пьянчугу восвояси, обязав держать язык за зубами.

— Ты что-то понял? — спросил северянин у Прутика.

— Не очень… Про какой такой астральный янтарь он рассказывал?

— Штука такая — астральный янтарь! — сердито бросил Бор. Скорее всего, он и сам не мог рассказать, что это за «штука». — Придётся мне вновь к эльфам обращаться… Нихаз их дери!

— Зачем? — не понял Семён.

— Нужен тот, кто растолкует что да к чему. Я на тебя понадеялся… Всё-таки обучался в университете!

Прутик густо покраснел.

— Ну, мы… я… не проходил эти… эти…

— Не гунди, я уже это понял.

— А, может, вы у Бобровского спросите? Зачем, мол, ему астральный янтарь?

— Спросите, — перекривлял Бор Прутика. — Было бы всё так легко и просто… Вот что, Семён, никому ни полслова. Слышал?

— А…

— Никому! — Бор положил руку на клинок.

— Понял…

Северянин погладил бороду и вдруг сказал:

— А ну-ка, расскажи, что именно ты услышал от Агафона.

— Э-э-э… Ничего не слышал.

— Тьфу ты, нелёгкая! — Бор дальше выругался на гибберлингском. — Это не проверка. Мне просто хочется понять, что услышал ты. Лично ты. Ясно?

Прутик кивнул и нерешительно начал:

— Надо… кажется… отправиться на самый стык моря и Астрала. Верно? — но Бор не отвечал. Он сощурился и продолжал глядеть на Прутика. — Где-то там и находится астральный янтарь. В вечернюю пору, в лучах заходящего солнца он начинает излучать белый цвет. Именно так, можно его и найти…

— Именно так, — повторил Бор. — Меня удивляет, что Бобровский приказал Агафону принести именно двенадцать кусков.

— Что удивляет? Количество?

— Да, — кивнул головой северянин.

— Ну… цифра, конечно, интересная… Есть же двенадцать месяцев в году… двенадцать Великомучеников…

— Это похоже на какой-то обряд. Колдовской…

— Возможно, — согласился Прутик. — Тем более янтарь требуется омыть в каких-то источниках…тут я не совсем понял каких…

— За то мне понятно, — загадочно сказал Бор.

— О! Вы знаете, я кое-что вспомнил. На алхимии нам рассказывали про обычный янтарь.

— И что?

— Из этого камня делают любовные амулеты. А белый янтарь — может избавить от всех болезней…

— Н-да! Весьма интересно! — язвительно проговорил северянин. — И что нам до всего этого?

— А-а-а… ну, ещё помню точно, что нам говорили, будто в пузырьках, которые попадаются в нём, могут находиться духи. Вернее, в них поселяются или злые, или добрые силы. Всё зависит от…

— То есть, эти пузырьки — своего рода ёмкости для духов?

— Наверное…

— Н-да! Амулеты… любовь… потусторонние силы… Н-да! Понятного мало…

Бор вздохнул и тут же направился вон из комнаты.

— Вы уходите? — испугано спросил Прутик.

— Да. А что?

— Что мне делать?

— Держать язык за зубами.

Бор остановился.

— Мы по-прежнему ждём одного человечка, — пояснил северянин.

— А Агафон?

— Причём тут этот пьянчуга! — недовольно фыркнул Бор, открывая двери…

И вот уже началась первая неделя месяца Святого Лекса, а нужного северянину человека всё ещё не было.

Четвёртый день к ряду дождило. Причём весьма обильно, земля не успевала впитывать воду. Старая слободка теперь напоминала городок посреди озера: здоровенные непроходимые лужи, чавкающая грязь, в которой утопаешь, чуть ли не по колено, и дождь… дождь… дождь… То мелкий, то затяжной, то сильный. То мряка, то изморось, то ливень.

Местные жители говорили, что это вполне типично для их края. И такая погодка теперь будет стоять аж до начала лета.

— Чего закис? — спросил вошедший в комнату Бор. — По Агнии замечтался?

Прутик нахмурился и отвернулся. Вчера он побывал у ведуньи и они в первый раз немного повздорили.

«Вот верно говорят, — про себя усмехнулся северянин, — бабы к себе постелью крепко привязывают».

— Сегодня у нас с тобой одно важное дело, — сообщил Бор.

— Какое? — без охоты в голосе спросил Прутик.

— В гости пойдём. Собирайся…

3

Погода была гнусной. Солнце не показывалось, небо заполонили серые тучи. Чтобы попасть к дому Велеслава, надо было пройти всю слободку. Пройти мимо местных людишек, делающих вид, что им нет никакого дела, до бредущих по улочке людей…

А на самом деле? — После той стычки с людьми Белого Витязя, народец испугался. Сильно испугался…

Оно, конечно, с другой стороны как бы и понятно: столь кровавые события тут редкость. Царившая в слободке патриархальность, всё же не позволяла мыслить и поступать как-то по-иному. И «столичный гость», не устоявший перед искушением жестоко отмстить обидчикам — яростно нарушил благую гладь этого болотца, зовущегося Старой слободкой.

Да, болотца! Вот если бы подобное свершил кто-то из местных, тогда сие мирно дремлющее (но только для стороннего глаза) осиное гнездо не заворошилось бы. А тут побежали к старосте, побежали к Бобровскому.

Так и слышу их слова: «Этот дикарь с Ингоса… Позор! Гнать в три шеи!»

Тьфу, на вас! Противно… Плевать я хотел на ваше болото! Плевать!

Мы с Прутиком продолжали старательно перешагивать лужи, обходить грязь. Всё кругом было пропитано влагой, сыростью. Да такой, что аж невольно пробирала дрожь.

Мне и без всего этого было тоскливо. Настроение дрянное. Хочется чего-то… А чего именно — не пойму.

Твою мать! Ну, зачем я себя обманываю? Зачем хорохорюсь перед самим же собой, мол, чихать хотел на то, что думают слободкинские? Ведь чувствую себя загнанным в угол волком. С каждым часом, даже минутой моё настроение не то чтобы портилось, оно «закипало»…

Ну да, мои взгляды на жизненные устои отличаются от местных. Но я хотя бы честен. А вот если покопаться в сём болоте, в головах слободкинцев, то тут и не такое всплывёт. И спрашивается, кто из нас будет «дикарём»?

Нет, я, конечно же, должен попытался урезонить «пробудившегося» Сверра. Пусть его натура и требует выхода эмоций, однако, контроль над собой прежде всего прочего.

Если быть честным, то мне никак не удавалось успокоиться после встречи с Сомом. И больше всего пугало странное удовольствие, которое я, не смотря на всё, получил от той схватки. Было, пожалуй, даже поприятней столкновения с бандитами на Битом тракте. И кровь до сих пор бурлила, играла… А ещё это ощущение силы… непомерной силы…

Ну, а во-вторых, надо согласиться, что я всё же не Прутик, не подобный ему книжный червь. Все эти тайные встречи, копания в мыслях иных людей, попытках разгадать чего же они на самом-то деле хотят… это всё затягивает, заставляет тебя не расслабляться, не рассусоливать сопли. Иначе…

Стой… стой… стой… Это блажь! Бор, это всё блажь! Ты просто сходишь тут с ума. В этой нихазовой Старой слободке, в этом гнилом месте!

— Очнись, приди в себя! Ты же трезво мыслящий человек. Успокойся, походи туда-сюда, и…

— Что «и»? Какое на хрен «и»? Я превращаюсь в… в… злобного медведя-шатуна! Скоро буду на людей кидаться! Вон, на Прутика, например…

— Не кинешься. Возьмёшь себя в руки, успокоишься…

И вот так споришь сам с собой, теряешь самообладание. Причём, судя по всему, уже и сторонним наблюдателям видно состояние моего «я», моего пробудившегося Сверра.

— Сторонние? Это кто? — свирепеет последний.

— Кто да кто! Семён вон косится, боится… Я интуитивно чувствую, что теряю с ним связь.

— Ну и Нихаз с ним! Что тебе до Прутика? Он сделает своё дело и «до свидания».

— Да пошёл ты! — злюсь на себя, пинаю траву.

Да, Семёна, конечно, сильно напугало столкновение с людьми Белого Витязя. И я, дурак, тоже маху дал. И ещё какого! Теперь пареньку вообще не ясно друг я, или кто-то другой. Наверное, думает, что чудовище…

Всё… стой… разошёлся… Не выспался, что ли?

Кстати, о снах! В последнее время они стали меня беспокоить.

Нет, мне не видятся кошмары, или ужасы. Просто… просто картинки во снах стали столь живы и ярки, что я порой теряюсь и не вижу границ, разделяющих сей мир и мир сновидения. Разум настолько глубоко погружается в оный, что поутру я встаю с уверенностью, будто нахожусь в действительности нового сна…

Оглядываюсь — а нет, в треклятой слободке.

Во снах, кажется, не было повторений. Все они были о разном. Я не склоняюсь считать их чем-то пророческим… Хотя… хотя…

Стоп! Арг… Да, Арг! Так или иначе, но в кое-каких снах я встречаю его знак… Странно, что это только сейчас вспомнилось.

Спрашивается, а почему Арг? Только ли от того, что он мой Покровитель?

А кто он вообще такой? Что я о нём знаю? Может, спросить у Прутика? Или лучше пойти в местную церковь к Лучезару, этой странной (если судить по рассказам Семёна) личности, ведь это-поди его парафия?..

Пожалуй, всё же надо сходить к священнику. Арг будет предлогом для беседы…

Решено — сегодня же навещу этого человека.

Итак, сны… К чему они? Может, это страх? Его действие? А, может, следствие умственного перенапряжения? — Хрен поймёшь!

Я обернулся к Прутику. Он брёл позади, углублённый в свои собственные мысли.

Славный малый. Не знаю отчего, но он мне нравился. Возможно, дело в его открытости и честности.

Влюбился в местную знахарку… Агнию… Эх, молодость, молодость!

Что-то я отвлёкся… Да, странное всё же это место — Удел Валиров. И странно оно действует на меня… Вон как тут всё заплелось! Целый клубок неразрешённых проблем. Я бы даже сказал — гора! Да, гора запутанных дел и невыполненных обещаний.

Взять вот Никитова — командора Защитников Лиги. Новоград предписывал мне тесно сотрудничать с этой личностью… Решить вкупе с ним загадку Белого Витязя. А как её можно решать, если голова Никитова (который хоть сейчас и вышел из запоя) забита иными проблемами?

То он вчера вот жаловался на стаи черных волков, заполонивших Зачарованную пущу. То рассказывал пугающие истории о Гнилых топях и Окаянных дебрях. Мол, ползёт оттуда нечисть всякая.

Я скривился, но всё же попросил уточнить. Никитов тут же перешёл на шёпот:

— Язычники…

— Что «язычники»?

— Местный народец до сих пор придерживается старых верований… языческих… Думаешь, церковь тут всех уже окрутила?

— Я ничего не думаю, — лениво ответил ему, а сам хотел уже уходить.

— Полагаю, втихаря тут всякие тёмные делишки свершаются… Может, и обряды какие… кровавые… с жертвами…

— Тьфу! — я рассердился.

Но Никитов с жаром стал пояснять:

— В лесах ещё иногда можно найти деревянных идолов. Например, Мраву.

— Это что? Или кто?

— Точно тебе не отвечу… Знаю, что изображают его в виде старца с клюкой, которой он ковыряет истлевшие кости. Люди верят, что Мрава извлекает из-под земли останки умерших.

— Зачем?

— Я же не язычник, их верований не знаю… Мне этот Мрава вообще на Нихаза похож. Те кто его видел, описывают так: высокий старец с длинной бородой, на плече у него, говорят, сидит ворона, а из-под ног выползают муравьи…

Всё это было сказано таким тоном, будто Никитов выдавал мне страшную тайну.

— А теперь вот, — продолжал командор, — Окаянные дебри заполонили громадные твари… На плато Коба эльфы таких прозывали «белыми муравьями». Мне про то одни знакомцы поведали…

Я никак не мог взять в толк, что Никитов мне хочет сказать. Причём тут деревянный идол, Мрава, вороны да муравьи?

— Ну как же! — пытался пояснить командор. Глаза его воспалёно заблестели. — На Битом тракте да в Зачарованной пуще этих ворон развелось — видимо-невидимо. И наглые такие… Люди жалуются, что эти птицы порой кидаются в драку. А за Речицей — «белые муравьи»… Разве не видна связь?

— Нет, — отрицательно махнул я головой.

Командор тряхнул головой.

— Ну… ну… Как ты не поймёшь! Это всё язычники… призывают своего Мраву… или Нихаза… Вот гадина всякая и полезла.

— А что в топях? — переспросил я.

— На островках среди болот творится неладное… Тут ведь в прадавние времена какой-то особый лес был.

Я напрягся, вспоминая рассказы Непоседы о легендарных живых Древах, одно из которых мне нужно было отыскать с помощью друида. Да вот со всей этой темноводинской суетой, сие задание старейшины гибберлингов я вовсе отвёл на задний двор. Отвёл, привязал и почти забыл… а обещал выполнить его в первую очередь.

Стыдно, Бор! За самого себя… Ведь ты же человек своего слова.

— И что до того леса? — спросил я.

— Ни один «жодинец» не живёт за Речицей. И знаешь почему? Места там гиблые. Можно такое повстречать, мало не покажется…

— Значит, виноваты язычники, — с иронией заметил я.

— Ну да… А, может, всё из-за тех джунских развалин. Вдруг «благодаря» им природа одурманилась. Эти джуны ещё те были поганцы. Слыхал, небось, что они «магию крови» практиковали? И ещё Нихазу поклонялись? Что если язычники переняли у джунов культ? Вот тебе и Мрава…

Я устало вздохнул. А командор ещё несколько минут переливал из пустого в порожнее. Мне вдруг ни с того, ни с сего подумалось, что вдруг Сарнаут — на самом деле лишь сон богов. И всё к тому подводит…

Начинаю выстраивать целостную картину, эдакую пирамиду, кто кому снится, и понимаю, что не в силах охватить даже её малой части. И вот (продолжаю рассуждать я) проснутся Сарн и Нихаз, и нас — людей, эльфов, орков и прочих — не станет. Ибо и не было нас вовсе. Мы только образы, выдуманные богами.

Глупости какие-то… Лучше бы ты, Бор, думал о том, как распутать все эти темноводинские бредни… Вон Бобровскому обещал найти стрелу, а? И что? Обещал ему с Агафоном разобраться…

Кстати, насчёт этого пьяницы Агафона и его рассказа об астральном янтаре. Не похоже, что он этим когда-то действительно промышлял. Такое ощущение, что ему кто-то это всё также поведал, как и он нам с Прутиком. Бобровский тоже это понял, хоть виду и не показал. Он-то думал, что наткнулся на мастера, а Агафон оказался обычным жуликоватым брехунцом.

— Ты как-то говорил, что можешь предложить свои услуги, верно? — спросил «царевич», когда я рассказал ему о своей встрече с Водопьяновым. — Мне необходим астральный янтарь… Очень.

— Могу ли я спросить зачем?

— Гм! Пока ответа не жди…

— Не вызываю доверия?

На это Бобровский промолчал. Он потупил взор и глухим голосом снова спросил:

— Так ты возьмёшься за это дело?

— То есть, как я понимаю, мало принести этот янтарь. Необходимо выполнить «ритуал». Так?

— Верно… Нужно омыть камни в источниках. Один находится в Ружской пуще.

— У козлоногих?

Иван кивнул и тяжело вздохнул:

— Да, там живут эти вонючие твари. А второй источник… Его надо искать на Кудыкиной плеши. За джунскими развалинами.

— Надеюсь, вы понимаете, что быстро это задание сделать не получится. И мало того…

— Понимаю. Ведь даже если бы Агафон сам принёс мне янтарь, то его нужно было бы кому-то относить к источникам.

— А что это за источники такие?

— «Дикая вода»…

— Это точно?

— Не спрашивай… За что купил, за то продал.

Я, молча, кивнул. Было ясно, что эта так званая «покупка» была произведена у Калистра ди Дусера. Его рука, его советы…

Значит, это эльфу необходим омытый астральный янтарь. И если я выполню просьбу Бобровского, то вполне возможно стану на шаг ближе к Калистру, где бы тот не скрывался.

— От своего обещания помочь — не отказываюсь, — твёрдо сказал я. — Вижу дело нелёгкое, потому…

— Если ты его решишь, — резко приблизился ко мне Бобровский, — если его выполнишь, то мы с тобой поладим… во всех интересующих вопросах…

— Вы о Белом Витязе? — на всякий случай уточнил я.

— Да… У меня есть кое-какие намётки. Пока суд да дело, я уточню кое-что и поделюсь с тобой.

Мы пожали друг другу руки и разошлись…

Итак, у меня куча дел. Какое первым выполнять — даже не знаю.

Вот и окраина слободки. Пока вспоминал, рассуждал, болтал с самим собой, мы с Прутиком добрались до нужного места.

Недалеко от околицы, стоял мрачный неухоженный дом. Сразу было видно, что его хозяин тут бывает нечасто.

Во дворе, густо поросшем травой, виднелась громадная фигура матёрого медведя. Этот зверь лениво возлежал под чахлой вишнёвой порослью, стебли которой были густо побиты мутной бурой камедью. Он изредка кидал косые недовольные взгляды на прибывших к его хозяину людей.

Меня насторожил этот взгляд. Такой бывает у тех, кто способен на спонтанные поступки. А медведь, что греха таить, не кошечка, и даже не козочка. Если уж что ему в голову стукнет, то он и не подумает отступиться.

Вороны тут же недобро «закаркали». Они вообще в последнее время стали себя вести весьма активно. Я объяснял это самому себе тем, что «семейка» напиталась моей силой да чужой кровушкой, и теперь в некотором роде «пробудилась».

Больше всех «каркала» Лютая. Кстати, она постоянно советовала мне присмотреться к Прутику.

— Что с ним не так? — спрашивал я.

— Странная личность, — уклончиво отвечала Лютая. — У него особый дар… Может поэтому его так призраки занимают.

— Причём тут призраки? Какой дар? — настаивал я на прямом ответе. Но «кошкодёр» по-женски увиливала и уходила от ответа.

В очередной день подобных «бесед», в разговор вступили братья.

— Большинство существ, — говорил серьёзный фальшион Поющий, — видят мир обычно…

— Как это?

— Глазами, — поправил неугомонный сакс Неистовый.

— А надо по-другому?

— Можно и по-другому, — ответил Поющий. — Так, как его видят боги.

Такие ответы привели меня в тупик.

— Сразу видно что вас… Воронов… ковали эльфы. Во фразах столько пафоса, «воды»… и прочей ерунды… что… что…

Закончить предложение я не успел, поскольку в этот момент появился сам виновник разговора. Прутик остановился и поглядел на меня испуганным взглядом… Вернее, не на меня… Я тут же едва-едва сдержал себя, чтобы не обернуться и поглядеть на кого он так таращится.

Вороны недовольно «зашипели».

— Он нас видит, — сказала Лютая. — Как пить дать — видит.

— Не может этого быть, — улыбнулся я. — Вас даже я не вижу… только слышу…

— А он видит… по-особому… Он чувствует…

Прутик тут же потупил взор, сжался и протопал мимо, словно желая поскорее убежать.

А я задумался. Сильно задумался, и в очередной раз пришёл к твёрдому убеждению, что события, происходящие вокруг меня, как, впрочем, и те личности, что их свершают, или способствуют тому, не случайны.

Итак, мы были во дворе друида Велеслава. Самого хозяина не было видно, скорее всего, он был в доме.

Мы с Семёном переглянулись, и постарались обойти медведя стороной, да так, чтобы при этом не дать ему повода к нападению, если он таковое задумывал.

Дверь резко отворилась и на порог вышел коренастый человек.

— Добрый день! Я — Бор, посланник от Фродди Непоседы. Он должен был вам сообщить о моём прибытии, — быстро проговорил я.

— Угу…

Друид не выглядел дружелюбным. И меня это удивило.

Вороны притихли и даже, как мне показалось, чуток испугались. Велеслав пристально нас осмотрел, а только затем пригласил к себе в дом.

— Как прошла охота на единорогов? — поинтересовался я, едва очутился внутри избы.

— Охота? — усмехнулся Велеслав. — Я этим не промышлял.

— Ах, да! Ляпнул невпопад… Вы искали «слезы» единорогов… кажется.

— Пхе! Откуда вам это известно? — удивился друид.

— Мой друг рассказал, — лукаво улыбнулся я, присаживаясь на потемневшую лавку.

Прутик же остался стоять у двери.

— Да, вы правы, я искал и «слёзы» единорогов тоже… Увы, скверна не пощадила этих благородных животных.

Велеслав о чём-то задумался, а потом вдруг предложил березового кваса:

— Не хотите опробовать? Здесь, в Темноводье, таким никто не балуется.

— А в голову не стукнет?

— Нет… слабоват…

— Вот поэтому и не балуются, — снова улыбнулся я.

Велеслав отошёл в сторонку и вскоре протянул нам по большому ковшу своего напитка. Я заметил у него на дальней лавке несколько вишнёвых полешков. С них были содраны камешки мутной камеди.

Велеслав перехватил мой взгляд и, чуть ухмыляясь, пробормотал:

— Слободкинские жалуются, что деревья в садах хворь оцепила. Вот-но я и гляжу…

— И как?

— Пока не как, — развёл руками друид. — Кстати, мне сразу стало понятно, кто вы, и зачем сюда пожаловали.

Велеслав присел рядом со мной.

— Раз так, то смею спросить о том, когда мы с вами отправимся к Древу.

— Завтра. Устроит?

— Да, — кивнул я, не ожидая столь быстрого решения. — Но как же «вишнёвая болезнь»?

— Природа мудра… Деревья, при верном уходе, сами излечатся. А камедь… вон Лучезару скажу чтобы отдавали. Он из неё миру делать будет.

Наверное, это была шутка. Но узколобая, понятная только друидам.

— Куда будет лежать наш путь? — поинтересовался я.

— К лукоморью… Вернее, к мысу Туманный.

Вот это удача! К лукоморью! — мелькнуло у меня в голове. — Как специально… аж удивительно!

Действительно, отправляясь туда, можно было заодно разрешить вопрос с астральным янтарём.

— Тогда… мы пойдём с моим товарищем собираться, — поднялся я, довольно улыбаясь.

Велеслав одобрительно кивнул и проводил нас взглядом своих совиных глаз…

4

…В помещении сильно пахло миррой. Тихо потрескивали восковые свечки у тёмных образов Великомучеников.

— Блистательный Арг, — кивнул головой Лучезар. — Вот он…

— Вижу, — сухо отвечал я, глядя в печальные глаза длинноволосого Великомученика. В самом низу золотом сиял его знак — похожий на серп луны, рядом с которым примостился маленький круг. — Странно… очень странно…

— Что вам странно?

— Мне мой товарищ, Прутик, который заходил как-то к вам по поводу призраков, сказал, что имена погибших в Астрале двенадцати великих магов, стали известны не так уж и давно… Около ста лет назад. И их нам, вроде, сообщил Скракан…

— И что тут странного? Я никак не могу понять, — Лучезар вздыбил лоб и внимательно поглядел на меня. — Двенадцать членов Конклава, павших в неравной борьбе с прожорливым Астралом…

— Странно то, что до этого о павших магах не было ни слуху, ни духу…

— Почему вы так считаете? — тон священника не поменялся.

Я резко поднял кулак, останавливая его «величавую речь». В конце концов, он не перед своим приходом выступает. Мне тут песнопения не нужны.

— А ещё странно, что их было двенадцать.

— Извините, я что-то не понял, — смутился священник.

Кажется, он не лукавил. Я тут же предложил оставить эту тему.

— Судя по всему, вы в этом крае давно, — заметил я. — Семён сказал, что вы даже занялись изучением джунских табличек… «куриного бога»… От скуки видно? Или я ошибаюсь?

— Слободкинцы падки на всякие глупости, — криво улыбнулся Лучезар. — То, что они эти камешки вешают в курятнике, полагая таким образом увеличить несучесть… или величину яйца… это, конечно, полная глупость. Вы, думаю, согласны?

— Угу… Меня удивляет другое, — я повернулся к священнику, — разве церковь одобряет подобные изыскания? Зачем вам исписанные значками камешки? На них ведь слов молитв нет, и…

— Это простой интерес и…

— Вы ведь не всегда были священником? — перебил я.

Лучезар побледнел. Он нервно облизал губы и чуть закашлялся.

— Чернокнижник? — я спросил прямо.

— Ну-у…

— У вас на запястье проглядывается «пикуаж».

Священник вздрогнул, явно понимая значение сего эльфийского термина. А я негромко процитировал строчку из святых книг: «И не делайте рисунков на телах ваших, не нарезайте на себе письмён чёрных…»

— Это было давно, — пояснил Лучезар. — Всякий в молодости может выбрать не ту дорожку…

— Я вас ни в чём не осуждаю. Вон эльфы за ради красоты расписывают свои тела… Всякие розы рисуют, иные цветы да листья деревьев…

— У них своя культура, свои взгляды, — буркнул священник.

Ему явно не понравилось сравнение человека с эльфом.

— Итак? — подвёл я итог.

Вернее демонстрировал Лучезару эдакое всезнайство. Мол, я про тебя, священник, всё ведаю. Может, сам что хочешь сказать?

Тот закашлялся, спрятал глаза.

— Я хоть тут и давно, — негромко и как-то неохотно заговорил Лучезар, — но… но…

— Хотите, расскажу вам свои ощущения от сего места? От Старой слободки? — наклонился я вперёд.

— Извольте.

— Недобрые они… Ой, какие недобрые, эти ощущения! Котёл начинает закипать… Предчувствую, что произойдёт это очень скоро.

— Котёл? — иносказаний, судя по всему, Лучезар не понял.

Он поднял глаза и пристально посмотрел в мои. Было видно, что сейчас в этом человеке что-то борется. И он хотел бы рассказать мне обо всём, что его терзает, но никак не мог собраться силами.

— Горе человеку от него же самого, — проговорил Лучезар. — И надо человеку держаться Света…

— Что? — я напрягся. — Забавно! Очень забавно…

— Тут нет ничего забавного, — сощурился Лучезар.

— Я о своём… Вы меня просто не поняли. Заговорили о Свете, а мне тут как раз кое-что вспомнилось из прошлого…

Лучезар выглядел напряжённым. Я как можно мягче улыбнулся и вслух процитировал: «Храни нас Свет от непроглядного мрака…»

— Всё верно сказал? Не ошибся?

— Верно, — согласно кивнул священник.

— Поглядите сюда, — с этими словами я вытянул рожок лютоволка. — Видите тут надпись?

— Где вы добыли такую вещицу? — удивился священник, принимая из моих рук инструмент.

— Нашёл в Клыкастом лесу… за Малиновкой… Повстречал там лютоволка, а потом, как он удалился, нашёл вот это…

— Лютоволка? Неужто ещё есть такие звери?

— Попадаются.

— Может, это ещё один дух? — спросил, будто у самого себя, Лучезар.

— Что за очередной дух? — ехидно спросил я.

— Ну… боюсь, вы не сможете понять… Нет! Я нисколько не хочу обидеть, просто… просто…

— Что за блеяние! — я возмутился.

— Я… ну…

Лицо священника стало красным. Было заметно, что он рассердился.

— Местные жители давным-давно верили, что у богов есть помощники, которых они прозывали духами.

— Замечательно! — улыбнулся я. — И что же здесь мне бы не удалось понять? Продолжайте.

— У Мравы — свои духи, вроде как злые и недобрые. У Живы, понятное дело, наоборот…

— Мрава? Жива? Что-то я уже про это слыхал. Ну-ну, и дальше.

— А дальше — ничего… Я лишь предположил, что не является ли тот лютоволк — неким духом.

— Или «стражем»?

— Или им… Как, например, хранитель Древа.

— Кто? Повторите.

— На мысе Туманном, говорят, есть некое могучее и древнее Древо, одно из последних, что некогда росли в заповедных лесах Сарнаута. Когда-то из-под его сени на Удел Валиров распространялась благодать… А вот сейчас на эту землю поползла какая-то напасть… гниль…

— Что за хранитель?

— Сарн его знает! Люди туда не ходят, ибо назад никто не возвращается.

— И почему?

— Вы спрашивает серьёзно, или играете со мной?

— Серьёзно. Какие уж тут шутки!

— Вот что, господин Бор, признаюсь вам: в точности никто не расскажет, что на том мысе творится. Ни «жодинцы», ни поморцы… никто… даже эльфы всезнающие…

Для верности слов, священник даже сильно замотал головой.

— В тумане всякое бывает, — продолжил Лучезар. — Люди и с ума сходят, а то мёртвым сном засыпают…

Мы скрестили наши взгляды. Священник тут же отвёл глаза:

— Я передаю лишь слухи… Сам никогда не ходил в те края. Спросите лучше у друида Велеслава… может, ему чего известно.

— Спрошу. Обязательно.

Лучезар поморщил лоб. Он поглядывал на меня как-то странно, словно пытался прицениться.

— Так что скажете про этот рожок? — я кивнул на инструмент.

— Необычная вещица…

Теперь я смекнул, отчего Лучезара в слободке прозывали Мышью. После почти каждой фразы, особенно той, которую он, очевидно, считал «весьма умной», священник характерно поводил верхней губой. И выходило так, что усы, и без того топорщащиеся кверху, начинали дёргаться, точь-в-точь, как у хитроватой мышки, внимательно изучающей чужой амбар. Тут ещё добавь глаза навыкате, их блеск — и вот тебе полная картина.

Стало ясно, что Лучезар ничего толкового про рожок не расскажет. Даже если и знает.

В общем, нормальной беседы у нас не вышло. И друга я себе не нажил.

— Гм! — Лучезар вывел меня из раздумий. Он вернул инструмент и пристально уставился на меня.

— Видите ли… господин Бор… Гм! Религии Света много сотен лет… Спросите у себя, почему был так долог её путь, в особенности здесь, в Уделе Валиров?

— Честно скажу, что ответа не имею.

— Потому как с ней сюда хлынула не только вера… скажем, к примеру в грядущее возрождение и бессмертие… Сюда пришли «цепи». В борьбе со «скверной», церковь породила страх этого самого Света. Страх наказания…

— Ого! Да вы, господин священник, какой-то раскольник! — это я сказал с улыбкой.

Но Лучезар нахмурился.

— Коли у вас заноза в пальце, — суровым тоном отвечал он, — то вы, безусловно, отправитесь к лекарю. Что он станет делать?

— Лечить.

— Верно… именно лечить… А не отрывать в отместку второй.

— Что значит «в отместку»?

— А то и значит, что вас не станут карать за то, что вы загнали в палец занозу. Церковь же отчего-то стала забывать своё основное назначение. У неё появились свои «лекари».

— Паладины?

— Они самые. И как вы понимаете, их задачей стало «вырывание здорового пальца».

— Вас послушать, так вы против паладинов?

— Я за более «мягкий» способ влияния на умы людей. Не радикальный… Понимаете?

— Это я понимаю… Но не возьму в толк, к чему эти речи?

— «Жодинцы» в душе остались верны старым верованиям. И те как бы трансформировались… своего рода перетекли в религию Света. Вернее сказать, у них выросли собственные представления.

— Ересь? — попытался уточнить я.

Лучезар нахмурился. Сравнение ему не понравилось.

— Вся эта земля пропитана древними… мудрствованиями… Я приехал сюда врачевать и людей, и их души. Но чтобы это сделать, приходиться внимательным образом изучать…

— Как вы ловко обошлись с терминами. Теперь не удивительно, что мне сообщали, будто вы, священник, сдружились с Велеславом… с друидом… человеком почти что языческих взглядов…

— Не сдружился, — отмахнулся священник. — Мы с ним ведём беседы… иногда спорим…

— Кто побеждает?

— Я остаюсь верным Свету.

— А он? Велеслав?

— Он добрый человек…

Н-да, этот Лучезар очень острожная личность. Лисица…

— Вас смущает знак Сыскного приказа? — открыто спросил я. — Так признаюсь: я не карающий меч. Меня просто интересует истина.

— Зачем она вам?

— Это слишком широкий вопрос… И разве человек не может тянуться к ней, к истине, как скажем, цветок к солнцу? Во всех народах это изначально заложено.

— Гм!..

— Вы думаете, я не искренен?

— Тянутся к истине — это, конечно, хорошо. Но что это даёт? Например вам?

Я вздохнул. Не то направление беседы мы выбрали.

— Покой. Этого достаточно? — сердито спросил я, при этом демонстрируя своим видом, что собираюсь уходить.

— Вы хотите честного разговора? — наклонился вперёд Лучезар. — О чём именно?

— Например, о людях, населяющих сей край.

— Гм! Ну… извольте… Люди здесь такие же, как и везде. Всех терзают одни и те же проблемы. Возьмите Новоград, или Плагат, или забитую деревню на Фороксе… Ингосе…

— И? Продолжайте…

— Народ тяготеет к сильной руке… Сейчас это видно, как никогда. Люди вспоминают былое величие. Вспоминают старых императоров. Большинство полагает, что не случись Катаклизма, то Кания жила бы во стократ лучше, нежели сейчас. Моё мнение таково, что не пройдёт и полувека, как найдётся кто-то, провозглашающий себя новым правителем.

— Императором?

— Пожалуй, сразу нет… Позже, несколько позже — это вполне возможно.

— Вы говорите о Кании? Или всей Лиге?

— Обо всей Лиге, конечно.

— Но это ведь означает власть не только над людьми. Но и над эльфами, гибберлингами…

— Безусловно. Думаете, что это невозможно? — Лучезар скривился. — Гм! Понимаете ли, Бор… э-э-э… Гм! Сейчас идёт некий процесс насаждения в Лиге единообразия. То бишь нивелируется…

— Что?

— Э-э… стирается, так понятней? В общем, стирается разнообразие взглядов и верований… устоев… народов, населяющих аллоды Лиги. Всё пытаются привести к общей массе. Частенько как образчик используют Хадаган.

— Вы говорите какими-то сложными понятиями. Кто пытается? Эльфы? Канийцы? Или, быть может, гибберлинги?

— Зря иронизируете. Если вы хотите услышать конкретные имена, то я не смогу их назвать. Просто не знаю. Но это силы, которые в той или иной мере властвуют во всех народах Лиги. В самом воздухе витает некая идея так званой универсализации…

Я нахмурился. До чего же некоторые любят блистать своими умными словечками! Аж противно.

— Мятежи, вспыхивающие то там, то тут, лишнее тому подтверждение. Тем самым нас хотят всех привести к такой мысли, что виной всему — разногласия. Это они ослабляют Лигу. Хадаган силён, потому что един!

— Ого!

— Да, так нам пытаются разъяснить неудачи в войне с Империей. Слишком много в Лиге земель, которые необходимо держать в узде, в повиновении. А как это сделать? Вот зачем необходима единая дисциплинированная армия Лиги, а не разрозненные отряды канийцев, гибберлингов или эльфов. Вот зачем нужна единая религия — Церковь Света, и нужны её защитники — паладины. Вокруг всего этого кишат подкупы, принуждения… обещания… Что ещё?

— Стойте, стойте! Ну, вы загнули!

— Вы сомневаетесь?

— Ладно… допустим… А что вы скажете про легенду о Белом… Всаднике? Или Витязе?

— О! Самое интересное во всей этой сложной игре, что некто намеренно культивирует эту идею. Будто хочет опробовать её на малой территории.

— Кто же они? — вновь попытался я прояснить ситуацию.

— Всё те же силы, что толкают Лигу к универсализации.

— Церковь? Паладины? Армия — Защитники Лиги? Или сосредоточившийся в Новограде Совет?

— Вы многого хотите узнать от простого священника…

— Простого? Вот уж не подумал бы… в особенности после этого разговора.

Лучезар потупил взор.

— Придёт такое время, что даже за подобные разговоры нас с вами будут ссылать в солевые копи.

— Не придёт.

— Вы наивны. Это удивительно!

— Я вас выслушал, но не согласен. Если канийцы и эльфы как-то может и образуют некое… некое подобие империи… то вот гибберлинги — никогда не поддержат сию идею. Я достаточно много времени провёл с ними и с уверенностью заявляю…

— Не станет Фродди Непоседы — всё может поменяться. Мне как-то сообщали, что даже в стане гибберлингов разногласия.

— Они есть везде. Но вот основная проблема, которая препятствует вашей «универисили…» Тьфу ты!

— Универсализации.

— Вот-вот, ей самой! Основное препятствие — это Церковь Света. Гибберлинги не идут на компромисс в этом вопросе…

— Верно… как и здешние язычники…

— А они тут есть?

— Безусловно. Только стороннему глазу это не видно.

— Может быть тогда… вы хотите сказать… и все эти «нечистоты» появились тут, чтобы препятствовать распространению религии Света?

— «Нечистоты»? Вы о чём?

— О пауках, о проклятых единорогах… о «белых муравьях»… каких-то там ещё тварях в топях и чащах…

— Гм! Возможно… как вариант… Но боюсь, что дело может быть и в том, что людей пытаются привести к иной мысли: без Света — нет спасения.

— Не пойму вас… Вы за церковь, или против?

— А я вам отвечу. Но прежде, ответьте вы: что сейчас правит в мире? В нашем мире — будь то Кания, или Хадаган?

— Интересно, и что же?

— Магия да наука. Они так сдружились меж собой, что разницы не видно… Но разве могут эти две вещи (сие слово Лучезар произнёс с таким отвращением, будто говорил о какой-то мерзости) заполнить пропасть, возникающую в нашем сознании, нашем «я»?

— Какой пропасти?

— Духовной… духовной, господин Бор. И Сарн, Бог Света, и Нихаз, Бог Тьмы, борются за людское сердце. И вот эта борьба является духовным ростом личности. А не какое-то там умение ловко превращать камни в золото.

— Вот тебе раз! Чем вам наука и магия досадили? Зачем же вы тогда изучаете джунские камешки?

— Вы меня не поняли. Я хотел сказать, что однобокость приводит к уродствам. Человек начинает себя чувствовать чуть ли не богом! Эдаким всемогущим существом. Я хочу сказать, что вовсе не против магических практик, алхимии и…

— Некромантии, — добавил я.

— Гм! — Лучезар замер глубоко вздохнул. — Не надо ёрничать. Во всяком деле есть и святое и грешное. Моя задача, как священника — найти Свет, пусть даже и во Тьме.

— Поэтому вы… то есть Церковь, так рьяно призывает громить Хадаган.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, судя по всему, вы ведь полагаете, будто Нихаз стоит за Империей. Это ведь он извратил суть религиозных воззрений, а? Он стал причиной ереси?

— Нельзя так говорить.

— Как?

— Будто Сарн за Канию, а Нихаз — за Хадаган. Это полная чушь!.. Я думал, что вы поняли моё отношение к паладинам. Чему вы так удивились?

Честно говоря, я действительно удивился. И не смог совладать с лицом.

— В общем, — негромко ответил я, — вы вроде бы и священник, и людей зовёте к Свету, но такое ощущение, что и сами заблудились меж понятиями и терминами… Кстати, знал я одного, подобного вам человека… Он сам был из местных… из темноводинских… Тоже рассуждал умно и в чём-то схоже. Про справедливость, про то что люди в душе не могут мириться с неправдой, про терпимость и понимание…

— Да? — приподнял брови Лучезар. — И кто эта личность?

— Он звал себя Голубем. Может, слыхали?

— Гм!.. Понятно…

— Вижу, что вы его знаете.

— В нашей среде его многие знают. Не скажу, что в хорошем ключе.

— А он тут, часом, не появлялся?

— Да уж лет пять, как я его не видел.

Мы помолчали, наверное, с минуту. Каждый обдумал своё, и при этом пытался понять сущность оппонента.

Не скажу, что меж нами с Лучезаром растаял невидимый лёд эдакого недоверия, но, кажется, начало тому было положено.

— Я завтра ухожу с Семёном и Велеславом в Поморье. Не знаю, сколько мы будем отсутствовать…

— У вас там дело? Или так?

— Дело. Конечно, же дело. У меня их пруд пруди…

— Как я понимаю, вы вернётесь?

— Ещё бы. Не все загадки разгаданы, — тут я улыбнулся и подмигнул священнику.

Он же наоборот нахмурился и хмыкнул.

— Думаю, это не последняя наша встреча, — продолжил я. — Мы ещё с вами обсудим и «униви-и-и…» В общем, её самую. Да причастность к сему Белого Витязя.

Лучезар вновь поморщил лоб и угукнул. Потом мы распрощались, и я вышел из церкви вон…

5

Сырая трава прижималась к земле, словно искала у той тепла. Или защиты. Утро было холодным, но безоблачным. Изо рта путников выбивались лёгкие клубы пара.

Среди деревьев носились птицы. Вот застрекотала сорока, вдалеке «заработал» неутомимый дятел, а за поворотом подле глубокой лужи скакал пёстрый удод. Он живо взмахнул крыльями, едва завидел людей.

— Пару дней, — подал голос друид, — и потеплеет.

Медведь, шедший прямо за ним, будто «поддакнул» своему хозяину, издав глухое ворчание.

— Вы так уверенно сказали, — улыбнулся Семён.

Ему всё же этот друид чем-то нравился. Прутик также, правда, заметил, что Бор отчего-то несколько сторонится Велеслава. И причин сего он найти не мог.

Второй день они шли по Поморскому тракту. Друид сообщил, что к обеду они доберутся до развилки.

— Повернём на запад — окажемся к вечеру недалече от Глубокой пристани, — рассказывал Велеслав. — Там, за Малиновкой — уже и Поморье. Но нам надо на юго-восток через Ружскую пущу… за запретные межники…

Друид явно хотел добавить что-то ещё, но осёкся и замолчал.

Если бы сейчас перед глазами у нашей троицы была карта Темноводья, они бы легко смогли увидеть, куда им предстояло придти.

Юго-западная часть аллода представляла собой огромную впадину, даже вернее — своеобразную чашу, которая в далёком прошлом заполнилась водой. Так появилось вытянутое Янтарное море. Его южный край ограничивали Зубчатые скалы, за которыми лежал таинственный Астрал. С запада в море упирался Зуреньский Серп. Вообще, эта часть моря была самой глубокой.

А на востоке море было мелким, его дно — илистым. Это и понятно, поскольку с этой стороны оно формировалось за счёт стоков из вонючего болота — Гнилых Топей, которые в свою очередь образовались растекшейся по местности Речицей. Сразу за лукоморьем были раскиданы сотни мелких-мелких островков, поросших высокой травой. Рыбаки никогда не плавали в этих местах, и вообще не считали эту часть настоящим морем.

Речица, начинавшаяся, как и Малиновка, в северных горах, отделяла с востока Удел Валиров от непроходимых Окаянных Дебрей, и в конце мелела, растекалась, образовывая Гнилые Топи — огромнейшее жуткое болото, в котором обитали весьма странные твари. Если верить эльфам, такие существа некогда обитали в древнем Сарнауте, до Катаклизма. Слободкинцы рассказывали о плотоядных жабах, невероятно больших ядовитых сколопендрах, и ещё стрекозах, размерами с собаку. Командор Никитов упоминал «белых муравьёв», друид Велеслав говорил об злобных грибах и ходячих деревьях. Понятное дело, что никто, будучи в здравом уме, не имел даже мысли, чтобы лазить в тех местах. Отсюда и столько слухов да баек.

Вот так размышляя, Бор продолжал идти дальше. Прутик же приблизился к друиду и стал расспрашивать о местных лесах.

Велеславу вдруг подумалось, что он, не смотря на столь краткое время, уже достаточно изучил Семёна. Добрый, открытый, любознательный парень… явно попавший под влияние столь могучей фигуры, как Бор. Прутик был веточкой, захваченной стремительным потоком мрачного, вернее даже — сумеречного нрава северянина.

Велеслав впервые решился поговорить с пареньком открыто. Дождавшись момента, когда они в некотором роде остались наедине, друид словно невзначай проронил:

— Ты словно восхищаешься им.

— Кем? — Прутик скорчил умное лицо.

— Да Бором, конечно же.

— Восхищаюсь? — удивился парень, начиная прислушиваться к своим чувствам. — Вы ошибаетесь.

— Не думаю, — усмехнулся друид. — Северянин тебя буквально «очаровал»… Я в иносказательном смысле. Он захватил твою душу и ты подчинился этому.

Семён вспыхнул и стал отнекиваться. Он свободомыслящий человек и никто пока не подчинил его. Да, приходиться следовать обстоятельствам. Так же делают все, но…

— Но! — перебил Велеслав. — В тайне… где-то в глубине своей души, ты противишься Бору. Тебе не нравятся его поступки, мысли… Хотя ты и оправдываешь его. Да, оправдываешь. И придёт такой момент, когда ты будешь слепо идти за ним и делать всё, что он тебе скажет.

— Вы… вы… вы… Гм! Я подозревал… я понял, что вы с Бором тайно боретесь друг с другом. У вас обоих какое-то неприятие. Странное неприятие. Вроде и на одной с ним стороне, и делаете одно дело, а… а…

— Я старше тебя. Я опытнее… может, и мудрее. Да, сейчас Бор, как ты сказал, на одной со мной стороне. Но это лишь временное явление. Дороги разойдутся и он непременно воспользуется случаем уйти от меня подальше.

Друид вздохнул и потёр переносицу.

— Мы не нравимся друг другу, — продолжил он, после небольшой паузы. — Согласен, это так. Но приходиться мириться…

— Вот видите! — как-то обрадовано проговорил Прутик. — И вы миритесь с ним, с его мыслями и действиями. Так что тут мы квиты. Я с таким же успехом мог бы сказать, что вы тоже попали под влияние Бора…

— Это разные вещи, — отмахнулся Велеслав. — Жаль, что ты меня не понял. Когда-нибудь Бор встретит самого себя. И вот тогда ты увидишь, кто одержит победу… Это все увидят.

Уже вечером они вновь продолжили утренний разговор.

— Я вас действительно не понимаю, признался Прутик.

— Боги Сарнаута в достижении своих целей не брезгуют ни Светом, ни Тьмой. И никому не спастись…

— Спастись?

Откуда не возьмись, возникла фигура северянина, отходившего по нужде.

— Спастись? — повторил он вопрос. — Вы о чём тут оба говорите?

Внешне казалось, что Бор не понимает сути разговора.

— От чего? Или кого? — продолжил он, присаживаясь на корточки перед разожжённым костром.

— Слова… пустые слова, — чуть улыбнулся Велеслав, незаметно подмигивая Прутику. — Свет… Тьма… добро… зло… справедливость… мы с Семёном об этом…

Бор недоверчиво поглядел на друида, потом на Прутика и полез в свою котомку.

— Нашли время для подобных бесед, — недовольно пробурчал он.

— Да так получилось, — продолжал говорить Велеслав. — Разговоры… вернее — намёки… да-да, намёки на то, что в нашем мире давно уж появилось зло, и никуда от этого…

Бор вздрогнул. Последнее сказанное друидом слово привело его в неясный трепет. И хоть северянин не хотел признаваться даже самому себе, но он ощутил тонкие струйки страха, скользнувшие в душу.

— В мире? — переспросил северянин. — Или в здешних лесах?

— И тут тоже. Думаю, Сарн давно забыл о существовании Темноводья.

— Сарн? — скривился Бор. — Или боги?

— Пхе! По-вашему, и Нихазу тут нечего делать?

— По-моему… боги имеют своих поклонников в обоих лагерях.

Друид нахмурился и пристально уставился на северянина.

— Да уж договаривайте! — несколько нервно проговорил Велеслав.

— Вы тут говорили о справедливости? Мне думается, что это, пожалуй, та незримая… неосязаемая штучка, которую мы выдумали для собственных оправданий. Нет ни Света, ни Тьмы…

— Как это нет?

— А так! Нет и всё…

— Глупости.

— Постойте, — вмешался Прутик. — Бор говорит иносказательно. Я верно понял?

Северянин вдруг улыбнулся и кивнул головой.

— Верно, мой друг. Я думаю, что в Темноводье идёт вовсе не такая игра, какую нам рисуют умные головы.

— Ваши «иносказания» столь сложны, — недовольно пробурчал друид, — что вовсе не понятны.

— Я говорю о третьей силе. Это она показывает нам противостояние Света и Тьмы, Сарна и Нихаза. А меж тем, сама же на этом и выигрывает, поскольку мы не замечаем её присутствия.

— Третья сила? И кто она?

— О, если б я это знал…

Велеслав задумался. А меж тем к разговору вновь подключился Прутик:

— Это же какой силой надо обладать, чтобы бороться на равных с богами!

— Верно. Ты снова прав, Семён.

— Но такую… силу нельзя скрыть! Мы бы всё равно заметили.

— А как видишь — не заметили.

— Почему же?

— Потому что поделили мир на Свет и Тьму. Вот кто стоит за твоими поступками? Сарн? Нихаз?

Прутик пожал плечами.

— Когда как, — подсказал друид. — Люди не святы… могут и грешить…

— На то и опирается третья сторона.

— Ну, допустим — ладно… согласимся с её существованием… И с тем, что мы слепы, и потому не видим… Но боги! Разве они слепы?

— Боги… А в каких богов верят друиды?

— Гм! А если скажу, что в таких же, что и все остальные?

— Все ли?

— На что вы намекаете?

— По-моему, в нашем мире пробудился культ… нового бога…

— Какого? — желваки Велеслава резко «надулись».

Бор молчал. Он задумчиво глядел на своих товарищей.

— Боюсь… что пока и сам не знаю какого, — сухо проговорил он. А потом резко изменил выражение своего лица на более простодушное, и как бы перешёл на иную тему: — Значит, действительно, что таких громадных пауков, которых тут развелось видимо-невидимо, в Уделе Валиров никогда не было?

— Это правда, — ответил спокойным голосом друид. Он пока не мог взять в толк, куда направляет ход беседы Бор.

— Если это правда, то вы, думаю, согласитесь, что на пустом месте ничего не возникает. Тем же паукам необходимо и время… и пища, чтобы достигнуть таких размеров. Верно ли я рассуждаю?

— Верно, — кивнул Велеслав.

Медведь, сидевший позади друида, закрыл глаза и стал подрёмывать.

«Хоть и зверь, а ведёт себя, будто человек», — отметил северянин.

— Места тут тёмные, — говорил друид, — чащи да буреломы… волки когда-никогда бродят…

— Вы хотите сказать, что никто не обращал внимания на пропадавших людей? — спросил Бор.

— Обращал… не обращал… так бывало не раз… и не два… Хотя… хотя ходили неясные слухи.

— А извне мог ли кто-то занести сюда эту… «заразу»?

— Извне? Конечно мог… А мог и сам сотворить.

Что-то в поведении Велеслава поменялось. Причём заметно.

— Есть в этом крае одна личность, — сдержанно рассказывал он. — Его кличут Сполохом. Он тоже друид, как и я…

— И?

— Всё что знаю, так это то, будто Сполох снюхался с Белым Витязем. И теперь вполне возможно он использует нашу древнюю магию вовсе не во благо.

— Друид, значит.

— Да? А ты уж на кого подумал?

Бор нахмурился. Ему совсем не хотелось делиться собственными размышлениями. В памяти раз от раза вставали воспоминая тех событий, что произошли в Сиверии, в Проклятом Храме Мен-Хаттон. И ещё всплывал разговор с Негусом Хатхаром, первосвященником Тэпа… беседы с Голубем… рассказ Рожинова о роли эльфов во всех делишках Сарнаута. И не только их одних.

Как бы северянину не хотелось признаваться, но он никак не мог ухватить за кончик этот клубок мыслей, никак не мог его распутать. Было понятно, что тут есть какая-то взаимосвязь, но уловить её было отчего-то очень трудно.

— Так уж случилось, — заговорил Велеслав, не дождавшись разъяснений от северянина, — что в Темноводье никто не является тем, кем кажется. Никто! Даже тот же Лучезар — местный священник.

— А с ним-то что не так? — с удивлением спросил Прутик.

— Скажу просто: мне как-то говорил один… человек, что в молодые годы наш Лучезар много чем «баловался». Недаром его как-то обвиняли в ереси…

— Что? — подскочил Прутик.

— Тс-с! — друид приложил палец к губам. — Я ничего не говорил.

— Ясное дело! — усмехнулся Бор. — А тот человек, что вам это говорил… его, часом, не Голубем звали?

— Не помню, — отмахнулся друид.

Но сделал он это как-то наиграно.

— Итак, очередной некромант, скрывающийся от правды, — подвёл итог Бор.

— Некромант? Почему вы так говорите? — недоверчиво скривился Прутик.

— Почему, да почему… Потому что встречался с ним и он признался…

Семён даже вскочил от удивления. А друид уже поглядел на северянина совсем другим взглядом.

Зачарованные стрелы в костре трещали так, словно их ломали через колено. Темнота ночи уже поглотила всё вокруг. На какую-то секунду Прутику вообще показалось, будто весь мир пропал. И нет ничего, кроме небольшого пятачка земли, виднеющегося в грохочущем пламени костра.

Где-то далеко ухнула сова. Потом вдруг треснула ветка… Семён поёжился.

— Ночь некромантов, — довольно громко, и притом намеренно громко, сказал Велеслав.

Друид смотрел на Семёна.

— Что это значит? — осторожно спросил парень.

— О! Сегодняшняя ночь весьма знаменательна. Слышал ли ты о Пляске Смерти?

— Нет, — растерянно пробормотал Прутик.

— Сегодня та самая ночь, когда мёртвым позволено вставать из своих могил, — с едкой ухмылкой на устах, говорил Велеслав. Ему доставляло некоторое удовольствие пугать паренька. — Сегодня покойники начинают свой жуткий хоровод. И горе тому человеку, которого восставшие мертвецы втянут в эту пляску.

— Почему?

— Потому что, — подал голос Бор, — он будет плясать до тех пор, пока замертво не упадёт на землю. А следующей весной в эту самую ночь, будучи уже мертвецом, встанет из могилы, чтобы до рассвета… водить хороводы.

Последнюю фразу Бор сказал с какой-то подковыркой. При этом он глядел на друида немигающим «драконьим взглядом».

— Этой легенде много… много лет, — продолжил северянин. — И до сих пор никто никогда своими собственными глазами не видел танцующих мертвецов. Народ Зэм — не в счёт.

— Так, может, их и нет? — осторожно спросил Прутик.

— Ожившие мертвецы — это не сказки, — ответил Бор. — Мы все идём по невидимой тонкой грани. И слева пропасть, и справа пропасть…

— Это вы к чему? — не понял Семён.

— А к тому, что всё в этом мире условно.

— Вот-вот, — согласился друид, неоднозначно глядя на Прутика. — Мы как раз вот перед этим с Семёном-то… к этому выводу и пришли…

— Да? — наигранным тоном спросил Бор, протягивая к пламени свои ладони. — Забавно. Очень забавно… Мне тут, кстати, один совет дали…

— Кто? — сощурился друид.

Семён вдруг почти физически ощутил, как пространство вокруг буквально напряглось. За плечами у Бора опять возникли неясные тени. Медведь негромко рыкнул, уже проснувшись, и стал на четвереньки. Велеслав медленно облизал губы, не сводя взгляда с северянина.

— Скажем так, я это прочитал, — ответил Бор. — Совет прост: «В темные времена следует найти и призвать в помощь того, кто несёт Свет».

— И вы нашли такого? — поинтересовался друид.

— Может, это я сам…

Друид удивлённо закрутил головой.

— Чудесная выходит ночка, — улыбнулся Бор. Он поднял голову к небу и с какой-то подковыркой сказал: — Вместо покойников на свет божий теперь вылазят… пауки да змеи… Кто же в этом виноват, что Удел Валиров поразила «зараза»?

— Проклятье. Всё дело в нём, — уверенно сказал Велеслав.

— Ой ли!

— Да… Пауки в лесах, болотные грибы, гигантские многоножки… Это всё результат навалившегося на замок чудовищного проклятья.

— А вы, Велеслав, не хотите ничего добавь про вашего Сполоха? — быстро спросил Бор.

Прутик сразу заметил, как поменялся в лице друид. Он… испугался. Да, действительно испугался, хотя пытался это всячески скрыть.

— Когда вспомню, — глухим голосом проговорил Велеслав, — обязательно поделюсь.

После этих слов друид тут же отправился спать. Бор подмигнул Прутику и тоже примостился в сторонке.

Утром все молча позавтракали и тронулись в дорогу. И снова Прутик ощутил странное напряжение между Бором и Велеславом. Ощутил на каком-то вполне физическом уровне. Их «фехтование» меж собой начинало раздражать парня.

Шли эти двое на некотором расстоянии друг от друга. Первым двигался друид с медведем, позади плёлся северянин. Семён же терялся, не зная кого держаться.

Вот ударил ветер. Он, подобно невидимому великану, нырявшему в воду, резко раздвинул зелёные ветви, предоставив взору тёмную синь высокого купола неба. А потом тот стремительно «поплыл» среди тугих крон. Зашумела листва, затрещали сучья…

Быть буре. Как пить дать, — Прутик огляделся по сторонам и догнал друида.

Ему вдруг захотелось продолжить вчерашний разговор про некромантов.

— А вы на них знаетесь? — спрашивал Прутик.

— Не очень… в общих чертах, так сказать.

Речь Велеслава была чистой, что выдавало в нём человека образованного. Семён сразу это подметил.

— И всё же? — настаивал паренёк.

— Тут уж лучше пообщаться с тем же Лучезаром, — отвечал друид, кидая косой взгляд на идущего позади Бора.

Северянин, казалось, был углублён в свои мысли и не слушал разговор своих товарищей.

— То что известно мне, — продолжал Велеслав, — некроманты умеют манипулировать энергией других существ.

— Манипулировать? — переспросил паренёк. Не смотря на уже сложившееся о друиде мнение, Прутик не ожидал услышать подобных слов от того.

— Да, — кивнул головой Велеслав, начиная «уходить» в рассуждения. — В среде эльфов некромантия считается уделом не всех, а лишь… избранных… Слышал ли ты о Красоте? В том понимании, которое придают ему именно эльфы?

— Конечно, — Прутик сделал умное лицо, подспудно вспоминая всё, что действительно слышал про этот постулат.

— Существует несколько направлений понятия о Красоте… Это чтобы ты понял…

— Да, я знаю, — закивал головой Семён.

— Одно из направлений — Красота Смерти. Семья ди Дазирэ… большинство её членов… приняли этот постулат, и теперь практикуют магию смерти. Причём, как я понял, они даже продвинулись гораздо глубже, нежели Дом ди Дусеров. Хотя… хотя не мне о том судить…

— А в чём вообще сила некромантии?

— В чём её сила? — переспросил друид, снова кидая косой взгляд на Бора, лицо которого по-прежнему носила печать размышлений. — Они могут каким-то образом отбирать и передавать жизненную энергию различным существам.

— Лечить?

— Возможно… Понимаешь, долгое время магия смерти была запрещённым умением. И лучше всех в Сарнауте, пожалуй, им владели, да и сейчас владеют, люди племени Зэм. Для них она стала своего рода наукой, смыслом существования. Ведь согласись, сотни лет поиска бессмертия не прошли просто так… не могли пройти… Ладно, когда вернёшься в Старую слободку, сходи к Лучезару и поговори с ним более предметней. Что я знаю? Да, в общем-то, ничего…

— А, правда, что у некромантов тоже есть помощники? Как у вас, у друидов? — Семён кивнул на медведя.

— Да, в некотором роде… Только это нежить, контролируемая своим хозяином.

Прутик обернулся и вдруг понял, что не заметил, когда от них с Велеславом отстал Бор. Но удивляться он не стал. Северянин не маленький ребёнок.

— А не считаете ли вы, — продолжил разговор Семён, — что «зараза», о которой мы говорили вечером, тоже своего рода некромантия?

— Возможно, — уклонился от прямого ответа Велеслав.

Дорога пошла над обрывом. Если хорошо присмотреться, то шагах в трёхстах книзу можно было увидеть Малиновку. Яркие сполохи водной глади пробивались сквозь хмурые деревья.

Прутик залюбовался открывшимся видом и не заметил, как обо что-то споткнулся. Зарывшись носом в гнилую листву, он сердито выругался, пытаясь встать. Но правая стопа вовсе не хотела слушаться.

— Замри! — раздался резкий окрик Велеслава.

Тут же взревел медведь.

Прутик испуганно поднял голову и почти интуитивно успел оттолкнуть себя руками. В ту же секунду, почти что перед самым носом, промчалась чёрная тень.

Чья-то рука схватила Семёна за шиворот и потянула к себе. Потом послышались непонятные слова, глаза резанула тонкая белая вспышка.

Прутик сел на колени, поглядел на правую стопу, застрявшую в… в серых неясных лохмотьях…. паутины…

— О, Сарн! — парня тут же прошиб пот.

Он поднял голову и увидел справа перед собой напряжённую фигуру друида, сжимавшую в руках посох. Напротив него стоял подняв передние лапы громадный паучище.

Ещё одна вспышка и друид опустил посох.

— Всё! — довольно проговори он.

Черный паук не двигался. Он по-прежнему стоял в атакующей позе.

Прутик тоже позволил себе выдохнуть и чуть расслабиться.

Надо же — быть на грани своей погибели и… и… Нет, это просто везение какое-то! — Семён поглядел на дрожащие пальцы и судорожно сглотнул. — Везение…

Парень огляделся и ему тут же в глаза бросилась фигура Бора. Северянин стоял в сторонке, прислонившись плечом к стволу дерева и внимательно глядел на друида. Глядел так, словно это он послал паука, как своего рода испытание. И теперь оценивал действия «своего ученика»…

Бор явно не торопился. Прутика он словно и не замечал. А Велеслав же копошился у замершего тела паука, и живо распарывал твердоватый панцирь. Бурча какие-то непонятные слова себе под нос, друид вытянул из нутра чудища что-то мерзкое, склизкое и несуразное. Лапы паука вдруг мелко-мелко задрожали.

— Он живой? — испугано спросил Прутик, яростно сдирая с обуви толстую лохматую «верёвку» паутины, протянувшейся попрёк дороги.

Она была умело замаскирована, так что невнимательный путник легко мог перецепиться и свалиться наземь. Вот тут из засады и нападал спрятавшийся паук.

— Подыхает… Я его парализовал, а теперь… Да, не бойся, он уже тебя не тронет.

И только теперь друид заметил фигуру безразлично стоявшего в сторонке Бора. Тот странно усмехнулся и неторопливо подошёл к своим товарищам.

— Неплохо, — кивнул головой северянин. — Вы прямо-таки поднаторели в этом деле. Зачем нужны железы?

— Противоядие, — спокойно отвечал друид.

Бор улыбнулся, но как-то косо, а потом похлопал Прутика по плечу:

— Молодец! И кольчужка не сгодилась, — северянин рассмеялся. — А вот наш с тобой общий товарищ — Первосвет — сейчас бы разблевался…

6

…Избитая фраза, избитая мысль: «Я чувствую, что создан для чего-то большего». Пожалуй, каждое разумное существо — человек, эльф, гибберлинг — полагает, что появился на этот свет не просто так. Не ради забавы богов, а для каких-то великих дел. Но вот подкрадывается конец твоей жизни, и ты с ужасом понимаешь, что, собственно, многое упустил, многое не сделал. А то что сотворил — порой больше ужасает, чем восхищает.

Первосвет поднял голову, сощурился. В набрякшем тучами небе промчались какие-то птицы.

Какие же порой глупости могут лезть в голову, — подумалось ему. — Для чего создан человек? А для чего созданы птицы? Небо? Весь мир, наконец?

Парень вздохнул и бросил очередной камешек на памятную пирамидку — могилку убитых жены и детей Гаврилы Кривича. Если верить его словам, то семья погибла из-за нападения стаи волков, в то самое время, когда он проходил службу где-то… где-то на далёком аллоде… вместе с Окатием Веригиным.

Гаврила сильно беспокоил Первосвета. Хотя, в нём было что-то притягательное, но парень до сих пор не мог понять, что именно.

— Вы жалеете о своих годах? О своих делах? О выборе? — спросил поутру перед отъездом Первосвет. — Жалеете, что поставили военную службу впереди собственной семьи? Думаете ли о том, что произошло бы, если бы вы находились рядом с ними, а не за сто тысяч вёрст отсюда?

Первосвет не стал лукавить и задал вопросы, что говорится, в лоб. Гаврила задумчиво почесал макушку. Его блеклые глаза натянулись влагой, пальцы едва-едва задрожали.

— Я тебе расскажу одну историю… Слышал её от своего дядьки, когда мне было, как тебе.

Гаврила сжал кулаки и спокойным голосом продолжил:

— Один человек поехал в город продавать свой урожай яблок. Но вышло так, что в том году у большинства людей в садах вызрело множество этих плодов. Яблоки не покупали… ни одной штуки не продалось… И тогда человек пошёл в церковь. Он думал, что если помолиться, если купить благовоний и расставить ароматных свечей у ликов Великомучеников, то удача ему улыбнётся. Он так и сделал, однако и на следующий день ничего не продал. В подобных попытках он провёл неделю. Истратил немало средств на мирру, свечи… А потом в сердцах стал ругаться и пинать мешки с яблоками. Он кричал ввысь: «Зачем в этом году приключился такой хороший урожай? Почему яблоки выросли у всех и теперь никто их не покупает? Уж лучше цвет побил бы град!» Мимо проходил старик. Он услышал слова этого человека и дал ему совет — раздать яблоки всем, кого повстречает на своём пути. «Зачем мне это? — рассердился торговец. — Какая от того польза? Какая выгода?» «Выгода? — улыбнулся старик. — А вот и увидишь». Человек так и сделал, как посоветовал ему незнакомец. Раздал свои яблоки и уехал домой.

— И? — наклонился Первосвет.

Он ожидал какого-то экзотического финала.

— На следующий год весь цвет побило градом, — сообщил Кривич. — Был неурожай… мало у кого в садах созрели яблоки.

— А у того человека?

— Тоже…

— И в чём смысл этой истории? А? — парень почесал кончик носа. — Хотите сказать, что те люди, которым он раздал яблоки, вспомнили про него и принесли ему подарки от трудов своих?

— Нет. Никто не пришёл, ничего не принёс, — отвернул взгляд Гаврила. — А вот вспомнить?.. Да, вспоминали того чудака, что раздавал в прошлом году свой урожай за просто так. Вспоминали добрым словом…

— И всё?

— Всё, — развёл руками Гаврила. — Ты думал, что на него польётся золотой дождь? Или неурожай минет его сад?

— Типа того.

— Как видишь — этого не случилось.

— Тогда в чём была выгода? — махнул головой Первосвет. — Тот старик же сказал, что он её должен будет увидеть. И где она? Или, быть может, он спас голодных? Нуждающихся? — радостно сообразил Первосвет.

— Нет. Голодных и нуждающихся среди тех людей не было.

— Ха! Твою мать… В чём секрет? В чём польза того поступка?

— В том, что бы просто раздать своё…

— Извините, но я не понимаю сути этой истории. Она кажется мне несусветной глупостью.

— Тогда не спрашивай о сожалении, — хмыкнул Кривич. — Делай своё дело… какое бы оно ни было. И не оглядывайся назад.

— Н-да! Выходит, что справедливой награды нет ни для кого. Или я продам яблоки, или оставлю их гнить, или раздам — результат один. Так? Или этот человек на самом деле был страшным грешником? — допытывался Первосвет. — Поэтому и его сад постигла злая участь.

Гаврила промолчал. Он вытер старческие глаза и встал с лавки.

— Я прав? — настаивал Первосвет.

— Тот человек хотел знать, как ему поступить. Незнакомец ему подсказал…

— Что подсказал? Раздать яблоки?

— Хотя бы и так. Не надо ждать награды там, где её нет.

— Глупая история. Глупая… не поучительная…

— Вся наша жизнь состоит из таких вот глупых историй. Поступки могут быть сколь угодно нелогичными… бесцельными… Кому-то удаётся, конечно, урвать «награду». Но это случайность.

— Случайность?

Гаврила пошёл во двор, так и не удостоив парня ответом. Первосвет некоторое время сидел в доме, раздумывая над тем, что его так рассердило.

Потом сложил свою котомку и направился к выходу.

В дальнем углу двора виднелся явно старинный, обложенный камнем, колодец, подле которого, скрючившись под тяжестью лет, росла толстая кривая яблоня. Она уже не плодоносила, но хозяин не торопился её спиливать. Возможно из-за того, что дерево давало тень в дни летнего зноя. А, возможно, не спиливал просто так, без какой-либо цели…

«Ведь вся наша жизнь — нелогична и бесцельна!» — усмехнулся Первосвет, запрягающий своего коня.

Гаврила неторопливо прибирался по хозяйству. Он, казалось, даже не обращал внимания на своего гостя, углубившись в собственные проблемы.

— Будь здоров, отец! — бросил на прощание Первосвет, подъезжая к Кривичу. — Авось когда-нибудь свидимся… Спасибо тебе за хлеб-соль.

— И ты езжай, добрый молодец. Вспоминай иногда старика-отшельника.

На том и разошлись…

От каменной пирамидки Первосвет повернул на юго-запад. Путь пролегал сквозь тёмный вязовый лес, где-нигде разбавленный осиновыми рощицами. Частенько попадались тихие неглубокие ручейки, берега которых в одних местах густо поросли высоченной крапивой, в других были покрыты зарослями крушины, или лабазника.

После обеда пошёл дождь. Стало ясно — он будет затяжным. Где-то далеко-далеко раздались раскаты грома. Первосвет накинул на плечи плащ, на голову капор и продолжил свой путь.

Он очень хотел к вечеру добраться до заброшенных поселений. Ночевать в лесу не хотелось. Во-первых, тут было сыро. А во-вторых… просто не хотелось…

Но вот уже начинало смеркаться, а на пути Первосвета по-прежнему вставали лишь лесные заросли. Дождь хоть и затих, но изморось продолжала опускаться на траву и кроны деревьев.

Первосвет озяб. Ладони замёрзли, пальцы задубели и не слушались.

Наконец, чаща стала редеть. Конь уже не так часто спотыкался, и минут через десять Первосвет выехал на длинную поляну.

Который день путешествия привёл к тому, что лес начинал давить на голову. В прямом смысле… Такие вот поляны вообще были редкостью. Но именно сейчас Первосвет как никогда ощутил некоторое облегчение. Теперь было можно отдохнуть и глазу, и мозгу, и вообще… На душе сразу же стало теплее.

Первосвет долго осматривался и, наконец, выбрал места для бивака. Мир вокруг, конечно же, пропитался сыростью, поэтому надеяться на то, что хоть где-то можно найти сухой клочок земли — было наивно. Парень развёл костёр, раскинул на ветках плащ, который тут же запарил, и потом стал распрягать лошадь. Та довольно всхрапнула, мотнула головой и принялась лениво пожёвывать траву.

Усталость брала своё. Первосвет раззевался, но взял себя в руки и смастерил небольшой навес. Потом полез в котомку, достал уже опротивевшее вяленое мясо (особенно сильно это ощущалось после вчерашнего ужина в доме старика Кривича) и неторопливо принялся его жевать.

Мысли в голове еле-еле шевелились, так что Первосвет даже не заметил, как начал проваливаться в дремоту. Несколько раз он пытался её побороть, но лишь всё глубже увязал в трясине сна.

Пробудился Первосвет от того, что ему вдруг показалось, будто рядом кто-то есть. Он никак не мог вспомнить, когда лёг, когда укрылся. Тело затекло, а в голове всё ещё стоял туман.

Костёр давно погас. В темноте южной ночи хорошо виднелись едва-едва алеющие угольки. В вышине, среди сероватых лохмотьев рваных облаков виднелась тусклая луна, похожая на матовое пятно.

Первосвет встал и потянулся до хруста костей. Слышно было, как рядом громко храпнул пасущийся конь.

Поёжившись из-за ночной прохлады, Первосвет попытался вновь развести костёр, и когда это ему удалось, он вновь прилёг на старое место и укрылся. До утра было ещё далеко, но сон прошёл сам собой. Откуда-то повылезали разнообразные мыслишки. Они, словно старички на завалинке, перешёптывались друг с другом, переговаривались.

— Не спишь? — чей-то тихий голос всполошил расслабившегося Первосвета.

Он резко поднялся на локте. И тут же из-за блёклого дыма показалась тёмная человеческая фигура.

— И мне не спится, — проговорила она.

Голос был знаком. Но Первосвет с трудом это понял, а ещё с большим трудом сообразил, что тот принадлежал Бору.

И как только это стало ясно, фигура северянина стала чётче. Дым развеялся, и в сполохах костра вырисовалось лицо Бора, в особенности его блестящие глаза.

Он присел, поправил палкой горящие ветки и сделал такой жест, мол, лежи, Первосвет, не вставай.

Северянин поглядел в очистившееся небо, где одиноко светила луна, поблескивали звёзды, и негромко процитировал строку из святых писаний: «…взираю я на небеса, и на луну и звёзды, и сердце моё поёт хвалу Сарну». Первосвет тут же рефлекторно поднял взгляд ввысь.

— Не нашёл единорогов? — тихо спросил Бор.

— Нет, — замотал головой паренёк. — Ни одного… Даже толком следов не видел. Если, конечно, не считать того диаманта.

— Прямо-таки прячутся от тебя, — послышался тихий смешок. Такой тихий, что больше походил на треск горящей веточки.

— Хотел спросить, а почему тебя так волнуют единороги? — Первосвет вновь прилёг, опираясь отяжелевшей головой о свою руку. — Что в них такого особенного?

Бор молчал. Он напряжённо вглядывался в тонкие язычки костра, словно хотел в них что-то найти. Белёсые клубы дыма чуть загустели и осторожно потянулись к ночному небу.

— Обычно полагают, — негромко сказал северянин, — что единороги служат Сарну.

— Ну так это… э-э… Разве не так?

Бор поправил ветки, пламя чуть усилилось, и его свет выхватил из темноты ночи всю фигуру северянина. Он поднял глаза и проговорил:

— А вот драконы — слуги Нихаза.

— Зачем ты мне это всё рассказываешь?

— Может, хочу посоветоваться… Я, видишь ли, на Новой Земле помог слуге Бога Тьмы.

— Кому? — не понял Первосвет.

— Дракону… А теперь вот, думаю, пришёл черёд помочь слугам Света.

Бор тихо-тихо рассмеялся.

— У меня, друг мой, есть одна тайна, которую мало кто знает. Это тайна моего происхождения…

Первосвет напрягся. Бор, судя по всему, вовсе не шутил.

— Моя кровь — это кровь единорогов. Моё сердце — сердце дракона. А тело принадлежит Сверру.

— А… разве такое возможно?

— Но я же существую, значит — возможно.

Первосвет даже не знал, как отреагировать. Не то, чтобы он не поверил своему товарищу, его больше испугал тот факт, что признание сделано глубокой ночью. И мало того — сам-то реальный Бор находился отсюда за сто вёрст!

Кто вот сейчас сидит у костра? Призрак? — Первосвет почувствовал, как по спине пробежал холодок. — О, Сарн, спаси и сохрани!

— Кому я служу? — продолжал говорить Бор. Его глаза сверлили темноту ночи. В них сверкнул странный блеск, который Первосвет сравнил с безумством. — Нихазу? Сарну? Или им обоим?

Бор обратил свой взор на стушевавшегося товарища.

— Вот ты спросил, мол, зачем мне единороги? Проклятые единороги?

— Да-а, — пролепетал пересохшими губами Первосвет.

— А затем, что это неправильно.

— Что неправильно?

— Единороги не должны служить Тьме. Как и драконы — Свету.

— Но… а… э-э…

Первосвет растерянно приподнялся.

«Кто из нас бредит? — подумалось ему. — Что вообще происходит? Может, я сошёл с ума?»

— А зачем Нихазу единороги? — осторожно спросил непонимающий происходящего Первосвет.

— Нихазу? Возможно, они ему и не нужны. А вот третьей стороне… — загадочно отвечал Бор.

— Что?

— Мне кажется, что кто-то намеренно делает так, чтобы мы верили в совсем иные вещи, чем те, которые тут на самом деле происходят. Всё из-за этого Проклятия…

— Ты о Валирском замке?

— Да, о тех событиях, что там произошли много-много лет назад.

— Но разве тут не вина Дома ди Дусер?

— Возможно… Но вот зачем им это — мне не ясно.

— Простая зависть. Ди Дусеры потеряли влияние, проиграли на Великом Балу…

— А мне думается, — перебил Бор, — что ди Дусеры сами стали заложниками чьей-то игры. Что если есть некто, кто направил их силу в своё благо?

— Как это?

— Очень просто… Некоторые представители этой семьи связались с культистами Тэпа. Помнишь Сиверию? Мен-Хаттон?

— Помню… конечно, помню.

— Мне выпало схватиться с Негусом Хатхаром. До сих пор вспоминаю ту его странную фразу: «Ди Дусеры молодцы, свои роли хорошо сыграли». Со временем всё подзабывается. Но сейчас… сейчас вдруг ни с того, ни с сего моя память возвращает разум к тем событиям в Проклятом Храме.

— Я ведь тогда упал без сознания… когда ты дрался с тем Восставшим.

— Да-да, он вас… усыпил… кажется… Знаешь, что он ещё сказал? Что я ничегошеньки не понимаю! Что я, как тот голем, которого создали для служения своему хозяину.

— Какому хозяину? Сарну, что ли? Нихазу?

— Тэпу! Великому и могучему богу… Ха! Так тогда его назвал Негус Хатхар.

— А-а…

— А я ему ответил, что моё имя — Бёрр, что значит «рожденный», — северянин говорил без иронии, вполне серьёзно. — Что я видел, кто обустраивал наше небо, обустраивал нашу землю. Что я видел самих Великих Драконов, видел рассвет и падение джунов… Ха! Вот так-то!

Первосвет сел и потуплено уставился в огонь. Его трусило. Страх прокрался в самое нутро.

«О, Сарн! Спаси… спаси… Я схожу с ума! Кругом какие-то видения!» — Первосвет зажмурился и тихо-тихо зашептал слова молитвы.

Когда он вновь открыл глаза, то Бора не было. Зато в ночном небе промелькнула темная-темная тень. Показалось, будто она раскрыла громадные крылья и, сделав вираж, скрылась за кронами деревьев.

— Показалось. Точно показалось, — убеждал парень сам себя, потирая слезившиеся глаза. — Это ночная птица… или облако…

Из-за нервного перенапряжения навалилась такая сонливость, что не было сил бороться. Первосвет несколько раз зевнул и свалился навзничь.

Проснулся он от громкого ржания.

Солнце давным-давно встало. В небе не было ни одной тучки, ни одного облачка. Радостно пели птицы, жужжали насекомые. Стреноженная лошадь недовольно отмахивалась хвостом от слепней.

Голова была тяжёлой, словно после перепоя. В памяти пытались пробудиться смутные события ночи.

— Приснится же ерунда такая! — буркнул Первосвет, поднимаясь на ноги.

Быстрый завтрак, быстрые сборы и через полчаса гигант продолжил свою поездку к заброшенным слободкам.

День обещал быть пригожим. Хотя высоко в кронах деревьев гулял ветер. К обеду лес загустел, потемнел. Стали частенько попадаться гнездовья ворон.

На одной из полян Первосвет вдруг заметил дохлую сову. Приблизившись к ней, он увидел прикреплённое к лапе послание. Тело птицы было сильно изуродовано, скорее всего, постарались или местные вороны, или мелкие зверьки.

Быстро спешившись, Первосвет снял с совиной лапы письмо.

— Ничего себе! — присвистнул он, обращая внимание на печать. — Знак самого Айденуса!

Тут резко дёрнулась лошадь.

— Стой, дура! — схватил за поводья Первосвет. Он попытался залезть в седло, что удалось не сразу. — Да стой, тебе сказал! Какого хрена ты…

Договорить он не успел. Слева послышался глухой рык.

Первосвет повернулся и обомлел: в десятке шагов у кривого вяза стояла громадная фигура чёрного волка.

— Нихазова тварь! — прошептал встревоженный гигант.

Ему в Жодино рассказывали, что в последнее время в лесах, в особенности тех, что ближе к Калиновому мосту, появились стаи чёрных волков. Но то ведь севернее, а не тут, недалеко от Ружской пущи.

Внешне Первосвет пытался не показывать испуга. Конечно, вид чёрного волка, громадины размером с доброго бычка, приводил в трепет, но парень пытался осадить свою трусливую половинку.

Да, отчаянные бесшабашные смельчаки, конечно, бывают только в былинах да сказках. В реальности даже самый храбрый и отчаянный охотник может бояться. Да и ничего в том предосудительного нет. Страх помогает чётко мыслить, верно действовать.

Лошадь медленно пятилась назад. Первосвет натянул поводья, а второй рукой полез за мечом.

— Тпру! — приказным тоном проговорил парень.

Волк пригнул голову и сделал несколько осторожных шажков. Глаза Первосвета приковались к огромным звериным клыкам.

«Что делать? Что делать-то? Ехать мимо? — Первосвет прикидывал варианты. — Твою мать! Вот не свезло!»

— Чего зыришь? — Первосвет попытался сохранить силу своего голоса.

И ему это удалось. Парень в душе обрадовался.

В конце концов, не факт, что волк набросится. Пусть он и матёрый, гад, но не всякий хищник затевает драку. У волков тоже мозги есть. Первосвет для него опасный противник. Не имея козырей, лучше с человеком не тягаться. Это тебе не заблудший ягнёнок…

Так рассуждая, Первосвет слегка пришпорил коня, и направил его вправо, решаясь избежать схватки. Сам же продолжал говорить хоть что-нибудь, главное спокойным уверенным тоном, и не спускать при этом глаз с хищника.

Тот снова оскалился, словно подначивая: «Обоссался? Куда ж ты, храбрец-удалец?»

— Пошёл ты, сучара! — отвечал парень, крепче сжимая меч. — Шагай себе… не то пеняй на себя.

В ответ — грозный рык. Волк не боялся. Он, как опытный боец — показывал свою силу. Показывал, что может дать сдачи.

«А я, дурак, ещё и броню не надел… Жарко видите ли!» — парень готов был надавать себе тумаков, за подобную беспечность.

— Какого хрена? — сердито бросил Первосвет, не рискуя переходить на крик. В таком случае, волк мог принять это как сигнал к бою, как вызов. Тут же перед глазами встал образ Бора. Как бы он поступил? — Я… я… я тебя не боюсь! Слышишь? Вертел таких как ты…

Договорить парень не успел. Лошадь резко заржала — испугалась, не выдержала. И тут же мигом рванула с места. Первосвет кубарем полетел в траву, кляня себя за то, что не смог усидеть.

Дальше, как в тумане. В голове крутилась только одна мысль: только бы ничего себе не сломать.

Его тело громко шлёпнулось наземь. Но он тут же подскочил. А вот о меч выронил. Тот улетел куда-то в траву.

— Твою мать! Безрукий собачий хрен! — клял себя Первосвет.

Волк был доволен. В его поведении проявилась смелость и желание атаковать. Причём немедленно. Побег лошади, падение человека — всё это ему казалось знаками удачи.

Всё! Конец! — Первосвет почувствовал, как его кинуло в жар. Как руки и ноги стали чужими, непослушными.

Волк резко замолк, но всё ещё скалился. Сейчас он броситься. Вопьётся прямо в горло.

— Возьми себя в руки! Ты ж мужик! Каниец! — Первосвет встряхнулся и выставил левую руку вперёд. Правой же приготовился прикрывать шею. Волк ведь если что, будет метить именно сюда.

Прыжок, произошёл почти мгновенно. Укус здоровенных челюстей не достиг шеи. Зубы лишь оцарапали левую руку. Мало того, пальцы Первосвета ухватили волка за грудки. Потом потянулись к звериному горлу. Вторая рука цапнула за холку.

Казалось, это было удачей для Первосвета. Благодаря своей массе, парень устоял на ногах, не свалился на землю, да ещё сделал свой захват…

Но волк выскользнул и тут же пошёл на второй прыжок. Первосвет даже не понял, что сам стал делать. Он инстинктивно выставил руки вперёд, пытаясь вновь схватить волка за его горло. Получилось хоть и плохо, но более удачно. И это очень удивило нападавшую сторону. И ещё удивило следующее: когда вдруг на зверя сверху навалилась здоровенная человеческая туша, жёстко давящая книзу. Возможность вырваться таяла на глазах.

Первосвет давил изо всех сил. Кажется, даже ругался, кричал. Он боялся ослабить хватку. Боялся, что мощные лапы могут случаем нанести опасный удар в живот, или грудь. И тогда на землю вывалятся кишки и прочие внутренности и… и… и настанет конец…

Нет, этого нельзя было не допустить. Никаким образом!

Волк злобно рычал, клацал челюстями. Ему не хватало сил, чтобы вырваться из медвежьих объятий. Одна рука противника сжимала железными пальцами горло, другая давила вверх под челюсть, не давая той сделать удачный укус. Тело и лапы прижали, нет возможности вывернуться.

Волк чувствовал в своей пасти человеческую кровь… солоноватую… с металлическим привкусом… Но это было не то. Ведь его клыки не впились в шею жертвы, не разорвали артерию… Да и можно ли считать Первосвета жертвой? Вот, пожалуй, непоправимая ошибка. И если не вырваться — то… то… то жертвой окажется сам зверь…

Свет в глазах стремительно меркнул. Счёт шел на секунды… Силы иссякали. А гигант не ослаблял своих пальцев. Он навалился всем телом. Тяжёлым грузным телом… Дышал в ухо, натужно сопел… что-то кричал… да, кричал…

— Сдохни же, сволочь! — проорал Первосвет. Его глаза вытаращились в безумном желании убить врага.

И тот вдруг замер.

«Не может быть! — парень испугано глядел в потускневшие глаза волка. — Притворяется?»

Но зверь не шевелился. Не дышал.

С минуту Первосвет всё ещё оставался в таком положении, а потом позволил разжаться окровавленным пальцам.

Тело трусило мелкой дрожью. Зубы же отклацывали барабанную дробь. Первосвет попытался встать, но сил уже не было.

— Мать его так! — хрипел он, отползая в сторону, и продолжая обращаться к мертвому волку. — Я же тебя предупреждал! Говорил, чтобы ты уходил… Получил? А? Тварь нихазова! Сдох? Ты сдох?

Зверь не шевелился. Первосвет с трудом сел на колени. Перед его глазами всё закружилось, заскакало.

Последнее, что запомнилось, так это стремительно наступающая тьма… липкая неприятная тьма. И Первосвет, как он не старался, мгновенно провалился в глубокий колодец беспамятства.

7

Кто-то похрапывал на ухо и трепал за щёку. Первосвет открыл глаза и тут же зажмурился. Свет казался сильно ярким, хотя небо затянуло «выпачканными» облаками.

Вечерело. Громко стрекотали цикады. Доносился характерный стук неутомимого дятла, ищущего жуков-короедов.

Над лицом склонился конь, который несколько раз лизнул своего хозяина в щёку.

— И я рад тебя видеть, — прохрипел Первосвет. — Удрал? Бросил? Совести у тебя нет…

Животное тряхнула головой, уздечка тут же загремела металлическим перезвоном.

Первосвет откашлялся и попытался сесть. Это было трудно. Болело всё: руки, ноги, спина. Гигант осмотрелся, пытаясь понять степень своих ран.

Вроде выглядело не так уж плохо. На ладонях множество порезов, царапин, запёкшаяся кровь. Кожа чуток распухла. Пальцы на месте, ни одного не откусили… Порвана куртка, особенно рукава…

«Живой, и слава Сарну!» — Первосвет схватился за уздечку, и, громко кряхтя, попытался встать.

Это удалось сделать аж с третьей попытки. В голове всё ещё шумело. На негнущихся ногах Первосвет доковылял до тела волка, над которым уже кружились несколько мух.

— Получил своё! — злорадно прошипел парень.

Он чуть отдышался и затем принялся промывать порезы водой из фляги, памятуя, что звериная слюна может оказаться заразной.

Лошадь всё ещё сторонилась и нервно поглядывала на издохшего хищника.

— Рассказать кому — так не поверят, — хмыкнул Первосвет.

Он встряхнулся и принялся искать меч, улетевший куда-то в траву. Тут же подспудно вспомнилось про найденное письмо с печатью Айденуса. Оно валялось в нескольких шагах от места схватки.

— И куда эта сова летела? — бубнил под нос Первосвет.

Он несколько неуверенно попытался разломать печать, подумывая о том, что в данном случае поступает некрасиво. Письмо ведь адресовалось не ему, так что он вроде как не имел морального права его читать. Но с другой стороны, как узнать к кому летела сова.

Ровные строчки, вычурные буковки… Айденус обращался к командору Никитову. Послание было кратким. В нём говорилось о том, что на северо-западе Темноводья, за Малиновкой, в лесу Тысячи Крыльев, всполошились авиаки.

«К сожалению, — читал Первосвет, — этот крылатый народец занял сторону пресловутого Белого Витязя. Это странно, ибо с давних времён авиаки славились своей мудростью. Они чтили силу и доблесть. Я полагаю, что их живой ум затуманен…»

— Гм! — недовольно хмыкнул Первосвет.

В его крае авиаков не очень жаловали, особенно с тех пор, как те грубо обвинили жителей Кании в жадности и глупости. В их земли не лазили, в дела не вмешивались. Все знали, что может ожидать случайного путника…

«Слишком много мы им воли дали! — вспоминались слова, когда-то слышанные Первосветом на сходках. — Дальше Лешни и сунутся страшно. Ну, забрёл охотник. Или грибник. Так это ж понять можно! Люди-то понимают! А эти, прости Сарн, гадёныши — кидаются в драку. Убить готовы!.. Нет! Мы им точно много воли дали! Прижать им хвосты, вот что надо!»

Да, Айденус слишком мягок в словах к этим тварям, — подумал Первосвет. Сам он никогда не видел живого авиака. Только на лубочных картинках, показываемых детям да праздным перехожим на торговищах. Там были изображены уродцы с жуткими мордами, увенчанные длинными хищными загнутыми книзу клювами. А ещё с огромными птичьими крыльями за спиной. В когтистых пальцах рук эти твари сжимали кривые мечи. Вместо ног у авиаков были нарисованы орлиные лапы.

Там же на торговищах сказывали, будто эти странные твари в большом числе проживают на каком-то далёком аллоде… Как же он назывался? А-а-а… А-а-а… Абе-…

Первосвет нахмурился. Отчего-то очень хотелось вспомнить название, будто это могло чем-то помочь.

И уже когда парень хотел плюнуть, само собой всплыло: «Авилон — пристанище авиаков, или «носимых ветром». Такая подпись была под одной из тех картинок.

Первосвет ещё раз пробежался по строчкам и аккуратно убрал послание в свою котомку.

«Надо будет, — подумалось ему, когда он пытался заскочить на коня, — отдать его Никитову. Пусть думает, что делать».

Сам же Первосвет вдруг прикинул, когда же попадёт в Старую слободку. Уже седьмица, как он шатается по лесам в поисках единорогов, которых, может быть, тут и нету.

Вот куда сейчас ехать? — Первосвет слегка пришпорил лошадь и та неторопливо поплелась в чащу. — Что если мне придётся месяц шататься от Речицы до Малиновки? От Ружской пущи до Калинова моста?

Вспомнилась вчерашняя ночь и привидевшийся Бор. И ещё та странная тень в небе, умчавшаяся на юго-запад.

«С ума схожу… Уж лучше в Сиверию вернуться. Ей-ей! — Первосвет злобно плюнул наземь. — Ладно… ещё три дня — и точка! Возвращаюсь в Старую слободку, ждать Бора. Обрыдло это… это…»

Он не нашёл сравнения и снова сплюнул.

На ночлег он стал у какого-то очередного «усика» Речицы. Разжёг сильный костёр, плотно поел, тут же жалея, что не прихватил из дома вина. Батя предлагал, но Первосвет тогда скорчил мину, мол, да ты что! Я ж воин. Ратник. Надо же держать себя в руках.

— Да это ж домашнее… нашенское, — улыбался Окатий.

— Спасибо, батя. Но… ты ж сам понимаешь… В лесу с этим баловать не стоит.

— Так ты не в лесу. С товарищами своими.

— Когда я их увижу, — улыбнулся Первосвет. — Бывайте!

Он крепко обнял всех своих близких и ловко вскочил на коня. Мать, как полагается, всплакнула и осенила сына святым знамением.

— Храни тебя Сарн! — прошептала она, утирая слезы…

Первосвет, вспоминая эту сцену, вдруг и сам прослезился. Наверное (мелькнуло в его голове) это от того, что я сегодня чуть не погиб. Вот бы мать расстроилась… и батя… и вообще…

С этой мыслью Первосвет вдруг замер и впал в ступор. Ему стало страшно… Но не от того, что он испугался схватки с волком, а из-за жалости к близким. Второй раз они бы просто не пережили известия о гибели сына… единственного сына…

Фух, ты! — тряхнул отяжелевшей головой Первосвет.

Он сжал кулаки, да так, что аж костяшки побелели.

Ясно, что боги давали ему шанс. Но долго ли такое будет длиться? Может до тех пор, пока он не женится, и пока не родится у него сын… наследник рода? Вот тогда и зась! Тогда и конец… Тогда ни одного шанса…

Фух, ты! Ну, и глупости лезут в башку! — Первосвет сердито пнул корягу.

Потемнело быстро. На ночь поднялся прохладный ветерок. Небо, едва видимое сквозь густые кроны деревьев, затянуло тучами.

На всякий случай Первосвет соорудил навес над головой и стал моститься спать. Но сон, как назло, не шёл. Перед внутренним взором проносились картины схватки с волком. Снова нос ощутил зловонное дыхание хищника… снова заныли мышцы, кости… саднили исцарапанные пальцы…

«Надо огня побольше, — решил Первосвет. — Это отпугнёт диких зверей…»

И едва он подбросил веток, едва пламя разгорелось, как послышался громкий хруст веток.

Первосвет схватился за свой скеггокс, надеясь, что вид этого оружия отпугнёт недоброго человека (ведь зверь навряд ли рискнёт подходить к огню) и вскочил на ноги.

— Эй! Кто там? Покажись! — недовольно бросил Первосвет в темноту.

Тишина… лишь потрескивает костёр… шумит в листве ветерок… Показалось. Да и мало ли чего в лесу ночью может происходить. Может, это старое дерево стонет. А, может, енот пробежал, случайно на сухую ветку стал.

Так я собственной тени скоро стану пугаться, — рассержено забормотал Первосвет. Он сел на место и вновь подбросил в костер веток. — Повезло… мне сегодня крупно повезло… Ненавижу, когда так получается. Злость берёт. Такая злость… с ума спятишь…

Со стороны, быть может, видится что-то иное. Будто всё под контролем. Даже вижу, как кто-нибудь бы сказал: «Какой смелый и отчаянный парень! Боец!» Но когда находишься, что говорится, внутри кувшина, то ясно понимаешь, в каком дурацком положении очутился. Выхода нет. Кругом гладкие стенки и ты барахтаешься… барахтаешься… как та лягушка из сказки.

Неприятно… Конечно, неприятно. Я бы даже сказал — ужасно неприятно… Ведь у того волка были реальные шансы меня загрызть. И в какой-то момент мне казалось, что так и произойдёт…

А почему же у него не вышло? Чудо? Случайность?

Вот самые мучимые для меня вопросы! И они звучат, словно насмешка.

Потом, когда я расскажу своим знакомым… и родным… в общем, всем… когда я им расскажу эту историю, они сочтут меня храбрецом. Незаслуженно сочтут!

Да, я силён. Да, бываю ловок. Не раз вступал в схватки… и… всегда боялся… Правда, в собственных глазах я оправдывал себя тем, что все боятся. Ну, ведь все же боятся! Даже Защитники Лиги! Даже охотники на демонов! И пираты порою трусят… и бандиты… и маги… и… и… Бор тоже боится! Должен бояться…

А если нет? Если он не такой трус?

А почему собственно ты полагаешь себя трусом? Честное слово, ответь! Ты разве убежал? — Нет. — А, может, сдался? — Нет. Боролся же… — Тогда вот что, приятель! Успокойся, уйми дрожь в коленках. Возьми себя в руки. А это паршивое настроение засунь куда подальше. Понял?

И вот так спрашиваю, а сам понимаю, что не то я выбрал в этой жизни. Не ту стезю… Конечно, покой и уверенность мне придают совсем иные дела. Согласись, что ты тайно мечтаешь о другом! Видишь возле себя красавицу жену, детишек… уютный дом… рядом благоухающий садик…

Картинка перед глазами мигом разрушилась. Вновь послышался громкий хруст ломающихся веточек. К биваку кто-то приближался.

Первосвет напрягся. Его глаза распахнулись, внимательно вглядываясь в темноту ночи.

Да, сюда, к огню, действительно кто-то шёл. Чёрное-пречёрное пятно качалось из стороны в сторону. Оно неуклонно приближалось.

Первосвет напрягся. Прикидывая свои дальнейшие действия.

«Надо будет заорать! — решил парень. — Крик пугает… Едва эта тварь… или кто он там ещё… приблизиться, я заору! Громко заору!»

Конь тоже вёл себя весьма встревожено.

— Только бы не стая чёрных волков! — пробормотал под нос Первосвет.

Он был уверен, что это будут именно они. Ведь чего больше всего опасаешься, то обычно и происходит.

«Костёр должен их отпугнуть! — успокаивал себя Первосвет. — Огонь вообще пугает животных… они не рискнут приблизиться…»

Но пятно приближалось. И становилось всё больше и больше… Мало того, на фоне темноты появилось слабоватое свечение. Знакомое свечение… Первосвет напрягал зрение, пытаясь понять, пытаясь определить характер надвигающейся угрозы. Ноги ощутили лёгкое и мерное подрагивание земли…

Это были шаги.

— Нихаз меня раздери! — испугано пролепетал парень.

В круг света вошёл огромный-преогромный… чёрный единорог… Его налитые кровью глазища уставились на человека. Да ещё этот светящийся рог… таким пронзить — плёвое дело…

Гневливец… или Гнедаш… в народе немало прозваний у этой твари… По-любому, это был именно он.

Размер единорога впечатлял. Это животное было раза в два… а то и в три больше самой крупной лошади. Первосвет, будучи и сам немаленького роста, едва-едва достигал макушкой до морды этого зверя.

Гневливец громко выдохнул. Его ноздри, в которые мог поместиться кулак, напряглись. Глаза выпучились.

— Тихо… тихо… спокойно…

Первосвет старался, чтобы тон его голоса звучал уверенно. Сам он нервно сжимал древко скеггокса и прикидывал, что делать, если вдруг единорог кинется на него.

Но Гневливец не двигался. Он упорно глядел на человека, иногда похрапывая и раздувая ноздри. И лишь спустя минуту, он двинулся вперёд, но не на Первосвета, а в сторонку. Сделал пяток шагов и остановился, снова поглядел на парня.

Тот встревожено глядел на пульсирующий тонким светом рог. Гневливец слегка тряхнул головой и его густая длинная грива разлетелась в стороны.

— Чего тебе? — пересохшим ртом пробормотал Первосвет.

Единорог сделал ещё пару шагов и стал боком к человеку.

— Ты меня… зовёшь… что ли? — вроде как сообразил парень. — За собой?

Гневливец негромко заржал и повернулся задом. Выглядело это так, словно зверь хотел сказать: «Идём».

И Первосвет сделал осторожный шаг. Единорог тут же поплёлся в темноту ночи. Неспешно, и при этом постоянно оглядываясь, двигается ли следом человек.

Первосвет взял из костра ветку и пошёл на некотором расстоянии от Гневливца. В голове парня крутились всякие глупые мысли. Рисовались ужасные картины. Но он продолжал следовать за единорогом.

Вот они отошли на пятьдесят шагов… на сто… уже и костёр стало плохо видно…

— Куда ты меня тянешь? — пробормотал под нос Первосвет.

Он старательно освещал путь перед собой. Казалось, что чаща становится непроходимей. Что в ней скрываются какие-то чудища. Факел тускнел, а вот свет рога Гневливца становился всё ярче.

Прошло около часа, когда единорог вывел Первосвета на поляну. Впереди в лунном свете виднелись заброшенные избы. В окне одной из них парень заметил огонёк.

— Что дальше? — осторожно спросил Первосвет.

Гневливец храпнул и мотнул головой.

— Мне туда? К тому домику?

Снова кивок.

— А потом?

Единорог повернулся к человеку и приблизился вплотную к нему. В лицо Первосвета ударил неприятный запах, исходящий изо рта животного. Такой запах бывает… бывает… у плотоядного зверя…

— Ладно, я пойду, — поспешил сказать парень, вдруг понимая, что Гневливец, скорее всего, питается вовсе не травой, и не овсом.

От этой мысли по спине пробежал холодок.

Первосвет потопал вперёд. Факел совсем потух и он выбросил его в сторону.

Минут десять и парень достиг покосившейся избы. В её окне по-прежнему виднелся пляшущий огонёк.

Дверь вдруг резко распахнулась и на пороге показалась человеческая фигура.

— Кто там бродит в ночи? — рявкнул мужской голос. — Ты кто такой? Что тут делаешь?

— Я? — растерялся Первосвет. — Путник… Шёл по лесу, вижу огонёк. Дай, думаю, загляну…

— Ты один? — человек вышел вперёд. Доски под его ногами жалобно заскрипели.

— Я? — Первосвет оглянулся: Гневлица на опушке не было. — Да, вроде, один…

— Гм! Интересно… Ты кто вообще такой?

— Меня зовут Первосветом… Я из рода Веригиных. Жодинец.

— Если судить по фамилии, то твои предки были хадаганцами.

— В смысле?

— Веригин… на «ин» заканчивается. Все, кто так или иначе связан с Хадаганом, обычно так и помечали.

— А! Слушай, может, пустишь в дом?

— Тут полно других пустых изб… Выбирай себе любую.

— А ты, братец, не больно гостеприимен.

— Я тебя на чай с баранками не звал.

Человек рассмеялся и подпёр бока руками.

— А вы — не местный, — предположил Первосвет. — Из Сиверии?

— Что? — напрягся незнакомец. — Допустим… не местный… И?

— А зовут как?

— Тебе-то зачем?.. Слушай, иди-ка себе, куда шёл… Я гостей не жалую.

— Да я так и понял.

Незнакомец уставился на скеггокс в руке Первосвета.

— Ладно, — резко сказал он. — Хочешь зайти? Валяй!

— Спасибо, — буркнул парень, неспешно поднимаясь по ступеням. — Так как вас звать-то?

— Мечислав… Лютов… каниец… причём настоящий… истинный…

— Я уже по фамилии понял, — огрызнулся Первосвет, проходя в избу.

Внутри в полуразрушенной печи горел огонь. Пахло сыростью и чем-то ещё. Дерево под ногами трещало, пищало, стонало… Казалось, что оно вот-вот рассыплется и Первосвет провалился в образовавшуюся дыру.

— Что вы в нашем крае делаете? — спросил парень, оглядываясь по сторонам.

Мечислав зашёл следом и несколько нервно отреагировал на вопрос:

— Не твоё дело! Вот тебе уголок, можешь там располагаться. А ко мне не лезь! Понял?

— Понял, — кивнул Первосвет. — Я не хотел обидеть… Просто в наши леса разбойники со всех аллодов хлынули. Вот и…

— Я не разбойник! Ясно! И вообще — хватит болтать. Я устал.

Первосвет кивнул и подошёл к полуразвалившейся лавке, на которую ему указывал Мечислав. Потом положил на неё скеггокс и опустился на краешек.

— Неплохое у тебя оружие, — хмуро заметил Лютов, подбрасывая в печь дровишек.

— Да уж…

— Твоё?

— Теперь — да.

От этой фразы Мечислав напрягся и кинул странный взгляд на гостя.

— А ты сам-то чего по лесам шастаешь? — спросил Лютов.

На то, что он был сиверийцем, указывал весь его внешний вид. И форма лица, и уклад бороды, да и характерный лук, стоявший у стены. А вот говор был необычный. Слишком чистый… Скорее даже столичный…

— «Слёзы единорогов» ищу, — пошутил Первосвет.

— Что? — Лютов аж подскочил.

Было видно, как он бросил быстрый взгляд на неприметную сумку, лежащую у стены.

— Я сказал нечто дурное? — удивился Первосвет.

— Ты кто такой? Кто тебя послал? — зашипел, как раскалённое на сковороде масло, Мечислав.

— Никто…

— Врёшь! — рука Лютова опустилась на гарду, висевшего на поясе меча. — Тогда зачем тебе «слезы единорогов»?

— А вы что же… их собираете?

— Я… я…

— Спокойнее, — встал Первосвет. — Я лишь пошутил…

— Убирайся отсюда! Иди туда, откуда пришёл! — рассвирепел Мечислав.

— Ладно… ладно… ухожу…

Парень взял оружие и, стараясь не оборачиваться спиной к непонятно отчего разозлившемуся Лютову, направился к выходу.

— Быстрее! — гаркнул тот.

— Ухожу-ухожу… Ну, вы прям… прям какой-то перепуганный… Не знал, что на вас так единороги влияют…

— Убирайся! Да от тебя самого за три версты воняет ими… единорогами! — исходя слюной проорал Лютов.

Его глаза заблестели, черты лица заострились.

— Точно! — Мечислав ткнул пальцем в сторону Первосвета. — От тебя действительно несёт… Ага!

Лютов выхватил меч и вдруг кинулся в драку.

— Думал, я не догадаюсь? — кричал он. — Этот дурень… Гнедаш… Сам не может меня изловить, так подсылает всяких…

Он нанёс удар сверху. Первосвет едва успел парировать древком скеггокса. И сам тут же толкнул нападавшего в грудь.

Парень ещё не был готов к полнокровной схватке. Ему думалось как-то отделаться от неё. Избежать. Но Мечислав был настроен серьёзно. Он свирепо кидался на Первосвета, явно намереваясь того убить.

— Ты рехнулся? Давай-ка успокоимся, — примиряюще бросил парень.

Выпученные глаза, блуждающий взгляд, разлетающиеся в стороны слюни — всё это явно указывало на безумие Лютова. Или крайнюю форму перевозбуждения. Первосвет даже чуток растерялся, оторопел.

— Твой Гнедаш останется ни с чем! — заорал Мечеслав. В его глазах мелькнул страх. Он явно боялся того единорога. — Слышал меня? Иди и скажи ему это!

— Обязательно скажу…

Эти слова слегка приуспокоили Лютова. Он замер в размышлении, а Первосвет возьми и ляпни:

— А что ты от него прячешь? «Слезы единорогов»?

Лютов не ответил, а снова рубанул с плеча. Было видно, что мечем он владеет плохо. Может, как лучник — он ничего, но как ратник значительно уступал.

— Ты сам понимаешь, кому служишь? — спрашивал Лютов.

Из-за разговоров, его дыхание сбилось. На лбу проступили крупные капли пота.

— Это Дух Мщения! — продолжал Мечислав. — Он сожрёт и тебя!

Удар… финт справа… наскок… снова удар… укол… финт слева…

Первосвет оборонялся, пытаясь не отступать назад. Топором в избе не намашешься: потолок низок, стены близко — нормального замаха не получается. Но парень бился уверенно.

Надо было на что-то решаться. Судя по всему Лютов только ещё больше заводился. Его глаза блестели безумием.

Первосвет подумал, что этот сивериец, скорее всего, и есть тот охотник на единорогов. Может поэтому Гневливец и привёл парня к нему. Вот только с какой целью? И почему его, Первосвета?

Эти мысли вихрем промчались в голове. В результате парень чуть её не лишился. Надо было сосредоточиться на схватке, а не на причинах её возбудивших.

Меч опасно близко пролетел пред носом. Первосвет даже успел заметить несколько зазубрин на его кончике. И в следующий момент он прыгнул вперёд, толкая плечом Лютова.

Тот хотел отступить, но то ли запутался в ногах, то ли споткнулся, и в результате громко рухнул на пол. Первосвет не успел понять, что он сделал, как его скеггокс со страшным хрустом прорубил грудную клетку. Горло Мечислава забулькало и он фонтаном выплюнул вверх густые струи крови. Изо рта поползли пузыри, глаза расфокусировались, затуманились, и через несколько мгновений Лютов затих.

Первосвет с удивлением поглядел на свои руки, будто они были чужими. Будто это вовсе не он только что дрался с Мечиславом.

Парень выпрямился, огляделся, при этом нервно и как-то испуганно покусывая свои губы. Его «догнало» только сейчас. Руки слегка трусились, кровь билась в висках, и этот стук эхом уходил в мозг… в разум…

Это был раж… исступление, которое охватывает бойца… ярость… неистовство… Вот отчего кипела кровь, вот отчего туманился разум… хищно раздувались ноздри.

Взять себя в руки было сложно. Первосвет вспомнил, как себя чувствовал после кровавой схватки, будь она на Битом тракте, в Сиверии или Безымянном острове. Ощущение нельзя было назвать ни омерзительным, ни приятным. Это было что-то иное… что-то невероятное…

Когда разум «отпустило», Первосвет наклонился над телом и потянул за тесёмку на шее. Через пару секунд в его руке очутился любопытный кулон в виде головы волка. Сорвав его резким рывком, Первосвет выпрямился и направился к той самой сумке, на которую Лютов периодически бросал свой взгляд. Внутри её оказались несколько небольших рогов и с десяток довольно крупных диамантов.

Снаружи послышалось раскатистое ржание. Выглянув в окно. Первосвет увидел Гневливца. Он стоял в нескольких десятках шагов от избы и яростно выбивал копытом землю.

Парень прихватил сумку и вышел наружу. Он приблизился к единорогу и громко спросил:

— Ты за этим меня сюда привёл? — с этими словами он швырнул сумку вперёд.

Из неё выпали кусочки рогов, выкатилось несколько крупных диамантов. Гневливец наклонился и в мгновение ока слизал те языком. Первосвет от удивления открыл рот. Тут ему показалось, что рог животного стал «накалятся». А сам Гневливец посветлел.

— Я свободен? — крикнул Первосвет.

Единорог замер, а потом сильно стукнул копытом. Послышался характерный металлический звук. После чего Гневливец отошёл в сторону, громко и весьма довольно похрапывая. Первосвет сделал пару шагов и наклонился у небольшой ямы, образовавшейся в том месте, где животное барабанило копытом.

В призрачном свете луны была видна надколотая крышка сундука. Дерево ещё не совсем сгнило, а вот петли и железные обручи, судя по всему, сильно проржавели. Пришлось потратить какое-то время, чтобы откопать эту крышку, сорвать замок.

Внутри лежал свёрток, уже разворачивая который, разум Первосвета осенила догадка. Это был меч. И не простой… Это был Заступник. Без всяких сомнений!

8

…Сидеть в засеке было немножко скучновато. Я осторожно наблюдал за бредущими по лесной тропе козлоногими. Рядом в кустах неподвижно расположился Велеслав со своим вечно дремлющим медведем, а чуть поодаль — Прутик. Мы не хотели, чтобы наши пути хоть как-то пересекались с варварами. Было решено обождать, пока козлоногие не скроются в чаще.

Забавно порой выходит, — думалось мне. Вспомнилась Сиверия с её жителями. Среди всей массы людей, там обитали и гоблины, и водяники, и орки… и великаны… И там, конечно, они играли немаловажную роль.

В Темноводье же… тут… границы миров обозначены «межниками», за которые никому из людей ходить не рекомендуют. Местными племенами диких существ пугают детишек. Не удивительно, что за пределам валирских земель нет ни одного поселения «жодинцев».

В Ружской пуще обитали козлоногие (или по-эльфийски — сатиры). В Берложьей чаще — медвеухие. А ещё говорят, что на севере, за Малиновкой, в лесу Тысячи Крыльев, есть некие авиаки… Это тоже эльфийское слово. Один из местные как-то назвал их «финистами».

Но эти племена вообще не заметны. Люди делают вид, что их нет. А они в свою очередь — не лезут в дела людей. Живут в своём маленьком мирке, даже не представляя какие глобальные изменения произошли в Сарнауте.

Забавно, правда? — вопрос адресовался мне самому. И в ответ я только усмехнулся.

Лёг на спину, гляжу ввысь, сквозь густую крону дерева. Нежно-голубые лоскутки неба радуют глаз. И ещё… и ещё они возвращают сознание к далёким (теперь уже далёким), но очень приятным воспоминаниям… К Зае. Да-да, к ней… к Корчаковой…У неё была вот рубаха вот точно такого же нежно-голубого оттенка.

Что-то внутри резануло. Было больно, я аж скривился и застонал.

О, боги, где мне взять силы, забыть её. Совсем забыть!

Легче всего было бы её возненавидеть. Заставить себя так сделать. Придумать тысячу оправданий этой самой ненависти… Но не могу. Не могу… не могу…

Неужели, я всё ещё её люблю? Или это ревность, что она ушла к другому? Пусть лучше ревность… О, да, пусть она!

Нихаз всё это подери! — мне хотелось закричать. Страшно захотелось. Но я останавливал себя, во-первых, хотя бы из-за чувства самосохранения. Козлоногие тут же кинутся в драку. За себя я не переживал, а вот мои спутники… Они могли пострадать.

А, во-вторых… А что во-вторых? — Ничего.

Эх, Бор, Бор! Ответь, как быть со Стояной? А? Молчишь?

Рядом закопошился Прутик. Я перевёл взгляд на него и тут же вспомнил, как стал невольным свидетелем сцены прощания меж ним и Агнией. Тогда меня это заставило улыбнуться. Было забавно наблюдать, как милуются двое влюблённых.

А сейчас… сейчас я завидовал. Может, зря уехал из Сккьёрфборха? Избежал бы всех этих… глупых страданий… и воспоминаний…

Надо забыть! Отрезать, как ненужное. И выбросить. Не надо себя жалеть! Слышишь, Бор?

Я камень… я холодный гранит… я лёд Нордхейма, которого никогда не касалось солнце… я… я… Дурак я! Глупый заяц, попавший в силки.

Вороны зашептались и сообщили мне, что козлоногие удалились. Можно двигаться дальше.

Я встал и подал знак товарищам, что всё в порядке. Никто из них не усомнился в моих словах. Безоговорочно поверили.

Первыми снова пошли Велеслав и его медведь. Следом засеменил Прутик.

Ему, кстати, явно было трудновато с нами. Он тяготился «недопониманием» (так я это мягко говоря, называл) возникшим между мной и Велеславом. Очутившись в своеобразной пропасти, Семён пытался её заполнить своими рассказами. Вернее, теми знаниями, которые он получил в университете. Хотел сблизить, наладить мосты между двумя «лагерями».

Помнится, как позавчера вечером он старался это сделать. Начал с того, что, не отрывая палочки от земли, единым росчерком нарисовал семиконечную звезду. Я, честно говоря, не был знаком с сим знаком, в отличие от встрепенувшегося друида. Тот тут же приблизился и, кивая головой на изображение, деловито спросил:

— Седмица?

— Она самая. Звезда магов, — улыбнулся Прутик. Потом он повернулся ко мне и вдруг спросил: — Знаете, отчего в неделе семь дней?

Я пожал плечами, но всё же тактично сделал вид, будто мне интересно.

— Вот… вот причина, — паренёк несколько раз ткнул палочкой в рисунок. — Это Седмица — Звезда магов. Или ещё Эльфийская звезда. Кстати, они её называют септаграммой.

— И что?

— Некогда было такое течение в Церкви Света… Его последователей называли «бесполыми». Они верили в то, что у богов нет ни мужских, ни женских начал.

Прутик улыбнулся, облизал губы. Его глаза заблестели, даже заискрились.

Н-да, — мелькнуло у меня в голове. — Не для него Посольский приказ. Не для него это паучье гнездо. Ему бы в свой университет… к книгам…

— Они также соотносили Сарна скорее со злом, чем с добром, — донёсся до меня, сквозь пелену размышлений, возбуждённый голос Семёна, продолжающего рассказывать о «бесполых». — За что и были преследуемы…

— Ты, кажется, отвлёкся, — заметил я. — Вот к чему эти ереси?

— Ну… Я хотел сказать, что….

— Ты хотел рассказать, почему в неделе семь дней.

— А, точно, — обрадовано проговорил Прутик. — Это по числу помощников богов. Первый из них — это солнце. Второй — луна. Третий помощник…

— И чему вас только в Новограде не учили! — усмехнулся я, ковыряя костёр.

— Во-первых, это не совсем бред, как вы подумали. А во-вторых, я это вычитал в книгах Клементиниума.

— Ясно. Удивительно, что измышлений еретиков приняли за основу недели…

— Гм! Не всё в рассуждениях «бесполых» было ересью. Я вообще вам много бы смог рассказать чего иного. Например, почему ночь и день насчитывают по двенадцать часов. А ещё — отчего в часе шестьдесят минут… Хотите? — и, не дожидаясь подтверждения, Семён тут же продолжил: — О, это интересная история. Она тянется от самих джун. Те полагали, что двенадцать Драконов за день совершают по шестьдесят шагов, — Прутик показал кулак с выставленным указательным пальцем. — И ночью, соответственно, тоже шестьдесят шагов. Как бы переносят на себе и передавая друг другу, солнце, а потом и луну. Итого, небесные светила меняют своего «хозяина» двенадцать раз днём и столько же раз ночью. Понимаете? — на лице Семёна расплылась дурацкая улыбка.

Я поднял руку и прекратил поток слов Прутика. Слушать этот бред мне не хотелось:

— Давай не сейчас…

— Двенадцать Драконов? — подал голос Велеслав. — Что за странное число?

— Почему странное? — возмутился Прутик.

— Потому что раса джун уничтожила восемь Великих Драконов. Разве не так?

Семён растерянно пожал плечами и пробормотал что-то про «упущенный момент».

— Я точно помню, что в книге Лорана ди Вевра было число двенадцать. Ну, конечно! Он же и объяснял математические знания джун. Говорил о системе счисления…

— Правильнее было бы сравнить это число с количеством Великомучеников, — заметил Велеслав. — Ты, парень, часом не перепутал?

— Нет! — уверенно сказал Прутик. — В те далёкие времена не было никаких Святых! Ни Капра, ни Ирсена, ни Арга… Все эти маги появились позже.

— Да и то со слов Скракана, — усмехнулся я.

Друид нахмурился.

— Рассказа, конечно, интересный… я бы сказал — забавный, но верится с трудом. Конечно, про Великих Драконов мы знаем мало, однако…

— Однако, — перебил я, — однако эльфам, написавших ту книжку, виднее, сколько было Драконов.

Сказал — отрезал. Мне хотелось прекратить бессмысленный спор.

Прутик расстроился. Но не из-за того, что ему не верили, а, скорее, поскольку винил себя в том, что «мостик» не наладился. Мы с Велеславом по-прежнему остались на разных берегах.

Вообще, странный разговор у нас в тот вечер вышел. Казалось бы, ну подумаешь, Прутику захотелось блеснуть знаниями. Я тоже мог бы много чего порассказать о своих приключениях, о всяких дивах дивных, которые мне встречались на пути. Думаю, и Велеславу есть чем похвастаться.

Но дело в другом. В чём-то ином… таком воздушном, незаметном… Вот засел в моей голове этот разговор, жалит, будто невытянутая заноза. И причина не ясна…

— Стой! — послышался негромкий окрик друида, шедшего во главе нашей группки.

Мы с Прутиком неспешно приблизились к Велеславу. Тот деловито осмотрелся, а потом с таким же деловитым видом сообщил нам, что мы покидаем земли сатиров.

— Вот как? — удивился я.

— Да, на мыс Туманный они не захаживают.

— Отчего?

— Поди, у них узнай…

Фраза прозвучала беззлобно, но она меня насторожила. Я пошептался с Воронами, и те вдруг сказали, что невдалеке есть небольшой отряд козлоногих. И что они даже знают о нас, но не преследуют.

Велеслав кивнул головой вперёд и я увидел за деревьями несколько шестов, на концах которых было установлено что-то типа трещоток. Сейчас ветер отсутствовал, но, вполне очевидно, что когда он поднимался, эти штуки начинали издавать те самые щёлкающие звуки, слышанные мной раннее.

— Они по всей границе с мысом стоят, — пояснил Велеслав. — Не спрашивайте об их назначении, я сего не ведаю. Может, нужны, чтобы отгонять непрошеных гостей, а, может, предупреждать о том, что это начало, или конец земли сатиров.

— Чего ж тогда подобных трещоток нет со стороны Удела Валиров? — вполне резонно заметил Прутик. — Это их «межники»?

Велеслав вновь пожал плечами и пошёл вперёд. И тут поднялся легкий ветерок и до слуха тут же донёсся противное стрекотание.

— Такое и мёртвого разбудит, — бросил я, оглядываясь назад.

К вечеру мы остановились на овальной поляне, где и разбили бивак. Я по обыкновению занялся костром. Потом мы стали располагаться к ужину. Прутик что-то рассказывал, я слушал вполуха, а Велеслав, казалось, и вовсе углубился в собственные мысли. Выглядел он мрачным и каким-то даже уставшим. Впрочем, я сам был не прочь отдохнуть. Чувствовалось, как за день вымоталось и тело, и разум.

А Прутик (вот что значит молодость), продолжал о чём-то болтать:

— Большей частью все цивилизованные народы так или иначе опираются на работу Великого эльфийского Мага Найана. На его «Летописи минувшего». В них он пытается описать наш мир от самого сотворения Сарном до…

— Пхе! — это восклицание «пробудило» меня.

Велеслав отложил в сторону свою флягу и недовольно скривился. Надо сказать, его поведение чуть-чуть настораживало.

Меня давно удивляло его тайное пристрастие к этой вот страной фляжечке. Он старался её не очень-то демонстрировать, и, мало того, никогда не делился тем, что содержалось в ней.

— Пхе! — повторил друид. — Нет веры этим эльфам.

— Но… но… — Прутик не мог найти слов для дальнейшего разговора.

Он растерянно поглядел на меня, потом снова на Велеслава.

— Они никогда нас, людей, не считали равными себе, — продолжил угрюмо говорить друид. — А мы за ними бегаем… подбираем «крохи»… и ещё тем наивно гордимся…

— Ты чего, брат? — вмешался я. — Устал? Или съел что-то не то?

Велеслав потёр виски, зажмурился и тяжко вздохнул.

— Вам сложно понять, — отмахнулся он. Жест получился точь-в-точь какой бывает у выпившего человека.

— Ну, то что эльфы тебе не нравятся, это мы поняли…

— Не нравятся! — фыркнул друид. — Они слишком заносчивы… много о себе эдакого думают…

— Ты их так хорошо знаешь, — иронизировал я.

— Достаточно хорошо. Они, между прочим, до сих пор нас всех считают существами второго сорта. Помню, как один из них рассказывал… даже хвастался, можно сказать… что древние эльфы целое собрание устроили между собой. Всё решали. Стоит ли людей, орков, гоблинов считать разумными! Во как!

Мы с Прутиком переглянулись. На лице парня читалось некоторое недопонимание. Я тут же подумал о том, что стоит как-то смягчить ситуацию.

— Мол, боги, если таковые вообще есть, создали всех остальных для того, чтобы «обслуживать» эльфов, — оскалился Велеслав.

— Ого, тебя занесло! — я пошевелил палочкой зачарованные стрелы в костре. — Сейчас начнёшь про высокие темы мыслить.

— И начну! Вот что я вам скажу, друзья: ни Сарна, ни Нихаза на самом деле нет. Эльфы нам голову морочат. Боги существуют только тут! — друид ткнул пальцем себе в лоб. — Тут! В голове… в разуме… И мы сами определяем кому служим, чью сторону избираем. Ведь согласись, что нет идеальных… святых личностей… Как, в прочем, и абсолютных злодеев. Всё тут!

Он снова ткнул себя в лоб.

— Но древние джуны, те же эльфы… да и люди… Их посещали и Нихаз, и Сарн! — возразил Прутик.

— Есть Свет. Есть Тьма, — отрезал друид.

— Ты устал, — сказал я, примирительно. — Ложись-ка, отдохни…

— Устал? — друид погладил по голове своего дремлющего медведя. Видно, собирался мыслями. — Нет… нет… Помнишь, мы говорили о «слезах единорога»?

— Было такое, — кивнул я, пока ещё не очень понимая, к чему склоняется тема разговора.

— Я искал не диаманты, а самих единорогов. Эти существа… эти великие существа… Эх! Вам не понять.

— Не понять? — усмехнулся я. — Странно… Вот уж не думал, что такой простенький вопрос окажется…

— Простенький? — пробурчал Велеслав. Он всё больше и больше распалялся. — Мы… мы всегда поступаем правильно… Мы все и всегда поступаем правильно, — чётко чеканя слова, говорил друид. — Всегда можем объяснить с разумной точки зрения любое собственное деяние. Верно? А единороги… эти «чистые» существа… они ведь не всякому являются…

Друид казался пьяным. Я придал своему тону и словам больше твёрдости и официальности:

— Велеслав, мне кажется, вы сегодня выкурили не табак, а что-то забористей. Какого хрена вы мелете?

— Я же предупреждал… вы не поймёте… никто не поймёт… Я не курил, а решился попить из «дикого источника».

С этими словами друид кивнул на флягу.

— Это вода… из того источника, который сторожат козлоногие? — поинтересовался я. — Или с Кудыкиной плеши?

— Это… отсюда… Это источник Жизни. Вот отчего его так старательно прячут и сторожат козлоногие. Всякого, кто отопьёт его вод… ожидает прозрение…

— Или сумасшествие! Видели бы вы себя со стороны.

— А что будет с вами, господин Бор? Когда вы отопьёте этой воды? — насупился друид.

— Скоро узнаем… И, надеюсь, что к тому времени, фляга не опустеет.

— Пхе! — недовольно тряхнул головой Велеслав.

— Или вам хочется занять моё место?

Друид открыл рот, чтобы сказать что-то колкое, но тут подключился Прутик.

— Из «дикого источника»? — удивлённо проговорил он. — Теперь понятно, отчего в слободке козлоногих прозывали… гм!

Парень спохватился, явно понимая, что едва не оскорбил словом «пьяница» друида. Но тот или не заметил, или сделал вид. Велеслав вновь сильно потёр виски и, зевая, умостился на медведе.

— Не понимаете… ничего не понимаете, — пробурчал он, закрывая глаза. — Не испытывали вас духи страстей… никого…

Мы переглянулись с Прутиком. Тот растерянно пожал плечами и вздохнул.

Хороший он парень. Честный, открытый. Вот кончим мы поход, завершим дела… куда ему податься? Возвращаться в Посольский приказ? Оставаться здесь, в Уделе Валиров со своей Агнией?

А кто я такой, чтобы решать за него? Да и вообще, уж коли Сарн с Нихазом послали мне такого человека на жизненном пути, значит так надо. Значит его книга уже написана, действия определены. Просто так ничего не бывает, и, думаю, Бор, ты в этом уже смог убедиться. Не один раз смог…

Вспомнилась та сцена с напавшим на паренька пауком. Боги явно к нему благоволили. Ведь даже кольчуга не пригодилась… И при этом я намеренно не пошёл его спасать. Проверял… Глядел, что будет дальше…

И вот оно как вышло, — я удовлетворённо вздохнул и прилёг на бок. Подложил под голову руку и закрыл глаза. Мысли в голове застывали на месте, словно остывающий кисель. Откуда-то издалека слышалось приятное урчание. Я незаметно для себя последовал за ним, будто веточка подхваченная потоком воды. И разум устало «зевал», засыпал… а сознание уносилось всё дальше, дальше… и дальше…

Ну, утро вечера мудренее, как говорят старики. Отдыхай, Бор. Завтра новые дела, новые свершения…

9

Нельзя было сказать, что Бор и Велеслав поладили друг с другом. Но и меж тем они не гавкались. У Прутика сложилось впечатление, что оба пришли к некоторому паритету. Один был нужен другому, чтобы выполнить некое поручение гибберлингов, то бишь найти загадочное Древо. А второй, связанный, скорее всего, обещанием помощи, не мог пока действовать иначе.

Семён написал о сём, зачеркнул, пожмакал бумагу… и снова написал, и снова порвал. В последнюю неделю он не выслал в Посольский приказ ни одного отчёта. Это грозило большим нагоняем… И это ещё мягкое выражение! Но Семён не мог себя пересилить, да и не хотел.

Путешествовать по Уделу Валиров было по-своему интересно. Путешествовать вообще было увлекательным делом. Хотя вот к вечеру Прутик сильно изматывался. Он едва-едва мог заставлять себя ужинать, а потом проваливался в сон без сновидений. И снова утро, снова в путь с новыми силами, впечатлениями…

Семён завёл странную привычку вести с самим собой молчаливый разговор по поводу увиденного. Делал он это в форме некого рассказа, представляя себя великим путешественником (вроде Гаспара ди Тристеса или Георга ди Грандера), которому вдруг взбрело в голову на старости лет надиктовывать своим помощникам мемуары. Сначала это было очень забавно, но со временем таким «беседы» превратились в своего рода ритуал. Это успокаивало, давало пищу к размышлениям, выводам. Мысли упорядочивались.

В свете костра чернила казались необычайно тёмными. И какими-то жирными. Перо медленно царапало бумагу, рука выводила буковки. А мысли были не здесь. Думалось об Агнии, о будущем.

А ещё вот уши «горели»…

«Наверное, меня кто-то вспоминает, — подумалось Прутику. Он поначалу улыбнулся сам себе: — Агния? Конечно, она… Или кто в Посольском приказе?»

Последнее слово вызвало приступ недовольства. Семён отложил письменные принадлежности и решил последовать примеру своих товарищей, которые уже давно крепко спали. Прутик быстро и практически механически пролепетал слова обычной молитвы и незаметно для себе задремал…

Наступило тихое утро. Прутик проснулся, потянулся. Густая небесная синева медленно меняла свой оттенок на нежно-голубой. На востоке зажигалась золотая заря. Весь мир вокруг был покрыт влажной сединой, густо-густо укутавшей листву и траву. Воздух был свеж и прозрачен.

Семён потянулся и сел. И тут же понял, что утро началось несколько необычно. Во-первых, парень проснулся раньше всех. Обычно, его товарищи в это время уже давным-давно бодрствовали, но на теперешний момент, они всё ещё спали. Семён раздул огонь побольше, повесил над ним котелок с водой и попытался разбудить Бора.

Тот еле-еле открыл глаза, глядя на своего сотоварища абсолютно бессмысленным взглядом. И не было в нём того «сверровского острия», пронзающего насквозь, а лишь какая-то безразличность.

— Чего тебе? — устало побормотал северянин.

Он зевнул, явно намереваясь снова прилечь.

— Так это… утро уже давно… глубокое…

— Н-да? — Бор огляделся и тяжко вздохнул. — Растолкай этого… Велеслава… А то он вчера здорово набрался той «дикой воды».

Друид тоже с трудом поднялся. Его медведь открыл левый глаз и сердито рыкнул.

— А ну тихо! — огрызнулся Велеслав своему сторожу. — Ну я… мы… и дали! Уже час, как должны были бы быть в пути.

Все трое плотно позавтракали. Разговаривали мало и всё не по существу.

— Далеко ещё? — устало спросил Бор.

— Я у того Древа и не был… Просто знаю, куда идти, — отвечал безразличным тоном Велеслав.

— Здорово! — недовольно воскликнул северянин.

Вскоре группа тронулась в путь. Снова впереди друид со своим медведем, за ним Прутик, тянущий в руке осточертевшую клетку с почтовыми птицами, а замыкал всё это Бор.

Утро было чудесным. На небе ни облачка; солнце весело щекочет лучиками, пробиваясь сквозь листву высоченных деревьев; по лесу погуливает свежий ветерок. Благодать…

Прутик улыбнулся, глядя ввысь. Тут сзади послышались сдавленные ругательства: Бор в очередной раз споткнулся и едва не упал на землю.

— Устал что-то, — лениво оправдался он. Что тоже, кстати, было удивительно. — Ноги не несут.

Велеслав остановился, хотел усмехнуться, но вышло так, будто он скривился.

— Можем свернуть в сторонку, — предложил он. — Тут верстах в двадцати, как идти на юг, есть эльфийская усадьба — Золотая Поляна.

— Да? — попытался изобразить удивление Бор. — Откуда она тут?

— Там издавна стоял джунский портал. Эльфы его присмотрели. Теперь… теперь считай, охраняют, поскольку портал-то действующий, — друид смачно зевнул и тряхнул головой. — С него на Тенебру легко попасть. А поморцы… вот ушлые ребята… привозят к усадьбе свои уловы. Там недалеко от неё, на бережку пролива, пристань сделали. Эльфийская называется… Слыхал?

— Нет, — отрицательно мотнул головой северянин.

— Поморцы торгуют с Тенеброй? — поинтересовался Прутик.

— Ну да. Что-то типа того… Эльфы любят кушать морскую рыбу, — друид улыбнулся. Его фраза явно носила какой-то дополнительный смысл, но Прутик не смог понять какой. — Да и янтарь… Мыс Туманный не жилой. Слава о нём бродит недобрая. Поморцы стороной обходят, а эльфам… не будь тут портала… вообще бы не приезжали.

— Неохота туда идти, — отмахнулся Бор. — Сначала вот найдём Древо… решим гибберлингские вопросы, а вот потом, может, и заглянем.

— Ну, как хотите. Древо, так Древо…

Друид сощурил один глаз и негромко пропел:

Вырастало одно дерево

Одно дерево дубовое.

Сколь высокое, столь красивое;

Корни его в земле,

Ветви его в солёном море,

Вершина его в синем небе.

Тут Велеслав вновь зевнул. А с ним широко разинул пасть и его мишка.

— Ого! Сейчас и меня вдвоём проглотите, — попытался пошутить Бор, сам зевая.

Снова тронулись в дорогу. Но теперь не только северянин спотыкался, а и друид. Прутик настороженно глядел на своих товарищей, не понимая, что происходит. Где-то в глубине мозга мелькнула мысль: «А не съели ли эти двое чего-то не того? Откуда такая сонливость? Или на пару «дикой воды» напились?»

Становилось жарко. Или так казалось. Прутик не мог определиться. Его уши отчего-то нестерпимо «горели». Если верить бабским приметам, то его, видно, действительно кто-то вспоминал.

— Всё, привал! — крикнул сзади Бор.

— Согласен, — ответил друид.

Оба устало опустились на землю. Медведь недовольно рыкнул и ткнул носом своего хозяина. Друид сердито отмахнулся и устало растянулся под кустом.

Прутик поставил клетку и только сейчас заметил, что оставшиеся две птицы лежат навзничь, словно мёртвые.

— Что за ерунда? — пробормотал он, открывая дверку и вытягивая одно из неподвижных телец.

Сердце парня сжалось в комок. Он испуганно огляделся и решительно подошёл к Бору.

— Тут это… вот… гляди…

Но северянин даже глаз не открыл.

«Что такое? — смутился Прутик. Он осторожно потряс Бора за плечо, но тот не двигался. — Э-э, что происходит?»

Семён подумал о страшном, и приложил своё ухо к груди северянина. Сердце того билось… медленно, но билось… Скорее всего, Бор спал. Так же, как спал и Велеслав, лёжа головой на боку своего медведя.

Но почему эти двое не хотели пробуждаться? Это сильно встревожило парня. Он вскочил на ноги и растерянно заходил взад-вперёд.

«Что делать? Что делать?» — одна и та же мысль жалила мозг.

Никаких разумных подсказок в голову не приходило. И тут раздалось громкое карканье.

Прутик вздрогнул, обернулся: возле тела северянина скакали три жирные здоровенные вороны.

— Пошли прочь! — шикнул на них Семён.

Но птицы не собирались улетать. Они чуть подскочили к пареньку и ещё громче заорали.

«Уже примчались, гадины! — рассердился Прутик, ища глазами, чем бы в этих ворон кинуть. — О, Сарн, неужели птицы что-то чувствуют?»

Семён старался отогнать недобрые мысли. Сам выломал ветку и стремительно подошёл к птицам.

— Пошли вон! — прикрикнул он на них, замахиваясь.

Вороны не испугались. Они заорали своими противными голосами, прямо-таки кидаясь на парня. Одна из птиц раскинула крылья и стремительно бросилась в лицо Прутика.

Тот испуганно взвизгнул и закрыл руками глаза. В следующую секунду он свалился навзничь.

— Вставай! — послышался властный женский голос.

Он доносился откуда-то издалека. В голове стоял странный туман, мысли сбились.

Когда Прутик открыл глаза, то с удивлением увидел, что стоит на четвереньках, а в ладони у него не выломанная ветка, а «кошкодёр».

«Когда я его успел схватить?» — мелькнула мыслишка.

— Вставай! — вновь послышался властный голос.

Прутик оглянулся — никого.

— Не теряй времени, охламон! — продолжала командовать женщина-невидимка. — Чеши во всю мочь к Древу!

— Кто здесь?

— Я, — и тут же смешок. — Что у тебя в руке?

— Меч…

— Держи меня крепче.

— Кого?

— Меч, твою мать! — яростно крикнул голос.

— С кем я говорю? — Прутик поднялся и огляделся.

Ворон уже не было. Зато, в глаза бросилась… ожившая змейка на руке Бора. Она бесстрастно глядела на Семёна своими красными глазами-рубинчиками. При этом изредка шипела, высовывая маленький язычок.

— Какого… Что тут происходит?

— О! Прозрел! — хихикнул голос. — Живо иди к Древу! Иначе эти двое — Бор с Велеславом, отправятся прямиком в чистилище.

— Да кто же это говорит?

— Ну, ты охламон! Меня зовут Лютой. Это я у тебя в руках. И буду с тобой, пока мои братья сторожат сон хозяина.

Первосвет с удивлением поглядел на «кошкодёр».

— А что с ним, с Бором-то? И друидом?

— Сон… беспробудный сон… Вы шли да спотыкались. Глядели обо что?

— Нет.

— О кости… человеческие… Мы сейчас в таком месте, куда даже звери и птицы не забредают.

И только сейчас Прутик понял, что кроме шума ветра, он ничего больше не слышит. Бабочки не порхали, цикады не стрекотали… А вот медведь бодрствовал. Он приоткрыл один глаз и недовольно глядел на парня.

— А где все? — Прутик огляделся.

— Умерли… Ха-ха! — Лютая рассмеялась. — Ты собираешься идти?

— Зачем мне к Древу? И где его искать?

— Поверни на юго-запад… вон к тому грабу. Шевелись!

Прутик подскочил и послушно пошёл в указанном направлении. В его голове по-прежнему шумело. Уши всё также «горели», но в целом он чувствовал себя нормально.

— Мы пытались предупредить хозяина, но он словно оглох, — сердито бурчала Лютая.

— А ты… человек? — осторожно поинтересовался Прутик. — Я хотел сказать… Искра?

— Нет. Я следствие эльфийской магии. И не только её… Смотри под ноги!

После этих слов Семён споткнулся. А когда поглядел обо что — обомлел. Из земли торчала часть человеческого черепа.

— О, Сарн! Спаси и сохрани!

Пройдя саженей двести, Прутик очутился на краю обрыва. Далеко-далеко внизу, наверное, в версте отсюда, виднелось огромное… Нет! Просто гигантское дерево. Оно весьма значительно торчало над всем лесом.

— Это оно? — спросил Прутик.

— Оно… оно… Будь осторожен, когда начнёшь спускаться. Тут многие голову свернули.

— Спасибо, — испугано прошептал Семён.

И он медленно стал спускаться. Земля под ногами в буквальном смысле хотела выскользнуть, так и норовя отправить человека кувырком к подножью пригорка. Каким-то чудом Прутик пару-тройку раз избежал возможного падения.

Внизу парило, как в бане. Стояла лёгкая туманная дымка. Прутик взмок до последней нитки. Дышать было трудно.

Здесь, как и предупреждала Лютая, виднелись чьи-то останки. Гнилые кости, обтянутые истлевшей тканью. Иногда ржавые доспехи и оружие.

— Вот он — мыс Туманный, — несколько весело проговорила Лютая. — Иди по тропке и не сворачивай в чащу.

— Почему?

— Там кое-какие твари завелись… плотоядные…

И снова смешок. Казалось, что Лютой доставляет удовольствие попугивать парня.

С каждым шагом туман становился гуще. Прутик даже не успел сообразить, когда тот поглотил и его, и лес, и тропу под ногами. Мир потускнел и словно куда-то исчез…

Семён встал, как вкопанный. Вокруг него медленно-медленно копошилась белёсая мгла. Стояла тишина. Не было ясно, ни откуда Прутик пришёл, ни куда идёт. Не было даже ясно день сейчас или ночь. Парень полностью потерял ориентацию в пространстве.

— Что-то это мне всё не нравится, — пролепетал он, обращаясь к Лютой, ища в ней поддержки.

Где-то громко треснула ветка. Потом что-то зачавкало. От этих звуков по спине пробежал неприятный холодок.

— Иди, не стой на месте! — сурово сказала Лютая.

Тон её «голоса» заметно поменялся. И это ещё больше встревожило Семёна.

Несколько шагов и нога вдруг вляпалась во что-то липкое. Широкая слизистая полоса пересекала тропу, уходя в копошащиеся струи белесого тумана. Масса была весьма клейкой. Прутик даже с некоторым трудом оторвал стопу.

— Фу! — он зажал пальцами нос. Воняло чем-то тухлым.

Лёгкое шуршание справа заставило парня напрячь зрение. Ему показалось, что кто-то движется в его сторону. Рука с «кошкодёром» сама собой выступила вперёд.

Шурх-х-х… шурх-х-х… потом лёгкий свист… треск веточек и снова шурх-х-х…

Из перетекающих друг в друга клубов, вынырнула сероватая масса. Через несколько секунд стало ясно, что она вовсе не серая — в том вина проклятого густого тумана. Она имела ярко-малиновый цвет и двигалась прямо по тропе в направлении стоящего на ней человека.

Шурх-х… свист… шелест опавшей листвы… шурх-х-х… шурх-х-х… тонкий свист, — это смачно причмокивающее нечто продолжало уверенно ползти вперёд.

Прутик сощурился, пытаясь различить хоть какие-то детали. А когда это, наконец, удалось, он почувствовал, как его волосы встали дыбом. Ведь к нему приближался исполинских размеров слизень цвета сочного куска свежего мяса.

10

Прутика мутило. Видно всё же зацепила та последняя из жирных скользких тварей. Плюнула прямо в лицо, и хоть парень едва увернулся, в нос ударил неприятный кислый смрад, Семён чудом не развалился на земле. Устоял. А иначе сейчас бы его тело растянули бы по частям, и сожрали бы без стеснения.

Семён поглядел на изорванную рубаху, тускло блестевшую под ней кольчужку, на лезвие «кошкодёра», и брезгливо поморщился. Оружие из рук выпускать он не стал. В конце концов, не будь его, ему вряд ли бы удалось одолеть эту оголтелую стаю голодных слизней.

Парень стиснул зубы и упорно шагал вперёд. Туман меж тем редел и вскоре вовсе рассеялся. Стало даже легче дышать.

Прутик остановился, вытер рукавом пот со лба, а затем сделал глубокий вдох. Ему ещё ни разу не приходилось вот так по-настоящему махать мечем. Но, не смотря на это, Семён с удовлетворением отметил, что он не струсил и справился. Конечно, слизни это не стая волков, или шайка бандитов, однако опасность, исходящая от них, была весьма реальна.

«Интересно, что бы на это сказал Бор? — спросил сам у себя Прутик. Он оглянулся назад и прислушался. — Вроде, никто не преследует».

До Древа было не так уж и далеко: каких-то пару-тройку сотен саженей. Его могучая крона, похожая на гигантский шатёр, закрыла небо и солнце, создавая приятную прохладу. Тихий ветерок змейкой шелестел в высокой густой листве. Под ногами пружинила приземистая сочная трава.

Не смотря на все эти несколько ослабляющие внимание моменты, Прутик чувствовал странное напряжение. Ему казалось, что кто-то внимательно следит за его перемещением. Эту же мысль подтвердила Лютая:

— Не делай резких движений. Ему это не нравится…

— Кому? — одними губами прошептал Семён.

— Стражу.

И только «кошкодёр» это сказала, как Прутик заметил два громадных ярко-жёлтых глаза, внимательно уставившихся на незваного гостя. Ветки кустов «растворили» фигуру затаившегося зверя, так что понадобились значительные усилия, чтобы хоть что-то различить и понять.

Послышалось утробное урчание и вновь уши Прутика «запылали» огнём. Он осторожно, не делая резких движений, выставил вперёд руку с мечем.

Кусты раздвинулись и вперёд мягко и практически беззвучно выступил здоровенный котище. Прутику невольно подумалось, что длинная буроватая грива, делала похожей морду этого зверя на виденное парнем в Погостовой Яме бородатое солнце, нарисованное на стягах местных солдат. Взгляд Семёна приковался к огромным клыкам, похожими на короткие загнутые кинжалы.

«Это тебе не слизней лупить! — мелькнуло в голове Прутика. — Такая зверюга враз сожрёт и не подавится».

— Не трусь! — подала голос Лютая. — Гаркни на него. Что есть мочи гаркни!

Семён кивнул головой и сдавленно произнёс:

— А ну, брысь… иди отсюда…

Зверь оскалился, ещё больше обнажая свои страшные клыки.

— Да крикни же! — сердито буркнула Лютая.

— А-а-а-а…

Семён заорал, как резанный. Котище зашипело, прижало уши к голове, но больше вперёд не двигалось.

— А-а-а-а… Поди вон! — слегка махнул кончиком меча парень. Его голос стал по-женски визгливым. — Пш-ш-шёл! Он не слушается, — вдруг пожаловался Семён, одновременно понимая, как смешно выглядит со стороны.

Зверь вздыбил спину, стал боком и чуть отошёл назад.

Несмотря на страх, Прутик всё же попытался взять себя в руки.

«Да, я не воин… не силач, — мысли стремительно закружились в его голове, будто осенняя листва, поднятая резким порывом ветра. — И что же с того? Бежать?»

Прутик рассердился. И на самого себя, на своё малодушие. И на собственное физическое бессилие. Понятно, что вот он — конец… Один прыжок этой желтошкурой великанской кошки, и её мощные клыкастые челюсти разорвут тщедушную людскую плоть… Разрежут, как… как… И настанет конец…

О, Нихаз бы всё это побрал! — Семён сжал гарду «кошкодёра». — Зачем я послушался эту Лютую?

Прутик ни на что не надеялся, а болтовню оправдывающегося клинка, просто оборвал. Толку от неё никакого. Да и не надо его, Семёна, успокаивать. Он не маленький мальчишка. Примет смерть стоя.

И только это подумал, как тут же сознание наполнилось жалостью к самому себе. Ведь такой молодой, ещё ничего в жизни не повидавший…

Рука, сжимающая «кошкодёр», задрожала. Зверь пригнулся к земле. Какие-то секунды и он бросится.

— Ну, давай, скотина! — зло бросил Прутик. — Надеюсь, я тебе хоть усы подровняю…

«Обращаюсь к тебе, о могущественный Сарн, Бог Света! — залепетал под нос паренёк. Его руки дрожали, голос колебался. Слова молитвы давались с трудом. — Будь благосклонен к тому, кто в сию нелёгкую годину просит у тебя защиты! Убереги меня… и да пусть ярость… — Прутик запнулся. В оригинале надо было продолжить словами «ярость стихий», но сейчас речь шла об иной опасности. Семён быстро-быстро облизал губы и подправил молитву по-своему: — Пусть ярость дикого зверя уляжется… О, Сарн, будь милостив ко мне! Услышь мой ничтожный голос, ибо взывает к тебе твоё создание. Прошу, услышь мои молитву… Помоги изгнать прочь чёрный страх, изъедающий мой разум… разрывающий моё сердце!»

Слова нисколько не успокоили парня. Даже напротив — разволновали. Стало ещё больше жаль себя… такого молодого… ещё ничего толком не повидавшего и не познавшего.

Всё бесполезно! Нет силы в мече, нет спасения в молитве… и разум слаб… Он забился в уголок и отказывается мыслить. Всё бесполезно!

И сейчас… вот именно сейчас… придёт конец… Тело умрёт… погибнет разум… Искра умчится в чистилище…

О, Сарн! Да как же так? — Прутик плакал. Картинка перед глазами помутнела.

А зверь медлил. Может, чего-то ждал, а, может, игрался с жертвой. Оттягивал её конец, мучил временем. Секунды тянулись, словно года. Семён жутко потел и трясся…. трясся… трясся…

Но вот поднялся ветер. Он плюнул в лицо парня пылью, отчего тот резко зажмурился. И вдруг послышался тихий шёпот.

— Уймись! Пойди прочь!

Прутик живо прочистил глаза и огляделся. Котище сердито тряхнул хвостом и неожиданно быстро скользнул в кусты, из которых и появился.

— Нас приглашают, — подала голос Лютая. — Иди смелей.

— Кто? К-к-куда? — Семён недоумевал.

Он ещё раз осмотрелся и лишь потом позволил себе (да и то осторожно) пойти по направлению к Древу.

Тихий голос… шепот… словно порхающая меж цветов бабочка… Прутик даже на секунду замер.

«Странно… Тут никого, — думалось ему. — Неужели схожу с ума?»

И снова шёпот… разговор без слов… Он звучал прямо в голове, прямо под костьми черепа. Прутик удивлённо попятился.

— Обычный человек, — разочаровано проговорил неизвестный с тяжёлым вздохом. — Кто ты? Откуда?

— А ты кто?

— Я? — голос удивился. Потом послышался… смех. — Подойди ко мне, человечек. Удивительный человечек…

— К кому подойти?

Тут встряла Лютая:

— Тебя кличет само Древо, глупенький!

Семён задрал голову вверх и открыл рот. Он никогда не слышал, чтобы деревья разговаривали…

— Кто… кто тебя сюда привел? И зачем ты пришёл? — вновь послышался голос внутри головы Прутика.

— Да я сам сопровождающий, — со смешком отвечал Прутик.

— Неправда… сюда пришёл только ты…

— Но… но… я вовсе не собирался. Мы шли втроём!

— И где твои друзья?

— Далеко. Я их оставил спящими аж на пригорке.

— Вот видишь — спящими. Мой Баюн умелец, — весело сказал голос. — Его трудно побороть.

— Баюн? Это кто?

— Мой страж… тот, кто не хотел тебя пропускать.

— А, этот! — Прутик махнул в сторону кустов, где виднелись любопытные кошачьи глаза — Так это он приспал их? А как?

— На то он и страж, — и снова смешок. — А ты, как я вижу, одолел слизней, и даже самого жирного… главного из них…

— Кого? — растерянно заклипал глазами Прутик.

Он всё ещё никак не мог придти в себя. Стоял, крутил головой во все стороны, не решив, идти ли ему дальше, или нет.

— Слизней… этих жадных тварей… Они давно хотели полакомиться соками Древа.

Прутик тут же отметил этот странный оборот. Почему «соками Древа», а не «моими соками»?

А голос продолжал:

— Баюн своим урчанием распугал и приспал всё живое в округе. Окромя глухих слизней… И некому было спасти от них Древо… защитить… А тут явился ты!

— Бывает, — пожал плечами Прутик, все ещё не понимая, о чём он разговаривает с этим таинственным голосом. — А откуда тут такие твари? Я нигде о таких и не слышал, и не читал.

— В Темноводье много какой скверны развелось, — печально сказал голос. — Итак, зачем ты пришёл сюда?

— Я? Говорю же, что сопровождаю… И всё!

— А что нужно твоим друзьям?

— Ну… ну… я точно не скажу…

— Ладно, — мягко проурчал голос. — Я прикажу Баюну «отпустить» твоих друзей. Пусть идут, мы поговорим.

И «друзья» — Бор с Велеславом, пришли где-то аж через час. Их вид вовсе не указывал на недавнюю сонливость и расслабленность. У северянина вновь возродился его страшный взгляд, друид же тоже был не менее решителен. Оба выглядели довольными.

Однако Прутику тут же подумалось, что это «довольство» — лишь внешний лоск. Всё же эти двое были несколько раздосадованы, и скорее всего от того, что Семён каким-то непонятным образом избежал последствий «урчания» Баюна, не поддался сну. А вот они, тёртые калачи, не смогли устоять… Прутик даже тайно загордился собой.

Обожжённые ветрами и исцарапанные морозами щёки Бора отчего-то стали ещё более красными. На них чётко проступили тонкие чёрточки капилляров. Завязанные на макушке в тугой узел волосы растрепались. И вообще Семёну вдруг показалось, что северянин пытался всячески скрыть эдакую внутреннюю напряженность.

Он деловито приблизился к Прутику и забрал свой «кошкодёр». Черты его лица заострились, в глазах блеснуло волнение.

Выглянувший из кустов Баюн, недовольно фыркнул и обнажил желтоватые клыки. В ответ ему рыкнул медведь Велеслава, и котище в мгновение ока скрылся с глаз.

— Я не ошибся, утверждая, что тебя необходимо взять с собой! — ухмыльнулся Бор, обращаясь к Семёну. — Что ты нам пригодишься.

— Ну, да, — согласился друид. — Я был не прав, признаюсь…

— Имеющий глаза, да узрит, — весело отвечал северянин.

Эти двое — Бор и Велеслав, загадочно переглянулись друг с другом.

— Я не понял вас… Вы… вы… знали что? — растерянно пробормотал Семён.

— Мы предполагали, что ты станешь нашим «ключиком», — отвечал друид. Он мягко улыбнулся и повторился: — Я - проводник, а ты, друг мой, «ключик» от сего места…

Семён заклипал глазами, глядя то на северянина, то на друида.

— То есть… то есть… вы знали, что тут… тут такое… И что я… сам…

— Догадывались, — вставил своё слово северянин. Причём тоном, отрезающим всякие возражения.

Но Семёна кинуло в жар и он рассерженно бросил:

— А если бы у меня ничего не вышло? Если бы меня сожрал этот страж? — парень раскраснелся, разволновался.

— Не сожрал бы! — хлопнул его по плечу северянин.

— Вы оба… вы оба просто… омерзительны!

— Ого, какой слог! — добродушно рассмеялся Бор. — Привыкай, что в этой жизни нас всех используют. А вообще, ты молодец! Вороны были правы, когда советовали более внимательно приглядеться к тебе.

— Ну как, познакомился с местным духом? — поинтересовался друид, направляясь поближе к необхватному стволу Древа.

— С кем? — переспросил Прутик.

В этот момент дорогу и ему и друиду преградил северянин. Он жестом приказал оставаться на месте, и сказал, что лично подойдёт к Древу.

Велеслав недовольно поморщился, но послушался. Он чуть полуобернулся к Прутику и ответил через плечо:

— Местного духа…

— Вы имеете в виду голос Древа? — спросил парень.

Ему, вообще-то, не хотелось сейчас видеть ни Бора, ни друида. Семёна кинуло в жар, в голове плясали бесы.

— Он так представился? — несколько лениво поинтересовался Велеслав.

— Ну… не совсем…

— Пхе! Это, друг мой, дух сего места. Ты ведь у нас обладаешь особым даром: видеть невидимое, слышать неслышимое.

Друид рассмеялся. Но по-доброму, без злобы и поддевки. Но Семён ещё больше рассердился.

Северянин это заметил. Наверное, поэтому решился на откровенный разговор:

— Понимаешь, друг мой… всегда есть обстоятельства… Как же Бернар их называл? — Бор щёлкнул пальцами, словно это как-то ускоряло память. — Э-э… э-э… Обстоятельства… непреодолимой силы… Точно так!

Прутик был сосредоточен. Он глядел то на северянина, то на стоящего с боку Велеслава. Его вдруг начали пугать предстоящие объяснения.

— Это, как оступиться на ровном месте, — продолжал Бор. — Хотя на самом деле, когда уже позже осмысливаешь произошедшее, то приходишь к удивительному выводу: какая-то мелочь испортила всё дело. Бывает так, а?

И друид, и парень кивнули.

— Но если ты предугадал и вроде как предостерегся, то тут же возникает куда более утончённые «мелочишки», которых тяжело победить. И дело всё одно рушится…

— К чему эти измышления? — нетерпеливо спросил Семён.

— К тому, что надо позволять этим обстоятельствам случаться.

— Но тогда же…

— Тогда, ты должен успеть овладеть ими, да и именно в тот момент, когда они расслаблено ставят подножку. Я говорю о тебе, Прутик. Да-да, о тебе…

— Я вас н-н-не понимаю, — испугался парень, чуть заикнувшись.

Он стал искать взглядом поддержки у друида, но тот лишь усмехнулся в усы.

— После той стычки с пауком, я лишь больше утвердился в своей правоте. Боги ещё раз показали мне, что дали спасительные «соломинки», чтобы я не ушибся… чтобы не сломал себе шею…

— Соломинки?

— Тебя и… Первосвета, — Бор рассмеялся. — Конечно, я только-только учусь, но… но результат меня уже радует.

— Бор хочет сказать, — вступил в разговор друид, — что он выступил своего рода манком, на который позарились эти самые «обстоятельства».

— Да, — кивнул северянин. — Прутика в расчёт не взяли. Как и Первосвета… Кстати, он «освободил» Гневливца, — северянин довольно рассмеялся.

— Что? — тут пришёл черёд удивляться Велеславу.

Бор довольно потёр руки и вдруг сказал:

— Ну, а третья моя «соломинка» — это Велеслав…

— Чего вдруг? — неожиданно возмутился друид.

Семён перестал понимать сути разговора. Было только ясно одно — его использовали, причём без его же ведома.

— Я и сам был такой «соломинкой», — несколько грустно продолжил Бор.

— Для кого, позвольте спросить? — съехидничал друид.

— Для богов…

— Для обоих, что ли?

— Велеслав, не будьте глупее, чем кажетесь. Я вам не раз пытался сказать, что все мы служим обоим богам.

— Н-да… трудно не согласиться!

Друид хмыкнул, но, не смотря на ехидный тон, стало ясно, что он все понял.

— А теперь? Что поменялось теперь? — спросил Велеслав, явно перехватывая вопрос у Прутика, который так и крутился у него на языке.

— И это я вам уже говорил… когда-то… Здесь в Темноводье, пробудилась третья сила…

— Здесь?

— Ну… именно тут она весьма явно проявилась… Мне приходилось с ней столкнуться в Сиверии… частично на Новой Земле…

— И что это за сила?

— Лично я предполагаю… я предполагаю, что это Тэп.

— Кто? Что? — друид сто раз поменялся в лице. — Да вы понимаете… понимаете, с кем его равняете?

— А вы?

— Пхе!

Друид отошёл в сторону. Прутик растерянно поглядел на обоих своих товарищей, чувствуя себя лишним.

Бор слегка улыбнулся, и, посчитав разговор оконченным, подошёл вплотную к стволу Древа. На его фоне он выглядел жалким муравьишкой, заползшим на бревно. Северянин коснулся рукой до выщербленной коры, задрал голову вверх и, кажется, что-то зашептал.

— Пусть тебя не смущает его внешний вид, — махнул головой в сторону северянина Велеслав. — Бор — не человек.

— А кто? — не понял парень.

— Боги его знают, кто он на самом деле… Мой друг — Непоседа, гибберлингский Старейшина, говорит, что в жилах Бора святая кровь единорогов. А его сердце принадлежит самому Великому Дракону…

— И что это значит?

— Пхе! Если бы я точно знал… если бы я вообще что-то знал!

— А что говорит по этому поводу ваш Старейшина?

— Его больше заботит тот вопрос, даст ли Древо своё Семя.

Друид тихо рассмеялся и вдруг заметил:

— Как нам с тобой сказал Бор: «Имеющий глаза, да узрит»? Так?

— Наверное… похоже, что так…

— Что ж, вот и будем с тобой глядеть да разбираться… сами…

В это время северянин развернулся и стал отмеривать шаги на юг.

— Что он делает? — поинтересовался парень.

— Ищет нам безопасное место.

— Безопасное?

— Пхе! Ты наивно думаешь, что тут, под сенью Древа, нам ничего не угрожает? Дело не в том страже, что так тебя испугал. И не в тех слизнях, которых ты одолел в лесу. Сегодня мы с тобой можем оказаться свидетелями такого… пхе!.. такого, чего не видел ни один из смертных… Это Древо жило ещё до Катаклизма. Оно ведает много такого, что мы с тобой даже и представить не можем.

Сказано это было без пафоса и именно из-за этого по спине Семёна пробежал неприятный холодок.

— Откуда вы знаете? — тихо спросил Прутик.

— Я же друид… В старые времена мы жили в таких вот лесах.

— В старые времена? Это тоже до Катаклизма?

— Да-да…

Бор остановился и жестом подозвал своих товарищей. Сам же, не дожидаясь их, стал разводить костёр из своих зачарованных стрел.

— Оставайтесь тут! — сурово сказал северянин, когда друид со своим медведем и Семён приблизились к нему. — Располагайтесь, дело нам предстоит долгое.

Тут Бор вдруг стал разоружаться. Он сложил всё оружие в одну кучку, потом что-то поправил в ней. Отошёл в сторонку, поглядел и снова вернулся, чтобы поправить.

Семён попытался понять, что происходит и только спустя какую-то пару минут вдруг понял, что видит перед собой стилизованный знак Арга.

— Это и есть безопасное место? — спросил друид, оглядываясь по сторонам.

— А ты не чувствуешь? — хмыкнул Бор.

И тут Прутик вдруг понял, что уже не испытывает мандража. Что его окутало некой уверенностью и спокойствием. Стало значительно легче на душе.

Северянин меж тем разделся до пояса, скинул торбазы, и вытянул из костра небольшой уголёк.

— Твой мишка может сплоховать, — сказал Бор друиду. — Я дам вам ещё одного защитника.

С этими словами он надрезал ножом руку, сжал в той уголёк и что-то зашептал. Прутик даже наклонился вперёд, чтобы услышать что именно говорит северянин. А тот резким движением отбросил в сторону дымящийся уголёк, который в мгновение ока обернулся огневолком.

— Хфитнир, сядь здесь! — властно указал место северянин.

Потом он снял с руки серебряную змейку, а с пальца кольцо. Никто и ничто не должно было ему мешать.

— Много же у тебя помощников, — усмехнулся друид.

Бор сделал вид, что не заметил колкости в словах Велеслава. Он стряхнул капли крови в огонь, который вспыхнул и жадно потянулся к северянину. Прутику даже показалось, что он ластится, как щенок.

Но этого не могло быть по-правде. Это было марево, — убеждал себя парень.

Бор подошёл к Велеславу и протянул ему руку в требовательном жесте.

— Ты уверен? — несколько недовольно спросил друид.

Бор молчал. Он сурово глядел в глаза Велеслава.

— Да ты безумен! — как-то испугано воскликнул друид. — Неужто действительно смерти не боишься?

Северянин побледнел. Его глаза нервно забегали.

— Кончай болтать! — резко отрезал он.

Прутик вдруг осознал, что Бор боится. Но тут и парадокс: он этим и живится. Ощущение такое, словно он испытывает… судьбу… богов… Словно хочет найти тот предел, за который он не сможет перешагнуть. И явно этот «передел» не здесь… и не сейчас… А боги его знают где!.. и когда…

— Ну же! — нетерпеливо затряс рукой северянин.

— Ладно, — сдался Велеслав. — «Соломинка». Значит я тоже «соломинка»… Ты, полагаю, знаешь что делаешь…

Друид полез в свою котомку и вытянул флягу в которой держал «дикую воду». Бор резким движением забрал её и тряхнул, определяя на слух количество жидкости внутри неё. Судя по лицу, северянина удовлетворил результат проверки.

Но он снова протянул руку и подёргал пальцами, мол, давай ещё.

Прутик удивился. Он вообще глядел на это всё, словно на какой-то диковинный сон.

— Что? — скорчил непонимающую ничего мину Велеслав.

Но он явно перебарщивал с мимикой. Даже слепому становилось ясно, что он прекрасно знает, чего хочет от него Бор.

— Пхе! Ладно! — процедил сквозь зубы друид, вновь ныряя в свою котомку.

Несколько секунд и он вытянул ещё одну небольшую флягу.

— С Кудыкиной плеши? — спросил Бор.

— Да, — недовольно отвечал друид. — Но я бы не советовал смешивать эти «дикие воды».

Северянин не ответил. Он нервно облизал губы и присел у костра.

— Не жалей, что я их забрал, — сказал он друиду. — Ведь для того ты и наполнял их.

— Для того, — кивнул головой Велеслав. — Знал бы Фродди Непоседа каких усилий мне это стоило. Прокрасться и набрать «дикой воды»… это дело весьма трудное… и опасное…

— Я скоро уйду к Древу, — чуть-чуть взволновано сказал Бор, глядя на ластящиеся языки пламени. — А вы… оставайтесь здесь. И это не просьба!

— А что может случиться? — поинтересовался Прутик, хотя понимал, что ему никто не ответит.

Он вдруг понял, что больше не слышит таинственного голоса. Что молчат также и колдовские мечи северянина. И что вообще уже наступил вечер.

«Так быстро?» — удивился парень, оглядываясь по сторонам.

А Бор по-прежнему сидел у костра и чего-то ждал. Зажатые в руке фляги с «дикой водой» из обоих источником Темноводья, волей-неволей притягивали взгляд Прутика.

— Сегодня будет звездное небо, — вдруг сказал друид, махая рукой ввысь. — Ясное звездное небо…

Семён поднял голову, но ничего кроме кроны не увидел. Начинало стремительно темнеть.

Бор выдохнул и встал. Он неторопливо отряхнул колени, и, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:

— Первосвет, как я уже говорил, справился с моим заданием. Этой ночью сюда наконец-то заглянут единороги… Ну, и не только они.

Северянин развернулся и ушёл к Древу. Там он присел прямо у ствола, лицом к нему. И как догадался Прутик, Бор стал пить из фляг с «дикой водой».

11

…Кажется, впереди забрезжил свет… тусклый, желтоватый свет… Я так устал брести в этой темноте, изредка на что-то натыкаясь, словно слепой щенок, поэтому с радостью воспринял перемены. И тут же свернул: скорее к нему, скорее к свету.

Тот тихо мерцал, становясь всё больше. Лишь спустя какую-то минуту-другую, я понял, что вижу огонёк свечи… свечей… Они стояли на каменном помосте, освещая лишь небольшой пятачок пространства. Тут же в голове мелькнуло, что подобное мне уже доводилось видеть… Но где? Неужто в каком-то храме? Или… в чистилище?..

Нет, нет… не может быть…

И хоть я ускорил шаг, но как назло, дорога казалась очень долгой. Тоненькие огоньки печально приплясывали, маня к себе. Судя по всему, складывалось так, что я мог идти к ним годы. Но стоило протянуть руку и как бы схватиться, и вот через мгновение меня унесло вперёд. Да так сильно, что… куда-то выбросило.

Здесь было светло. Я зажмурился, а когда вновь осторожно приоткрыл глаза, увидел, что сижу возле какого-то невероятно толстенного дерева.

— Смотрите, он моргает! — раздалось рядом.

Голос принадлежал Прутику. Он был весьма громким и звонким, так что я невольно скривился.

— Зачем так кричать? — сказал ему… хотел сказать…

Во рту пересохло, из горла не вырвалось ни слова, только глухой хрип.

Тело затекло, руки-ноги не слушались. Они будто были налиты свинцом. Кажется, я невольно простонал и в следующее мгновение упал на траву.

Перед глазами маячил высокий зелёный купол Древа. Сквозь листву пробивались пятна нежно-голубого неба.

— Возьми! Выпей! — перед глазами замаячила физиономия друида.

Он влил мне в рот чего-то терпкого, похожего то ли на перебродивший квас, то ли на своеобразное пиво, продолжая постоянно повторять, мол, давай-давай пей.

— Полегчало? — спустя минуту спросил он.

В голове действительно настало прояснение.

— Полегчало. А у вас всё… в порядке? — поинтересовался я, пытаясь присесть.

— Пхе! Можно и так сказать.

Я сощурился, сосредоточился… Нельзя было потерять, выбросить из памяти ни одного мига, из тех что я провёл ТАМ… в этом загадочном «там»…

Велеслав, словно поняв мои мысли, тут же сказал:

— Расскажи… так ты ничего не упустишь… Обычно, беседа помогает упорядочить мысли. Помогает выстроить цельность картины.

— Я хочу есть. Очень хочу есть…

— Это и не удивительно! Ты… «отсутствовал» двое суток, — друид улыбнулся. — Это не так уж и долго… Говорят, легендарный первочеловек по имени Бёрр тоже как-то провёл в Живом лесу без еды и воды двенадцать дней.

— Причём тут Живой лес… Да и в сказках не такое бывает! — отмахнулся я, поднимаясь на свои «деревянные» негнущиеся ноги.

Велеслав отчего-то слишком уж весело рассмеялся. Я покосился на Прутика: тот по-прежнему выглядел взволнованным. Было заметно, что парень хочет что-то сказать, но сдерживается.

Друид некоторое время рылся в своей котомке, а потом протянул мне из неё кусок вяленого мяса и сухари. Ел я жадно, запивая всё это друидской настойкой.

Прутик и Велеслав стояли в сторонке. По их лицам явно читалось, что они страстно желают узнать о моих «приключениях». Но вот я не очень-то желал ими делиться.

Сам же при этом пытался найти точку отсчёта. Но как не старался, за оную мог взять только факт своего прихода (откуда?) к тому необычному «перекрёстку».

Ещё раз сосредоточившись, я попытался восстановить картину.

…В серой мгле того странного места, виднелся абсолютно гладкий рукотворный обелиск из темного камня. На нём были выбиты ровные строчки какого-то послания, или сообщения. Язык был мне не известен.

Влево и вправо от сего места, изгибаясь змеями, разбегались узенькие каменистые тропы. Они выглядывали среди торчащих, будто диковинные грибы весьма причудливой формы, валунов. Было видно, что этими тропами пользовались частенько.

Я крутил головой, не в силах решиться, куда следовать дальше. При этом зачем-то стал принюхиваться, и в последнюю секунду сообразил, что… что я — не человек… что у меня не руки, а какие-то когтистые звериные лапы, но при этом с длинными узловатыми пальцами… а сзади торчит хвост…

Тьфу ты, нелёгкая! — я поморщился. — Что за мерзость!

Видение тут же исчезло. Перед глазами были обычные человеческие руки, только грязные. Сам я был одет в какие-то лохмотья. За плечом висели связанные вместе сапоги…

Откуда я иду? Куда? И вообще, кто я такой? — эти мысли вихрем пролетели в сознании, и тут же развеялись. Их место занял неясный страх.

Я на несколько секунд (так мне показалось) закрыл глаза, а когда снова их открыл, то понял, что мир вокруг чуть-чуть преобразился. Во-первых, тропы стали шире, валунов меньше, и большинство из них поросло буроватым лишайником.

Сколько же это времени прошло? Неужто я заснул? Если да, то выходит на годы…

Рассуждать разумно было сложно. Что-то постоянно отвлекало, и я мог по несколько раз возвращаться к одной и той же мысли.

Обелиск потемнел, буквы на нём потускнели и даже истёрлись. Я же чувствовал себя вполне отдохнувшим. Попало и чувство неясной тревоги… вернее, оно притупилось… Стало безразлично.

Я ещё раз огляделся и пошёл направо. Тропы на вид были одинаковыми, поэтому особого смысла в выборе направления не было. Двинулся, что говорится, наобум.

Мне по-прежнему было абсолютно не понятно, где я нахожусь. Над головой было тёмное небо, шагах в двадцати от тропы растянулась непроглядная серая мгла. Ни ветерка, ни звука… всё недвижимо… И только я в одиночестве бреду по виляющей из стороны в сторону тропе…

Я? А кто я? — вот тут мне стало страшно. Память не могла выдать ни одного воспоминания.

И тут через тропу промчался небольшой мохнатый зверёк. Он сделал несколько стремительных прыжков, прежде чем снова раствориться во мгле. На ум пришла мысль, что зверь весьма схож с зайцем… А ещё вдруг подумалось, что он пересёк мой путь слева направо… а это явно недобрый признак…

Я остановился, огляделся. От обелиска отошёл не так уж и далеко — шагов на сто. Может вернуться, пойти другой дорогой?

В иное время, я бы плюнул и двинулся бы дальше, но сейчас… сейчас всё казалось не таким уж простеньким… И к тому же, моё сознание находилось в неком встревоженном состоянии. А откуда исходила тревога — было непонятно.

Вернувшись назад, я ещё раз подошёл к строчкам, провёл по буквам рукой и тут же ощутил лёгкое тепло, исходящее от них.

«Направо пойдёшь — коня потеряешь, — вспомнилось ни с того, ни с сего. — Гм! Может, тут именно это и написано? Какую тогда стезю выбрать? Стезю Правды? Стезю Кривды?»

Пока это думал, уж на левой тропе появился всё тот же мохнатый зверёк. Он сел посреди неё, словно преграждая дорогу.

«Заяц, — определил я. — Точно, заяц. Вон как ловко ушами шевелит… Так-с… Значит, мне остаётся дорога прямо — Стезя Мудрости».

Стало смешно. Надо же, какая символичность!

Огляделся — и вдруг понял, что от обелиска ведёт и третья тропинка. Но она была едва-едва заметна. Вся поросшая жесткой бурой травой, так что не удивительно, что я её раньше не замечал.

— Итак, прямо пойдёшь…

Закончить не смог — не вспомнил…

— Эй, Бор! — кто-то тронул меня за плечо.

Я тряхнул головой, отгоняя сонную муть. Рядом стояли Велеслав и Прутик. Оказывается, что я уже доел мясо, и теперь сидел с глупым видом на земле, глядя в пустоту.

— С вами всё в порядке? — спросил Семён.

Я встал, огляделся и отошёл шагов на двадцать вправо. Прутик и Велеслав засеменили следом за мной. Они, молча переглядывались друг с другом, явно считая, что я немного не в себе.

— Вот тут! — я топнул ногой по земле.

Друид и Прутик уставились в указанное место, да так пристально, словно увидали там горстку золота.

— Что «тут»? — первым спросил друид.

— Копайте тут…

— Чем?

Я обернулся и свистнул. Хфитнир, сидящий далеко в сторонке, резво поднялся и подбежал ко мне. Потом огневолк без всякой команды принялся раскапывать землю. А через несколько секунд к нам, переваливаясь с боку на бок, приблизился и медведь. Он неохотно принялся тоже раскапывать яму, при этом ворчливо порыкивая.

Я устало присел на задницу и мозг сам собой отключился, снова возвращая меня к той тропе.

…Помню, что мне всё время казалось, будто справа кто-то есть… И этот кто-то (а, может, и что-то) явно «виделось» периферией глаза. Но каждый раз поворачиваясь, я никого и ничего не находил. Но вот именно сейчас на каком-то подсознательном уровне ощутил чужое присутствие.

Из серого тумана выступил пока ещё тускловатый белый свет. Он медленно приближался к тропе. А я ждал, не двигался.

Не знаю, сколько прошло времени, тут всё казалось очень долгим… и вот мгла расступилась, и глазам предстал огромный единорог. Невероятно огромный.

Он приблизился и, словно здороваясь, махнул головой. Тусклый свет исходил из его длинного рога. Зверь встал на одно колено, словно приглашая меня сесть ему на спину.

Я тут же вспомнил (и откуда, только?), что этого единорога зовут Гневливец. Он стоял и ждал, когда я соизволю взгромоздиться ему на спину.

Мои колебания разрешились через несколько секунд. Мгла слева от тропы заколебалась, словно ожила. Какая-то часть стала тёмной, будто надвигающаяся грозовая туча. И вот — к нам вышел… Вернее, я сначала ощутил ещё чьё-то присутствие. А потом туман расступился и из него стремительно появился невероятных размеров чудище. Оно расправило крылья и тут же сделало пару глубоких взмахов.

Дракон. Я сразу ощутил мощь этой твари. Серебристая чешуя тускло отбликивала светом от рога Гневливца.

Итак — справа от меня единорог, слева — дракон… Их сердитые взгляды словно говорили: «Ну, кого ты выберешь, приятель?»

Я понял, что это ловушка и, стараясь ни глядеть ни на кого из этих двоих, двинулся дальше.

«Быстрей бы дойти!» — крутилось в голове. А самого аж трусило от переполняющих душу эмоций.

И тут же: а куда я иду? Куда так бегу? — ответов не было.

Мы все втроём продолжали двигаться вперёд. Чудища шли поодаль…

Медведь громко рыкнул и отодвинулся. Я вышел из оцепенения и поднялся. Из выкопанной глубокой ямы потянуло сыростью, гнилью… Хотя, мне думается, это было порождением моего воображения.

Хфитнир заурчал и в один прыжок выбрался наверх. Внизу виднелся ещё не до конца освобожденный от земли человеческий скелет.

— Ого! — вырвалось у Прутика.

Действительно «ого»: скелет был огромен. Он лежал со скрещёнными на груди руками, а в его кистях был зажат небольшой белый камень, отдалённо смахивающий на яйцо.

— Кто он? — послышался дрожащий голос Прутика.

— Пхе! Это Бёрр, — буркнул в ответ друид. — Народная молва гласит, что его похоронили под одним из Древ Живого леса…

Я осторожно спустился и почти что вырвал гладкий каменный овал из рук гигантского скелета.

— Что это? — снова спросил, дрожащий от трепета, Семён.

— То, что просил для своего народа Непоседа, — ответил я, прикидывая вес «яйца».

— Семя Великого Древа? Странное оно… какое-то, — на лице Семёна отразилось неверие.

— Пхе! А ты что ожидал увидеть? — друид усмехнулся и тронул пальцами поверхности белого камня.

Я протянул Семя Велеславу и вылез из могилы.

— Как вы знали, где искать? — не отставал парень.

— Как? — переспросил я, глядя вверх на могучую тугую крону.

…В синеющей дали едва-едва наметились туманные очертания какого-то громадного дерева. Тропа явно вела к нему. Тут уже не было никаких сомнений.

Мгла рассеялась. Оба чудища — дракон и единорог, продолжали идти вместе со мной. Я невольно любовался ими. Их тела были настолько полны изящества… и ещё эдакой дикой красоты… нескрываемой силы… Как тут не восхищаться!

Чем ближе мы подходили к дереву, тем яснее мне становилось, что оно огромно. Отчего-то на ум пришло сравнение с горой.

Что-то заставило меня оглянуться. И тут я с удивлением увидел, что нет ни единорога, ни дракона. Что я одиноко бреду по извилистой каменистой тропе, тонкой лентой вьющейся среди этой нелюдимой мрачной местности.

Чем ближе я подходил к дереву, тем больше понимал его истинные размеры. И вот, когда до него оставалось не более полуверсты, в высоте грязного мглистого неба вспыхнул стремительно падающий вниз огненный шар, вокруг которого закружилось с дюжину громадных теней, отдалённо смахивающих на драконов. Казалось, они пытались остановить падение этого жуткого небесного пламени. Тени отчаянно кидались на шар, но было понятно, что они ничего не могут сделать.

В какой-то момент трое из них поднырнули под огонь. В следующее секунду тот взорвался снопом искр, а ещё спустя мгновение шар разлетелся на части, а те три тени ярко вспыхнули и камнем упали вниз. Один из кусков небесного пламени, похожий на белогривого единорога, со страшным свистом влетел в ствол дерева, и на нём тут же появилась длинная трещина. Из неё мне в глаза ударил ослепительный свет. Такой ослепительный, что пришлось закрыть лицо руками.

Когда я снова смог открыть глаза — мир вокруг преобразился. В нежно-голубом небе, освещаемом золотой монетой солнца, носились разноцветные стаи птиц. Земля была укрыта изумрудным травяным одеялом, по которому скакали какие-то звери. А у широкой трещины ствола, из которой бил всё тот же яркий свет, стояли какие-то люди. Было слишком далеко, чтобы я смог разглядеть их, но в сознании вдруг родилась чёткая уверенность, что это эльфы… а ещё краснокожие джуны… они стояли чуть поодаль… особняком…

Но вот, неясно откуда, может быть из-за ствола, появилась ещё одна фигура. То был высокий длинноволосый человек. Он нёс в руках сумку из серебристой струящейся ткани. Все — и эльфы, и джуны, и ещё какие-то неясные существа — хлынули к нему. А улыбающийся незнакомец неспешно опускал правую руку в нутро своей сумки, потом что-то доставал оттуда и также неспешно отшвыривал в сторону.

Помню, что и самому захотелось приблизиться, поглядеть, что прячется в дивной сумке, но глазам каждую секунду становилось всё невыносимей из-за ослепительного света, льющегося из трещины. И чем пристальней я приглядывался, тем тускнее становился мир вокруг. Тем нечётче виднелись предметы, вещи, существа.

А потом… потом был бесконечный путь назад… Я так устал… устал брести в этой темноте, постоянно на что-то натыкаясь. Очередное падение и… я проснулся.

Тело от неподвижности замлело. Кажется, был глубокий вечер. Недалеко потрескивал костёр, возле которого молча сидели Семён и Велеслав. Я не стал показывать им, что уже пробудился.

— Мне нравится ранняя осень, — тихо произнёс Прутик. Очевидно, я услышал продолжение его беседы с друидом. — Когда листья на деревьях только-только начинают желтеть… воздух не такой холодный… Тогда небо таких необычных красок… А иногда идёт тихий печальный дождик… изморось… Вижу себя у окошка… под крышей сарая Овсова. Снаружи тихо… чуть накрапывает… По поросшей мхом черепице скребётся ветками толстая берёза…

— А я как-то никогда и не задумывался, что нравится мне, — прервал воспоминания голос Велеслава. — И где именно…

— Вы бывали на многих аллодах? — осторожно спросил Прутик.

— Бывал, — неопределённо ответил друид.

— А на Ингосе? — Семён после этих слов махнул головой в мою сторону.

— Что? — Велеслав повернулся к пареньку и как-то даже в некотором роде по-совиному заклипал глазами.

— Ну… на Ингосе… какая там природа?

— Чего тебе вдруг эта дыра заинтересовала?

— Так… просто так… Удивительно!

— Что тебе «удивительно»? — безразличным тоном спросил друид.

Он поправил ветки в костре и покосился в мою сторону.

— Каким мир был до Катаклизма, — ответил парень несколько мечтательно.

— Каким? Думаю… суровым…

— Почему?

— Ибо таким его создал Сарн.

— А мне думается, что Бог Света сотворил его прекрасным, а вот Бог Тьмы всё испоганил.

— Это примитивные рассуждения, — сердитым тоном ответил Велеслав.

Его медведь тут же глухо рыкнул, словно поддакивая хозяину.

— Отчего же! — возмутился Прутик. — Сарн… он как бы закрывает собой весь мир, стараясь не пускать сюда разрушительную Тьму.

Друид рассмеялся.

— Ты наивен… как, впрочем, и все люди. Сарн подобен улитке, что не может покинуть свою раковину. Она ему и дом, и тюрьма…

— Ха! Ну, вы сравнили! Дом и тюрьма! Выходит, он своего рода заложник самого себя?

— Возможно — так, а возможно, что его загнали в эту «раковину».

— Кто?

— Ну… например, Нихаз.

— Зачем?

— А зачем садят в тюрьму?

— Да ну! Он бог! Может поступать, как ему заблагорассудится. Нихаз ему не указ! Он его противник… наверное, равный по силам.

— Пхе! Может быть… может быть… Вот твой друг, Бор, точно должен знать.

— Почему вы так решили?

— Чутьё, — тихо рассмеялся друид.

— Ну вы ведь сами не верите ни в Нихаза, ни в Сарна? Так? Вы ведь недавно об том рассказывали…

— Я говорил не совсем об этом.

— А что вы думаете про того… мертвеца, что покоится под Древом? Про Бёрра?

— А что про него думать? — удивился Велеслав.

— Он тоже был из ваших? Из друидов?

— В некотором роде… Он был первым, кто насадил Живой лес.

— А зачем это ему?

— Так создавался Сарнаут…

— «Раковина»?

— Пхе! Вот что, друг мой, скажу тебе то, что не пишут в книжках: изначально вокруг была лишь Тьма. И Свет не мог дотянуться до всех пределов этого мира, ибо был спрятан внутри… «раковины»… А тёмные стражи, вы их зовёте Драконами, всячески не давали тому поменяться… измениться… Но вот во Тьму ворвались единороги, заключённые в небесном метеорите. И один из них…

— Гневливец?

— Верно. Своим волшебным рогом он расколол «раковину» и выпустил Свет.

— Сарна?

— Мы, друиды, обычно говорим о Свете и Тьме. Никаких богов, помнишь?

Велеслав на некоторое время замолчал. Сквозь полуприкрытые веки, я видел, как он возится у костра, подбрасывая ветки.

— Когда пришли единороги, они одолели трёх стражей.

— То бишь троих из двенадцати Драконов? А почему вы тогда удивились сему числу, когда я рассказывал о том, как образовался год?

— Дело в том, что я и сам не особо вникал в суть наших, друидских, повествований. Как будто у меня были замылины глаза… Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю?

— В некотором роде, — кивнул Прутик.

— И вот, — продолжил рассказ Велеслав, — один из павших, Серебряный Дракон, проникся благостью Света.

— Это как?

Друид пожал плечами, а сам сказал следующее:

— Он обратился в первочеловека… в Бёрра.

Прутик несказанно удивился. Он какое-то время произносил только восклицания, а потом задумался и замолчал. Велеслав тоже безмолвствовал.

Мне страшно хотелось потянуться. За всё время этой беседы, я всячески сдерживался. Но вот теперь решил «проявиться»: потянулся и тут же сел.

— О! Проснулся, — усмехнулся Велеслав.

— Где Семя подевалось?

— Я его прибрал.

— Ты сам его доставишь Непоседе? — спрашивал я, вновь ощущая голод и жажду.

— Если желаешь…

— Пожалуй, было бы неплохо. У меня… у нас с Прутиком в Темноводье ещё кое-какие дела.

— И куда вы с ним отправитесь?

Я полез за едой. От голода аж подташнивало.

— К поморцам, — бросил через плечо друиду. — Дорогу покажешь?

— Угу, — буркнул друид.

Он тут же встал и пошёл к своему медведю. А я жадно впился зубами в мясо. А когда вдоволь насытился, вновь завалился спать…

12

Утро пахло набухшей от влаги сырой землёй, густыми запахами трав, чуток горчило полынью. В сизом безоблачном небе, появилось холодное солнце. Оно золотом окрасило верхушки деревьев, коньки покатых крыш, далёкий купол слободкинской колокольни. До слуха доносилось мычания недоенных коров, где-то весело повизгивали свиньи, надрывно кукарекали пропитыми голосами местные ободранные голодранцы-петухи, наперебой перекрикивая друг друга. В Жабьей луже гоготали довольные гуси.

Первосвет закрыл глаза, втянул носом тугой утренний воздух, ощущая разом десятки привычных знакомых запахов, которые тут же рождали в голове мимолётные, но красочные пузырьки эдаких застывших картин-видений. Они живо вспыхивали в сознании, тут же гасли, за ними стремительно рождались следующие, и так длилось довольно долго.

— Доброе ить утречко! — громкий хрипловатый голос мигом разорвал невидимую ткань хрупкого мира, возвращая Первосвета в слободку.

Он открыл глаза и упёрся взглядом в мощного коренастого ратника. Мозг всё ещё отказывался воспринимать действительность. Мысли лениво плескались, тянулись, словно застывающий кисель.

— Что тебе? — безразличным тоном спросил Первосвет.

— Командор просит вас-де придти для разговора.

— У-у-у… Скажи, скоро приду, — парень даже толком не посмотрел на ратника.

А тот, с видом человека выполнившего поручение и от того считающегося свободным, живо повернулся, сверкнув тугим бритым затылком, и весело зашагал прочь. Первосвет зевнул и потянулся до хруста костей.

Он приехал в слободку вчера поздно вечером. Первым делом посетил командора, протянув ему письмо от Айденуса, обнаруженное в лесу. Потом они перекинулись парой фраз о том да о сём, и наш гигант поехал в трактир, полагая что на этом он свой «долг» перед Никитовым выполнил. Плотно поужинав, Первосвет заперся в своей комнате, где развернул найденный меч. Тело охватил волнительный трепет. Как-никак, а в его руках был сам Заступник — легендарное оружие Белого Всадника. Парень был уверен, что нашёл именно его. Вернее, его ему преподнёс в дар освобождённый от Тьмы Гневливец.

До позднего часа он чистил, правил этот меч, а сам всё никак не мог взять в толк, почему именно ему в некотором роде «дали» честь найти его.

В этом есть какой-то знак! — подумалось Первосвету. Он замер, поглядел на тонкое пламя лучины и довольно заулыбался. — Вот оно… вот оно моё предназначение…

Первосвет едва смог унять дрожь в руках. Перед глазами вставал его собственный образ, вздымающий кверху Заступник… а за спиной виделись толпы почитателей… И до слуха донеслись сладкие выкрики: «Первосвет! Первосвет Веригин!» И виделись толпы…

«О, Сарн! Что за глупости!» — гигант сильно-сильно замотал головой.

Мысли о Заступнике никак не хотели униматься. Больше всего Первосвета занимало то, что именно он нашёл сей меч. А это значит… значит…

«Нихаз его знает, что это на самом деле значит!» — гигант встал и несколько раз взмахнул мечом. Тот с тугим звуком рассёк густой воздух небольшого помещения.

Потом бережно закутав его в кусок ткани, Первосвет завалился спать. Сон, на удивление, нахлынул быстро. Видно, сказалась усталость похода.

По привычке, парень встал рано. Плотно поел и сейчас вот сидел на завалинке у трактира, глядя на утренние красоты.

«Интересно, чего меня зовёт Никитов? — потянулся гигант. — Может, случилось чего? Или весть какая от Бора пришла?»

Первосвет вернулся в свою комнатку, где живо приоделся, прицепил к поясу Заступник, а затем деловито пошёл к командору.

— Вы ведь тоже из Сыскного приказа? — встретил его вопросом Никитов, едва парень перешагнул порог его дома.

Выглядел командор весьма помято. На желтушном лице явно проглядывались следы ночной гулянки.

Парень удивился. Только вот вчера с ним встречались, он командору найденное письмо отдавал. Что за странная забывчивость, мол, кто я за личность такая?

— Не совсем из Сыскного… просто…

Закончить Первосвету не дали. Командор скривился и недовольно бросил:

— Езжайте-ка в Калинов мост! Я тебе в придачу парочку ратников дам. Там дела по вашей части…

— Какие? — не понял парень.

— Да вот письмо прибыло от купчишек. Говорят, там на дороге кто-то балует.

— Кто?

— Езжайте-ка и разберись! — рявкнул Никитов.

Первосвет вспыхнул. Он не любил подобного обращения. Руки так и зачесались дать затрещину.

— А где Бор задевался? — чуть мягче спросил командор.

Честно говоря, ему стало даже легче дышаться, как из слободки пропал северянин. Но из некоторого чувства тактичности, он поинтересовался, хотя ответ и не слышал. В голове Никитова плясали хмельные бесята.

— Чего мне куда-то ехать! — возмутился раскрасневшийся Первосвет. — Мне Бор сказал дожидаться его тут, в слободке.

— А я тебе сказал ехать в Калинов мост. Или в холодную захотел?

— Что? — напрягся гигант.

Его рука легла на рукоять Заступника. Тут же нервная дрожь унялась, её место заняла уверенность в собственных силах.

— А то! — поднялся на трясущиеся ноги командор. На меч Первосвета он даже не глянул. — Ты с кем тут споришь? Сейчас вот прикажу послание в столицу написать, что, мол, ты тут воду баламутишь, да законную власть не слушаешь. И побежишь, милок, аж пятки засверкают.

«Он от того такой дерзкий, — рассуждал Первосвет, — потому как Бора тут нет. А то сразу бы смелости поубавилось!»

— Хватит тут гонять лягушек из-под подушек! — сиплым голосом бухтел Никитов. Его мутный глаз шарил в это время по столу, в поисках опохмела. — Делом займись!

— Вы мне не указ! — подбоченился Первосвет.

— Пш-шёл вон! Не то прикажу парням тебе розог дать.

Гигант понимал, что всё равно придётся ехать в Калинов мост. Он ведь не Бор, который одним только взглядом усмиряет своих оппонентов.

— Ягода! — гаркнул не своим голосом командор.

И в дом вошёл всё тот же широкомордый ратник, который приходил к Первосвету.

— Снаряжайся! — приказал Никитов. — Поедешь с этим вот… с этой вот дылдой. И Матвея возьми.

— А куды-ить нам?

— Туды! — не оборачиваясь огрызнулся командор. — Оно ить твой новый начальник.

Первосвет от удивления прикрякнул и, не меняя глупого выражения на лице, поглядел на Ягоду. Глаза у ратника заметно косили. А сам он на вид был весьма тёртым калачом, удачно выезжающем на глупости окружающих. И те по наивности полагали Ягоду одарённым удачей мужичком.

Командор сделал жест, мол, уходите все прочь, и, тяжело выдыхая хмельной воздух из своей груди, потянулся к кружке с недопитым пивом.

— Давненько йаво таким ить озлобленным не видал! — хмыкнул Ягода, едва он с Первосветом вышел наружу.

Ратник несколько растерянно потирал свой вспотевший затылок.

— Како вас звут-то?

— Первосвет.

— И куды-но нам?

— В Калинов мост.

— О-о! — недовольно махнул головой Ягода.

Его косящий глаз шально завертелся, придавая лицу ратника выражение дикости. Тут он присвистнул и кому-то махнул рукой. Через какое-то время из-за кустов вышел худощавый сутулый человек, очевидно, тот самый Матвей, которого приказал взять с собой командор.

— Едем? — деловито спросил Первосвет.

А самому ой как не хотелось подчиняться. Вспомнилась Сиверия и все эти пустопорожние приказы, постоянные нагоняи.

— Погодь! — зачесал в ухе Ягода. — Брюхо ить пустует-де, а тоды значить чаво?

— Чаво? — насупился Первосвет.

— Наполнить йаво надо ить! Всё оно ить отсель исходит! — ратник шлёпнул обеими ладонями по животу.

Его товарищ громко расхохотался:

— Так… так, — и кивает головой, да ус покручивает. — А нас куды-де отправляют?

— В Калинов мост, братец!

— Ядрить твою козу! — Матвей хлопнул себя по сухой ляжке и сплюнул наземь.

«Зачем мне такие попутчики? — подумал Первосвет. — Добра от таких не дождёшься».

— Ну, коль желаете, то брюхо своё и набивайте, — буркнул гигант.

— А ты чо?

— А я поеду. Потом догоните…

Да постой-де ить! — Ягода плеснул руками. — Чаво туды-ить торопитися?

Ратники засеменили за широко шагающим Первосветом.

— Чаво да чаво! — рассерженно бухтел тот. — Енто вон у свого командора пытайте.

— Да ты-де, брат, поди не знашь, чаво тобе в Калинов мост Никитов отсылает!

— А ты, значит, знаешь, — остановился Первосвет.

— То все наши знають, чо тама приключилося! — всунул свой нос Матвей. — На Железном-то тракте купчишек побили-де. Сильно ить побили. Они жалобу и написали.

— Кто побил?

— Тёмное то дело! — хмыкнул Ягода. — Поначалу, змеи изжалили нещадно… Ночью-де ить выскочили, да на спящих-то напали. А двое в лес с испугу драпанули. Дык от них ить только потом-де части нашли…

— Какие «части»? — не совсем сообразил Первосвет.

Ратники вновь захохотали. В ту же секунду парень ощутил, как по спине пробежал холодок.

— И это всё? — насупился Первосвет. — Я, было, подумал, что разбойники напали, а тут…

— Места ить там тёмные, — заметил Матвей. — Запретные… Может-де, и лиходеи какие в чаще затесались.

— Вы меня отговариваете? — не понял Первосвет.

— Да что ты! — косоглазый Ягода вдруг озорно рассмеялся.

Он ловко перемахнул через вонючую промоину, поравнялся с парнем и несколько зло бросил:

— Всё ить имеет свой-де конец, своё начало…

— Это ты к чему?

— Поесть бы нам… перед дальнею-то дорогой. Сие доброе начало было бы. С набитым пузом… оно ить и веселее, и приятней в нихазову дыру-то лезть!

Матвей загоготал.

— Ну, вы и болваны! — беззлобно отвечал Первосвет, полезая рукой в кошель.

— Вот видно ить добрый ты малый! — обрадовался Ягода, поглаживая живот. — Не расписной какой сукин кот.

До трактира было уже недалеко. Первосвет вытянул несколько медяков, прикидывая насколько тех хватит, и затем приказным тоном проговорил:

— Ну вот что: даю вам час, не больше. Сам пока свои вещи соберу. А потом с вами… без вас… вот с этого места уезжаю. Ясно?

И Матвей, и Ягода согласно закивали, а сами поглядывали на монеты.

«Видать, тут, в слободке, даже у служивого люда дела совсем плохоньки», — подумалось Первосвету.

И он высыпал медяки в широкую ладонь Ягоды…

13

Не смотря на погожее безоблачное небо, светлую природу сих мест, в самом воздухе всё ещё витало некое напряжение. Прутик много раз оглядывался. Ему казалось, что он снова слышит тихое «Шурх-х-х…» И снова ему видятся мясистые гигантские слизни.

Парень замирал, всматриваясь в кусты, но там никого не было. Семён облегчённо выдыхал и периодически интересовался у друида, когда они достигнут Малиновки.

— Скоро, — однообразно отвечал тот, продолжая идти по одним только ему ведомым тропам.

Хфитнира Бор отпустил. Хотя, как понимать «отпустил»? В какой-то момент Прутик заметил, что огневолка не стало. На немой вопрос, северянин протянул парню потухший уголёк, и, озорно подмигнув, прошагал мимо.

Без огневолка стало ещё мрачнее. Так казалось пареньку. Он старался держаться ближе к медведю, полагая, что звериное чутьё того не подведёт.

Вспомнилась та первая ночь, когда Бор, испив по очереди «дикой воды» из фляг друида, перестал реагировать на окружающий мир. В какой-то момент из сырой белёсой мглы появились молчаливые призраки. Огневолк зло оскалился, его угольная шерсть стала дыбом, по телу пробежались огненные сполохи.

Прутик и сам ощутил тревогу, но старался держаться смело. Он покосился на друида, судорожно сжимающего свой посох, поглядел на напрягшегося медведя. Мысли в голове перемешались, всё время хотелось встать и убежать прочь.

Один из призраков приблизился. Он был похож на лошадь… Второй же, выскочивший с другой стороны, раскинул бледные туманные крылья и… зарычал.

По спине Семёна пробежался холодок. Он тут же подбросил в костёр несколько веток и сел ближе к огневолку.

— Они скоро уйдут, — послышался знакомый шёпот местного духа. — Ты не бойся!

— А я и не боюсь, — пересохшими губами пробормотал в ответ Прутик.

Друид услышал парня и сжал посох крепче. Но, слава Сарну, никто не нападал. Так относительно благополучно минула сия ночь, быстро пробежал день и вот наступила следующая.

Чтобы хоть как-то скрасить тягостные минуты ожидания, Прутик и Велеслав тихо переговаривались.

— Что такое «дикая» вода? — спрашивал Семён.

— О, это сильная штука! — друид неторопливо почесал кончик носа. Его глаза округлились, вновь «превращая» лицо в совиную мордочку. — Тут, в Темноводье, есть два источника «дикой» воды. Один, как ты понял, находится во владениях козлоногих. Его зовут источником Жизни, или Живы. Второй же протекает в Кудыкиной плеши. Это источник Мравы.

— Смерти?

Велеслав нахмурился, но не ответил. Он, казалось, стал прислушиваться к окружающему миру.

— Тебе в детстве сказок не сказывали? — вдруг спросил друид. — Про то, как доброго молодца, убитого врагами, оживляют с помощью волшебных вод, а?

— Было… рассказывали…

— Ну, вот тебе и ответ, что такое «дикая» вода, — Велеслав хитро улыбнулся.

Этой ночью вокруг лагеря в сером непроглядном промозглом тумане бродили мрачные тени. Были слышны лёгкие потрескивания, приторные почмакивания. Иногда казалось, будто кто-то бубнит над самым ухом. Дремлющий Прутик вскакивал на ноги, озирался, но никого не видал.

Огневолк изредка вставал и обходил по кругу бивак, принюхивался, рычал. Видно отпугивая недобрые силы.

Вспоминая всё это, Семён тут же накладывал сие на слышанные в детстве байки и страшилки. Не всё сказанное тогда, могло быть выдумкой…

— Смотри под ноги! — дёрнул кто-то парня за плечо.

Прутик задумался, замечтался и едва не свалился в глухую яму, вырытую у лещины.

— Что это? — не мог он сообразить, поглядывая на замаскированные в глубине колья.

— Нихаз его знает! — пожал плечами Бор. — Ловушка какая-то…

— На кого?

Северянин пожал плечами и указал куда-то пальцем. Парень проследил направление и увидел шагах в двадцати вросший в землю чёрный камень. Он так контрастировал с зеленью сего места, что казался абсолютно чужеродной вещью. И от того вызывал неясный трепет.

Прутик не удержался и подошёл к этому камню. На гладкой матовой поверхности виднелись какие-то удивительно красивые знаки… или буквы…

«И кто-то же такие выбил!» — тронул «завитушки» своими пальцами паренёк. Его кожа ощутила тепло.

— Межник, — послышался сзади голос друида. — Очередной межник.

Велеслав сурово глядел на вкопанный валун, демонстративно не приближаясь к оному.

— Вот мы и покидаем мыс Туманный, — заметил друид.

— А вы знаете, что тут написано?

— Предупреждение… Кто прямо пойдёт, того смерть ждёт.

— Да? — Прутик не поверил.

Ему казалось, что друид шутит. Но лицо Велеслава оставалось неизменным. А его совиные глаза стали ещё более круглыми и большими.

— Прямо — это на мыс? — уточнил Семён.

— Прямо — это за камень. Пройдёшь мимо него — назад не вернёшься.

Велеслав тряхнул головой и пошёл за Бором, который уже скрылся за деревьями.

Друид, как и обещал, привёл Бора и Прутика к устью Малиновки. На том берегу, густо поросшим высокими соснами, виднелась низенькая рыбацкая хижина. Друид спустился к воде и громко свистнул. Меньше чем через минуту, из дверей домика выглянул человечек. Он приложил руку к глазам, всматриваясь в сторону свиста.

Заметив людей, он на какое-то время вернулся в дом (видно собрался да приоделся), а потом деловито стал спускать на воду длинную лодку, запрятанную за кустами.

— Он вам поможет, — сказал друид, вернувшись к Прутику и Бору. — Рассчитаетесь с ним честь по чести…

Бор молча кивнул и сел на корточки.

Лодочник уверенно грёб в сторону гостей. Течение реки здесь было нескорым. Зеленоватая мутная водица лениво плескалась о пологие берега. Через пару десятков минут поморец достиг ожидающей его троицы.

— Гей, хозяин! — живо обратился к нему друид. Очевидно, он шапочно знал сего человека. — Помоги моим товарищам. Им надобно в Натопу попасть. Проведёшь до тракта?

Лодочник кивнул, при этом успев оглядеть гостей. Его цепкий глаз обшарил почище рук уличного воришки. Бор это оценил и даже улыбнулся.

— Ну, прощай, Велеслав! — обернулся северянин к друиду.

— Давай! — отвечал тот, протягивая ладонь. — Ещё свидимся…

— Возможно.

Северянин пожал руку и с лёгкостью запрыгнул в лодку. Прутик подошёл к Велеславу, и тот негромко, чтоб услышал только парень, проговорил:

— Держи ухо востро! Помни, что я тебе рассказывал, — при этих словах друид слегка кивнул в сторону примащивающегося в лодке Бора.

— Угу, — кивнул Семён и тоже пожал широкую ладонь друида.

Парень не был столь ловким, как северянин. В лодку он залез, едва при этом пару раз не свалившись в Малиновку. Лодочник улыбался, очевидно его забавляло отсутствие сноровки у Прутика.

Потом он легко оттолкнулся веслом и, сделав несколько широких гребков, живо набрал скорость. Велеслав некоторое время провожал взглядом своих товарищей, а потом вернулся к медведю, дремавшему невдалеке, и, растолкав зверя, скрылся с ним в лесу.

Семёну стало грустно. Он зачерпнул рукой прохладную водицу за бортом и тяжко вздохнул. Бор же прикрыл глаза и, казалось, заснул.

Лодочник по-прежнему уверенно грёб к противоположному берегу. Прутик переключился на него, рассматривая поморца с нескрываемым любопытством.

На нём были широкие черные штаны, заправленные в узкие голенища остроносых сапог. Выцветшая долгополая рубаха голубого оттенка, подпоясанная холщовым поясом, была украшена на вороте «рыбным орнаментом». На голове красовалась круглая плетёная шляпа из отбеленной соломы. Под ней виднелись жёсткие коротко стриженые блеклые волосы светлого оттенка. Гладко выбритое овальное лицо с длинным прямым носом. Полные губы, прозрачные серые глаза, золотистая кожа.

Так и не скажешь, что это потомок зуреньцев, — размышлял Прутик. — И теперь понятно, отчего в некоторых книгах писали фразу «янтарные люди».

Только сейчас Семён сообразил, что лодочник его о чём-то спросил. Парень растерянно часто замигал, чем вызвал добродушный смех.

Ответил Бор. И судя по всему на гибберлингском. Кажется, поморец его понял и они вдвоём рассмеялись.

«Наверное, — подумалось Прутику, — Бор снова отпустил сальную шуточку».

— Меня зовут Бор, — представился северянин, обращаясь к гребцу.

Тот кивнул и представился сам:

— Мартиныш. В Натопу путь держите? По делам?

— В гости, — хмыкнул северянин, подмигивая Семёну.

Говор у лодочника был необычный. Слух резала явная артикуляция звука «а», и ещё подмена «е» на «э». Выходило забавно: «Па-а-чэ-му?» или «Со-а-лн-н-цэ». Причём, это был не длинный звук, а разбитие.

— Ма-а-р-ти-ныш. В На-а-то-пу пут дэ-э-ржи-тэ? Па-а дэ-лам?

Прутик сразу и не понял смысла услышанных фраз. И это не смотря на то, что он себя считал довольно подготовленным человеком.

Вскоре доплыли до берега. Бор снова ловко выскочил из лодки и слегка размялся. Прутик снова опасался свалиться в реку и потому чуть ли не выползал на землю. Поморец помог пареньку, потом затянул на сушу лодку и предложил следовать за ним.

— Через час будем у тракта, — сообщил он.

— Как долго идти до Натопы? — поинтересовался Бор.

— Два дня. Пройдёте сначала Сосновец, Лучин лог, а там уже и рукой подать. У нас тут хуторков да малых посёлков много… Всё рыбацкие.

— А вы чего так далеко делаете?

— Сети ставлю. В устье много рыбы водится.

— Пресноводной?

— Ну, конечно, не морской! — засмеялся Мартиныш.

В лесу стояла духота. Прутик чувствовал, что выдыхается, но проситься не стал.

К Поморскому тракту добрались весьма скоро. Дорога была утоптана, сразу видно что ей частенько пользовались. Она шла от Глубокой пристани к побережью Янтарного моря, виляя широкой лентой среди рыбацких посёлков.

Бор поблагодарил Мартиныша и протянул ему деньги.

— Нет, я не возьму, — отмахнулся тот. — Доброе дело не стоит денег!

— Но… но…

Северянин растерялся. Прутику даже показалось, что он взглядом ищет поддержку у него самого.

— Чем же вас отблагодарить? — нашёлся Бор.

— Табака нет ли?

— Увы, мой друг, я не курю.

— Это… жаль… Но, да ничего! — рыбак улыбнулся, снял шляпу, прощаясь с гостями.

Потом снова показал рукой, куда тем идти и, весело насвистывая, побрёл назад к своей хижине.

— Чудной человек! — вслух сказал Прутик.

— Обычный, — пожал плечами Бор. — Ну, давай-ка чуток передохнём и в путь.

— Угу, — обрадовался Семён, присаживаясь на землю.

Северянин достал еду и разделил её на части. Ели молча, каждый думал о своём. А потом оба снова тронулись в путь.

К вечеру тракт вышел к берегу моря. Нос Прутика уловил запах гниющей тины. А на опушке соснового бора ему в лицо ударил солёный ветер.

— Здесь и заночуем! — перекрикивая прибой, проговорил Бор.

Он живо развёл костёр из зачарованных стрел и стал готовиться ко сну. А Прутик ещё долго стоял на берегу, глядя на бескрайнюю водную гладь. Такого природного «явления» Семён даже себе представить не мог. В голове крутилось сравнение с Астралом, но в отличии от того, море казалось живым.

Мир уверенно окутывала кромешная тьма. Старые сосны почти вплотную подходили к морскому берегу. И глядя на них, на Прутика накатывало чувство всепоглощающего одиночества. Где-то вдалеке слышались крики диких гусей, сидевших на беспокойных свинцовых водах. Море уходило в бесконечность и там сливалось воедино с тёмно-малиновым закатом.

Когда-то, говорят, — мелькнуло в голове паренька, — в Сарнауте подобных водных гладей было немало. Сколько же надо иметь мужества, чтобы одолеть это… это… море! Чтобы выйти на утлом судёнышке навстречу волнам! Ветру!

Прутик ещё долго не мог заснуть. Он прислушивался к прибою, к шуму ветра, к скрипу старых сосен. И все страхи, что накопились за последнюю неделю, теперь казались каким-то пшыком… полной ерундой…

Закрывая усталые глаза, Семён чувствовал, как его куда-то уносит. Куда-то далеко-далеко…

Загрузка...