В кольцах Сатурна

III

Здание стояло меньше чем в километре от Гостиницы, но ветер и холод сделали путь к нему очень трудным. И только повышенное содержание адреналина в крови позволило ему достигнуть ряда искусственных кипарисов, растущих перед колоннами.

Задыхаясь, он встал с подветренной стороны сучковатого ствола и стал растирать онемевшие руки. Когда дыхание успокоилось, Мэтью всмотрелся между деревьями и увидел разрыв.

Он возник в результате дефекта схемы силового поля, и, очевидно, ни Александр Великий, ни три других охранника еще не заметили его. Разрыв был небольшой, но не такой уж и маленький. Проблема была в том, что находился он наверху силового поля, под самым карнизом здания. Однако, рядом стоял высокий кипарис. С его вершины достаточно ловкий человек мог проникнуть через разрыв в здание — если бы захотел достаточно сильно.

Мэтью Норт хотел очень сильно.

Через несколько секунд он уже забирался на дерево и через пару минут стоял на ветру на высокой ветви, с тяжело вздымающейся от подъема грудью и онемевшими руками. Разрыв отсюда был розоватым. И помещение за ним тоже было розовым.

И это помещение оказалось ванной.

Мэтью в своей наивности полагал, что раз Дом скопирован с Парфенона, то у него тоже должен быть лишь один этаж. Но теперь он увидел, что это не так. Несмотря на высоту потолка, ванная, в которую он пристально смотрел, явно располагалась на втором этаже.

Разрыв в силовом поле могли увидеть только три женщины, находившиеся в ванной, которые понятия не имели о пронизывающем ледяном ветру снаружи.

Впрочем, две из них все равно не могли о нем знать, поскольку не были настоящими женщинами. Они были служанками-андроидами. Они были прекрасно сработаны, однако, он не угадал бы их имена, если бы они не были вышиты на их греческих туниках сразу под линией шеи.

Женщина же в ванне была настоящей. Красота ее затмила и Елену Троянскую, и даже Гекубу. Монограмма, вышитая на огромном белом полотенце, которое держали служанки, не давала усомниться: это была Диона Кристопулос.

У Мэтью замерло дыхание.

Темные волосы и глаза, алые, но почему-то угрюмо изогнутые губы, мягкая, лилейно-белая кожа — такой она поднялась из мраморного бассейна. Он увидел полные груди с алыми под цвет губам сосками, идеальные ягодицы, бьющее наповал, мерцание бедер. Словно зная о его присутствии и стремящаяся похвалиться теми пастбищами, на которых ему никогда не пастись, она стояла целую минуту, прежде чем отдаться в руки служанок. И в последний момент он увидел ее родинку: фиолетовый крестик между грудями, словно шрам от удара клинка, пропоровшего ее белую плоть...

И тут Мэтью краем глаза уловил какое-то движение у основания дерева.

Глянув вниз, он увидел стоящего там охранника. Синий, ледяной свет Сатурна блестел на его македонской броне и на длинном смертоносном копье, встроенная лазерная трубка которого была способна снести целую гору. Мэтью прижался к ветке, пытаясь стать невидимым.

Его не должны заметить. Антигон, Селекст или Птолемей — кто бы из генералов охраны Александра Великого там ни стоял, — он глядел только на разрыв и не замечал Чрезмерно Любопытного Молодого Человека на дереве у него над головой. Затем он повернулся и поспешил за угол Дома, направляясь к входу, где была резиденция Александра Великого. Побережье опустело.

Метью за секунду спустился на землю и помчался по равнине. Он напрочь лишился сил, когда, весь трясясь, добрался до гостиницы и забрался в постель. Всю ночь напролет Диона Кристопулос не покидала его сны, а потом много лет, вплоть до нынешнего момента, он носил в памяти образ ее, лежащей в бассейне.

Сходство между нею и прекрасной молодой женщиной, стоящей перед ним в Гостинице, было поразительным. Он слышал сплетни о том, что меж родственные браки были правилом Дома Кристопулоса, начиная с того момента, когда Грек Ник женился на горничной — крестьянской девчонке по имени Антония Анзалоун — и тем самым положил начало династии. Мэтью всегда пренебрегал слухами, но теперь задался вопросом, не могло ли все-таки быть чего-то подобного.

Он пересек зал и кротко остановился перед гостьей, стоящей на снегу горностая. Должен ли я поклониться? — подумал он. Или должен встать на колени? Но, охваченный нерешительностью, он не сделал ни того, ни другого, а просто стоял, как изумленный и напуганный старик, каким и являлся на деле.

Гера Кристопулос оглядела его с ног до головы. Голос ее был такой же холодный, как ветер, дующий над ледяной равниной.

— Где последняя капсула? — потребовала она? — Почему она не доставлена к дверям Дома?

Мэтью сначала не мог собраться с мыслями, а просто молча стоял перед ней. Затем, когда все же прибыли слова, они полились невразумительным бормотанием.

— Что ты сказал? — перебила его Гера Кристопулос.

Мэтью сжал руки, тщетно пытаясь остановить дрожь в пальцах. У его локтя робко появилась Фаустина с подносом с двумя чашками кофе на нем. В волнении он схватил одну из чашек и залпом проглотил ее содержимое. Потом запоздало вспомнил, что должен был вначале предложить кофе гостье. Неловкость момента почти сокрушила его. Мэтью с несчастным видом вернул чашку на поднос.

Гера презрительным жестом отказалась от кофе, и Фаустина тут же убежала. В очаге потрескивали дрова, и треск этот, казалось, наполнял весь зал.

— Ты что, немой? — высокомерно спросила Гера. — Или только временно потерял язык?

Гнев привел его в чувства, и Мэтью поднял взгляд.

— Капсула осталась на орбите, соответственно указаниям вашего мужа.

Она шагнула назад, оставив перед собой пушистую груду снега горностая. Тьма бездонного космоса в ее глазах сгустилась еще сильнее.

— Он приказал тебе оставить капсулу на орбите. Почему?

— Он не сказал, почему.

— Когда он связался с тобой?

— Нынче утром, как раз перед тем, как я совершил прилунение.

— Я приказываю тебе привести капсулу вниз.

— Я не могу этого сделать, пока приказ не подтвердит Зевс IX, — ответил Мэтью.

— Зевс IX улетел по делам. Естественно, я уполномочена распоряжаться всем в его отсутствие. Настоящим я заменяю его приказ моим собственным: спусти капсулу с орбиты и проследи, чтобы ее тут же доставили к Дому. — Плавным, кошачьим движением она наклонилась и подняла плащ, затем, выпрямляясь, набросила его на плечи. — Немедленно, — повторила она и, повернувшись, направилась к двери.

— Нет, — сказал Мэтью Норт. — Я не могу.

Она обернулась, взволнованно бледная и такая женственная.

— Я приказываю тебе спустить капсулу с орбиты!

Простой человек, сидящий в Мэтью, задрожал, и слуга, сидящий в Мэтью, задрожал, но лояльность Зевсу IX не позволяла ему отступить.

— Когда ваш муж свяжется со мной и отдаст такой приказ, я спущу капсулу вниз, — сказал он, — но не раньше. Мне очень жаль, но я не имею права поступить иначе.

— Хорошо. Тогда дай мне данные орбиты, и я велю сделать это кому-нибудь другому.

Мэтью покачал головой.

— Мне очень жаль, — повторил он. — Но я не могу сделать и этого. Видите ли, — продолжал он, — Зевс Кристопулос IX для меня больше, чем просто девятый Зевс в династии. Он представляет собой всех других, предшествовавших ему. Я... я почти всю жизнь проработал на Дом Кристопулоса. И я расцениваю свою работу как некий священный долг — доверие, которое я никогда не посмел бы нарушить. Я умер бы за Дом Кристопулоса. Я умер бы за вас. Но я не могу повиноваться вашему приказу.

Некоторое время она рассматривала его, и киммерийский фонтан волос струился мрачным потоком вниз, к белым сугробам ее плеч. Задумчивость, но не гнев, наполнял теперь космическую бездну ее глаз.

— Полагаю, ты прав, — сказала она и тут же добавила: — Такая лояльность не должна остаться невознагражденной.

— Она не осталась невознагражденной, — удивленно ответил Мэтью.

— Но она еще не вознаграждена полностью. — Гера взглянула на большой циферблат часов-браслета на ее руке. — Сейчас шесть двадцать. В восемь тридцать ты прибудешь в Дом Кристопулоса на ужин. Это приказ. Ему ты повинуешься?

Колени Мэтью ослабли, ноги его задрожали. Когда он сумел говорить, в его голосе прозвучала громадная благодарность.

— Да, да, я повинуюсь ему. Спасибо!

— Тогда я буду тебя ждать.

Она повернулась и пошла к выходу из Гостиницы, а плащ закрутился вокруг нее, словно снежная круговерть. Она села в глайдер, в котором приехала, глайдер ожил, загудел, и мгновение спустя она исчезла.