В глубинах океана

Глава 23

Также мне пришлось признать, что нам следовало это предвидеть. Джои нельзя было говорить о наших планах, пока Мари с Бертом не оказались бы далеко.

Несомненно, Джои хотелось что-нибудь узнать у Берта перед его возвращением, и он, несомненно, знал, где его можно найти. Берт явно был ничуть не лучшим интриганом, чем я, но сейчас это мало успокаивало.

Не успели мы с Бертом ни о чем подумать, как Мари заметила Джои; ее субмарина резко обогнала проводника, и через секунду водяные струи закрутили нас, когда она резко остановилась перед нашей группой. Да, Мари заметила Джои. Вся ее вежливость по отношению к дикарям испарилась.

Уже некоторое время я слышал стук своего сердца и сердец окружавших меня людей, но до этого момента не осознавал, насколько он может быть громким.

Однако голос Мари оказался еще громче. Первыми ее словами оказались не те, которых я ожидал, но, как я уже признавал, она думала гораздо быстрее меня. Не всегда в том же и не всегда в верном направлении, но соображала она быстрее.

— Джои! — Это должно было быть возгласом восторженного приветствия, но даже странная акустика среды не помешала мне понять, что это было совсем не так. Трудно поверить, что девушка, настолько привязанная к кому-то, могла обращаться к предмету своей страсти голосом строгой тети, но сходство тем не менее было разительным. — Джои, ты давно узнал, что я здесь?

Джои оглянулся в поисках блокнота; я был рад отдать его ему и не спешил бы забирать.

«Не знал до этого момента», — написал он.

— А давно ли ты узнал, что Берт здесь?

«Несколько недель назад, точно не помню. Через день или два после того, как я сам здесь появился».

Я мог предположить, что произойдет дальше, но, к счастью для меня, я ошибся.

Мари не была техником. Конечно, она умела управлять субмариной в порядке своих обязанностей, но она была не очень хорошо знакома со всеми манипуляторами и устройствами, которыми оборудована рабочая субмарина. По этой причине я до сих пор не могу понять, каким образом она так точно скоординировала свой следующий ход. Один из небольших захватов выскочил из гнезда и прочно обхватил Берта за шею. И только когда он оказался достаточно закреплен, она дала волю словам.

— Грязный лжец! Скользкий трепанг! Мне следовало бы отвинтить тебе башку с твоей кривой шеи! Если б это было возможно, я бы придушила тебя, не сходя с места! Ты знал, зачем я прибыла и кого искала. Ты знал, что он здесь. Ты не сказал ему, что я здесь, а мне врал про него. Ты надул и второго, и он последовал за тобой!

Лично мне как-то не понравилась мысль, что у меня самого не хватило бы ума или инициативы, чтобы отвечать за свои действия, но я все же удержался от соблазна вмешаться и заявить, что эта часть плана была моей собственной. Я даже не возражал, когда она назвала меня одним из моих наименее приятных имен. Просто я позволил ее словам литься своим чередом.

Я больше не буду их цитировать; как я уже сказал, я обещал ей этого не делать. Мне было немного жалко Берта, потому что захват на его шее был, должно быть, крепким; но ведь Мари сама сказала, что в этих обстоятельствах смогла бы его придушить. Однако я уверен, что если бы и могла, то не стала бы этого делать. Кто угодно, но только не Мари.

Остальные, однако, весьма обеспокоились. Девица со своим постоянным компаньоном бросились на манипулятор и тщетно его дергали. Врач с таким же успехом пытался развести захват. Джои был умнее и не стал делать ни того, ни другого, но он жестикулировал и отрицательно тряс головой, требуя, чтобы Мари прекратила. Такая сцена должна была бы сопровождаться энергичной музыкой, воплями, кулачными ударами и звоном разбитого стекла — но она происходила в полной тишине.

Никаких воплей, которые здесь были невозможны; никаких кулаков, которые в этой среде не могли бы двигаться достаточно быстро; никаких приборов, достаточно хрупких для того, чтобы они могли разбиться среди грациозно мечущихся тел.

Именно Джои положил всему конец. Он все еще держал в руках блокнот и поспешно написал там как можно крупнее:

«ТЫ ЕГО УБЬЕШЬ!»

Он прижал блокнот к носовому иллюминатору так, что Мари ничего больше не могла видеть.

Ей потребовалось несколько секунд, но внезапно она пришла в себя и убрала захват. Лицо у Берта стало пурпурным, и он потерял сознание. Врач схватил его за запястье, как я подумал, чтобы пощупать пульс, но на самом деле он потащил Берта в, операционную.

Несколько мгновений я колебался, не зная, где мне следует быть, затем последовал за ними. Девица со своим приятелем двинулась за мной; проводник Мари остался с субмариной. Джои, казалось, тоже собирался отправиться за нами, но потом передумал.

В операционной Берта быстро привязали к столу, и врач занялся своим делом.

Строго говоря, это был не врач, и это было ясно даже мне. В сообществе численностью в несколько тысяч человек, отколовшемся от переднего края науки на время длительностью в три-четыре поколения, врачей быть не может. Однако он был чертовски хорошим техником и, к счастью, работал в своей области. Он прекрасно разбирался в работе аппарата «сердце-легкие» и представлял себе проблемы, связанные с дыхательной системой и системой кровообращения человека. В комнате находилась панель управления и вспомогательные устройства, вероятно, соединенные параллельно с удаленными аппаратами. Очевидно, эти системы предназначалась не только для снижения давления.

Меньше чем за минуту техник подключил Берта к системе, и цвет лица у него теперь возвращался к нормальному. Затем, уже неспешно, другие инструменты начали исследовать его горло.

Было очевидно, что Берт серьезно не пострадал, хотя его шея начала превращаться в один большой синяк. Не прошло и пяти минут, как врач — я буду называть его так, учитывая обстоятельства, — снял свое оборудование и сделал укол пациенту в плечо. В шприце, должно быть, содержался какой-то стимулятор, потому что Берт почти сразу же открыл глаза.

Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы прийти в себя. Затем он сфокусировал глаза на мне и по-настоящему покраснел. Он все еще был немного дезориентирован, потому что попытался заговорить. Боль в груди, когда он попытался сдавить свои наполненные жидкостью легкие, вернула его к реальности. Оглядевшись, он стал делать рукой пишущие движения. Врач, казалось, не возражал, поэтому я сходил за блокнотом, который все еще был у Джои.

Мне не пришлось перебивать разговор, чтобы забрать блокнот. Джои ничего не писал, а Мари ничего не говорила.

Во время кризиса в операционной они ничего друг другу не сказали — голос Мари мы бы услышали даже там, а в блокноте у Джои были те же три слова, что он написал несколько минут назад. Мари глядела на него через иллюминатор, а он смотрел куда угодно, но только не на нее. Я не стал задерживаться, чтобы проанализировать ситуацию; просто взял у Джои блокнот и вернулся к столу.

Врач привлек внимание Берта к трубкам капельниц, по которым шел обмен кровью между ним и аппаратом, но не стал мешать ему писать. Берт кивнул врачу и занялся письмом. Он справился быстро и вручил мне блокнот.

«Мне жаль, но я понимаю, когда мне ставят мат. Надеюсь, тебе повезет больше; хотя теперь, когда она знает, что Джои жив, я не стал бы на это ставить. Скажи ей, что она меня не убила, если, по твоему мнению, такая вероятность ее вообще интересует. Мне самому лучше ее больше не видеть».

Эти его слова открыли мне глаза. Внезапно я понял, почему Берт скрывал правду, почему скрыл от Мари, что Джои здесь, почему он мгновенно согласился вернуться на поверхность, почему не был со мной откровенен — и даже почему местный Комитет не хотел отпускать нас обоих.

Также я понял, что не могу критиковать его за все это. Против него нельзя было выдвинуть ни одного обвинения, которое не относилось бы в равной мере и ко мне. Единственная причина, почему я не наделал худшего и по тем же самым мотивам состояла в том, что я находился в ином положении.

Я не мог его винить, даже не мог упрекать. У меня у самого есть недостатки, но не такой уж я лицемер. Я мог ему только посочувствовать — ведь, как он и сказал, его шансы сошли на нет.

Мари, в конце концов, поймет, что Джои для нее — пустой номер, даже после открытия, что он, в конце концов, жив. Если она это уразумеет, тогда, возможно, она могла бы остановиться на мне.

Однако после того, что происходило в течение нескольких последних недель, и после ошеломляющих открытий последних минут она никогда уже не остановится на Берте. Я послал ему сочувственный взгляд, когда все это проносилось у меня в голове, но написать ему мне было нечего. Он ответил мне горькой усмешкой и взмахом руки отослал меня к двери. Остальные, кроме врача, вышли вслед за мной.