2

Страх спас меня, грубый леденящий страх, от которого я окаменел на несколько секунд. И эти секунды позволили моему мозгу оценить ситуацию и принять решение.

Смертоносная отвратительная голова лежала у меня на груди, нацелившись мне прямо в лицо. И в долю секунды, в такой мизерный промежуток, что только скоростная камера способна была уловить какое-либо движение, голова эта могла ударить своими ядовитыми клыками.

Если бы я двинулся, она бы поразила меня.

Но я не двинулся, потому что не смог, потому что страх, вместо того чтобы привести мое тело в движение, превратил его в камень, мышцы одеревенели, сухожилия напряглись, и гусиная кожа покрыла тело.

Голова нависла надо мной, она, казалось, была высечена из кости, маленькие глазки походили на свежедобытый неотполированный камень, а между глазами находились ямки, служившие для определения температуры. Раздвоенный язык, как молния, вылетал из пасти, пробуя, испытывая, снабжая информацией крошечный мозг, лежащий внутри черепа. Информацией о существе, на котором оказалась змея. Тело у змеи казалось тусклым, желтым, помеченным более темными полосами, которые образовывали сложный геометрический рисунок. И змея оказалась большая. А может, мне только так казалось. Мне, охваченному страхом, но все же я ощущал ее вес.

Гроталус хоррипиус — лесная гремучая змея!

Она знала, что я здесь. Зрение ее, очень слабое, все же оставляло достаточно информации. Раздвоенный язык давал еще больше. А эти ямки замеряли температуру моего тела. Змея были удивлена — насколько может быть удивлено пресмыкающееся. Она не была уверена в своих действиях. Друг или враг? Слишком велик для добычи, но, может быть, представляет угрозу? И, при первом же признаке опасности для нее, я знал, что эти смертоносные клыки ударят.

Тело мое заныло, окаменев от страха, но я осознал, что в следующий момент эта неподвижность пройдет и я попытаюсь убежать, в отчаянии попытаюсь сбросить с себя змею. Но мозг мой, все еще охваченный страхом, работал с холодной логикой отчаяния и убеждал, что я не должен двигаться и обязан оставаться неподвижным. Это для меня единственная возможность уцелеть. Любое движение будет расценено как угроза, и змея станет защищаться.

Я заставил себя как можно медленнее закрыть глаза, чтобы случайно не мигнуть, и лежал в темноте, а желчь поднималась у меня в горле, и желудок извивался в панике.

«Я не должен двигаться, — говорил я себе. — Не шевелиться, не двигать ни одной мышцей».

Труднее всего было держать глаза закрытыми, но я знал, что я должен это сделать. Даже случайное мигание может вызвать нападение змеи.

Тело мое кричало, каждая мышца, каждый нерв дрожали от напряжения, казалось, с меня сдирали кожу. Но я заставил себя лежать спокойно — я, мозг, разум, мышление. И сама собой появилась мысль, что впервые в моей жизни мозг и тело оказались в таком противоречии.

Моя кожа, казалось, подвергалась прикосновению миллионов грязных ног. Кишечник восставал, сжимаясь и ноя. Сердце билось так сильно, что я ощущал давление крови в сосудах.

Наконец, тяжесть сползла с моей груди…

Я старался определить по перемещению тела змеи, что происходит. Она просто изменила позицию? Что-то заставило ее крошечный мозг перейти к агрессивным действиям? Может, как раз сейчас ее тело приняло S-образную форму, что предвещает бросок? Или она убрала голову, намереваясь сползти с меня, успокоенная моей неподвижностью?

Если бы только я мог приоткрыть глаза и узнать! Все существо мое, казалось, больше не могло выносить неизвестную опасность. Я должен был увидеть ее, если она есть, и действовать!

Но я продолжал держать глаза закрытыми — не плотно сжатыми, но закрытыми вполне естественно: может, напряжение лицевых мускулов, необходимое для крепкого сжатия век, достаточно, чтобы вызвать нападение…

Я обнаружил, что стараюсь дышать как можно реже и ровнее, хотя я говорил себе, что змея должна была бы уже привыкнуть к ритму дыхания.

Змея двинулась.

Тело мое напряглось от этого ощущения, но я сохранил неподвижность. Змея сползла с груди и поползла по животу. Мне показалось, что она ползла необыкновенно долго. И наконец тяжесть исчезла.

Миг настал! Тело мое кричало: теперь нужно бежать. Но я оставался неподвижным и медленно открыл глаза. Так медленно, что зрение вернулось ко мне постепенно, понемногу. Вначале я едва различал свет через ресницы, затем посмотрел через узкие щелки и наконец открыл глаза.

Если раньше, сделав это, я не увидел ничего, кроме отвратительной плоской черепообразной головы, нацеленной мне в лицо, то теперь меня ожидал новый сюрприз: я увидел скалы, находящиеся в четырех футах над моей головой, чуть скошенные влево. И ощутил запах пещеры.

Я лежал не на диване, на котором уснул под шум дождя вчера вечером, а на плоском камне на полу пещеры. Поглядев налево, я узнал, что пещера не глубока, что это всего лишь горизонтальная расщелина, проделанная дождями и ветром в известняке.

«Змеиная нора, — подумал я. — И не одной змеи, а, вероятно, бесчисленного множества. Значит, я должен оставаться неподвижным по крайней мере до тех пор, пока не удостоверюсь, что других змей здесь нет».

Утренний свет пробивался в пещеру, косые лучи солнца согревали правую сторону моего тела. Повернув глаза в этом направлении, я увидал долину. Вот дорога, по которой я ехал, а вот и моя машина поперек дороги. Но никакого следа дома, в котором я был прошлой ночью. Ни дома, ни сарая, ни загона, ни поленницы. Вообще ничего. Между дорогой и тем местом, где я лежал, протянулось холмистое пастбище, испещренное кустами, зарослями черной смородины и небольшими группами деревьев.

Я бы непременно решил, что это совсем другое место, если бы не мой автомобиль на дороге. Автомобиль доказывал, что это то самое место, где я вчера остановился, если что-то и изменилось, то только все, связанное с домом. Совершенное безумие: это просто невозможно! Дом, стога сена, загоны для скота и поленницы так просто не исчезают…

В углу пещеры я услышал шорох, что-то быстро коснулось моих ног и с шуршанием зарылось в груду прошлогодних листьев.

Тело мое взбунтовалось. Страх слишком долго удерживал его. Оно инстинктивно чувствовало необходимость движения, и мозг мой был бессилен противостоять ему. Прежде чем я успел сообразить что-либо, я пулей вылетел из пещеры и помчался вниз по склону холма. Передо мной, несколько правее, по склону вниз очень быстро ползла змея. Она достигла кустов смородины, изогнулась, и шорох от ее движения затих.

Все движения, все звуки прекратились, и я стоял на склоне холма, с трудом переводя дыхание и напряженно вглядываясь и вслушиваясь в тишину.

Я быстро огляделся вокруг, потом продолжил осмотр еще внимательнее. Прежде всего я увидел на холме свой пиджак. Он был сложен так, будто его повесили на спинку стула, но никакого стула не оказалось. В шаге от него аккуратно стояли туфли. И, увидев их, я понял, что стою в одних носках.

Змей не стало видно, хотя в углу пещеры что-то продолжало шуршать, но там было слишком темно, и я ничего не смог разглядеть. Какая-то птица опустилась на старый сухой ствол и посмотрела на меня своими глазами-бусинками, а откуда-то издалека донеслось позвякивание колокольчика на шее у коровы.

Я осторожно притронулся к пиджаку. Похоже, под ним ничего не было. Я поднял его и потряс. Потом подобрал туфли и, не останавливаясь, чтобы надеть их, пошел вниз по склону холма. Двигался я очень осторожно, сдерживая стремление побежать к автомобилю со всех ног. На каждом шагу я останавливался и осматривался. Змей здесь, должно быть, множество.

Но я не увидел ни одной. Правой ногой я наступил на чертополох и вынужден был дальше двигаться лишь на кончиках пальцев, так как из моей ступни торчали колючки. Но ничего похожего на змей я больше не увидел.

«Может, — подумал я, — они так же боятся меня, как и я их?»

Но я убедил себя, что этого не может быть. Я дрожал, зубы мои стучали. У подножия холма, рядом с дорогой, я сел на траву в стороне от кустов и камней, где могли спрятаться змеи, и вытащил из ступни колючки чертополоха. Я хотел надеть туфли, но руки мои так тряслись, что я не смог этого сделать. И вот только тогда я понял, насколько испугался, и сознание этого только увеличивало мой страх.

Желудок мой взбунтовался, и я согнулся: меня вырвало и долго продолжало рвать, выворачивая наизнанку, пока в желудке ничего не осталось.

После этого, однако, мне стало легче, я вытер подбородок, надел туфли, завязал шнурки, подошел к машине и облокотился на нее.

И, стоя здесь, упираясь в металлический корпус, я увидел, что машина, в сущности, не застряла. Канава оказалась гораздо меньше, чем я ожидал.

Я забрался в машину и сел за руль. Потом извлек из кармана ключ и включил мотор. Машина без труда выбралась из траншеи. И я направился в обратную сторону.

Наступило раннее утро: солнце встало не более часа назад. Паутина на траве по краям дороги все еще блестела от росы, в небе порхали жаворонки, таща за собой обрывки своих песен. Я обнаружил поворот, и опять тут, рядом с дорогой, стоял исчезнувший дом, прямо передо мной, с покосившейся трубой, с поленницей, с повозкой, с сараем и стогом. Все так же, как я видел при вспышке молнии вчера вечером.

Для меня это было настоящим потрясением, и мозг мой стал лихорадочно искать объяснение этому. Я ошибся, наверное, считая, что, если машина стоит на дороге, значит, дом исчез. Вот он, дом, точно такой же, каким я его видел несколько часов назад. Видимо, дом все-таки все время оставался на месте, а на добрую милю передвинулся автомобиль, и я вместе с ним.

Это казалось бессмысленным, это вообще невозможно. Автомобиль не застрял в трещине на шоссе. Но я же старался сдвинуть его, и колеса вертелись, а он не двигался. И каким бы пьяным я ни был, я определенно не мог пройти милю по дороге и улечься в гнездо змей, даже не зная об этом.

Все это — сплошное безумие: нападение трицератопса, который исчез раньше, чем я смог его разглядеть; автомобиль, застрявший в шоссе; Смит Снуффи и его жена Ловузия, и даже самогон, который мы пили за кухонным столом. Но я не ощущал похмелья, хотя очень этого хотел, тогда я смог бы поверить, что был пьян вчера, что все это мне приснилось. Но человек не может выпить столько самогона и не чувствовать похмелья. Конечно, меня вырвало, но это случилось недавно. А до этого… Если я пил вчера вечером, то алкоголь давно разошелся по телу.

И однако это то самое место, в котором я нашел убежище вчера вечером. Правда, я видел его только при вспышке молнии, но все было так, как я запомнил.

Но почему трицератопс и гремучие змеи?

Динозавр, очевидно, не представлял реальной опасности. Может, это были просто галлюцинации, хотя в это трудно поверить. И гремучие змеи были вполне реальны. Слишком неприятный способ убийства, и к тому же очень сложный и ненадежный. Да и кто мог желать убить меня? И если все же кто-то хотел сделать это по причинам, которые мне не совсем ясны, он вполне мог найти более легкий и надежный способ осуществить это.

Я так пристально смотрел на дом, что машина чуть не съехала с дороги. Я едва успел вывернуть руль.

Вначале в доме не слышалось никаких признаков живых существ, но потом дом ожил. Со двора с лаем выскочили собаки и побежали к машине. Никогда в жизни я не видел столько собак, долговязых и таких тощих, что, даже когда они были далеко от меня, я смог бы пересчитать у них все ребра. Большинство собак оказались гончими, с хлопающими ушами и тонкими, похожими на хлыст, хвостами. Некоторые выбежали через ворота, другие не стали беспокоить себя такой безделицей и перемахнули прямо через изгородь.

Дверь дома отворилась, на крыльцо вышел человек и крикнул. Вся свора резко затормозила и побежала назад к дому, как стайка мальчишек, пойманных на бахче. Собаки очень хорошо знали, что не должны охотиться на машины.

Но я в этот момент не обращал на них внимания, потому что глядел на вышедшего человека. Я думал, что им окажется Снуффи Смит. Не знаю, почему я ожидал этого, может, хотел получить какое-то логическое объяснение случившемуся со мной. Но это был не Снуффи, у мужчины не было трубки и шляпы. И я вспомнил, что это не мог быть Снуффи, потому что ночью не слышал никаких собак. Это сосед Снуффи, о котором тот предупредил меня, тот самый, у которого злые собаки.

«Это может стоить вам жизни, если вы пойдете по дороге…»

Но я напомнил себе, что сам Снуффи Смит, его кухня и его самогон — тоже вполне могли стоить мне жизни.

Невероятно, чтобы тут оказался Снуффи Смит. Такой личности вообще не было, его просто не могло быть. И он сам, и его жена — только шутовские персонажи из комиксов. Но как я ни старался, я никак не мог поверить в это.

Если не считать собак и человека, кричавшего на них, место было то же самое, что и вчера. Я убеждал в этом сам себя, хотя и не мог объяснить это.

Потом я увидел нечто, что отличало сегодняшний день от вчерашнего, и почувствовал себя лучше, хотя непонятно отчего.

Повозка по-прежнему стояла у поленницы, но на четырех колесах, хотя рядом я видел и козлы, и доску, прислоненную к поленнице, как будто повозку недавно поднимали для починки. А теперь ее отремонтировали и сняли с козел.

Я уже почти проехал мимо, но автомобиль снова едва не провалился в такую же трещину, но я вовремя свернул. Когда я повернул голову, чтобы еще раз посмотреть на дом, то увидел почтовый ящик на столбе у ворот. Неровными буквами на нем было написано: «Т. УИЛЬЯМС».

Загрузка...