Удачливый детектив Лаки-КэШ

ГЛАВА 1: Лаки Кэш и «Слезы Шейха»

Бар «Подкованный Единорог» пах, как и полагается приличному заведению в Нижнем Городе Глиммер-Сити – старым деревом, дешевым виски и несбывшимися надеждами. Воздух был густым, как похлебка, и почти так же питательным, если вдыхать его достаточно долго.

За стойкой Стамп, владелец заведения, с деревянной ногой, вырезанной из румпеля старого корабля-призрака, полировал стакан. Стакан от этого не становился чище, но ритуал был важнее результата.

В углу, под криво висящей вывеской с изображением тощего, замурзанного единорога, Лаки Кэш вел своеобразную медитацию. Его храмом был игровой автомат «Слезы Шейха» – аляповатый гибрид арабского дворца и сейфа, который хронически страдал несварением монет.

Лаки вдумчиво наблюдал, как его последняя пятерка исчезает в нутре аппарата. Автомат мигнул ему тремя вишнями. Ровно на одну меньше, чем требовалось.

– Ну что ж, – философски заметил Лаки, обращаясь к пустому стулу рядом. – Похоже, щедрость Вселенной сегодня исчерпала лимит. Надо было ставить на семь, а не на пять. Я это чувствовал нутром.

Его нутро, если быть точным, чувствовало в основном запах старого пива и влажных опилок на полу. Но Лаки Кэш никогда не позволял фактам мешать хорошей истории. Он был авантюристом, профессиональным игроком и спорщиком широкого профиля. Он мог поспорить о чем угодно: о том, какая капля дождя первой достигнет подоконника, сколько воробьев уместится на голове бронзовой статуи мэра и, конечно, о шансах на победу в любой известной человечеству азартной игре.

Его жизнь была чередой ослепительных взлетов и глухих падений, где падения случались чуть чаще, но зато взлеты были такими, что о них потом рассказывали в барах даже спустя годы. Сейчас он находился в фазе, которую деликатно называют «затишьем перед бурей», а менее деликатно – «на мели».

– Еще один? – просипел Стамп, не отрываясь от своего стакана.

– На моем счету есть еще что-нибудь? – с надеждой спросил Лаки.

– Есть. Минус двадцать и презрение ко всему роду человеческому, – ответил Стамп. – Со стороны официанта.

Лаки вздохнул и достал свою старую зажигалку «Зиппо» – наследие отца. Он щелкнул ею. Пламя вспыхнуло ровно, с первого раза, как всегда. Это был единственный по-настоящему надежный факт в его жизни.

Именно в этот момент дверь в бар со скрипом открылась, впустив внутрь не просто нового посетителя, а целое событие.

Это была девушка. Она не вошла, она вплыла, как будто дверь была не из потертой сосны, а из чистого перламутра. Свет от неоновой вывески «Эль «Призрачный рыцарь»» на мгновение озарил ее фигуру, и Лаки почувствовал знакомый, щекочущий нервы трепет. Но не мужской интерес тревожил его сердце (хотя девушка была чертовски хороша), а запах. Запах Возможности. Тяжелый, сладковатый аромат, похожий на смесь дорогих духов, свежеотпечатанных банкнот и легкого, едва уловимого страха.

Она обвела взглядом полумрак зала, и ее глаза, большие и тревожные, остановились на Лаки. Она подошла к его столику без тени сомнения, словно так и было предопределено.

– Мистер Кэш? – ее голос был похож на звук падающих золотых монет, укладывающихся в аккуратную стопку.

– Зависит от того, кто спрашивает, – парировал Лаки, с изяществом достойным лучшего применения смахнув со стула крошки вчерашнего пирога. – Если вы из налоговой, то я его бедный, несчастный и абсолютно нищий кузен. Если с выгодным предложением – то я самый что ни на есть Лаки Кэш.

– Меня зовут Элоиза Вейн, – сказала она, садясь. Ее пальцы нервно переплелись. – Мне сказали, что вы человек, который может найти что угодно. Вернее, кого угодно. За соответствующее вознаграждение.

– Сказали правильно. Пропала собака? Любимый хомяк? Дядюшка-миллионер, завещание которого внезапно стало интересным? – Лаки сделал паузу, чтобы эффектно отхлебнуть виски. Вкус возможности делал его вдвое вкуснее. – Мои услуги стоят дорого. Я, можно сказать, арбитр удачи. Специалист по коррекции невезения.

– Мой брат, – выдохнула Элоиза, и ее голос дрогнул. – Арчибальд. Пропал три дня назад. Полиция разводит руками. Говорят, никаких следов. Ни борьбы, ни взлома. Как сквозь землю провалился.

Она положила на стол, липкий от пива, фотографию. На снимке улыбался молодой человек лет двадцати пяти с умными, немного рассеянными глазами и шевелюрой, которую явно пытались приручить, но безуспешно. Он выглядел как тот, кто вечно забывает, где оставил очки, но при этом может объяснить теорию струн с помощью чайника и двух яблок.

– Арчибальд Вейн, – продолжила она. – Гений, чудак и… изобретатель.

Лаки почувствовал легкий укол разочарования. Чудаки-изобретатели имели привычку пропадать в самых идиотских ситуациях – например, застревать в собственном аппарате для мгновенной транспортировки огурцов или случайно превратить себя в попугая. Но потом Элоиза назвала сумму вознаграждения.

Лаки Кэш чуть не поперхнулся своим виски. Цифра была такой, что на нее можно было купить не только «Слезы Шейха», но и весь бар «Подкованный Единорог», вместе с потными воспоминаниями его завсегдатаев, долгами Стампа и, возможно, даже его деревянную ногу.

Он поставил стакан на стол с таким видом, будто только что подписал важнейший государственный договор.

– Мисс Вейн, – сказал он, и его голос внезапно стал низким, серьезным, как у хирурга перед сложной операцией на открытом сердце. – Полагаю, вам нужен не просто сыщик. Вам нужен специалист по аномальным происшествиям. И, как назло, я как раз недавно повесил на дверь табличку «Открыто». Расскажите мне все. С самого начала. И не упускайте деталей, даже самых странных. В этом городе странность – самая надежная валюта.

Он откинулся на спинку стула, и потертая обивка приняла его с комфортом старого друга. Качели его жизни снова качнулись вверх. Он чувствовал это всеми фибрами своей авантюрной души. Игра начиналась.

ГЛАВА 2: Появление Элоизы Вейн

Элоиза Вейн рассказала свою историю так, как люди обычно рассказывают о странном сне – с путаницей в деталях и попыткой найти хоть какую-то логику там, где ее не было и в помине. Лаки слушал, попивая виски и время от времени поправляя свои желтые очки, которые делали тусклый свет бара теплее и мягче. Он заметил, как дрожали ее пальцы, когда она касалась стакана с водой, который Стамп поставил перед ней с таким видом, будто подал ей отравленное зелье.

– Арчи… – она начала, затем замолчала, словно подбирая нужные слова. – Знаете, есть люди, которые рождаются не в своем времени. Мой брат родился не в своем… измерении, что ли. После смерти родителей он получил приличное наследство. Мог бы купить себе виллу в Верхнем Городе, летающий экипаж и жить, ни о чем не беспокоясь. Но нет. Он вложил все в свои «исследования». – Она произнесла это слово с легкой дрожью, как будто оно было опасно само по себе. – Он говорил, что работает над чем-то, что перевернет все с ног на голову. Не изобретение, а… откровение.

– Давайте угадаю, – сказал Лаки, отодвигая свой стакан и складывая руки на столе. Его взгляд, отфильтрованный желтыми линзами, был сосредоточенным и непроницаемым. – Вечный двигатель? Машина времени, которая будет работать на энтузиазме неудачников? Или, может, эликсир бессмертия? Я всегда считал, что вечная жизнь – сомнительная награда. Представьте, вам придется вечно наблюдать, как другие люди выигрывают в лотерею. Это пытка для настоящего игрока.

– Хуже, – горько улыбнулась Элоиза, и в уголках ее глаз заплясали морщинки усталости. – «Детерминатор Случайностей».

Лаки свистнул, откинувшись на спинку стула. Его стул жалобно скрипнул, словно разделяя его изумление.

– Звучит как прибор для предсказания погоды, у которого случился приступ мании величия. И, я подозреваю, с такой же точностью. Продолжайте, вы меня заинтриговали. Серьезно.

– Он говорил, что это устройство может не предсказывать, а… корректировать вероятность событий. Делать удачу не случайностью, а управляемым процессом. Он называл это «внесением поправок в уравнение реальности».

– О, – Лаки медленно поставил стакан. Его выражение лица изменилось с вежливо-заинтересованного на остро-сосредоточенное. Все его существо, вся его авантюрная душа, внезапно насторожилась, как пес, учуявший дичь. – Вот это уже серьезно. Это не просто чудачество. Это вторжение на священную территорию. На территорию таких, как я. Это все равно что открыть собственный бар через дорогу от «Подкованного Единорога». Неумно, нагло и на грани фола.

Он посмотрел на Элоизу поверх очков, и его взгляд стал острым, профессиональным, почти хищным.

– Продолжайте. Что произошло перед исчезновением? Были ли признаки того, что он… ну, скажем так, перешел дорогу не тому парню? Или не той… сущности? В этом городе всякое бывает.

– Он стал одержим. Последний месяц он почти не выходил из мастерской. Я приносила ему еду, он иногда забывал ее есть. Говорил что-то о «резонансных частотах вероятности» и «первичном хаосе». А потом… он позвонил мне. Это было три дня назад. – Элоиза замолчала, ее взгляд уставился в пустоту, словно она снова слышала тот голос. – Голос у него был странный. Ликующий. И… испуганный одновременно. Как у человека, который сорвал джекпот, но понимает, что за ним уже выехали ребята с бейсбольными битами. Он сказал: «Элли, у меня получилось! Я заставил вероятность плясать под свою дудку!». А потом добавил что-то совсем уж безумное, его голос понизился до шепота: «Он пришел. Я слышу его шепот в тиках счетчика Гейгера. Пора заключать пари». И бросил трубку.

Элоиза замолчала, сжимая и разжимая пальцы. Лаки заметил, что ее маникюр был безупречным, но на одном ногте была маленькая сколотая зазубрина. Признак настоящего, не театрального волнения.

– Больше я его не видела. На следующее утро я пошла в мастерскую. Дверь была не заперта. Внутри… – она сделала паузу, пытаясь найти слова, – …никакого беспорядка. Все его инструменты лежали на своих местах. Ничего, кроме его чертежей, испещренных этими сумасшедшими формулами, и.… разложенной на столе колоды карт.

– Карт? – Лаки наклонился вперед, положив локти на стол. Его длинные пальцы сложились домиком. – Каких именно? Были ли они особенными? Не пытались ли они, скажем, рассказать вам анекдот или предсказать погоду? В этом городе я уже видел карты, которые могли бы выиграть чемпионат по покеру без помощи игрока.

– Обычные карты. Из супермаркета «Сингулярность», за углом. Но пасьянс, который он раскладывал… он не сошелся.

Лаки откинулся на спинку стула, и на его лице появилась широкая, понимающая ухмылка. Это была улыбка человека, который только что нашел под столом туз пик, который искал всю жизнь.

– Мисс Вейн, вы только что сделали свою историю в десять раз интереснее. Видите ли, для таких, как я, нет такой вещи, как «обычные карты». И нет такого понятия, как «просто не сошелся пасьянс». Это все равно что сказать детективу «просто лежал труп, но он был очень аккуратно одет и держал в руках счастливый билет». Это не конец истории. Это самое ее начало. Несложившийся пасьянс в таком контексте – это не неудача. Это крик о помощи, выцарапанный на внутренней стороне мироздания. Это вселенная говорит: «Эй, парень, твои планы на сегодня вечер отменяются. Кто-то только что прошел через здесь и испортил геометрию реальности».

Он допил виски и поставил стакан на стол с решительным, почти театральным стуком.

– Мне нужно посмотреть на эту мастерскую. И на эти карты. И, если позволите, я возьмусь за ваше дело. Потому что пахнет оно уже не просто пропавшим чудаком. Пахнет настоящей, большой игрой. А противники, которые играют с вероятностью, ставят на кон саму ткань бытия… это, мисс Вейн, моя специализация. Я, можно сказать, профессиональный спорщик с законами статистики. У нас натянутые, но уважительные отношения.

Элоиза смотрела на него со смесью надежды и полного, абсолютного недоумения. Она видела перед собой не детектива, не рыцаря в сияющих доспехах, а человека в слегка помятом костюме, с желтыми очками и маниакальным блеском в глазах.

– И вы… вы действительно сможете его найти? Имея только… несложившийся пасьянс и горстку безумных теорий?

– Мисс Вейн, – Лаки снова надел свои желтые очки, и его глаза стали нечитаемыми, как загадочные символы на доисторических игральных костях. – Я не ищу людей. Я ищу закономерности. А ваш брат, судя по всему, оставил очень громкую и очень странную закономерность. Если он действительно играл с кем-то в игру, где ставкой была сама удача… что ж, тогда я, пожалуй, единственный в этом городе, кто может сыграть партию против его противника. У меня есть опыт. И, – он постучал пальцем по своему виску, – подходящий настрой. А против Космического Хаоса это лучшее оружие.

Он встал и протянул руку.

– Итак, мы договорились? Я испорчу кому-то игру, вы получите своего брата назад, а я.… я получу возможность снова поспорить со вселенной. Для меня это беспроигрышная ситуация. Почти.

Элоиза после короткой паузы, в течение которой, казалось, перебирала в уме все возможные и невозможные варианты, пожала его руку. Ее ладонь была холодной, как мраморный пол в пустом соборе, но рукопожатие – твердым, как сталь.

– Договорились, мистер Кэш.

– Отлично! – Лаки широко улыбнулся, и в его улыбке было столько заразительного, безрассудного энтузиазма, что Элоиза на мгновение почувствовала, как лед в ее груди начинает таять. – Тогда начнем с того, что вы покажете мне это злополучное место преступления. И, пожалуйста, не трогайте эти карты. Я хочу почувствовать их… разочарование. Оно может быть поучительным. А еще, – он добавил, подмигнув, – по дороге вы расскажете мне все, что знаете о «Детерминаторе». Мне кажется, нам предстоит сыграть с ним не одну партию.

ГЛАВА 3: Первые следы. Мастерская Арчибальда и помеченная карта

Мастерская Арчибальда Вейна находилась в гараже, втиснувшемся в узкий, как щель между мирами, переулок где-то на задворках Нижнего Города. Это было место, куда городское освещение заглядывало с явной неохотой, а тени ложились густыми, вязкими пятнами, словно пролитая смола. Воздух здесь был особым – он пах не просто старым машинным маслом и озоном, а чем-то еще. Сладковатым и тревожным, как запах перегретой пластмассы, расплавленного припоя и несбывшихся амбиций, которые начали гнить и выделять в атмосферу едкий метан тщеславия.

Элоиза дрожащей рукой вставила ключ в замок, ржавый и неподатливый, словно не желавший открывать дорогу в прошлое. Дверь с предсмертным скрипом отворилась, выпустив наружу затхлое, застоявшееся дыхание помещения.

– Полиция сказала, что здесь нет ничего ценного, – прошептала она, пропуская Лаки вперед. Ее голос прозвучал приглушенно, будто поглощенный самой гнетущей атмосферой гаража. – Они обыскали все за пятнадцать минут и ушли.

– Полиция, дорогая моя, – заметил Лаки, переступая порог и снимая желтые очки, чтобы протереть линзы, – редко ищет то, что нельзя положить в доказательственный пакет и приложить к протоколу. Они ищут отпечатки пальцев, следы взлома, капли крови. Они не ищут следы на песке времени или царапины на ткани реальности. Это не их отдел.

Его первым впечатлением был не хаос, а некий организованный беспорядок, напоминавший место, где стимпанк жестоко поссорился с квантовой физикой, и они устроили драку на выбывание, используя в качестве оружия медные трубки, стеклянные колбы и паяльники. Повсюду стояли, лежали и свисали с потолка, словно технические исполинские пауки, хитроумные агрегаты из латуни и стекла. Жужжащие коробочки с мигающими разноцветными лампочками испускали тихие, настойчивые щелчки, а устройства с настолько непонятным назначением, что хотелось верить, что они хотя бы могут готовить кофе, стояли в углах, излучая тихую уверенность в своей гениальности.

Лаки медленно прошелся по комнате, его теперь уже чистые очки скользили по каждому предмету, впитывая детали. Он не просто смотрел – он ощупывал пространство своими чувствительными пальцами, которые привыкли оценивать вес игральной кости и текстуру карты. Он водил руками над поверхностями столов, не прикасаясь к ним, словно считывая вибрации, оставшиеся в воздухе – вибрации одержимости, отчаяния и того последнего, ликующего ужаса.

– Никакой борьбы, – констатировал он, и его голос прозвучал громко в звенящей тишине. – Ни вывернутых ящиков, ни разбитого стекла, ни перевернутых стульев. Ваш брат либо ушел добровольно, подхваченный неким невидимым вихрем, либо его забрало нечто, не нуждающееся в грубом, физическом насилии. Нечто, что просто… попросило его последовать, и он не смог отказать.

Его взгляд, отточенный годами поиска скрытых закономерностей, упал на главный рабочий стол, заваленный схемами, похожими на карты нервной системы кибернетического бога, паяльником и чашкой с засохшим на дне чаем, превратившимся в коричневую, безжизненную корку. И именно там, в самом центре, лежала та самая колода карт. Пасьянс «Косынка» был разложен с отчаянной, почти яростной старательностью, но так и не сведен до конца, застыв в одном шаге от завершения, как жизнь, прерванная на полуслове.

– Вот и наш главный свидетель, – сказал Лаки, подходя к столу так осторожно, будто приближался к спящей гремучей змее. – Давайте послушаем, что он скажет. Если прислушаться, карты иногда шепчут. Особенно несложившиеся.

Он не стал сразу трогать карты. Сначала он просто смотрел на них, изучая узор, в котором угадывалась не просто игра, а некое сообщение. Потом он достал свою старую, верную зажигалку «Зиппо» – наследие отца – и щелкнул ею. Пламя, ровное и уверенное, как его собственная удача в моменты наивысшего риска, вспыхнуло, отбросив на стол пляшущие, уродливые тени. В его дрожащем свете Лаки заметил то, что можно было не разглядеть при тусклом, больном свете мастерской.

– Интересно, – пробормотал он, наклоняясь ниже.

– Что? – встревожилась Элоиза, подходя ближе. Ее тень слилась с его тенью, создавая на столе причудливого двуглого истукана.

– Карты лежат не просто так. Они лежат… с напряжением. Видите? – он указал на несколько карт, которые лежали чуть криво, их углы были загнуты, будто их клали торопливо, с дрожащими пальцами, или с сильным, сокрушительным чувством. – Это не спокойная, медитативная игра перед сном. Это была… нервная деятельность. Последний аккорд в симфонии безумия.

Наконец, он осторожно, двумя пальцами, как хирург, берущий скальпель, взял одну из карт – туза бубен. Перевернул ее. Ничего необычного, кроме легкой вмятины от ногтя. Затем он перевернул другую – даму червей. И снова ничего, что кричало бы о странности. Но когда он добрался до короля треф, его пальцы, эти сверхчувствительные антенны, почувствовали едва заметную шероховатость на гладкой, скользкой поверхности рубашки.

– Ба, – тихо произнес Лаки, и в его голосе прозвучала нота охотника, нашедшего первый след. – А вот и первая зацепка. Настоящая.

Он поднес карту к самому стеклу своих очков, и его глаза, увеличенные линзами, стали похожи на глаза гигантского насекомого, изучающего добычу. И он увидел. В правом нижнем углу рубашки, почти невидимая, была проставлена крошечная, аккуратная, но уверенная буква «W». Не напечатанная, а нарисованная от руки тонким пером, черными, несмываемыми чернилами.

– «W», – сказал Лаки, и буква повисла в воздухе, тяжелая и значимая. – Вейн. Ваш брат не просто играл в пасьянс от скуки. Он метил территорию. Он оставлял свой автограф на полотне случайности. Это был вызов. Послание в бутылке, брошенной в океан вероятностей.

Он начал быстрее, почти лихорадочно перебирать карты, и его улыбка, появлявшаяся на лице, становилась все шире и беззубее, обнажая нечто первобытное и жадное. На каждой трефной карте – на валете, даме, короле и даже на скромной двойке – стояла такая же метка. Но на короле треф была не только буква. На лицевой стороне карты, прямо на пурпурной мантии короля, кто-то процарапал тончайшую, почти невидимую невооруженным глазом линию. Она не была частью рисунка. Она была чужеродной, как шрам. Она была похожа на трещину. На разлом в самом картоне, а может, и в чем-то большем.

Лаки поднес карту к уху, как ракушку, в которой, по слухам, можно услышать шум океана.

– Ничего, – сказал он. – Тишина. Но от нее веет холодком. Не физическим холодом, от которого зябнут руки. Таким… экзистенциальным. Пустотным. Как из открытого люка в космос.

Он положил карту обратно на стол, но уже не в общую кучу, а отдельно, и отошел на шаг, задумавшись, его взгляд был устремлен вглубь себя, в те закоулки сознания, где хранились знания о законах азарта и природы везения.

– Итак, картина начинает проясняться, как проясняется виски, когда дашь ему отстояться. Ваш брат не стал жертвой банального случайного ограбления или похищения с целью выкупа. Нет. Он вступил в игру. В игру очень, очень высоких ставок. Он помечал карты, как опытный игрок, который абсолютно уверен в своей победе и хочет, чтобы его запомнили, чтобы его имя гремело в залах, где решаются судьбы. Но его оппонент… его оппонент оказался не так прост. Он оставил свой ответ. Эту царапину. Знак того, что правила, какими бы они ни были, могут быть в любой момент изменены. Что сама реальность – не более чем переменная в их великом уравнении, которую можно вычеркнуть и заменить другой.

Он повернулся к Элоизе, и его лицо было серьезным, почти суровым. В его желтых очках отражалось ее испуганное лицо, искаженное, как в кривом зеркале.

– Мисс Вейн, ваш брат вызвал на дуэль кого-то, кто играет не по нашим, человеческим правилам. И, судя по всему, по крайней мере, в этой первой партии, он проиграл. Но он был умным парнем. Он оставил нам подсказки. Следы на снегу, ведущие в чащу. И теперь нам предстоит выяснить, с кем именно он играл. И, что более важно, где проходит их игровой стол. Потому что я подозреваю, что это не обычный стол с зеленым сукном.

Лаки достал из внутреннего кармана своего слегка помятого пиджака небольшой бархатный мешочек, потертый на углах, и аккуратно, с почти религиозным пиететом, словно это была священная реликвия или ядовитый гриб, поместил в него короля треф.

– А теперь, – сказал он, и в его голосе снова зазвучали знакомые Элоизе нотки азарта и предвкушения, – пора навести справки в мире тех, для кого азарт – не развлечение, не способ убить время, а воздух, которым они дышат, хлеб, который они едят, и вода, которую они пьют. Мире, где на кон ставят не деньги, а нечто гораздо более ценное. Нам нужен «Королевский Флаш». И я знаю, как туда попасть.

ГЛАВА 4: Мир подпольных ставок. Диалог с владельцем клуба «Королевский Флаш»

«Королевский Флаш» был одним из тех заведений, куда не водят экскурсии и чье местоположение не отмечают на туристических картах. Чтобы найти его, нужно было обладать либо наводкой от того, кто уже проиграл там душу, либо врожденным, почти животным чутьем на места, где пахнет крупными ставками, потом страха и мелким, липким грехом. Лаки Кэш обладал и тем, и другим.

Клуб прятался за дверью, замаскированной под киоск с газетами. Все газеты в нем были датированы вчерашним числом – тонкий, но понятный для своих намек на то, что время здесь текло по другим, более гибким законам, и вчерашние проблемы уже не имели никакого значения. Лаки одобрительно кивнул, оценивая находчивость: «Неплохой ход. Напоминает клиенту, что все его вчерашние неудачи, долги и сожаления остались там, снаружи. По крайней мере, до завтрашнего утра».

Дверь охранял Бруно, человек, чья шея была такой же широкой, как его интеллектуальный кругозор, а лицо напоминало сваренное всмятку яйцо, на котором кто-то неумело нарисовал черты лица углем. Увидев Лаки, он нахмурился, и его лицо стало напоминать тот же яичный белок, но смятый в кулаке.

– Кэш, – проворчал Бруно, переставляя свои массивные ноги, похожие на бетонные тумбы. – Слышал, ты на мели. Проходи, но не заводи своих странных споров. В прошлый раз ты полчаса доказывал Шептуну, что тень от его стула имеет больше права на этот стул, чем он сам.

– И он в итоге уступил! – бодро напомнил Лаки, протискиваясь мимо него в узкий проход, пахнущий дешевым одеколоном и старым потом. – Что лишь доказало правоту моего утверждения. Прекрасная, содержательная была дискуссия. Настоящий философский диспут.

Внутри клуб был таким же, как и большинство подпольных игорных домов Глиммер-Сити: приглушенный свет, от которого глазам было больно, густой сизый табачный дым, клубящийся под низким потолком, шелест пересчитываемых купюр, похожий на шепот сухих листьев, и тихий, гипнотический звон фишек, складывающихся в стопки. Но здесь был и свой уникальный, ни на что не похожий шарм – воздух звенел от невысказанных желаний и затаенных страхов, как натянутая струна перед тем, как лопнуть. Лаки почувствовал это своей кожей, легкое, знакомое покалывание, как от статического электричества перед грозой. Он поправил желтые очки, которые делали эту удушливую атмосферу чуть более терпимой, и направился к стойке, где восседал сам владелец заведения – Толстяк Ларри.

Ларри был человеком-горой, и гора эта явно состояла из нескольких геологических слоев хорошей жизни, обильной пищи и одного-двух периодов абсолютной, безмятежной беззаботности. Он полировал хрустальный бокал с тем же отсутствующим видом, что и Стамп, но с одним ключевым отличием – его бокал уже был идеально чистым, и это движение было не необходимостью, а ритуалом, демонстрацией власти над чистотой в этом грязном мире.

– Ларри, старина! – Лаки улыбнулся во всю ширь, занимая место напротив на единственном свободном табурете, который жалобно скрипнул под его весом. – Как поживает некоронованный король подполья? Не сломал еще банк какому-нибудь несчастному миллиардеру, пришедшему сюда в поисках острых ощущений?

Ларри медленно, как мамонт, поднял на него взгляд. Его глаза были маленькими и пронзительными, как булавки, воткнутые в тесто, и казалось, они видели не людей, а ходячие кошельки с ногами.

– Кэш. Пришел проиграть последние штаны? Слышал, ты на подхвате у какой-то богатой девицы с Верхнего Города. Нашел себе тепленькое местечко.

– Ах, сплетни, – вздохнул Лаки, делая знак бармену – тощему, как жердь, мужчине с лицом, не выражавшим ровным счетом ничего. – Виски. Самый дешевый, из той бочки, что стоит в углу и на которую даже мухи не садятся. Я сегодня не как игрок, а как историк. Собираю материал для своей будущей автобиографии «Как я чуть не стал богатым, или История одного проигрыша». Нужна одна маленькая деталь для главы про местный колорит.

Он достал из бархатного мешочка короля треф и положил его на стойку, но не перевернул, так что была видна только рубашка с той самой крошечной, но зловещей буквой «W».

– Узнаешь почерк?

Ларри наклонился, его несколько подбородков сложились в замысловатую гармошку из жира и кожи. Он посмотрел на карту долгим, тяжелым взглядом, потом перевел его на Лаки. В его маленьких глазах что-то промелькнуло – не беспокойство, нет, скорее раздражение, как у человека, которого отвлекли от важного дела.

– Откуда у тебя эта карта?

– А, значит, узнал! – обрадовался Лаки, потирая руки. – Значит, моя интуиция, как обычно, на высоте. Она, можно сказать, моя самая надежная деловая партнерша. Мы с ней давно в доле. Рассказывай, Ларри. Кто ее хозяин? И, что более важно, с кем он имел неосторожность играть в тот вечер, когда решил, что Фортуна – это его личная служанка?

Ларри отхлебнул из своего бокала что-то мутно-зеленое, пахнущее лакрицей и формалином. Его лицо скривилось, но не от вкуса, а от необходимости вспоминать.

– Странный тип. Умник. С взъерошенными волосами, похожими на гнездо испуганной птицы. Пару раз приходил. Не играл. Сидел вон в том углу, – Ларри мотнул головой в сторону самого темного угла зала, где тени лежали особенно густо, – пил вишневую газировку и смотрел. Говорил, что «изучает поток». Какой поток, спрашиваю? Денежный? Фишки так и текут от дураков к умным. А он: «Поток вероятности, милейший. Я вижу, как она струится между вашими пальцами, как переливается в свете ламп, как оседает на плечах проигравших». – Ларри фыркнул, и от его дыхания запахло мятным леденцом. – Странный. Но тихий. Не мешал.

– И с кем он сидел в свой последний визит? – настаивал Лаки, понизив голос. – Тот, с кем он ушел. Не припоминаешь?

Ларри нахмурился, и его лицо стало напоминать задумчивый, гигантский пудинг. Он потер лоб ладонью.

– Вот тут загвоздка. Я человека этого видел, обслуживал его лично… наливал ему… а вот что я ему наливал, черт побери, не помню. И лица… не помню. И голоса не помню. Одежда вроде бы была, темная, длинная… но лицо… как пустое место. Пятно. Только ощущение холода, когда мимо проходил. Как будто форточку зимой на полную мощность открыли. До сих пор мурашки по спине.