Удача близнецов

– Само собой, просто сбить их очищением, как я сделал с вами, не выйдет, – сказал Кавалли. – Да и с вас-то получилось только потому, что вы посвященный. Придется мне пойти в село и призвать фею, просить ее снять проклятие. Но это непросто, фея имела полное право обидеться по Равновесию, да и по людской морали тоже…

– Если Равновесие нарушено… может, его как-то можно восстановить? – предположила Луиджина.

Андреа кивнул:

– Верно. Нужно устроить стол в селе, затем призвать фею и предложить угоститься. Если она будет довольна угощениями, то тогда можно будет просить и о снятии проклятия. Но в устроении стола должен участвовать кто-то из селян, так что вам, посвященный, придется вернуться в село.

– О, боги… так ведь как вернусь, тут же и накроет, – испугался священник.

– Молитесь покрепче, и держитесь рядом, если что – я на вас опять очищение призову, – предложил Кавалли. – Другого варианта нет, предлагать угощение должен житель села. А ни я, ни сеньора Луиджина таковыми не являемся.

– Понятно. Но есть и другая сложность, – пояснил посвященный Лорано. – Народ вчера, ночью и сегодня не только любился, но и жрал в три горла. Так что вся снедь того, кончилась. Готовить придется. Вряд ли кто муку да сырые овощи есть будет… А я готовить толком не умею, только яичницу пожарить разве что и кашу манную сварить на молоке… О, боги, молоко!!! Это же ведь и коров с козами никто не доил, птицу и свиней не кормил… бедная скотина.

– Есть еще одна сложность, – напомнила Луиджина. – Местные. Они ведь нам не дадут спокойно ничего делать. Когда я вчера из села ноги уносила, ко мне так и норовили прицепиться да отлюбить. Сейчас, надо полагать, то же самое будет.

– С этим как раз можно разобраться, – немного подумав, сказал Кавалли. – Надо только добраться до церкви. Колокольный звон ослабляет такие чары, и пока будет звонить колокол, местные, скорее всего, от усталости спать свалятся. Кто-то из вас будет звонить, а кто-то, надеюсь, поможет мне стол устроить – надо ведь еду будет приготовить, хоть какую-то. Один я с таким вряд ли справлюсь, по крайней мере быстро.

– Если мой помощник не попал под чары, то можно его довести до церкви и пусть звонит в колокол. Посвященный Лорано и я поможем вам готовить… я не очень-то готовить умею, но, как я понимаю, у вас с этим и того хуже, – предложила Луиджина.

– Отлично. Тогда вперед. Забирайтесь, посвященный, ко мне на седло сзади, и когда заедем в село, молитесь покрепче.

Паладин легко запрыгнул на коня, священник, кряхтя, кое-как устроился позади него, вцепившись в паладинский ремень. Луиджина тоже забралась на свою лошадь, вынула из чехла штатив от теодолита и перехватила поудобнее:

– Мало ли, вдруг отмахиваться придется. Стрелять-то неохота…

На въезде в село посвященный Лорано, и до того, видно, молившийся про себя, забормотал молитвы уже вслух – то ли на всякий случай, то ли чувствовал, что чары на него наваливаются.

Широкая улица, в которую вливалась подъездная дорога, была почти пустой, если не считать нескольких детей, спавших в грязи и похрюкивавших, словно вправду свиньи. Какие-то негромкие стоны доносились из придомовых садов и огородов, но ни паладин, ни инженерка, ни священник не горели желанием туда заглядывать.

Но зрелище их не миновало всё равно.

– Ого… – только и смог сказать Кавалли, увидав творящееся на площади безобразие.

Центром занятной и крайне непристойной композиции был дощатый помост, какой обычно в селах служит для наказания за мелкие провинности, для важных объявлений и как сцена для заезжих артистов. На помосте стояла на карачках молодая пышнотелая селянка, совершенно голая, сзади ее яростно трахал пузатый пожилой дядька, спереди на коленях стоял молодой парень, которого она ласкала ртом, а ему засаживал перепачканный глиной мелкий мужик. Под женщиной возился еще один мужик, вылизывая ее промежность и яйца пузатого. Под помостом в разных позах трахались еще человек пятнадцать, остальные обессиленно валялись на посыпанной песком площади, кто в обнимку, кто сам по себе. У всех мужчин был ужасающий стояк, даже у тех, кто явно уже не мог ни трахаться, ни вообще что-либо делать.

– Кошмарное зрелище, – передернула плечами Луиджина, и покраснела.

– Мда, такого мне еще видывать не доводилось, – Кавалли тоже покраснел. – Где вы квартировали, сеньора Луиджина?

– А вон там, за церковью домик с пристройкой-башенкой, – показала инженерка. – Хоть бы к нам по дороге никто не прицепился…

По счастью, никто не прицепился – видно, чары совсем затуманили сознание поселян, а любовный пыл отобрал почти все силы. Ну и, конечно, Кавалли старательно отводил всем глаза.

Спешившись у самого крыльца домика, Луиджина заколотила в дверь:

– Альдо, это я, Луиджина, открывай быстрее!!!

За дверью раздалось шарканье, стук, потом хрипловатый голос спросил:

– Точно вы?

– Да клянусь чем угодно! Я паладина привела!

Дверь тут же распахнулась. На пороге, опираясь на грубый костыль, стоял молодой парень с ногой в лубке и огромными перепуганными глазами. Он быстро оглядел всех троих, прижал пальцы ко лбу:

– Хвала богам, паладин! Наконец-то. А то я думал – доберутся до меня… ночью трижды дверь открыть пробовали и ставни… страшно было. Хорошо хоть ломать не додумались… Все тут подурели.

– Знаю, и знаю, отчего это случилось, – сказал Кавалли. – И нам нужна ваша помощь, сеньор…?

– Альдо Тальяни, студент Анконского университета, – спохватился парень. – Только какая с меня помощь, с такой-то ногой?

– Вполне посильная. Давайте, обопритесь на меня, и пойдем. Тут недалеко, – предложил паладин.

Парень испуганно замахал рукой:

– Да вы что, сеньор, куда идти? Еще и на меня эта напасть навалится… Или местные отлюбить попробуют.

– Не бойтесь, местные нас не заметят, я им глаза отведу, – сказал паладин, прибегнув к легкому воздействию. Спорить не хотелось, и так времени мало, а дел – много.

Студент вздохнул, но согласился.

Дойти до церкви получилось так же незаметно, как и до этого проехаться по селу. Андреа чувствовал, правда, что надолго его не хватит – всё-таки накрывать отведением глаз не только себя, но и других людей трудно.

В церкви священник первым делом преклонил колени перед апсидой с иконой, а потом кинулся в левый придел, где была лестница на колоколенку, быстро забрался наверх и принялся звонить.

– Колокольный звон пригасит заклятие, и мы спокойно сможем заняться снятием чар. Но звонить надо постоянно, – пояснил Кавалли студенту. – Посвященный Лорано мне нужен для другого дела, так что звонить придется вам, сеньор Альдо.

– Мне? Вы хотите сказать, что я тут останусь один, без вас? – снова испугался студент. – Да ведь меня же проклятие одолеет!

– Альдо, не глупи, – довольно резко сказала сеньора Луиджина. – Ты в церкви, во-первых, и во-вторых, будешь в колокол звонить. Ну как тебя в таком случае может одолеть проклятие?

– Ну-у-у… вы пожалуй правы. А местные? Ведь если они сюда придут и меня увидят… я же ведь с такой ногой и убежать не смогу.

– Вам и не придется, – терпеливо сказал паладин. – Пока вы будете звонить, местные будут или просто по площади бродить, как пришибленные, или вообще спать завалятся.

– А-а-а, ну тогда хорошо. Я вам верю, вы все-таки в этом вопросе специалист, – согласился парень.

Паладин взял скамью у стены и переставил к лестнице на колокольню, помог студенту туда доковылять, сам залез наверх и привязал еще одну веревку к колоколу, длинную и прочную, которую всегда возил с собой среди прочего снаряжения. Крикнул вниз:

– Сеньор Альдо, подергайте за конец веревки!

Студент послушно подергал, и колокол зазвонил, конечно, не так размеренно и громко, как прежде, но все-таки зазвонил. Кавалли и священник спустились вниз, и паладин сказал:

– Вот так и звоните, главное – не останавливайтесь. Мы постараемся управиться побыстрее, но нам всё равно нужно не меньше двух часов.

– Да я готов хоть полдня звонить, лишь бы это безумие прекратилось, а то ведь жуть как страшно, – вздохнул студент. – Боги вам в помощь. Сеньор посвященный, а дайте-ка мне молитвенник, хуже точно не будет.

Лорано принес ему с аналоя потрепанный молитвенник, и студент, продолжая дергать веревку, монотонно забубнил из книги, зачитывая все подряд.

На площади колокольный звон оказал самое благотворное влияние: все поселяне спали вповалку, храпя так, что аж помост трясся.

В траттории никого не было, но и никакой еды не было тоже. Священник полез в погреб, Луиджина – в кладовую, а Кавалли принялся растапливать печь и таскать воду из колодца на заднем дворе.

Вернулась Луиджина с большой корзиной:

– В кладовке даже хлеба нет. Мука, масло, сахар, горшочек с остатками меда чудом уцелел, мешочек орехов, мешочек изюма… рис и немного овощей.

– В погребе пусто, зато я в курятник заглянул, яиц насобирал и хоть курам зерна насыпал. Сейчас еще корову пойду подою, если она, конечно, подпустит… – священник поставил плошку с яйцами на стол, взял подойник и ушел.

– Ума не приложу, что можно приготовить, – вздохнул паладин. – Я-то ведь только походную еду варить умею, остальное как-то раньше не требовалось…

– Я тоже невеликий мастер в этом деле, – Луиджина надела фартук, повязала платком волосы и принялась мыть руки. – Но помню, как матушка пекла крумери и вафли. Я ей помогала сковородки ворочать и сама немного научилась… Вроде бы у нас всё для этого есть. Фейри ведь любят сладкое?

– Конечно. И молоко. Думаю, его просто можно вскипятить с медом, – Кавалли оглядел набор продуктов и задумался. – И вот еще ризотто приготовить можно. Наверное, от походной каши не очень отличается, только овощи добавлять надо…Главное – соли не класть, как мы для себя привыкли, самую малость только.

Вернулся посвященный Лорано, и Луиджина засадила его взбивать тесто для вафель, сама стала дробить скалкой орехи для печенья. Кавалли насыпал в котелок риса, быстро нарезал и обжарил овощи и добавил их в рис. Попробовал:

– Надеюсь, фейри не станет привередничать…

Он достал из-под разделочного стола тяжелую рифленую сковородку с крышкой для вафель и сунул ее в печь.

– Что теперь?

– Надо тесто замесить для крумери, его нужно долго вымешивать, – Луиджина насыпала на чистый стол муки, вбила несколько яиц и положила мед и сливочное масло. – Вот берете и всё это стараетесь превратить в тесто. А я сейчас попробую, как у нас с вафлями получится… Посвященный Лорано, вы бы не могли поискать где-нибудь варенья к вафлям? Вдруг у кого-то хоть немного осталось. А то весь мед в тесто ушел.

Священник отдал ей миску с готовым тестом для вафель и ушел на поиски варенья. Андреа принялся месить тесто. Делал он это впервые в жизни, о чем и сказал Луиджине.

– Да неужто и не видели никогда? – спросила она, вынимая длинной ручкой-чапельником раскаленную вафельницу и наливая на нее ложку теста, затем быстро накрывая тяжелой крышкой. Пошел ароматный дымок.

Кавалли, неумело разминая рассыпающуюся смесь и стараясь ее сгрести в одну кучу, признался:

– И не видел. Меня в Корпусе только походную еду готовить научили – каши, супы и уху на костре в котелке варить, мясо, дичь и рыбу запечь или пожарить, овощное рагу сделать. Большего ведь странствующему паладину и не нужно.

Луиджина подняла крышку вафельницы, поддела ножом вафлю и скинула ее на блюдо, засунула вафельницу опять в печку. Отломила кусок вафли, попробовала и скривилась. Добавила в тесто немного муки и сахара, и застучала взбивалкой:

– Разве ваша матушка никогда не… – она замолкла, вдруг подумав, что Кавалли, может, подкидыш или сирота, и ее слова могут ему показаться невежливыми. – Простите.

– Да не за что, – паладин наконец сгреб тесто в одну кучу и оно у него даже стало походить на тесто, а не на кучку муки с какими-то комьями, хотя по-прежнему липло к рукам. – Я не подкидыш и не сирота, если вы об этом. Я баронский бастард. Отец достойно содержал меня и матушку, пока она не вышла замуж, а потом забрал меня к себе и воспитывал наравне с законным сыном. Так что я никогда не видел, как на кухне работают.

Луиджина плеснула на вафельницу новую порцию теста, сказала:

– Вам повезло. Немногие аристократы так заботятся о своих внебрачных детях.

– В Плайясоль так принято – не давать бастардам своего имени, но воспитать достойно, и их матерей содержать, если они незамужние, – пожал плечами паладин. – Мы народ горячий, так что дети на стороне у многих знатных сеньоров случаются и по старому обычаю всем бастардам одна судьба – в паладины или инквизиторки. Если, конечно, у аристократа есть другие дети. Если нет – то можно и на наследование рассчитывать.

Молодая женщина вздохнула, отломила кусочек вафли:

– Хорошая традиция. Не то что у нас… мой-то ни сантима матушке на мое воспитание не дал, и признавать не захотел. Пришлось ей по суду проверки по крови добиваться и по королевскому уложению возмещения требовать. Суд обязал отца заплатить ей два эскудо с половиной, этого хватило, чтоб мне образование получить хорошее. Да и то он эти невеликие для него деньги четыре года отдавал, по двести-триста реалов в месяц… О, вафли хорошие стали получаться. Хотите попробовать?

Она протянула ему еще горячую, хрустящую вафлю. Андреа с трудом оторвал руки от комка теста:

– Спасибо, только у меня руки в тесте, сейчас вытру…

– Да не надо, так кусайте, – улыбнулась Луиджина, и Андреа решительно откусил. Луиджина, завороженно глядя в его глаза, скормила ему всю вафлю, и оба опомнились, только когда ее пальцы коснулись его губ. Она отдернула руку, Андреа отвернулся, чувствуя, как у него пылают уши, и яростно принялся мять тесто.

Луиджина сунула вафельницу в печь, сказала, не оборачиваясь:

– Простите… Сама не знаю, что это было. Неужели чары на меня тоже начали действовать?

– Нет, – вздохнул паладин. – На меня они не могут действовать, а я чувствую то же, что и вы. Это не чары. Не фейские чары, во всяком случае…

Звон колокола проникал в окно кухни, напоминая о том, что времени мало, надо торопиться, но очарование он не мог смыть. Андреа понял, что впервые за свою жизнь влюбился по-настоящему, и от осознания этого ему захотелось плакать.

Луиджина стукнула вафельницей, скинула с нее свежую вафлю и налила новую порцию теста:

– Я… Чувствую, что меня тянет к вам, хотя я знаю – нельзя. Что же это, если не здешние клятые чары? Ведь еще утром, когда я вас встретила, такого не было. И вообще со мной такого раньше не было. Бывали в моей жизни мужчины, но никто… никто из них не смотрел на меня так, как вы. И ни о ком из них я не думала того, что думаю, глядя на вас.

Паладину очень хотелось спросить, что именно она думает о нем, но он промолчал. Тесто наконец начало отлипать от пальцев, и слепилось в гладкий, маслянисто блестящий желтый ком.

– Кажется, оно готово, как думаете, сеньора Луиджина? – как мог спокойнее спросил он.

Она подошла ближе, потыкала в тесто пальцем:

– Готово… сейчас его надо раскатать, вмешивая орешки и изюм, потом скатать в колбаски и нарезать… Разделите на четыре куска и…

Он повернулся к ней, и их лица оказались так близко друг к другу, что они ощущали жар дыхания… и Андреа сам не понял, как так вышло, что он уже целует ее мягкие, податливые губы, а она крепко обнимает его за плечи…

Грудь Луиджины наощупь оказалась далеко не такой маленькой, как выглядела, по крайней мере Андреа вполне почувствовал ее мягкую округлость сквозь одежду, когда она к нему прижалась.

Заскрипела задняя дверь, и они отпрянули друг от друга. Вошедший Лорано ничего не заметил, а раскрасневшееся лицо Луиджины отнес на счет печного жара.

– Еле у себя нашел немножко апельсинового, – сказал он, показывая маленький горшочек. – О, а у вас уже и вафли жарятся. И пахнет как вкусно! Помощь требуется?

Андреа этим предложением тут же воспользовался:

– Может, вы с сеньорой Луиджиной будете печенье раскатывать, а я вафли жарить? Сковородка все-таки тяжелая…

Луиджина быстро глянула на него, но возражать не стала. А может, тоже подумала, что так будет лучше: по крайней мере меньше соблазна.

Втроем дело пошло быстро, и вскоре на столе на одном блюде высилась горка желтого печенья, а на другом – стопка поджаристых вафель.

– Вот всё и готово, – сказал паладин, оглядев результаты трудов. – Но самое трудное впереди. Вы вдвоем накрывайте в зале стол, только всю еду туда не сносите, мало ли. А я начну готовиться к призыву фейри. Это непросто, имени ее я не знаю, потому придется постараться, чтобы на зов явилась именно та, кто нам нужен… И да, в колокол уже звонить не надо, это может помешать призыву, так что приведите Альдо сюда. Когда явится фейри, вы, посвященный Лорано, должны будете трижды пригласить ее к столу. Надеюсь, она не откажет, иначе снять чары будет очень сложно… и долго, боюсь, не все жители села выдержат столько времени…

Он снял фартук, надел камзол и кафтан, намотал на запястье четки и начертил посреди зала траттории ножом круг. Луиджина и священник отодвинули один из столов ближе к середине, постелили на него скатерть и расставили миску с ризотто, блюда с печеньем и вафлями, горшочек с вареньем и кувшин кипяченого молока с медом. Потом священник пошел за студентом в церковь, а Луиджина зажгла светильники.

Кавалли начертал знаки призыва, вкладывая в них силу. По правилам положено было устроить жертвенный дар, но сейчас он этого делать не стал. Закончив круг, он взял обычную оловянную ложку и простую кружку на кухне, вышел из траттории на площадь. Солнце еще не зашло, но стояло довольно низко, так что надо было спешить, пока день не закончился. Зачарованные люди на площади спали, оглашая всё вокруг диким храпом и хрюканьем, и паладин незамеченным дошел до колодца, поднял ведро и набрал в кружку воды. С клумбы возле траттории наскреб ложкой земли, вошел в зал и приступил к самому ритуалу призыва. Насыпал земли на один из знаков:

– Этой землей, из которой прорастает здесь всё, призываю тебя, фея, живущая среди этих холмов, та, что приходила сюда после полудня в день минувший.

Затем налил на другой знак воды:

– Этой водой, дарующей жизнь всему здесь, призываю тебя, фея, живущая среди этих холмов, та, которую люди изгнали отсюда после полудня в день минувший. Приди на мой зов, фея, наложившая чары на тех, кто живет на этой земле и пьет эту воду, на тех, кто изгнал тебя, на тех, кто обидел тебя.

Почувствовал, как дрогнула Завеса. Фея услышала призыв, но придет ли – зависело от того, насколько она заинтересуется призывом.

– Заклинаю тебя Равновесием, что было нарушено, Равновесием, что должно быть восстановлено, Равновесием, что должно быть соблюдено. Призываю тебя силой Сияющей, Той, что защищает людей, какими бы они ни были.

Завеса раскрылась, линии круга засветились серебристым сиянием, и в нем появилась невысокая стройная женщина, очень худенькая, в искрящихся легких одеждах и с призрачными стрекозиными крыльями за спиной. Ее длинные волосы бледно-золотистого цвета струились до самых пяток, а огромные глаза горели зеленью и синевой. Сильфа, высшая фейри, обитательница анконских холмов и лесов, из фейского народа, в давние времена почитавшегося местными жителями.

Ее голос оказался глубоким, пронизывающим до костей, хотя и был негромким:

– Ты звал меня, служитель Сияющей, Страж Границ и Пределов. Звал, не зная имени, не устроив дара. Ты думаешь, я послушаю тебя?

Кавалли молчал. Вместо него отозвался священник:

– Он звал тебя для нас. Мы просим тебя смилостивиться и отведать нашего угощения, светлая фея. Наш дар тебе – этот стол.

Фея посмотрела на него, ее огромные глаза сощурились:

– Служитель Искусного, обитатель этого места… ты был наказан мною, как и все здесь, наказан справедливо, а теперь предлагаешь дар и просишь милости?

– Да, прошу, светлая фея. Отведай нашего угощения, окажи милость.

– Ты думаешь, я сниму за это чары? – рассмеялась фейри, и ее крылья мелко задрожали, просыпая радужную легкую пыльцу. – Наивный. Ах, люди… какие вы глупые. Сначала, слепые от жадности, гоните, потом зовете. Или мои чары уже научили вас любви к ближним?

– Я всего лишь прошу тебя отведать нашего угощения, светлая фея, – священник поклонился ей, как в здешних краях принято кланяться знатным дамам. – Садись за стол, вкуси даров, мы готовили их для тебя.

От приглашения, высказанного трижды подряд, мало какой фейри способен отказаться. Другой вопрос, захочет ли эта фея снять чары…

Она махнула рукой, вышла из круга и села за стол, на скамью, застеленную узорчатым покрывалом, которое Луиджина нашла в задних комнатах среди вещей трактирщика. Втянула маленькими ноздрями запах свежих вафель и молока с медом, тут же зачерпнула изящной ручкой целую горсть ризотто и с неожиданным проворством сунула ее в рот.

– Вку-усно, – глаза фейри разгорелись, как сине-зеленые звезды. – Хороший дар, щедрый дар!

Уничтожив большую миску ризотто, фея припала к кувшину с молоком и медом, заедая его вафлями с апельсиновым вареньем и рассыпчатым печеньем-крумери. Очень быстро на столе осталась только пустая посуда, а сытая и довольная фея откинулась на спинку скамейки, поглаживая узкими ладошками округлившийся животик.

– Порадовали. Что же вы не порадовали так меня в день минувший? – уставилась она на священника.

Вместо посвященного Лорано ответил паладин:

– Селяне провинились перед тобой, но ты уже довольно наказала их за жадность. А посвященный Искусного, хоть и один из них, пострадал незаслуженно. Ты наслала чары на всё село, не разбирая, кто виноват, кто нет. Равновесие нарушилось в другую сторону. Ты ведь чувствуешь это, сильфа.

Фея икнула, из ее рта вылетела полупрозрачная бабочка и растаяла под потолком. Утерев губы пальчиками, фея сказала:

– Ах, ну ведь я же была очень, очень обижена. Мне не хотелось разбираться, кто из них виноват, кто нет. Когда я прежде приходила к этим смертным, они угощали меня, как и других, и угощали щедро. Что же помешало им это сделать теперь? Вот я и наказала их.

– И они сполна заплатили за твою обиду, сильфа, – твердо сказал паладин. – Теперь же ты получила щедрый дар и хорошее угощение. Сними чары, восстанови Равновесие. Люди слабы, и твои чары их медленно убивают. Если селяне умрут под твоими чарами, Равновесие снова нарушится, и ты будешь виновна перед людьми, ты попадешь в обязательства перед ними.

– Умрут от любви? От блаженной жизни беззаботных животных? – совершенно искренне удивилась фея, собирая пальчиком со стен горшочка остатки варенья. – Не может быть.

– Люди смертны, – глядя ей прямо в глаза, сказал Андреа. – Призываю тебя силой Сияющей – сними чары. Не дай нарушиться Равновесию.

Фея моргнула, не выдержав его взгляда, вздохнула и махнула ручкой:

– Уговорил. Настойчивые вы, Стражи Границ и Пределов. Так и быть. Снимаю чары с людей, живущих в этом месте, с людей, изгнавших меня после полудня минувшего дня. Но если они изгонят меня снова, пусть не ждут больше моей милости.

Она облизала варенье с пальца, выбралась из-за стола, и, слегка переваливаясь и придерживая сытый животик, вышла из траттории на площадь, поскребла немного свои крылышки и сдула с ладошки пыльцу. А потом и сама рассыпалась разноцветными искрами.

Завеса успокоилась. Кавалли старательно затер круг призыва, а тем временем на площади начали приходить в себя люди.

Священник вздохнул:

– Ну, хвала богам, получилось. И вам огромное спасибо, сеньор паладин. Вот только, боюсь, все недовольны будут, как узнают, что теперь по-честному Щедрые Столы делать придется… Как бы опять повторения не случилось.

Луиджина пожала плечами:

– Нельзя же, чтоб над ними постоянно кто-то стоял, надо и своим умом как-то пользоваться.

Андреа вдруг почувствовал, что зверски устал и страшно хочет есть. И сказал:

– Вот что. Там еще ризотто осталось и вафли с молоком. Давайте и сами поедим, а?

– А давайте, жрать хочется просто до умопомрачения, – обрадовался студент. – Это вы правильно сделали, сеньор паладин, что велели нам только часть еды на стол ставить. А то посмотрел я, как изящные феи кушают, так и понял: правду говорят, что им только дай, сожрут всё, что ни предложишь.

Они как раз доедали вафли и допивали молоко, когда в зал траттории ввалились пузатый немолодой мужик, который совсем недавно участвовал в непристойном представлении на помосте, и еще один, мелкий и плюгавый.

– Это еще что? – возмутился пузатый, увидав трапезничающих. – Устроили тут пирушку, пока мы там спали. Из наших же припасов, сволочи! Думали, бесплатно обойдется? Паладину ладно, паладину положено. А вот вам, сеньоры, придется заплатить, а то что это такое, повадились тут бесплатно жрать, то нищие какие-то, то еще кто…

– Ах ты жадная скотина! – посвященный Лорано выскочил из-за стола и подбежал к пузатому. – Мало тебе, что из-за твоей и других жадности тут сутки непотребство творилось?

– Да уж сразу и непотребство, подумаешь, любовные чары. Мы еще найдем, кто тут афродизии разлил, это, небось, сынок знахаря, – вякнул пузатый.

Лорано размахнулся и врезал ему в челюсть, пузатого аж отбросило и он шлепнулся на задницу. А священник, потирая костяшки кулака, сказал:

– Простите, боги, меня, грешного, но не мог я сдержаться.

Плюгавый подпрыгнул:

– Ты что это себе позволяешь, Лорано? Думаешь, раз ты священник, то тебе и кулаками махать можно? Да мы на тебя жалобу архонту напишем, чтоб тебя от нас убрали!

Андреа понял, что это пора прекращать. Он встал, молча подошел к пузатому и плюгавому, сгреб обоих за воротники и выволок на площадь, где, похоже, собралось все поселяне, уже кое-как одетые, но по-прежнему пришибленные. Проволок обоих скандалистов через всю площадь к помосту. Селяне расступались, давая ему дорогу, и даже если кто-то и хотел возмутиться, но натыкался на жесткий взгляд паладина и быстро отскакивал в сторону.

У самого помоста Андреа выпустил воротники мужиков, легко запрыгнул на помост и громко сказал:

– Вчера у вас был день Щедрого Стола. Вы нарушили старый обычай, потакая вашей скупости и алчности, и не угостили путницу, пришедшую к столу. Больше того, вы изгнали ее из траттории, а затем и из села. Она оказалась фейри, старинной обитательницей этих мест, частенько приходившей к вашим предкам к Щедрому Столу. Ваши жадность и злоба обидели ее, и она прокляла вас, наслала на вас чары. Все вы помните, что случилось с вами, и что вы тут вытворяли. Любому порядочному человеку было бы очень стыдно. Но только что вот эти двое осмелились потребовать плату с тех, кто помог мне снять с вас эти чары. Плату за то, что мы ели и пили в траттории, за то, что мы приготовили обед и угостили фейри, наславшую на вас чары, и упросили ее эти чары снять.

– Так это, припасы же подъели, они ж денег стоят, – раздался из толпы чей-то голос.

Кавалли едва подавил желание схватиться за голову. Вместо того оглядел толпу тяжелым взглядом, стараясь посмотреть в глаза каждому. Все отворачивались, а кое-кто даже закрывал лицо руками.

– Я – старший паладин Андреа Кавалли, и я облечен Правом Наказания, – жестко сказал паладин. – И я прибегаю ныне к этому Праву, налагаю на вас всех епитимью, каковую вы обязаны соблюдать так же, как если бы на вас ее наложили все пять Анконских Архонтов. Итак, жители села Арратино обязаны в течение года ежевечерне посещать большую службу и благодарить богов за снятие чар, каяться в грехах жадности, алчности и жестокосердия, а также молить об исцелении от этих грехов. Жители села Арратино в течение пяти лет должны каждый двадцатый день, считая от нынешнего, устраивать Щедрый Стол, и угощать всех, кто бы ни пришел, с рассвета и до заката, как полагается по старому обычаю. И на этом столе должны быть достойные блюда, а не черствый хлеб с водой и прелая каша. И жители Арратино должны известить все соседние сёла о таковой своей епитимье, и о том, за что она наложена. А чтобы вы не думали, что это пустые слова, то я составлю подробный отчет Архонтам, и в любое время сюда может явиться комиссия для проверки того, как вы исполняете епитимью. Всё. А теперь проваливайте по домам, и кладите себе холодные компрессы на причинные места, если не хотите, чтобы завтра у вас там всё распухло и мешало ходить.

Что было после того, как он огласил епитимью, слез с помоста и ушел в церковь, Кавалли не видел, только слышал встревоженный и недовольный гул голосов поселян, обсуждавших такую внезапную кару. Сам он преклонил колени перед алтарем Девы в левом притворе и погрузился в долгую молитву, прося даровать ему сердечный покой, а если это невозможно – то силы устоять перед искушением. Потому что чувствовал, что то внезапное объятие, тот страстный поцелуй на кухне траттории разбередили ему душу до острой, почти невыносимой боли.

Больно было от осознания невозможности и безнадежности этой такой неожиданной любви.