У свободы цвет неба

30 Свидетели и судьбы

Димитри и Исиан сцепились в удивительно удачном месте набережной Исаниса, на том ее участке, что лучше всего просматривается и из Старого дворца, и из резиденции магистра Академии. Зрителей оказалось более чем достаточно. Афье да Юаль с Мариной Лейшиной, нервно держа друг друга за руки, молча наблюдали происходящее из окна дворца. Рядом с ними, опершись на подоконник, стоял советник императора Аизо да Кехан и недоуменно вглядывался в пейзаж. Император следил за развитием событий в соседнее окно того же зала. С противоположного конца набережной с точно таким же недоуменным удивлением смотрел в окно магистр Академии Аль Ас Саалан, а рядом с ним стояли досточтимая Хайшен и досточтимый Айдиш.

Это выглядело странно, как после единогласно сказали все зрители. А участники не сказали ничего - по одной на двоих причине. Обоим потом было стыдно: Димитри за свою вспышку, Исиану за публичную и невозможно пафосную сцену, которых он не терпел и старался избегать. Но драка при свидетелях с аристократом из ближнего круга императора была еще худшей перспективой и гарантированно хоронила планы Исиана не только на свободное общение с Полиной, а и вообще на пребывание по эту сторону звезд.

Началось все если не мирно, то по крайней мере благопристойно. Димитри шел в Старый дворец от досточтимого Эрве. Он не особенно любил пешие прогулки, но магистр Академии огорошил его новостью, после которой князю хотелось привести мысли и нервы в порядок, а поскольку времени до встреч в Старом дворце еще было достаточно, Димитри решил пройтись и посмотреть с набережной на гавань. А заодно подумать над очередным нелогичным решением Алисы, заявившей после всего случившегося, что хочет принести обеты Академии. При встрече с этой новостью удержать лицо князю помогла только придворная закалка, но чтобы прийти в себя перед встречей с государем, ему нужно было время, и Димитри решил проветрить голову. А навстречу ему с улицы Исаниса старые боги вынесли Исиана Асани. К досаде князя, вместо того, чтобы ограничиться кивком, сайх пошел с Димитри рядом, да еще и завязал разговор. Князь смирился, ответил на пожелание доброго дня и согласился с тем, что гавань прекрасна, затем повернул голову к собеседнику, надеясь распрощаться, и услышал:

- Хочу в августе быть в Аргентине, на чемпионате мира по танго.

- Отчего бы и не быть, если дела позволяют? - вежливо ответил Димитри.

- Думаю ехать не одному, - продолжил сайх.

- Если твоя компания согласна, почему нет? - согласился князь.

- Хочу пригласить Полину, - наконец завершил свои странные ритуалы Исиан.

Димитри медленно вдохнул свежий воздух, пахнущий водой, посмотрел на гавань, где пестрели цветные пятна парусов.

- А зачем ты говоришь это мне? - осведомился он с прохладцей.

- В конце концов, тебе предстоит решать, поедет она или нет. Поэтому я и спросил, - ответил Исиан, как о чем-то само собой разумеющемся.

Димитри скосил на сайха глаза и хмыкнул:

- Судьбы Алисы тебе не хватило? Теперь ты решил принять участие в жизни ее подруги?

Исиан, не прерывая шага, легко спросил:

- А что такого необычного случилось с Алисой, чего еще не произошло с ее подругой ко дню, когда твой вассал попросил меня не дать ее угробить?

- Они все же по-разному себя вели, и результаты их действий различны, - не согласился князь.

- Разница в воспитании, не больше, - отмел аргумент Исиан.

- Не в пользу Полины, уж если на то пошло, - бросил князь. - Ты очень странно оцениваешь: получается, что магесса, воспитанная тобой, справляется со своими задачами хуже своей смертной сверстницы.

- Это действительно так, Димитри, - вежливо улыбнулся сайх. - Полина справлялась лучше, и поэтому досталось ей от тебя даже больше, чем Алисе от меня. Только я свое поведение с Алисой дружеским не называл.

Терпение князя иссякло. Разворачиваясь к Исиану на полушаге, он еще подумал, что все его намерения, вероятно, совершенно ясны по лицу. Но это его больше не волновало. Мордобой, обычный портовый мордобой, ничуть не похожий на дуэль аристократов, был уже неотменяем. Привычки моря неистребимы: Димитри не замахнулся кулаком сайху в лицо, как сделал бы горожанин или гвардеец, а схватил соперника за рубашку, чтобы швырнуть наземь, как делают в гаванях империи, выясняя личные отношения. Этим он и предопределил весь ход событий на следующие две сотни ударов сердца.

Исиан уперся в плечо Димитри, и тот едва не потерял равновесие, а сайх, развернувшись вокруг оси, отошел на шаг. Князь, выровнявшись, сделал шаг к противнику, отводя руку в замахе, но был пойман за ладонь встречным симметричным движением. Исиан дернул его на себя, не смущаясь разницей в весе и росте. Мужчины столкнулись плечами и расступились. Сайх не отпустил руки князя, но тот не поддался на второй рывок, перенес вес и чуть не дернул Исиана на себя в ответ. Тот, отпустив руку Димитри, ушел все тем же поворотом через плечо и остановился в двух шагах. Князь шагнул за ним, замахнувшись сверху, но снова был пойман за руку, и его развернуло вокруг юркого и цепкого сайха. Освободив руку рывком, князь добрых три шага ловил инерцию, едва избежав столкновения с парапетом набережной. Димитри, поддавшись раздражению, шагнул вперед и толкнул сайха в плечо, но Исиан развернулся на месте, погасив инерцию, и снова оказался перед ним. Князь попытался смахнуть сайха с дороги - и оказался в сцепке, слишком похожей на объятие. Хуже того: под колено Димитри прилетела подножка-зацеп Исиана, и князь был вынужден переносить вес. Когда он попытался скопировать примененный против него трюк, этот скользкий сайхский лотай просто перешагнул его ногу. Или перепрыгнул, оперевшись на его же плечо. Димитри оставалось только развернуться вокруг своей оси одновременно с Исианом и попытать счастья снова. Он так и сделал, но вышло еще хуже: сайх блокировал его зацеп своим, и им обоим пришлось отступить на шаг, выполнив синхронный круговой мах ногой, чтобы освободиться. Отходя, Димитри поймал Исиана за запястье и дернул было вниз, предполагая бросок на плиты набережной, но, к своему удивлению, развернулся на месте и понял, что уже Исиан держит за запястье его самого. Отцепить от себя сайха стоило князю некоторого усилия и нескольких движений. Восстановив дистанцию, Димитри атаковал, целя кулаком противнику в пах, но Исиан сделал полшага назад, затем качнулся вперед и толкнул Димитри в грудь, причем так удачно, что более рослый и тяжелый князь пушинкой отлетел на пару шагов.

Пора было кончать этот балаган, и Димитри замахнулся сверху обеими руками, метясь в ключицы Исиана. Однако тот встретил руки князя хватом за запястья. Димитри рванулся вбок, надеясь лишить противника равновесия. Исиан волной сместил вес в противоположную сторону, но не отпустил его рук. Димитри сделал шаг влево и повторил маневр, но снова не преуспел. Развлекаясь так, они описали почти четверть круга, когда сайх, скрутив корпус, сделал ногой мах назад с поворотом. От этого князь потерял равновесие, споткнулся и чуть не полетел на плиты набережной. Удержав его от падения, Исиан разорвал контакт и отошел на три шага. Пока Димитри, растрепанный и злой, буравил его взглядом, сайх улыбнулся.

- Для новичка - выше любой похвалы, Димитри. Благодарю за доставленное удовольствие.

Князь, захлебываясь гневом, собрался послать сайха сперва по сааланским адресам, затем по русским, но услышал голос государя.

- Это и есть мужское танго, Димитри? Я впечатлен. Познакомь меня со своим... партнером по танцу.

Не дожидаясь ответа князя, император обернулся к магистру:

- Да, досточтимый Эрве, ты был абсолютно прав, это несовместимо с обетами Академии. Мы все только что в этом убедились. Но сколько эмоций! Я впечатлен.

Димитри обвел глазами собравшихся. Полина тоже была среди них. Только теперь ему бросилось в глаза очевидное: она и Исиан выглядели парой. Как давно они стали любовниками, заключили ли договор о дружбе или нет - все это было неважно: стоило взглянуть на них один раз, и воспринять их по отдельности будет уже трудно, почти невозможно. Посмотрев на одного, тотчас вспомнишь вторую, и наоборот. Димитри постарался успеть вставить слово, пока все не увидели этого так же ясно, как он сам.

- Государь, перед тобой Исиан Асани, отец моего личного вассала Макса Асани, которого ты видел во время судебной тяжбы с краем, - сказал князь, из последних сил сохраняя спокойствие.

После этой фразы он, извинившись, отошел к парапету и принялся расплетать волосы. То, что было аккуратно заплетенной косой всего каких-то триста ударов сердца назад, сейчас напоминало вынутый из воды куст водорослей. Краем сознания князь отметил, что Исиан ушел с набережной с досточтимым Эрве. Полину куда-то увел государь. Марина шагнула было к Димитри, но ее остановил герцог да Юаль. Она посмотрела на него, переступила с ноги на ногу, пожала плечами, оперлась на руку мужа и вместе с ним пошла по набережной обратно к Старому дворцу.

Димитри остался один. Он расплел косу, тряхнул головой и позволил ветру расчесать и распутать пряди. А сам занялся своими мыслями, не менее перепутавшимися. Самый чувствительный комок образовался вокруг Алисы. Ее внезапное желание принять монашество, заявленное перед самым советом по ее поводу, спутало князю все карты в графстве Гридах, где он присмотрел землю для девушки. Хуже того, своей заявкой она подарила досточтимому Эрве шикарные аргументы в пользу состоятельности Академии в ее нынешнем виде. Уж если в сааланский монастырь уходит магесса, получившая кольцо до принятия обетов, личная крестница императора, воспитанница собратьев по Искусству и жительница края, с которым мир устанавливался по суду, значит, не все так плохо с Академией. А ошибки достопочтенного Вейлина в Новом мире на поверку не настолько и страшны. Единственным условно хорошим моментом в этом со всех сторон неудобном решении оказался выбор монастыря. Алиса пожелала доверить свою судьбу замку Белых Магнолий - а значит, досточтимой Хайшен. Ее Димитри хотя бы считал умной женщиной. В остальном все сложилось очень плохо и совершенно непонятно. Князь упрекнул было Дейвина да Айгита в том, что тот проявил недостаточно внимания к Алисе, но граф с непроницаемым лицом попросил прощения и сказал, что сделал все, что мог, и большее при всем желании не представилось возможным. И с этим ушел заниматься делами края.

Обстановка в Петербурге выглядела для Димитри не лучше положения дел вокруг Алисы. При всей внешней прочности своего положения князь не ощущал уверенности. Да, его любили с каждым днем все больше, но это была не та любовь и не от тех людей. Те, чье расположение он хотел получить, опять замолчали и спрятались, не подавая о себе вестей. Марина, верный стойкий воин, мужественно сражалась за честь Димитри плечом к плечу с Афье да Юалем, не позволяя превратить его в следующего Гаранта, а сам он не мог сделать ничего или почти ничего. Люстрации были не его заботой. Единственное, в чем он ограничил процесс, - потребовал права выбора для служащих силовых ведомств края, попадающих в списки на люстрацию. Эти люди должны были иметь возможность тихо уйти за звезды, если не собирались подписаться под своей позицией и списками деяний. Марина, более чем недовольная этим решением, рассказывала страшные истории из прошлого страны, гражданином которой в край вернулся Исиан Асани, предрекала неприятности и пророчила беды. Если бы не Дейвин, Димитри пришлось бы туго. Только граф и смог ей объяснить чрезмерность ее опасений, причем так, что впечатлились даже безопасники: да Айгит всегда был книжником не меньше, чем воином. Он успел добыть какие-то старые записи и свидетельства и с час доказывал Марине при свидетелях, что ничего хуже, чем уже было в мае двадцать седьмого года, не произойдет, поскольку культурные нормы никто не отменял, и Озерный край не может сразу и вдруг повести себя, как Латинская Америка. И доказал - аргументированно, со ссылками на даты и источники.

Сразу после этого граф выступил миротворцем в споре Димитри и Марины снова, теперь уже развеивая беспокойство сюзерена по поводу сомнительной для него дружбы Полины Бауэр с Исианом Асани. Князю пришлось согласиться и с этим, хотя история с Алисой саднила, как полузажившая царапина от морской воды, и признать за сайхом успех в том, что должен был сделать сам Димитри, было тяжело. Девушка даже не вышла на парапет набережной, к выясняющим отношения мужчинам, каждый из которых брал на себя ответственность за нее когда-то. Хотя отчасти причиной была и она тоже. Но на самом деле стычка началась не из-за нее и даже не из-за Полины Бауэр. На плитах набережной столкнулись два раненых достоинства - сайхского принца и сааланского князя. И Димитри было больнее. Прошедшая осень принесла ему много тяжелых осознаний, среди которых было и то, что на Дейвина свалилась самая грязная часть работы, что не могло не сказаться на отношении вассала к сюзерену. Нет, граф по-прежнему был верен, исполнял приказы, обязательства и обещания до буквы и с избытком, но Димитри видел, что вассал изменился и к нему, и к службе и завел свою собственную жизнь, похожую на ту, что была у самого князя на Кэл-Алар, хоть и не имеющую отношения к морю. И вернуть Асану тоже было не в силах Димитри, как бы он этого ни хотел. Их пути разошлись окончательно, и не он теперь был главным мужчиной в ее жизни. Хорошо хоть расстались по-доброму, и ее муж не ревнует к князю свое сокровище. Да и причин ревновать у Ника нет: он - не маг, не властелин и не владетель - сделал для избранницы больше, чем смог сам Димитри. И значил он для нее, конечно, тоже больше, как бы ни было неприятно князю признавать это.

А самым большим укором для него стала судьба Полины, и вот с ней он вообще не знал, что делать. Она, смертная, оказалась игрушкой в распрях магов. И хотя ее честь и имя были почти в безопасности, цена, заплаченная ею, оказалась непомерной и для нее самой, и для тех, кто ее в это впутал. И если с Алисой все было относительно ясно - маги между собой всегда разберутся, времени у них довольно, - то по отношению к Полине, кажется, промашку совершил каждый хотя бы по разу. Инициатора репрессий в край прислал Эрве. Димитри, спасая положение империи в крае, решил громкое дело частным образом, и от этого заварилась каша, которую расхлебывали полтора имперских года. Алиса в этой истории была, конечно, тоже хороша: "мне нужна эта жизнь, я кроме нее ни от кого ничего хорошего не видела" - как будто речь идет о сайни, а не о старшей подруге. Не добавил своей монеты в общий кошелек только Дейвин. И надо же было, чтобы именно Исиан, превративший Алису, свою воспитанницу и подругу своего сына, почти в животное и едва не убивший ее, вызвал у Полины интерес к жизни...

Все с ней не так. Вообще все. Она дала ему клятву дружбы и честно выполнила, как выполняла бы вассальный договор, но душа ее была с кем угодно, кроме него. Ему, впрочем, хватило и тех даров, что он выпросил себе, еле понимая, что делает. Но остальные, даже случайные в ее жизни люди, получили от нее не меньше. Она подарила Дейвину идею книги, которую он после окончания суда успешно писал, радуя монахов Исюрмера своими регулярными докладами и беся досточтимого Вейлина последовательными и аргументированными разносами всех его теорий относительно Нового мира. Она провела Короткую ночь в доме Вейена да Шайни и пополнила коллекцию историй клана, которую теперь младшая внучка маркиза записывает для библиотеки государя. Она научила сайни танцевать. Подарила его парням, держащим пути от устья Рии до Ддайг, гимн, который успел разойтись по всем кораблям, несущим флаг Кэл-Алар. Про семью да Юн и говорить нечего: энергия Онтры наконец получила достойные цели, и Айриль стал равным с матерью членом семьи, успешным торговцем и удачливым руководителем. Все это Полина сделала второпях, между его очередной "дружеской просьбой" и очередной выходкой Алисы, или с больничной койки в полуобмороке, или в рамках навязанной ей светской жизни после очередной серии допросов. И все это делалось по меньшей мере наполовину для того, чтобы прикрыть спину лично ему, уж раз он попросил ее дружбы.

Что он дал ей взамен? Ну если отодвинуть намерения и посчитать реальные итоги? Бесчестье, недуг, несвободу и жизнь вне дома. И правильно она его бросила. И Эльвира правильно уехала, нечего ей было от него ждать. И Инга совершенно правильно молча ушла, на него нет никакого смысла надеяться, если все женщины, которые ему доверялись, в итоге умирали. Все женщины, бросившие его, были правы.

Только после этой мысли он наконец огляделся - и увидел, что Хайшен все это время сидела на парапете набережной, не подавая знаков присутствия.

- Ты выровнял дыхание, пресветлый князь, - сказала она, встретив его взгляд. - Хочешь мой гребень, или ты уже справился?

- Смотря с чем, Хайшен, - с некоторым усилием улыбнулся князь. - Если ты о моих волосах, то все в порядке.

- А что не в порядке? - немедленно спросила досточтимая.

Димитри ненадолго задумался, глядя на залив.

- Знаешь, Хайшен... не в порядке всего одно - и поэтому ничто не приносит удовлетворения.

- Что же это, пресветлый князь? - услышал он голос досточтимой.

И ответил:

- Под моими ногами уже семь лет только земля, земля и земля.

Пока князь не произнес это, он и представить себе не мог, что разлука с морем - самая большая боль этих семи лет. Что, как всегда и бывает на конфиденции, они уже говорят о главных чувствах и главных сложностях его жизни.

- А что должно быть? - спросила досточтимая.

- Доски, Хайшен, - вздохнул он. - А под ними - вода и все, кто ее населяют. И это никак не люди суши с их сплетнями, склоками и странными надеждами невесть на что.

- Тоскуешь по морю?

- По привычной жизни. Последние семь лет у меня все наоборот: не я ухожу в поход, а меня ждут на берегу, а мои женщины уходят в свои походы, а я жду каждую из них. Того и гляди Фанд тоже встанет к кормилу, а я окончательно погрязну в бумагах и сплетнях.

- Тебе неприятно думать о таком будущем, Димитри?

- Оно не мое, Хайшен. Так не должно было быть. Не в моей жизни. Не со мной. А все Озерный край, забери старые боги Вейена да Шайни... Ах да, они уже его забрали.

- Озерный край? Ведь там любят тебя, ты добился этого.

- И правда, Хайшен, - вздохнул князь. - Любят.

Теперь его действительно любили все. "Простые люди" не чаяли души в наместнике. Заполошные мамаши безвольных отпрысков, не способных даже к самому простому труду, те самые мамаши, клявшие молодежь из боевого крыла Сопротивления и их родителей, были готовы поддержать каждое его решение и, казалось, лучше него знали, почему он распорядился так или иначе. Их бестолковые чада, сравнимые по активности разве что с морскими мусорщиками, но проигрывающие ящерам в полезности, точно знали, что все действия князя в крае направлены на их личное благо если не прямо, то опосредованно. Завсегдатаи социальных сетей и форумов, собирающих самые грязные слухи, злоязыкие сплетники края, поливавшие помоями Полину и славшие проклятия в адрес Алисы, трепали своими языками их имена и судьбы из любви к нему. Их московские друзья и коллеги, месяцами ждущие визы в край и безропотно принимающие отказ за отказом, не переставали восхищаться его мудрой и справедливой политикой. К ним присоединялись терпящие убытки хозяева предприятий, снабжающих спецраспределители, побежденные свободной торговлей и приходящие в упадок. Их приятели, отхватившие плетей за постыдные и противозаконные развлечения, горячо поддерживали закон и нравственность, насажденные им. Горе-матери, продававшие тело и свободу своих дочерей и наказанные за это, вслух восхищались его заботой о будущем молодого поколения. Даже уволенные сотрудники пресс-службы администрации империи любили его - за порядочность и строгость в вопросах чести. От этой всеобщей любви князь маялся горьким привкусом на корне языка, не смываемым ни водой, ни вином. И он совершенно, абсолютно не представлял себе, что делать с такой любовью и с таким собой.

В Исюрмер я съездила в начале августа. По итогам почти впустую. Принесение обетов мне отсрочили на месяц, да не наш, а сааланский, сорок пять суток по нашему счету. И отправили в край, думать про жизнь. Подумать и правда было над чем. Край из-за выборов неслабо колбасило, а поскольку за проплатами и накрутками голосов графы и бароны следили очень всерьез, все было на удивление по-честному. И результат был в общем предсказуемым: три кандидата шли четко вровень, им на пятки наступали еще двое, тех догоняли четверо, и отсеиваться никто не собирался. Делать лишний тур было некогда и не на что, и Димитри внес свое последнее предложение в качестве законодательной власти края. Он предложил создать совет по имперскому типу и вручить ему всю законодательную власть, а себя, наместника, назначить главой власти исполнительной. А заодно и инстанцией, гарантирующей приоритетность решений совета во внутренней политике края. И, чтобы два раза не затеваться, выбрать заодно и представителей от края в совет империи. Он сам пригласил наблюдателей от ЕС, ОБСЕ, ООН и еще трех или четырех организаций подобного уровня, никто уже не вдавался в детали: пригорело у всех. Не было ни одного комментатора, ни одного политика, ни одного аналитика, кто бы не проорался по этому поводу. Громче всех кукарекали, признаваясь в любви к князю и требуя признания его заслуг, "потекшие" и "обточенные" - вся шушера, которую достопочтенный Вейлин собрал под свое крыло, а потом бросил, вернувшись за звезды. Но хором с ними выли и профессиональные жертвы из тех, кому от чего ни страдать, лишь бы компенсацию требовать. Эти особенно обижались на то, что после объявления результатов выборов натянуть на Димитри роль диктатора было нереально, хоть тресни. На момент окончания выборов администрация империи переставала быть оккупационной, с какой стороны ни глянь. Вообще-то, хватило бы и того, что Димитри с благословения императора свел содержание функций наместника к аналогу должности генерал-губернатора британских доминионов, а главу законодательной власти не только сделал выборным из местных, но и ограничил в возможности прямого законотворчества. Следующий его шаг был, по факту, контрольным в голову общественному мнению: видя всю муть, поднимающуюся вокруг президентских выборов, он предложил кандидатам, набравшим необходимое число подписей для регистрации, войти в совет края, который и становился законодательным органом. В дальнейшем выборы в этот совет предполагались, но с какими-то совсем минимальными фильтрами.

Мир ахнул и замер. Звучно, на все новостные ленты, икнула Британия. Вежливо откашлялась Германия. Израиль попытался рассказать, что это все может значить, но бросил затею на середине рассуждения. В общем, эффект был более чем достаточный. Но князь пошел до конца и настоял еще и на выборе представителей от края в совет империи. Гостиница пресс-корпуса чуть не треснула от прибывших следить и освещать, но всем было уже не до них. А Марина Викторовна вообще попала как кур в ощип: если от президентской гонки, плавно перекрашенной в сенаторскую, она еще умудрилась отплеваться, отчасти по причине своего скоропалительного брака, то перспектива представлять край в империи светила ей без вопросов. Назвать территорию после этого всего оккупированной было нереально по-любому. Можно было бы говорить об аннексии, но империя расплатилась с Федераций публично, прозрачно и без отсрочек еще в четырнадцатом году.

После объявления реформы власти и даты выборов появилось то, что Эгерт потом назвал окном хаоса: с проведением выборов исчезали формальные причины для санкций и торгового эмбарго. А это не было выгодно заинтересованным в изоляции края политическим силам мира. В довершение всего, официально отказавшись от полномочий главы законодательной власти, наместник потерял возможность принимать часть важных решений, и все законодательные и законоприменительные вопросы повисли до окончания выборов. И начались провокации.

Для начала, не размениваясь на мелочи, натовцы "нечаянно" выстрелили в патрульного кита. Потом шведы попытались досмотреть корабль края в наших территориальных водах, убеждая, что эта территория нейтральна. Дальше набралось полведра и горсть всякого, от попытки вытащить на свет ту историю с транспортировкой оружия через границу в нашем с Агнис исполнении и до задержания в Торфяновке на трое суток графа Псковского якобы с контрабандой. Потом Димитри это достало, и он распорядился ответить адекватно. И начали развлекаться уже саалан. Нет, они даже извинялись после каждого случая, но извинения почему-то чем дальше, тем больше смахивали на издевательства, особенно в сочетании с тем, за что приходилось извиняться.

Начали с ерунды. Танковую колонну НАТО, следовавшую по территории Эстонии близ границ края - наверное, в рамках учений - блокировали на несколько часов вместе со всем движением на шоссе. Просто чтобы посмотреть, добьет ли заклятие. Добило. Потом маги графа Псковского очень сокрушались, приносили извинения и даже официально отправили в часть партию сааланских десертных цветов в синем меду, типа к чаю. Эсминцу, по тем же причинам проболтавшемуся три дня в нескольких милях от острова Родшер с заглохшими машинами и без связи, очень сочувствовали, но даже пытаться чем-то помочь не стали, поскольку тащить эту здоровую дуру парусниками к берегу было нереально. Нашли возможность только доставить на борт воду и провизию, что и сделали сразу же. Самолет ВВС Норвегии, "случайно" попавший в воздушное пространство края, благополучно упал в лесной массив с понятными последствиями, а летчиков маги принудительно выдернули порталом живых и целых - правда, в одном белье - и, едва не сдувая пылинки, вернули по принадлежности с извинениями за то, что самолет спасти не было возможности: он неудачно столкнулся с... в общем, неважно, "это имперские технологии, вы не поймете". Потом направили ноту с извинениями за порчу крылатой ракеты, летевшей по своим делам над территорией края, сбитой имперскими технологиями и безнадежно пострадавшей до полной небоеспособности, хоть и оставшейся внешне целой. И приложили к ноте фотографии испорченной, но целой ракеты. А потом вошли во вкус. Когда североморцы пожаловались на глушилку, из-за которой начались проблемы со связью около Шпицбергена, герцог Мурманский приехал в Приозерск к достопочтенному и подал ему прошение на имя магистра Академии о представлении своей новой работы в крае. Эрве примчался, как на халявную пьянку, - и вместе с герцогом в присутствии, а потом и в компании комиссии из трех князей и пяти досточтимых развлекался четыре дня, заплетая в кружево нити, летящие над морем. Не то чтобы герцог Мурманский совсем не знал, что именно он завивает в шнурочки и завязывает в узлы, но земными методами доказать причастность сааланских магов к смещению радиочастот было нереально, а морские силы НАТО вместо распоряжений командования девяносто семь часов слушали то новости, то джаз. Отличный, кстати, джаз в подборках очень милой финской радиостанции. Я и сама, бывало, ее слушала, приезжая в Хельсинки. А чуть позже, в один прекрасный день пространство края вдруг исчезло со всех радаров. Их даже не засыпало снегом помех, просто любая граница края перестала пропускать волны всех диапазонов, используемых в радиолокации. При этом радиосвязь работала без помех. Поднятые по тревоге самолеты дальнего радиолокационного дозора рапортовали о ровно такой же картине: край есть, связь есть, радары и лидары слепы. Памятуя о прошлых инцидентах, залетать в воздушное пространство края самолеты не рискнули. Эффект висел примерно половину суток. Этого хватило, чтобы слетело с постов руководство радиолокационных разведок, был расформирован ряд научных групп и уехало с инфарктом несколько аналитиков. Руководство края ситуацию прокомментировало уклончиво.

Потом какие-то террористы, явно не эмерговские и уж тем более не Сопротивление, попытались взорвать скорый "Аллегро" по той же схеме, которую использовали для "Невских экспрессов" еще до присоединения края, в конце нулевых - кажется, в две седьмом и две девятом году. Как маги герцога Зеленогорского ухитрились поймать поезд, летящий под откос на такой скорости, и чего им это стоило, знали потом только Димитри, Дейвин да комиссия из Исюрмера, а вот следы взрывчатки на рельсах были обнаружены по горячим следам сразу, о чем пресс-центр МВД края и сообщил в те же сутки. Эмергову было попытались предъявить за этот случай, но он тут же в эфире честно проговорился, что его архаровцы в это время ловили колонну с грузом для Айриля да Юна, предположительно следующую по их территории таким интересным маршрутом, что свободных сил еще и на шалости в крае у москвичей просто не было. Колонну, кстати, не поймали: сложно найти черную и очень вежливую кошку в темной комнате, особенно если ее там действительно нет. Мелкие дроны, сбитые чайками под контролем мелкомагов и недомагов, тоже тщательно сохраняли и возвращали по принадлежности, если кому-то хватало глупости и наглости заявить на них права. Каждый инцидент вызывал вой и лай в прессе с обеих сторон - а подготовка к выборам шла и шла себе. И дошла.

Выборы в сенат края мне предстояло освещать уже монахиней. Без году неделя, правда, но все равно. Нюансы с подписью Хайшен обещала уладить: вообще, фамилии мне после обетов не полагалось, но как журналист я должна была ее иметь. Разруливать эту накладку мог только магистр Академии, а задачей Хайшен было спрашивать его обо мне и моем деле до тех пор, пока он не даст ответ. Я со своей стороны продумывала ходы и решения, позволяющие выпустить материал вообще без связи со мной. И собирала фактаж.

Хайшен появилась в крае за десять дней до выборов, но, как выяснилось, не только затем, чтобы забрать меня с собой. Она приехала раньше, чтобы засвидетельствовать наречение имени Сержанту. Уже расформированное подразделение собралось опять ради него, и он с самого вчера раздаривал личные мелочи: часть насовсем, часть должна была вернуться к нему в виде даров на наречение имени, - и заодно искал героя, который принесет на церемонию фляжку чего-то крепкого, а то купание в реках перешейка в начале сентября - то еще удовольствие и вообще занятие для здоровых и сильных мужиков. С другой стороны, хорошо еще, что не дотянули до октября, это был бы реально треш. Я ему так и сказала, а он только фыркнул в ответ:

- Треш, как ты выразилась, был бы, случись мне нарекаться на родине. Горный ручей, где скульт и ящеров не бывает, по-любому холоднее, а еще он быстрее. Эту-то воду чего не перейти.

Я кивнула, пожелала ему доброй ночи и порадовалась про себя, что обеты Академии принимают на площади перед храмом и всех сложностей - постоять минут пять, ну максимум десять, на камнях босиком и в белье, что для мага вообще не проблема в любое время года, даже если белье наше. А уж сааланское-то, штаны до колена и рубашка до середины бедра, вообще не белье, а полноценная защита от любых погодных условий. По сравнению с перспективой форсировать голышом речку в сентябре - вообще курорт.

Следующий день был какой-то мутный и длинный. Сперва Хайшен задержала выезд на место до полудня, чтобы вода успела прогреться, хотя толку с того, как ей все сказали хором, не было ни грамма. Потом Серг, Исоль и Лаир копались с костром, а Сержант стоял, как врытый, и смотрел то на них, то на огонь за рекой, где его ждала Хайшен и мы. Наконец Нуаль призвал огонь на наши полешки, и Сержант принялся раздеваться, зачем-то аккуратно складывая одежду перед тем, как положить ее в пламя. И когда он остался в трусах, появилась Асана. Что-то она сказала ему такое, от чего он даже улыбнулся и стал шевелиться живее, и в реке оказался через считаные секунды. Тихую он перешел, не оступившись ни разу, но вышел все равно дрожа. Хайшен назвала его заранее выбранным именем, Дена вручил стопку белья, одежду и полотенце, собранные нами втайне от Сержанта в гипере в Лаппеенранте в последнюю поездку, а Инис подала те самые летние берцы, которые он же и сдал в каптерку месяц назад - не новые, но вполне годные и, что важно, приношенные по ноге. Одетый Сержант ничем не отличался от среднего эстонца или шведа: здоровый плечистый мужик с невнятной короткой стрижкой без претензий в зеленых тактических штанах, коричневой футболке и серо-зеленой флиске поверх. Дождавшись, пока Хайшен отвернется, я сунула ему флягу с вискарем - маленькую, на сто грамм, в его ладони ее вообще видно не было, но досточтимая все равно нас спалила и строго на меня глянула.

Выговор потом был даже не особенно сильный. Это-то меня и напрягло. Во дворе резиденции, прямо под окном апартаментов досточтимой, громко праздновали наречение имени и сговор новонареченного Горхо и Магды, а я стояла перед Хайшен по привычке навытяжку и ждала вопросов, на которые так и не научилась отвечать, и вдруг она высказалась:

- По ту сторону звезд ты бы полный пятерик дней стояла на одной ноге, размышляя о своем поведении, и это тебе следует помнить, нарушая правила, а у меня нет сомнений, что это повторится еще не раз. Но мы здесь, и твоя судьба тоже здесь, хоть ты и станешь инокиней Белых Магнолий...

- Я вот как раз хотела спросить, - вклинилась я в ее рассуждение, - как сочетается работа журналиста с обетами.

Хайшен недоуменно приподняла брови:

- Что тебя смутило?

- Ну все-таки профессия светская, - я пожала плечами, не зная, как объяснить.

Досточтимая только улыбнулась.

- Профессия имеет множество разных граней, даже у православной церкви края есть свои издания. Но в этом ты будешь совершенно свободна, не считая, конечно, обычных ограничений для человека Пути. Твои задачи будут заключаться в другом.

- А в чем? - удержаться от вопроса было нереально, ну я и не стала.

- Узнаешь в монастыре, - обнадежила меня Хайшен. - Иди собирайся.

К выборам в город вернулись все разъехавшиеся на лето и ушедшие за звезды по делам или на отдых. Полина с Исианом и приемной дочкой, проведя неделю в Ла-Плате, переместились в Буэнос-Айрес и уделили все возможное внимание мундиалю по танго. Даже несколько раз сходили на милонгу втроем. А потом еще немного отдохнули у Исиана в квартире и отправились назад в край. На Айриля виза тоже имелась, но наследство Полины оказалось довольно требовательным, и он не смог оставить дела.

Девочка была весь месяц идеальным ребенком - не капризным, в меру послушным и в меру общительным. Сложных моментов было всего два. Первый случился, когда Поля настояла, чтобы ее взяли с собой на милонгу. Полина уговаривала, объясняла, просила - все было напрасно. И тогда Исиан задал короткий вопрос:

- Скажи, что тебя беспокоит? Она может увидеть что-то новое для себя? Более жестокое, чем уже видела?

- Ты намерен объяснять это организаторам? - хмыкнула Полина.

- Им достаточно будет знать, что она с матерью, - обнадежил Исиан.

И действительно, все обошлось. К ребенку отнеслись дружелюбно и спокойно, девочка никому не мешала, а когда ее в шутку попытались пригласить потанцевать, с помощью Исиана ответила:

- Я еще слишком мала для этого. Не в этом году. Может быть, потом.

Вторым сложным моментом стало происшествие на рынке. Деточка, выпросив себе свежий клубень имбиря и горсть стручков халапеньо, пошла дальше, с наслаждением кусая с двух рук по очереди. Полину чуть не сгрызли там же, объясняя ей, что она не мать, а ехидна, и сейчас убьет ребенка своим попустительством. Выручал их снова Исиан. Он подозвал девочку, на глазах у торговки поднял ей волосы, обнажив острое, вытянутое вверх ухо, потом попросил: "Улыбнись тете", - и маленькая ддайг послушно продемонстрировала полный рот мелких не вполне человеческих зубов с увеличенными, чуть сплющенными клыками, способными в одно движение раскусить плотную кожистую оболочку плодов, составляющих основу рациона ддайг. Бедная женщина, увидев это, едва не обмерла, и тогда Исиан внятно сказал, что с ним гостьи из Озерного края, и если одна человек, то вторая, как видите, нет. И не стоит беспокойства, ни имбирь, ни халапеньо не принесут девочке вреда. После этого Поле насовали полные руки разных перцев и других пряностей и затискали ее чуть не до головокружения.

В общем, поездка, занявшая месяц с небольшим, оставила по себе в основном очень приятные впечатления, о которых Полина рассказала подруге очень позитивно. Минут за десять. По комму. Под конец сообщила одной фразой, что записала Полю на экстернат за начальную школу - и опять закрылась в своей раковине. Марина вздохнула, задумчиво посмотрела в погасший экран - и снова погрузилась в дела. До даты выборов оставалось двенадцать дней, все остальное могло подождать.

Досточтимая Хайшен нашла князя в Адмиралтействе, в кабинете, за сводками какой-то статистики по предстоящим выборам.

- Здравствуй, Хайшен! - он быстро отложил листы, встал и сделал несколько шагов ей навстречу. - Как ты?

- Вполне благополучна, - улыбнулась досточтимая. - Так мило было спросить об этом, Димитри.

Князь еле заметно пожал плечами, легко произнес:

- Я беспокоился... - и тут же поменял тему.

Проводив досточтимую к креслам, он спросил:

- Ты за Алисой? Она так и не передумала?

- Нет, - качнула головой Хайшен. - Удивительно тверда в решении. Тем более удивительно, что полностью его осознает.

- Что ты приготовила для нее?

Хайшен видела, что смириться с решением девушки князю сложно, но он ясно дал понять, что не хочет обсуждать свое отношение к случившемуся.

- Не я, - ответила она. - Совещались полный пятерик дней, только в последний вечер вынесли решение. Ее место здесь. Дав обеты, она вернется в край и присоединится к другим братьям и сестрам-хранителям.

- Хранителям? - удивился Димитри.

- Ты удивлен? - Хайшен приподняла брови. - Чем же?

Князь задумчиво улыбнулся:

- Не представляю ее воином. Все понимаю, все про нее помню - и не могу, не сходится образ.

- Но она больше никем и не умеет быть, - тихо возразила досточтимая. - Ей нужна дисциплина, товарищи по оружию рядом и приказ, который нужно выполнять, только тогда она понимает, кто она, где находится и зачем живет.

Димитри вздохнул.

- Ты права, как всегда. Но это все же очень грустно.

- Это ее жизнь, пресветлый князь, - напомнила Хайшен. - Не твоя и не моя. Значит и выбирать следует то, что будет лучше ей, а не то, что нам о ней кажется.

- Наверное, так, Хайшен, - задумчиво произнес князь. - Наверное, так...

- Я хотела еще кое-что обсудить с тобой.

Димитри, насторожившись серьезностью тона досточтимой, поднял взгляд от ковра на полу и посмотрел ей в лицо.

- Слушаю тебя.

Хайшен коротко глянула на свои руки, удивив этим князя, и сказала:

- Это о Полине. Но не только о ней.

- Тем более слушаю, - Димитри уже был предельно серьезен и внимателен.

- Это случилось, когда я была в Исюрмере. После того, как я... после того, как в меня выстрелили. Не прерывай меня, Димитри, мне и так непросто.

- Не буду, Хайшен. Расскажи. Кажется, ты собираешься открыть важное для меня.

- Когда это случилось, я... я чувствовала себя странно. Как будто, знаешь, стояла в Источнике и видела со стороны себя самое и весь мир одновременно. И тела не чувствовала, точно так же, как в Потоке. Попыталась выйти, но выходить оказалось некуда. И я пошла вперед. Сначала вообще не понимала, где я и куда иду, вокруг был туман, какой бывает, когда на Исанис садится туча. И я в нем шла. Потом увидела песок под ногами, и стало легче, но все еще было сложно. Когда я поняла, что иду по траве Нового мира, а не по нашим травам, мне все стало понятно, и я пошла очень быстро. И пришла.

- Дай-ка я догадаюсь, Хайшен, - задумчиво произнес князь. - Ты пришла туда, где была Полина, когда болела?

- Именно так, Димитри. Я пришла точно туда.

- И что было там с тобой?

- Я снова встретила хозяйку сада.

- Сада, Хайшен? - переспросил удивленный князь.

- В прошлый раз тебе было не до моих рассказов, Димитри, но если ты помнишь остров-сад в огненном портале, к которому ушел корабль погибших магов три осени назад, то я оказалась именно в нем.

- Вот как...

- Именно так, князь. Эта женщина, хозяйка сада, здешнее забытое божество, она узнала меня. И вспомнила, при каких обстоятельствах мы виделись. Ты был занят тогда, и я не стала тебе говорить, да и сама не знала всех возможных последствий, но в прошлую встречу я выпросила у нее яблоко, предназначенное Полине. И съела прямо при ней. Теперь, когда все позади, я думаю, что это яблоко и пуля, прилетевшая в мой затылок, как-то связаны. И кстати, хозяйка сада велела мне попросить тебя передать Полине, что яблока для нее так и нет. Зато есть гранат. Ты знаешь, что такое гранат?

Судя по лицу князя, ему было не по себе от этой беседы, но отвечая, он был приветлив и галантен.

- Видел и даже пробовал. Это десертный плод. У него плотная красная кожура, внутри между тонких белых перегородок, похожих на рыбий пергамент, много мелких зерен в сочной оболочке. Зерна белые, оболочки и сок алые. Насколько я знаю твои предпочтения, тебе вряд ли понравится: сладости в нем в меру, а вот вяжущий вкус очень заметен. Но возможно, мне попался недостаточно зрелый... Хорошо, я передам ей. Будет повод зайти спросить, как она.

- Вот и славно, - улыбнулась настоятельница, вставая. - Я забираю Алису, верну через пятерик дней уже монахиней Магнолий.

Проводив досточтимую, Димитри решил нанести подруге неофициальный визит, пока дела позволяют, и направился к ней через зал Троп. Попал, однако, в гости к маркизу да Юну. Но не смутился, а решил посетить Полину вместе с ним. И очень правильно сделал, поскольку, встретив там Исиана Асани, не порадовался, а проявить свою неприязнь открыто не мог по вполне понятным причинам. Исиан, впрочем, сам все понял и, едва поприветствовав князя, вышел из гостиной, аккуратно прикрыл дверь с другой стороны и ушел в кабинет. А Димитри остался общаться.

Он рассчитывал на разговор с Полиной, но вышло иначе. Его развлекала Поля-младшая, причем очень успешно. Это был настоящий светский разговор юной дамы со своим покровителем. Девочка рассказала князю и о музее динозавров в Ла-Плате, где она была с приемной матерью и Исианом, и о курьезном разговоре после посещения музея. На выходе из музея она заявила Полине, что догадывалась о существовании драконов в этом мире, но предположила, что они все этот мир покинули или умерли. И узнала, что драконы, оказывается, стали птицами, и именно их яйца она получила на завтрак перед экскурсией. Остаток того дня прошел очень увлекательно: две Полины заняли кухню и принялись анатомировать курицу, принесенную с рынка. Все подробности процесса князь и узнал, сидя в гостиной Полины. Потом детка перешла к другим, не менее важным темам: о милонге, которую она напросилась посмотреть, о кухне страны и - к случаю - о происшествии на рынке с ее участием. Димитри слушал, получал удовольствие от четкой и богатой речи девочки, время от времени еле заметно кривился, когда она вставляла испанские слова, и понимал, что пора бы обсудить судьбу подруги с Мариной Лейшиной и с досточтимым Айдишем. Но не сейчас. После выборов.

"Последним рыцарям" на выборы было положить. И покласть. И все остальное, чем положено демонстрировать безразличие в степени пренебрежения. Или в обратном порядке. В "Пентагоне" в "день тишины" началась пьянка, посвященная итогам прошедшего лета. А накидаться было с чего. Под самостоятельно привезенный через границу контрабандный односолодовый народ осознавал простой и страшный факт: клуб замазан выше маковки. Торговля оружием, наркотиками и конфликты с администрацией, а значит, участие в противоправной деятельности и противодействие действующей власти были только кокетливой снежной шапочкой на вершине айсберга. Ниже было круче и крепче. На Перца уже выходили какие-то люди из Мексики с пожеланием "угощения из-за звезд". В почте лежали недельной давности письма из Дублина и французского Бреста с одинаковым вопросом об открытии филиала клуба и запросом о возможности визита. И ирландцы, и французы уже появлялись в крае и выглядели так, что даже Валькирычев Кай по сравнению с ними был воплощением здравомыслия, благонамеренности и хорошего воспитания. Европейским гостям устроили впечатляющую пьянку с бывшими командирами городских отрядов самообороны, объяснив, - не без труда, - что вот эти люди и были боевым крылом, пока оборотни не вошли в город, и да, метро от фауны чистили тоже они. Гости уехали переваривать впечатления, и вопрос удалось отложить хотя бы на какое-то время. Мексиканцев просто поставили в известность о том, чего именно они захотели. Не то чтобы это было особенно сложно: в бывшем госпитале ветеранов на правом берегу работали две досточтимые, переведенные с Ддайг, они и рассказали визитерам о действиях и побочных эффектах ддайгских трав. Узнав, что бодяжить такое, конечно, можно, но эффект с того не ослабеет, а только изменится и обрастет новыми подробностями, гости призадумались. Досточтимая, так же спокойно глядя в смуглое лицо старшего из прибывших своими темно-золотыми глазами, добавила, что в отличие от местных смешных средств, ддайгские препараты меняют характер навсегда, а не на время. И не накладывают свою маску, по которой можно легко определить, что и сколько раз использовал этот конкретный пациент, а просто делают другую личность. Которой ничего не стоит сменить имя, предпочтения, обучиться другой профессии, поменять родителей, завести другую семью - и никогда не вспомнить о прежней жизни. После чего мексиканцы вежливо признали, что поторопились с предложением и неверно оценили рынок, а перспективы вообще видели не так, как после разговора. И тоже отбыли. Вероятно, думать о будущем. Сразу после этого Асана да Сиалан, - не без причин полагая, что в клубе ее лицу не слишком-то будут рады, - прислала посредника с вопросами о реализации крупных листов кожи рептилий и закупке хороших фотосессий с реально красивыми моделями обоих полов. Валькирыч после разговора с посредником, по-саалански смазливым мужиком в возрасте около тридцати, как и все их маги, замахнул двести белой полугорькой и долго сидел, глядя через оконное стекло куда-то в город. А там шла вполне земная предвыборная кампания и имперские гвардейские патрули.

На вечернем чае обстановка мрачнела с каждым днем. В некий момент в чае начал появляться коньяк, скоро сравнявшийся объемом с чаем, а потом занявший в кружках господствующее положение. Развитие событий имело естественный предел - и он наступил, когда чая в коньяк долить забыли. На третий такой вечер Валентин, покосившись на стол в лофте, объявил клубу: "С завтрашнего дня и впредь пьем строго по графику, пока не завалили нахрен все, ответственным за график будет... - и, обведя присутствующих тяжелым взглядом, выбрал, - будешь ты, Глюк". В ответ на едкую реплику из угла в ключе "не продешеви на изменениях", он добавил: "В строю должно быть не менее трети клуба, за исключением выходного дня".

Очередной пьяный вечер пришелся как раз на "день тишины". Его и совместили с подведением итогов. В результате совмещения выпивки на среднего участника пришлось совсем по чуть-чуть - не больше стакана. Хватило как раз для того, чтобы осознать всю красоту расклада и всю неловкость собственного положения. Примерно к середине "списка кораблей" Перец с Белым сложились домиком и обменялись несколькими репликами, после чего отозвали Валентина на двор покурить. А вернувшись через пять минут, Валентин объявил:

- Друзья, с перечислениями можно заканчивать, и так все ясно. Выходов у нас три. Два сомнительных и один странный. Мы можем распустить клуб на радость всем этим шавкам, можем начать публично открещиваться от всей их брехни, провоцируя их продолжать, а можем даже не забить, а показать им то, чем они нас пытаются выставить. Выставить они нас пытаются ублюдками без чести и совести, которые почему-то согласны убирать за ними навоз задешево и поставлять им то, добывать что самостоятельно у них кишка тонка. И с этими предложениями они к нам будут идти все равно. Давайте подумаем, что из наших интересов и предпочтений может хотя бы внешне сойти за эти ожидания. И что из этих ожиданий нам эстетически не противно.

Дальше было скучно, трезво и долго: делили направления развития, а в полночь пришел еще и Айриль и поучаствовал, добавив пару идей и несколько забытых обстоятельств - словом, тоже вложился. А к открытию избирательных участков даже тем, кому можно было пить по составленному графику, пить уже не очень-то и хотелось: "Ключик" не то чтобы постановил выходить из сумрака, он этот сумрак планировал собою занять. Целиком. График пьянок пригодился снова примерно через месяц, когда до клуба начало доходить, чем стал портал и вся инфраструктура вокруг него. Получалось, что то, что раньше было политикой, стало бизнесом, и, на взгляд "Рыцарей", очень крупным. Доволен этим был только Айриль. Причем не просто доволен. Он, просмотрев план развития, с усмешкой заметил, что, кажется, свою родную мать он имеет все шансы перерасти в ближайшие годы, если не месяцы. А главное, император на него обижаться за это не имеет никаких поводов. И тут же спросил Валентина, хочет ли тот быть представленным государю. В ответ на задумчивое "не особенно, но если надо..." маркиз да Юн сочувственно улыбнулся: "Увы, не обойдется".

И вот тогда Валентин накидался до полной потери чувствительности конечностей, но все равно остался трезвым. И поскольку спать пойти он не мог физически, то остался в лофте размышлять над проблемой. Проблема выглядела жутковато: если приемный мальчик Полины собирался представить его своему императору, то выходило, что "Последние рыцари" простили саалан. За все, начиная с цирка, Эрмитажа и аварии в Сосновом Бору, включая гибель первого капитана клуба в рейде, и заканчивая тем, что они сделали с Полей, о которой Витыч просил позаботиться и которой пришлось ради благополучия людей, того не стоящих, положить сперва свою репутацию, потом здоровье, а теперь и возможность работать по специальности. За сгоревшую от рака легких жену Валентина. За дочку Марго, которой не досталось антибиотиков в двадцать первом году, и она не пережила всего-то навсего гнойный плеврит. За отца Кая, попавшего под вторую сааланскую раздачу в двадцать седьмом году на считанные недели раньше Полины. За Саню, друга дочери Белого, лидера боевого крыла, так и не успевшего сесть на мотоцикл. И за многих, многих других и многое, многое другое. И как не сказать это все сааланскому императору в лицо, для Валентина было вторым вопросом. А первым, и очень больным, было: "А как после этого в зеркало смотреть?"

И Валентин думал. И думал. И думал, пока поздний сентябрьский рассвет не принес ему адское похмелье, а с мучительной головной болью и тошнотой - единственную ценную мысль. "Сделать империю абсолютно зависимой от нас - это отличный способ рассчитаться за все, что они тут устроили". Зависимость... Страшнее этого для любого, доросшего до членства в клубе, не было ничего. То, что это путь в никуда и хороший способ продолбать не только свою жизнь, Витыч объяснил всем еще до аварии очень хорошо. С подачи как раз Полины, отдавшей за свободу больше, чем у нее было, и превратившейся в собственную тень, исчезающую от резкой реплики в сети. И вопрос, надо ли клубу победить так, чтобы империя понимала свое поражение, или им достаточно будет самого понимания, что теперь они без империи могут, а империя без них уже не может никак, нужно было нести именно Полине. С объяснением позиции, согласно которой это и есть победа. Пусть и слишком непонятная для парада девятого мая.

День капитана клуба и всех участников вечернего совета ушел на обычные дела людей, не спавших ночь и желающих вернуть ясность мышления. Полине на почту Валентин написал еще с утра, но не дождался ответа до вечера и позвонил. В ответ на вопрос, можно ли в гости, услышал не особо воодушевленное: "Ну приезжайте, авось и поместитесь" - и новый адрес, через двор от старого.

Войдя, Валентин окинул взглядом коридор и часть гостиной, видимую от двери, и хмыкнул:

- Чего ж тут не поместиться-то? Не вдесятером же пришли.

- Чайник ставить? - обреченно спросила Полина.

- Не надо, - поморщился Валентин, - с вечера перебрали, так за день налились водой аж до глаз. Мы с разговором, Поля.

- Я догадалась, - кивнула она и присела на первый стоящий рядом стул, оставив гостям диван и два кресла.

- А дочка твоя где? - поинтересовался Валькирыч.

- У брата, через двор, - ответила Полина.

- А, - кивнул байкер. - Познакомь потом, интересно. А вопрос у нас, Поля, весьма философского плана.

Валькирыч коротко глянул на капитана клуба, и тот, глядя на паркет, заговорил размеренно и без эмоций, как обычно. Полина слушала, тоже глядя в пол, неподвижно и вроде бы безучастно. Когда Валентин замолчал, она спросила:

- Что с боевым крылом теперь? Не всех же похоронили?

- Все живые у нас, - включился в разговор Белый, - но ты же понимаешь... Проводки, нападения на конвои, перестрелки с оборзевшими кандидатами в конкуренты и особо упертыми таможенниками, да и старый криминал все еще не верит, что мы - это серьезно. То есть уже верят, но все равно на зуб пытаются пробовать. Льняные войны - они все равно войны. Со всеми прилагающимися реалиями.

Полина задумчиво кивнула:

- Еще пара лет таких развлечений - и живых не останется...

Белый философски пожал плечами:

- Война - это продолжение политики другими средствами, как сказал один немецкий генерал ровно две сотни лет назад или около того, а политика - это концентрированная экономика, как добавил другой немец полусотней лет позже. Этот второй был экономистом, но считают его почему-то политиком.

- Георгий, - вздохнула Полина, - и фон Клаузевиц, и Маркс были великими людьми своего времени, это правда. Но нам бы с актуальными реалиями разобраться.

- А с актуальными реалиями все почти ясно. Кажется, мы прыгнули выше головы, - медленно и мрачно произнес Белый. - И приземление на копчик крайне нежелательно. А старшой ставит вопрос, как всегда, ребром: говорить ли в лоб нашим дорого обошедшимся друзьям, что мы их сделали, и если нет, то как объяснять своим, что мы не прогнулись?

- А если на копчик приходить нежелательно, - резюмировала Полина, - тогда, мальчики, вам ни в коем случае не стоит открывать свои намерения и даже на них намекать.

- Почему, Поля? - удивился Валентин.

Полина вздохнула.

- Витычу это было объяснить проще простого, а вот как тебе, даже и не знаю. Ты не по той части всю жизнь был.

- Ну ты уж постарайся как-нибудь, - попросил Валентин. - Слишком много для нас на кону стоит, аж тебя дернуть решились, хоть и не особенно нам хотелось так делать.

Полина потерла пальцами висок, поморщилась...

- Ну представь себе игру в наперстки, что ли. Наперстки, наперсточник и лох.

- Ну, - кивнул Валентин.

Валькирыч с повышенным интересом следил за беседой.

- Как по-твоему, наперсточник понимает, что делает? - спросила Полина.

- Конечно, - удивился Валентин. - Как он иначе-то... Бля. Спасибо, Поля. Не напрягли мы тебя?

- С чего бы? - Полина скупо шевельнула плечом.

- Ну мало ли у тебя планы были, или тебе вообще не до нас...

- Ну ты сказал, - улыбка Полины без привычки была тускловатой и слабенькой, но настоящей, как раньше. - Я, как всегда, с вами. Куда я денусь-то?

Исиан, перейдя порталом в дом подруги, по обыкновению, не очень ранним вечером, увидев в гостиной толпу, тихо ушел на кухню и занялся своим обычным делом в этом доме - готовкой ужина. По гостям не было заметно, что они хотят остаться, он и готовил только на двоих, зная, что Поля-младшая предпочтет переночевать у своего сааланского брата и получить себе его сны, а вернется только утром. К самому Исиану она еще с подобной просьбой не подходила, но он не особенно надеялся, что обойдется.

Пока он готовил сырники, глядя в надвигающуюся чернильную сентябрьскую полночь, Полина проводила гостей, пришла к нему, присела на кухонный жесткий диванчик, поставила локти на стол и опустила лицо в ладони.

- Устала? - спросил Исиан, нажимая кнопку термопота.

Повернулся и замер, встретив ясный и пристальный взгляд человека, полностью сознающего себя и свою жизнь и готового ею управлять.

- Скорее, наоборот, - услышал он. - То ли отдохнула, то ли в себя пришла. Осталось привести в порядок все остальное.

Исиан присел на табурет напротив женщины, заглянул ей в глаза. На лице его появилась странная улыбка.

- А зачем? - спросил он легко. - Все остальное, мне кажется, и так благополучно. Впрочем, если это тебя развлечет...

- Развлечет? - переспросила Полина. И вдруг усмехнулась. - А хорошая идея.

Через день прямо с утра Дейвин да Айгит получил в личную почту приглашение "заехать на разговор" в резиденцию клуба. Увидев там, кроме ожидаемого состава, еще и маркиза да Юна, он приподнял бровь:

- Разговор планируется официальный?

- Зависит от твоих намерений, - услышал он в ответ.

Дейвин глянул на сказавшего:

- Поясни.

Перец ответил таким же коротким и острым взглядом:

- Никакой интриги, Ведьмак. Некоторые организационные сложности.

- У вас? - уточнил граф. - Я могу чем-то быть полезен?

- У нас, - подтвердил Перец. - И именно с тобой. Только будь так добр, присядь, не нависай сверху, пока я косоглазие не заработал.

Дейвин огляделся, без церемоний подтянул взглядом какой-то стул из угла, сел.

- И какие же со мной сложности?

- Ты можешь сейчас прямо сказать, тебе с нами надо всерьез, до цветов на куртку и соблюдения всех правил клуба с полным членством, или просто покататься?

- А вам? - прищурился да Айгит.

- Ты на вопрос ответить можешь?

Дейвин улыбнулся Перцу, одарив его еще одним взглядом вприщур.

- Такие вопросы, Яр, у меня на родине называются хаатскими фокусами, а у вас, насколько я понял, это определяется как "гнилая разводка". Если я сейчас скажу "да, надо", вы будете вправе выставить мне любое условие, и я же окажусь треплом, если вы потребуете неприемлемого.

Перец, выслушав эту тираду, с каменной мордой чуть наклонил голову вбок:

- Ты так не пугайся, пока тебя никто не разводит и даже намерений таких тут ни у кого нет. Просто хотелось знать, предлагать тебе членство в клубе, или тебе неинтересно.

Дейвин схватился за лицо обеими руками:

- Ты не понимаешь. Ты совсем не понимаешь. Если я даю честное слово вам, то должен забрать назад обещание, данное князю. И лучше сделать это до того, как вам что-то обещать.

Перец приподнял бровь.

- Дэн, салфетки на подоконнике, Глюк оставила. Зеркало на лестнице.

Да Айгит, шипя сааланские проклятия, протянул руку, поймал в ладонь прыгнувшую лягушечкой с подоконника пачку влажных салфеток и вышел на лестницу убирать размазанный мейк. Оттуда граф, конечно, слышал, как Айриль, пытаясь донести Валентину и Перцу его позицию, объяснял, что вассальные клятвы мага чем-то сродни земным брачным, и если у вассала появляется другой авторитет, за которым он готов идти, он должен просить сюзерена освободить его. Но возвращаться, чтобы принять участие в разговоре, не стал, а продолжал сосредоточенно удалять мейк с физиономии. Потратив почти десяток минут и не менее половины пачки салфеток, он встал на пороге лофта и сказал:

- А теперь, господа, давайте говорить серьезно.

Серьезные разговоры, как известно, редко бывают долгими. Через полчаса Дейвин да Айгит порталом отправился в Адмиралтейство объясняться с князем. Второй разговор вышел не длиннее, но гораздо грустнее первого. А предстоял еще третий. Граф да Айгит прощался не только с сюзереном. Еще он уходил с должности заместителя наместника по безопасности, отдавая ее бывшему графу Новгородскому, и возвращал вице-императору Заморских земель Ддайг свой надел на новом континенте. Он выбрал свободу и возможность не только иметь живых детей, но и самому растить их, о чем и сообщил жене срочным письмом вечером того же дня. То свое письмо к Рерис Дейвин закончил предложением готовиться к переезду в край.

Димитри тем вечером пришел к конфиденту мрачнее тучи и долго рассказывал, что он думает про край, про Вейена да Шайни, про Эрве и про идею государственного совета Аль Ас Саалан засунуть именно его, Димитри да Гридаха, в это место, где сами старые боги саалан, вероятно, взвыли бы, оказавшись заперты здесь хотя бы от солнцестояния до равноденствия. А потом, едва не залпом проглотив целый кубок вина с успокоительными травами, отправился спать. Досточтимый Айдиш кое-как прибрал кабинет и тоже ушел к себе.

День вышел чрезмерно насыщенный и длинный для всех. В тот день Полина Бауэр закончила оформлять документы на свою приемную дочь. В тот день Хайшен вручила Алисе перстень мага и серый фаллин монахини и отправила ее назад в край. В тот день Димитри согласовал свой визит в Израиль. В тот день в офисе "Света в окне" появилась досточтимая, представилась Агуане из Исюрмера и сказала, что она бы хотела знать, как в крае защищены права переселенцев из империи. В тот день досточтимый Эрве прислал достопочтенному Лийну указ, запрещающий эмиграцию в империю на основании одной лишь приверженности Пути, и распорядился найти возможности основать монастырь сааланской веры в крае. В тот день Эгерт Аусиньш получил актуальный контакт Евгения Ревского и списался с ним. И в тот же день Макс Асани отправил в дом Утренней Звезды отказ в просьбе связаться с Исианом и передать ему требование совета Созвездия вернуться и принять руководство Домом.

После выборов в Озерном крае мир судил и рядил кто во что горазд. Еще бы, не каждый день и даже не каждое десятилетие находится диктатор, самостоятельно слагающий полномочия, причем не под давлением большей силы, желающей взять у него власть, а просто потому, что эти полномочия ему, похоже, не особенно интересны. Что он сделает дальше, оставалось лишь гадать. Вроде бы могучая империя магов не собиралась отказываться от своей новой колонии: Озерный край значил для Аль Ас Саалан не меньше, чем для России времен Петра и даже Елизаветы выход к морю. Золота, полученного за отданный Северо-Запад, хватило, чтобы завалить им все проблемы на юге нынешней Московии и получить ровную комфортную дорогу для всех своих планов до самого Стамбула через Цхинвал и Ахалцике и до самого Тегерана через Ереван.

Эгерт сразу понял, что можно рассуждать о намерениях, глядя на карту и в тексты указов и законов, хоть до окончания времен. Но без представлений о характере человека, который принимал эти решения, всем рассуждениям цена будет грош, и то в базарный день. Заявка на книгу была сделана еще во время суда и получила одобрение, а разговор по скайпу с Евгением Ревским, состоявшийся через месяц с небольшим после выборов, только убедил журналиста в том, что главным героем книги должен стать второй наместник Озерного края. Но начинать, разумеется, нужно было не с него. Такие биографии пишут не спеша. Сперва нужно собрать мнения всех дальних, потом подойти к более ближним, потом опросить самый близкий круг и только потом приходить к герою с готовым списком вопросов.

Примерно так Эгерт думал, когда через секретаря достопочтенного Лийна просил о встрече с досточтимой Хайшен, еще не зная о ее непосредственной причастности к судьбе Алисы. Достопочтенный отнесся к просьбе с удивительным вниманием, сказал, что поскольку все равно вскоре отправится с сыном в Исюрмер, может заодно и передать просьбу о встрече, и даже, если досточтимая не сможет выбрать время и прибыть в край, устроить Эгерту визит в ее монастырь.

Сааланский фаллин мне совершенно не понравился. Я в нем была мелкая, плоская и нелепая, к тому же все время спотыкалась о подол, хотя он был на уровне коленей. И завязать жойс нормально мне никак не удавалось, хоть наизнанку вывернись. Поэтому первое, что я сделала, добравшись до зеркала, это отправилась искать Нуаля, который теперь работал у МЧСников в колл-центре. А когда нашла, по старой памяти задала всего один вопрос - насколько жестко регламентируется внешний вид у принесших обеты. Выяснилось, что регламенты не такие и ужасные: установлен цвет, длина рукава и подола, количество украшений и вышивка, но последнее меня не касается, поскольку вышивку на груди мне еще заслуживать и заслуживать, а до вышивки на рукаве лучше не доиграться никогда.

Денег на ателье у меня больше не было, теперь все мое имущество принадлежало монастырю, и в расходах следовало отчитываться. Конечно, не о каждой паре носков, но траты крупнее обеда все-таки приходилось записывать, чтобы о них доложить. И я отправилась побираться по бывшим сослуживцам и шарить по магазинам типа "вторые руки", куда одежду и обувь принимали на вес, а продавали поштучно, но за вполне терпимые деньги. Повезло не сразу, но я таки выцепила серые джинсы и свитер в тон, доходивший почти до колена, а потом и отрез серой шерсти на платье нашелся. Я списалась с Сашей, она дала мне контакты Васьки из отряда Магды, а та связала меня с девочкой из второй полусотни, успешно шьющей на заказ. Получилось очень не быстро: сперва я чуть не рехнулась объяснять ей идею сайхского кроя, потом она чуть не свихнулась это воплощать, но вышло, в общем, вполне похоже. А главное - удобно, хотя фаллин был короче. В этом платье я и вернулась в монастырь к Хайшен за наставлениями. И получая их, добрым словом вспомнила Сержанта, теперь Горхо да Рие, а заодно полосу препятствий, приседания, отжимания и все остальные его дисциплинарные меры.

За десять дней, проведенные в замке Белых Магнолий, я узнала целых шесть новых способов стоять на одной ноге. И ни один из них не был простым. Вообще, я справилась. И Хайшен меня даже похвалила. Но до ее уверенной складности в движениях мне было пахать и пахать. Ну, она и предложила мне это делать в перерыве между основными обязанностями в качестве отдыха. И с тем отправила обратно в край, а точнее - в лабораторию Приозерской резиденции.

Я вернулась, заняла комнатку, отведенную мне достопочтенным Лийном, - ничуть не похожую на апартаменты светских магов, а больше всего напоминающую номер на одного в провинциальной гостинице, но со шкафом для книг - и осознала, что вроде бы жизнь вошла в колею, и теперь она будет какой-то такой. А какой была, больше не будет никогда. Все мои вечность или даже две я потрачу, работая на благо края. Как там было в обязательстве, отмененном императором? "Кровью, золотом, работой". За чьи ошибки только, вот вопрос. Впрочем, тоже уже не мой. Это место и это положение я выбрала себе сама. И не то чтобы под принуждением или у меня не было вариантов - Димитри расстроился, у него были на меня планы. И не только он. Дейвин огорчился, Асана откровенно опечалилась, но никто не попробовал оспорить мой выбор. Даже Хайшен удивилась, хотя и не сильно. Сюрприза не случилось только для диванных аналитиков и кухонных стратегов с помоечных интернет-форумов края и Московии. Эти знали все: и кто я на самом деле такая, и чего хочу, и какие выгоды мне принесло принятие именно сааланского монашества. Магический дар, правда, ни в одной из версий не фигурировал, хотя в списке сааланских специалистов на сайте администрации империи в крае мое имя было. По этому поводу прошлись только самые отбросы - "сомнительное образование", "мутная сертификация", и все на этом. А дальше опять пошли про то, какая я тварь и что в каких количествах себе позволяю. И это все убеждало меня в том, что выбрала я совершенно верно и все остальные варианты были хуже.

Есть железное правило: если выбирать предлагают из закрытого списка, два или больше в нем пунктов, не суть, то выбор не свободен. На самом деле, его просто нет. Так что какие бы шикарные перспективы мне ни расписывали князь, магистр и все сааланские аристократы, согласие на любую из них было только следующим шагом в никуда, в чью-то чужую жизнь. Да, мой выбор тоже шаг в никуда, но по крайней мере я сама выбрала направление. А что перспектив у меня не осталось, так все они схлопнулись еще в восемнадцатом году, в день аварии. Донести эту мысль до саалан за себя и других таких же - самое большее, что я могла сделать. И с этой задачей я вполне справилась. Все остальные задачи ближайшего будущего выглядели рядом с ней не такими большими и страшными. А эту я боялась. Каждый день, каждую минуту, начиная с того момента, как увидела зарево над Сосновым Бором, и заканчивая днем ареста. Потом тоже боялась, но уже меньше. Окончательно попустило только после суда, и стало как-то пусто. Похоже я себя ощущала в донжоне у князя. Потому и серый свитер с джинсами и кедами воспринимались вполне естественно и органично, и путь из моей теперешней маленькой комнаты в лабораторию в донжоне был вполне знаком во второй своей части. А первая напоминала, что меня никто ни к чему не принуждает, это я сама все себе выбрала.

Ключи от своей квартиры на Галерной я отдала Хайшен, теперь собственности, кроме белья и гигиенических принадлежностей, мне не полагалось. От всей моей прошлой жизни остался так и не врученный Лелику на день рождения десантный нож с космического крейсера "Утешитель", ракушка из моря Саэхен и расписная палехская шкатулка, первый подарок любимого. Все прочее я оставила лежать на привычных местах, уходя, - так было правильнее всего. Тащить с собой воспоминания в новую жизнь - только все портить, не успев начать. Тем более что в этой новой жизни было и свое хорошее. Компания, в которую меня взяли работать, была очень милой и теплой. Младший герцог Юаль Ардеран да Нейх, виконт Ильс Иденай да Рахаль, временами Дейвин да Айгит, досточтимая из монастыря, название которого я все время забывала, еще один досточтимый, из каких-то там ручьев, Макс и я. Казалось, тут бы и почувствовать себя где-то рядом с мусорным ведром, но нет. В моем кольце - серый сапфир в цвет моих глаз искали чуть не полгода, но нашли - вертелся и перетекал четырехлепестковый цветок, похожий то на лютик, то на сирень, в зависимости от фазы, и это делало меня равной минимум двоим из присутствующих. Ран и Най, Вив и Нед, Макс и Дэн, которого у меня так и не получилось назвать коротким именем. Только "Дейвин" и спасибо, что не "граф". Он платил мне тем же, именуя Алисой, в то время как остальные вслед за Максом начали называть меня Лисой, правда, в отличие от него, с ударением на первый слог. Мы вместе обедали, часто засиживались допоздна над работой, хорошо понимали друг друга и почти не ссорились, не считая острых рабочих моментов.

Наверное, лучшего нельзя было бы и желать. А делали мы такое, что одной принадлежности к команде хватило бы, чтобы загордиться. Если бы об этом можно было рассказывать, конечно. Но рассказывать было нельзя: работали мы не на князя, а на оборону края в счет компенсации вреда, нанесенного империей. И задача у нас была не самая простая. Предстояло создать систему не только надежной, но и убедительной защиты рубежей края от, хм, соседской небрежности. А средств у края было чуть да немножко. Любой современный самолет, едва поднявшись, оказывался за пределами воздушных границ. Задействованная танковая часть напоминала слона в гостиной. Или мастифа в кухне современной квартиры в многоэтажном доме. Выглядит, конечно, убедительно, но развернуться для маневра практически негде: утюжить свои же поля и поселки радости мало. А за пределами поселений и сельхозугодий край, как известно, представляет собой в основном систему болот и подтопленных луговин, в которых без опыта потерять можно не только танк, но и легкую тракторную тележку. А с опытом нормальный водитель без крайней нужды с дороги предпочтет не сворачивать. Оставались вертолеты, БМП и мы, специалисты империи. Еще парусники с китами и дельфинами, нерпами и прочей приручаемой водной фауной. На суше помощью пограничникам и пехоте должна была стать живая сила, определяемая саалан как "малые друзья", хотя называть быка или борова "малым созданием" лично у меня, весящей пятьдесят три кило в боевой выкладке Охотника, язык не поворачивался. Животных, признанных непищевыми, активно дрессировали. Судя по виду Майял, с которой мы пару раз сталкивались в трапезной аристократии, дрессировали в большом количестве, потому что других способов уделать медиума до такой степени я что-то и представлять не хотела. Дейвинова питомца Аркашку даже показывали по телевизору как первого в мире быка, прошедшего полный курс служебно-охранной дрессировки, адаптированной к возможностям животного. Особенно народ впечатлили кадры, где он, поддев тренера рогом за ватник, аккуратно кидал его через плечо и ложился сверху, слегка придавливая. Затоптать-то или проткнуть рогом нападающего для быка не проблема, а вот додержать живым до людей, которые должны допросить пойманного... но Аркашку научили. Сейчас вроде он учился работать против человека с ножом, я не вдавалась, мне хватало занятий в лаборатории. За ними я не заметила, как подошли зимнепраздник и Новый год.

К основным персоналиям Сопротивления Эгерт подбирался издалека и не всегда удачно. Еще летом он нашел некоего Гайяма да Врея, делающего успешную карьеру порноактера параллельно с работой сааланского специалиста в крае. Узнав, что да Врей перебрался за звезды после того, как сопровождал в столице Марину Лейшину во время судебного процесса "империя против края", журналист не мог не попытаться узнать у него подробности. И попросил о встрече. Из-за плотного графика героя разговор перенесся с конца июля на начало августа, затем на середину, и за это время Эгерт успел о нем кое-что узнать. Коллеги по работе в крае отзывались о Гайяме как о немного легкомысленном парне, которому вряд ли светит хороший брак, но в целом приличном сотруднике и неплохом приятеле. На студии, с которой у да Врея был контракт, его назвали восходящей звездой и осыпали комплиментами - веселый, неконфликтный, не капризный, легко работать, приятный партнер по сценам, всегда находит время и возможность поговорить о чем-то перед съемками, установить контакт с партнершей или партнером, да просто чудесный парень. С фото на Эгерта глянул молодой мужчина - лет двадцати с небольшим - с ослепительной улыбкой, роскошной очень светлой русой гривой, яркими карими глазами и разворотом плеч, заставляющим Дольфа Лундгрена плакать от зависти. Журналист попросил на студии несколько фото, которые можно будет поставить в интервью, и, дожидаясь встречи, отправился домой, копаться в архивных документах, сохраненных поисковиками записях и старых журналах, относящихся к началу действий Сопротивления в крае.

Из найденного рисовался какой-то чертов замкнутый круг, в котором две ветви Сопротивления - два крыла, как определяли члены боевых бригад и мирных групп - поддерживали друг друга. Только глядя в эти записи, Эгерт понял, что финансирование, выделявшееся Алисе, не составляло и половины расходов Сопротивления. "Ключик от кладовой", подававший декларации, из которых выходило, что предприятие держится на плаву, но работает только чудом не в убыток, оказывается, вложил в борьбу с сааланским произволом в крае даже больше, чем финансисты папы Эгерта. Естественно, переданный человеку Димитри портал сразу же продемонстрировал всю свою мощь, взявшуюся как будто невесть откуда. А с него просто сняли вторую налоговую нагрузку. По самым предварительным подсчетам, портал отдавал на программы и проекты Сопротивления каждый седьмой рубль с оборота и при этом все равно рос. Эгерт было призадумался, а потом решил, что будет хорошо обсудить это все с Мариной Викторовной Лейшиной, ведь "Свет в окне" до сих пор финансируется с портала "Ключик от кладовой".

Разговор не задался. Марина Лейшина охотно рассказала историю "Света в окне", который, как Эгерт узнал, не сразу стал правозащитной организацией, а сперва с совершенно другой командой действительно занимался вопросами энергообеспечения города. И о роли Полины Юрьевны Бауэр в этих проектах Лейшина тоже рассказала легко и охотно. Но в реалиях двадцатого года она уже немного путалась, если они не касались ее области деятельности. Правозащитница сама признала, что это так и есть и что самым мудрым шагом было бы принести эти вопросы самой Полине Юрьевне, но имеются некоторые препятствия. И самое серьезное - отсутствие Полины Юрьевны в крае. Менее серьезное и преодолимое для опытного журналиста, каким Эгерт Аусиньш, несомненно, является, - это состояние Полины Юрьевны после суда и почти года жизни у дикарей на Ддайг. Чем дальше, тем виднее, что на самостоятельность ее не хватает. Даже на элементарную бытовую. Ее совершенно не тяготит присутствие дочери, скорее наоборот, но помощи Айриля, звонящего каждый вечер, и регулярным появлениям Исиана Асани она слишком уж рада. И не только потому, что больше ни с кем не встречается и почти не выходит из дома, есть и другая причина. Только из-за визитов Исиана она расчесывается и смотрит в зеркало, да и просто шевелится в течение дня, чтобы найти тему для разговора. Айриль заботится о том, чтобы она ела, а не только кормила Полю, и учит новообретенную сестру обращаться с плитой, мультиваркой и микроволновкой. Попытки позвонить Полине, посетовала Лейшина, не то чтобы срываются, но разговор не длится дольше десяти минут, тогда как раньше подруги легко могли прообщаться час и даже больше. Зайти в гости, конечно, можно, но это не сильно меняет ситуацию: четверть часа - и разговор увядает. Что Полина Юрьевна делает сама? Готовит дочку к школе и читает.

Во всем услышанном Эгерт не нашел ничего удивительного, но решил пока не тратить впустую время, свое и женщины, которой и так досталось от судьбы, и поговорить с представителями второй стороны. К Димитри да Гридаху обращаться было рано, а вот спросить Скольяна да Онгая о первой зиме после аварии в городе уже, пожалуй, стоило. Рассказы вице-мэра, несмотря на его графский титул, звучали как реальные свидетельства локального апокалипсиса.

Алиса ничуть не преувеличила тогда, даже наоборот, не все детали заметила. Да, в общем, и понятно, в таком-то состоянии. У девушки еще не прошел шок от потери близкого, а она уже написала программный документ Сопротивления и принялась решать организационные вопросы, причем так, как будто не сидела круглые сутки с инструкторами, Эгертом же и найденными, а сама присутствовала в крае всю зиму. Вернувшись в город в марте, уже в апреле она оказалась лидером боевого крыла, вдруг предъявившего реальные намерения и серьезную силу. Но ни одна из тогдашних встреч с Алисой не показала ни особых лидерских качеств девушки, ни заметной воли, способной двигать куда-то людей, ни даже того особого обаяния, которое присуще всем безрассудным вожакам обреченных. Однако Сопротивление росло и развивалось, несмотря на репрессии.

Это смущало и озадачивало Эгерта. Лидер у Сопротивления должен был быть, ведь смогли же они как-то договориться с администрацией империи. Алиса тянула в лучшем случае на знамя, но не на лидера. Не выглядела лидером и Марина Лейшина, вышедшая на переговоры с наместником в двадцать седьмом году. Оставалась Полина Бауэр, и говорить о ней Эгерт пошел к Гайяму да Врею. Как оказалось, зря. Обаятельный и яркий мужчина после второго вопроса о некогда знакомой женщине резко потускнел, растерял свой позитив и нехотя, глядя в сторону, предложил задать все вопросы сопровождающему Полины Юрьевны в Исанисе, Жехару да Ги. Эгерт отправился за звезды, задал вопросы энцу да Ги, выслушал ответы и ничего не понял. Без подробной беседы с Полиной Бауэр обстоятельства было не прояснить.

"Последние рыцари" согласились на встречу не особенно охотно, но и не слишком кокетничая. Эгерту повезло дважды: в назначенный день в офисе клуба присутствовал и Дейвин да Айгит, как оказалось, ушедший в отставку с поста заместителя наместника. Он как раз заканчивал оформлять партнерство с Айрилем да Юном по сааланским и земным правилам одновременно. Согласно законам края, он становился акционером, согласно законам империи - младшим партнером маркиза в деле. Удивленный Эгерт спросил, как же так вышло. Кто-то из лидеров клуба невозмутимо ответил, что как раз недавно между ними и графом состоялся серьезный разговор, в котором да Айгиту предложили выбрать, намерен он работать вместе с клубом или хочет и дальше только временами дурака валять за компанию. Поскольку граф однозначно выбрал работать, с желающими из демобилизованных Охотников сейчас перезаключали договор на новую ЧВК, которой предстояло решать вопросы безопасности грузоперевозок и вообще бизнеса да Юнов в крае. Именно деятельностью этой ЧВК да Айгит и вызвался управлять. С его точки зрения, это никак не противоречило интересам империи в крае, и даже наоборот. Оставалось только задать прямой вопрос байкерам, каково им работать и вообще хотя бы ехать рядом в одной колонне с врагом.

Журналист прекрасно понимал, что спросив такое, он имеет все шансы выйти из офиса клуба через окно. Прямо со второго этажа, что в его возрасте было бы непростительной неосторожностью. Но действительность превзошла его ожидания. Дама, молча сидевшая в углу лофта, разглядывая то доски пола, то свои руки, подняла голову.

- С врагом в одной колонне не едут. А Ведьмак вполне явно выбрал сторону, он же только что рассказал. И по большому счету, этот его выбор - лишь свидетельство того, что противостояние закончено.

- Вы примирились с империей? - уточнил журналист. - Как кто? Как мотоклуб или как часть Сопротивления?

- Мы победили, - ответила дама.

- Глюк, разверни сразу, - прокомментировал капитан клуба.

- А что тут разворачивать? - удивилась дама с именем Глюк. - Клуб - это образ жизни, все, кто присоединяется, его разделяет. Разделяя образ жизни с кем-то, враждовать с ним при этом как-то странно, нет? Ну и... каждый, кто принял этот образ жизни, становится подтверждением годности выбранного, это же просто. Сааланец? Ну, сааланец. Кай вон наполовину казах, а Марго еврейка, так и что теперь? Заместитель наместника? А Перец - трейдер, а Белый - букинист, а Ласта - шеф-повар в "Музыке крыш", но это все за пределами клуба. В колонне он не сааланец и не заместитель наместника, а Ведьмак, и если наместник его к нам отпустил, то это проблемы империи, что с нами лучше, чем с ними. Ведьмак выбрал нас. Мы лучше. Мы победили.

Эгерт хотел было задать еще вопросы, но взглянул на графа, с безразличным видом изучающего пейзаж за окном, на невозмутимого капитана клуба и понял, что на этот раз, пожалуй, достаточно. Лучше не перегибать, решил журналист, терпение у людей не безгранично, особенно у таких, а разговоров все равно потребуется больше одного. Спешить некуда.

За прошлым Полины Юрьевны Бауэр Эгерт решил съездить в Московию. И сделал, как решил. Но никаких конкретных результатов эта поездка не дала. Родня Полины Юрьевны и ее бывший муж хором уверяли, что у них прекрасные отношения с дочерью и бывшей женой, а причина отсутствия связи - простое нежелание лишний раз отвлекать и стеснять своим присутствием публичного человека. Да и зачем задавать вопросы, если вся информация по каждому изменению ситуации лежит в открытом доступе? Набирай в поисковике имя и смотри последние новости, не тратя чужое и наверняка не лишнее время. А так отношения совершенно нормальные, как у всех нормальных людей. Эгерт согласился, что не беспокоить - это правильно, и ретировался, надеясь только на то, что его визит не станет причиной письма этих людей к Полине Юрьевне или, не дай бог, даже звонка. За осень и зиму у него набрался внушительный ворох разрозненных и перепутанных фактов и мнений, и уже можно было везти добычу домой, разбирать и сортировать.

С героем своей будущей книги журналист даже не попытался встретиться: вокруг имени князя да Гридаха кипела новая сплетня. Из-за звезд, бросив все дела, прибыла его жена Фанд да Винед, чтобы уговорить любовницу мужа, родившую от него сына... выйти за князя замуж. Сам Димитри после третьей попытки взял паузу, потому что пока ему удалось разве что получить согласие Инги на генетическую экспертизу и результаты оной, согласно которым двухгодовалый Юрий Сааринен был его сыном с вероятностью девяносто четыре и семь десятых процента. В остальном - то есть в получении положительного ответа на брачное предложение или хотя бы согласия принять финансовую помощь - князь не преуспел. Этого уже могло хватить с лихвой для того чтобы взорвать весь глянец мира, но появление Фанд да Винед в Петербурге и ее последующий визит в Тель-Авив вызвали новую ротацию всего уже накопившегося. В довершение всего Фанд по сааланскому обычаю прямо ответила на вопрос, чего именно она хотела от Инги. И это стало уже даже не вишенкой на торте, а огромным арбузом, под которым все остальные наслоения исчезли как потерявшие значимость. Но Эгерт не собирался вникать в суть новой волны сплетен: это был не его торт и не его арбуз. Журналиста гораздо больше интересовали уже забытые скандалы и интриги. Ингу ему было вчуже жаль, скорее как коллегу, чем как женщину, но защитить ее от репортеров и охотников до свежих новостных поводов сейчас мог только Димитри. А объясняться с ним по поводу его частной жизни было еще не время. Кроме того, князь и так охотно эту жизнь обнародовал, найдя время аж на пять развернутых интервью про свои истории любовей и браков. Комментировала ситуацию с двумя избранницами и Фанд, заявив, что если Димитри не женится на Эльвире Клюевой тоже, то брачный договор певице предложит она сама.

На обложке любого февральского глянца можно было видеть лица князя, его подруг и его жены. Отчасти это было очень удобно - оставалось только собирать интервью и складывать их для дальнейших обсуждений с героем книги. И Эгерт делал это, но механически, не слишком уделяя внимание теме. А разбирал совсем другую весну - две тысячи девятнадцатого года. И чем больше деталей становилось на свои места, тем яснее виделась правда, с самого начала казавшаяся только красивой легендой для входа в край извне: Манифест Убитого Города был настоящей стартовой точкой возникновения Сопротивления. Девушка, находившаяся в шаге от безумия после потери любимого, сумела написать тысячу с небольшим знаков, поднявших на дыбы весь край. Так и не придя в себя, она стала знаменем движения, и это движение в виде, открывшемся журналисту, могло даже не заметить помощи из-за границы, оказываемой боевому крылу. Мирное крыло было готово содержать и обучать боевиков после первой же их просьбы. Вышло бы не хуже, но просьбы не последовало, потому объединения крыльев Сопротивления и не случилось до самого двадцать седьмого года, до волнений после ареста Полины Бауэр. Эгерт вздохнул, посмотрел на календарь, отодвинул разложенные по столу пасьянсом вырезки и карточки с именами, датами и событиями и принялся собираться в Озерный край.

Когда Эгерт выложил мне свою версию событий под пиво и креветки, я сперва чуть не захлебнулась, потом долго откашливалась, потом никак не могла проржаться. Глянув на него, снова давилась хохотом, и так в круг не меньше шести раз. Потом меня все же попустило.

- Знамя? Я? - хохотнула я в ответ. - Скорее носовой платок, чтобы сильнее не сказать. Меня же разменяли все, кто дотянулся. Ну ладно, хорошо, с тобой у нас получилось по крайней мере обоюдно, так что я не в претензии, как, надеюсь, и ты.

- Ты хочешь сказать, что я тебя использовал? - Эгерт снял очки и принялся протирать их салфеткой.

- Как и я тебя, - сказала я, с удовольствием глотнула пива и, отставив бокал, потянулась за креветкой. - Я ведь только что сказала, мы квиты. Эгерт, мы же оба знаем, у этой игры такие правила. Ничего личного, все нормально. И вообще... Ты хотел писать о князе, и вдруг такое заявление.

Эгерт положил очки на стол.

- Прежде всего, я хотел писать правду. И продолжаю хотеть. Говоря о Димитри да Гридахе, нельзя сказать "появился вдруг" или "пришел из-за звезд, как все остальные".

- Да, правда, - согласилась я. - Он пришел не как остальные, а по просьбе императора отправился разгребать непонятную опасность.

- Вот-вот, - кивнул Эгерт, взял очки со стола и снова принялся их протирать. - А за опасность принял тебя.

- Я старалась, - хмыкнула я, чистя креветку.

- Я знаю, - сказал он серьезно. - У тебя были причины.

За грудиной не то чтобы заболело, но потяжелело и стало холоднее.

- Давай без пафоса, а? - предложила я. - Взрослые ведь люди.

- Давай, - согласился он и вернул очки на их обычное место. - Ты говоришь, что тебя разменяли все, кто дотянулся, включая меня. Можешь перечислить очередность и характер разменов?

Я пожала плечами и потянула с блюда еще одну креветку.

- По-хорошему, надо начинать с родителей, но они, пожалуй, единственные не получили с этого никаких выгод, кроме обеспеченных мной же. Ну тогда... получается, что первым, кто меня разменял, было созвездие Саэхен.

- Что? - спросил Эгерт и все-таки уронил очки.

- Ты же не думаешь, - усмехнулась я, - что сааланский специалитет мне дали после суда в качестве компенсации за доставленные неудобства?

Конечно, он думал именно так. И не знал ничего ни про отношения сайхов и саалан, ни про роль сайхов во всей истории, завертевшейся вокруг края. Пока я объяснила ему хотя бы основное, мы выпили по полтора литра пива на нос, прикончили всех креветок, заказали цыпленка на сковородке и обглодали его дочиста, перешли на штрудель с чаем и допивали второй чайник, когда Эгерт решительно сказал, что на сегодня ему хватит сведений.

Когда я вернулась - немножко под мухой, сытая и благостная, - Вив спросила меня по-саалански запросто, не от любовника ли я такая довольная.

- А что? - напряглась я.

Она улыбнулась:

- Если я угадала, скажи ему спасибо. Приятно видеть тебя такой.

- А, - хмыкнула я. - Опять меня сватаете. Понятно.

- Алиса, - вздохнула сестра по обетам. - Это, в конце концов, ненормально. Я понимаю, ты сильно любила...

- Почему любила? - удивилась я. - Люблю.

Вив вздохнула, развела руками, покачала укоризненно головой - мол, медицина империи тут бессильна, - и отстала от меня. До следующего раза, видимо. Но в отличие от нее, я знала, что следующий раз будет не скоро. Да и выпить с Эгертом в следующий раз мне светит не раньше зимы, а еще только апрель. Мы на днях должны были начать новую часть проекта.

Лето в Озерном крае очередной раз оказалось совершенно бешеным, но для разнообразия в хорошем смысле. За фейерверком новостных поводов культурно-глянцевого свойства цели наместника были почти не видны. Нормальному аналитику. Но находясь в шаге от центра, не заметить, куда разворачиваются события - исподволь, незаметно и необратимо, - можно было разве что совершенно не зная князя. Дейвин да Айгит успел неплохо узнать своего сюзерена за семь десятков сааланских лет. Поэтому примерно тогда, когда весь город начинал глядеть в сторону домов отдыха, съемных коттеджей, пляжей и загородных парков, он появился в офисе своего мотоклуба и без обиняков объявил:

- Князь Димитри уйдет из края не позже чем через год.

- Куда? - поинтересовался Перец.

- Обратно за звезды. На Ддайг.

- О как, - отреагировал Валькирыч. - А ты?

- А я останусь тут, - улыбнулся Дейвин. - И жену привезу.

- А тут жениться не будешь? - спросила Марго. - А то князь твой аж двоих пытается увезти.

- А зачем мне тут еще жениться? - удивился граф. - У меня таких сложностей, как у него, нет.

- Это что же за сложности, из-за которых мужику нужны аж три действующих жены? - Марго была настроена прояснить для себя сложный вопрос, не слишком заморачиваясь на этикетные мелочи.

Дейвин смирился с судьбой и начал объяснять.

- Князю нужен сын. И не просто сын, а одаренный, иначе судьба Заморских земель так и будет зависеть от него одного, а это не дело. Умирают даже внелетние маги, а ддайг не примут другого вице-императора, если он не будет одной крови с князем. Ребенок Инги, подруги князя - единственный рожденный от него мальчик, сумевший выжить. Этому ребенку предстоит наследовать Заморские земли, других прямых наследников для Ддайг у князя нет. Во всех браках у него рождались только дочери и только смертные, а в Заморских землях нужен одаренный мальчик с кровью князя. При этом Дар у нас значит не меньше, чем у вас тут власть, точнее, без Дара у нас не бывает власти.

- Внебрачные дети у вас не наследуют? - спросил Белый.

- Георгий, у нас не бывает внебрачных детей, - терпеливо вздохнул граф. - Бывает ребенок двоих родителей и ребенок одного родителя. Людям, не успевшим заключить брак или составить брачный договор вовремя, на восстановление материнства или отцовства после родов наш закон дает девяносто суток. А кто не успел - тот опоздал. Можно попытаться снова, и даже в той же паре, но этот ребенок уже принадлежит только одному родителю - тому, кто заявил интерес до зачатия. По закону же считается, что если мужчина не заявлял интерес заранее, а женщина не уведомляла его, то заинтересована в зачатии ребенка только она, а мужчина был настолько проходной фигурой, что мать имеет право даже не сообщать ребенку, от кого он был зачат. Сын мистрис Сааринен, таким образом, будь он хоть пять раз рожден от Димитри, никакого отношения к князю не имеет. Поэтому брак с Ингой князю очень нужен. На основании заключенного брака и генетической экспертизы можно попробовать установить отцовство по суду. Шансы у князя есть, и не маленькие. Не меньше этот брак нужен Фанд. У нее на Ддайг серьезное торговое дело, из-за которого они с князем и заключали брак. Что же до Эльвиры Клюевой, в браке Димитри с ней Фанд заинтересована даже больше, чем сам князь, ведь именно она занимается вопросами развлечений и светского досуга в Заморских землях империи. И естественно для супруги вице-императора иметь постоянный деловой договор с верным человеком, а не обновлять контракты раз за разом, гадая, получится ли на этот раз. Мои обстоятельства гораздо проще. Мне совершенно все равно, будет ли мой ребенок смертным или внелетним магом, дочь это будет или сын. Главное - у нас с Рерис вообще будут дети. Живые и здоровые. Медицина этого мира такое вполне позволяет даже для нас, двух внелетних магов, я уточнял. Может показаться, что наша удача меньше, чем удача князя, но это не так.

- Асана да Сиалан поэтому здесь выходила замуж? Ради живых детей? - быстро уточнил Белый.

- Не только, но... В общем, да. Там много всего, но это, пожалуй, главное.

Отвечая, Дейвин был задумчив почти до рассеянности.

- А что еще было? - прилетел вопрос от Глюка.

- Причины ее выбора? Ты спрашиваешь об этом? - уточнил граф. - Если да, то прежде всего ей нужен был человек, способный вместе с ней наводить порядок в землях, оставленных Академией.

- Ну он же не сможет делать это всю ее жизнь, - хмыкнул Белый.

- Продлить ему жизнь для нее совсем не проблема, - так же задумчиво ответил Дейвин. - Кроме того, она умеет учиться. Просто ей не особенно везло на учителей... По крайней мере, до встречи с Никитой.

- А твой князь что? Плохим учителем оказался? - немедленно спросил Перец.

- Князь хороший учитель, честный и не жадный, он учит всему, что знает сам, и поддерживает в любом намерении узнать больше, но здесь, по эту сторону звезд, наши знания в большинстве своем скорее мешают, чем помогают, - признал граф.

- Да уж, - вздохнул Белый. - До аргентинской "грязной войны" вы тут пока не дотянули и вряд ли уже дотянете, но нельзя сказать, что вы не старались.

- Грязная война? Как это?

Дейвин понимал, что рассказ вряд ли ему понравится, но, как обычно, предпочел осведомленность незнанию. И получил достаточно впечатлений.

- Это было в Аргентине, - задумчиво начал Белый. - Формально с семьдесят шестого года по восемьдесят третий... тысяча девятьсот, разумеется. Но реально это было продолжение событий сороковых годов. Знаешь, когда говорят про двадцатый век в Аргентине, всегда определяют его как век переворотов... Там, что ли, с десяток путчей за чуть больше чем полвека произошло... Если не знать, что у них творилось с самого создания страны, можно подумать, что внезапно стрясся какой-то треш и кошмар, из которого страна не могла вырулить аж по конец восьмидесятых. Но если знать, что оно так с самого начала и тянется, с образования страны, то реалии становятся понятнее. Так вот, в семьдесят втором году очередной президент Аргентины решил закончить противостояние власти и народа и сделал небывалую для страны вещь - разрешил свободные выборы, первые чуть не с двадцатых годов, не то с десятых, врать не стану, точно не знаю. Заметь, что президентом этого правителя, как и предыдущих, можно было назвать только из вежливости. Реально это был диктатор, взявший власть силой, как, впрочем, и все в этой стране до него, за очень небольшими исключениями. Среди его предшественников был другой диктатор, очень любимый народом, Хуан Перон. Его последователей долго щемили и до конца не придавили, собственно с ними замирение посредством свободных выборов и пытались организовать. Естественно, один из таких к власти и пришел.

Дейвин слушал молча и очень внимательно. И не он один. Такие спонтанные лекции Белого клуб любил, ждал и передавал, прослушав, как устную традицию. Их даже пытались записывать, но не преуспели. Перец знал не меньше, но был слишком ленив, чтобы так долго чесать языком. Он мог разве что под настроение вставить пару-тройку реплик, но сейчас молчал. А Белый вел рассказ дальше, обращаясь к Дейвину.

- Если ты помнишь карту мира, Америк у нас две, Северная и Южная. И Америка как страна не полностью занимает даже один материк. Сверху на севере Северной Америки есть страна Канада, снизу на юге Южной Америки есть конгломерат стран, называемый "Южный конус". По суше его отчеркивает на карте тропик Козерога, это южный тропик планеты. В Южный конус входят Аргентина, Чили и Уругвай. Иногда туда еще включают Парагвай и четыре южных штата Бразилии, но это зависит от аналитика или обозревателя. Вот лично я про Парагвай еще согласен, а про Бразилию уже сомневаюсь, но то я. Почему это важно - потому что к семидесятым годам из всего Южного конуса относительно демократическим режимом могла похвастаться только Аргентина. Во всех остальных странах, входящих в группу Южного конуса, у власти были ультраправые.

- Почему? - немедленно спросил Дейвин.

Белый скорбно воззрился на него.

- Дэн, ты же умный мужик... иногда. Когда тебя не клинит. Подумай, может, а?

Дейвин пожал плечами, создал иллюзию карты мира и принялся внимательно ее разглядывать. Насмотрев что-то важное для себя, повернулся к Белому:

- Георгий, а в Канаде что в это время было?

- В семидесятые? - уточнил Белый. - Уже ничего особенного.

- Нечто особенное было раньше? - спросил граф.

- Да, было, - коротко ответил Белый, глянул на сааланца и снизошел до объяснений. - Погугли потом "Морис Дюплесси" и "дети Дюплесси", только на ночь не читай, ты нервный. Но к тому времени поименованного уже лет тринадцать как принял ад со всеми почестями, так что в семидесятые вопрос о его заслугах и подвигах уже привычно аккуратно заминался... в общем, сам потом прочтешь.

- Тогда сходится, - согласился да Айгит. - Перон был левым?

- Нет, его просто свободно избрали, такое вот исключение, - уточнил Белый. - Но поклонники и почитатели у него были и из правых, и из левых. И принадлежности к левым хватило, чтобы его последователя понадобилось скомпрометировать. Ты угадал, весь этот замес был частью внешней политики США. Они поддерживали правые диктатуры Южного конуса морально и финансово за охрану Южной Америки от "красной угрозы". И Аргентина им была просто костью в горле... В общем, следующий выбранный президент сам подставился, пожелав вернуть Хуана Перона из-за границы. Повод подал, что называется, на блюдце. Перон прилетел из Испании в Аргентину, его левые последователи и почитатели пришли его встречать в аэропорт, и там их обстреляли снайперы из ультраправых последователей и почитателей того же Перона. Судя по тому, что заварушка продолжалась весь день, встречавшие тоже были не пустые. Зевакам из мирных неопределившихся досталось круче всех, как обычно и бывает: во время политических акций они первыми идут в размен, закон природы такой. В общем, президент подал в отставку и вместо него выбрали опять Перона. Да чего бы и нет, раз он снова в стране. Вот и выбрали... на два года. Аневризма сердечной мышцы - это быстро. Не все даже понять успевают... Его президентский срок за него досиживала его жена, Изабель. Ее тоже любили. Не так, как первую, Эву Перон, та вообще национальная святыня, но сильно. Сам потом посмотришь про Эвиту, а с Изабель вышла вот какая тема. Во время ее недолгого президентства в небольшом городе рядом со столицей произошел незначительный на общем фоне инцидент. Студенты и старшеклассники провели успешную кампанию за скидку на студенческий проездной для общественного транспорта. Основную роль в акции сыграла структура, созданная еще в пятидесятые, при Пероне - "Союз учащихся средних школ". Такая тема, средняя между нашими пионерами и американскими скаутами. После смещения Перона организацию упразднили, но с его возвращением восстановилась и она. Ну и еще через два года аргентинские правые объявили, что игры закончились. Очередная хунта арестовала Изабель Перон. В хренов час ночи, все как учили, ну да они там тренированные, у них такие сабантуйчики, считай, каждые десять лет, если не чаще. В тот раз власть взял "Генеральный объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил". Люди военные, привычные к боям с партизанами, предпочитающие армейский способ решения проблем. И знаешь, им было куда смотреть и с кого брать пример. В Чили у власти был тот еще мясник, Пиночет, про которого тогдашний президент США сказал: "Это засранец, но это наш засранец", когда вытаскивал его из дерьма, в коем оный засранец закономерно оказался по уши. А по соседству в Парагвае сидел Стресснер, который был не лучше Пиночета. Ну они и начали, по примерам и прописям, с радикального ограничения прав и свобод. Свободный выезд за границу? Забудьте. Получите взамен военные трибуналы и смертную казнь с шестнадцати лет. Перонизм? Спасибо, хватит.

Дейвин зябко пошевелил плечами, но прерывать Белого не стал. А тот, усмехнувшись ему в лицо страшной волчьей усмешкой, произнес:

- А еще начали исчезать люди. Они просто пропадали - и больше их никто никогда не видел. Только в ночь переворота без вести пропали сотни левых и профсоюзных активистов. Ее потом назвали "Ночь карандашей". Особый интерес у хунты вызывала молодежь из политических организаций, участвующая в протестных акциях. Военные считали, что это поколение "потеряно", поэтому церемониться с ними не стоит. Участие в борьбе за проездной билет и членство в союзе школьников оказывались вполне основанием для смертного приговора, если так можно назвать пытки и убийство без суда и следствия. Приходили ночью или рано утром, в масках, в армейской форме без знаков различий или в спортивных костюмах. Подростков избивали на месте, не давая даже одеться, завязывали глаза и увозили.

Дейвин, еле дыша от накативших эмоций, перевел взгляд, полный отчаяния, на Глюка. Она в ответ усмехнулась и отвернулась к окну.

- Что было дальше, Георгий? - сдавленно спросил граф.

- А дальше все было закономерно, - Белый пожал плечами, разворачивая тезис. - В восемьдесят втором году господам аргентинским офицерам наваляли британцы. По вполне очевидной причине: доблестная армия, расслабившись на войне с безоружными, попыталась протянуть ручонки к чужой земле. У Британии рядом с Аргентиной были территории... Ну как территории - небольшие острова. За них Британия цапалась еще с Испанией, когда Аргентины не было, а были испанские земли - даже не в Америках, а в новых Индиях, как Америки называли до переименования. То есть острова эти - собственность доминиона давно и привычно. Ну и когда бравые вояки решили, что им не слабо отгрызть чужой кусок себе, Британия им быстро объяснила, всего-то за два с половиной месяца, чьи в лесу шишки. Счет убитыми со стороны доминиона оказался меньше раза в три, не считая тысячи пленными, потерянными тоже Аргентиной. В общем, позорище вышло то еще. Хунта обгадилась по полной. Следующей весной после начала позорного цирка на Фолклендах президенту, поставленному генералами, пришлось объявлять отставку и новые выборы. А новый президент, - что характерно, выбранный свободно, - объявил расследование преступлений военной диктатуры, что до него никто не делал, потому что это ворон ворону, как известно, глаз не выклюет. А президент не диктатор, ему можно и по закону жить и править.

- И что по закону? - безжизненным голосом осведомился граф.

Белый, глядя в окно, скучно сказал:

- После смены правительства по поручению президента Рауля Альфонсина создали национальную комиссию по делу о массовом исчезновении людей, которую возглавил не простой рядовой штатский, а известный аргентинский писатель. Сабато. Вроде бы он Эрнесто, но точно не скажу. Расследование шло два года, насчитали тридцать тысяч только доказанно убитых без суда и следствия. По итогам Сабато опубликовал доклад под названием "Никогда больше" - и все затихло. На гребаных двадцать лет. В две тысячи десятом году начались наконец судебные процессы. В июле две тысячи двенадцатого года бывшие правители страны Видела и Биньоне были признаны виновными в организации похищения детей у женщин-политзаключенных. Установили, что по их приказу десятки матерей были насильственно лишены детей. Их потом отдавали в другие семьи, чаще всего офицерские, а матерей убивали. Таких потерянных детей по данным на две тысячи двадцатый год было около пятиста, что ли. Видела и Биньоне в возрасте за восемьдесят годиков получили совокупные сроки соответственно пятьдесят и тридцать лет, но, ясен пень, не досидели. Видела умер в тюрьме в тринадцатом году. Непосредственный организатор "Ночи карандашей", полицейский генерал, имя не упомню, извини, получил свои двадцать пять лет строгого режима еще в восьмидесятые, по свежим следам, но был помилован четыре года спустя и умер от рака в девяностых. Вот и вся история грязной войны.

- Мы для вас этим выглядели, да? - вздохнул Дейвин.

- Примерно этим, да, - откомментировал Перец. - Только, как тебе объяснить... Ну как если бы хунта и монтаньерос, так называлась оппозиция, решили выяснять отношения на чужой территории, репрессируя не своих, а чужое население.

- Чужое? - удивленно переспросил Дейвин.

- Со своими так себя не ведут. Хотя-а-а-а... - Перец почесал бровь, - ну да, Испания, инквизиционные процессы и прочее. Но и там больше доставалось евреям и морискам, старых христиан не трогали, если только в доносе не писали совсем уж явную приверженность ереси. По вашему уровню, извини, развития, это вроде и логично, но все равно отношение видно. Мы стали полем боя ваших политических партий. Алиса была права, говоря, что вам нужны в основном торговые пути, а остальное - так, нечаянный бонус. Хотя и очень полезный.

- Можно подумать, она вам своя, - хмыкнул Дейвин. - Воспитанница сайхов, маг с послужным списком, от которого мне не по себе, гражданка трех миров...

- И что? - резко спросила Глюк.

Дейвин осекся.

- Ты продолжай, продолжай, - добродушно проговорил Валентин. - Уроженка Петербурга, девочка с Васильевского острова, автор Манифеста Убитого Города - кстати, кем убитого, не напомнишь? Нет? Ну ладно, потом вспомнишь. А еще вдова ликвидатора аварии, тоже питерца. По ходу, между ее первым возвращением из-за звезд и вашим, кхм, творческим подходом к хозяйствованию в крае прошло около пятнадцати лет. И что-то за все это время ей не пришла в голову ни одна идея, похожая на то, что за ней числится как за лидером Сопротивления. Ни на какие мысли не наводит, нет?

- Я сам знаю, что кроме нас виноватых в случившемся нет, - мрачно ответил Дейвин. - Но она от этого магессой и всем прочим быть не перестает.

- Ведьмак, остановись, - произнес Валькирыч. - Прекрати говорить и подумай еще раз. Не как сааланец подумай, а как человек дороги.

Граф насторожился:

- Я чего-то не вижу?

- Да, - тяжело уронил сержант клуба. - Ты только что отказал человеку в том, что сам для себя вообще-то считаешь значимым.

- Не понимаю. Или не замечаю, - признался да Айгит.

- Мужик, - с терпеливой нежностью сказала Марго. - Погляди в зеркало. Там ты увидишь человека, который попросил своего сюзерена освободить его от клятвы, чтобы оказаться там и с теми, где и с кем он хочет быть. И этот же самый, сука, человек походя назначает другому человеку принадлежность, родство и образ жизни, прикинь? Самому не смешно, а?

Дейвин почувствовал, как его кожу и грудь начинает жечь.

- Не смешно, - выдавил он, опуская голову. - Стыдно.

- Это хорошо, что стыдно, - не спеша сказал Валентин. - Значит, не совсем дурак.

- Возможно, и так... - вздохнул граф. - Возможно...

- Доказательство проще стакана, - заметил Белый. - Ты тут сидишь, и это твой собственный выбор.

- Почему это доказательство? - спросил Дейвин.

- Потому что тебе на себя не пофиг? - предположил Валькирыч. - И на свою жизнь тоже?

- Есть такие, кому все равно, как жить? - удивился граф.

- До хрена, - заверил Перец. - Взять хоть новообращенных в вашу веру. Ведь все до одного.

- Ты уверен? - прищурился да Айгит.

- Я тебе лично за каждого реально уверовавшего из здешних по бутылке вискаря поставлю. Если такие и найдутся, ты не сопьешься, а я не разорюсь, не то будет количество.

И граф пошел искать. Не то чтобы лишняя бутылка виски была ему уж прямо настолько нужна, но по правилам клуба это был вопрос принципа и способ повысить вес своей точки зрения - предъявить аргументы, заказанные оппонентом в споре. И поиск хорошего ответа бодрил не хуже дуэли.

Пока Дейвин да Айгит искал среди обращенных края истинно уверовавших в Путь, а Алиса с магами - в том числе при его непосредственной, хотя и не слишком активной помощи - делала то, что не подлежало разглашению тогда и осталось секретом по сей день, Димитри да Гридах был занят своими делами. И было их, как обычно, повозка, корзина и горсть. Два новых брачных контракта. Признание отцовства. Имперский протокол усыновления, который для мага раза в три сложнее, чем для смертного. Госсоветы чередой на одну и ту же тему - новый наместник для края. Миссия врачей, работающая в Сагай-ум, охрана для них, продовольствие, химреактивы и все прочее, что нужно не только впихнуть в портал, а для этого как-то вписать в очередь, но и достать оттуда целым, а для этого предварительно упаковать. Биологи, изучающие Кэл-Алар, и все их нужды - опять реактивы, бумага, расходники, тара для образцов, весы и гири, линейки и мягкие метры, лаги, драги, сачки, сетки и Пророк весть что еще. И две личных просьбы государя, причем обе касались непосредственно Полины, а одна еще и сайха, прилипшего к ней, как ракушка к килю корабля. Димитри понимал, что несправедлив, и знал причину несправедливости - постыдную, банальную и непреодолимую для любого сааланца. Он ревновал подругу. Ревновал, прекрасно понимая, что невозможно получить по обязательству то, что дается по выбору, и что на самом деле вопрос, кто из двоих к кому прилип, не так уж очевиден. И если говорить, как на конфиденции, не слишком значим. Значимо было то, что обрадоваться за подругу, как и следовало бы другу, князь не мог. И время от времени, вырывая минуту отдыха между дел, он обращал то к Айдишу, то к Хайшен один и тот же вопрос: "Почему именно он?".

Этот вопрос Димитри даже принес Марине Лейшиной. Она посмотрела на него очень удивленно:

- Ну ты даешь. Они же похожи. Как мы с Афье, а может, даже больше.

Димитри посмотрел за окно, в октябрьское небо, наливающееся предстоящим дождем, и попросил:

- Объясни мне это сходство. Я не вижу.

Лейшина зябко повела плечами, включила кофе-машину, нацедила себе в чашку порцию эспрессо, глотнула, ругнулась на вкус, тоскливо глянула на возвышавшегося над ее столом князя:

- Ты, может, хоть присядешь, чтобы я себе шею не свернула?

Димитри послушно подвинул кресло и устроился напротив Марины через стол.

- Нечего тут объяснять, - сказала она. - Все на виду, все открыто, только почему-то никто не сравнивает. Она для семьи была расходный материал для реализации их ожиданий, потом то же самое на работу принесла. Он был точно тем же для своего Дома, вышло два в одном. Обоих выкинули за несоответствие, а не обнаружив за порогом в слезах, принялись возвращать теми же средствами, какими избавлялись. Оба отморозки без чувства самосохранения. Обоих принуждать себе дороже. Обоим плевать на себя с телевышки, зато за своих подопечных или подзащитных не только кого угодно руками порвут, но и костьми при этом лечь не смутятся. У обоих слово с делом не расходится: сказано - значит, будет и сделано. Невзирая на цену. Оба мастера отжечь в свободное время так, что потом об этом годами передаются легенды и сказания. Не считая того, что это два чертовых эстета, постоянно страдающих от несовершенства мира. Только если Поля пытается поправить дело посредством поиска метода, который сработает в любых руках, то Исиан сначала решает задачу, потом объясняет, что вот то, что он сделал, - это метод и есть. Результаты при этом получаются на удивление одинаковыми: Полины методы может до конца понять только Поля, хотя когда она объясняет, все кажется очень простым. А решение Исиана работает только у него в руках, но если он будет стоять рядом, пока ты делаешь, получится все так же классно, как и у него... И при этом оба уверены, что при желании делать то, что могут они, так же легко - всего лишь вопрос времени, и не очень большого. А, да: что такое мораль, оба слышали очень приблизительно. У них этика. Личная. Собственноручно сделанная под персональные нужды. При этом встреча с общественным мнением для них обоих каждый раз причина очень большой печали, даже если это мнение вдруг почему-то хорошее... Хватит или продолжать?

- Пожалуй, довольно, - задумчиво произнес князь. - И, Марина, если тебе не жаль, сделай чашку этой своей гадости для меня тоже.

Получив свой кофе, он сделал маленький глоток, пробуя напиток, и убедился: Марина варит кофе лучше. Но все-таки она слишком строга к кофе-машине.

- Не такая уж и гадость, - улыбнулся он. - Получается, в других, менее тяжких обстоятельствах у этих двоих не было шансов сойтись?

- Ну почему, - возразила Марина. - Еще же танго. В других обстоятельствах был бы другой формат, и возможно, они не были бы настолько близки, но шансы были. Правда, зная Полю, она бы его так и морозила на дальней орбите. "Я дефектная, он еще сто раз найдет лучше..." - усмехнулась она, передразнивая подругу.

- Это она об Исиане так сказала? - удивился князь.

- Нет, о нем она уже ничего говорить не могла. Он появился, когда ей трепыхаться было уже нечем. Но знаешь... мы, конечно, уже привыкли, что живем то ли в сказке, то ли в фильме фэнтези, конечно. Вот только если из этой истории кто-нибудь решился сделать книгу, самым фантастическим в ней лично я назвала бы то, что к Полиному берегу прибило не очередную хищную тварь, а нормального мужика, причем именно тогда, когда она уже не могла сопротивляться...

- Что же в этом удивительно? - спросил Димитри. - Конечно, на помощь человеку в беде придет тот, кто более чутко относится к любым бедам, не только к своим. Таких людей принято считать хорошими, и не зря: без них в мире было бы куда больше горя.

- Да есть у Поли одна теория... - вздохнула Лейшина. - И знаешь, она столько раз подтверждалась у меня на глазах, что я даже уже и поверила. Согласно этой теории, человек в беде не может привлечь никого, кроме хищника или падальщика. Да, они искренне хотят помочь, но их помощь только надежнее топит. Так что когда в Исанисе к ней начал клеиться Вейен да Шайни, случилось как раз закономерное. А вот то, что Исиан влез в эту историю и оказался не тем, кем показался по истории с Алисой, - вот это и есть фантастика.

- Ты мне сейчас кое-что объяснила, - задумчиво сказал все еще наместник края. - Я в первый свой год здесь думал, что помогать сбегутся со всего мира, включая Индию, стоит только рассказать, что произошло. И никак не мог понять, почему нет реакции ни на письма, ни на звонки, да и личные визиты не имеют эффекта.

- Это общемировая практика, Димитри, - покривилась правозащитница. - Проблемы принято скрывать, а если уж о них объявляют, то только затем, чтобы соседи не выставили счет за брызги, летящие к ним за забор.

- Чернобыль, да? - быстро спросил князь. - Меня уже просветили на этот счет.

- Говоря о техногенных катастрофах - именно Чернобыль, да. И Фукусима, которая в Японии, но по той же схеме. И это только то, что не удалось скрыть.

- Были и другие? - уточнил Димитри. - Оставшиеся тайной?

- Не совсем тайной все-таки, - усмехнулась Марина. - Работа правозащитника состоит и в том, чтобы такие тайны вынимать из-под ковра, куда их замели, и предъявлять людям. Знаешь, люди, какими бы они ни были, все же имеют право принимать решение осознанно...

- Об этом потом, Марина. Расскажи про аварии.

- Тебя утешит, что косячили и до вас, и с такими же последствиями? - Лейшина приподняла бровь.

- Меня как Димитри с Кэл-Алар - не особенно. А вот госсовет империи может и утешить. И тогда им будет проще выбрать мне преемника.

- Ну хорошо, раз кому-то от этого будет проще. Для начала возьму семьдесят восьмой год, когда советский спутник "Космос-954" с ядерной установкой на борту упал в Канаде. И взорвался, вестимо. В связи с редкой населенностью тех мест, пострадавших не было, но компенсацию платить пришлось. Из кошельков населения в том числе. И таки замяли вопрос. Хотя отношения с Америкой и Канадой малость подпортились. На три года запуски этой модели спутников приостановили, а через пять очередной, тысяча четыреста второй спутник серии навернулся с орбиты в воду океана. Тоже без пострадавших. Сразу предупреждаю: киты и дельфины не в счет, Димитри. И люди, на которых несколько лет выпадали радиоактивные дожди, тоже не в счет, по документам аварии не было, и пострадать им было не с чего. Напомню, что рак тогда лечили хуже, чем теперь.

- Я так понимаю, - уточнил князь, - ты решила построить рассказ по нарастающей? Продолжай, пожалуйста.

- Я продолжаю, - кивнула Лейшина, закуривая. - История в Краматорске длилась девять лет. Это около Донецка, теперь территория Украины, тогда она входила в Советский Союз. Горнодобывающий регион, карьеры, шахты... и оборудование. В том числе главный герой истории - радиоизотопный уровнемер, частью которого является капсула с радиоактивным элементом цезием. И вот эту самую капсулу потеряли в конце семидесятых годов в одном гранитном карьере. Потеряли и потеряли, поискали, не нашли, добычу закрывать не стали - пятилетний план, обязательства, все такое. Она нашлась сама, эта капсула, и перед тем как найтись, несколько раз очень толсто намекнула на свое присутствие. В восьмидесятом году в Краматорске был сдан в эксплуатацию жилой дом. Не единственный, конечно, но один из сданных оказался с сюрпризом. Через год в одной из квартир дома все трое жильцов умерли от лейкоза. Это рак крови, Димитри, он часто возникает как последствие облучения. Ну умерли и умерли, печально и загадочно, но не до загадок, надо идти вперед, надо жить дальше. Квартиру передают новой семье - и там опять смерть от лейкоза. Шестнадцатилетний сын хозяев. Врачи разводят руками: скверная наследственность, дурная экология, ничего не поделать. Отец умершего мальчика добивается расследования причин, в том числе требует исследовать дом - и в стенной панели находят источник фона, которым оказывается та самая капсула. Людей временно отселяют, удаляют капсулу, а потом всех тихо-мирно возвращают обратно и вопрос закрывается.

- Облученных лечили? - отрывисто спросил князь.

- Не знаю, - призналась Лейшина. - Слушай дальше, ты же хотел. Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, бухта Чажма, Японское море. Суть истории очень похожа на то, что случилось на ЛАЭС, но тот реактор был частью подводной лодки, она стояла в доке, и ей решили перезарядить активные зоны. Для этого крышку реактора надо приподнять, но крайне осторожно и штатными средствами, а не чем под руку попадется. И сам реактор шевелить ни в коем случае не следует, а он, напомню, часть корабля, который находится хоть и в доке, но в воде. Но это же Советский Союз! И непобедимый русский характер! Который от сааланского отличается, насколько я поняла за время судебного процесса, только большей долей негативизма и фатализма, а общее у них очень большое. Оно называется "а, обойдется". И хотя никогда не обходится, никто выводов не делает, потому что помнят об этом, только пока лоб болит от встречи с реалиями... Да, так вот, суть событий. "А, обойдется", - говорят ремонтники, берут какое попало оборудование и поднимают крышку реактора. А в это же самое время "а, обойдется" говорит командир катера-торпедолова, добавляет скорости и чешет мимо дока на максимальной возможной, поднимая волну. Подводную лодку качает, крышка реактора поднимается выше допустимого - и не обходится. Но даже отметить этот факт участники процесса не успевают. Взрыв превращает их в пар и небольшое количество пепла в считаные секунды. "А, обойдется", - в свою очередь говорит руководство порта и начинает тушить пожар - с радиоактивными изотопами и прочим - чем попало, без спецсредств и оборудования. На этом месте руководство флота начинает понимать, что кажется не обошлось и делает единственное доступное: отрезает территорию завода и прилегающий к ней поселок от внешнего мира качественным плотным оцеплением. Когда пожар удается ликвидировать, по немногим найденным останкам измеряют уровень заражения, получается девяносто тысяч рентген в час.

- Как был наказан командир катера? - осведомился Димитри.

Лейшина, закурив, махнула рукой.

- История этих мелочей не сохранила. По сравнению с довольно быстрой смертью от лейкоза, постигшей несколько сотен облученных, и списанием кроме погибшей лодки еще и второй, стоявшей в соседнем доке, такими мелочами, как судьба отдельного офицера, никто не интересовался. Что характерно, за пятнадцать лет до того, в семидесятом, подобный же взрыв реактора подводной лодки произошел прямо на заводе во время испытаний. Судьба смены монтажников, двенадцати человек, я думаю, и так понятна, а под облучение попало шестьдесят тысяч человек. Причем это тебе не снимок в кабинете у стоматолога, а шестьдесят тысяч рентген в час. Дальше было именно то, почему такие вещи нельзя замалчивать и следует обнародовать точно так же, как любые репрессии, и даже активнее, потому что они хуже репрессий. В репрессиях гибнут те, кто имел точку зрения или выглядел как человек, оную точку зрения имеющий. Поэтому может показаться, что лояльным и послушным быть безопаснее. Но судьба лояльных и послушных ничуть не краше, что и видно по всем историям с такими авариями.

- И что же было? - обреченно проронил князь, ожидая запредельной мерзости.

Лейшина, стряхнув пепел, глянула ему в лицо.

- Работникам судостроительного завода раздали ведра, швабры, тряпки и обещания премии. Кажется, речь шла о сумме пятьдесят рублей в день, что при среднемесячной зарплате около ста рублей выглядит реально царским подарком. Каждый из них дал подписку о неразглашении на двадцать пять лет. К истечению этого срока в живых не оказалось более половины ликвидаторов аварии, почти все выжившие были инвалидами. Нетрудоспособными инвалидами, Димитри. Кстати, лодку починили. А информацию засекретили, но ее вытащили в нулевые или в самом начале десятых годов. Одновременно с данными о более ранних и более вопиющих случаях. Будешь слушать дальше?

- К старым богам все это... - ругнулся князь невесть на что. - Буду, Марина. Рассказывай.

- Рассказываю. Время событий - пятьдесят седьмой год. Между прочим, очень вегетарианские времена, период во внутренней политике страны, определяемый не иначе как "оттепель". Место действия - Кыштым. Поселок, которого нет на карте, так называемый "номерной", в нем стратегический завод. Производящий оружие. Атомное оружие, Димитри. Точнее - заряды к нему. Ну и - если есть производство, то есть и его отходы, а если есть отходы, то есть и проблемы хранения. И в названном году на неназываемом заводе взорвалась емкость для хранения таких отходов. По последствиям вышло даже хуже, чем в Чернобыле, но поскольку завод был секретный, об этом узнали не все и не сразу.

- Почему хуже? - спросил Димитри.

- Выбросило другие изотопы, распадающиеся лет по тридцать и более агрессивные к живым организмам, особенно к костям и костному мозгу, - Марина ткнула окурок в пепельницу и вздохнула. - Конкретику не спрашивай, лучше поищи в сети, данные теперь уже есть, попроси поискать "Кыштымская авария". И она тоже отлично иллюстрирует тезис о судьбе лояльных вольно и невольно. Взрыв на химкомбинате, который на самом деле был секретным заводом, увидели аж в Челябинске, столб мерцающего оранжевого дыма поднялся на километр. Согласись, не то явление, о котором можно промолчать. И службы безопасности страны попросили ведущую газету города и области подобрать адекватное объяснение явлению, "чтобы успокоить людей". И оно было подобрано. Красивейшее полярное сияние, редкий цвет, необычайная игра природы, о да. Только большая часть населенных пунктов, над которыми светилось это "полярное сияние", были уничтожены, животные убиты, а жители отселены. После чего аж до Питера докатилось народное поверье о том, что полярные сияния радиоактивны и вредны для здоровья. Чем ближе к красной части спектра, тем вреднее. К семидесятым годам байка ходила по окраинам Питера как народное обоснование для "северных надбавок". За полярное сияние, ага. Я от Поли впервые и услышала, а она - от матери. Кстати, по итогам той аварии была создана первая в мире зона отчуждения - ВУРС, Восточно-Уральский радиоактивный след, так она называлась. Но это был секрет, военная тайна страны. И оплачена она была тысячей жизней облученных, в том числе военных и заключенных, отправленных ликвидировать последствия аварии, и двенадцатью тысячами жизней семей, снятых с места из-за отселения из зоны заражения. Эта авария занимает третье место в мире по масштабам за всю историю Земли. На первых двух местах - Чернобыль и Фукусима.

- Не потому ли, что о них не удалось промолчать? - предположил Димитри.

- Улавливаешь связь, - кивнула Марина и прикурила третью. - Я почти закончила, но дальше совсем жестко. Я не уверена, что ты хочешь это слушать.

- Я хочу, Марина, - сказал Димитри, пальцем крутя ручку Лейшиной на ее рабочем столе. - Рассказывай.

- Твое дело, - правозащитница пожала плечами. - Это было в пятьдесят четвертом году, тоже уже после смерти Сталина, так что на ненавистного диктатора никак не списать. Но в принципе, если очень захотеть... Советский Союз тогда готовился к Третьей мировой войне, которая по задумке тогдашних лидеров должна была пройти в Западной Европе. Повторяю, Сталина на момент событий уже примерно год как похоронили. Армия страны активно осваивала новое оружие.

- Ядерное? - догадался князь.

- Да. И командование армии страны назначило учения. Если не выбирать слова, отрабатывался захват города войсками после бомбардировки. Задачи для армии обычные, во Вторую мировую это было нормальной тактикой... и через десять лет после ее окончания эти же решения приспосабливались к ядерному оружию.

- Подожди, - сказал Димитри свистящим шепотом. - Ты хочешь сказать, что эти офицеры... что они своих собственных солдат погнали туда, где только что произошел ядерный взрыв?

- Ну не своих, - деревянно усмехнулась Марина. - Свои солдаты - это ваши личные гвардии. Погнали государственных. Граждан страны, отбывающих всеобщую воинскую повинность. Отдающих, так сказать, долг родине. По остекленному песочку и радиоактивному пеплу. Командовал учениями, кстати, один из героев Великой Отечественной и маршалов Победы. Сам он, конечно, в атаку не пошел. Более того, именно этот маршал обеспечивал секретность учений. И секретность была обеспечена как надо: каждый из военных, участвовавших в учениях, давал подписку о неразглашении на четверть века, а документы о его участии в этой войсковой операции были заменены. По официальным бумагам учений не было вовсе, а все их участники находились кто где, только не под Оренбургом, где все и происходило. Выплыло все только после распада Союза. Кроме военных, участвовавших в учении, под облучение попали жители населенных пунктов, соседствующих с полигоном. Точных цифр о смертности и ущербе здоровью своей же армии и своему же мирному населению нет и получить их невозможно.

- А что стало с маршалом? - поинтересовался Димитри, глядя в стол.

- Через три года, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, он был исключен из состава ЦК КПСС, снят со всех постов в армии и еще через год отправлен в отставку. Так и не понял, за что с ним так, если судить по его мемуарам...

Князь молча кивнул, не поднимая взгляда. Он больше не крутил ручку и вообще сидел неподвижно. Потом тяжело спросил:

- Полина знает это все?

- Да, конечно. Мы с ней это слушали на одних лекциях.

- Марина, скажи... Если, конечно, это не слишком личное...

Лейшина глянула в лицо Димитри и разрешила:

- Спрашивай.

- А что ты отвечала, когда тебе говорили, что ты не любишь свою страну? Свой край?

- Ничего личного, Димитри. Что любовь и ложь несовместимы, а страна состоит из людей.

- Но наверняка ведь тебе доказывали, что кто-то должен жертвовать собой ради общего благополучия, и если спрашивать желания каждого, то и страны не будет?

- О да, - усмехнулась она. - Доказывали, и не раз.

- И ты?

- А я в пример приводила Полю. Которая прекрасно знала, на что подписывается, когда пошла служить в часть МЧС. И Лелика, про которого я тогда совершенно не была в курсе, что он муж Алисы. Но который тоже пошел на службу в ту же часть после срочной в ВДВ с открытыми глазами и полным пониманием ситуации. И на других таких же, понимающих. Потому что именно они легче остальных оставались на сверхурочные дежурства, и на усиление в Сосновый Бор поехали как раз такие. Впрочем, после аварии как-то все дискуссии и закончились сами собой.

Димитри поднял голову и выпрямился, показав Марине обычную вежливую улыбку.

- Очень познавательная беседа, Марина. Спасибо. Это мне и правда следовало знать.

- Хорошо, если так, - вздохнула правозащитница. - Пойду я домой, пожалуй. Пока нас тут не закрыли, и муж меня не потерял.

- Да, конечно. Пойдем, я провожу тебя.

Портал он поставил без накладок, хоть и сам слегка удивился этому. От услышанного в голове слегка звенело. Проводив Марину, Димитри неожиданно для себя отправился порталом к Айрилю да Юну, по счастливой случайности оказавшемуся в городе, с вопросом, как найти Дейвина да Айгита.

- Прийти к нему домой? - предположил маркиз. - Он сейчас не в рейде.

Так и вышло, что Димитри звонил в дверь квартиры Дейвина в Автово в одиннадцатом часу вечера. Оба они об этой встрече сказали только то, что в ту ночь выпили два литра виски и три литра вина и расстались трезвыми с рассветом, заключив договор о дружбе, подобный тому, какой Димитри заключил с Полиной Бауэр. А ранним утром Димитри ушел в Исюрмер говорить с магистром Академии Аль Ас Саалан.

Эгерт Аусиньш в это самое время был в Исанисе и беседовал с Жехаром да Ги о суде, людях Нового мира и особенностях жизни в столице империи. Ему предстояло договориться о следующих встречах и узнать часть истории Полины Бауэр, которую она сама вряд ли сочтет хорошей темой для разговора. Заодно, для справки, он задал досточтимому столичного храма вопрос о том, как сааланская строгость в нравственных вопросах сочетается с профессией, выбранной Гайямом да Вреем. И получил совершенно неожиданный ответ. Досточтимый сказал: "Если Новый мир настолько широко использует насилие, вероятно, способов получить желаемое по согласию его жители просто не знают. Кто-то должен им показать, как это правильно делать. Почему бы и не Гайям, если ему не жаль своего времени и оплата его устраивает?" Эгерт записал ответ в блокнот и перешел к следующему вопросу.

К Гайяму да Врею он вернулся только за подтверждениями услышанного. Получив скупые "да" на все заготовленные вопросы, журналист задал последний:

- Гайям, и все-таки. Ваш интерес к подопечной вашего коллеги Жехара да Ги - чем он был изначально вызван?

Порнозвезда вздохнул и мечтательно посмотрел куда-то вверх.

- Ты не понимаешь. Она так пела... Я слышал голоса лучше - здесь у вас их много. Я видел женщин красивее, и вижу каждый день. Моложе, здоровее, менее уставших и недовольных... это все так. Но тогда каждый вечер она брала меня за сердце, подкидывала его вверх, и оно летело, как летают тут птицы. Говорят, она больше не поет с тех пор, как тогда, в Старом дворце, велели забрать у нее китар. Поэтому я не хочу возвращаться, хотя меня звали. Не из-за еды или одежды. Не из-за благ и удобств. Лишь поэтому, и причину я нахожу достаточной. А больше я тебе ничего не скажу.

Только к лету я сообразила очевидное для всех: Исиан Асани если не перебрался жить к Полине, то по крайней мере очень тесно общается с ней. Меня эта новость внезапно развеселила. С одной стороны - ну да, с ней дружили вообще все, кого она сама не хотела оттолкнуть. С другой - она как будто нарочно собрала вокруг себя всех, кто когда-либо поучаствовал в моей жизни не лучшим образом. И это после того как она дружила и танцевала с Леликом. Первым был Дейвин, потом князь, теперь вот Исиан. Ну а что? Логично же? Логика при этом казалось какой-то странной даже мне. Я понимала, что последовательность событий можно увидеть только в одном случае: если представить себе на минуту, что это не я завидовала Полине, ее четкости и внятности, умению себя держать и принципиальности, а она мне всю жизнь следовала и подбирала за мной моих мужиков или тех, кого ими считала. И раз такая мысль пришла мне в голову, вероятно, именно это я и предположила.

Когда Хайшен оказалась в крае, я ей выложила все мои рассуждения, ожидая очередной дисциплинарной меры. К тому времени я уже успела и постоять на одной ноге в восьми позах, и вдоволь посчитать шаги - на подход по двести прямых, по двести обратных, по двести вбок вправо и влево, по сотне приставных, по сотне распашных, а еще скользящие и летящие, прыжковый шаг и шаг-полет. И постоять "плетнем" - держа руки горизонтально - тоже успела. До зеленых звезд в глазах. И сейчас, за найденное, ждала чего-то особо извращенного, такого, после чего одна мысль о зависти или ревности будет вызывать у меня ужас и желание пойти на стадион поотжиматься. Самой. Во избежание. Но Хайшен мне посочувствовала.

- Это действительно очень грустно, - сказала она, - когда человек, который для тебя важен, не хочет с тобой знаться. От этого возникает отчаяние, а от отчаяния - гнев и злость. И ревность может быть вызвана гневом и злостью даже в большей степени, чем любовью. Именно поэтому Вейен да Шайни послал убийцу ко мне. Но ты все поняла сама. Молодец. Награди себя за это чем-нибудь, что тебе действительно понравится.

Над этим ее заданием я думала неделю. А ближе к выходным позвала Макса в город. И сделала сразу три приятные вещи: переоделась из серых приличных джинсов и серого худика в голубые джинсы с орнаментом по боковому шву и футболку с котом на заборе, выбрила виски и позвала Макса попить пива и послушать музыку в городе. Два часа мы искали место, периодически притыкаясь где-то у стойки, чтобы дернуть кофе или ликера, но остаться нигде не тянуло. А потом место нашлось. Им оказался рокабильный кабак "Папин чердак", расположенный, по законам жанра, в подвале. Вот там мы зависли до утра. И выпили. И отвязно поплясали, хотя танцпол был метра три максимум. А утром вернулись: я с довольной улыбкой шире ушей, а Макс слегка озадаченный, но веселый. Вив посмотрела на меня очень круглыми глазами и спросила, понимаю ли я, что мне за это будет. Я честно призналась, что пока представления не имею, но как только будет, так я сразу и пойму. И пошла работать, думая, что как наши приключения ни назовет Хайшен, теперь это, кажется, мое хобби. Не без удовольствия, если честно.

Хайшен пришла через пятнадцать дней. Увидела мою прическу, приподняла брови и уронила: "Я слушаю". И услышав мой рассказ - а я рассказала все как есть - вынесла вердикт одной фразой.

- Конфиденции ежедневно, занятия на стадионе тоже, то и другое по часу в день.

Я поклонилась, подчиняясь решению.

...не хватило. Через три недели я снова выдернула Макса в кабак. Не столько выпить, сколько потанцевать. Прекрасно понимая, что тащу себе на голову новые взыскания. Но меня это ни капли не волновало. А в конце лета в этом же самом кабаке я встретилась с Эгертом. Он принес целый список вопросов. Чтобы понять, что планируется "разговор по душам", не надо было даже смотреть ему в глаза - он снял очки и начал их протирать, это всегда значило, что сейчас он скажет что-то глубоко личное. Я решила не ждать.

- Ты хочешь спросить про мое гражданство?

- Знаешь, в общем, да, - согласился он, - но очень в общем. Алиса, все-таки почему ты не осталась в Лаппеенранте? Ведь можно было просто не возвращаться. После нашего разговора в двадцать третьем. Или после побоища в Заходском в двадцать втором. Или в любой из твоих визитов в Суоми. Но ты возвращалась и возвращалась, пока не стало слишком поздно. Почему?

- Так сразу не ответишь, - я озадачилась. - Я скажу, но... знаешь, это даже не магия, магия в конце концов моя работа. Это какая-то стремная мистика. Понимаешь, у меня было ощущение, что меня уже нет, а есть городской камешек или кирпич в стене, который думает, чувствует и даже действует. Который когда-то был живой девочкой и теперь все еще сохраняет ее форму, но на самом деле я - только город. Маленькая часть, которой дано чувствовать все, от окраины и до окраины, от залива и до Невы, но только пока я тут, внутри. Уехать было как перестать быть. Так было для каждого из нас, для всего боевого крыла. И те, что стали пеплом в Заходском, и те, кого расстреляли на блокпостах, и те, кто погиб, сохраняя реликвии города, умирали, чтобы остаться тут. А уехав... я не знаю, сдохли бы, наверное. Или спились, как белоэмигранты... Знаешь, что смешно?

- Скажи? - Эгерт не писал в блокноте и не держал на столе диктофон, а смотрел на меня, как смотрел тогда, летом двадцать третьего года, у Майорши - внимательно и тепло, но откуда-то со своей стороны.

- Они точно так же тут прилипли. И да Айгит, и да Онгай, и Шил да Лам, и все, кто не смог решиться уйти вместе с Димитри, и все, кто не ушел, когда уходили люди да Шайни. Даже эта тварь да Шадо просится назад. Его не пустят, конечно, но сам факт.

- И Димитри? - удивился Эгерт.

- Он нет. У него вышло иначе. Спроси его сам, я за него не скажу.

- Я понял. Хорошо, спрошу. Тебе уже пора, да?

- Ага. Давай прощаться. Но ты приезжай.

- Приеду еще не раз. Мы с тобой соберем всю эту историю до слова и сделаем книгу.

- Тогда тем более приезжай!

- Приеду, - засмеялся он. - И напишу тоже.

Спрашивать князя ни о чем не пришлось. В последний день августа две тысячи тридцать второго года Димитри да Гридах представил правительству нового наместника, герцога Инхо да Тенсея, и обратился к жителям края с прощальной речью.

Мы похожи слишком во многом, - сказал в своей прощальной речи наместник края, - чтобы различия не показались непреодолимыми. Но сходства между нами больше, чем может показаться. Сейчас, через почти четырнадцать лет, кажется совершенно нормальным видеть среди друзей именно тех, с кем дискуссии и конфликты были самыми острыми. Многие из бывших непримиримых врагов саалан сейчас граждане империи, а из тех, кто пришел сюда со мной, каждый двадцатый остается в крае. Я думаю, это будет продолжаться. Жители края будут принимать Путь, саалан найдут поддержку у вашего распятого и воскресшего бога, земляне будут работать за звездами и помогать нам узнавать наш мир, мои соотечественники будут приходить сюда и оставаться жить, принимая законы и традиции края... Это естественный процесс. Мы друг для друга - новая возможность, и наш мир для вас может дать не меньше, чем вы даете нам. Моей задачей было сохранить эту возможность, и я надеюсь, что сейчас перспективы отношений империи и края выглядят более надежными, чем когда я сюда пришел и даже чем когда я здесь был. Для того, чтобы развивать сохраненное, нужен другой взгляд и другой подход. Я сделал здесь все, что было в моих силах, и почти все, что должен был сделать. Некоторые долги, к сожалению, закрыть невозможно, можно лишь компенсировать убытки. Бессмертие не дает защиты от ошибок, скорее наоборот. Часть дел, начатых мной, будут закончены без моего непосредственного присутствия, но в край будут из-за звезд поступать строительные материалы, лекарственное сырье и готовые формы, продовольствие и все, в чем будет нужда. Это будет в том числе и мое участие в вашей жизни. Я буду рад всем, кто соберется за звезды - в гости, поработать или пожить, и еще не раз появлюсь здесь, но уже не в качестве наместника. Как бы ни было, я рад, что наши пути пересеклись.

Известно, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Особенно когда речь идет об осведомленности и предложении информации. Тут счет еще до появления первой газеты шел на часы, а с появлением интернета пошел на минуты, если не на секунды. А во время написания книги по-прежнему приходится оперировать месяцами. В лучшем случае. Эгерту удалось встретиться с Димитри только осенью, когда он уже сложил с себя полномочия наместника края и даже представил Ддайг своего наследника, которого успел ввести в Источник.

Местом встречи оказались Дальние острова, Кэл-Алар. Там проходила закрытая часть программы мундиаля по аргентинскому танго - самая эксклюзивная, дорогая и элитная, заключение после финала. Димитри все-таки сделал это. Эгерт оказался на Кэл-Алар по своим делам, но не удержался и пошел посмотреть. И был поражен. Место и обстановка оказались совершенно не пафосными. Несколько хороших оркестров, недомаги, обеспечивающие акустику, хорошо проветриваемый зал, гладкие доски пола, похожие на земной ламинат, - сааланская палубная доска, как объяснил хозяин праздника, - и люди, которых Эгерт видел только мельком на Ютубе. Конечно, не только они, еще и те, кто мог позволить себе оплатить билет за звезды и проживание в отелях, подготовленных для требовательных землян, с хлопковыми полотенцами и даже привычной едой. На Островах оказалось людно и оживленно, земляне смешались с жителями Исаниса, приехавшими посмотреть на людей Нового мира и их развлечения - тоже не задешево, - знатью с Ддайг и даже немногочисленными хаатцами.

Полину Бауэр в этом кипящем котле оказалось очень непросто найти, но журналист с тридцатилетним стажем справляется и не с такими задачами. Отвечать на вопросы прямо здесь она отказалась, но согласилась на встречу после, и Эгерт, условившись, пошел выяснять у князя Кэл-Алар и вице-императора Ддайг, что он имел в виду в своей прощальной речи. Но попал не в "Дохлого ящера", как рассчитывал, не в "Клюкву", как опасался, и не в дом кого-то из жителей Кэл-Алар, где Димитри мог запросто пить чай с традиционными сааланскими рыбными кексами или бале. А на палубу фрегата "Эйнан", на которой князь общался с корабелами, принимая корабль после небольшого ремонта.

- Димитри, вас можно поздравить с благополучным избавлением от тяжкой ноши? - спросил журналист почти без иронии.

- И от довольно неприятных перспектив, - очень серьезно кивнул князь.

- Какие именно перспективы вам так не понравились, Димитри, что вы, отдав краю полных тринадцать лет, вдруг решили бросить его на произвол судьбы?

- Прежде всего, Эгерт, Инхо да Тенсей - это отнюдь не "произвол судьбы". Этот парень всю жизнь прожил рядом с Дарганом и может договориться, как у вас определяют, хоть с самим чертом, причем в свою пользу и не без обоюдного удовольствия.

- Вот как, Димитри? Империя отдает краю лучших?

- Не просто лучших, Эгерт. Проверенных лучших.

- А с чем вы останетесь сами?

- Эту заботу Земля может смело доверить империи, - светски улыбнулся князь да Гридах. - Мы справимся.

- В вашей речи звучала уверенность в этом, и я пока не понимаю почему. История отношений империи Белого Ветра с Землей не напоминает ровную дорогу.

- Конечно, не напоминает. Из всего госсовета сообщество Земли могло договориться только с Вейеном да Шайни. А постоянно общаться без трений - только с Унрио, его внуком, и тому это стоило невообразимо дорогой цены.

- Почему?

- Эгерт, вы знаете разницу между понятиями "придворный" и "дворянин"?

- Честно говоря, Димитри, совершенно не понимаю разницы. Мои предки из крестьян...

- Это очень просто, Эгерт. Придворный умеет договариваться, не создавая конфликтов, а дворянин умеет принимать решения. В том числе влекущие за собой конфликты. Первому можно научить, второе у нас считается врожденным свойством, но знать, как вызванные конфликты разрешать, дворянин тоже обязан, без этого земли не удержать. Унрио учили быть придворным. На его счастье, он родился дворянином. Вообще, он попал в край слишком юным. Для внелетнего мага семьдесят лет - только последний из возрастов взросления. Именно в этом возрасте одни друзья детства и юности уже закончили жизнь или вот-вот отойдут за Грань, других время уже в достаточной мере изменило, чтобы скоротечность бытия осознали не только они сами, но и те, над кем годы не властны. Ему бы стоило остаться в Исанисе или пожить в Исюрмере еще лет десять, спокойно проводить лодки школьных друзей, увидеть стареющих подруг юности, оплакать свои потери и спокойно, без спешки понять, что жизнь мага - дело одинокое, а желая сохранить ценных людей, хоть смертных, хоть магов, о них стоит заботиться и беречь их. Но Вейен торопился удержать влияние...

- Алиса моложе Унриаля да Шайни...

- Ее судьбу иначе, чем ужасной, не назовешь. В ее окружении не было ни одной естественной смерти, а ей еле-еле пятьдесят. Да, для смертного это приличный возраст, время смирения с увяданием и осознания конечности сроков, но Алиса еще долго будет выглядеть на двадцать два, а чувствовать себя на удобный возраст научится еще не через десяток лет... И ее взросление пришлось на такие фатальные нелепые ошибки обеих сторон, что выбранный ею путь в кровавой мясорубке, мягко определяемой вашими коллегами как "этический конфликт", был, кажется, единственным возможным. Как маг мага, я не осужу ее.

- Но осудили в двадцать третьем году.

- Я заплатил положенную цену за эти ошибки. И продолжаю платить. Мне жаль.

- Димитри, я не понимаю только одного: как, учитывая все, что вы мне рассказали, и все, что всплыло на суде и после суда, Вейену да Шайни вообще удалось договориться с сообществом Земли?

- Поток и Пророк, - вздохнул князь, - как же с вами, землянами, порой тяжело. Особенно когда речь идет об очевидном. Он же всю жизнь действовал в излюбленной манере ваших властителей, Эгерт, как можно было этого не заметить? Продемонстрировать силу, которой нет, чтобы получить лояльность, показать достаток, которого и близко не лежало, чтобы получить кредит, выдать ложь за правду, чтобы добиться доверия... это же неотъемлемые части земной политики, или я неправ?

- Но Димитри, ведь Вейен да Шайни был личным советником императора. Значит, для вас, для вашей культуры эти навыки тоже ценны?

- В небольших количествах и в безвыходных ситуациях - да, они становятся ценными. Переговоры с Хаатом по поводу украденных и проданных саалан, например... неважно. Но Эгерт, как бы ни развернулись события в мире, я не представляю себе, что нужно думать и как делать выбор, чтобы в итоге вся политика велась только такими средствами. Точнее, лгать не буду - представляю. Насмотрелся и в крае, и в высших сферах вашей власти, а на суде и после суда мнение окончательно сложилось. Но согласиться с этим я все еще не могу. Я прекрасно понимаю Дейвина, который предпочел остаться в крае, присоединившись к компании, которую большинство людей благонадежных и прилично воспитанных назовут... как у вас говорят? Маргиналами? Мне, к счастью, не нужно искать, к кому присоединиться, моя жизнь сложилась так, что я веду за собой, а не иду за кем-либо. Вся сложность этих девяти имперских лет, Эгерт, состояла для меня в том, что мне приходилось вести людей туда, куда я сам идти не хотел. И этот опыт подарил мне именно ваш мир. Не думаю, что я захочу его повторить.

- И тем не менее, Димитри, вы говорили о новых возможностях, предоставляемых империей именно для людей Земли.

- Да, говорил, и не отказываюсь от своих слов. Край так или иначе оказался территорией, устойчивой к давлению подобного рода в большей мере, чем ваши политики хотели бы. Люди Вейена да Шайни, приняв на веру рассказы о том, что для вашего мира совершенно нормально и похвально делать то, чего не хочется, и заниматься тем, что неприятно и неинтересно, попали в ловушку, и именно там нашелся выход из внутренней проблемы империи, но это к делу не относится. Главное, что само противостояние позволило открыто и понятно договориться и честно вести дела.

- Строго говоря, край уже интегрирован в империю как перевалочный пункт для золота, камней и шерсти с одной стороны и заповедник специалистов, шкурно нужных здесь, а под родным небом не находящих применения, - с другой. Даже условия полной блокады, невозможной по определению географических реалий, теперь не станут кошмаром, каким был девятнадцатый год. Но репутация, Димитри... Мексика отдыхает. И Колумбия, кстати, тоже.

- И прекрасно, Эгерт! Так и должно быть. Здесь прекрасно приживутся те, кого не желают понимать и слушать у вас. У вас окажутся востребованы те, кому здесь удача совершенно точно не улыбнется. Процесс уже идет, и Инхо проследит, чтобы он развивался успешно.

- И зачем это вам? Ведь платя золотом и наркотиками, империя может размещать заказы на разработки где угодно и нанимать кого захочется.

- Договор - это всего лишь договор, - пожал плечами князь. - На Земле это так. А верность не продается.

- Может быть, предлагали недостаточно? - предположил журналист.

Димитри расхохотался - открыто, искренне, совершенно без агрессии или раздражения.

- Вот так по одной фразе можно угадать родное небо, Эгерт. Сайх сказал бы - не продается, но оплачивается. Так вот. Век диктатур у вас еще не кончился, я это ощутил всей кожей... и хорошим куском репутации, да. Диктатура, Эгерт, дурна тем, что при ней чем лучше личные качества человека, тем меньше у него шансов выжить, если только он не сообразит вовремя убраться. Империя не будет претендовать на то, чтобы стать второй матерью для тех, на кого их собственная власть объявит охоту, а такое еще будет не раз. Возможно, они когда-нибудь и сумеют вернуться, но "возможно" не равно "обязательно". Мы сумеем дать им свободу творить и изучать, с благодарностью примем все, что сочтем полезным и сможем применить. Так можно получить пусть не любовь, но благодарность, а это уже немало. Кроме того, диктатура всегда конечна, Эгерт. И если она по странному стечению обстоятельств не умирает вместе со страной, страну приходится долго лечить - как человека, побывавшего в рабстве. Это тоже вложения с отложенной выгодой. Я уже не говорю про свежую кровь в старых родах магов, которая вольется через усыновления и браки. И в отличие от того, что творили вассалы да Шайни, эти люди придут к нам совершенно добровольно, поскольку в вашем мире их перспективы весьма сомнительны, и будут нам благодарны за предоставленные возможности, как у вас говорят, реализовать себя. Именно это я и сказал, когда прощался.

Эгерт, стоя на палубе фрегата и глядя на спины малых морских стражей, мелькающие за бортом, думал, что книга о Димитри нужна уже сейчас, и еще нужнее она будет лет через десять, когда его правление краем окончательно станет историей, то есть будет забыто и переврано. И что писать эту книгу будет очень трудно, потому что писать ее, как пишут обычно книги - нельзя. Так можно создать только еще одно мнение, цена которому ровно такова же, какова цена любому другому мнению: в удачный базарный день по стоимости оберточной бумаги. Книгу эту придется собирать из частных бесед, не менее частных переписок, частных же разговоров и событий, подразумевавшихся, но не названных прямо. И составлять их нужно точно в той последовательности, в которой они происходили. Только тогда, возможно, удастся сказать правду о людях, в этих разговорах участвовавших, и об их решениях, повлиявших на события и определивших их жизни.

Собирая общие поверхностные сведения о мотоклубе, участвовавшем в Сопротивлении, Эгерт удивился неоднократно. Рассчитывая на две заметки в не особенно популярных журналах и десяток записей на не самых посещаемых форумах, он обрел целый ворох обсуждений, темой которых были "Последние рыцари". О праве открыть отделение клуба просили из Европы. Причем если заявки из Франции и Ирландии были совершенно не удивительны, то благопристойные немцы и флегматичные голландцы в списке желающих смотрелись как мощное доказательство симпатии к программе и стилю жизни клуба. Может быть, даже слишком мощное для старушки-Европы. Еще в списке были какие-то боливийцы и почему-то люди из Чили. Кубинцев не было, но гарантировать, что они не появятся, например, на следующий год, Эгерт бы не взялся. Часть заявок была уже одобрена, и через неделю нанесения на карту точек, Эгерт вдруг оказался обладателем сведений о путях, которыми в край попадают санкционные товары, а из края по миру расходится то, что можно привезти только из Саалан - с Герхайма или Ддайг.

О неизбежно следующем из этого еще одном выводе думать было очень неприятно, но не думать было бы глупостью. А учитывая, что Дейвин да Айгит, Ведьмак, как его звали у "Последних рыцарей", был равноправным членом клуба, эту мысль нужно было держать в уме, даже если подтверждений не найдется. Этими же путями наверняка получалась и распространялась информация. Проверить версию можно было простейшим образом: по тому, какие заявки на чапты будут одобрены и в каком порядке. Но это было делом будущего, хоть и ближайшего, и Эгерт решил обратиться к фактам - например, оценить товарооборот. Первичные прикидки показали, что "нищие байкеры без крыши над головой" владеют предприятием размером с Etsy. Не меньше. Может, и больше, но в демонстрациях они не заинтересованы.

Второй раз напроситься в гости было проще, чем в первый, и Эгерт, дождавшись приглашения, приехал. Офисное здание на Славы - то самое, с паркингом внизу и лофтом наверху - обзавелось небольшой пристройкой с разместившимся в ней кафе. Там журналиста и попросили подождать. Но вопрос, можно ли прогуляться по территории и сфотографировать, возражений не вызвал, и Эгерт, взяв дорожный "Кэнон", отправился гулять вокруг здания. Если фотографии предстоит утверждать, - а об этом предупредили сразу, - нужно по крайней мере предоставить достаточный выбор. Из открытого окна лофта на втором этаже летели фразы, свидетельствующие о том, что тут чужих то ли совсем не боятся, то ли не принимают этих чужих в серьезный расчет.

- У вас фура подо Мгой стояла два дня, что вы там ловили все это время? Новую арендовать или даже купить религия не позволила? Какая, можно узнать? У вас простой окна стоил, как пять таких фур... пустых, конечно. Это я про пеню за просрочку доставки не упоминаю. Леший, вот что это было?

Эгерт чуть не наступил себе на шнурки. Представляя себе стоимость фуры, нетрудно было сообразить, что в оценке предприятия он ошибся едва ли не на порядок. Разговор в лофте тем временем двинулся дальше.

- Вот чего ты на этот проселок на своем Выфере поперся? Я давно говорю, что для курьеров на ярославском направлении нужно покупать хоть те же Африки-твин. Ну или Сутенеров, что ли. А так ты туда залез, трижды прилег, пластик расколол в нулинушку... Ты и так приметный, а на расколотом пластике каждый пост, считай, твой.

- А мы что, уже разожрались покупать байки под задачу целым парком?

- Дебил. Три года назад. И не "разожрались", а нашли возможности проявить уважение к родной технике.

Супер-Тенере, который неизвестный Эгерту "рыцарь" назвал "Сутенером", стоил под полтора миллиона даже в Москве. Один. Не считая таможенных расходов и пошлин. Эгерт знал об этом от своего юного приятеля, зарабатывающего в период простоев, случающихся у всякого журналиста, обзорами техники. Байк "Африка-твин", кажется, был не сильно дешевле.

- Мужики. Это все очень мило, но колхоз пора прекращать и уже наводить порядок. По дорогам гонять до семидесяти лет мы, конечно, будем, но хотелось бы делать это не из необходимости, а по желанию. Договоренности на словах с Андреем и его козой-матушкой - это сааланский стиль, и он пока работает, но оформлять слова в документы уже совсем пора. Просто для уверенности в завтрашнем дне. Дно завтра неизбежно.

- Дно по-любому неизбежно, там на ремонтной станции наш вагон ждет транспорт уже десятый день...

- А чего на ремонтной станции?

- Так мешает...

- Ремонтировать, значит, не мешает... Но по-любому надо решать. А мысль я все равно продолжу. При всей нашей общей нелюбви к официозу и прочим инструментам собственности светит нам, ребятки, акционирование "Ключика от кладовой".

- Умеешь ты испортить настроение... Может к зиме, а?

- Если сейчас начнем, к зиме как раз раскачаемся, к сезону сделаем. А начавши в зиму, год провозимся, знаю я нас.

- А Андрей не расстроится?

- Он нет. А Онтра может. У нее пока стиль ведения дел в голове только один, в манере Джека-воробья. Как ее Димитри терпит, вообще не представляю.

- Ну так я продолжу? Кроме акционирования, нас ждут трудовые контракты друг с другом.

- Перец, да ты...

- Выматерите меня потом, дай договорить. В трудовых контрактах нужно прописывать понятие опциона: получения доли собственности в виде акций на определенных условиях. Обычно это выслуга лет. Мы будем прописывать иначе. Как - потом обсудим. И конкретно эти трудовые контакты будут основанием для возможности, во-первых, получать дивиденды по долям, во-вторых, в случае необходимости заложить или продать эти акции.

- Не нуди. Зубы сводит.

- Я еще не начал. Акции еще можно выставлять обеспечением под сделки... Ладно, потом. В общем, мужики... колхоз у нас был очень милый, но мы его переросли. Пора отдать себе отчет, что не только Поля, у которой восемь процентов, а даже и мы со своими сорока на круг, вообще-то, миллионеры. И не в рублях, господа и дамы.

- Ей только не говори. Не выживет после таких новостей.

- Не скажу. А вам скажу: своей собственностью пора управлять. Пусть это небольшая доля в компании, но это ваш голос. Такой же, как слова на общем сходе. А иначе вы ничем не отличаетесь от той биомассы, которая от своего права на выбор чуть не батареей отмахивается. Ну и... каждому выгодно, когда есть понимание, что от любого действия на пользу ты не только сам получаешь дополнительные деньги, но и соседу даешь приподняться.

- У нас что, такие большие доли?

- Не, доли у нас у всех маленькие. Пирог просто вышел до фига большой.

- А теперь по поводу Дна. И того несчастного вагона.

Эгерт, поняв, что он стоит под окном лофта не шевелясь, очнулся, сделал несколько шагов в сторону и принялся фотографировать двор, стараясь сдвигать из кадра номера транспорта, стоящего на открытой парковке. Потом понял, что делает ерунду, поскольку их все равно предстоит замазывать. Журналист чувствовал себя как та учительница после прыжка с парашютом: ошеломлена, ошарашена и обескуражена, но сказала совсем другие слова. Слова не находились. Никак. Да и откуда бы им взяться: шел в гости в байк-клуб, очевидно не бедствующий и с историей, даже известный, но все-таки всего лишь байк-клуб. А оказался случайным свидетелем собрания основателей очень немаленькой торговой компании.

- Эгерт, вы закончили с фотографиями? Если да, то мы тоже закончили, - окликнул его из дверей тот самый голос, который спрашивал про судьбу фуры подо Мгой.

Голос принадлежал мужчине среднего роста и уже не среднего возраста. Его короткая стрижка под случайным солнечным лучом сверкала ноябрьским инеем.

- Я Артур. Ну или Зеро, как удобнее. Пойдемте наверх, мы вас ждем.

Эгерт послушно зашагал по лестнице, вошел в лофт, занял предложенное место, достал блокнот.

- Господа, я пришел с вопросами о делах давно прошедших. Я примерно представляю себе логику ваших решений со дня аварии и до момента, когда вы приняли в клуб Дейвина да Айгита. Но вот с этой точки у меня начинаются затруднения. Вы не могли бы пояснить свое решение?

- Для начала - как именно вы представляете себе нашу логику? - осведомился байкер в кожаной жилетке с нашивкой. На нашивке значилось "Перец".

Эгерт напрягся, вступая на опасную тропу. И, выбирая самые осторожные выражения, рассказал, что именно знает о клубе, начиная с дня гибели его первого капитана, обсуждавшейся в сети еще года три, пока этот демарш саалан не забылся за другими, более масштабными. Его вежливо дослушали. Потом капитан клуба, Валентин, сказал:

- Нет, это не наша логика. Наша была другой. Начинать, по-хорошему, надо еще с Эрмитажа. Если не с последних "Алых парусов". С них лучше, нас это тоже коснулось, хоть и краем. Счет пошел с того самого дня, когда у родителей пропавших девочек не приняли заявления в розыск. Кстати, праздник выпускников так и не восстановили. Но тогда мы были еще вполне законопослушны. Ну по крайней мере старались. И до гибели капитана верили, что это все проблемы на местах и частное недопонимание конкретными людьми конкретных ситуаций. Но когда у нас на глазах капитан оставил колонну, чтобы дать нам увезти детей к родителям, и мы услышали выстрелы... В этот день наша законопослушность кончилась. Даже если бы не произошло все остальное, мы выставили бы счет все равно. И не в деньгах, как делают саалан. Байкеры и политика - вещи несовместимые, но бывают такие ситуации, когда как ты ни уходи от политики, она к тебе все равно придет. Вот и к нам она пришла. И вынудила решать, с кем мы и как об этом сказать понятно. Для саалан понятнее всего было деньгами. В работу Полиного предприятия мы включились раньше, в зиму после аварии, тогда это было еще не про деньги, а про возможность выжить вопреки всему, что тут было наворочено. То, что деньги стали языком спора, мы поняли даже не после смерти Виталия, а во время первого процесса саалан против боевого крыла. Разгром Сопротивления в Заходском, покушение на наместника - это все прошло мимо нас, мы были заняты доставкой в город сперва тепла и воды, потом овощей и лекарств, потом мыла и канцелярии с учебниками. Потом у нас убили капитана в рейде, и мы осознали себя по уши в политике и поняли, что все наши действия до сих пор - это уже она и была. Боевое крыло наместнику сразу прислало горячий привет, а мы вот затормозили, не тем заняты были. Почти сразу после выходки сааланской инквизиции с кражей детей уволилась из МЧС Поля, Полина Юрьевна, и мы начали политическую программу уже осознанно - с обеспечения защиты боевого крыла на процессе в Новгороде. Ну раз к развлечениям не успели, так хоть потом, задним числом их программу поддержать, так как-то. А дальше пошло: у боевиков свое, у нас свое. Они растяжки ставят и машины минируют особо зарвавшимся, мы школы на дому организуем и прячем. Они статьи программные в интернете выкладывают, а мы народ снабжаем средствами защиты от фауны... индивидуальными... стандартного калибра. Ну а после ареста Алисы и разгрома боевого крыла, когда мы прятали выживших, пришлось посчитать, сколько влили средств в то, чтобы одним удалось дать уехать, другим скрыться, третье убрать, четвертое переслать туда, где не достанут. Поля пахала как проклятая, мы тоже, и все это только затем, чтобы у людей были не только лекарства, патроны и мыло с карандашами, но и безопасность на случай, если за ними придут. И вот она стоила дороже всего. Когда взяли Полю, мы все еще были уверены, что это политика. Все раскопал именно Ведьмак, и когда он рассказывал, как именно ее сдали и кто, было стыдно. Перед ним, перед врагом - за своих. Но даже тогда мы еще считали, что линия проведена между ними и нами. Понимание наступило еще позже. Даже не тогда, когда Поля нам представила Андрея, своего приемного сына из-за звезд.

Капитан клуба замолчал, явно утомленный длинной речью.

- Да, - сказал Перец. - Лично я включил голову, когда утром увидел в сети фото развороченной взрывом двери наших гаражей, выложенное капитаном. А окончательно до меня дошло, когда я узнал, что капитан вдвоем с Андреем ночью это все разгребали, вызывали полицию и сдавали туда этих... эм... чудаков. Дальше мнение только подтверждалось - и когда я понял, что те, кто на крае наживались, торгуя людьми, уже успели договориться и им культурная разница нигде не жала. Тогда и пришлось принять простой факт: черта проходит не там, где мы ее проложили изначально. Она проходит по способности человека быть свободным и уважать свободу других.

- Этого достаточно, чтобы стать членом клуба? - спросил Эгерт.

- Нет, конечно, - вновь включился в разговор капитан. - Этого достаточно, чтобы быть человеком. Чтобы быть байкером, нужно еще любить дорогу. А чтобы быть членом клуба, нужно знать, кто ты и кто твои друзья, уметь уважать себя и их и быть самостоятельным.

- В чем это должно выражаться? - уточнил журналист.

- Должна быть профессия. Не образование, а профессия, дающая деньги. Техника стоит денег, обслуживание техники стоит денег, гээсэм, экипа... Не можешь заработать - не можешь и кататься. Это самостоятельность. Должно быть дело для души. Иначе ты никто, а с никем и говорить не о чем. Блажь, конечно, у каждого своя, и тут у нас все очень пестро. Глюк вон фарфоровых фей собирает, а Валькирыч - вон он, у окна - который год пытается построить идеальный бар. А Зеро фантастику пишет. Эльфийский киберпанк. Пять книг уже вышло.

- А Дейвин да Айгит? - поинтересовался Эгерт. - У него тоже есть хобби? Вы о нем знаете?

- А как же, - усмехнулся Белый. - Он за уроками фехтования аж во Львов ездит. И друзья у него тоже там, он говорил.

- Ну хорошо, господа. А с точки зрения бизнес-проекта клуба, я про "Ключик от кладовой" - как вы распределяете роли?

- Если это вопрос о роли да Айгита, то он представляет торговый дом да Юн при дворе их императора и участвует в торговых переговорах по эту сторону звезд. Остальное...

Остального было на полчаса. И на этом вопросе разговор можно было заканчивать. Для статьи уже хватало, а за материалом для книги предстояло приехать еще не однажды.

К Лейшиной Эгерт заглянул в тот же свой визит в край.

- Марина Викторовна, я хочу знать ваше мнение: правление Димитри да Гридаха было диктатурой или нет?

- Почему такой вопрос? - заинтересовалась правозащитница.

- Я говорил с князем да Гридахом, и он сказал мне: "В вашем мире век диктатур еще не кончился". Какого вы мнения на этот счет?

- Начнем с того, что у саалан век диктатур еще не начался и вряд ли уже начнется. Они быстро учатся, а урок был впечатляюще наглядным. Не считая даже того, что предыдущие уроки нашей истории они тоже теперь знают. Кроме слова "диктатура", Димитри да Гридах знает и слова "инквизиция", "культ", "опричнина" и "хунта", и без ошибок объяснит вам разницу. Но в целом для него, как для нормального феодала, "имеет признаки - следовательно, оно и есть", так что разницу между прямой диктатурой и гибридным режимом с признаками диктатуры он учитывать не станет и назовет то и другое одинаково.

- Вы предполагаете, Марина Викторовна, что он ушел от перспективы стать диктатором с его же собственной точки зрения?

- Я не предполагаю. Это был его запрос к "Свету в окне" и объединенной комиссии империи и края по вопросам формирования общей с империей правовой базы. Защитить наместника империи в крае от рисков оказаться в положении диктатора. Создать свод правовых норм и правоприменительных практик, при которых диктатура невозможна иначе, чем через силовой приход к власти, а от этого создаются другие защиты и другие гарантии.

- Огромная работа, Марина Викторовна...

- Да, и я надеюсь, моей жизни на нее хватит. Но вернемся к вашему вопросу, Эгерт Урмасович.

- Да. Мне доводилось слышать мнение, что диктатура - это процесс возвращения общества на предыдущий этап развития, чтобы все-таки решить эти проблемы в соответствующих им условиях, а не тащить их в следующий этап с большими возможностями...

- Ну... нет, Эгерт Урмасович. Диктатура создается не для того чтобы решить проблемы. Это специфическое проявление социального иммунитета, как повышение температуры при заболевании. Но она только симптом.

- Симптом коллапса власти, Марина Викторовна?

- Общества, скорее. Когда общество отказывается принимать на себя ответственность даже за повседневные выборы, когда начинаются слезные песни о "сильной руке" и стоны "сделайте за нас, а то нам страшно", диктатор появится неизбежно. Им станет любой лидер, который согласится взять на себя ответственность. Поскольку он будет брать ответственность уже не за людей, но за...

- Стадо, говорят в таких случаях?

- Если бы, Эгерт Урмасович. За предметы. За вещи, которыми люди себя считают.

- "Живая вещь" - не так ли называли рабов, Марина Викторовна?

- И это тоже. Но забавно, что именно появление диктатора приучает людей брать на себя ответственность за свои поступки и слова, за свои выборы. Да, личная самостоятельность в условиях диктатуры чаще всего оценивается как противозаконная, но настаивает на этом не сам диктатор, а те, за кого он принимает решение - обращаю ваше внимание, Эгерт Урмасович, по их же просьбе. И именно они активнее всего протестуют против самостоятельности своих знакомых и соседей. Чаще всего в форме доносов. Так начинаются репрессии.

- А армейские путчи Латинской Америки?

- Там немного другое, но принцип тот же. Только голосовали там не доносом, а отчислением в кассу хунты. И как правило, возвращение законности и называние вещей своими именами очень помогает.

- Следуя этой логике, Марина Викторовна, придется признать, что лекарственная доза может оказаться больше летальной...

- Да, Эгерт Урмасович. Так бывает. В этом случае государство перестает существовать.

- Марина Викторовна, так что насчет моего вопроса? Князь Димитри да Гридах - диктатор он или нет?

- Он - нет. Диктатуру тут пыталась построить церковь Саалан. А все действия их светской власти добуквенно законны, включая участие в репрессиях, за которые и Академии, и госсовету империи еще предстоит выплачивать компенсации и нести свое покаяние.

- Но почему же он тогда сложил полномочия? Его версию по поводу необходимости другого наместника, способного работать в условиях прозрачной системы закона и права я слышал, а что думаете вы?

- Князь очень свободолюбивый человек. Здесь ему приходилось слишком во многом себя ограничивать. Думаю, дело в этом.

- Удивительно, но факт: все, с кем я говорю о событиях между аварией и судебным процессом по ней, в итоге говорят мне это слово - свобода. Что для вас значит это слово, Марина Викторовна?

- Это ответственность за себя и право самостоятельно решать, какой будет твоя жизнь. И обеспечивать эти решения, конечно.

Полина Юрьевна Бауэр согласилась только на звонок по скайпу, и первый разговор вышел довольно натянутым.

- Можете хотя бы в общих чертах рассказать о сути вашего контракта за звездами?

- В общих чертах - могу. Личностный рост и психология развития. Как и любой контракт вне корпорации.

- А немного подробнее не расскажете?

- Не расскажу. Это не мой секрет.

- Как вы теперь, после всего, относитесь к империи?

- У меня двойное гражданство, как и у моих детей.

- Вы, как всегда, очень точны. Я спрашивал про человеческое отношение. Про чувства.

- Чувства, Эгерт Урмасович, бывают к людям. А государство - образование условное. Оно есть только до тех пор, пока достаточное количество граждан согласны считать себя таковыми.

- Только к людям, Полина Юрьевна? А к событиям?

- К событиям - возможно. Если мнение о них еще не сложилось, чувства, конечно, будут. Вероятно, даже сильные.

- У вас есть чувства по поводу событий вашего прошлого? Или, может быть, мнение?

- А это важно?

- Для вас - нет? Ведь эти тринадцать лет полностью изменили вашу жизнь.

- Она в любом случае изменилась бы, жизнь вообще явление изменчивое. У здорового человека, по крайней мере.

- Полина Юрьевна, вы чувствуете себя сейчас достаточно свободно?

- Неожиданный вопрос, но, пожалуй, да. Теперь - да.

- Ваши ответы настолько обтекаемы, что создается впечатление скованности и нежелания говорить.

- Я все еще здесь и говорю с вами. Просто вы задаете вопросы вокруг темы, не слишком для меня значимой.

- А что для вас сейчас значимо, Полина Юрьевна?

- Дети. Новый проект. Друзья. Предстоящее открытие Эрмитажа. Перспективы восстановления метро.

- Вы всегда ориентируетесь в жизни на текущий момент?

- Но это ведь и есть свобода, как же еще ее почувствовать?

Исчерпывающий ответ, да...

Собирая книгу, Эгерт получил еще множество таких ответов. Дейвин да Айгит, с которым журналисту удалось встретиться только весной, рассказывая о новой частной военной компании, руководство которой он принял, между делом обронил, что свобода - это право самостоятельно выбирать авторитеты и приоритеты. Досточтимый Айдиш и Унриаль да Шайни, не договариваясь и не советуясь, сказали, что свобода - это право человека самому решать, что именно он будет делать с ожиданиями, которые к нему адресуют - претворять их в жизнь, разрушать или оставлять без внимания. Досточтимая Хайшен, задумчиво улыбнувшись, предположила, что так можно назвать право как принимать свои и чужие чувства во внимание, так и пренебречь ими.

Самый пространный ответ дал достопочтенный Озерного края Лийн. Встреча состоялась, когда его сын Глеб получил кольцо мага, и это, как юноша сказал, было лучшим подарком на его шестнадцать лет. Его отец, рассказав всю историю рождения мальчика в подробностях, признался:

- Знаете, Эгерт, когда-то и я был ребенком. И рос в доме, в любящей семье. Как у любого ребенка саалан, у меня была сайни. Когда мне было семь, она умерла, не сумев ощениться. Так бывает. Редко, но бывает. О родителях плохо подумали, они долго оправдывались потом, но оправдались. И кто-то из сайни даже пошел к ним в дом жить, хоть и не сразу. Пустой дом, в котором не для кого зажигать огонь - это ужасно, Эгерт. Хуже, мне кажется, ничего не может быть... Я тогда решил, что, будучи самцом, представляю опасность для самок своей расы. И должен отказаться иметь детей, чтобы из-за меня никто не умер. Такое детское решение из определяющих жизнь, знаете... Я вырос, выучился, принес обеты, отправился в край - и нашел Юлю в общественном туалете в Сосново. Она могла умереть, рожая, очень многое пошло не так, и я должен был, просто обязан помочь ей выжить. Она могла умереть, оставив себе Глеба, да и он мог не пережить ее материнской заботы, поэтому она и ушла, и правильно сделала. Так что я был прав, когда забрал его. И став отцом по законам края, получив в руки документы - я понял, что свободен. Никакие обеты, никакие мои решения и ограничения не помешали мне быть отцом. И никто от этого не умер, и мир не рухнул от того, что монах растит ребенка, в рождении которого он так или иначе поучаствовал.

- Впечатляющая история, достопочтенный. Глеб, а для тебя что такое свобода?

- Я думаю, что музыка. Когда в Исюрмере я стоял на скале над заливом и играл, а в заливе два китовых ящера танцевали под мою музыку, я ощущал, что как будто я, скрипка, ветер, залив и эти ящеры - это все одно целое, и это было... не знаю, как сказать...

Прелестная рыжая девушка, найденная Эгертом в Московии, выпускница колледжа легкой промышленности, начинающий дизайнер одежды, одна из "дважды украденных" детей, за возвращение которых родителям положил свою жизнь капитан "Последних рыцарей" Виталий Ланьков, определила так: "Свобода - это право отказаться от таланта ради любви. И наоборот".

Ее товарищ по приключениям, пережитым тогда в крае и во время эмиграции, сказал: "Свобода - это дорога, которую выбираешь ты сам". Кстати, он уже успел поучаствовать в трех ежегодных московских мотопарадах и ждал одобрения своего членства в одном из мотоклубов Москвы.

По просьбе журналиста в одном из монастырей саалан нашли досточтимого Вейлина, бывшего достопочтенного Озерного края. И устроили Эгерту встречу с ним. Досточтимый выглядел точно так же, как во времена своего правления краем, только фаллин был темнее, да вышивка располагалась на рукаве выше локтя, а не на груди. Историю своего пребывания в Озерном крае Вейлин вспоминать не любил, сухо отозвался о своей там миссии, заметив не для протокола, что вернувшись назад в монастырь, он ощутил себя человеком, выгнавшим из своего дома очень большого и очень вонючего ящера. И вероятнее всего, это самое чувство и есть свобода.

С разрешения настоятеля Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, Эгерт поговорил и с иноком Гавриилом, уже семинаристом. От него журналист узнал часть подробностей следствия по делу Полины Бауэр в Исюрмере и в Исанисе.

- Свобода... - улыбнулся он вопросу Эгерта. - Это, мне так кажется, бывает, когда Господь через человека действует и его ведет. Тогда нет ни сомнений, ни страха, ни стыда, ни греха. Только уверенность и сила, какой человеку не дано, она и есть знак божественного водительства, некоего крыла над тобой. Вот свобода, как я ее вижу.

Ответы собирались и собирались, вместе с подробностями, и чем дальше, тем больше Эгерта интересовало, а как же ответит на этот вопрос главный герой истории, Димитри да Гридах. И, что уж скрывать, за Алису он тоже не взялся бы угадывать. Эти двое оказались полной противоположностью друг другу не только потому, что так распорядились обстоятельства. Димитри был не свободен, когда подписывал смертные приговоры, поданные Вейлином. Алиса совершенно свободно и по собственному выбору призывала людей умереть за край. Он мог дать публичный отчет в каждом своем слове и каждом своем решении. Она действовала по наитию, не всегда помня и понимая, что делает, и уж тем более не думая о последствиях. Он любил, умел и хотел жить. Ей терять было нечего. Вообще. Особенно когда она второй раз вернулась в край из Созвездия. Когда Димитри пришел в край, у него было две одинаково любимых живых женщины, не считая легких увлечений. И в сумасшедшем колесе событий и задач, которое он здесь вращал, ему хватило сил на еще два романа. Когда Алиса увидела Димитри, она все еще не могла понять, что ее любимый мертв. Она продолжала любить мужа и хранить ему верность, даже когда память отказала ей, скрыв то, что она любила и была любима. Димитри всегда считал, что он прав - пока не доказано обратное. Алиса была уверена, что она ошибается, пока правоту ее мнения не подтверждали извне, и любое свое высказывание подтверждала пачкой прикрепленных ссылок на источники, документальных свидетельств и доказательств. Архив девушки, так легко переданный ею Эгерту по первой же просьбе, оказался неоценимым вкладом в будущую книгу.

И к своему возрасту они относились по-разному. Димитри ощущал себя не просто взрослым. Он, посмеиваясь, как-то сравнил себя с ящером: "Юные от древних отличаются только количеством мусора, налипшего на чешую", - сказал он. И добавил: "Но Озерный край хорошо вымыл меня, дочиста, и хоть это было больно временами, вышло к лучшему". Алиса своих лет не помнила. Она в свои пятьдесят с лишним выглядела девчонкой-подростком, да и была ею. Легко принимая любые изменения в своей жизни, она принимала форму, предоставленную обстоятельствами, и заполняла ее без остатка, сохраняя взгляд на жизнь и веру в лучшее, как это делают дети. И все же было между ними и общее. Им обоим природа дала горячий и упрямый характер, хорошую цепкость, позволяющую помнить о цели и держаться за нее, здоровое легкомыслие и гордость. У Алисы она сходила за достоинство, у Димитри была неотъемлемой частью оного.

Глядя на нее, Эгерт все чаще вспоминал сказанные Димитри слова о том, что детство мага длится до семидесяти лет, и пока живы все смертные друзья юности, маг не может считаться взрослым. По Алисе это было видно очень четко. Но определенная взрослость в ней была. Особая, специфическая. Такую Эгерт видел у югославских детей, побывавших под бомбежками и обстрелами, и у африканских подростков, умеющих обращаться с автоматом, едва он, поставленный прикладом на землю, перестанет доставать им до подбородка. И у уличных детей на окраинах индийских городов, ворующих и лгущих белым так же просто, как они мочатся на красную глину улиц. И у своих менее удачливых московских сверстников в девяностые. Взрослость как неверие в лучшее, как привычка к плохому - это у Алисы было. А взрослость как право принять решение и ответить за его воплощение в жизнь была у Димитри. Впрочем, сааланский специалитет Алисы был достаточным шансом того, что рано или поздно в ней разовьется и это умение. Эгерт думал так - и не торопился спрашивать ее, что такое свобода. Ответов уличных детей он наслушался в более чем достаточном количестве, а другого от Алисы пока ждать не приходилось.

Димитри другое дело. Ему вопрос следовало задать, и Эгерт сделал это, подкараулив момент. Моментом, строго говоря, это время можно было назвать весьма относительно. Разговор происходил по пути с Герхайма на Ддайг, и путь этот вместе с Димитри держали две сотни человек команды фрегата "Эйнан" и три десятка пассажиров экспедиции с Земли: антропологи, культурологи, психологи, врачи - и журналисты. В их числе и Эгерт. С удивлением узнав, что путь до Заморских земель занимает в среднем около двух месяцев, журналист приготовился было к худшему, но тут же был обрадован новостью о том, что первый пробный дальний рейс фрегата имеет целью выяснить, насколько можно сократить длительность морского пути. После нескольких вопросов выяснилось, что длительность и длина - вещи разные, и если второе величина неизменная, то первое может зависеть от размеров корабля. Это и предстояло проверить команде и пассажирам фрегата.

Первые три дня Эгерт, недоумевая про себя, осторожно выяснял подробности странного плана Димитри. К концу этого срока, когда берега марки Сиалан сменились песчаными пляжами Кедвира и на горизонте появились скалы, кажется, Юальского герцогства, недоумение прошло, а логика стала понятна. Часть объяснений Эгерт получил от врачей экспедиции, объяснивших наивному журналисту, что у архаичных рептилий действительно очень простое отношение к жизни. Они предполагают, что в мире есть только три категории объектов, достойных внимания. Все, кто мельче рептилии - это еда. Все, кто больше рептилии - это хищники. И все, кто по размеру равен - это вероятные партнеры для драки или спаривания, тут уж как повезет. Причем тезис "шевелится - значит, кто-то живой, неподвижно - значит, никого нет" - основа этой незамысловатой картины мира. Таким образом, корабли саалан оказывались для жителей океана планеты или крайне драчливой едой, или не менее строптивыми партнерами для спаривания. И так было, пока саалан не попали на Землю и не узнали о новых для них типах парусных судов. Потому-то время сааланского корабля в пути и могло занимать месяцы при довольно небольших расстояниях. До обнаружения третьей точки единственным способом путешествовать и переправлять людей и грузы с места на место была система кораблей, примерно в три раза дольше ждущих свободной воды, чем идущих по ней. Конечно, любое судно имело мага на борту, чтобы построить портал и переместить через него все необходимое на следующий корабль, а оттуда дальше. И так, по цепочке, с борта на борт, люди и грузы перемещались с берега на берег. С такими транспортными путями за "третью точку", позволяющую снизить риски, империя сняла бы с себя не только последнюю рубашку, случись в том нужда. Поняв условия, Эгерт удивился только тому, насколько мягко подавлялись волнения в крае. Ну да, саалан не приучены к огнестрельному оружию, но вскипятить мозг любому несогласному мог каждый недомаг, обслуживающий портал. А они несли потери, но терпеливо договаривались. Цена самоуправства Академии оказалась страшной не только для края, монахам предстояло расплачиваться еще лет пятьдесят. Живыми деньгами, товарами потребления, строительными материалами, продовольствием, трудом в крае и всем, что еще может потребоваться.

А первый корабль нового типа, уже не раз проверенный в коротких рейсах от Кэл-Алар до Сальферских островов, должен был пройти от столичной гавани до Дегейны и предоставить отчет о времени и иных подробностях пути. Роль Эгерта в этой части экспедиции была очень простой: он должен был фотографировать берег каждый раз, как зазвонит корабельный колокол, и море, когда скажут. И помечать в специальной тетради, выданной ему капитаном Димитри, или Дью, как звала его вся команда до последнего матроса, номер кадра и примерный характер объекта. В промежутках можно было задавать вопросы всем, у кого оказалась свободная минута, и даже записывать ответы в блокнот. Эгерт и не стеснялся. Стеснялся, похоже, тот самый вопрос, который никак не приходился к разговору. Журналист успел спросить капитана обо всем важном и неважном, начиная с деталей и подробностей положения клана да Шайни при дворе до всей истории с Озерным краем и заканчивая устройством тюрьмы на Вдовьем острове, экскурсию куда Димитри обещал ему устроить во время остановки на Кэл-Алар. С точки зрения капитана, эта остановка не была такой уж насущной необходимостью, но если есть возможность сойти на берег помыться, поесть нормальной еды и поспать не в тесноте, почему бы ею не воспользоваться? И возможность была использована.

Тюрьма для преступных магов оказалась веселеньким местечком, в самый раз для съемки хорошего впечатляющего мистического триллера. Нет, в коридорах замка оказалось достаточно света, воздух был сух и свеж, полы и стены - гладкие и ровные, приятного светлого оттенка, напоминающего полевые дорожки Прованса в солнечный день. Но Эгерт насторожился, не заметив на весь огромный замок ни одного сайни. В ответ на вопрос Димитри только бросил: "Они не живут на острове". Стража у входа в замок - улыбчивые, спокойные, как все саалан, крупные и сильные мужчины - не играли в кости и не болтали, а стояли лицом друг к другу, глядя за плечо товарищу по смене. В караулке обедали сменившиеся.

- Два часа, - заметил князь. - Потом они меняются. Ночью будут другие.

- Строго... - Эгерт качнул головой.

- Вы хотели видеть Вейена да Шайни, - без улыбки напомнил Димитри. - Сейчас можно. Пойдемте.

До галереи третьего этажа Эгерт насчитал семьдесят две ступеньки. И полтора десятка звездочек в глазах.

- Похоже на позиции для бойцов, - заметил он, ступая на крупную мозаику пола.

- Так и есть, - подтвердил Димитри. - Ящеры. Их лучше сбивать на подлете, чтобы не попытались схватить и унести человека. Есть они предпочитают на Скальном, он больше этого, но заблокировать магию там невозможно, рядом крупный Источник в воде. Поэтому люди заняли Вдовий остров, а Скальный оставили ящерам. Такие галереи есть в любом замке империи, кроме Старого дворца в Исанисе. Но давайте заглянем к маркизу.

Князь подошел к стене и развернул панель, оказавшуюся с обратной стороны зеркалом. В простенках между узкими окнами пришли в движение другие зеркала. Димитри некоторое время покачивал и поворачивал панель и рычаги под ней, наконец сказал: "Можете смотреть", - и Эгерт заглянул в зеркало. И чуть не вздрогнул. На него смотрела женщина с рыбьей мордой вместо головы. Глаза на морде отсутствовали, зато были жаберные щели. Пять пар. Когда первая оторопь прошла, журналист понял, что видит рисунок, а не обитателя камеры.

- Магдис, - тихо проговорил Димитри. - Наша богиня моря, удачи... и любви. Одна из старых богов. Самое, как говорят на Земле, светлое из старых божеств саалан. Пожалуй, и самое доброе. Сегодня он изобразил это. Есть и другие боги. Их он тоже рисует. Наверное, можно сказать, что вам повезло, Эгерт.

Журналист еще раз покосился на сааланскую Афродиту и отошел от зеркала. Он еще планировал спать этой ночью.

- А это не опасно? - спросил он осторожно. - Я помню, как Академия Саалан вводила цензуру в крае и какие аргументы приводились при этом. Теперь, когда мы знаем, что для вас это не мракобесие и не суеверия, мне особенно интересно знать - не опасно ли позволять Вейену да Шайни изображать старых богов на стене своей камеры? Тем более настолько достоверно?

- Пока он делает это на Вдовьем острове, не выходя из своих комнат, - совершенно безопасно.

- Комнат? - переспросил потрясенный Эгерт. - Ему предоставили не камеру, а апартаменты?

Димитри усмехнулся:

- Должен же он мыться, да и остальные потребности... И не только он.

- Но надзор... - не скрыл удивления журналист. - Мало ли что может прийти в голову заключенному.

- Ему придет в голову тем больше странных идей, чем хуже будут условия, - уверенно проговорил князь. - Это свойство людей вообще: чем хуже их жизнь, тем больше они добиваются свободы, как будто это единственное, что им может помочь... Да... Вот именно поэтому, Эгерт Урмасович, у жителей Вдовьего острова условия хорошие. По вкусу каждого из них. Не любит солнечный свет? Пожалуйста, окна будут закрыты щитами так, чтобы ни один луч не пробрался. Не терпит воду? Будет очищать кожу и волосы пудрами, испражняться и мочиться в песок. Не любит твердой пищи? Будут предлагать бульоны, вино и молоко. Любой каприз удовлетворят. Но только здесь. В пределах острова. И только силами людей. Ни одного сайни здесь не будет никогда. Впрочем, они и сами не пойдут.

Эгерт вернулся на Эйн-Алас впечатленный увиденным. Его не трогали, дали прийти в себя после экскурсии в тюрьму. Он был благодарен - и людям, проявившим такт, и сайни, пришедшему спать к нему в ноги. На следующий день с вечерним отливом Димитри назначил выход в море.

Первый день Эгерт лишь фотографировал, а на второй, когда Кэл-Алар скрылись за линией горизонта, а берег, едва видимый слева, изменил очертания, журналист подошел к капитану.

- Это, слева на горизонте, ведь уже не Саалан? - спросил он.

- Не Саалан, - подтвердил Димитри. - Там уже Хаат.

- С работорговлей, ловлей жемчуга в вашем море, рудниками с драгоценными камнями, в которых трудятся рабы, потому что в Хаате экономят магию, и прочими нюансами? - уточнил Эгерт.

- Да... - как-то рассеянно произнес капитан. - Но и там люди живут. И считают, что живут неплохо.

- Для кого-то это даже верно, - согласился Эгерт.

- Вас, возможно, удивит, Эгерт, но не все из жителей Хаата, довольных своей жизнью, принадлежат к знати или хотя бы обеспечены. Их сброд брезгует империей точно так же, как их порядками и обычаями брезгуем мы, саалан. Им нестерпимо думать о том, что человек рядом с ними - всего-то два дня пути через горы - может не быть рабом и не продается как вещь...

Димитри ненадолго замолчал, вглядываясь в берег.

- Я знаю, Эгерт, о чем вы хотели спросить меня. Вы спрашиваете это у всех, вам нужно для книги. Что же, скажу и я. На мой взгляд, свобода - это ответственность. Точнее, это две стороны одной монеты. Чем больше свободы у человека есть, тем больше ответственности к ней прилагается. Когда мера переполнена, обнаруживаешь, что отвечаешь не только за себя, но и за тех, кто рядом. Сперва совсем рядом - у локтя, за спиной, смотрит тебе в глаза. Потом к ним добавляются те, кто подальше - кого слышишь, чьи имена знаешь и помнишь, чьи дела тебя касаются. Затем обнаруживаешь, что отвечаешь за всех, кто знает тебя в лицо и умеет назвать твое имя. И наконец, за всех, кто живет на твоей земле. И пока хватает сил нести этот груз, пока он на твоих плечах, ты волен жить так, как считаешь нужным - вместе со всеми, за кого отвечаешь. И тогда, наконец, становишься свободен решать для себя так, как надо тебе самому.

Димитри усмехнулся, взглянув собеседнику в глаза. Эгерт молчал, и князь продолжил мысль.

- Люди, Эгерт, могут хотеть самых разных вещей, не только свободы.

- Например? - осторожно спросил журналист.

Димитри отвернулся и, глядя в море, стал размеренно, слегка растягивая слова, перечислять:

- Любви, понимания, заботы, покоя, удовольствий, исчезновения проблем, известности... Впрочем, последнее все равно о любви. Красивой одежды на плечах, красивого лица в зеркале, выигрыша в кости после десятка проигрышей, глотка вина или глотка воздуха, куска хлеба или куска земли, прожить еще один день, родить ребенка, не рожать детей, узнать нечто неизвестное, забыть нечто, ставшее известным, встретить рассвет, чтобы новый день не наступал, вернуться домой, наняться гребцом на "дракона"и навсегда покинуть дом...

Он вдруг прервался, повернув голову к журналисту.

- Эгерт, я говорю уже минуту. Я сказал хоть раз слово "свобода"?

- Нет, Димитри, ни разу.

- Вот именно, Эгерт. Я не так уж много видел людей, желающих свободы и умеющих ею пользоваться. Прибыв в край, я было решил, что попал в такой новый Хаат. Только Сопротивление и убедило меня в обратном. Знаете, как их назвал Вейлин, возвращаясь после суда назад в Исюрмер?

- Нет, но хочу знать.

- Это очень смешно и довольно символично, мне кажется. Он назвал Сопротивление, выигравшее суд и едва не развалившее при свидетелях Академию к старым богам, детьми серого ветра.

- Мне он сказал, что был счастлив отделаться наконец от края, - зачем-то сказал журналист.

- Я не только верю в это, Эгерт, - усмехнулся Димитри, - Я в этом ни минуты не сомневаюсь с мая двадцать седьмого года. Я сам сделал для этого все, что было в моих силах.

- Расскажете?

- Непременно. Но с вашего позволения, в Дегейне. А сейчас - готовьтесь. Будете снимать прохождение мимо морского странника.

- Морской странник? - переспросил журналист. - Что это?

- Не что, а кто, - поправил его капитан. - Это самое крупное живое существо моря Саалан. В ваших мерах длины - до тридцати метров. Обычно, когда корабельный маг слышит его, корабль останавливается и пережидает, пока странник пройдет, в дрейфе. А люди лежат на палубе молча и не шевелясь. Можно только дышать.

- Он хищный? - уточнил Эгерт.

- Да, питается крупными рыбами. Мы ими тоже питаемся, когда повезет, но конкурировать со странниками пока что не могли. Теперь дело другое.

- Капитан, он рядом! - крикнули откуда-то с другого борта.

- Пойдемте, Эгерт, посмотрим, - предложил Димитри.

Журналист послушно взялся за ФЭД.

- Убрать паруса! - услышал он команду.

- Не убирать паруса, - голос Димитри, отменяющего распоряжение помощника, был невыразимо довольным. - Мы больше, мы и пойдем первыми. А он подождет.

И морской странник - похожая на очень длинную черепаху без панциря огромная тварь - покорно ждал, замерев и растопырив плавники, притворяясь мертвым, пока мимо пройдет нечто в два с половиной раза превышающее его размеры. И, наверное, надеялся изо всех своих немногих душевных сил, что в этот раз он не станет едой. А Эгерт фотографировал его со всех возможных ракурсов, думая по ходу дела о том, что теперь у книги есть название, против которого не возразит никто из героев. И что после этого разговора собрать книгу будет раза в два проще, чем казалось до сих пор.

Из Дегейны журналист попал в край только через полгода и немедленно вернулся домой, чтобы разобрать впечатления поездки. Их оказалось четыре блокнота и полный рюкзак пленок. Все это он был обязан по контракту не позже чем через тридцать дней передать администрации империи в крае, так что месяц пришлось работать, буквально не поднимая головы. За этот месяц Эгерт выучил имена всех разносчиков пиццы в Лаппеенранте. И весь ассортимент пиццерий. Отправляясь в край, он дал себе честное слово, что в следующий раз вспомнит, что ему уже не двадцать, и договорится о доставке из ближайшего ресторана на подобный случай. А то с этими саалан представления о собственном возрасте теряются даже у взрослых и опытных смертных, и можно наделать глупостей, в том числе не покрываемых медстраховкой.

Эгерт появился в крае с новой затеей, в чем-то даже смешной. Ему показалась ценной мысль построить книгу о Димитри вокруг моих воспоминаний о нем. Сперва я идеи не поняла, решила, что старинный друг так шутит. А потом припомнила кое-какие полудокументальные книги и признала, что нового ничего нет, идея как идея, так уже писали. Ну, почти так. От первого лица политического оппонента рассказывали о событиях в целом, но не о личности противника. О личности палачей рассказывали от первого лица выжившие жертвы насилия. Такие книги были, и в количестве, но в них ничего не было об обстановке в целом, да оно и понятно. Так почему бы не объединить? Я и согласилась. Только потребовала присутствия конфидента, чтобы это не выглядело клеветой на князя. Смех смехом, а лишних проблем с Академией ему не надо. Да и мне трения с настоятельницей собственного монастыря никуда не упали. В переписке я согласилась обсуждать только планы встреч и примерные темы разговоров.

Хайшен, бывшая в то время в крае, узнав от меня о разговоре, только вздохнула - мол, лучше бы рок-н-ролл, там хоть следи, хоть не следи, совершенно понятно, что нарушения будут. А тут ей хоть порвись, но присутствовать на этих встречах придется. Бросая, между прочим, монастырь. Ради одной меня. Я резонно возразила, что моих интересов тут ровно ноль, и если уж говорить о том, чего хочется лично мне, то я бы предпочла всю эту историю оставить в прошлом и вообще не вспоминать. А время, потраченное на эти беседы, с удовольствием использовала бы на то, чтобы высадить у "Сломанной сосны", памятника погибшим в аварии, цветы медуницы. Но теперь ведь, пока я не расскажу, что ему надо, все свободное время будет занято этим, надо же все вспомнить и ничего не переврать. После этого моего монолога Хайшен посмотрела на меня с интересом и спросила:

- Но если тебе это не нужно и неинтересно, зачем ты хочешь тратить на это немногие часы свободного времени?

Я немного подумала. Потом подумала еще.

- Знаешь... вокруг этой истории уже столько вранья, что немного правды ей не повредит даже сейчас. И чем дальше она будет уходить в прошлое, тем важнее будет, чтобы эта правда была сказана, а то ведь кроме вранья ничего вообще не останется. Саалан забудут и перепутают, а мы... Мы часть страны, про которую в моем детстве говорили "государство с непредсказуемым прошлым". Эту историю перепишут еще не раз, вот увидишь.

- Тебе будет до этого дело через сто ваших лет? - улыбнулась Хайшен.

Я пожала плечами:

- На суде я что-то не заметила, чтобы князя или, например, тебя совсем не волновали события юности. Понимаешь, вопрос ведь не только в том, будет ли мне дело до этих событий. Важно еще, чтобы им не было дела до меня. Иначе оно не работает.

Некоторое время настоятельница молчала, и я уже было решила, что сейчас я огребу за эту речь так, как за рок-н-ролл не имела. И не угадала. Она, что-то решив для себя, сказала обычным спокойным тоном:

- Хорошо. Сообщи своему коллеге о моем согласии и возьми на себя задачу вовремя извещать меня о будущих встречах.

Выловить Эгерта, который мотается по краю в режиме свободного поиска, было не самой тривиальной задачей. Не будь я магом, можно было сразу сдаваться. Да и с магией вышло не сразу, маячка-то на него никто не ставил. Я засекла его случайно, через выложенный на Фейсбук кадр с геолокацией. И рванула порталом в Великий Устюг, пока Эгерт и оттуда куда-нибудь не поехал. Встретив меня в лобби отеля, он удивился, но не сильно. Мы дошли до "Гостиного дворика", и там я его обрадовала утвержденным форматом. После этого времени у меня оставалось ровно на чашку чая, а потом надо было бегом бежать к братьям по обетам и проситься в храм Потока, чтобы попасть домой.

Мы вышли из кабака, распрощались, и я успела сделать пару шагов по дорожке, когда Эгерт окликнул меня. Я обернулась и увидела в его руках "Кэнон". Он меня сфотографировал.

- Покажи, что вышло? - попросила я, подходя.

Эгерт показал. Я смотрела с экрана через плечо с вопросительной улыбкой, стоя вполоборота.

- Годно, - одобрила я. - Оставляй.

- Спасибо, - улыбнулся он. - Пригодится на обложку.

- Если лучше не сделаешь, - хмыкнула я.

На том и распрощались.

Эгерт планировал тридцать встреч с Алисой - по одной в месяц, - но суждено было состояться только пятнадцати из них. На очередное письмо с вопросом он не получил ответа. Подождав три дня, отправил второе и, не получив ответа снова, отправился в край. Книга уже сложилась, пора было начинать обсуждение деталей: мало ли что забылось второпях или записано не так, кроме того, не все полученное в откровенной живой беседе стоит доверять страницам печатного издания. Приехав в Санкт-Петербург, журналист привычно запросил визит в резиденцию наместника, так же привычно написал цель - и узнал, что за пять дней до его появления Алиса погибла во время эксперимента.

Долгая жизнь внелетних магов вводит смертных людей Земли, привычных к наивной вере в чудеса, в жесточайшее заблуждение. Для нас "бессмертный" по определению значит "всесильный и неуязвимый". А еще "всеведущий, всемогущий и всепрощающий". Саалан отлично знают разницу. Именно поэтому их тюрьма для магов построена так, чтобы оттуда не только невозможно было уйти, но и не хотелось уходить. Именно поэтому внелетние маги империи хотят детей и торопятся зачать, родить и вырастить всякий раз, когда представляется возможность. В отличие от недомагов, мелкомагов и прочих смертных. Именно поэтому элита и аристократия империи, состоящая из внелетних магов почти наполовину, не пренебрегает конфиденциями так, как аристократы Земли при том же развитии общества пренебрегали исповедями, и советуется со своими духовными наставниками при любой возможности. И причины того, что в культуре Саалан принято уделять столько внимания душевному равновесию и ясности мыслей, тоже коренятся в понимании разницы между бессмертием и другими видами того, что мы, земляне, называем могуществом. И не только разницы, но и отсутствия связей. "Бессмертный" не значит "всемогущий" или "абсолютно защищенный". Это значит всего лишь "не подвержен старению" - и не больше. Примерно об этом Эгерт думал первые минут десять после того, как услышал, что приезжать ему оказалось не к кому. Потом снова пошел к секретарю наместника - узнать обстоятельства. Ему предложили подождать в соседнем кабинете. Через стремительно пролетевшие полчаса в обществе все тех же мыслей в кабинет вошел смутно знакомый журналисту темноволосый молодой мужчина, похожий на итальянца или испанца. Эгерт вспомнил, что его зовут Макс Асани и вроде бы он был дружен с Алисой.

- Подробностей не будет, вы понимаете это сами, - сказал Макс после приветствия. - Но вы с ней были знакомы много лет... Я думаю, можно даже сказать, что вы дружили.

- Можно, - кивнул Эгерт.

Разговор все еще казался ему бессмысленным и никчемным, но знать он был должен. Давным-давно один человек, при котором Эгерт был не то пажом, не то оруженосцем, и которому он был обязан своим профессиональным становлением, сказал ему: "Ничто не расскажет тебе о жизни человека больше, чем обстоятельства его смерти. Где, как, отчего - ничто не бывает случайным. И даже если кажется, что все произошедшее просто стечение обстоятельств, наверняка ты чего-то не знаешь или не видишь".

- Это было мгновенно, - услышал он голос Макса. - Она вошла в портал, а через полсекунды из окна полыхнуло огнем. Поиски бесполезны, все, что остается в обрушившемся портале, исчезает навсегда. Будь разрыв между ее уходом и обрушением больше, можно было бы надеяться, искать... но половина секунды - это слишком мало. Однажды она уже была в таких обстоятельствах, только тогда у нее было целых четыре секунды, и она успела. Она всегда была рисковой...

- Я знаю, - кивнул Эгерт. - Со дня знакомства. Макс... я понимаю, что вопрос может показаться неуместным, но все же не могу не задать его. По вашему мнению, как Алиса могла бы определить понятие свободы?

- Я не знаю, - Макс Асани качнул головой и растерянно улыбнулся. - Она легко отдала бы за свободу что угодно, и отдавала всегда, но сказать, что это для нее... Извините, Эгерт, не возьмусь. Особенно теперь.

- Спасибо, Макс. - Эгерт встал и подал другу Алисы руку. - Я думаю, мы еще встретимся, если вы, конечно, не будете против. Сейчас мне нужно слишком многое обдумать и понять. Видите ли, я пишу книгу о событиях недавних лет в крае, говоря точнее, о годах между днем аварии и судебным процессом по ее поводу. Алиса - одна из двух главных героев книги. Я планировал писать с ней вместе, но теперь у меня есть только ее друзья и те, кто ее знал. И ее архив.

- Не весь, - Макс качнул головой. - Ее частный архив я передам вам после того, как рабочие файлы будут скопированы и стерты с носителя. Подождите месяца полтора, хорошо?

Через названный срок Эгерт получил связку флеш-накопителей с архивом Алисы и ее комм в коробке вместе с картонным прямоугольником, заполненным строчками паролей. До выхода первой версии книги с той самой последней прижизненной фотографией Алисы на обложке оставалось пять с половиной лет. Макс Асани взял экземпляр с собой, уходя в Созвездие - на память о подруге детства.

Полина, дорогой мой друг.

Надеюсь, твоя работа на Ддайг оставляет тебе время для отдыха и чтения, поскольку подарок на твой день рождения я пересылаю тебе, не дожидаясь твоего отпуска и визита в край.

Теперь, когда твоя мать так давно за Гранью, что и тело стало землей больше семи лет назад, а до ее снов ты можешь дотянуться только через травы Сагайдана, тебе, думаю, будет приятно получить книгу, повествующую о ней, о князе, об обстоятельствах их встречи и о многом другом, что происходило здесь тогда. Я знаю, что тебя волнует эта история, и твоему народу будет важно хранить ее свидетельство, более надежное, чем рассказы и сны. Ничуть не хочу принизить возможности твоего народа, как и твои лично, но уверен, что этот текст даст тебе представление о том, чем свидетельство отличается от истины. Вы, ддайг, оперируете свидетельствами, не видя разницы между ними и истиной. Возможно, хотя бы ты, воспитанная и обученная на Земле, сумеешь эту разницу постичь...

Полина, твоя мать, и при жизни имела характер легкий и решительный, а упокоившись в Сагай-уме, как сказал мне Хтош, и вовсе предпочла не помнить дурные дни своей жизни. Зато, как уверяют он и Ранай, она до сих пор охотно делится сказаниями и преданиями своего народа и всеми прочими, что ей были известны при жизни. Даже из-под травы. Поверь мне, ждать ее снов о детях серого ветра довольно бессмысленно: для вас они легенда, а для нее - часть жизни, и не самая приятная. Это не то, что она выбрала бы помнить о себе. Мне жаль, но тебе больше не к кому обратиться с расспросами о том времени, о судьбе твоей матери и ее друзей. Последняя из живых участников этой истории, Алена Андреевна Галицкая, Глюк, скончалась неделю назад. Как выяснилось на вскрытии, слабость, донимавшая ее последние дни, была приступом панкреатита, о котором покойная так и не узнала. Что бы лично я ни думал об омерзительном обычае резать мертвое тело ради выяснения причины смерти, он все еще полезен. Так или иначе, теперь тебе остались только сны мертвых, а Озерный край пока еще не слишком привык к ддайгскому обычаю спать на могиле, и я решил помочь тебе удовлетворить любопытство. Что же до меня - да, я действительно, как и князь Димитри, живой участник событий, и мою версию ты знаешь, я по твоей просьбе рассказывал об этих событиях неоднократно. Но я свидетель и участник, а значит - могу ошибаться и ненамеренно лгать. Да, до сих пор. Маги ничем не лучше смертных в этом плане, со временем восприятие событий изменяется и у нас, и мое нынешнее мнение о том времени, конечно, совершенно не совпадает с тем, что я думал и говорил тогда. Но многое обо мне тогдашнем ты найдешь на страницах этой книги, я был честен с автором настолько, насколько мог.

Со времени, когда человеческие руки впервые коснулись этой обложки, прошло довольно много лет. Я, признаюсь, потратил немало дней, пока нашел ее на аукционе старинных редкостей. Искал первое издание, сорок пятого года, а нашел только второе, пятьдесят третьего. Но так даже лучше, оно полнее и подробнее. Единственная фактическая ошибка, которую я нашел - это мнение твоей матери о том, что такое свобода. Я спрашивал ее вскоре после первого заседания сената края, ответ вышел совсем другим. Она сказала: "Свобода - это любовь, такая особая ее форма". А остальное ты прочтешь сама.

Страницы книги я стабилизировал, можешь не беспокоиться, бумага выдержит, даже если ты будешь читать не дома, а на улице. При желании заклятие стабилизации можно будет обновить, попроси хотя бы внука князя. Надеюсь, Дамнай Юрьевич благополучен и каникулы его проходят весело. Сам князь так и не оставил идеи добраться на корабле до яблоневого острова - ты найдешь в этой книге упоминание о нем - и сейчас снова вышел в море на своей "Сирени". Он твердо намерен найти путь, которым ушел от нас император Сьюве, но для живых, мне кажется, этот путь если и откроется, то очень не скоро. Думаю, князь, как и в прошлый раз, дойдет до Исландии и вернется назад.

Передай при случае Дамнаю привет от Илзе и Лейвида, дети моей дочери будут рады его видеть, когда вернутся в Приозерск. У них в этот раз вместо летнего безделья настоящие приключения на Белом море: они в летнем лагере биологов вместе со всеми старшими учениками императорского колледжа при резиденции наместника. С ними их дядя Диен, тот самый, кто ловил для твоих школьных заданий донных пауков в заливе у Исюрмера. Он так и не женат, я не представляю, чего он ждет - впрочем, времени у него, внелетнего, предостаточно. Сама Марун в рейде с "Последними рыцарями", они планируют проехать всю Европу и, начав с Суоми, вернуться через Беларусь или через Украину и Московию. Как пойдет, сказали они. Твой брат по матери, маркиз Айриль, уехал с ними, а мне в этот раз пришлось остаться следить за торговым делом вместе с теми, кому выпал жребий. Да, я проиграл это дежурство в кости, мой друг. Сам же и научил "Рыцарей" этой игре на свою голову. Можешь смеяться.

Конечно, я не особенно доволен теперь, но не завидую: это весной Европа прекрасна, куда лучше, чем летом, особенно если говорить об Испании и Италии. Они в смысле летней жары в некоторые дни могут дать фору и Ддайг, а поскольку соглашения о наших технологиях все еще в силе, призвать из Атлантики дожди, спасающие от жары, мы не можем даже предлагать. Впрочем, сейчас не я, а новое поколение "Последних рыцарей" едет по дорогам Европы, проложенным еще римлянами, останавливаясь во всех городах, где хотела побывать Глюк, и надеясь, по обычаю края, что ее душа где-то в колонне. Ничего не могу об этом сказать. Я не стал им напоминать, что она не терпела ездить вторым номером. В конце концов, этот способ почтить ее память - традиция, так мы провожаем всех своих. По краю я проехал с колонной до границы, а потом вернулся в Санкт-Петербург вместе со всеми, кто остался дежурить. За тех, кто в пути, я не беспокоюсь: во время движения они не перегреются, а в остальном дорога вполне безопасна и обстановка благоприятна.

А здесь, в крае, погода вполне терпимая, почти как в Исанисе, даже прохладнее. Но солнца вполне достаточно для прогулок и любых важных дел. К ним я отнес и то, о чем мы с тобой договаривались, когда я впервые рассказал тебе, уже студентке, эту историю. Это было вскоре после того, как твоя мать ушла за Грань - Хтош, упрямец, до сих пор говорит "упокоилась", как будто она умерла еще до встречи с ним, - а Исиан вернулся в Аргентину и больше не приезжает в край. Ты, думаю, можешь приехать к нему сама и спросить его о том времени, что-нибудь он обязательно расскажет, хотя бы из хорошего отношения к тебе. А я этим летом отнес к "Сломанной сосне" цветы медуницы и рисунок бабочки - ты знаешь, какой - и теперь отправляю тебе эту книгу.

Остаюсь твоим верным другом.

Дейвин да Айгит.

18 июля 2078 года.

КОНЕЦ