Творец

Пролог

ШКОЛА НОМЕР 666, 20 ЯНВАРЯ, ДВА ГОДА НАЗАД. ПЕРЕМЕНА ПОСЛЕ УРОКА ФИЗКУЛЬТУРЫ.

Парни быстро переодевались, так как никто не хотел опаздывать на следующий урок. За окном было видно, как с неба падает белыми хлопьями снег. Наконец-то. Он не таял сразу, как раньше, а оставался на земле белыми островками. Хорошая погода. Зима — потрясающее и волшебное время года, но в наших местах снег — редкость, поэтому я его особенно люблю. Мы только недавно вышли с зимних каникул, но это не портило настроение, ведь на улице наконец-то была настоящая зима.

Артем Синицын, такой же долговязый парень, как и я, из моего класса с каштановыми волосами, карими раскосыми глазами и смуглой кожей, вышел из раздевалки, закидывая на плечо рюкзак, так быстро, что забыл закрыть дверь. Остальные сказали пару крепких слов насчет этого, но он уже убежал и их не услышал. Я, тяжело вздохнув, последовал к двери.

— Ну ты и дрыщ, Кровников. Мышцы где? Или ты не знаешь такого понятия? — насмешливым тоном сказала Алла Пискарева, появившаяся из женской раздевалки и остановившаяся у нашей двери.

Это была надменая и лицемерная девчонка с прямыми темно-каштановыми волосами и вздернутым носом. Она сама не отличалась какой-то особенной фигурой, и, по-моему мнение, была еще той доской, но сама не-е-е-ет, она так не считала. Зато посмеяться и оценить фигуру других людей — было для нее долгом, по ее мнению. Я часто замечал, как Алла начинает заступаться за какого-нибудь имбицила, которого не берут ни в одну группу из-за его поведения и ничтожного вклада в работу. В общем, Пискарева пыталась показать на публике, что она вся такая хорошая и милая, но как появляется повод над кем-то посмеяться, или просто ее величество выходит из себя, то эта особа становится настоящей стервой. Надо отдать должное, она учится хорошо, но часто добивается оценок с помощью слез. В общем, она меня бесила, но я никогда не умел как-то противостоять в словесных дуэлях, поэтому просто игнорировал и терпел.

Сжав зубы до скрежета, я с громким хлопком закрыл дверь. Быстро одевшись, поспешил на следующий урок вместе с основной толпой. Надо заметить, они посчитали нужным не противостоять стерве и не поддерживать Аллу. Но иногда и это тоже раздражало. Ненавижу школу исключительно из-за таких людей, как Алла и остальные. Первые любят посмеяться над другими и показать, что они лучше, а другие просто смотрят и радуются, что не они стали целью.

Возле класса я заметил Настю Огонькову, мы с ней почти не общались до того, как ее ко мне не подсадили. Вот тут началось. Я над ней часто подтрунивал, нередко, по-моему, обидно, но и получал за это кулаком или учебником. Сейчас было не исключение.

— Эй, маньячка, аккуратней с глазами, а то выпадут, — сразу же среагировал я, когда резко столкнулся с ней. У нее от неожиданности широко раскрылись глаза, что меня всегда забавляло, а когда она еще и злилась, то, если встретишься в подворотне с таким лицом, убежишь в ужасе.

За свой подкол я сразу получил учебником истории по плечу и со смехом заскочил в класс. Настроение вновь испортилось, когда я увидел, как Алла перешептывалась с Катей Флоровой и Зиной Золотухиной, при этом с открытой насмешкой поглядывая на меня. Тварь. Я, сжав зубы, со скверным настроением сел рядом с Огоньковой, как-то съязвил, за что сразу получил новую порцию люлей и уткнулся в учебник. Вот почему я с такими, как Алла, Катя и Зина не могу так говорить и подтрунивать? А ведь Настя ничего плохого мне не сделала…

ГОРОДСКАЯ ДЕТСКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА, 20 ЯНВАРЯ, ДВА ГОДА НАЗАД

Я считал, когда поступал в это заведение, что буду рисовать то, что пожелает мое сердце. От учителей же требовалось только дать необходимый навык, которому предстояло наложиться на талант. Но все было не так. Нас носом тыкали в необходимый уровень и тип изображения некоего объекта или пейзажа. Нам давали мало свободы. Но не это было самым ужасным. Издевательства больше всего били по мне именно здесь. Алла ходила со мной в один класс и замечательно спелась с двумя такими же особами, которые были на год старше, но наши классы обучались совместно. Для меня в художественной школе всегда начинался форменный кошмар. Это последний год для меня, потом я уйду отсюда и никогда не буду рисовать из-за проклятых воспоминаниях об унижениях.

Сейчас в очередной раз стирал со своего листа всякую похабщину. А ведь стоило отойти только на пару минут. Ужас. Сколько можно? Я цель и просто не умею этому сопротивляться. Мне казалось, что каждый человек способен понять, как неприятны его некоторые слова другому. Я верил в это. Только… Для многих это и является целью: высмеять, обидеть и унизить.

Краем уха я вновь слышал, как Алла громко зачитывает посты у меня на странице в соц. сети. Неважно какие они. Тон решает все. Посты про человечекую ничтожность, про церковь и тому подобное звучит в ее устах пафосно, грубо и смешно. Мои зубы сжаты настолько, что скоро начнут крошиться. Нельзя так. Я со злостью окинул взглядом остальных, которые делали вид, будто ничего не слышат. Я их не осуждал, но осадок был. Все же мне они ничего не должны. Даже Наташа, моя одноклассница, которая не любила подобное и была категорично против публичных унижений, просто молча сидела. Мне оставалось лишь вздохнуть и натянуть наушники. Я включил песню какой-то русской рок-группы на полную громкость и ушел в себя.

ВЛАДИВОСТОК, 22 ЯНВАРЯ ДВА ГОДА НАЗАД.

Мы шли по набережной приморского города и разговаривали. Точнее я буквально кричал, а Игорь просто смотрел на море и улыбался. Мы с утра приехали сюда на электричке, чтобы попасть в океанириум. Там было просто потрясающе. Морские скаты, акулы и бесчетное количество рыбы впечатляли. Было бы еще лучше, если настроение не находилось где-то на уровне фундамента. Всю экскурсию я ходил хмурый, несмотря на попытки Игоря меня растормошить. После того, как мы покинули океанариум и приехали на набережную, меня прорвало. Грубые маты смешивались с изящными литературными оборотами в адрес Аллы и "наблюдателей".

Игорь слушал меня уже пол часа и не прерывал. Иногда мне казалось, что он отключался от мира в такие моменты, но нет. Он все слышал. Мы с ним дружим буквально с младенчества. Наши матери часто встречались и вообще были подругами. Я всегда удивлялся тому, что кто-то сорится со своими друзьями. Я и Игорь всегда общались ровно и не имели разногласий. При различных сложностях он был рядом, да и я ему всегда старался помочь. Потом до меня дошло, что это все благодаря ему. Он избегал ссор, кое-где был готов уступить, где-то мог спокойным голосом переубедить. Игорь всегда мог поддаться, когда я постоянно стоял на своем. Когда мы пошли в школу, то нам не повезло. Попали мы в одно заведение, но в разные смены. Теперь я с ним виделся только на выходных.

Игорь всегда выглядел неформально, а сейчас тем более. Длинная темная челка закрывала глаз, проколото ухо, а на переносице, прямо на горбинке, имелся грубый шрам. Он получил его, когда его сбила машина. Буквально переехала. Вышло все очень удачно, он даже не получил крупных переломов. Только нос сломал об асфальт.

Его спокойствие в любой ситуации сбивало с толку. Я уже перестал этому удивляться, но мысленно восхищался этим. Тем более сейчас, когда я в повышенном тоне вещал на всю набережную…

— Вот как? Как бороться с этой тварью? Для нее нет границ в унижениях, ей просто наплевать на людей. Ведь Алла получает удовольствие от всего этого. А чувства других? Пф, что это такое? — последнюю фразу я попытался сказать голосом Аллы, получилось весьма противно. — Я просто не знаю, как с ней бороться. Как противостоять человеку, которому плевать на чувства других?

Я затих. Мне было очень интересно услышать его комментарии. Они часто были небольшими, но умело переворачивали все с ног на голову. Вообще Игорь был достаточно умен и терпелив. Иногда его лицо ничего не выражало, но сейчас я заметил едва сдвинутые к переносице брови. Он думал, и не просто о чем-то лёгком, ему надо было решить, как до меня донести одну тяжелую мысль, не обидев меня.

— Твоя проблема в том, что слишком все принимаешь близко к сердцу, при этом не сопротивляешься, а терпишь. Это некий вид морального мазохизма. Возможно, ты боишься Аллы, потому что она очень харизматична и гибка, как змея, — и вот снова Игорь сумел перевернуть все с ног на голову, посмотреть под другим углом.

— И что делать? Как этому сопротивляться? — я невольно уловил в своем голосе ноты отчаяния.

— Первое, можешь просто забить на нее и ее слова. Второе, если не получается первое, используй самое эффективное: сарказм. Высмеивай ее саму и все, что она говорит, тогда ты сам себя убедишь в ее ничтожности.

Я задумался. Сарказм… Будто это так легко. Сарказм и совесть трудно иметь одновременно. Саркастичный человек должен уметь отключить жалость и любые другие подобные чувства. Вокруг все лишь пыль, ничтожества, которые поражают своей глупостью. Не сказать, что это что-то чуждое для меня, скорее непривычно это показывать остальным. Пожалуй, это выход. Но что станет со мной? Ведь это просто так не проходит.

Дальше мы прогуливались по городу, почти не разговаривая. Лишь изредка перекидывались отстраненными фразами. Теперь я погрузился в раздумия. В основном, обдумывал какие фразы будут больнее колоть и с какой интонацией их надо произносить. Глупо, правда? А вот я буквально отключился от внешнего мира, меня окликнул Игорь.

— Жень, через час прибывает наш поезд. Надо идти, — Игорь редко что-то спрашивал, он просто утверждал, но так, чтобы его слова не звучали грубо или как приказ. Скорее совет.

— Пошли, — отстранённо сказал я.

Мы пошли в сторону Морского вокзала неторопливым шагом. В принципе, не так уж и далеко до него было, но путь обещал быть долгим в затянувшемся молчании. Игорь немного мялся, не зная, что сказать, чтобы отвлечь меня.

— Не парься ты так, просто начнешь хоть что-нибудь ей отвечать, а там пойдёт, как по маслу. Слишком не загоняйся на эту тему. Будет, что будет, — он улыбнулся и поправил растрепавшуюся челку.

Не знаю почему, но меня проняли его слова и словно вытащили откуда-то. Я охотно разговарился на тему слишком серого мира. Игорь, улыбнувшись, начал пояснять, что в настоящее время много пестрых людей. Все пытаются быть уникальными, но… Когда все уникальны, никто не уникален. Сейчас, чтобы выделиться из пестрой массы достаточно надеть обычную неяркую футболку, свободные джинсы, и все, ты выделяешься. Культ моды всегда был силен, но последнее время он слишком банален и прост. Люди просто напяливают на себя разноцветные красивые тряпки и этого достаточно, по их мнению, для уникальности. Их не волнует, что они продолжают свою обыденную жизнь, которая проходит по замкнутому кругу. И чем дальше, тем сложнее вырваться из подобных казематов жизни.

Странно. Странно такое обсуждать подросткам. Зачастую взрослые ответят на это тем, что они еще не выросли и жизни не видели. Думаете этим они пытаются что-то донести до детей? Нет, они убеждают себя, хотя в глубине души понимают: все так и есть. Человеку лишь бы что-то сказать о других, чем задуматься о себе. Классика.

Мы перешли площадь и подошли к пешеходному переходу на перекрестке. Пара секунд и нам загорится зелёный. Я заметил, что на углу с противоположной стороны, на дороге, стоит машина, а в ней за рулём сидела женщина и что-то печатала в телефоне. Да, весело. Ей, как и нам загорелся зелёный, но она продолжала стоять, в то время как машины позади нее начали объезжать ее, раздраженно пища. Игорь, как всегда пошел по пешеходу торопливо, впереди меня в метре. Вдруг у меня появилось чувство тревоги.

Не прошло и пары секунд, как женщина за рулем словно очнулась, включила поворотник в сторону пешехода и дала по газам. Это было так быстро, что никто ничего не успел понять. Я даже испугаться не успел. Не было никакого "как в замедленной съемке", был только удар и хруст ломаемых костей колесами машины. "Крузак" просто переехал всеми колесами тело Игоря и словно выплюнул его позади себя. Послышались хлопки дверей, но я не мог оторвать взгляда от свернутой под неестественным углом головы. Внутри словно что-то оборвалось с холодным звоном. Ноги стали ватными. Я смотрел в остекленевшие глаза своего друга и надеялся, что это все дурной сон. К сожалению, это было не так…

ГОРОДСКАЯ ДЕТСКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ШКОЛА, 24 МАЯ ДВА ГОДА НАЗАД

В классе осталось только два человека: я и Наташа Николаева. Алла ушла буквально пять минут назад, а мы все сидели и дописывали свои работы. Я уже и не помню, что там мазал. Мои мысли были далеко. Я думал о своем новом мире, идея которого была взята из сна. Он получился жестоким, кровавым, но главное — не похож на наш. Люди сами уничтожили в мире все чудо и обозвали чудесами свои сурогаты. Как можно жить в мире, где люди начинают все объяснять? Несомненно, это часто нужно для борьбы с невежеством и скудоумием людей. Но не нужно доводить до фанатизма. Люди обзывают влюблённость любовью, разочаровываются, а потом оба этих понятия называют "химией". Желание жить в таком мире сразу отпадает. Вы скажете мол: "Нельзя бежать от реальности". Но к дьяволу такую реальность! Я понял, что ошибался также в мире, когда начал говорить с Наташей.

От скуки я начал озвучивать сам образ своего нового мира, начав из далека: откуда вообще он появился. Это было ново. Раньше такого я не рассказывал никому, только немного Игорю. Все было мое, личное, спрятанное за какой-то дверью с большими навесными замками. Не знаю из-за чего я осмелился на такое. Может виной то, что Наташа вызывала у меня доверие. И я не ошибся.

После пятнадцати минут моего рассказа, она подняла голову, округлив глаза.

— Ты… тоже этим занимаешься? Серьезно? — ее голос прямо-таки сочился удивлением.

— А что? — я немного не понял, о чем она.

— Мало людей, кто так делает. Большинство просто разучилась работать воображением. Расскажи еще, — она улыбнулась.

Мы отвлеклись от своих листов и просто разговаривали. Я рассказывал о своих мирах, вселенных, об их устройстве и различных мелочах. Наташа рассказывала о своих. Самое главное в этом было то, что впервые за несколько месяцев я наконец получал удовольствие от общения. И, судя по ее воодушевлению, Наташа тоже. Она рассказала о том, что есть много таких же людей, и они нашли способ выплескивать свою фантазию различными способами. Самый распространенный — текстовые ролевые игры. Она рассказывала о них с энтузиазмом, сразу становилось понятно, что Наташа это дело любит.

Через четверть часа мы уже шли по сумеречной улице к ближайшей автобусной остановке. Мимо нас проносились люди словно в ускоренном видео, при чем мы шли не спеша, разговаривая обо всем подряд. Во мне будто что-то открылось, рухнула какая-то отдельная стена. Это было… Странное ощущение. Только вот теперь я прочуствовал нарастающее отвращение к окружающим из-за их пестрости и серости, их обыденности. Нечто, что подогревало сарказм.

ШКОЛА НОМЕР 666, 8 ОКТЯБРЯ, ГОД НАЗАД, ПЕРЕМЕНА

— О, привет, Огонек. Чего ты такая лохматая? Бурная ночь была? — проговорил я, подбежав к Насте Огоньковой, чьи волосы, как всегда, были ужасно растрепаны.

— Кровников, скотина! — я быстро увернулся от приблежающейся руки и, отпихнув одноклассников, просочился в класс.

Мне вслед послышалось множество крепких нецензурных выражений, на которые я лишь усмехнулся и плюхнулся на последнюю парту. В этом году нас с Огоньковой рассадили из-за постоянной болтовни, меня посадили одного за последнюю парту, как я и хотел. Последнее время я начал с пренебрежением и отвращением относится к окружающим, поэтому любил побыть обособлено. Разве что с Настей я бы посидел, мне с ней весело, да и человек она интересный. Но не судьба.

— Женя, ну что ты ее достаешь? Если нравится тебе Настя, обязательно подкалывать? — оторвавшись от телефона поучительным тоном сказала Алла, сидящая впереди меня.

— Алла, ну что ты телефон терзаешь и не в свои дела носом лезешь? Тебе обязательно нужно языком чушь молоть всякую?

— Я ему нормально, а он, — вздохнув, закатила глаза она.

— Ты нормально отвернись к себе, спрячься и не раздражай меня своим голосом, и будет все нормально.

Алла фыркнула и послушно отвернулась. Я решил на этом не останавливаться и добить стерву. -

— Молодец, послушная шавка, — насмешливо проговорил я.

Пискарева не выдержала и резко развернулась, даже волосы взлетели ураганом вокруг ее головы.

— Я тебя оскорбляла? — прошипела она.

— Разве что своим присутствием, надменным видом и напущенной правильностью.

— Да пошел ты!

— И тебе не хворать.

Алла больше ничего не стала говорить, а просто уткнулась обратно в свой телефон. Этот раунд был за мной. Вот черт, как же приятно, прямо жуть. Но она все же в чем-то права. Наверное не стоит так топорно и обидно прикалываться на Огоньковой. Все же она не такая сволочная, как Алла, а со всем наоборот. Надо будет обдумать свои действия, а то не хорошо получается.

Из друга конца класса меня окликнула Наташа и показала большой палец, она тоже терпеть не могла Пискареву, хоть та и пыталась подружиться с нашей старостой. Возможно, мы могли стать друзьями с Наташей Николаевой. Меня не смущает ее короткая кучерявая прическа "под мальчика", да и сама манера одеваться. Это все фантики, не достойные внимания. Человек она интересный, а это главное.

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГОРОДСКАЯ БОЛЬНИЦА, РЕАНИМАЦИЯ, 31 МАЯ, 4 МЕСЯЦА НАЗАД.

Я стоял в одиночной палате реанимации, возле койки и ждал. Ждал неизбежного. К смертельному исходу я был готов, все же людям с достаточным воображением и отсутствием страха смерти довольно просто представить любую летальную ситуацию и пережить ее. Для меня смерть — это лишь дверь, в которую каждый из нас рано или поздно зайдёт. Это лишь вопрос времени. Даже бессмертных, если подумать, в конце пути ждет смерть. Только не простительно долго. Глупо бояться ее. Цепляясь и вгрызаясь в жизнь, ты делаешь только себе хуже. Можно уйти спокойно, а можно с рыданиями и истериками сопротивляться, но там все равно оказаться. Будут вас тащить, или вы пройдете сами, зависит только от вас.

Уже пол года моя бабушка мучилась с раком головного мозга. Я буквально наблюдал за ее горением и затуханием. Да, она умереть не боялась, но и желания жизни в ней не было. Так нельзя. Надо понимать ценность жизни и необходимость смерти, иначе все пойдет не так. Сейчас она лежала в коме, и я знал, что ей уже не очнуться. Некий запах смерти уже витал в воздухе, и я его чувствовал. Пожалуй, такое может ощутить каждый, кто увидел чужую насильственную смерть. Ты начинаешь чувствовать приближение чужого конца, нарастающим беспокойством и тревогой.

Мама уже в третий раз сказала, что надо идти, но я попросил подождать. Она на это лишь вздохнула и бросила взгляд полный боли на свою мать. Грустно. Грустно, но вполне ожидаемо. Люди, не ценящие жизнь, вряд ли долго проживут. Не факт, но имеет место быть. Жизнь не прощает пренебрежение к себе, как и Смерть страха.

Я начал чувствовать быстро нарастающую тревогу, словно сейчас что-то случится. Вокруг слышалось мерное пищание приборов и ровное дыхание больной. Что могло случится? Но… Пара секунд и дыхание смолкло, а прибор противно запищал, показывая, что пульс отсутствовал. Внутри я почуствовал знакомый обрыв, но уже не такой сильный. Тревога и беспокойство резко исчезли.

Мне оставалось только резко развернуться на пятках и выйти из палаты, навстречу спешащим врачам и плачущей матери. Вот и все. Еще одна жизнь прервалась на моих глазах. Еще одна жизнь дорогого человека, а я чувствую себя бодро. Все же эти пол года меня сильно изменили. Я стал черствее, жестче, саркастичнее, язвительнее, больше всего ненавижу теперь жалость к себе. Мне свойственно то неловкое ощущение, когда тебе что-то рассказывают, потому что я не умею проявлять жалость. Таким я не был, но таким стал…

ВЛАДИВОСТОК, КВАРТАЛ ОРДЕНА "ТЕМНОГО ЗНАМЕНИЯ", ГЛАВНАЯ БАШНЯ, ЗА ТРИ ДНЯ ДО ТОЧКИ ОТСЧЕТА.

Джокер только что вернулся с Туидхана — мира темных эльфов. Все из-за того, что там видели одного из Разрушителей, но кого именно никто не заметил. Спрашивается, откуда они взяли, что это Разрушитель? Только там он все понял. Тем Разрушителем оказался Голод. Черный Всадник был в своем неизменном смокинге и с чемоданчиком в левой руке, на котором были нарисованы весы на греческий манер. Из всех он был самым благоразумным. Вполне уравновешенный разумный, который не против поговорить, для чего он и вызвал Джокера. У него тёмный Магистр даже ни разу не видел оружие в руках. Да и зачем оно тому, кто выпивает жизнь и энергию через касание?

Оказалось у него была весьма неприятная новость. Сам серый Разрушитель вот вот вырвется из проклятия времени, в котором он сидел тысячилетиями. Дальше они просто разговаривали о делах насущных и прогуливались по темному миру.

Туидхан выделялся тем, что его оба солнца очень тусклые, поэтому он покрыт вечными сумерками. Здесь никогда не бывает чистого дня и чистой ночи. Это все из-за того, что планета крутится вокруг двух солнц, образуя знак бесконечности. История этого мира заключена в том, что тёмные эльфы — это потомки лесных эльфов, которые населяли весь Туидхан, но потом две звезды померкли и эльфы были вынуждены вылезти из под деревьев, чтобы ловить редкие лучи. Вскоре деревьев не осталось из-за нехватки света и низкой температуры, но эльфы к тому моменту смогли создать станции, генерирующие кислород и тепло. Именно так из отсталых полудиких лесных эльфов они превратились в технологически высокоразвитое общество темных.

Джокер поднимался по винтовой лестнице на самый верх башни, в шпиль, где находились тренировочные залы для новичков, арсенал и его кабинет. В башне был и лифт, но все же Россия есть Россия. Он стоял сломанным. Ему, конечно, нравилось больше в квартале Испании или Швейцарии, но, к сожалению, в ближайшее время театр боевых действий будет находится здесь, что его буквально приковало.

Впереди наконец показалась дверь в кабинет, навстречу шли Седой и Худа, наставник что-то ей объяснял.

— Нельзя посвящать Филистеров специально, ведь может оказаться, что его грань сознания стоит слишком близко, а Чертоги разума слишком малы. Тогда мы получим ни Творца, а Знающего. Это слишком жестоко. Знать о мире, который далек от тебя, — негодовал Седой.

— Он пройдет, не может обычный Филистер обладать таким воображением. А насчет Знающих… У нашего ордена служат более пятисот тысяч таких только в Центральном мире, — Худа явно хотела кого-то посвятить, но Джокер тут был на стороне своего друга.

— Только вот они почти все солдаты или сотрудники спецслужб. Есть также депутаты и другие Знающие на высоких должностях. Мы их посвятили только из крайней нужды. Просто так делать этого не стоит, — вмешался Магистр и прошёл к своему кабинету, не ожидая возражений, хотя Худа уже явно собиралась выдвигать новые аргументы.

Эту девушку они с Седым нашли бегущей по подворотням от дикого упыря, который неведомым образом поселился со своей стаей в городской канализации пять лет назад. Эта низшая нечисть обладала бритвенно острыми зубами и когтями по десять сантиметров, большим ртом, зеленоватой кожей, покрытой бородавками, и ростом в два метра. Правда из-за сильно согнутой спины и ног, он казался ниже среднего человека. Но это не так.

Эта тварь скакала, как лягушка по зданиям и хотела сожрать двенадцатилетнюю кучерявую девчушку, которую в восемь часов вечера мать отправила погулять, а сама напивалась со своим братом дома. Джокер терпеть не мог таких людей. Поэтому дома он оставил ее искусно вылепленный фантом, а саму поселил в тайной резиденции. Сюда, во Владивосток, она приходила с помощью портальных рун, пока ей не подарили свиток с умением "Астральный телепорт". Умение эпическое, но жалко совсем не было. В школу она ходила как надо, соединяясь со своим фантомом, а потом вновь расходясь. Тогда, убегая от упыря, она посвятилась в Грань и стала Творцом. Затем ей стукнуло шестнадцать, и она заняла место в башне, чтобы заведовать арсеналом. В школу ходила исправно, училась средне, но с их делом иначе никак.

Каким-то образом в прошлом году она смогла отбиться от воина-антимага, и ей крупно повезло. Он был Паладином. Синтез-класс из Воина и Барда. С того дня она стала Клириком. Говоря просто, это полноценный маг, который мог лечить и сразу отбиваться боевыми заклинаниями.

Джокер снял заклинание с двери и нажал на ручку. Она мягко поддалась, пропуская хозяина в закрытый коридор с одной дверью в сам кабинет. Магистр снял с себя черный пиджак и повесил его на вешалку, поправил чистую белоснежную рубашку и растянул тугой синий галстук. За окном виднелся весь большой приморский город, мигающий мириадами огней. Ночь уже вступала в свое право на улицах. Магистр не торопился в свой кабинет, а просто присел на единственное кресло в прихожей, больше не было ни стульев, ни другой мебели, кроме вешалки.

Каждый Творец должен уметь остановиться, выйти из обычного течения мира и просто оглянуться. Джокер приподнялся в кресле, открыл окно и плюхнулся обратно. Обивка мягко приняла обратно форму тела уставшего Древнего. Всего тысяча лет. И вот ты уже тот, кого зовут Древним. Победитель Воителя, второй Магистр темного ордена и, явно, последний. Он знал: в будущих событиях, если он погибнет, то орден падет тоже. Грустно.

Он вытащил из инвентаря готовую кубинскую сигару и зажигалку. Аккуратно закурив, он обдумывал все свои сегодняшние действия, смотря в окно. Все, в общем, прошло не плохо. Правда, если на месте Голода был бы Чума, то Джокер попал бы в идеальную ловушку. Надо быть осторожней. Когда сигара закончилась, он тяжело поднялся и поплелся в кабинет. Надо идти спать, но еще остались незаконченные дела. Резная дверь из красного дерева с изображением карточного джокера легко открылась, пропуская Магистра в темный зев кабинета. В этой комнате не было ни одного окна, а только две картины с изображениями четырех всадников Апокалипсиса и битвы ангелов. Все потому, что иногда темному Древнему хотелось посидеть в кромешной тьме кабинета и отдохнуть от суеты, дневного света и людей.

Стоило сделать шаг в зыбкую темноту, как ноги Джокера напружинились, а в руках появилось два ятагана. Зрение обострилось во тьме. Это и позволило ему увидеть на своем стуле темную фигуру, только алый огонек сигареты горел звездой. В кабинете витал дым со знакомым сладким запахом карамели. Лишь секунду стоило подумать об этом, и гость, заговорив, выдал свою личность. Джокер облегчённо вздохнул.

— Неужели не узнал меня, старый друг? — усмехнулся гость.

Магистр прошел к кожаному дивану, стоящему напротив стола, и, кряхтя сел него. Он провел рукой по мягкому покрытию, на что то отозвалось мягким шорохом.

— Узнал учит… Аграил, — поправился Джокер.

Когда-то этот старый Древний принял ныне Магистра "Темного Знамения", а в прошлом испуганного мальчишку, в ученики, потому что узрел на нем прикосновение всех стихий. И он был не просто универсалом. Джокер был Полиморфом. Творцом с огромным потенциалом во всех стихиях. В особенности, в школе Пространства. У юноши была большая любовь к темноте и ночи, что в будущем сказалось на его магических предпочтениях.

Аграил был Хранителем. Великим Хранителем Тьмы. Скорбь. Он был самым добрым и приземленным из всех Хранителей. Его Талант позволял принимать вид других объектов, существ, предметов. Его мастерство позволяло превращаться не только в живых, но и в мертвых. У него было с этим связано специфическое хобби. Он обращался в умерших родных и близких какого-нибудь человека, который не успел попрощаться или что-то сказать. Чистыми эмоциями, которые источал человек, видя родных, Аграил напитывал свой камень. Поэтому он Скорбь. Поэтому он обособлен от всех остальных Хранителей.

— Знаешь, зачем я здесь?

— Догадываюсь.

— Озвучь, — щелкнула кнопка на настольной лампе и лампочка озарил часть стола и лицо Аграила.

Джокер еле узнал в этом лице того жизнерадостного и полного сил разумного. Раньше подтянутое лицо покрылось сетью морщин, на висках пробилась седина, в глазах читалась бесконечная усталость. В них еще было кое-что страшное: желание умереть.

— Вы готовитесь найти и посвятить Филистера, он станет вашим приемником, верно? — об этом говорили все Старейшины Коммуны. Где это слыхано? Один из Хранителей решил покинуть пост и поставить на него другого.

— Не совсем так. Но в целом правильно, — Аграил неопределенно кивнул головой. — Я его не буду посвящать напрямую.

— А как же?

— Я погибну у него на глазах от руки того, кто уже сейчас является главной угрозой как для Тьмы, так и для Света.

— Что? Вы… Умрете?

— Нет, буду подло убит ударом в спину дважды предателем.

— Голубоглазым… — Джокер опустил глаза и уставился в одну точку где-то на паркете. — Вы решили уйти? Завести преемника и уйти? Ему нужен учитель, наставник.

Аграил встал со стула, шаркая, подошел к дивану и тяжело упал на него. Пружины недовольно крякнули.

— Для этого я и пришел к тебе. У меня будет последняя просьба и задание для тебя, — бывший учитель положил руку на плечо своему взрослому ученику.

— Слушаю, — с готовностью отозвался Джокер.

— Ты должен стать наставником и учителем. Пора. Как я знаю, своих приближенных в ордене ты лишь одаривал советами, но обучал их кто-то другой.

— Наставником для новичка? Принять его в орден?

— Нет. Он должен сам выбрать свой путь, а твоя задача защитить его на первых порах и дать ему знания для выживания на Грани.

— Хорошо, я сделаю это, — Магистр посмотрел в тусклые глаза Аграилу.

— Поклянись на Грани, что ты исполнишь мою просьбу.

Джокер удивился такому исходу, но виду не подал. Ведь такие клятвы давали при очень важных сделках и обещаниях. Сама Грань жестоко покарает лжеца.

— Клянусь Гранью, я сделаю все для выживания преемника Аграила и дарую ему знания для того, чтобы он сам смог себя защитить, — вокруг вспыхнули на секунду разноцветные искры, и все погасло. — Все, мастер.

— Теперь наклонись, я тебе кое-что расскажу об этом мальчике, — когда Джокер послушно исполнил приказ, то Аграил еле слышно прошептал что-то ему на ухо, на что глаза темного Магистра увеличились в трое. — В будущем можешь использовать это, но аккуратнее, к тому моменту уровень будет высок, как и его недоверие и горячность.

— Хорошо, мастер, — Джокер все еще не мог переварить эту новость, но Аграил начал таять прямо в воздухе, разбрасывая вокруг клубы тьмы. — Прощайте.

— Прощай… Ученик, давно ставший мастером, — сказано это было без насмешки, а с глубоким уважением и грустью.

В памяти Джокера были свежи воспоминания о его молодости, ученичестве, ряда больных падений и головокружительных взлетов. Именно мастер сделал его таким, какой он есть. Именно он сделал его Магистром.

ПРОСПЕКТ БЛЮХЕРА, ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ДО ТОЧКИ ОТСЧЕТА.

Я шел по черной шершавой поверхности тротуара и смотрел в небо. Свинцовые тучи нависали всей своей впечатляющей громадой. Грядет дождь. Что он принесет? Долгожданную сырость или зябкий холод? Дождь в такое время и при таком настроении для меня был неким посланником перемен. Он смывал весь негатив, помогал выбросить из головы и жизни весь мусор. Это был подарок для того, кто не любил людей и любил мягкий дождь. Еще не начавшийся ливень прогонял всех с улицы в свои улии, чтобы там сидеть в нескольких квадратных метрах вместе счастливой или не совсем семьей или наедине с компьютером, страхами, пороками, слабостями, внутренними демонами, привычками.

Я подошел к дому, ничем не отличавшимся из общей массы других жилых домов. Еще два года назад он был для меня ничем иным, как ярким и полным эмоций. Мне всегда нравилось ночевать в гостях в одной из многочисленных квартир или быть там вместе с родителями. Это была квартира бабушки и дедушки по маминой линии. А какой ребёнок не любит быть у своих бабушки и дедушки? Только тот, который знает, что бабушка умерла в конце весны, а дед сдался и сломался. Теперь это было никчемное место. То, о котором каждый человек не хочет вспоминать, но и не может выкинуть из головы.

В моих руках было два пакета с продуктами, которые именно я должен был носить непросыхающему деду раз в неделю. Я ненавидел пьющих людей, а еще более сломанных. Мне было досадно, что мама не может его бросить, хотя постоянно рефлексирует на эту тему. Но, когда я сказал ему больше не звонить нам, то на меня накричали, сказав, что он тоже семья. А я что? Ответ был прост: "Семья он мне также, как и любой человек, который занимается саморазрушением." Поэтому этот раз был последним, и мне не терпелось быстро сделать это и не вспоминать. Тот дед, которого я знал, умер вместе с бабушкой. Этот человек был мне чужой.

На звонок домофона, как всегда, ответили не с первого разу. Вечер у людей алкоголя всегда является ночью. Но сейчас было все запущенее. Ответили мне только на раз четвертый, я услышал ненавистный мне пьяный голос и писк открываемой двери. Идти далеко не надо было. Всего лишь первый этаж. Дверь уже была открыта.

Я зашёл и поморщился. Мне в нос ударила амброзия из самых ненавистных запахов: сигарет, перегара и какой-то протухшей пищи. Дед ушел в гостинную, сел в облезлое кресло и начал пить пиво прямо из банки. Квартира была небольшая, двухкомнатная. В гостиной стоял плоский телевизор среднего размера, два облезлых дивана и кресло. Во второй комнате раскладной диван был завален бутылками и окурками, на столе вместе с комьютером стояли горы книг и тетрадей — все, что осталось от бабушки.

Я прошел на кухню и бросил все пакеты в угол, рядом с прошлонедельными пустыми. Здесь царил еще тот хаос. Бутылками были завалены весь пол и стол, открытая дверца под раковиной показывала наружу давно заполненное мусорное ведро, от которого невыносимо несло. Давно немытая посуда в раковине покрылась корочкой зеленой плесени. Я не понимал: почему он не ходит в магазин за нормальными продуктами, но при этом ходит покупать водку и пиво. Действительно, не понятное явление.

Я поспешил поскорее выйти из этой помойки, которая когда-то звалась квартирой.

Уже в прихожей я столкнулся с дедом, который смотрел на меня мутным взглядом.

— Эй, Жека, будь добр, помой посуду, а, — услышал я хриплый и пьяный голос. Как он еще на ногах стоит?

— Ты с дубу рухнул? Просохни и сам мой. Алкаш несчастный, — грубо отозвался я и отолкнул его в сторону.

— Ах ты щенок! Мамка не воспитала, так я займусь, ублюдок, — негодующе прохрипел дед и занес кулак.

Я, хоть и не ходил никогда в боевые секци, да и раздражали меня все эти кудоисты, тхэнквондисты и другие любители боевых искусств, но боковым зрением заметил неловкий выпад и приготовился. Все-таки пьяным лучше в драку не лезть. Себе хуже. Я схватил его правой рукой за худое запястье, затем второй рукой схватился сзади за смуглую жилистую шею. Дальше было все ясно и просто. Я, используя его энергию, с размаху припечатал деда об дверной косяк. Он лишь крякнул и осел на пол передо мной. Мне осталось только открыть дверь и брезгливо перешагнуть через него.

— Ты ничтожен. Лучше бы просто умер и не отравлял нам жизнь, — сказал я напоследок и вышел из зловонной квартиры, захлопнув дверь.

На улице начался дождь. Сначала неуверено, но со временем набирая силу, он смывал собой все негативные мысли и настроение. Дождь перемен пришел вовремя. Мусор из жизни и головы был выкинут и теперь было зябко. Пожалуй, теперь он мог бы и закончится. Не люблю через чур сильный и долгий ливень, после него потом не просохнешь. Но надо отдать должное, жара бы была совсем не к спеху.