Туннелирование

1/4. Океан

На Леде есть океаны. Ничего необычного для густонаселенной планеты, раз одним из главных условий привычной нам жизни является наличие жидкой воды. Вода была здесь раньше, чем появились люди. Жизнь — тоже. Это была другая жизнь. И намеренно, и без всякого намерения она была уничтожена, подменена, переродилась, подавленная пришлой флорой и пришлой фауной, зараженная ими как чумой. Так же, как некогда «водяная чума» вытеснила множество видов водных растений на самой Земле. Нельзя сказать, чтобы у нее были какие-то далеко идущие намерения. Но она их вытеснила. Такая вот «панспермия». На деле, во вселенной нет своих и чужих. Только приспособленность. Приживается то, что может успешно прижиться. Если прижилось то, что развилось на Земле, в выигрыше не Земля. А жизнь, принимающая наиболее успешную форму, экспериментирующая с ними везде и всюду, слепым методом проб и ошибок. Даже наши дурные намерения не настолько принадлежат нам самим, сколько всем подряд, и тем силам, которые и вовсе не считаются и не являются живыми и, тем более, разумными. Хотя мы можем питать самые различные иллюзии на этот счет.

Леда похожа на Землю. Но на какую ее часть? И в какой собственной части? У всякой планеты есть разные области. У всякой планеты есть разные эпохи. У Леды две маленьких луны — Кастор и Поллукс. (Не путайте со звездами! И не только из созвездия Близнецов — одинаковых названий в космосе скопилось сплошь и рядом величайшее множество). Есть и Елена — искусственный спутник, внешний причал для крупных космических судов. Впрочем, она давно стала музеем. Кастор и Поллукс создают очень интересную схему приливов и отливов, которые немного напоминают земные, когда две луны сближаются, и кажутся беспорядочными и невыраженными, когда они расходятся на своих орбитах. Иногда они вызывают немалые возмущения, занимая особое расположение относительно друг друга и планеты, по счастью, не превращающиеся в цунами в этих широтах и легко прогнозируемые. Сейчас убывающий рыжий Кастор висел в восточной части неба, залитой голубоватым свечением готовящегося начать свой восход настоящего Денеба, а тонкий бледный новорожденный серп, почти ноготок Поллукса окунулся в воды на горизонте, где почти угас свет настоящей звезды Леды — Малого Денеба.

Каплевидный катер с прозрачными изнутри стенками завис над слегка волнующейся гладью, не отражаясь в ней, накренился узким «клювом» вниз и мягко канул в водную плоть. Немного погодя вспыхнул свет — ночные воды не самое подходящее место, чтобы бороздить их вслепую.

Что-то торопливо брызнуло в стороны от лучей света, что-то устремилось к ним ближе — стайки ярких разноцветных рыбок, и за ними некие затаившиеся тени, тяжелые и, напротив, неуловимо подвижные. Еще живые кораллы трепетали на переплетениях массивных остовов своих предшественников. Безмолвное царство жизни, упругая утроба «первичного бульона», рождающая и переваривающая. Возможно, лучшее место для того, чтобы отдохнуть от мирской суеты?

Вечно.

Мельком поглядывая вокруг, на кораллы, колеблющиеся шлейфы водорослей и рыбок, я куда внимательнее смотрел на сканеры. Пока чисто. Три минуты, четыре, пока ничего… Мелькнувшая на краю искорка — возможно, лишь ошибка распознавания. Опустимся глубже. Спугнем тяжелые тени. Можно ведь погрузиться и в самые глубины, поохотиться на местных удильщиков, левиафанов, гигантских кальмаров или спрутов — на Леде водятся спруты с пятью щупальцами, эволюционировавшие от неких эквивалентов морских звезд с изначальной пятиконечной радиальной симметрией.

Но вот на самом деле возникло движение… Вирем не зря говорил, что подобное не обнаружить обычными сканерами, если не знать, что искать, и не подправить настройки на особую частоту. Оно выглядит и распознается как живой организм. В данном случае — сплюснутая почти в ската, как это свойственно акулам Леды, акула-молот. На самом деле, это и были живые организмы, только с особой «начинкой».

Одна, другая… Ого! Я присвистнул. Была ли их активация автоматической? Из-за простого проникновения в эту область? По всем сводкам, они вообще не должны были здесь находиться, да еще в боевом режиме, но… Мы же сами рассчитали и предположили, что они теоретически могут тут быть — на границе закрытой акватории, прилегающей к Старому Городу, Дворцу, всяким правительственным сооружениям. Движение на поверхности и над поверхностью оставалось допустимым, кроме ночного времени, которое и имело место в данный момент, но меня это ограничение не касалось, а вот под поверхностью официально запрещалось, хотя никаких особых систем защиты, как будто, не предусматривалось и это было едва ли не просто традицией и добрым пожеланием.

Зафиксированные над трехмерными проекторами изображения акул задергались в конвульсиях… еще бы нет — разбрызгивая части органики, преобразуясь в стройные торпеды… на относительном отдалении лишь для того, чтобы взять разгон…

Я резко сорвал катер с места, насколько это было возможно в толще воды, и устремил его вверх, ввинчиваясь в теряющую плотность среду. Самонаводящиеся торпеды помчались следом.

Мы взмыли над поверхностью как стайка бешеных китов. Затем нырнули снова вниз, намеченным путем, в кораллы — за мной буквально взорвались мукой и обломками основания будущих островов: «ломать — не строить»… Минус одна торпеда. Остались две. Совершим банальнейший кувырок… Нет, черт, не сработало… просвистели мимо друг друга. Хватит красоваться! Еще раз в кораллы… стараясь не задеть тяжелые обломки, непредсказуемо сменившие в мутной воде свои прежние очертания. Торпеды их тоже не задели, и мы снова взмыли над поверхностью. Так, методичней, петля, другая, третья, теперь резко в сторону, есть! Торпеды наконец исправно столкнулись и вода вскипела. Слишком просто? Или нет? Разумеется, с самого начала ведь не было никакой внезапности. Какой еще идиот отправится в романтическую одинокую ночную прогулку специально посмотреть, как действуют биоадаптированные торпеды? Если они вообще там есть… Хорошо, теперь, кажется, уже нет.

Запищало встроенное в панель переговорное устройство. Я нажал на кнопку.

— Все в порядке? — слегка запыхавшись, спросил Вирем. — На моих датчиках корабль остановился.

— Да, уже все. Только три и уже деактивированы. Вообще-то, правильней сказать — испорчены попусту.

— Но сам факт, что они там были и активировались!..

— Подозрителен немного, но мы же ожидали, что кто-то мог перестраховаться в целях надежной защиты границ…

— Вы ожидали, — с беспокойством поправил Вирем. — Я только рассказывал о разных новых видах устройств. Но какие еще границы в море? Рядом с Городом — это же опасно! Да-да, пусть зона закрытая. — Как современный и просто еще молодой человек, Вирем немного наивно не улавливал старую логику безопасности, которой все же кто-то еще придерживался. — Но может быть, это потому, что вы выразили намерение, и знало о нем лишь несколько человек…

— Вирем, мы знаем далеко не все засекреченные протоколы. Это вполне могло быть совершенно не злонамеренно… — При дурном умысле проще было бы заминировать катер, или просто покопаться в механизме управления.

— Или это должно было выглядеть как случайность, — проворчал Дон. — А иначе было бы подозрительней. Не испытывали бы вы больше судьбу.

— Если это должно было выглядеть как случайность, то ничего больше не должно произойти. А то это было бы уже подозрительно. Особенно после нашего разговора.

— Ладно, но имейте в виду, я не успокоюсь, пока вы не вернетесь.

— Хорошо, дай мне хотя бы полчаса… — я трезвым взглядом оценил замутненную воду, полную пористых всплывающих обломков, ила и прочих органических ошметков. — Ладно, возвращаюсь. Главное — уже размялся. Проверил, увидел, что хотел.

Я снова вывел катер на поверхность и помчал его к городу, пока ветер сметал с обтекаемого корпуса остатки влаги.

Прошло три месяца. Здесь месяцы не измеряют движением лун, чтобы не разбираться, какой из них отдать первенство, а используют почти земные условные периоды, тем более что период обращения Леды вокруг ее светила занимает около четырех с половиной земных лет, — но смена сезонов, опять же в наших широтах, выражена довольно мало, — так что такой астрономический год не слишком удобен для счета времени. Хотя и используется параллельно с условным летоисчислением, и делится на шестьдесят месяцев, как правило, состоящих из двадцати семи и двадцати восьми дней попеременно, иногда совершаются перерасчеты и прочие коррекции.

Похоже, я зря переживал, что с чем-то не справлюсь. И, похоже, переоценивал свою нужность. Система работала сама на себя и сама за себя. Бывший король Веги помогал мне лишь слегка корректировать этот процесс и обходить явные подводные камни. Как отлично помогала в последнем и Тарси, слишком хорошо знакомая с множеством способов подвохов и интриг, и улавливающая их безошибочно. Я решил, что устал делать вид, что не доверяю ей. По большому счету, мне было какое-то время все равно, и именно это расставило все по местам. Так что оставалась имеющей смысл лишь представительская сторона вопроса. Которую я, возможно, неразумно ограничил. Зато я обнаружил, что у меня есть время и возможности заняться чем-то еще, кроме как наблюдать в прямом эфире постоянно просыпающийся песок времени и неизменно возрастающую энтропию.

От разноцветных переливающихся огней города под оторвались и понеслись мне навстречу четыре яркие точки, выстроившиеся в лишенную граней трапецию. Я мог бы просто увеличить их изображение, но для надежности нажал на кнопку.

— Вирем? Ты тоже их видишь? Надеюсь, это не торпеды?

— Это ваше сопровождение, сэр, — ворчливо отозвался Вирем. — Полковник Страйкер сходит с ума от сообщений береговой охраны. Они засекли ваш идентификационный номер, поэтому и не пытались остановить, считали историю полета и прислали ему. Он бы уже с вами связался, если бы вы не перекрыли все остальные каналы.

— Черт побери, никакого уединения, — вздохнул я, впрочем, несерьезно.

— Не тогда, когда были зафиксированы неожиданные всплески активности неподалеку от столицы.

— А для него они тоже были неожиданными?

— Он всего лишь полковник, — примирительно заметил Вирем. — И вы понимаете, что разные структуры вечно конфликтуют из-за границ влияния и делают что-то без ведома друг друга…

— Спасибо, Вирем, я знаю, — усмехнулся я не менее миролюбиво. — Избавь меня от лекций.

— А вот в береговой охране переполох почище…

— Ну еще бы…

— Они не были в курсе вашей вылазки, пока вы не появились у них на сканерах. И дежурные не были в курсе о дополнительных мерах предосторожности…

— А мне вот показалось подозрительным, что никаких мер тут как будто не было предусмотрено.

— В это время суток частные полеты в этих зонах не допускаются. Вас, конечно, пропустили, проявив опрометчивость и считая, что вы знаете, что делаете, и наверняка втайне тоже думая, что запреты на ночные полеты в этой зоне просто формальность. Те, кто мог бы попробовать вас остановить, не предполагали настоящей опасности, не располагая информацией.

С обычными ночными полетами проблем бы и не было. Они же не ожидали, что я вздумаю еще и нырять. А если бы и ожидали, простые патрули тоже скорее всего понятия не имели о дополнительной защите глубин.

— Заодно именно это положение дел мы и установили.

— Мое мнение вы знаете. Это было весьма неосмотрительно.

— Неосмотрительно было держать такую информацию от нас в полном секрете. Я не ставлю под сомнение важность обороны, в самом деле, но вся отчетность о мерах предосторожности должна быть у нас. Я думаю, так было нагляднее — почему именно. Потому что кто знает, на чьей совести может оказаться следующий несчастный случай.

— Вас понял, — после паузы заверил Вирем.

— Не обязательно сгущать краски, — с деланной беспечностью прибавил я. — Но насчет полной информации — это официальное требование.

Светящиеся точки, превратившиеся в корабли, изобразили вежливый поворот по часовой стрелке вместо поклона, развернулись на сто восемьдесят градусов и заняли свое место по сторонам.

Всего через полминуты после встречи, мы уже совершали посадку на небольшом аэродроме на дворцовом «заднем дворе». Полковник Страйкер из королевской космической пехоты нервно поджидал там с более чем очевидными увещеваниями.

— Да нет, не беспокойтесь, результат испытания скорее более чем удовлетворительный, — заверил я его с улыбкой. — Все было неуклюже, несогласованно, но я не обнаружил и тени злого умысла. Пока. И вот что еще, Страйкер… насколько было бы возможно создать сеть с вот такими техническими характеристиками за пределами дворца? — Я передал ему маленький планшет, на котором он бегло просмотрел данные, не включая голографический режим. Страйкер только озабоченно покачал головой, тихо отдуваясь.

— Я в этом не такой уж специалист, сэр…

— Все в порядке. Но сами характеристики вам знакомы? Они где-нибудь применяются на знакомых вам объектах?

— Нет. Простите. Я знаю, что во дворце имеется подобная сеть. Но она очень старая, во дворце много громоздких, уже неиспользуемых систем, которые могут дать дополнительную грубую энергию, на них надстраивались поверх новые и новые, а до конца их демонтировать не было возможности по разным причинам. Масса всего этого давным-давно совершенно не нужна. Извините, но на девяносто процентов это хлам. Если вы имеете в виду, что следует все это убрать, то возможно, вы правы, это и впрямь нигде не применяется, но традиции… И кое-что в системе является одновременно деталями архитектуры. Извиняюсь, но это… местами просто стены… когда-то это были передовые технологии, но сейчас они сохранились лишь как артефакты и потому что на них держатся кое-какие перекрытия.

— Спасибо, — засмеялся я. — Ничего, я ничего не имею против артефактов и устаревших, некогда передовых технологий. Все-таки история — это то, чем я всегда занимался.

— Да-да, понимаю, — Страйкер облегченно растянул бледные губы в улыбке, кивая.

— И поскольку я сам не большой технический специалист, мне было любопытно, можно ли где-то создать эквивалент королевского кабинета, скажем, на корабле или станции, с теми же барьерами безопасности и прочим. Но поскольку я не очень понимаю, что именно в этой схеме лишнее, а что важное… Полагаю, вы сможете помочь мне найти тех, кто все это проектировал… Насколько возможно, всех, хотя я понимаю, что многих, наверняка уже нет в живых. Но тех, кто остался…

— Разумеется, сэр. — Страйкер был уже совершенно безмятежен и, видимо, обрадован тем, что я собираюсь найти себе более интеллектуальное хобби, чем провоцировать ни в чем не повинные засекреченные биоторпеды.

Разобравшись с мелочами, а вернее благополучно переложив их на чужие плечи, я поднялся в рабочий «королевский» кабинет, состоящий не только из мониторов и голографических проекторов, и заперся там.

За все то время, что я здесь находился, я понемногу избавился от паранойи или просто привык к ней, не найдя никаких примет настоящих утечек из этого места, и наконец сделал то, на что раньше не осмеливался. Нырнув сегодня в океанские глубины, я предварил это действие, как древние охотники, прежде чем отправиться добывать мамонта, изображали его зримо охрой и углем на скале или совершали какое-нибудь ритуальное представление, чтобы создать и увидеть образ успешного исхода.

Я вытащил из-под корпуса личного переговорного устройства маленький, размером с ноготь мизинца, антрацитово-черный кубик, похожий на игральную кость, и положил его на диск виртуального моделирования. Так же, как некогда стены меняли свой цвет по приказу художника по интерьерам, только теперь неузнаваемо изменяя всю обстановку, вокруг меня буквально на глазах соткалась совершенно другая комната, посреди которой возник очень компактный, в масштабе, центральный терминал. Переплетение световых лучей, выходящих за пределы выбранного конкретного объекта, повисло наготове приглушенно мерцающей паутиной, потенциально представляющей из себя что угодно — капсулы перемещений, генераторы, любое другое помещение станции «Янус».

Самое же интересное заключалось в том, что возможности именно этой комнаты позволяли до определенной степени использовать эту виртуальную модель как нечто настоящее. В конце концов, это и впрямь была не просто комната с мониторами. Световые линии дрожали и тихонько гудели, наполняясь энергией, где-то оживали давно не использовавшиеся системы, подключаясь одна за другой, придавая призраку все больше эфемерной реальности. На самом деле эта реальность заключалась теперь не только в антрацитово-черном кубике, не только в этом кабинете, а в обширном комплексе всего дворца, управление которым сосредотачивалось здесь. Конечно, это не могло быть сколько-нибудь эквивалентно настоящему «Янусу», и подобную активацию кубика никто не предполагал всерьез. Мы не обладали данными о том, чем именно напичкан дворец, да и сейчас не было никакой уверенности в том, насколько схемы смогут адаптироваться. Кубик предназначался лишь для сохранения информации в резерве, но…

О многих сомнительных вещах, например, о попытках вмешиваться во время и изменять собственное прошлое, говорят: «сделав однажды, никогда не сможешь остановиться». Но насколько то, что мы их не делаем, зависит от того, что мы всего лишь не можем остановиться их «не делать»?

И на самом ли деле мы можем то, что, как нам кажется, мы можем? Или это только иллюзии? Начнем с малого. На что пока еще и способен этот «призрак». Едва ли на что-то серьезное.

Помедлив, обойдя вокруг обретающей все больше псевдореальности модели терминала, я открыл канал связи.

Я ждал довольно долго. Впрочем, «ждал» — не совсем верное слово. Я следил за тем, как система стабилизировалась, какие области захватывала на общем графике, происходят ли какие-то утечки. Пару раз я обнаруживал защитные барьеры, которые приходилось обходить, благо, здесь и сейчас у меня имелись все возможные доступы ко всему, что можно было отсюда контролировать. Некоторые из них появились у меня совсем недавно, лишь спустя три месяца после того, как система «привыкла» стабильно получать от меня распоряжения. По большей части это были не слишком важные архивные данные и допуск к устаревшим областям. Их доступность спустя три месяца имела скорее символическое значение. Имела бы — если бы мне не пришло в голову использовать их по-своему, не для того, для чего они были когда-то созданы, и для чего больше почти не годились. Неожиданный положительный побочный эффект.

Правда, как и в случае с торпедами, не совсем неожиданный. Филиард Арли — все же он предпочитал это имя, и я находил нужным проявить уважение к его предпочтениям — рассказывал о некоторых особенностях старого королевского дворца Веги. Которому также было несколько столетий, в котором все надстраивалось одно на другое не только в древнем архитектурном смысле, обычно связываемом со средневековыми соборами, начинавшими строиться в одном стиле, продолжавшими в другом, а заканчивавшими уж в каком повезет закончиться. Рассказывал он и о механизмах чрезвычайных ситуаций и самоуничтожения — и я очень надеялся, что не запущу нечаянно нечто подобное, если моя информация все еще каким-то образом неполна. Никогда не знаешь, какую фатальную мелочь можно упустить и дорого заплатить за это. Но предельная осторожность опасна сама по себе — тем, что влечет за собой полное бездействие.

Так что почти час пролетел незаметно в этих волнениях, когда я получил ответ на свой сигнал — мигание несуществующего, вернее, смоделированного зеленого индикатора.

Я вдохнул чуть больше воздуха и включил визуальный контакт. Пока односторонний — мне нужно было убедиться в том, что сигнал принят тем, кем нужно, вдобавок ко всем предварительным мерам предосторожности.

Я увидел настороженного и сдержанного усталого Фризиана, буравящего пространство перед собой горящим взглядом таких же черно-антрацитовых глаз, как грани кубика на диске. Выглядел он неважно, «Янусу» хватало своих тревог и без меня.

«Ты один?» — набрал я вопрос на «несуществующей» клавиатуре, состоящей из парящих в воздухе сияющих линий.

— Да, — ответил он вслух с затаенным ехидством. — И с кем же имею честь?

Я включил полный визуальный контакт. Фризиан улыбнулся, и некоторая часть его напряжения исчезла.

— Я почти удивлен. Это действительно ты или вражеская голограмма?

— Это действительно я — как ответила бы, конечно, и вражеская голограмма, предоставь ей кто-нибудь такой чудесный шанс.

Фризиан кивнул с удовлетворенной усмешкой.

— Неправдоподобно быстро. Честно говоря, не ожидал так скоро.

— Я сам не ожидал. Нашел подходящий источник, к которому можно подключиться. Это не настоящая станция. Только модель, призрак.

— А-а… — Он снова успокоенно кивнул. — Но кое в чем, как я понимаю, призрак вполне соответствует тому, что могло бы существовать из высокотехнологичных «плоти и крови».

— Да, потому что пользуется чужими, насколько может их адаптировать. Пока что по мелочи, я не уверен, что сейчас он способен на что-то большее, чем поддерживать этот канал связи.

— Но все же через изрядный кусок континуума и с хорошей синхронизацией.

— Именно так.

— И если регулярно подпитывать его энергией…

— Возможно.

— Осталось решить только один вопрос. — Фризиан кривовато улыбнулся. — Что мы можем с этим сделать, чтобы улучшить реальность?

— Это всегда вопрос из вопросов.

— Да и на полную настройку могут уйти годы…

— Да.

— Как и на постройку настоящей. Я бы не стал тебе говорить, что у тебя нет причин для паранойи.

— Вот как? — насторожился я.

Изображение замерло, подернулось рябью, выцвело, мигнуло.

— Ничего определенного, — пришел замедленный ответ. — Я просто рад, что ты нашел способ подстраховаться, вне зависимости от того, кто построит следующую такую станцию.

Звуки тоже поплыли.

— Да, я понял.

Судя по его напряженной выжидающей позе, мой ответ тоже запаздывал.

— Энергии маловато. Я рад, что удалось связаться с вами таким образом.

Это был единственный абсолютно защищенный канал. Пока. Если исходить из того, что подобных станций еще нигде нет. Но на них и впрямь должны уйти годы. Правда, в случаях машин времени слово «еще» может приобретать весьма размытый характер… Если, конечно, кто-то всерьез может извлечь из чего-то подобного выгоду в своей собственной вселенной, а не в параллельной, где все что угодно все равно будет немного иначе и это «немного» всегда может играть решающую роль с таким «незначительным отличием», как жизнь или смерть. И хоть мы были рады своей страховке, на самом деле далеко не очевидно, что тот, кто мог бы сделать подобное помимо нас, нашел бы это сколько-нибудь целесообразным. Когда-то «Янус» пытались захватить, но захват — это совсем другое, куда более дешевое дело. Ведь иначе пришлось бы строить нечто вроде этого дворца с нуля, без гарантии, что это хоть когда-нибудь и зачем-нибудь окупится.

На сегодня достаточно? Для простых действий совместимость вполне хорошая. Проблема не столько в недостатке энергии, сколько в ее неравномерной подаче, в адаптации, которая должна наладиться со временем. И, в некотором роде, «машине времени» нужно было подпитаться самим временем, его протяженностью, устойчивостью в условно-определенной точке континуума.

— Я тоже, — пришел ответ. — Не то чтобы все вернулись домой, но всё же что-то.

Изображение мигнуло и выправилось. Фризиан повел взглядом вокруг и слегка облегченно вздохнул. Значит, и у него все наладилось.

— Попробую сделать что-нибудь еще, — сказал я. — До встречи.

Он кивнул:

— До встречи.

Насколько мне было известно, на «Янусе» сейчас оставалось лишь два человека из нашего прежнего состава — Фризиан и Антея. Олаф недолгое время возглавлял станцию, затем начались какие-то бюрократические и дипломатические сложности, в результате он принял решение уйти. По его словам, он не слишком об этом сожалел. Когда мы говорили с ним в последний раз, он разве что выразил соболезнование о том, что мне все бросить куда сложнее. А что касается «Януса» — это все равно уже не тот «Янус», который он когда-то не пожелал бы оставить. «Все течет, все изменяется».

У Гамлета тоже нашлись препятствующие основания в виде высокопоставленных дальних родственников, которые могли бы, гипотетически, нежелательным образом его контролировать. Не то чтобы их совсем не было у Фризиана или Антеи, но во всем играли роль частные мелочи вроде тех, сопутствовали ли этим дальним родственникам какие-то направленные против них интриги. Все это было предсказуемо и, как сказал Гамлет: «Должно было случиться рано или поздно. Гнусная политика не могла сюда не пробраться. А как только пробралась, стало противно. Это все только в пятом веке весело… Да и то, пока мы там не живем».

«А мы не могли не пробраться в гнусную политику» — полубессознательно пробормотал я себе под нос, «перелистнув» как страницы в каталоге модели различных частей станции и остановившись при появлении передо мной «призрачной» раскрытой капсулы. Я немного посозерцал ее, колеблясь. Сотканная из световых линий, она не удержала бы меня в своих границах. Разумеется, чисто теоретически, она могла бы «обрасти плотью», если предоставить ей достаточно подходящего материала для самосборки или хотя бы его заменителя для исключительно внешнего подобия. Но, во-первых, для этого желателен подходящий материал, а к нему материал для всего, что прилагается к целой системе, — частично модель уже перестраивала под себя то, что можно было здесь перестроить. Во-вторых, прогнозы двадцать первого — двадцать второго века о техническом развитии человечества были не то чтобы слишком оптимистичны, но осуществление никогда не бывает таким полным, как идея. Даже здесь нельзя еще было сделать что угодно, будто по волшебству. В одних областях совершались прорывы, в других откаты, ветви человечества расселялись по космосу, с каждыми из них что-то происходило, и с теми, что отправлялись к звездам, и с теми, что оставались на Земле. Какие-то части информации постоянно терялись, потом восстанавливались, но лишь до той степени, до какой бывало нужно практически и сиюминутно. Между удачными находками и общим средним уровнем образовывались едва ли не зияющие пропасти. В частности поэтому мы не совсем хорошо представляли себе изначально что такое «Янус» и границы его возможностей. Отсюда же возникали легенды, что сам он взялся из другого времени. Хотя это было совершенно необязательно. И все же интересно, почему, если он на самом деле способен производить успешную телепортацию, она возможна лишь между «вероятностями» — различными временами и измерениями — временными потоками. В реальном обычном «одном и том же» мире это было слишком трудно, до невозможности. А в вероятностях происходило легко, хотя те миры отличались не меньшей реальностью и самостоятельностью, не считая той доли абсурда, что там мы были возможны в своих путешествиях. Разве это не было еще большим нарушением законов физики с обыденной точки зрения? По всей видимости — нет. Макрообъекты в макрореальности вполне способны почти на то же, на что в обычном мире способны только элементарные частицы. В этом был свой род естественной защиты реальности.

Но все же и эта модель должна быть кое на что способна. Например, соединиться с токами моего мозга, создать в чем-то столь же призрачное и столь же реальное, как она, подобие и, может быть, суметь куда-нибудь его отправить? А после вернуть и наложить на оригинал, установив в нем новые связи?.. Может быть, и нет, может быть, чего-то не хватит — для того, чтобы отправить, или для того, чтобы вернуть, или для того, чтобы не повредить при этом как следует мой мозг…

Что ж, если прокрастинация — это нахождение массы поводов, мелочей, отговорок, чтобы не приступать к чему-то по-настоящему важному, даже неизбежному, то, по сути, все мы прокрастинируем смерть.

Я перенастроил схему, подтянув призрачную капсулу поближе к вполне материальному креслу, «зацепив» ее пальцем за светящуюся линию, зафиксировал в таком положении и уселся в получившуюся композицию. По крайней мере, большая часть меня и моя голова в данный момент находились внутри. Но на чем же попробовать? Какие задать координаты? Это ни в коем случае не должно быть что-то важное. А насколько может быть отдаленным? Есть ли тут какая-то буферная зона? При масштабных перемещениях самого «Януса» она временно исчезала, затем восстанавливалась, когда он «пускал корни» в определенном месте и времени.

Если уж пробовать, то что-то совсем не отдаленное. И нет, не думать ни о чем важном… Только не сейчас. Сейчас важнее всего сама попытка.

«А если не сейчас, то никогда?..»

Вредная, коварная мысль. Поспешность никогда не приводит ни к чему хорошему.

Как и бесконечные оттягивания.

Хорошо: не важное, не отдаленное, но выбивающее идиотские мысли из головы! Идея зацепилась коготками и не отцеплялась. Самоубийственный и не менее идиотский вариант!

Но себе назло я уже набирал координаты. Это был компромисс между идиотизмом и чем-то нейтральным и бессмысленным. В конце концов, о чем я волнуюсь, если больше всего волнуюсь на самом деле о том, что просто ничего не получится? Пуск с задержкой на три минуты. Я задержал дыхание, чувствуя себя довольно нелепо. Так накрутиться — наверняка все должно кончиться пшиком. Энергия нестабильна, совместимость крайне сомнительна…

Я моргнул, открыл глаза и посмотрел на приборную панель каплевидного катера. Изображение было расфокусировано. Самое время… Но в целом — удача!

Я моргнул еще несколько раз — лучше не стало. В голове все плыло. Должно быть, не слишком тонкая настройка и накладка. Теперь лучше сразу возвращаться. Проверено.

«Мнимое время не имеет конца и начала, назад, на пять-шестнадцать-тридцать шесть!»

Формула перехода — любая закодированная фраза, которую надо или произнести вслух, или сосредоточиться на ней как на мантре, слегка себя загипнотизировав. Это сигнал приемнику в тех координатах, откуда началось путешествие.

Ничего не произошло, хотя я произнес формулу вслух.

Я повторил. Попробовал сосредоточиться всеми силами. Нулевой эффект. На лбу выступила холодная испарина. То ли в самом деле не выходило сосредоточиться — сознание было таким же расфокусированным, как зрение, видимо, наложение сознаний вышло с помарками, то ли приемник был негоден. Правда я, как в обычно в таких случаях, вполне достоверно ощущал себя одним человеком, только в состоянии морской болезни… да и в конце концов я впервые вторгался в версию самого себя очень недавнего времени. И даже полностью сознавал, откуда я взялся — значительно меньше помня, как естественным образом дожил до этой минуты в данном измерении, но если я вовремя не уберусь, жить тому, другому, мне, в физической оболочке которого я сейчас находился, используя ее как подопытную мышь, осталось совсем недолго. Вот сейчас на сканерах возникнут биоторпеды и… о какой маневренности в таком состоянии может идти речь?!

Конечно, для возвращения всегда есть и аварийный выход — через смерть носителя. Может быть, это вернет меня обратно. Но самоубийства, а вернее, убийства этой моей версии здесь не отменит. А если не вернет — теоретически, в том измерении, где я все еще нахожусь в королевском дворце, я даже не пойму, что произошло, и получилось ли хоть что-то. Скорее всего, решу, что просто ничего не вышло, и буду продолжать спать спокойно — по крайней мере, на этот счет, даже не узнав, что слепок моего сознания все же куда-то отправился и привел к катастрофе.

Но секунды и минуты шли, а на сканерах ничего не появлялось. Я с усилием сфокусировался на горящих на табло цифрах. В это время атака уже началась. Но кругом было тихо. Я перевел дух. Прошла уже точно целая минута с тех пор, как это должно было произойти. Две минуты, три… через пять я пришел к выводу, что ничего и не случится. Несмотря на выбранный крохотный отрезок смещения во времени, я оказался в очень далеком измерении. Хотя каким-то чудом в тех же самых пространственных координатах — в катере с прозрачными изнутри бортами в толще вод океана. В то же время, в том же месте, но «событие» было другое. Никакой видимой внешней опасности.

Сознание понемногу прояснялось, шок от накладки психоматрицы проходил, я вспоминал все больше о том, что привело меня сюда. Какой-то неясный импульс, толчок, простое желание побыть в одиночестве в подводном мире. Совершенно никакой разумной причины. Если не считать разумной причиной то, что это понадобилось мне в другом измерении. В очень-очень, невероятно далеком измерении, потому что!..

Воспоминание потрясло меня дважды, дважды осознанное каждой частью меня, обладающей своей историей.

Потому что здесь все они — моя семья — были живы. Мы пришли к этой точке в пространстве и времени абсолютно разными путями.

2/4. Визитеры

Когда-то, не так уж давно, и все же пару жизней назад, в конце пятого века в Британии мы задумывались, насколько действия «Януса» руководятся не просто информацией и возможностью найти наиболее приближенные ей соответствия в соседних временных потоках, а нашими представлениями, заблуждениями и желаниями, которые он черпает прямиком из нашего мозга. У нас были к тому все поводы. Мы оказались в довольно странноватом для настоящего пятом веке. Да еще и почти управляемом мысленно. Разумеется, где-то были просто совпадения, где-то что-то происходило именно с нашими головами, а не с реальностью, но не все объяснялось так просто. Вернее, объяснение было простым в любом случае. Но диковатым. И настораживало насчет любой другой реальности. Ведь и в той, из какой взялись мы сами, происходили вмешательства извне, из других временных потоков. Мы могли воздействовать на чужие реальности (по каким-то неведомым им законам) а кто-то мог воздействовать на нашу. Правда, не на все реальности можно воздействовать мысленно… возможно. Или не всем. Видимо, это может происходить в совсем уж исключительных случаях, и когда к этому ведут особые условия задачи.

Что же происходило здесь? Призрак станции времени перенес меня очень недалеко в прошлое и, возможно, среди всей информации, которой располагал, воспользовался и моим самым большим желанием, посчитав его не менее важным пунктом в перечне, чем все, что я знал.

Хотя не исключено, что я гиперболизирую важность собственных желаний по понятным причинам, и это все-таки случайность. Всего лишь самый подходящий соседний поток для выбранных координат. А если бы мне удалось вернуться до того, как я вспомнил получше свою здешнюю историю, я бы ничего и не заподозрил.

Но мне не удалось. И я понятия не имел, удастся ли вообще. В глазах, по крайней мере, уже не двоилось, и голова не кружилась. Можно попробовать еще раз. Оставаться здесь было бы бессмысленно — вмешиваться в чужую, пусть и почти свою же, историю, и ничего не сделать в той, откуда я пришел, где это было важнее — для меня же самого. Разве только я застряну здесь в силу несчастного случая.

«Мнимое время не имеет конца и начала, назад, на пять-шестнадцать-тридцать шесть!»

Хлоп!..

Вернулись и головокружение, и тошнота, и расфокусировка зрения. Но его все-таки хватало, чтобы увидеть призрачные светящиеся линии в недрах королевского кабинета, а не ночных вод. Я вернулся домой. В свое мрачное невеселое королевство.

И все-таки хорошо, что где-то было иначе!

Мы всегда знали, что время, как эволюция, движется всеми возможными путями. Знали, что, что бы ни случилось, где-то все было иначе, только это не имеет для нас значения. Но впервые я мог ощутить эту разницу так по-настоящему. И даже унес с собой часть воспоминаний о них, переживших тот самый день. Это было поразительно. Не так призрачно, как… как не был призраком этот призрак «Януса».

Какое-то время я просто сидел в кресле и вспоминал, несмотря на чудовищную головную боль, которая была как естественным следствием не слишком ювелирного переноса, так и нового морального напряжения. Вспоминал не произошедшие здесь встречи. Совместные радости, дрязги и ссоры. Интересно, вспоминает ли сейчас другой я то, что могло бы случиться и в его мире, но не случилось? Чувствует ли себя осчастливленным этим знанием? Или призрачная тень исчезла бесследно — я не мог бы сказать, насколько успешно прошло соединение, после того как помнил все случившиеся «помарки». Ни в чем не нельзя быть уверенным.

На сегодня точно достаточно. Я временно отключил все, поддерживающие модель станции, системы, как ни жаль было это делать, и наконец вспомнил, что в ночное время нормальные люди обычно спят. Наверное, об этом можно было и не вспоминать. Как после такого уснешь? Разве что с волшебными белыми круглыми пилюльками из флакончика Вирема. Без них вообще редко обходилось. Но теперь и повод был волнующим не в самом скверном смысле. Это было возвращение целого мира. Самой возможности снова оказаться не здесь и не сейчас.

Правда, кое-что и беспокоило. Можно ли в самом деле что-то изменить, если даже при небольшом смещении можешь оказаться так далеко? Не то чтобы я всерьез на это надеялся, но… всегда втайне хочется нарушить законы, особенно если это законы мироздания.

Я расположился в смежной с кабинетом комнатке. Времени на сон оставалось немного, но хоть пару часов урвать стоило, так как любой другой следующий раз был жестоко сомнителен. Хорошо еще, что сутки на Леде длиннее земных почти на два часа. Вернее, сами часы тут длиннее, и для удобства их по-прежнему двадцать четыре. Может, попробовать как-нибудь перенестись физически из конца ночи в начало, чтобы выспаться? Все же несколько сомнительный метод… И обычно отправление куда-то всегда предусматривало возвращение. Уж лучше не палить из пушки по воробьям и перенестись куда-нибудь на пару-другую столетий назад в порядке поездки на курорт… откуда само возвращение может стать сомнительным. Как всегда — черт его знает, где окажешься, и как далеко это окажется от сознательно представляемой и предполагаемой картины. Как ни нездоров настоящий образ жизни, все же он куда здоровее того, что я могу придумать и осуществить с помощью машины времени, которая не совсем машина времени, а еще и адский исполнитель желаний. Сам процесс отправлений и возвращений не так уж прост и безобиден. И, скорее всего, сомнителен в случае чего-то посущественнее, чем электромагнитная копия сознания. С ней «призрак станции» еще мог справиться, как с чем-то с ним однородным.

Так что единственный пока выход — в том числе чтобы поберечься от подобных небезобидных идей — белые пилюльки. Пусть и их помощь штука разрушительная.

Но действенная.

Голова у меня раскалывалась после эксперимента. Несмотря на болезненную взбудораженность, я устал настолько, что пилюлькам понадобилось совсем немного времени, чтобы меня усыпить, должно быть, свою роль сыграло и ощущение, что я до сих пор нахожусь где-то между тысячей миров, и сон — только один из них, переход в него был естественен.

Я не помнил, что заснул, мне снились мои новые воспоминания, чужие и драгоценные, похожие на фантазии. Затем, без всякого перехода, я вдруг открыл глаза и обнаружил, что в комнате кто-то есть. На фоне бледнеющего окна, которого на самом деле здесь не было, но была его декоративная проекция, вырисовывался темный силуэт худощавого человека, довольно хрупкого. Старика, судя по особой неловкой едва уловимой сгорбленности. Волосы, легкие как паутинки, окутывали его голову прозрачным облачком.

Я подскочил на своей дежурной кушетке, стряхнув легкий клетчатый плед, и резко сев.

— Ты! — воскликнул я. Не то чтобы его появление вызвало у меня сильное чувство тревоги. Этот абрис был мне чем-то очень знаком. «Даже дважды знаком», — решил я. Какой же из вариантов я видел теперь?

Он неуловимо качнул головой в темноте. Это выглядело лишь как тень отрицания.

— Ты, — прошелестел произнесенный шепотом или эхом ответ.

Я мысленно нетерпеливо отмахнулся — вероятно, он имел в виду, что появился в ответ на какое-то мое действие, или еще что-нибудь, но все же это он прибыл сюда, а не наоборот.

— Оливье? Когда-то мы звали тебя так? — Если, конечно, он из подходящего измерения, и если для него эта наша встреча позже предыдущей, а не раньше. Но был и другой вариант, и я не мог его не высказать: — Мерлин?

С Оливье мы встретились в шестнадцатом столетии. Он прожил бок о бок с теми людьми, что приняли на время наше сознание, многие годы, а затем удалился, сообщив, что отправляется в свое время, оставив этакий реверанс на прощанье — признание, что был наблюдателем из будущего, которое было весьма далеким от нашей версии развития событий.

А Мерлин, собственно говоря, не был никаким Мерлином — хотя мог сам и не подозревать об этом. То, что мы видели в пятом веке в Британии, мы в конечном счете сочли за особый сбой в работе станции, создавший нечто вроде время от времени материализующегося техногенного призрака. И раз уж только что в соседней комнате я имел дело как раз с честным техногенным призраком, не закономерен ли подобный отзвук? Это было бы даже правдоподобнее появления здесь Оливье. И кроме того… ах да, я же сплю, хотя обстановка, которую я вижу, соответствует реальности, или я сейчас только так думаю. В подобном сне не было бы ничего удивительного. Все ясно, во сне он может говорить все что угодно, или так и не ответить вовсе. Сны, похожие на реальность, часто напоминают переливание из пустого в порожнее.

— Отчасти, — он вздохнул, подошел поближе, кажущийся вполне реальным человеком, и присел на краешек кушетки. — И помимо всего этого, ты — это я.

— Как и все сны, — кивнул я, вполне удовлетворенный. Мне показалось, он тихо усмехнулся.

— Конечно, все мы и всегда спим. Все наше существование только дрейф снов во снах. Инерция сознания, атавистическое стремление к единственной защищенной реальности подсказывает тебе, что проще считать меня сном, а не кем-то, кто так же как ты легко вторгается в чужие… реальности или сны — как угодно.

— Да, кто бы говорил…

— И правда — кто бы?

— Но если всерьез, если не считать всех людей какой-то версией себя, то ты не я, — заметил я. — Ты на меня даже не похож.

— Заберись поглубже в другие временные потоки, вот хотя бы как сегодня… — пожал плечами «Оливье» — мне все-таки было проще считать его человеком, а не призраком, — и увидишь, много ли останется сходства. Тем не менее, когда ты однажды возвращался на «Горгулью» и нашел бомбу совсем не там, где она должна была быть, это все еще был ты, и это все еще был тот самый корабль.

— Или не я и не тот же.

— Можно рассудить и так, — беззаботно признал он. — На самом деле, ты понимаешь, о чем я говорю, и знаешь, что я прав ровно настолько, насколько это имеет значение. Наших историй много. В том числе и та, которую ты помнишь мельком, — он неопределенно повел рукой, — о металлических стенах вокруг маленького узкого пространства, похожего на закрытый гроб.

— Ты хочешь сказать, это мое будущее? — спросил я после паузы, замкнутой и гладкой, как металлическая капсула. — И ты уже был там?

— Может и нет, почем мне знать? Это только одна из наших историй.

Я кивнул.

— А еще — это просто случилось, — заключил я, чувствуя, что меня это больше не беспокоит и не вызывает протеста. — Я все-таки сошел с ума. Это должно было случиться, я знал, чем рисковал, но меня это не останавливало, я должен был доиграться. Впрочем, знаешь ли, я даже не против — мир не стоит того, чтобы оставаться в нем в здравом рассудке. Не имеет значения, сон ты или нет — даже если нет, это уже в порядке вещей.

— Несомненно, — усмехнулся «Оливье». — Я ведь тоже сумасшедший. И не могу то и дело не заглядывать к тому, с чего все началось… Одно старое лицо, одно молодое. Что-нибудь напоминает?

— Слишком просто даже для сна. Видимо, я уже на пороге пробужденья.

— Если оно существует, — рассмеялся он. — На деле, конечно, их тысячи. Тысячи историй, а не только одна или только две. Но все вместе они становятся одной, а у одной вещи появляется одно и то же имя, во многих ее версиях. То, что вблизи кажется крайне беспорядочным и случайным, в перспективе, с расстояния, в масштабе, выглядит монолитом, как скала, по большей части состоящая из пустоты.

В какой момент Оливье исчез, я так и не заметил. Во сне не задаешься такими вопросами. К тому же сны — лишь отражение наших будней. Мы всегда на самом деле знаем, откуда берутся наши фантазии. Это было еще самое спокойное, что могло мне присниться в ту ночь, или что я предпочел запомнить из всего, что приснилось. Тем более что будни не заставили себя ждать, чем бы я ни занимался ночь напролет дергая за плавники несчастных акул или пытаясь разрушить континуум, и в целом, и всего лишь свой собственный. Наступало утро, которому совершенно не было до этого дела, и которое, как и любое другое, требовало внимания к себе, не спрашивая, крепко ли мы спим ночами, и есть ли нам хоть что-то, если положить руку на сердце, до дневных забот.

— Ваш терро! — весело возвестил появившийся поутру Вирем. — Конечно, вам лучше знать, стоит ли совершать по ночам бурные морские прогулки, но…

Терро — это кофе, который растет на Леде. С тех давних пор, как он был завезен с Земли, он успел здорово мутировать, приобрести «врожденный» привкус корицы, жженого сахара и сырой земли после дождя, но главное, что в нем содержался кофеин, и в куда больших количествах, чем в зернах его земных предков. Земные сорта тоже со временем в основном становились крепче, не считая специальных сортов почти совсем без кофеина. Экономика заключалась в том, что заваривалось это крепкое сырье, как правило, в значительно меньших количествах, чем считалось бы нормальным в старые мифически добрые времена. В честь чего кофе Леды приобрел название «терро», имелись расхождения — то ли от ностальгического древнего названия Земли, то ли от слова «террор» — а избыток кофеина и не до такого доведет, то ли от остатка слова «кафетерий», если отнять от него собственно «кафе».

С трудом продрав глаза, я разглядел, что гвардеец пристально меня рассматривает.

— А потом-то что было? Читали до утра? — недоверчиво продолжил он. — Выглядите так, будто вас только сейчас накрыло морской болезнью.

— А… ты совершенно прав. Не спалось…

Вирем осуждающе покачал головой.

— А снотворное? Пришло в голову принять только за час до того, как пора вставать? И почему здесь, а не в нормальной спальне?

— Чтобы поутру не пришлось далеко ходить. Кстати, Вирем, давай как-то более по-дружески. Мне не нравится говорить тебе «ты» в одностороннем порядке, так что если ты откажешься, я лучше перейду на твой стиль, нет проблем…

— Мм… сэр?

— Коммандер?.. — в чинах у нас случилась передвижка, как по печальным техническим причинам, так и потому, что лучших кандидатур на повышение на освободившееся место я не видел. Официально капитаном королевских бомбардировщиков теперь числился я. А более высокие должности в данной конкретной традиционно-«сувенирной», по крайней мере в моем случае, гвардейской части не были предусмотрены. Обязанности Дона, разумеется, я бы сувенирными не назвал.

— Но…

— Начнем с неофициальных моментов. Не собираюсь смущать при всем параде, но уж когда ты приносишь мне терро и рассуждаешь о снотворном или накрывшей меня морской болезни…

Вирем подавил рвущийся наружу смех.

— Хорошо, сэр… — он наконец поставил маленький поднос с терро мне на колени, уверившись, что я не опрокину его на себя немедленно. — Могу я некоторое время подумать?

— Подумайте, прошу вас, — ответил я не менее церемонно и отхлебнул горячий терро. В голове будто с хлюпаньем просела трясина, разум немного прочистился. — О боже… — пробормотал я, получив одновременно с этим прояснением ощутимый удар невидимым молотком по макушке.

— Сегодня есть несколько неприятных дел, — напомнил Вирем. — Уж не хотели ли вы их избежать столь своеобразным манером — покончив с собой в «нейтральных водах»?

Я тихо хрюкнул, чуть не поперхнувшись терро.

— Нет. Не думаю, что это бы сильно помогло. Вирем, — обратился я, чуть помедлив, — а когда у нас завтра будет перерыв в делах?..

— Завтра? — слегка опешил Вирем.

— Да, завтра. Так чтобы мы могли собраться поговорить с экипажем «Горгульи». Как бывало. Посоветоваться по некоторым… общим проблемам?

— А-а, — понимающе проговорил Вирем. — Конечно, ведь сегодня речь опять должна пойти о них на переговорах с Солнечной Лигой. Она все еще требует выдать их. — Вирем выдержал красноречивую паузу. — Но только завтра? Значит ли это, что вам нужно время собраться с духом, чтобы сообщить им дурные новости?

— Не мелите чепухи, Дон!

— Конечно, сэр.

— Так-то мы переходим на доверительные отношения, — усмехнулся я. — Я пока только не уверен, есть ли у меня новости — которые могут быть интересны. В этом нет ничего угрожающего.

— Совсем? — с невинным взором переспросил Дон.

— Абсолютно. — Как в мирном атомном реакторе.

Переговоры удались на славу.

Около полудня ко мне заглянул полковник Страйкер и передал кое-какие сведения о том, с кем из инженеров дворца я могу переговорить сегодня непосредственно, с кем по удаленной связи, если меня это устроит, а с кем, увы, не смогу встретиться никогда, потому что они уже скончались. Несмотря на последний факт, я затребовал их список и личные досье. В конце концов, у меня была пусть пока не слишком хорошо и безотказно функционирующая машина времени, так что, несмотря на факт чьей-то смерти, я мог при очень большой необходимости все же повстречаться с ним. Хотя придумать благовидный предлог было бы непросто, но есть же еще один способ: можно никого ни о чем не спрашивать — просто оказаться в его голове.

А потом полковник сообщил, что представитель Солнечной Лиги ожидает личной приватной аудиенции, о которой давно уже запрашивали, и на что наконец-то получили согласие, чтобы разъяснить некоторые детали непосредственно.

— Хорошо, впустите его в гостевую приемную.

Гостевая приемная — очень необходимая штука. Не каждого же стоит впускать в такое важное место, как рабочий кабинет. Что угодно может случиться, никогда не знаешь, какой именно секрет из кажущейся ничем не примечательной обстановки, утечет сквозь пальцы совершенно незамеченно. Даже если он никому особенно не нужен и не сделает никакой погоды — таковы правила игры. Это только нам то и дело кажется, что ничто частное на свете и в историческом процессе не имеет особенного значения, а «за всеми вещами мира стоит пустота» — что-то вроде профессионального заболевания.

— Прошу прощенья, ваше высочество, это не он, а она.

Я приподнял бровь, мгновенно заподозрив неладное. Что было несложно, раз у меня имелась всего одна яркая негативная ассоциация с Солнечной Лигой и всей текущей ситуацией, которую мы собирались обсуждать.

— Полковник Крейг? Я вроде бы видел его досье, хромосомный набор и личные убеждения ничего не говорят о том… — я многозначительно замолчал.

— Простите, полковник Крейг внезапно заболел. Непредвиденный приступ аллергии на местную пыльцу, с тяжелым побочным эффектом. Полковник в коме.

— Ого!.. — Да это похоже не просто на прагматичную рокировку, а на желание впечатлить и передать тем самым особое послание. Кто еще так поступает, кроме старых недобрых знакомых?

— Ему оказывают всю возможную помощь. Его непосредственная начальница вызвалась вместо него.

Меня разобрало желание расхохотаться. А заодно, что-нибудь взорвать.

Это же настоящий театральный сценарий. Впрочем, я допускал, что полковник в самом деле может быть в коме, пусть даже из-за аллергии, если его попросту подобрали для миссии ввиду специфической непереносимости вышеупомянутой пыльцы.

— Кто же она?

— Генерал-лейтенант Лидина. — Разумеется, если уж впечатлять, то и имени лучше не менять, а заодно с интересом последить, как долго я не буду ее пускать, или не пущу вообще.

— Кажется, я о ней не слышал. Но ее ведь мы не проверяли на благонадежность?

— Проверяли, — с чувством удовлетворения опытного бойца, которому есть чем поделиться с неофитом, ответил Страйкер. — Она не раз бывала здесь в составе делегаций.

— И все проходило гладко и без эксцессов?

— Разумеется. — На лбу Страйкера собрались изумленные морщинки.

— Начнем с первого из них. Насколько я помню, я утверждал список делегации. Почему я не помню, чтобы там было это имя?

— Оказалось, нам выслали неутвержденную копию по ошибке, произошли кое-какие перестановки, но нам прислали раннюю версию.

«Как удобно».

— И вам это нисколько не кажется подозрительным?

— Разумеется, вы можете ее не принять, сославшись на эту вопиющую небрежность… — Голос полковника стал задумчивым: один из членов делегации в коме, другого не принимают из-за бюрократической ошибки — формально все правильно, но как это может выглядеть со стороны, в общественном мнении… а какие из этого могут последовать дипломатические выводы?..

— Знаете что, — проговорил я, старательно изобразив озабоченность, — я хочу лично посетить полковника Крейга, чтобы удостовериться, что он будет в порядке. Можете пригласить эту… его начальницу на совместное посещение госпиталя.

— Он не в госпитале. Он в непроницаемой капсуле на их корабле. Поэтому Лидина просит о встрече как можно скорее, чтобы они, не откладывая, могли отбыть домой.

— Как удобно, — сказал я на этот раз вслух.

— Ваше высочество?

— А его осматривал хоть кто-то из наших врачей?

— Не знаю, к чему вы клоните, но в этом не было необходимости…

— Я надеюсь, прямо под нашим крылом не происходит какое-нибудь преступление против личности, которое мы даже не можем предотвратить и никак не можем проконтролировать. Разумеется, их судно — их территория. Но вам не кажется, что у них на корабле произошло нечто вроде локального переворота?

Страйкер посмотрел на меня с упреком и пониманием. Втайне не без одобрения. Как может военный не одобрять здоровую паранойю?

— Я мог бы поручиться за эту даму, — промолвил он совершенно беспечно. — Мы общались прежде. И это точно она, я проверил ее личность. — Страйкер снова лучился довольством, будто ему лично удалось исправить бюрократическую ошибку, о которой меня никто не подумал предупредить сразу же, как только она была обнаружена. Впрочем, наверняка она была обнаружена в последний момент. Об этом бы позаботились.

Я ответил Страйкеру улыбкой. Интересно, насколько хорошо они были знакомы с этой дамой. Настолько ли хорошо, чтобы иногда в приятной беседе обмениваться информацией без всякой задней мысли со стороны Страйкера, который в ином случае не был бы так доволен и беспечен?

— Я вижу, она вам нравится, Страйкер?

— Настолько, насколько может нравиться высокопоставленный офицер другого государства, — чопорно подтвердил Страйкер.

— Отлично, полагаюсь на вашу рекомендацию. Ведь я с ней совершенно не знаком. Надеюсь, мне она понравится тоже. Но вот еще!.. — я напустил на себя шутливо-строгий вид.

— Да, ваше высочество!

— Я же не должен вам напоминать о том, что не следует говорить с высокопоставленным офицером другого государства ни о чем кроме погоды или внезапно подорванного здоровья его подчиненных?

— Ни в коем случае! — На изжелта-бледных пергаментных щеках смущенного Страйкера выступили насыщенно-пунцовые пятна.

Я был совершенно уверен, что кое-какую полезную информацию она некогда от него уже получила. Может быть, он даже сегодня уже обмолвился о моей забавной просьбе найти всех инженеров, имевших отношение к дворцовому комплексу. Сочтет ли она это за нечто более интересное, чем он сам? Впрочем, он мог и не говорить об этом, ведь здоровье полковника Крейга — тема слишком волнующая, чтобы вспоминать о посторонних сущих пустяках. А если я спрошу его об этом впрямую, вот тогда и он заинтересуется, и может по чистой случайности наломать дров. Собственно, как он выдал себя сейчас — мне, ничего об этом не подозревая.

— Что ж, пригласите ее в гостевую приемную через… — я глянул на часы, — десять минут. Распорядитесь, чтобы туда принесли свежий терро и десерты. А также бокалы и графин с легким вином. Только не цветочным — побережемся пыльцы.

Страйкер ухмыльнулся и в его обычно почти бесцветных глазах заплясали искорки:

— Желаете произвести впечатление на даму? Боюсь, я не предупредил — она значительно старше вас.

— Я догадался, раз уж она высокопоставленный офицер Республики, а не монархии вроде нашей, где чин может быть лишь эвфемизмом для происхождения. Тем не менее, вы правы — я желаю произвести впечатление. Раз у меня как раз нет ничего, кроме происхождения.

Страйкер подавил смешок, превратив его в сдержанную улыбку, спрятанную в корректном кивке-полупоклоне.

— Но все-таки не забудьте все полагающиеся сканеры, как бы замечательно вы к ней ни относились. — После прямого напоминания он не сможет пренебречь ими по дружбе.

Страйкер еще раз кивнул, уже без улыбки, и вышел за дверь.

Я проводил его взглядом, прислушиваясь к собственным ощущениям. Верил ли я всерьез, что Солнечная Лига может быть причастна к происшествию с моими родными? И в частности Лидина, как ее персонификация и уже известный враг. Кстати, я ведь могу проигнорировать приличия и избавиться от нее при встрече. Что бы ни последовало дальше, это можно будет замять, объяснить прискорбным недоразумением. Такие дела в наших кругах всегда можно замять. И она знает об этом. И сознательно провоцирует. Проверяет, как далеко она может зайти. Не дальше последней черты, разумеется, как и все мы.

Я поднял со стола коммуникатор.

— Вирем? Знаю, что сейчас не ваше дежурство в кои-то веки, но мне нужна ваша помощь. Разыщите экипаж «Горгульи», пусть все будут под защитой, не пускайте к ним никого, в том числе или в особенности полковника Страйкера. Передайте Тарси Карелл, что здесь находится ее мать.

— Мм… в фигуральном смысле? — уточнил Вирем.

— Разумеется, но ей этого говорить не нужно — что фигурально. Она поймет и, надеюсь, будет осторожна.

А теперь пора было идти на встречу. Не заставлять же предположительно незнакомую мне даму ждать.

Одна из дверей в стенах, обычно хорошо заблокированная, вела по короткому коридорчику в гостевую приемную. Миновав дверь, разблокированную личным паролем, я тщательно запер ее за собой. Наглухо. Так, что и сам не мог бы вернуться этим путем в кабинет. Для последнего придется пройти длинным путем снаружи. Маленькая предосторожность. Не стоит недооценивать внезапную собеседницу. Она, конечно, повела себя очень смело. Значило ли это, что она блефует? Может быть, даже рассчитывала, что я не приму ее или устрою какой-нибудь неосторожный скандал, который она сможет обернуть себе на пользу.

Никаких скандалов и задержек.

Я вошел в еще пустую приемную. Оглядел серебристо-бархатные стены и кресла, расставленные уже на столике вазочки с десертами, бокалы и чашки с дымящимся терро, удовлетворенно кивнул и сел напротив второй — внешней двери. Буквально через пару минут она с шипением отъехала в стену, и Страйкер пригласил Лидину войти, что она и сделала. Я с легкой официальной улыбкой поднялся ей навстречу. Страйкер с поклоном отступил назад, и дверь между ним и гостьей закрылась.

— Приветствую вас на Леде, — сказал я ровно. — Позвольте выразить мои соболезнования насчет болезни полковника Крейга. Вы не желали бы предоставить его заботам наших медиков? Уверен, у них здесь больше возможностей предоставить пострадавшему все необходимое.

— Благодарю вас, ваше высочество. — Лидина остро взглянула мне в глаза, оценивая, как я ее воспринимаю, но держалась того же официально-вежливого тона, что и я. — Мы ни в коем случае не хотим обременять вас.

— Ну что вы, законы гостеприимства священны. — Я повел рукой, приглашая ее сесть в кресло и, взявшись за спинку, галантно подвинул его поудобнее для нее. — Немного вина? Терро?

Она села, бросив на меня еще один пронзительный взгляд. Пожалуй, со времени нашей последней встречи, она изменилась. Выглядела более сухой, напряженной и уставшей. Постаревшей. И конечно, как бы она ни была отчаянна, она не имела того преимущества, что прежде и, возможно, поэтому выглядела какой-то маленькой и хрупкой. Как говорил отец? «Редкой женщине мне хочется свернуть шею. Медленно. Чтобы долго хрустели кости». Если она даст мне понять, что как-то замешана, или что-то знает о том, что произошло…

Я некоторым удивлением отметил подтекст своих мыслей — если это не так, то прошлое меня совершенно не интересует. Все мы политики, не все скелеты в шкафу имеют значение для будущего.

— Благодарю, — сухо ответила она. — Ничего не нужно.

Есть много видов ядов. Некоторые из них дают о себе знать лишь спустя очень долгое время, некоторые просто заставляют потерять осторожность.

Я не удержался от смешка.

— Даю слово, ничего не отравлено, можете этого не бояться.

— Я вовсе не боюсь, — произнесла она с укоризной, — но не в моих привычках предаваться излишествам. И я здесь вовсе не для развлечения. Я прибыла обсудить весьма серьезные вопросы.

— Прекрасно. — Я взял графин, налил вина в оба бокала и подвинул один к ней, не обращая внимания на ее слова. — Тогда перейдем к делу.

Взяв второй бокал, я рассеянно прихлебнул из него.

— Мы неоднократно просили вас вернуть некоторых наших граждан.

Я демонстративно приподнял бровь:

— Напомните мне, пожалуйста.

— Вы прекрасно их знаете.

— Неужели? Тогда вы прекрасно знаете наше отношение к этому вопросу. Оно вполне определенно. Если у вас нет каких-либо вновь открывшихся обстоятельств, разумеется. Мы уже слышали все ваши аргументы.

— Значит, вы сможете отказать и мне?

— Мадам? Я уважаю ваш пол, возраст и занимаемую должность, но должны же быть и более веские причины.

— Ну, скажем… — она будто невзначай приподняла руку со слегка согнутыми пальцами.

— Попробуйте груши, — предложил я дружелюбно. — Это отличный сорт.

Она замерла в задумчивости, не встретив агрессивной реакции.

— Вы помните меня? — спросила она с легким сомнением.

— Простите, кажется, мы не встречались?

Она нахмурилась, раздумывая — могло ли случиться так, что, например, ее дочь стерла мне память о том дне, чтобы более гарантированно сохранить рассудок?

А может в ее памяти промелькнула мысль о том, что вернувшись из другого времени, мы вернулись, быть может, из другого измерения, с другим собственным прошлым, и у меня действительно нет этих воспоминаний. Это было бы еще веселее.

Но вот она тряхнула головой, отметая всю эту метафизику.

— Вы лжете, — мрачно и непримиримо заявила она. — Вы лгали даже под наркозом.

— А вы весьма недипломатичны, — заметил я. — Чего вы хотите добиться вашей угрюмостью? Международного скандала?

Она вперила в меня стальной взгляд. Я понял, что она надеялась, что я все еще боюсь ее, на животном подсознательном уровне. Может, так оно и было. Но этот уровень пришлось бы долго выкапывать из-под наслоений воспоминаний других личностей. Иногда они мешают жить мне самому, а когда-то из-под тех же наслоений она не смогла раскопать то, что ей было нужно. Именно это она называла ложью.

— Интересно, что она вам сказала? Может быть, наплела, что остановила действие рефлексора ранее, чем через полчаса?

Я промолчал. Так оно и было. Но кто кому плел? Раньше, или прямо сейчас?

Она слегка улыбнулась и покачала головой.

— Я надежно выждала время. Я должна была убедиться, что могу воздействовать на вас в будущем, даже если больше не стану применять этот аппарат в действительности. После того, как проходит полчаса, связи в нервной системе остаются навечно. Собственно и частицы аппарата навсегда остаются внутри. Его не нужно применять больше, чтобы иметь возможность использовать в любой момент. Я всегда могу остановить ваше сердце. На секунды, или дольше. Нужен лишь зрительный или слуховой контакт.

— А вы сознаете, что рискуете гораздо больше, чем я?

— Слишком многое поставлено на карту, принц Эрвин, — усмехнулась она. — Но мы можем договориться. Сделайте, что я прошу, и я вас не трону. Обещаю. И не тронет позже кто-либо другой, если вам удастся хитростью от меня избавиться. Я знаю, страх, внушенный рефлексором, отпечатывается на всю жизнь. Избавьтесь от меня сейчас, и я обещаю вам, что однажды вас убьют именно с его помощью. Или, разумеется, вы можете покончить с собой, — прибавила она иронично.

— Вы очень храбрая женщина, — констатировал я рассеянно.

— Вы хотите, чтобы я доказала вам, что вы трус? Если и не были, то стали, после того, что я с вами сделала.

«Последний раз я вижу тебя храбрым», — сказала она мне перед тем, как механизм начал свое действие.

— Хорошо, — кивнул я. — Докажите мне. Прямо сейчас.

Лидина заколебалась.

— Прошу вас, — улыбнулся я. — Я настаиваю. В конце концов, мне очень интересно, о чем вы там говорите.

Она все еще медлила, так что я заговорил снова:

— Но прежде, чем вы попытаетесь меня убить, ответьте на один вопрос — вы причастны к смерти моей семьи?

На ее пергаментных щеках появились два контрастных ярких пятна.

— Возможно, — проговорила она задумчиво, почти неуверенно, обдумывая, как бы ей получше использовать этот момент.

— После того, что вы уже сказали, неужели вы опасаетесь, что в этой комнате ведется запись?

— Вовсе нет, — улыбнулась она. — Но запись можно подрезать в нужных моментах. Разглашение того, о чем мы уже говорили, сыграет против вас, покажет, что вы зависимы и недееспособны. Не можете быть монархом.

— Я и не монарх, пока что.

— Принц-регент? Не смешите. Все дело в названии. Может быть, в чувстве вины? Потому что вы считаете виновным в их гибели себя. А может быть, так оно и есть?

Бокал в моей руке задрожал. Я только чудом поставил его на столик, не разбив.

— Так вы ведете запись? — осведомилась она. — Может быть, там останется ваше признание в содеянном. Ведь если они знали, что вы недееспособны, это было вам на руку — остаться одному…

— Они ведь не единственные, кто знал бы.

— Но единственные, кто мог использовать это знание без доказательств. Разве мне неверно сообщили, что намечалась официальная перемена наследника? А вы только что показали, что прекрасно все помните.

— Разве? Я услышал лишь, что у вас нет доказательств. Может, предъявите их хотя бы мне?

— Вы в самом деле этого хотите? — ее глаза загадочно поблескивали.

— Если, разумеется, вы вообще это можете.

— Ваше чувство вины настолько глубоко? Вы полагаете, это поможет вам забыться? Переложить вину на другого? Считать, что вы находились под посторонним влиянием? Ну извольте, — она торжествующе подняла руку. — Я держу ваше сердце, и мне нужно лишь сомкнуть пальцы, чтобы это перестало быть пустым разговором.

Ее пальцы напряглись, сжимаясь, я смотрел на них, но представлял в них ее собственное сердце. В груди глухо кольнуло. Но это было все. И скорее всего, было лишь следствием «пустой беседы». Она сама совершила ошибку. Я был в такой ярости, что едва ли она сумела бы перебить волну гнева страхом, даже будь у нее шанс. А будь мы в другом времени, может, даже, мне удалось бы воздействовать на нее саму, как случилось когда-то с Пеллинором. Мне лишь представилось, что бешенство ударило из меня огненной волной. А он и впрямь это почувствовал. И лишился чувств.

Ее взгляд стал чуть недоуменным и озабоченным. Она сжала пальцы сильнее.

— Вы в самом деле пытались напугать меня этим? Думаете, я настолько внушаем?

Она деланно небрежно рассмеялась.

— Стоило попробовать.

— И оставить на записи доказательство вашей недееспособности, а не моей. Кстати, о чем вы, черт побери, вообще говорили? Что такое рефлексор?

Она посмотрела на меня с таким видом, будто собиралась вскочить, как ошпаренная кошка.

— Кто вы, черт побери? — ответила она вопросом на вопрос. — Двойник? Брат-близнец? Вас было двое? — «Да, и одного из нас звали Мордред», — мог бы ответить я не так уж давно.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Тогда, я надеюсь, вы передадите мои слова по адресу.

— Ответ от адресата здесь и сейчас. Боюсь, вы подверглись какой-то интоксикации, не только ваш официальный представитель. Настоятельно рекомендую вам обратиться к врачу.

Она окинула меня задумчивым взглядом с головы до ног.

— Я начинаю подозревать, что не помешало бы генетическое расследование.

Я холодно улыбнулся в ответ.

— О, не беспокойтесь. Тут все на высоте. И как вы понимаете, ваши требования снова не будут выполнены. Вы провалили миссию с треском, мадам.

Она опустила голову, прикусив губу.

— А вы ведь могли бы меня понять, — проговорила она совсем другим тоном, почти кротким. — Вы же знаете, что я лишь хочу вернуть своих детей. У вас тут… небезопасно.

— У нас?.. — уточнил я.

— Вы же не будете отрицать произошедшего несчастного случая. И по словам полковника Страйкера, вчера и вы подверглись нападению на прогулке.

— И это навело вас на мысль, что я сам причастен к подобным несчастным случаям?

— Я не знаю, что и думать. Я лишь беспокоюсь за своих детей. Я готова на все, лишь бы защитить их.

— Вы можете быть уверены в одном. Здесь они в куда большей безопасности, чем рядом с вами.

— Это угроза? — встрепенулась она.

— Не надейтесь, — ответил я довольно таки угрожающе.

— Но как вы можете гарантировать их безопасность, если не можете гарантировать своей?

— Этот мир — очень ненадежное место, мадам. Все относительно и можно полагаться лишь на статистические вероятности.

— Но если с ними что-нибудь случится…

— Я бы сказал, что вы за ними уже не уследили.

Она поджала губы, и в ее глазах, направленных куда-то мимо меня, полыхнула неукротимая злость.

— Этот «Янус»!.. Сперва вы забрали моего сына. Извратили, бог знает что сделали с его головой, что ему внушили! А потом и дочь. Как? Что вы с ними сделали?!

— Каждый сделал свой собственный выбор. Как вы, так и они.

— Так не бывает! — воскликнула она в сердцах. — Какой еще выбор? Есть только влияния, хорошие и дурные, правильные и неправильные!

— В чем-то вы правы. Рано или поздно дурные влияния отталкивают. Если не губят совсем.

— Но это МОИ дети! Не ваши. Они иной породы! Им не место среди вас. Можете лгать что угодно, но вы держите их в заложниках…

— То есть, вы хотите сказать, что если я вздумаю угрожать их жизни, я смогу оказать на вас влияние?

Молчание оказалось на редкость резким.

— Если с ними что-нибудь случится, — проговорила она искренне или искусно-поддельно надреснутым голосом, — вы знаете, как вы умрете. Если вы еще не знаете, о чем мы говорили, советую навести справки. Так же как в том случае, если что-нибудь случится со мной.

— Между «желать» и «мочь» лежит огромная пропасть. Иначе сколько бы наших желаний уже сбылись, и не нужно было бы вести никаких переговоров или пытаться кого-нибудь напугать, чтобы добиться от мироздания хоть какого-то благосклонного отклика. В отличие от вас, я не считаю угрозы и убийства хорошим влиянием. Почему бы вам не пересмотреть собственную жизненную позицию? Нельзя же всегда жить в неврозе. Как вы понимаете, прием окончен. Не позволите ли вас проводить? Боюсь, вам это необходимо.

Заодно пригляжу за Страйкером. Меня настораживало его благодушие в разительном контрасте с тем, как была настроена, за закрытыми дверями, наша гостья. Чьей линией поведения я был все-таки заинтригован. Не могла же она ожидать, что чего-то добьется напрямик. Лиддел Гарт бы определенно не одобрил. Отвлекала внимание? От чего? Разумеется, она понимала, что находится в безопасности. Самоотверженно решила провести краш-тест на мою психическую устойчивость, чтобы убедиться, что не создала сама себе проблем в большой политике? Что ж, это мысль. Тогда она, пожалуй, должна быть на самом деле довольна тем, как все сложилась. А свое странное поведение объяснит затем какой-нибудь спонтанной аллергической реакцией.

Она поднялась, не возражая, полностью владея собой, будто ее и впрямь уже ничего не беспокоило, и напоследок огляделась по сторонам.

— Раньше здесь было светлее, — заметила она. Это верно, кругом было слишком много белого. Это было слишком неестественно. Утомляло даже тех, кто об этом не задумывался.

— И деревья когда-то были выше.

Грубоватый ответ, как и многие за сегодня. Но должен же и у меня быть какой-то предел терпения среди этого фарса. Это были последние слова, провокации закончились.

Когда мы вышли из приемной, Страйкер, встречавший нас за дверями, приподнял брови с видом приятного удивления. Может быть, подумал, что мы пришли к какой-то договоренности, или просто прониклись друг к другу симпатией, что его, похоже, только бы порадовало. Искренне. Значит, все-таки было у этой женщины какое-то другое лицо, только мне она его старательно не показывала. Я почти поверил в то, что ее и впрямь интересовала только моя реакция на прямую атаку, чтобы знать, чего можно ждать в дальнейшем.

На людях мы вели себя дипломатично. Я выразил намерение сопроводить ее непременно до ее судна, граница которого, к сожалению, являлась границей другой державы, и проникнуть туда с инспекцией не представлялось возможным. Но уж проследить лично, чтобы она не задержалась нигде по дороге и не перемолвилась с кем-либо лишним словом, я мог. Разумеется, перемолвиться с кем-то всегда можно и по удаленной связи, но это уже совсем другой разговор…

Никаких больше сложностей и эксцессов. Как будто теперь ей самой не терпелось поскорее убраться. Ни слова больше о ее детях не прозвучало, да никому, кроме нас и не следовало знать об этих родственных связях. Зато она выразила в присутствии посторонних сокрушение об Арли и его экипаже, которых она, не моргнув глазом, назвала национальным достоянием Республики, которой неимоверно горько его лишиться. Со стороны Денеба было не совсем по-дружески сманивать к себе лучшие умы и культурных героев. Я напомнил, что Лига — Республика предположительно демократическая, и не мне, представителю державы монархической, объяснять основы личной свободы ее граждан. Хотя, разумеется, и у нас государство просвещенное, и монарх никак не деспот, а лишь «гарант конституции». Она только притворно вздохнула — полностью отгородившаяся от всего, что произошло, будто все это была не она, и не с ней. Прощалась она с философской улыбкой. Разумеется, это тоже немного нервировало, догадками о том, что какой-то посторонней цели она, возможно, достигла, о чем мы еще не знаем. Нужно будет проверить немедленно после ее отлета, целы ли и здоровы все те, кого она желала бы вернуть. Но я вполне полагался на Вирема, да и на них самих. Главное, чтобы она убралась отсюда подальше. Она умела действовать на нервы даже тогда, когда ничего в действительности не делала.

И это наконец случилось — корабль оторвался от земли и плавно направился к своей стартовой позиции. Это было официальное отбытие, возвращение после которого без особого оповещения и новых запросов было неправомерно даже в случае аварии, хотя в последнем случае, конечно, все процедуры упрощались.

Теперь стоило уточнить то, что мне давно хотелось уточнить, и из-за чего я себя чувствовал будто на иголках.

— Вирем, у вас все в порядке? Никто не потерялся? Все целы?

— Да, разумеется, — голос Вирема звучал удивленно и настороженно — больше удивленно.

— Последите за порядком еще немного, хорошо? Я свяжусь с вами, как только смогу.

Появилась ведь еще одна проблема. И это только из известных — Страйкер. Как неудачно, что именно он помогал мне найти данные для другого дела. Мог ли он перемолвиться с ней о нем, ничего не подозревая, по дружбе, как он полагал? Может быть, задание показалось ему забавным и оттого достойным упоминания в ничего не значащей светской беседе. Конечно, оно и так не осталось бы надолго засекреченным, но сама свежесть впечатлений…

— Полковник, мне нужно с вами поговорить. Пусть кто-нибудь вас сменит. Мы можем пройти в ту же самую гостевую приемную, — они ведь созданы как раз для того, чтобы ничто в них сказанное не вышло наружу. Максимальная защита от всех прослушек.

— Конечно, сэр.

И я в который раз машинально задумался, откуда у нас столько общего с древней Британией? Древней не до степени конца пятого века, хотя тут как посмотреть… а этак на полторы тысячи лет попозже. Разумеется, лишь до определенной степени — кому-то когда-то, неоднократно на протяжении веков, хотелось вернуться к каким-нибудь давним традициям. На деле настоящей преемственности тут не было никакой. Только тяготение к определенным стилям, моде, легендам, ставшим исключительно символическими воспоминаниям о Земле, подсознательное стремление к которой становилось тем более жадным, чем невообразимее становились отделяющие от нее пространства и случающиеся надолго периоды глухой изоляции разрозненных колоний, прежде чем они развивались достаточно для того, чтобы между ними вновь восстанавливалась связь.

Страйкер удивился тому, что я пропустил его вперед, но не стал возражать. Его место дежурного за конторкой у дверей занял майор королевской космической пехоты Такер.

Здесь уже убрали. Не было ни вина, ни десертов, ни прочих отвлекающих внимание пустяков.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил я.

— После вас, сэр, — не выдержал на этот раз Страйкер.

— Как пожелаете. — Я уселся в кресло, и он последовал моему примеру. — Я задам вам для начала самый невинный вопрос, — я улыбнулся, делая вид, что все это только шутка: — Не говорили ли вы случайно этой милой даме, с которой мы только что расстались, так, по-дружески, о том, что подыскивали для меня список покойных инженеров?

Страйкер коротко рассмеялся, впрочем, похоже, вполне искренне.

— Нет, сэр. Мне это как-то в голову не приходило.

Между тем, конечно, он был напряжен и насторожен. Я с показной рассеянностью кивнул.

— А не расскажете ли вы мне о ней побольше?

— Что именно? — Он отчего-то занервничал.

— К примеру, как и когда вы с ней познакомились?..

Его губы раздраженно сжались, а брови поползли вверх.

— Думаете, меня потянуло посплетничать? — со стороны было мало похоже на что-либо другое. — В политике не бывает пустых сплетен. Вы знаете, какие именно части она возглавляет?

— Вы имеете в виду департамент государственной безопасности?

— Именно его.

— Полагаю, вы хотите прочесть мне нотацию о том, как опасна неосторожность в общении с потенциальным противником? Не думаю, что меня можно сравнить с неразумным щенком, сэр, которому понадобились бы подобные нотации!

Резко, но естественно. Я тоже решил перейти в наступление.

— Да, возможно, в вашем случае выслушивать нотации уже поздно.

Страйкер дернулся, но сдержал еще более резкий ответ.

— Может быть, вы знаете что-то, что мне неизвестно? — сухо осведомился он.

Я подумал, прежде чем ответить.

— Да, пожалуй, что знаю.

Его плечи напряглись с непонятной готовностью к чему-то — может быть, просто со вниманием наклониться вперед, а может быть…

— Знаю, что она может воздействовать на кого-либо даже без его на то ведома, по крайней мере, он может ничего об этом не помнить… — прибавил я почти что по вдохновению, импульсивно, в ответ на это полудвижение, которое тут же превратилось в действие.

Страйкер, абсолютно не владея собой, резко поднялся и выхватил из кобуры бластер. Глаза полковника словно остекленели и побелели. Поскольку он был при исполнении, мы опустили обычные процедуры перед тем, как войти в эту комнату. Справедливости ради надо сказать, что и я был постоянно при личном оружии, меня данные протоколы безопасности не касались.

— Страйкер!!!

Проклятие, не так же явно! Он не мог прожить тут все эти годы, чтобы подобные стремления не стали явными по чистой случайности. Но, по-видимому, своим присутствием она его как-то активировала, наверняка намеренно. И его ли одного?.. Сколько бы жизней и где бы ты ни прожил, в такие моменты теряешь чувство реальности.

Я вскочил, раздумывая, в какую сторону уклониться — мне бы это, скорее всего, удалось, я лишь ждал, куда двинется дуло, но вместо того, чтобы выстрелить в меня, Страйкер, как механическая игрушка, вскинул бластер к виску.

«Нет! Стой!» — кажется, я даже не сказал этого вслух.

Будь я в прошлом, вопросов бы не было, я был бы в полной уверенности, что успею его опередить — по генетическим причинам моя реакция была бы выше. Но сейчас, в своем времени, имея дело с профессиональным военным… Видимо, с реакцией было все в порядке, раз я успел обо всем этом подумать, прыгнув на него, пригнувшись, головой вперед, всем весом ударяя под дых и сбивая с ног.

«Зато я все-таки моложе!..» — вспомнил я, и эта мысль показалась мне странно свежей. На сколько же лет я себя обычно чувствовал?

Выстрел ушел вбок и был поглощен обшивкой стены.

Страйкер задергался, вырываясь.

— Какого черта?!.. — пропыхтел он возмущенно. Вполне трезвым голосом.

— Сперва бросьте бластер! Хорошо?.. — Я придавил старого вояку как мог, и обеими руками сжимал его вооруженную руку. Страйкер озадаченно скосил на нее взгляд.

— Как?..

— Бросьте, говорю!

Он бросил.

Я быстро кинулся за оружием, схватил его и, не выпуская из рук, поспешил к столику, чтобы нажать на кнопку и вызвать дежурного и… передумал.

Посмотрел на Страйкера. Он сел на полу с оскорбленным видом и смотрел на меня в ответ сердито и недоумевающе.

— Может, мне и не позволено говорить, ваше высочество, — он язвительно подчеркнул последние слова, — но ваше поведение неподобающе!

— Неподобающе? — переспросил я. — А вам не кажется странным, что у вас в руке был бластер, а в той стене ожог от разряда?

— Зачем вам понадобилось стрелять, я тоже не понимаю. Ваши выходки становятся все более странными.

— Мне?.. Это ваш бластер и держали его вы.

— Только прежде вы меня зачем-то ударили головой в живот, завладели моим оружием…

— Я только схватил вас за руку, а ваше оружие поднял, когда вы его бросили.

— При всем уважении!..

— Вы не помните, что случилось, верно? Не помните, как схватили бластер, навели его на меня, а затем вскинули к виску.

— Бросьте, я еще в своем уме!

— Нет. Вами управляют, вам в мозг впечатано задание…

Страйкер начал угрожающе поднялся.

Я хлопнул ладонью по кнопке. Дверь с шипением открылась, и в нее с беспокойным любопытством заглянул дежурный.

Страйкер вздрогнул, оглядываясь.

— А теперь вы не помните, как поднялись, верно? — уточнил я и обернулся к дежурному.

— Включите здесь запись. Режим конфиденциальный. И пусть нам принесут терро.

— Простите, — сконфуженно проговорил майор. — Здесь никакая запись не работает.

— Даже с портативного записывающего устройства?.. — Я снова передумал. — Ну и отлично! Тогда только терро.

— Продолжим, полковник, — сказал я, когда дверь закрылась. — Итак, верно, вы не помните, как вы только что встали?

Побледневший Страйкер хмурился.

— Что происходит? Что вы сделали?

— Спустил ненароком ваш предохранитель. Нет, не на бластере. Постарайтесь успокоиться и поверить, что я вам не враг. Впрочем, вы и так в это верите, гораздо больше, чем думаете.

Страйкер открыл рот, поднял брови, потом снова насупился, поджал губы, и сел в кресло с довольно-таки сердитым видом.

— Иначе первый выстрел вы бы не направили себе в голову.

Вообще-то, это было сомнительное утверждение. Он мог быть запрограммирован замести следы, а первоначальное движение рассчитывалось лишь на то, чтобы удержать помеху на расстоянии. Самоубийство без попыток навредить кому-то еще, вызвало бы меньше подозрений. Но иная трактовка не повредит.

Страйкер только неодобрительно покачал головой.

— И раз уж вам и так удалось взять себя в руки… дальше будет проще. — Особенно если он доживет до того момента, когда сможет поговорить с Тарси.

— Я все еще не понимаю, что за чушь вы городите.

— Вы знаете, что я говорю серьезно. На самом деле — знаете. А я хочу, чтобы вы жили и не пытались наложить на себя руки, потому что верю вам. Просто подумайте о том, что было недавно. Вы не помните, как оружие очутилось у вас в руке. Иногда отсутствие записи вредит, вы могли бы убедиться во всем своими глазами.

Он только хмыкнул.

— Вы сами выбрали это место для разговора.

— Да. Как я понимаю, сопротивление гипнозу входит в программу обучения высших чинов?

Страйкер кивнул.

— Тогда как бы я мог на вас подействовать? Без каких-либо препаратов, без оборудования?

Он задумался.

— Тем не менее, у вас дважды произошли кратковременные провалы в памяти.

— Да, но на самом деле вы могли что-то применить, только я этого не помню.

— Отлично, смотрите на меня. Сосредоточьтесь. Я ничего не делаю и не двигаюсь с места. Контролируйте себя, несмотря на то, что вам не понравится то, что я скажу. Вы предупреждены об этом…

Дверь с шипением отъехала в сторону. Мы оба вздрогнули.

— Проклятие… — пробормотал я — как вовремя…

Страйкер издал невольный смешок.

В комнату вкатили тележку с нашим терро. Я поностальгировал о «Янусе», где заказ доставлялся прямо через столик. Впрочем, виноват был не сам дворец, а эта комната, в которую ничего не должно было попадать иначе как несколькими проверенными путями. Комната начинала меня раздражать. Тем не менее…

Я продолжил, когда мы опять остались одни:

— Думаю, вам лучше выпить чашечку терро прямо сейчас.

Страйкер удивленно поднял брови, но последовал совету. Как бы я его ни раздражал, он явно утомился и был не прочь восстановить силы любым образом. Заодно и я с наслаждением сделал то же самое. От недавно выпитого вина оставалось неприятное послевкусие — разумеется, ассоциативное. За пару минут мы управились с первой порцией.

— А теперь отодвиньте на всякий случай все от себя подальше, и слушайте. Есть большая вероятность, что опасность уже миновала, раз у вас ничего не вышло с первого раза. И есть вероятность того, что у вас и впрямь высокая сопротивляемость, и вы сами по своей воле откорректировали установку…

Страйкер окаменел в кресле, напряженно выпрямившись, взгляд стал отсутствующим. Я тоже слегка напрягся.

— Вы можете это контролировать, полковник, держите себя в руках, не забывайте ничего, оставайтесь здесь и сейчас. Вы можете.

Он и правда задышал ровнее.

— Вот. Все в порядке, ничего не происходит. Но вы запомнили это странное сопротивление? Уплывание куда-то?

Страйкер шумно перевел дух, поднял ладони с расставленными пальцами, посмотрел сперва на одну, потом на другую. Руки дрожали.

— Что это?..

Вы в порядке сейчас, верно?

— Верно… — он как-то нервно пришепетывал.

— Вот так и держитесь. Все будет хорошо. Еще терро?

— Да, пожалуй… Проясняет рассудок.

— Не стесняйтесь.

Он взял чашечку, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На его лбу выступили капельки пота.

— Это чертовски странно.

— Так и есть, но это не ваша вина.

Он резко открыл глаза, сверкнувшие под насупленными бровями.

— И вы утверждаете?..

— Нет. Вы сами это знаете. Я только хочу, чтобы вы были осторожны, ни на мгновение не забывали, что происходит на самом деле. Вам надо поговорить с психологом.

— И кому из них я должен доверять?..

— У меня есть кое-кто на примете.

— А почему я должен доверять вам?

— Может, потому что и мне надо кому-то доверять? — спросил я, помолчав. — Постараемся, чтобы это не вышло наружу, впрочем… если вы захотите поделиться с кем-то из своих близких, я не собираюсь вас останавливать, вы знаете, кому из них можно довериться.

— Но то, что случилось…

— Я думаю, что знаю источник. Вы понимаете, о ком я говорю. А насколько он имеет отношение к вашим близким — вам решать. И я в самом деле надеюсь, что кризис миновал, дело было в неожиданности, это должно было застать вас врасплох, чтобы вы не успели защититься, но теперь не застанет.

Страйкер грустно улыбнулся.

— Вы пытаетесь внушить мне это, верно?

— Пытаюсь помочь вам утвердиться в этой мысли.

Страйкер задумчиво отхлебнул терро.

— Как я понимаю, мне теперь лучше не иметь оружие под рукой?

— Полагаю, да… Вы могли бы просто разрядить его.

Он начал было кивать.

— Но если случится непредвиденное и кто-то примет вас за угрозу, постарается опередить…

— А… — понимающе произнес Страйкер.

— Надеюсь, ненадолго. Мы постараемся установить уровень опасности.

— И думаю, мне будет лучше держаться от вас подальше.

— Думаю, нет, как раз не стоит. Не стоит покидать службу — вы ведь об этом подумали? И не стоит отдаляться. Просто мы будем знать о риске. И постараемся извлечь из него побольше пользы для нас всех, только не для врагов.

Он был готов улыбнуться. Но перламутровая — сохранившаяся с прежних времен — кнопка вызова замигала багровыми вспышками тревоги. Дверь опять распахнулась.

— Простите! — выпалил запыхавшийся дежурный. — Вы должны это знать. Корабль «Лиги» только что потерпел крушение — взорвался при переходе в гиперпространство! Совершенно так же, как «Денебский Штандарт»!..

Мы со Страйкером одновременно вскочили с кресел. Дежурный невольно от нас попятился.

— Ужасное совпадение!.. — беспомощно закончил он.

3/4. Капсула

— Черта с два совпадение и черта с два он взорвался! — вспылил я.

— Взрыв произошел в зоне видимости кораблей сопровождения!

Вернее, «выпровождения».

— Мне понадобятся все записи произошедшего.

— Разумеется, сэр…

Я бросил взгляд на Страйкера. Он выглядел потрясенным, но не выражал мгновенного желания броситься на кого-нибудь или вытворить что-то неподобающее. Уже облегчение. Как был бы облегчением и взрыв корабля, будь он настоящим, но в это я не верил ни секунды.

— Я знаю, вы до сих пор не можете поверить и в тот случай… — продолжал лепетать майор-дежурный.

— Стоп! — остановил я, чувствуя себя на редкость здраво и трезво. — Нет, Такер, я не сошел с ума пока что. Просто я видел раньше много разных случаев. — В некотором роде эта речь обращалась и к Страйкеру. — Вы бы никогда не поверили. Статистическая вероятность мала, но если рассматривать события в течение многих столетий, то это куда больше, чем обычный срок, на котором строится личный опыт. В первом случае, о котором вы уже не раз упомянули, я надеюсь на то, что это возможно, а во втором — я знаю, что это возможно. Знаю экспертов, которые на это способны. Именно с ними я хочу переговорить как можно скорее и осмотреть затем с ними область происшествия. Но сперва, разумеется, официальное заявление. Я не собираюсь тратить на него больше пяти минут!

— То есть, что именно вы хотите?!..

— Объявить, что это скорее всего сознательная диверсия и едва ли корабль покинул или собирался покинуть пространство Денеба.

— Но это немыслимо!.. Я вас понимаю! — поспешно заверил Такер, то смертельно бледнея, то покрываясь пунцовыми пятнами, у него была на удивление холеная кожа, определенно, он не из той же категории старых вояк, что и Страйкер, скорее всего дело было в происхождении или прочих связях. Но я бы не сказал, что он не старался держаться. Он тихо пыхтел от ответственности. — Но вы понимаете, как это могут воспринять все?

— Понимаю. Могут воспринять, что я сумасшедший. Могут воспринять как провокацию войны, как то, что я сам все это подстроил. Это ничуть не немыслимо. Немыслимо то, что они творят! И я не собираюсь им в этом подыгрывать. Страйкер, пойдемте. — Я не собирался также оставлять его без присмотра. В любой момент при таких обстоятельствах он мог сорваться, и это была бы одна из запланированных диверсий. По крайней мере, мне грело душу, что он еще жив и даже почти пребывает в здравом рассудке.

Если мое недолгое правление на этом и закончится, и станет всем, что будет обо мне когда-либо известно, я прослыву отчаянным параноиком. В лучшем случае. Но кто скажет, что у меня не было повода?

— … Они могут объявиться где угодно, в какой угодно момент времени, поэтому я призываю все ответственные за это службы повысить бдительность и перепроверить все секторы на наших картах, которые потенциально являются слепыми пятнами. Все пятна устранить невозможно, но чем шире и неожиданней охват, тем больше шансов не допустить новых диверсий, — завершил я и отключил все каналы прямой связи, какие только имелись.

Не зря она акцентировала столько внимания на «если со мной что-нибудь произойдет». Это «что-нибудь» было запланировано, ее атака состояла из нескольких этапов-ступеней, и мы познакомились еще не со всеми. Да, взбесить меня ей удалось, и поставить в весьма двусмысленное положение. Говорят, не стоит действовать во гневе, но проявлять осторожность бывает не менее опасно, если рассчитывать будут на нее. Осторожность подтачивает изнутри, ограничивает в действиях. Выигрышного варианта тут не существовало, вариант гнева был, пожалуй, меньшим из зол. По крайней мере, так я захватывал часть инициативы и поднимал ответную волну, а там посмотрим, кому будет труднее справиться со стихией… Лично я собирался сам стать ею, хотя бы ее частью, немаловажным фактором, как бы это ни было самонадеянно.

Но наконец пора было встретиться с Виремом и остальными, хотя бы чтобы предупредить их. Только куда девать Страйкера? Где для него теперь безопасно? Мне казалось, что единственное подобное место — рядом со мной. Так как я уже обо многом предупрежден и могу принять хоть какие-то меры.

Страйкер явно понимал мое затруднение.

— Вы ведь не можете постоянно сами за мной присматривать, — проговорил он с легкой усталой иронией.

«Но я не знаю, кому могу доверять. Хотя… знаю».

— Оставайтесь пока рядом. Мне нужно будет поговорить кое с кем без свидетелей. Но я не хочу, чтобы вы были далеко. Думаю, Вирем у вас на достаточно хорошем счету?

— Да. Многообещающий молодой офицер.

— Полагаю, в ближайшее время он будет самой безопасной для вас компанией.

Такер был оставлен на связи «мальчиком для битья» на ближайший час, который я намеревался потратить хоть с какой-нибудь пользой.

— Вирем, запрашиваю еще подтверждение. У вас все в порядке? Где вы сейчас располагаетесь? О, на старом известном месте? Хорошо, скоро буду у вас.

В такие моменты понимаешь, какое это замечательное изобретение — система скрытых коридоров. По обычным сейчас не пройти. Я нажал на кнопку, и над коммуникатором всплыла голограмма, рассчитывающая оптимальный маршрут. Я временно заблокировал соединения с выбранным маршрутом, вытащил бластер из кобуры, открыл потайную дверцу и, приглашающе кивнув Страйкеру, шагнул в узкий коридор. Оружие я держал наготове на тот случай, если кто-то уже ждал нас где-то в коридоре с недобрыми намерениями.

Конечно, было скверно, что при таких обстоятельствах мы исчезаем хотя бы всего на час, но чем-то жертвовать приходилось неизбежно. Тем более ничего кроме извинений, обвинений или реверансов мы всерьез предоставить не могли — только не быть подозрительным образом «не на виду». Но это не слишком конструктивно. Хорошо, что я взял с собой хотя бы Страйкера, иначе тайное совещание безнадежно выглядело бы собранием заговорщиков.

— Вирем, мы на месте.

Последняя дверь открылась. Вирем отступил, пропуская нас, и бросил загадочный взгляд на Страйкера — стараясь, чтобы он не выглядел подозрительным. Я предупредил о том, что Страйкер со мной. Но я предупреждал о нем дважды, и первое предупреждение настраивало на опасения.

— Я вполне безопасен, — с сухой иронией заметил в ответ на его взгляд полковник, многозначительно покосившись на свою пустую кобуру. Вирем ощутимо смутился. — Но боюсь, нам обоим придется подождать в передней.

— Я постараюсь, чтобы ожидание не было долгим, — ободрил я. — Вирем, я надеюсь, все будет в порядке, но если что… просто помогите полковнику сохранять контроль. Здесь он сейчас в наибольшей безопасности, чем где бы то ни было.

Вирем понимающе, медленно, кивнул.

Затем мы разошлись. Я вошел в помещение дальше по курсу, а они вернулись немного назад. Разделяющая нас дверь наглухо закрылась. Я отогнал дурные предчувствия. Все это лишь бесконечность того, что может произойти, а может и не произойти. Так работает мозг.

Помещение было мрачным, гулким, скверно освещенным залом с высоким потолком, балки которого терялись в кромешной… Стоп. Я сосредоточенно посмотрел вверх и моргнул. Какие еще балки? Но только что я воспринял их и отметил вполне ясно. Галлюцинирую наяву? После бурной ночи, — к черту бурный день, — неудивительно.

Так как же начать?..

Я обвел взглядом всю компанию и понял, что проще, лучше и быстрее всего будет начать с конца.

— Тарси? Нейт? Кажется, я должен выразить вам формальные соболезнования. Может быть и не формальные, но этого я не знаю, и у меня есть масса причин сомневаться в истинности того, что произошло. Если я все же ошибаюсь…

— Едва ли, — опередила меня Тарси, покачав головой. Но в этом сумраке она выглядела бледно. Даже с зеленоватым оттенком. Полагаю, у нее хватало причин нервничать и в том случае, если она была права. Она ведь понимала, о чем мы могли говорить, в частности и о ней и ее возможной лжи.

Всего их здесь было пятеро — двое Кареллов, двое Арли и бойкая обычно Джелли.

— Едва ли, — эхом подхватил Нейт и глянул на сестру. — Но мы этого тоже не знаем. Приходится быть готовыми ко всему… — Окончание фразы повисло как невысказанный вопрос.

Я кивнул. Дон сообщил, что они все следили здесь за новостями.

Нейт криво усмехнулся, прищурившись.

— Опять же я не был бы уверен в любом случае в искренности твоих соболезнований.

— Ну, тут ты прав, — согласился я. — Но можешь быть уверен в искренности моей досады от того, что я на девяносто девять целых и девять десятых уверен в том, что произошедшее фальшивка, и я не знаю, где она может объявиться в следующий момент, и кому и чему навредить.

— Тарси! — я повернулся к ней на каблуке всем корпусом, — мне нужно поговорить с тобой наедине. — Она слегка вздрогнула. Возможно и не знала, чего от меня можно ожидать после разговора с ее матушкой, как я не знал, чего можно ожидать от Страйкера. — И еще мне нужно, чтобы ты как можно скорее поговорила с еще одним человеком, как специалист… — Кажется, Тарси еще больше стало не по себе. Даже рука приподнялась в почти протестующем жесте. — Не в этом смысле, — добавил я, следя за дрогнувшей рукой. — Я хочу, чтобы ты ему помогла, если сможешь. Он отлично держится, но он был запрограммирован… и нет, это не я. Насколько я могу судить. Я не жду, чтобы ты из него что-то выколачивала и не собираюсь требовать ничего подобного, если ты этого опасаешься. Но помочь ты ведь можешь?

Тарси выдохнула с видимым облегчением.

— Да, могу.

Я посмотрел на Арли и Джелли.

— Вы же простите меня? Я хотел бы, чтобы мы могли обсудить все подробнее прямо сейчас, но у нас вечно нет времени, меня всегда ждут где-то еще. Я не могу вырваться надолго. Но и без вас мне не обойтись. Когда мы все обсудим с Тарси, я бы хотел, чтобы мы с вами какое-то время держались вместе и не расставались. Майк, могу я вас попросить, чтобы вы помимо прочего… приглядывали за моей адекватностью? Дона я тоже попрошу, но у него своих забот будет немало, так что вы как-нибудь посменно — хорошо?

Майк приподнял брови и быстро кивнул. Его отец прятал в усах едва заметную усмешку.

— Ко мне ты с этой просьбой не обращаешься, верно?

— У вас забот будет, пожалуй, больше, чем у Дона. Кто-то же должен править по-настоящему, пока меня разрывают на части по пустякам.

Арли старший с новым смешком покачал головой.

— И ко мне тоже не обращаешься, — заметил Нейт достаточно обиженно.

— Уж извини, — ответил я без сожаления и демонстративно посмотрел на часы. Но, по крайней мере, оставаться наедине с его сестрой я пока не опасался. — Помогите пока Дону, он в сложной компании. Страйкер на нашей стороне, но с головой у него худо. И о нем нам сейчас тоже нужно поговорить.

Они отправились к выходу. Джелли не проронила ни слова, хотя мне казалось, что ее распирало изнутри. Возможно, именно поэтому она молчала. Так и не придумала, с чего начать. Но перспектива всем помочь ее полностью устраивала. А время все узнать еще будет.

Это место, хоть и посреди дворца, если не в самом его сердце, то где-то в селезенке, напоминало зал ожидания на каком-нибудь старинном вокзале. Трудно сказать, для чего оно предназначалось раньше. Пожалуй, надо будет глянуть в планах Страйкера.

Мы уселись на пару стульев, поставленных друг против друга, и некоторое время друг на друга смотрели. Я на нее — выжидающе, она на меня — тревожно.

— Как ты догадываешься, она сказала, что ты мне лжешь.

Тарси дернулась, затем упрямо выдвинула маленький подбородок.

— О чем именно?

— Хотя бы о том времени, сколько работало одно мерзкое устройство.

— Невозможно ведь вернуться и проверить, верно?!

Я внезапно расхохотался. Внезапно даже для себя.

— Вообще-то, возможно. Вот только то, что мы узнаем, будет относиться уже к какому-то другому миру. Хотя может, по случайности, и в точности совпадать в этом пункте с тем, что было.

— Но я ведь ничего не смогу доказать…

— Конечно, не сможешь. Она это знает. Я это знаю. Как знаю и то, что ты могла солгать.

Она судорожно выдохнула.

— Но зачем?..

— Чтобы всем нам было спокойней, пока эта встреча случайно не состоится. Но было так мало шансов, что мы встретимся случайно, без свидетелей…

Она резко уронила лицо в ладони.

— Пожалуйста, не надо!..

— Почему? — удивился я. — Что должно было произойти?

Она отчаянно помотала головой. «Ну вот, и кому из нас тут нужна психологическая помощь?..» — подумал я и вздохнул. Она не видела, что я улыбаюсь. А я почувствовал себя лучше. Может быть лучше, чем за многие месяцы. Я был уверен, что с моей памятью сегодня все было в порядке. Что я вполне отвечал за свои действия и был адекватен. (Если это на самом деле было не так, тут уж ничем не поможешь, но это тот же старый философский вопрос, — насколько мир, что мы видим, соответствует действительности, — что и всегда, у кого угодно, при каких угодно обстоятельствах, и ничуть не больше).

— Отлично. Я понял. Сколько бы времени ни прошло, этого должно было быть достаточно, чтобы закрепился рефлекс, или что там я еще слышал про остающиеся частицы аппарата, и она могла спустить механизм снова в любой момент, так?

Тарси с трудом, медленно кивнула.

— Ну, если только это был не намеренный блеф, а я не думаю, что это был он — было как-то непохоже — она попыталась это сделать, но у нее ничего не вышло.

Тарси продолжала молчать.

— На этот раз я тебе не лгу, — заметил я.

Она перевела дух.

— Я тоже не лгала о времени, — проговорила она не совсем внятно, так как говорила в собственные сомкнутые ладони. — Оно было чистой правдой. Нно…

— Но?.. Кое-кто доработал механизм — теперь времени нужно меньше, верно?

Она сдавленно вскрикнула и снова кивнула.

— И кто же его доработал — ты?

Еще один отчаянный кивок.

— Это была просто техническая задача… я же не могла отказать собственной матери…

— Конечно, ты не могла, — заверил я. — То, что все произошло подобным образом, логично. Не думаю, что она бы ушла, не выждав нужного времени, чтобы убедиться самой, чтобы у нее была гарантия…

— Да!..

— Но что случилось? Ты подменила аппарат на старый?

Тарси перестала вздрагивать и выглянула поверх сложенных ладоней.

— Нет, — выдохнула она. — Я не успела… Я вообще не планировала, что все это произойдет! Мы должны были исчезнуть раньше!..

— А, да, припоминаю… В таком случае, у меня есть версия. Даже, пожалуй, две версии…

Она смотрела на меня жадно-вопросительно.

— Одна — та, что мы вернулись не совсем в свой собственный мир, и в том мире ты все-таки успела подменить аппарат…

Тарси почти бессознательно нахмурилась.

— Будем считать, что это плохая версия, — кивнул я с готовностью. — Мне она тоже меньше нравится. Предпочитаю думать, что нахожусь в своем собственном мире. И другая — «Янус», отправлявший нас в прошлое и, как ты помнишь, разбирающий нас на элементарные частицы, чтобы собрать по «схеме» из аналогичных в совсем другом мире, не посчитал уцелевшие частицы механизма моей важной составляющей.

Тарси приободренно шмыгнула носом. Я автоматически достал из кармана носовой платок и протянул ей. Она усмехнулась, качнула головой и вынула свой.

— Извини…

— Ну конечно…

Я подождал, пока она слегка приведет себя в порядок.

— Я старалась сгладить эффекты, как могла, — сообщила она, немного успокоившись. — Но я ужасно боялась этой встречи. Надеялась, что никогда до нее не дойдет.

— Как и в тот первый раз, — кивнул я и ее опять передернуло.

— Кстати, знаешь… все это сокращение времени… она хотела, чтобы все могло уложиться даже в первые пяти минут…

— Мм… получилось?

— Нет…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что раз частицы не закрепились… возможно, тебе будет интересно знать, что есть достаточное количество людей, которые идут на это добровольно — как раз в пределах пяти минут, или больше, если хотят показать свою удаль — это для них она хотела… на всякий случай…

— Что? — переспросил я. — Не понимаю… Вот маньяки.

— Она хотела, чтобы сотрудники были более управляемыми… на всякий случай. Особенно те дикари, что пробовали такое из любопытства.

— Забавно, — протянул я.

— Салех, например, — напомнила она. — Попробовал пять минут, а потом еще пять. Просто так. Показать, какой он крутой.

— О, сукин сын просто гнул подковы!

— Что гнул?..

— Такие железки, неважно. Погоди… а ты?..

— Нет… пока нет… — потрясла она головой.

— Что значит «пока»?

— Это собирались сделать одним из обязательных тестов. Правда, тест должен был бы быть одноминутным или двухминутным… Больше для оперативников, чтобы потом ничего было не страшно.

— И чтобы все были слегка рехнувшиеся?

— Наверное, и это тоже.

— И откуда им потом хоть что-то знать про жалость?

Тарси кивнула.

— Не удивлен, что ты сбежала.

Она залилась густой краской.

— Я не поэтому…

— Это ведь только капля в море — то, о чем ты рассказываешь. Если это не грозило лично тебе, это уже мало что значило в таких масштабах. Я никогда не удивлялся.

Она еще немного повсхлипывала, явно стараясь закончить с этим побыстрее, потом вдруг уставилась на мой лоб.

— Что? — я недоуменно поднял руку. — У меня пробиваются рога?

— Нет, я просто только заметила, хотя тут плохо с освещением… ты ведь больше не темнеешь?

— А?

— Твои волосы немного потемнели с тех пор, как мы покинули «Янус», ты говорил, что от рождения ты вовсе не рыжий, это поддерживалось искусственно, чтобы сходство с матерью меньше бросалось в глаза. Я думала, ты станешь темнее, но все прекратилось, да?

— Наверное. Или процесс еще не завершился, или есть предел издевательству над генами, или совпадение рецессивных генов родителей имело случайным образом больше места, чем я думал…

— Или «Янус» посчитал это твоей более важной составляющей, — улыбнулась она через еще пробивавшуюся нервную дрожь.

Я озадаченно подергал себя за прядку над правой бровью и усмехнулся:

— Ох уж этот «Янус»…

И не «считает» ли он себя нашей важной составляющей?

Страйкер, Дон и все остальные были живы-здоровы, когда мы к ним присоединились, хоть и возбуждены. Нейт внимательно посмотрел на припухшие покрасневшие веки Тарси, потом на ее рассеянную бегающую улыбку, потом на мою и «понимающе» кивнул.

— Могли бы целоваться и прилюдно, я не против, — проворчал он.

Мы от него отмахнулись, и я представил Тарси Страйкеру, а его ей.

— А ты, Нейт, — продолжил я, — поможешь сестре. В случае чего будешь ее телохранителем. Считай, что это официальное назначение.

Нейт вытаращил глаза и пожал плечами.

— Ну ладно…

— И не считай, что это несерьезно.

— С каких это пор?! Как-то туго в этом мире с несерьезностью…

— Вот тут ты прав.

И снова нам пришлось разойтись, дел было по горло, и никого нельзя было оставлять надолго без своего августейшего присутствия. Как-никак королевство было в смятении из-за произошедшего. Я чувствовал себя или единственным сумасшедшим в этом мире, или единственным нормальным, продолжая сохранять спокойствие и официально заявлять, что все случившееся подделка и провокация, пока не будет доказано иное. Кроме того, прежде чем мы с Тарси расстались, мы договорились, что она подготовит для демонстрации программу симуляции подобных катастроф. Конечно, все это обоюдоострое оружие, но уж лучше держать инициативу в своих руках. Лучший способ справиться с паникой — принять командование на себя. Но пока она была занята Страйкером и до глубокой ночи мы уже не перемолвились ни словом, хотя пару раз я выходил на связь с Нейтом, сообщавшим, что все в порядке.

А ночью… конечно, было бы славно просто упасть и умереть. Но у меня имелись на примете другие планы. И за день я уже по уши накачался терро, помимо того, что и без него мне не удалось бы уснуть. Я снова достал крохотный черный кубик и положил на проецирующий диск. Когда вокруг возникла виртуальная, отчасти действующая модель «Януса», я ввел данные: известные координаты за пару минут до взрыва корабля Лиги и соответствующее время. Я подыскал подходящую кандидатуру — человека, который ничего не заметит, если я проберусь в его мозг, не отключая собственное сознание. Судя по первичному прощупыванию «Януса», он в самом деле был в коме, естественной или искусственной. Я полагал, что это и есть настоящий посол, тот самый полковник Крейг, что не смог по уважительным причинам исполнить свою миссию. Что ж, посмотрим… Заодно, может быть, пойму, что с ним такое.

Это было рискованно, но происходящее все же странно на меня воздействовало. Невыносимо хотелось форсировать события, совершить прорыв хоть в чем-то. Нетерпение зашкаливало. И я надеялся, что аварийный «возврат», а вернее, просто прерывание контакта в случае, если я ошибаюсь или вдруг окажусь в неудачном измерении, сработает исправно. Отделаюсь потерей несобранных данных, а о худшем, если оно произойдет, просто не вспомню.

Ну что ж… ощущение погружения и падения, а потом покоя, темноты и тишины. Что-то медленно, очень медленно проникало снаружи. Свет? Яркий!.. Нет. Тусклый, синеватый… Невозможность пошевелиться… а, тоже нет… рука поднялась, будто во сне, чужая. Да какая разница? И коснулась скользкой гладкой стены, затем потолка, очень близкого потолка закрытой металлической капсулы. Затем бессильно свалилась вниз. Я снова начал медленно растворяться в небытии. Где-то что-то мерно пощелкивало, как картотечные ящики… это же датчики. Капсула! Просто медицинская капсула! Не картотека! Вот что это такое! Я был именно здесь, помнил это!.. Нахлынувшие узнавание и возбуждение сделали свое дело. Контакт прервался исправно, без потери данных. Не считая того, что прервался до того, как я подал сознательный сигнал.

Я перевел дух и, едва зрение сфокусировалось, сверился со счетчиком альтернативного времени. Как я и ощущал, прошло гораздо больше двух минут. Почти четверть часа, прежде чем из-за накладки матрицы сознания на чужой мозг я начал «приходить в себя» и осознавать происходящее. Все было «в порядке», как я и ожидал. Корабль не взорвался. Конечно, это ничего не доказывало, это происходило в другом измерении. Но волосы стояли дыбом и нервы тоже, подташнивало не только по естественным причинам. И в то же время, это было громадным, феерическим, невероятным облегчением! Пусть одновременно внушающим леденящий ужас. Я помнил именно это — то и дело этот призрачный кошмар повторялся вплоть до того, что мне наяву мерещилось прикосновение к металлическим стенам. Воспоминание о будущем, которое лишь только что стало прошлым. И которое, по счастью, было не моим кошмаром. Моим оставался лишь вопрос: каким образом я мог ощущать это раньше?

— О… — от волнения я заговорил сам с собой вслух. — Ведь эта модель действует лишь отчасти!.. Она нестабильна! Копия моего сознания возвратилась ко мне не только в этот момент времени! Черт возьми, надо все-таки быть осторожнее!..

4/4. Капелла

Еще в одном «Янус» сработал отлично… «Янус»? Я называл его так совершенно бессознательно. Возможно, лучше было бы назвать эту несовершенную, зато находящуюся в моем безраздельном владении модель как-то иначе, по-новому. Скажем, «Пандора» — проект «Пандора» — маленькая шкатулочка, размером с игральную кость, даже меньше. Возможно, так и назову. Не исключено, что название приживется. Но может быть, «Пандора» навсегда останется для меня лишь «вторым ликом Януса». И в этом смысле совершенно неважно, как я его называю. «Янус» — короче и привычней, а «Пандора»… что ж, продолжим — еще в одном она сработала отлично: стоило мне все убрать и добраться до превратившейся в постоянную дежурной постели, я мгновенно уснул. Начисто выпал из континуума, без сновидений, до тех пор, пока меня не разбудил Дон — неожиданно поздно. Было уже за полдень.

Я изумленно похлопал глазами на часы, потом на Дона — укоризненно. Тот лишь невинно и почти самодовольно улыбнулся, пожав плечами.

— У вас вчера был тяжелый день. Она сказала, что не стоит рано вас будить.

Она?

— Тарси?

Дон кивнул.

— Принимали снотворное? — поинтересовался он деловито.

— Нет.

— Было выдвинуто предположение, — продолжил он довольно осторожно, — что спать вы сегодня будете плохо, а потом придется наверстать, так что лучше оставить вас в покое, если только сами не позовете.

— Ну, ну…

Спал как раз отлично. И слава богу. Но пока мой «второй лик Януса» подключился, пока набрал нужную энергию… Времени прошло немало, так что все равно это было невероятно кстати.

— Я, правда, беспокоился, что может произойти что-то плохое, так что заглядывал пару часов назад, — признался Дон. — Проверил — дышите. Значит, все в порядке. Арли делает вид, что так задумано и так вы проявляете свою позицию — не считаете нужным что-либо комментировать и на самом деле пропадаете на закрытых совещаниях. Вчера всего этого было предостаточно, а у вас и других дел полно.

— Точно, дел, — буркнул я, припомнив, сколько их запустил и как все должно выглядеть для тех, кто не знает о моей призрачной машине времени. А не знал о ней до сих пор никто. — Как по-твоему, Дон, я просто легкомысленный идиот?

— Я этого не говорил, сэр, — слишком тактично ответил он.

— Прекрати это, мы уже пили терро на брудершафт.

— Я знаю, что вам непросто. И вы делаете, что можете. Но… — прибавил он, будто знал о чем говорил, — есть вещи, для которых вы не созданы.

— Править королевством, — услужливо подсказал я.

Дон рассмеялся, без задержки, будто его это и правда позабавило.

— Погружаться в рутину, — поправил он. — Вы хоть знаете, что вас любят?

— Кто это? — поинтересовался я подозрительно.

— Народ.

— Это очень расплывчатое понятие, — заверил я со знанием дела. — Даже не помню, когда я видел его в последний раз.

— Расплывчатое понятие?

— Народ!

— Тем не менее, — Дон снова перешел с шутливого тона на серьезный, — вы людям нравитесь. Многим, по крайней мере. Они вам сочувствуют, им нравится ваша решительность…

— Опрометчивость, хочешь ты сказать, и неумение держать себя в руках?

Он пожал плечами.

— Может быть, им того и нужно. Чтобы кто-то пытался рубить узлы, а не развязывать.

— На самом деле, это опасно и безответственно, — перебил я. — Хотя, конечно, кто бы говорил, и прямое действие, которого не ожидают, это тоже «непрямое действие»…

— И это кое-что новенькое, — снова перехватил инициативу Дон. — Не скажу, что в Денебе веками не было потрясений, еще как бывали! Но происходящее сейчас больше всего напоминает времена из легенд. Это интересно!

Я покачал головой, уронив ее на руки:

— Совсем нехорошо!

— Ну… отчего же?

— Ты же знаешь, где мы были почти что перед тем, как прибыли на Леду? Все последнее приключение «Януса»?

— Не могу утверждать, что знаю это точно.

— Во времени из легенд. В конце пятого века в Британии, — напомнил я, — и знаешь, в чем была тонкость? Это действительно было время из легенд, очень далекое от реальной истории. Уж на что там ориентировался «Янус» — на какие-то наши представления из-за нехватки информации при перемещении с такой массой, трудно сказать. Но это уже было. Я уже правил «сказочным королевством» целых полгода. Вышло не так плохо, как могло бы, но, черт возьми, это же был пятый век, да еще никогда не существовавший по нашим меркам! Не то чтобы не хочется повторять тот же шаблон, но это просто не одно и то же. Даже в пятом веке — я понятия не имею, к чему привели те полгода. Я не должен относиться к этому как к какой-то сказке в не относящемся ко мне измерении. Немногое, наверное, можно было испортить в пятом веке, да еще среди вероятностей, которые могут быть какими угодно, но тут… Хотя, конечно, убедить себя в том, что все это реальность, тоже не так-то просто.

Дон кивнул, улыбаясь, а в глазах его загорелся дьявольский героический огонек.

— Да, припоминаю, рассказывали. Зато знаете, на что это похоже для нас, наблюдающих со стороны? На пробуждение от векового сна…

Я недовольно заворчал:

— Да, в точности как и там! Только обычно, когда после векового сна пробуждаются вулканы, они несут с собой гибель.

— Иногда гибель лучше сна, — беспечно заявил Дон.

— Что это ты говоришь? — удивился я, заподозрив, что несколько переоценивал невероятную адекватность моего нового друга.

Он склонил голову набок и скорчил забавную рожицу.

— Все произошло слишком быстро, вы, наверное, и заметить не успели — Денеб похож на зачарованное королевство. Не то чтобы в нем не происходило потрясений, повторюсь, еще какие бывали, но в целом вся эта жизнь с нашими размеренными традициями и формальностями — медленное погружение сон, что-то съедающее изнутри. Заживо переваривающее и растворяющее. Будто ничего не происходит, хотя это неправда. Если бы вас не было, даже то, что произошло, никого бы не разбудило. Вас всех знали еще мало. А королева Далира — о, она была прекрасной королевой, но столько времени она была «последней из рода», что к этому привыкли, словно перелистывались последние страницы. Род угасал, и Денеб вместе с ним — не звезда Денеб, будь то Большой или Малый, конечно, а королевство.

Война со временем. Нет, заметить я успел. И сам чуть не уснул. И она — королева Далира — говорила то же самое. Но где бы я только не уснул после всего, что когда-то знал?

— Да пожалуй, это происходит не только в Денебе, — проницательно заметил Дон. — Наверное, повсюду. Все мы потеряли какой-то импульс, что-то, что заставляло людей устремляться вперед, открывать новые миры.

— Время от времени это должно происходить, — рассудил я, — миры надо не только открывать, но и осваивать.

— Но пространства между ними огромны. Преодолеть их нетрудно, но все больше возникает вопросов — в какую сторону, и зачем. Как протыкать иглой огромное одеяло — его можно проткнуть. Но в итоге, для чего?

— Отлично, и что же во мне такого бодрящего? — спросил я, и тут же заподозрил, что знаю ответ, и едва ли он мне нравится: я диковинная древняя рептилия. Здесь, в будущем, вернее — настоящем, я человек из прошлого. Поэтому все мои дурацкие выходки напоминают нечто атавистическое, что-то из зари человечества в пещерах и звериных шкурах.

— Вы выжили, — просто сказал Дон. — И ваше присутствие заметили. Все не просто обрушилось. Достаточно резкие действия в самом начале дали понять, что все висит не в пустоте. Кто-то может подхватить падающую башню.

— Но это всего лишь иллюзия. И если бы не ваши опостылевшие традиции и формальности, меня бы здесь не было.

— Может быть, недоставало как раз этого. Хотя бы иллюзии. Должно же что-то поднимать дух.

— И потом все затихло, я все бросил на самотек.

— Разве? Кому-то вы просто не мешали, не разрушали еще работающую машину. А кое-где и помешали, было дело, и это тоже заметили. Но ничего не нарушилось. Ответственных администраторов у нас все еще хватает.

— Дон, да вы же просто выдаете желаемое за действительное! — Раз уж он не сдается, сделаем вид, что мы и впрямь не пили терро на брудершафт. Похоже, он не хочет, чтобы я терял своеобразную королевскую «форму». Тоже своеобразная поддержка.

— Потому что оно желаемое! — согласился он.

Я рассмеялся. Тут крыть было нечем.

— Это глубоко субъективное чувство. Но я ценю вашу попытку меня поддержать.

— А еще, вы думаете, ваша игра в салочки с торпедами осталась тайной?

— О, уж это было совсем безответственно!

Он весело хрюкнул, помотав головой.

— Впервые за многие годы королевский дом действительно интересен, и не нужно высасывать истории из пальца!

— Всегда пожалуйста, Дон, и дорогие читатели скандальных хроник. Ага… значит, хочешь сказать, что тишина, которую я ощущаю большую часть времени и отрезанность от всего — это просто глаз бури? Что ж, ладно. — Я вздохнул. — Кстати о «доме». Давно собирался спросить, но забывал. Что это за заброшенное помещение, которое мы все время используем? Почему оно не занято? Оно находится почти в центре дворца, но пустует. И это даже не кладовка.

— А-а, — кивнул Дон удовлетворенно, — это старая капелла. Когда появилась новая, необходимость в ней отпала. Но на всякий случай она пустует. В ней до сих пор не демонтированы голографические витражи, в свое время они считались произведением искусства.

— Ах, так это та самая старая капелла!..

— Верно. Витражи просто отключены. Время от времени их еще проверяют, но редко.

— Ясно. Ну что ж, к вопросу о делах. Что там у меня на очереди?

Дон протянул мне планшет со списком, который держал наготове.

Я непонимающе посмотрел на экран.

— А где, собственно?..

— Нет ничего срочного, я все убрал. У нас же форс-мажор и все такое. Что в них хорошего, так то, что под их предлогом можно забыть о мелочах. Но если хотите, я могу показать изначальную версию.

Он нажал на кнопку.

— Ох, черт!.. Но это больше похоже на правду!..

— Из-за которой вы чувствуете тишину, как в глазу бури? Дел много, но они ничего не значат. Вы даже с друзьями поговорить не успеваете, разве что украдкой в старой капелле, да вырваться иногда сыграть в салочки с торпедами. И вас все еще мучают кошмары… И вы умудряетесь считать, что ничего не делаете? Может, потому что не успеваете осмыслить? Даже спите все время здесь, а не в своей спальне. Значит, заняты чем-то серьезным.

— Ну…

— Знаете, к черту это. Займитесь сегодня своими делами. У вас есть повод. Поговорите с Тарси, Страйкером, с Арли. Все эти представительства и мелькание на людях — это может быть бесконечно. Затягивает, да только впустую.

— Верно.

— Хотя за это вас любят тоже. Отдадим справедливость. Ну и если настаиваете, и раз мы заговорили о капелле, архиепископ Ледский полагает, что вам все же стоит упрочить ваше положение коронацией. Особенно после вчерашнего…

— Нет.

— Это позиция церкви. Хотя… то, что вы упорствуете в своем регентстве тоже нравится людям, — похоже, Дон завел себе любимый рефрен, годящийся абсолютно для всего. — Будто все это не формальность, а нечто настоящее, имеющее значение. Но коронации, — прибавил он бодро, — думаю, они и впрямь тоже обрадуются!

— Нет, — повторил я.

— Тем более, есть кое-какие версии о том, что вы этого не желаете, потому что чувствуете какую-то вину.

Это прозвучало как предупреждение.

— А что, если это верно? — спросил я.

Дон криво улыбнулся.

— Военного времени у нас давно не случалось, но все-таки мы люди военные. Выжившие всегда чувствуют вину за то, что выжили. Но стоит ли другим это знать?

— Не знаю… И все-таки, нет. Не хочу входить в поток. В вечный круговорот. Стоит сдаться этой традиции, и все еще больше пойдет как по накатанной. И все мы погрузимся в сон. Со мной во главе.

— Возможно, — кивнул Дон. — Но как-нибудь на будущее…

— Может быть. — В конце концов, ничто не должно быть слишком уж постоянным. Наверное. — Как вы думаете, Дон, откуда у меня жуткая аллергия на традиции? Может, я видел их слишком много и слишком разных, чтобы придавать им какое-то значение?

— Я ведь уже говорил про рутину? А что может быть рутиннее традиций?

— Верно. Оболочка без содержания. Но иногда, когда содержания и в самом деле нет, это единственное, на что можно опереться.

— Если только это стоит того.

— Зависит от множества факторов.

— Несомненно.

Ну что ж, начнем с неотложных дел, не отраженных ни в каком официальном плане.

Я вошел в пустынное гулкое помещение капеллы. Ничего похожего на «произведение искусства». В руках у меня был планшет с чертежами, раздобытыми Страйкером. Отыскав нужный пункт в списке, я проверил, подходят ли сюда еще источники энергии кроме тех аварийных, которыми мы пользовались до сих пор. Оказалось, подходили, хотя в последний раз использовались очень давно, прошло уже лет шесть, как никто не включал их даже для проверки. Старое отжившее излишество.

Все коды активации, как и чертежи, были у меня под рукой. Я ввел их и… по залу разнеслось тихое пение, похожее на свист ветра в тростнике или в трубах едва ожившего органа. Замерцало сперва призрачное свечение, превратившееся в вихрь вспыхивающих светлячков, сначала бесцветных, постепенно набирающих краски. Стены капеллы будто раздвинулись, углубляясь во все стороны, над головой вырос высокий просторный купол, значительно выше уровня настоящего потолка, яркий, пронизанный светом, струящимся в несуществующие окна. И стены, превратившиеся в световые витражи, бросающие блики на мозаику пола. Сплошная иллюзия. Впрочем, только с точки зрения тех времен, где привыкли к материальным декорациям. А что такое материя? Плоть — ничто. Дух — (иллюзия?) — всё. Но разве этих фотонов не существует? Не говоря уже об их выверенных, настроенных источниках, потребляющих немало энергии, и даже — я подошел к ближайшему витражу и дотронулся до «несуществующего» холодного и гладкого на ощупь цветного «стекла». Не просто свет, энергетическая модель, обладающая плотностью и сопротивлением.

Передатчик тихо завибрировал, я нажал на нужную кнопку, открывая дверь в преобразовавшийся старый «вокзал».

Вошедшая Тарси ахнула и оглянулась, на мгновение подумав, что зашла куда-то не туда.

— Это просто проекция, — сказал я вместо приветствия, махнув рукой. — Считается, что это произведение искусства уже прошлого столетия. Я не мог не взглянуть. Как оно тебе?

— Прекрасно! Но… — Тарси потрогала сияющие стены-витражи. — Это должно поглощать массу энергии.

— Не так много, как кажется. Прошлый век — не позапрошлый. Система замкнута на себя. И осязаемые эффекты сконцентрированы лишь там, где к ним прикасается что-то живое, они подстраиваются. В остальном это всего лишь игра света. Удобно — с этих витражей не нужно стирать пыль.

— Только с настоящих стен.

— Которых все равно не видно. И все-таки… да, они потребляют уйму энергии, и поэтому, в частности, от них отказались. Правда, для всех старых помпезных проектов дворец сам производит столько энергии, что девать практически некуда.

Мы как по команде выдержали паузу, потом попробовали заговорить одновременно.

— Нет, я не имел в виду…

— Напомнило Вегу, — сказала Тарси. И именно это я «не имел в виду». Она слегка смутилась.

— Да, я уже понял. Масса энергии, которую некуда девать — в самый раз для взрыва со всем содержимым и обитателями, если понадобится. Однажды это произошло.

— По счастью, только члены королевской семьи знают коды, обходящие поставленные предохранители.

— Да, официально. Кроме того, систему можно взломать не только как систему.

Мы снова молчаливо посмотрели друг на друга.

— Как дела у Страйкера? — поинтересовался я.

— Совсем неплохо, — ответила она с некоторым облегчением, но скрытое напряжение, естественно, оставалось. Не могло не оставаться. — Хотя стоило бы распутывать клубок дольше и тщательнее. Но программирование выглядит поверхностным. Может быть, оно было однократным, с использованием особых химических препаратов, может быть, составным, за несколько раз, с окончательной активацией лишь совсем недавно. В любом случае, он ничего не заметил. Сколько раз его могли бы травить без его ведома? И практически ювелирно.

— Не представляю. Может быть, ты мне скажешь?

— Трудно сказать. Контуры очень смазаны. Но… вот еще одно, — мне показалось, что Тарси порозовела. А может, просто так упал свет от искусственного витража? — Я кое-что заподозрила и сделала заодно анализ его ДНК.

— И?..

— Похоже, теперь я знаю, кто мой отец.

Хор ангелов сфальшивил всем коллективом. Я не то чтобы поперхнулся, но, кажется, уставился на нее во все глаза.

— Разве раньше ты этого не знала?

Она мотнула головой.

— Но погоди… Фамилия Карелл — она хоть что-нибудь значит?

— Значит. Это фамилия наших приемных родителей. Меня и Нейта. Они растили нас в детстве.

— Приемных?..

— Ты представляешь мою мать в роли любящей заботливой матери семейства?

— Нет…

— Она и не пыталась. И нам нужна была дополнительная защита.

Я помолчал. Разумеется. Как и нам. Но у нас хотя бы был настоящий отец. Правда, в детстве мы тоже росли у дальних родственников.

— А они хоть живы? Ваши приемные родители?

— Сейчас нет, но это не то, что… Нет, я не говорю, что все было естественно, но это было объяснимо…

— Ты думаешь, я в это поверю?

Она приподняла брови и недоумевающе раскрыла рот.

— Что?..

— А Нейт? Страйкер и его отец тоже?

— Нет… Вообще-то, его отец — полковник Линн с «Януса».

— Прекрасно! — воскликнул я так, что мой голос отразился рикошетом от несуществующих сводов, а может, просто от голых стен. — И ты говоришь мне об этом только сейчас!

Она вздрогнула.

— Все части картины встают на место. Как части огромного, старого, мерзкого, очень долгого плана. Ей нужно было проникновение на «Янус», и там был Нейт. Ей нужно было проникновение сюда, и вот ты здесь. Именно там, где и должна быть! Даже то, что она требовала вернуть вас, должно было лишь толкнуть нас навстречу друг другу. Надо было позволить вам улететь с ней…

— Эрвин!..

— Но в чем дело? Где изящество? Где тонкость? Почему все так на виду, откровенно, грубо? Это такой верх цинизма? Знание, что все равно никому деваться некуда? А если Линн — отец Нейта, то сколько искусственного было в его безумии после попыток на него воздействовать?

— Он ничего не знал!

— Как и я не знаю! Может, я не знаю, что именно я делаю? Может, у меня бывают провалы в памяти, о которых я даже не задумываюсь и не замечаю, потому что не должен задумываться и замечать?

— Ты же знаешь, что нет.

— О, ты не права! Я знаю только, что я ничего не знаю!

— Эрвин, разве ты не видишь, что я пытаюсь быть с тобой откровенна, как только могу?

— Возможно. Потому что я пытаюсь тебе верить. Но могу это делать лишь настолько, насколько могу верить вообще… благодаря всем вам!

Я яростно посмотрел на планшет, не понимая, зачем все еще держу его в руке. Управление капеллой, да… Я отключил витражи, принявшиеся бледнеть и растворяться с унылым умирающим гулом и прошел мимо Тарси к выходу, делая вид, будто ее не существует.

— Если бы ты верил в то, что говорил, — тихо сказала она мне вслед, — ты бы так не поступал.

— Может быть поэтому вы все еще живы, — мрачно огрызнулся я, не оборачиваясь.

Все, вызывающее подозрение, гораздо проще уничтожить сразу. «Если правый твой глаз соблазняет тебя…» По крайней мере, я понял, что не могу ни словом намекнуть ей о «Янусе», как бы ей ни хотелось. Ее было опасно просто оставлять на свободе. Потенциально она была такой же угрозой, как и ее мать, и любой мог стать ее орудием, как и ничего не подозревавший Страйкер. Ее даже опасно оставлять в живых!.. Проклятие, я не хотел жить в таком мире. Но выбора не было.

Внезапно я резко обернулся.

— А ты, Тарси, ты уверена в том, что делаешь? В том, что это именно ты, а не кто-либо другой действует через тебя?

Она ответила не сразу. Помолчала, глядя в сторону, и я понял, что она плачет. Если она и не была моим врагом, я так легко мог сделать это сам. По всем законам этого мира я должен был это сделать, и ни у кого из нас не должно было остаться выбора. Либо сейчас я сделаю огромную глупость, либо и без того вся моя жизнь — сплошная ошибка. Но что, если я сам сделаю то, что должен сделать — уйдя отсюда, толкнув ее в пропасть одиночества и заслуженной ненависти.

— Нет, — ответила она. — Как я могу?

Никак. Разумеется. И никаких извинений быть не может.

— Тарси, — сказал я. — Я должен тебе кое-что показать.

«Я верю. Верю в то, что неважно, в чьих руках это окажется в итоге. Окажется в одних, окажется и в других. Рано или поздно. Неизбежно. Пусть каждый сам наступает на свои мины. На свое безумие. На то, что какие бы иллюзии это ни создавало, мы не способны что-либо изменить. А если даже и в силах, отчасти, то все равно ничто не изменится по-настоящему. Нам только кажется, что мы чем-то управляем. Возможно, это оно управляет нами… Тоже чепуха. На самом деле все просто движется по своим траекториям, заданным еще при Большом взрыве.

В чьих бы руках это ни оказалось, это не конец света и не конец эволюции. Это по-своему изменит каждого, кому достанется. И без того все на свете постоянно мутирует и изменяется, превращаясь во что-то иное. Так что и в самом худшем случае — все неважно».

Тарси покорно следовала рядом, не выказывая протеста или обиды, кроме тех тихих слез в капелле, обреченно и безразлично, наверняка одолеваемая не менее «веселыми» философскими мыслями. Она отлично знала, в каких монстров превращает паранойя вполне приличных людей. Уверен, некоторые из них изначально были куда лучше меня.

Коротким, наполовину потайным привычным путем я провел ее в кабинет, жестом предложил сесть, что она послушно исполнила, извлек «игральный кубик» и положил на проектор. Когда вокруг загудели светящиеся зеленоватые линии, я снова обратился к ней:

— Знаешь, что это такое?

Она отрицательно покачала головой.

— Это модель «Януса», — я выдержал небольшую паузу, прежде чем добавить: — действующая.

Вот теперь она чуть не подпрыгнула на месте.

— Что ты имеешь в виду?

— Что она действует. Хотя не могу сказать, что идеально.

— Зачем ты мне это говоришь и показываешь?

Я помолчал.

— Понятия не имею. Может, это результат какого-то внушения?

Да, не смешно. Ее бледное лицо, еще с дорожками слез, было непроницаемо.

Мне тоже не смешно, подумал я. Вот все прекрасно, мы оба стараемся, как можем, и все же смотрим друг на друга волком. Сквозь то, что является величайшей тайной в обитаемой вселенной, и это ничуть не помогает нам друг другу доверять.

— Как бы то ни было, я уже проверил, что она может. Не то чтобы все прошло гладко, но…

— Прекрати! — вдруг воскликнула она. — Хватит!

— Что такое? — удивился я.

Ее заметно трясло.

— Не обязательно издеваться!.. — она никак не могла унять дрожь. — Выключи это чертово световое шоу или, клянусь богом, я попытаюсь тебя убить, неважно, что потом со мной случится!..

— Почему?..

— Потому что этот концерт уже верх цинизма!

А-а… Она в самом деле решила, что я просто издеваюсь? В тот момент, когда я думал, что раскрываю душу. Какая ирония. И все логично и естественно. Мячик летит в одну сторону, потом в другую. А главное, я все равно не могу продемонстрировать машину в действии. Она не настолько исправна, чтобы рисковать… по крайней мере чужой шеей. Особенно, если это ее шея.

Я вздохнул, тоже сел в кресло и уронил голову на руки, тихо смеясь.

До меня донесся приглушенный судорожный всхлип.

— Прости, — сказал я, поднимая голову. — Мне кажется, я не вылезаю из стресса. И даже, «всё понимая», понимаю не всё, как и ты, потому что с тобой происходит то же самое. Я не издеваюсь, я думал, что только что дал тебе смертельное оружие против себя самого. Я был до смешного серьезен и трагичен. Не думай, что я не воспринял всерьез то, что ты сказала сегодня. Но это вывело меня из равновесия, потому что я все равно собирался показать тебе это. Показав сначала витражи. Потому что это — такая же реальность, невесомая, невещественная и поглощающая прорву энергии, потому что дворец на это способен. Море неконтролируемой неиспользуемой энергии. Плохо у нас вышло — я не ожидал, что меня так собьет в полете. И я еще не говорил об этом ни одной живой душе.

— Я все-таки не понимаю, — сказала она упрямо.

— Можешь верить или нет, можешь использовать это против меня, наверное, я этого заслуживаю. Тем более что не могу продемонстрировать ничего, кроме каких-то светящихся линий. Модель не откалибрована, побочные эффекты могут быть какими угодно, я в этом уже убедился. Но пока не появился буфер, я могу увидеть ближайшие события, не отстоящие от нас на полсотни лет. В любом случае это ничего не доказывает, даже ближайшие события несут в себе массу расхождений. Мы ничего не можем узнать наверняка. И все-таки, думаю, тебе бы хотелось это знать, кем бы она ни была — я не мог не проверить, что тогда произошло…

— С твоими родителями? — быстро спросила она, перебив меня.

— Нет, — ответил я после новой шокированной паузы. — Я не мог, по крайней мере не сейчас. — Я понял, что даже говорить об этом для меня затруднительно. — С кораблем твоей матери. Я проник в сознание…

— В ее сознание?

Я на мгновение сцепил зубы: «Да ты что, издеваешься? Мстишь мне?» Но сумел понять, что она просто волнуется.

— Нет. В чье-то отключенное. Думаю, это был полковник Крейг. Он не должен был ничего заметить даже при том, что мое сознание было какое-то время активно. Он находился в какой-то медицинской капсуле. — Я увидел краем глаза, как она бессознательно кивнула. Видно, припоминала такие капсулы.

— Я находился там в то время, когда должен был произойти взрыв. Немного дольше. Но взрыва не было. Потом я вернулся. Это все.

Тарси шумно выдохнула.

— Это ничего не доказывает, — повторил я.

— Но повышает вероятность, верно?

— Да, — я немного сфальшивил — ведь точно так же не было никакого взрыва в той реальности, где я наведался в свою собственную голову и чуть не застрял в том мире, может быть потому, что хотел этого. Но в последнем случае я бы предпочел, чтобы взрыв произошел, хотя Янус легко мог отправить меня и в царство моей собственной паранойи. Мы уже знаем, где он предпочитает в первую очередь брать недостающую ему информацию о том, куда мы собираемся отправиться.

— Но ты говоришь, что не можешь ничего продемонстрировать.

— Не могу. Система нестабильна. Чудо, что она вообще работает. Пока это только отличный способ потерять рассудок или отправиться куда-то и никогда больше не вернуться. А то, что я видел в последний раз — еще и вернулось ко мне по частям, не только в нужный момент, но и в прошлое, когда я не знал, что это такое, начиная с того момента, когда мое сознание было наиболее уязвимо. Понятия не имел, что это за галлюцинации, а оказалось, это от того, что я сделал только в будущем, своем совсем недавнем прошлом.

Она немного посидела молча. Потом протянула руки через стол.

— Я тебе верю.

Я выдохнул и взял ее руки в свои.

— Значит, у тебя есть «Янус», твой персональный, ручной, даже если пока необъезженный. И ты им пользовался, — продолжила она.

— Да. — Голос ее звучал как-то слишком ровно, а руки были холодными.

— Значит, ты вполне мог быть повинен в обоих случаях, даже не выходя из дворца.

Я уставился на нее, не в состоянии вопросить и такую банальность как: «Что?..»

— Мог. Вот, что ты мне пытаешься сказать. Оба случая слишком похожи. А ты, по-видимому, слишком безумен, по своему собственному желанию. Сделаешь ты это в будущем или уже сделал, чтобы оправдать все нестабильностью системы? Веришь ли ты в это сам или лжешь всем кругом, неважно, какая у тебя есть на это причина? Я помню, ты всегда умел лгать. — Она выдернула свои кисти из моих. — И что ты сделаешь со мной теперь?

Я предпочел подавить напрашивающуюся мысль. Трудно сказать почему, может, потому что решил, что именно этого ей хочется, а я был слишком зол.

Она быстро поднялась и прошла к выходу. Я нажал на кнопку, открыв дверь раньше, чем она этого потребовала. Она вышла не оборачиваясь. А я захлопнул дверь.

Все попытки что-то исправить были глубочайшим идиотизмом.

Может быть в том, что люди даже не пытаются понять друг друга, есть куда больше смысла. Гораздо проще убить, чем объяснить. Кто пожелает, приспособится, «научится понимать» сам и уцелеет. А тот, кто научится объяснять, лишь научится лгать.