Туманная река

1

Под монотонный голос математика, всеми уважаемого, но не мной, Николая Андреевича, под скрежет школьных перьев, которые к тому же нужно было периодически макать в чернильницу, жутко хотелось спать. Еще говорят понедельник день тяжелый. Вранье, понедельник день каторжный. Вот представь, лежал ты на море, загорал, купался, питался по системе все включено. И тут хлобысь, вот тебе лопата, вот тебе кайло, вот в той стороне находится светлое будущее, или в другой. Потому что никто наверняка не знает, где. В общем, бери больше, бросай дальше, пока летит, отдыхай. Вот это самое хлобысь — и есть понедельник. Ну, закончил я школу в той жизни, и университет политехнический, почему я должен в этой еще раз слушать про формулы, задачи и теоремы? Хорошо было на прошлой неделе, когда с помощью записки физрука я освобождался от занятий, из-за подготовки к первенству города по баскетболу. Но первенство закончилось. Концерт, дискотеку мы отыграли. Дальше то что?

— Крутов! — услышал я чей-то голос сквозь пелену своих невеселых размышлений.

Потом меня кто-то ткнул локтем в бок. Что ж такое не дают спокойно помечтать.

— Крутов! — крикнул еще раз Николай Андреевич, учитель царицы всех наук.

И я еще раз получил в бок от своей подружки красавицы Наташки Марковой. Вот так, был холостой, сидел на «камчатке» со своим корешем Вадькой Бураковым, проще говоря, Бурой. А теперь все, кончилась свобода, сижу на второй парте с конца с Наташей. А Вадька с Тоней, у него тоже, по всей видимости, закончилась лафа.

— Слушаю вас внимательно, Николай Андреевич, — наконец ответил я преподавателю.

— Я вам случайно не мешаю? — раздраженно посмотрел на меня математик.

— Вот пока вы ко мне не обратились было очень хорошо, а теперь немного мешаете, — с абсолютно серьезным видом ответил я.

Весь класс грохнул от смеха. Бедный математик, подумал я, мучается со мной и меня мучает.

— Повторите, что я только что вам сказал, — настоятельно потребовал Николай Андреевич.

— Это элементарно, профессор, — улыбнулся я, — повторите, что я только что вам сказал.

Народ по новой загоготал, а Санька Зёма от смеха даже прослезился.

— Я вам не профессор, — математик покраснел как помидор, — покиньте немедленно класс! Запомните, вы у меня экзамены никогда не сдадите!

— Плох тот аспирант, который не мечтает стать доцентом, — я встал из-за парты и стал собирать свои вещи, — и тот доцент, который не стремится получить профессора. Кстати, почему вы не пошли в аспирантуру? — спросил я опешившего учителя, выходя из класса.

— Это не ваше собачье дело, — взвизгнул Николай Андреевич.

— Вот в чем ваша проблема, — я остановился в дверях, — вы по жизни не ставили себе больших целей.

Я вышел из класса, и побрел по пустынным школьным коридорам в пионерскую комнату. Кстати я сам себе тоже не ставил больших целей, или я про них забыл. Потому что мечты имеют свойство забываться. Дверь в пионерскую была открыта. Я постучал в нее и вошел. В комнате одиноко сидела Тина Соколова и что-то писала.

— Ты чего не на уроке? — подняла она голову.

— Не сошелся с математиком во взглядах на способ доказательства теоремы Ферма, — я налил себе из стеклянного граненого графина воды.

— Как же ты так? — удивилась девушка, — перед экзаменами доказательство Фермы нужно знать обязательно.

Она подняла глаза к потолку, что выдало в ней мечтательную личность, и попыталась вспомнить суть этой, пока еще никем не доказанной теоремы.

— Что пишешь? — спас я ее из затруднительного положения.

— Отчет за месяц, — Тина смешно накрутила свой локон на черенок перьевой ручки.

— Значит так, — стал перечислять я, — собрано две тонны макулатуры, тем самым школа спасла от вырубания двадцать деревьев. Далее провели смотр строя и песни, отчетный концерт самодеятельности. И последнее, в качестве шефской помощи ветеранам войны вымыто тридцать четыре окна.

— Что ты врешь, — заулыбалась старшая пионер вожатая, — какие окна, какие тонны? Кстати это идея! Нужно помыть окна инвалидам войны, у меня сосед такой, без руки. Молодец! — обрадовалась она.

И пока Тина с увлечением выполняла бюрократические обязательства, я протиснулся к нашим музыкальным инструментам. Так как после уроков репетиция, то временно храним гитары и синтезатор в пионерской комнате. Нужно нам срочно расширять репертуар. Сейчас мы имеем следующие творчески переработанные произведения человеческого гения: «Розовый вечер», «Капризный май», «Летящей походкой», «Гитары», «Звезды над Москвой», «20 лет спустя» и вокализ на тему песни Глории Гейнор «I Will Survive». До субботы нужно еще три вещицы вынуть из ближайшего будущего. Хватит ли таланта, вот в чем вопрос? Я взял свою ритм гитару, и провел пальцем по обесточенным струнам и тихо напел тему «I Will Survive».

— Я буду жить, тебя любить и может быть…, - замычал я про себя.

— Мало! — вывела меня из задумчивости старшая пионервожатая, — нет какой-то изюминки, — ткнула она пальцем в отчет.

— Да, — я согласно кивнул, — изюм сегодня в дефиците.

— Я не в этом смысле, — усмехнулась девушка.

— Записывай, — я постучал по треугольному балалаечному корпусу своей гитары, — нужно на этой неделе, провести шахматный турнир, в честь, — я посмотрел по сторонам, в поисках чести, и мои глаза наткнулись на книжку Александра Фадеева «Молодая гвардия», — в честь героев молодогвардейцев!

— А что? — обрадовалась Тина Соколова, — это мысль! Шахматы — это же игра умных и эрудированных. А комсомол — это ум, честь и совесть нашей эпохи!

А партия — это минус ум, честь и совесть, подумал я, но от комментария вслух воздержался.

— Значит в эту пятницу, проведем комсомольский шахматный турнир, — девушка взяла в руки книгу Фадеева, — в честь героев молодогвардейцев. Этот турнир будет иметь большое воспитательное значение.

— Тина, — я поднял руку, как в классе, — а не комсомольцам можно в нем принять участие, например мне?

— Ты же на следующий год собираешься вступать в нашу молодежную ленинскую организацию? — старшая пионер вожатая посмотрела на меня, как на японского шпиона.

— Как только на завод устроюсь, так сразу вступлю, — ответил я, однако уточнять, что работа у станка не входит в мои планы не стал.

— Молодец! — Тина пожала мою мозолистую руку, — сегодня же пройдусь по классам и сделаю объявление. А завтра… Нет, сегодня к вечеру вывешу соответствующий призыв в школьной стенгазете.

2

С математики мне свалить удалось, как бы еще исчезнуть с урока физики, думал я, безразлично разглядывая в окно весеннюю зеленую листву, и пропуская мимо ушей учебный материал. Дематериализоваться бы как-нибудь в теплые края. Физику в нашем классе преподавал очень правильный, педантичный и ужасно занудный Борис Евсеевич Крюков. Лет ему было около тридцати пяти, плюс минус, сколько точно, я не знал. Фронта, он в силу возраста удачно избежал, так как, обладая ярко выраженным астеническим телосложением вряд ли бы там долго протянул. Проще говоря, физик был высок, худ и близорук. Кстати его жена преподавала в нашей же 447 школе биологию, она напротив была невысокая и полная женщина.

В класс, тактично постучавшись, вошла, старшая пионер вожатая Тина Соколова.

— Можно я сделаю короткое объявление, — обратилась она к учителю физики.

— Извольте, — ответил Борис Евсеевич, — но отнятое от урока время будет компенсировано переменой.

— У-у-у, — загудел недовольный школьный народ.

— Зануда, — тихо прошептала мне в ухо Наташка.

— Уважаемые ребята! — торжественно начала Тина, — в пятницу состоится школьный турнир по шахматам, посвящённый героям молодогвардейцам, которые героически сражались с немецкими оккупантами в годы Великой Отечественной войны. Кто желает от вашего класса принять участие?

— А что получит победитель? — крикнул с задней парты Зёма.

— Победитель, получит почетную грамоту и будет отмечен хорошей характеристикой в личном деле, — с важным видом ответила пионервожатая.

— Жаль я играть не умею, — отработал Санька по-качаловски свой драматический эпизод, — мне бы хорошая характеристика не помешала, — закончил он под хохот всего класса.

— Я буду учувствовать! — я поднялся с предпоследней парты, — записывайте, Богдан Крутов, восьмой «А».

— Куртов, — вдруг выкрикнул с другого конца класса мой заклятый «друг» Олег Постников, который в последнее время ходил, как в воду опущенный, — ты же вроде на гитаре брянькаешь, значит, слух имеешь хороший. Турнир будет в шах-ма-ты, а не в подкидного дурака!

Весь класс опять заржал, либо, радуясь шутке, либо тому, что урок медленно превращается в балаган.

— Ну, в дурака ты у нас знатный чемпион, — потролил я Постного, — Можно сказать дурак класса, или классный дурак. Кому как угодно. Поэтому я и записываюсь на шахматы.

Народ в классе вновь дружно загоготал, а Постников бессильно сжал кулаки и покраснел, как рак.

— Я вынужден буду уменьшить вашу перемену на пять минут! — успокоил разом всех физик.

— Извините, до свидания, — сказала Тина Соколова и покинула кабинет.

Я же спешно собрал все свои школьные принадлежности в портфель, и под удивленный взгляд Бориса Евсеевича пошел на выход.

— Это что за броуновское движение на уроке? — остановил меня учитель физики.

— Если смотреть с теоретической точки зрения, то вы в корне неправы, коллега, — я медленно продвинулся к двери, — броуновское — это же хаотичное движение. А у меня оно строго прямолинейное. Больше тройки вы мне все равно за год не поставите, а хорошая характеристика на дороге не валяется. Поэтому, иду готовиться к турниру по шахматам. Нужно периодику полистать.

— Вы серьезно намереваетесь выиграть турнир? — удивился Крюков.

— Глупо принимать участи в соревновании, если ты не имеешь даже надежды победить в нем, — так же удивленно ответил я, — может быть, вы хотите заключить пари?

— Извольте, — физиком, по всей видимости, обуял азарт, — если вы попадете в призы, то я вам поставлю итоговую четверку за год.

— Отлично, — я протянул руку преподавателю, — а если я выиграю, то вы мне поставите пять!

— Этому никогда не бывать! — физик сжал мою ладонь своей и сам же разбил свободной рукой наше рукопожатие.

— Ненормальный, — сказал физик, когда я уже закрывал за собой дверь.

И мне в голову пришла отличная строчка для песни на мелодию «I Will Survive».

— Преданы мечты, сожжены мосты, Был этот мир таким большим, пока едины были мы, — намурлыкал я себе под нос.

Я быстро пробежался до пионерской комнаты, чтобы удачная строчка не успела вылететь из моей дырявой головы. Вместо Тины Соколовой, там я обнаружил двух старшеклассниц, которые рисовали объявление в школьную стенгазету.

— Привет, — поздоровался я и посмотрел, что успели набросать на лист четвёртого формата девчонки.

Надпись, шахматный турнир, старательно выводила одна девушка широким двухсантиметровым пером. Ее же коллега по стенгазете выбирала из стопки старых открыток подходящий по смыслу рисунок.

— Тебе чего? — недовольно хором спросили девчонки, вместо вежливого приветствия здравствуйте.

— Мамонт попросил проконтролировать, — соврал я, сославшись на нашего директора школы, Владимира Семеновича Мамонтова, — чтобы все было чики-пуки с идеологической точки зрения. А то молодежь нынче пошла плохо подкованная в этом вопросе.

— А ты прямо такой подкованный? — с вызовом спросила одна старшеклассница, оторвавшись от стопки открыток.

Она была так худа, что стоя против окна, мне показалось, что солнце просвечивает сквозь ее балетную фигуру.

— А то, — я наигранно развел руки в стороны, — вот вы сейчас нарисуете на картинке Алехина, он, конечно, наш, русский, но играл с немцами во время войны на оккупированной территории. Или, например, нарисуете героев молодогвардейцев, а, между прочим, еще до конца не ясно, кто оказался предателем в этой организации.

— А что тогда рисовать? — удивилась вторая девчонка, которая уже закончила, выводит надпись, про шахматный турнир.

— Не что, а кого, — поправил я девушку, — Мамонт сказал изобразить Никиту Сергеевича Хрущева, который вместо кукурузы держит в кулаке белого ферзя.

— Ой, — испугалась балерина, — я не умею рисовать Никиту Сергеевича.

— А ты комсомолка? — я с жалостью посмотрел на симпатичное и в то же время растерянное лицо девушки.

— Да, — тихо пролепетала она.

— Тогда придется комсомольский билет положить на стол, — сказал я, еле сдерживаясь от смеха.

И пока обе девчонки, чуть-чуть было, не устроили из слез небольшой спонтанный Ниагарский водопад, я открыл книжный шкаф с методическими пособиями и нашел старую потертую шахматную доску.

— Не комплект, — прокомментировал я, рассматривая фигуры, спрятанные в деревянном, в черно белую клетку, футляре, — под мою ответственность! Будете рисовать белого короля и черного ферзя.

Я поставил обе фигурки рядом.

— Если Мамонт спросит, а где изображение Никиты Сергеевича Хрущева, то скажете, что Крутов, то есть я, вам ничего про него не говорил, — я подмигнул девчонкам.

— Так тебе же попадет, — вновь не успев порадоваться, расстроилась совестливая балерина.

Кстати говоря, в той жизни я уже давно отвык от подобных естественных проявлений человеческой порядочности.

— За меня можете не переживать, — я махнул рукой, — комсомольского билета у меня нет, школу заканчиваю через десять дней, оценки меня вообще не волнуют. И как писал Гегель в «Феноменологии духа», — нищему пожар не страшен.

Наконец девчонки заулыбались.

— Но у меня одно условие, — я тихо по-заговорщицки зашептал, — я немного тут порепетирую, и вы мне не мешаете. А то в субботу очередная дискотека, а песен у нас маловато будет.

— Неужели вы все сами сочиняете? — удивилась балерина.

— А то! — усмехнулся я, и уселся в уголок, где стал тренькать на обесточенной гитаре, напевая слова новой песни на мотив «I Will Survive».

Слова давались с превеликим трудом, цедились, можно сказать, по капельке. И я так увлекся, что даже подпрыгнул от неожиданности, когда услышал звонок на перемену. Что ж, первый куплет у меня написался, но с припевом дело обстояли крайне не важно.

3

По гудящему как улей, школьному корриду, сквозь ураган носящейся туда и сюда малышни, я как ледокол протиснулся к своим друзьям.

— Санька, — обратился я к другу, — если будут спрашивать, где Крутов, скажешь, что уехал в Ленинскую библиотеку конспектировать труды Маркса и Энгельса.

— Чего это вдруг? — удивился Зёма.

— Отстает комсомольская ячейка в среде заводской молодежи, в которую мы с тобой скоро вольемся, — я похлопал его по плечу, — слишком много таких темных и не сознательных элементов в ней, как ты. Поэтому пора переламывать ситуацию в корне.

— Кто если не мы! — неожиданно влез в разговор Вадька.

— Точно, — я пожал руку нашему крепышу, и мы все дружно захохотали.

— А ты вообще сдавать выпускные экзамены собираешься? — заволновалась Наташка.

— Ну, если мне их не поставят автоматом, то придется снизойти, — я приобнял свою подругу, — друзья, через три урока у нас репетиция в актовом зале, попрошу всех без опозданий, у меня к вам будет серьезный разговор.

Я обратил внимание на нескладную фигуру нашего одноклассника Виталика, который сделал всю электронику нашему ВИА. Он одиноко стоял у соседнего окна и листал какой-то технический журнал. Совсем вылетело из головы, вспомнил я, нам же нужны микрофоны, и лучше три штуки.

— Виталя! — я окрикнул товарища, и подошёл к нему, — у меня к тебе дело на сто тысяч пятьсот миллионов!

— У меня таких денег нет, — вздрогнул паренек.

— Нужно срочно сконструировать три микрофона, возьмешься? С оплатой договоримся, — я негромко сказал ему прямо в ухо.

— Можно, — Виталик пожал плечами, — схему я спаяю, а корпус из чего будет?

— А корпус мы сделаем титановый, — я улыбнулся, — шучу, из дерева коробочку сделаем и сеточку поставим, чтобы мембрану не заплевывать. Кстати как тебе наша дискотека?

— А меня не пустили, — Виталик посмотрел на меня грустными глазами обиженного щенка, — нужно было десять рублей за билет заплатить.

— Какой билет для своих? — я пожал плечами, — хотя чему я удивляюсь, разве можно быть таким мямлей? Скромность это хорошо, но в разумных пределах. В субботу подойдешь ко мне, лично сам проведу тебя вместе с подружкой.

— У меня ее нет, — Виталик совсем потерялся.

— Значит урок номер один, по искоренению ложной скромности, — я его дружески ткнул кулаком в грудь, — подойдешь к понравившейся девчонке и скажешь, пошли на дискотеку, у меня есть лишний билет.

— Я не смогу, — забубнил одноклассник.

— А кому легко, ладно мне пора, микрофоны нужны, чем раньше, тем лучше, — я пожал ему руку и двинулся прочь из школы.

Три свободных часа, которые мне удалось для себя организовать, я решил потратить на размышления о будущем. И просто бесцельно побрел в сторону сквера. Мне определённо нравился наш Измайловский район. Очень аккуратные трехэтажные и двухэтажные домики, напоминавшие мне из той жизни чистенькие греческие деревни. Среди такой архитектуры даже люди, нашего района были добрее и улыбчивее.

— Смотри куда прёшь! — кирнул мне в ухо, какой-то выпивоха, за то, что я случайно наступил ему на ногу.

— Поимей совесть, дядя, — меня перекосило от сильного запаха, бормотухи, — разве можно так нажираться к середине дня?

— Умный что ли? — мужику явно захотелось поскандалить.

— Не выступай, целее будешь, — ответил я и спокойно двинулся в нужном мне направлении.

Мужичок, еще долго кричал мне в след, — иди сюда, да кто ты такой, — но меня это уже мало волновало. И так, что я имею? Через две с лишним недели у меня будет днюха, и стукнет мне целых шестнадцать лет. По закону, из уже родного детского дома, меня выпустят в большой и полный неизвестности мир. Комната от матери у меня есть — это плюс. На жизнь могу заработать, устроившись на фабрику или завод, можно попробовать пойти в фотоателье, все же я был неплохим фотограф ом в той жизни. Спорт? В принципе в баскетбол, не смотря на мой рост метр семьдесят два, я могу играть на уровне чемпионата СССР. А дальше что, в институт физкультуры? И наконец, меня может прокормить музыка. И самое главное всех друзей подтяну, Толик и Наташка, вообще таланты, просто созданы для сцены.

С такими мыслями я дотопал до сквера и уселся на скамеечку, около бетонной ограды, на которую зачем-то прикрепили белую античную вазу. Идея с музыкальной группой мне нравилась все больше. На заводе я успел повпахивать еще в той жизни, очень скучная работа. Спортом же лучше заниматься исключительно для здоровья. Так что вперед и с песней. Осталось только устроиться на работу в какой-нибудь дворец культуры, где я со своим ВАИ смогу проводить вечера танцев, то есть дискотеки. А дальше гастроли по городам необъятной Родины, свой продюсерский центр и ленинская премия за вклад в искусство. Хотя с ленинской премией я погорячился, так как в 90-м мне будет уже сорок шесть лет, а после развала СССР какая может быть в … премия.

4

Через три часа в актовом зале школы собрались все участники ВИА «Синие гитары», плюс начинающая модельер Тоня, танцор диско Санька Зёма, но минус ударник эстрадного труда Петр. Кстати нужно будет его в ближайшие дни навестить, какое может быть ВИА без ударных?

— Прежде чем мы возьмемся за инструменты, у меня к вам серьезный разговор, — начал сразу я, — хочу услышать от вас, как вы видите свое будущее?

— Мы музыкой будем заниматься, — первым ответил за себя и сестру Толик.

— А я танцами, — выпалил Санька, и все захохотали, а он изобразил волну и приставной дискотечный шаг.

— Я учиться дальше пойду, — скромно сказал наша клавишница Иринка.

— В музыканты мама не разрешает? — передразнила ее Наташка.

— Наташа? — первым возмутился Толик.

— Подумаешь, какие нежности, — фыркнула его сестра в ответ.

— В самом деле, так нельзя, мы же одна команда, — я поддержал возмущение друга, — Вадька, а ты чего молчишь?

— Я хочу с вами в музыканты, — пробасил наш басист, — но если не получится, на завод пойду, слесарем.

— Бура! — обрадовался Толик, — ты уже не плохо ластами по струнам стучишь! Я тебя еще поднатаскаю, ты вообще будешь супер!

— А я модельером хочу быть, — ответила Тоня, — и с вами хочу, хоть бы и костюмером. А можно и модельером и костюмером с вами?

— Да! Тонька, — взвизгнула Наташка, и обняла подругу, — это отличная идея!

После чего все вопросительно уставились на меня.

— Что вы так смотрите? — я развел руки в стороны, — я, как все, будем продвигать наше музыкальное творчество вперед и выше! Тоня — наш костюмер. Саньке тоже дело найдем, нужно же кому-то технику разгружать и загружать, провода сматывать.

— За пивом, то есть за квасом бегать, — хохотнул здоровяк Вадька.

— Тоже дело, — я улыбнулся, — с завтрашнего дня обойду, все московские дома культуры, попробую пристроить наш вокально-инструментальный ансамбль куда-нибудь. Ирина, ты с нами лето отыграешь?

Девушка молча кивнула головой, немного шмыгнув носом. Довела ее все-таки Наташка.

— А кто будет у нас играть на ударных? — опомнился толик Маэстро.

— С Петром я поговорю, — ответил я другу, — в конце концов, Москва — город большой, можно сказать резиновый. Найдем еще кого-нибудь. И последний вопрос. Мы заработали за первую дискотеку 4 тысячи рублей. Предлагаю каждому заплатить по 500, и еще 500 рублей оставить в общей копилке. Тем более я заказал Виталику три микрофона. Кто против, прошу рук не поднимать.

Против никого не оказалось, и я раздал деньги, которые уже давно обжигали мой школьный потертый портфель. Только Ирина попросила, чтобы я эти деньги принес сам к ним домой и отдал ее родителям. Вот что значит домашний ребенок, никакой самостоятельности. Нужно Наташке больше упражняться за синтезатором, вдруг Ирина не выдержит нашей артистической действительности. Это только кажется, что на сцене работать легче легкого.

— Тоня, — я обратился к нашему начинающему модельеру, — нужно переделать наши сценические костюмы. Джинсы — оставляем.

— Что? — не поняла девчонка.

— Какие джинсы? — удивился Санька.

— Я хотел сказать джипсы, — тут же нашелся я, — брюки для повседневной жизни из парусины, сокращённо джипсы.

Ну, надоело мне называть привычные джинсы — парусами.

— Отлично звучит, джипсы! — улыбнулась Тоня.

— Значит так, — я продолжил, — джипсы оставляем, рубашки из парусины переделываем в куртки, и прикупим еще для каждого по рубашке. Их придется немного перекроить, убавить в талии. А то местная легкая промышленность стряпает безразмерные мешки. А нам нужны будут стильные приталенные рубашки.

— Желательно из яркой ткани, — схватила мою мысль на лету Тоня.

— Еще бы я немного к низу джипсы расширил, — я изобразил руками, как выглядят брюки клеш, — я думаю, так должен выглядеть настоящий диско стиль. Брюки клеш, приталенные цветастые рубашки и джипсовые пиджачки.

— Ну, хорошо, — задумалась наша модельер, — ты мне все нарисуешь вечером, и я еще раз подумаю, что можно будет сделать.

— Мы сегодня репетировать будем или как! — завозмущался Маэстро.

— Зануда ты Толик, — усмехнулся я, — всё репетиция! Народ, я сочинил припев и куплет к нашему вокализу.

— С этого и надо было начинать, — зазудел Маэстро, — а то деньги, джипсы, да хоть чипсы!

— Как ты сказал? — на меня внезапно дунул ветерок из той былой жизни, — чипсы?

— Ну, чипсы, — набычился он, — давайте репетировать.

Что-то чипсов захотелось, подумал я, взял гитару, и заиграл проигрыш «I Will Survive».

— И припев:

К концу репетиции в актовом зале собрались почти все старшеклассники школы. Слетелись как голуби на пшено, или как мухи на варенье. Поэтому последние три композиции мы исполняли как на концерте. И закончили свой репертуар песней «Звезды над Москвой», моей вольной компиляцией «Hotel California» и песней «Летний вечер» группы Стаса Намина.

— Всем спасибо, все свободны! — крикнул я в зал.

— У-у-у, — загудели недовольные здоровенные детские лбы.

— Это черти что, а не репетиция, — на ухо мне высказался Толик Маэстро.

— Ничего, завтра будем умнее, вовремя закроемся, — похлопал я его по плечу.

— Богдан! — ко мне подошел центровой школы Дениска, со своей неизменной спутницей Инной Синицыной, — слышал, ты с физиком пари заключил, что выиграешь чемпионат школы по шахматам? А он тебе пятерку по физике поставит?

— Было дело, припоминаю, — с ленцой ответил я.

— Шахматы — это тебе не мячом в пол стучать, — продолжил Дениска, — наш физик ведет школьный кружок по шахматам. Вон, видишь длинный задохлик, это Ромка, старший сын физика, между прочим, имеет первый взрослый разряд по шахматам. Чемпион школы.

— Так что Крутов, первое место тебе уже не светит, — вклинилась в разговор с каким-то злорадством Синицына, — а еще в пятом классе учится младший брат Ромки, по слухам он уже обыгрывает старшего, вундеркинд.

— А может мне третьего места достаточно, — я улыбнулся.

— Ну, ради третьего места не стоит, и играть, — махнула рукой Инна.

— По любому спасибо за информацию, — я пожал руку Дениске.

5

Вечером, как и обещал накануне, я сделал визит вежливости семейству Симоновых. Вот что значит шестидесятый год, вся семья, за большим столом, слушает мой вольный пересказ «Мастера и Маргариты». А так бы сидели и пялились в телик, а девчонки в свои гаджеты. Кстати, сегодня присутствовал и сам глава семьи Симоновых, Иван Андреевич.

— Никогда и ничего не просите, в особенности у тех, кто сильнее вас, любопытно, — задумался он, — а этот Воланд, он кто? Сатана?

— Мне кажется, — я почесал свой затылок, — у Булгакова свои авторские боги зала и добра. Ведь Сатана — это отец лжи, а Воланд держит свое слово, и наказывает лжецов. Я бы даже назвал булгаковского персонажа богом света, но с мерзким характером.

— Кот? — Иван Андреевич задумчиво причесал свои волосы, — на партийных курсах нам читали лекцию о славянской мифологии. Кот — это спутник бога Велеса. Велес в мифологии суров, но справедлив. Кстати, поэтому котов так часто и называют Васьками. Велес, Власий, Василий.

— Мама, а можно мне котенка? — вдруг заговорила до этого сидевшая тише травы, ниже воды Ленка.

— Посмотрим на твое поведение, — неопределенно ответила Ксения Федоровна.

— Интересно, — я жадно отхлебнул из кружки уже остывший чай, — а, может быть, вы знаете, кто такая Мара?

— Я плохо помню, — признался Иван Андреевич, — в древности славяне считали, что когда человек умирает, эта богиня его встречает на калиновом мосту через реку Смородину. И в некоторых исключительных случаях Мара могла отсрочить саму смерть.

— Перестаньте, эта книга, не о нечистой силе, а о любви, — вмешалась Ксения Федоровна, — любовь сильнее всех преград.

— Если бы я встретила Воланда, то умерла бы от страха, — призналась Иринка.

— Ты чего, — удивилась младшая сестренка, — он маленьких не трогает. Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, — засмеялась она.

Родители девчонок тоже мило заулыбались. Я посмотрел на настенные часы, они показывали уже половину десятого вечера, и меня уже давно заждалась на нашем месте для поцелуев Наташка, нужно было срочно прощаться.

— Спасибо за внимание, — допивая чай, сказал я, — но мне пора бежать.

— В какое время в среду вас ожидать? — поинтересовался Иван Андреевич.

— В три часа у нас репетиция, и в пять, я, и наша костюмерша Тоня будем на фабрике, — я скоренько прошел в прихожую и завязал свои баскетбольные кеды.

— И все же, каков бы не был бог, лучше с потусторонней силой дел не иметь, — задумчиво проговорил Иван Андреевич, провожая меня в дверях.

Кто же спорит, мысленно сказал я себе, выбегая на улицу, только они с той стороны не больно то и спрашивают нашего согласия. Захотели и перекинули из одного времени в другое. Хотя в моем конкретном случае, я сам виноват. Странное дело, никогда не задумывался о том, что Воланд — это может быть наш славянский Велес с котом. На улице потемнело так, что я с трудом разбирал дорогу. Хорошая семья у Иринки, даже завидно, деньги пятьсот рублей все до копейки отдали старшей дочери, доверяют, значит.

И тут я резко остановился. В метрах семи передо мной стояла черная фигура. Если все вокруг было серовато-темное, то фигура была пепельно-черная. Я сделал два шага навстречу, но этот неизвестный даже не шелохнулся.

— Вы имеете мне что-то сообщить? Уважаемый, — спросил я странного человека.

— Имею, — шёпотом на выдохе ответило мне это существо.

Я сделал еще пару шагов навстречу, и попытался рассмотреть того, кто захотел поиграть на моих железных нервах. Однако с расстояния трех метров я все равно видел лишь сгусток черноты. Я резко с шагом выбросил сначала левый кулак, потом следом правый, пробил, как говорят двоечку. Но моя атака не увенчалась успехом. Темная фигура рассеялась, как дым. Я заработал головой на триста шестьдесят градусов, не опуская рук, но вокруг была пустота. Не дожидаясь новых неприятностей, я трусцой побежал в свой детский дом. Вот до чего дошел, подумал я про себя, уже никакой чертовщине не удивляюсь. Подумаешь, говорящий сгусток дыма, фантом.

Перед сном мы немного поворковали с Наташкой, о всяких милых пустяках, потом с Тоней делали эскизы для новых джипсовых курток. Девчонка прямо загорелась к среде удивить главного инженера текстильной фабрики, новым модным диско прикидом.

— Завтра на целый день шить засяду, — похвасталась Тоня, — в школу не пойду.

— И ты туда же, — ладно я старый дурак, хотел было сказать я, но вовремя сориентировался и продолжил, — восьмилетку все же стоит закончить.

— Одной тройкой больше, одной тройкой меньше, — усмехнулась девчонка, — в реальной жизни, мне не дневник с оценками придется показывать, а то, что я умею делать своими руками.

— Ремесло, — добил я.

— Точно. А учиться можно будет потом и заочно. Сейчас жаль времени тратить на пустяки.

Если так дальше дело пойдет, то вся компания глядя на меня и Тоню в школу ходить перестанет. Непорядок. Ночью я все никак не мог уснуть, мне снился Воланд, Мара, черный кот и черная же фигура из дыма, у которой было, что мне сообщить. И вообще я чувствовал себя маленькой пешкой в большой чужой игре.

6

Наутро я был усталый и разбитый. Поэтому поход по домам культуры Москвы я решил отложить на четверг. Сегодня попытаюсь разыскать нашего барабанщика Петра, а так же засяду в библиотеку, нужно будет полистать, что в законодательстве пишут про авторские права, а так же шахматную литературу. Что-то на старость лет не хочется позориться на турнире по шахматам.

На поиски барабанщика Петра, я потратил несколько часов, сначала в «Коктейль-холле» выспрашивал, где тот живет, потом долго плутал по старым московским улочкам, и наконец, вот она коммуналка не далеко от центра города. Квартира мне напомнила чем-то студенческую общагу коридорного типа, только всего на шесть комнат. Я постучал в обшарпанную дверь.

— Кто? — донесся голос из-за двери.

— Свои! — крикнул я.

— Свои в это время дома сидят! — гаркнули мне в ответ.

— Открывай Петро, я деньги принес! — зашел я с козырей.

За дверью что-то упало, послышался женский смех, и мужской матерок, затем наружу высунулась помятая физиономия нашего барабанщика.

— Бохдан, ты? О-о-о, проходи, — одетый в семейники и в майку алкоголичку Петро пропустил меня в свою берлогу.

Из-за занавешенных штор в комнату проникал слабый солнечный свет. Но и без него было понятно, что гульба шла уже несколько дней. Повсюду стояли бутылки, кое-где лежала редкая закуска. Что характерно, барабаны, хозяин предусмотрительно сложил на шкаф.

— Привет, я Кэт, — поздоровалась со мной круглолицая деваха, голова которой выглядывала из-под одеяла.

— Привет, — ответил я.

— Какой сегодня день? — поинтересовался Петр, жадно припав губами к носику чайника.

Живительная влага большими глотками устремилась в ненасытную утробу гуляки.

— С утра был вторник, — ответил я.

— Значит мы уже три дня гуливаним, — улыбнулся барабанщик, — а, когда новая дискотека?

— Я хочу танцевать! — взвизгнула с кровати Кэт.

— В субботу в 19.00 там же, — я выложил пятьсот рублей на стол, — только уговор, ты в четверг дай мне знать, что в форме. Договорились?

— О чем речь, завтра беру себя в руки! — обрадовался Петр новым финансовым пополнениям, — Катюха, живем!

7

Со смешенными чувствами я ехал на репетицию, с вероятностью до 90 % барабанщика мы потеряли. Даже если в эту субботу мы нормально выступим, то в дальнейшем связываться с Петром, мне не хотелось. Еще в той жизни я знал, что такое работать с запойными партнерами. В любой момент может организоваться очередной форс-мажор.

Книжку по законодательству в сфере авторских прав мне удалось найти в школьной библиотеке, оказалось, что на 1960 год, в СССР никакие права на исполнение чужих песен были не нужны. Единственное что можно было сделать, чтобы застолбить за собой наши музыкальные произведения — это записать их на пластинку. Когда же должны были произойти изменения в авторском праве, я не помнил. Значит, задача номер один — устроиться работать в ДК, задача номер два — запись пластинки, задача номер три — новый музыкальный материал.

Перед репетицией я забежал к директору школы.

— Владисеменыч, требуется ваше резюме на объявлении, — я протянул Мамонтову листок форматом А4, на котором моим неровным подчерком было написано: «Кто будет мешать проведению репетиций ВИА „Синие гитары“, комсомольский билет положит на стол!».

— А не слишком ли круто это, Крутов? — скаламбурил директор.

— Самое то, — я улыбнулся, — это в переносном смысле положить билет на стол, означает его изъятие. А в прямом, это всего лишь, просто положить билет на стол. Главное припугнуть, чтобы не мешали. Ведь в субботу нужно сыграть лучше, чем в прошлую пятницу. Я прав?

— Лихо, — директор подписал мою бумаженцую, и выпроводил меня прочь, — все, у меня и без тебя хлопот полон рот.

У секретарши я потребовал, чтобы на подпись директора была поставлена наша школьная печать.

— Ну и наглец ты, Крутов, — хмыкнула секретарша, дыхнула на печать и шлепнула ей по моему объявлению.

— Наглость второе счастье, — подмигнул я ей.

— А первое? — усмехнулась девушка.

— А первое — это само по себе и есть счастье. Приходите в субботу на дискотеку! — крикнул я, выбегая из приемной директора.

Когда же я подбежал к закрытой двери актового зала, перед ней уже столпилось несколько учеников старших классов.

— Запускай! — потребовал от меня, какой-то широкий в плечах, и с недостатками интеллекта на лице десятиклассник.

— Кто хотит на Колыму — выходи по одному! Там у вас в момент наступит просветление в уму! — прочитал я гениальные строчки Леонида Филатова, правда которые он еще не написал, и под смех девчонок наклеил свое грозное объявление.

— А может я не комсомолец! — проревел тот же недовольный парень, читая предостерегающее указание сверху.

— Тогда, добро пожаловать, — улыбнулся я, — вход за просмотр репетиции десть рублей.

— Еще чего, — скандалист угрожающе попер на меня.

Однако откуда-то из-за спин вынырнул игрок нашей баскетбольной команды Вовка Соколов, он схватил бузотёра за плечо, и что-то ему прошептал.

— Подумаешь, уже и музыку послушать нельзя, — презрительно глянув на меня, процедил этот субъект и двинулся прочь.

Я за руку поздоровался с Вовкой, — извини, тебя тоже пустить не могу, у нас своя кухня, которой чужие уши ни к чему.

— Да ладно, понимаю, — помялся он, — а на этого не обращай внимания, — кивнул он в сторону бузотёра, — это Боря, у него с головой проблемы. Если б не его родители из районной администрации, то давно бы из школы выперли.

— Можешь мне не рассказывать, я на таких типчиков в своей жизни насмотрелся во! — я провел рукой под своим подбородком.

На репетицию, пока решал все организационные вопросы, я естественно опоздал. Вся наша музыкальная группировка за исключением барабанщика была в сборе. Само собой Толик посмотрел на меня как на предателя Родины, но ничего не сказал.

— Богдан, посмотри, что я сочинил, — Толик на своей соляге наиграл неплохой мотивчик, который мне что-то очень сильно напомнил.

— Неплохо, — я взял ритм гитару, и мы отыграли пару квадратов.

Что же это за композиция, задумался я на несколько минут.

— Тише, Богдан песню сочиняет, — влез со своей версией моей задумчивости Санька, который посещал наши репетиции просто от любви к искусству.

Вадька ему тут же отвесил легкую плюху.

— Толик, проиграй еще раз вот это место, та-та-тада, тада-тада, — я напел мотив.

Маэстро несколько раз исполнил этот фрагмент, и, вторя ему, Иринка на синтезаторе подхватила мелодию.

— Сто балерин! — вспомнил я.

— Чего сто? — оживился Зёма.

— Давай наливай, поговорим, — запел я, — будущей день покажется светлым, как сто балерин, ту-ту-ту-ту…

Остальные слова этой быдлятской песни, которую в том времени любили крутить на свадьбах, я не знал, поэтому просто остальной куплет оттутукал. В принципе у этой песни «Stumblin' in» Криса Нормана никогда и не было припева.

— Давай наливай! Поговорим! — завыл мартовским котом Санька, когда мы заиграли куплет по второму кругу.

— Ничего, симпатичная мелодия, — сказала Наташа приобняв меня за плечо.

— И если не лень! — продолжал изгаляться над песней Санька, — бухай каждый день! Бутылки сдавай и снова себе давай наливай!

— Да заткнись ты! — не вынеся бездарных куплетов друга, закричал Толик.

Он со злости шлепнул по всем струнам разом, снял с себя гитару и присев на деревянный корпус усилителя зарыдал.

— Толенька, ты что? — бросилась его успокаивать сестра.

— Первый раз в жизни сочинил что-то стоящее, а вы своим давай наливай, все опошлили! — давясь слезами, ответил Маэстро.

— А давайте так споем, — мне вдруг пришла в голову интересная строчка:

— А дальше? — Толик вмиг забыл, что еще секунду назад его короткая жизнь была «кончена».

— Дальше… — я почесал свой волшебный затылок, у меня родилась еще одна строка:

— Все ради любви, — вдруг тихим голосом подсказала мне продолжение песни Иринка.

— Точно! — я еще раз спел первое четверостишие и добавил новые слова:

— О, какие вы хитренькие, новую песню себе сочиняете, — теперь уже Наташка готова была пустить слезу, — а, я что буду петь?

Я хотел было успокоить подругу, что эту вещицу в свое время исполняли Крис Норман и Сюзи Кватро, но вспомнил, что это только еще произойдет.

— Почему себе? — я приобнял подругу, — песня будет исполняться на два голоса, строка для Толика, строчка для тебя.

Я выразительно посмотрел на создателя музыки будущего хита, или лучше сказать хита из будущего, Маэстро, конечно, был не доволен, но вынужден был одобрительно кивнуть в ответ. Всю оставшуюся репетицию, мы буквально наскоком досочинили еще один куплет и небольшой припев, который можно было исполнить несколько раз в конце песни.

— запели Толик и Ниташка, -

— Все ради любви, все ради любви, — этот припев мы уже пели на три голоса:

На выходе из школы нашу компанию встретила грустная и понурая фигура Виталика, человека, который сделал нам всю электронику.

— Виталя! Привет! — я пожал руку товарищу, — ты чего на репетицию не заглянул?

— Там было закрыто, — промычал паренек, — и еще объявление висело.

— Не для тебя же объявление! — вмешался в разговор Санька, — дубина! Ты же из нашей команды!

— Я микрофоны сделал и еще один усилитель под них, — Виталик приподнял авоську, в которой звякнули какие то железки свернутые в газетку.

— Вадька, прими, — попросил я друга, — сегодня нужно будет сделать корпуса к микрофонам и усилку. Эх, еще решить проблему с барабанами. Ладно, что-нибудь сочиним. Пойдемте все к нам в детский дом пить чай с мармеладом!

— Я не могу, — виновато призналась Иринка, — мне заниматься надо, скоро экзамены.

— Хорошо, — быстро согласился я, хоть кто из группы нормально закончит восьмилетку, — Толик, проводи, пожалуйста, Ирину, вдруг кто ее обидит по дороге. А мы в обиду своих не даем.

Вадька и Санька с трудом сдержали свое конское ржание, а Толик и Иринка стали красными, как помидорки. Маэстро что-то невнятное буркнул, взял портфель самой красивой девочки среди всех жгучих брюнеток школы. И парочка медленно двинулась в другую сторону.

— Подумать только, — Наташка положила руки себе на бедра, — я ведь ее терпеть не могу, а тут глядишь и породнимся.

Тут мы с парнями не выдержали и попадали от хохота. Самая красивая девочка среди всех блондинок школы сунула мне свой портфель в руки, и мы пошли своей дорогой.

В двухэтажном корпусе детского дома, где размещались мастерские, мы на деревянных ящиках попили чай, и принялись за изготовление корпусов к микрофонам. Наташка и Тоня пообещали сегодня представить нам наши новые концертные костюмы и перебрались в кабинет со швейным оборудованием. Я сделал набросок, как примерно должен выглядеть микрофон. А дальше Бура рубанком стал вытачивать заготовки. Толик, который уже успел проводить Иринку, пытался руководить работой Вадьки Буракова, чем скорее ему мешал, нежели помогал. Санька куда-то загадочно исчез. Вот он только что лопал мармелад, и вот его нет.

— Третий вечер где-то пропадает, — заметил Маэстро.

— Последний остался без подружки, — пихнул я Толика в плечо, — может, где нашел зазнобу.

— Аха, бабка Настя, что самогоном промышляет, ему лучшая подружка, — заржал Вадька.

— Понятно, — засмеялся и я, — пятьсот рублей ему в руки попало, пока он их своим коммерческим гением на ноль не помножит, не успокоится.

— Ребята мне домой пора, — так же тихо посмеиваясь, сказал Виталик.

— Сколько мы тебе должны за электронику? — спросил я его.

— Триста рублей, — совсем тихо проговорил одноклассник.

— Небось, все деньги отец изымет? — спросил я, отсчитывая требуемую сумму.

Виталик грустно кивнул.

— Вот тебе пятьсот рублей, — я протянул ему пачку из десятирублевок, — двести оставь себе. Не забывай, в субботу должен прийти на дискотеку с подружкой. Хватит быть таким мямлей. Не позволяй никому испортить свою жизнь.

И пока шмыгая носом, Виталик прятал деньги, я хлопнул себя по голове.

— Блин! Сколько время? — вспомнил я свое обещание повесить полку учительнице русского и литературы.

— На моих соломенных, корова стрелку съела, — хохотнул Толик, намекая на то, что такого добра, как личные часы, еще не имеет.

Я же под недовольный взгляд Вадьки захватил ручную дрель и несколько, деревянных пробок и саморезов.

— Не скучайте я быстро! — крикнул я ребятам, выбегая.

8

Комната, которую предоставила школа нашей литераторше Юлии Николаевне Семеновой, располагалась в трехкомнатной квартире. В небольшой прихожей висели тазики и сушились пеленки.

— Две комнаты занимает семья с детьми, — на мой вопросительный взгляд ответила Юлия Николаевна.

— Наверное, шуму много? — спросил я, проходя в комнату.

Обстановка в ней была ближе к спартанской. Кровать полуторка, круглый стол, шкаф и комод с зеркалом. В углу лежали две настенные полки, которые уже были забиты книгами, и так же книги столбиками стояли поверх полок. Подоконник был заставлен баночками с крупами, солью и сахаром.

— Я уже привыкла, — ответила учительница, поправляя прическу, — кстати, думала, что ты не придешь. Ведь ты пропускаешь уроки, и мне сказали, что ты изучаешь труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса, и параллельно готовишься к шахматному турниру.

Я молча стал освобождать заваленную литературой мебель, не хотелось врать, что это так и есть, и не хотелось раскрывать и правду. Молчание золото подумал я, и спросил, — Юлия Николаевна, куда планируете поместить свою библиотеку?

Учительница пару раз крутанулась в поисках свободного места на стене, тем самым продемонстрировав мне свое в виде песочных часов платье в клетку. И это называется, нас не ждали, подумал я, платье, прическа, туфли на каблуке.

— Над кроватью, вот тут, — указала литераторша.

— Давайте лучше, на эту свободную от всего стену, — я прошел и провел примерную черту, — а то полки имеют свойство падать, если в них складывать больше книг, чем они вмещают.

— Ой, я и не подумала, — улыбнулась Юлия Николаевна.

Почему женщина, которая хочет во чтобы то ни стало понравиться, разыгрывает из себя дурочку? Ну, ничего, я калач тертый, в той жизни до сорока шести лет дожил, сейчас тоже дурака включу.

— А вы, между прочим, нарвитесь нашему математику Николаю Андреевичу, — я взял линейку и стал измерять освобожденные от книг полки, — он вас еще в кино не приглашал?

— Приглашал, — немного покраснев, ответила литераторша.

— Что? — я отметил крестиком, где будет висеть первая полка, где вторая, — не той державы принц?

— В каком смысле? — не поняла учительница.

— Все девушки ждут своих принцев, — я просверлил первое отверстие, и забил в него деревянную пробку, — если мужчина не подходит, то он либо не принц, либо принц, но не той страны.

— А ты с Наташей встречаешься, красивая девочка, — не то спросила, не то озвучила факт Юлия Николаевна.

— Считаете, что я ей не пара? — я вкрутил первый саморез, — налейте в чашку воды, мне она пригодится для уровня…

Так мы за абсолютно пустыми разговорами за десять минут повесили обе полки, и я даже не заметил, как мы перешли на ты.

— Как мне тебя отблагодарить? — Юлия Николаевна подошла ко мне на расстояние вытянутой руки.

— Я думаю, целоваться не стоит, может быть чаю?

Однако литераторша сделал еще один маленький шажок, я стоял, не шелохнувшись, и тут в дверь позвонили. Учительница вылетела, как пуля в прихожую. Судя по голосам, это появились ее подруги.

— Мы принесли торт! — первой в комнату ввалилась самая высокая из девушек Надя, командирша, решил я.

— И гитару, — следом внесла инструмент Вера, — сыграй нам что-нибудь, если тебя не затруднит.

— Отнюдь, — я обрадовался, что не пришлось целовать учительницу литературы, она конечно красавица, но у меня уже одна есть, а я в той жизни был однолюб, и в этой мне изменять себе не хотелось. Был бы свободен, то другое дело.

И пока подруги по пединституту резали торт и кипятили чайник, я с большим трудом настроил эту многострадальную шестиструнку. Лишь просунув под гриф карандаш, мне удалось добиться от нее сносного звучания.

— Мы к субботней дискотеке сочинили новую песню, — сказал я, когда все расселись за небольшим круглым столом, — могу ее продемонстрировать.

Я сделал маленький глоток чая, и смочив горло, запел, — Давай не зевай, на танцпол выходи, Пусть разгорится от улыбок пожар в груди…

В конце песни девчонки от души мне похлопали.

— Я почти всем друзьям рассказала про вашу дискотеку, — сказала Надя, — и все говорят, не может быть. Что за диско такое? Это новая песня Элвиса Пресли? Да нет, я рассказываю, это целый музыкальный стиль, веселые ритмичные песни. А они, как твист или рок-энд-ролл? Да нет, говорю совсем другая музыка. Никто не верит.

— Вот и отлично, в субботу в 19.00 будет новая дискотека, — сказал я, и краем глаза посмотрел на Юлию Николаевну, которая сидела заметно посмурнев, — добро пожаловать! Полки я повесил, песню спел, мне пора бежать.

— Мы целый час ехали, — запротестовала Надя, — спой еще что-нибудь.

— Пожалуйста, — попросило тихо Юлия Николаевна.

Я поперебирал струны, чтобы такое спеть, чтобы литераторшу как-нибудь успокоить, и грамотно отправить во френдзону.

— Хорошо, песня, которую лучше всего петь около костра, в походе, на крайний случай за столом.

Я заиграл в темпе вальса:

Эту песня Юрия Визбора я в первый раз исполнил на свадьбе двоюродного брата, для своей будущей жены, она была подругой невесты в той жизни. Какими большими глазами она на меня смотрела, пронзила, можно сказать, прямо в сердце. Десять лет мы прожили душа в душу, а потом все пошло наперекосяк:

Вторые аплодисменты были более бурными и продолжительными. Что говорило о том, что есть песни для танцев, а есть для застолий и небольших компаний.

— Отличная песня! — заголосила Надя, — кто автор?

— Как кто? — смутился я, — Юрий Визбор, вы, что ли не слышали?

— Визбор! — вскрикнула Вера и махнула рукой, как дирижер.

— Если я заболею, — запели девчонки хором, — к врачам обращаться не стану. Обращусь я к друзьям, не сочтите, что это в бреду…

Странно, подумал я, неужели Визбор эту песню еще не написал? В общем, пора делать ноги. Тем более Юлия Николаевна заулыбалась, значит, все правильно поняла.

В детском доме меня ожидало сразу два знаменательных события. Первое, Тоня и Наташа сделали отличные новые концертные костюмы. Брюки клеш, с умеренной шириной штанины в низу, без фанатизма. Приталенные цветастые рубашки, перешитые из магазинных мешкоподобных аналогов. И самое главное джипсовые куртки выглядели отпадно. Когда я надел на себя новый концертный костюм, то сразу почувствовал, что я звезда зарубежной эстрады конца 70-х годов. Даже приталенная в яркую клетку рубашка смотрелась современно. То есть мы опередили моду лет на пятнадцать, прикинул я. А как выглядела Наташка не передать словами. Мы с парнями минут пять смотрели на нее открыв рты.

— Глаза протрете, — сказала она, смущенно отворачиваясь.

Второе событие, храпело на кровати Саньки Земаковича, в состоянии полного не стояния.

— Может тазик принести? — задумчиво произнес Вадька.

— Лучше ведро, — сказал я, пощупав пульс, — жить будет, но не долго, если так продолжит. Либо сам упьется, либо я его придушу.

— Ты лучше под кровать загляни, — удивленно показал рукой Толик.

— Неужели уже успел устроить день военно-морского флота? — под хохот всей комнаты мальчиков спросил я.

— Мы му, — промычал что-то Зёма.

— Сейчас поплывет, — перевел я мычательные звуки друга.

И пока вся палата каталась от смеха, я заглянул под кровать, и достал оттуда два барабана и хэт. Один барабан бас, бочка, а второй малый или рабочий барабан. И тут бесчувственное тело Зёмы содрогнулось, и красная как арбуз голова приподнялась с подушки и стала перевешиваться в сторону пола.

— Вадька давай ведро! — крикнул я, вынимая из-под обстрела остатки ударной установки.

Установка была спасена, но пол, после пятиминутной бомбардировки недопереваренной закуской, пришлось долго оттирать. Потом мы вынесли тело Саньки в душевую кабинку, и как следует, полили его холодненькой водичкой.

— У меня все под контролем, — выдавил из себя Зёма, и снова отрубился.

9

В среду я наконец-то в школьной библиотеке добрался до шахматной литературы, ей оказалась подписка шахматных журналов «Шахматы в СССР». Главным образом я просматривал дебюты, так как нужно было освежить память, а может быть узнать что-нибудь новое. Однако, кроме того, что Иосиф Сталин был большим любителям шахматной игры и в 1936 году на Московском турнире общался с Хосе Капабланкой, я ничего нового не узнал. На последок я еще раз посмаковал партию 1864 года между Полом Морфи и неким Цапдевилле, которые разыграли гамбит Эванса. Жертва фигуры ради темпа развития, активная и агрессивная игра, просто завораживала.

Репетиция в этот день в корне отличалась от прошлых, во-первых, в нашем распоряжении оказались микрофоны, а так же самопальная потертая и пошарпанная ударная установка. Во-вторых, раскаявшийся Санька Зёма встал за ударник.

— Показывай, чего можешь, — потребовал от помятого друга Толик.

Санька сел на деревянную табуретку и потер ладони, мне показалось, он при этом приговаривал ахалай-махалай. Взял палочки, глубоко вздохнул и выдал самый простой диско ритм: бочка, хэт, малый барабан, хэт. Буцы, пацы, буцы, пацы, заработала ударная установка.

— Играем летящую походку, — скомандовал Маэстро.

И мы без вокала отыграли куплет и припев. Санька при этом сбился с ритма всего три раза.

— Это конечно лучше чем ничего, — прокомментировал я, сыгранный нами музыкальный фрагмент, отражая гневные взгляды Толика, — слушай Зёма, а может тебе сидеть не удобно?

— Не знаю, — развел руки наш бравый барабанщик, на котором не было лица, — а как еще можно играть? Стоя?

— Вот смотри, — я поднял стойку с рабочим барабаном повыше, — ты же у нас танцор, нажимаешь стоя на педаль, пританцовываешь и стучишь по хэту и рабочему барабану.

Как Героргий Гурьянов из группы «Кино», хотел добавить я, но воздержался, все равно не поймут, о чем речь.

— Давайте летящую походку еще раз, — попросил я друзей.

Буцы, пацы, буцы, пацы, пританцовывая отчеканил Санька и мы включились, всю песню отработали без серьезных ошибок.

— Виртуоз, — хохотнул Вадька, — дай я тебя поцелую, — потянулся он к другу.

— Отвали! — шарахнулся в сторону ударник, — давайте дальше репетировать, скоро концерт, дискотека. У нас еще целая песня не дописана. Преданы мечты, сожжены мосты. Был этот мир таким большим, пока едины были мы, — завыл он что было мочи на сильно искаженный мотив «I Will Survive».

— Сначала весь старый репертуар отыграем, — скомандовал Толик, потом посмотрел на меня, и спросил, — как, ты, Богдан, считаешь?

— Согласен, — ответил я, — сейчас важнее старое отработать с новым барабанщиком. А песню допишем вечером, дома.

До текстильной фабрики «Красный текстильщик» нам с Тоней пришлось добираться почти час. Здание фабрики находилось на Якиманской набережной. Я невольно залюбовался его архитектурой.

— Богдан! — дернула меня за руку Тоня, — итак опаздываем, ты чего!

— Красота! Какие панорамные окна, архитектурный стиль не выбивается из общего городского пейзажа.

— Сума что ли сошел! — рассердилась начинающая модельер, — опаздываем!

На проходной нам пришлось еще десять минут ждать сотрудника, который нас должен был встретить и сопроводить по территории. Пока его не было, я развлекал себя как мог. «Красный текстильщик» — это бывшая Голутвинская мануфактура, крупнейшее предприятие России, основанное 1846 году. Прочитал я содержание памятной таблички. Надо же, при царе предприятие работало, при СССР работает, лишь после перестройки сделают здесь офисный центр. Махнут не глядя красного пролетария на китайского, и расплодят здесь самый бессмысленный вид человеческой деятельности — офисный.

— Добрый вечер, ребята! — на проходную спустился сам Иван Андреевич Симонов, главный инженер фабрики, — пойдемте, сейчас устрою вам небольшую экскурсию.

Мы поздоровались и быстрым шагом двинулись по территории. Видать есть нужда в наших концертных костюмах, если сам главный инженер встречает. Кстати, я бы на его месте поступил бы так же. Ничем особенным меня фабрика не поразила, тут станки изготавливают из нитей ткань, тут ткань наматывают в рулоны, здесь ее кроят, тут ее сшивают. И выходит из этого то, что меньше всего хочется впоследствии на себя надеть. Мартышкин труд, молча высказался я. Но Тоне все очень сильно понравилось, она интересовалась марками станков, швейных машин и конечно зарплатой.

— А вот это наш экспериментальный цех, — сказал Иван Андреевич, впуская в небольшую комнату где вокруг огромного стола, заваленного тканями, работали три человека, две женщины лет 30–35 и высокий мужчина того же возраста.

— Стас, ведущий модельер-конструктор, — представился и поздоровался со мной за руку мужчина, опустив большие очки со лба на нос, как будто без очков меня нельзя было рассмотреть.

— Богдан, — представился я, — а это костюмер нашей музыкальной группы Тоня.

— Ребята покажите ваши наряды, — попросил нас главный инженер.

— Где можно переодеться? — посмотрел я на сотрудников фабрики.

— За шкафом, где еще? — улыбнулся Стас и выразительно посмотрел на Ивана Андреевича.

Через семь минут мой модный диско прикид раскрыв рты, рассматривали все кроме Тони.

— Кто придумал такой фасон? — первым опомнился Стас.

— Я придумал, — признался я.

— Вы где-то этому учились? — не отставал модельер фабрики.

— Нет. Я как Менделеев свою таблицу, увидел такой костюм во сне, — начал врать я.

— Люба, это же наша рубашка, нашей фабрики, — удивилась одна из женщин.

— Да, только пришлось ее распороть, подрезать и снова сшить, — наконец высказалась моя одноклассница.

— И ткань парусиновая, тоже у вас сделана, — добавил я, похлопав себя по штанине расклешённых джипсов.

— Вы полагаете, молодежь будет все это носить? — непонятно, кого спросил Стас, поправив на носу очки.

Иван Андреевич посмотрел на меня.

— Лично я полагаю, вот это все, — сказал я, похлопав себя по бокам, — исчезнет с прилавка быстрее, чем на нем окажется.

— Вы очень самоуверенный молодой человек, — вдруг обиделся ведущий модельер, — я такого не видел ни в одном заграничном модном журнале, между прочим.

— Это значит, что мой концертный костюм, можно хоть завтра продавать за валюту, — я усмехнулся, — или вашей фабрике деньги не нужны?

— Люба, Нина, а вы что молчите? — спросил Андрей Иванович женщин.

— Я согласна со Станиславом Олеговичем, — ответила Нина, — это все не серьезно. Что это за какие-то расширяющиеся к ступням трубы, — указала она на мои клеши, — какие-то нелепые и не практичные два больших задних накладных кармана. И приталенную рубашку не каждый сможет на себя надеть.

— Может, вы не знаете, — Симонов вдруг распылился, — но в этом году был рекордный возврат изделий нашей фабрики из магазинов города.

— Значит нужно пересылать партию в село, — резко отреагировал Стас, — вы же знаете, на каком оборудовании мы работаем.

— Станислав Олегович, — вмешался я, — а у вас случайно никто из родственников в министерстве легкой промышленности не работает?

— К чему этот вопрос? — выкрикнул он, и покраснел как рак.

Борзый ты, очень, подумал я, и туповат для этой работы, и скорее всего, метишь на должность главного инженера, и тетки тебе в рот смотрят, значит, знают кто ты таков.

— Обратитесь к родственникам, — ответил я, — пусть подсобят с новым оборудованием.

— Иван Андреевич, — Стас проигнорировал меня, — нам некогда заниматься глупостями, у нас ведется подготовка к международной выставке. До свидания, молодые люди.

Нет ничего хуже, тупой зажравшейся номенклатуры, думал я, пока мы шли по коридору. Симонов нас любезно пригласил в свой кабинет, попить чаю. Апартаменты главного инженера завода были предельно просты. Шкаф, стол и телефон. Иван Андреевич минут пять молча смотрел, как мы пережёвываем печенья. Тоня говорить не решалась, я же не считая себя большим специалистом по войне с дураками, выжидал.

— Ты уверен, что ваши джипсы будут пользоваться большим спросом? — наконец не выдержал главный инженер.

— Нет, Андрей Иванович, — я отложил печенье, — не большим, а взрывным. Мне даже страшно представить какие на эти джипсы будут ценники на черном рынке. Спекулянты зарядят в раз десять выше отпускной цены. Можете магазин открыть прямо на проходной, и к нему будут подъезжать на грузовых машинах и брать большими партиями.

— Это вряд ли, — кисло усмехнулся главный инженер.

— Что вам нужно, чтобы выпустить экспериментальную партию джипсов? — спросил я.

— Как минимум, нужны лекала на весь размерный ряд изделия, — задумался Иван Андреевич, — и согласование с директором фабрики на выделение производственных мощностей.

— Ну, так, боритесь, — не выдержал я, — умойте этого самодовольного гуся Стаса, лекала вам поможет сделать Тоня, выделите для нее пару сотрудниц, которые знают специфику фабрики, и самое главное — это ткань. Она должна изначально создаваться из нитей разного оттенка от темно синего до светло синего. Это придаст каждой вещи свой неповторимый рисунок. Не хотят люди носить одинаковую одежду. И потом еще нужно прошить все изделие белыми толстыми нитками.

— Откуда у тебя такие знания? — улыбнулся главный инженер.

— Я с крыши упал, пока лежал в больнице о многом успел подумать, — отшутился я.

Вечер в детском доме вместо ожидаемого отдыха, принес новые хлопоты. Мои веселые друзья, пока мы с Тоней ездили в центр Москвы, перетащили всю нашу технику обратно, в коридор производственного корпуса.

— Вы что, собираетесь репетировать всю ночь? — спросил я у друзей, Толика, Вадьки, Саньки и Наташки, которые что-то уже до меня успели наиграть.

Наташа стояла за синтезатором, вместо готовящейся к экзаменам Ирины. Кстати, полезное дело, отметил я про себя.

— Если потребуется, мы еще и в школу завтра не пойдем! — высказался за всех Толик Маэстро.

— Аха, если партия прикажет, комсомол ответит — есть! — передразнил я друга, — я вам покажу, в школу не пойдем! — и показал свой разбитый в драках кулак.

— Сам-то уже неделю в нее не ходишь, — из-за спин пробубнил Санька.

— Ты почему паршивец вчера был в стельку? — технично перевел я разговор на другую тему.

— Пока пол литра с продавцом ударной установки не выпил, он мне скидку не давал, — пискнул испугавшийся трепки Зёма.

— Уважительная причина, — скрипя сердцем, согласился я, — песню говорите дописать надо? Поехали, куда ж вас девать?

До часу ночи мы играли «I Will Survive», и так и этак переставляли слова, но ничего не выходило.

— Что ж так песни трудно сочиняются! — шлепнул от досады по хэту Зёма, — не судьба, наверное, сегодня.

— Вадька, — быстро попросил я друга, — прикрой Саньке громкоговоритель.

Однако Зёма сам прикрыл рукой рот.

— И назло судьбе, и ветрам вопреки, Все расставанья переждем, все расстоянья так близки, — пропел я новые строчки песни, — что наши…

— Сердца! — подсказала Наташка.

— Точно! Молодец! — разошёлся я, — Что наши чуткие сердца спасут и отведут беду, Живи любовь, живи во сне и наяву!

— Припев можно и старый оставить, — снова влез Санька Земакович.

— Нет, нет, нет, — щелкнул я пару раз пальцами, — И этот миг, и этот час, Касанья губ и блеск влюбленных наших глаз… — я снова подвис, — Или на счастье, иль на беду…

— Живи любовь, живи во сне и наяву! — закончил за меня Зёма.

— Закрыть матюгальник или как? — спросил меня Вадька Бура.

— А мне нравится, — согласился я с таким окончанием песни.

— Пойдемте спать уже, — взмолился Толик, который сначала предлагал репетировать всю ночь, — завтра эту песню, перед школой, прогоним еще раз.

10

Рано утром в четверг, после небольшой репетиции с друзьями, я надел концертные джипсы-клеш и концертную клетчатую рубашку. В этот день я планировал обойти по возможности все дома и дворцы культуры. Через три недели больше никто не позаботится о том, что мне есть, пить и что носить. Шестнадцать лет и прощай родной детский дом. Нужно было срочно искать легальное рабочее место.

— Выглядишь отпад, — поцеловав меня в щеку, сказала Наташка, — это на удачу, — прокомментировала она поцелуй.

— Да ладно! — скривился Санька от наших нежностей, — у нас самая улетная музыкальная программа в стране! Да нас везде с руками оторвут!

— Скорее оторвут тебе руки, когда услышат, как ты стучишь по барабанам, — едко заметил Толик.

Маэстро нашел себе новый объект насмешек, взамен более-менее заигравшему на басу Вадьке, чему последний был несказанно рад.

— Не поубивайте друг друга на репе, — улыбнулся я, — сегодня, скорее всего, играете без меня, Москва город большой, пока в один район съезжу, пока в другой, пока в одном месте буду ждать, пока в другом, увидимся вечером.

Я еще раз махнул друзьям рукой, и пошел в сторону родного измайловского ДК Строителей, куда мы частенько ходили смотреть кино. Утренняя майская прохлада бодрила мозг, а непередаваемые весенние ароматы новенькой зеленой листвы настраивали на самый радужный лад. Я даже перестал обращать внимание на постоянно оглядывавшихся на меня прохожих. Ну не мог я себе позволить прийти к предполагаемому работодателю одетым, как школьник двоечник, у которого просвечивают локти на школьной гимнастерке. Прежде чем войти в ДК, я купил в ларьке за двадцать копеек стакан газированной воды без сиропа, и осушил его залпом. Дом культуры Строителей был выполнен в типичном колониальном стиле, четыре бетонные колонны, окрашенные в белый цвет, венчала скульптурная группа. Я присмотрелся, в полукруглой нише сидели рабочий и колхозница, которые были повернуты спиной друг к другу, а между ними стояла арфа, из-за которой торчали хлебные колосья. В античные времена, в таких нишах помещали фигуры правителей, святых и богов, а в СССР главным образом обезличенных, рабочих и колхозников. У каждого времени свои герои, решил я и вошел в здание.

Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж и повернул в сторону административных помещений. Около двери, на которой была надпись директор Ларионова Г.С., я чуть-чуть помялся, так как еще в той жизни не любил ходить по кабинетам и просить. Я выдохнул и постучал. Потом подергал ручку двери. Никого нет дома, подумал я, все ушли на фронт.

— Тебе чего мальчик? — спросила меня женщина, которая в другом конце коридора стояла напротив художественно оформленной настенной графики.

— Здравствуйте, — ответил я, — мне бы увидеть директора Ларионову Г.С.

— Здравствуйте, — поздоровалась женщина, — директор Ларионова Галина Сергеевна, это, я. Вы по какому вопросу?

Дело у меня на сто тысяч пятьсот миллионов, улыбнулся я про себя, и подошел ближе, чтобы не орать на весь дом культуры. Женщина была невысокого роста, имела темные завитые кроткие волосы, губы узкие, нос длинный, который впрочем, ее не портил. Примерный возраст лет сорок пять, прикинул я.

— Я руководитель вокально-инструментального ансамбля, у нас готова своя оригинальная музыкальная программа, хотели бы работать в вашем доме культуры.

В принципе нам бы сгодился и любой другой дом культуры, но это озвучивать я не стал.

— Маша! — крикнула директор, позабыв обо мне, и обращаясь к невысокой девушке в очках, которая рисовала настенную графику, — поезд, который мчится в светлое будущее, это хорошо. Но где энтузиазм молодых строителей коммунизма, где новостройки. Не забывай, что мы дом культуры строителей, а не баня. Что это за облака, похожие на пар?

— Хорошо, я дорисую выходящие из облаков новостройки, — раздраженно ответила Маша.

— Я не поняла, — вернулась ко мне Ларионова, — ты, мальчик, руководитель чего?

— Мое предложение яснее ясного, — меня задел саркастический тон женщины, — я со своим ансамблем могу устраивать здесь танцевальные вечера, тем самым пополнять финансовую ведомость вашего ДК. А за это я хочу, чтобы вы взяли нас на работу и платили процент от продаваемых билетов.

— И какой процент вы хотите иметь? — улыбнулась Галина Сергеевна.

— Пятьдесят процентов, полагаю, цифра достаточно приемлемая, — улыбнулся и я.

— А что это на тебе надето? — сменила она тему.

— Это джипсы-клеш, приталенная рубашка, это образец нашего концертного костюма, — я почувствовал, что директриса заинтересовалась.

— Да, наряд оригинальный, — она вновь улыбнулась, а потом резко изменилась в лице, — но у нас нет штатной единицы под ваш ансамбль, и еще я не директор дома пионеров, у меня и без вашего детского ансамбля проблем хватает! Всего доброго мальчик!

— Достаточно было сказать одно слово — нет, — разозлился я, — зачем же так кричать? В эту субботу в школе № 447 состоится наш танцевальный вечер, если озарение вдруг навестит вас, добро пожаловать.

Не дожидаясь заверений в том, что если что, то непременно, я развернулся и двинулся дальше. Следующий пункт, который я наметил, был дворец культуры имени Горбунова. Именно там, в конце 80-х разместится Московская рок-лаборатория. А сколько концертов пройдет потом в знаменитой Горбушке. Почему бы моей группе не выступить в знаменитом дворце первой? Я проехал на метро до станции Фили, которая открылась совсем недавно, и пешочком прогулялся до Филёвского парка. В отличие от ДК Строителей, Горбушка была построена в стиле модерн. В вестибюле на шахматном полу стояли деревянные бочонки с толстыми пальмами. К счастью директор дворца оказался на месте, это был подвижный и толстенький мужичок.

— Прием по личным вопросам у меня только по вторникам и четвергам, — сразу с порога заявил он.

— Как раз сегодня четверг, — улыбнулся я.

— Черт, закрутился, — поднял директор Горбушки на меня глаза, — у меня ровно пять минут.

— Я думаю, мы уложимся в четыре, — я быстро сел сбоку, и выложил кратко, что я руководитель ВАИ, что мы хотели бы работать и т. д.

— Мальчик, — мужичок важно встал и зашагал своими короткими ножками по кабинету, — в нашем зале дают свои представления театр Вахтангова, Современник, какие имена! Игорь Кваша, Олег Табаков, Женечка Евстигнеев! И тут, откуда не возьмись, на сцене окажется ваша детская группа любительского творчества. Да меня мои коллеги засмеют!

Смешного в этом мало, подумал я, выходя из Горбушки. Дальше я просто заходил метро, выспрашивал старожилов, где ближайший центр культуры, выходил снова на поверхность и шел в клуб завода «Каучук», клуб завода «Серп и молот», клуб фабрики «Буревестник» и «Свобода». К четырем часам дня я сбился со счета. Что самое обидное разговор с директорами культурной жизни столицы был одинаков, чего тебе надобно мальчик, у нас нет штатной единицы, любительские коллективы нас не интересуют, и наконец, во дворце культуры ЗИЛ, мне предложили записаться в авиамодельный кружок.

Иду в последний решил я, поднимаясь по лестнице в памятник конструктивизма именуемый Дом культуры транспортных вузов. Однако и здесь я не встретил понимания, мне сказали, когда поступишь в институт инженеров железнодорожного транспорта, тогда и поговорим.

Шесть часов, коту под хвост, сказал я себе и зашел в ближайшую пирожковую. Взяв парочку румяных пирога с яйцом и луком и граненый стакан с компотом, я встал за столик около окна. Настроение было препаршивым. Эх, записать бы демо, хотя бы на ребрах, глядишь и улыбнулась бы мне удача. Для этого нужно искать салон записи звуковых писем.

— Привет, баскетболист! — напротив возник рыжий парень чуть выше меня ростом, с кепкой натянутой почти на глаза.

Фингал на скуле выдавал в моем собеседнике, натуру деятельную, но часто попадающею в различные передряги.

— Привет, мы знакомы? — удивился я.

— Ага, лучшие друзья, — усмехнулся парень, — в прошлое воскресенье, ты меня в первом тайме вырубил, когда натолкнул на заслон.

— Чего в игре не бывает, — я доел первый пирожок, — вы тоже жестко играли.

— Я только откушу, — рыжий без спросу схватил второй мой пирог и целиком засунул его в рот.

Я посмотрел по сторонам. У входа в пирожковую, толкалось еще два бравых паренька, которые посматривали в мою сторону. Нуда, мы втроем одного не боимся. Я не стал допивать компот, так как драться лучше на пустой желудок.

— На запей, — сунул я стакан рыжему, и пошел на выход.

У дверей парни немерено преградили мне дорогу.

— Чё встали как столбы, разошлись! — я нагло оттолкнул одного, а второй с ухмылкой отошел сам.

От пирожковой я пошел в сторону станции метро, вся троица пристроилась ко мне в хост. Такой процессией мы шли минуты две. Ждут укромного местечка, подумал я, а мне нужно, чтобы они атаковали меня по очереди, иначе в толчее может произойти что угодно. Я заметил, что впереди через метров десять улица ныряет в проулок, и рванулся в него изо всех сил. Парни ломанулись следом. Быстро заскочив за угол, и развернувшись, самого резвого из троицы, коротким хуком я отправил полежать в весеннюю грязь. Тут же на меня выскочил второй по скорости гопник. Я сделал резкий шаг назад, и провел еще один хук правой, к сожалению, второй удар у меня вышел менее эффектным. Зато третий по скорости, тот самый рыжий, воткнулся на оставшегося стоять гопаря и, запнувшись, упал. Падая лицом вперед, он успел поймать им же, то есть лицом, мой хлесткий удар ногой. Этот в отрубе, удовлетворенно похвалил я себя. После чего принял пару несильных ударов на хороший блок, и, сократив дистанцию, локтем пробил в нос самому стойкому гопнику. Менее минуты потребовалось, чтобы вся троица, постанывая, прилегла на незапланированный пикник.

— Пацаны, наших бьют! — услышал я крик за спиной.

Я обернулся, пятеро здоровенных лбов, лет по двадцать, возможно двадцать пять, отрезав мне, путь отступления к метро, бросились ко мне. Пятеро одного тоже не боятся, подумал я, сверкая пятками в неизвестном направлении. Через две минуты эти отрицатели мирных переговорных процессов загнали меня в какой-то тупик между деревянных сараев. Я встал уперевшись спиной в дощатую почерневшую от времени стену.

— Ну что скажете? — глубоко дыша, спросил я запыхавшихся гопников.

— А что спросишь? — улыбнулся, сверкнув железным зубом один из этой компании.

— Х… в попе долго носишь! — я решил вывести из себя своих преследователей.

— Ах, ты сука! — крикнул обиженный до самой глубины души гопник, и пока четверо его друзей тряслись от хохота, бросился на меня.

То, что доктор прописал, подумал я, и четким правым прямым вырубил нервного товарища. Сразу после удачной контратаки я сделал пару шагов в сторону, чтобы вновь сократить предполагаемое число нападавших до одного. Ближайший ко мне здоровенный парень без раздумий бросился в атаку. Я провел смачную двоечку ему в бороду, однако гопник успел ухватить меня за рубашку и, падая, повалил на землю. И тут же на меня посыпался град ударов. Единственное что я мог сделать, это прикрыть виски нос и глаза, и терпеть попадания в корпус. Реальная драка, это тебе не кино, где один перец гоняет десяток громил.

— Зашибу! Падлюки! — услышал я хриплый и громкий голос, молотилка по моему бедному телу прекратилась.

Я увидел крепкого мужика в солдатской гимнастерке на костыле, который второй рукой размахивал над головой армейским ремнем с металлической пряжкой.

— Отвали, Прохор! — крикнул кто-то из парней, — уходим уже, он свое получил.

И вся четверка местных бандитов, поддерживая за руки пятого, с гордо поднятой головой покинула место боя.

— Как ты парень? Жив? — спросил, подойдя поближе ко мне, неизвестный Прохор.

— До свадьбы заживет, — просипел я, еле разогнувшись.

— Я живу здесь рядом, — мужик улыбнулся, — пошли, хоть умоешься.

Жил герой войны Прохор действительно рядом, в дух этажном деревянном бараке. Однако рассматривая его комнату, жизнью, я бы это не назвал. Покрытый грязью и пылью пол, в одном углу гора бутылок, на столе промасленная и залитая чем-то газета. В другом углу продавленная железная кровать, из-под которой выглядывал любознательной мордочкой черный худущий кот. Помяли же меня знатно. Кто-то печаткой рассек лоб и кровью из него я залил не только лицо, но и свою модную клетчатую рубашку, которая до кучи оказалась еще и порванной. Джипсы к счастью не пострадали. Сечку на лбу Прохор залепил мне черной изолентой.

— Нормально, — прохрипел он, — из-за волос не видно. Может выпьешь обезболивающего, у меня осталось пол чекушки? Жратвы, извини, нет.

— Благодарствую, алкоголь не употребляю, — я сел на табуретку, голова гудела, в боку кололо.

Черный кот запрыгнул мне на колени и замер. Я потрепал его за ухом и погладил по спинке.

— Васька, кыш, — шикнул на котофея любя ветеран войны.

— Прохор, — я залез в задний карман джипсов, и достал денежную купюру, — у меня есть пятьдесят рублей, может, купишь чего-нибудь покушать, да и котейку покормишь. Что он у тебя как из концлагеря?

— Сейчас сделаем, — обрадовался он, взял деньги и вышел из комнаты.

Спустя двадцать минут в комнате ветерана войны гнетущая атмосфера полностью улетучилась. На столе стояла кастрюля с отварной картошкой, банка с солеными огурцами, квашеная капуста, и селедка на тарелке. В центре стола стояла бутыль с самогонкой, за столом восседал Прохор, его сосед по коммуналке Кузьмич и дородная тетка лет сорока пяти Клавка. Коту Ваське перепало всего помаленьку, и селедки, и картошки и ржаного хлеба, после сытной трапезы черный мохнатый комочек сладко поуркивал на моих коленях.

— Хорошо вам молодым, — хрипел Прохор, — обошла война вас стороной, живи и радуйся. А у меня ноги нет, у Кузьмича руки. Я по госпиталям год валялся, жена ушла, сейчас здесь, — он обвел комнату глазами, — доживаю.

— Если бы не Клавка, — улыбнулся беззубым ртом Кузьмич, — вообще тоска.

После тонкого намека на толстые обстоятельства вся троица громко заржала. Клавка хитро стрельнула глазками на мужиков, а потом и на меня.

— А ты где воевал, Прохор? — спросил я, чтобы сгладить неловкий момент.

— Сталинградский фронт! — просипел он, — немцы город взяли махом, лишь мы в одном районе окопались.

— Сталин тогда издал указ, — Кузьмич, здоровой правой рукой почесал немытую голову, — номер 227, ни шагу назад. Либо фрицы тебя кончат, либо свои.

— День проживешь, уже герой, — продолжил Прохор, — я неделю выстоял, ногу только поранил. Не спасли, суки, — он от горя хлопнул кулаком по столу. Три раза в рукопашную ходил, рвал вражин зубами, пад…к, ни царапины. Когда раненного товарища к Волге тащил, миной накрыло. Вот и вся война. Помню когда переправляли за реку, дым над водой, а небо все в огне.

— Спасибо Сталину за победу, — Кузьмич встал, и поднял граненый стакан, наполненный мутной спиртосодержащей жидкостью.

— Чего! — взревел Прохор, — да пошел он на х…! Где герои войны, безногие, безрукие? Всех самоваров твой Сталин вывез за 101 километр, чтобы они видом своим окружающим настроение не портили!

— Прошенька, Прошенька, — стала успокаивать Клавка героя войны, прижавшись к нему своей грудью третьего размера.

— Если бы не Сталин, мы бы не победили, — сказал Кузьмич и залпом выпил самогонку.

Я же спящего котейку бережно перенес под кровать, попрощался и поехал домой. Предварительно пообещав, что буду заходить в гости. После родного Измайловского района, Марьина роща больше напоминала какое-то гетто. Почерневшие от времени двухэтажные бараки, покосившиеся частные домики, сараи. Ну, нельзя людям так жить, бросил я в сердцах.

— Опа, а откуда мы такие красивые, — на меня вынырнула группа из десяти подтатых парней.

— Стопе, Серый, — сказал тот рыжий паренек, которого я сегодня угостил сначала пирогом, а потом с ноги, — это нормальный парень. Свой.

Рыжий подошел ко мне и протянул руку, — Геха.

Что могло означать и Гера, и Гога, и Гоша, и Жора, и Игорь, но я уточнять не стал.

— Богдан, — я пожал его ладонь.

— Пойдем, я тебя до метро провожу, — подмигнул он мне, — а то придется тебе еще раз огрести.

— Либо от меня кому то еще раз нехило перепадет, — улыбнулся я, — спасибо, сам дорогу найду, — я дружески похлопал паренька по плечу.

— Наш человек, — заржал Серый.

Всю обратную дорогу у меня в голове крутились слова, дым над водой, огонь в небесах. Это же «Deep Purple», основатели хард-рока, знаменитая вещица дым над водой, осенило меня. Только там песня о какой-то дичи, типа записывали пластинку и подожгли студию, и как потом все вокруг горело. Шизоидный бред, одним словом, а не текст песни. А может быть спеть как-то так: В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад…

Неплохо, что-то в этом есть, думал я, топая пешком в свой детский дом. Новый хит — это хорошо, но что я скажу друзьям? Друзья же и встретили меня на крыльце нашего временного дома.

— Богданчик, что с тобой? — не выдержала первой Наташка.

— Это я бился за наше светлое будущее, — не очень удачно пошутил я.

Потом я вкратце рассказал все свои приключения за день. Толик очень расстроился, что никто из директоров ДК не заинтересовался нашим ВИА. Перед вечерней репетицией, мы снова вернулись к разговору о будущем.

— Богдан, давай отыщем этого Абрамыча, — сказал Санька, — помнишь, мутный такой типок был на нашей первой дискотеке.

— Зёма, ты пойми, — ответил я, — у нас в стране частная предпринимательская деятельность вне закона. По мелочи там, штаны сшить и продать, картошкой со своего огорода торгануть, это конечно не очень законно, но можно. А вот если мы поедем по городам и весям с песнями и плясками, и всю кассу будем брать себе, то нас быстро отловят и запрут года на три в местах не столь отдаленных.

— А что в этом такого? — разнервничался Толик Маэстро, — мы же не воруем эти деньги, часть суммы готовы отдать государству. Мы же своим честным трудом хотим зарабатывать!

Что я мог ему ответить, то, что незнание, неумение и нежелание государственных чиновников развивать частную предпринимательскую деятельность, да что там развивать, просто не мешать ей, это один из краеугольных камней, из-за чего СССР развалится через тридцать лет. Барыги и перекупы — это однозначно зло, а кто своим потом зарабатывает, разве может быть по определению врагом трудового народа?

— У меня нет ответа на все вопросы, — просто сказал я, — мы с вами запишем демо, одну песню на гибкую пластинку, на ребрах, и я еще раз обойду все возможные ДК. А теперь давайте репетировать, в данный момент это самое важное.

11

На следующее утро я еле-еле открыл глаза, в боку все очень сильно горело, а голова была как в дыму и кружилась. Неужто сотрясение мозга, заволновался я. На утреннюю репетицию я встать не смог, и сказал друзьям, что приду в школу к трем часам на дневную репетицию. И как сегодня играть в шахматы, ума не приложу, а еще дурак с физиком поспорил, теперь точно опозорюсь. Когда комната опустела, и все ребята ушли в школу, ко мне подошла наша заведующая Лариса Алексеевна Шляпина.

— Что случилось, Крутов?

— В боку колит, голова как в тумане, — пожаловался я, — можно мне какую-нибудь таблетку.

— Допрыгался, — она всплеснула руками, — я тебя предупреждала, доиграешься. И когда ты прекратишь драться? В тюрьму, что ли захотелось? Будет тебе таблетка.

Лариса Алексеевна вернулась через пару минут, она достала таблетку аспирина, разломила ее напополам, — вот тебе от боли в боку, вот тебе от головы, — протянула она мне дольки одного и того же препарата, — а для ума у меня таблеточек нет!

Что характерно, мне действительно полегчало. И я даже сочинил еще несколько строк для нового хита «Дым над водой». Днем меня покормили в нашей столовой, дали кусок хлеба с кубиком масла, тарелку перловой каши и компот из сухофруктов. К трем часам, к дневной репетиции я пришел с уже готовым текстом новой песни.

— Парни и девчонки, у меня для вас хорошая новость, — начал я.

— Кто-то готов взять нас на работу? — подскочил Толик.

— Лучше! Я написал новую песню, — улыбнулся я, — в конце концов, будет своя программа, будут и деньги. Если не посадят, конечно. Шучу.

— Изобрази, — почему-то новой вещью заинтересовался Вадька.

— Сначала такой проигрыш. Ту ту ту, ту ту туду, ту ту ту, ту ту-у, — натукал я знаменитый гитарный рифф рок-группы «Deep Purple»:

— Припев поется так:

И снова этот же гирный рифф, — я отыграл его на своей ритм гитаре, это было очень просто, так как любой начинающий гитарист в той жизни знал его.

— я вновь отыграл проигрыш знаменитой английской рок-группы.

Что теперь поделать, раз я его вспомнил, сейчас это будет проигрыш нашей, надеюсь знаменитой группы из СССР.

— четвертый припев Толик уже сам поддержал своей соло гитарой.

— Ну как? — спросил я немного опешивших друзей.

— Сильная вещь! — высказался Вадька, — прямо, как будто я сам на фронте оказался.

— Мощно, — поддержал его Толик, — но у нас вся программа легкая танцевальная, и эта песня ну никак не вписывается в общую картину.

— Девчонки, вы как считаете, — спросил я притихших Наташу и Иринку.

— Песня отличная, но не для меня, не для моего вокала, — задумчиво ответила моя подруга, — даже твой немного хриплый голос для песни годится лучше, чем например голос Толи.

— Может быть эту песню, — неожиданно сказала Ирина, — петь в конце нашей программы. В том смысле, что танцы танцами, но не стоит и забывать о погибших на войне героях.

— Давайте ее отрепетируем, — сказал Толик, — но решим по ситуации исполнять ее или нет.

— Как это не исполнять! — выкрикнул Санька, — я может из-за этой проклятой войны, один без родных и близких на белом свете! И репетировать будем, и исполним, в самом конце, права Иринка!

— Хорош прибедняться, — я подошёл и приобнял готового разрыдаться друга, — мы твоя семья.

Остаток репетиции мы посвятили отработке и аранжировке двух новых песен, «Дым над водой» и «Давай не зевай». Не все получалось как надо, но для концертного варианта вполне приемлемо. Очень здорово нам помогли новые микрофоны, тем более их можно было настроить так, что один микрофон звучал тише, другой громче, третий еще громче. Виталик сделал на усилителе три тумблера управляющих громкостью звука. Еще бы можно было бы управлять частотными характеристиками, то цены бы не было усилку.

— Неплохо поиграли, — отметил Толик наши старания, — но с ударными у нас беда. Санька не в обиду, тебе учиться еще и учится.

— Уже неплохо, что Зёма держит ритм, — вмешался я, — ритмический рисунок у нас один и тот же, может быть попробовать разнообразить ритм секцию игрой на бубне?

— Это кто будет играть на бубне? — насторожился Толик.

— Наташа, — удивился я, — с чувством ритма у нее отлично, да и если Санька налажает, то Наташа все это замаскирует.

— Круто! — обрадовалась моя подруга, и изобразила, как она будет стучать в бубен, — а где мы его возьмем?

— Я завтра его достану, — набычился Санька, — ложки, балалайки и гармошки с бубнами в магазине имеются. Я пока барабаны искал, всю Москву объездил. Этого добра там навалом.

— Да, ребята, — перед тем как бежать на шахматы, я вспомнил важную вещь, — нужно компенсировать Саньке покупку ударной установки и девчонкам покупку рубах для концертных костюмов. А то деньги из общего котла ушли на новые микрофоны.

— Все должно быть по справедливости, — сказал Вадька и вытащил четыреста рублей.

— Вечером посчитаем, — я вернул ему кровно заработанные, — Всё, я улетел на шахматы. Технику уже без меня перетащите.

— Ни пуха, ни пера! — пожелала мне Наташка и поцеловала в щеку.

— К черту! — крикнул я, убегая.

12

На шахматный турнир, посвященный героям-молодогвардейцам, собралось ни много ни мало — сорок человек. Главным образом это были ребята старших классов, и лишь один представлял школьную мелкоту. Местный вундеркинд, как мне сообщила несколько дней назад Синицына. Старшим судьей соревнований был назначен наш учитель физики, Борис Евсеевич Крюков, папа вундеркинда. Кстати и сам турнир устроили в кабинете физики среди портретов Ньютона, Галилея и Ломоносова. Борис Евсеевич чинно расхаживал между рядов, как Суворов перед битвой. Он с гордостью окинул взглядом своих учеников из шахматного кружка, и лишь наткнувшись на мою довольную физиономию, его лицо исказила гримаса презрения. К доске вышла старшая пионер вожатая Тина Соколова и толкнула речь на пять минут с краткой историей подпольного движения в оккупированном немцами Краснодоне, затем она пожелала нам хорошей игры. На этом Тина посчитала свою миссию выполненной, и незаметно исчезла из шахматной Мекки школы № 447. Далее Борис Евсеевич рассказал, что турнир пройдет по швейцарской системе. Суть ее проста, сначала проводится слепая жеребьёвка, и все участники разбиваются на пары, и играется первый тур. После чего, во втором туре, победители играют с победителями, проигравшие с проигравшими. В третьем, выигравшие два раза играют друг с другом, победившие один раз между собой, и те, кто без побед бьются за свои первые очки. Как следствие за шесть туров лучшие из лучших просто вынуждены будут пересечься за шахматной доской.

— Крутов, не тяните резину, — недовольно буркнул физик, — вытягивайте из кубка свой номер.

Ничего лучше, чем жестяная емкость для жеребьёвки не нашлось, подумал я и сунул туда руку.

— Семнадцатый, — прокомментировал я свою цифру.

Хорошо хоть не шестнадцатый, подумал я, на воровском жаргоне это значило бы, что мое место возле толчка. Однако я рано радовался, так как восемнадцатым стал действующий чемпион школы по шахматам Рома старший сын нашего физика. После того как жеребьевка закончилась и мы расселись за шахматными досками, нужно было видеть на сколько доволен раскладом Борис Евсеевич. Как кот, объевшийся халявной сметаной, подумал я. Что еще хуже, мне не повезло с цветом фигур. Сложнейшую партию я играл черными.

— Белые начинают и выигрывают, — тонким гнусавым голосом сообщил мне Роман Борисович.

Пропустив колкость, мимо ушей я намерено, расставляя фигуры, поставил черного короля на черную клетку, а слонов поставил рядом с ладьями.

— Как же вы собираетесь играть? — пискнул чемпион, — когда вы не знаете, как правильно расставлять фигуры!

— Ничего, — я скорчил задумчиво-тупое лицо, переставляя короля и коней как надо, — мне бы только дамку провести.

— Хочу заметить мы здесь не в шашки играем, — он поправил на носу очки, — а в шахматы, — и пошел пешкой е2 на е4.

— Да хоть в подкидного дурака, — я двинул черную пешку на е5.

— Сейчас я вашу пешку съем, — чемпион двинул ферзя на h5.

— Вот сменить бы пешки на рюмашки, живо б прояснилось на доске, — я поставил коня на с6, тем самым защитился от детского мата.

Внутренне я ликовал, чемпион слишком высоко задрал свой нос и решил меня тупо закидать шапками. Ну, правильно, на тупого баскетболиста, каким меня здесь все считали, не стоит тратить много времени. Рома сыграл слоном на с4. Я быстро отогнал его ферзя пешкой на g6.

— А мы вот так, — также молниеносно он отвел самую сильную фигуру на f3, продолжая мне угрожать детским матом.

Я защитился конем на f6, но чемпион так увлекся, что двинул ферзя на b3.

— Надо что-то бить — уже пора, — я почесал свой затылок, — Чем же бить? Ладьею — страшновато, Справа в челюсть — вроде рановато, Неудобно — первая игра, — процитировал я песню Высоцкого, и пошел конем на b4, нападая на его, бес толку гуляющего ферзя.

— Я же обещал, что съем вашу пешку, — мстительно стрельнув глазами, заявил Роман Борисович и своим белопольным слоном взял пешку на f7, - шах!

Я молча двинул короля на е7. И только тут до чемпиона дошло, что он теряет фигуру, что я не так прост, как кажется, что он наглупил выше крыши, и шансов даже на ничью нет. И в расстроенных чувствах через пять минут он попался еще на одной вилке, потерял фигуру и, взявшись за голову, застыл как статуя.

— Через два хода вам будет мат, — попытался я оживить мумию чемпиона.

— Я сдаюсь, — чуть слышно пролепетал Роман Борисович.

Весть о том, что чемпион повержен, причем раньше всех остальных партий разнеслась со скоростью высокоскоростного интернета. Физик Борис Евсеевич на дрожащих ногах подбежал к нашему столу и, увидев тотальны разгром старшего сына, взлохматил свои жидкие волосики.

— Борис Евсеевич, — я посмотрел снизу вверх на физика, — я совершенно случайно с собой захватил дневник, вам, когда удобно будет выставить мою годовую оценку по вашему предмету?

— Был уговор, что вы попадет в призы! — пискнул учитель физики.

— Как скажете, — согласился я.

Следующие три партии, две белыми и одну черными, я просто выносил своих соперников, что называется в одни ворота. Уровень шахматного кружка оказался не столь высок, как я предполагал. Против моего любимого ферзевого гамбита противоядия не было ни у кого. Черными мне игралось не так весело, но и на ту партию я потратил всего минут десять. Параллельным курсом, также сметая своих соперников, двигался юный вундеркинд Константин Крюков. Что касается бывшего чемпиона, он так расстроился, что проиграл еще дважды и снялся с чемпионата школы. В предпоследнем туре горечи поражений не знали всего трое игроков, я, Константин Борисович и еще один неприметный паренек. Такие есть в любой школе, отучишься с ними десять лет, а потом на вечере встречи выпускников вспомнить не можешь кто это. Именно он по жеребьевке в пятом туре и достался младшему Крюкову. А мне выпал игрок с тремя победами и одним поражением, Рудик Валиев, из нашей баскетбольной сборной.

— Не ожидал, что ты еще и в шахматы играешь, — признался я Рудику.

— А я знал, что ты здесь шороху наведешь, — тихо сообщил он, — ты ведь хитрый, как мы татары. У тебя случайно в родне никого из наших нет?

— Бабай бар монда, это все мои знания татарской культуры, — честно признался я, — давай ходи, твои белые.

Играл нужно признать Рудик на грани хитрости. Каждый ход он обдумывал по минуте.

— Это же дебют! — не выдержал я, — что тут думать? Первые десять ходов делай смело.

— Не мешай, — размеренно ответил он.

Через пятнадцать минут мы даже не добрались до середины партии, а юный шахматный гений уже праздновал пятую победу. Ближе к финалу подтянулись и болельщики из параллельных классов. Меня пришли поддержать Санька и Наташка. Подтянулся и Дениска со своей подружкой, Инной Синицыной, которые были очень удивлены, моим победам.

— А где Ромка? — спросила меня Синицына, которую не смущало, что у меня партия.

— Спроси у Бориса Евсеевича, куда он спрятал чемпиона школы, — отмахнулся я.

— Капут твой Ромка, — хохотнул Санька, — был чемпион и всплыл.

Однако посмотрев на Дениску, он вовремя осекся, и сделал вид, что пошел смотреть другие партии. Я же не на шутку заволновался, если Рудик продолжит мне мотать нервы, обдумывая каждый ход по часу, то мне не хватит сил на финал. Ну его, предложу сейчас ничью, тем более финальную партию мне играть белыми, моральные силы сейчас важнее очков. Я еще раз посмотрел, как учитель физики Борис Евсеевич, разбирает с младшим сыном защиту от ферзевого гамбита.

— Рудик! Предлагаю ничью! — протянул я руку партнеру по баскетбольной сборной.

— Согласен, — степенно, как будто делая мне одолжение, кивнул Рудик и пожал руку.

Поглазеть на финальную партию собралось человек двадцать.

— Не налегайте, встаньте пошире, чтобы всем было видно, — попросил учитель физики зевак.

— Ходите, — не смело сказал мне Костик.

Я же задумался над первым ходом, успели они разобрать защиту от ферзевого гамбита или нет, науке это не известно, мне тем более. А была, не была, разыграем гамбит Эванса, как это делал великий американский шахматист Пол Морфи. Пошел е2 — е4, в ответ черные сыграли пешкой е5, я вывел коня и слона, мой противник поступил так же. И тут я пошел пешкой на b4, атакуя его чернопольного слона. Костик посмотрел на папу и взял мою пешку. Я двинул пешку на с3, продолжая развитие, Костик отступил слоном на ту же клетку. Готовился играть со мной ферзевой гамбит, а пришлось разыграть гамбит Эванса, вот и допускаешь ошибки, подумал я. И чем дальше мы играли, тем больше расстановка фигур напоминала игру Пола Морфи с Цапдевилле 1864 года. Что ж вы у себя в шахматном кружке не изучаете такие партии, задался я риторическим вопросом, и продолжил делать ходы из той знаменитой встречи. Наконец я пожертвовал качество, отдал ладью, а взамен взял коня. И мне все стало ясно как божий день. Что-то неладное почувствовал и учитель физики, и пока мы делали очередные ходы, он куда-то исчез. Вот что значит, нет интернета. И наконец, я поставил тройную вилку, объявив шах конем, и одновременно атакуя ладью и ферзя. Ферзь черных такой каверзы перенести не смог. Из-за спин вынырнул Борис Евсеевич, вид его был жалок, в руках он тряс журнал «Шахматы в СССР» № 2 за 1960 год.

— Тебе, Костя, мат через восемь ходов, — предупредил я паренька, — сдавайся.

— Я еще выкручусь, у меня больше фигур, — ответил он, посмотрев на меня из-под лобья.

Через три хода юный шахматист сдался, он молча протянул мне свою худенькую ладошку, из всех сил стараясь не разрыдаться.

— Поздравляю со вторым местом, — я пожал его руку.

— Чё, кто выиграл? — выскочил сбоку Санька.

Вокруг послышались смешки.

— Давайте ваш дневник, — с достоинством истинного идальго сказал учитель физики, — радуйтесь, вы хитростью и обманом получите свою незаслуженную пятерку.

— В чем же заключается моя хитрость? — не выдержал я, — в том, что вы не знали, что я умею более-менее сносно играть? В том, что самомнение ваших учеников мешало им критически мыслить? Из чего складывается ваша обида? Из того, что вы не научили ребят уважать соперника?

— Пожалуйте ваш дневник, — повторил как робот Борис Евсеевич.

— В понедельник принесу, я его где-то, кажется, потерял, — сказал я и пошел на свежий воздух.

13

За полчаса до второй нашей субботней дискотеки мандраж бил Саньку Земаковича не по-детски. Пока мы за кулисами проверяли готовность аппаратуры, он ходил туда-сюда как неприкаянный.

— Эх, сейчас бы с-самогонки, — сказал он мне, стуча зубами, — для х-храбрости.

— Ты же не один на сцене, — пробубнил Вадька, — мы же рядом, чуть что, надаем тебе поджопников для ясности ума.

— Мальчики посмотрите все на меня! — крикнула деловая костюмерша Тоня.

Она подошла к Вадьке и поправила ему воротник на джипсовой куртке. Бура, воспользовавшись случаем, потрогал подругу пониже талии и тут же получил по рукам. Смотрю у ребят уже отношения в самом разгаре, усмехнулся я. Наташка что-то напевала про себя и пританцовывала, играясь новым бубном. Само собой это был не огромный шаманский круг, а сантиметров двадцать в диаметре оркестровый инструментик.

— С какой песни лучше начать? — спросил меня Толик Маэстро.

— Выбор не большой, — пожал я плечами, — «Летящая походка» и «Давай не зевай, на танцпол выходи».

— С «Давай не зевай» будет символично, — прощебетала веселая Наташка.

— Я тоже за новую песню, — высказался Вадька.

— Значит, решено, — подвел я итог.

— А м-мое м-мнение, конечно, никого не ин-нтересует, — обиделся Зёма.

— А тебе какая разница? — удивился Толик, — у тебя все равно одна партия, тынц, быц, тынц, быц.

— Иг-грайте, что х-хотите, — махнул рукой Земакович.

Я еще раз проверил настройку гитары, и тут меня Тина Соколова позвала на выход, — выйди, там, на проходной тебя спрашивают.

— Ты к-куда? — заволновался Санька.

— За самогонкой, куда еще, — усмехнулся я.

Я прошел через зал, в котором было уже около пятисот человек. Кто-то со мной поздоровался, я не гляда ответил на приветствие, еще решат, что зазнался. На проходной меня ждал Виталик.

— Я пришел с подружкой, — тихо шепнул он мне на ухо.

— Молоток! — я приобнял парня, — где подруга? Сейчас вас проведу.

— Вот, — показал он.

На меня смотрела барышня лет двадцати пяти, возможно постарше, в белом в горошек платье, ярко накрашенные губы, третий размер груди, рост средний. В том времени дали бы срок за совращение малолетних, а здесь, где по статистике на десять девчонок всего девять ребят, возможно, не обратят внимание.

— Привет, я Богдан, — поздоровался я с девушкой.

— Катя, — представилась подруга моего нескладного товарища низким голосом.

— Это друзья группы, — сказал я на контроле, — и провел Виталика и Катю в актовый зал бесплатно.

Катя, не растерявшись, взяла юного кавалера под руку, и мы пошли ближе к сцене.

— Вы в каком классе учитесь? — спросил я девушку Виталика.

— Маляр я, на стройке, — честно ответила она.

— Вы мне не испортите молодого человека, — успел шепнуть я на прощанье Катерине.

— Не беспокойся, — так же тихо ответила необычная подруга Виталика.

За кулисами, на сцене Толик делал настройку микрофонов, окая и акая в них по очередности.

— Н-наливай, — ко мне подлетел взлохмаченный Санька.

— Чего? А! Самогонки? Совсем плохой стал, уже шуток не понимаешь! У нас сухой закон, пока вместе работаем, — я хлопнул друга по плечу, — иди лучше водички попей, успокаивает.

— Через десять минут открываем занавес! — появившись неизвестно откуда, предупредила Тина Соколова, — почти семьсот человек в зале! Богдан, выйди на проходную там что-то для тебя принесли.

Я пожал плечами, и снова двинулся в сторону контролеров. От кого может быть посылка? И почему сюда, а не в детский дом? На выходе меня можно сказать ждала целая бандероль. Невысоки и плешивый Семен Абрамович Русских поддерживал расслабленное тело барабанщика первого состава, Петра.

— Я его привел, — весело отрапортовал Абрамыч.

— Я сам пришел, — махнув рукой, возразил Петро.

— Это друзья группы, — в очередной раз я сказал на контроле и повел веселую парочку в наше закулисье.

Точнее сказать поволок загулявшего ударника, пока Абрамыч семенил сбоку.

— Я в порядке, — обдав меня перегаром, сказал Петр, — мне главное за барабаны сесть, а дальше я раз, раз, разберусь.

За кулисами, малоподвижное тело осмотрел Толик, и резонно заметил, — зачем ты его приволок?

— А что его в таком состоянии на улицу вытолкать? — ответил я, — пусть проспится в кладовочке для лопат и метелок.

— А как же мой вопрос? — насел на меня Абрамыч, — концерты по Золотому кольцу России, Кострома, Ярославль?

— Кидекша, Углич и Иваново — город невест, — дополнил я перечень населенных пунктов, — сидите здесь после дискотеки поговорим. За телом заодно присмотрите, чтобы оно на сцену не выползло. Зёма! — крикнул я другу.

— Ч-чего? — аккуратно расчесанная голова Саньки высунулась сбоку.

— Куда ты? — выскочила за ним Тоня, — я тебя еще не до конца причесала!

— Полюбуйся, — я показал пальцем на Петра, — чтобы я про самогонку от тебя больше никогда не слышал!

Земакович нервно махнул рукой, типа не дурак понял.

— Все на сцену! — крикнула Тина Соколова, — в зале тыща человек не меньше!

Пыльный тяжелый занавес расползся в разные стороны, а мы еле-еле успели занять свои места.

— Уважаемые молодые труженики Москвы и наши старшеклассники, которым скоро предстоят выпускные экзамены! — объявила Тина поставленным комсомольским голосом в центральный микрофон, — сегодняшняя дискотека посвящена героям Молодогвардейцам, которые в военные годы, — девушка запнулась.

— Все как один встали на защиту нашей Родины, — подсказал я ей примерный текст.

— Все как один встали на защиту нашей Родины, — продолжила Соколова, — поприветствуем вокально-инструментальный ансамбль «Синие гитары»! — Тина пулей исчезла со сцены.

— Летящую походку давай! — вместо приветствия крикнули из зала.

— Мы вас сейчас порадуем нашей новой песней, — сказал Толик и подмигнул мне.

Так как за барабанами у нас был новичок, то мы решили все песни начинать с гитарной ритм партии. И я заиграл «Stumblin' in». Потом включился Наташкин бубен, Вадькин бас и все остальные интсрументы.

— запел Толик, -

— запела свою партию Наташка, -

Следующие строчки мы исполнили на три голоса. Публика в зале завелась с пол оборота. Я мысленно перекрестился, слава предкам, Санька не расклеился и стучал, как надо.

— пели мы на три голоса, -

Песня, что называется народу, зашла, и я видел улыбки и тут и там, и даже успел обратить внимание, как Виталик трясется со своей великовозрастной подружкой. Потом мы сыграли «Летящую походку», затем «Гитары» на мотив «Шизгары», и добили быстрый музыкальный сет композицией из репертуара «Ласкового мая» «Капризный май». Все было здорово, кроме одного пот с нас лил уже градом. Рубашки можно было смело выжимать.

— А теперь пришло немного время отдохнуть, — сказал Толик вкрадчивым голосом, — я вижу, вы сегодня все такие красивые, поэтому не тушуйтесь, мужчины приглашайте своих подруг, а если их у вас нет, то приглашайте тех, кто вам понравился. «Звезды над Москвой» следующая композиция.

— запел Маэстро с нашими с Наташей голосами на бэк-вокале.

И тут я вижу, что шустрый мужичок Абрамыч, вытащил на середину площадки грудастую подругу Виталика. Это конечно может даже и к лучшему, рановато мальчику гулять с такими дамами, махом окрутят, охмурят и женят. Но пардон, а кто стережет тело Петра? Я оглянулся в сторону левой кулисы и обомлел, точно в ритм, как разведчик в тылу врага на сцену выползает наш экс ударник.

— Толя, срочно давай заводи свою солягу, — шепнул я быстро другу, а сам отошел вглубь сцены, снял гитару и двумя быстрыми шагами поймал Петю за шиворот.

Не церемонясь, я стащил его за левую кулису и хлестко пробил ему в челюсть. Дальше обмякшее тело положил в уголок, чтоб никто не уволок, и прикрыл его куском материи. И только я, было, хотел вернуться к своей гитаре, как на меня выскочила тучная фигура директора школы Владимира Семеновича Мамонтова.

— Что случилось? — спросил он озираясь.

— Показалось Владисеменыч, что дымом пахнет, — повел я носом туда и сюда, — принюхался, ничего все в норме. Народу много пришло?

— Порядок, — быстро сказал Мамонтов и улетел в зал.

После мы еще порадовали публику недавно написанной на мелодию «I Will Survive» композицией, на которой моя подруга продемонстрировала все свои вокальные возможности. И перед самым финалом инструментально сыграли сразу два медляка, «20 лет спустя» и «Звезды над Москвой».

— В завершении нашего танцевального вечера, — вышел я к центральному микрофону, Толик же переместился к крайнему левому, — наша ВИА «Синие гитары» исполнит песню «Дым над водой» в память о погибших героях войны.

— Давай «Летящую походку»! — крикнули мне из зала.

Эх, дать бы ему в глаз, да неудобно при всех, пожалел я.

— Толик давай свое соло, — сказал я другу.

И он заиграл: ту ту ту…

— я напряг свои голосовые связки по максимуму, конечно до Иэна Галлана мне было как до Луны пешком, но неискушенную публику на нашей дискотеке пробрало.

припев мы уже пели в три голоса:

— я заметил краем глаза, что вытворяет Наташка, и чуть было не забыл слова, -

Она скакала со своим концертным бубном, как настоящая шаманка, при этом ее шикарные волосы описывали невероятные круги. Первая хиппи в СССР, усмехнулся я и продолжил «рвать» голосовые связки:

— А теперь все вместе! — я решил чтобы с нами пел весь зал, — Ту ту ту, ту ту туду, ту ту ту, ту ту-у! Вау! Еще раз!

— Ту ту ту, ту ту туду, ту ту ту, ту ту-у! — запел весь зал.

— Да! — заорал я, — еще раз!

— Ту ту ту, ту ту туду, ту ту ту, ту ту-у! — зал с охотой включился в игру.

Наконец Толик, под поющий танцпол, завел свое отвязанное соло.

— Состав ВИА «Синие гитары»! — выкрикнул я, — барабаны — Александр Земакович! Бас гитара — Вадим Бураков! Синтезатор — Ирина Симонова! Вокал и соло гитара — Анатолий Марков! Вокал и бубен — Наталья Маркова! И ваш покорный слуга — Богдан Крутов! Спасибо всем!

Конец дискотеки потонул в овациях. За кулисами мы на адреналине поздравляли друг друга и обнимались.

— Ребята я вас люблю! — крикнула, размазывая слезы, Тина Соколова.

Санька не растерялся и поцеловал девушку в губы, старшая пионер вожатая от неожиданности перестала плакать. Через минуту к нам ворвался директор школы. Он сжал меня в стальных объятьях.

— Это же про меня песня! — заревел Мамонтов, — это я, когда форсировал Днепр, видел все вокруг в огне и дым над водой. Молодцы орлы! — он сгреб в охапку и Толика, и Саньку, и Вадьку, а мне дал возможность вздохнуть полной грудью.

Когда восторги улеглись, и мы стали собирать технику, из угла выполз барабанщик первого состава Петр.

— Где это я? — вращая мутными глазами, спросил болезный.

— Концерт окончен, погасла свечка, — сказал, проходя мимо Вадька.

— Петро, — я подошел к барабанщику, — без тебя сегодня отработали, ехай на…, кхе, домой.

— А где мои барабаны? — не отставал он.

— Где, где, — разозлился я, — не нарывайся на рифму, топай, — я его развернул спиной и легонько толкнул в сторону выхода.

После я вышел в зал, но шустрого плешивого мужичка, Абрамыча, который предлагал нам тур по задрюченскам, не увидел. Значит, не так уж и было нужно наше сотрудничество. Зато мне на глаза попался Виталик, он сидел на стуле и размазывал сопли на кулак.

— Виталя, ты чего? — я присел рядом.

— Она меня бросила, — поднял он полный горя взгляд.

— Если тебя бортанула подруга, то неизвестно кому повезло, — я взлохматил ему волосы.

Вот значит, куда исчез Абрамыч. Седина в бороду бес в ребро, понял я.

14

Все воскресенье я практически силком заставил всю свою музыкальную банду засесть за книги, уверяя в том, что в них сокрыто разумное, доброе и вечное. Кстати и сам решил освежить школьные знания. Четыре с половиной тысячи, которые перепали нам с дискотеки, я распределил следующим образом, каждому по пятьсот рублей и тысячу в общий котел. Возражений не последовало.

— разлеталось за километр от нашей 447 школы. В понедельник все девчонки надели белые фартучки, мы, парни, белые рубашки. И даже с моего молчаливого согласия Вадька, Санька и Толик надели джипсы клеш, и джипсовые куртки. Кстати я тоже, подумав пару минут, надел наш концертный костюм с белой рубашкой. Причина была не вполне прозаическая, последний школьный звонок.

— услышали мы, заходя во двор школы. Тоня и Вадька Бура шли, держась за ручку, я с Наташкой тоже, Санька и Толик плелись грустно следом. Над входом в учебное здание висел огромный плакат: «Цели шестой пятилетки предварим в Жизнь!». В коридоре нас встретил дежурный слоган, что Мир — это труд и май. И наконец, вдоль всего коридора отдельными буквами было написано: «Вперед к победе Коммунизма!». Редколлегия школьной стенгазеты, по всей видимости, трудилась все выходные.

В школьном спортзале собрались все восьмые, девятые и десятые классы. После речей наших педагогов, которые желали видеть в наших лицах достойных строителей коммунизма, пришла пора вручать грамоты и кубки.

— Награждается! — победно обведя взглядом всех присутствующих, директор школы Владимир Семенович Мамонтов выдержал паузу и сказал, — команда сборной школы по баскетболу за победу в первенстве Москвы по игре в ручной мяч!

Что сказать, Владисеменыч был далек от спорта, и для него что гандбол, что баскетбол один черт, усмехнулся я. Под бурные аплодисменты он вручил кубок нашему учителю физкультуры Коневу Анатолию Константиновичу, который последнюю неделю где-то пропадал. В школе поговаривали, что физрука пригласили тренировать один из столичных ВУЗов.

— Отдельной грамотой, награждается лучший бомбардир и капитан команды Богдан Крутов! — зычным голосом объявил директор.

Я от неловкости момента даже немного покраснел и двинулся в центр зала.

«Богдан! Богдан!» — хором крикнули многие старшеклассники и от души мне поаплодировали. Мамонтов хлопнул меня по плечу, видимо желая поглубже вогнать меня в пол, и вручил почетную грамоту.

— Давайте поаплодируем всей команде! — крикнул я, и сам же захлопал в ладоши.

И как только я решился вернуться на место, Владисеменыч меня поймал за плечо.

— Подожди не уходи. Награждается за победу в школьном чемпионате по шахматам, на турнире в честь комсомольцев Молодогвардейцев, Богдан Крутов! — выкрикнул в зал директор.

— Молодец! — Мамонтов пожал мою руку и вручил еще одну почетную грамоту.

— И наконец, награждается Богдан Крутов, за проведение отчетного концерта школьной самодеятельности, отдельной грамотой от администрации района! — директор мне сунул еще один почетный листочек, — все иди на место, — сказал он уже тише.

Вернувшись к своему классу, кроме поздравлений от друзей, я поймал на себе и откровенно враждебные и завистливые взгляды некоторых ребят. И даже услышал, что дуракам везет.

— Сейчас важное объявление! — обратилась к школьникам завуч Маргарита Сергеевна, — После классных часов не расходимся, в актовом зале состоится встреча с бывшим выпускником нашей школы, Николаем Ворониным, который является студентом четвертого курса Московского авиационного института. Николай вам расскажет, о развитии космонавтики в нашей стране. Для десятиклассников посещение лекции обязательно!

— Класс! — толкнул меня в спину Зёма, — космос — это силища! По любому на лекцию пойдем! Правда?

— Аха, век воли не видать, — хохотнул я.

На классном часу, кстати, посидеть мне не дали. Марго, наша завуч, привела меня в кабинет директора. Что такое думал я, веду себя хорошо, безобразий не нарушаю.

— Богдан, — начал директор, — ты парень умный, как ты смотришь на то, чтобы остаться в нашей школе учиться дальше в девятый и десятый класс?

— Мы понимаем, — продолжила Маргарита Сергеевна, — что ты живешь один, без родителей, мы готовы платить тебе стипендию, в размере шестисот рублей в месяц.

— Я, конечно, благодарствую, — ответил я, — но к учебе способностей и тяги не имею. Пора мне на завод, вот этими самыми руками, — я потряс разбитыми в драках кулаками, — ковать коммунистическое будущее нашей страны. Ведь главное это мир во всем мире, труд и май!

Под конец своей речи я скорчил целеустремленное и туповатое лицо, которое говорило, дайте мне лопату и тачку, и я прямо сейчас пойду снова выкапывать Волго-донской канал. На этом наш разговор и закончился.

Перед лекцией о полетах в космос, на Марс, Венеру и прочим неведомым мирам, ко мне подошла Инна Синицына, одна без своего телохранителя Деникси центрового.

— Привет, — начала она издалека.

— Привет, где Дениску потеряла? — усмехнулся я, и посмотрел, а где моя ревнивая подруга.

— Зря ты отказался со мной встречаться, — улыбнулась самая красивая десятиклассница, — если передумаешь, вот мой адрес, дашь телеграмму, — она быстро сунула мне в ладонь маленькую записку.

Потом Синицына посмотрела по сторонам и пошла к своим подругам, которые хохотали сидя на первом ряду. Вот тебе раз, подумал я и не найдя куда выбросить заветный адресок сунул его в задний карман джипсов.

— Богдаша! — залетел в актовый зал Зёма, — там, на проходной тебя какая-то тетка ищет. Ты случаем ничего такого не творил? А то я сказал, если найду, то позову. А я ведь могу и не найти.

— Конечно, натворил, кирпич украл с красной площади на сувенир, — ответил я пошел разбираться с неизвестной теткой.

— Ладно, прикалываться, — заржал Санька, — займу тебе место в партере! — крикнул он мне в спину.

В коридоре творилась какая-то суета, оказывается, пока счастливые окончанием учебного года школьники носились туда и сюда, у надписи «Вперед к победе Коммунизма!», отлетели и потерялись две буквы, и теперь можно было прочитать: «Вперед к беде Коммунизма!».

— Снимай все буквы! Срочно! — кричала на девчонок из школьной стенгазеты завуч, — это политическая провокация!

Специально не придумаешь, улыбнулся я. На проходной меня действительно поджидала невысокая женщина, директор измайловского ДК Строителей, Галина Сергеевна Ларионова.

— Добрый день, — сухо поздоровался я.

— Здравствуй, — улыбнулась она, — в субботу моя дочь, без спросу, сходила на вашу дискотеку. Я уж не знаю, что вы там пели, но вчера целый день я вынуждена была слушать ее охи и ахи.

— Обратитесь к семейному психологу, — ответил я и пошел обратно.

— Постой! — крикнула женщина, — я согласна подписать с вами временный договор на месяц, и взять на полставки, как работников сцены.

— Это деловой разговор, — я подошел к ней как можно ближе, чтобы не орать на всю школу, — наши условия 50 % с дискотеки нам, оклад можете вообще не платить.

— Не платить оклад вообще я не могу, — призналась Галина Сергеевна, — поэтому 40 % с дискотеки пойдут вам как премиальные к вашему окладу. По рукам?

Я немного поколебался, ДК на окраине Москвы, это конечно не большой театр, но лучше иметь что-то, чем ничего.

— Нас в группе семь человек, — признался и я, — я скоро перееду в комнату, которая досталась от матери, одна девушка живет с родителями, пятерым нужно будет жилье на первое время. Потом, когда деньги появятся, мы что-нибудь придумаем. По рукам?

— Койко-места на месяц будут в общежитии строительного треста, — ответила Ларионова и пожала мне руку.

— Скажите, — спросил я напоследок, — откуда ваша дочь узнала о нашем концерте?

— Мы когда с вами первый раз общались, моя дочь разукрашивала стену, — ответила директор дома культуры.

Пока шла лекция о полетах в космос, я все больше думал о превратностях судьбы, подумать только от какой случайности оказалось зависимо будущее нашего ВИА. Все директора меня послали куда подальше, а вот девчонка художница просто пришла на концерт, и возобладал здравый смысл.

— Итак, — подвел итог своей зажигательной речи студент Московского института имени Серго Орджоникидзе, — скоро первый человек полетит в космос. А лет через пять на Марсе будут яблони цвести!

— Даешь! Космос! — заорал у меня над ухом Санька.

Я посмотрел по сторонам, глаза школьников в прямом смысле слова горели огнем энтузиазма и счастья, весь зал хлопал не жалея ладоней. Рядом со студентом МАИ задорно аплодировал директор школы. По лицу Мамонтова можно было ясно прочесть, вот за что мы воевали.

— Какие будут вопросы! — крикнул счастливый студент.

— А вы, на каком факультете учитесь? — с первого ряда стреляя глазками, кокетливо спросила Синицына.

— Конструкция и проектирование летательных аппаратов! — отчеканил будущий коллега Королева.

— А вы уверены, что через пять лет на Марсе будут цвести яблони? — встал с задних рядов бывший чемпион школы по шахматам Роман Крюков.

— Это же я сказал в переносном смысле, — развел руки студент МАИ, — через пять лет там разместится наша советская постоянно действующая космическая станция. Это однозначно!

Весь зал разразился дружными аплодисментами.

— Можно я? — я встал со своего места и вышел на центр, к лектору, — вы, Николай, ответьте, как будущий инженер, можно ли построить замок на песке?

— Естественно нет, или у вас есть свой взгляд на эту проблему? — ответил вопросом на вопрос он.

— Космическая отрасль, — я обвел взглядом притихших ребят, — это денежно ёмкое занятие. Сейчас вкладываться в космос — это значит изъять деньги из исследований в медицине, в электронике, из гражданского строительства, и строительства инфраструктуры, в сельском хозяйстве, в конце концов. Зимой ведь невозможно купить ни фруктов, ни овощей! Какие яблони на Марсе, когда мы в Москве этих яблок не видим месяцами! Развитие всех жизненно важных отраслей будет вестись, но не теми темпами.

— Вы извините, в каком классе учитесь? — решил перевести мой спич в шутку будущий покоритель вселенной.

— В 217 кабинете, если вас это интересует, — съязвил я, — вы представьте, — я обратился к однокашникам, — космонавты на ракете покидают верхние слои атмосферы Земли, а там сильнейшее солнечное радиоактивное излучение, не совместимое с жизнью. Это значит впустую потрачено время лучших умов, деньги, средства, человеческие жизни. А результат — пшик. Получится, что гора родит дохлую мышь. И какой может быть космос, если у большинства людей до сих пор деревянные клозеты на улице. Спасибо за внимание, — сказал я и вышел из актового зала под звук гнетущей тишины.

15

Комната, где мы в качестве работников сцены разместились в ДК Строителей, была три на четыре метра. Только-только втиснуться. Зато потолки целых четыре с половиной метра. Я с Вадькой посоветовался, и мы прикинули, как сделать второй этаж, но первый испытательный месяц пока трогать ничего не решились. Всей шестеркой мы репетировали уже второй день на новом месте. Тоня хоть и являлась нашим костюмером, но после выпускных экзаменов часто пропадала на фабрике «Красный текстильщик». Кстати выпускные экзамены мы сдали все успешно, я так вообще на одни пятерки. Вадька и Санька рады были троякам, Толик же с сестрой радовались четверкам. Ирина, которое последнее время казалось жила в каком-то своем мире, закончила восьмой класс на одни пятерки. Вот и сейчас она больше помалкивала, сидя за синтезатором.

— Нам нужны еще медленные песни, — не давал нам почивать на лаврах Маэстро, — как минимум две.

— Я согласна, — поддержала его Наташка, — людям нравится обниматься во время дискотеки, — и она кокетливо посмотрела на меня.

— Да тут пока одну сочинишь, упаришься, — вмешался Санька, который вообще еще ничего не написал, — а вам вынь и положь две штуки. Я можно сказать ночей не сплю, о новых песнях думаю.

— Да ладно, — усмехнулся Вадька, — знаю, о ком ты думаешь.

— Чё? — взъерепенился Зёма.

— К дочке директорше, к Маше, клинья подбиваешь, — констатировал очевидное Бура.

— Я может, изобразительным искусством интересуюсь, — гордо возразил Земакович.

— Давайте репетировать! — не выдержал постоянных пререканий между Вадькой и Санькой Толик.

— Есть тема такая, — порылся я в своем богатом прошлом, — мелодичная. Возможно, получится хорошая песня.

Даже наверняка песня будет хит, подумал я, только вчера аккорды подобрал для песни Юбера Жиро «Mammy Blue».

— Та-а да та, та-а та та та, та-а-а та да та, — запел я наигрывая знаменитую вещь из будущего.

Иринка на синтезаторе быстро подобрала мою мелодию. Вадька включился на басу. Толик молча выслушал до конца фрагмент «Mammy Blue».

— Отлично! — подскочил, как ужаленный он на месте, — осталось только написать слова. Я думаю, на сегодня репетиция закончена? — Толик посмотрел на меня, — кстати, когда наше первое выступление?

— Как раз сегодня с Галиной Сергеевной поговорю, — пожал я плечами, — что-то она темнит.

— Хорошо, — согласился Маэстро, — Ирина! Подожди, я тебя провожу! — крикнул он клавишнице.

— Богдаша, — ко мне подошла Наташка, — поехали в Горьковский парк аттракционов, покатаемся на колесе обозрения.

— Почему бы и нет, — согласился я, — через полчаса. Поговорю с Ларионовой, и поедем.

— Богдан, — тут же меня дернул Вадька, — пошепчемся минут пять.

— Давай по дороге к кабинету директора, — ответил я, и мы вместе вышли из репетиционной комнаты.

— Я сегодня пришел раньше всех, ты же знаешь, что на четырехструнной басухе мне играть пока не привычно, — начал объяснять он, — тренируюсь по максимуму. Это вы музыканты, а я…

— Короче, Вадька, — не выдержал я, — суть в чем?

— Кто-то ковырялся с нашим замком, но я его вспугнул, душка немного подпилена.

— Нифига себе, — от неожиданности я встал, — это не шутки, мы без нашего инструмента никто и звать никак.

— А я о чем, — зашептал Вадька, — не хотел при всех рассказывать.

— Знаешь, что мы сделаем, — мне в голову пришла хорошая мысль, — наймем сторожа, замок поменяем, сделаем железную дверь, поставим сигнализацию. Вор наверняка работает здесь. Попробуем вычислить. Нужно чтобы сегодня кто-то остался на ночь. А завтра я найду подходящего человека.

— В принципе, сегодня я могу посторожить, — тяжело вздохнул Бура, — а где мы возьмем сигнализацию?

Вот блин брякнул, обругал я себя, какая к лешему сигнализация в СССР, где простые советские люди прячут ключ под коврик у двери.

— Сигнализация? — я задумался, — ты прав железной двери будет достаточно. Крепись, с Тоней я поговорю, объясню ей все, — пожал я ему руку.

В кабинете директора, когда я вошел туда, шел жаркий спор.

— Я как художественный руководитель нашего ДК, категорически против выступления, этой детской любительской ВИА! — театрально заламывая руки, говорил мужчина среднего возраста, среднего же роста и склонного к худобе телосложения.

Это был бывший выпускник ни то Щепкинского, ни то Щукинского училища, Семен Болеславский. В доме культуры он командовал молодежным любительским театром.

— Вы же даже не слышали наших песен, — возразил я.

— Не приведи господь! — отмахнулся он от меня, нервно теребя нашейный мужской платок.

— Галина Сергеевна, — обратился я к директрисе, — последний спектакль маэстро Болеславского по пьесе Маяковского «Клоп», собрал сто человек зрителей, которые заплатили по два рубля за билет. Последняя наша дискотека собрала больше тысячи человек, которые заплатили за входной билет десять рублей. В задачке спрашивается: «Сколько вытечет портвейну из открытого бассейна?».

Ларионова тихо хохотнула, а Семен от злости просто сорвал свой нашейный мужской аксессуар.

— Не смешивайте коммерцию и чистое искусство! — крикнул он, как раненый зверь и вышел прочь.

— Какой у тебя вопрос, — улыбаясь, сказала она.

— Когда наше первое выступление? Народ волнуется, — спросил я.

— Сегодня у нас, суббота, — Галина Сергеевна, открыла ежедневник, — давай в среду, в пятницу и субботу. Годится?

— Отлично, — я прикинул, сколько мы можем заработать за три дискотеки, — в среду можно сделать входной билет по шесть рублей, все же середина рабочей недели, не совсем удобно для трудовой молодежи.

— Логично, — согласилась директриса и что-то пометила в ежедневнике.

На прогулку в Горьковский парк аттракционов кроме нас с Наташей напросился и Толик, который в свою очередь уговорил Ирину. Двойное свидание, улыбнулся я. Мы с Маэстро надели джипсы клеш и новенькие спортивные футболки. Наташа же сегодня решила козырнуть своим новым платьем, которое ей Тоня сшила по случаю окончанию школы, по моим наброскам из будущей моды. Приталенное платье карандаш, чуть ниже колена, с голыми руками кремового цвета. Если не ошибаюсь, что такое носила Жаклин Кеннеди. Чем моя Наташа не первая леди, решил я, рисуя эскиз.

Начало лета, самое мое любимое время года, еще нет удушающей жары, воздух свеж и ароматен. Мы молодые и красивые гуляем по Горьковскому парку, остановись мгновенье ты прекрасно.

— Наташа, ты, где купила такое необычное и красивое платье, — не выдержала Иринка, когда мы покупали мороженное.

Сама же она была одета в цветастое платье в виде колокольчика, если можно так выразиться, устаревшей конструкции. В принципе так одевались все москвички вокруг.

— Таких платьев в Москве не продают, — улыбнулась моя подруга, — это Богдан нарисовал, а Тоня сшила.

Кстати, и кроме Ирины других любопытных глаз хватало. Рассматривали наши джипсы клеш. Платье моей подруги, да и саму Наташу тоже. Даже мороженщица, открыв рот, чуть-чуть не махнула шарик замороженного десерта мимо вафельной трубочки.

— Привет, — к нам подошла парочка молодых людей, девушка и юноша, — вы чё иностранцы?

— Ага, Гвинея-Бисау, — съязвил я.

— А где можно купить такое платье? — не отставала любопытная барышня.

— Это сшила моя подруга, — покраснев от удовольствия, ответила Наташа.

— Приходите в среду к семи часам в ДК Строителей на дискотеку, — вовремя сориентировался Толик, — мы вас познакомим с модельером.

Пока мы добрались до колеса обозрения, подобных к нам вопросов хватало. Бесплатная реклама дискотеки, порадовался я. Самое забавное было, когда мы пересеклись с компанией самых настоящих стиляг, которые были одеты в брюки удочки, а на ногах у них были ботинки на «манной каше».

— Хэлло чуваки, — поздоровался с нами один парень с коком на голове.

— Бонжур, — улыбнулся я, — прикольный ретро стайл, растормошили бабушкины сундуки?

— Много ты понимаешь, деревня, — вышел вперед самый крепкий по фигуре стиляга.

— Что ты милый, мы вчера только вернулись из Монте-Карло, — осадил я, по всей видимости, бывшего спортсмена, — носки наружу вчерашний день.

Крепыш хотел было сунуться в драку, но девчонки в ярких в крупный горох платьях его во время поймали за руки. Держите меня семеро, подумал я.

Выстояв большую очередь мы, наконец, оказались на самом большом в СССР колесе обозрения, которое поставили к фестивалю молодежи и студентов. Посадочные места в кабинке были для меня необычными, две лавки закрепленные спинкой друг к другу. Я сел с Наташей, а Толик с Ириной при этом мы смотрели в противоположные стороны. Пользуясь уединением, мы с удовольствием половину подъёма целовались. Чем были заняты наши друзья, лично я не видел. На высоте ко мне пришла муза.

— Толик, я придумал начало новой песни! — крикнул я за спину.

— Давай! Слушаю! — крикнул и он.

— прочитал вдохновенно я.

— Сейчас же уже лето? — резонно заметила Наташка.

— Весна дурманит! А лето отрезвляет! — крикнул в ответ Толик.

16

С самого утра в воскресенье, купив бутылочку сметаны, пачку чая и связку свежих баранок, я поехал в Марьину рощу. Прохор мужик боевой, подумал я, нужно бы его привлечь к охране наших бесценных инструментов. Возможно, во всей Москве сейчас нет ни одной электрогитары, а синтезатора и подавно. Дорогу, где мне намяли бока, я нашел быстро. Осложнений с местными парнями никаких не возникло. Даже более того со мной пару раз поздоровались.

— Есть, кто дома! — затарабанил я в хлипкую дверь коммунальной квартиры.

Что такое, даже звонка нет. Лишь спустя двадцать секунд я был услышан.

— Кто? — спросил меня прокуренный сонный женский голос.

— Клава, я к Прохору! — крикнул я в замочную скважину.

— Богдан! — обрадовалась соседка героя войны, — проходи, проходи. Ой, я совсем не одета.

Клавка в старом застиранном халате кокетливо потупила глазки и пошла в свою комнату, виляя бедрами. На мужика, который десять лет не видел бабы, такие маневры наверняка бы произвели впечатления. Я же к такой категории не относился. Дверь в комнату Прохора была не заперта. Я для приличия стукнул два раза и вошел. Герой битвы за Сталинград, как ни в чем не бывало, спал. Стол был заставлен бутылками, черный кот Васька испуганно смотрел на меня из-под кровати.

— Василий, — я взял тарелку почище, и налил в нее сметаны, — налетай, я тебе с голоду помереть не дам. Не надейся.

Благодарный котяра облизал мне руки и с урчанием накинулся на лакомство. Если так дело пойдет, придется котофея забрать в хорошие руки.

— Прохор! — я потряс спящего ветерана.

— Отвали Клавка! Денег нет! — отмахнулся он от меня.

— Прохор! Это я Богдан! Да вставай ты! — я набрал в рот воды из чайника и как на брюки, которые требовали глажки, прыснул на Прохора.

— А! — фронтовик открыл один глаз, — это ты, чё надо?

— Работа есть для тебя, Прохор, — я выставил пачку грузинского чая и связку баранок на стол, — это взятка.

Спустя сорок минут наш разговор вновь вернулся на круги своя.

— А что мне это даст? — в третий раз спросил меня Прохор.

— Тысячу рублей в месяц лишними никогда не бывают, ведь не при коммунизме живем, — я начал чуть-чуть раздражаться, — приоденешься, сделаешь ремонт в комнате.

В берлогу фронтовика вошла Клавка, с кастрюлькой вареной картошки, которую я предварительно у нее купил.

— Богдан дело говорит, — поддержала она меня.

— Ну не знаю, — Прохор вынул одну картофелину и стал на нее дуть.

У меня на коленях замяукал, унюхав новую еду, Васька.

— Вот, даже твой кот и тот тебе говорит, выходи Прохор на работу, нечего дома киснуть, — я погладил черного котейку по спине.

— Разве попробовать что ли, — согласился герой Сталинградской битвы.

17

Воскресная репетиция, на которой собрались все семь участников нашего ВИА, началась с решения бытовых проблем. Заведующая детским домом напомнила о том, что пора бы нам перебираться на новое место жительство, которое должен предоставить работодатель.

— Мне на фабрике дают место в общежитие, — сказал Тоня, — я уже даже комнату посмотрела. Девчонки вроде нормальные, будем жить вчетвером.

— А как же я? — всплеснула руками Наташка, — Я не хочу жить с незнакомыми девками в строительной общаге!

— Нас с парнями также в разные комнаты селят, — пожаловался мне Толик.

— Давайте снимем жилье, деньги у нас есть, — предложил я самый простой выход.

— Какое жилье мы снимем? — сказал Санька, — частный дом, какую-нибудь халупу.

— Пока да, — я не уступал, — за лето денег заработаем, купим землю и отстроимся, тем более нам детдомовским должны землю под постройку частного дома выделить бесплатно. Построим двухэтажку, чтобы у каждого по комнате, плюс репетиционную студию. К тому же я свою комнату смогу сдавать внаем, будет небольшой доход.

Кстати, завтра съежу, нужно будет ключи у председателя жил конторы забрать, подумал я. Пора входит в право собственности.

— Санька, ты ведь в Измайлово всех знаешь, — вмешался Вадька, — поспрашивай про домик. На крайний случай спроси у бабки Насти.

Мы все дружно легли от хохота.

— Кстати, девчонки, — сказал я, — я завтра заберу ключи от комнаты моей матери, можете пока жить там, а мы с парнями подремонтируем Санькину халупу.

— Смейтесь, — вскочил Зёма и потряс кулаками, — а я возьму и найду хоромы, царские!

— Давайте репетировать, наконец! — не выдержал Толик.

Вечером в репетиционной комнате в ДК, остались только я и Наташка. Нужно было дождаться нашего нового сторожа Прохора, и мы, пользуясь, случаем, могли вволю нацеловаться.

— А когда мы поженимся? — спросила, оторвавшись от поцелуя Наташа.

— Мне шестнадцать исполнится почти через неделю, — покачал головой я, — а ты получишь паспорт в сентябре, вот и подадим заявление.

— А сколько ты хочешь детей? — целуя меня в щеку, спросил она.

— Сначала родим одного, а дальше посмотрим, — последнюю неделю наш разговор примерно шел в таком ключе, а как мы будем жить, а сколько будет детей.

В дверь тактично постучали. На пороге репетиционной возник бравый солдат, вся грудь в орденах, если бы не костыль, то хоть сейчас на парад победы выходи. Из-за пазухи Прохора выглянула хитрая мордочка Васьки. В другой руке у фронтовика были свернутые в тряпочку грабли.

— Ой, котик! — взвизгнула Наташка, и вытащила котейку наружу.

— Прохор, — я почесал свой затылок, — то, что ты Ваську привел, это я понимаю, кот ведь у нас сторожевой. Как кого заметит, сразу замяукает. Но зачем ты грабли принес?

Ветеран войны важно прошелся по нашей комнате, развернул тряпицу и бережно выложил на стол двуствольное охотничье ружье.

— Я его солью зарядил, — подмигнул мне сторож, потом он осмотрел дверь, — ну что, замок новый я сам врежу, косяки укреплю, дверь тоже.

— А что он ест? — спросила Прохора, тиская бедного кота, Наташка.

— Еду, — коротко ответил фронтовик.

— Пока магазины не закрылись, я за сметаной, — сказала моя подруга и улетела.

— А это что у вас за балалайки такие странные? — Прохор взял мою электрогитару, с треугольным корпусом, — халтурная работа, — внимательно рассмотрел он творения Вадьки Буракова.

— Работаем с тем, что есть, — просто ответил я, — а ты сам-то можешь сделать лучше?

— Я? — усмехнулся герой войны, — да я плотник шестого разряда.

— Пока сторожишь, займись, — обрадовался я, — труд оплатим, не вопрос. Эскизы я тебе нарисую.

Меня, честно говоря, уже давно потряхивало от наших гитар, но звучали они приемлемо, поэтому я помалкивал. Кстати и синтезатор можно сделать более эстетично, да и микрофоны вырезать поизысканней.

18

В понедельник утром, когда я ехал в комнату, что досталась мне от матери, у меня случилось самое настоящее раздвоение личности. Я читал адрес и не мог поверить своим глазам, Большой Каретный переулок, дом 15. Для того Богдана, который был в этом теле до меня, этот адрес ничего особенного не означал. Но для Виктора Тетерина, кем я был в прошлой жизни, Большой Каретный 15 — это дом Высоцкого! Точнее, где Высоцкий жил в детстве.

Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном, Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном, — напевал я про себя, подходя к этому построенному буквой «П», если смотреть сверху, дому. Сейчас вот поверну, а тут Высоцкий с гитарой, билось от волнения мое сердце. Однако во дворе старого дома с облупленной штукатуркой, кроме бабки Фроси, соседки из моей коммуналки, никого не было.

— Богдан, — удивилась она, — а ты чего здесь?

— Здрасте, баба Фрося, — в комнату свою приехал вселяться, через неделю шестнадцать будет.

— Так тебя же усыновили, и увезли на Урал! — настаивала бабуля, — тю-тю твоя комната.

— Здрасти, приехали, — я еще раз поздоровался, — это моего младшего брата усыновили, а я в детский дом поступил без экзаменов.

— Все равно твою комнату уже заселили, — сказала вредная бабуля, и потеряла ко мне интерес.

Наша коммунальная квартира, под номером один, в первом подъезде, на первом этаже совмещала в себе четыре взаимно отталкиваемые ячейки общества. Кроме бабы Фроси, в одной комнате проживал мать одиночка, тетя Таня, в другой семейная чета Петровых с двумя ребятишками, и наконец, четвертая комната была наша с матерью. В нее я вломился без стука.

— К вечеру, чтобы вашего духа здесь не было, хозяева вернулись, — с порога я заявил напуганному мужичку в тельняшке, который сидя за столом, ел яичницу.

— Да я тебе сейчас уши надеру, пацан, — увидев перед собой совсем не авторитетную мою личность, опомнился он.

— Вижу, что по-хорошему вы разговаривать не хотите, тогда поговорим по-плохому, — я с ноги заехал по столу, и яичница из сковороды мигом перекачивала на волосатую грудь мужичка.

Тот вскочил, заревел как медведь, и бросился на меня, — удавлю!

Я хладнокровно сделал шаг назад, и резко пробил двоечку, мужик рухнул и завыл, — не имеешь права! Я буду жаловаться участковому! Не трогай меня!

Крикнул он, когда я попытался его поставить на ноги.

— Еще раз для тех, кто в танке, повторяю, я хозяин этой комнаты, жилплощадь через час должна быть свободна, — я развернулся, забрал ключи от комнаты и входной двери, и пошел знакомиться с председателем жил конторы.

Толстый, потный неприятный дядька, занимавший должность председателя домоуправления, долго меня уверял, что произошла ошибка, что его ввели в заблуждение, что по закону в течение трех месяцев он выселит незаконно живущего в моей комнате жильца, но сейчас от меня требуется еще немного потерпеть.

— Прошу отнестись с пониманием, — с лицом полным сочувствия сказал он.

— Не суетись, дядя, — я со всей дури шлепнул домкома по плечу, чтобы он мог себе представить, что его ждет, если что, — жилец сам, по своей инициативе выселится через полчаса. Кстати, сколько сейчас за спекуляцию дают в СССР? От двух до семи? Или от семи до десяти?

— До семи лет с конфискацией имущества, — пробубнил толстяк.

— Значит, суши сухари, — хохотнул я.

На репетицию, я конечно опоздал. Пока мыл пол, выносил мусор, драил окно с подоконником, замочил постельное белье. Часы пролетели незаметно. В репетиционной комнате, нашего сторожа Прохора я уже не застал. Зато его черный котофей Васька, чувствовал здесь себя как дома.

— Лопнет ведь! — забеспокоился за здоровье кота Толик, видя, как в очередной раз Наташа и Иринка кормят усатого хитрюгу.

— Лучше меня покормите, — взмолился Санька.

— Ты большой, сам можешь о себе позаботиться, — ответила Иринка, — а он маленький. Му-му-му, маленький ты мой, — как с ребенком заговорила она с Васькой.

— Прохор сказал, что ему нужны инструменты для работы по дереву, — сказал мне печальный Вадька, — говорит, что переделает наши гитары.

— Что ему ночью делать? Пусть работает, он ведь плотник шестого разряда, — улыбнулся я, — если сделает гитары лучше, это же здорово!

— Жалко, — посмотрел на меня грустными глазами он.

— Жалко, Вадька, у пчелки. Давайте репетировать, через два дня дискотека, а у нас еще новый медляк не готов, — обратился я к группе, — девчонки, лопнет ведь, в самом деле, Василий, давайте работать.

И мы заиграли «Mammy Blue», аккорды простые, но вещь вирусная, подумал я, мелодия как врежется в голову, так и поешь ее целый день.

запел я, так как единственный знал слова, которые за эти дни еще и дописал:

— А припев я предлагаю такой, — после небольшой паузы продолжил я:

— Это что за такое мила мила ми? — Санька брякнул палочками о хэт.

— А когда в песнях поется о о о о-о, — тебя не смущает заступилась за меня подруга.

— Ты тоже сравнила, о о о и мила мила ми, — возмутился Зёма, — это все равно, что сравнивать кхе с лопатой, — Санька намеренно кашлянул, чтобы при девчонках не выражаться.

— Можно спеть так, — рассудила нас Иринка, — мило мела-а-а.

— Снежная, снежная вьюга следы наши замела, мило мела-а-а, — спела Наташка, — все это будет моя песня!

— Наташа, — подскочил со стула Толик, — в песне идет повествование от лица мужчины, который переживает разрыв с девушкой.

— Толя, окстись! — взревела моя подруга.

— спела акапельно Наташка, — где здесь переживания влюбленного юноши?

— Богдан, ну скажи ты ей! — взмолился Маэстро.

— Толя, — сказал я успокаивающе, — ты поешь «Звезды над Москвой», я — «20 лет спустя», третий медляк «Снежная вьюга» пусть поет Наташа.

Наташка показала брату язык.

С репетиции, на которую опоздал, я уехал раньше всех. Для того чтобы отчистить отдраить загаженную за год комнату. До конца недели с жильем нужно было что-то решать. Пока что самым реальным было предложение, девчонок в мою комнату, а я с ребятами в строительную общагу. Свой нехитрый скарб в деревянном чемодане я перенес в ДК, в нашу репетиционную. Джипсы и прочие красивости я так же приберег для концертов. Вот и сейчас я ехал одетый в кеды, шаровары и футболку. Кстати хорошо сочиняется, когда размеренно стучат колеса московского метро. Под мышкой я сжимал сверток с набором постельного белья, который выпросил у нашей заведующей детским домом на время. Я так увлекся написанием второго куплета «Снежной вьюги», что чуть не оставил его в метро.

Услышал я под гитару характерный с хрипотцой голос, поворачивая к себе во двор. На лавочке, во дворе, сидела компания из шести человек. Самый крупный из них в размерах с восточными чертами лица был Лева, его весь двор знал. Второй щупленький среднего роста, по всей видимости, Аркаша. Я плохо помнил парней во дворе, которые старше меня. За гитарой хрипел сам Володя Высоцкий, розовощекий тракторист Андрей Пчелка из «Стряпухи», хотя ее еще не сняли. Женскую часть компании составляли, жена Левы, Инна, красавица блондинка Наталья Панова, и еще девушка, похожая на актрису Людмилу Марченко.

— Люся тебе налить вина? — поинтересовался у нее Аркаша.

— У меня есть, — отмахнулась девушка.

Точно Марченко из кинофильма «Мой младший брат», догадался я.

— Ай, мама, моя мама! Какая панорама! Две девочки — глазенки как миндаль! — заливался Высоцкий.

Я же просто встал, как вкопанный, ради одного этого можно было в прошлое смотаться.

— Тебе чего пацан? — обратил на мою застывшую как памятник фигуру Лева.

Я от избытка чувств не знал что ответить.

— Ты что? Глухонемой? — спросил снова он.

— Да, — наконец я выдавил из себя.

Девушки все дружно поймали ха-ха.

— Постой, это ты сегодня штурмом брал комнату в первой квартире? — улыбнулся, глотнув винишка из граненого стакана Аркадий.

— Штурмом? — не поверил Владимир Семенович, — Так это наш человек! Ну-ка присаживайся, поведай, как отвоёвываются квадратные метры, может нам тоже пригодится.

— перефразировал я гениальный сказ Леонида Филатова.

Вся компания дружно захохотала.

— Мальчик тебе, сколько лет? — прослезившись от смеха, спросила Люся Марченко.

— Могу ответить в музыкальной форме, — улыбнулся я актрисе, — есть желание послушать?

— Играешь? — удивился Высоцкий, — изобрази! — Володя протянул мне гитару.

Я провел по струнам и понял, что строй не тот, под семестринку. Я быстро ловкими движениям за десять секунд перестроил гитару на другой лад. Слух в моем новом теле оказался гораздо лучше, чем в прошлой жизни.

Конечно мой вокал звучал, не так брутально, как у автора этой песни, который сейчас сидел передо мной и подпевал каждую вторую строчку.

— прилепил я нелепый конец.

— Хорошая песня! — заревел Высоцкий, — показывай, как ее играть.

Девчонки дружно захлопали в ладоши.

— Ты хоть скажи, как тебя зовут? — необычайным грудным голосом спросила Наталья Панова.

— Богдан, — представился я, перестраивая гитару на семиструнный лад, — держи Володя, — я протянул инструмент будущей звезде Советского союза.

— Выпьешь? — спросил меня Лева.

— Благодарствую, алкоголь не употребляю, — категорически отказался я.

— А со мной выпьешь? — томными глазами на меня посмотрела Люся Марченко.

— А со мной? — не менее красивыми глазами уставилась на меня Наталья Панова.

— Оставьте парня! — вовремя вмешался Высоцкий, — показывай, как песню играть?

— Не знаю, как это делается на семиструнке, но аккорды простые, — проигнорировал я девушек, тем более у меня своя красавица есть, — Е, Аm, Dm, A7.

— Блатные аккорды, — улыбнулся Володя.

— Высота! Давай выпьем! — вмешался в творческий процесс Аркадий.

— Успеем Аркаша, — немного рассердился Высоцкий, и сходу сыграл свою же песню про Большой Каретный переулок, — слов только мало, как считаешь Лева?

— А мы сейчас досочиним! — ответил тот.

— Удачи всем! Мне еще комнату в порядок нужно приводить, да в магазин успеть, — я пожал всей компании руки и по-быстрому слинял.

Так как компания стала разрастаться, кто-то еще принес вина, а пьянки я еще с той жизни не перевариваю.

Ночью раздался стук в мое окно на первом этаже. По пояс голый я открыл одну створку. Под окнами стоял Высоцкий с гитарой, Наталья Панова и Людмила Марченко.

— А мы к тебе в гости, — хохотнула Люся.

— В окно, что ли полезете? — удивился я.

— Открывай, — махнул рукой Володя.

— А то уйдем, — кокетливо добавила Наталья.

Десять минут я эту буйную компанию с визгом и смехом поднимал через окно в свою комнату. Хорошо хоть Высоцкий обладал хорошей физической подготовкой и влез сам.

— Досочинили мы твою песню, парень, — зашептал мне Володя, когда я напоил нежданных гостей чаем.

Правда пока я хлопотал на кухне, гости приговорили половину бутылки портвейна, и Люся с Натальей прямо в одежде мирно посапывали, оккупировав мою единственную постель. Высоцкий спел эту песню с четырьмя неизвестными мне куплетами. По сути это получилась другая песня, но посыл остался прежним.

— Как? — глаза Высоцкого горели огнем, видно, что его просто распирает от чувств, возможно, это вообще первая его вещь.

— Во! — я показал большой палец, — да и еще, сейчас это твоя песня, на все 100 %. А теперь можно я спать буду? Забирай своих красавиц.

— Да их сейчас из пушки не разбудишь, — просто ответил Володя, — я к Кочарянам, меня уже заждались, наверное.

Высоцкий обнял меня по-братски и вышел обратно через окно. Хорошо, что меня не видит Наташка, убила бы, подумал я, и стал устраиваться спать на стульях.

19

Во вторник, в ДК Строителей, всю свою музыкальную банду я встретил в вестибюле.

— По какому поводу забастовка? — не понял я, — почему не репетируем?

— А ты зайди в репетиционную? — сказал Толик держась за голову, — а потом спрашивай!

Неужели инструменты украли, вспыхнула первая мысль в моей голове, и я со скоростью звука взлетел на второй этаж и сделав пять больших шагов, раскрыл дверь в нашу комнату. Так и поседеть можно выдохнул я, когда увидел что все инструменты в наличии. Однако Толик оказался прав. Репетировать в принципе при таких ароматах было невозможно. Буквально каждый сантиметр пола был занят составными деталями наших будущих гитар, синтезатора и микрофонов, которые Прохор покрасил лаком. Каждая деталюшка была сделана с необычайной любовью. Но репетиция, скорее всего, пошла Ваське под хвост. Кстати, котофея девчонки опять чем-то подкармливали.

— Толик! — крикнул я вниз с балкона второго этажа, — зови всех сюда, перенесем инструменты, сегодня репетируем в вестибюле!

— Прямо здесь? — в ответ крикнул мне Маэстро, — люди же через полчаса в кино попрутся! Что ж им дома то не сидится?

— Значит, будет дополнительная реклама завтрашней дискотеки, — огласил я наши планы на весь ДК.

Минут пятнадцать мы перетаскивали и устанавливали нехитрую аппаратуру. И когда в вестибюле показались первые посетители дневного киносеанса, главным образом детишки и подростки, многие из нашей школы, мы были готовы начинать.

Санька, как Густав из группы «Кино», стоя за ударной установкой, стукнул четыре раза барабанной палочкой о палочку и мы заиграли проигрыш «Stumblin' in».

— Давай не зевай, на танцпол выходи, — запели на два голоса Толик и Наташка, — Пусть разгорится от улыбок пожар в груди…

Потом мы исполнили «Летящую походку», и прозвенел третий звонок приглашающей всех людей в кинозал, однако молодежь не двинулась и с места.

— Спасибо за внимание! — обратился я к подросткам, — и добро пожаловать на завтрашнюю дискотеку, если вам, конечно, исполнилось пятнадцать лет!

Директриса само собой сначала настаивала, что на дискотеку можно лишь после шестнадцати, но когда я сказал, что всем участникам ВИА всего пятнадцать лет, вопрос в сторону понижения возрастного ценза был решен.

— Да смотрели мы уже это кино два раза! — гаркнул кто-то из толпы, — сыграйте еще что-нибудь!

— От имени администрации, я заявляю, что деньги за билет в кино возврату не подлежат! — взвалил я на себя чужую ответственность, не хотелось подводить Галину Сергеевну.

— Да мы не в обиде! — крикнули уже с другого края.

— Давай «Гитары», — обратился я к группе, — наш вокально-инструментальный ансамбль называется «Синие гитары», и это песня про нас! — сказал я зрителям.

— запела Наташка, -

Молодежь смотрела, смотрела на Наташку, которая пританцовывала, как актрисы из кинофильма про Остина Пауэрса, да и включилась в процесс. Первыми стали подражать моей подруге девчонки, следом за ними задергались парни.

— исполняли припев мы уже в три голоса, -

После двух песен из репертуара «Ласкового мая», я объявил, что концерт окончен, и для пущей убедительности мы обесточили аппаратуру. Недовольные школьники еще пять минут повозмущались, но пошли досматривать кино.

— Ребята, я досочинил «Снежную вьюгу», — торжественно объявил я группе, когда холл перед зрительным залом опустел.

— Так чего мы ждем! — выкрикнул жадный до нового музыкального материала Толик, — когда сюда набьются новые зеваки?

— Вдохновения, — мечтательно ответил Санька.

— Значит так, — сказал я Наташе, — первый куплет поешь ты, второй досочиненный я.

Однако, как только мы заиграли «Mammy Blue», как коршун на нас налетел художественный руководитель любительского театра ДК Семен Болеславский.

— Что здесь такое происходит? — верещал он, — что за балаган в храме культуры? Я категорически протестую против вашей бульварной самодеятельности! Вы работники сцены! Вот и приведите ее в порядок!

Первым отреагировал на эмоциональные крики Болеславского кот Васька, который героически спрятался за ударной установкой, и поджал уши.

— Семен, — я вышел вперед и с громким треском размял костяшки на руках, — а вы Щукинское или Щепкинское закончили?

— Какое это имеет отношение? — уже более спокойно спросил худрук, так как пятой точкой почувствовал, что сейчас будут бить, и возможно ногами.

— У нас завтра первая дискотека, — подошел на расстояние удара, — вот и прочтите зрителям, в антракте что-то из Маяковского. К примеру, я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза, — сказал я, разминая шею и запястья, — Вы представляете, я недавно на спор, кирпич разбил.

И я резко с голосом изобразил, как ломал ни в чем не повинный искусственный камень ребром ладони, — Ха!

Болеславский не выдержал моего психологического давления и после ха, бросился бежать.

— Это возмутительно! Я буду жаловаться! — крикнул он, мелькая пятками.

— Перепугали маленького, — сказала Наташка, взяв кота Ваську на руки.

Наконец мы сыграли наш новый хит, «Mammy Blue», с моими словами. На финале песни в просторном холле перед кинозалом вновь стал скапливаться народ. Для новых киноманов мы так же исполнили несколько песен, после чего пришли к выводу, что репетицию нужно отменять в виду ее бессмысленности.

20

Первую дискотеку решено было устроить в малом зале, который располагался на третьем этаже дома культуры. Зал по моим скромным прикидкам вмещал не больше полторы тысячи человек. Сцена была заставлена кубами и параллелепипедами из спектакля «Клоп» по пьесе Маяковского. Подобный антураж добавлял дискотеке ореол чего то нереального. Но как нереально здорово звучали новые гитары, словами не передать. Осталось еще озаботится микшерским пультом, хорошим усилителем и мощными колонками, и звук будет не хуже чем на танцах в нулевые. Даже страшно подумать, сколько еще денег понадобится. Работаем с тем, что есть, подумал я, пока Толик объявлял первую композицию. Свет в танцевальном зале приглушили, на сцену же направили все светильники. Мы заиграли первый хит, «Давай не зевай». Медленно, но верно слава о новом явлении в культурной жизни столицы, то есть о нас, уже расползлась по Москве. Даже сегодня, в среду, на танцы пришло не меньше восьмисот человек. А что будет твориться в пятницу и субботу, прикидывал я про себя, автоматически исполняя свою партию на ритм гитаре.

На «Летящей походке» в зале уже не было никого, кто стоял бы у стены.

— пели мы на три голоса, но лично я думал о сегодняшней ночи.

Наташка решила, что хватит нам только целоваться, тем более свадьба уже не за горами, значит, пора переходить к более серьезным отношениям. В общем, сегодня у нас первая добрачная ночь. Я, между прочим, тоже не железный, еще в той жизни привык к регулярным встречам со слабым полом. А сейчас молодые гормоны моего нового тела бурлили так, что я сдерживался из последних сил. Вот так и грешат молодые парни с гулящими девками.

— Новые гитары — это что-то! — сказал мне Толик, когда нас в очередной раз искупали в овациях, — даже Вадька жарит не по-детски.

— Мы еще микшерский пульт сделаем и колонки помощнее! — поддакнул я другу.

— А сейчас «Гитары»! — выкрикнул Толик в зал.

— Даешь! — ответила ему трудовая молодежь города.

Через час, директриса ДК Галина Сергеевна, сжалившись над нами, видя как с наших лиц, ручьями стекает пот, объявила десяти минутный перерыв. Мы поставили проигрыватель с советскими песнями к микрофону и спрятались у себя в репетиционной комнате. Каким ты был, таким ты и остался, звучало сквозь нашу дверь.

— Молодцы! — Галина Сергеевна принесла нам в чайнике заваренный чай, — почти восемьсот проданных билетов. А что будет в выходные?

— Главное, чтоб дом культуры не разнесли по кирпичикам, — под дружный хохот заметил Санька.

— А ты, между прочим, — накинулся на друга дотошный Толик, — был сегодня не на высоте! Четыре раза с ритма сбился!

— Не правда! — обиделся Зёма, — три!

— Ребята, — вмешалась в разборки, директор ДК Ларионова, — не ссорьтесь, все отлично!

После перерыва мы исполнили инструментально еще пару зажигательных танцевальных мелодий и перешли к самому интересному, к медлякам.

— А сейчас премьера песни, — объявил Толик, — «Снежная вьюга»!

Кстати песня все же досталась ему, так второй куплет однозначно говорил, что повествование идет от лица влюбленного джигита. Зато «Звезды над Москвой» перекачивали в репертуар его сестры.

— вдохновенно пел Толик Маэстро, -

Однако песню допеть нам не дали. Началось какое-то нездоровое движение в глубине зала. Со стороны казалось, что две деревни на масленичных гуляниях сошлись стенка на стенку. В принципе я не был далек от истины. Хорошо, что вовремя вмешался наряд милиции, и мы продолжили выступление, но настроение испорчено было напрочь.

— Что за люди такие! — кричал Толик, — мы им душу изливаем, а им лишь бы морды бить друг другу.

— Это не самое неприятное, — успокоил я друга, — если здесь начнется мордобой на регулярной основе, то мы распугаем потенциальных посетителей с других районов Москвы, а это уже потеря живых и таких нужных денег.

— Да это, все Васька! — сказал Вадька Бураков.

Наш кот услышал свое имя и пятым чувством понял, что сейчас ему устроят трепку, тут же спрятался за барабаны.

— Здесь в спортзале находится секция бокса, — пояснил свои слова басист, — есть там такой Вася Первушин, хлебом его не корми, дай кулаками помахать. Не понравилось ему, что кто-то с кем-то танцует не из нашего района.

Тут в нашу комнату ворвалась с несколькими пакетами Тоня.

— Все ссоритесь мальчики? — спросила она, увидев наши лица, — вы не представляете, что сегодня творилось на фабрике, — затараторила девчонка, — мы сегодня выпустили первую партию джипсов клеш! Их даже до проходной не донесли, все раскупили свои же работники. А какой Стас бегал злой, кричал, как вы смеете…

— Какой Стас? — набычился Вадька, — я челюсть ему сломаю!

Тоня не обращая внимания на ревнивого друга, распаковала пакеты.

— Ого! — обрадовался Санька, — это нам? Заводские джипсы! Улет!

Мы тут же стали примерять обновки, даже неприятный инцидент на дискотеке не казался уже проблемой.

— Ой, у тебя из кармана что-то выпало? — Наташка подняла маленькую записочку, которая выскользнула из заднего кармана моих брюк.

Развернув ее, лицо Наташки приобрело багровый цвет, она набросилась на меня с кулаками и стала стучать мне в грудь, — как ты мог! Как ты мог! — закричала она, после чего развернулась и убежала прочь.

Первая добрачная ночь откладывается на неопределенный срок, подумал я и посмотрел содержимое записки. «Люблю тебя, адрес такой-то», — было написано в ней.

21

В свою комнату в Большом Каретном переулке 15, я пришел затемно. Ничего подумал я, я ведь ни в чем не виноват, забыл эту идиотскую записку выбросить, так что теперь вешаться? Наташа моя не дура, остынет, поймет и простит. Однако сон не шел, и к ложному чувству вины примешалось чувство тревоги. Я приподнялся с кровати, чтобы попить водички и замер. На стуле в углу сидел черный человек. Капюшон незнакомца был так низко натянут на голову, что это не давало рассмотреть его лица.

— Я вам не мешаю, тем, что как бы здесь живу? — преодолевая неимоверный животный страх, спросил я.

— Ты думаешь, что попал в прошлое? — низким сиплым голосом, проговорил черный человек.

— Не понимаю о чем речь, — мое сердце, как будто сжали железные тиски, и я стал задыхаться.

— Все ты понимаешь, человечек, — просипел незнакомец, — это не твой мир, тебя обманули, это другое отражение.

Из последних сил я махнул рукой по чайнику с водой и запустил его в черную фигуру, в тот же миг незнакомец превратился в клубок дыма. Я обессилено опустился на пол.

Конец первой книги