Тучи над страной Солнца

Выглянув на мгновение в окно, Заря увидела, что в гости к Картофелине зашла Ракушка. То, что она, похоже, именно целенаправленно сюда направлялась, а не случайно мимо проходила, можно было понять по рукоделию в её руках. В Тавантисуйю женщины, если хотели поболтать друг с другом, старались делать это за работой. Ракушка продолжила:

-- Знаешь, Картофелина, а говорят, что у тебя в столовой некоторые девушки крестились. Правда это?

-- Правда.

-- А по другому они вести себя не стали? Непочтительность к старшим не проявляют?

-- Да нет...

-- Ну может от того, что это девушки... А так многие жалуются -- если юноша принял христианство, то жди беды. Он и дерзким становится, и заносчивым. На свою родню сверху вниз сразу смотрит... Нашу-то семью эта зараза миновала, мой-то ни за что бы никому из наших детей или внуков креститься не позволил бы, но вот у других... Ты знаешь, поскольку моего мужа считают одним из самых мудрых и знающих людей, то многие нередко приходят к нему по этому вопросу за советом, а один уж прямо попросил -- поговори, мол, с моим сыном, раз меня о ни во что не ставит, то уж такого уважаемого старейшину уж точно послушать должен.

-- И что?

-- И ничего. Понимаешь, если кто-то стал христианином, то он уже начинает оценивать других людей в первую очередь с точки зрения, христиане те или нет... И если другой не христианин, то все его заслуги и добродетели в глазах христианина ничего не значат. Так мне сам Ягуар сказал.

-- То есть как это -- ничего не значат?

-- Ну ты понимаешь, он ведь привык, что его уважают. Да и до недавнего времени не было таких, кто бы его оскорбить осмелился. Первым только Эспада решился.... после того как ему отказала Жемчужина.

-- То есть та драка случилась из-за этого?

-- Конечно. Знаешь, дети смешанных кровей, они ведь обычно красивые получаются. Как будто в награду за пережитый позор.... Вот Эспада и приударил за ней. Да только у Жемчужины уже был другой жених, да и не было бы... нам такой родственник как Эспада без надобности. Вот Эспада и устроил скандал, мстя за отказ.

-- Ясно.

-- Кстати, Эспада теперь тоже христианин, и теперь он чувствует себя в полном праве быть наглым и задирать людей. А попробуешь его на место поставить, так он начинает вопить, что его не любят за веру. Хотя и вправду, за что любить эту веру, если мы, согласно их учению, лишь "хворост для костра"!

-- Да ты что! -- ахнула Картофелина.

-- Да, вот так этот юноша и сказал моему мужу. Неважно, мол, что ты в молодости был храбрым воином, и спас нашу родину, неважно мол, что ты всю жизнь честно трудился, неважно, что воспитал множество детей и внуков.... мол, пока ты не покрестишься, да в своей прошедшей жизни не раскаешься, гореть тебе в адском пламени, да и всё! -- Ракушка всхлипнула, -- Да в чём моему мужу каяться-то! Что он в жизни не так сделал?!

-- Не, у меня с моими девушками таких проблем, по счастью, нет, -- ответила Картофелина, -- да и с родным сыном тоже. Крепись, подруга. Крепись, как под пятой у врага крепились. Верю, настигнет христиан гнев Великого Инти. Ему там всё известно, он покарает нечестивцев, -- внешне это выглядело так, будто Картофелина говорит о боге Солнца, но Заря, да видимо и Ракушка, понимали, о ком на самом деле идёт речь.

-- Скорее бы, -- прошептала старушка, -- а то от христиан одни огорчения.

В этот день Инти очередной раз пытался собраться с мыслями, но сегодня это ему плохо удавалось. Пару дней назад пропал Якорь, и поиски не давали никаких результатов. Собирался, мол, купаться и не вернулся. Конечно, с его стороны было очень неосторожно ходить куда бы то ни было в одиночестве, но такой уж у Якоря характер. Инти предлагал ему жить под охраной, но тот заявил, что под стражей и без того уже насиделся. Впрочем, Инти тогда не особенно настаивал, решив, что в нынешних обстоятельствах для Куйна убрать Якоря -- по сути публично расписаться в собственной причастности ко всей этой истории, а Куйн, по рассчётам Инти, слишком осторожен для этого. Или ему уже нечего терять? Понял, что Инти его подозревает, и потому пошёл ва-банк?

Как бы то ни было, тянуть больше было нельзя, нужно было во что бы то ни стало найти способ обезвредить наместника. В Центре планировали установить в Тумбесе "Зеркала", а при наместнике-предателе делать этого было никак нельзя. Малейшее промедление будет стоить много жизней.

Порой Инти хотелось уже просто приказать арестовать наместника, и обыскать подробно его дом. Авось там нашлись бы неопровержимые доказательства его измены, но.... кухарка и без того обыскивала дом в поисках подозрительного, один раз она даже рискнула провести туда под видом своего ухажёра специально подосланного архитектора, но даже он не смог обнаружить тайного подземного хода и сомневался в его существовании. Дело в том, что спальня находилась на втором этаже, а внизу под ним тоже было помещение-подсобка, и никаких следов люка на потолке, найти не удалось. Правда, пол и потолок там с таким рисунком, что щель проглядеть можно, но маловероятно. Так что слишком велик был риск, что доказательств измены Куйна при обыске не обнаружится (много ли дал обыск у тех же монахов?), то негодяй выйдёт сухим из воды, а самому Инти это может стоить должности, ибо в таком случае даже сам Асеро не смог его защитить.

Оставалось слишком много загадок. Какая связь между монахами и покушением? По логике вещей она должна быть, но Инти казалось невероятным, чтобы Андреас был настолько неосмотрителен, чтобы в первый же день самому напрямую ввязаться в убийство. Может, он тогда зря обыском у монахов пренебрёг? Но обыск у миссионеров в первый же день после прибытия с неизбежностью означал дипломатический скандал, из Испании и от Святого Престола пошли бы всякие бумаги на тему "как вы могли даже подумать о наших миссионерах дурное", которые имели бы внутри Тавантисуйю неизвестные последствия, так как скорее всего инкам бы едва ли удалось бы ограничиться словесным извинениями, за такое могли даже самим Инти пожертвовать, сняв его с должности. Лично для себя Инти уже даже не боялся и позора, ни ссылки, но знал, что в нынешних обстоятельствах его отставка может стоить жизни Асеро, а значит, под угрозой может оказаться и само существование Тавантисую. Нет, так рисковать Инти не имел никакого морального права. Нужно действовать аккуратно, но за что можно подцепить Куйна, Инти не мог понять.

Уже давным давно Инти вдоль и поперёк изучил всю информацию о Куйне, которую мог добыть по официальным и неофициальным каналам. Большую часть жизни он был мелким чиновником, ничем особенно не выделяющийся. Никаких особых талантов не показывал, разве что усердие проявлял временами, не столько из преданности делу, сколько из надежды "пробиться". Ему просто повезло. Повезло, что прежний наместник Тумбеса лишился сыновей, и династия, по преданию даже имевшая в своём родословии морских богов, пресеклась. Повезло, что рядом не оказалось людей, способных сработаться со стариком-наместником. У Инти всегда были прохладные отношения с тестем, после смерти его дочери особенно, да и норов у старика был крутой, а с возрастом у него всё более и более выпирала одна до крайности неприятная черта: в случае любой беды ему обязательно был нужен виноватый в непосредственной близости от себя. Конечно, при управлении городским хозяйством упорный поиск виноватых в любой аварии был скорее во благо, но во что это может вылиться, если настоящих виноватых не было по близости, Инти уже мог убедиться на своей шкуре. Особенно это усилилось у старика после смерти его дочери, точнее, после тех событий, которые этому сопутствовали. Внезапная смерть ничем вроде бы особенно не болевшей беременной женщины сама по себе не могла не потрясти, но это было ещё не всё горе, обрушившееся на старика. Отец счёл необходимым снарядить дочь в последний путь по первому разряду, её нарядили в самые лучшие одежды, руки унизали перстнями и браслетами, волосы украсили множеством золотых заколок. Инти это было не совсем по душе, ведь при жизни Морская Волна была скромна в украшениях и нарядах, слишком тесно в её памяти это было связано с унижением и позором. Впрочем, мёртвой ей было уже всё равно, а спорить со стариком-отцом, находившем в похоронных хлопотах хоть какое-то утешение, Инти тогда не хотелось, хотя у него и было смутное предчувствие, что сокровища до добра не доведут.

Увы, предчувствие не обмануло Инти. Из-за сокровищ тогда и в самом деле случилась беда -- вскоре обнаружилось, что могила разграблена, все дорогие наряды и украшения, и даже само тело покойницы исчезли. Это несчастье тогда взбудоражило весь Тумбес -- подобное святотатство в глазах его жителей выглядело едва ли не хуже, чем убийство или изнасилование. Разумеется, грабителей искали, и было установлено, что пропала одна из рыбацких шхун, а также несколько рыбаков сомнительной репутации. Видно, решили бежать за границу и там продать драгоценности. Найти их уже не представлялось возможным. Мерзкая и до крайности неприятная история. "Бедная моя дочь, и в могиле тебя не оставляют в покое, и мёртвой к тебе под юбку лазают!" -- причитал несчастный отец. А потом он разобиделся на Инти за то, что тот просто не мог поймать и покарать злодеев, нанёсших подобное оскорбление чести их рода! "Ты, мол, никогда её не любил!" -- бросил он в сердцах зятю. После этого отношения между тестем и зятем настолько заморозились, что даже нужную по службе информацию Инти с большим трудом из наместника доставал. Именно тогда Куин и стал юпанаки, а потом, после внезапной смерти старика от сердечного приступа, и был избран наместником. Наверное, только серый и неприметный человек, готовый теперь самые несправедливые нападки и оскорбления, и мог ужиться со стариком.

Ни в каких подозрительных связях Куйн вроде бы замешан не был. Некоторые зацепки могла дать его личная жизнь, но Инти уже изучил её вдоль и поперёк. В дни юности у Куйна была, разумеется, только одна жена, и лишь после её смерти Куйн принялся за многожёство, решив, очевидно, нагуляться перед старостью, так как желающих стать женой наместника всегда в достатке. Но одна из его молодых жён умерла от родов, с другой он расстался около месяца назад, и разговор с ней ничего не дал. Бабёнка интересовалась тряпками и прочей ерундой, и заревновала, что у невестки больше платьев, чем у неё. Из-за этого у них с супругом приключилась ссора, которая закончилась высылкой женщины из города обратно к родителям(к слову, и ребёнка покойной супруги тоже отправили к её родителям на воспитание). Получается, что ныне Куйн был холост -- для человека в его положении это было несколько несвойственно. Правда, на этот счёт экс-супруга сказала следующее: "Я подозреваю, что у него кто-то есть. Не такой Куйн человек, чтобы лишать себя просто так плотских радостей. Кто такая -- я не знаю, хотя мне и любопытно до смерти. Иные его в связи с Морской Пеной подозревают -- да не похоже вроде". Но если у Куйна есть любовница, то что мешает ему сделать её законной женой? Если бы речь шла, к примеру, об Эспаде, ещё понятно, что тайная любовница могла просто не хотеть менять имеющего более высокое положение супруга на Эспаду, который хоть и командовал кораблём, но мог в любой момент быть понижен в должности за дурное поведение. Но Куйн, для внешнего наблюдателя, сидел в кресле наместника довольно прочно. Нет, похоже, у Куйна был или роман с Морской Пеной(а брак со снохой тумбесцы бы осудили), или он настолько боится, что через бабу раскроются его изменнические планы, что решил так не рисковать. Однако раньше- то он в браки вступал охотно! Значит, его изменническая деятельность как-то сильно активизировалась, и готовится что-то. Тем более надо перехватить его руку с ножом, пока она не вонзилась в чьё-нибудь сердце... Но как? Инти не знал этого. Но как раз во время таких раздумий к нему приехал один из воинов наместника и попросил у него разговора наедине:

-- Меня зовут Морской Еж, -- ответил стражник, -- и у меня есть серьёзные основания подозревать нашего наместника в измене.

-- Вот как? Расскажи подробнее, что именно тебе известно.

-- Сомнения у меня закрались после того, как попытались убить Кипу. Поначалу я просто недоумевал -- будь я на месте Куйна, я бы первым делом арестовал бы христиан, и обыскал бы их дома. А Куйн приказал это делать только через день, да и то после того как на него надавили... Я был один из тех, кто производил обыск у монахов. И сразу нашёл там немало подозрительных деталей. Во-первых, одежда монахов была свежепостиранной. А ведь белые люди месяцами не моются и одежду очень редко стирают, потому от них обычно такой запах... трудно привыкнуть. Мне отец-моряк рассказывал. Правда тут, чтобы народ не разбегался, монахи вынуждены быть чистоплотными, но всё-таки подозрительно это. А потом я нашёл у монахов некоторые подозрительные предметы. Один из них -- мешочек с драгоценными украшениями. Сделаны они были явно у нас в Куско, а не у христиан, по стилю видно. Да и носить такое могут только те, у кого льяуту... В общем, непонятно, откуда это у монахов. Я спросил у Томаса, так тот поначалу помялся, а потом сказал, что пожертвование, а от кого мол -- не ведает, это Андреасу жертвовали. Андреас -- тот вообще отвечать на вопрос отказался. А потом я ещё более подозрительный предмет нашёл. Письменный прибор, какие у нас делают, а у европейцев они по-другому выглядят. Тоже спросил, откуда мол, и те же ответы получил. А на приборе том ещё и гравировочка была интересная -- в виде книги...

-- То есть ты подозреваешь, что этот прибор у Кипу при покушении похитили?

-- Да.

-- Допустим, -- сказал Инти, -- Правда, в деле он не упоминался никаким боком, но это понять можно. Когда близкий человек при смерти, думать о каком-то письменном приборе не с руки как-то... Так что родственники могли и забыть, а сам Кипу и до удара по голове славился рассеянностью. А наместник, значит, не обратил на это никакого внимания?

-- Сказал, что всё в порядке, что он знает жертвователей, и вообще беспокоиться не о чём. Я ему тогда поверил, но в протоколе обыска, который я по ходу дела вёл, про всё это должно было быть упомянуто.

-- Странно, -- ответил Инти, -- всего через несколько дней после этих событий я приехал в Тумбес, протоколы обыска смотрел внимательно, там ничего такого не было. Значит, имелся факт подмены протокола. Дело достаточно серьёзное, чтобы отстранить наместника от должности, хотя бы на время расследования. Но почему ты вспомнил об этом только сейчас?

-- Потому что тогда я поверил наместнику, и даже всерьёз считал виноватым Якоря. Я суда над ним не видел, потому не знал, что думать о его виновности. О тут недавно случай произошёл... Наместник прогнал старую кухарку, а взял новую, молодую симпатичную девушку. Короче, понравилась она мне и захотел я с ней поближе познакомиться, да всё повода найти не мог. А однажды привезли в дом наместника шевелящийся мешок, будто бы ламу на кухню. Ну и я решил к кухарке подкатить, дай, мол, попробовать хотя бы кусочек... Ведь если только попробовать, это ведь не воровство... Попросил я, а кухарка сказала, что никакой ламы не видела, и вообще я что-то путаю. Ну а я подумал, что ведь там не ламу, а человека тайком могли притащить... Вон пропал тот же Якорь, говорят, утонул, а кто его знает.... Может, его в плену там держат?

-- Вот что, надо бы поговорить с этой кухаркой, поехали в Тумбес. А заодно и с теми, кто протокол с тобой заверял. Как думаешь, они могут добровольно подтвердить факт подделки?

-- Не знаю. После того как я уверился в измене наместника, я не знаю, кому можно верить. Однако даже если не согласились бы, один твой вид, Инти, способен заставить многих обмочиться от страха.

-- Конечно, я могу запугать, но было бы много лучше, если бы они говорили правду не из страха, а по совести. Давай лучше сделаем так -- ты сначала поговоришь с ними, а потом в зависимости от того, как они настроены, и будем действовать. А пока не будем терять времени, прямо сейчас и отправимся в Тумбес говорить с этой кухаркой. Я буду в шлеме, меня никто не должен узнать.

Морской Еж согласился. Однако поговорить в тот день им удалось только с кухаркой, которую, кстати, они нашли не у наместника, а в столовой. Девушка сказала им, что у наместника работать не желает ни за что. Причину этого она долго не хотела говорить, но потом всё-таки со стыдом созналась. Оказывается, наместник вздумал к ней приставать: "Пожалей меня, говорит, я уже давно не спал с женщиной, а для мужчины это очень тяжело. Хоть и жаль мне его, но я -- девушка честная, невинность должна для мужа сохранять". Что никаких лам не было, она подтвердила, но так как в доме наместника была недолго, то ничего такого особенного заметить не успела. Что касается остальных, то застать их дома до часа, когда положено ложиться спать, представлялось затруднительным, так что Инти решил отложить это дело до вечера, а пока посмотреть отчёт Зари, который она успела ему передать в столовой. Также после народного собрания он думал зайти сначала к Старому Ягуару и посоветоваться насчёт возможности того, как лучше провести отстранение Куйна от власти.

Однако неожиданные обстоятельства опрокинули все эти планы, ибо в городе произошло одно незначительное событие, которое послужило толчком для других, более громких, подобно тому как один упавший с горы камешек способен дать начало огромной лавине. Жемчужина, внучка Старого Ягуара была помолвлена с одним юношей, который вскоре после помолвки крестился и стал истовым христианином. Поначалу это никак не повлияло на отношения влюблённых, но юноша рассказал о своих матримониальных планах отцу Андреасу и спросил совета, как уговорить жену-язычницу при готовке пищи учитывать посты. На это отец Андреас ответил, что ему не следует вступать в брак до тех пор, пока та не примет крещения. Девушка же, знавшая, как к этому может отнестись её дед, категорически отказывалась. Тогда монах потребовал, чтобы юноша порвал с невестой и раскаялся в том, что собирался на ней жениться, ибо для христианина связывать себя узами брака с язычницей -- большой грех. Для пущей убедительности отец Андреас зачитывал отрывки из автобиографии Святого Августина. Хотя юноша и любил свою невесту, но под давлением такого авторитета он подчинился. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Жемчужина успела от него забеременеть, и ему теперь до конца жизни придётся отмаливать этот грех.

Несчастная девушка рассказала о своей беде деду, и тот крепко призадумался. Конечно, внебрачного ребёнка в любом случае надо будет родить и выкормить, как-нибудь они справятся, но такая судьба внучки не могла деда не огорчить. И ведь казалось бы, как всё хорошо было! Молодые люди знали друг друга с детства, были, что называется, не разлей вода, и вдруг такой сюрприз! И причём ладно бы жених изменил с другой, но расстаться с любимой ради веры! Старый Ягуар решил переговорить с юношей в надежде, что тот сможет изменить своё решение. Неужели из-за какого-то дурацкого распятого бога можно отказаться от той, которую любишь? В глазах Старого Ягуара всё это было похоже на сумасшествие.

Однако когда старик пришёл к юноше с уговорами, тот ответил довольно резко, что между ним и его невестой всё кончено. Конечно, порвать с любимой было для него тяжёлым шагом, от мысли о вечном безбрачии во искуплении греха и одиночестве в груди было так холодно, что хотелось выть подобно голодному псу, не раз ему хотелось прийти к любимой и со слезами умолять о прощении, но для этого нужно было отречься от Христа, во имя которого юноша был крещён, и потому он считал своим долгом крепиться. Но Старый Ягуар не понимал той бури, которая творилась в душе юноши, и потому его резкость показалась ему направленной на него лично. Преодолевая обиду, старик сказал как можно мягче:

-- Послушай, я же помню тебя ребёнком, помню, как ты играл с моими внуками, а моя жена угощала вас лепёшками. Что случилось с тобой? Неужели из-за чужой веры твои соплеменники стали чужими для тебя?

-- Старик, что ты хочешь сказать мне? Чтобы я оставил Христа ради женщины? Знай, что отныне я христианин и буду внимать лишь словам Христовым. Он велел мне оставить блуд, и я оставлю его. Ничто и никто в мире не поколеблет меня. Да, я виноват в том, что соблазнил девушку до свадьбы, но ещё более буду виноват, если буду и дальше блудить с язычницей.

-- Блудить? Но почему ты не можешь взять её в жёны?

-- Брак без венчания не одобряется Господом и потому это блуд.

-- Вот как?! -- старик опешил, -- значит мы все, получается, блудим? Вся страна?

-- Когда оба супруга язычники, это более простительно, но христианину жить с язычницей нельзя, этим я предам Христа.

-- Значит, теперь ты будешь делать только то, что велит этот самый Христос? А если он велит сжечь меня на костре, тоже послушаешься?

-- Христос заповедовал не убивать зря и обращать язычников кротостью, но вы, язычники, не должны вводить нас во грех, иначе мы, христиане, будем вынуждены быть с вами суровы.

-- Суровы? Значит, вы уже взяли себе право судить нас?! Послушай, мой мальчик, ты знаешь, в юности своей я воевал... воевал за то, чтобы христиане никогда не смогли судить нас, ибо по такому суду мы уже виновны заранее, виновны уже тем, что живём по нашим обычаям.

Юноша, видимо, чувствовал, что старик прав, но признать его правоту вслух для него было невозможно. В гневе он вскричал:

-- Поговорили и хватит! Я больше не буду слушать тебя! Прочь, не соблазняй меня, грязный язычник! Отойди от меня, Сатана!

-- Ну вот, ты уже и оскорблять меня начал. Скоро договоришься до того, что меня нужно сжечь на костре. Как жаль, что я уже не тот, что в молодости, но пусть моя старость сделала меня беззащитным, не думай, что такие вещи вам, христианам, будут сходить с рук!

После этого разговора старик крепко задумался. Ненависть к белым людям, в мирные годы подугасшая до простой неприязни, жила в нём всегда, но тут он столкнулся с чем-то новеньким. Конечно, во время Великой Войны были случаи предательства, но те предатели были ещё и до совершения своего чёрного дела были обычно людьми с гнильцой, ибо двигала ими корысть или трусость. Такие порой и ныне корабли захватывают, а их команду в рабство продают. Его не удивляло, что христианином мог стать такой человек как Эспада, или легкомысленная красотка Морская Пена, также больно саднило, что легкомысленный и непутёвый сын соседа тоже крестился, чтобы хамить родителям, но тут христианином стал простой паренёк, выросший у него на глазах, и не похоже чтобы из корысти. Что же это за страшная вещь такая -- христианство? Неужели оно способно на ровном месте свести человека с ума? Ясно одно -- Первый Инка совершил ошибку, позволив христианам проповедовать в Тумбесе. Но что же делать теперь? Из-за приказа Первого Инки христиан нельзя тронуть и пальцем. Хотя... христиан ведь тоже обязали не оскорблять жителей Тавантисуйю, а разве они исполняют это? А что если... если просто заставить их признаться в этом при народе? Признаться, что крещение -- это не просто так, что крещёный на самом деле должен разорвать со своими соплеменниками, включая ближайших родственников? Что его вера вынуждает его отрекаться от всех обязательств перед ними? Если это удастся, то тогда их можно будет отправить на суд к Первому Инке, и как бы он ни решил их судьбу, проповедовать в Тумбесе и где-либо ещё в пределах Тавантисуйю они не будут. Ну а оставшиеся без пастырей новообращённые со временем исцелятся от своего безумия.

Этим же вечером перед народным собранием Старый Ягуар произнёс такую речь:

-- Братья мои, вот уже полгода христиане проповедуют среди нас, и некоторые из наших детей обратились в их веру. Все вы помните, что христианам было приказано не оскорблять наши святыни, и прилюдно они не делают этого, однако они делают гораздо худшее -- учат наших детей отрекаться от нас! Недавно я слышал от одного из новообращённых, что я "грязный язычник", то есть новообращённые христиане должны брезговать мной! И не только мной, а всеми остальными тоже! Братья мои, можно ли спокойно стерпеть это оскорбление? Сегодня они обзывают нас, а завтра ещё и на кострах жечь начнут. Я требую суда над монахами. Пусть они признаются, что оскорбляли нас, и пусть их судит Первый Инка!

Мнения людей на площади разделились. Были те, кто безусловно поддерживал Старого Ягуара, и даже был готов пойти ещё дальше, плюнув на указ, но были и те, кто не без оснований опасался последствий. В самом деле, арестовать их, не причинив им вреда, для людей, разгорячённых страстями, было нереально. Любая же обида, причинённая монахам, могла обернуться для все страны самым печальным образом.

Сами новообращённые христиане не участвовали в собрании, так как отец Андреас запретил им ходить на них, мотивируя это тем, что христианам много полезнее тратить время на молитвы. Как человек по-своему неглупый, он понимал, что влияние над своей паствой ему удастся сохранить только в том случае, если он выключит её из жизни языческого общества. В противном случае новообращённые, после окончания краткого периода неофитства неизбежно охладеют в вере и вернутся обратно в язычество. Но так случилось, что мимо собрания проходил бывший жених Жемчужины. Услышав жаркие споры на повышенных тонах, юноша решил, что монахам, да и остальным христианам, грозит страшная опасность, и побежал, чтобы их предупредить. Однако дома он застал только Томаса, по словам которого Андреас ушёл для душеспасительной беседы к одному христианину. К кому именно, Томас не знал, но и оставить в беде собрата не мог, поэтому они с юношей решили обежать всех христиан с целью его найти. В результате весть о том, что против христиан готовят погром (а именно так это было воспринято теми, кто услышал об этом из вторых или третьих рук) распространилась быстротой пожара, и дошла до дворца наместника, где, надо сказать, как раз и находился отец Андреас.

Ещё неизвестно, как бы обернулось дело, будь Куйн немного похладнокровнее. В конце концов, у него в руках находились властные рычаги и можно было хотя бы попытаться их применить, однако Куйн струсил и запаниковал. Многие годы над ним точно Дамоклов меч висел страх разоблачения, и он в испуге решил, что этот день настал, а значит, оставалось только бегство, к которому он уже много лет был внутренне готов. Само собой разумеется, что бежать из Тумбеса можно было только морем, а для этого нужно было захватить корабль. Технически после ликвидации людей Инти это не представляло особого труда, у него на этот случай была прочная связь с капитаном Эспадой, который мог легко с помощью лояльной ему части команды подавить недовольных, но тут был один неудобный для Куйна момент. Будучи человеком трусливым, он не хотел принимать участие в битве, да и к тому же сесть на корабль среди бела дня для него значило неизбежно привлечь всеобщее внимание. Необходимо было, чтобы корабль приплыл за ним после, и он бы сел на него тайно ночью. А Куйн понимал при этом, что капитан Эспада хоть и был настроен к нему дружелюбно, но резона ради него рисковать не имел никакого. Что ему могло помешать после победы не возвращаться за Куйном? Эту проблему можно было бы решить при помощи отца Андреаса, в котором беглецы очень нуждались в качестве человека, который мог бы представить их в Испании в качестве преследуемых христиан, что давало им множество льгот. О побеге Куйн не раз говорил с отцом Андреасом, однако тот считал, что Куйн зря паникует, опасность не велика, отступать, пока есть шансы на успех, и он должен попробовать проникнуть в Куско. Именно об этом они и беседовали с Куйном в тот вечер. Конечно, отец Андреас тоже не был самоубийцей и возможность сбежать, если дело примет скверный оборот, тоже был не прочь. Да и от Куйна даже в Испании могла быть кое-какая польза. Хотя в Испании было множество эмигрантов, но крупных чиновников среди них не встречалось, а они, обладая множеством бесценной информации об нюансах устройства государственной машины Тавантисуйю, немало мог помочь Церкви в борьбе с нею. Вот почему план побега оказался тут же готов, и даже его выполнение не нужно было откладывать. Куйн кликнул Эспаду, предававшегося в этот момент любви с Морской Пеной, и тот отправился провоцировать ссору среди команды и захват корабля, тем более что он после ужина должен был и так, и так выйти в море. Сам Андреас, поразмыслив, остался у Куйна, так как в случае поражения Эспады его бы ждал смертный приговор, а в противном случае даже при самом скверном раскладе оставалась возможность выкрутиться.

Для Андреаса был ещё один скользкий момент. Он понимал, что брат Томас не должен знать о том, что корабль для бегства предполагается захватить, во всяком случае не должен был знать об этом заранее. Андреас понимал, что Томас слишком благороден и чист душой, чтобы одобрить вероломное нападение на ни в чём не повинных язычников с последующей продаже их в рабство. Правда, если он узнает об этом постфактум, он едва ли что сможет сделать, можно будет упирать на то обстоятельство, что продать пленника в рабство всё-таки более гуманно, чем убить его, можно будет изобразить дело так, что язычники напали первые... Но если узнает заранее, то скорее всего, он так или иначе попробует предупредить язычников. Несмотря на все старания Андреаса, христиан на корабле было в несколько раз меньше чем язычников, и только при внезапном нападении у них был шанс на победу.

Вообще Андреас предпочёл бы избавиться от Томаса, ведь после его откровений в болезни стало ясно, насколько тот опасен для его планов, однако лучше всего это было сделать руками язычников, ведь если вскроется, что Андреас тут замешан, тому не сдобровать и перед церковным начальством. А вот если Томас падёт жертвой язычников, то у Церкви будет дополнительный повод призывать к крестовому походу против Тавантисуйю.

На площади тем временем страсти накалялись. На квартальном собрании изначально было мало народу, но потом, услышав какую интересную тему тут подняли, туда стали подходить как пропустившие, так и народ с других кварталов. Потом кто-то высказал идею пойти к дворцу наместника, тем более что перейти в другой конец площади было совсем не трудно. Наместник же ни жив, ни мёртв от страха тем временем уже напряжённо ждал ночи, а немногие слуги-воины, знавшие всю подноготную, потихоньку паковали вещи. Когда возбуждённый народ окружил дворец и потребовал от наместника выйти, Куйн в страхе послал одного из воинов, чтобы тот сказал, будто Куйна нет дома. Однако когда несчастный пролепетал это, кто-то из толпы крикнул: "Врёшь! Я, идя сюда, сам видел Куйна в окне!". Ещё кто-то крикнул: "Будем стоять здесь до тех пор, пока он не выйдет!" Старый Ягуар сказал: "Он -- обязан выходить по требованию народа, мы же не христиане какие-нибудь, у которых власть от Бога и потому на народ плевать может. Если не выйдет -- он больше не наместник". Люди ещё кричали что-то, а Инти подошёл к Старому Ягуару, и отвёл его в сторону, чтобы поговорить:

-- Слушай, старик, ты круто взялся за дело. Мне нравится. Если народ сам свергнет Куйна,то я не могу лучшего и желать. Хотя, конечно, важно не переборщить, для суда и следствия он мне живым нужен.

-- Я и сам себе удивляюсь, Инти. Даже и не думал, что решусь ему угрожать. Но так меня сильно христиане оскорбили, что война вспомнилась. Тогда ведь не боялся идти в бой, и сейчас бояться негоже.

-- А что ты собрался делать, если за час наместник не выйдет? Если он там отсидится, а народ тем временем устанет и разойдётся? Ведь Куйн потом не простит тебе такого оскорбления, твоя жизнь, твоя семья и даже твоя честь может оказаться под угрозой.

-- Да, это так. Настало время применить пластину. Да вот только... только ведь я должен явиться с ней к воинам наместника в казармы, и приказать им арестовать его. А если... если они даже пластине не подчинятся? Я ведь тогда на весь город осрамлюсь.

-- Я уверен, что подчинятся. Ведь у тебя немалый авторитет и красноречием ты обладаешь. Хотя, может, и в самом деле тебе для надёжности лучше пойти не одному, а с кем-нибудь?

-- А ты, Инти?

-- Я не хочу, чтобы говорили, будто я это всё организовал. Я слишком хорошо знаю, как в народе перевирают историю моего брака с Морской Волной. Слишком многие предубеждены против меня.

-- Хорошо, я тогда поговорю с Броненосцем, -- сказал Старый Ягуар и отправился вылавливать его из толпы, которая тем временем уже утратила часть своего пыла. Уже никто ничего громко не выкрикивал, люди уже просто стояли кучками и обсуждали сложившееся положение. Иные пытались даже найти оправдание поведению Куйна, кто-то считал, что его и в самом деле нет дома, а были даже и такие, кто считал его не обязанным выходить к ним, ведь собрание не общегородское. Затем Старый Ягуар вернулся вместе в Броненосцем, который выглядел выглядел неважно. Он был бледен и у него дрожали руки.

-- Умоляю, не надо брать дворец штурмом, -- сказал он, -- Я боюсь, что в заложниках у него мой племянник.

-- Ты уверен, что Якорь там? -- спросил Инти.

-- Я ни в чём не уверен. Мне никто не говорил этого прямо, но ведь... если ты знаешь всё, Инти, то ты не можешь не понимать...

-- Ты думаешь, что Куйн может убить его с отчаянья?

Броненосец не успел ответить, потому что в этот момент неожиданно для всех раздался выстрел. Оказывается, кто-то из особенно нетерпеливых мальчишек, раззадоренных тем, что наместник их, похоже боится, попытались залезть в окно, но никто из них никто никак не ожидал, что там изнутри кто-то может подойти и выстрелить в упор. Инти увидел, что десятилетний мальчик лежит мертвый на мостовой, из груди его капала кровь, а рядом заголосила его мать.

-- Никогда не думал, что он дойдёт до этого, -- прошептал Старый Ягуар.

-- Вот теперь уже без штурма не обойдётся, -- мрачно сказал Инти, -- кто бы что ни думал. Спешите, поднимайте воинов, пока они там из дворца не перестреляли всех!

И уже громко крикнул:

-- А вы отойдите на расстояние дальше выстрела, но не расходитесь, Или Куйн сбежит!

И тут у Инти внутри похолодело... сбежит... а что ему сейчас-то мешает? Или он ошибся, предположив подземный ход? Ведь если он всё-таки есть, то зачем тогда стрелять из окна? Почему нельзя было удрать по-тихому? Ведь это был бы для Куйна идеальный выход -- смотаться из дворца, а потом объявиться и сказать, что его дома не было. Не виноват ни в чём. И стрелять-то зачем?!

А может, Куйну что-то мешает уйти. Но что? Жадность мешает оставить во дворце ценные вещи? Едва ли, своя жизнь дороже ковров и тому подобного барахла. Или он ждёт темноты? А может, жжёт в камине документы? Но зачем их жечь, если можно с собой захватить и уничтожить в более спокойной обстановке? Нет. Нет... тут явно что-то другое, да сейчас даже не важно что. Важно, что Куйн сейчас опасен, как загнанный раненый хищник, и именно обычная осторожность изменила ему. Он почему-то не может бежать, а значит, с отчаянья способен на много большее, чем пристрелить десятилетнего мальчишку!

Толпа тем временем хоть и не сразу, но отодвинулась от дома Куйна, опасливо косясь на него, как на ядовитую змею.

Жаль, что ни Инти, ни кто-либо другой на площади не знал, что на самом деле происходило внутри дворца наместника. Когда Андреас, увидев лезущего в окно мальчишку, схватил ружьё и выстрелил в него, входивший в этом момент в комнату наместник упал на колени и заголосил:

-- Что ты наделал, ты же погубил всех нас!

-- А что особенного? -- ответил Андреас, -- ты -- до завтрашнего дня ещё власть, а они -- народ, разве власти не имею права стрелять в бунтовщиков из народа?

-- Если кто в их глазах бунтовщик -- это я, -- ответил Куйн, -- я же должен выходить по первому их требованию, но я не могу... А теперь, когда ты пролил кровь, они отсюда точно не уйдут. А подземный ход оказался заблокирован. Даже мои воины оказались неспособны его открыть все вместе. Нам конец!

-- Почему же? -- пожал плечами Андреас,-- к ночи они разойдутся.

-- После твоего выстрела -- уже нет! Смерть за смерть, кровь за кровь -- так теперь думают они. Не спорь, я их знаю лучше тебя!

-- Пусть так, но Господь защитит нас! -- упрямо ответил Андреас.

-- Господь... я так верил ему, но он всё же оказался слабее наших богов. Андреас, умоляю, выслушай меня.... там, у порога, притаилась моя смерть, а когда она так близко, то нет смысла лгать... Боги Тавантисуйю суровы и не прощают, я знаю... если украл, убил, безвинно лишил кого-то доброго имени -- не жди от них пощады. Я с юности боялся их, а потом узнал о вашем боге, который может простить всё, хоть предательство, хоть убийство. И узнал, что ваш бог сильнее Тавантисуйских, те только у нас, а ваш -- по всей земле. И даже от тавантисуйских защитить может, если стать его адептом.... Он ведь сильнее всех остальных богов, вместе взятых! А я... я всегда был мелким чиновником без талантов, даже место юпанаки получил совсем случайно... Я понимал, что для карьеры нужно не просто усердие, но и способность убирать соперников, но я боялся богов... а когда стал христианином, перестал бояться! Я надеялся, что к ним в руки не попаду уже, власть их кончится, или я окажусь на чужой земле... тщетно! Скоро я окажусь перед их лицом и мне придётся взглянуть в глаза тем, кого я убил! -- наместник немного перевёл дух и продолжил:

-- В юности я просто мечтал стать наместником. Мечтал жить в двухэтажном дворце, наслаждаться изысканными яствами и напитками, ходить всегда в нарядной одежде, иметь несколько жён... Но когда я достиг всего этого, все мои наслаждения отравлял страх разоблачения. Ведь если хоть кто-то узнает, как я достиг этого -- мне конец, меня ждёт смерть! Этот страх долгие годы так мучил меня, что если бы не был христианином, я бы или сошёл с ума, или сам бы пошёл с повинной. Как я мечтал сбежать! Не суждено...

-- Мужайся, сыне, -- ответил отец Андреас, -- если всякий раз, когда ты убивал, ты делал то в интересах христианства, то это даже не грех, мне его и отпускать не нужно. Ради Христа лить кровь не просто не грешно, это ещё и зачтётся в чистилище.

-- Увы, я туда не попаду, так как обречён умереть здесь.

-- Христианину не важно где умереть, главное -- положиться на Христа.

-- Так разве я ради Христа убивал! Нет, ради дорогих нарядов, и яств, ради двухэтажного дворца!

-- Помни, что Христос любит нас! Если надо -- будем за него мучениками! -- сказал Андреас наставительно.

-- Мучениками?! То есть дать себя замучить людям Инти! Нет, никогда, я уже сделал свой выбор, -- вскричал Куйн. Только сейчас Андреас заметил, что в руках у его собеседника была зажата небольшая склянка. Он схватил её и выпил залпом, и тотчас же его глаза начали стекленеть.

-- Помолись за меня ! -- прохрипел Куйн умирая.

-- Господь да простит твою слабость, -- сказал Андреас, перекрестив его. Потом он подошёл к окну, и увидел, что немногие их оставшихся во дворце воинов выходили, подняв руки вверх. Шансов избежать плена у него не оставалось никаких....

Обо всех этих событиях Заря даже не подозревала. Этим утром она заметила, что Пушинка работает вся в слезах, хотя и пытается всячески это скрыть. Когда Заря поинтересовалась причиной этого, Пушинка ответила, что она не знает теперь как жить и что делать, потому что с женихом, похоже, придётся расстаться. "Заря, я знаю, что ты пережила смерть своего жениха, но тут даже хуже, ведь хотя он будет жив, будет в том же городе, но мы никогда-никогда не будем вместе!". "Послушай, может ещё можно что-то исправить" "Нет, нельзя" "Он женится на другой?" "Нет", "Он разлюбил тебя?" "Нет, в том-то и дело, что нет!". "А что же случилось?" "Он... то есть я... ну это очень долго объяснить" "Давай вечером вместо собрания погуляем по берегу моря и ты расскажешь, что между вами такого произошло".

Вечером они, как договорились, вышли за городские ворота, и там Пушинка поведала о своей беде. Когда она крестилась, её жених не возражал, и она была почти уверена, что со временем удастся обратить и его, ведь не так уж мало моряков приняли христианство. Но в этот раз, вернувшись из рейда, он стал жаловаться на христиан, говоря, что из-за разности вер у них теперь стали нередко вспыхивать ссоры, порой доходило и до драк. Беда в том, что христиане не могут спокойно относиться к тому, что язычники выполняют свои обряды, начинают смеяться, задирать язычников, а потом начинаются споры на тему кто лучше, а кто хуже. Маленький Гром с нетерпением ждёт того для, когда закончится срок его службы и можно будет стать рыбаком. Поскольку корень всех зол он видел в христианстве, то и от своей невесты он хотел бы, чтобы она от христианства отказалась. Отец Андреас несколько дней назад сказал девушке, чтобы она не смела выходить замуж за язычника, потому что это равносильно отречению от Христа.

-- Скажи мне, Заря, -- спросила Пушинка, -- а если бы твой жених был жив и не пожелал бы креститься, ты бы что выбрала? Его или Христа?

Заря пришла в некоторое замешательство, а потом выдала ответ, частично похожий на правду:

-- Знаешь, если бы мой жених был жив, я бы вряд ли приняла бы христианство, прежде всего потому, что не оказалась бы в Тумбесе, да и потом.... Я знаю, меня бы так не тянуло на это, если бы я не была одинокой.

-- А мне бы ты что посоветовала?

-- Не знаю. А ты только с отцом Андреасом говорила на эту тему?

-- Да.

-- Может, лучше ещё поговорить с братом Томасом?

-- А какая разница, с кем из монахов говорить?

-- Знаешь, когда я ухаживала за Томасом во время его болезни, я поняла, что у них с Андреасом по многим вопросам очень разные мнения.

-- Да? Но почему? Ведь они оба христиане, а христианское учение содержит ответы на все вопросы. И когда они проповедуют нам, они ссылаются на него.

-- Думаешь, всегда они говорят именно как христиане, а не просто как люди? Ведь если бы это было так, то между ними не было бы разногласий. А как люди они очень разные. Брат Томас много мягче и добрее.

-- Однако Андреас много старше и опытнее, -- возразила Пушинка.

-- Многим кажется, что если человек старше, то он умнее, но это не всегда так, -- ответила Заря.

Они некоторое время молча шли по берегу, слушали шум прибоя и вглядывались в морскую даль. Потом Заря, глядя на набегающие на берег волны, вспомнила слова одной из услышанных здесь песен, где волна и берег сравнивались с влюблёнными, обнимающимися перед долгой разлукой, и спросила:

-- Послушай, а ссоры на корабле точно случаются из-за христианства? Или может, это лишь предлог? Раньше они ссорились?

-- Сложно сказать. Маленький Гром уверяет, что раньше таких ссор не было, хотя и до этого было как-то... недружно. Может, и в самом деле причина в капитане. У Эспады очень сложный характер, а уж после того как его по жалобе Старого Ягуара высекли, так вообще... Некоторые думают, что он специально в пику старейшине и крестился даже. Да и до того... Ведь ему 30 лет, а он не женат, и даже не думает. Сам он говорит, что в своё время не женился из-за несчастной любви, но скорее -- из-за его скверного характера. Когда он не в духе, он рад прикопаться к какой-нибудь ерунде, при этом у него есть любимчики, которым он такую же ерунду спускает. Знаешь, после того как он оскорбил Старого Ягуара и получил за это плёткой, некоторые матросы написали наместнику письмо с просьбой сменить им капитана, но тот не только не сделал этого, но и показал это письмо Эспаде, и тех, кто его написал, он стал просто таки травить, а бедный Маленький Гром был одним из них.

-- А как Эспада его травил?

-- Наказал за чужую вину. Я даже говорила об этом с отцом Андреасом, сказав, что Эспада не настоящий христианин, ведь христианин должен стараться быть смиренным, а он высокомерен. Мне хотелось, чтобы он как-то воздействовал на Эспаду, чтобы Маленькому Грому и другим было полегче, но... но отец Андреас ответил, что я должна думать не о чужих грехах, а о спасении собственной души. Я, конечно, об этом думаю, но почему мне нельзя даже заикаться о том, чтобы Эспада не обижал людей зря? Пусть даже я никогда не стану женой Маленького Грома, но ведь можно, чтобы Эспада его не мучил!

-- Послушай, тебе нужно обязательно поговорить с братом Томасом. И не только тебе, но и Маленькому Грому наверное... Пусть он поймёт, что дело в капитане... а что до того, можно ли христианам и язычникам жениться между собой -- не знаю. Я правда, и до этого слышала, что нельзя, но КАК ЖЕ ТОГДА ЖИТЬ?! Ведь не ты же одна такая?

-- Не одна...

-- Послушай, Пушинка, если вы любите друг друга, то все препятствия преодолимы. Ты должна его увидеть как можно скорее. И всё будет хорошо.

-- Правда? -- переспросила Пушинка, не в силах поверить своему счастью. На глазах её всё ещё блестели слёзы, но теперь она улыбалась.

-- Правда, -- ответила Заря.

Пушинка развеселилась, стала смеяться и вслух мечтать о будущем замужестве, и Заря даже пожалела, что так перестаралась с утешениями. Конечно, надо было дать ей понять, что выход их этой ситуации возможен, но Пушинка по легкомыслию поняла так, что все проблемы уже решены, а значит, скорее всего, не будет их решать. Как бы потактичнее дать ей понять, что это ещё не так? Или, может, Пушинка в силу своего характера такова, что долгое горе ей необходимо уравновесить весельем? Ведь не зря же её так назвали -- Пушинка... А значит, приступ легкомыслия пройдёт сам собой, и нарочно её охлаждать ни к чему?

Потом девушки искупались, некоторое время обсыхали в лучах закатного солнца, набрали корзинку живущих в приливной зоне моллюсков, чтобы потом у себя в комнате сварить их над камином и полакомиться ими перед сном. Когда девушки совсем было собрались уходить, Пушинка, у которой было очень острое зрение, вдруг приметила корабль на горизонте. Корабль довольно быстро приближался к берегу. Девушки смотрели на него в недоумении: почему это корабль вздумал приставать здесь, а не в порту?

-- Ой, смотри, это же "Верный страж", корабль, на котором плавает Маленький Гром! -- вдруг вскричала Пушинка.

-- А что он здесь делает? -- спросила Заря, -- Ты же говорила, что они только сегодня вечером в море должны выйти.

-- Да, странно, но значит, у них какая-то поломка.

-- Но почему они тогда пристают здесь, а не в городском порту?

-- Ну, может, здесь ближе... А давай поднимемся к ним и спросим? Мы можем, меня на корабле многие знают.

-- Пушинка, а вдруг корабль захвачен пиратами? -- испуганно спросила Заря.

-- Тогда бы над ним не было нашего флага, -- уверенно ответила Пушинка. Затем они увидели, что от корабля отделилась шлюпка, в которой было двое людей, причалила к берегу, и один из них, похоже, гонец, вышел и скрылся за прибрежными скалами, видимо, решив идти не вдоль берега, а по дороге. Девушки решили приблизиться к шлюпке, сочтя, что один человек, оставшийся там, едва ли представляет для них угрозу. Точнее, так про себя думала Заря, а Пушинка, выросшая в мире, где не принято бояться "своих", едва ли вообще думала о какой-то опасности. Когда они приблизились достаточно, чтобы даже в сумерках можно было различить людей, Пушинка воскликнула радостно:

-- Ой, смотри, это же Косой Парус, давай спросим у него в чём дело.

Не слушая дальнейших возражений, Пушинка побежала к шлюпке, таща Зарю за руку. Ей только и оставалось, что подчиниться.

-- Косой Парус, здравствуй! А почему вы здесь?

-- Сломалось у нас кое-что, -- ответил он. От взгляда Зари не ускользнуло, что Косой Парус не очень-то рад их видеть. Пушинка же, не чуя подвоха, продолжала задавать вопросы.

-- Сломалось? Значит, вам нужна помощь?

-- Да, но мы уже гонца в город послали. А вы что тут в такой поздний час, девоньки?

-- Да вот, задержались на прогулке. Придётся тайком в город пробираться. А Маленький Гром здесь?

-- А где же ему ещё быть?

-- Тогда можно перевести нас на корабль, мне очень надо поговорить с ним.

-- А может, лучше не надо? -- как-то неохотно-беспомощно ответил Косой Парус

-- Почему? Он что, настолько на меня сердится, что не хочет меня видеть? -- спросила Пушинка.

-- Ага, сердится, -- ответил Косой Парус, обрадованный подсказкой.

-- Но это значит, что ему очень плохо. Тем более я должна его утешить. Я уверена -- мы помиримся.

-- Пушинка, послушай, он сейчас сидит наказанный в трюме, они повздорили с Эспадой на почве религии, так что тебе его всё равно увидеть не получится.

-- И что же, Маленького Грома наказали за то, что он -- язычник? -- спросила Заря

-- Ну можно сказать и так, -- ответил Косой Парус, -- Эспада объявил, что теперь все, и язычники, и христиане должны будут молиться христианскому богу, так как он верит, что всех язычников со временем удастся обратить, так как христианские обряды им обязательно должны понравиться. А Маленький Гром ответил, что никогда не будет делать этого. "Я понял, что молиться чужим богам -- сродни измене", -- заявил он. Ну и нашлись те, кто его поддержал. Только Эспада всех их упёк в трюм на три дня.

-- Но ведь это нечестно, несправедливо, -- ответила Пушинка, -- но хоть бы он был и в трюме, я всё равно хочу его видеть.

-- Эспада тебе не даст, -- ответил Косой Парус.

-- Может быть, но... отвези нас на корабль, а дальше посмотрим.

-- Я вас предупредил, девоньки, но если у вас будут неприятности, то пеняйте на себя, -- ответил Косой Парус, с неохотой подчиняясь. И от этой неохоты на сердце у Зари было тревожно -- ей было очевидно, что Косой Парус им сказал далеко не всё.

На самом деле Косой Парус сказал им далеко не всю правду. Кое-чего он и сам не знал. Не знал, например, что Эспада не просто так в христианском рвении хотел всех оцерковить, но уже давно вынашивал этот план -- под предлогом религии устроит конфликт, чтобы можно было под шумок расправиться с недовольными, а своих сторонников повязать кровью, которой и в самом деле пролилось достаточно, чтобы залить ею всю палубу. Он хладнокровно рассчитал, что эта кровь заставит победителей порвать с Тавантисуйю, и бежать за границу, но только для столь долгого плаванья нужны были большие запасы пресной воды, чем находилось на корабле, поэтому перед дорогой они должны были ещё раз пристать к берегу, ведь даже не всем из своих матросов он сказал, что к ним должны будут присоединиться монахи и бывший наместник. Косой Парус умолчал о кровопролитии на борту "Верного Стража", и старался не думать о том, что оставленные в живых пленники по замыслу Эспады должны быть проданы в рабство. Собственно, из покорности к Эспаде он и стал христианином, так как привык жить, приспосабливаясь к обстоятельствам, слушаться вышестоящих и именно по этой причине оказался на стороне капитана Эспады, думая, что капитану стоит подчиняться даже тогда, когда тот не вполне прав. В конце концов и к самому Эспаде можно было предъявить претензии -- зачем он в этот раз тайком взял на борт Морскую Пену, чужую жену? Вроде христианство в этом плане куда строже, чем даже мораль язычников, но попробуй возрази Эспаде. Везя девушек на борт, Косой Парус искренне надеялся, что Эспада просто накричит на них и велит убираться прочь, но всё получилось иначе.

Как только девушки оказались на палубе, Пушинка обратилась к капитану:

-- Эспада, скажи мне, где Маленький Гром. Я хочу его видеть.

-- Нельзя, он занемог, -- мрачно ответил Эспада.

-- Занемог? А почему тогда Косой Парус сказал, что ты посадил его в наказание в трюм?

Пока происходил этот диалог, Заря заметила, что на палубе корабля стоит не кто иная, как Морская Пена. Та тоже заметила её и закричала:

-- Эспада, хватай их! Ветерок сказал мне, что Заря -- шпионка Инти. А раз Пушинка с ней, то значит и она тоже!

-- Пушинка не виновата, -- вскричала Заря, -- она с Инти не связана!

Увы, её никто не слушал, да и сама она понимала бесполезность своих слов. Виновата-не виновата, а раз дело приняло такой оборот, то достанется им обеим. "Бежим", -- шепнула она Пушинке, -- "С борта и вплавь, это пираты". "Эспада -- пират?" -- удивлённо спросила она, -- "Но я плавать не умею". Да и бежать было уже поздно -- девушек уже окружили со всех сторон.

-- А что мы будем с ними делать? - спросили окружившие, неловко переминаясь с ноги на ногу. Пусть сегодня они пролили кровь своих братьев -- но сделать что-то с беззащитными девушками им было ещё трудно -- это значило перейти ещё один Рубикон.

-- Раз они -- агенты Инти, то их надо допросить, -- сказал Эспада.

-- О чём ты хочешь допросить их, милый? -- спросила Морская Пена.

-- Хочу узнать, действительно ли Пушинка -- агент Инти? Если да, то её надо будет убить, если нет -- можно будет продать в рабство, за такую красотку можно неплохие деньги выручить.

-- Ты прав, милый, -- ответила Морская Пена, и крикнула матросам -- свяжите и их ив трюм!

Те ещё мялись.

-- Всё-таки это как-то... не по-людски, -- сказал Косой Парус.

-- Да?! -- гневно ответил Эспада, -- А шпионить за нами -- по-людски?

-- Но ведь... может Пушинка и не шпионка.

-- А где была твоя совесть, когда ты проливал кровь своих братьев? -- гневно крикнул Эспада, -- Вот что -- отрезаны нам пути назад, и если кто-то в городе узнает о том, что мы сделали -- нас ждёт смерть. А если мы отпустим этих девиц -- они непременно донесут. Так что поступить с ними нужно как с врагами -- поэтому допрос и пытки! Ну так хватайте их, я приказываю!

После нескольких минут безнадёжной борьбы девушек схватили и связали. Косой Парус, смотревший на это со стороны, виновато отвернулся. Заря понимала, что теперь им скорее всего предстоит, но за себя даже не беспокоилась. Если уж ей суждено быть растерзанной -- пусть так. Заря знала, что во время Великой Войны пойманных женщин-партизанок враги точно также враги пытали и насиловали, но те умирали под пытками, так никого и не выдав. Да, она им враг, а смерть за родину -- её выбор. Она принесла присягу -- значит, умрёт как воин. И никакое надругательство над её женским естеством тут ничего не изменит. Было жалко Пушинку -- она ведь так и не знает, из-за чего они попали в эту беду, и когда её продадут в рабство -- она так и не будет знать, за что с ней так поступили. И ещё Заря подумала, что её жених может быть наверняка убит, или и вправду сидит в трюме связанный. И ещё было больно от предательства Ветерка. Она простила ему тогда, что попала в беду из-за его нерешительности относительно Джона Бека, но рассказать кому бы то ни было, что он работает на Инти -- прямое предательство, пусть Ветерок и не думал, что это кончится для неё столь печально.

Тем временем Зарю уже потащили в трюм. Теперь, когда прежний барьер уже был сломан, тащившие её матросы не стеснялись довольно бесцеремонно прикасаться к тем местам, которые для мужчины, если он не муж и не возлюбленный, должны находиться под запретом. Краем глаза она заметила, что Пушинку тоже тащат в трюм, но в другое отделение.

Заря оказалась в маленьком помещении прямо у основания мачты. Её прямо к ней и привязали. Те, кто это сделал, тот час же удалились, перед ней остались Эспада и Морская Пена. Эспада сказал:

-- Вот что Заря, думаю, что ты понимаешь, что мы тут не шутим, и что ты должна умереть. Но если хочешь, чтобы это произошло без особых мук, ты расскажешь нам всё.

-- Что -- всё? -- спросила она.

-- Не строй из себя дурочку. Ветерок рассказал нам, что ты специально следила за христианами по заданию Инти и доносила на них. И ведь ты была для Инти даже ближе родного сына. Значит, ты была его любовницей, да? Отвечай?!

-- Какая теперь разница? -- обречённо ответила Заря, -- скажу я "нет" или "да", вы всё равно будете думать, что была.

-- Умеешь выворачиваться! -- сказал Эспада и нанёс ей пощёчину, -- но как бы то ни было, Инти рассказывал тебе то, чего не знал Ветерок. Сейчас мы из тебя всё это вытрясем! -- похоже, Эспада и сам толком не знал, что именно он хочет из неё вытрясти, иначе задавал бы вопросы конкретнее. Тем не менее он продолжал, -- Чтобы сделать это, я не остановлюсь не перед чем. Я бы приказал тебя изнасиловать, но для такой бесчестной твари как ты, это не будет серьёзной угрозой, однако знай, что тебя ждут такие муки, по сравнению с которыми изнасилование покажется тебе лаской. Итак, отвечай, кого именно из христиан Инти подозревает в измене?

Заря молчала.

-- Ну отвечай же! Что Инти знает о планах христиан?

Заря не проронила ни звука.

-- Ладно, я сама буду пытать её, -- сказала Морская Пена, -- Я уверена, что именно из-за этой твари у нас всё пошло наперекосяк. Если бы не люди Инти, христиан был ещё долго не трогали. Нужно приготовить кипящее масло, но это дело долгое, и пока займёмся второй.

Эспада и Морская Пена ушли, и на некоторое время Заря осталась одна, но она могла слышать, как за стеной Пушинка уверяла своих палачей, что ничего не знает ни про Инти ни про то, что Заря на него работает, и умоляла её пощадить.

-- Похоже на правду, -- сказала Морская Пена, -- что ж, мы сохраним тебе жизнь, только вот мальчики с тобой позабавятся, ведь им нужно развлечься после тяжёлого дня. Им приходилось столько убивать и захватывать в плен... Не так ли, Косой Парус?

-- Послушай, я вовсе не собираюсь её насиловать, это уж слишком.

-- Слишком? -- с издёвкой спросила Морская Пена, -- Как будто не знаешь, что в рабстве её всё равно превратят в подстилку. Где была твоя щепетильность, когда ты помогал связать Маленького Грома?

-- Скажите, что с ним?! Он жив?! -- вскричала Пушинка.

-- Жив, хотя и сидит за стеной раненый и связанный, -- ответила Морская Пена с издёвкой в голосе, -- Радуйся, что вас с ним ждёт одна и та же участь.

Вдруг до Зари дошло, зачем Морской Пене это нужно, чтобы не только она, но и Пушинка, ненавидеть которую у них вроде нет никаких оснований, оказалась растерзанной и растоптанной. В мире христиан клятвы не прочны, их можно легко нарушить, и потому только совместное преступление может связать их прочными узами. Захват корабля -- это, конечно, совместное преступление, но похоже, тут кто участвовал, а кто -- просто в сторонке стоял, и те ещё могли бы надеяться на помилование. А вот надругаться совместно над беззащитной и ни в чём не повинной девушкой -- это навсегда скрепит их кровью (Заря, наверное, не подходит для этих целей потому, что в их глазах "виновата"). После такого преступления вернуться к нормальным людям даже с повинной, даже с готовностью пойти на золотые рудники -- невозможно. Потому что насильник перестаёт быть человеком. Не зря в их государстве насильников всегда казнили. Но пока какой-то барьер, хрупкий, точно пузыри на воде, как будто удерживал их от этого. Но пузырь рано или поздно лопается.

Тем временем Морская Пена вернулась с кипящим маслом в руках. За ней последовал Косой Парус с факелом.

-- Ну? -- издевательски спросила она, -- будешь говорить? Давай уж с самого начала -- как давно работаешь на Инти?

-- А Ветерка вы тоже заставили говорить под пыткой? -- спросила Заря.

-- Ха-ха-ха, - ответила Морская Пена, - для этого дурня пытка не понадобилась. Он сам, беспокоясь за нас, выложил всё наместнику.

-- Где он?

-- Где дуракам место! Ну что, будешь говорить?

-- Что -- говорить? Ветерок уже рассказал вам всё. Инти мне вообще говорил очень мало, не знаю, с чего Ветерок взял, что его отец со мной откровенничал...

-- Лжёшь! Ты была глазами и ушами Инти в Тумбесе, он говорил, за кем тебе следить. Да и какой смысл тебе теперь отпираться?

"Да, какой смысл?" -- спросила себя Заря. Ветерок, похоже, выдал всё с потрохами. А может, и не всё выдал. Кто знает, какой обрывок информации окажется важным для этих негодяев и... может привести к гибели других людей. А ещё она думала об Уайне. Если она умрёт не сломленной и где-то там существует загробная жизнь, у них, погибших при схожих обстоятельствах, будет больше шансов встретиться после смерти и во всяком случае, ей будет не стыдно взглянуть ему в глаза.

-- Ну отвечай, отвечай, чего молчишь? -- кричала Морская Пена.

-- Я лучше умру, чем буду помогать вам в чём-либо, -- ответила Заря, -- да и вы всё равно меня убьёте, так сделайте это поскорее!

-- Да, убьём, но торопиться нам некуда, -- ответила Морская Пена, и, зачерпнув ложечкой горячего масла, брызнула на Зарю. Заре показалось, что её мучительница целится в лицо и глаза, и зажмурилась, впрочем, капли попали на шею, и потекли по груди и спине расплавленными ручейками. Заря поморщилась, но, стиснув зубы, сдавила крик.

-- Ах вот ты какая! -- крикнула с досадой Морская Пена, -- ну ничего, сейчас тебе куда хуже будет, -- и вылила немного масла за платье. Заря по-прежнему терпела молча, стараясь думать о Тупаке Амару и всех героях, так же как и она, подвергшихся пыткам, но это помогало лишь частично.

-- Послушай, я не могу на это смотреть, -- сказал Косой Парус, -- убейте её, если так надо, но только не пытайте.

-- Это же шпионка!

-- Морская Пена, пойми, может, ты и родилась вот так, из скалы, из моря, но я... я рождён женщиной, вскормлен материнскими сосцами, и потому не могу смотреть как...

-- А может, ты знаешь другой способ её разговорить? -- прошипела Морская Пена.

-- Не знаю, но может... дать ей ещё раз время подумать?

-- Может и дать, -- неожиданно согласилась Морская Пена, -- ладно, попробуй уговорить её, а я пока выпью и перекушу. Если не получится -- продолжим потеху.

Морская Пена ушла, Заря и Косой Парус остались наедине.

-- Может скажешь им всё, всё равно ведь выпытают, -- неуверенно начал Косой Парус, а то смотреть на тебя больно.

Заря в ответ молчала.

-- Не хотел я вас сюда везти, да твоя подруга настояла, а теперь погибаете вы обе...

-- Косой Парус, почему... ради чего вы, христиане, это сделали?

-- Мы, христиане, не можем жить под тиранией, а значит, нужно бежать из этой страны. А сделать это можно было лишь захватив корабль. Да, из-за этого нам пришлось поднять руку на своих братьев, связать их, даже пролить их кровь, -- Косой Парус говорил не столько Заре, сколько уже рассуждал вслух. Ещё вчера он не думал ни о чём подобном, но, подчинившись Эспаде, он должен был как-то себя оправдать в собственных глазах. Глядя на свои ладони он сказал,-- да, на этих руках кровь моих братьев. А ведь по сути они не были ни в чём виноваты, просто были верны присяге.

-- А вы -- клятвопреступники, -- сказала Заря.

-- Эспада говорит, что раз мы не перед христианским богом клялись, а перед идолами, то крещение нас от этой клятвы освободило.

-- Клянутся и перед лицом своих братьев, -- ответила Заря, -- или братья тоже идолы?

-- Не знаю, я не Эспада, это он умный, а я в теологии не могу разобраться. Да, может и не стоило всего этого делать, но раз уж мы решили бежать, то дороги назад у нас теперь нет. Скажешь, что мы поступили не совсем хорошо -- да я и сам понимаю это.

На некоторое время воцарилось молчание.

-- Послушай, если они тебя совсем замучают, я не смогу тебе помочь, а если ты им всё расскажешь, я попробую дать тебе возможность ночью в темноте спрыгнуть с корабля, и ты доплывёшь до берега.

-- Ты сам себя обманываешь, Косой Парус, -- ответила Заря, -- да и к чему мне жить, если я предам свою Родину?

-- А что такое "родина"? Жирующий тиран Асеро? Его подручный - кровожадный Инти? Уж отец Андреас открыл нам на этот счёт глаза...

-- Не оправдывайся, Косой Парус. Как будто ты не знаешь, что Родина -- много больше, чем её правители. Родина -- это все твои братья, в том числе и те, которые сидят связанные в трюме и ждут продажи в рабство.

-- Я и сам не рад, но у нас два варианта -- или сохранить им жизнь таким способом, или отправить их прямиком в адское пекло. Страшно подумать, но вся наша страна, все её жители, за очень немногими исключениями обречены кипеть в огненной лаве. Вот на тебя несколько капель масла упало, а и то ты крик едва сдержала, а представь, что тебе так обожгли всё тело? И только христианство -- единственное лекарство от этого. Боже, я с ужасом думаю, что те, кого я убил сегодня утром, теперь там вот так мучаются! Грехи наши тяжкие...

Заря молчала, думая об Уайне. Нет, он не может гореть в аду, это было бы слишком несправедливо! Потом она подумала о Ветерке -- узнает ли он когда-нибудь, что вот из-за его глупости она погибла и ТАК мучилась перед смертью. Она знала одно -- если бы по её вине, ну пусть даже по простой оплошности с кем-нибудь случилась подобная беда, она бы не смогла жить. Но Ветерок... слова Инти о том, что Заря обесчещена, он воспринял между делом, огорчился вроде бы, но не настолько.... видно, не считал себя в этом виноватым... А потом Заря с грустью подумала о том, каково Инти будет узнать о предательстве собственного сына. Как знать, не убьёт ли его такое известие? Да нет, Инти переживёт, в конце концов у него есть старший сын и дочери, хотя, конечно, ему не позавидуешь.

Вернулась Морская Пена.

-- Ну что, договорились до чего-нибудь? Нет? Так я и знала. Тогда продолжим развлечение. Жаль зрителей нет. Даже Эспада, хоть и сам может пытать за милую душу, почему-то морщится, если это делает женщина.

-- Меня тоже смущает, -- сказал Косой Парус, -- женщина должна давать жизнь, а не отнимать.

-- Глупости. Все мы созданы для удовольствий.

-- А тебе нравится пытать?

-- Да как сказать... Пушинку мне даже жаль чуток, но эту тварь я ненавижу. На вид скромница, а спуталась с самим Инти. Удачно ты раздвинула ножки, милочка, круче свои прелести только самому Первому Инке предложить, ну да там конкуренток побольше будет. Ничего, сейчас ты вообще пожалеешь, что природа тебя плотью наделила! -- сказав это, Морская Пена вылила на Зарю ещё плошку. Раскалённое масло уже ручейками текло по груди и животу, струились по ногам, затекали в промежность... Морская Пена наблюдала за этим со злорадным удовлетворением. В этот момент она напоминала Заре злых духов, живущих, по некоторым преданиям, в жерлах вулканов. Наверное, те тоже так ликуют, когда видят, что вызванная ими лава и грязевые потоки сносят созданное природой и людьми. Не выдержав страшной боли, Заря всё-таки закричала, и потеряла сознание.

Когда она очнулась, она по-прежнему была привязаны к мачте, но перед Морской Пеной стоял брат Томас.

-- Что ты делаешь! -- в ужасе кричал он, -- Марина, христианке не подобает делать такого.

-- А монаху не подобает на это смотреть, -- ответила Морская Пена, -- Как будто я не знаю, что христиане пытают своих врагов.

-- Но за что ты её так?

-- Она доносила на нас Инти.

-- Если это так, то это, конечно, страшное преступление, но даже и к врагам мы должны быть милосердны. Но, Марина, я не могу поверить, что она оказалась способна на такое. Наверняка здесь какая-то ошибка.

-- Никакой ошибки здесь нет. Если хочешь, можешь сам поговорить с ней.

-- Мария, умоляю, скажи, что это неправда, -- испуганно сказал брат Томас, -- ведь ты не могла...

-- Сначала скажи мне, одобряешь ли ты то, что сделали они?

-- А что они сделали?

-- Захватили корабль, одних при этом убив, а других -- связали и собираются продать в рабство. Мы с Пушинкой случайно попали сюда и вот... а над ней собираются надругаться и потом её тоже продадут в рабство. А Пушинка ведь ничем перед ними не виновата, Морская Пена и сама признаёт это... -- Заря забыла, что перед священником лучше упоминать христианские имена, проклятая боль не давала ей сосредоточиться на подобных мелочах, да это было уже и не важно.

-- Мария, я только что выбрался из города, где случились беспорядки. Богом клянусь, я ничего не знал об этом! Марина, это правда?

Морская Пена презрительно хмыкнула:

-- Не ты ли в своих проповедях говорил, что народ имеет право бороться против тирании, в том числе и с оружием в руках. А также все знают, что христиане могут обратить пленных врагов в рабство и насилуют женщин побеждённых. Так что же в этом такого?

-- Да, христиане порой так делают, но это не значит, что они должны делать так. Разве ты не понимаешь, что делая так, они... они не правы, и пытая Марию, даже если она виновата, ты тоже не права?

-- А она -- права?

-- Вот что, позволь я поговорю с Марией наедине. Я что-то ничего не понимаю.

-- Хорошо, я позволяю, но с одним условием -- ты не будешь развязывать её, и вообще облегчать ей пытку. Я приду -- проверю. И говорить ты будешь с ней не более получаса.

-- Хорошо, я согласен.

Томас и Заря остались в трюме одни. Хотя монах не имел права развязывать девушку, но всё же он, движимый состраданием, взял чашку с водой и поднёс к её губам. Заря, которую помимо боли в связанных членах и ожогов мучила ещё и жажда, отхлебнула с наслаждением.

-- Спасибо, -- сказал она.

-- Мария, дитя моё, скажи, неужели ты... неужели ты могла на самом деле предать нас? Неужели ты доносила на нас Инти?

-- Брат Томас, ответь мне сначала на один вопрос: скажи, почему христиане принесли нам столько зла? Ведь все эти люди, которые пытали меня, а теперь глумятся над Пушинкой... ведь они христиане, обращённые вами с отцом Андреасом. Ну пусть я виновата в ваших глазах, но Пушинка тут совсем не при чём. И тем не менее они не пощадят её.

-- Не может быть! -- охнул брат Томас, но точно в подтверждение слов Зари до них донёсся женский крик, и безо всяких пояснений брату Томасу было теперь ясно -- так не кричат от радости, а только от боли.

-- Томас, поверь, и её, и ещё всех взятых в плен язычников хотят продать в рабство. Может быть, ты не знаешь, но раньше, когда вся команда этого корабля была язычниками, все они считались братьями друг другу. Да, и между братьями случаются ссоры, но до сколько-нибудь серьёзного дело никогда не доходило, оно просто не могло дойти! А когда часть команды осталась язычниками, а часть приняла христианство, то между братьями возникла трещина. Полезли наверх старые трения, обиды... И вот пролилась кровь! А теперь те из язычников, что не погибли в бою, сидят связанные и ждут, когда их продадут в рабство!Да, молодые здоровые смуглокожие невольники сейчас дороги, и чтобы у христиан были деньги, то жизнь язычников должна быть загублена... -- Заря всхлипнула, -- а ведь всех этих бед не случилось бы, если бы не христианская проповедь.

-- Да, я понимаю, что всё это ужасно. Мне жаль и тебя, и Пушинку, и пленных матросов-язычников... Я сам не знаю, отчего так получается. Я хотел учить людей только добру, делать их лучше... Но почему-то, даже став христианами, они стали не лучше, а хуже... Я не знаю, отчего так происходит.

-- А я знаю. Пойми, когда все были язычниками, все были братьями, все были равны. А потом пришли вы, и стали убеждать людей, что стоит стать христианином, как становишься много выше других людей, потому что ты лучше их, они -- грешники, обречённые после смерти на страшные муки, а ты "соль земли", "свет миру".А раз они такие плохие, то чего с ними церемониться? Ведь это -- грешники, и наказание им либо на пользу, либо их всё равно ждут адские муки. А если сам Бог считает справедливым подвергнуть их пыткам, то и христианин по отношению к ним может всё: лишить чести и родины, пытать и убивать... Вот потому христиане и подняли руку на тех, кого ещё недавно считали своими братьями, в ком больше не видели равных себе...

-- Mea culpa, mea maxima culpa, -- только вымолвил брат Томас.

-- Ты не понимал, что так может быть? -- спросила Заря.

-- Только сейчас ты раскрыла мне глаза. Гордыня пожирает нас как раковая опухоль, и мы ещё и заражаем ею других.... О Боже! Простишь ли ты нас когда-нибудь!

-- Ты понял это только сейчас, а инки боялись этого, когда всё ещё только задумывалось. Скажи, разве пытаясь предотвратить это, они были неправы?

-- Инки, погоди... но ведь сами они... Ведь они у вас тоже считаются выше и лучше остальных. Разве им самим у вас не позволено всё?

-- Стать инкой -- это отнюдь не то же самое, что стать христианином, ведь у нас никто не говорит, что всех остальных на том свете ждут пытки -- Заря попыталась слабо улыбнуться, но это у неё не очень получилось, -- Да, они считаются лучшими и достойнейшими представителями своего народа, но и народ никто при этом не приравнивает к пыли и сору под ногами. Скорее, отношения инков и остальных напоминают отношения старших и младших братьев. Ведь любой инка подчиняется тому же самому закону, по которому живёт и простой народ, никто не считает, что ему позволено всё, наоборот, спрос с него гораздо выше, чем с других, ведь он может запросто лишиться своего высокого звания.

-- Мне трудно поверить тебе, я видел наместника Куйна...

-- Куйн не инка, а изменник. Да, я действительно была подослана инками, приняла крещение притворно, следила за вами... Но я делала это не из корысти, а потому, что люблю свою страну, хотела спасти её от бед, ибо моему сердцу дорог тот дух любви и братства, на котором она стоит.... и который хочет разрушить ваша вера, ради которой вы можете губить невинные человеческие жизни... Ты считаешь, что я заслуживаю за это смерти?

-- Нет, не считаю... я запутался, Заря, очень сильно запутался.

-- Томас, ты знаешь, меня убьют, запытают... Вряд ли ты спасёшь меня, Томас, но спаси хотя бы Пушинку и остальных... Ведь христиане доверяют тебе как своему, могут выпустить в город и ты расскажешь всё тому, кому я попрошу. Тогда всех рабов освободят, а тех, кто сделал с ними это, постигнет заслуженная кара. Томас, ведь ты... ты не считаешь, что надо помогать своим единоверцам даже тогда, когда они совершают преступления?

-- Да, хорошо, я сделаю это. К кому я должен пойти?

-- Помнишь ту уаку со свечами? Напротив неё находится дом Инти. Ты его ни с чем не спутаешь, это -- единственный там дом, у которого есть второй этаж. Ты должен обратиться к самому Инти, он сейчас там.

-- Обратиться к этому человеку?! Но я слышал о нём столько ужасного... Иные даже говорят, что это сам дьявол во плоти. Конечно, это не так, дьявол не может жить среди людей, но ведь он обесчестил сотни девушек и женщин на глазах их отцов и мужей. Так изощрённо он мстил врагам.

-- Ложь. Я знаю Инти. Рядом с ним женщина, даже если это жена или дочь врага, может быть совершенно спокойна за свою честь. Но некогда больше спорить. Умоляю, или ты расскажешь ему всё, или погибнут ни в чём не повинные люди! А тебя он не тронет...

-- Я не знаю, как верить тебе. Идти к этому дьяволу... Неужели ты хочешь меня погубить? Сама умрёшь, и меня за собой в могилу утащишь? Хотя... даже если и так! Я очень виноват перед вами и заслужил всё это.

Монах покинул девушку, и та так и осталась стоять привязанной к мачте. Потом Заря плохо помнила дальнейшее. Кажется, ещё раз или два приходила Морская Пена, опять поливала маслом и угрожала. Время от времени она впадала в полузабытьё, и на это время враги оставляли её. Видно, хотя они и не собирались щадить её, но явно собирались продлить себе удовольствие. Потом она смутно помнила, как на ней разрезали верёвки и вынесли на палубу, над которой уже зажглись звёзды, и услышала чей-то голос, очевидно лекаря:

-- Девушке, конечно, здорово досталось, но площадь ожогов не очень большая, так что должна выжить.

-- А привести её в чувство можно?

-- Лучше пусть побудет в забытьи, отдохнёт от боли.

Усилием воли Заря приподнялась на локте:

-- Накройте меня, мне стыдно и холодно, - сказала она, и в то же мгновение её накрыли плащом, - скажите, Пушинка жива?

-- Жива, только не в себе, ответит Инти, - Бьётся в истерике, плачет, не хочет жить после того что с ней сделали. За ней надёжно следят, но опасаются недоглядеть.

-- Инти, у неё есть жених по имени Маленький Гром. Он должен быть среди пленников. Если он не погиб, то... они должны встретиться, и помириться. Они поссорились из-за того, что Пушинка крестилась, а Маленький Гром -- язычник. Но теперь, после всего что случилось, они могут помириться. Если Маленький Гром будет любить Пушинку даже несмотря на случившееся несчастье, то она будет спасена, если же нет...

-- Я всё понял, Заря. Можешь ни о чём не беспокоиться, обо всём позаботятся.

-- Скажи, а Ветерок где?

-- Пропал куда-то, а он был на корабле?

-- Нет, не видела. Я его уже несколько дней не видела, да только... только Эспада и Морская Пена знают где он. Они использовали его как-то, вызнали и него что-то важное, а потом...

-- Ладно, допрошу этих негодяев. А ты теперь можешь отдыхать и ни о чём не беспокоиться.

-- А что с Томасом?

-- Жив, здоров, но находится под стражей, так как иначе есть основания опасаться за его безопасность. Горожане после случившегося очень разозлены. Дело дошло-таки до смещения наместника. Точнее, даже до его гибели.

-- Даже так?

-- Народ собрался у дворца наместника и стал требовать, чтобы наместник вышел для серьёзного разговора. Кто-то де видел, что они во дворце. Куйн струсил, поначалу, видимо, хотел отсидеться, но потом кто-то из окна пальнул в мальчишку, решившего залезть внутрь. Потом к дворцу пришли войска, Куйн, загнанный в угол, покончил с собой приняв яд, а его немногочисленные сторонники покинули, выйдя оттуда демонстративно подняв руки. Силой пришлось захватывать лишь Андреаса. Который кажется, несколько тронулся умом, так как одержим идеей убийства язычников. "Господи, ну почему мне удалось убить только одного язычника!" -- кричит он время от времени. Однако из-за всей этой кутерьмы Томас нашёл меня не сразу, мог бы и не найти, если бы его не схватили и ко мне не привели.

На следующий день Инти сидел в своём дворце и писал для центра отчёт о смещении и гибели наместника. Несмотря на кажущуюся победу, Инти был мрачен. Частично причиной этого была бессонная ночь, но куда больше его огорчал тот факт, что Куйна не удалось поймать живым, а это очень сильно уменьшало шанс на раскрытие всего заговора, ведь скорее всего, Морская Пена и Эспада были лишь мелкими сошками, о заговоре почти ничего не знали, и хотели не столько изменить порядки в Тавантисуйю, сколько удрать к христианам и жить там припеваючи, а разговорить фанатика Андреаса почти не реально, да и едва ли он знал в лицо кого-то из заговорщиков кроме Куйна. Конечно, обыск дворца Куйна, которым сейчас занимались его люди, может что-то дать, но едва ли многое. Инти не без оснований полагал, что заговорщики, всё хранившие в такой секретности, вряд ли многое поверяли бумаге, а что поверяли, едва ли хранили во дворце.

Вдруг дверь в запретную часть дома открылась, и на пороге появились воины, ведшие под конвоем сына наместника, про которого в суматохе все как-то забыли. "Его нашли в одной из дальних комнат дворца", -- объяснил предводитель отряда, -- "лежал связанный и с кляпом во рту. Объяснений никаких не дал".

Выглядел бывший юпанаки, мягко говоря, неважно. От внимательного взгляда Инти не могло укрыться, что юноша едва стоит на ногах. К тому же его нарядная туника была разорвана в нескольких местах, а на её подоле выделялось мокрое пятно, во многом из-за которого юноша и смотрел так смущённо. На локтях были видны вмятины от верёвок. Под глазами у бывшего юпанаки были видны мешки, а веки припухли от слёз. Вообще весь его вид не мог не вызвать жалости.

-- Я не мог говорить, -- тихо промолвил юноша, -- у меня язык затёк от кляпа. Отец велел схватить меня, связать и оставил так. У меня ломило всё тело, я страдал от голода, жажды и ужаса, что так и умру всеми забытый. Воины, которые нашли меня, спасли меня от этой страшной участи, и что бы ни ждало меня впереди, это вряд ли будет хуже того что было. Да, я знаю, что виноват и что меня, скорее всего, ждут золотые рудники, но это всё равно много лучше, чем сидеть связанным, и пускать под себя лужу, точно младенец.

-- И долго ты так просидел?

-- Не знаю. Я потерял счёт времени, к тому же в комнате, куда меня бросили, не было окон, и я не знаю, темнело ли на улице. Наверное, прошло где-то около суток, но может быть, больше или меньше. Я молю об одном -- дайте мне сейчас посмотреть в глаза моему отцу, я хочу знать, стыдится ли он хоть немного того, что сделал со мной.

-- Это невозможно, -- ответил Инти, -- твой отец мёртв.

-- Мёртв?! Вы убили его?

-- Нет, убивать преступника до суда для нас смысла нет. Он сам предпочёл покончить с собой, чтобы избежать ареста.

-- Даже не знаю, стоит ли горевать мне из-за этого. Да, он мой отец, он вскормил и воспитал меня, но он же и погубил меня, спутавшись с врагами родины, и из-за этого я оказался брошен в дальней комнате без пищи и воды. Из-за него меня провели по городу под конвоем, да ещё в мокрых штанах! Хорошо, что когда всё кончится, меня отправят далеко отсюда, я люблю свой город, но мне невыносимо стыдно смотреть теперь в глаза его жителям! -- бывший юпанаки закрыл лицо руками и заплакал.

Инти с сожалением подумал, что если этот юноша был серьёзно вовлечён в заговор, то золотыми рудниками дело может не ограничиться. Лично ему отнимать жизнь у этого пусть слабого и запутавшегося, но вроде бы неплохого человека ему совсем не хотелось, но судил потом преступников не он. Юноша чем-то напомнил ему младшего сына. Кто знает, может быть, когда-нибудь точно также будут допрашивать и пропавшего Ветерка, если он только жив.

Вслух он сказал воинам:

-- Ладно, оставьте нас наедине. Как видите, этот несчастный угрозы не представляет, во всяком случае для меня.

-- Может, прислать секретаря для записи допроса? -- спросил предводитель воинов.

-- Не нужно, буду вести протокол сам.

Когда дверь за воинами затворилась, Инти сказал, обращаясь к арестованному:

-- Садись напротив, у меня есть чай с лепёшками, и рассказывай, как докатился до жизни такой.

Приготовив перо и тетрадь, и предложив юноше чай и лепёшки, Инти добавил:

-- Конечно, переодеть мне тебя не во что, потому что всё имущество наместника арестовано.

-- Ничего, потерплю, -- ответил юноша, откусывая лепёшку, -- В конце концов, я заслужил этот позор.

-- Это хорошо, что ты осознаёшь свою вину, значит, сейчас расскажешь всё откровенно.

-- Расскажу. Пока я сидел связанным, я пересмотрел свою прошедшую жизнь и понял, что сам во многом виноват. Я хотел быть честным человеком, никому не желал зла, и если бы мой отец был простого рода, я бы прожил скромную и честную жизнь, а так... так я навеки опозорен из-за собственной слабости. Я попал в паутину, потому что вовремя не сделал того, что должен был... Пожалуй, первая моя ошибка была сделана мной во время моей учёбы в Куско.

-- Так, погоди, а почему ты отправился учиться в Куско, хотя мог бы и здесь?

-- Так отец решил. Счёл, что я там могу полезными знакомствами обзавестись, а тут он со своими талантами только уже за сорок достиг должности юпанаки, и всё потому, что нужных знакомств не имел. Ему было очень важно, чтобы я карьеру сделал лучше, чем он.

-- Так, понятно.

-- В Куско я встретил Морскую Пену и воспылал к ней страстью. Теперь я понял, что она специально окрутила меня, когда мой отец стал наместником Тумбеса, а значит, я и сам со временем могу стать наместником, и моя жена будет жить в роскоши, но тогда я думал, что она любит меня, ну хоть чуть-чуть... Так я женился на ней и после окончания учёбы приехал в Тумбес. Меня он собирался сделать своим замом, и чтобы сохранить это место для меня, полгода обходился без помощника.

-- Говоришь, полгода... а что стало с прежним замом?

-- Насколько я знаю, попался на воровстве. До того как меня связали, я в этом не сомневался, но теперь не знаю...

-- Ладно, это мы потом проверим. Рассказывай дальше.

-- Вскоре после моего приезда отец вызвал меня на откровенный разговор. Я заметил, что он очень изменился, став наместником, в нём появилась какая-то важность, даже надменность и непонятная мне осторожность. Начал он издалека, стал расспрашивать о моём студенческом прошлом в Куско, интересуясь больше тем, как большинство моих сотоварищей по учёбе настроены к Первому Инке. Я сказал правду, ответив, что хотя среди них почти нет таких горячих поклонников Асеро, какие встречаются среди простого народа, но и горячих противников нет, во всяком случае, я таких не знал. Большинство просто не интересовалось политикой, не считая, что что-либо вдруг может всерьёз измениться. Добавил я также, что простой народ обожает Асеро. Тогда мой отец спросил меня: "А как бы простой народ отреагировал, если бы Асеро вдруг случайно подавился косточкой за завтраком?" Я ответил: "Наш народ, без сомнения, оплакивал бы своего любимого правителя, но против смерти нет лекарств". "Вот именно", -- ответил он, -- "Кто бы ни умер, народ поплачет, но затем смирится и забудет, а потом также будет обожать нового". Тут я понял, на что он намекает, и испуганно спросил напрямую: "Неужели ты хочешь его убить, отец?" "Даже если бы и хотел, я не могу сделать этого. Я просто рассматриваю возможный вариант... Но что тебе судьба Асеро, ведь ты не очень-то его любишь?" "Мне отвратительна мысль об убийстве" "Для тебя, значит, отвратительна? А для Асеро -- нет. Ведь это он приказал убить Горного Льва" "Пусть даже это так, я не хочу лезть в эти дела. Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом" "Значит, тебя не волнует, что власть над нами принадлежит убийце? Ну хорошо, сын. Скажи, ты любишь родной город?" "Конечно, отец" "А хотел бы ты увидеть его в руинах?" "Разумеется, нет". "Я тоже, сынок. И тем не менее, это может случиться, если дело дойдёт до войны с христианами. А оно дойдёт, потому что упрямец Асеро не желает идти с ними даже на малейший компромисс. Он-то в любом случае уже просто отсидится в Куско. Ему плевать, что в результате его упрямства наш город будет разрушен, и все наши труды погибнут! Асеро -- вояка, где уж ему ценить мирный труд. Поэтому я хотел бы, чтобы его сменил другой правитель, более гибкий и прагматичный, способный пойти на компромисс с христианами. Ну хотят они, чтобы мы крестились и платили дань Папе -- нужно пойти на это, ведь это куда лучше, чем гибель". "Но отец, такие речи пахнут изменой!" "Да, подпевалы Асеро назовут это изменой, однако у меня есть свой разум. Все эти "ляжем костьми", "погибнем в бою", "враг получит лишь пыль нашей земли, обагрённую кровью" подходят больше для мальчиков, а не для серьёзных мужчин. Если мне скажут: выбирай -- или ты останешься жив, но будешь служить испанцам, или будешь казнён после страшных пыток, я выберу первое, так как меня вовсе не приводит в восторг мысль о выдернутых костях и размозжённых суставах" "Я думал, что у меня отец -- мужчина, а не слизняк!" "Да, легко строить из себя мужчину, когда тебе ничто не грозит! А вот когда раскалённые щипцы палача сожмут твою плоть, и тебя пронзит сводящая с ума боль, вот тут бы я на тебя посмотрел!" Затем он отвёл взгляд куда-то в сторону, и стал говорить, как будто вспоминая что-то: "Да, боль, сводящая с ума. А страшнее этой боли мысль, что твоя жизнь кончена, что всё... ласки женщин, изысканные яства и напитки, дорогие наряды... всё это в прошлом, этого больше не будет, а впереди только боль и смерть"

-- Ты полагаешь, что твоего отца пытали, и из-за этого он стал предателем?

-- Может быть, но я точно не знаю. Поскольку пыток он боялся панически, его могла запугать даже словесная угроза. Или... или он видел, как пытают кого-то другого.

-- Ладно, а что было потом?

-- Я сказал, что не хотел бы быть сыном изменника. Я теперь понимаю, что это наивно, но мне казалось, что это у него только мысли, а от мыслей можно постараться отговорить. Кроме того, пока войны нет, он действительно не мог привести свои страшные мысли в исполнение, а я надеялся, что войны не случится, и этого и не произойдёт.

-- К сожалению, война всегда приходит неожиданно. Ведь ты наверняка слышал о том, что во время Великой Войны Тумбес был взят в том числе и благодаря измене? Конечно, дело здесь тёмное, большинство свидетелей до конца войны не дожило и их свидетельства дошли до нас через третьи руки, но всё же лично мне эта версия кажется достаточно убедительной.

-- Да, конечно, я слышал об этом. Однако мне очень не хотелось доносить на родного отца. Я знаю, что таков закон, но... тогда этот закон казался мне бесчеловечным. А в конце того разговора отец ещё добавил: "Ну что, теперь донесёшь на меня, сынок?". Я опустил глаза, ничего не ответив, потому что понял, что никогда не смогу этого сделать.

Юноша перевёл дух и продолжил:

-- В дальнейшем он больше не заводил разговоров на эти темы, я просто выполнял обязанности юпанаки, и на первый взгляд в этом не было ничего подозрительного. Только меня порой смущало, что работы оказывалось слишком много. Учёба в Куско, которую тоже не назовёшь лёгкой, теперь казалась мне просто отдыхом по сравнению с этим. Но когда я осторожно намекнул своему отцу, что мне тяжело не спать ночами, он ответил, что я просто лентяй и слабак, и что другие выдерживают и большую нагрузку, и что он в мои годы ещё не так вкалывал. Не знаю, правда ли это, потому что при мне он постоянно жаловался на здоровье, и потому взвалил основной груз обязанностей на меня. Потом из-за этого у меня случилась размолвка с женой, -- юноша залился пунцовой краской, -- мне очень стыдно в этом признаться, но по вечерам я падал на ложе и сразу засыпал. Я не мог... у меня не хватало сил быть ей мужем. Конечно, она была недовольна, и я пытался преодолеть свою слабость при помощи усиленных доз коки, но только позорился перед ней. Она смеялась надо мной, -- на глазах у юноши выступили слёзы, -- Зато она очень сблизилась с моим отцом. Он уверял, что любит её как дочь, дарил ей наряды и благовония из христианских стран, которые ему привозили знакомые капитаны, в общем, она была его любимицей. Я сам не предавал этому значения, ведь нелепо же ревновать не к кому-нибудь, а к родному отцу, но теперь я не знаю...

-- Ты думаешь, между ними была любовная связь?

-- Может быть, но я не уверен. Скорее всего, у них были отношения другого рода. От нашей кухарки я слышал, что пока я разъезжал с поручениями, в доме гостили капитан Эспада с некоторыми своими матросами, и она видела, как он целовал и обнимал Морскую Пену.

-- И что ты сделал?

-- Я тогда решил, что это -- злостная клевета. Незадолго до этого моя жена очень сильно поругалась с нашей кухаркой. Она стала придираться к еде, а та в ответ заметила, что очень многие знатные женщины, даже такие, как жена Первого Инки или покойная супруга Инти, предпочитали и предпочитают готовить себе сами, и предложила ей тоже этому поучиться. Та в ответ пригрозилась прогнать её. Я тогда ещё боготворил свою жену, искал ей тысячи оправданий и потому не поверил. В результате кухарку прогнали.

-- Понятно. Но как же ты убедился, что на твою жену не возводят напраслины?

-- Однажды мне стало плохо прямо во время инспектирования водопровода, я упал в обморок от переутомления, и мне пришлось вернуться домой ещё днём, когда меня там никто не ждал. Из последних сил я пробрался в спальню и... обнаружил там Морскую Пену и Эспаду в таком виде, что даже слепец понял бы что к чему. Будь я здоров, я, наверное, устроил бы... ну драку не драку, но серьёзный разговор, а так я мог только беспомощно смотреть. Эспада невозмутимо оделся и спросил у Морской Пены: "Ну и что будем делать с этим жалким заморышем? Может его того... насадить на вертел?" "С ума сошёл? А труп потом куда девать? Ничего, Куйн с ним сам разберётся". После этого они, демонстративно целуясь, ушли, а я рухнул на кровать и сознание меня покинуло.

-- Очнувшись на следующее утро, я почувствовал себя гораздо лучше. Поразмыслив, я решил, что самым разумным для меня будет расстаться с женой. Если бы дело ограничивалось только изменой, я, пожалуй, ещё мог бы простить её, но поскольку она была настолько равнодушна ко мне, что только мысль о сложностях с трупом удерживала её от убийства, то... Увы, с утра её дома не было, зато там был мой отец, который сказал, что знает о том, что произошло у нас вчера и что я должен смириться со своим позором и по крайней мере на людях делать вид, будто ничего не случилось. "Если не хочешь, можешь не спать с этой шлюшкой", -- сказал он, -- "Но весь город должен думать, что она по-прежнему твоя жена. Не спрашивай, зачем это нужно". Я был поражён. Неужели для моего родного отца может быть что-то такое, чему в жертву он готов принести даже мою честь! Я категорически отказался, сказав, что если она ему так нужна, пусть хоть сам на ней женится, но меня от такого позора избавит. Тогда он позвал воинов, и велел связать меня, пообещав, что поговорит со мной "когда я поумнею". Воины схватили меня, хотя я пытался сопротивляться, и бросили меня связанным в одной из комнат, -- юноша печально вздохнул, -- остальное ты знаешь. Скажи мне, Инти, сколько лет мне придётся отработать на золотых рудниках за свою глупость?

-- Ну, на этот вопрос я не смогу тебе ответить, я не судья. Главное, что ты сам понял, насколько справедлив закон, согласно которому любой, кто узнает об измене, должен доносить несмотря на сколь угодно близкое родство. Ведь отец, когда предаёт свою страну, предаёт и своих детей, лишая их будущего. Хотя никто не может сказать, какое из предательств может оказаться роковым, но ведь каждая измена -- это попытка погубить нашу страну, уничтожить её, стереть с карты... И Куйн тут, похоже, здорово постарался, -- Инти вздохнул, -- Знаешь, ведь он убивал моих людей. А если бы ты донёс на него тогда, то они были бы сейчас живы...

-- Значит, их кровь и на моих руках? -- с ужасом спросил юноша, -- Но я не знал... и я не хотел, не хотел ничьих смертей!

-- Да я понимаю, что не хотел. Не видел, что твой отец у тебя под носом творит... Ладно, можешь считать, что они на войне погибли... как воины. Хотя и воинам тоже очень хочется жить. Я вижу, что ты человек совестливый, и если бы я решал твою судьбу, то я бы тебя даже на рудники не посылал, ссылкой бы ограничился. Ведь ты слабый и щуплый, рудников можешь и не выдержать, но этот вопрос окончательно буду решать не я.

-- Ничего, я заслужил. Должен же я как-то искупить свою вину перед родиной. Тем более что после работы у моего отца мне рудники, скорее всего, отдыхом покажутся.

-- Вот что, ответь мне ещё на один вопрос. С одной стороны, ты говоришь, что работы у тебя было сверхмного, а с другой -- твой отец полгода управлял городом без юпанаки. Как же он справлялся?

Юноша махнул рукой.

-- Да вообще-то неважно, потом многое из накопившегося пришлось разгребать. Долго бы он так не протянул. Нашу статистику и наших ревизоров не обманешь.

-- А про судьбу прежнего юпанаки что-нибудь знаешь? Что именно он украл?

-- Кроме того, что его звали Фасолевый Стебель, и что за воровство он отправлен на золотые рудники, я ничего не знаю. Отец никогда не говорил о нём. Другие... иногда хвалили, говорили, что был добросовестный, и недоумевали, что его на воровство толкнуло, -- юноша усмехнулся, -- Может, на золотых рудниках его встречу и узнаю.

-- Посмотрим, может, встретишь его гораздо раньше. Также скажи, когда Морская Пена приняла христианство, как это на вас повлияло? Она уговаривала тебя сделать то же самое?

-- Нет, не уговаривала. Я вообще в это дело не вникал, смотрел на него как на своеобразное развлечение для неё. Не помню, чтобы она молилась, или пыталась соблюдать посты.

-- Ясно. Как я и предполагал, у неё это было лишь для виду.

Беседа с Фасолевым Стеблем состоялась через несколько дней. Как и в тот раз, Инти предпочёл обойтись без секретаря и записывал всё сам. Хотя все, кто помнил прежнего юпанаки, описывали его как полного сил мужчину, перед взором главы службы безопасности сидел сгорбленный, дряхлый старик, так что впору было сомневаться, что доставили именно того, кого нужно.

-- Как твоём имя? -- спросил Инти.

-- Глупый Вор, -- ответил старик.

-- Но ведь когда ты был юпанаки, у тебя было другое имя? Кажется, Фасолевый Стебель?

-- Да, прежде было, да сплыло, а теперь меня зовут именно так.

-- Послушай, но ведь история, которая с тобой случилась, она действительно глупая. Твоё положение по службе было таково, что ты ни в чём не нуждался, и ты честно служил нашему государству много лет, а потом вдруг украл сущую мелочь, сам признался в этом и пошёл за это на рудники. Всё-таки может ты объяснишь мне, зачем ты на самом деле это сделал?

-- Я боюсь. Моя жизнь кончена, но они могут расправиться над моими родными.

-- Не бойся, твоим родным ничего не грозит. Если ты имеешь основания считать, что кто-то может угрожать их жизням, то их будут охранять.

-- И среди охраны окажутся убийцы. Они всемогущи, они везде... -- старик говорил, и его голос дрожжал.

-- Вот что, я вижу, что они тебя запугали. Но поверь, что мне ты можешь доверить свою жизнь и жизнь своих родных без опаски. Если ты имеешь в виду Куйна, то он мёртв. Только расскажи мне, кто такие "они" и чем они тебя запугали.

-- Значит, Куйн мёртв? Ладно, тогда я поведаю то, о чём молчал много лет. Конечно, "они" -- это Куйн со своими людьми, но не только. Я так понимаю, что в заговоре, где он состоит, есть два слоя. Верхний -- это такие люди как наместник, занимающие высокие посты в государстве, и потому способные в нужный момент его парализовать, а низший слой -- это исполнители, делающие всю чёрную работу. Я так понял, что исполнителей набирают из тех людей, которыми движет ненависть к Тавантисуйю. Это или потомки тех, кто пострадал ещё до прихода испанцев во время присоединения их земель, или потомки тех, кто служил испанцам и был за это наказан, или люди, которые хотели бы заняться частной торговлей, и потому их раздражают наши законы, которые запрещают это.

-- Откуда ты всё это узнал?

-- Однажды мне по службе потребовалось зайти к наместнику в неурочное время. Так как я был юпанаки, я имел право входить в его дворец в любое время суток. Я не обнаружил его в спальне, хотя это была ночь и почти весь дом был погружён во тьму, но в одной из дальних комнат шло что-то похожее на совещание. Я очень удивился и поскольку дверь была приоткрыта, подошёл и прислушался. По разговору я понял, что приехали очень высокопоставленные персоны, Куйн перед ними всячески лебезил. Он представлял им своих воинов, и говорил, почему каждый из них ненавидит Тавантисуйю лютой ненавистью, и готов ради этой ненависти на всё... Высших он низшим не представлял, только объяснял, какие высокие посты эти люди занимают и каким могуществом обладают. Поняв, какую страшную тайну я ненароком узнал, я страшно перепугался -- ведь если они меня обнаружат, то наверняка убьют. Я попытался отступить, уйдя незаметно, но всё-таки невольно выдал себя скрипом половицы, войны-исполнители погнались за мной, и привели, точнее, притащили к наместнику. Я поначалу пытался сделать вид, что ничего не видел, но я плохой актёр, и потому убедить их мне не удалось. Поначалу они хотели убить меня, но наместник отговорил их от этого, так как даже если бы они надёжно спрятали труп, сам факт моего исчезновения возбудил бы в городе различные кривотолки. Стать одним из них я тоже отказался, поэтому наместник сказал мне, что если мне дороги жизни моих родных, то я должен взять на себя обвинение в краже, и пойти на золотые рудники.

-- Почему ты согласился на это?

-- Поначалу я отверг его предложение с негодованием. Хотя до того меня сутки продержали взаперти, и я уже был изрядно измучен голодом, жаждой и страхом, я ещё не потерял мужества. Тогда наместник приказал жечь меня раскалёнными щипцами. Вот, до сих пор остались следы, - старик скинул тунику и штаны, и взору Инти предстало страшное зрелище.Грудь, живот и бёдра несчастного до сих пор хранили следы ожёгов. Инти невольно побледнел.

-- Когда со мной делали это, наместник приговаривал, что меня ему жаль, но себя жаль ещё больше. Я гордо ответил, что не нуждаюсь в его жалости, и что вытерплю боль и умру, как подобает мужчине. Но потом... потом всё стало бессмысленно. Тот человек, которым я был раньше, всё равно умер. То что осталось -- лишь жалкая пародия на меня прежнего. Я же понимал, что после того что со мной сделали, меня всё равно ничего хорошего в жизни не ждёт. Зачем семье жалкий и бессильный старик, который уже не может быть мужем и отцом? Кроме того, они угрожали моим родным...

-- Да, я понимаю, что тебя запугали и сломали пытками. Но ведь ты -- умный человек, и мог бы потом сообразить, что также поступить с твоими родными они бы не рискнули, потому что тогда скорее всего их бы накрыли.

-- Если их люди даже в суде и у тебя...

-- Насчёт судей я сомневаюсь, ведь недаром по нашим законам судей специально вызывают из другого места, и предсказать заранее, которого именно судью пришлют, невозможно. Так что насчёт того, что судья обязательно окажется его человеком, Куйн никак не мог быть уверен. Но даже если бы он и не врал, всё равно, публично рассказав о заговоре и пытках, ты бы просто припёр их к стенке, тем более что доказательства всегда при тебе. Почему ты этого не сделал?

Старик покачал головой.

-- Я боялся. Конечно, я должен был так поступить, но так легко говорить тому, в чьих жилах течёт кровь Солнца, враг может только убить тебя, но никогда не решится пытать.

-- Глупости. Случалось и меня пытали. Это война и война жестокая. Ты на ней струсил, но наказание своё уже отбыл. Теперь ты можешь вернуться к своим родным.

-- Как я вернусь? Я ведь осуждён судом.

-- Но теперь дела всех, кто пострадал от Куйна, будут пересматриваться. А у меня есть в таких случая право и до суда вернуть человека домой. При условии, что он и сам требует пересмотра дела.

-- Ну пересматривайте дело если хотите. Я старик, и мне уже всё равно как доживать.

-- То есть как это -- всё равно? А твои родные?

-- Да нужен я им, -- старик только рукой махнул, -- они ведь от меня, как положено, отреклись.

-- Они отреклись от вора, а ты же не вор. Когда узнают правду, они будут рады тебя простить. В конце концов, ты и за них страдал.

-- Я ведь больше не тот, кого они любили и знали. Они помнят меня ещё полным сил мужчиной, я ведь сыновей-подростков на руках таскал, а теперь я старик и калека. Зачем я им?

-- Все мы рано или поздно становимся стариками и калеками, однако наши родные не отрекаются от нас из-за этого. Вот что, Фасолевый Стебель, ты просто боишься взглянуть в глаза себе прежнему. Но преодолей этот страх, попробуй... хуже тебе уже не будет, а лучше... кто знает. Но ты точно ничего не потеряешь.

Через несколько дней Инти встретил Фасолевого Стебля на улице.

-- Спасибо тебе, Инти, -- сказал тот, -- мои младшие жёны правда, не стали меня дожидаться и теперь замужем за другими, но моя первая жена, оказывается, все эти годы в тайне ждала меня и встретив, была без ума от радости. До сих пор не понимаю, как может женщина любить того, кто уже не мужчина, но она приняла меня так, точно я не из ссылки, а с войны героем вернулся. "Я всегда знала, что ты не вор", -- говорила она. И сыновья... простили меня. Конечно, это позор, что я тогда сломался, но они меня просто поняли... Спасибо тебе ещё раз и пусть боги помогут тебе найти наших врагов.

Инти только улыбнулся в ответ. Из официальных донесений он уже знал, что при пересмотре дела удалось вывести на чистую воду пару мелких мерзавчиков, работавших на Куйна. Знавших, что человека сажают не за то, в чём он виноват, но тем не менее нарочно закрывавших на это глаза.

Заря медленно поправлялась. Поскольку её, можно сказать, раскрыли, то прятать свою причастность к службе безопасности не было смысла, оттого она отлёживалась у Инти дома.

В уходе постоянном уходе она не нуждалась, просто нужно было время, чтобы раны зажили. Чтобы поменьше беспокоить девушку, Инти поселил её наверну, в той самой комнате, где находился портрет его покойной жены. Может быть, он сделал это даже с некоторым умыслом -- теперь, когда Заря знала, что пережила эта женщина, ей было бы стыдно и неловко отчаиваться и раскисать в её присутствии.

Ожёги довольно скоро стали подживать, тем более что Заря смазывала их специальным снадобьем, но всё-таки неловкое движение или случайное прикосновение причиняли боль. Заря не думала о будущем -- об этом можно будет подумать потом, когда она выздоровеет. Первое время она вообще ни о чём не думала, просто отсыпалась.

Она знала, что пленники освобождены, Пушинка жива, хотя тоже отлёживается, и с женихом она вроде бы помирилась. Знала также, что негодяев судят, но в подробности вникать не хотела -- не было на это сил. Но однажды Инти пришёл ещё более измождённым и осунувшимся, чем обычно:

-- Что случилось? Кого-то ещё убили?

-- Ветерка нашли, -- ответил Инти.

-- Где?

-- В подземельях под дворцом наместника. До этого я понять не мог -- у Куйна, по моим предположениям, должен был быть подземный ход, однако он предпочёл покончить с собой, но не бежать. Отчего? Я терялся в догадках. Потом мои люди тщательнейшим образом обыскали его спальню, и всё-таки нашли очертания крышки и рычаг, замаскированный в стене. Кстати, механизм довольно хитрый, я и не знал что такие бывают. Там открываются сразу два люка, наверху и на потолке, да ещё и лестица выдвигается. Но только мы рычаг дёргали-дёргали и хоть бы хны. Предположили, что заклинило. Но ошиблись. Оказывается, Куйн попутно использовал помещение под ним в качестве подземной тюрьмы, и у него там было в тот момент не пусто. Кроме Ветерка там ещё и Якорь оказался. Люди наместника его схватили и держали в качестве заложника, видно, Куйн и впрямь собирался с его дядюшкой поторговаться, но ждал чего-то. Косвенным образом Броненосцу дали понять, что его племянник жив и тот может его спасти, но никаких конкретных условий ему не выдвигали. Может быть, Куйн ждал моей смерти... пока я возле Тумбеса был, на меня тут очередное покушение было, но, как видишь, всё обошлось. Короче, Якорь взял да перетёр верёвки на руках, а потом запер подземный ход изнутри. А потом со связанными ногами прополз по подземному ходу. Когда вылез, жалко смотреть было. Но там нашли его добрые люди, помощь оказали, да и мне всё донесли. Так что я Ветерка в подземельях нашёл.

-- И как он?

-- Несколько дней без пищи и воды, конечно, не красят, но телесно Ветерок вроде бы в порядке. Однако... его будут судить.

-- За то что он выдал меня?

-- Да, но и не только. Сама понимаешь, то, что он натворил, оно не может оставаться безнаказанным.

Внутри у Зари всё похолодело.

-- Его могут казнить? -- спросила она.

-- Да, могут.

-- И ты... ничего не сможешь сделать?

-- Я не имею на это права. Чем он лучше любого другого? Да и он, по сути, от меня отрёкся.

-- Прямо тебе в глаза? -- спросила Заря безнадёжно.

-- Напрямую он этих слов не говорил. Но он знал, что выдавать наших людей нельзя, но поставил безопасность христиан выше безопасности наших людей, а что это, как не переход на сторону врага? Причём переход добровольный. Ведь он же не под пыткой сломался даже. А когда я сказал ему, что тебя пытали кипящим маслом, он в лице переменился, но своей вины не признал. Не из гордости не признал даже, а... ну сама понимаешь...

-- А что-нибудь он сказал?

-- Он сказал: "Господи, я так хотел, чтобы никто никого никогда не пытал и не убивал, да только вот что-то не получается".

-- Он обратился к христианскому богу?

-- Да, но это даже мелочь на фоне всего остального. Помнишь, я рассказывал тебе про Иеро Капака и его опытах по созданию искусственных птиц. Так вот, Ветерок, похоже, рассказал христианам, где это находится.

-- Но как он узнал место?!

-- Он лазил по моим документам тайком от меня. Да, я не давал ему ключи, но оказывается, он снял слепок с замочной скважины и по этому слепку ему сделали ключ. Я знал, что в голове у него каша, но всё-таки надеялся, что у меня честный сын... следующим шагом было бы только зарезать меня во сне! А самое ужасное, что он при этом считает себя правым.

-- Он сейчас под стражей?

-- Разумеется.

-- Инти, я бы очень хотела посмотреть ему в глаза. Мои раны уже слегка поджили и я думаю, что смогу дойти. Это далеко?

-- Откровенно говоря, я и сам хотел бы, чтобы он посмотрел на тебя. Лучше, когда преступник увидит последствия своих действий. Другое дело, что ты могла не хотеть этого, и была бы в своём праве. Но раз ты сама этого хочешь, то можно привести его сюда. Я буду вести допрос в твоём присутствии.

-- Ты будешь допрашивать собственного сына?

-- Да, буду. Конечно, это не совсем по правилам, но допрашивать его ещё кому-то тоже нельзя. Да и знают все, что я ему спуску давать не буду.

-- И казнить его тоже будешь?

-- В глубине души я надеюсь, что дело закончится для него только каторгой. Но приговор буду выносить не я. Если казнят, так казнят. В конце концов я тоже заслужил, как минимум, выговора, что не смог предотвратить беду. Надо было его ещё после той истории с Джоном Беком к ответственности привлечь. Или выслать его отсюда куда подальше.

Этим же вечером сына Инти привели к нему в дом под конвоем. Воины, приведшие Ветерка, сразу же удалились, взглянув на Инти с каким-то печальным пониманием. Юноша был хмур и бледен. Он глядел на своего отца исподлобья и в этом взгляде не было ни отчаянья, ни даже ненависти, а скорее мрачное осуждение. И не следа раскаяния.

-- Ну что? -- спросил Инти, -- ты ведь уже знаешь, что Зарю пытали, поливая её раскалённым маслом. И что эта беда с ней случилось лишь потому, что ты раскрыл её!

-- Я счёл своим долгом предупредить христиан, что Заря работает на тебя, и потому рассказал об этом отцу Андреасу. Я не виноват, что так всё вышло.

-- То есть не думал, что христиане могут оказаться палачами, убийцами и насильниками? Но теперь, когда ты это знаешь, чем ты можешь оправдать себя?

-- Пытали её не монахи, а тумбесцы. А как тебе то что люди, выросшие в нашем мудром государстве, оказались способны на такое? Разве это не свидетельствует против нашего государства?

-- Ветерок, где логика? Почему среди миллионов тавантисуйцев только тем, кто принял христианство, приходит в голову обращать в рабство своих братьев, пытать и насиловать своих сестёр? Впрочем, я убедился, что спорить с тобой бесполезно, тем более что раз ты от меня отрёкся, то считай, что я больше не отец тебе, а следователь, ну а ты преступник.

Сказав это, Инти сел за стол, взял тетрадь и демонстративно обмакнул перо в чернила. Ветерок сказал, гордо глядя на отца:

-- Да, я преступник, потому что преступил ваши законы. Но я не совершил ничего такого, что пятнало бы мою совесть. Я не крал, не убивал и не насиловал.

-- Итак, подследственный Ветерок, ты признаёшь, что выдал врагам секретную информацию?. Прежде всего, перечисли всё, что ты им рассказал.

-- Отец, если ты хочешь это знать, то спроси у них.

-- Перед следствием так не отвечают, Ветерок.

-- Отец, прекрати шутить.

-- А здесь никто и не шутит. Каторга или даже казнь тебя ждут вполне всерьёз.

-- Тогда я всерьёз заявляю, что никакая информация не должна быть секретной. Люди имеют право знать всё, что им нужно или интересно.

-- Подследственный, твоя оценка необходимости держать информацию в секрете в данном случае не важна. Отвечай, что ты им рассказал относительно проекта "Крылья".

-- Хорошо, я признаюсь во всём. Вскоре после крещения я впервые исповедался отцу Андреасу и признался ему, чей я сын. Как христианина, меня беспокоил вопрос, не грешил ли я, помогая службе безопасности.

-- То есть ты нарушил служебную тайну по собственной инициативе?

-- Я не считаю это нарушением. Священник обязан хранить тайну исповеди, -- возразил Ветерок, -- Так вот, он сказал мне, что я совершу большой грех, если, пользуясь своим положением, не буду спасать жизни невинных людей. Он рассказал, что ему стало известно о проекте "крылья". Что твоя служба, Инти, специально состряпала против гениального изобретателя ложное обвинение, чтобы засадить его в тюрьму и он бы там под страхом смерти делал бы для инков крылья. Если он не справится с заданием, то будет казнён.

-- И ты поверил во всю эту чушь? История с Джоном Беком ничему тебя не научила?

-- Отец Андреас не Джон Бек. Я согласился помочь. Для этого я снял слепок с замочной скважины, по которому мне сделали ключ. И я, порывшись в документах, нашёл точное расположение запретного города, в котором под стражей содержится Иеро, и передал точно всё отцу Андреасу. Иеро грозит опасность, и я попытался его спасти.