Трудности работы авантюристом

Глава 17 — Середина злости

Всё это было так странно. Люди и погода. Джорджи рассматривал стражников, а те в ответ глазели на него и на учителя. А вокруг с неба падало столько воды, что казалось, будто они стоят под водопадом. Вода была ледяной и не делала разговор учителя и стражников дружелюбным, напротив, дед Клавдий вытащил из-за ворота свой золотой амулет и обещал лично и прямо сейчас уменьшить численность городской стражи Гришара, умертвив глупцов, что не собирались впускать его в город.

Командир же стражи напротив, словно съел что-то кислое, и старался говорить как можно более медленно и не очень громко, растягивая слова и держа перед собой ладони, как бы говоря, что он не хочет никому зла и представляет здесь исключительно власть города, которая не любит впускать в Гришар… стражник с некоторым ужасом окинул взглядом деда Клавдия и всё то оружие, что торчало у него из-за спины, висело на поясе и проглядывалось в складках потрёпанного дорожного плаща, и вместо «вооружённых людей», командир городской стражи, уполномоченный охранять северные врата, употребил такое дипломатичное словосочетание как «вооружённых существ», имея ввиду что впускать таких в Гришар посреди ночи не удовлетворившись у гильдии авантюристов и у всех полномочных господ, что такой авантюрист действительно существует и действительно мог заявиться в Гришар посреди ночи.

В то же время с акведуков защитных стен десяток стрелков не спускали с подозрительных незнакомцев не только острых взглядов, но и не менее острых наконечников стрел и утяжелённых арбалетных болтов. В любой миг эти снаряды могли сорваться в полёт и жизнь Джорджи, что за зиму так здорово поменялась, могла бы оборваться раз, и на всегда.

Но он, сам Джорджи, что некогда был дозорным в полудиком поселении, ныне скорее всего уже не существующем… не испытывал по поводу стрелков и возможной скорой смерти никакого страха. Откровенно, ему было плевать. Спустя восемнадцать дней пути его разум принимал реальность весьма условно, напрочь игнорируя такие чувства как страх, панику, он напрочь пренебрегал осторожностью и целился в стрелков в ответ, при этом не переставая им зубасто улыбаться. Где-то у него в области живота, укутанная плащом, сидела Отрыжка, что в отличие от хозяина была спокойна, вела себя тихо, в последние дни она отлично питалась и большую часть времени отдыхала, и проблемы их малого отряда, так же, как и внезапна спешка, зверька ну никак не волновали.

И наступил момент, в общей напряжённой ситуации на северных воротах Гришара, когда возникла некая тихая замешка. Несколько стражей по поручению капитана отправились в гильдию авантюристов, с указаниями разузнать там всё про некого Золотого авантюриста Клавдия «бесовское проклятье». У самого же деда Клавдия в этот момент закончились относительно мирные слова, и глаза его в этой дождливой темноте, когда он был так близок к своему умирающему другу, горели не по доброму, намекая стрелкам и нервно-дрожащим вокруг стражникам, что это громадное существо очень близко подобралось к ярости берсеркера, и нужно лишь сказать одно неосторожное слово, или просто не так посмотреть в огненные глаза старого гиганта… впрочем, стражи туда и не смотрели, разве что бросали взгляды украдкой, и старались слишком громко не сглатывать, чтобы не привлечь внимание кобольда лишним шумом. Не было сомнений ни у кого, что если этот старик является тем, кем представляется, то ему по силам войти в Гришар по трупам неудачливой стражи.

И в момент затишья, и дождя промозглого, бьющего с неба потоком… округу озарила молния, яркая вспышка, что осветила собой всё. На миг наступил день в неровном синем свете, и тут же померк, а звук ещё не успел добраться до ушей, собравшихся у северных ворот людей, как город и саму землю под ногами, сырую, в потоках грязи, обозначил толчок. Не очень сильный, но достаточный чтобы лошади под странниками заржали и вскочили на дыбы. Из-под плаща у Джорджи перепуганная выскочила Отрыжка, и заносилась вокруг коня, перепугано лая.

Самый сильный толчок был лишь самым первым, следующие были тише, но чаще. Лошади перестали перепугано гоготать, Отрыжка успокоилась, и вся в грязи вскочила в седло хозяина, прижалась к животу Джорджи сырой мордой. Но сам стражник не отреагировал никак на питомца, ведь всё его внимание было обращено за городскую стену, как и всех собравшихся вокруг, а там… немного вдалеке, посреди города, в небо прорастало древо. Сначала оно казалось почти не заметным, но молния то и дело била в него синими беззвучными вспышками, лишь ветер вперемешку с дождём отлетал от древа в стороны, и с каждой вспышкой древо становилось всё больше, распускало в стороны ветви, зеленоватые пучки листвы, что в мгновения синих вспышек казались матово чёрными. Древо выросло за считанные мгновения, вот его не было, а вот оно появилось. Не очень большое по древним лесным меркам, но оно возникло из ничего посреди города, и возвышалось над защитной стеной чуть вдалеке.

Руку Джорджи обдало тёплой волной, и он опустил взгляд на браслет с магическими камушками, что в этот миг светились инфернально в полутьме синеватым вспышками. Дозорный тут же замотал кисть в дорожный плащ и огляделся по сторонам, пытаясь подметить не заметил ли кто его браслета из стражи. Но никто не заметил. Взгляды всех были обращены за защитную стену, в город, на древо.

Джорджи постарался вспомнить, что значит внезапный импульс тепла, идущий от браслета… славный паренёк Элрики долго инструктировал его, когда вручал такой замечательный подарок. Но за дни путешествия почти вся инструкция вылетела из головы Джорджи, и он лишь помнил, что этот браслет может скрыть от чужих глаз на не очень большой промежуток времени, стоит лишь захотеть и коснуться центрального магического кристаллика…

«Ах точно!» — вдруг вспомнил Джорджи и чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Тёплая волна, идущая по руке с браслетом обозначала, что артефакт получил внезапный заряд магической энергии, и что теперь он полностью заряжен и готов к использованию. Сам же Элрики не смог зарядить все магические камни до конца, паренёк говорил, что энергии требуется много и он не сможет впихнуть всё в камни за раз… кажется так.

Джорджи вновь перевёл взгляд на древо, что перестало сиять синим. И дождь вокруг как-то разом утих. И стало совсем всё спокойно. Лишь древо возвышалось над городом как ни в чём не бывало, хотя совсем недавно его там и в помине не было.

«Так значит это была магия...» — устало подумал помутневший разум Джорджи.

А в это же время, массивная фигура учителя слетела с тяглого коня с пугающей лёгкостью, и не успела стража Гришара сделать хоть что-нибудь, лишь вспышку поймать и мелькнувшую колоссальную тень, как массивные городские ворота, из вымоченной древесины, обитой толстенными слоями металла… лопнули вдребезги и обвалились кусками по серёдке, раскрывая в центре среди огромной трещины и облака шелухи и щепок, проход. В который тут же вошёл в полный рост старый авантюрист. Он даже не обернулся на стражников, что стояли в тишине, забыв о долге, чести и обязанностях. А за его спиной шёл почти незаметной тенью бывший дозорный Джорджи, что в отличие от стражи о долге не забыл, и держал арбалет наготове и то и дело поглядывал на стрелков с балюстрады. Отрыжка же ошивалась в ногах хозяина и, кажется, бед не знала, на ходу весело размахивая чёрным хвостиком.

***

Город был освещён множеством газовых фонарей. Под небольшими глиняными шляпками они стояли тут и там на высоких столбцах, освещая улицы, на которые отряд странников не обращал почти никакого внимания. Дед Клавдий был устремлён вперёд, не говоря ни слова, ни показывая ни единого жеста, он быстро продвигался к огромного дереву, обходя дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом. Само дерево не так уж и далеко пролегало от северных ворот, здесь защитная стена как бы облегала собой небольшой участок городских трущоб. Дома здесь не были высокими, или огромными. Они были весьма ветхими и полуразрушенными. В основании их виднелся деревянный фундамент и остатки прежней каменной кладки, но выше стены становили не очень толстыми и полностью деревянными, крыши же и вовсе были сложены местами из сена, местами из глиняных плиток.

Пока странники приближались к кварталу эльфов, на улицах Гришара они встречали удивлённых и заспанных людей, что выглядывали из окон своих домов, выходили во двор и сонно таращились на огромную крону неизвестно как и откуда появившуюся в городе. Однако, чем ближе странники приближались к кварталу эльфов, тем больше на улице становилось людей.

В какой-то миг мимо странников промчался оглашенный страж порядка – юноша в металлическом доспехе, с алебардой в одной руке и с ручными газовым фонарём в другой, он на ходу кричал:

— Прочь! Уступите дорогу! Расходитесь по домам! Ничего страшного не произошло! — и кричал явно что-то ещё, однако что именно Джорджи не разобрал, ибо страж нырнул в один из уличных закутков и голос его потонул в сырых, после дождя, улицах Гришара.

В квартале эльфов было куда как оживлённой, чем в остальном городе. Из ветких лачуг повыходили обеспокоенные эльфы, Джорджи признал их за эльфов по длинным заострённым ушам, загнутых вверх, а не как у гоблинов куда-то назад и вниз. Самих же эльфов дозорный видел впервые, и они не сильно впечатлили его. Все светловолосые, с бледной кожей, но не сказать, чтобы все из них были красивы… многие обрюзгли, и под тканью халатов и ночных сорочек проступали весьма основательные животы, так пожирнели и лица, и на лбу и глазах проступили сетки морщин. Джорджи внимательно всматривался в их лица, ожидая увидеть там подтверждение многочисленным байкам и сплетням и о немыслимой красоте эльфов. Но… перед ним были обычные люди… вернее эльфы, уши всё-таки их отличали. А ещё глаза, почти у всех они были миндалевидные, орихалкового, или тёмно-жёлтого цвета. Лишь у некоторых особенно молодых глаза были голубые или зелёные. И именно эти эльфы отличались красотой. Особенно заметной, из-за их ночной неряшливости, и… слёз. Большинство собравшихся рыдали. Они складывали руки в жесте покаяния и тянули их к древу, ноги словно сами тащили их вперёд, но они тут же останавливались, и не прекращая рыдать неловко отходили назад… словно стесняясь чего-то или страшась.

Само же древо росло из крыши единственного в квартале полностью каменного дома. Очень старого, не очень большого, с острыми пиками крышь, здание было выстроено по какой-то старинной, даже древней манере. С вытянутыми окнами, стекло на которых сейчас обвалилось осколками, и даже дорога у дома потрескалась плиткой, и проникла во все стороны здоровенными брешами, из которых тянулись тёмно-зелёные толстые корни. На стенах этого старого дома были искусно на камне вырезаны леса, многочисленные деревья и холмы, облака и солнце. Под всем этим великолепием летали птицы, и Джорджи даже из далека казалось, что лес, начертанные на этих стенах, живой и колышется от ветра. Тем страннее выглядело огромное древо, что раскололо старинный дом на двое, разрушило почти полностью острый шпиль крыши, разорвав его каменную кладку изнутри. Древо вблизи не казалось таким уж большим, но оно возвышалось в округе, и над плачущими эльфами, что здесь собрались. Что-то мелькнуло на нижней ветви дерева, и приглядевшись Джорджи увидел на ней золотой амулет… он висел нарядной игрушкой, не прибавляя и капли радости в этот унылый дождливый пейзаж.

Дед Клавдий направился к этой ветви, обходя собрание эльфов, проводя ласково огромной рукой по головам особенно старых на вид. Те заплаканно оборачивалась на него, и лица их на мгновения озарялись благодарными улыбками, но грусть вновь возвращалась и улыбки слетали с губ, а дед Клавдий проходил мимо, к тому месту, где ствол древа развалил стену дома, в том месте и свисал с ветви золотой амулет, и под этой ветвью на коленях стояла пожилая женщина с длинными светлыми волосам, её ночное серое платье намокло от дождя, волосы на спине свалялись в мокрую косу, она дрожала от беззвучных рыданий. Она приложила полноватые ладони к коре древа, и пальцы её тихо мерцали зеленоватыми искрами.

Дед Клавдий подошёл к ней. Встал на одно колено рядом, и руку тяжёлую положил на дрожащее покатое плечо плачущей эльфийки. Она даже не обернулась. А старый кобольд и не окликнул её, он лишь вторую руку протянул осторожно и прикоснулся к коре древа.

Джорджи стоял в пару десятков шагов, боясь приблизиться, он считал себя в этом месте откровенно лишним. Не мог он разделить общее горе, не мог… потому что не знал старого эльфа, по которому все горюют. Однако он услышал тихий слегка гудящий голос учителя, каким-то образом его негромкое бормотание пронеслось сквозь рыдающую толпу и капли дождя, что продолжали тихо падать с крышь, голос учителя был в этом месте как порыв ветра, как внезапный холодный сквозняк, и Джорджи содрогнулся, услышав слова:

— Вот куда ты решил потратить мой прощальный подарок, Аверакл… прости меня, мой старый друг, я не успел проститься…

Джорджи отвёл взгляд от учителя. Почему-то смотреть на него ему было нестерпимо больно. Удивлённый он дотронулся рукой до краешка глаз, и вытер набежавшие слёзы. Джорджи не помнил, когда последний раз он рыдал. И тем удивительней было, что слёзы он лил из-за чужой боли, из-за чужой грусти, не из-за своей… и внутри его души не ощущалось ничего, ни даже крошечной тени эмоций, а слёзы почему-то бежали из глаз.

Чтобы отвлечься немного, Джорджи поискал взглядом Отрыжку, та мельтешила у промокшего подола старой эльфийки, что сидела у древа рядом с учителем. Отрыжка улеглась в ноги эльфийки и то и дело лизала ей пятку розовым влажным язычком.

Джорджи улыбнулся, и отвёл взгляд. Ещё раз он оглядел округу, вдали за несколькими рядами домов он видел человеческие заспанные лица, возможно немного ошарашенные, а некоторые гневные и уставшие, их явно разбудило это ночное представление, и они не были этим довольны. Однако все люди держались в стороне, как бы за невидимой чертой – преградой отчуждения. Но всё-таки один человек помимо Джорджи здесь был, он стоял чуть в стороне, шагах в шести от дозорного, и нервно дрожал. Облачённые в металлическую защиту, под которой виднелся серый камзол, в руках сжимал алебарду, а на лицо был весьма юн и… смешон. В окружении горюющих эльфов этот стражник ощущал себя явно более лишним и чуждым, чем мгновением назад ощущал себя Джорджи. Стражник тупо пялился в потрескавшуюся кладку дороги. Со лба его стекали холодные капли. Фонарь в руках дрожал, увлечённый дрожанием его рук.

Джорджи ухмыльнулся и подошёл к стражу, желая поговорить, просто перекинуться парочкой слов, видя в этом стражничке отражение себя предыдущего и душу родственную его смущению в этом эпицентре горя и прощальных мук.

Но не успел Джорджи заговорить. Не успел хлопнуть стражника по горбатой спине в лихом приветствии, как услышал лязгающие шаги по каменной брусчатке влажных улиц. Джорджи тут же обернулся, и увидел, как люди вдалеке расходятся, оставляя улицы пустынными, и как движется в сторону эльфийского квартала процессия с факелами в руках, и явно вооружённая. Их окованные сталью сапоги были слышны из далека. А ещё рядом с ними угадывался огонёк фонаря стражника. Мимо Джорджи проскочил другой стражник, с которым он не успел поздороваться, он быстро, но неуклюже печатая шаг направился к приближающейся процессии.

Джорджи же придвинулся поближе к тени ближайшей лачуги, и затерялся в орнаменте деревянной стены. В руки его привычно лёг гномий арбалет, рычаг натянулся сам собой. И пусть Джорджи провёл последние шестнадцать дней в жутком нечеловеческом пути, к бою же он был по-прежнему готов и даже жаждал его, ведь кровь и смерть – единственное, что было ему близко в стенах Гришара, всё остальное вызывало нервную оторопь и непривычность. Дозорный же жаждал смерти, он скучал по ней, мёрзлые земли ещё звучали в нём… в его душе.

Учитель тоже услышал и увидел приближение неизвестных, он повернул голову назад, один его кроваво-огненный глаз всмотрелся вдаль. Пару мгновений он молчал. За это время неизвестные подошли ближе, а многие из эльфов попрятались по домам. Остались лишь несколько молодых, самых красивых, преимущественно мужчин. В руках они неумело сжимали ножи и топоры, орудия предназначенные для хозяйства, не для боя. Они подошли поближе к древу, поближе к пожилой эльфийке, что продолжала беззвучно рыдать, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Дед же Клавдий встал на ноги, шепнул что-то тихо и успокаивающе эльфийке и уже более громко добавил эльфам, что собрались вокруг древа:

— Защищайте Сибиллу, не отходите от неё и от древа, но и не подпускайте никого к ним… вы отвечаете за это ни жизнью, а честью рода.

— Мы знаем! — выпалил парнишка эльф, у которого глаза грозно горели яростью. — Мы не позволим осквернить деда Аверакла!

Старый кобольд кивнул, гнев на его лице на миг разгладился в мутную, едва заметную улыбку:

— Хорошо, я рад, что вы знаете и помните.

Парнишка эльф в ответ кивнул низко и почтительно, его кивок отразился у собравшихся в точно такие же.

Старый же кобольд больше не говорил с ними, больше не смотрел на них, он вытащил из-за спины два кривых топора и пошёл вперёд, не оглядываясь, поводя руками, разминая мышцы плеч, он вращал топоры, нагнетая кисти, его глаза светились во тьме двумя горящими кратерами.

Процессия вдалеке на миг остановилась. Но рычащий окрик заставил их продолжить путь. Старый кобольд встал в тридцати шагах от древа, топоры висят в его руках книзу, поза такая, что опасно даже смотреть, каждый ремень, каждая мышца в теле огромного кобольда трещат от напряжения.

Джорджи видел учителя в таком настрое впервые, он буквально ощущал идущую от старого кобольда злость и желание убивать, хотя обычно тот умертвлял спокойно, равнодушно из надобности или из-за самозащиты, но тут, кажется, не было ничего подобного, вся его поза кричала на всю округу, что стоит подойти к нему… и умрёшь, причём жестоко, с дикой болью.

Процессия подошла достаточно близко, чтобы Джорджи различил первые ряды. Двое стражников молокососов встретились и быстро о чём-то переговорив исчезли с переулка, словно их тут и не было. А лязг металла стал громче, и в квартал эльфов зашли… орки. Джорджи сначала их не признал, во-первых он и не видел их до этого никогда, а во вторых – орки были одеты во всё то же обмундирование стражников Гришара. Серые камзол, на которые сверху надевались металлический нагрудник и щитки для ног и рук. В руках всё те же алебарды. Но в отличие от людской стражи, на головах этих были напялены закрытые стальные шлемы, с чёрным гребнем на макушке. Шлем закрывал головы почти полностью, оставляя лишь самый краешек подбородка и два чуть торчащих желтушных клыка. Помимо небольших отличий в экипировке, стражи-орки отличались от людских ещё и размерами. В росте на полторы головы выше, в плечах на локоть шире, руки немного длиннее, а ткань серых камзолов облегала массивные ручища в прорезях меж щитков. Окованные металлические сапоги, кажется, в два раза превосходили ноги людских стражников, и весь этот вид настолько кричаще вопил о мощи орков, насколько же говорил о слабости двух стражников парнишек из людского племени, что быстро ретировались из эльфийского квартала. Они сбежали так стремительно, что Джорджи задумался на миг… а куда один из стражников убегал ранее, не продались ли оркам два стражника, которые должны были защищать эльфов, а не звать орков в квартал, как случится что-нибудь… вроде огромного древа, что внезапно выросло посреди города.

Но людские стражники сбежали. А вот орочьи подошли. И пусть все они должны защищать Гришар от опасности и хранить в городе покой и порядок, однако… орки в квартале эльфов, этой ночью, и в таких количества намекали о нехороших вещах. Среди первой колоны возвышался один конкретный страж. Во-первых, камзол у него под защитой был не серый, а тёмно-алый, во-вторых, ярко красного цвета был гребень его закрытого шлема, в-третьих, в руках у него не было алебарды – руки были свободны, а пальцы одеты в чёрные кожаные перчатки с металлическими шипованными вставками на костяшках. И сбоку, на ремне в драгоценных позолоченных ножнах у этого стражника висел меч, обычный, одноручный… скорее декоративный на вид, с позолотой и несколькими драгоценными камнями, однако всё его снаряжение вкупе говорило о том, что он здесь главный. Капитан городской стражи. Один из немногих. Но… всё же не главный в процессии, что заявилась ночью в эльфийский квартал.

Позади колоны стражи, численностью в пару десятков клыкастых морд, шли орки другие, на вид не менее, а то и более опасные, чем первые. Тоже в доспехах, но в тёмных, вороных. Тут доспех был полный, чем-то отдалённо напоминающий рыцарский, только с шипами на плечах, локтях и коленях, и со шлемами в виде звериных морд. У каждого из них оружие было разным, там были и молоты, и щиты с копьями, и те же алебарды, и длинные массивные клинки из тёмной стали, которые среди оружейников назывались «ятаганами». И вторая группа орков шла не идеальной колонной как стража, они шли чуть позади, на первый взгляд гурьбой… однако в центре их, защищённый со всех сторон латными спинами сородичей, шёл здоровенный орк. В тёплом, обитом снежным волком, плаще. С серебряным обручем на голове, во лбу которого сверкал зелёный драгоценный камень. Сбоку у этого орка явно висело какое-то оружие, но из-за спин сородичей было не разобрать какое именно, лишь виднелись ремни под тёплым меховым плащом. Чёрные волосы орка были заплетены в косу и убраны назад, там заткнуты каким-то здоровенным изогнутым клыком, непонятного и неизвестного Джорджи зверя.

Серая харя этого орка не отличалась особой красотой, однако отсвечивала напыщенной благородностью крови. Сюда явился кто-то из знати лично. А по праву руку от него шёл орк в чёрном балахоне, опиравшийся на скрюченный посох, ветвь какого-то старого болезненного древа. В верхушку шеста вставлен магический кристалл, Джорджи узнал его по прозрачности и чуть синеватому оттенку. Кристалл пульсировал внутри чем-то ядовитым и чёрным. А сам орк отличался старостью и седыми прядями, лицо его во многих местах было усеяно серебряными и золотыми кольцами, а клыки были аккуратно подпилены и только слегка выступали изо краешек губ.

Всё это Джорджи смог рассмотреть, потому что процессия подошла достаточно близко к нему, и в пятнадцати шагах от учителя остановилась.

В этот миг Джорджи заметил некую странность — в руках некоторых орков действительно были факелы, а ещё… некоторые из них держали глиняные горшочки с закупоренными верхушками. На вид это всё было невзрачно, но для Джорджи крайне подозрительно…

Вперёд из процессии орков вышел капитан стражи с красным гребнем на шлеме, и рыкающим гортанным голосом велел учителю:

— Прочь с дороги, верзила! Иначе именем славного града Гришара я закину тебя в яму к такой же мрази, что решилась ослушаться закона достопочтимого лорда де Феаса!

Учитель медленно улыбнулся. Но в улыбке этой не было радости, острые белые клыки мелькнули в чёрном провале его рта, а глаза, огненные очи почернели горящими углями. В этот же миг шаман орков положил костлявую руку на плечо своего благородного господина. Влиятельный орк возмущённо посмотрел на шамана, ещё не понимая, почему его прервали от представления расправы. И в этот же миг, старый кобольд сказал своё слово, тихо, даже ласково:

— Жоржик… — а дозорному не нужно было иного сигнала, он научился считать команды наставника за эту зиму, и больших слов ему не нужно было, чтобы начать действовать.

Тренькнул едва слышно Тихушник, это напоминало дразнящий любовный шёпот, что обещал ласки, но вместо них… расцвел кровавым цветком глаза орка шамана. И упал тот замертво с арбалетной иглой в черепе, ещё держась скрюченной лапой за плечо своего господина.

И в этот же миг золотой авантюрист Клавдий «Бесноватое проклятье» устремился в бой. Капитан стражи не успел выхватить меч, не успел отдать приказ, не успел даже оглянуться на выстрел и вскрик позади. А дед Клавдий уже взмахнул топорами. И косой X-образный разрез прорубил орку грудину вместе с доспехом. Сила удара была такова, что орка откинуло назад в несобранный строй орочьих стражников. Во все стороны полетели осколки доспеха и кривых лезвий двух топоров. Сталь разлетелась острыми кусками. И два топора в руках старого кобольда пришли в негодность, но это не остановило его ни на миг, он подлетел в пошатнувшийся строй стражи, что пытались подняться, осознать реальность, и откинуть в сторону умирающую тушу своего капитана. А Кобольд уже ломал древки топоров с кусками стали на них о закрытые шлемы орков, первые удары обрушились на ближайших стражников сбоку, срывая с их голов шлемы и орошая клыкастые рожи щепой сломанных древок. Головы орков, смятые в кровь, с раскрытыми переломанными челюстями и согнутыми набок носами, болтались из стороны в сторону, сами орки пытались прийти в себя. Некоторые из задних рядов ловко и быстро ударили деда Клавдий алебардами, острыми гранями протыкая поношенный дорожный плащ, и остальную одёжку, пики алебард увязали в массивной туше кобольда, но боль не остановила его, а кажется лишь подзадорила его злость. Он мял головы орков голыми руками, отправляя их валяться в лужах каменной мостовой, давя их лица массивной стопой. Кобольд в какой-то миг вытянул из-за пазухи два узких кинжала, и тут же вогнал один под шлем стражника, что имел неосторожность попытаться зайти кобольду за спину и подошёл слишком близко.

Свара была в самом разгаре, но при этом прошло лишь пару мгновений. А улицы эльфийского квартала уже наполнились кровью и хрипом умирающих орков. При этом те немногие из них, что в вороных доспехах, разделились на две группы. Первая уводила с собой благородного господина. Вторая же принялась обходить свару впереди по дуге, намереваясь зайти кобольду за спину всей гурьбой.

Джорджи же всё это время выцеливал, ища подходящий момент, того самого орка с драгоценным обручем на голове. Но вороные стражи, кажется, знали своё дело, они оглядывали округу, ища стрелка взглядом, и закрывали своего господина надёжно, почти наверняка… однако Джорджи уловил краткий миг, полузримую возможность. И раздался новый любовный шёпот, Тихушник выплюнул из себя иглу, и снаряд угодил в богатый плащ, обитый волком. Правда игла тут же отлетела в сторону, пройдясь по богатому орку лишь мельком, мазнув по лечу. Но этого оказалось достаточно, чтобы белоснежная шкура начала окрашиваться почти чёрной, очень тёмной кровью.

Джорджи был счастлив и такому успеху. С губ его не сходила улыбка. Он ощущал раж боя, как ощущал его до этого в мёрзлых землях. И пусть его жертва быстро покинула эльфийский квартал, пусть к месту его стрельбы продвигались пару вороных доспехов, Джорджи был счастлив удачливому выстрелу.

В то же время в пучине схватки, учитель добрался до стражника с глиняным горшком в руках, старый кобольд к тому времени был уже весь изранен. Нос его был сломан, щека и часть брови срезаны и источали яркую красную кровь, однако движения учителя не замедлились, напротив они стали техничными, как у мастера мясника, и пусть орки были быстры и сильны, и пусть они то и дело ранили учителя, но старый кобольд делал очередное движение… и изрубленной помятой тушей на потрескавшуюся и сырую после дождя каменную мостовую падала очередная хрипящая орочья морда. И вот дед Клавдий добрался до стражника, что сжимал в руке глиняный кувшин, на который старый кобольд не обратил никакого внимания. В этот момент в руках кобольда была отнятая у одного из стражников алебарда с треснувшим лезвием, учитель орудовал ей одной рукой, и сейчас просто нанёс сверху карающий прямой удар, вбивая лезвие алебарды в закрытый шлем с чёрным гребнем. Черепушка орка хлюпнула кровью, и он завалился на землю, но перед этим из рук выпустил горшок. Кобольд не обратил на это внимания. Тело орка упало, и кобольд принялся за следующего. В то же время за спину его почти зашли вороные доспехи, а один из них, самый первый, занёс над головой ятаган. Но опустить лезвие он не успел. Потому что Джорджи первее прожал скобу арбалета. Тем самым Джорджи окончательно выдал своё расположение, и двое орков бросились к дозорному, вынуждая того швырнуть под ноги арбалет и выхватить из нагрудной упряжи пару метательных ножей…

Простреленный в горло орк с ятаганом, что стоял в двух шагах от старого кобольда, стал заваливаться на каменную брусчатку, хрипя, и хватаясь за горло, но его товарищи со спины не видели его раны, и недоумевая, в пучине боя, они подтолкнули орка со спины, намереваясь проскочить вперёд, а тот просто упал на них, и шипастым локтем доспеха выбил из рук товарища факел.

Никто не заметил этого в пучине боя. Никто не обратил внимание на горящую деревяшку, что упав в странную маслянистую лужу, разочек мигнула и вдруг… вспыхнула зелёным огнём, охватывая собой ноги сражающихся, и умирающие тела. Орки метались по сторонам парализованные внезапной жгучей болью, они на ходу бросали глиняные горшки, и зелёное пламя взлетало опаляющими клубами.