Триумф времени

2. «НОВА МАГЕЛЛАНИС»

— Ты мог бы встретить меня более благожелательно, нежели вот так, — заметила Ди.

Амальфи на это замечание ничего не ответил. Только опустил свою голову, словно бык, приготовившийся к атаке, слегка расставил ноги и сжал руки за спиной.

— Ну так как, Джон? — мягко, но настойчиво спросила Ди.

— Ты не хочешь, чтобы я улетел, — прямо сказал он. — Или же ты подозреваешь, что если я все-таки улечу, то Марк может просто послать к чертям свое управленчество и вместе с ним Новую Землю и отправиться со мной.

Ди медленно пересекла комнату и остановилась, замешкавшись, около большого мягкого дивана.

— Ошибаешься Джон, в обоих случаях. У меня на уме имелось нечто совершенно иное. Я думала… что ж, я позже скажу тебе, что я думала. А сейчас, могу я чего-нибудь выпить?

Амальфи был вынужден покинуть свою позицию, которая, будучи весьма стабильной, придавала определенные силы его желанию противодействовать ей, вместо того, чтобы попытаться сыграть роль гостеприимного хозяина.

— Так, значит тебя послал Марк?

Она рассмеялась.

— Король Марк посылает меня по довольно многим поручениям, но это как раз не могло быть одним из тех, что более вероятны для него.

Затем она горько добавила.

— Кроме того, он настолько поглощен работой в группе Гиффорда Боннера, что иногда он не замечает меня целые месяцы.

Амальфи знал, что она имела ввиду. Доктор Боннер считался учителем-лидером неофициальной философской группы, называвшейся Стохастиками. Амальфи не побеспокоился проинформировать себя детально по доктрине Боннера, но он знал в общих чертах, что Стохастицизм был наиболее поздней из многих попыток сконструировать полноценную философскую концепцию, включавшую себя все — от эстетики до этики, использовавшую современную физику, как метафизическое основание. Логический позитивизм был лишь одним из первых. Стохастицизм, как весьма определенно подозревал Амальфи, мог быть далеко не последним.

— Я смог заметить что-то отвлекавшее его мысли от работы в последнее время, — угрюмо произнес он. — Может быть, ему лучше было бы изучать доктрины Апостола Джорна. Воины Господа уже сейчас контролируют не менее, чем пятнадцать из общего числа пограничных планет, и у этой веры немало приверженцев прямо здесь, на Новой Земле. Она весьма привлекательна для типа неотесанных мужиков — и я боюсь, что в последнее время мы производили таких довольно много на свет.

Если Ди и признала в этом вину части тех изменений в системе образования на Новой Земле, которую она помогала создавать, она не подала и виду.

— Может быть и так, — сказала она. — Но я не смогла убедить его, и я сомневаюсь, сможешь ли ты это сделать. Он не верит, что есть какая-то реальная угроза. Он считает, что если человек, достаточно простодушный, чтобы быть Фундаменталистом, слишком простодушен, чтобы собрать цельную армию.

— О, вот значит как? Марку тогда лучше порасспросить Боннера о Годфри из Боуиллона.

— Который был?..

— Лидером Первого Крестового Похода.

Она пожала плечами. Возможно, что только Амальфи, как единственный Ново-Землянин, который в действительности родился и вырос на Земле, мог когда-то слышать о Крестовых Походах. Без сомнения, на Утопии они были неизвестны.

— Тем не менее, я пришла сюда, чтобы поговорить не об этом.

В стене открылся treacher и выплыли бокалы со спиртным. Амальфи подхватил их и молча, в ожидании, протянул один из них ей.

Ди взяла свой бокал у него, но, вместо того, чтобы присесть с ним в руках, как он уже наполовину представил себе, она нервно вернулась к двери и сделал первый глоток, словно она могла поставить его и в любой момент уйти.

Он вдруг понял, что не хочет, чтобы она уходила. Ему хотелось, чтобы она еще немного прошлась. Было что-то такое в ее платье, одетом на ней…

То, что снова появились фасоны, мода — явилось следствием того, что они снова жили на планете. Один, простой утилитарный стиль как для мужчин, так и для женщин многие столетия находившихся в пространстве, где существовали непрекращающиеся потребности готовности города к полетам в космосе, все работоспособные руки были заняты. А теперь, когда экс-Бродяги деловито выполняли закон Франклина, что люди всегда размножаются до уровня перенаселения любого доступного для них пространства, они также растрачивали свое время по мелочам на любимцев, цветочные сады и моду, которая изменялась каждый раз, как только человек моргал. Женщина «плавали» повсеместно в этом 3995 году в просвечивающих туалетах, который в сумме своей имели столь большие размеры, что человек мог нечаянно заметить, что наступает на их края. Ди, напротив, была одета в простое платье с белым верхом и обтягивающим черным низом, что было совершенно иным. Единственно просвечивающей частью ее одеяния было незначительная по длине тонкая, радужная ткань, охватывающая ее горло под складками белой материи и свешивающаяся между ее по-прежнему маленькими и по-прежнему мягко скругленными грудями, столь же девическими на вид, как в тот день, когда Утопия послала ее на крейсере в Нью-Йорк с просьбой о помощи.

Он вспомнил и это.

— Ди, ты выглядишь точно так же, как в тот раз, когда я впервые тебя увидел!

— Действительно, Джон?

— Эта черная штука…

— Облегающая юбка, — подсказала она, помогая.

— … Я особенно отметил это, когда ты очутилась на борту города. Я никогда не видел ничего подобного. Да и не видел с тех пор.

Он воздержался от того, чтобы сказать, что всегда представлял ее в этой черной штуке, обращавшейся к нему, а не к Хэзлтону. Было ли бы направлении истории иным, если бы она так поступила? Но что еще он мог сделать, кроме как отвергнуть ее?

— У тебя заняло довольно много времени сегодня, чтобы обратить на это внимание, — заметила она. — Я специально сделала это платье для сегодняшнего ужина. Вот уже год, как устала от всего этой плавающего и порхающего. Очевидно, я по-прежнему — продукт Утопии, как мне кажется. Я люблю строгую одежду и сильных людей, и, в разумных пределах, трудную жизнь.

Определенно она пыталась что-то сказать ему, но он по-прежнему пребывал в недоумении. У него не имелось привычки обсуждать моду с женой его лучшего и старейшего друга в час, когда все разумные, жившие теперь на планете пионеры, уже были в своих постелях.

— Оно очень красивое, — заметил он.

К его удивлению, Ди расплакалась.

— О, _н_е _б_у_д_ь_ таким чванливым, скучным и старомодным, Джон!

Она поставила свой бокал и протянула руку за своим плащом.

— Хорошо, Ди.

Амальфи убрал плащ из пределов ее досягаемости.

— Твое «Король Марк» звучит достаточно жестко и сурово. Предположим, ты сядешь и расскажешь мне в чем дело.

— Я хочу отправиться с тобой, Джон. Ты уже не будешь мэром Нью-Йорка, и ты не будешь связан старыми правилами, если снова подымешь город вверх. Я хочу… я хочу, чтобы…

Прошли многие недели прежде, чем ему удалось заставить ее высказать это сокровенное желание. После этого блуждающего начала они говорили уже безостановочно. Когда наконец дошло до его осторожной лысой головы, что то послание, о котором вопили все его чувства с момента ее прихода, не было еще одним сновидением из прохладного прошлого, но теплой действительностью, он прижал ее к себе, обняв и некоторое время они просто молчали. Но затем снова пошел поток слов и его оказалось просто невозможно остановить. Они без конца вспоминали и вспоминали и говорили о том, как-это-могло-бы-быть и даже в некотором роде о том, как это и было. Он просто поразился, узнав, что она пригласила в свое хозяйство всех его пусть даже весьма непродолжительных спутниц, чьи постели он разделял в течении своих официально целомудренных лет. При ее положении, как Первой Леди Новой Земли, за время ее интенсивных семейных лет, она могла пригласить одновременно двадцать нянь, без привлечения ненужного внимания, точно так же, как она служила источником многих веяний в моде и причуд, которые сделали Новую Землю именно тем, чем она оказалась теперь. А то, что Ди просто жестоко страдала от скуки, совершенно никогда не приходило ему в голову.

Но она поведала ему полную историю этого неудовольствия, и в действительности, даже больше, чем он хотел бы услышать. Они спорили, как ветреные молодые любовники — за исключением того, что их первый и самых худший спор последовал за просьбой, ради которой в былое время он был готов просто расплакаться, лишь бы услышать ее от нее.

— Джон, — произнесла она, — ты когда-нибудь соберешься взять меня к себе в постель?

Он просто развел руками в раздражении.

— Я совершенно не уверен, что хотел бы уложить жену Марка в свою постель. Кроме того, — добавил он, сознавая, что ведет себя жестоко, — ты уже получила все это сполна. Ты выспросила каждую из женщин, с которой я спал за последние более чем пол-тысячи лет. Я должен думать, что в действительности я просто бы надоел тебе до смерти, точно так же, как и все остальное.

Их примирение не было похоже на те, что сопутствуют любви молодых. Оно все более и более походило, как на приближении домой мятежной дочери, в объятия ее отца. И все же он удерживался. Теперь, когда он мог спокойно получить то, о чем только мечтал все эти столь долгие годы, он заново проходил открытия Адама. Есть желание недоступного, и есть заполучение этого желаемого, но самое величайшее — само желание. Особенно, когда объект желания, как всегда оказывается, существует только в какой-то иной вселенной, и только лишь для того, чтобы в действительности оказаться спародированным.

— Ты мне не веришь, Джон, — горько произнесла она. — Но это правда. Когда ты отправишься, я хочу быть с тобой — до самого конца, ты понимаешь? Я хочу — я хочу родить тебе ребенка.

Она посмотрела на него сквозь пелену слез — почему он никогда, за все эти века капризов не представлял ее или видел плачущей, но действительность плакала точно также, как небеса Новой Земли — и она ждала. Она пустила свою стрелу, он понял это. Это было самой высшей вещью, которую Ди Хэзлтон хотела дать ему.

— Ди, ты просто не соображаешь, что говоришь! Ты не можешь предложить мне свое девичество заново — оно уже необратимо принадлежит Марку и ты отлично это знаешь. Кроме того, я не хочу…

Он остановился. Она снова заплакала. Он никогда не хотел причинить ей боль, хотя и знал, что много раз непреднамеренно делал этого, больше, чем мог себе представить.

— Ди, у меня уже _б_ы_л_ ребенок.

Теперь она внимательно слушала его, широко раскрыв глаза, и он поморщился, когда увидел, как жалость заняла место чувства обиды. Он выложил перед ней всю закапсулированную ранее боль, как хирург.

— Когда баланс населения изменился после посадки и появилось много всех этих девочек — помнишь? А помнишь ли ты также о программе искусственного оплодотворения? Ко мне обратились с просьбой принять участие. Старый добрый аргумент против этого, как представлялось, мог быть обойден уверенностью в том, что я никогда не узнаю, какие дети будут нести мои гены — это будут знать лишь врачи, руководящие программой. Но после этого прошла беспрецедентная волна мертворождений и выкидышей — и некоторые из родившихся, которые не должны были выжить, все с некоторыми наборами… ущербностей. Мне об этом доложили. И как мэр, я решил, что должно быть сделано с ними.

— Джон, — прошептала она. — Не надо. Остановись.

— Мы практически должны были захватить все Облако, — неумолимо продолжил он. Предоставить ему розового, хныкающего, морщинистого нормального малыша-мальчишку было той одной милостью, которую она как раз и не могла оказать ему, и не существовало другого пути, сказать ей об этом, чем вот так, сейчас.

— Мы не могли допустить существование плохих генов. Я приказал чтобы с выжившими… поступили соответственно. И я провел короткую встречу с группой генетиков. Они не собирались говорить мне — они хотели сыграть фарс, словно добродушные болваны. Но я слишком долго провел в пространстве, и мои гены оказались повреждены безнадежно. Я больше не мог участвовать в программе. Ты меня поняла, Ди?

Ди попыталась привлечь его голову к своей груди. Амальфи яростно отстранился. Его непреодолимо раздражало то, что она по-прежнему считала, что у нее есть что-то, что он могла ему дать.

— Этот город был твоим, — тускло произнесла она. — А теперь он вырос и ушел, оставив тебя одного. Я видела, как ты тосковал, Джон, и я не могла вынести этого. О, не хочу сказать, что я просто притворялась. Я люблю тебя, и думаю, всегда любила. Но я должна была понять, что наше время давно прошло. И больше ничего не осталось, что я могла бы тебе дать, и чего бы ты уже не имел в полной мере.

Она опустила голову и он неуклюже погладил ее по волосам, желая, чтобы это никогда так и не началось, так как все и должно было прийти к такому концу.

— И что же теперь? — спросил он. — Теперь, когда жизнь с отцом оказалось ничем иным, кроме того, что есть на самом деле? Сможешь ли ты снова покинуть дом и вернуться к Марку?

— Марк? Он даже не знает, что я… ушла. Как его жена — я мертва и погребена, — произнесла она тихо. — Жизнь похожа на процесс постоянного рождения заново. Я думаю, что все дело в том, чтобы научиться проделывать этой важнейший выход в свет не перенося каждый раз такую травму. До свидания, Джон.

Она не оглянулась, словно была исключительно удачлива в освоении этого дела, но он не сделал и движения, чтобы помочь ей. Ей предстояло самой найти свой собственный путь назад. Ей он уже ничем не мог помочь.

Он подумал, что быть может то, что она сказала, и было правдой — для женщины. Для мужчины же — он знал это — жизнь была процессом умирания, снова и снова. И уловкой было, как он считал, проходить этот процесс постепенно и неинтенсивно.

В первый раз за многие недели, он снова шел по улицам Нового Манхэттэна. Он никогда еще не чувствовал себя столь полностью отданным той цели, которую он вложил в свой народ. А теперь, когда пришло время собирать плоды, он настоятельно нуждался в какой-то цели, весьма отдаленной от той, что принадлежала им теперь.

И непреодолимо, но он обнаружил, что отдаляется от кошек, птиц, свенгали, собак и Ди, предпочитая опустевшие улицы городка Бродяг. Он почти уже добрался до банка памяти Отцов Города, когда подозрение, что за ним снова кто-то следует по пятам, переросло в уверенность. На какой-то панический момент, он испугался, что это может быть Ди, испортившая как свой уход, так и его настроение. Но это оказалось не так.

— Ладно, так кто там? — спросил он. — Прекрати прятаться и назови себя.

— Вы не помните меня, мистер Мэр, — произнес испуганный голос сразу в нескольких тонах.

— Помню ли я тебя? Конечно, же помню. Ты — Уэбстер Хэзлтон. А кто твой друг? И что ты делаешь здесь в старом городе? Он запрещен для доступа детей.

Мальчишка выпрямился в свой полный рост.

— Это Эстелль. Я и она вместе в участвуем в этом.

Похоже, Уэб испытывал кое-какие затруднения с продолжением.

— Мы слышали кое-какие разговоры… я имею ввиду отца Эстелль, это Джейк Фримэн, который вроде как намекнул на то, в общем да, что будто бы город снова, в действительности, поднимется в пространство. Мистер Мэр…

— Может быть и так. Я еще не знаю. Ну и что из того?

— Если это так, _м_ы _х_о_т_и_м _т_о_ж_е_, — быстро выпалил мальчишка.

У Амальфи не было в запасе дельнейших планов попытаться привлечь на свою сторону Джейка, который, похоже, определенно был утраченной возможностью, как и сам Хэзлтон. Но партнерство Хэзлтонов-Фримэнов, представляемое Уэбом и Эстелль, означало, что рано или поздно, ему придется обсудить эту тему с Джейком. Конечно же, бесспорно то, что детям должно быть позволено отправиться — и все же, казалось за пределами честности запретить им это тут, же сразу, не узнав, что думают об этом их родители. Дети отправлялись в приключения с городами Бродяг уже много раз и раньше. Но конечно же, все это происходило давно, когда города были столь же хорошо оснащены, как и любое другое наземное общество, чтобы позаботиться о них, по крайней мере — большую часть времени. Каждая нить, к которой они прикасался в последнее время, как казалось Амальфи, имела на себе множество узлов.

Тем не менее, временно, судьба позволила ему сокрыть эту часть проблемы. Потому что Джейк снова ожидал его в вычислительной секции, в состоянии столь лихорадочного возбуждения, что вид его дочери и Уэба, тащившихся следом за Амальфи только лишь вызвал легкое взметывание бровей.

— Ты как раз вовремя, — сказа он, словно уже существовала какая-то заранее определенная договоренность о встрече. — Ты помнишь о Новой, о которой я тебе уже говорил? Так вот, это совсем не Новая, и теперь, в этого момента, это уже не является астрономической проблемой. Теперь, на самом деле — это твоя проблема.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Амальфи. — Если это не Новая, то что же это тогда?

— Именно этот вопрос я и задавал сам себе, — произнес Джейк. Одно из его наиболее раздражающих недостатков была его невозможность дойти до сути проблему, кроме как заранее избранным путем.

— У меня есть прекрасная коллекция спектрограмм этой штуки. Если вы посмотрите на них просто так, без всякого понимания, что они на самом деле означают, вы можете просто предположить, что они — звездный каталог, а не один и тот же объект. А каталог обычно содержит звезды по всей шкале Рассела. И сверх того, на всех них показано синее смещения линий поглощения, особенности в линиях, представляемых атмосферой самой Новой Земли, что, до сих пор, не имело никакого смысла.

— И это по-прежнему не имеет никакого смысла для меня, — признался Амальфи.

— Хорошо, — произнес Джейк, — давай тогда попытаемся прикинуть размеры. Когда спектр оказался слишком размытым, для объекта очевидно такой значительной магнитуды — и, если помнишь, он все время становился ярче — я попросил Шлосса и его команду некоторое время отставить в сторону их исследования по антивеществу, на достаточно долгий период, чтобы провести волновой анализ поступающего фотопотока. И оказалось, что примерно на семьдесят пять процентов он состоит из псевдофотонов. Эта штука должна оставлять за собой огромнейший инверсионный след и если бы мы только могли его увидеть…

— Спиндиззи! — заорал Амальфи. — И под чертовски сильным ускорением! Но как может объект таких размеров… нет, подождите-ка минуту. Вы уже знаете его настоящие размеры?

Астроном хохотнул, звук, издаваемый Джейком никогда не забывал напомнить Амальфи сумасшедшего попугая.

— Я думаю, у нас есть его размеры, да и все остальные ответы, по крайней мере, насколько к этому имеет отношение астрономия, — произнес он. — Остальное, как я уже сказал, твоя проблема. Эта штука является планетным телом, примерно семьдесят пять сотен миль в диаметре и она гораздо ближе, чем мы предполагали — на самом деле, прямо сейчас, она в действительности находится внутри Большого Магелланового Облака и направляется в нашу сторону, точно к системе Новой Земли. Изменения же спектра просто указывают на то, что объект отражает спектры солнц мимо которых пролетает, а синее смещение в линиях Фраунгофера весьма четко указывает на атмосферу, весьма подобную нашей. Я не знаю, сразу вот так, напоминает ли тебе это что-то, но я знаю, что это должно тебе напоминать — и Отцы города согласны со мной.

Уэб Хэзлтон уже больше не мог сдержать себя.

— Я знаю, знаю! Это планета Он! Она возвращается домой! Разве не так, мистер Мэр?

Мальчик хорошо знал историю своего города. Никто из тех, кто еще помнил старые времена, представ перед таким набором данных, которые только что изверг из себя Джейк, просто не мог не отреагировать такой же дикой догадкой. Планета Он была одной из наиболее важных работ города, результат которой, по весьма сложным причинам, повлек за собой установку на самой планете определенного числа спиндиззи, достаточных для того, чтобы сорвать планету Он с орбиты вокруг ее родного солнца, и послать ее, полностью потерявшую контроль, из галактики в межгалактическое пространство. Город вместе с планетой был отнесен на довольно значительное расстояние, весьма далекое от того места, где в действительно искали Нью-Йорк, Н.Й. полицейские силы, но это ему удалось проделать с большим трудом. Сама же планета, предположительно, продолжала мчаться к галактике Андромеда, с того самого момента в 3850 году, когда город расстался со своим спутником, и каждый из них исчез из виду столь же неожиданно и окончательно, подобно задутому пламени свечи.

— Давай-ка не будем сразу делать выводов, — предложил Амальфи. — Толчок планеты Он имел место всего лишь полтора столетия назад — и в это время у Ониан не было технологии или средств для освоения управляемого полета с помощью спиндиззи. В действительности, они весьма недалеко ушли от дикарей. Хочу признать, что это были хитрые дикари, но все-таки — дикари. Эта планета, которая направляется в нашу сторону — действительно управляема или вы еще толком этого не знаете?

— Похоже, что так и есть, — ответил Джейк. — Именно это прежде всего и дало мне указание на то, что имеется что-то неестественное в объекте. Он продолжал изменять скорость и направление полета совершенно случайным образом — на самом деле, — совершенно нерациональным образом, если только не предположить, что на самом деле изменения были рациональными. Кто бы они ни были, они достаточно хорошо знают, как им нужно делать, чтобы их мир двигался этак, а не иначе. И они направляются в нашу сторону, Амальфи.

— Ты предпринимал уже какие-то попытки связаться с ними, кто бы они не были? — спросил Амальфи.

— В действительности — нет. На самом деле, я даже пока никому еще и не говорил об этом. Даже Марку. Почему то мне показалось, что это — именно твое бэби.

— Это просто излишняя осторожность, Джейк. Доктор Шлосс не идиот. Естественно, что он сможет разобраться в своих данных ничуть не хуже, чем ты и произвести свои собственные выводы из самого вопроса, который ты ему задал. И должно быть, он уже сообщил Марку об этом, что само по себе уже хорошо. Быть может прямо сейчас Марк уже пытается вызвать этот объект. Так что давай-ка пройдем к контрольную башню и посмотрим.

Они производили впечатление странно разношерстной процессии по призрачным улица города Бродяг. Лысый, с бочкообразной грудью, мэр, с намертво зажатой в зубах потухшей сигарой, птицеподобный и слегка упавший духом астроном, с горящими глазами, прыгающие дети, которые то и дело забегали вперед, а затем останавливались, поджидая, что бы им показали дорогу. Их пыл неожиданно тронул Амальфи, принеся ему понимание того, что их мечтой всегда была та мечта, что город снова уйдет в полет, но она представлялась весьма хрупкой. А теперь, когда появилась эта приближающаяся управляемая планета, которая могла положить этому конец, серьезное дело и угрюмый холодный утренний рассвет, в котором она жила, с незапамятных времен считались фатальными для мечты.

Импульсивно, он остановился у станции, которую он знал и вызвал аэротакси, частично, чтобы уверить себя, считали ли Отцы Города стоящим поддержание службы на этой уровне растянувшейся смерти города. В надлежащее время оно прибыло, к очевидной радости детей, оставив Амальфи с раскаянным пониманием, что это оказался нечестный тест. Даже через миллион лет, даже если бы в реакторе оставались последние эрги энергии, Отцы Города конечно же, все равно бы послали аэротакси за мэром. Если же он хотел узнать, действует ли весь гараж или нет, он должен был бы прямо спросить об этом у самих Отцов Города.

Но Уэб и Эстелль так радовались парению над молчащими ущельями металлического города и его кристального купола и исследованию ограниченного и весьма уважительного остроумия Жестянки Кэдди, что чувствовали себя совершенно несвязанными своим необоснованным чувством подросткового достоинства, которое они прерывали взрывами смеха, чередующимися с возгласами не по настоящему реальной тревоги, когда такси срезало углы и чуть ли не задевало городские строения, знание, которое почти что полностью стерто до степени удовлетворения внутри крошечной черной коробки, которая являлась мозгом Жестянки Кэдди. Некоторым образом, Амальфи чувствовал стыд из-за того, что в тот момент, когда из такси, срезавшего углы и чуть не задевавшего здания, подростки не смогли различить, даже если бы они и знали куда смотреть, высеченные буквы древнего лозунга города: «ПОДСТРИЧЬ ВАШУ ЛУЖАЙКУ, ЛЕДИ?». Хотя бы для того, чтобы они поняли, почему однажды города Бродяг скитались в пространстве. Но лозунг уже давно стал нечитаемым. А его значение вскоре так же пропало. Осталась лишь память, напоминающая Амальфи, что город когда-то то снова полетит — чему, неожиданно, он даже не поверил. По крайней мере, это будет уже не для стрижки лужаек по найму. Этого то уж точно больше не будет. Со всем этим покончено — раз и навсегда.

Контрольный пост Городского Совета несколько утихомирил детей, чего и следовало ожидать, ибо никто еще возрастом менее, чем в сто лет не допускался сюда ранее, и многие экраны, тянувшиеся по его стенам в свое время показали столько исторических событий едва ли сопоставимых по драматизму (или даже простому интересу) с любыми выдуманными сагами будущего Новой Земли. В этой полусумрачной, пахнущей запустением комнате, тот самый человек, в свое время видевший восхождение и закат расы, доминировавшей в Галактике — частью чего, уж это точно являлись и сами эти дети, по крайней мере — генетически, но наследниками которой они уже никогда на смогли бы стать. Потому что история их обошла.

— И пожалуйста, ничего не трогайте, — попросил Амальфи. — В этой комнате все еще действует, в большей или меньшей степени. У нас так и не оказалось времени полностью отключить Город. Я даже не уверен, что мы знаем, как все это проделать. Именно поэтому сюда запрещен доступ. Уэб и Эстелль, вам лучше всего подойти ко мне и постоять у меня за спиной. И можете посмотреть, что я буду делать. По крайней мере, оттуда вы не дотянетесь до контрольных пультов.

— Мы ничего не будем трогать, — ревностно заверил его Уэб.

— Я знаю, что вы не будете — намеренно. Но я не хочу никаких случайностей. Лучше, если вы научитесь управлять пультом с азов. Поэтому подойдите сюда — ты, Эстелль — тоже — и вызовите-ка мне дом вашего деда. Коснись вот этого прозрачного пластикового стержня — вот так, а теперь подожди, пока загорится огонек. Это сообщение Отцам Города, что вы хотите поговорить с кем-то вне города. И что это весьма важно. В ином случае они долго будут с вами спорить, уж поверьте мне. А теперь обратите внимание вон на те пять красных маленьких кнопок, прямо над стержнем. Та, которая нам нужна — под номером два. Четвертая и пятая — ультрафон и связь Дирака, которые вам не нужны для местной связи. Номер один и номер три — внутренние линии связи, поэтому они не загорелись. Давай, нажимай ее.

Уэб осторожно прикоснулся к сияющей красной кнопке. Над его головой голос произнес:

— Связь.

— Теперь моя очередь, — сказал Амальфи, взяв в руки микрофон. — Это мэр. Соедините меня с управляющим города, абсолютный приоритет.

Он опустил микрофон и добавил:

— Это потребует от сектора Связи просканировать все каналы в поисках твоего деда, на частотах, которые он обычно использует для связи и посылки сигналы «вызов», где бы он ни был. У Госпиталя Новой Земли во многом схожая система вызова своих врачей.

— А мы можем послушать, как его вызывают? — спросила Эстелль.

— Да, если хотите, — ответил Амальфи. — Вот, возьми микрофон и нажми на кнопку два, как сделал Уэб. Вот так.

— Связь, — снова четко доложил невидимый динамик.

— Скажи «Репризу, пожалуйста», — прошептал Амальфи.

— Репризу, пожалуйста, — повторила девочка.

Немедленно пространство древней комнаты наполнилось серией чирикающих чистых тонов и аккордов, словно в каждой из теней комнаты птицы прочищали свои серебряные горлышки. Эстелль чуть не уронила микрофон. И Амальфи мягко забрал его у нее.

— Машины вызывают людей не по имени, — пояснил он. — И только очень сложные машины, вроде Отцов Города, могут вот так говорить. А простому компьютеру сектора Связи, гораздо легче использовать музыкальные тона. Если вы прислушаетесь, что уловите какое-то подобие мелодии. Это код дедушки Уэба. А гармонии представляют собой указатель мест, где компьютер сейчас его разыскивает.

— Мне это нравится, — сказала Эстелль. И в тот же момент чириканье невидимых птиц закончилось резким металлически звуком и из воздуха прозвучал голос Марка Хэзлтона:

— Босс, вы меня искали?

Амальфи поднял микрофон к своим губам с угрюмой усмешкой, о детях он тут же позабыл.

— Можешь поклясться, что это так. Ты уже в курсе об этой летающей планете, что приближается к нам?

— Да. Я не знал, что вы тоже интересуетесь этим. На самом деле, я не знал что это планета, а не звезда, до вчерашнего дня, когда ко мне пришли Шлосс и Кэррел, чтобы поговорить об этом.

Амальфи бросил на Джейка многозначащий взгляд.

— Как я понимаю, вы вызываете меня из города. А что думают Отцы Города?

— Я не знаю, я еще с ними не разговаривал, — ответил Амальфи. — Но Джейк здесь со мной, и он пришел к очевидному заключению, как думаю и ты тоже. Что я хотел бы знать, так не пытался ли ты или Кэррел связаться с этим объектом?

— Да, но я не мог бы сказать, что эти попытки оказались весьма плодотворными, — ответил голос Хэзлтона. — Четыре или пять раз мы пытались вызвать их по коммуникатору Дирака, но если они и отвечали нам, то все просто заглушено тем шумом всех этих передач на линиях Дирака, идущих из нашей родной галактики. Меня это немного удивляет. Похоже, они направляются точнехонько на нас. Это вне вопросов. Но трудно представить, какой сигнал мы испускаем, который они могли бы использовать в качестве сигнального маяка.

— Ты действительно думаешь, что это снова возвращается Он? — осторожно спросил Амальфи.

— Да, я так думаю, — ответил Хэзлтон, совершенно очевидно с той же настороженностью. — Я не вижу, к какому иному заключению кто-либо мог прийти с теми данными, который у нас сейчас есть.

— Тогда хорошенько пораскинь своими мозгами, — произнес Амальфи. — Если это в действительности Он, то с помощью коммуникатора Дирака ты не сможешь с ней связаться. Пока мы находились на планете, мы так никогда и не позволили Онианам даже услышать что-нибудь об коммуникаторах Дирака, или увидеть передатчики. У них не возникло даже причины подозревать, что подобный универсальный приемник-передатчик когда либо существовал или мог существовать. И если все-таки по какой-то причине это _Н_Е_ Он, а какой-то исследовательских корабль, направляющийся к нам впервые в истории из другой галактики, представитель какой-то иной культуры, о которой мы и понятия не имеем, совершенно очевидно что у них не может быть коммуникатора Дирака, иначе бы они услыхали миллионы всех этих передач, высланных из нашей родной галактики с того дня, когда открыли этой прибор. Используй вместо этого ультрафон.

— На Он не было и ультрафона, когда в последний раз мы были на ней, — ответил Хэзлтон удивленно. — И если мы тоже так и не знаем, как сделать так, чтобы ультрафонные волны могли пройти барьер, создаваемый спиндиззи, я очень сомневаюсь, чтобы они смогли это сделать. И если мы собираемся вернуться так далеко назад к примитивным методам связи, то почему бы нам не попробовать флажковый метод?

— Я думаю, ультрафонное послание с этой планеты уже находится в пути сюда, — пояснил Амальфи. — Это просто разумное поведение — предпослать такому полету, который совершает эта планета перед входом в столь плотно населенную площадь как Большое Магелланово Облако. По крайней мере, они могли бы выслать общий идентификационный сигнал, который ты едва ли мог бы послать по линиям Дирака. Сигнал, который все и везде получили бы одновременно, совершенно не подходит для сигнала маяка. И не имеет значения ОН ли это или какой-то другой корабль неизвестно откуда. Они должны посылать какой-то предварительный сигнал. И это они могут сделать только с помощью ультрафона. И никаким иным образом. Правда для этого требуется, чтобы они нашли возможность пробить ультрафонным сигналом экран спиндиззи. Что ж, наверное, они нашли такую возможность и ты должен попытаться поймать этот сигнал. И найдя эту дыру, попытаться послать ответный сигнал.

Он перевел дыхание.

— В конце концов, Марк, перестань тратить мое время попусту, утверждая, что это невозможно, прежде, чем ты попытался это сделать.

— Говорил я ВАМ, — пробормотал Уэбстер Хэзлтон, и сразу же покраснел. Позади него отец Эстелль издал смешок в опасной грани от его обычных взрывов хохота.

Тем не менее, подобные акты «мятежа» все меньше и меньше воздействовали на Хэзлтона за последние несколько декад. Что Амальфи отлично знал. Возможно, это следовало отнести все возрастающему интересу Хэзлтона в Стохастицизме, о чем Амальфи понятия не имел, пока Ди сама не рассказало ему об этом. Или, возможно — хотя это являлось куда менее привлекательной возможностью, — из настроя Хэзлтона, параллельного настрою Амальфи, растущей ненужности Амальфи на Новой Земле.

— Тем не менее, — спокойно произнес Хэзлтон, — я упомяну еще одно возражение, босс. Даже предположив, что они высылают какой-то ультрафонный сигнал, который мы могли бы засечь, они по-прежнему примерно в пятидесяти световых годах от нас. И к тому времени, как они что-нибудь услышат, из того, что мы передадим им по ультрафону, мы уже на семьдесят пять лет окажемся в другом тысячелетии.

— Это так, — признал Амальфи. — Что ж, это означает одно — нам придется выслать корабль. И все равно, я за то, что у нас уйдет по крайней мере лет десять на установление полного контакта, поскольку мы пока совершенно не имеем представления с чем мы столкнулись. Но тебе лучше бы вызвать Кэррела, чтобы он был наготове к полету, не позже, чем в начале следующей недели, а тем временем, попытайся прослушать какие-либо передачи, которые, быть может, ведет наш посетитель. Позже я приму участие в ответе с борта корабля.

— Хорошо, — ответил Хэзлтон и отключился.

— А мы можем тоже полететь с вами? — немедленно потребовал Уэб.

— Что ты скажешь на это, Джейк? Эти детки, похоже обеими руками за то, чтобы со мной вместе отправиться на борту города.

Астроном улыбнулся и пожал плечами.

— Откуда бы не появился у нее вкус к космическим полетом, — то только не от меня, — сказал он.

— Но я знал, что она рано или поздно, но попросит об этом. Это тот опыт, который ей необходимо приобрести, прежде чем она станет гораздо старше, и я не знаю другого командира во всех двух галактиках, с которым она чувствовала себя бы в большей безопасности. Я думаю, моя жена согласится, хотя она чувствует себя так же несколько не по себе, как и я.

Уэб обрадовался. Но Эстелль лишь произнесла тоном абсолютно практичного человека:

— Пойду домой и заберу своего свенгали.