Тринадцатый легион

Глава третья Плохая посадка

Обстановка в камере напряжена сильнее, чем обычно. Всех потрясло то, что случилось на Ложной Надежде, воспоминания о том, как наших приятелей из "Последнего шанса" сожрало бог-растение, еще свежи. Что было еще хуже, мы не видели Полковника последние три недели. Судя по разговорам матросов, он, кажется, забрав с собой Хопкинса, улетел на быстром транспортнике через два дня после того, как мы покинули орбиту Ложной Надежды.

Не желая думать о будущем, намереваясь оставить прошлое позади, я постарался забыться в повседневной тяжелой работе. Мне пришлось снова реорганизовать бойцов, нас осталось только сорок семь. Я создал специальное командное отделение из Франкса, Кронина, Гаппо, Линскрага, Бекбауэра и Фредерикса. Остальных организовал в четыре отделения с Полом, Дональсоном, Джорретом и Славини в качестве сержантов. К этому времени все стали достаточно неустойчивы, и мне нужны были холодные головы для руководства, если я собирался выжить во всем этом безобразии. С учетом того, что нас было меньше пятидесяти, мы даже не представляли собой взвода, не говоря уже даже о роте. По команде плавало невысказанное ощущение, что конец наш очень близок. Примерно три тысячи девятьсот пятьдесят штрафников "Последнего шанса" умерли за последние два с половиной года, так что я не понимаю, как сорок семь из оставшихся переживут следующую битву. Даже если Полковник вернется.

Мысль о том, что он может не вернуться, тоже была далеко не оптимистичной, и я не могу расстаться с ощущением, что он нас бросил. Нас было слишком мало, чтобы сделать что-то полезное, вот что я думаю. Я имею в виду, учитывая, что Департаменто Муниторум мог набрать полки из тысяч бойцов, тогда что могли сделать четыре десятка штрафников? Из сплетен матросов, я так же узнал, что мы направляемся в систему Гипернол для пополнения припасов. На первый взгляд, казалось, ничего необычного. С другой стороны, я мог вспомнить некоторых людей, уже мертвых, которых призывали из штрафной колонии в системе Гипернол. Полковник свалил, и мы летим в штрафную колонию — совпадение? Я так не думаю. Он оставит нас там гнить, я уверен в этом.

И я не один, кто может сложить дважды два. Как всегда, Франкс и Гаппо сидели рядом со мной во время торжественного пожирания "гудрона" во время обеда, прошло уже несколько циклов, после того как мы опять прыгнули в варп, около трех недель с тех пор, как покинули Ложную Надежду.

— Не верю, что это все, — яростно возражает Франкс, после инфекции на мире-смерти его голос стал хрипящим шепотом. — Четыре тысячи бойцов умерло, все закончилось? Ну, просто вот так? В этом нет смысла. Что мы сделали? Подрались в кучке войн, многие умерли, но мы ничего не добились. Не могу поверить, что это конец.

— Ты думаешь, что есть какой-то больший план? — смеется Гаппо. — Не будь таким наивным! Мы просто мясо в Имперской мясорубке, не более.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я бывшего проповедника, взволнованный его словами.

— Сидя в тюремном скитальце или на какой-то штрафной колонии мы просто мертвый груз, трупы, свисающие с тела человечества, — отвечает он после секунд обдумывания, — мы все преступники, согласно Полковнику, которые потеряли свои шансы служить Империуму. Не важно, живы мы или сдохли, покуда мы делаем что-то полезное. Так что они дают нам пушки, привозят на войну и позволяют бросаться на противника.

— Это тоже глупо, — возражает Франкс, качая головой, — если мы такой мусор, то зачем кому-то утруждаться и посылать нас куда-то? Почему просто не расстрелять нас? Солдат вешают и расстреливают, все казни перечислены в Кодекс Империалис. Наличие флотского транспортника в нашем полном распоряжении просто неслыханно. Такой ресурс не дешев и кому-то принадлежит во Флоте.

— Это ненормально, это уж точно, — с задумчивым взглядом уступает Гаппо, — с другой стороны, мы все слышали Полковника. Он искренне верит в наш "Последний шанс", что дает нам возможность спасти наши души от Хаоса, позволив снова служить Императору.

— Не понимаю, откуда у Полковника столько влияния, чтобы приписать нам транспортник Флота, — возражает Франкс, покачивая пальцем перед Гаппо, — со всей верой Полковника в свою миссию по спасению наших душ, я не думаю, что это достаточный аргумент, чтобы убедить Лордов Адмиралов дать нам корабль, вмещающий пятьдесят тысяч бойцов, чтобы катать пару сотен. Логистически в этом нет смысла.

— Хотя дело не только в логистике, — говорю я им, глядя на Гаппо, а затем на Франкса, — вы все знаете, что с вами приключилось, вы все еще бросили бы вызов кардиналу или позволили своим бойцам бунтовать против офицеров?

— Не уверен, — отвечает Франкс, в задумчивости покусывая губу, — никогда на самом деле не думал об этом.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — взволнованно восклицает Гаппо, словно только что наткнулся на какую-то сокрытую правду о вселенной, — это средство сдерживания, ты об этом говорил?

— К этому моменту мы были в двенадцати горячих точках, — напоминаю я им, — со сколькими полками мы контактировали? На Ичаре-IV их был по меньше мере тринадцать; Всадники Пердиты с Окто Генезис, бойцы Хорека с Избавления, и около десятка других из разных мест. Они все видели или слышали о нашей грязной работенке, которую нам пришлось выполнять, об огромных потерях. Я точно вам скажу, если бы я видел, что за этим последует, мой нож точно бы остался висеть на поясе в тот раз.

— Все еще не объясняет, почему нас осталось несколько десятков, — возражает Франкс, его голос тих и скрипуч. Гаппо собирается ему ответить, но подняв руку, Франкс останавливает его. Он глотает сока, прежде чем продолжить.

— Горло аж горит… в любом случае, имело смысл набрать еще заключенных, пока мы путешествуем. Четыре сотни — гораздо большее средство устрашения, чем сорок, и гораздо более полезны как военная сила.

— Так что, может быть, вот куда направился Полковник, — предполагаю я с самодовольной улыбкой, — он полетел вперед в штрафную колонию, набрать несколько новобранцев. Когда мы прибудем, они будут ждать нас.

— Не знаю, что может быть хуже, — жалуется Гаппо, снова выглядя несчастным, — если бы меня заперли где-то в тюрьме до конца жизни или умереть на поле боя.

— Я хочу продолжать сражаться, — твердо заявляю я, — прав Полковник или нет, насчет моей бессмертной души, я хочу умереть, делая хоть что-то стоящее. Я вступил в Гвардию сражаться за Императора, и не собираюсь гнить в камере, уж будьте уверенны.

— Морда со шрамами, я с тобой, — смеется Франкс, — дайте мне пушку, пучеглазого ксеноса мишенью и я умру счастливым человеком.

ПРОШЛО еще двадцать циклов, после чего мы вывалились из варпа в системе Гипернол.

Напряжение и неуверенность почти рвут нас на части. Солдата, которого звали Дресс, пристрелила охрана, когда он атаковал уоррент-офицера Флота во время боевой тренировки без оружия. Еще один, Крилборн сломал руку во время драки с Дональсоном и все, включая меня, получили свежие синяки и порезы от вспышек буйного нрава. Я пытался расслабить бойцов: тренировал их так сильно, чтобы они были слишком изнуренные для склок, организовал изменение времени приема пищи, чтобы все ели со всеми остальными и отделения не были слишком изолированы друг и друга и все в таком роде. Ничего из этого особенно хорошо не работало, но опять же, если бы я ничего не делал, все могло быть гораздо хуже.

Честно говоря, я не уверен, почему это меня волнует. Хотя, когда я думаю об этом, я не совсем честен. На первый взгляд, я совершенно был бы счастлив, позволить им передушить друг друга во сне, даже Франкса и Гаппо, и не пролил бы и слезинки. Около четырех тысяч умерло в полку и вряд ли когда-либо вспомню о них, за исключением, пожалуй, как в своих варп-снах. Нет, я беспокоился вовсе не за каждого из них в отдельности. Меня беспокоило собственное выживание. Если в "Последнем шансе" все идет, как шло, что позволяло мне дышать и дальше, то им нужно оставаться настороже, нужно сделать их них боеспособное войско. Всегда будут драки и ругань, даже еще больше чем в обычной Гвардии, но в сражении они должны прикрывать друг друга.

В сражении всегда есть что-то такое, что объединяет бойцов как мы, независимо, общее ли это какое-то чувство или как у нас, просто желание выжить. Вы все в одном дерьме, и эти узы сильнее, чем дружба или семья. Но как только сражение оканчивается, сила объединения исчезает и они опять все поодиночке. За прошедшие тридцать месяцев я много что понял об этих людях, и о самом себе вместе с ними. Они прирожденные бойцы, мужчины, которые лучше всего чувствуют себя в бою. В любых других ситуациях они ни черта не стоят, но с ножом или пушкой в руках, они каким-то образом кажутся намного счастливее. Я знаю, потому что сам такой. Мне нравится знать, что боец передо мной враг, а боец за спиной союзник. Я могу жить с этим без проблем. А остальное не могу выносить: политиков и личностей, ответственность и разочарование, и ощущаю себя беспомощным от всего этого. Если вы там не были, то у вас могут быть какие-то догадки, о чем я говорю, но чтобы понять по-настоящему, вы не должны просто смотреть, вы должны участвовать.

В ЗАМЕШАТЕЛЬСТВЕ и с трепетом мы разошлись по камере после тренировки, повсюду витают слухи, что транспортник с Полковником вернулся. Мои чувства двояки, с одной стороны я просто хотел увидеть, кто прилетел с ним, после чего уже начинать беспокоится о своем будущем.

Примерно часом позже грузовая дверь открывается и входит Полковник. Я пролаял приказы штрафникам "Последнего шанса", построив их из-за неожиданной проверки. Полковник проходится вдоль пяти рядов, пристально смотрит на каждого, после чего останавливается рядом со мной.

— Бойцы, кажется, готовы к сражению, лейтенант Кейдж, — тихо произносит он.

— Так и есть, сэр, — отвечаю я, смотря прямо перед собой, как в прошлом учил меня сержант на базовой подготовке.

— Ты хорошо постарался, Кейдж, — говорит он, и мое сердце на секунду замирает. Я едва останавливаю глаза от взгляда вправо на его лицо. Это первые хвалебные слова, соскользнувшие из уст Полковника, которые я когда-либо слышал. Я знаю, это глупо, но услышав, что он доволен, я почувствовал себя хорошо. Похвала от жестокого ублюдка, этого бесчувственного тирана делает меня счастливым. Я чувствую себя, словно предатель по отношению к остальным штрафникам "Последнего шанса", но не могу остановиться.

— Тебе снова придется реорганизовать отделения, — говорит он, — у вас несколько новых бойцов.

Он делает пару шагов обратно к двери и подает сигнал ожидающей в коридоре охране. Две фигуры заходят в камеру, и я в изумлении смотрю на них.

Они почти одинаковые. Оба длинные и стройные, затянутые в городской камуфляж. Даже в желтом свете камеры их кожа невероятно бледна, почти белая, как и волосы. Не серебристая седина старости, но чисто белые, подстриженные до двухсантиметровой длинны. Когда они промаршировали и встали по стойке смирно перед Полковником, я вижу их глаза, поразительно голубые, но намного темнее, чем лед глаз Полковника, хотя все также тревожащие. Приглядевшись, я осознаю, что слева женщина.

Я могу различить небольшие округлости, твердые груди под рубашкой и изгиб ее бедер совершенно радует глаз. Когда мы начинали, в Последнем Шансе было около сорока женщин, но последнюю из них, Алису, убили около года назад на Проморе. Единственными женщинами, что я видел с тех пор, были Боевые Сестры на Избавлении, и они постоянно носили силовую броню.

— Проследите, чтобы они расположились, лейтенант, — приказывает Полковник, отрывая меня от разглядывания прекрасных изгибов женской фигуры. Он выходит и все расслабляются.

— Имена? — спрашиваю я, подходя к новой паре, мои глаза все еще смотрят на женщину.

— Я Лорон, — говорит мужчина, тихим, почти женским голосом. Он указывает на свою спутницу.

— А это Лори, моя сестра.

— Я — Кейдж. Вы двое присоединитесь к моему отделению, — говорю я им, указывая на место, где бездельничают Франкс и остальные.

Без слов они проходят туда и садятся рядом друг с другом у стены, поблизости от отделения, но не совсем с ним. Франкс машет мне.

— Кто они? — спрашивает он, глядя на двух бойцов.

— Лорон и Лори, — отвечаю я, указывая на каждого, — я полагаю, близнецы.

— Не совсем твои нормальные гвардейцы, да? — бормочет Линскраг, вставая около Франкса, его глаза проследили наш взгляд.

— Кого ты называешь нормальным гвардейцем, барон? — с желчью в голосе спрашивает Франкс. Между ними всегда была небольшая напряженность. Я считал, что это из-за случая с офицерами полка Франкса, из-за его недоверия к любой аристократии Империума. Линскраг первое время не содействовал, когда пару лет назад он впервые попал сюда, он несколько сторонился. Но затем, я думаю, он осознал, что по шею в том же дерьме, что и остальные. Хотя Франкс, кажется, не заметил этой перемены.

— Чуть менее цветных, я полагаю, — хихикает Линскраг, весело хлопая Франкса по плечу.

— Хотя мне кажется, что они немного дистанцируются, — добавляет он.

— Вы оба, хватит пялиться! — рявкаю я, отводя свой взгляд, — они скоро отогреются, как только разделят с нами пару обедов и несколько тренировок. Они точно не усядутся со всеми остальными, учитывая, что на них все вечно пялятся с широко открытыми глазами.

— От них мурашки по коже, — говорит Франкс, насмешливо задрожав, после чего уходит. Линскраг тоже отчаливает через несколько секунд, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Я снова смотрю на пару. Странно, можно было подумать, что боевая униформа сделает женщину более мужеподобной, но мой взгляд, мужская одежда только подчеркивала ее женские атрибуты еще сильнее. Дав себе в уме пощечину, чтобы очистить мысли, я марширую мимо, прикрикнув на Пола и отделение Джоретта отчитаться о тренировке.

— ДОЛЖНО быть, они колдуны! — говорит Славини, присев и склонив свою голову вперед, чтобы растянуть мышцы спины.

— Не думаю, что они заразят нас любовью к тау, — небрежно отвечаю я, продолжая собственный разогревающий комплекс.

— Но никто не слышал, чтобы они даже словом обмолвились друг с другом, — протестует сержант, снова вставая, — близнецы более склонны к магической заразе, чем остальные, все это знают.

— Что ж, они держатся друг друга, — признаю я, — но предпочитаю оставить это старым сплетницам и злословам вроде тебя.

— А, — отвечает он, торжествующе глядя на меня, — есть кое-что еще. За неделю, что они пробыли здесь, были ли какие-нибудь неприятности? Драки? Кто-нибудь пытался хоть что-то спереть?

— Нет, — отвечаю я, вращая головой взад и вперед, чтобы расслабить шею, — в таком случае, я хотел бы, чтобы вы все были такими как они.

— Значит, в этом есть смысл, а? — решительно заявляет Славини, глядя на меня в поисках хоть какого-то признака согласия.

— В чем есть смысл? — раздраженно спрашиваю я, желая, чтобы он сменил тему.

— Близнецы отлично себя ведут, — говорит он расстроенно, словно все очевидно, — можешь представить, чтобы они попали в "Последний шанс" по какой-то другой причине? Должно быть, колдуны.

— Не обязательно что-то подобное! — возражаю я. — Возможно, они трусы, вот почему такие тихие. Может быть, отказались атаковать по приказу или что-то другое.

— Они определенно не напоминают мне трусов, — возражает Славини, опираясь на стену и вытягивая ногу вверх свободной рукой. Когда я ловлю его взгляд, в нем читается что-то резкое, но не страх.

— Хорошо, — признаю я, — они не выглядят трусами, но это не делает их псайкерами.

— Для меня — делает, — восклицает Славини, ставя точку в разговоре побежав трусцой по галерее. Недоверчиво покачав головой от его упрямства, я бегу вслед.

КАК и все остальные, я с открытым ртом глазею, как близнецы-альбиносы заходят обратно в камеру после тренировки. Лори разоблачилась от пояса, демонстрируя свою превосходно сформированную грудь и все остальное, налет испарины блестит на ее алебастровой коже. Она тихо разговаривает с Лороном, пока идут, их головы наклонены друг к другу, полностью забыв обо всех остальных вокруг.

— Хорош глазеть! — рявкаю я на бойцов поблизости, и большинство отводит взгляд. Я вижу, что Роллис все еще пялится со своего места, где он прислонился спиной к стене, и я иду к нему напомнить, кто тут главный, когда замечаю кое-то что более важное. Донован, настоящая гадюка с Королиса, скользнул к близнецам, протирая свои потные ручонки после боя. Я направляюсь подрезать его, но не успеваю, и он встает прямо перед Лори, остановив ее. Мои внутренности сжались от беспокойства, потому что я знал, что последует дальше — все это плохо кончится.

— Чудесная демонстрация, Лори, — хитро посмотрев, говорит Донован. Он потягивается вперед и кладет правую руку ей на грудь, глядя прямо в глаза. Она рычит, шлепком злобно скидывает его руку и пытается отступить, но он обернул рукой ее талию и со смехом притягивает обратно. Что конкретно произошло дальше, я не увидел — они оба стояли спиной ко мне — но через полсекунды Донован откинув голову, начинает вопить, упав при этом на колени и схватившись за лицо. Лори обогнула его и пошла дальше вместе с Лороном. Я зову Лори, она останавливается и подходит ко мне. Она сладко улыбается, держа что-то в правом кулаке.

— Я не люблю, когда меня трогают извращенцы, — беспечно произносит она, ее голубые глаза смотрят прямо в мои. Я ощущаю, как она положила мне в руку что-то влажное, после чего разворачивается и уходит. Взглянув вниз, я вижу, как с моей ладони на меня смотрят глаза Донована. Мой интерес к ее телу немедленно падает ниже нуля.

ПРИСТАЛЬНО глядя через маленький круглый иллюминатор в кабинете Полковника, я вижу мир, на орбите которого мы стоим. Он серый и облачный, ничем особо не примечательный. Полковник как всегда пристально наблюдает за мной, и я сознательно избегаю его взгляда.

— Штрафная колония Гипернола на одной из лун этой планеты, — говорит он, подтверждая мои прежние подозрения, — мы спустимся на поверхность в начале последнего часа середины цикла. "Гордость Лота" будет пополнена запасами в сортировочной станции на орбите. Когда мы попадем в штрафную колонию, я избавлюсь от услуг некоторых членов твоего взвода, которые неудовлетворительно действовали.

— Могу я спросить от кого, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя об этих изменениях в отношении. Полковник ранее никогда не упоминал, что кого-то прежде высылал из "Последнего шанса". До сих пор единственным вариантом выбраться была смерть или прощение. Мне казалось, что мы можем умереть так же, как и все остальные.

— Нет, — сурово отвечает Полковник, напомнив мне, что я все еще сточное дерьмо в его глазах, и что недавнее прибавление под моей ответственностью. Он оборачивается, дабы взглянуть в иллюминатор, и когда я отвожу взгляд от его спины, то уголком глаза замечаю что-то на столе Шеффера. В файле фотография Лорона и пока внимание Полковника витает где-то в другом месте, я наклоняюсь вперед, чтобы попытаться что-то разнюхать.

— Ты можешь просто спросить, Кейдж, — не поворачиваясь, произносит Полковник.

— Сэр? — пораженно вырвалось у меня.

— Ты можешь просто спросить, какое преступление совершили Лорон и Лори, — отвечает он, глядя через плечо на меня.

— Что они натворили? — нерешительно спрашиваю я, раздумывая, какую ловушку или тест заготовил Полковник.

— Неподчинение приказам, — просто отвечает Полковник, полностью разворачиваясь, — они отказались исполнять приказ.

— Я понимаю, сэр, — уверяю я Полковника, напевая про себя, потому что я был прав, а Славини ошибался. Колдуны, конечно!

— Я уверен, что поняли, лейтенант, — говорит Полковник, странно взглянув мне в глаза, — через час приготовьтесь к погрузке на шаттл, — добавляет он, прежде чем отослать меня прочь взмахом руки.

— ХОРОШО, — признает Славини, когда я рассказал ему все, вернувшись обратно в загон, — но это не значит, что это действительно произошло, просто потому, что так написано в досье.

— Император, а ты недоверчивый тип, Славини, — кисло произношу я, раздраженный, что он все еще не хочет признать, что неправ, — пойдем со мной, мы разрешим этот вопрос раз и навсегда.

Я хватаю сержанта за руку и тащу его туда, где у стены, уставившись в пол, сидит Лорон. Я поставил его с сестрой в разные тренировочные группы в надежде, что это подтолкнет их к большему общению с другими, но, кажется, это просто разозлило и расстроило их. Что ж, мне придется что-то сделать с этими интровертами, они станут частью подразделения, хотят они того или нет.

— Ты за что сюда попал? — требую я ответа, встав перед Лороном и уперев руки в бока. Он медленно поднимает взгляд своих глубоких, голубых глаз, но не говорит ни слова.

— Как твой лейтенант, я приказываю отвечать мне, — рявкаю я, взбешенный его молчанием.

— Или это еще один приказ, который ты отказываешься выполнять? — злобно добавляю я. Он встает и смотрит мне прямо в глаза.

— Так вот, что вы думаете, — наконец-то произносит он, его взгляд мечется между мной и Славини.

— Тогда скажи нам, что произошло на самом деле, — настаиваю я. Он снова смотрит на нас двоих и вздыхает.

— Это правда, что Лори не подчинилась приказу, — медленно произносит он. Я самодовольно смотрю на нахмурившегося Славини.

— Это был приказ отступать, а не атаковать, — добавляет он, и мы оба в изумлении пристально смотрим на него.

— Вы отказались отступать? — недоверчиво переспрашивает Славини. — Тогда вы чудесно вписываетесь в "Последний шанс". Вы какие-то уроды-самоубийцы или что-то в этом духе?

— Я был ранен в ногу, — с мрачным выражением лица объясняет Лорон, — Лори не подчинилась общему приказу об отступлении и вернулась за мной. Она несла меня на своих плечах около километра обратно к линии осады. Они сказали, что она не подчинилась приказам и с позором отправили ее в военный суд.

— Они не обвинили тебя в каком-нибудь дрянном заговоре или соучастии? — спрашиваю я, интересуясь, за что Лорон присоединился к своей сестре.

— Нет, — отвечает тот, — я настаивал на разжаловании вместе с ней. Они отказали, тогда я ударил капитана своей роты. Они были только счастливы выкинуть меня вслед за ней.

— Чтобы остаться со своей сестрой, ты ударил капитана? — ржет Славини, — не сомневаюсь, что вы долбанутые на всю голову колдуны.

Я смотрю в искреннее лицо альбиноса, замечаю его странный взгляд, что еще больше вызывает во мне интерес к ним. Насчет того, откуда они.

— Очень хорошо, — говорю я ему, — с этого момента я буду держать вас с Лори вместе, если от этого вам лучше.

— Так и есть, — с простой улыбкой отвечает Лорон. Он проходит мимо Славини и затем останавливается. Он смотрит на сержанта, и улыбка исчезает с его лица.

— Я бы предложил не использовать слова «уродцы» или «колдуны» рядом с Лори, — говорит он, его голос угрожающий, — она более чувствительна и менее благоразумна, чем я.

Ставлю, что так и есть, думаю я про себя, пока Лорон уходит, оставив Славини явно шокированным. Несознательно сержант трет костяшками пальцев глаза и отваливает, явно витая мыслями где-то в другом месте.

— НУ ЧТО, Лори, — говорит Линскраг, наклонившись вперед, насколько позволяли ремни безопасности шаттла, чтобы высунуться из-за груди Кронина, — ставлю, что ты не ожидала столь быстрого возвращения в штрафную колонию!

— Мы не были в штрафной колонии, — поправляет она. Близнецы наконец-то несколько оттаяли, когда все отстали от них и оставили друг с другом. С их стороны, они начали чуть больше общаться, словно оба решили, что никуда не денутся, так что лучше, по крайней мере, попытаться наладить контакты с остальными. По правде говоря, я бы сказал, что Лори питала слабость к Линскрагу, хотя и не понимал, что она нашла в смазливом, некогда богатом бароне из хорошей семьи. Кронин спит между ними, спокойно захрапев, когда шаттл понес нас к луне.

— Извини? — говорю я, осознав, что она сказала. Я смотрю направо, где она сидит рядом с кормовой переборкой.

— Ты имеешь в виду, что Полковник не просто забрал вас с луны штрафников, куда мы летим?

— Нет, — отвечает она, резко мотнув головой, — последние восемнадцать месяцев мы дрались в штрафном батальоне на Проксиме Финалис.

— Почему Полковник вытащил только вас? — спрашиваю я.

— Он нас не вытащил, — говорит Лорон, и мы поворачиваем головы налево, чтобы посмотреть на него, — нас осталось только двое.

— Только двое? — хрипит рядом со мной Франкс. — Как так вышло?

— Кластерная бомба орочьего истребителя упала прямо в центр нашего батальона, когда мы штурмовали, — отвечает Лори и все взгляды перемещаются к ней, — разорвав на части две сотни солдат — всех, кроме меня и брата.

— Нифига себе, — с шокированным выражением лица высказывается Брокер на другом конце шаттла, — это довольно удивительно.

— Что случилось потом? — спрашиваю я Лори, любопытствуя, как они попали к нам.

— Комиссар не знал, что с нами делать, — продолжает историю Лорон, привлекая к себе внимание, на другую сторону шаттла, — вот тогда снова появился Полковник Шеффер, переговорил с комиссаром, и затем закинул нас сюда.

— Снова появился? — спрашивает Гаппо, до того, как я озвучил то же самое. — Вы встречали его раньше?

— Да, — кивнув, отвечает Лорон, — около года назад, когда впервые был сформирован штрафной батальон. Он тогда прилетел и встречался с капитаном. Мы не знаем, о чем они говорили.

Я пытался прикинуть, что мы делали приблизительно год назад. Это было непросто по некоторым причинам. Для начала, за последний год или около того, мы посетили пять различных миров, и через некоторое время они все размылись в одну бесконечную войну. Добавьте к этому, что год назад для Лори и Лорона могли быть не тем же самым временем для нас, учитывая перерывы и время, проведенное в варпе. Все дело в том, что корабли путешествуют через варп так быстро, потому что время там течет по-другому, чем в реальной вселенной. Что ж, по крайней мере, так мне пытался объяснить техножрец во время моего первого путешествия с Олимпа. В нашей вселенной время течет нормально, так что люди на корабле могут провести от недели до месяца, в то время как в реальности прошло три месяца. Мне не к чему было привязаться, и, за неимением подходящего термина, нормального времени для меня с Ичара-IV прошло два года. Насколько я знаю, за это время мог пройти реальный десяток лет.

Шаттл внезапно накреняется, и я шарахаюсь головой в корпус, это вырывает меня из размышлений. Все смотрят друг на друга, интересуясь происходящим.

— Какого фрага? — умудряюсь в рявкнуть, после чего шаттл резко ныряет вправо, швырнув меня на ремни безопасности.

— Турбулентность? — предполагает Линскраг, самый спокойный из нас. Я поворачиваю голову через плечо, чтобы взглянуть в иллюминатор за моей спиной. Я вижу изгиб луны под нами, слишком еще далекой, чтобы мы вошли в атмосферу.

— Нет, — рычу я, дергая замок на ремнях, и вскакивая на ноги, — оставайтесь на месте!

Я стараюсь пробраться к передней переборке, опираясь на коленки людей по пути туда.

Шаттл дрожит и заваливается на другой борт, бросая меня в сторону, и заставляя встать на карачки. Я ползу вперед и подтягиваюсь по переборке, склонившись над стеной, на которой висит комм-передатчик, соединяющий нас с кабиной, где сидит экипаж и Полковник. Нажав кнопку, чтобы активировать его, я немного уравновешиваю себя, поскольку шаттл, казалось, несколько секунду покачивает из стороны в сторону.

— Что происходит, Полковник? — ору я в микрофон. Связь несколько секунд трещит, после чего я слышу тихий и отдаленный голос Полковника.

— Вернись на место, Кейдж, — приказывает он, — пилот страдает от синаптического кровоизлияния. Приготовьтесь к аварийной посадке.

Все смотрят на меня, они слышали, что сказал Полковник. Почти все сразу же заговорили, я не могу разобрать ни слова из сказанного.

— Заткнитесь! — ору я, отщелкивая комм-аппарат, и прислоняюсь спиной к переборке. — Затяните ремни потуже. Очень туго. Когда мы ударимся, положите руки на лицо и держите локти и колени вместе. Если нас не угробит приземление, отделение Брокера идет первым, за ним Дональсон, Джоретт и Славини. Я после. До того момент, ни слова.

Следующие несколько минут текут мучительно медленно, пока я карабкаюсь обратно на свое место и снова пристегиваю себя. Мы совершенно беспомощны, просто надеемся, что помощник пилота сможет восстановить какое-то управление. У луны достаточно атмосферы, чтобы мы сгорели, если зайдем под неправильным углом, и даже если мы переживем это, мы ударимся о поверхность на скорости около тысячи километров в час, если посадочные двигатели торможения не загорятся. Даже если они замедлят наш спуск, то нас будет вертеть как сумасшедших, при этом ударяя то боком, то носом о землю. И это, предполагая, что плазменная камера не взорвется от удара и не поджарит нас, тогда некоторые, возможно, смогут выбраться из этой передряги живыми.

Проходит примерно десять минут с первых признаков неприятностей, когда я ощущаю вибрацию корпуса от постоянного включения подруливающих двигателей, изменяющих наше вращение и высоту, пока мы летим к луне. Это, по крайней мере, хороший знак, потому что говорит о том, что кто-то восстановил маневренность. Снова выглянув в иллюминатор, я вижу, что поверхность стала больше и почти заполнила обзор. Она песочно-желтого цвета, с оранжевыми завитками облаков плыли, плывущих в атмосфере. Антибликовые створки закрываются, блокируя обзор и защищая нас от ослепительного света, вызванного входом в атмосферу. Полминуты спустя шаттл начинает дико трястись, подкидывая меня на пару сантиметров вниз и вверх на скамейке, несмотря на то, что ремни болезненно туго врезаются мне в живот и плечи. Я слышу, как визг двигателей превращается в привычный рев, когда включаются турбореактивные двигатели, и осознаю, что мы не сгорим.

И все же, это не отменяет тот факт, что мы садимся со скоростью в два раза большей, чем необходимо. Если пилот включит тормозной двигатель слишком сильно — это разорвет шаттл пополам, если слишком поздно, то нас размажет столкновение.

Постоянным красным включается световая аварийная сигнализация, указывая на неизбежное приземление.

— Всем приготовиться! — ору я. Я жду секунду, чтобы проверить, что все должным образом подготовились, после чего оборачиваю руками лицо, зажимая уши, чтобы предотвратить разрыв барабанных перепонок от взрывного изменения давления. Мое сердце бьет молотом, мои колени дрожат, и я стараюсь прижать их друг к другу. Это будет самым ужасным опытом в моей жизни, потому что я всецело беспомощен что-либо сделать. Не было ни одного гребаного фактора, который я мог бы изменить, чтобы выжить, за исключением как обезопасить себя и постараться не перенапрячься. Это легче сказать, чем сделать, когда ты знаешь, что несешься к земле с бешеной скоростью.

Когда мы с воем проносимся по атмосфере, воздух наполняется высокочастотным свистом. Я сжимаю зубы, пока не вспоминаю, что должен держать рот открытым. Я слышу, как кто-то из солдат молится Императору, и про себя начинаю свою. Пожалуйста, не убивай меня таким способом, прошу я. Сохрани меня, и я никогда не буду снова в тебе сомневаться, я обещаю.

С почти оглушающим треском мы ударяемся, меня швыряет назад. Я чувствую, словно мы скользим, шаттл подпрыгивает и качается, дико заваливаясь то вправо, то влево.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — я слышу, как хрипит рядом со мной Франкс, но я уже расслабился, осознавая, что мы сели и все еще живы. Затем внезапно я снова ощущаю потерю веса и то, что мы резко летим вниз, словно соскользнули с края утеса или вроде того. Меня мотнуло к носу шаттла, когда он ныряет, и я почти дико визжу, но умудряюсь вовремя сдержаться. Все вокруг бешено вертится, вызывая тошноту и головокружение. С внезапным рывком вращение меняет направление. Сидящий напротив меня Маллори издает визг на высокой ноте и блюет мне на ботинки. Затем внезапно все успокаивается, и я все еще слышу, как ругается Франкс.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — повторяет он. Я смотрю на него и вижу, что костяшки его пальцев побелели, настолько сильно он сжал кулаки. И только тогда я ощущаю боль в своих ладонях, осознавая, что воткнул ногти в ладонь даже через перчатки. Заставив себя разжать пальцы, я смотрю на свои колени, стараясь игнорировать охватившую меня тошноту.

Следующий удар толкает мои колени, он сопровождается звуком раздираемого металла. И только затем мы останавливаемся. Внезапно все заканчивается, больше не ощущается движение.

— Фракните меня! — орет Славини, разорвав тишину, вздернув кулак к небу, его голос пронзительный, а на лице появляется дикая ухмылка. Я тоже ухмыляюсь как безумец. Некоторые начинают кричать, я разрываюсь от смеха, другие плачут от счастья. Чувствуя, что истерика вот-вот поглотит нас, я резко бью головой о фюзеляж, болезненное сотрясение возвращает мне немного здравого смысла.

— Отставить празднование, — рявкаю я, — все в порядке?

Послышалась серия подтверждений, и затем я слышу мелодичный голос Лори.

— Что-то не так с Хрустом, — говорит она, указывая на грузного гвардейца слева от нее. Я расстегнул ремни и подбираюсь к нему, сказав всем оставаться на местах, на случай, если шаттл двинется или что-то в этом роде. Хруст развалился на своем сидении, его голова утыкается в грудь. Я присаживаюсь перед ним, и смотрю в его открытые глаза. Они остаются безжизненными. Когда я снова встаю, я замечаю огромный синяк на задней части его шеи. Опасаясь худшего, я пальцем беру его подбородок и поднимаю голову.

Как я и подозревал, нет никакого сопротивления.

— Черт, — неопределенно ругаюсь я, — он сломал шею.

Позволив лицу Хруста снова упасть на грудь, я подхожу к комм-панеле.

— У вас все в порядке, сэр? — спрашиваю я.

— Пилот выведен из строя и все, — говорит мне Полковник, его голос в комм-панеле потрескивает, — что у вас?

Я оглядываюсь еще раз для проверки, после чего отвечаю.

— Один мертв, возможно, несколько выбитых суставов, растяжений и синяков, но на этом все, — докладываю я.

— Мы, кажется, проломили поверхность и упали в пещеру, — сообщает мне металлический голос Полковника, — организуй десять человек в разведотряд, я вскоре присоединюсь к вам.

Выключив комм-аппарат, я возвращаюсь в отсек.

У всех, кажется, уже утихла первоначальная радость, от осознания, что мы застряли где-то на луне. Мы даже не знает, пригоден ли воздух снаружи для дыхания, как и что-либо другое об этом месте. Все что мы знаем, что двигатели все еще могут загореться, угрожая отправить нас в варп.

— Джоретт, что с твоим отделением? — спрашиваю я, шагая меж скамеек к сержанту. Он оглядывается на них, затем отвечает.

— Все живы и здоровы, Кейдж, — с улыбкой облегчения произносит он, — мы фрагнутые счастливчики, а?

— Хорошо, когда Полковник придет сюда, мы узнаем, в какой заднице остановились, — отвечаю я, садясь на пустое место рядом с Джореттом и тяжело дыша. Что-то всегда приключалось, проклятье "Последнего шанса" всегда умудрялось ударить, когда ты меньше всего ожидаешь. Даже простой перелет на шаттле не мог пройти для нас спокойно.

— ЧТО это за долбаный шум? — спрашивает Джоретт, когда я передаю ему респираторы и фотолампы. Я на секунду прислушиваюсь, нахмурив брови, и тоже слышу. Словно царапанье по корпусу, неустойчивый скрип.

— Без понятия, — отвечаю я, пожав плечами и натягивая ремень собственной маски. Скорее всего, атмосфера луны не пригодна для дыхания, но что больше беспокоит, так это тьма подземной пещеры, все остальное терпимо. Полковник приглядывает за бойцами, когда мы пытаемся произвести какой-то элементарный ремонт двигателей; силовые катушки прокололо во время крушения. Пилот-техножрец был выведен из строя и без сознания, и по его рассеянному бормотанию, мы четко поняли, что никуда не полетим, пока наши двигатели не включатся вместе с еще несколькими штуками. Уоррент-офицер, который управлял полетом, говорит, что навигационный маяк обнаружил нас за тридцать километров от штрафной колонии, так что о марше не может быть и речи. У нас есть респираторы только для десятка человек и даже если бы их хватило на всех, баллонов хватит только на полчаса, после чего их нужно снова наполнить из фильтрационной системы шаттла, которая и так работает на износ на вспомогательном питании. Мы собираемся выйти наружу для проверки внешних повреждений, но, насколько мы можем судить, разрывов в корпусе нет. Если система обнаружения загрязнений шаттла все еще работает, то нет.

С выключенными двигателями мы на вспомогательном питании, так что рампу придется опускать вручную. Это тяжелый процесс, потому что нужно было опустить две герметичные переборки, чтобы сформировать воздушный шлюз. Сложная работенка, с учетом, что система циркуляции воздуха в посадочной кабине и так почти перегружена из-за двенадцати пыхтящих и задыхающихся бойцов, воздух становится затхлым и разряженным. Примерно через час работы мы готовы опустить рампу.

— Хорошо, надевайте маски, — приказываю я, опуская свой собственный загубник респиратора. Я пару раз вдыхаю для проверки работоспособности, затем затыкаю ноздри двумя пробками. Я опускаю визор со лба, устанавливая его на переносице, и затем проверяю, готовы ли остальные. Я поставил по три человека за каждый ручной маховик, и они начинают вращать, опуская рампу сантиметр за сантиметром. Я ощущаю, как наружная атмосфера судорожно врывается внутрь. Через пять минут рампа опускается, и я марширую в пещеру, включая фотолампу. В ее резком красном свете я вижу пласты различных пород в зазубренных стенах пещеры. Взглянув вверх, луч исчезает во мраке, так что потолок, должно быть, находится более чем в десяти метрах над нами. Я машу остальным спускаться, и иду к двигателям, самой жизненно важной части шаттла на данный момент. Песок хрустит под ногами, пол усыпан обломками скал, упавшими от нашего падения. Я снова слышу странное царапанье, когда оказываюсь рядом с гондолами двигателей. По ходу приближения, жар, выделяющийся от ускорителей, заставляет меня потеть.

Я провожу лучом фотолампы по соплам ускорителей, ища трещины или вмятины, но не обнаруживаю таких. Я вижу, как мимо проходит Джоретт, светя фотолампой на кожух двигателей с другой стороны. Он подходит ближе, и затем хмурит брови, выпрямляясь.

— Кейдж, — взмахом подзывает он меня, его голос приглушен маской, — взгляни на это.

Встав рядом с ним, я тщательно осматриваю место, куда указывает его фотолампа. В красном свете я различаю тень, примерно на середине, как раз над моей головой. Похоже на дыру и я ругаюсь про себя. Если кожух проткнут, то его нужно залатать до того, как бойцы внутри смогут подсоединить катушки. Затем, кажется, что дыра двинулась, слегка изменив очертания.

— Какого фрага? — слышу я, как бормочет Джоретт. Подтянувшись на перекладине повыше, я приглядываюсь. Дыра вовсе не является дырой. Это что-то вроде существа с множеством ног, размером примерно с ладонь. Я вижу, как блестят ее глаза в свете фотолампы. Ее десять ног вывихнуты наружу и вцепились в корпус шаттла. Я замечаю, как ее трехсантиметровые мандибулы жуют, и вижу какую-то пену у рта. Она, кажется, совершенно не обращает на меня внимание. Я толкаю ее фотолампой, но она даже не сдвинулась. Уголком глаза я замечаю что-то еще, и, смотрю выше по фюзеляжу. Еще около двух десятков таких же тварей прицепились к корпусу. Пузырящийся ручей стекает по корпусу, оставляя металлические следы на почерневшей от жара краске.

— Пошли двух бойцов в оружейный шкафчик в посадочном ангаре и пусть притащат все огнеметы, которые там есть, — приказываю я Джоретту. Он секунду колеблется.

— Сейчас же, Джоретт!

— Они жрут наш шаттл, — говорю я сержанту, после того как он отослал пару парней обратно к рампе, — нужно проверить нос, выяснить, сколько там еще этих тварей.

Если они прогрызут фюзеляж, воздух изнутри выйдет и все задохнутся… Когда он уходит, я снова обращаю свое внимание на инопланетных жуков, расползшихся по шаттлу. Пройдясь до другого конца шаттла, я насчитал еще двадцать штук. Я полагаю, что они могут быть похожи на ферро-зверей Эпсилона Октариус, переваривающих металлическую руду в скалах. Шаттл, должно быть, для них целый чертов банкет, это уже точно.

— Тут еще около сорока этих гребаных тварей! — слышу я приглушенный крик Джоретта от носа шаттла. Двое бойцов, отправленных внутрь, вернулись, неся по паре огнеметов. Я забираю у них по одному, и отправляю вперед к сержанту.

— Давай на хер спалим этих мелких уродцев, — говорю я, передавая огнемет Ламмаксу, толкователю снов. Я отхожу на шаг и нажимаю на запальную кнопку в камере воспламенителя, синий огонек пробуждается к жизни. Вручив фотолампу одному из бойцов, я твердо сжимаю огнемет обеими руками, расставляю ноги и навожу сопло на вершину шаттла. Я нажимаю спусковой крючок и позволяю в течение нескольких секунд огню облизать шесть метров корпуса. В паузе между струями, я замечаю оранжевые блики от носа и понимаю, что Джоретт делает то же самое. Ламмакс открывает огонь, и я вижу пятна дымящегося жира там, где раньше находились инопланетные твари. Ламмакс перенаправляет поток пламени и горящее топливо огнемета стекает с корпуса, разбрызгиваясь в метре от меня справа.

— Твою ж мать, смотри куда направляешь эту долбаную штуку! — ору я, и пламя исчезает. Снова открыв огонь, я заливаю оранжевой струей огня ускорители, убеждаясь, что ни одна из этих тварей не спряталась внутри сопел. Еще одну минуту я иду вдоль шаттла, посылая струи на крышу каждые несколько метров. Прилипшее к фюзеляжу топливо огнемета продолжает гореть, окрашивая пещеру мерцающим оранжевым светом.

— Хорошо, прекратить огонь! — кричу я.

Обменяв огнемет обратно на свою фотолампу, я карабкаюсь по поручням наверх шаттла. Осветив там все лучом фотолампы, я вижу пузырящуюся, расплавленную краску и больше ничего. Я разворачиваюсь к другим, чтобы сказать, что все чисто, когда странный звук начинает эхом разноситься по пещере — тихое, продолжительное царапанье. Осмотрев все с помощью фотолампы, я вижу туннель, примерно в двадцати метрах от хвоста шаттла. Пока я смотрю, то замечаю тени, двигающиеся в туннеле к нам, их сопровождает такой же царапающий звук, который мы слышали внутри шаттла, и он становится громче.

— Ох, фраг, — шепчу я, когда волна инопланетных жуков врывается в пещеру, разбегаясь по полу, словно живой ковер.

— Огнеметы! — реву я рассеянным гвардейцам ниже, указывая на приближающуюся массу ксеносов. Джоретт бегом вылетает из-за носа шаттла и сразу же ослепительное пламя освещает пещеру. Он встает рядом с Ламмаксом и химичит что-то несколько секунд с соплом огнемета, после чего посылает широкую струю дугой к туннелю. Я поспешно слезаю на землю, постоянно оглядываясь через плечо на происходящее.

— Мы, мля, сдерживаем их, — объявляет Джоретт, и посылает еще одну струю.

— Да, но ненадолго, они разбегаются, — добавляет Ламмакс, делая паузу и указывая налево. Верно, существа разбегаются от огня, угрожая окружить нас.

— Дарвон! Тенсон! — кричу я бойцам с огнеметами. — Дуйте туда и загоните их обратно в туннель.

Покуда они выполняют приказ, я встаю между Джорретом и Ламмаксом.

— Мы должны сдержать этих фраггеров в туннеле, чтобы они не обошли нас.

Пока мы шаг за шагом загоняем их обратно, мне приходит в голову мысль.

— Вы видели какие-нибудь туннели спереди? — спрашиваю я Джоретта, бросая испуганный взгляд назад.

— Расслабьтесь, — отвечает он, — это первое что я, мля, проверил.

Выдохнув от облегчения, я отхожу назад и позволяю им продолжать работу. Пару минут спустя они стоят у входа в пещеру. Он примерно два с половиной метра в ширину и примерно такой же высоты, практически круглый.

— Я пуст, — кричит Тенсон, закидывая огнемет за плечо.

— Беги к оружейному шкафчику, там должны быть дополнительные канистры, — говорю я ему.

— Они остановились! — восклицает Дарвон. Отодвинув его в сторону, я вижу, что он прав. До изгиба, в двадцати метрах перед нами, что мы видим в туннеле, нет никаких признаков этих тварей.

— Они отступили, — тяжело произношу я, — должно быть, у них где-то рядом гнездо, чтобы столько много и так быстро прибежало сюда. Мы должны идти и выследить его.

— Ты, мля, уверен? — спрашивает Джоретт. — Мы уже торчим тут десять минут. И у нас осталось воздуха еще на двадцать гребаных минут.

— Один Император знает, сколько этих тварей там, — отвечаю я, — огнеметы уже почти пусты. Кто знает, сколько еще атак мы сможем отбить. Нет, нам нужно ударить по гнезду, собрать их всех в одном месте, в одно время.

— Я не уверен…, — продолжает Джоретт, советуясь со мной.

— Я тут главный, — рычу я на него, и он отступает, качая головой.

Я ПРАВ: туннель ведет прямо к их гнезду, примерно в двухстах метрах от шаттла. Это огромная пещера, дальняя стена слишком далека, чтобы туда добивал луч фотоламп. В шкафчике оказалось всего лишь по одной дополнительной канистре для огнеметов, этого могло не хватить, тут тысячи существ. Они, кажется, как-то дезорганизованы, кучкуются случайным образом повсюду, покрывая пол, бегают вдоль стен и по потолку. Как и прежде, они не обращают на нас внимания, и я веду отделение дальше в пещеру. Я замечаю еще четыре туннеля, уходящих из пещеры, некоторые ведут вниз, некоторые вверх, они прогрызли себе тут настоящую сеть ходов. Я задумался, а знают ли власти штрафной колонии, что у них тут творится под ногами.

— Сэр, — коротко шепнув, Джоретт привлекает мое внимание, мотнув головой в одну из сторон. Взглянув в этом направлении, я замечаю массу желтых инопланетных яиц, маленьких мешочков из плоти, размером с мой большой палец. Они тянутся по полу грубым кругом, простираясь дальше света фотоламп, их десятки тысяч. В резком красноватом сиянии фотоламп я могу различить большие, темные очертания. Высотой примерно с метр, вздутие на десятке веретенообразных ножек, сидящее на груде яиц в центре гнезда.

— Я считаю, что это матка, — с многозначительным взглядом произносит Дарвон.

— Давайте сожжем ее! — рычу я, хватая огнемет Дарвона и направляясь к матке жуков. Она поворачивает голову к нам, когда мы достигаем края кучи яиц, пучок глаз уставился на меня, в них светится интеллект. Я поднимаю огнемет и нацеливаю его прямо на матку, мрачно усмехаясь под маской. И только тогда я замечаю движение справа и слева от меня. Другие гвардейцы тоже замечают и начинают отходить от яиц. Из боковых туннелей, в поле зрения появляется другой вид бегущих существ. Они примерно нам по талию, опираются на десяток много суставчатых ног, их зловещие рога выпирают вперед из насекомьих голов. Появляется все больше и больше, спешат к нам в тыл, чтобы отрезать путь к отступлению.

— Бежим! — ору я, нажимая на спусковой крючок огнемета и окуная инопланетную матку в пламя, я вижу, как она корчится секунду, после чего падает на землю. Воздух наполняется шипением и жуки-солдаты, я полагаю, вот кто они, кидаются на нас, стремительно передвигаясь на своих ножках. Другие уже бегут к туннелю, и я следую за ними, пару раз пуская струю из огнемета то влево, то вправо, когда ксеносы подбираются слишком близко.

Один из солдат взбегает на стену туннеля рядом с входом и кидается на Джоретта, приземляется ему на плечи и хватает ногами его голову. Он орет, когда тварь втыкает рога ему в глотку, и разбрызгивая кровь, сержант падает на землю. В предсмертном спазме палец сержанта сжимает спусковой крючок огнемета и посылает струю огня в спину одному из гвардейцев — Маллори. Маллори барахтался секунду, пока пламя облизывает его одежду, его волосы вспыхивают. Размахивая руками, он бежит в мою сторону, кожа вокруг маски пузырится и оплывает, широко открытые глаза пялятся из-за визора, мне приходится отпрыгнуть вправо, чтобы он не схватил меня. Он падает лицом вперед, булькающий вопль слетает с его губ. Он секунду царапает свое лицо, пока маска вплавляется в плоть, затем оседает и остается недвижим. Мне некогда думать о нем, между мной и туннелем стоят еще двое солдат, поджавших ноги и готовых прыгнуть. Пламя со свистом вылетает из туннеля, мгновенно сжигая ксеносов, от жара огня повсюду разлетается пепел. Я вижу стоящего там Тенсона, он машет мне рукой. Перепрыгнув через обугленные, тлеющие тела солдат, я кидаюсь в туннель.

МЫ организовали отступление с боем в проходе к шаттлу. Тенсон, Ламмакс и я по очереди сдерживаем наступающих ксеносов, после чего отбегаем назад за следующего бойца с огнеметом. У нас заняло примерно десять минут добраться до пещеры, где мы снова встаем у входа. Очередь Ламмакса, когда я вижу, что он целится слишком низко; некоторые из солдат бегут по потолку прохода. Я ору, но слишком поздно, один из них падает на него, шипы пронзают его плечи. Дарвон хватает эту тварь и отталкивает в сторону, я оттаскиваю Ламмакса, чтобы Тенсон занял его место, сразу же струя из огнемета опаливает потолок.

Ламмакс пытается разодрать рану, но я держу его руки, встав коленями ему на грудь, чтобы он не особо брыкался. Прокол глубокий, но выглядит безобидным, пока я не замечаю густую как смола субстанцию, пачкающую кровь — возможно яд. Ламмакс узнает мое выражение лица, и с широко открытыми от ужаса глазами, смотрит на свое плечо. От боли по его щекам текут слезы, скапливаясь в лужицу на дне визора. Взбрыкнув, он сталкивает меня с груди, и рывком вытаскивает с пояса нож. Я пытаюсь поймать его руку, но не успеваю; он втыкает его себе в грудь по самую рукоятку.

— Справа! — ору я, вставая и расталкивая других в сторону, так как они собираются вокруг тела Ламмакса, — Делите респираторы и обратно в шаттл. Остальные оставьте мне.

— Вы о чем, мля, говорите, сэр? — требует ответа Тенсон.

— Мы не знаем, сколько времени займет починка двигателей шаттла, — спешно объясняю я, тыкая пальцем в туннель, чтобы напомнить Тенсону об осторожности, — один боец может удерживать туннель, как и остальные, и если вы оставите мне респираторы, я смогу продержаться чуть дольше, чем, если бы мы остались все вместе.

— Лучше вам вернуться обратно, — настаивает Дарвон, поднимая огнемет Ламмакса, — а я сдержу их.

— Даже не думай со мной спорить по этому поводу, — огрызаюсь я, — это не какое-то там дерьмовое самопожертвование, я просто не доверяю вам, вы позволите угробить себя.

А теперь отдавай мне огнемет и тащи свою жалкую задницу к шаттлу.

Они обмениваются взглядами друг с другом, но когда видят решимость в моих глазах, я понимаю, что они сдались. Тенсон отступает, послав последнюю струю в туннель, после чего сдернув ремешок огнемета с плеча, прислоняет его к стене.

— Как только кончится топливо или воздух, бегите в шаттл, — яростно говорит он, глядя на меня и осмелившись перечить мне.

— Скройся с глаз, — говорю я, отгоняя его струей пламени. Я остаюсь один, с тремя огнеметами и примерно часовым запасом воздуха. Я просто надеюсь, что хватит и того и другого, как только кончится что-нибудь одно, я — труп.

Я ОТБИЛ примерно еще полдюжины атак за четверть часа, когда ко мне прибежал Тенсон. Я уже поменял один раз маску, баллон той, которая на мне, уже кончается.

— Какого фрага ты тут делаешь? — требую я ответа, отталкивая его обратно к шаттлу.

— Полковник послал меня сказать, что основное питание восстановлено, — говорит он, отпихивая мою руку, — понадобится еще полчаса, прежде чем мы сможем запустить взлетные ускорители. Как ты считаешь, ты столько продержишься?

— Огнемет почти пуст, в других по половине, — уверяю я его. Он кивает и кидается обратно к шаттлу, еще раз бросая на меня взгляд через плечо. Я возвращаю свое внимание к туннелю и вижу еще одну волну бегущих ко мне ксеносов. Я выпускаю последнюю струю и откидываю огнемет в сторону, хватая другой рядом со мной, сразу же открывая огонь. Это будет очень долгие полчаса.

Я ПОНЯЛ, что осталось, может быть, четыре, может быть, пять выстрелов в последнем огнемете. У меня так же остался последний респиратор, и я оглядываюсь в сторону шаттла, ища любые признаки того, что они закончили ремонт ускорителей. Таковых не наблюдается. Глянув в туннель, я вижу наполовину заполняющую его насыпь из искореженных, обожженных тел чужих. Эти существ поражали, бросаясь раз за разом на явную смерть. Я не могу понять, зачем они это делают. Они не выглядят слишком смышлеными, чтобы мстить за убийство матки и шаттл не стоил сотен убитых. Опять же, люди могут спросить, почему я просто не прикончил себя, а остался в "Последнем шансе", сражаясь в одной бойне за другой. С их точки зрения, если бы я сделал это сам, то это была бы наверняка быстрая, простая и безболезненная смерть, чем рисковать получить на поле боя мучительную и увечащую. Но я не разделяю эту точку зрения. Я не собираюсь умирать за Полковника.

Раньше я горел желанием сложить голову за Императора и Империум, но чем больше я осознавал, что они собой представляют, тем больше понимал, что они этого не стоят. Я всякого насмотрелся за последние три года, с тех пор как вступил в Имперскую гвардию, и не видел ничего такого, что заставило бы меня думать, что все эти жертвы не напрасны. Постоянно умирают миллионы гвардейцев и флотских, и за что? Чтобы эти неблагодарные командующие планетами, кардиналы и офицеры могли сделать зарубку об еще одной бессмысленной победе? Чтобы клерк Департаменто Муниторум или Администратума мог сделать пометку на звездной карте, что вот этот никчемный кусок скалы все еще под властью Империума? И вот я стою здесь, на этой дурацкой луне, противостою рою инопланетных существ в одиночку, чтобы свалить и рисковать своей шеей в какой-то другой проклятой бойне?

Я начинаю ощущать головокружение, воздух в респираторе почти кончился. Я пару раз тру рукой визор маски, прежде чем осознать, что пятна перед глазами не на плассталевых линзах. На груде трупов возникает движение, и я вижу, что ксеносы опять атакуют. Я снова поднимаю огнемет, оружие, кажется, тяжелее, чем было секунду назад.

Нажимаю на спусковой крючок, и язык пламени ревет по туннелю, сжигая до пепла живых инопланетян.

Я задыхаюсь, пытаясь сделать еще один вдох, и осознаю, что в панике опустошил контейнер, еще чуть-чуть воздуха осталось в самой маске. Еще больше существ несется по туннелю, и я умудряюсь снова выстрелить, моя глотка напрягается, пока я пытаюсь вдохнуть не существующий воздух. Головокружение охватывает голову, и мои ноги просто отказывают подо мной. Я едва могу двинуться, но вижу, что темная тень волны жуков приближается. Я задыхаюсь, моя грудь напряглась, но я умудрился выставить огнемет перед собой и снова выстрелить, в последний раз заставляя жуков-солдат отступить. Перестают ощущаться пальцы, и я скорее понимаю, чем чувствую, что оружие вывалилось у меня из рук. Я пытаюсь подняться, пытаюсь найти какой-то последний резерв сил, но в этот раз такового нет. В ушах стоит рев, и тьма кружит вокруг меня.

ОТ тряски я прихожу в себя, ощущая, что кто-то прикасается ко мне. Слабо махнув руками, я пытаюсь отогнать солдат-жуков. Один из них сдирает с меня респиратор, и я чувствую, как что-то прижимается к моему лицу. Внезапно легкие наполняются свежим воздухом, и я ощущаю, что меня тащат по земле. Когда зрение прояснилось, я вижу стреляющего в туннель из огнемета Тенсона, после чего он хватает его за ружейное ложе и зашвыривает в проход, крича что-то, что я не могу разобрать. Пока меня затаскивают на рампу, я вижу волну тьмы, кинувшейся на гвардейца, та сбивает его с ног. Шипы поднимаются и падают, стремительно втыкаясь в его тело, из глубоких ран струей бьет кровь. С завыванием рампа начинает закрываться, затеняя панораму.

— Мы внутри! — я слышу, как кто-то кричит у меня за спиной. Я лежу на спине и пялюсь в светосферу на потолке, очарованный ее желтым светом. Он кажется ослепительно ярким после пещеры, но я продолжаю пялиться на него. Пол подо мной начинает дико трястись, и я ощущаю, как увеличился вес, это говорит о том, что мы взлетаем. В поле зрения появляются нечеткие лица; они болтают, но их голоса сливаются в спутанное бормотание. Я закрываю глаза и насколько могу, концентрируюсь на своих легких.

ПОТРЕПАННЫЙ шаттл умудрился пролететь несколько километров до штрафной колонии, где Полковник забрал один из их шаттлов, чтобы вернуть нас на "Гордость Лота". Техножрец умер от полученных травм до того, как мы долетели до колонии и мы оставили тело там. Когда мы выгрузились в ангар для шаттлов, я приближаюсь к Полковнику.

— Вы никого не бросаете, сэр, — подчеркиваю я.

— Ты прав, никого, — отвечает он, наблюдая, как изнуренные гвардейцы тащатся вниз по рампе.

— И мы также не собираемся набирать новобранцев? — предполагаю я, глядя на его лицо в поисках подсказок насчет его мыслей, но оно ничего не выражает.

— Для нас нет, — подтверждает он, наконец-то оборачиваясь ко мне.

— Почему, сэр? — спрашиваю я через секунду, задумавшись о том, что если я просто спрошу, как он и говорил, насчет истории с Лорон и Лори.

— Никто из них не достаточно хорош, — это все, что он отвечает, глядя прямо на меня, и затем разворачивается, чтобы уйти.

— Хорош для чего? — спрашиваю я, кинувшись за ним.

— Сегодня ты слишком много задаешь вопросов, Кейдж, — говорит он, шагая по решетчатой палубе. Он смотрит на меня через плечо, примеряясь и затем, кажется, принимает решение.

— Зайди со мной в мой кабинет, охрана знает, как проводить твоих бойцов в загон.

Мы идем в молчании, моя голова кружится от мыслей. Что он собирается показать мне? Или он собирается отчитать меня лично, не желая портить дисциплину, отвешивая мне пару шишек перед бойцами? Опять же, раньше это его никогда не останавливало.

Пока мы поднимаемся по палубам на железном эскалаторе, Полковник продолжает смотреть на меня. Это внезапное развитие событий одновременно беспокоит и вызывает интерес. Пока мы идем по коридору к его кабинету, с другой стороны к нам подходит одетый в тунику лакей. Он изумленно смотрит на меня, но ничего не говорит. Мы оба следуем за Полковником внутрь, и он закрывает за нами дверь.

— Покажите лейтенанту Кейджу документы, — говорит клерку Шеффер, садясь за стол. Из огромных рукавов туники мужчина достает связку пергаментов и вручает ее мне.

Я разворачиваю верхний и кладу остальные на угол стола Полковника. Он исписан большими, рукописными буквами. На Высоком Готике, так что я не понимаю большую часть написанного. Однако я распознаю заголовок. Там написано: "Absolvus Imperius Felonium Omna", что, как я понял, означает: "Император прощает все ваши грехи". Внизу стоит тяжелая восковая печать с отметкой Комиссариата, и я замечаю над ней имя Джоретта. Потрясенный, я смотрю другие, они для Ламмакса и для остальных.

— Прощение для мертвых? — сконфуженно спрашиваю я.

— Прощение может дароваться посмертно, — со всей искренностью заявляет мне клерк, — так же легко, как благодарности и медали.

— Все мертвые получили это? — спрашиваю я, поворачиваясь к Полковнику. Он один раз кивает, пристально глядя на меня. Ты действительно безумец, думаю я про себя, глядя в ответ на сидящего в оббитом кожей кресле, тот держит перед собой сцепленные пальцы.

— Только Император может даровать вечное и неограниченное прощение, — бормочет позади меня писчий.

— Вы все слышали мое обещание, — говорит Полковник, заговорив впервые, с тех пор как мы покинули ангар шаттлов, — я даю вам последний шанс. Если вы умрете на службе, вы заслужили право на прощение. Это кое-что значит; это не просто слова. Ваше имя войдет в анналы Империума, как служащего Императору и исполнившего свой долг. Если мы знаем о ваших близких, то о детях смогут позаботиться в Схоле Прогениум. С вашими семьями свяжутся и расскажут об обстоятельствах смерти.

— А если не умру? — внезапно обеспокоенно спрашиваю я.

— Все умирают, лейтенант, — тихо произносит клерк за моей спиной. Я разворачиваюсь и смотрю на него.

— Рано или поздно, — добавляет он совершенно равнодушно. Я разворачиваюсь к Полковнику, чтобы потребовать ответа, почему он хочет нашей смерти, но он говорит первым.

— Это все, лейтенант Кейдж, — говорит он, не проявив ни одну эмоцию. Кипя внутри, я закрываю рот и отдаю салют.

— Клерикус Амадиель вызовет охрану, чтобы вернуть вас к вашим бойцам, — заканчивает Полковник, указывая на дверь рукой, слегка наклонив голову.

ЗВУК постоянной бомбардировки был монотонным и приглушенным стенами командного центра, он слышался как отдаленные глухие удары. Внутри операционной комнаты повсюду царил организованный хаос, писчие и тыловики бегали туда-сюда, разнося детальную информацию о последнем наступлении врага. В центре комнаты, среди рядов циферблатов и тактических дисплеев, гололитический проектор показывал схематичный рисунок крепости, красным мигали иконки, показывающие позиции вражеских укреплений. Синие символы представляли защитников, собравшихся на местах для отражения штурма. Два офицера стояли рядом с гололитом, великолепные в своих темно-синих сюртуках с золотым плетением. Один из них, с пятью гвоздиками командора-генерала на эполетах, указывал на область на юго-западе.

— Это похоже на отвлекающий маневр, — прокомментировал он своему приятелю офицеру, чьи ранговые отметки говорили о том, что он капитан, — верните бригаду эпсилон обратно на западные стены и нажмите 23-ей вдоль флангов.

Капитан подозвал писчего взмахом руки и короткими фразами передал приказ. С обеспокоенным лицом, он повернулся к своему седовласому старшему офицеру.

— Как мы можем продолжать сражаться, сэр? — спросил он, нервно постукивая пальцами по золоченой рукоятке меча, висящего на его левом бедре. — Их, кажется, бессчетное множество и они бросают тысячи просто чтобы проверить нашу реакцию.

— Не волнуйся, Джонатан, — уверил его командор-генерал, — помощь в пути и когда она прибудет, мы будем спасены.

— А что насчет другой проблемы? — возбужденно вопрошал капитан, его голос упал до напряженного шепота. — Что делать с врагом внутри?

— Здесь он только один из них, — таким же успокаивающим тоном ответил командор-генерал, — их поймают и уничтожат, и тогда эта маленькая угроза будет забыта. Ничто нас не остановит.