Тринадцатый легион

Глава первая Покидая Избавление

+++ Каков статус операции Сбор? +++

+++ Операция Сбор перешла ко второму этапу, согласно плану. +++

Нос гвардейца взорвался брызгами крови, когда мой кулак зарядил ему меж глаз. Дальше я двигаю левой в подбородок, отбрасывая того на шаг назад. Он увернулся от следующего удара, заливая все кровью из треснувших губ. Я ощущаю запах застарелого пота и свежей крови, испарина от пламенеющего солнца стекает по моему лицу и груди. Я слышу, как все вокруг скандируют и подбадривают.

— Открути ему на хер гребаную шею! — распознаю я голос Джоррета.

— Порви этого орочьего сына на части! — орет Франкс.

Гвардейцы Хорека тоже подбадривали своего бойца, их раскрасневшиеся лица выглядят темными по сравнению с бело-серым камуфляжем жилетов и леггинсов.

Он делает выпад, его лицо в крови, пыльная униформа покрыта красными подтеками. Я легко ухожу в сторону от идиотского рывка, жестко зарядив ему коленом в живот и ощущая, как от удара у него треснули ребра. Он согнулся пополам, его лицо — маска боли, но я не собираюсь останавливаться. Я двумя руками хватаю его за голову и врезаю коленом по лицу, слыша треск от перелома лицевых костей или челюсти. Он падает набок, и пока падает, мысок моего ботинка военного образца ловит его подбородок, жестко впечатывая голову в твердую поверхность. Я почти готов снова ударить его, когда осознаю, что наступила оглушительная тишина. Тяжело пыхтя, я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, какого черта происходит.

Через ряды Хорека продирается массивный, мускулистый мужчина, и я замечаю нашивку мастер-сержанта на синем рукаве его туники. Черная кожа какого-то косматого существа перекинута через левое плечо наподобие плаща, и его глаза с убийственной решимостью смотрят на меня. В его руке шестидесятисантиметровая парадная полицейская дубинка, красные драгоценные камни украшают один конец, и когда он шагает ко мне, то бьет навершием в живот, выбивая дух и заставляя меня упасть на колени.

— Отбросы штрафного легиона! — рявкает мастер-сержант Хореков. — Я покажу вам, как они должны обращаться с вами!

Он снова отводит свою руку, хорошенько размахнувшись, но затем останавливает удар. Только попробуй, думаю я, мне приходилось убивать людей и существ покруче тебя. Я все еще разгорячен дракой и готов наброситься на этого самоуверенного выскочку-хвастуна офицера. Пропишу ему то же лекарство, что только что прописал его бойцу. Он смотрит куда-то над моей головой и на меня падает тень. Мурашки пробежались у меня по шее, дрожь прошлась по спине. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо, все еще сжимая свои пострадавшие внутренности. Он там. Полковник. Полковник Шеффер, командующий 13-ым Штрафным Легионом, известный среди бедняг, которым не повезло попасть в него, как Последний Шанс. Находящееся за ним солнце покрывает его мраком — кажется, солнце всегда оказывается за ним — он всегда находится в тени или вы видите только силуэт, когда впервые встречаете его, словно это его талант. Все что я могу видеть, это только ледяной блеск его пронзительных, голубых глаз, смотрящих на мастер-сержанта, а не на меня. Я рад этому факту, потому что его лицо словно высечено из камня, а это явный признак плохого настроения.

— Этого достаточно, мастер-сержант, — спокойно произносит Полковник, просто стоя на месте, его левая рука покоится на рукояти силового меча.

— Этим бойцам нужна дисциплина, — отвечает Хорек, его рука все еще поднята для удара. Я думаю, этот болван достаточно глуп, чтобы попытаться ударить, и, я искренне надеюсь, что он так и сделает, только чтобы посмотреть, что Шеффер сотворит с ним.

— Уберите своих солдат с летного поля, — говорит Полковник мастер-сержанту, — и мои вскоре последуют вашему примеру.

Офицер Хореков, похоже, собирался еще немного поспорить, но затем я вижу как тот допустил ошибку, встретившись взглядом с Полковником. Я ухмыляюсь, когда замечаю, как тот задрожал от ледяного, пристального взгляда. Каждый видел что-то свое в этих голубых глазах, но это всегда оказывалось каким-то болезненным и неприятным напоминанием. Полковник не двигается и не говорит ничего, пока мастер-сержант разгоняет своих бойцов, подталкивая их дубинкой, если они разворачиваются, чтобы оглянуться. Он назначает двоих, чтобы утащить бойца, которого я сшиб, и бросает один убийственный взгляд в мою сторону. Я знавал таких как он, характерный "дед" и когда они достигнут своего лагеря, то поплатятся за нанесенное оскорбление Хореку.

— Встать, Кейдж! — рявкает Полковник, все еще не двинув ни одним мускулом. Я с трудом поднимаюсь, вздрагивая от вспышек боли в животе после удара мастер-сержанта. Я не смотрю Полковнику в глаза, но уже напрягаюсь, ожидая получить нагоняй.

— Объясните свое поведение, лейтенант, — тихо произносит он, скрестив руки, словно тренер по кроссу.

— Эти отбросы Хорека сказали, что мы все должны были сдохнуть в Избавлении, сэр, — отвечаю я, — сказали, что мы не заслуживаем жить. Что ж, сэр, я только что похоронил куски примерно от ста пятидесяти штрафников Последнего Шанса и потерял терпение.

— Ты думаешь, что такие помойные отбросы как вы, заслужили жизнь? — спокойно спрашивает Полковник.

— Я знаю, что мы дрались так же крепко, как и любой гребаный гвардеец Хорека, даже сильнее, — отвечаю я, впервые глядя прямо на него. Полковник, казалось, секунду размышляет, после чего резко кивает.

— Хорошо, — говорит он, и от удивления моя челюсть отваливается.

— Грузи бойцов в шаттл — без каких-либо еще драк, лейтенант Кейдж, — приказывает Полковник, разворачиваясь на пятках и маршируя в сторону поселения Избавление.

Я изумленно смотрю на других штрафников "Последнего шанса" вокруг меня, встречая нахмуренные брови и пожатие плечами. Секунду я успокаиваю себя, стараясь не думать о том, какого черта тут произошло. Я давно понял, что иногда лучше не пытаться понять Полковника, так как это просто сведет тебя с ума.

— Что ж, вы, бесполезная толпа гребаных голодранцев, — рявкаю я на остатки своего взвода, — вы слышали Полковника. Тащите свои жалкие задницы в шаттл, да побыстрее!

КОГДА я трусцой бегу к громадным очертаниям нашего шаттла, Франкс прилипает ко мне слева. Я стараюсь игнорировать здоровенного сержанта, все еще разозленный на него за произошедшее пару дней назад, когда он втравил меня в серьезные неприятности с Полковником.

— Кейдж, — начинает он, глядя на меня вниз через свое огромное плечо, — у меня с тех пор не было шанса перетереть с тобой …. ладно, до атаки тиранидов.

— Ты имеешь в виду, с тех пор как ты пытался увезти взвод в джунгли в идиотской попытке побега? — огрызаюсь я, целенаправленно грубя. Он не отделается так просто, даже если я считал его каким-то подобием своего друга. Он натянул до предела наши дружеские отношения, пытаясь организовать за моей спиной восстание.

— Ты не можешь винить меня за это, Кейдж, — говорит он, меня раздражает слабый скулеж в его глубоком голосе, — мы тогда все могли сдохнуть, ты знаешь это.

— Я все еще жив и знал, что если позволю тебе свалить, то сдохну, — отвечаю я, даже не потрудившись взглянуть на него, — Полковник убил бы меня за то, что я позволил тебе уйти, даже еще до того, как у тиранидов появился бы такой шанс.

— Да знаю я, знаю, — извиняющимся тоном говорит Франкс.

— Слушай, — я наконец-то встречаюсь с ним взглядом, — я не виню тебя за то, что ты хочешь свалить. Император знает — мы все этого желаем. Но валить нужно с умом. Выбрать лучшее время и, желательно, чтобы я был к этому непричастен.

— Я понимаю, Кейдж, — кивает Франкс, после чего умолкает. Один из членов экипажа шаттла в своей хрустящей сине-белой униформе Флота, выглядящий возбужденным и обеспокоенным, считает нас, пока мы поднимаемся по посадочной рампе, угрюмо смотря, словно страстно желает, чтобы нас просто можно было бы оставить здесь.

Внутри шаттла стоит жара, под суровым солнцем он медленно разогрелся так, что воздух внутри обжигает. Я смотрю, как остальные рассаживаются по местам вдоль трех скамеек, пристегивают себя толстыми ремнями безопасности, которые свисают с балок, тянущихся вдоль всего десятиметрового отсека шаттла. Когда я нахожу себе место и пристегиваюсь, рядом со мной усаживается Франкс.

— Как Кронин? — спрашивает он, возясь с металлической застежкой, пытаясь потуже затянуть кожаный ремень вокруг своей бочкообразной груди.

— Не видел его. Он выдвинулся с первым шаттлом, — отвечаю я, проверяя, все ли пристегнулись. Увидев, что выжившие из моего взвода уселись так же крепко как любовь Боевых Сестер к Императору, я подаю сигнал флотскому старшине, ожидающему в конце пассажирского отсека. Он исчезает за переборкой и три раза вспыхивают красные, сигнальные лампы.

— Я еще не слышал полной истории о Кронине, — говорю я Франксу, прижимаясь спиной к жесткому металлу скамьи, чтобы устроиться. Франкс собирался ответить, когда грохот ускорителей отразился корпусом шаттла. Грохот перерастает в рев, и я ощущаю, что взлетом шаттла меня еще сильнее вжало в лавку. Поднимаясь в небеса над Избавлением и набирая скорость, весь корабль яростно трясется. Мои ботинки вибрируют вместе с палубой шаттла, а моя задница немного съезжает в сторону на металлической лавке. Мой живот все еще болит, и я ощущаю слабую тошноту, когда шаттл резко поворачивает, выводя нас на новый курс. Двадцатисантиметровый порез на бедре начал болезненно пульсировать, когда из-за ускорения кровь прилила к ногам. Я сжимаю зубы и игнорирую боль.

Напротив иллюминатор, через него видно, как земля уходит. В километре за стенами Избавления, казалось бы, случайным образом разбросаны шаттлы и десантные корабли. Само поселение быстро отдаляется до тех пор, пока я не стал только смутно различать линию куртин и здание главной крепости. Затем мы влетаем облака, и все белеет.

Когда мы выходим из атмосферы, рев двигателей превращается в глухое завывание и голубое небо за иллюминатором заменяет россыпь звезд. Франкс наклоняется ко мне.

— Говорят, Кронин тронулся, — говорит он, постукивая себя по голове, дабы подчеркнуть эту мысль.

— Скажу я тебе, что это чертовски странно, — отвечаю я, — что-то произошло с ним, пока он был в часовне.

— Часовне? — спрашивает Франкс, энергично почесывая голову сквозь густые коричневые завитки.

— Что ты слышал? — спрашиваю я, любопытствуя, какие слухи начали летать вокруг, всего лишь через день после битвы с тиранидами. Сплетни лучший способ измерить моральный дух, так же, как и реакция на недавнюю битву. Конечно же, мы никогда не были особо счастливы, учитывая, что застряли в штрафном легионе до самой смерти, но иногда некоторые бойцы подавленны сильнее, чем обычно. Сражение с инопланетными тиранидами на миссионерской станции было ужасающим, впрочем, бой с этими монстрами всегда такой. Я хочу знать, какие мысли занимают бойцов.

— Ничего особенного, — говорит Франкс, неудачно попытавшись пожать плечами, будучи туго связанным ремнями безопасности, — люди говорят, что он шагнул за край.

— Насколько я слышал, его, и остатки 2-го взвода загнали в часовню, — отвечаю я.

Туда отовсюду лезли тираниды, пробившиеся через восточную стену. Большинство были огромными воинами, и пробиваясь, они разломали дверь святилища своими когтями. Били окна и лезли внутрь. Там некуда было бежать; эти инопланетные ублюдки просто начали кромсать и резать всех, кто находился там.

— Они потеряли весь взвод, за исключением Кронина. Они, должно быть, посчитали его мертвым, так как Полковник нашел его под грудой тел.

— Точный способ слететь с катушек, — мудро изрекает Франкс, полу улыбнувшись своими выпуклыми губами.

— В любом случае, — продолжаю я, — Кронин точно сошел с ума, как ты и сказал. Постоянно что-то бубнит про себя, лепечет что-то, что никто не может разобрать.

— Я видел такое и раньше, — говорит Пол, который слышал всю беседу, сидя рядом с Франксом. Его узкое, точеное лицо излучает осведомленность, словно он был мудрецом, раздающим знания древних или что-то в этом духе.

— У меня был однажды сержант, которому миной оторвало ногу на Гаулисе II. Он просто повторял имя своего брата, минута за минутой, день за днем. В конце концов, он перерезал себе горло медицинским скальпелем.

На секунды возникает тишина, пока все размышляют об этом, и я продолжаю пересказ, чтобы отвлечь их от мысли о самоубийстве.

— Да, достаточно мрачно, — говорю я им, — но случай с Кронином еще страннее. Выяснилось, что он не просто мямлит всякую чушь, о нет. Он цитировал писание, верно? Натаниель, священник, вернувшийся в Избавление, подслушал, как тот цитировал строки из Литании Веры. Типа: "И Звери из Бездны восстанут во множестве и повергнут слуг Императора своими когтями". Этого рода чушь.

— Да фракните меня, если я хоть раз видел Кронина с чертовой молитвенной книгой. Ни разу, за два долбаных года сражений рядом с этим орочьим сыном, — оглядываясь, объявляет Джоретт со своего места на лавке в центре шаттла. Теперь прислушались все остальные, осознав, что нас слышно за приглушенным шумом двигателей. Сорок пар глаз уставились на меня в предвкушении дальнейшего поворота в истории.

— Верно! — объявляю я, решительно кивнув, чуть подыгрывая аудитории. Я наслаждаюсь тем, что ради разнообразия могу рассказать новую историю, не давая им сцепиться друг с другом, как это обычно происходит после того, как мы сваливаем с миссии.

— Натаниэль просидел с ним несколько часов, пока мы хоронили погибших, — продолжаю я, охватывая взглядом тех, кто может меня видеть, — я слышал, как он объясняет Полковнику его видение произошедшего. Типа Кронина посетил лично сам Император, пока тот полудохлый валялся в часовне. Сказал, что ему даровали божественное знание. Конечно же, он на самом деле сказал не так, он просто процитировал подходящую строчку из Литании, типа: "И появился Император в сияющем ореоле и обратился к Своему народу на Гаталаморе". Как ты и сказал, откуда во имя семи кругов ада, он вообще знает эту чушь?

— В этом нет ничего сверхъестественного, — отвечает Гаппо, в одиночку сидящий в конце шаттла. Кажется, почти все внутренне застонали, за исключением парочки парней, которые с нетерпением ожидают дальнейшего развития событий этого концерта. Мне самому Гаппо вроде как нравится — он не такой баран, как большинство остальных.

— О, наш мудрый священник, — саркастически усмехается Пол, — пожалуйста, просвети нас в своей благодатной мудрости.

— Не называй меня "священник"! — рычит Гаппо, угрюмое выражение смяло плоские черты лица мужчины среднего возраста, — ты знаешь, что я оставил эту фальшь в прошлом.

— Как скажешь, Гаппо, — отвечает ему Пол, одаривая презрительным взглядом.

— Все на самом деле достаточно просто, — начинает объяснять Гаппо, с этого момента терпеливо игнорируя Пола, — вы все были на службах Экклезиархии, на сотнях, даже на тысячах. Помните вы их или нет, вы наверняка слышали все Литании Веры и каждую строчку Книги Святых как минимум дважды. Травма Кронина воздействовала на его разум, так что он теперь может вспомнить только эти строчки и ничего более. Для него это осталось единственным способом разговаривать.

Некоторые кивнули, я вижу в этом разумную мысль. По моему опыту, люди и так наполовину фаргнутые на голову. И насколько я знаю, не нужно было слишком сильно подталкивать, чтобы башню вообще сорвало. Один Император знает, как много раз я ощущал, что качаюсь на краю пропасти безумия. К счастью, я непрошибаем, как шкура грокса и это меня еще не затронуло. В любом случае, не настолько, как утверждают остальные.

— Что ж, думаю это более разумное объяснение чем то, что Император наполнил его Своим божественным духом, — говорит Маллори, лысеющий худой матрос, сидящий рядом с Полом.

— В конце концов, не думаю, что Императору особо приглянулся наш лейтенант Кронин, особенно, учитывая тот факт, что он очутился в Последнем Шансе за то, что ограбил и спалил церковь.

— Конечно, разумное, — говорит Гаппо, его голос опускается до заговорщицкого шепота, — это ведь мог быть и совсем не Император!

— Заткни свой гребаный рот, Гаппо Эльфинзо, — выплевывает Пол, сотворив правой рукой у груди оберегающий символ орла. — Я, может быть, и убивал женщин и детей, и знаю, что я никчемный кусок орочьего дерьма, но все еще думаю, что не стану делить комнату с гребаным еретиком!

Пол начинает теребить свои ремни, но у него не особо получается, потому что его левая рука оканчивается крюком вместо кисти. Я понимаю, что события могут выйти из-под контроля.

— Хватит! — рявкаю я. — Вы все знаете границу. Не важно, что ты натворил, чтобы тебя занесло к обреченным бойцам Полковника, мы все теперь штрафники Последнего шанса. Так что закройте свои гребаные хлебальники, пока не вернемся на транспортник.

Послышалось, как некоторые заворчали, но вслух никто ничего не сказал. Многие из них имели трещины в черепе или сломанные носы за то, что огрызались мне. Вы понимаете, я не бык, просто вспыльчив, и мне не нравится, когда мои бойцы становятся непочтительными. Увидев, что все успокоились, я закрываю глаза и пытаюсь немного поспать; остается еще два часа до захода в док.

ТОПОТ ботинок разносится эхом вокруг нас, когда флотские охранники маршем сопровождают нас обратно в камеры. Слева и справа, вдоль кажущегося бесконечным коридора, сводчатые проходы, ведущие в грузовые отсеки, модифицированные, дабы вести свой груз из людей, якобы в полной безопасности. Всего там около двадцати огромных камер. Первоначально каждая вмещала двести человек, но после тридцати месяцев почти постоянных сражений, почти все теперь пустуют. А за последнюю поездку опустели еще сильнее, после защиты Избавления нас осталось около двухсот пятидесяти. Стража чванливо расхаживает рядом, легко сжимая дробовики своими тяжелыми перчатками или закинув их за плечи. На головах шлемы из экипировки для их тяжелой работы, а визоры, защищающие от вспышек, прячут лица. Только плашки с именем, пришитые на ремень левого плеча говорят, что это те же самые десять человек, которые сопровождают мой взвод последние два с половиной года.

Я вижу ожидающего нас впереди Полковника, рядом с ним стоит кто-то еще. Когда мы приближаемся, я вижу, что это Кронин, его маленькое, тощее тело пригнулось, словно его кто-то нагрузил огромной, невидимой ношей. Прищуренные глаза лейтенанта рыскают и бросаются из стороны в сторону, постоянно исследуя тени. Он вздрагивает, когда я шагаю вперед и отдаю честь Шефферу.

— Лейтенант Кронин единственный выживший из 3-го взвода, — говорит мне Полковник, жестом показывая стражникам загонять всех остальных внутрь, — так что я перевожу его к вам. По правде говоря, учитывая, как мало вас осталось, всех теперь соберут в единый отряд. Ты будешь главным; Грин был убит в Избавлении.

— Как он погиб, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя, что случилось с другим лейтенантом, одним из ста пятидесяти штрафников "Последнего шанса", которые были живы два дня назад, а теперь служат пищей муравьям на безымянной планете под нами.

— Его разрезало паутиной-удавкой, — холодно отвечает Полковник, на его лице не возникло ни единой эмоции. Я содрогнулся — быть медленно нашинкованным, пытаясь выбраться из сжимающийся петли зазубренных мускулов — тошнотворный способ уйти из жизни. Только подумайте, я никогда и не думал о простом способе умереть.

— Оставляю на тебя организацию оставшихся бойцов в отделения, и назначь им определенные обязанности, — говорит Полковник перед тем, как пройти мимо меня, и широким шагом отправиться по коридору. Лакей Департаменто, обернутый в огромную коричневую робу спешит за Полковником, таща с собой массивную связку пергаментов, затем они оба теряются во мраке вдалеке.

— Внутрь, — командует охранник у меня за спиной, табличка именует его как уоррент-офицер Хопкинссон.

Закрываясь, за мной лязгает массивная дверь камеры, оставив меня запертым в комнате с компанией из нескольких десятков убийц, воров, насильников, еретиков, мародеров, уклонистов, осквернителей, грабителей могил, некрофилов, маньяков, нарушивших приказы, богохульников и других разнообразных паразитов. И все же, иногда с ними возникают интересные беседы.

— Направо! — ору я, мой голос отскакивает от высокого металлического потолка и от дальних балок. — Всем сержантам, тащить свои жалкие задницы ко мне!

Когда в огромном загоне воцаряется порядок, я осматриваю свое маленькое войско. Нас осталась пара сотен, стоящие или лежащие на металлической палубе разрозненные группы, растянувшиеся во мраке камеры. Их голоса тихо бормочут, заставляя слегка звенеть металлические стены, и я ощущаю их объединенный запах пота от нескольких дней на раскаленной, как печка, планете под нами.

Через пару минут рядом со мной стоит восемь человек. Я всматриваюсь в эти неприятные лица.

— Кто произвел тебя в сержанты, Роллис? — требую я ответа, подходя и глядя в распухшее лицо, прямо в его бусинки черных глаз.

— Лейтенант Грин, — выдерживает мой взгляд и дерзко отвечает он.

— Да? Ты теперь снова солдат, кусок дерьма! — рявкаю я, отталкивая его в сторону. — Скройся с глаз, долбаный предатель.

— Ты не имеешь права! — орет он, шагая ко мне, и почти подняв кулак. Мой локоть резко рвется вперед и бьет его в горло, отправляя задыхаться на пол.

— Не имею? — рычу я. — Думаю, так я тоже не имею право делать, — говорю я, пиная его под ребра. Не считая убийц, вот такие несомненные предатели, как он, вызывают у меня рвотные позывы. Бросив на меня ядовитый взгляд, он встает на карачки и уползает.

— Направо! — командую я, разворачиваясь к другим, беря на заметку этот толстый кусок дерьма. — На чем мы остановились?

РЕВ тревожных сирен доносится отовсюду, настолько пронзительный, что заставляет скрежетать зубами. Я стою, сжимая обеими руками пневмо-кайло, ее двигатель приятно пыхтит, выхлопные трубы выпускают завитки маслянистого дыма.

— Поторапливайтесь, разрушайте все! — орет кто-то сзади меня.

Я слышал, как крушили машинерию, перерезали трубопроводы, разбивали энергетические катушки. Передо мной панель с циферблатами, и я положил на нее наконечник молота, включил двигатель на полную, воздух наполнился летящими осколками стекла и кусками вырванного металла. Искры осыпают мой тяжелый рабочий комбинезон, оставляя крошечные подпалины на толстых перчатках, защищающих руки. Я вставляю свое пневмо-кайло в огромный цепной механизм с шестеренками, позади разбитой панели, отправляю зубчатые колесики звенеть на пол и заставляю тяжелые цепи хлестать рядом с моей головой.

— Они идут! — орет прежний голос через шум бьющегося стекла и скрип покореженного металла. Я оглядываюсь через плечо, видя группу охранников, бегущих через сводчатый проход слева от меня. На них тяжелые панцирные нагрудники темно-красного цвета, витая цепочка и глаз, эмблема Союза Харпикон, выделенная желтой краской. У них у всех чудовищные огнестрельные ружья, черные, эмалированные куски металла угрожающе отражают свет. Мимо меня бегут люди, но их лица сложно разглядеть, словно они в дымке или что-то в этом роде. Я мельком вижу наполовину сгнивший череп, напоминающий мне человека, которого звали Сноутон, но я знал, что он погиб год назад, сражаясь с пиратами в Поясе Зандиса. Мимо мелькают другие лица, лица мертвых. Раздается громоподобный рев и все вокруг начинают бегать. Я осознаю, что стража Харпикона стреляет. Пули рикошетят повсюду, со свистом отрывают куски машин и с глухим шлепком впиваются в плоть окружающих меня людей. Я пытаюсь побежать, но мои ноги словно приварены к полу. Я отчаянно осматриваюсь в поисках укрытия, но такого нигде нет. Затем я остаюсь наедине с охраной, дымящиеся стволы их ружей смотрят в мою сторону. Затем раздается гром выстрелов, и появляются ослепительные вспышки.

Я ПРОСЫПАЮСЬ, задыхаясь, испарина покрывает мою кожу, несмотря на прохладу огромной камеры. Я отбрасываю в сторону тонкое одеяло, которое служит мне кроватью и встаю, положив руки на холодный пол, чтобы успокоиться, поскольку от внезапного движения у меня кружится голова. Сглотнув то, что на вкус как дохлая крыса, я оглядываюсь. Повсюду обычная ночная суета — бормотания и стоны тех, кто не может заснуть, странный шепот молитв тех бедняг, которых сокрушил демон сна. Всегда происходит одно и то же, когда вы погружаетесь в имматериум.

За последние три года, каждую ночь в варп-пространстве у меня кошмары, всегда с тех пор, как я вступил в Имперскую Гвардию. Я всегда возвращался в улей на Олимпии, совершая рейд саботажа на конкурирующей фабрике. Иногда это был Союз Харпикона, как сегодня; иногда это был рейд против Жореанских Консулов; а иногда даже против дворян Просвещенных, хотя мы никогда не осмеливались сделать это в реальности. И там всегда ходячие мертвецы. Люди из моего прошлого возвращаются и преследуют меня: те, которых я убил, погибшие товарищи, моя семья, все они появляются в кошмарах. Позднее я осознал, что их все больше и больше после каждого сражения, словно павшие присоединяются к моим снам. И я всегда в них умирал, что возможно беспокоило меня больше всего. Иногда меня разрывали на части пули, иногда распиливали на половину цепным мечом или силовым топором, иногда заживо сжигали огнеметы. Некоторые люди говорили мне, что варп не ограничен временем, как реальная вселенная. Вместо этого, вы можете увидеть картинки из своего прошлого или будущего, причудливо смешанные вместе. Интерпретировать варп-сны — специальность Ламмакса, одного из бывших людей Департаменто. Я думаю, его вышвырнули в штрафной легион за богохульство, когда он предложил расшифровать сны старшего квартирмейстера. Он сказал, что таким образом проявляется мой страх смерти.

Внезапно раздается сводящий с ума крик из дальнего конца грузового склада, в котором мы содержимся, лампы там коротит и аритмичная пульсация вызывает головную боль. Никто уже не спал там месяцами, с тех пор как стало достаточно места, чтобы все расположились в этом конце. Так как теперь всех собрали в одной камере, должно быть, кто-то попытался заснуть там. Я вскакиваю на ноги и натягиваю ботинки на босу ногу. Когда иду в сторону заварухи, то смахиваю со свой обнаженной груди выступивший пот. Мое тело везде покалывает от аномального ощущения энергий, под пальцами коллекция шрамов, покрывающая грудь, кажется странно горячей. Я смотрю вниз, наполовину ожидая увидеть, что старые раны светятся. Но это не так.

Я топаю во тьму, остальные наблюдают за мной. Крик был настолько громким, что разбудил флотских матросов на другом конце палубы. Я понимаю их подозрительность и болезненное любопытство, потому что иногда человек начинает кричать в варп-пространстве не своим голосом. К счастью, этого никогда не происходило с кем-то знакомым, но парни рассказывали басенки о людях, одержимых существами из варпа. Они совершенно сходили с ума и убивали кучу народу до того, как упасть и умереть, или их тело переходило под полный контроль какого-нибудь странного разума твари, в этом случае, они крались вдоль коридоров и хладнокровно убивали всех встречных. И это происходило даже тогда, когда защита от имматериума продолжала работать. Вы точно не захотите знать, что происходит на тех кораблях, где печати защиты от варпа разрушаются от продолжительной атаки бесформенных существ, поглощенных мыслью об убийстве экипажа.

— Император Терры, присмотри за мной, — шепчу я про себя, находясь на полпути к источнику криков. Если это действительно Затронутый, это станет по-настоящему серьезной проблемой. Они не оставляют нам ничего, что можно было использовать как оружие, так что фактически мы беззащитны. И все же, это благо, потому что от нас чертовски мало бы чего осталось, если бы мы были вооружены. Частенько возникали потасовки, но, несмотря на то, что думают люди, забить человека до смерти занимает некоторое время, и кто-то обычно растаскивает драку до возникновения трупов. Тем не менее, если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы это сделал, особенно, если бы жертва спала.

Все мое тело трясется, и я не совсем уверен по какой причине. Я пытаюсь убедить себя, что от холода, но я все-таки мужчина, чтобы признаться, когда мне страшно. Меня не пугают люди, за исключением, возможно, Полковника. Как тогда, так и сейчас, инопланетяне заставляют меня дрожать, особенно тираниды, но что-то в самой мысли о варп-существах пугает меня до глубины души, хотя я никогда не сталкивался даже с одним из таких. Во всей галактике я даже не могу придумать ничего столь жуткого.

Я вижу, что кто-то барахтается на одеяле впереди, как раз где освещение переходит во тьму. В неустойчивой дымке от сломанной светосферы сложно разглядеть детали , но мне кажется, что я вижу искривленное лицо Кронина и поворачиваюсь. Я слышу шаги за спиной и резко разворачиваюсь, почти натыкаясь на Франкса, который поднялся и пошел вслед за мной.

— Просто варп-сны, — с перекошенной улыбкой он пытается уверить меня, рефлекторно подняв свои огромные руки.

— Как будто это мне поможет, — коротко отвечаю я, разворачиваясь обратно к скорчившейся фигуре Кронина. Я как раз собираюсь сказать пару слов, когда его искривленный рот исторгает вопль.

— И из глубин… восстанет могучий зверь, с множеством глаз… и множеством конечностей. И зверь из… тьмы восстанет против света человечества… с ненавистной жаждой и неуемным голодом!

— Не буди его! — шипит на меня Франкс, когда я протягиваю руку к распростертой фигуре.

— Почему нет? — требую я ответа, становясь на колени рядом с Кронином и взглянув на сержанта.

— Проповедник Дюрант однажды сказал, что если разбудить человека во время варп-сна, то это опустошит его разум, позволив Хаосу проскользнуть, — с серьезным выражением лица увещевает он.

— Что ж, тогда я рискну порчей, а? — отвечаю я ему, раздраженный тем, что кажется мне детскими суеверием. — Если он продолжит дальше в таком же духе до конца цикла, я вообще не засну.

Я кладу руку Кронину на плечо, поначалу мягко, но все сильнее сжимая, пока он продолжает трястись и вертеться. Ничего существенного это не приносит, и я склоняюсь над ним и жестко шлепаю его по щеке тыльной стороной ладони. Он резко открывает глаза и на секунду в них горит какой-то опасный свет, но быстро сменяется смутным узнаванием. Он садится и смотрит прямо на меня, в колеблющемся свете его глаза косят.

— Святой Люций говорил с жителями Белушидара, и велика была молва их восхищения, — произносит он с теплой улыбкой на тонких губах, но его глаза быстро становятся затравленными.

— Думаю, это значит — спасибо, — говорю я Франксу, вставая, пока Кронин укладывается обратно на одеяло, еще раз осматривая окружение перед тем, как закрыть глаза. Я стою там еще пару минут, пока дыхание Кронина снова не становится глубоким и спокойным, означая, что он опять действительно заснул или слишком хорошо притворился, чтобы я больше не беспокоился.

"Какого черта Грин позволил себя убить?", несчастно спрашиваю я сам себя, устало возвращаясь обратно к себе в зону отдыха. Я как-нибудь обойдусь без обязанностей няньки за этой толпой преступников с дерьмом вместо мозгов. В "Последнем шансе" и так достаточно сложно выжить, чтобы еще беспокоится о ком-то другом. Я полагаю, что мне просто нужно забить на это, пусть сами о себе заботятся. Черт, если уж и это они не могут сделать, то заслужили смерти.

ЧЕРЕЗ несколько дней после происшествия с Кронином, мы присаживаемся перекусить в центре камеры, разложив на полу перед собой тарелки с протеиновыми шариками. Нам приходится цеплять их руками; нам не дают никаких столовых приборов, чтобы мы не могли заточить и использовать как своего рода ножи. Вот такое вот отношение действительно ломает людей — они даже не верят тебе, что ты будешь ими есть, а не кинешься резать другим глотки. Пища для нас тоже измельчается. Я точно знаю, что они привезли на борт сотни рогатых с полей вокруг Избавления, но разве мы видим хоть какое-то парное мясо? Никогда. Нет, все та же коричневая, наполовину жидкая жижа, которую ты запихиваешь себе в рот пальцами, ощущая, как она ужасно скользит по пищеводу, напоминая по консистенции остывшую блевотину. Через некоторое время ты к ней привыкаешь, тебе приходится. Ты просто впихиваешь ее в себя, глотаешь и надеешься, что не сильно подавишься. У нее даже нет никакого вкуса, кроме солоноватой воды, с которой она смешана. Она холодная и склизкая, и не единожды я ощущал острое желание швырнуть это дерьмо в лицо охраннику, но меня просто отпинают, и я останусь голодным. При полном отсутствии гастрономического восторга, она, конечно же, наполняет твое брюхо и позволяет жить дальше, что от нее и требуется.

Я как обычно сижу с Гаппо и Франксом, самые близкие к понятию друга, что у меня были среди этой презренной компании. Несколько минут мы проводим наполняя рот этой жижей, после чего проталкиваем ее внутрь восстановленным фруктовым соком. Некоторым может показаться, что фруктовый сок был неким расточительством, но на борту корабля, где воздух постоянно снова и снова фильтруется, и где только искусственное освещение и замкнутое пространство, это лучший способ остановить любую заразу. Есть истории, когда экипажи целых кораблей дохли от лихорадки Талоиса или муританской холеры, и в этом заключался огромный риск, поскольку вам нужно было всего лишь дать человеку полпинты сока в день, чтобы предотвратить худшее.

— Ты когда-нибудь думал, чтобы сбежать, пока ты на борту? — спрашивает Франкс, используя свой мизинец, чтобы стереть последний кусочек протеина с ободка тарелки.

— Я слышал, что это реально, — говорит Гаппо, отодвигая тарелку в сторону, прежде чем начать ковыряться у себя во рту ногтем, пытаясь подцепить застрявший где-то кусочек протеина.

— Некоторые из экипажа считают, что существуют места, где человек может прятаться вечно, — добавляю я, выливая остатки сока в рот, и полощу его, чтобы смыть чудовищную текстуру, оставленную пастой.

— Этот корабль не настолько большой, но все равно тут есть сотни мест, куда никто давно не заглядывал: между палубами, в системе трубопроводов или под двигателями. Ты можешь ползать там и красть себе еду, это будет не сложно.

— Ага, — говорит Франкс, скривив губы, — но это не совсем гребаная свобода, не так ли?

— А что бы ты назвал свободой? — спрашивает Гаппо, подпирая себя локтем и вытягивая свои длинные ноги перед собой.

— Не знаю, — пожав плечами, отвечает сержант, — полагаю, это как выбирать: что тебе есть, куда пойти, с кем дружить.

— Я никогда не мог позволить себе такого, — говорю я им, — в фабричном улье самое главное было выжить, как и здесь. Убей или будешь убит, выиграй торговую войну или голодай, все просто.

— Никто из нас не знает что такое свобода, — говорит Гаппо, качая головой из стороны в сторону, чтобы разработать тугие мышцы, — когда я был проповедником, все что я знал, так это святые писания и догмы Экклезиархии. В любой ситуации они говорили мне в точности, что я должен делать и что чувствовать. Они говорили мне, кто был прав, а кто ошибался. Я теперь осознал, что у меня по-настоящему не было вообще никакой свободы.

— Ты знаешь, я с агромира, — говорит Франкс, — просто фермер, там не было особых лишений. У нас была куча машин, единственный человек мог присматривать за пятнадцатью сотнями гектаров. Мы всегда жрали от пуза, бабы молодые и здоровые, мужику желать больше нечего.

— Так какого гребаного лешего ты поперся в Гвардию? — выпрямившись, выпаливает Гаппо.

— А у меня был какой-то фрагов выбор?! — с кислой миной на лице горько произносит Франкс. — Когда орки вторглись на Алрис Колвин, мы просто получили список от Департаменто Муниторум. Меня призвали. Вот и все, не было выбора.

— Ага, — встреваю я, — если ты хорошо устроился, то, в конце концов, это главное.

— Оказалось в Гвардии не так уж и плохо, — говорит сержант, наклонившись вперед, дабы положить свою тарелку на тарелку Гаппо, — по правде говоря, мне нравилась дисциплина. Как солдат, мне не о чем было волноваться кроме приказов. Жрали и пили от пуза, было удобно считать, что все, что тебе приказали — будет правильным.

— Но как только тебя повысили, все изменилось, — вклинивается Гаппо, снова откидываясь назад.

— Да, это уже стало проблемой, — продолжает Франкс, комкая свои курчавые волосы рукой, — чем выше я поднимался по командной цепочке, тем меньше мне это нравилось. Вскоре пришлось принимать решения, из-за которых умирали и калечились бойцы. Вдруг мне стало казаться, что в этом всем моя вина. Полковник был прирожденным офицером, один из дворянства, он ни секунды не думал о солдатах, просто делал все, чтобы протащить свою жирную задницу повыше, надеясь стать генерал-командующим или главнокомандующим.

— Из-за этого ты переступил черту? — спрашиваю я, зная, что Франкс попал в "Последний шанс" из-за подстрекательства к нарушению субординации и не подчинению приказам.

— Верно, — говорит он, его лицо мрачнеет от воспоминаний, голос становится глубоким и озлобленным, — мы застряли на ледяных полях Фортуны II, месяц сидели на полупайке, потому что повстанцы сбивали наши шаттлы с припасами. Получили приказ атаковать крепость "Цитадель Ланскара", две дюжины лиг по чистому льду. Офицеры обедали тушеным мясом рогатого оленя и черного вола, пили Шаналанское бренди; мои бойцы жрали высушенные суррогаты и делали воду из снега. Я повел свои две роты в лагерь офицеров и потребовал припасов для марша. Ублюдки Департаменто отправили нас восвояси, и бойцы пришли в неистовство, разграбили все подчистую. Я не пытался остановить их, они мерзли и голодали. Что мне нужно было сделать? Приказать им тащиться обратно в ледяные пустоши и атаковать вражеское укрепление с пустым брюхом?

— Примерно, то же самое случилось и с тобой, Гаппо, — говорю я бывшему проповеднику, делая подушку из своего тонкого одеяла и укладываясь на нее, заложив руки под голову.

— Имущие и неимущие? — спрашивает он, не ожидая ответа. — Я понимаю, почему Франкс сделал то, что сделал, но я не имею ни малейшего понятия, что заставило меня в тот день осуждать кардинала перед лицом полудюжины офицеров Имперской Гвардии.

— Думаю, ты прав, — говорит Франкс, — кардинал не стал бы казнить людей, которые ценой своих жизней защищали его планету.

— Но ты продолжил, и обвинил всю Экклезиархию в коррупции, — добавляю я с усмешкой, — подвергая сомнению, существовал ли на самом деле Император. Насколько это глупо, а?

— Я не мог поверить, что такие страдания происходят, если такой святой дух приглядывает за человечеством, — решительно отвечает Гаппо, — если и есть Император, в чем я сомневаюсь, то кардиналы и подобные ему представляют такую фигуру совершенно нелепо.

— Не могу себе представить, чтобы все продолжалось так, если бы не было Императора, — говорит Франкс, качая головой, стараясь понять эту мысль, — в этом случае убил бы себя, как только меня арестовал Полковник.

— Ты правда веришь, что у тебя есть душа, нуждающаяся в спасении? — с заметным презрением спрашивает Гаппо.

— Ты веришь, что великолепного Императора волнует, сдох ты на службе Империума или тебя расстреляли как не подчинившегося приказам грабителя?

— Эй! — рявкаю я на обоих. — Давайте оставим эту тему, а?

В этот момент подходит Пол, его лицо искажено злобой, и он почти рычит.

— Он снова это сделал, — говорит он сквозь зубы.

— Роллис? — зная ответ, спрашиваю я и вскакиваю на ноги. Пол кивает, и я следую за ним в дальний конец камеры, где он и те, кто остались от старого взвода Кронина обычно едят. Там и сидит подавленный Кронин.

— Да украду я с тарелки безнадежных, дабы накормить уста бессильных, — произносит безумный лейтенант.

— Это проповедь Себастиана Тора. Я ее знаю, — вставляет Пол, стоящий как раз за моим правым плечом.

— Где Роллис? — требую я ответа.

Один из валявшихся на земле бойцов кивает головой вправо, и я вижу предателя, сидящего, прислонившись к стене камеры в десяти метра дальше. Они просто доверили мне разобраться с ним. Большинство из них ненавидят Роллиса, как и я. Они боятся, что этот ублюдок-предатель сделает с ними что-нибудь, если они будут противостоять, гнев Полковника еще один сдерживающий фактор. Что ж, я не буду стоять в стороне, покуда дышу тем же воздухом что и он, от этого мне хочется вырвать его легкие. Я марширую к нему и встаю перед этим мешком с дерьмом. Он держит на коленях наполовину полную чашку.

Я стою, уперев руки в бока. Меня трясет от гнева, настолько я не могу терпеть этого человека.

— Медленно ешь, а? — шиплю я Роллису. Он медленно поднимает взгляд своих крошечных черных глаз.

— Это потому, что я более цивилизованный, чем вы, животные, и не должен мириться с таким оскорблением, — громко произносит он, отставляя тарелку в сторону.

— Ты снова отобрал еду у Кронина, — это утверждение, а не вопрос.

— Я попросил его разделить рацион со мной, — говорит он с кривой ухмылочкой, — он не отказался.

— Он сказал: "И щедрость Императора ниспадает на их, кто тяжко трудится во славу его", — делает замечание стоящий за мной Пол, — по мне, так это больше похоже на: "отвали от меня".

— Я последний раз предупреждаю тебя, Роллис, — тяжело произношу я, его распухшее лицо вызывает во мне отвращение, — больше предупреждений не будет.

Его глаза наполняются страхом, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, но мой ботинок вышибает ему на колени окровавленные зубы. Он хватается руками за челюсть, скулит от боли. Когда я разворачиваюсь чтобы уйти, слышу движение за спиной, и смотрю через плечо.

— Падла! — ругается он, наполовину встав на ноги, по его подбородку течет кровь и слюна. — Я отплашу тебе ша это, ты, ханшешкий шын орка!

— Продолжай также, и в будущем тебе понадобится супчик, — со смехом отвечаю я. Мне было бы жаль этот кусок дерьма грокса, если бы он не был таким отмороженным козлом.

Он снова резко опускается обратно, пробуя свои зубы пальцем, его глаза источают чистый яд. Если бы они, правда, могли убивать, на мои пальцы ног уже бы вешали бирку.

— Если он попытается еще раз это сделать, — говорю я Полу, — сломайте ему пальцы на левой руке. Тогда ему будет сложнее есть, но нажимать на спусковой крючок он все равно сможет. Я вас прикрою.

Пол оглядывается на предателя, явно смакую эту мысль.

— Я надеюсь, что он попытается, — мрачно произносит он, пристально глядя на Роллиса, — я просто надеюсь на это…

ПОД тусклым румяным сиянием старого солнца, неумолимо двигался вперед флот тиранидов. Меньшие корабли-трутни толпились под массивным, покрытым кратерами панцирем корабля-улья, большие по размерам суда медленно скручивались друг с другом, чтобы войти в спячку, которая позволит им преодолеть огромное расстояние между звездами. Рассеивались облака спор, медленно разлетаясь под действием солнечного ветра. Один корабль улья все еще не спал, его питающие щупальца были обернуты вокруг разбитого корпуса боевого корабля Империума, переваривая минеральное содержимое, плоть мертвого экипажа, высасывая воздух изнутри корабля для своих нужд.

Флотилия био-кораблей заполонила все небо, подгоняемая инстинктом снова впасть в спячку, пока не найдут новую добычу и новые ресурсы для поглощения. На их пути оставались голые скалы, кружащиеся по орбите вокруг солнца, очищенные от любых органических частиц, на них не осталось ничего, кроме самых основных химических соединений. Ничего не осталось на разграбленной планете Лангоста III. Ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-то жили люди. Все что осталось — лишенный атмосферы астероид, неотмеченная могила трех миллионов человек. От них остался только чистый генетический материал, хранимый внутри огромного корабля-улья, готовый превратиться в еще одну армию охотников, в еще одну армию смертоносных существ.