Они повернули на север. Хуги разоткровенничался и теперь угощал Хольгера длинной вереницей воспоминаний о своих амурах с женщинами своего народа. Хольгер слушал вполуха, изображая восхищение, которого подвиги Хуги несомненно заслуживали бы, будь они правдой хотя бы наполовину.
Дорога стала подниматься вверх, лес поредел. По сторонам открывались поляны, залитые солнцем, напоенные ароматом полевых цветов, между деревьями дыбились серые валуны, порой лес расступался и открывался вид на синеющие вдали горы. Тропу то и дело пересекали ручейки, со звоном струящиеся в долину, украшенные миниатюрными радугами на перепадах. Срывались с ветвей, как изумрудные молнии, зимородки, высоко в небе парили ястребы и орлы, гомон диких гусей доносился из озерного камыша. Мелькнул заяц, тропу пересек олень, в — кустарнике фыркала медвежья парочка. Светлые тени белых облаков бежали, как волны, по цветущим лугам, ветерок освежал лицо. Путешествовать по этому краю было подлинным наслаждением. Даже тяжеловесная рыцарская экипировка уже не казалась Хольгеру обременительной и дурацкой.
А из глубин его подсознания всплывали туманные воспоминания о том, что в этих местах он когда-то уже бывал. Или это напомнило ему Альпы? Пожалуй, нет. Высокогорные луга в Норвегии? Тоже нет. И дело, кажется, не во внешнем сходстве. Он бывал именно здесь! Но эта мысль была настолько дикой, что он постарался отбросить ее.
И все-таки, если переход в этот мир вооружил его знанием неизвестного языка, то не исключено, что его мозги могут выкинуть и другие шутки. А может, в его теле просто оказалось чужое сознание? Он внимательно осмотрел свои ладони; крепкие длинные пальцы, ощупал нос, горбинку на котором оставил ему на память тот великий день, когда они разнесли команду политеха (счет 38:24). Нет, он это он. И, кстати, настоятельно нуждается в бритве.
Солнце уже клонилось к закату, когда они выехали на пологий берег обширного озера. Из камышей поднялась в воздух стая диких уток.
— Туточки, — сказал Хуги. — Уф! Мой бедный зад. — Он спрыгнул с коня и потер ягодицы.
Хольгер спешился. Стреноживать верного, как пес, Папиллона не было надобности, он только перебросил поводья на луку седла. Жеребец потянулся мордой к сочной траве.
— Надо ее подождать, — пробурчал Хуги. — У нее здесь гнездо. А коли ждать, быстрее получится, если промочить горло.
Хольгер извлек из мешка еще одну флягу.
— Ты мне так и не рассказал, кто она?
— Алианора-то? Дева она, лебедь, — ответил гном и сделал огромный глоток. — Летает себе по лесам и собирает наши слухи да новости — кто шепнет, кто крикнет. Мы тут все ее любим. Уф! Может, ведьма из старой Герды и никакая, но пиво у нее — как ни у кого другого.
Папиллон заржал. Хольгер обернулся и увидел гибкое пятнистое тело, скользящее к озеру. Леопард!
Мгновенье — и он уже, готовый к сражению, сжимал в руке меч.
— Не надо! Не надо! — Хуги попытался схватить его за руку. — Он мирный. Он не нападет, если его не трогать.
Леопард застыл и устремил на них холодный желтый взгляд. Хольгер вернул меч в ножны. Над головой зашумели большие крылья.
— Она, она! — закричал Хуги и принялся прыгать и размахивать руками. — Э-ге-гей! Давай сюда, к нам!
С неба упал лебедь. Такой огромный птицы Хольгер еще не видел. Лучи солнца золотили красивое оперение.
Хольгер неуверенно шагнул вперед, пытаясь сообразить, как принято представляться в подобных случаях. Птица взмахнула крыльями и отлетела в сторону.
— Не бойся, Алианора, не бойся! — выбежал вперед Хуги. — Это страсть какой благородный рыцарь, он хочет только кое-что у тебя спросить.
Лебедь встрепенулся, вытянул шею, раскинул крылья и поднялся во весь рост. И — Боже! — тело его прямо на глазах стало удлиняться, шея — укорачиваться, крылья — утончаться… Хольгер перекрестился.
И вот вместо лебедя перед ним стоит женщина!
Нет — девушка! Не старше восемнадцати лет: стройная и высокая, загорелая, с каштановыми волосами, свободно падающими на плечи, большими серыми глазами, нежным ртом и россыпью редких веснушек на вздернутом носике — загляденье! Хольгер понял, что нужно делать: он расстегнул шлем, снял его, сдернул шапочку и поклонился.
Она робко шагнула навстречу. Ее длинные ресницы дрогнули. Весь ее наряд состоял из короткой туники без рукавов, сшитой, казалось, из перьев и плотно облегающей тело. Босые ступни тонули в траве.
— Стало быть, это ты, Хуги, — произнесла она. В ее низком контральто звучал» те же, что и у Хуги, гортанные нотки. — Привет тебе. И тебе привет, сэр рыцарь, друг моего друга.
Леопард подошел к ней, сел и уставился на Хольгера подозрительным взглядом. Алианора улыбнулась и потрепала его по шее. Он потерся мордой о ее колено и заурчал, как дизельный двигатель.
— Этого длинного молодца звать сэром Хольгером, — объявил Хуги важно. — А ты, сэр рыцарь, понятное дело, видишь перед собой деву-лебедь. А потому пора подкрепиться. — И гном вновь приложился к фляге.
— Гм! — Хольгер не знал, что говорить. — Для меня большое счастье познакомиться с тобой, благородная госпожа.
Девушка явно продолжала его опасаться, и Хольгер решил, что следует вести себя как можно более учтиво.
— О нет, — улыбнулась она. — Это для меня счастье. Не часто я встречаюсь с людьми, а тем более с такими мужественными воинами.
Она не кокетничала — только соревновалась с ним в галантности.
— Так будем мы ужинать или нет? — подал голос Хуги. — У меня кишка к кишке прилипает.
Они расположились на траве. Алианора грызла черствый черный хлеб с таким же, как и гном, удовольствием. Ели молча. Солнце уже падало за лес, и тени стали такими длинными, словно старались дотянуться до противоположного горизонта. Когда все было съедено, Алианора обратилась к Хольгеру:
— Один человек ищет тебя, сэр рыцарь. Сарацин. Он твой друг?
— Что?.. Сарацин? — растерялся Хольгер. — Пожалуй… Я прибыл издалека и никого здесь не знаю… Ты, верно, ошиблась…
— Может быть, — улыбнулась Алианора. — А что привело тебя ко мне?
Хольгер кратко рассказал об истории с ведьмой и своих затруднениях. Девушка нахмурилась.
— Ты полагаешь, что мне лучше не встречаться с герцогом Альфриком?
— Этого я не сказала. В Фейери я никого не знаю. Кое с кем из Срединного Мира я знакома, но с теми, кто попроще, — с домовыми и кобольдами, и несколькими русалками.
Хольгер почесал затылок. Опять двадцать пять! Едва только он сумел убедить себя, что он в своем уме, что ситуация, в которой он очутился, хотя и выглядит фантастичной, но все же может быть научно объяснена, как они опять за свое: плетут о сверхъестественном с таким видом, словно говорят о соседе по лестничной клетке.
Хотя… Может, оно и впрямь по соседству с этой поляной! Ладно! Разве он не видел собственными глазами, как полчаса назад лебедь стал человеком?
Его смятение осталось незамеченным, но от этого он почему-то почувствовал себя чудовищно одиноким. Нет, не нужно проклятий. Или рыданий. Благоразумие — прежде всего. Он помедлил и спросил:
— Не могла бы ты подробнее рассказать мне о сарацине?
— Ах, о нем… — девушка, не отрываясь, наблюдала за полыхающей в закате гладью озера. В воздухе носились ласточки. — Сама я не видела его, но лес полон разговоров о нем. Кроты бормочут в своих норах, шепчутся барсуки, зимородки и вороны кричат об этом повсюду. Вот я и узнала, что уже не одну неделю кочует по здешним местам одинокий рыцарь, сарацин по оружию и внешности. И всех спрашивает о христианском рыцаре. Никто не знает, зачем он ищет его, только тот в его описаниях похож на тебя: гигант со светлыми волосами, верхом на черном коне, и герб у него… — Она взглянула на Папиллона. — Твой щит в чехле. Герб, о котором он говорит, — это три сердца и три льва.
Хольгер вздрогнул.
— Но я не знаю никакого сарацина! — воскликнул он. — Вообще никого здесь не знаю. Я попал сюда из таких мест, о которых вы не имеете и представления…
— Может, это враг, ищущий твоей смерти? — с интересом полюбопытствовал Хуги.
— Я сказал, что не знаю его! — с раздражением воскликнул Хольгер и спохватился. — Извините… Я не в своей тарелке…
Алианора тихо рассмеялась.
— Не в своей тарелке? Как смешно!
На всякий случай Хольгер отметил про себя, что банальности его мира могут сходить здесь за острословие.
Однако вернемся к сарацину. Кто он такой, черт побери! Единственным мусульманином, с которым он был знаком, был когда-то его сокурсник — робкий, маленький сириец в больших очках. Этот «сарацин» не пустится на его поиски, тем более, напялив на голову консервную банку.
Важно то, что его, Хольгера, путают с кем-то, у кого такой же конь и похожая внешность. И это может грозить неприятностями. Так что лучше держаться от сарацина подальше.
— Решено. Я еду в Фейери, — заявил он.
— Решено? — глухо переспросила Алианора. — А на чьей ты стороне — Хаоса или Порядка? Хольгер пожал плечами.
— Ответь, — настаивала она. — Я не умею предавать.
— Порядка, я полагаю, — подумав, ответил он. — Хотя что он здесь означает?
— Я почувствовала, — сказала Алианора, — Я ведь тоже из человеческого рода. И хотя сторонники Порядка порой и пьяницы, и невежи, но их дело все равно ближе мне, чем дело Хаоса. Я тоже решила — я еду с тобой, сэр рыцарь. Возможно, я принесу тебе пользу.
Хольгер собрался возразить, но она решительно подняла тонкую руку:
— Нет, нет, решено. Это не так уж опасно для меня: я умею летать.
Спускалась ночь, звездная и росистая. Хольгер снял с Папиллона попону и расстелил на землю. Алианора заявила, что будет спать на дереве, и удалилась. Хольгер лег. Звезды горели над головой. Он узнал знакомые созвездия: над ним было летнее небо Северной Европы. Однако, сколько отсюда миль до его дома? И разве это расстояние измерить в милях?
Тут он вспомнил, как перекрестился, когда увидел перевоплощение Алианоры. Почему он сделал это — впервые в жизни? Поддался общей атмосфере средневековья? Или это еще один из подарков неведомой силы, научившей его неизвестному языку и умению ездить верхом?.. Непостижимый мир, непостижимый путь…
Здесь не было комаров. Спасибо и на том. Хотя в качестве напоминания о доме можно было бы и потерпеть… Он поворочался и заснул.