Три комнаты под березой

Глава I Необычные друзья

Руслан проснулся на следующее утро как обычно, но вставать не заторопился. Впервые чуть ли не за целый год ему некуда было спешить. Ни в Политех, ни на работу. Поэтому самым правильным было повернуться на другой бок и продолжить экскурс в мир грез. То есть постараться снова заснуть. Что ему и удалось вполне. И что самое удивительное — он не просто видел сны, а эти сны запомнил.

Он снова был мальцом — таким, каким родился. То есть было ему полных семь годовых циклов и еще половина, и была весна. И кроме птиц и стрекотания насекомых теплый ветерок разносил по роще совершенно новые для юного мавки звуки.

Это играла свирель, о чем Руслан, который не был тогда еще Русланом, естественно, не подозревал. Он просто вбирал новую вибрацию воздуха корой, корнями и раскрывающимися почками, из которых уже показались новорожденные листочки — и наслаждался.

Звуки смолкли, затем снова зазвучали, и по мере развития мелодии желание увидеть их источник, прикоснуться к нему, пронзало все существо юного деревца. Оно потянулось к тому, что лежало под его корнями — и оп-ля, неожиданно для себя ствол его березы раздвоился, и он обнаружил, что стоит на земле на двух подпорках, от верхней части укороченного ствола в две стороны отходят симметрично расположенные мягкие отростки, а верхнюю часть этого странного обрубка увенчивает вместо кроны нечто круглое, похожее на колоду.

Впрочем, у этой круглой части его ствола были приспособления для обозрения пространства, две дырки для поступления внутрь воздуха и горизонтальная прорезь, которая могла открываться. По бокам круглой колоды, над мягкими отростками, исходившими из главной части ствола, были другие отверстия, через которые доносившиеся звуки слышались еще лучше и были еще приятнее.

Самым же поразительным, что через два расположенных посередине круглой колоды влажных пятна юный лесовик мог воспринимать окружавшее его пространство гораздо яснее и четче. Он без труда узнал свой мир: большую взрослую березу, корни которой дали жизнь его деревцу, других берез, и юных, и уже в возрасте, и поляну, поросшую папоротником. Сейчас папоротник еще только начал очередной цикл развития: его проростки лишь пробивались из-под земли, готовясь превратиться в розетки листьев, но не успели стать ими. Поэтому хорошо был виден и огромный плоский валун на ближнем краю поляны, и большой пень напротив.

И на этом пне сидел человек!

Не леший, не мавка, а самое настоящее живое существо из мяса и крови, только двуногое. И вместо шерсти туловище его покрывала вторая кожа — съемная. Два отростка, похожие на те, что сейчас были у юного лесовика, были согнуты, и в них были куски какого-то странного гладкого растения разной длины, слипшиеся вместе. Эти куски человек держал возле щели, прорезанной в его верхней круглой части, и в них по очереди дул. Красивые звуки исходили оттуда!

Впрочем, все это продолжалось недолго. Скоро человек встал и двинулся к выходу из рощи. Звуки сменились на другие, вызывавшие желание двигаться, шевеля опорками, на которых стоял юный лесовик. Он прямо ощущал, как сок струится по этому его второму обрубленному стволу, и это было приятно-приятно. Юный лесовик вдруг понял, что теперь, если он научится пользоваться своим новообретенным видом, то сможет уже не стоять на одном месте, а перемещаться. Куда захочет!

Надо было только постараться… Но как же это было трудно! И очень страшно. Теперь, когда прекрасные чарующие звуки стихли, юный лесовик осознал, что через свои новые отростки и опоры он не сможет питаться от земли и воздуха. И он заплакал — впервые в своей еще короткой жизни.

— Сынок! — услышал он голос матери.

Юный лесовик качнул круглой частью своего туловища и увидел (потом он узнал, что на человеческом языке это называется именно так), как от ствола материнской березы отделилась человеческая фигура. Она была выше той, что только что сидела на пне, и нежность исходила от нее, и забота.

Фигура эта открыла горизонтальную щель на верхней, не закрытой съемной кожей части туловища, и юный лесовик услышал человеческий голос.

— Как я рада, что в тебе тоже живет дар перевоплощения! Что ты настоящая мавка, а не лишенный разума корневой отпрыск! Тебе не о чем горевать. Когда тебе снова нужно будет стать деревом — обними ствол березы, из которой вышел, и она вберет тебя в себя. А захочешь оттуда выйти — только пожелай. Ты теперь всегда сможешь это делать. Ведь ты — один из лесного народа, как и я.

— А где остальные?

— Спят. Не надо их тревожить. Я и сама могу научить тебя всему, чему следует. Если ты этого хочешь, конечно. Протяни мне свою ветку, вот эту, чтобы я могла тебя поддержать, и переставь одну из опорок в ту сторону, куда хочешь попасть…

Весь этот день до темноты юный лесной житель пробовал новые возможности, которые перед ним внезапно открылись. Мать учила его пользоваться щелью в круглой части нового, составного ствола. Она объяснила ему, что люди используют ее для общения между собой, потому что обмениваться мыслями молча не умеют.

Угомонился он в тот день, только когда сгустились сумерки. Приблизившись к своей березке, юный представитель лесного народа обнял ее стволик — и о чудо, снова почувствовал себя деревом. И он заснул, счастливый и довольный своей судьбой…

Декорации, как это обычно и бывает во сне, размылись, дрогнули, и словно открылись заново. Опять на пеньке сидело маленькое существо человеческого рода с короткими волосами русого цвета (у мавок они были длинными и белокурыми), только уже иначе одетый, и возле ног его лежала сумка.

Теперь юный лесовик выучил достаточно человеческих слов и обычаев, чтобы знать, что человек этот точно такая же поросль, что и он, только людская, то есть еще не взрослый экземпляр (у людей это называлось «мальчик»), что зовут его Матвей, а палочки разной длины, соединенные вместе, называются «свирелью». Свирель эта хранилась теперь здесь, в роще под камнем, вместе с другими сокровищами, подаренными человеком своему лесному другу — да-да, оба мальчишки были теперь друзьями, так это называл Матвей.

— Почему ты не боишься находиться здесь? — прозвучал вопрос.

— А ты? — в свою очередь спросил юный лесовик, потому что правду говорить людям мать строго-настрого ему запретила.

— Я посвященный, — важно ответил Матвей. — Когда я вырасту, я должен буду жениться на мавке. Ну то есть как бы, и пока мне не исполнится семнадцать лет, они мне ничего не сделают.

— А ты знаешь, как они выглядят? — засмеялся юный представитель лесной поросли.

— Нет, конечно. Откуда? Их нельзя видеть — все, кому они показываются, умирают страшной смертью.

— Быстро умирают? Вот так сразу?

— Не знаю. А почему ты смеешься?

— Потому что я здесь живу. С весны до поздней осени, пока не наступят холода. С мамой. Она не любит людей и прячется от них.

— Сочувствую. Ты не обидишься, если я буду звать тебя «Леший»?

— Не, Леший — это старик. А я так, Лешак. И я не обижусь, если ты научишь меня всему, что знаешь сам.

— То есть читать и писать?

— Угу. И считать тоже. А я покажу тебе, где что растет, и какие ягоды съедобные, а какие лучше не трогать. И как дорогу в лесу находить, когда солнца не видно.

— А броды на реке ты знаешь?

— Спрашиваешь? Я и омуты все знаю… Ты плавать умеешь?

— Нет. Сразу на дно иду. Камнем.

— Со мной рядом можно. В случае чего держись за меня. Я плаваю как бревно.

Теперь засмеялся Матвей:

— Я думал, ты скажешь: как рыба.

— Не, нырять у меня не получается. Вода меня выталкивает.

— Ух ты! Как здорово! Значит, нырять тоже будем вместе. В случае чего — держись за меня…

Снова все расплывается, и проявляется третий кусок сновидений.

Юные березки в роще стали выше и толще, упало несколько старых, отживших свой век, и две из них, распавшись на части, почти полностью стали прахом, растворившись в земле. Человеческий мальчик Матвей тоже изменился: подрос еще на пол головы, а, значит, выше стал и он сам, сын мавки и будущий продолжатель лесного рода.

— Ты что это такое сегодня принес? Что оторваться не можешь? — услышал он собственный голос.

— Это? Смартфон называется. Этот дивайс умеет картинки разные показывать, что в мире делается.

— Дивайс? — изумился лесной обитатель.

— Ну, приспособа такая техническая, у которой внутри разные схемы и приблуды, которые действуют непонятным образом. Его лучше не вскрывать, а то он умрет и ничего показывать не будет.

— Ну понятно: как животное. Тем тоже если разорвать туловище и выпустить кровь, то они перестают дышать и функционировать.

— Угу. Смотри: я сейчас тебя сфотографирую, и ты увидишь, как ты выглядишь.

— Ну, свое лицо я видел в стоячей воде после дождя.

— А в полный рост?

— Тоже видел. В реке. Там есть ивы над омутом, за ветви которых можно держаться и отразиться. Ты же сам пробовал поймать такой момент!

— Угу. Только там течение, и изображение рябит. Искажается. А здесь я могу снять тебя не только как ты висишь или стоишь, а еще как ты движешься. «Видео» называется… Встань вон туда в центр поляны и что-нибудь сделай.

— Что?

— Ну… Попрыгай или потанцуй.

Юный лесовик засмеялся:

— А разве сегодня две недели после летнего солнцестояния, что я танцевать обязан? К тому же, светло очень и музыки нет… О, идея! Я сейчас достану твою свирель, и ты снимешь, как я на ней играю.

И он достал И заиграл. Заиграл с упоением, как он это делал всегда, когда думал, что его никто не слышит, кроме ветра в ветвях. Это была весенняя песня, песня пробуждения природы, песня ликования и радости — его друг Матвей приехал сюда на каникулы, и они вновь встретились после долгого зимнего перерыва.

Он не смотрел по сторонам, он весь ушел в себя, в музыку. Он не чувствовал пальцев, он не чувствовал ступней ног или своего тела — он воспарял, вбирая в себя свежесть раскрывающихся почек и вплетая в исходящие из своих губ звуки любовное трели птиц.

Он очнулся, когда на плечо ему легла рука матери.

— Довольно! — произнесла та мягко. — Взгляни, что ты натворил!

Он повернул голову и посмотрел на своего человеческого друга. Матвей стоял, опершись на каменный алтарь, и скупая слеза катилась по его щеке. И все лицо его отражало изумление — и страх.

— Что с тобой? — спросил юный лесовик удивленно. — Ты сломал свою штуку, и теперь тебя будут за нее ругать?

— Нет, все нормально, — быстро ответил Матвей, нажимая на что-то в своем «дивайсе». — Просто мне показалось… А кто это был рядом с тобой? И куда она делась?

— Спряталась. Это была моя мать. Я же тебе говорил: она избегает людского общества. А чего ты испугался? Я так ужасно играл?

— Нет, наоборот, — отвечал Матвей. — Я такого еще никогда не слышал. Это было лучше, чем… Лучше всего! И мне показалось, будто лес ожил. Помнишь, я однажды рассказывал тебе про мавок? Сейчас я их видел, вот!

— И ты решил, что умираешь?

— Ну да!

— Это были всего лишь глюки. Я больше не стану при тебе играть на свирели. А ты… ты обещал показать мне, что такое видео. Покажи!

Увидеть себя со стороны было интересно. На живой движущейся картине стоял самый обычный человеческий мальчишка-подросток и играл на свирели, звуки которой, как оказалось, необычный прибор тоже записал, хотя и не совсем точно. Впечатление было такое, словно к живой музыке привмешалось нечто-то неприродное, похожее на звуки, которые доносились от машин, иногда проезжавших по дороге мимо холма. Изображение было ясным, четким, словно в тех книжках, которые хранились в тайнике под камнем. И только в конце оно вдруг задрожало, размылось… березы вокруг поляны начали слегка двоиться…

— А я уже поверил, что мне действительно показалось, — с испугом проговорил Матвей, смотревший видео рядом со своим другом. — Значит, они действительно существуют. Мавки, то есть…

— Ну, даже если и существуют, так что? — пожал плечами юный лесной обитатель. — Не надо быть слишком впечатлительным, вот и все. Ты же сам говорил, что пока тебе не исполнится семнадцать лет, они тебе ничего не сделают.

— А вдруг…

— Никаких вдругов, особенно если ты сотрешь эти картинки со своего «дивайса» и их никто больше не увидит. Мавки очень пугливые, они не захотят, чтобы на них приходили глазеть все кому не лень, и если такое случится по твоей вине…

— Их месть будет ужасна, да? Ну тогда вот смотри сюда: я нажимаю на кнопку «Delete» — и этого видео больше нет. Хотя жаль, конечно. Неужели ты сам себе не понравился?

— Понравился. Очень. Но здесь, в этой роще делать картинки нельзя… Хочешь забыть то, что на том видео было?

Матвей подумал немного.

— Хочу. Вдруг я нечаянно проговорюсь, и попаду под проклятье духов? А как это сделать?

Юный лесовик поразмыслил. Он вспомнил, что рассказывала мать о способностях мавок. Проверить, настоящий ли он мавка, было интересно…

— Возьми меня за руки и гляди мне в глаза. И повторяй за мной: «Хочу забыть, как Лешак играл на свирели, а я его снимал.»

— Хочу забыть, как Лешак играл на свирели, а я его снимал, — послушно повторил Матвей.

— «Таких картинок на моем смартфоне не было».

— Таких картинок на моем смартфоне не было…

Юный лесовик отпустил руки друга и отвел глаза.

— Ты меня о чем-то спрашивал? — произнес он, скрывая неловкость.

— Угу. Я хочу тебя сфотать и снять на видео. Встань вон туда в центр поляны и что-нибудь сделай.

— Здесь нельзя фотать и снимать видео. Пошли в другое место…

Руслан проснулся, но грёза не хотела его отпускать. Во сне он вспомнил самое счастливое время своей жизни, время беззаботного детства, и жаль, что всего лишь через год оно закончилось. И закончил он его сам, потому что соблазненный картинами, открывшему ему благодаря подаренному его человеческим другом Матвеем дивайсом, захотел погрузиться в эти картины в реальности, побывать в людском мире — в общем, стать человеком.

И получилось все как всегда внезапно. В тот год, когда Матвею исполнилось 15 лет, он уговорил своего лесного друга пойти к нему в гости.

— Дедушка давно хочет с тобой познакомиться, — сказал он. — И бабушка тоже. А то они начали уже думать, будто я тебя выдумал, и у меня что-то с головой. Ты же не хочешь, чтобы они меня по докторам начали таскать? И в мозгах моих копаться?

— Они будут резать тебе голову?

— Нет, просто задавать много вопросов. И если решат, что я сумасшедший, запрут в больницу и начнут насильно кормить таблетками.

— И я тебя больше не увижу?

— Вот именно. Меня сюда больше не отпустят!

Этот аргумент был более чем впечатляющ. Будущий Руслан даже у матери спрашиваться не стал — он незамедлительно отправился со своим другом в село к его бабушке с дедушкой.

— Вот он, Лешак — гордо представил его Матвей родне.

Кроме стариков, как оказалось, в тот момент в доме находилась куча народа: родители Матвея, его дядья по отцу и их дети. И все они махом высыпали во двор, чтобы познакомиться с необычным гостем.

— А какое у тебя настоящее имя? — спросил старик. — Какой ты фамилии? Мы — Фатьяновы.

— Мама зовет меня «Сынок», — отвечал лесной житель добродушно, даже не подозревая, какой клубок страстей вызвало в семействе его появление.

Между тем старуха, окинув его внимательным взглядом, что-то проговорила на ухо старику, и до юного лесовика донеслось имя «Макар».

— Да, это имя моего отца, — согласился он без всякой задней мысли. — Мама говорила, что я очень на него похож.

— Один-в-один, — закивала головой старуха. — Даже одет в такую одёжку, в какой тот пропал!

— Расскажи нам о своих жизненных планах, — сказал Фатьянов-средний за обедом.

Вся большая семья сидела на веранде за большим дощатым столом, кроме малышей, которые были уже накормлены и «паслись» на другом конце двора, играя во что-то им одним понятное.

— Будущее? — удивился обитатель священной рощи. — Ну, буду продолжать жить. Как и раньше.

— А профессия? Куда поступать намерен?

— Папа, какое поступление? У него же документов нет! — воскликнул возмущенно Матвей. — Я же тебе говорил: его мать скрывает его ото всех!

— Ну, документы по нынешним временам не проблема, — остудил его пыл хозяин дома. — Никитос, ты же поможешь с этим?

— Помочь-то можно, бумаги можно легко купить, если знаешь места, где они продаются. Весь вопрос, стоит ли мараться перед законом, если молодой человек чист как пустой лист бумаги и никуда не стремится.

— Я хотел бы стать программистом, — сказал лесной обитатель. — Но для этого надо иметь аттестат об окончании школы и сдать экзамен на ЕГЭ.

— И знания чтобы в голове были. Как с этим?

— Знания у него есть. Мы с ним занимались по моим школьным учебникам, — сказал Матвей.

— Ага, вот почему ты постоянно терял их, и нам приходилось приобретать тебе новые. Но это хорошо, что твой друг одолел весь курс за 9 классов. Можно будет купить у кого-нибудь из деревенских, кто не хочет идти в десятый класс, весь комплект документов, и под новым именем твой приятель продолжит житье-бытье в цивилизованном обществе.

— Дорого, поди, — пробурчал хозяин дома. — Платить-то из чьего кармана будем?

— Скинемся отец, скинемся. Я вот думаю: не родственник ли он нашей Олеське? Может, возьмет она его под свое крыло, чтобы он мог в город уехать и там при ней жить? Квартира у нее большая, найдет, куда парнишку поместить…

Глава II Матвейка и мавки

Поспать еще Руслан не успел. Вскоре была утренняя поверка и прием пищи, после чего его вызвали на допрос. В этот раз его мурыжили еще дольше. Запустив агрегат по скашиванию травы, на обочине в зарослях борщевика полиция обнаружила еще один девичий труп. Почему следователь вбил себе в голову, будто Руслану об этом должно было быть известно, Руслан так и не смог понять. А заглянуть в память не получилось, потому что для этого необходимо было установить с допрашивающими тактильный и визуальный контакт, да и желание с их стороны открыться не помешало бы.

Но поскольку такого желания никто из следователей или оперативников не проявлял, и руки свои к нему они протягивали исключительно для того, чтобы тряхануть за шиворот, то тактильный контакт на чтение мыслей сработать не мог. Да и в глаза они почему-то смотреть ему избегали.

Вот и получалось, что внушить им, чтобы в его невиновность они поверили и отпустили хотя бы под подписку о невыезде, было нереально. То есть как бы и можно, но Руслан знал, что за ним наблюдают через камеру, установленную напротив, поэтому применять приемы гипноза было чревато непредсказуемыми последствиями. Банальная осторожность требовала от него бдительности — выдать себя было опаснее любого обвинения.

К тому же среди следователей промелькнуло знакомое лицо, а именно лицо Фатьянова-среднего, Матвейкиного отца. Руслан знал, что «дядя Никитос» сделает все, чтобы разобраться в ситуации, а также сообщит Олесе, где находится ее младший брат, и что с ним. Поэтому он не паниковал, на провокации не поддавался и тупо твердил, что ничего не знает и вообще не при делах.

Вернувшись в камеру, он с некоторым удивлением отметил, что отношение к нему там слегка изменилось. Верзила смотрел на него почти с благоговением как на ангела-спасителя, от бомжа не веяло ни перегаром, ни хронической привычной болью, а молодой и нарывистый «мститель» не пылал желанием отыграться на его костях. Что же касается Болгарина, то тот был хмур, суров, но корректен.

— Ну, рассказывай, — обратился он к Руслану, чуть тот подошел к столу с намерением продвинуться мимо к своей кровати. — Все как Гвоздь и предсказал, угу? Не сняли с тебя обвинения?

— Нет, — мотнул головой Руслан. — Они еще один труп нашли.

— И ты все еще надеешься на справедливость?

— Конечно.

— А это точно не ты? — спросил молодой гопник. — Я вот чувствую, что ты мог бы. Есть в тебе что-то такое… Тебе ж ничего не стоит человека прикончить, разве не так?

— Конечно, я способен был бы их убить, — отвечал Руслан в раздумьи. — По неосторожности. Но я бы не поступил так бесхозно с телами. Я бы или положил трупы так, чтобы их сразу нашли и опознали, либо предал бы земле. Мертвое к мертвому, чтобы дать жизнь живому.

Четверо его сокамерников оторопело на него уставились.

— И ты вот так спокойно в этом признаешься? — прищурившись, произнес старик.

— А разве я сказал что-то необычное? — пожал плечами Руслан. — Каждый человек способен на убийство, только каждый на свое. Это не мое, вот и все.

Он забрался на свое место и снова хотел заснуть. Но на этот раз не смог. Вместо этого он просто вспоминал то, о чем думать ему до сих пор как-то не хотелось. Ну, например, мог ли бы он убить.

В тот поворотный в его жизни день после похода с Матвеем к его родным, мать сказала ему вечером после возвращения «домой»:

— От тебя пахнет человечиной. В село ходил? Людскую пищу ел?

И услышав его рассказ, добавила:

— Ну что ж, значит, такова твоя судьба — уйти в человеческий мир, как это сделала твоя сестра. Все равно ты здесь вроде уродца — где это видано, чтобы у мавок рождались парни?

Вспомнив материнские слова, Руслан вздохнул: действительно, где такое видано? Мавка должна быть девой, так заведено от века. Чтобы однажды, заполучив человеческое семя, вырастить его в себе и произвести на свет другую мавку. Только так они могут продолжить свой род. А он — недоразумение, ошибка природы.

Вот взять пример с Матвеем — как он с ним промахнулся. Задружиться с человеком — это ни у одной мавки не получалось, ни одна так не влипала. Все они поступали как положено, держались от людей подальше. В него же словно осиный рой вселился, когда он услышал музыку: вылез из своей березы не в срок, и уже не смог остановиться.

Или в тот последний раз, когда они с Матвеем были в роще. Парню исполнилось в тот год 17 лет, и он должен был за день до Ивана Купалы прийти туда и исполнить обряд. Сначала все шло правильно. Руслан напросился сопроводить своего друга на вершину холма совместно с бабой Клавой, которая делала это не впервой, и весь ритуал знала наизусть.

Она не предполагала, естественно, что заснет в избенке бывшей сельской колдуньи, и в этот раз наверх подниматься не будет. И тем более даже предположить не могла, что это будет как-то связано с тем, что парней было двое, и один из них шел с другим не без причины. Однако получилось именно так, потому что Руслан (тогда он уже был Русланом целых два года) захотел лично убедиться, что с его другом все будет в порядке.

Ну и вообще ему было любопытно, потому что в детстве мать всегда уводила его на этот день с холма, а в предыдущие 5 лет ритуал не проводился. Сделать что-то не правильно он не боялся: Олеся сказала, что главное подняться в рощу и возложить руки на каменный алтарь, а дальше все само собой пойдет. И что парень, участник ритуала, ничего о том, что с ним было, кроме возложения рук, помнить не будет.

Вот именно это: запомнил или не запомнил, Руслан и решил проверить на обратном пути от рощи.

— Расскажи, для чего ты туда ходил, — попросил он Матвея, когда они уже достаточно спустились вниз по тропинке и остановились возле родника.

— Ты же там был со мной и все видел? — удивился Матвей.

— Я хочу узнать, что ты чувствовал.

Они взялись за руки — и это было, конечно же, ошибкой. Но Руслан об этом тогда не подозревал. Он не знал, что по его желанию и от его слов, произнесенных вслух, воспоминания у Матвея начнут просыпаться и разматываться одно за другим, словно петли из клубочка. Однако именно так и получилось.

— Ну, мы подошли к камню, и ты мне сказал положить на него руки. Я положил, а потом откуда-то взялся очень старый старик в коричневом плаще с клюкой и велел мне поклониться березе в центре поляны. Я поклонился… Слышу, он сказал: «Девы-русалки лесные, выходите! Жениха встречайте!» И я увидел реально красивых девчонок.

— Сколько из было?

— Трое. Старик велел мне подойти к любой из них, обнять ее и поцеловать. Я подошел к той, что была посередине… А дальше… мы с ней… Ну, ты же сам все видел.

Руслан кивнул.

— Я это делал первый раз в жизни, но мне понравилось… А потом она куда-то делась, и меня обняла другая. И мы с ней тоже… И мне это понравилось еще больше. А когда она потом исчезла, и ко мне подошла третья, то я понял, что готов заниматься этим сколько угодно, и ничего другого мне в жизни не нужно… А дальше вмешался ты.

— И что я сказал?

— Ты сказал: «Хватит! Разве вы не видите, что он уже едва на ногах стоит? Я не хочу, чтобы вы выпили его досуха!» Но тот старик сказал, что ты можешь поделиться со мной энергией, и тогда я выдержу… А потом появилась твоя мама, она взяла мои ладони в свои, и я почувствовал, как все мое тело наполняется силой. Это было супер! Но старик сказал, что она влила в меня лишнего и велел мне подойти обратно к камню, чтобы отдать то, что я взял. Ну, я, само собой, послушался, старик велел мне все забыть, и мы с тобой ушли.

Парни разомкнули руки и некоторое время стояли, ошеломленно глядя друг на друга.

«Что же теперь делать? Что делать? Как все исправить?» — крутилось в голове у Руслана.

— Оба-на! — воскликнул, наконец, Матвей, прервав молчание. — Ты ведь один из них, да? Ты — мавка! Как я сразу не догадался!

— Мавок-парней не бывает, — возразил Руслан. — Я шаман. Будущий шаман, то есть. Посредник между миром мавок и людьми. Чтобы все было по правилам, и никто никому не нанес вреда. Но ты ничего не должен был запомнить, чтобы легенды и дальше оставались только легендами… Хочешь, я сотру тебе память?

— Не хочу! — возразил Матвей. — Это было — зашибись! Во что превратится моя жизнь, если я стану забывать все суперское, что в ней происходит? Ты даже не представляешь, как здоровски мне было!

— Угу. А потом ты вякнешь о том кому-нибудь, и тебя запрут в психушку. А мне срок пришьют за то, что я накачал тебя галлюциногенами. Или еще хуже: ты улучшишь момент, чтобы туда побежать, когда все нормальные люди спать будут, и останешься навечно под папоротником лежать. Думаешь, мало там в земле дурней лежит, кого мавки к себе заманили?

— Откуда ты знаешь?

— Леший поведал.

— Ты хочешь сказать, что там, на этом холме, когда-то кладбище было?

— Угу. Начало этой истории уходит во времена, когда только-только люди на этой Земле появились. Холм тогда был сильно пониже, и туда, на эту поляну, приносили мертвых. А потом первый народ исчез, и на смену ему пришел другой. Они поставили идолов и на том плоском камне, что мы алтарем зовем, приносили своим идолам жертвы. Кровавые жертвы. Человеческие.

— Но сейчас ведь не приносят?

— Нет. Потому что однажды случилась война, и этих людей кого перебили, кого в плен угнали. Идолы постояли немного и рассыпались в прах, только камень остался. А их последняя жертва, девушка, истекая кровью, к березе подползла, и умерла возле ее подножия. Приняв ее последнее дыханье и ощутив последнее биение ее сердца, покрыла береза ее тело своими корнями, и так появилась первая мавка.

— Красивая легенда, — засмеялся Матвей. — Получается, что эта девчонка так парней ненавидела, что заманивала их в рощу и там убивала?

— Нет, конечно. Они сами ее искать начинали, потому что сила в ней таилась от земли, от воды и воздуха. Но она же нежить была, и детьми ее были не человеческие существа, а березовая поросль, вбиравшая в себя останки тех, кого приносили до нее в жертву на алтаре — таких же красивых девушек, что и она.

— Угу. А что будет, если я женюсь не по выбору духов, а на той девчонке, которая осталась у меня в городе?

— На вертихвостке, дарящей свои улыбки половине мальчишек вашего класса? — раздался возмущенный Олесин голос, и на тропинке явилась она сама, вынырнув из-за ближайшего куста орешника. — В которой всей-то хорошести это то, что она дочка высокого начальника и всегда одета по последнему писку моды? Чтобы она начала изменять тебе с собственным шофером, повесила тебе на шею алименты и выперла из своей жизни, после чего ты побежал бы в священную рощу искать утешения у лесных русалок?

— Не пугай его! — укоризненно сказал Руслан.

— А я не пугаю, я предсказываю. Видела я эту его кралю, Никитос мне показывал. А девушка, избранная ему в супруги духами, здоровая, умная, трудолюбивая, с хорошим характером. Она не обманет, не продаст, и родит ему столько детей, сколько он захочет. Она не станет вынуждать его работать на трех работах, чтобы обеспечить себе вояжи по заграничным курортам и побрякушки на шею. Он ее быстро полюбит и благословит свою судьбу. Так что пусть он выбирает, чего желает его душа. Сам выбирает, принуждать его никто не станет.

— Я подчинюсь обычаю, — мрачно произнес Матвей. — Только не стирайте мне память.

Олеся поразмышляла, колеблясь.

— Мы с Русланом можем сделать так, чтобы ты подумал, будто увиденное в роще тебе приснилось. Подойдет такой вариант?

— Да, — отвечал Матвей.

Олеся взяла его за руки и посмотрела в глаза.

— Меня здесь не было, — сказала она. — И в рощу ты еще не поднимался. Было жарко. Ты устал. Ты присел отдохнуть и уснул. Ты видел сон. Очень интересный сон. Который ты запомнил на всю жизнь.

Она медленно, не разжимая рук, присела на корточки, вынуждая своего подопечного сделать то же самое, повалилась на бок, и едва голова Матвея коснулась травы, как глаза его закрылись и он действительно уснул. Отняв руки, Олеся встала и, отойдя с Русланом к орешнику, проинструктировала, что и как делать дальше.

Вернувшись к своему другу, Руслан потряс его за плечо, пробуждая, и произнес со смехом:

— Вставай, соня! Ты сюда не дрыхнуть явился, а ритуал исполнять. Пошли скорее, а то дома нас, наверное, заждались!

Они снова поднялись на холм, и там, не подводя Матвея к алтарю, Руслан сказал ему:

— Поклонись сначала вот этому пню, а затем большой березе на поляне и произнеси, что ты пришел исполнить свой обет.

— Я пришел исполнить свой обет, — послушно вымолвил Матвей.

— Скажи, что ты согласен жениться на девушке, венок которой утонет, и что если у вас первым родится мальчик, то вы принесете его сюда, чтобы выполнить завет предков.

— Я согласен жениться на девушке, которую выбрали мне духи, хотя я и люблю другую. Я не нарушу обычая. И я принесу сюда своего первенца, если это будет мальчик, чтобы… — Матвей прикусил губу… — чтобы он тоже получил ваше благословение.

— А теперь пошли скорее отсюда, — дернул его за рукав Руслан. — Ты должен уйти. И никогда здесь больше не появляйся без меня или Олеси.

Он действительно тогда думал, будто Матвей поверил, что приключение с мавками ему приснилось. Его только удивляло, отчего тот никогда даже не пытался рассказать ему свой чудесный, замечательный сон. И вообще вел себя так, будто знал что-то очень для себя важное.

— Ты настоящий друг, — произнес Матвей, когда они возле деревни разошлись в разные стороны с бабой Клавой: та пошла к себе, а они к себе, то есть к Фатьяновым, где Руслан теперь иногда ночевал, когда приезжал в деревню не один. — А тетя Олеся ведь может мне сразу сказать, кто моя настоящая невеста?

— Наверное, может, — признал Руслан. — Но лучше тебе спросить у Сильвии. Она всех девчонок в селе знает, кто тебе по возрасту подходит… А почему ты не хочешь дождаться Ивана Купалы? Чей венок потонет, ту и возьмешь!

— Не доверяю я почему-то речным существам. Тетя Олеся ведь умеет ворожить, и будущее видит. Зачем же мне тогда ждать? Воля лесных духов ей известна! Мы сегодня с девчонкой сговоримся, завтра распишемся и кольцами обменяемся. Втихаря. А ночью ты сделаешь так, чтобы ее венок потонул на глазах у всех. И все будут довольны. Сможешь?

— Смочь-то смогу, — вынужден был согласиться Руслан, нимало не подозревая, что Матвей решил устроить ему проверку.

Впрочем, он и сам не доверял теперь лесным духам и опасался какой-нибудь каверзы, исходящей от них. План Матвея избавлял его от необходимости быть в купальскую ночь на холме и смотреть на танцы русалок. Ни он, ни мать не ведали, чем такие смотрины могут закончиться, и страх сжимал сердце Руслана от предчувствия неизведанного. То ли прекрасного, то ли ужасного.

Ужасного как, например, сегодня. Теперь, когда нашли труп еще одной девушки, подозрения у следствия на его счет лишь усилились.

Потому что конечно же причинить смерть Руслан вполне бы мог. Как могла бы это сделать трансформаторная будка или тигр — без всякого злого умысла. Одним возложением руки. Остановил бы сердце — и конец человеческой жизни. Как это однажды он проделал с медведем-шатуном.

Глава III Двое глаза в глаза

Воспоминания Руслана были прерваны самым беззастенчивым образом. Дверь в камеру открылась, и туда запустили очередного «постояльца».

— Принимайте еще одного экстрасенса, — сказал конвоир перед тем как закрыть за новичком дверь.

Руслан поднял голову и посмотрел на вновь вошедшего. Мужичок был маленький, с лысиной и брюшком, не старый, но и не молодой.

— Здравствуйте, — произнес тот с порога, быстрым взглядом обшаривая помещение с его пятью разношерстными обитателями. Выражение лица у него при этом было напряженное и абсолютно непроницаемое.

— Здравствуй, — отозвался Руслан. — Ты и в самом деле экстрасенс?

— А разве не похож?

Бомж хохотнул, а гопник произнес насмешливо:

— А это мы сейчас посмотрим. Ну-ка, расскажи, что у меня болит?

— Я бесплатно не работаю, — важно отнекался вошедший.

Поколебавшись, он направился к тем нарам, где лежал бомж и бросил постельные принадлежности на верхний ярус. Он и сам хотел залезть туда, однако не успел.

— Ты представился не по форме, — произнес бомж. — Ты не назвал свое погоняло и статью.

— Ну, Анчутка мое погоняло. Пытаются навесить 159-ю статью УК РФ.

— То есть мошенничество, — сказал гопник. — А ты чист аки белый лебедь, и погоняло такое к тебе просто так прилипло.

— Это из-за отмороженных пяток. Заснул однажды зимой на морозе по пьяни, ну и оттяпали мне хирурги по куску от каждой.

— Ну а ты что скажешь о нем? — спросил Болгарин у Руслана. — Он действительно твой коллега или притворяется?

— Мне отсюда не понятно, — ответил Руслан уклончиво.

Потому что имелось нечто во вновь вошедшем, что способно было выделить его из толпы других людей. Оказаться он мог кем угодно, и выдавать другого такого же как он сам, желания у Руслана не возникло.

— А ты спускайся вниз, не стесняйся. Сейчас устроим «битву» как в телевизоре. Садитесь напротив друг друга, а мы будем задавать вам разные вопросы. Проигравший признает себя мошенником, и больше экстрасенсом считаться не будет, — это снова были слова гопника.

— Да мне как-то побоку, — попытался отказаться Руслан. — Я же вам сразу сказал, что я лишь ассистент, и ни на какие лавры не претендую.

— Ну так уважь народ, Студент! Вы пообщаетесь, мы вас послушаем, и вас обоих взвесим. Должны же мы знать, с кем имеем дело. Вдруг он опасный, а мы с ним по-простому, а? — это уже снова высказался Болгарин.

Руслан вздохнул и начал спуск со своей «шконки». Несмотря на вежливость прозвучавшей формулировки, он уже понял, что старик никогда просто так языком не плещет.

Они с новичком сели за стол напротив друг друга, и он произнес, стараясь, чтобы его голос звучал как можно нейтральнее:

— Возьмемся за руки и посмотрим друг другу в глаза. Если ты экстрасенс, ты легко прочитаешь, что я сейчас думаю и кто я такой.

Новичок проделал требуемое, сделал глубокомысленный вид и произнес:

— Тебя зовут Руслан, тебе 21 год. Ты проживаешь… (он назвал адрес). Ты думаешь, что я мошенник, а ты наоборот, самый здесь ловкий и своими фокусами можешь легко заставить всех тебе поверить.

В его глазах легко читался тщательно скрываемый страх, смешанный с наглостью, и это было почти забавно.

— Ну? — нетерпеливо спросил гопник. — Чем ты ему ответишь, Студент?

— Ничем! — беспечно отвечал Руслан, испытывая облегчение оттого, что ему не придется сейчас врать. Потому что ничего необычного в новичке не было, несмотря на бесовскую кличку. — Этого человека прислали сюда для того, чтобы он вызнал у меня, кто я такой. И можно ли меня привлечь по делу об убийстве, или это бесперспективно. Ну и еще прояснить, обладаю ли я какими-то особыми способностями.

Кандидат в экстрасенсы немедленно выдернул свои ладони из пальцев Руслана и испуганно завертел головой. Его глаза стали совсем круглыми, и физиономия действительно начала напоминать мордочку мелкого беса из деревенского фольклора. Если бы Руслан вот только что не проверил его на внутреннюю сущность, он бы точно усомнился сейчас, что видит перед собой человека.

— Вранье это! — выкрикнул мужичонка. — Клевета!

— Значит, подсадной, говоришь? — проговорил старик хмуро.

Бомж хохотнул, гопник начал разминать пальцы рук, а верзила деловито спросил:

— Хочешь, мы его убьем?

— Зачем? — удивился Руслан. — Мне все равно. Мне скрывать нечего!

В камере повисло тяжелое молчание. Тишина была такой, что, казалось, ее можно было потрогать. И Руслан добавил как можно равнодушнее:

— Я не читаю ваших мыслей, если вы об этом. Я просто догадался, кто он такой, по его реакции и микродвижениям. Мадам Дрэя гадалка, и я почти всегда присутствую на сеансах, которые она проводит с клиентами. А здесь еще и банальная логика сработала. Ну подумайте сами, откуда он мог знать, как меня зовут и где я живу, если бы ему это не сказали?

Он снова взобрался на свое койко-место, и снова лежал не настолько долго, чтобы можно было отключится и заснуть. Примерно через полчаса дверь в камеру открылась и прозвучала команда ему «на выход с вещами». Вещей у Руслана не было, он сдернул с постели обе простыни, скатал матрас с подушкой в аккуратный рулон и пошел к двери, сопровождаемый завистливыми взглядами бывших сокамерников.

В знакомой ему комнате у следователей, куда его привели первоначально, кроме дознавателя находился майор Фатьянов, он же дядя Никитос, Матвейкин отец, который терпеливо дождался, пока Руслану вернут студенческий билет, кошелек, проездной, и сопроводил его к своему авто. Заднее сидение было уже занято двумя особами женского пола, облаченными отчего-то в белые х/бешные халаты.

— Ну как, понравилось у нас? — спросил он у Руслана, включая мотор, когда оба они уже сидели в машине.

— Вообще-то ничего страшного, я отлично отдохнул, — отвечал Руслан вполне искренне. — Как я догадываюсь, произошло нечто серьезное?

— Да, еще одно похищение, но на этот раз жертва осталась жива. Мадам Дрэя и Сильвия все тебе объяснят.

— Это она? — кивнул Руслан на девушку на заднем сидении.

— Угу.

Больше вопросов Руслан не задавал. Пустой болтовни он не любил. От девушки исходила душевную боль, от ее матери — тревога. Обе эмоции просто висели в воздухе салона, и этого было достаточно, чтобы ни о чем не спрашивать.

«Мадам Дрэя» их уже ждала.

— Наденька должна остаться с нами до утра, а вам лучше отправиться домой и ждать моего звонка, — сказала она клиентке, чуть та открыла белую дверь офиса. — Процедуры, которые мы будем проводить, потребуют от нас полной сосредоточенности, и любые ваши эманации могут нам помешать.

— Я лучше подожду в своей машине.

— Нет, — строго возразила Олеся, не выходя из образа ведуньи. — Только домой, только отдыхать. Ваше сердце будет посылать импульсы волнения с такого близкого расстояния. Духи, которых я буду призывать, могут не прийти. И ваша дочь также должна знать, что с ее матерью все в порядке. Вот вам микстура, которую вы выпьете, вернувшись домой. Это легкое снотворное — оно поможет вам расслабиться, и утром вы встанете свежей и полной сил.

Удалить клиентку было необходимо еще и для того, чтобы она не могла помешать тому, что намеревалась сделать «Мадам Дрэя». А именно: выудить из подсознания девочки как можно больше информации о месте, где та побывала, и о том, как выглядели негодяи, ее похитившие. И знать этого не следовало не только ее матери, но и капитану Фатьянову как представителю закона.

Поэтому, проследив, чтобы и он, и клиентка действительно удалились, «Мадам Дрэя» пригласила девушку пройти в ее офис, где их уже ждала Сильвия, облаченная соответствующим образом.

— Я вижу, что ты узнала ту девушку, которая помогала вам с матерью принять душ, — сказала Мадам Дрэя, заметив удивленный взгляд, который юная пациентка кинула в сторону Сильвии. — Это хороший знак, он говорит, что твое здоровье понемножку восстанавливается. Не удивляйся, что она сейчас выглядит несколько иначе — для ритуала нам нужно, чтобы кроме нас с тобой было еще два человека, и одеяния на них должны быть соответствующие — все натуральное, все подлинное. Мой ассистент тоже сейчас переодевается. Первое, что мы сделаем — это подкорректируем твое душевное здоровье. Ты должна полностью нам довериться и раскрыться.

— Я готов, — произнес Руслан, выходя из гардеробной.

— Отлично, значит мы можем начинать. Сейчас мы встанем в круг, и Надюша будет шаг за шагом вспоминать все, что сегодня с ней происходило.

— Зачем? Я хочу это забыть! — запротестовала девочка.

— Я погружусь в твою память и заберу оттуда то темное, что тебя так гнетет. Глубже сегодняшнего дня мы проникать не станем, не бойся. После сеанса ты действительно будешь помнить только то, что написала в заявлении… Становись напротив меня и возьми за руки Руслана и Сильвию. А теперь посмотри мне в глаза и распахни свою душу. Вот ты стоишь на остановке и пытаешься поймать машину…

— … Скажи: «Я хочу забыть это лицо…»

— Я хочу забыть это лицо, — послушно повторила Надя…

Когда сеанс воспоминаний был окончен, Олеся отсоединила свои руки от рук Сильвии и Руслана и они также отключились от девочки.

— Ну как? — спросила Олеся у юной пациентки.

— Класс! — сказала та, потирая лоб. — А нельзя, чтобы я и про то, как валялась в борщевике, забыла?

— Нет, — строго сказала ворожея и шаманка. — Надо чтобы ты помнила этот эпизод, это предохранит тебя от прикосновения к этой пакости в дальнейшем. А сейчас ты выпьешь микстуру, которую мы сварили, с головы до пят намажешься мазью, которую я тебе дам (Сильвия поможет тебе это сделать) и ляжешь спать на том ложе, который для тебя приготовит Руслан. Если проснешься раньше, чем проснусь я, то разбуди меня. И пока я не поднимусь — не вставай.

— Ты действительно собираешься оставить ее здесь на ночь? — удивленно спросил Руслан, когда пациентка в сопровождении Сильвии отправилась в ванную комнату для намазывания кремом.

— Это необходимо. Я обещала ее матери полное излечение, и мне придется провести все должные процедуры. Мы положим ее в вестибюле, на диване, но он недостаточно широк, поэтому тащи туда еще и топчан. А я пока приготовлю одеяла и все остальное. Я сегодня должна буду спать рядом с ней. Если я вовремя не встану — подойдешь и меня растолкаешь. Когда я обычно просыпаюсь, ты знаешь. Ключи от входной двери у вас с Сильвией есть, так что прорваться сможете.

Когда обе девушки вышли из душевой, юная пациентка уже вовсю зевала. Уложив ее на диване возле стены, «Мадам Дрэя» дождалась, пока та окончательно заснет и, до того как отпустить молодежь отдыхать, велела Руслану изгнать из тела девочки весь чужеродный белок.

— Поднеси ладони к ее животу и сделай движение по направлению к ногам. И так три раза… Ну вот, теперь там чисто, можно проводить заживление.

Закрыв за своими помощниками двери, Олеся вздохнула, погасила свет и пристроилась на топчане рядом со своей пациенткой. Она знала, что будет завтра, и какую цену придется отдать за полное излечение девочки. Цену это она усвоила с детства. То есть, что она способна излечивать чужие порезы, язвы и ушибы прикосновением ладоней, но после этого слабеет и привлекательность теряет. И чем глубже раны, чем сильнее излеченная ей болезнь, тем дольше приходилось после этого восстанавливаться.

Хорошо, что баба Лизавета вовремя объяснила ей это, пока она не растратила свое здоровье непоправимо. И после этого начала приучать девочку лечить тех, кто обращался к ней за помощью, травяными настойками и мазями.

«Хочешь помогать людям — помогай, если тебе это нравится, в этом нет ничего плохого. Но больных и нуждающихся в помощи много, а ты одна. Ты должна уметь распределять свои силы и возможности, чтобы их хватило на всю твою долгую жизнь…»

В справедливости этого правила Олеся убедилась после случая с рыжим Федькой, попавшим в борщевик после попытки подняться на холм. Роща не пустила его, он начал блуждать и в панике не нашел ничего лучшего, как побежать вниз в том месте, где заросли коварной травы были выше всего и гуще. Мальчишка перемазался в соке опасного растения, а потом брел до дома под палящим солнцем.

Как результат — тепловой и ультрафиолетовый удар. Соответственно, к вечеру начала подниматься температура, возникло покраснение кожи и состояние стало критическим. В деревенской больничке помочь беде не смогли — обычное обмывание прохладной водой, какое рекомендуется в таких случаях, особого эффекта не поимело, потому что с момента попадания на кожу ядовитого сока до обращения в больничку прошло уже несколько часов.

Требовалось везти в район, но как на грех, и как всегда бывает в таких случаях, прошедшие накануне ливни подняли уровень воды в реке, затопив всю долину. Результатом чего было исчезновение бродов и подмыв берега возле моста. Мост пришел в аварийное состояние, починка его требовала времени, но вот как раз времени-то у Федьки не было — ожог был слишком обширным, и судя по вычитанному Олесей из медицинского справочника, только неотложная терапия могла спасти мальцу жизнь.

Федькины родители только что волосы на себе от отчаяния не рвали — знахарка Лизавета незадолго до этого уже померла, и другой лекарки кроме Олеси в селе не оставалось. А много ли могла двенадцатилетняя девчонка? Она и знала-то далеко не все. Но в ее маленьком отзывчивом на чужую беду сердце билось желание помогать тем, кто в том нуждался, и она помчалась на холм, чтобы нарвать растений, из которых можно было приготовить целебную мазь.

Мазь, про которую ей однажды рассказывала старая ведунья. Некоторые из ингредиентов мази были очень сомнительные, даже считались опасными, но она снимала боль и могла частично нейтрализовать действие сока борщевика.

Дойдя до родника и присев отдохнуть, Олеся увидела знакомого ей «лесного дедушку», помогавшему ей советами, где что можно найти, после смерти бабы Елизаветы.

— Знаю, знаю, чего ты хочешь, — сразу сказал он, не дожидаясь ее вопросов. — Можно спасти вашего рыжего Федьку, если ты за него попросишь. Хоть и не люблю я эту семейку — нехорошими людьми были его прадеды, жадными и злыми.

— Да, мне баба Лиза рассказывала, — возразила Олеся. — Но Федьки-то тогда еще не было, почему же он должен отвечать за каких-то дураков, даже если те были его предки? Лучше скажите, что я должна сделать, кроме мази? Почему вы мне даже совета дать не желаете?

— Потому что тайное это дело и опасное. Цельный год твоей жизни оно у тебя отберет. Но если ты готова поделиться с этим отпрыском человеческой гнили частью своего здоровья, то я тебе воспрепятствовать не смогу. Садись возле его ложа, возьми его за руку, и просиди так целую ночь от темноты до рассвета. Поутру он будет здоров, а ты ослабнешь и будешь восстанавливаться несколько месяцев.

— Но ведь восстановлюсь же?

— На этот раз — да. Если про мазь не позабудешь.

Помочь Федьке — это было так благородно, и такая дурость! Он после того прилепился к Олесе намертво, и досаждал ей как только мог, благо они учились в одном классе. От его внимания просто спасу не было, пока братья Фатьяновы не накостыляли ему по шее с предупреждением: оставить их сестрицу в покое…

Вспоминать о Федьке Олесе не хотелось. Усилием воли она приказала себе заснуть и отключилась.

Глава IV Агентство в действии

Проснулась она вовремя, то есть как обычно. Девочка еще спала, спокойным здоровым сном, и это было уже отрадно. Пройдя к себе в комнату, Олеся быстренько поправила парик и вообще привела себя в порядок — образ Мадам Дрэи требовалось сохранять. Вернувшись в вестибюль, она разбудила девочку и позвонила ее матери, чтобы та ни в коем случае не выходила на улицу ни сегодня, ни завтра, а ждала Надюшу дома. После чего связалась с Сильвией и велела той немедленно явиться в офис.

— Ой, мама, что с твоим лицом! — воскликнула Сильвия, едва переступила порог вестибюля. — Ты что, не спала всю ночь?

— Все нормально, поговорим о моем лице после твоего возвращения, — мрачно ответствовала Олеся.

— Разве я куда-то еду?

— Да, тебе придется отвезти девочку по адресу ее проживания. По дороге заедешь в магазин и затаришься продуктами на три дня. Продукты отдашь моей клиентке и покажешь ей чеки для оплаты — наша с ней договоренность выполнена с момента окончания лечения, и этот момент уже наступил. Еда в перечень услуг не входит. Если она откажется оплатить продукты, заберешь их с собой и привезешь сюда — пусть питаются чем угодно, это будет уже не наша проблема.

— Я хочу, чтобы меня отвез Руслан, — произнесла девочка довольно требовательно.

— Чтобы ты потом могла сказать, будто по дороге он до тебя домогался? — фыркнула Сильвия.

— Вот еще! Я не такая! — вспыхнула девочка.

— Мы тебе верим, милая, но зачем подавать повод для сплетен? — примиряющее сказала Олеся. — Что могут решить соседи, увидев тебя утром выходящей из авто в сопровождении молодого человека? Репутацию надо беречь с младых ногтей! Сильвия тебе по возрасту как раз подходит в подружки, и никто ничего плохого не подумает. И помни: не менее двух дней и тебе, и твоей матери следует оберегать свою кожу от воздействия ультрафиолета. Если ты не хочешь, чтобы она вздулась волдырями и начала отслаиваться, а после на месте пузырей остались безобразные рубцы. Ты ведь не хочешь всего этого?

Надя помотала головой в знак согласия, и вопрос таким образом был закрыт.

— Кстати, тебе желательно переодеться — банный халат не лучшее одеяние для улицы. Зайдете к Сильвии, и она что-нибудь даст тебе из своего гардероба. Попроще.

Обе девушки ушли.

— А что, она в самом деле могла бы вот так со мной поступить? После всего, что мы для нее сделали? — удивился Руслан, чуть за ними закрылась дверь офиса.

Он тоже присутствовал при отправке юной клиентки домой, вот только был гораздо менее Сильвии удивлен изменениям не в лучшую сторону во внешности своей старшей сестры. Потому как цену полного излечения он тоже знал, хотя и не на собственном опыте.

— Угу, она на это вполне способна, — отвечала Олеся. — Благодарность нынешним подросткам не свойственна. Насмотревшись по ТВ глупых передач о том, будто в жизни выигрывает самый беспощадный и беспринципный, они начинают так свято в это верить, что без зазрения совести предают собственных родителей, не только посторонних людей. И половина из них взращиваются как принцы и принцессы. То есть весь мир им обязан, а они никому.

— И зачем бы ей это могло стрельнуть в башню?

— Ты красивый и притягательный. Она уже больше не ребенок, беречь для мужа ей нечего, по ее понятиям. Запросто могла бы попытаться использовать шантаж для того, чтобы завести с тобой интрижку. Ты же сам слышал, как она подхихикивала глупым анекдотам, которые рассказывал шофер в авто. Или ты думаешь, что он без всяких причин не догадался сразу, что она малолетка?

— Потому и Кристинку они похитили?

— Скорее всего — да. Видишь ли, большинство маньяков считают себя кем-то вроде мстителей за неправильное поведение их жертв. Твоя Кристина была пьяна — это во-первых. Во-вторых, она была настроена отомстить тебе за то, что ты ее отверг. То есть как она тогда выглядела?

— Как шалава, — мрачно согласился Руслан.

— Угу. По их понятиям, таких не жалко.

— Тогда им проще было бы проституток хватать.

— Не-а. Почти все проститутки с сутенерами работают, и те бы быстро заинтересовались, куда исчезает их «дойное стадо». Это иллюзия, что в этой среде никто ничего знать не желает. У сутенеров паспорта и адреса проживания девочек, и клиенты фиксируются. Чтобы «сексработницы» не имели возможности утаить, сколько заработали за вечер.

— А если у которой влюбленность возникла, и она вознамерится слинять и раствориться?

— Находят всех беглянок, и либо кавалер ее выкупает, либо она назад в систему возвращается. Ведь у каждой подружки есть, как минимум одна. И удержать в себе такое чувство, как любовь, да еще взаимная, невозможно. С кем-то она да поделится. Отпускают только тех, кто прибыль перестает приносить, отработанный материал.

— А нашим похитителям такие не нужны…

— Вот именно. Все похищенные девушки, которые подходят под наш случай, из обеспеченных семей, совершеннолетние, красавицы и студентки, то есть образованные. Это либо элитный публичный дом, либо то, что во времена оные называлось «классовая ненависть».

— Да, я заметил по остаточной ауре, что найденная нами девушка была сброшена в ров еще живой. Чтоб помучилась.

— Угу. Как и дочь моей клиентки. Так что думай, где могла бы располагаться комната, которую она запомнила. Давай очертим предполагаемый ареал ее местонахождения. Начнем с ответа на вопрос: где не могла.

— Ну, это-то просто. Квартира отпадает — только отдельно стоящее строение.

— А почему?

— Потому что серия. Кристина живая, значит, ее где-то держат. Эта самая «Надюша» ее не видела — значит, комнат несколько. Найденную нами девушку похитили полгода тому назад, а бросили умирать только две недели как. Значит, опять же, она где-то находилась, причем ее кормили и обеспечивали отправление естественных нужд. Помещение обогреваемое, потому что похитили девушку зимой. Все это указывает на дом.

— Угу. А где?

— В селе вряд ли — там такого не скроешь, там местные быстренько заподозрили бы, что что-то нечисто. Пошли бы слухи, дошли бы до местного участкового… Не-а, не выстраивается. Это либо дачный поселок с высокими заборами, либо окраина города с особняками. Где белая «ауди» удивления не вызывает.

— Жалко, что госномеров наша Надюша не видела.

— Ага. Или номера дома.

— В крайнем случае и вид фасада или ворот сгодился бы…

— А что, если спросить у деревьев вдоль трассы, куда белая иномарка ехала? — сказала Сильвия, возвратясь в офис после утренней поездки с пациенткой.

— Не получится, — покачала головой Олеся. — Прошло уже слишком много времени с момента события, и с тех пор по трассе проехало слишком много машин. Мы уже пытались такое сделать, с Кристиной, помните? С нулевым результатом.

— А ГИБДД? Что они знают?

— Что белых ауди в городе зарегистрировано 10 штук, а по области все 200 наберется. Не считая проезжающих мимо из других субъектов РФ.

— Ох!

— Вот тебе и «ох». Знать хотя бы, для чего конкретно эта парочка похищает девушек. Ну хоть какие-то предположения были бы, чтобы сузить круг поисков! Ладно, все. Завтра занимаемся своими обычными делами, а сегодня мы с Русланом готовимся к приему клиентов. Ты же, дорогая, берешь флешку с копиями дел о пропавших девушках и внимательнейшее их изучаешь у себя в офисе. На двери повесь табличку: «Временно закрыто», чтобы ни на что больше не отвлекаться.

Клиентов в тот день было немного, хотя изготовление лекарств для тех, кто должен был прийти повторно, все равно потребовало пары часов. К счастью, Руслан еще с вечера заготовил «полуфабрикаты», да и в запасе имелись некоторые настойки из тех, что можно долго хранить. Оставалось только кое-что смешать, что-то разбавить или растереть с основой.

Если бы натуральные травяные отвары не имели ограниченный срок годности, то таких заготовок можно было бы понаделать достаточно в свободное время, но увы, «зеленая аптека» имеет свои особенности, лекарства приходилось готовить каждый день: не одно, так другое. Зато операции были привычными, рутинными. Жаль только что кроме непосредственного изготовления, микстуры и порошки следовало еще и подписывать, расписать для каждого пациента точный рецепт применения, и в необходимых случаях отметить в конце дату, после которой зелье употреблять не рекомендовалось.

Еще все это следовало занести в компьютер не менее чем в двух местах: под имя пациента и в тот раздел, где велась статистика недомоганий, по поводу которых обращались больные. Эту часть работы Олеся всегда ненавидела, но она была необходима, причем не только для статистики, но и в случае какой-либо проверки из гор- или обл-здравотдела. До сих пор обходилось, клиенты жалоб не писали, но гарантии, что такого не произойдет никогда, естественно, не было.

Если же упомянуть, что в компьютер заносились не просто выданные рецепты, но с описанием состава, дозировок каждого ингредиента и формы его добавления в смесь, то станет понятно: должность помощника у мадам Дрэи была отнюдь не номинальной.

Как бы там ни было, но к шести часам вечера прием по записи был окончен, и Олеся с Русланом, заперев белую дверь, переместились в офис за черной.

— Ну как, удалось выявить хоть какую-то закономерность? — задали они вопрос.

— Ничего не нашла, — вздохнула Сильвия. — Одно ясно: все пропажи девушек произошли внутри городской черты. Исключение — Кристина.

— Ну что ж, тогда давайте примем за основу, что похититель наш местный и прогуляемся по окраинам.

— А почему «окраины» во множественном числе? — спросила Сильвия. — Если известно направление, откуда поступил сигнал, то в том районе и станем искать.

— Естественно, мы начнем оттуда, — согласился Руслан. — Однако у меня плохое предчувствие. То есть, что мы сегодня прогуляемся впустую.

— Но попробовать-то можно?

— Да, попробовать стоит. Будем заглядывать через все заборы и высматривать машину или людей.

— Угу, чтобы нас заметили и заинтересовались, чего это мы там блондим.

— Ты можешь предложить что-нибудь получше?

— Ну, хотя бы разделимся: кто-то пойдет по одной стороне, а двое других — по другой.

— Определимся на месте, — сказала Олеся, чуток подумав. — Поехали!

Съездили. И как это бывает, когда что-то наугад, экспедиция того вечера дала им еще меньше, чем недавняя поездка на трассу возле Отрадного. Там хоть труп обнаружился, а здесь вообще ничего. Не было ни особенных запахов, ни звуков, ни подозрительных персонажей. Никто нигде не стонал, никого не мучили, и даже дымок из вентканалов был кухонным, а не криминальным.

Машины в этом районе имелись у всех, кое у кого даже не по одной, и подозрительная иномарка, в которую села Кристина, не оставила после себя отпечатка протектора, по которому ее можно было бы опознать. Даже используй они специальную аппаратуру для просвечивания подъездов к воротам в каких-то никому не ведомых особенных спектрах, это вряд ли помогло бы им слишком много.

— Может, ты включишь свой поисковый луч? — со вздохом спросила Сильвия у Руслана, когда они дошли до конца исследуемого пространства.

— На моем радаре пусто. Ты же сама видела: выезд из города — это длинная улица с особняками, и похитители могут скрываться в любом из них.

— А если использовать квадрокоптер для обследования района сверху? Появление белой легковушки он в любом случае засечет, если она здесь есть.

— Квадрокоптер сам по себе не летает, им надо управлять. И слежку быстро засекут.

— Засекут, если квадрокоптер маломощный, на коротком «поводке» и на малой высоте. Ну и если управлять им с улицы, на глазах у публики. А если из машины, то никто не догадается, если за рулем будет сидеть один, а квадрокоптером управлять другой.

— Лучше снять здесь какой-нибудь дом и вести наблюдение оттуда.

— Звук выдаст, — поморщилась Олеся. — тарахтят они очень, эти квадрокоптеры.

Все трое снова задумались.

— Я что-то слышала про мини-, - неуверенно проговорила, наконец, Сильвия. — Которые весом всего в 100 г.

— Ты думаешь, они не шумят? — усмехнулся Руслан.

— Ну, наверное, поменьше.

— Там главная проблема в очень незначительном времени полета. Перезаряжать аккумулятор придется часто, и звуки, издаваемые им при взлете и посадке непременно обратят на себя внимание. Кроме того, во время подзарядки территория просматриваться не будет.

— Это ерунда, мы можем приобрести два или три нужных нам аппарата и запускать их так, чтобы наблюдение велось непрерывно хотя бы в светлую часть суток.

— А потянем финансово?

— А отец Кристины на что? Для него потратить 100 тысяч на то, чтобы отыскать дочь, не проблема.

— Придумал! — воскликнул Руслан. — Не квадрокоптер, а мини-дирижабль.

— То есть комбинацию мини-квадрокоптера с воздушным шариком, надуваемым гелием?

— Ну да, Сильвенчик! Снизу жесткий каркас, к которому будет крепиться квадрокоптер с видеокамерой, а сверху — мягкий купол, в которые вкладываются баллоны, заполняемые гелием. Он сутками сможет летать без подзарядки, не возвращаясь домой каждые полчаса.

— Видеокамера тоже сама будет работать?

— Можно сделать подзарядку от солнечных батарей, расположенных на верхней оболочке.

— Площадь этих батарей большая нужна.

— Так ведь все равно гондола дирижабля будет немаленькая. Подъемная сила гелия — всего 1 кг на 1 кубометр. Значит, 100 г — это 20 см на 50 см и на метр длины. Если покрасить нижнюю часть в серо-голубой маскировочный цвет, и запустить с крыши нашего многоквартирного дома, то никто его не заметит, и пусть себе летает, передавая всю информацию на компьютер. Пропеллеры можно включать только для поворота на нужный курс и при сносе ветром и ненадолго. С большой высоты если кто и уловит какой-то звук, то все равно ничего не заметит и не догадается.

— Большая — это как?

— Ну, метров во сто, я думаю, в самый раз будет.

— С такой высоты мы лиц не разглядим.

— Нам для начала хотя бы белую легковушку засечь. А там посмотрим.

На том и порешили.

— Я согласен, — сказал Станислав Львович, когда Олеся познакомила его с планом. — Я сам закуплю необходимое оборудование. Лишь бы помогло.

Увы, он как в воду глядел. Наблюдение за районом показало много интересного и, как показали дальнейшие события, важного, однако ни Кристины, ни белой иномарки в обследуемой части города засечь не удалось…

Глава V Кристина в отчаянии

Кристина очнулась от того, что совсем близко от нее кто-то кому-то громко вычитывал. То есть один персонаж ругал другого, который старательно оправдывался. Открыв глаза, она осознала, что лежит в небольшой каморке 3 на 2 метра с белыми стенами, на нешироком топчане, покрытая тонким одеялом. И что голоса доносятся откуда-то из-за плохо закрытой двери, потому что конкретно рядом в самой комнате никого нет.

Кристина захотела приподняться, но голова была такой тяжелой, что попытка не удалась. Появилась идея застонать, чтобы привлечь к себе внимание, но содержание перебранки между двумя мужскими голосами показалось ей столь насыщенно-информативным, что желание привлекать внимание сменилось на свою противоположность — будь ее воля, она бы, пожалуй, предпочла, чтобы ругающаяся компания отгребла бы от двери подальше, чтобы она, Кристина, имела бы шанс выкарабкаться отсюда на вольную волю и уползти восвояси.

— Говоришь, у тебя с ней еще ничего не было? А почему? Заказчик уже интересуется товаром, нам надо ее подготовить.

— Не знаю, страшно мне чего-то. Словно нашептывает мне кто-то: «Не трогай! Замараешься — не отмоешься.»

— Это ты-то боишься замараться?

— А то? Не успели мы ее сюда привезти, как сразу же мусарня зашевелилась. Начали хватать всех подряд, и экстрасенса в камеру подсадили, чтобы разнюхать мог, где эта девка.

— Какого еще экстрасенса?

— Который мысли читает. Я насилу от него закрыться сумел. Смотрит в глаза, а у самого зенки черные, непроницаемые.

— Ну так давай прикончим ее, а труп утилизируем.

— Нельзя. Через ее труп тот экстрасенс на нас выйдет, точно!

— Врешь ты все! Не бывает никаких экстрасенсов!

— Бывает! А если ты такой уверенный, возьми и сам к ней иди, и обрабатывай ее на предмет доступности. Или убивай. Но только не при мне. Чтобы отпечаток ее ауры ко мне не прилип.

— Ну а ты? Тоже мусоров испугался?

— Мусоров не боюсь, а девки этой боюсь, — отвечал третий голос.

— Заклятье на ней лежит. Таких как она у нас называют «невеста Шайтана». Ты готов с Шайтаном потягаться? — снова сказал второй голос.

— У нас в селе, откуда я родом, — это опять был третий, — лет двести тому назад барин приказал священную рощу вырубить. Все жители отказались, кроме одного мужика, который вот также как и ты, ни во что не верил. Три сына у него было. Все четверо сгинули наглой смертью. Одного сына пришибло последним деревом упавшим, второй в болоте утонул, а третий зимой замерз возле ворот дома. А самого его волки загрызли — прямо в избу влезли незнамо как. Не тронули только младенца в люльке да бабу его, которая отговаривала его деревья крушить.

— А барин? Который приказ отдавал? С ним ничего не стряслось?

— А барина парализовало, чуть только он хотел деревья вывезти. Не попользовался даже… Девка эта Стаса Бойкова отродье, которому духи пригляд пообещали и месть всем, кто его тронет. Избавляться от нее надо, и поскорее.

— Как именно рекомендуешь избавляться? Убить здесь нельзя, отпустить тоже. Она в лицо тебя запомнила — это уж как пить дать.

— Увезти можно. Подальше. И продать. Пусть другие делают с ней что хотят, а наши руки останутся чистыми.

— Чистыми? Ха!

— А чо? Мы никого не убиваем, мы только отвозили-привозили. Чо с девками дальше было мы не знаем. И с этой никогда не узнаем. Я надеюсь… — снова прозвучал второй голос.

Дальше Кристина уже ничего не слышала. Ужас окончательно парализовал ее, и она махом поняла, что чувствовала прикованная к скале Андромеда в ожидании морского чудовища. Вот только Персея рядом не было, чтобы ее спасти. Глупую, неразумную. Вот значит как — нельзя с ней, потому что ее папочка когда-то дал клятву посвятить своих детей разным там духам.

И слезы бессильной ярости заструились у нее из глаз, щедро орошая поролоновую подушку.

«Ничего, — подумала она с ненавистью. — Я вернусь домой, обожаемый папулечка, и отомщу тебе за все. И за твои договоры, и за муштру, которой ты изводил меня в детстве. И за Руслана, с которым ты мне запрещал встречаться.»

Вспомнив о Руслане, Кристина заплакала еще горше.

«Русланчик! Милый ты мой, ненаглядный! Ты еще поймешь, как сильно я тебя люблю! Я никого-никого на тебя не променяю. Мы сбежим с тобой!… в Америку… Или в Канаду.»

И с этими праведными мыслями Кристина снова отключилась.

Очнулась она оттого, что ей принесли еду, и она вспомнила: такое уже происходило. Затем ее сводили в туалет на оправку, и память снова услужливо подсунула ей очередное воспоминание, что подобный эпизод за прошедшие сутки был не первым.

— Сколько я здесь нахожусь? — поинтересовалась она скорее для проформы, чем с искренним любопытством у своего тюремщика: странного мужичонки неопределенного возраста, лупоглазого, лысоватого и достаточно некрасивого, чтобы даже мысль о его прикосновениях вызывала в ней дрожь. Но подслушанный разговор поддерживал в ней уверенность, что наглеть тот не станет, и это успокаивало.

— Трое суток, — отвечал мужичонка, забавно сверкнув глазами и улыбнулся скорее озабоченно, чем из желания сказать нечто приятное.

Словно в полусне она почувствовала, как в руку ей вонзилась игла. «Укол», — поняла она, но уже не испугалась. Наверное, потому, что в общем-то этого и следовало ожидать.

То есть что ее постараются лишить возможности к сопротивлению, как это было, когда она села в затормозившую возле нее белую иномарку. Что-то укололо ее тогда в плечо, и под шутки-прибаутки и вопросы кто она такая и откуда направляется на нее накатила сонливость. Сонливость такая, что просто невозможно было противиться желанию закрыть глаза и наконец отдохнуть.

Вот и сейчас — ей бросили какую-то одежду, чтобы она сменила вечернее открытое платье на более приличествующий дороге брючный костюм, и она переоделась. Сама, потому что не хотела подвергаться операции переодевания принудительно. После чего послушно вышла во двор и села на заднее сиденье белой иномарки.

Стояла ночь, но белый цвет делал авто узнаваемым, и мимо салона промахнуться было невозможно. Кроме того, двор слегка освещался — чуть-чуть, но так, чтобы пленница не могла надеяться ускользнуть и затаиться. Рядом с ней на заднее сидение уселся лупоглазый мужичонка, и почему-то запомнившийся ей обладатель голоса номер три занял место за рулем.

Ей велено было пристегнуться, и проделав это, она в который раз отключилась. Правда, не сразу. Сначала она услышала, как завелся мотор и открылись ворота, выпуская авто на улицу.

Проснулась она как и положено утром — даже странно, но голова не болела и сознание было ясным. По крайней мере достаточно ясным, чтобы понять, что машина стоит на заправке. Это подавало некоторую надежду позвать на помощь или сообщить о себе отцу тем или иным способом.

— Мне необходимо в туалет, — сказала Кристина своему конвоиру.

— Сходишь, когда мы выедем на трассу.

— Но это неприлично! — пыталась она возразить, изображая скорее каприз, чем стеснительность, хотя на самом деле было как раз наоборот — одно дело было надеть на вечеринку открытое платье, и совсем другое — выставить напоказ то, что полагалось беречь и не обнажать.

— Прилично? — засмеялся конвоир, выщерив мелкие желтоватые зубы. — А шляться по дороге в пьяном виде и бросаться под колеса авто — это было прилично?

— Извините, я была сильно расстроена, — вспомнив о хороших манерах тутже поправилась Кристина: злить конвоира было не просто безрассудно, это было опасно.

— Извиняю, — снова засмеялся конвоир, — но поделать уже ничего нельзя: фарш в обратную сторону прокрутить еще никому не удавалось. Ты влипла по самые уши, девочка, и по пути, на который ты вступила, тебе придется идти до конца.

Кристина было содрогнулась, но затем вспомнила содержание подслушанного разговора и слегка приободрилась.

«Не может быть, чтобы мне настолько не повезло, чтобы не выпало шанса сбежать», — вот что подумала она. Но вслух произнесла:

— А если я начну кричать?

— Заткну. Моментом заткну, а потом накачаю наркотой. Тебе охота быть в неадеквате?

Кристина подумала. Дорогу, по которой они будут ехать, желательно было запоминать, чтобы потом знать, куда двигаться. Да и превратиться из нормальной девушки в потерявшее человеческий облик существо, готовое ради дозы на все что угодно, перспектива была так себе.

— Ладно, поняла, — процедила она сквозь зубы. — А куда вы меня везете?

— Далеко.

— А почему не близко?

— Тебе охота в подпольный публичный дом?

— Нет, конечно, — вынуждена была согласиться Кристина. — а разве есть альтернатива?

— Есть. Из уважения к твоему отцу мы можем продать тебя замуж. Или в работницы.

— То есть в рабство.

— Угу.

— Кошмар! А откуда вы знаете моего отца?

— Ниоткуда. Я просто вижу, что ты из хорошей семьи. И я ведь не ошибся, нет?

Ответить Кристина не успела. Передняя левая дверца хлопнула, водитель, он же голос номер три, влез на свое место, и они продолжили движение.

Через несколько километров, когда бензозаправка осталась далеко позади, Кристинин конвоир приказал остановить машину и они свернули на какую-то из проселочных дорог.

— Ты хотела отлить. Идем вон за те кустики.

— То есть вы собираетесь подглядывать?

— А тебе есть что скрывать в анатомическом смысле? Или ты полагаешь, что для нас будет новостью то, что мы увидим?

— Ну, надо же соблюдать хоть какие-то правила поведения.

— А зачем? — хмыкнул, выходя из машины «голос номер три». В отличие от мужичонки, что сидел рядом с Кристиной, он был абсолютно нормален, и ничего отталкивающе-криминального в нем не было. — Или ты думаешь, будто мы тебя не осмотрели за то время, что ты валялась без сознания?

Кристина почувствовала, как ее кинуло в жар.

— Вы… вы меня лапали? — проговорила она, замирая от ужаса.

— Угу, — равнодушно подтвердил ее конвоир. — Должны же мы были оценить качество товара. Так что можешь нас не стесняться. И на разные там хитрости, будто тебе удастся незаметно сделать ноги-ноги, тоже не надейся.

Кристина молча подчинилась. Также молча она поглотила протянутый ей «доширак», прожевала слойку, запив ее кефиром и забралась обратно в машину. Говорить ей перехотелось окончательно. Она ехала и переживала, что выглядит слабохарактерной, доступной для любых над ней издевательств тряпкой, не способной к защите не только своего тела, но и банального достоинства. Что и гордо отказаться от пищи не получилось (забыла), и даже ругаться настроения нет.

— Хочешь, напугаю? — насмешливо сказал Кристине ее некрасивый конвоир, когда она на все его попытки завести с ней беседу, лишь насмешливо кривила губы.

Это единственное, на что ее хватало, и то потому, что она помнила содержание подслушанного разговора и уже поняла, что поскольку представляет из себя денежную ценность, то заниматься членовредительством по отношению к ней эта парочка не станет.

— А сможете? — в голосе ее прозвучала легкая нотка насмешки: на нечто более эмоционально сильное ее внутреннего «Я» опять же не хватало. В просмотренных Кристиной сериалах жертвы похищения хотя бы проклинали злодеев, вовсю демонстрируя, какие они смелые и дерзкие. В отличие от нее…

Ее конвоир между тем извлек непонятно откуда небольшую металлическую фляжку и открутив пробку, плеснул туда некоторое количество странно пахнувшей жидкости.

— Что это? — поморщилась Кристина.

— Не синтетика, нет. Чистый натурпродукт — настойка из красного мухомора. Ядовито, но не слишком. Такое количество тебе не повредит, гарантирую.

И опять же Кристина не возразила — более того, послушно втянула в себя содержимое пробки и принялась ждать эффекта.

Ее конвоир хлебнул из фляжки пару глотков, взял у Кристины опустевшую мини-чашку и, плотно завинтил крышку. Фляжка из его рук после этого словно исчезла — по крайней мере, уловить, куда он ее дел, Кристина не уловила.

Впрочем, с ее взором вообще произошло нечто трансцедентальное, да и со слухом тоже. Звуки мотора словно исчезли, а взамен этого в салон ворвались рев наружного ветра и шорох асфальта. Это было достаточно неприятно, но стоило Кристине повернуть голову в сторону ее конвоира, как уличная симфония беспокоить ее перестала от слова совсем.

Потому что с некрасивым лицом ее соседа начало твориться нечто невообразимое — оно стало не просто некрасивым, оно стало уродливым. Глаза увеличились чуть ли не вдвое, округлились, брови и ресницы исчезли. Рот расширился, нос стал еще крючковатее, уши увеличились и поднялись вверх на манер заячьих, а на лбу невесть откуда взялись рожки. Да и остальная часть его тела трансформировалась. Руки и грудь покрылись шерстью, ногти превратились в когти и появился хвост — самый натуральный, который обвился вокруг Кристининой шеи, слегка ее сдавив.

— Ну как? — спросил монстр, и облизнул тонкие губы.

— В человеческом виде вы мне нравитесь больше, — отвечала Кристина, решив не реагировать на галлюцинацию слишком бурно.

Впрочем, ее руки тоже слегка изменились. Светлое сияние исходило теперь из пальцев, а линии на ладонях углубились и потемнели. Это было ужасно — пальцы слегка покалывало, и они почти одеревенели.

— И долго это будет продолжаться? — сердито вымолвила она, чувствуя, что язык ее также едва шевелится.

— Через час пройдет, когда мозг адаптируется и отдаст команду выработать противоядие. А пока гляди в окно — таких пейзажей ты больше никогда не увидишь. Или постарайся заснуть.

Действительно, снаружи автомобиля все начало стремительно менять привычный цвет и запах. Воздух уплотнился так, что, казалось, его можно было потрогать руками при полном сохранении прозрачности, трава на обочине стала красно-фиолетовой разных оттенков. И только листва на деревьях сохранила зеленость, что на фоне темных, практически черных стволов создавало иллюзию, будто она, Кристина, очутилась внутри камня.

Это было… бр, вот как это было! Кристина закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Ей хотелось сбежать, спрятаться, она с трудом справилась с желанием закричать.

«Спи,» — услышала она голос своего конвоира и послушно погрузилась в сон.

Проснулась она, судя по высоте солнца над горизонтом, через насколько часов.

— Ну как тебе мой настоящий вид? — спросил ее конвоир, сверкнув глазами, снова ставшими нормального размера с бровями и ресницами.

— Это был Ваш настоящий вид? — изумилась Кристина. — Я думала, глюки!

— Я Анчутка, для друзей — Анч. Обычно я не демонстрирую публике увиденное тобой кино, тем более из окон авто на скорости в 90 километров. Это был перебор, каюсь, тебе бы и пары капель хватило, чтобы приобрести истинное зрение.

— Истинное зрение? — фыркнула Кристина. — От настойки мухомора? Вы меня совсем наивной считаете!

— А ты потрогай мою руку, угу? Просто. Прикоснись. К предплечью. Где на вид гладкая кожа. Смелее, смелее! Шерсть ощущаешь?

Действительно, пальцы Кристины ощутили шерсть — самую настоящую, длинную, не похожую на человеческие волосы. Это впечатляло. Ясно, что это были остаточные явления после мухоморной настойки, то есть тактильные галлюцинации, но все равно они заставили ее содрогнуться и немедленно отодвинуться. Впрочем, можно было и подыграть, изобразив доверчивость.

— А он? — кивнула она на водителя. — Он кто?

— Человек. Пожелавший разбогатеть.

— Он про вас знает?

— Нет. Если я начну его пугать, он лишится рассудка, и с ним будет трудно дела делать.

Кристина подумала.

— А меня, значит, пугать можно? — сделала она вывод.

— Тебя нужно. Чтобы ты знала, с кем имеешь дело и не строила иллюзий. От меня не сбежишь, я тебя отыщу где угодно. Да и не стоит — я не враг тебе. Я знаю, кто ты, и нам лучше держаться вместе. Пока хотя бы.

— И кто я? — с интересом спросила Кристина, решив, что суеверия иногда вещь полезная, и в дальнейшем это может ей даже пригодиться.

— Ты навье семя.

— Не поняла?

— Разве тебе твой отец не рассказывал? Навь — это мир мертвых, тех, кто в земле.

Глава VI Кристина и страх

Они оба замолчали, и некоторое время ехали, каждый думая свое. Известие, что она ходячая покойница, Кристину почти оглаушило. Даже внешность мужичонки-конвоира после этого перестала казаться ей отвратительной. Его поведение по отношению к ней стало понятным: живое к мертвому прикасаться не захочет. Тот тоже молчал, во всему решив, что достаточно проинформировал свою пленницу.

Впрочем, тишина в салоне не сказать чтобы была полной. Водитель включил «авторадио», где ретро 70-х сменилось современными ритмами в восточном стиле: однообразными и почти бессмысленными, затем зазвучала музыка 90-х. В общем, почти идиллия, и еще один пикник после заезда в придорожное кафе лишь усиливал впечатление.

А затем раздался звонок на мобильник, и через пару секунд звуки авторадио сменила громкая связь. Как позднее догадалась Кристина, ее конвоир сделал это специально, чтобы у пассажирки не было ни иллюзий, ни оснований для подозрений, и чтобы она знала, что происходит.

Но тогда услышанное Кристиной было воспринято ей совсем иначе. И не удивительно — по сравнению с галлюцинациями от настойки мухомора и инсинуациями в стиле «ты у мамы зомби» информация, прозвучавшая из мобильника, была реальностью, и реальностью более чем серьезной. И сначала она даже обрадовала Кристину, потому что «голос номер три», он же водитель авто, перепугался настолько, что снова остановил машину, на этот раз прямо на обочине.

Поток слов, донесшийся до ее ушей, был несколько сбивчив, и пересказать впоследствии слово в слово эту мешанину Кристина ни за что бы не сумела, но общий смысл был ясен: вдоль дороги, ведущей в их городок, было найдено три трупа, а еще было похищено двое других девушек, и их ищут как и ее, Кристину. Фотографии пропавших были в свободном доступе выложены на городском сайте полиции.

— Мы вовремя слиняли, — сказал персонаж, назвавший себя Анчем. — Сегодня этого сделать бы уже не удалось.

— А ты чо лыбишься? — продолжил он, обернувшись к Кристине. — Тебе вообще повезло. Первое — что не отправили тебя заказчику, и второе — что решили увезти и продать, а не прикопали прямо за домом.

— Ну, это у нее еще впереди, — сказал водитель, он же «голос номер три». — Что мы с ней делать теперь будем? Ее же вот-вот во всероссийский розыск объявят.

— Наверняка уже объявили, — мрачно отвечал Анч. — Если бы мы хотя б до границы допилили, шанс был бы. А так никакого.

— Избавляться от нее надо.

— Ну так отпустите меня, — снова капризно надула губы Кристина. — Пока я дотащусь до ближайшей деревни, вы уже будете далеко. В ваши паспорта я не заглядывала, и кто вы такие — вообще не представляю.

— Угу. Чтобы тебя кто-нибудь подобрал, и на ближайшем посту ГИБДД нас уже караулили.

— Значит, вы меня убьете, и других вариантов у вас нет?

— А у тебя есть? — усмехнулся Анч.

— Ну… выйти замуж не настолько плохая перспектива, чтобы из-за этого топиться или вешаться. В крайнем случае потом развестись можно будет. Так что я могу в обмен на то, что вы сохраните мне жизнь, пообещать вести себя тихо и скромно и не нарываться. В ближайшем магазе купите краску для волос, сделаете из меня блондинку или, наоборот, брюнетку, а там, где есть оптика, можно приобрести вкладыши в глаза для изменения цвета радужки. Ну и косметика существует.

— Уже, — засмеялся Анч. — Ты на себя в зеркало давно смотрела?

— Вообще-то мне как-то было не до этого, — призналась Кристина.

— Ну так посмотри. Вон видишь над лобовым стеклом висит? Передвинься так, чтобы видеть свое отражение и полюбуйся.

Кристина глянула — и едва поверила собственным глазам. На нее смотрела абсолютно незнакомая девушка с черными как смоль волосами, густыми бровями, норовящими соединиться в единую монобровь и пухлыми губками.

— Какой ужас! — воскликнула она. — Вы… вы накачали меня силиконом?

— Нет, это всего лишь косметика, — мрачно усмехнулся водитель. — Анч мастер на такого рода штучки.

— Как только мы довезем тебя до места, так сразу уберем лишние детали с твоей мордашки. Но все это не поможет, если ты при разговоре с мусорами поведешь себя неадекватно.

— То есть вы опасаетесь, что я, как последняя дура, буду нарываться на дырку в боку, потому что вам тогда терять уже будет нечего?

— Угу, — подтвердил водитель, переглянувшись со своим напарником. — Хотя ты вроде не из пустоголовых, но кто тебя знает, что тебе стрельнет, когда в твой бок упрется остро заточенное лезвие.

Кристина негодующе фыркнула.

— Вообще-то я сейчас напугана дальше некуда, — процедила она сквозь зубы. — Но разве я кричу, трясусь или чем-то другим выдаю свой страх?

— Не выдаешь, — согласился «третий голос».

— Конечно же, выдаешь, — сказал Анч. — Тебя глаза выдают. Ты действительно боишься, что вместо того, чтобы вести тебя дальше, мы заставим тебя вырыть ямку, сбросим туда твою тушку и закопаем.

Указанная перспектива у Кристины восторга не вызвала.

— Живьем? — попыталась она изобразить остроумие.

— Можно с перерезанным горлом. Правда, резаться тебе придется самой — мы крови не любим. Так что полное самообслуживание.

— А-а…

— Не боись. Лучше расскажи нам, почему ты нисколько не против того, чтобы мы перевезли тебя через границу и продали.

Кристина подумала: в самом деле, почему?

— Мой отец… — вымолвила она. — из-за него мой парень меня бросил. Мы провели с ним ночь, а потом отец увидел нас вместе, и после этого Рустик сказал, что он больше никогда, ни за что меня не обнимет. Он начал смотреть на меня так, словно я заразная какая… А я его люблю, очень…

И непрошенная слезинка покатилась у нее по щеке.

— … Я хочу, чтобы вы отвезли меня туда, где мой отец меня не достанет. Я хочу жить так, как живут нормальные девушки. Может, мне тот ваш муж понравится, и у нас с ним все будет нормально.

— А если нет?

— Тогда… Тогда я уговорю его сообщить моим бабушке с дедушкой, где я. Они внесут за меня выкуп и увезут к себе.

— Логично, — сказал водитель авто. — С тобой все ясно. А что от этого поимеем мы?

— Ну, этот жених, он же сколько-то за меня заплатит? И притом, вы сможете не возвращаться в наш город, и успеете исчезнуть, пока мы с моим женихом будем выяснять отношения. Страна большая, как вас зовут я не знаю.

— Ты это уже говорила. Вот только я не понимаю: если тебе все равно, с кем спать, почему бы тебе не доставить удовольствие нам? Например, мне?

Кристина глянула на него испуганно и отшатнулась.

— Нет! — воскликнула она. — Ни за что! Я… я не хочу! Я буду сопротивляться зубами и когтями.

Ее похитители переглянулись.

— Не дури, — хмуро сказал Анч своему напарнику. — Нам она красивая нужна и здоровая. И как мы повезем ее после этого, если у нее в зенках мировая скорбь нарисуется?

— Я думал, ты мне снова задвигать начнешь про навь и мертвяков, — хмыкнул «третий голос».

— А зачем мне повторяться? Ну закопаем мы ее, а дальше?

— Дальше я из могилы встану и доставать вас начну. Вон его — обернулась Кристина к тому из своих похитителей, который сидел за рулем.

И слова, которых она сама от себя не ожидала, сами сорвались у нее из губ, и зазвучали глухо, словно возникали из ниоткуда.

— Мой отец умирал, когда он выпил лепестки священного пламени, и камень дал ему силу. В ночь на Ивана Купалы он видел танцы русалок, но они не заманили его в свой хоровод. Он вышел из священной рощи живым и здоровым… Возьмешь то, что тебе не принадлежит — и от мести тех, кому он обещал служить, ты не скроешься. Рискнешь?

— Да пошутил я, пошутил! — торопливо проговорил водитель-третий-голос и перекрестился в знак истинности своих слов, чем вызвал презрительную усмешку у Анча. — Юмор у меня такой.

— Ты лучше в паспорт свой загляни, чтобы знать, как тебя теперь зовут, — сказал Анч, протягивая Кристине невесть откуда возникшие у него в руках два паспорта, свидетельство о рождении и документ об окончании средней школы.

Вид этих документов вновь пробудил в Кристине самые невероятные подозрения насчет обоих мужчин, сидящих возле нее в салоне авто. Там на фото была девушка, черезвычайно похожая на ту, какой она недавно видела себя в зеркале. Только фамилия была незнакомой и имя тоже, «Раиса» показалось чуждым.

— Вы что, заранее знали, что повезете меня за границу? — дрогнувшим голосом проговорила она.

— Ты провела у нас три дня. Достаточно, чтобы купить тебе бумажки, — с наигранным равнодушием пояснил Анч.

Но было откуда-то ясно, что развитие событий он действительно предвидел, и от этой ясности у Кристины снова возникло отвращение к самой себе. Получалось, что зря она задавалась и считала себя особенной, лучшей, достойной какой-то блестящей судьбы. Будто она способна не спасовать перед обстоятельствами и не склонить голову, даже если ради этого придется погибнуть.

Вот он был, момент истины: вместо гордых слов жалкая попытка спрятаться за авторитет отца. А если бы эти двое ей не поверили? Ведь подчинилась бы, никуда не делась! Сунули бы ей в руки лопату, приказали бы копать ямку — и согласилась бы на все-все-все. Этот Анч умеет уговаривать — наверняка весь спектакль по ее обламыванию был им разработан и обкатан много раз на других девчонках.

И трансляция эта по телефону заранее была ими записана, чтобы добиться ее послушания. Добились. Ради спасения жизни она готова унизиться до положения секс-рабыни. Пусть даже и не сейчас — сейчас от одной мысли, что к ней будут прикасаться чьи-то руки Кристину бросало в дрожь. Но это временно. Теперь можно переходить к следующему этапу ее дрессировки. Чтобы она сама начала предлагать себя мужчинам. Как другие…

«Например, как эти девочки вдоль трассы у стоянок и кафешек. Они тоже не родились проститутками. И у них тоже есть родители, которые хотели, чтобы их дочери стали им помощницами, получили образование…» (Машина как раз проезжала мимо одной из таких кафешек возле какой-то заправки).

Кристина вжалась в сидение — настолько ей не хотелось сейчас выходить из салона авто. Девочки были одеты ужас до чего вульгарно — каждая старалась выставить на всеобщее обозрение самую выигрышную деталь своего экстерьера, благо летняя жара это позволяла. Как, впрочем, это делали и Кристинины однокурсницы на той вечеринке в Отрадном. Да и она тоже…

— Любуешься «плечевыми»? — услышала она насмешливый голос Анча. — Хочешь, познакомлю с одной?

— Нет, — отвечала Кристина, чувствуя, как полыхают ее щеки. — Просто размышляю, как вы догадались, что я из приличной семьи.

— По твоему поведению, милая крошка.

«Вот, я уже крошка…»

— Ты реагируешь на слова, а не на тычки и подзатыльники. И умеешь делать хорошую мину при плохой игре. Умеешь быть вежливой и послушной. Твоя походка, манеры, и даже то, как ты носишь одежду — все выдает в тебе воспитанность и определенный круг общения… Кстати, на кого ты учишься?

— Очистные сооружения. Организация полного цикла переработки отходов промышленных предприятий, — нехотя буркнула Кристина. — Теперь не все ли равно?

— Хорошая специальность. Полезная. Мне как живому она не безразлична. Сама выбирала или родители послали?

— Сама. Но папа одобрил.

— Ага. Значит, я не ошибся. Жаль было бы, если бы такую малышку потом в канаве нашли.

— Врете вы все! — вспыхнула Кристина. — Про вот эти все трупы в канавах! Вы просто стараетесь меня запугать!

Водитель резко нажал на тормоз, чудом избежав контакта с едущим сзади авто, и обернулся к ней.

— Тю, дура! — воскликнул он. — Совсем мозгами повредилась от перенапряжения. Да об этом по всем каналам вчерась твердили! Думаешь, просто так мы, теряя тапки, бросили налаженный бизнес и жмем к границе? Или в N* бордели переполнены, что нам некуда было бы тебя аккуратно сбыть? Но после такого шума никто с тобой связываться не стал бы, а мы бы засветились и остались бы крайними.

— Угу, — подтвердил Анч. — Потому что все эти девки проходили через нас, а к кому они потом поступали и как он их использовал, нам никтошеньки не излагал… Вон там еще одна точка замаячила… Давайте-ка выйдем и пожуем нормально, а заодно бензин у тебя из башки выветрится. Да не бойся, никто тебя здесь не узнает — это другая область, и мы уже отъехали…

— На 1200 километров с лишком, — устало докончил водитель, он же «третий голос».

— А когда Москва будет?

— Москва? Мимо Москвы мы пропилили, когда ты смотрела десятые сны. Сейчас мы уже на подъезде к Тамбову.

— Далеко…, - вздохнула Кристина.

— Ну, пока не настолько, как тебе бы хотелось, — усмехнулся Анч. — Или ты соврамши про папу?

Кристина ничего не ответила и молча вылезла из машины. Ее почти укачало, ноги устали от необходимости быть согнутыми в одной позе, и больше всего ей хотелось сейчас разогнуться и просто походить. Анч вышел вслед за ней и опираясь на него, она добрела до павильона с изображением тарелки чего-то съедобного и чашки чая. Впрочем для тех, кто умел читать, еще и вывеска имелась с большими буквами: «КАФЕ ЕДАЛЬНЯ».

— В Тамбове мы сделаем большую остановку, — сказал водитель, когда официантка, высокая тощая девица в униформе, поставила на их столик три миски с рагу из какого-то неопознанного животного (в меню оно значилось как кролик) и снова привалилась к стойке бара в позе ожидания. — Я подустал пялиться на асфальт 12 часов кряду.

— Я могу тебя сменить, — сказал Анч.

— Спасибо, это мне мало поможет. Я хочу вытянуться на настоящей кровати и покемарить часиков 6. Чтобы когда стемнело, снова начать нарезать километры без риска отключиться в самый неподходящий момент.

— Замётано.

Больше это кафе не запомнилось Кристине ничем. Да и Тамбов она не запомнила, потому что в город они не заезжали. Они свернули мимо, на объездную дорогу, и на отдых остановились возле каких-то Стрельцов, несмотря на явное желание Анча продолжать движение. Чего тот даже и не скрывал.

Впрочем, мотель на вид был уютным, в нем нашлось аж две свободных комнаты. Кристина поначалу чуть было не обрадовалась, но оказалось, что в одноместный апартамент предстояло заселить не ее, а водителя-третий-голос (за всю дорогу имени его Кристина так и не узнала). Для нее предназначалась одна кровать на двоих с ее конвоиром — весьма похоже было, что Анч не собирался расставаться со своей пленницей вообще ни на миг.

— Дай-ка мне сюда ключи от машины, — сказал он своему напарнику, когда комнаты между ними были поделены, ужин состоялся, и время на рекреацию было отмеряно. Впрочем на Кристинино предложение прогуляться последовал безапелляционный отказ. Как и на просьбу сполоснуться под душем.

— Пересечем границу, тогда и сполоснешься. А пока терпи.

Тяжело вздохнув, Кристина расстегнула застежки босоножек и пошевелила пальцами, восстанавливая кровообращение. Затекшие ступни снова заныли, потом отошли, и она откинулась на подушку, почти наслаждаясь ее мягкостью и свежестью постельного белья. Что-то ее ждало в конце пути? Думать об этом не хотелось — хотя Анч и обещал, что никаких ужасов не будет, но доверять ему было бы несусветной глупостью.

«Надо будет дождаться, когда он уснет… должен же он будет когда-нибудь лечь спать…» — была последняя ее ясная мысль перед погружением в блаженное царство нирваны.

Глава VII Кристина старается

Проснулась Кристина оттого, что чья-то мохнатая рука трясла ее за плечо. Просыпаться и тем более вставать решительно не хотелось.

— Мне такой сон снился! — произнесла она, потягиваясь.

Мир дремы еще не окончательно выпустил ее из своих объятий, а веки глаз никак не желали поднимать ресницы. И только голос, прозвучавший чуть ли не над самым Кристининым ухом, заставил ее вынырнуть на поверхность.

— Пора! — услышала она. — Завтрак готов.

Кристина приподнялась и едва не зарыдала — неприятный сон продолжался. Анч, уже одетый (хотя, может, он и не раздевался — спала же Кристина не снимая ни брюк, ни футболки), ждал ее, усмехаясь. На столе стояла ваза с яблоками и два стакана с чаем, от которых шел парок. Рядом располагалась тарелка с какой-то выпечкой и нарезанным сыром.

— Заправляйся калориями, в кафе мы заходить не будем.

Поставив ступни на прохладный пол, (ощущение было просто супер), Кристина подошла к столу и послушно принялась заливать в свой организм сладкую слабо-коричневую жидкость, пахнувшую лимоном, который плавал поверх пакетика с этикеткой «Ахмад» и пропихивать туда же куски черствой булки. Покончив с этим, она надкусила яблоко и положила его назад в вазу. Хмыкнув, Анч указал ей на туалетную комнату, и когда она вернулась в спальню, яблок и сыра на столе уже не было, зато в руках у Анча был большой бумажный пакет с веревочными завязками.

— Пошли, — скомандовал он равнодушно. — Эй, туфельки свои не забудь надеть, до машины еще дойти надо.

Перед тем как они покинули номер, Анч позвонил своему напарнику.

— Ты где? — спросил он. — Я дважды пытался до тебя достучаться, но ты не открыл. Может, ты там не один, случайно, утомленный ты наш? Или решил остаться и никуда не ехать?

— Угу, решил… Нет меня там давно. Все, конец нашему с тобой договору.

— Ты что, намылился вернуться в N*?

— Я похож на кретина? Россия большая, и я давно подготовил себе запасной аэродром. Я встал на лыжи и уже там, где ты меня не унюхаешь. Не ищи меня, и даже не пытайся.

— Поздравляю, значит, поумнел.

— Я давно поумнел… Девочка, ты меня слышишь?

— Слышу, — отвечала Кристина несколько растерянно.

— Человека, который приказал тебя убить, зовут Югенс. Запомнила?

— Да. Югенс.

— И не доверяй Анчу. Он владеет гипнозом, и способен задурить любую голову покрепче твоей.

— А я и не доверяю. Но все равно спасибо за прощальное напутствие.

— Всегда пожалуйста… Тьфу ты! — надеюсь, что мы уже никогда не встретимся…

Экран смартфона погас, и больше никаких звуков оттуда не последовало — абонент отключился.

— Как ты думаешь, чем он сейчас занят? — скривил улыбку Анч, изображая злость, которой вовсе не испытывал.

— Наверное, выбрасывает симку, — сказала Кристина. — Все так делают, когда хотят оборвать концы.

— Согласен. Может, даже вместе с мобильником отправляет ее в урну. Чтобы уже наверняка. Надеюсь, на это у него ума хватит.

— То есть ты тоже хотел бы, чтобы он от тебя отпал?

— Ты удивлена?

— Пожалуй, нет. Двум человекам легче пересечь границу, чем трем, а водить машину ты и сам умеешь.

— Умею. Кстати, он прав — доверять мне нельзя. Вообще нельзя — ни в чем.

— А гипноз…

— Угу. И про гипноз правда. Но у нас сейчас с тобой общая цель, точнее, одинаковая…

— Доехать до места назначения?

— Нет, остаться в живых. И поскольку мне от тебя надо избавиться так, чтобы меня не взяли за загривок ни наши, ни твои, то я буду обращаться с тобой так, словно ты бесценная хрустальная ваза — буду беречь тебя и бдительно охранять.

Такой взгляд на вещи был для Кристины внове.

— Не поняла, — сердито произнесла она, когда они уже были в машине и ехали: Анч за рулем, а она рядом, на переднем сидении. — Зачем вам везти меня куда-то далеко, если вы обладаете гипнозом. Вы можете навнушать мне все, что угодно, оставить меня в какой-нибудь квартире, сняв ее на несколько дней, а для надежности еще и накачать снотворным. И когда я проснусь, я забуду свое настоящее имя, стану думать, что меня зовут… как там… Раисой… и что я бомжиха.

Анч ухмыльнулся:

— И зачем тебе такое надо?

— Мне ни зачем, но вон ваш напарник слинял, и не опасается, что я его физиономию запомнила. А вот вы — опасаетесь. Неужели вы всерьез верите в разную там навь и восстание из могилы? И в проклятие моего отца?

Тут Анч уже развеселился окончательно.

— Ты меня провоцируешь? — спросил он со смешком. — Нарываешься на приятное времяпровождение?

Кристина покраснела.

— Вы меня неправильно поняли, — сказала она нервно. — Я же чувствую, что вы ко мне относитесь не так, как этот ваш напарник, и что вы не станете злоупотреблять своей властью. Я хочу пробить, что меня ждет — разные варианты. И что мне в случае чего говорить и кому, чтобы себя защитить.

Анч посерьезнел.

— А ты рассудительнее, чем я думал, — сказал он, помолчав. — Ладно, начнем сначала. Кто твой отец — я не знаю, но для того, чтобы тебя разыскать, он обратился к одному экстрасенсу, который наложил на тебя заклятие. Очень сильное заклятие, поверь, если я его почувствовал. Экстрасенс этот думает, что ты еще в городе, и ищет тебя там. Как только он догадается, что ты где-то в другом месте, он снова пошлет поисковую стрелу и они кинутся в погоню. Однако на то, чтобы обшарить окрестности, требуется некоторое время. Значит, сегодня ночью обряд проводиться еще не будет, да и завтра до полудня вряд ли. Поэтому у меня есть фора, часов 16. Из них 10 — чтобы отвезти тебя к надежному человеку, и часов 6 — чтобы раствориться в просторах бывшего СНГ.

— Значит вы потому так хорошо со мной обращаетесь, что боитесь мести?

— И ты бы боялась, если бы увидела этого экстрасенса в действии. Если я оставлю тебя живой и невредимой, то обшаривать территорию, чтобы вытащить меня на божий (тьфу, тьфу) свет он не станет, в полицию телегу не накатает, и вывеска ему моя будет не интересна.

— То есть, похищение — это ерунда, по-вашему?

— Какое похищение, куколка? Ты же сама влезла к нам в машину — забыла? И сама попросила увезти тебя подальше от отца, эге ж?

— Вы негодяй! — сказала Кристина, снова покраснев.

— Угу! — снова засмеялся Анч. — Только я негодяй расчетливый и умею предвидеть последствия своих поступков.

Дальше они ехали молча. Кристина жевала яблоки, размышляя, радоваться ей или огорчаться, что ее похититель верит во всю эту ахинею с экстрасенсами и поисковыми стрелами. С одной стороны было хорошо, что он не пристает и носится с ней как дурень со ступой. Но с другой стороны ехать в Казахстан ей вовсе не хотелось. Казахстан — не Европа. Там голые степи, там чужие обычаи, там женщин выдают замуж насильно, и никаких свобод.

А после очередной остановки, уже после Саратова, она перебралась на заднее сидение и проспала до самой границы, где пришлось выйти из салона для проверки документов. Причем проверяли их дважды — и на Российской, и на Казахской таможне. Поднимать кипишь она не решилась, и сбегать тоже, хотя металлического лезвия возле ее туловища никто не держал — ни тупого, ни острого.

Анчу было не до этого — он занимался регистрацией документов и отвечал на вопросы погранцов. Впрочем, вопросов было мало — Кристина-«Раиса» по легенде была его сестрой. Подозрений это ни у кого не вызвало — Анч говорил по-русски чисто, и даже акцент у него был неуловимо похожий на привычный Кристине с детства диалект.

Потом, судя по карте навигатора, был Уральск, хотя и туда они не заезжали, а отправились вглубь, вдоль реки Урал. Затем Кристина снова задремала и очнулась уже на месте.

— Ну все, — услышала она. — Вылезай.

Кристина вылезла и огляделась. Они находились внутри типичного украинского дворика, каким его показывали в фильмах на бытовые темы: мазанка, несколько сараюшек, крошечный садик с вишневыми деревьями и абрикосом, и важно расхаживающие по дворику гуси. Правда, мазанка была раза в полтора длиннее украинской хаты и крыта не соломой, а железом, да и ограда вокруг дома была не из плетня, а из грубого белого камня — пиленого известняка.

— Ты надеялась, что я тебя во дворец привезу? — хмыкнул Анч, заметив разочарование на лице своей пленницы.

— Зачем сразу «во дворец»? — в тон ему отпарировала Кристина. — Просто я ожидала что-нибудь более восточное, среднеазиатское. Или юрту.

Мужчины между тем пожали друг другу руки и обнялись. Хозяин дома был раза в два старше Кристины, ростом хотя и выше Анча, но не намного, круглолиц и узкоглаз — с внешностью у него все было в порядке, из местных. Тут же во дворике что-то делала пожилая женщина, очень на него похожая, явно родственница. А в углу двора двое подростков, мальчик и девочка, месили навоз. Запах стоял еще тот!

— Где мы можем поговорить? — спросил Анч. — Втроем.

— Идемте в дом.

Они зашли, и Кристина лишний раз убедилась, что «надежный человек» не принадлежал к излишне зажиточным кругам общества. Дом был старым, с низкими потолками, и мебель была явно куплена лет двадцать тому назад и с тех пор не менялась. Впрочем, ковер на стене в обновлении не нуждался — он был чистым и ярким, да и посуда в серванте сияла прозрачностью и казалась праздничной.

— Вот, привез тебе на передержку, — сказал Анч, когда они уселись за стол. — Девочка хорошая, не избалованная, понятливая. Сможешь с ней сговориться — будет тебе женой. Не сможешь — силу не применяй, свяжись с ее родителями и попроси с них деньги будто бы за то, что выкупил ее у похитителей. Они приедут и заберут ее. А до того момента пусть она помогает твоей матери по хозяйству. Да пусть та не жалеет ее — девчонка сама согласилась на такой трюк: поругалась с отцом, пусть это будет ей наука… Я все верно говорю, Кристина, то бишь «Раечка»?

Кристина покраснела и кивнула.

— Документы у нее фальшивые, но лучше ей пока жить под ними, чтобы у мигрантской службы не возникло нежелательных вопросов. Твоя задача — продержать ее здесь хотя бы пару недель. Вот ее настоящие паспортные данные, чтобы ты мог быстро и без волокиты сбагрить ее, если она здесь окажется лишней, и твои дети ее не примут. Ну, или наоборот — чтобы ее родные не волновались по поводу ее местонахождения. Мой номер мобильника ты знаешь, так что если возникнут какие-либо затруднения — звони, не стесняйся.

Кристина слушала все это чуть ли не с открытым ртом.

— Анч! — воскликнула она. — Ты… ты… — она не договорила, потому что мысли ее запутались, создавая полную иллюзию, будто все это происходит не с ней.

— Ты хотела побывать в работницах — вот тебе шанс узнать, что это такое, — ухмыльнулся ее похититель. — Рафик не злой, но бесить его не советую. Бить он тебя не станет — просто выгонит, а очутишься на улице, так сразу поймешь, что такое фунт лиха. Сможешь согреть его постель и поладить с его домашними — считай, что тебе повезло. Распишетесь в ЗАГСе, мулла совершит необходимые обряды — и ты навсегда освободишься от всего, что тебя так тяготит.

Кристина покраснела и кивнула. Греть ничью постель она, естественно, не собиралась, да и про отца сказанула просто чтобы избежать безвременной смерти. На самом деле никакими обетами ее родители своих детей не донимали: ни ее, ни брата, только строго-настрого запрещали им приближаться к роще на холме, когда отправляли погостить к бабушке с дедушкой.

Ну и естественно, никаких таких фокусов с глотанием огня или танцами лесных русалок отец про себя не рассказывал — он просто излагал местные легенды и предания.

Анч уехал. И только вечером Кристина вспомнила, что и он, и она забыли об одной важной обещанной им детали — снять с нее налепленную им маску.

«Может, это и к лучшему, — подумала она, засыпая. — Легче будет выехать назад в Россию, ведь на фотографии на паспорте и в компьютерах миграционной службы я должна быть такой, какой я въехала…»

В этот свой первый день пребывания в роли работницы она уже успела понять, что ее привезли сюда отнюдь не для того, чтобы с ней панькаться и что-то ей доказывать — нагрузили ее по полной сразу же, чуть за Анчем закрылись ворота. И поставили не куда-нибудь, а месить навоз вместе с детьми — лепить так называемые «кизяки» — будущее топливо.

Навоз смешивали с резаной соломой, тюк которой валялся тут же, во дворе и раскладывали на просушку. Месили ногами в резиновых сапогах и грубых резиновых перчатках, но противно было очень. Смесь набивали в формы, прессовали, переворачивали и вытряхивали сразу на нужное место, и как ни старалась Кристина, но не запачкаться не получалось.

Кроме того, Кристина очень хотела есть, аж под ложечкой сосало, — как оказалась, к моменту ее появления семья уже пообедала, и следующая трапеза была только поздно вечером, перед сном. Умывшись холодной водой, она быстренько проглотила то, что ей положили на тарелку, и с трудом дождавшись, пока поедят остальные, добрела до указанного ей места в каком-то закутке, чтобы почти моментально провалиться в сон.

Она была рада, что ее в тот день ни о чем не спрашивали — объясняться ни с кем и ни в чем ей не хотелось. Усталость — вот единственное, что она ощущала в тот вечер, а также в следующий, и еще, и еще — ее жизнь превратилась в каторгу, и единственным стремлением ее было в тот первый месяц пребывания на чужой земле — это улучшить момент и отдохнуть.

Старуха будила ее с рассветом, тогда же, когда вставала сама, но если хитрая карга днем имела возможность дополнительно поспать, то Кристине она такой роскоши не позволяла. И каждый раз добавляла и добавляла работы, и все время меняла ее. И мало того, постоянно понукала, подгоняла и ворчала скрипучим голосом, какая ей помощница досталась нерадивая, ленивая и неумелая.

Да Кристина и сама видела, что старуха права — она действительно не поспевала не только за хозяйкой дома, но и за девчонкой, мало чего умела, и многое из того, что здесь творилось, видела первый раз в жизни. Даже подметать каждое утро двор — и то была целая наука, потому как пыль при этом из-под ее метлы поднималась в количествах не приемлемых ни по каким меркам. Территорию при этом необходимо было сбрызгивать, но опять же аккуратно, и не допуская перерасхода воды, которая здесь была в дефиците.

Гуси Кристину не слушались, цыплята разбегались, при чистке овощей она снимала кожуру то слишком тонко, то слишком толсто — в общем, все делала не так как требовалось. Новая жизнь ей никак не давалась, и только то, что хозяин дома, этот самый Рафик, до сих пор не позвонил ее отцу, чтобы от нее избавиться, поддерживало ее энтузиазм.

Так пролетел месяц, как в воду канул: подъем — завтрак — скорей-скорей — затем обед — и снова скорей-скорей. Иногда работа была физически тяжелой вроде накачки воды из скважины ручным насосом, а иногда просто нудной до изнеможения вроде пахтанья масла. Дом стоял на окраине села, и кроме птицы Рафик держал корову, молоко которой частично продавалось, и несколько овец.

Весь доход от продажи произведенного продукта хозяйка забирала себе и тратила на какие-то неведомые Кристине нужды. Одежду, в которой она сюда приехала, у нее сразу же забрали, и переодели ее в какое-то старье местного разлива. Впрочем, семья не голодала, и Кристину тоже не морили. Так что она старалась держаться, надеясь, что все как-то рассосется само собой, и что причин у нее для побега нет никаких.

Да и куда она могла побежать? Вокруг поселка располагалась, куда ни кинь взор, каменистая полупустыня, где-то вдалеке на западе, судя по карте, обнаруженной в комнате для занятий у детей, плескалось Каспийское море, по которому тоже пешком было не пройти.

В общем, выбраться можно было только по железной дороге или по старой шоссейке, чудом сохранившейся с советских времен, но вела она до точно такого же поселка, что и их деревня. Автобус там ходил, да, вот только на него как и на поездку в поезде требовались деньги. И деньги большие. Которых, как можно догадаться, у Кристины не имелось.

А на исходе месяца случилось происшествие, заставившее ее и вовсе убедиться, что Анч сказал ей правду, посоветовав держаться за Рафика как за единственный надежный якорь ее возможного спасения. Может, Рафику надоело ждать, пока Кристина окончательно к нему привыкнет, а может, он наоборот, начал побаиваться, что она-таки сбежит, и он решил форсировать события, но одним печальным вечером к ним зашел в гости кто-то из соседей. Мужчины выпили, и о чем-то долго говорили, кинув пару взглядов в сторону некстати высунувшейся во двор жилички, а после ухода гостя хозяин дома решил проявить к ней нездоровое внимание.

О том, что трезвый мужчина и пьяный — это два разных представителя мужского пола, Кристина знала, конечно, не только теоретически, поэтому уже в процессе беседы хозяина дома с гостем слегка встревожилась и не смогла заснуть. Рафик ей нравился, но не настолько, чтобы она начала мечтать упасть в его объятья, а дело, похоже, шло именно к этому.

То есть в случае полнейшей безнадежности, может быть, о таком варианте событий и стоило бы подумать, но не когда девочке 20 лет, в сердце у нее еще свежи воспоминания о поцелуях молодого парня, а в голове — память о том, как все ее проблемы решались одной слезинкой перед любящими папой и мамой.

К тому же, разве Анч не подтвердил ей на деле, что ее отец не из простых обычных? Разве не велел он этому самому Рафику вести себя с Кристиной корректно? И Кристина ждала — ждала, чтобы высказать «надежному человеку» все, что у нее накипело, поплакаться на старуху и выжать из него желание избавиться от нее как можно скорее.

Дверь в ее чулан скрипнула, и мужская фигура проскользнула в помещение — Кристина съежилась на постели. Закрыв глаза, она притворилась, что спит… кто-то сел рядом с ней, затем чьи-то руки протянулись к ее плечам, чьи-то губы уже готовы были коснуться ее губ… Она едва успела оттолкнуть наглеца, и вдруг…

Вдруг что-то внутри нее словно перемкнуло, ее начала сотрясать крупная дрожь, руки заколотили по кровати, а тело выгнулось дугой и затем упало набок. Она попыталась сесть, но снова упала на подушку.

— Успокойся, ты чего? — услышала она встревоженный голос Рафика. — Я ничего плохого тебе не хочу…

Но едва его ладонь коснулась ее лба, как Кристинин кулак взметнулся и отшвырнул его к стене.

— Вы обещали отправить меня домой! — выкрикнула она и затихла, сразу обессилев.

— Хорошо, так бы давно и сказала, — проговорил мужчина. — Но ты так старалась, что я решил, будто нравлюсь тебе.

— Да, — заплакала Кристина, — нравитесь (она лгала, но в этот момент ложь казалась ей почти правдой), но на мне лежит заклятье. Мой отец не хочет, чтобы я выходила замуж, и он отомстит, если я его ослушаюсь.

— Твой отец могущественный шаман, наверное! — в голосе Рафика прозвучал такой страх, что Кристина едва на рассмеялась.

Этот мужчина тоже верил в колдовство… Оставалось придать лицу печальное выражение и произнести поунылее:

— Я от рождения была посвящена духам, но думала, что могу от них здесь укрыться…

С чувством глубокого удовлетворения она поняла: подействовало!

— Жаль, что ты не помнишь номера мобильника своего отца, мы бы с ним могли договориться хоть сегодня, — сказал Рафик. — И что в полицию обратиться нельзя.

— Разве в вашем селе ни у кого нет беспроводного Интернета? Или хотя бы почты? Напишите ему письмо. Или Анчу позвоните, он наверняка имеет доступ в сеть…

В общем, проводив Рафика и закрыв за ним дверь, Кристина почти ликовала. Она не сомневалась, что хозяин дома больше не станет тянуть со звонком ее родителям, и что ее освобождение близко-близко. Если бы она ведала, что у их разговора с Рафиком был свидетель, она бы радовалась намного меньше.

Глава VIII Триумф Кристины

Утром старуха вопреки обыкновению не разбудила свою жиличку на рассвете, но вместо этого дождалась, пока та проснется сама и выйдет во двор. Кристина было решила, что осталась без завтрака, но нет, та пригласила ее на кухню и поставила на стол миску с пловом. Мяса там, правда, почти не было, но хотя бы рис присутствовал. И чая дала напиться вволю. А потом старуха сказала:

— Не знаю, что ты задумала, только уходи от нас побыстрее. Мы простые люди, мы твоему отцу ничего плохого не сделали. Прости, если я была к тебе сурова, но я думала, что ты станешь мне невесткой, уму-разуму учила, как меня когда-то моя покойная свекровь. С шайтаном нам не потягаться, и с полицией тоже. Вот тебе мешок — там твоя одежда и документы. Хлеба я еще положила целый каравай и бутылку айрана. И иди.

Кристина подняла на нее глаза, ища на лице старухи хоть подобие улыбки, но та смотрела сурово и строго. И ничего другого, кроме скрытого страха там не было.

— Куда же я пойду? — спросила Кристина дрогнувшим голосом.

— А куда хочешь. Если ты невеста шайтана, то духи о тебе позаботятся, не дадут сгинуть. А если ты обычная беспутная девка или трясовицей больна, то тем более терять тебе нечего. Моему сыну ты не пара, чтобы всякую грязь домой тащить. Езжай на электричке в Актау, а еще лучше — на Бейнеу, а оттуда — до Атырау. А там спросишь как до Уральска добраться или до Астрахани. И не вздумай напрямки податься — пропадешь. Только по дорогам, где машины ездят.

Кристина больше ни о чем не спрашивала. Умолять оставить ее до приезда родителей было бесполезно — перепуганная старуха вряд ли бы повелась на ее слезы и обещания. А то бы еще и убить могла каким-нибудь хитрым способом ради спасения своего сыночка. Оставалось надеть заплечный мешок и выйти за ворота — в очередной раз подчиниться.

Поселок, где проживал Рафик с семейством, носил нехитрое название «Разъезд номер такой-то», то есть не просто примыкал к железной дороге, а принадлежал ей. Электрички там ходили не слишком часто, да и не знала Кристина, куда ей лучше податься — в Бейнеу или в Актау, который несмотря на пышное наименование областного центра, вряд ли содержал флотилию пассажирских судов международного назначения с направлением на Россию.

Так по крайней мере говорила карта. К тому же между конечной станцией железной дороги и городом было расстояние в 20 км, которое также необходимо было преодолеть. Добираться до Уральска было несравнимо дольше — раз в двадцать, то есть около двух суток, если с перерывами, но зато это было точно в сторону родины, а не в неизвестность.

При удачном раскладе можно было обойтись без полиции, про которую Кристина наслушалась достаточно, чтобы ей не доверять, и даже минуя таможню. Каравая хлеба, чтобы не помереть с голоду на такой срок вполне могло хватить, а воды, чтобы напиться, можно было просить у добрых людей — не может быть, чтобы их не встретилось на ее пути — они есть везде.

«Хотя…»

Так ни на что и не решившись, Кристина рискнула положиться на обстоятельства. То есть забраться в первую же попавшуюся электричку и поехать в ту сторону, куда она повезет: в Актау так в Актау, а в Бейнеу — значит, туда. И какая-то из электричек, судя по всему, должна была вот-вот показаться.

«Значит, поспешим…»

Тут Кристине повезло — она не только успела, но и без затруднений нырнула в последний вагон состава, и даже прошла в его середину. Но дальше удача ей изменила: на следующем полустанке в поезд вошли контролеры, и, быстренько выяснив, что у Кристины нет ни билета, ни денег, без всякой пощады выкинули ее на следующей же станции, предложив не дурить и возвратиться к мужу.

— Выходи тут, — миролюбиво сказал на прощание один из контролеров. — Скажи спасибо, что это узел, и здесь хотя бы трасса проходит близко. А если ты чем-то недовольна — можем на следующей платформе высадить. Давай быстрее шевелись, пока поезд не тронулся…

Проводив глазами состав, Кристина вновь задумалась. Ждать следующую электричку смысла не имело — никакой гарантии, что ее довезут хотя бы до следующей узловой станции не маячило даже в проекте. Так что лучше всего было идти голосовать на трассу. Правда, особый опыт в такого рода делах у нее отсутствовал — точнее, как раз уже был, не слишком удачный. Но проситься на автобус было вообще бесполезно — по крайней мере, ей так показалось, точно также как и голосовать внутри поселка.

Кинув последний взгляд на вывеску над входом в станцию — «Шетпе», она вспомнила совет старухи идти там, где машины ездят, и направилась туда, где движение показалось ей наиболее интенсивным, то есть по асфальту. Если бы только Кристина ведала, что дорог, ведущих от Шетпе — целых четыре, то она поспрашивала бы у людей, в какой стороне Бейнеу, и ей бы показали нужное направление. Но она постеснялась, а вместо этого пошла от одного поворота до другого, ориентируясь по потоку машин, которые проехав мимо оврага, повернули на север.

Выйдя за околицу, Кристина принялась голосовать, но очень долго никто не останавливался. Она даже не подозревала, что нашлепка на ее лице, сооруженная некогда Анчем, уже порядком поистаскалась и потеряла свежесть, а в старухиной одежде фасона прошлого века она вообще выглядит похожей на бомжиху. И что те, кто сидел в проезжавших по этому маршруту внедорожниках, были в основном туристами, которые меньше всего хотели бы соприкасаться в своих уютных чистеньких авто с непонятно куда бредущим существом потрепанного вида.

Наконец, когда Кристина уже настолько устала, что ей было безразлично, с кем и как ехать, возле нее притормозило нечто вроде кабриолета с открытым кузовом, в котором сидело двое парней — третий был за рулем. Забравшись к ним, Кристина получила желанную передышку, но радости ее хватило ровно до того момента, пока машина не свернула с шоссе на грунтовую дорогу.

— Куда мы едем? — спросила она встревожено.

— К Шеркале, куда же еще? Вон видишь — это она.

Действительно, впереди по курсу виднелась длинная гора, высокая с одной стороны, и низкая с другой.

Решив, что шофер лучше знает, как именно перемещаться по здешней местности, Кристина почти успокоилась, но только почти. Неясное сомнение, зародившееся в ней, не хотело ее отпускать, И когда машина, не доехав до горы, вдруг свернула с дороги и остановилась на каком-то месте с кучками камней, явно напоминающего могилы, ее пробрало окончательно. Выпрыгнув из кузова, она решительно двинулась прочь, к горе, туда, где виднелись другие транспортные единицы.

Идти было с полкилометра, по плотному песку, среди которого зеленели кочки каких-то трав довольно чахлого вида — скорости никакой, но парни ее не преследовали, и она быстренько от них оторвалась. Однако гора, к которой двигались машины, все не приближалась. Это было необычно, с таким иллюзиями Кристинин рассудок был незнаком.

И вообще, это была очень странная гора. Чем больше Кристина на нее смотрела, чем ближе подходила, тем больше ей казалось, что она видит крепость… нет, пожалуй, даже город. Уж слишком большим был этот конгломерат различных вертикально и горизонтально расположенных слоев камня и грунта. Высоченные стены, опоясанные поверху широкой белой полосой, окружали его. Частично эти стены обрушились, образуя внизу пандусы, но подняться по этим стенам наверх было все равно невозможно — только до той их части, где виднелись темные черточки, красиво расположенные на одинаковой высоте, образуя своеобразный узор.

Оказалось, что Кристина не обманулась — черточки представляли из себя углубления в горе, похожие на ниши — перед Кристиной действительно возвышался город, но только город пещерный. На Кристину пахнуло седой древностью. Совершенно неодолимое желание заглянуть хотя бы в одну из этих пещер охватило ее.

«Если я вот так и уйду, упустив выпавший мне шанс познакомиться с самой потрясающей местной достопримечательностью, то всю жизнь буду в этом раскаиваться. Не случайно же судьба привела меня к этому месту. Ведь я уже никогда здесь потом не побываю. В конце-концов, от Шетпе я отъехала не так уж и далеко — успею вернуться туда за ночь по асфальту, по холодку. А оттуда лучше будет никуда не рыпаться, ни в какой Бейнеу, а найти почту. Или прямо на станции можно будет попросить Интернет… по Интернету найду дедушкину базу отдыха с номерами телефонов и свяжусь со своими. Так и надо было сделать с самого начала…»

Под такие расчудесные мысли Кристина приблизилась к подножию необычной горы и вновь поразилась: гора находилась словно в ложбине. Было полное ощущение, что вокруг нее, как вокруг каждой приличной крепости некогда располагался ров, ныне значительно искаженный многосотлетними наносами от весенних водных потоков — то ли дождевых, то ли снежных.

Это наводило на странные размышления о частичной рукотворности горы. Ну, либо о том, что некогда та действительно была окружена стенами. Это была захватывающая загадка, которую хотелось немедленно разгадать.

Между тем настало обеденное время, но есть Кристине отчего-то почти не хотелось. Она отломила немножко хлеба от каравая, данного старухой, выпила половину остававшегося в бутылке айрана, встала, и пошла вокруг горы, в поисках пещеры, через которую можно было бы проникнуть внутрь. Углублений на стенах Шеркалы была уйма, и некоторые из них располагались прямо над насыпями либо вообще у самой земли.

Увы, все они были либо глухими нишами, либо оказались полузасыпаны, и лезть туда не стоило.

Завернув за очередную скалу, Кристина снова наткнулась на компанию парней, в машине которых сюда приехала. Вполне естественным желанием было нырнуть в расщелину, чтобы половчее спрятаться. Увы, такое решение было запоздалым — парни ее заметили и стали подзывать к себе. Помотав головой для убедительности, Кристина устремилась вверх по насыпи, пока не очутилась в том месте, где сохранились остатки кладки из достаточно крупных блоков, щели между которыми были плотно промазаны глиной, поэтому снизу не просматривались.

Часть этих блоков представляла собой продолжение наружной «стены» горы, но другие были похожи на лестницу, вырубленную в скале. Ступени этой импровизированной лестницы были высокие и неудобные, но зато вели к очередной нише, и уже одно это вдохновляло на подвиги.

— Назад! Вернись! — услышала она за спиной.

Обернувшись, Кристина увидела одного из парней, который лез за ней по насыпи. Кристина нагнулась, зачерпнула ладонью горсть песка и бросила им в нахала. Реакция последовала практически немедленно, но вовсе не такая, на которую можно было расчитывать. Откуда ни возьмись, возник ветер, взметнувший тучу пыли вокруг парней, бывших внизу.

Перегнувшись через стену, служившую ей перилами, Кристина поимела удовольствие наблюдать, как те взволнованно суетятся, указывая руками на восточную часть неба, где среди облаков что-то темнело, похожее на крошечную воронку. Кристина засмеялась — и через секунду грянул гром, приведший ее преследователей буквально в панический ужас. По крайней мере они бегом бросились к своей машине.

Бросив им вдогонку пару камешков, она вскарабкалась по каменным «ступенькам» до поворота к интересовавшей ее нише и, преодолев очередную насыпь, очутилась у самого устья данного объекта. Пара камней, упавших откуда-то сверху, и ветер, сделавшийся вдруг колючим, заставили ее поторопиться с продвижением внутрь — начиналась местная непогода, и подвергаться всем ее «прелестям» желание пропало бы хоть у кого — поведение парней с машиной служило тому блестящим подтверждением.

Итак, Кристина юркнула внутрь ниши — и о радость! Это действительно была пещера, продолжавшаяся куда-то далеко-далеко, так что конец тоннеля терялся где-то в глубине горы. Пройдя несколько шагов по ровному утоптанному полу, Кристина просто возликовала, однако веселье ее длилось ровно до того момента, пока количество камней, падавших снаружи, не превратилось в настоящий камнепад. А когда камнепад прекратился, то вход в пещеры оказался заваленным почти полностью.

Впрочем, узенькая щель еще оставалась, намекая на возможность выбраться. Если очень постараться, конечно.

«Надо попытаться просунуть голову. Говорят, если голова пролезет, то и все остальное протиснется. Тем более, что это насыпь, а не сплошная скала…»

Сказано — сделано. Кристина ловко пробралась наверх насыпи, а там легла на живот и уткнувшись лбом в щебенку, принялась вертеть головой, стараясь ее просунуть. В общем и целом ей это удалось, но результат был снова не тот, которого она добивалась. Во-первых, в процессе протискивания у нее отлипла накладка на физиономии, что было, конечно же, лучше чем если бы Кристина исцарапала свое настоящее лицо, но ощущалось не очень.

А во-вторых, она обнаружила, что ветер снаружи по-прежнему дул с повышенной скоростью, пронося мимо пещеры, куда она залезла, пыль и песок. Попасть под такое в двадцати километрах от ближайшего жилья было отнюдь не самым лучшим вариантом времяпровождения. Осознав это, Кристина втащила голову назад в пещеру, сползла с насыпи на твердый пол и принялась размышлять.

Нашлепка на лице мешала ей, и она ее содрала. Было немножко больно, и лоб чесался немилосердно. Проведя по нему пальцами, Кристина вместо гладкой упругой кожи нащупала нечто неравномерно мелкочешуйчатое и сморщенное. Похоже было, что клей, использованный Анчем, был не из самых качественных, и по приезде домой Кристине предстояла серия походов по косметическим салонам. Впрочем, смыть остатки состава все равно было нечем, так что об этом было лучше пока не думать.

Сейчас необходимо было решить: разгребать завал, чтобы расширить щель до необходимого размера, или отправиться на экскурсию вглубь пещеры. Ведь эта пещера могла соединяться с другими углублениями в горе, не засыпанными завалами, и через них выбраться наружу можно было быстрее и проще. А если туннель вел вглубь горы, то так было даже еще интереснее: помогало скоротать время.

«Выбираться отсюда раньше завтрашнего утра все равно не резон,» — подумалось Кристине.

Она совершенно забыла о первоначальном намерении преодолеть путь до станции в течение ночи, потому что в пещере было довольно прохладно, а ночью температура в пустынях, как она где-то читала, падает, и это теперь пугало. Да и ветер, сменивший полуденный зной, выходить наружу желания не вызывал. Так что выбор Кристины в пользу изучения недр пещеры был вполне закономерным. Даже то, что из-за осыпи количество света там приуменьшилось, ее не смутило: ее глаза постепенно привыкли к полумраку, и по контрасту с ослепительно палящим солнцем он был даже приятен.

«Когда станет совсем ничего не видно — вернусь,» — такой была заключительная мысль Кристининой дискуссии с собственной персоной.

Итак, она пошла, и шла, и шла, успев несколько раз повернуть, и пол тоннеля с каждым поворотом становился выше и выше, подавая надежду вывести путника к самой вершине. А полная темнота отчего-то не наступала, словно подсветка понизу шла. Несколько раз Кристина отдыхала — счет времени она давно потеряла.

Самым разумным было бы вернуться, но сначала ее вел азарт, а затем, устраиваясь на очередной привал, она с некоторой тревогой вспомнила, что не запоминала маршрута, и теперь нет ни малейшей гарантии, что она сможет попасть к отправной точке своего движения наверх. Потому что стены тоннеля вовсе не были ровными и гладкими — они также имели кое-где ниши, объемы которых тонули во мраке, и была реальная опасность заблудиться окончательно.

Вот поэтому Кристина возвращаться не решилась, а вместо этого продолжила движение. Вверх и только вверх, на развилках поворачивая направо в глупой надежде снова увидеть «вольный свет». Она и увидела его, всего-навсего спустя какие-то два часа — шагнув на изрезанную эрозией наклонную поверхность, обрамленную с ближайшей стороны каменным барьером, сходящим постепенно «на нет». Ниша, из которой Кристина вылезла, отнюдь не была ямкой на этой самой поверхности — нора располагалась вертикально, а не горизонтально.

Вот только пространство, где Кристина стояла, было слишком обширным для карниза, и панорама, раскинувшаяся внизу, убегала во все стороны далеко-далеко, позволяя видеть и крошечный зеленый оазис километрах в двух с одной стороны, и полоску зелени с игрушечными юртами с другой. Кристина смогла разглядеть не только парочку кладбищ, но даже целое полураскопанное городище и табун лошадей почти у самого подножия горы. И все это находилось ужас-до-чего внизу.

Да, она стояла именно в той части этой странной горы, куда так рвалась попасть — на ее вершине. Пусть и не на самой, но на самую попадать было и ни к чему: не вершина это была, а огромная полукруглая стена, то ли природная, то ли рукотворная — чудом сохранившаяся часть огромной постройки, ныне полуобвалившейся. Немое доказательство того, что эта гора не случайно носила гордое название «Шеркала», то есть «Львиная крепость», потому что крепость здесь, действительно, некогда стояла.

Загадочно, непостижимо — как, спрашивается, она была здесь возведена? И зачем? Наверное, действительно, чтобы охранять эту местность от посягательств многочисленных врагов, как это Кристина успела краем уха уловить из одной местной передачи на русском языке. С горой было связано много преданий о битвах, которые здесь некогда происходили, о героях и их подвигах. О торговых путях, ведших к Каспийскому морю до залива Кочак. Прежние торговые площадки уже не функционируют, да и бои давно прекратились, но свидетельство былого величия этих мест — вот оно, там, где она сейчас стоит.

Гора пропустила Кристину сюда, и все остальное в этот миг триумфа казалось ей неважным. О том, что она сменила одно место заключения на другое, ей даже не думалось. Слишком красиво было вокруг, чтобы печалиться о разных мелочах: дневной зной спал, ветер утих, и закатное солнце освещало точку, где Кристина сейчас стояла, целым спектром ярких красно-пурпурных тонов, подслащивая очередную горькую пилюлю судьбы.

Потому как добраться-то до вершины Кристина добралась, а вот как отсюда выбраться — это была проблема куда шедевральнее всех остальных предыдущих Кристининых проблем. Ведь раньше она находилась среди людей — плохих ли, хороших ли, но живых и способных чем-то помочь. Здесь же было пусто — пусто от слова совсем. Никого не было не только вверху, но и внизу. Не перед кем было плакаться, некого бояться, и незачем торопиться спускаться. Мало того, сама мысль о спуске отсекалась сейчас Кристиной, ведь завтра она намеревалась здесь с толком полазить и подробно все осмотреть.

«Завтра…»

Вспомнив это слово, Кристина вдруг почувствовала невероятную усталость — ноги у нее дрожали и гудели, голова больше всего хотела спать, а в животе бурчало от голода. Как все это сочеталось друг с другом — было необъяснимо, но хотя бы с голодом разобраться было реально. Достав бутылку с остатками айрана, Кристина слопала половину хлебного каравая и, едва найдя в себе силы спрятать вторую половину в мешок, запихнула туда же пустую бутылку и прилегла отдохнуть.

«Бутылка мне еще не раз понадобится,» — такой была ее последняя четкая мысль перед тем, как веки ей сморил благодатный милосердный сон, заставивший ее позабыть на целых 12 часов и о недосягаемом отсюда родном доме, и о Рафике с его старухой-матерью, и о всяких там духах и шайтанах.