Изображение на мониторе чуть заметно подрагивало. Наверное, из-за этого начинали слезиться глаза и в какую-то черную дыру улетали душевные и физические силы. В благословенные времена студенческой молодости Денис не уставал так, отработав двенадцать часов на кладке кирпичей в стройотряде.
«Стареешь, или железяка силы вытягивает?» — спрашивал он, и самому же себе отвечал:
«Конечно, стареешь! Конечно, вытягивает! И никуда ты, брат, от этого не денешься».
В последнее время он действительно стал замечать, что стареет. Годы, набирая ускорение, уже готовились пробить сороковую планку. А «железяка» (так он презрительно именовал компьютер) стала теперь его главным рабочим инструментом. Ни то, ни другое не внушало оптимизма, однако, являлось непреложным фактом.
Поднявшись из-за стола, Денис прошелся по крохотной комнатушке редакции. У раскрытого окна вдохнул воздух летнего мегаполиса — бодрящую смесь запахов скощенной травы, нагретого асфальта и бензина.
«Сейчас бы на Угру, под отчий кров! Но пока не получится. Работы непочатый край, да и Ленка уже два месяца с родителями в контрах. Сама на дачу к ним ни ногой. А тебе вроде бы и не возбраняется, но и не разрешено вполне».
Отношение жены с родителями были для Дениса одной из неразрешимых проблем. Никто не желал идти на компромисс, а его миротворческие усилия обе стороны воспринимали, как предательство и слабость. Для Ленки он маменькин сынок, для родителей подкаблучник.
«Господи, какие же вы все упертые! Ни шагу назад, прямо как в Сталинграде!»
Словно стараясь стряхнуть с себя груз, он передернул плечами, отошел от окна и оказался перед книжным шкафом. Глаза привычно пробежали по корешкам расставленных в хронологическом порядке журналов. Последним, заметно выделяясь, стоял апрель девяносто девятого. Увеличив площадь обложки, журнал оделся в глянец, при этом потерял больше половины страниц. Следующий майский номер в печать пока не вышел, и судьба его еще висела на волоске.
«А ведь как все хорошо начиналось! Одно только название чего стоило!»
Воспоминания перенесли главного редактора журнала «Прорыв» на несколько лет назад. В этой же маленькой комнатушке составив буквой «Г» столы и тумбочки, отмечали выход первого номера. Команда собралась молодая, амбициозная и страшно талантливая. Пили за первенца, за «Великую и Могучую», за «Новую и Дерзкую», которая еще покажет «Великой и Могучей», как ярче передавать эмоции и находить путь к сердцу современного читателя. Казалось, теперь, когда рухнуло проклятое коммунистическое иго, для молодых и талантливых нет преград. Все по плечу, горы свернуть можно! Васька Кошелкин предложил тост, чтобы пятилетний юбилей справить не здесь — в съемной конуре посреди промзоны, а в шикарном офисе, где-нибудь на Тверской или в Замоскворечье. Его дружно поддержали, а потом еще много говорили и пили за будущие свершения.
«Сколько же из тех энтузиастов до пятилетия дотянуло?» — попытался вспомнить Денис. Пересчитать последних из могикан было куда проще, чем тех, кто соскочил на полдороге. Одним из первых сбежал Кошелкин. Теперь он работал в редакции толстого глянцевого журнала, кажется, где-то в районе Таганки. Мечта о шикарном офисе сбылась, но только в индивидуальном Васькином формате.
«Ладно, хватит ностальгических соплей!» — прикрикнул на себя Денис и решительно двинулся к компьютеру. Теперь, когда обозначился новый спонсор, майский выпуск журнала нужно было сверстать в ближайшие сроки.
«Делай что должно, и путь будет, что будет!» — думал он, пытаясь настроиться на рабочий лад. Но тут же, развивая тему, в голову полезли посторонние мысли, о том, что поговорку приписывали как римлянам, так и французам. Но, скорее всего, именно римляне действовали согласно этому девизу.
«Железные были ребята! Полмира под себя подмяли, но все равно канули в Лету со всеми своими легионами, сенатами и имперскими регалиями. А вот рефлексирующий российский интеллигент сколько коллизий пережил, а все еще существует!»
Правда, судьба этого вымирающего сословия в новейшей истории, похоже, была предрешена. Не выдерживал рефлексирующий идеалист испытания либеральной свободой.
«Прямо как в сказке. Я от бабушки ушел. Я от дедушки ушел…»
И снова перед мысленным взором побежали сцены того давнего застолья. Газеты вместо скатерти, водка с этикетками омерзительно зеленого цвета, из деликатесов домашние огурчики и килька в томате.
«Но, как же хорошо было и весело! Казалось, крылья за спиной вырастают».
Денис почему-то вспомнил, как пьяненькая Машка Спицина подсела к нему тогда и откровенно прижалась своим внушительным бюстом. Ленка делала вид, что ничего не происходит, но в душе наверняка ревновала и вынашивала планы мести. Тем временем, Колька Анохин, дирижируя вилкой, декламировал стихи. Бродский и Пастернак чередовались с собственными виршами, и все проходило на ура. А в распахнутое окно врывались запахи лета, словно аромат обрушившейся на страну свободы.
Усилием воли он отогнал и эти воспоминания. Но, как только попытался сосредоточиться, на краю стола, словно издеваясь, завибрировал телефон. Чертыхнувшись, Денис снял трубку. Хрипловатый голос Самохина тут же заставил его внутренне подобраться. Наверное, от этого, где-то между желудком и сердцем образовалась неприятная холодная пустота. Каждый раз, когда звонил спонсор, в голове аварийной лампочкой вспыхивал тревожный вопрос. Хорошо зная, что бесплатный сыр только в мышеловках, Денис ждал предложения, от которого сложно отказаться:
«Интересно, что это будет? Отмывание денег, или заказуху печатать потребуют?»
Но на этот раз просьба оказалась вполне невинной:
— К вам прямо сейчас один мой хороший знакомый рукопись принесет. Что-то вроде мемуаров в мистическом стиле. Вы уж посмотрите, пожалуйста. Может быть, отредактируете и в следующий номер?
Денис с облегчением вздохнул:
— Конечно, конечно, Павел Савельевич! Посмотрим, отредактируем и в майский поставим, если получится. Мемуары с элементом мистики, это же очень интересно!
— Ну, вот и славно! Значит, договорились — теперь уже не скрывая иронии, подытожил Самохин.
Кладя трубку, Денис почувствовал, что краснеет. Не научился он еще лебезить перед благодетелем, сохраняя достоинство. Наверное, никогда и не научится. Не его стезя! И тут, уже не в первый раз, пришла мысль, что в проклятом коммунистическом прошлом жилось уверенней, честнее и, как ни парадоксально, свободней.
Прекратив попытки сосредоточиться на верстке, Денис снова подошел к окну. День сегодня явно не задался. Минут через десять позвонили с вахты. У протеже спонсора не оказалось с собой документов, и пришлось просить охранника пропустить его под свою ответственность. Встречая гостя, Денис вышел в коридор. Бумажная табличка имела обыкновение отклеиваться, и посетителям порой сложно было отыскать редакцию среди многочисленных фирм, что, словно жуки-короеды, оккупировали трухлявый остов канувшего в Лету завода.
Через минуту в дальнем конце коридора показалась несоразмерно длинная и худая фигура. В глаза сразу бросилась расхлябанная походка и густая копна темных волос. Левой рукой посетитель размахивал, словно гвардеец туземной армии на военном параде, а правой бережно прижимал к телу черную папку. Оценив навскидку ее объем, Денис горестно вздохнул. Посетитель, тем временем, быстро миновал коридор и энергично пожал вялую ладонь главного редактора:
— Я от Самохина. Можете называть меня господин N.
— Ну что же, милости просим! — с вымученной улыбкой произнес Денис. Пропуская гостя в комнату, обреченно подумал:
«А он еще и большой оригинал! Можно только представить, что за бред в этой папке!»
Они сели по разные стороны стола. Пробегая глазами напечатанные страницы, Денис время от времени переводил взгляд на гостя.
Сколько же разных лиц и вот таких же папок пришлось повидать ему на своем редакторском веку! Сколько людей, разных по возрасту, характеру и воспитанию, смиренно ожидали его приговора. И у всех во взгляде читались страх и надежда. Отпечатанные на принтере, а то и на машинке страницы, несли в себе чувства и мысли, которым давно было тесно в тисках индивидуального сознания. Образы и красочные картины рвались наружу, требовали увековечить себя в виртуальной реальности. А создатели их мечтали осчастливить человечество плодами своей фантазии, поделиться сокровенным опытом, и, если судьба будет благосклонна, вписать свое имя в скрижали литературного бессмертия.
Но как разительно несхоже то, что несем мы внутри себя, и внешняя, реализованная в пространстве и времени, оболочка! Целая Вселенная внутри для стороннего наблюдателя предстает в облике заурядного типа — источника раздражающих звуков и помехи движению. Нечто похожее происходит с чувствами и мыслями доверенными бумаге. Остывая в напечатанных строчках, они теряют энергию. То, что пылало внутри сознания, оборачивается вдруг косноязычной нуднятиной или вычурным фарсом. Однако, сам автор в редких случаях может разглядеть эту метаморфозу. Для него строчки еще продолжают пылать сокровенным внутренним огнем, но далеко не всякий читатель может увидеть это пламя под пеплом печатных символов.
В начале своей редакторской деятельности Денис честно старался разглядеть проблески этого сердечного огня среди плохо построенных фраз и вымученных, мало похожих на разговорную речь, диалогов. И, если это получалось, давал начинающему автору шанс. Однако с годами, приобретая профессиональную черствость, все чаше отказывал. В последнее время, когда журнал балансировал между крохотным тиражом и полным небытием, печатались в основном рекламные материалы и изредка «гениальные» опусы прежних соратников. А жаждущие вписать свое имя в литературное бессмертие все шли и шли, на что-то надеясь.
Но сегодняшний гость никакого волнения, похоже, не испытывал. С ироничным любопытством он осматривал убогую обстановку редакции. Огромный, как у Сирано де Бержерака, нос двигался, словно флюгер при неустойчивом ветре. Глаза, как парочка веселых тараканов, бегали по книжным полкам, дешевому плакату с портретом Хемингуэя, пожелтевшим обоям.
«Правильно, этому чего волноваться! Знает, что если от Самохина, то не откажут». — с неприязнью думал Денис. Пробежав глазами несколько страниц, он отложил рукопись и попытался изобразить улыбку.
— Ну что же, буду рад ознакомиться. Через недельку сообщу о результатах. Кстати, телефон свой не забыли написать?
— Ой, забыл!
С театральным испугом гость изобразил попытку приподняться со стула, но сразу опустился обратно.
— Ладно, не надо. Найдем мы вас, — махнул рукой Денис.
— Ну, вот и славно! — произнес самохинский протеже, повторяя интонации патрона. Дальше последовало новое энергичное рукопожатие, и, наконец, долговязая фигура гостя, чуть не снеся головой дверной косяк, исчезла в коридоре. Закрыв дверь, Денис вернулся к столу и извлек из верхнего ящика распечатанную сигаретную пачку. В последнее время он начал бороться с вредной привычкой, но, то и дело, срывался под давлением внешних обстоятельств. Сейчас его снова вывели из душевного равновесия. И виной тому было даже не нагловатое поведение гостя, а сознание собственной зависимости от благодетеля. Нехватка презренного металла, оказывается, могла держать в узде куда эффективней, чем все политотделы и цензоры прошлых времен.
«Может бросить все к черту! Найти нормальную работу. Чтобы, как Васька Кошелкин, ходить в приличный офис, получать нормальные деньги». — думал он, жадно втягивая в себя табачный дым. Ленка давно уже подталкивала к такому решению. Однако, он чувствовал, что угнетающая зависимость от сильных мира сего на новой работе не исчезнет, а приобретет другие, может быть, еще более жесткие формы.
Затушив сигарету, Денис посмотрев на монитор и окончательно решил, что не судьба ему закончить сегодня верстку.
«Завтра с утра начну, на свежую голову. А сегодня, можно и этого чудика просмотреть. Все равно ведь придется это сделать!»
Открыв папку, он начал просматривать текст по диагонали. И вдруг в окно ворвался резкий, словно ружейный выстрел, вороний крик. Денис всегда относился к этому виду пернатых с каким-то мистическим чувством уважения и страха. Казалось, насмешливые, похожие на черные бусины глаза птицы видят куда больше, чем видим мы, возомнившие себя царями природы. И сейчас вороний крик будто изменил реальность. В помещении редакции вдруг стало сумрачно. В окно потянуло грозовой свежестью. Но главное, какой-то импульс заставил вернуться в начало рукописи. Теперь Денис, уже читал внимательней, чувствуя, как между ним и автором возникает незримая связь.
Текст явно не принадлежал перу профессионала, но некоторые правила остросюжетного жанра автор освоил. Во всяком случае, заявку на рассказ о событиях неординарных давал в первых же строчках:
…Хочу сообщить вам, милостивые государи, что повесть эта скрупулезно биографична и правдива. Однако, уверен, подавляющее большинство из вас примет ее, как плод фантазии автора. Не осуждаю! Не случись со мной всего, что случилось, и сам бы счел сие правдивое описание выдумкой. Так что, любезные читатели, воспринимайте мою исповедь, как историю человека из некого параллельного мира, где все почти как у нас, но невозможное здесь, там возможно…
«Слишком уж вычурно, но заинтриговал. Посмотрим, что там у тебя дальше, господин N!» — подумал Денис, и начал читать с возрастающим интересом. То, что автор старался подражать старинному стилю, вызвало улыбку, но в целом воспринималось лучше, чем новояз, подперченный профессиональным жаргоном уголовников. Сам же автор, наверное, из-за выдающегося носа, представился настоящим Сирано де Бержераком. Перед глазами встала тесная коморка парижской мансарды: — Пляшущий огонек свечи с трудом разгоняет сумрак по углам убогого жилища. В открытое окно долетают тревожные звуки ночного Парижа, а посреди комнаты склонился над столом благородный кавалер в потертом камзоле. Отложив шпагу и вооружившись гусиным пером, он покрывает бумажный свиток строчками бегущих мыслей. Пляшущий огонек высвечивает разводы времени и винных пятен на дощатой крышке стола, а на белоснежную гладь бумаги, под скрип пера, ложатся излияния сердечной тоски и воспаленной памяти:
…Путь, который, который отшагал я до рубежа Поворота (именно так называю столь знаковое для меня событие) был достаточно долгим и не особенно радостным. Справедливости ради, хочу сказать, что светлые моменты в этой в целом неудавшейся жизни были. Особенно надежды. Вот этого хоть отбавляй! Правда, когда двадцатый век, под взрывы салютов, уступил место двадцать первому, а мой личный возраст неумолимо начал приближаться к пятидесяти, все яснее стал осознавать, что ничего прорывного и выдающегося со мной уже не случится. Удержать бы то немногое, что приобрел!
Рубеж тысячелетий дал последний всплеск надеждам. Но довольно скоро новогодняя сказка миллениума, оказалась очередным обманом. И каждый следующий год (после двухтысячного они побежали особенно быстро) скорее не добавлял, а убавлял от положительного багажа…
«Ого, оказывается перед нами гость из будущего!» — улыбаясь, подумал Денис. И тут же, вспомнил, что и сам он ждет рубежа тысячелетий с какой-то затаенной надеждой.
«Как внушили в детстве, что Новый Год время исполнения желаний, так до сих пор и верим! А тут еще и Миллениум. Но вот товарищ из будущего предупреждает — „Ерунда это все! Не случится новогоднего волшебства, даже при такой знаменательной дате“».
Денис пробежав глазами абзац, где автор вкратце сообщал о неудачах и разочарованиях, постигших его в начале будущего тысячелетия, и, наконец, вплотную подобрался к завязке сюжета:
… Еще за неделю до события я снова ощутил дыхание перемен. Выработанная с годами привычка к самоанализу убеждала, что это очередной обман, скрытая попытка подсознания вторгнуться в область разума. Однако, страх и затаенная надежда не проходили. Правда, в тот вечер на встречу с судьбой меня подгоняла тревога несколько иного рода. Возвращаясь с работы, я спешил домой. После семи ожидался визит телефонного мастера, помимо этого хотелось успеть посмотреть вечерние новости об Украине. Еще месяц назад некогда братская республика неотвратимо начала скатываться в пучину гражданской войны, за плечами которой маячил еще более страшный призрак Третьей Мировой…
«Ну, это ты загнул, господин N! Гражданская на Украине, Третья Мировая! Кто с кем воевать то будет?!»
Возмущенный больной фантазией автора, Денис хотел было отложить рукопись, но вдруг в открытое окошко, потянуло ледяным сквозняком, а где-то совсем рядом раскатисто громыхнуло. Денис даже вздрогнул, будто услышал не обычную июньскую грозу, а раскаты артиллерийской канонады. И тут ему вдруг показалось, что буквы налились огнем и в руках у него уже не папка с литературными упражнениями начинающего графомана, а переплетенная человеческими жилами зловещая книга пророчеств.