Третья Мировая война: нерасказанная история

ГЛАВА 20: УНИЧТОЖЕНИЕ МИНСКА

Становилось все более и более очевидным, что план операции Варшавского Договора на Центральном фронте, придающая критически важное значение быстрому достижению решающего успеха провалилась. Все больше и больше трещин начало проявляться в Восточном блоке и становилось совершенно ясно, что развивается принципиально новая ситуация.

И на Западе и на Востоке на самом высоком уровне бушевали дебаты относительно того, что делать дальше. США, с некоторой поддержкой Германии настаивали на использовании ситуации для наращивания военного потенциала Запада. Остальные страны оказывали давление на США, требуя последовать более логичным путем, мобилизовав национальные устремления, долго дремавшие в покоренных народах Советского Союза и, задействовав объединенные силы, выбить советы обратно туда, откуда они пришли, восстановив свободу в Восточной Европе. Соглашения между Союзниками по этим вопросам были настолько сложны и имели столь далеко идущее значение, что едва ли могли быть легко выполнены. В первую очередь, как очень быстро стало ясно, было ошибкой полагать, что армии Варшавского Договора были побеждены. Несмотря на дезертирство почти в полном составе Третьей ударной армии генерала Рызанова в Нидерландах, силы Варшавского договора продолжали значительно превосходить своего противника на полях сражений в Европе. Кроме того, ядерный арсенал Советского Союза все еще был цел и невредим. Но время поджимало. Ситуация в Польше приближалась открытому восстанию, а на фронте польский полк, последовав примеру Третей ударной армии, перешел на сторону американцев. Дезертирство из армий Варшавского Договора росло с каждым днем, несмотря на все усилия КГБ, исчисляясь тысячами. И не только в странах Варшавского договора проступили признаки растущего недовольства. В прибалтийских государствах, а также в Белоруссии и на Украине нарастали протестные настроения.

Тем не менее, конечно, это не означало, это не означало, что малые народы было просто поднять на восстание. Привычка к рабству и смиренности имела глубокие корни. Коммунистическая партия так активно и долго работала над выявлением и безжалостной ликвидацией любой оппозиции, что руководство восстанием будет крайне трудно установить и, скорее всего, оно будет вялым — если некие драматические события не дадут ему мощный стимул. Именно такой стимул, как оказалось, вскоре был дан.

С начала июля вся полнота власти в Советском Союзе перешла в руки Совета Обороны, а в полном составе Политбюро собиралось время от времени, чтобы расширить рамки дискуссии, распределение обязанностей и обзор деятельности. Заседание политбюро было назначено на 8 утра 19 августа в ВКП — Волжском командном посту, выдолбленном в граните в 600 километрах от Москвы в Сталинские времена и с тех пор значительно расширенном и улучшенном. Самым настоятельным было требование обсудить возможность применения ядерного оружия.

Пятеро членов Совета Обороны встретились накануне вечером, однако не смогли прийти к согласию. Характер разногласий не изменился с тех пор, как тони были озвучены 6 декабря 1984, когда был утвержден оперативный план на 1985 год. Аристанов, председатель КГБ и маршал Настин, министр обороны, оба члены совета обороны, выражали мнение, что война против Запад изначально должна была быть ядерной. Верховный идеолог партии Малинский, также являвшийся членом совета обороны решительно противился этому, умело пользуясь поддержкой двух других членов Политбюро и совета обороны. Это были Берзиньш, Председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и украинец Наливайко, отвечавший за отношения с социалистическими странами. Мягкий вариант, принятый в декабре, позже был принят в качестве официальной позиции. Операция против Запада не начнется с ядерного удара, и в дальнейшем ядерное оружие не будет использовано до тех пор, пока достижение победы сможет рассматриваться как возможное без этого. Было, однако решено, что если они потерпят неудачу и выполнение плана станет невозможным без ядерного оружия, этот вопрос вернут на обсуждение. В настоящий момент, время пришло.

На заседании Совета Обороны, безрезультатно продолжавшемся до 3 часов ночи, Малинский, по-прежнему выступавший против применения ядерного оружия на том основании, что на данном этапе это было преждевременным и в сложившихся условиях принесет гораздо больше вреда, чем пользы, оказался в меньшинстве. Против него выступали двое влиятельных членов Политбюро — Аристанов и Настин, изначально выступавшие за полномасштабный ядерный удар, используя все виды вооружений, в то время как двое других членов Совета Обороны воздерживались. Малинский сумел настоять на заседании Политбюро в полном составе. Оно началось надлежащим образом в 8 утра. В перерывах между заседаниями, Генеральный Секретарь, человек преклонных лет, которому явно нездоровилось, совершил ошибку (хотя никто не решался заявить об этом), заслушивая мнения сторон отдельно. Одна из них выступала за использование всего, другая — за то, чтобы не использовать ничего. Сам он, как оказалось, выступал за один мощный удар по одно западной стране, члену Евросоюза и имеющей влияние в Европе. Целью не будет столица, которая может оказаться необходимой в будущем и разрушение которой в любом случае будет контрпродуктивным для достижения нужной цели. Нужно было дать миру мощное предупреждение, а затем предложить США немедленно начать переговоры о прекращении огня.

Ни Аристанов, ни Малинский, хотя вряд ли они могли обсудить эту идею между собой, много размышляли над ней. Они оба, в конечном итоге, были людьми, которые придерживались принципа «все или ничего» и не принимали полумер.

На заседании Политбюро Генеральный Секретарь направил дискуссию в сторону принятого им решения. Начальник Генерального Штаба был приглашен для консультаций по стране и конкретной цели удара. После короткого совещания с советниками он вернулся и предложил удар по Бирмингему в Великобритании. По причине серьезного протеста Аристанова и Малинского, было принято решение отложить этот вопрос для дальнейшего рассмотрения Советом Обороны, членам которого было приказано собраться через час. Но когда идеолог Партии и председатель КГБ явились на заседание, они обнаружили, что двери закрыты, а двое личных телохранителей Генерального секретаря с автоматическими пистолетами в руках преградили им путь. Стало очевидно, что их не хотели видеть. В зале же заседаний, генеральный секретарь не столкнулся с трудностями в достижении единогласного решения нанести один предупредительный удар, а президент Советского Союза был поставлен в известность о том, что требовалось от него.

Очень точно проработанной частью плана было поставить в известность об ударе президента Соединенных Штатов по «горячей линии» как только ракета будет запущена, что это будет одна и только одна ракета и сообщить о ее цели. Следовало подчеркнуть, что это является естественным предупреждением для Альянса, хотя оно и будет тяжелым, и особенно подчеркнуть, что вреда Соединенным Штатам нанесено не будет. Следовало напомнить американскому президенту, что это не будет началом обмена ядерными ударами, но Советский Союз сохраняет возможность сокрушительного ответного удара. Президент Воротников выразил надежду, что США быстро согласиться на переговоры. В противном случае, возможно продолжение нанесения избирательных ядерных ударов.

«Горячая линия», ставшая причиной неистовых спекуляций среди западных союзников, была организована в 10.20 по Гринвичу (13.20 по местному времени) на следующий день, 20 августа. Председатель Воротников передал официальное сообщение.

В 10:30 по Гринвичу, боеголовка запущенной из СССР ракеты мощность в одну мегатонну взорвалась над Винстон Грин в Бирмингеме. Результаты удара были описаны нами в другой книге[169].

В 10.35 GMT премьер-министр Великобритании и президент Соединенных Штатов Америка договорились о немедленно возмездии. Президент Франции дал свое согласие, все союзники были поставлены в известность даже раньше, чем приказ достиг двух атомных подводных лодок, по одной от флота США и Королевского военно-морского флота. В результате древний и красивый город Минск был полностью уничтожен разрушительной атакой, еще более страшной силы и повлекшей еще более ужасающие последствия, чем удар по Бирмингему. События твердо поставили ситуацию на путь, ведущий к развалу имперской структуры Советского Союза, оставившему весь мир в недоумении, а собственные обломки в полном хаосе.

Отвратительное и гигантское по масштабу возмездие обрушилось на ничего не подозревающий город Минск в начале второй половины дня 20 августа и ошеломило весь мир. Жестокая катастрофа, обрушившаяся на Бирмингем менее часа назад, сделала многое, чтобы изменить мировоззрение современных людей и, вне всякого сомнения, оказала огромное влияние на историю. Люди задавались и продолжат задаваться вопросом: что могут сделать люди, загнанные в ситуацию, из которой они не находит иного выхода?

Четыре ракеты, каждая мощностью от 200 до 300 килотонн взорвались над центром Минска в 13.50 по местному времени (1050 GMT) 20 августа на высоте 3 000 метров, воздав огромный огненный шар, который был виден практически из Москвы, за 600 километров. Ракеты взорвались не одновременно, как решили далекие наблюдатели. Сначала взорвалась одна, затем почти сразу еще две и через секунду или две четвертая. Нулевые точки[170], как было установлено дальнейшими исследованиями, легли в окружность радиусом около 1 000 метров.

Огромный огненный шар, ярче солнца, вспыхнул с ужасной силой на высоте 3 километров, мгновенно поднявшись на высоту двенадцати. Следующие две боеголовки взорвались одновременно рядом друг с другом и слились вместе с первой в гигантский, ослепительный столб пламени. Четвертый и последний взрыв последовал через несколько секунд. Огненный шар поднялся не так высоко, примерно на 10 километров, к оснований огромной и разрастающейся массы облаков. Вместо ядерных грибов, которые, казалось, вот-вот должны образоваться, корчились огромные протуберанцы, перекручиваясь и кружась. В течение одной минуты с момента первого взрыва образовалось единой колоссальное облако, поднявшееся на высоту около 25 километров и расширившееся до 30–40 километров, начало расползаться по небу сплошным огненным одеялом. Ослепительная вспышка длилась целых двадцать секунд, даже в ясном небе августовским днем.

В первую очередь ударил невероятно жесткий по своим последствиям жар. В радиусе более 15 километров от эпицентра, люди в обычной летней одежде на открытой местности получали ожоги, которые без немедленной медицинской помощи становились фатальными. Однако такой помощи почти никогда не предвиделось. Эпицентр взрыва ракет находился над грандиозным зданием Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии, построенном в конце 1930-х в стиле, призванном подчеркнуть силу, достоинство и современность социализма. Перед ним стоял памятник Ленину в полный рост. Через несколько секунд после первого взрыва, эта огромная структура было не более чем огромной грудой щебня. Памятник Ленину, архитектору всего этого беспорядка, лежал в пыли. В радиусе 5 километров от штаб-квартиры бывшей коммунистической партии горело все, что могло гореть. Дальше от эпицентра взрыва возникли пожары, но пришедшая через несколько секунд после тепловой ударная волна потрясающей силы привела к тому, что многие из них погасли сами собой. Огромная сила взрывной волны сносила все на своем пути. В радиусе 5 километров от эпицентра все здания, независимо от прочности конструкции рухнули. Далее сила ударной волны несколько ослабла и некоторые крепко построенные здания устояли, хотя оказались сильно повреждены. Еще дальше легкие постройки, если они не были сразу сметены взрывом, обрушивались от ураганного ветра, пришедшего сразу после ударной волны. Далее 12 километров от центра города железнодорожные вагоны опрокидывались с рельсов, цистерны с топливом разламывались на части, их содержимое растекалось, в то время как повсюду валялись сорванные электрические провода линий электропередачи.

Грохот этих взрывов, переросший в длившийся более тридцати секунд непрерывный рев был слышен, например, в Дзержинске, в тридцати километрах к юго-западу от Минска, который был важным административным центром на местной железной дороге, а также в Борисове, который находился на примерно том же расстоянии от Минска на северо-восток, и лежал на той же железнодорожной линии, ведущей из Москвы. На таком расстоянии ущерб был незначительным. Были выбиты многое стекла, но страшный огненный шар и его подавляющий шум ошеломили всех, кто его видел, даже тех, кто отвернулся, спасая глаза.

Удар был произведен без малейшего предупреждения, и хотя существовал ряд убежищ для части населения, очень немногие смогли укрыться в них. Из одного с четвертью миллиона жителей Минска около 50 000 погибли практически мгновенно. Некоторые из них получившие сильнейше ожоги, не оставившие им ни шанса, были милостиво убиты ударной волной, пришедшей почти сразу после жара, а многие были похоронены заживо под обломками рухнувших при ударе зданий.

Это было видно из-под Москвы, в примерно 600 километрах. Еще более отчетливо оно было видно из других важных мест, ближе к Минску. Взрыв был виден в Риге, столице Латвии на северо-западе, в Киеве на юго-востоке и в Варшаве, в примерно 450 километрах к юго-западу. Огненный столб был отчетливо виден, а грохот взрыва отчетливо слышен в Вильнюсе, столице Литвы, всего в 170 километрах, а в важном литовском городе Каунас в 100 километрах западнее была отчетливо видна вспышка и слышен грохот. Жители Бобруйска, а также всей Белоруссии в радиусе 150 километров от Минска были шокированы и напуганы. Многие видели и слышали его в Смоленской, Витебской, Гомельской областях и Брестской области на белорусско-польской границе. Все это были важные районы, каждый с собственными политическими интересами, которые оказались погружены в неопределенность. Каждый был охвачен страхом, приближающемся к панике относительно того, что будет дальше.

В пригородах Минска, где все еще было много деревянных построек, бушевал огненный смерч[171], порождаемый мощными потоками воздуха, вызванными взрывной волной. Любое живое существо едва ли могло выжить во внутренней части города, а если бы и смогло, это бы продолжалось не долго. На окраине было много обгоревших и ослепших людей, было много раненых осколками стекла и другими обломками, выбитыми ураганным ветром. Все испытали сильнейший шок, пытаясь найти своих детей или родителей, или медицинскую помощь, на которую не было вообще никакой надежды. Другие, которые не могли двигаться из-за травм или обломков, просто лежали в крайне ошеломленном состоянии без всякой надежды на спасение.

Советская гражданская оборона в начале 1980-х могла быть объектом для некоторого восхищения и подражания. Это было правдой, в окрестностях Минска были сконцентрированы группы гражданской обороны и техника в Борисове, Барановичах, Бобруйске. Все имеющиеся ресурсы были мобилизованы и направились к зоне бедствия. Власти, однако, были гораздо меньше озабочены заботой об отдельных людях по сравнению с контролем над потоком беженцев, жалкими толпами людей, которые массово направились с окраин Минска и соседних районов вдоль дорог в сторону Орши и Бобруйска. В отличие от города, они все еще были живы, но сильно пострадали от ожогов, травм от обломков зданий и еще тысячи источников стресса и травм. Почти все шли пешком. К началу войны по количеству личных автомобилей Минск находился на уровне обычного советского города, то есть примерно соответствовал уровню среди чернокожего населения ЮАР. Те немногие машины, которые все же были, сразу же были реквизированы. Тут и там в этой душераздирающей орде проскальзывали военные или чиновничьи автомобили, некоторые из которых были захвачены силой. По большей части эти толпы двигались налегке, изредка захватив с собой еду или белье, которые везлись на велосипедах или тележках, на которых изредка везли стариков или раненых. По большей части, они, в состоянии ошеломленности и ступора, просто хотели уйти.

Проблема контроля за движением стояла страшная, хотя она могла быть легко решена в советской манере, по крайней мере сначала. СССР развернул более 1000 батальонов КГБ в ходе мобилизации. Было не трудно установить заграждение вокруг Минска примерно в 12 километрах от его центра и стрелять в любого, не принадлежащего к армии или партийной структуре, кто попытается пройти дальше.

На расстоянии около 30 километров (например, перед Борисовом) было создано еще одно кольцо войск КГБ. Их задачей не было убивать любого, кто попытается пройти, а просто отправлять их обратно, за исключением любых официальных лиц, которые могли доказать это.

Штаб-квартира Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии переехала из Минска в начале войны и расположилась вместе со штабом Белорусского военного округа в Орше. Это были два центра власти, военный и гражданский, действовали совместно. Командующий округом технически был главным, но первый секретарь, его заместитель, но реальный источник власти, сейчас столкнулся с действительно пугающей задачей оказания помощи и наведения порядка. Это требовало больше ресурсов, чем было у Республики Беларусь. Это требовало ресурсов, огромных даже для СССР и об этом вряд ли можно было думать без отчаяния.

Только намного позже возникнут вопрос, как такое ужасное бедствие могло произойти и кто виноват. Вероятно, никогда не будет ответа. В чем была полная уверенность, так это в том, что подобное никогда не должно было случиться и никогда не должно повториться.

ГЛАВА 21: РАСПАД СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Минск был выбран целью западного ядерного удара из-за того, что в целом был аналогичен Бирмингему. Уничтожение Москвы или Ленинграда привело бы к быстрой эскалации конфликта. Это должен был быть важный провинциальный город, находившийся достаточно далеко от столицы, чтобы на нее не было прямого воздействия, но достаточно близко, чтобы удар возымел немедленные политические последствия. Минск отвечал этим требованиям. Это был не просто образцовый город Советского Союза, но и столицы БССР, одной из главных составных частей СССР, которой было предоставлено фиктивное место в ООН. Стабильность в этом регионе была значительно ослаблена изменениями границ после Второй Мировой войны, когда территория Польши сместилась на Запад, поглотив часть территории Германии, но потеряв часть населения в Белоруссии и на Украине. В результате, в обеих республиках было значительное католическое меньшинство. Разрушение Минска, несомненно, добавило внутреннего напряжения региону.

Украина, находившаяся непосредственно на юге от Белоруссии, была значительно больше и важнее. Она превышала по площади Францию и имела примерно ту же численность населения. До войны она производила больше стали, чем ФРГ, в Киеве и Харькове находились крупнейшие военные предприятия. Киев был столицей Первой России, еще до татаро-монгольского вторжения и основания Москвы. Но Украина никогда не была независимым государством. Она была полем боя между поляками, русскими, турками и даже шведами, прежде чем была, наконец, поглощена Россией в 1654 году. Однако, память о былом величии и идея украинской государственности никогда не были полностью стерты. Она была возрождена сталинскими репрессиями в форме фрагментарного движения за независимость, возникшего в 1966.

После уничтожения Минска, украинцы вполне имели основание опасаться, что Киев или Харьков станут следующими в списке целей союзников. Была и более давняя тревога: широкомасштабное открытое восстание вспыхнуло в Польше, получив активную и все возрастающую поддержку западных союзников. Как мы уже видели, это уже вызвало ослабление советских сил в Германии. Уничтожение Минска еще больше ослабило способность Советского Союза контролировать ситуацию в Польше. Если бы Польша вышла из-под советской гегемонии, очевидно, что одними из первых ее амбиций будут попытки вернуть потерянные польские территории в Белоруссии и на Украине. Украине было бы лучше не терять много времени, утверждаю свою независимость, чтобы вести борьбу за свои интересы, а не за интересы советских повелителей.

К северу от Белоруссии находились три балтийских государства — Латвия, Литва и Эстония, краткий период суверенитета которых был разрушен СССР во время второй мировой войны, но которые никогда не были полностью ассимилированы и теперь, вероятно, будут первыми кандидатами на обретение свободы. Минск продемонстрировал, что смерть имеет политическое значение куда большее, чем жизнь. Его разрушение вызвало распад всей западной части Советского Союза, не только обнажив уязвимость советской власти, но и пробудив психологическими ударными волнами взрывов четырех ядерных ракет националистические чувства, дремавшие так долго.

Развязка не заставила себя ждать, когда молодой Василь Дугленко, перспективный выпускник Киевской академии внутренних дел и тайный украинский националист, просочился в КГБ благодаря рекомендации самого Хрущева. Именно это событие и последующее назначение Дугленко начальником службы безопасности Кремля породило уверенность в том, что советская система может быть разрушена изнутри и что это будет сопровождаться образованием отдельных государств на руинах советской империи.

Механизм заговора было трудно распутать, перефразируя старую поговорку, если мятеж удается, это не мятеж, а законная смена государственной власти, и секреты будут спрятаны под ковер в надежде, что не станут примером для следующей смены власти. Но для переворота, который сверг КПСС, оказались необходимыми три элемента: украинская агентура в КГБ, имевшая доступ в святая святых — используемому в это время командному центру, через который политбюро и Совет Обороны передавали свои распоряжения из кремля; недовольство некоторых членов политбюро, боровшихся под руководством верховного идеолога партии Малинского против ядерного удара и у видевших оправдание своих опасений в ужасающем разрушении столицы Белоруссии, принесшем колоссальные человеческие страдания и всплеск настроений, которые могли привести к распаду в западных областях страны; стремление влиятельных офицеров советского верховного командования сохранить основные военные силы в качестве основы и гаранта преемника советского государства. Все они осознавали, что дальнейшие ядерные удары по Советскому Союзу не оставят шанса на выживание организованной власти, и все осознавали, что теперь ее могли обеспечить только вооруженные силы.

Все эти группы с растущим опасение наблюдали за нарастающей потерей контроля над войсками на западных фронтах, провалы советской политики на периферии, признака нарастающего распада в Средней Азии, и прежде всего, неспособность руководства понять, что происходит и принять меры. Это было особенно заметно по бывшему всемогущему генеральному секретарю ЦК КПСС, чье физической и психическое состояние столь ухудшилось, что до полного провала оставалось не долго. Потребность в союзниках во всех эшелонах власти преодолела осторожность и контакты начали устанавливаться. Дугленко обнаружил еще одного украинца в высших эшелонах генерального штаба — генерала-полковника Владимира Борисовича Иваницкого, начальника Первого Главного (стратегического) управления. Последний знал о сильных разногласиях в Политбюро, и для него было не трудно найти правильную сторону в этот критический момент. Решение нанести удар по Бирмингему дало ему все необходимые доказательства того, что генеральный секретарь потерял голову (а некоторые даже заходили так далеко, чтобы сказать, в чем была причина) и должен быть отстранен при первой же возможности. Эффект ядерной атаки на Минск обеспечил ему уверенность в том, что советские войска к западу от столицы не предпримут никакой попытки поддержать или восстановить прежний режим, как только он будет свергнут. Примером тому было бегство значительной части третьей ударной армии генерала Рызанова, который теперь свободно сотрудничал с британскими, немецкими и голландскими силами северной группы армий, получая от них поддержку и материально-техническое обеспечение для борьбы с силами, лояльными режиму. Это начало распространяться и на другие советские подразделения. Для свержения режима оставалось лишь выбрать способ, которым оно будет осуществлено. Катастрофа Минска дала точку опоры, оперившись на которую, растущее недовольство трудящихся могло стать силой, способной свергнуть советскую власть. Этот механизм уже был запущен, но время не ждало. Заседание политбюро было назначено на раннее утро следующего дня, 22 августа.

Сигналом к началу Октябрьской революции 1917 года был выстрел из орудия крейсера «Аврора». В 1985 было очевидно, что придется довольствоваться более прозаическим выстрелом, но если он будет произведен прямо в Генерального секретаря, его будет более чем достаточно. Дугленко взял на себя эту часть операции, рассчитывая на возможность доступа в наиболее охраняемый командно-штабной центр, используемый в настоящее время.

Некоторые жизненно важные проблемы все еще требовали решения. Те, кто собирался прийти на смену генеральному секретарю должны были убедиться, что они и никто другой будут иметь в руках верховную власть, то есть иметь под своим контролем ядерные силы. Если этот контроль не будет установлен, останется серьезная опасность, что кто-то из разочаровавшихся партийных сторонников жесткой линии или группы военных может решить, что смерть ядерный холокост предпочтительнее капитуляции и нанести по Западу удар МБР, что приведет к уничтожению всего мира. Заговорщики с иронией, но и с настороженностью вспоминали борьбу за власть в вернем эшелоне правительства США после того, как президент был ранен и едва не скончался в 1981 году. Американская «охота на ядерный чемоданчик» — небольшой кейс, содержащий относительно простой прибор, без которого никто, даже президент, не мог отдать приказ нанести ядерный удар, была фарсом. Ее советский вариант в нынешних условиях закончиться всемирной катастрофой. Фактическим обладателем кейса был офицер связи, который должен был быстро передать его от генерального секретаря выбранному заговорщиками приемнику, а не просто передать полномочия старшему члену существующей иерархии. Эта была важная практическая часть, которой Дугленко уделил самое пристальное внимание.

Непосредственно перед началом совещания, назначенного на 5 часов рокового утра 22 августа стало известно, что генеральный секретарь серьезно болен и не сможет принять участия. В разрастающемся кризисе — как страны так и коммунистической партии — было важно отложить личную борьбу за власть в политбюро, вероятно, между пятью членами совета обороны, до принятия решения по наиболее актуальным проблемам, в первую очередь связанным с ядерным ударом по Минску. В отсутствие генерального секретаря заседание должен проводить кто-то из высшего эшелона, кто, тем не менее, не будет серьезным претендентом на власть. Не беспрецедентным, но необычным шагом было принятое на основе общего согласия решения предоставить председательское кресло номинальному главе государства президенту Воротникову.

Все десять членов Политбюро (за исключением, разумеется, генерального секретаря) должны были присутствовать на заседании. Первая задачу Дугленко состояла в том, чтобы его начальника Аристинова, председателя КГБ, там не было. Он не только был препятствием для попадания на совещание, но и мог стать помехой в дальнейших действиях. При помощи его водителя-украинца для Дугленко не составило больших проблем организовать для него аварию со смертельным исходом. Тем самым, Дугленко оказался тем человеком, которого пригласили, чтобы объяснить отсутствие Аристанова, которого он должен был сопровождать на этой встрече.

Как только Политбюро собралось под председательством президента Воротникова, отсутствие председателя КГБ Аристанова первоначально было списано на неотложные дела госбезопасности в Белоруссии, однако вызвало опасения, что КГБ начал собственную игру. Только один из членов политбюро знал, что заговорщики, фактически, уже были на подходе. Это был, конечно же, Тарас Кириллович Наливайко, член Политбюро, отвечавший за отношения с социалистическими странами, а также другие украинцы. Остальным вскоре предстояло много времени размышлять над как всегда риторическим вопросом: Quis custodiet ipsos custodes[172], или в советских терминах «Если вы даете слишком много полномочий силам госбезопасности, как вы не позволите им взять все в свои руки?»

Эта сила вскоре вырвалась из дымящегося дула пистолета Дугленко. Когда его пригласили выступить с докладом вместо председателя КГБ, он выхватил револьвер и выстрелил несчастному Воротникову, президенту СССР в сердце. Дугленко понимал, что кто бы не сидел в председательском кресле вместо генерального секретаря, только он был той целью, устранение которой было необходимо для установления контроля над остальными. Комната быстро заполнилась украинцами из службы безопасности, а Малинский, верховный идеолог партии подал голос, заявляя свое право на лидерство, двое унесли тело Воротникова. Дугленко быстро занял председательское кресло. Человек с ядерным чемоданчиком (который, как это и было задумано, также был украинцем и участником заговора) демонстративно встал у него за спиной, показывая своим видом, у кого было реальная власть. Затем Дугленко заявил о своей кандидатуре на верховную власть. Некоторые из членов политбюро запротестовали и быстро были выведены, а остальные, в том числе Малинский изобразили на лицах улыбки и встретили предложение шквалом аплодисментов.

Что касается генерального секретаря, как стало известно ранее утром, он умер от сердечного приступа. Это не вызвало удивления и подозрений, и было даже немного грустно. Он также не имел почти никакого влияния на ход событий, и в течение некоторого времени воспринимался другими членами политбюро как выгоревший и в значительной степени игнорировался. Человек, который когда-то держал в руках часть этого мира — как колосс и преемник Ленина через Сталина и Хрущева в осуществлении абсолютной власти над огромной страной просто выгорел и потух, как свеча на ветру. Он сделал многое для увеличения силы и влияния Советского Союза во всем мире и для установления внутри него абсолютного господства коммунистической партии. Именно здесь, в попытке защитить и увековечить позиции Партии, он сам обострил противоречия, которые привели к тому, что все рухнуло.

Дугленко столкнулся с почти что невыполнимой задачей. Его заслугой было то, что он определил вещи, имеющей первостепенное значение и принялся за них, создавая волнорез на пути накатывающегося хаоса. Что следовало делать в первую очередь? Прежде всего, нужно было решать ситуацию в Белоруссии и все порожденные ею проблемы. Ужасные человеческие страдания, порожденные западным ответом на ядерный удар по Бирмингему, взвалил на плечи Советского Союза огромную ношу, требовавшую немедленных действий. С этим была связана и проблема обеспечения безопасности, на решение которой отводилось очень мало времени. В некоторых западный районах — на Украине, в Прибалтике, в странах Варшавского договора — уже широко распространилась атмосфера страха, приближающегося к панике относительно того, что будет дальше. Что если эта катастрофа будет не последней, а лишь первой из многих? Разве для жителей Харькова будет утешением то, что если их город будет уничтожен ядерным ударом, за ним последует Детройт? Могли ли правительственные структуры, пускай абсолютные, пускай хорошо обеспеченные репрессивным аппаратом и грубой силой, сдержать последствия, если этот вопрос будет задан? Если система применит силу против озлобленных мужчин и женщин, подавляя их стремление к национальной независимости, все еще глубоко скрытое, не приведет ли это к взрыву и самому жестокому уничтожению системы?

Облегчение положения в Белоруссии, успокоение паники в Центральной Европе и прекращение боевых действий были аспектами одной задачи. Требовалось снять угрозу ядерной войны и достичь соглашения о прекращении огня таким образом, чтобы избежать беспорядочного разброда советских войск. Потом был национальный вопрос, как его видел Дугленко, то есть восстановление независимости Украины и ее защита от Польши. Наконец, был вопрос о еде. Нехватка продовольствия уже привела к массовым беспорядкам (которые мы рассмотрим в следующей главе) в крупных городах. Правительство должно было решить вопрос о продовольствии, если хотело продолжить свое существование. Возвращающиеся армии также нуждались в еде, чтобы не превратиться в огромную массу мародеров.

Критически важное предложение о перемирии было быстро доведено до американцев. Прежде всего Дугленко предложил прекращение боевых действий во всем мире одновременно с понижением готовности всех ядерных сил, начиная с 00.01 по местному времени 23 августа. Эти действия должны сопровождаться масштабной операцией по оказанию помощи Белоруссии, для планирования которой представителям сторон было предложено прибыть в течение тридцати шести часов. Советские корабли были отозваны на базы. Советские вооруженные силы оставят оккупированные территории в соответствии с решениями, которые будут приняты Верховным Главнокомандующим ОВС НАТО в Европе. Хлеб будет отправлен с запада и будет распределяться под контролем Красного Креста, чтобы помочь голодающим в городах за пределами зоны бедствия вокруг Минска, а также обеспечить минимальные рационы для советских войск в ходе их организованного вывода. Территория всех стран Европы будет уважаться вплоть до подписания мирного договора, однако Украина и Белоруссии, а также другие советские республики, сразу же решили взять на себя ответственность за свои территории и были вольны решать, вступать ли им в какие-либо более крупные структуры. Организация Варшавского Договора, тем не менее, будет немедленно распущена и не может быть воссоздана.

Взяв под контроль советскую систему, которую он собирался ликвидировать и приказав советским войскам немедленно остановиться, Дугленко оказался в состоянии выйти на связь по «горячей линии» с президентом США и менее чем через тридцать шесть часов после уничтожение Минска сообщить, что случилось и предложить прекращение огня и начало переговоров о перемирии. Страны Запада, возможно, нужно было простить за период оцепенения и замешательства от своего успеха — или, точнее, провала его противника. В других обстоятельствах, они могли бы точнее оценить пустоту, стоящую за новым советским режимом. Были на Западе и «Ястребы», собиравшиеся требовать безоговорочной капитуляции и трансляции ее подписания всеми мировыми СМИ из Кремля. Они оказались в меньшинстве. Условия, предложенные Дугленко, были более приемлемыми по двум причинам.

Первой целью Западных союзников будет ГДР. Западная оккупация ее территории позволит предотвратить неизбежный вопрос о единстве Германии, который все еще пугал многих в Западной Европе, включая даже многих немцев из ФРГ. Угроза беспорядков также была мощным аргументом. Не успех ли Большевиков в 1917 году сделал возможным возвращение в Россию разгромленных и мятежных войск, ставших ударной силой революции? Не способствовало ли этому смелое решение правительства Керенского продолжать войну против Германии, которое внесло большой вклад в его падение? Теперь же, в 1985 году, появился редкий шанс повернуть прежний катастрофический ход истории: заключить мир с Временным правительством и, вместо того, чтобы отправить коммунистических революционеров в опломбированном вагоне, как немцы поступили с Лениным в 1917 году, отправить грузовики с хлебом.

Масштабная операция по оказанию помощи Минскому району была сразу взята в руки Соединенными Штатами с немедленной помощью союзников, а затем передана Организации Объединенных наций. Было достигнуто соглашение о прекращении огня на время операции. Для подготовки мирных переговоров потребовалось ненамного больше времени, и делегаты от обоих блоков встретились в штабе НАТО Брюсселе. Западная делегация сформировалась довольно быстро. На восточной стороне, однако, не было времени на смену коммунистических режимов чем-то иным. Состав делегации ограничился представителями советского командования, Польши (где лидеры «Солидарности» не теряя времени вышли из тюрем и лагерей, беря в свои руки власть, которая чудом ушла из их рук в 1981) и недавно созданных независимых правительств Украины, Белоруссии и трех прибалтийских государств. Казахская делегация из Алма-Аты прибыла в разгар переговоров, чтобы объявить о независимости республик Центральной Азии.

Перемирие было, конечно же, только началом долгого процесса передела политической карты большей части Европы и Азии. Он продолжается до сих пор. Главная угроза для будущего человечества была ликвидирована, но это не означало, что люди мгновенно стали ангелами. Действительно, падение диктатуры и страха не только позволило вздохнуть свободнее, но и реанимировало многие как древние, так и современные ссоры, которые временно затмила большая опасность. Их реанимация, тем не менее, проходила под тенью трагических, но по-своему благотворных воспоминаний о страшных событиях в Бирмингеме и гораздо более страшных в Минске. Прежде, чем взглянуть на изменения политической карты, мы должны остановиться, и очень сжато рассмотреть основные причины разыгравшейся драмы и взглянуть с очень близкого расстояния на то, как она повлияла на простых советских граждан.

ГЛАВА 22: ОПЫТ ПОРАЖЕНИЯ

- Они расстреляют нас в ближайшее время, — вздохнул Николай Крюков. Другие заключенные обернулись к нему, но это была просто мысль вслух, не обращенная ни к кому конкретно. Крюков был огромным грубым человеком из Мурома, древнего города в 200 километрах к востоку от Москвы.

- Все стало настолько нестабильно, что для партии опасно держать нас даже в тюрьме. Саша пытался организовать свободный профсоюз. Петр участвовал в забастовке. Я читал запрещенные книги. Адам Гольдман участвовал в демонстрации. Ян Бруминш поднял в Риге национальный флаг, а Дима Наливайко сделал то же самое в Киеве. Они видели в нас детонаторы, поэтому окружили нас вышками с пулеметами, колючей проволокой и собаками.

- Во время Второй Мировой войны противников режима, находящихся в лагерях, систематически расстреливали. Это официальная история.

- Почему мы должны ждать, пока они расстреляют нас одного за другим? Мы должны действовать сейчас! Сейчас. Я не говорил об этом раньше, потому что здесь есть информаторы. Наш единственный шанс — начать действовать немедленно, все вместе, без подготовки! Когда кончиться перерыв, мы все пойдем работать, и в этот момент начнем действовать. И я собираюсь сказать информаторам. Я не знаю, кто вы, но вы здесь есть, это точно. У нас осталось семь минут до конца перерыва. После этого мы выступим. Любой, кто попытается подойти к охране до конца перерыва, будет считаться информатором, и я лично убью его вот этой лопатой. — Крюков поднял лопату, которая в его огромных руках была похожа на игрушечную. — Теперь внимание: всем трактористам сюда. Не всем сразу, чтобы не привлечь внимания.

За центральными воротами начальник работ ударил по куску рельсы. Звук эхом разлетелся по всей территории, возвестив о конце перерыва. Заключенные медленно встали и побрели обратно к своим местам. Тяжелый трактор с фырканьем завелся, запустилась циркулярная пила, бетономешалки начали вращаться. Казалось, все было как обычно. Один из тракторов медленно и неуклюже двинулся прочь. И вдруг водителю в тюремном бушлате в нужный момент выпрыгнул из него, а трактор медленно пополз к одной из сторожевых вышек. Второй и третий трактор последовали за ним, размеренно направившись каждый к своей вышке. Застигнутые врасплох охранники быстро отреагировали и начали поливать первый трактор пулеметным огнем. А он просто полз вперед, пока не врезался в сторожевую вышку, медленно и методично повалив ее набок. Охранник с криком упал с вышки вместе с пулеметом. Трактор пополз дальше от смятой вышки, к рядам колючей проволоки. Второму трактору не так повезло. Он проехал мимо вышки и застрял, упершись в камень в первой линии колючей проволоки. Третий трактор сбил стоявшую у него на пути сторожевую вышку и легко прорвал проволочное заграждение. Путь к свободе был открыт.

Сотни заключенных с криками бросились через проходы в колючей проволоке под бешеным пулеметным огнем. Собаки пытались взять их под контроль, но потоки токсичной пены из захваченных в башнях огнетушителей обратили их в бегство. Толпа захватили пулемет с одной из башен. Сцена была страшной: 700 бушующих человек, вооруженных молотками, лопатами, огнетушителями, а теперь и пулеметом. И у них остался в резерве еще один трактор. О направился к казармам охранников. Те с криками выбегали через двери и выскакивали через окна прямо под пулеметный огонь. Вторая волна атаки шла полным ходом. Черно-серая толпа с ревом бросилась к центральным воротам. Один из заключенных поднял лежавший на земле автомат, в руки заключенным попал еще один пулемет. С более далеких вышек еще раздавались выстрелы. Но охранники давно бросили посты и бежали в лес.

Толпа заключенных снесла ворота и вырвалась на свободу.

- Подождите, — крикнул Николай Крюков, размахивая пулеметом. — Послушайте меня. Обычно в таких ситуациях заключенные уходят в леса малыми группами, чтобы всех зайцев не поймали одним махом. Но мы не зайцы, и времена изменились. Теперь нам все равно. Коммунисты не смогут охотиться на нас в лесах. Я решил сформировать отряд национального освобождения. Те, кто хочет — пойдемте со мной. Если нет — уходите по отдельности или малыми группами.

В отряд Крюкова вступили 193 человека.

Сразу после восстания литовские заключенные создали собственную группу из двадцати семи человек. Они поблагодарили Крюкова, попрощались с другими политическими заключенными и отправились в родную Литву. Это было далеко, но что они еще могли сделать? Группа армян последовала их примеру, хотя им было еще дальше, а также два десятка баптистов из Курска. Вместе с политическими было также несколько сотен обычных уголовников, некоторые из которых хотели присоединиться к Крюкову, но он отказался брать их. Некоторых политических тоже пришлось оставить — тех, кто было серьезно ранен или не мог долго идти из-за травмы ног. Для них организовали небольшой лагерь на болоте, оставив им автомат и шестьдесят патронов, вместе с захваченными припасами и медикаментами. Отряд Крюкова отправился в лес.

Крюков сам понимал, что они не смогут далеко уйти. Они будут скрываться в лесах и болотах, желательно поблизости от лагеря, где никто не подумает их искать. Отряд сделал большой круг по лесу, вернувшись туда, откуда начался их трудный путь. На следующий день они напали на соседний лагерь для политических заключенных. Внимание охраны было обращено внутрь лагеря, а не наружу — древний и естественный инстинкт тюремной охраны. Поэтому атака получилась быстрой и тихой, без особой стрельбы и потерь среди нападавших. Они захватили богатые трофеи — 100 автоматов, боеприпасы, много гранат. Отряд Крюкова также пополнился 297 политическими заключенными. Заключенные повесили всю тюремную охрану на воротах и сторожевых вышках и снова укрылись в лесу. На сей раз, Крюков собрал военный совет, решивший направить отряд прямиком к промышленным центрам Урала — к Челябинску и Магнитогорску…»[173]

Вопрос о том, как заговор Дугленко стал возможен и тем более осуществился до сих пор остается актуален. Как могла система, просуществовавшая так долго, подкрепленная крупнейшим в мире аппаратом госбезопасности и управляемая всесильной коммунистической партией быть низвергнута в течение нескольких минут боя в святая святых политбюро?

В общем, ответ состоит в том, что система, судя по всему, уже была пронизана противоречиями, как деревянное строение, проеденное термитами. От нее осталась только внешняя оболочка, и она могла рухнуть от незначительного удара. В общих чертах, война стала катализатором мощных изменений. Провал наступления в Европе, переход целых дивизий на сторону противника, страх полного ядерного уничтожения после одного ужасающего удара, первые признака распада на востоке — все это система бы выдержала, будучи в целом здоровой. В реальности все это вынесло на поверхность разочарование и ненависть, которые многие в СССР долгие годы скрывали внутри себя. Впервые неудачи, страх и голод стали сильнее, чем страх перед тайной полицией и доносчиками. «Массы», на которых держался режим, впервые, наконец, почувствовали в себе силу.

Можно выделить три основных слабости советской системы. Прежде всего, она была крайне неэффективна в производстве материальных благ из-за искажений, присущих централизованной системе планирования в масштабах Советского Союза. Идеология по-прежнему доминировала в советской экономической теории. Во-вторых, сельское хозяйство, которое было позором и причиной для стыда. Как столь обширная территория с регионами с самыми плодородными в мире почвами не могла производить достаточно, чтобы прокормить свой народ? Неудачи с сельским хозяйством долго были скрыты, так как было достаточно золота и газа из Сибири, чтобы купить за валюту американскую пшеницу и кукурузу, но теперь, когда и без того неэффективная система распределения была окончательно разрушена войной, недостаток продовольствия в городах стал угрозой общественному порядку.

Последним, но не менее важным был контраст между тем, как жили «мы» и «они». Большевистская революция победила под лозунгами бесклассового пролетарского общества, где будут устранены аристократические привилегии. Она преуспела в этой задаче, но только для того, чтобы заменить старую аристократию новой. Было трагедией, что Советский Союз, основанный во имя эгалитаризма, любви и братства, стал территорией ненависти, привилегий и жестокости полицейского государства.

Общество становиться крайне неустойчивым, когда распределение доходов становиться слишком неравномерным. Революции, такие как в 1789, 1917 и 1985, как правило, вспыхивают, когда доходы десяти процентов верхнего слоя, т. н. привилигенции становиться примерно в пятнадцать раз выше, чем у основной массы населения[174]. В стабильных странах, таких как США, Япония, Китай и страны Западной Европы, за вычетом налогов, доходы верхней децили в межвоенный период 1945–1985 годов, редко превышали более чем в семь-восемь раз доход даже тех, кто находился на социальном обеспечении. В Советском Союзе, при системе покупки товаров через специализированные магазины, уровень жизни 2–3 процентов людей, составлявших привилигенцию, был более чем в пятнадцать раз выше, чем у среднестатистического трудящегося. Они заплатили за это страшную цену.

Такова была, в общих чертах, ситуация, в которой распалась советская империя. Было вложено столько усилий для исторических и философских фальсификаций для прикрытия этого гигантского и жестокого мошенничества на протяжении стольких лет, что некоторые размышления относительно того, что за всем этим стояло и как все это развивалось, не могут быть неуместны. Тот простой факт, что Советская империя была разрушена внутренними противоречиями, под напором неумолимой исторической диалектики, видимо, до сих пор не понят. Основное противоречие заключается в фундаментальной несовместимости свободы и социализма. Марксизм, предполагающий освобождение человечества от собственной ограниченности, уже давно проявил себя романтическим, ненаучным и устаревшим.

Было неизбежно, что за Марксом последовал Ленин, чьи замечания по тактике, необходимой для большевистской революции раскрывают ее суть: «Мы должны быть готовы применить хитрость, обман, нарушение законов, удержание и сокрытие правды… Мы можем и должны писать на языке, который сеет в массах ненависть, отвращение и презрение к тем, кто не согласен с нами»[175].

Ленина, в свою очередь, если коммунистическая партия собиралась выжить, должен был сменить Сталин, диктатура, отмеченная беспощадными репрессиями и массовой бойней. Сколько людей было убито при Сталине, чтобы стабилизировать режим? Двадцать миллионов? Пятьдесят? Сто? Буковский говорит о более чем пятидесяти.

В последние восемьдесят лет царской власти, вплоть до 1917 года, даже в те года, что считались неспокойными, происходило в среднем семнадцать казней в год. Большевистская полиция, ВЧК, в своих отчетах за 1918 и 1919 года указывала о более тысяче казненных без суда и следствия в месяц.

Но не моральное убожество, в конце концов, сломило марксизм-ленинизм. Система не была подорвана собственной ложью, хотя это и сыграло свою роль. Убило марксизм-ленинизм и советскую Россию просто то, что эта доктрина не была, да и никогда не могла быть построена. Она не сработала.

Рождение режима в результате Октябрьской революции 1917 года было окутано мифом, гласящим, что она стала результатом огромного народного движения, которое свергло правителей по собственной воле. В реальность была совсем другой.

Правительство, у которого большевики незаконно отняли власть в 1917 году, было хотя и слабы и непопулярным, но, по крайней мере, пришло к власти конституционным путем и, как признается в настоящее время, было в больше степени представительным органом народа. Обещания малой группы, которая с помощью силы и обмана смогла свергнуть его, были, конечно, привлекательны. Кроме свободы, равенства и братства, они гарантировали власть рабочим, землю крестьянам и мир людям. Каждое из этих обещаний было нарушено. При большевиках рабочие не получили ничего, кроме формального присутствия в правительстве. Реальная власть вскоре перешла к партии, которая жестоко подавляла любые формы протеста. Земля, которая на ранней стадии была роздана крестьянам, очень скоро была отобрана в государственную собственность. Большинство людей, работавших на земле, были вынуждены жить в колхозах. Огромное количество самых способных и трудолюбивых были физически уничтожены. Исследования Солженицына показали, что в течении двух лет — 1929–1930 пятнадцать миллионов крестьян было сослано на верную смерть. Что же касается мира, то, не говоря уже о наиболее известных восстаниях в Муроме, Ярославле, Рыбинске, Арзамасе и восстании Антонова в Тамбове, подавленных с особой жестокостью, коммунистическая партия развязала гражданскую войну прости собственного народа, которая продолжалась в течении полувека, войну, количество жертв которой далеко превосходило таковое в любой другой войне в истории человечества. На место свободы, равенства и братства приходили коррупция, принуждение, страх и недоверие. Сами слова в социалистическом контексте, казалось, приобретали новые значения. Равенство означало не более, как мы увидели, чем льготы для высших партийных чиновников с их специальными магазинами, зарубежными поездками, высокими зарплатами и роскошными домами. Для всех остальных равные права заключались в, по выражению Буковского, равной нищете, равной приспособлении к полностью коррумпированному обществу, равному выбору между вечным стоянием в очереди или гибелью в ГУЛАГе. Отчуждение между партией и народом со временем привело к всеобщему разочарованию в социализме.

К 1970-м годам надежды давно уступили место цинизму. Бюрократическую машину поразил непрерывный процесс окаменения. Экономическая и внутренняя политика полностью подчинялись догматике. Общей атмосферой стал застой. Рабочие, не имевшие реального стимула, мало интересовались своей работой. Таланты и способности оставались непризнанными, если, конечно, не применялись к тому, чтобы соответствовать линии партии ради продвижения по службе. Улучшение понималось как соответствие догмам. Идеология пронизала государственный механизм на всех его уровнях, парализуя его работу и вытравливая действительно социалистические принципы. В Партии никогда не состояло более десяти процентов населения Советского Союза и вероятно, в 1970 не было ни одного члена Партии, который все еще верил в коммунизм. Процесс вступления в Партию, в ходе которого кандидат должен доказать соответствие требованиям партийного комитета после чего он становился членом КПСС, превратился в сложную систему упражнений во лжи.

Совокупный эффект от всего этого в советской экономике к середине 1970-х стал катастрофическим. Централизованное планирование вводило ограничение на местную инициативу, а обстановка на местах плохо понималась в центре. Местные потребности в материалах, оборудовании, запасных частях, даже дорогах, были либо не известны, либо не учитывались. Люди на местах разрабатывали собственные механизмы, позволяющие имитировать выполнения плановых показателей.

Цели постоянно высмеивались населением и никогда не встречали одобрения. Рабочие, проявлявшие инициативу, встречали только враждебность со стороны своих коллег. Низкие зарплаты и дефицит стимулировали кражи. Заводы и магазины невольно подпитывали черный рынок, на который в 1983 году приходилось до 30 процентов всей экономики страны.

Крестьяне выращивали все необходимое на приусадебных участках, продавая излишки за необходимые им деньги. В 1981 году было подсчитано, что на эти участки — не более 3 процентов от всей площади сельскохозяйственных земель — приходилось до половины сельскохозяйственной продукции. Государственные инвестиции в начале 1980-х годов, призванные способствовать выращиванию крестьянами большего количества продуктов привели только к тому, что они начали выращивать и зарабатывать больше только для себя самих. На части территории Советского Союза в начале 1980-х действительно назревал голод. Только ослабление коммунистического руководства могло положить конец этой тенденции, как это было сделано в Венгрии. Там были сделаны шаги в сторону рыночной экономики, однако это было была неприемлемо.

К 1985 году рост ВВП СССР стал отрицательным при положительном росте населения, большая часть которого к этому моменту приходилась на неславянские народы. Обнищание стало представлять большую и растущую угрозу. Инфляция, уровень которой был высок и постоянно рос, уже не могла быть скрыта официальными манипуляциями. В Советском Союзе все больше людей обращалось к религии, часто в запрещенных из-за враждебности к государству формах. Слабости, встроенные в систему, начали разрушать ее.

События августовской войны 1985 года сработали в двух направлениях, чтобы довести дело до конца. Политическое руководство уже давно было дискредитировано событиями в Польше. Это был первый раз, когда европейские коммунистические партии ясно показали, что они были не в состоянии справиться с инакомыслием и идеологической оппозицией. Москва столкнулась с выбором между прямым вмешательством Красной Армии и передачей контроля над ситуацией в Польше в руки КГБ СССР и польским военным правительством. Последнее, больше выбранное по старой мужской привычке, чем сознательно, на время отложило международный протест, который бы вызвали военные действия и позволило частично уклониться от ответственности за положение в Польше. Но это четко сигнализировало об утрате Коммунистической Партией Польши контроля над политической жизнью.

Чудовищность последствий этого идеологического развала не была полностью осознана на Западе, где привыкли к военным переворотам и Латинской Америке и на Ближнем Востоке и видели в действиях власти только непосредственную и неуклюжую реакцию сил поддержания порядка на политический кризис. Но для коммунистической доктрины это были последствия иного порядка. Партия, источник доктрины и орган принятия решений показала себя способной лишь сохранять безнадежно централизованную бюрократию, неспособную поделиться властью и найти решение. «Солидарность» могла быть временно подавлена, но гибель движения ознаменовала собой победу. Она продемонстрировала, что Коммунистическая партия уже не является непоколебимой силой в коммунистическом государстве.

Волны от этого идеологического взрыва докатилась до Советского Союза, обнажив обеспокоенность КПСС и, казалось, укрепило уверенность советского военного руководства в том, что в один прекрасный день ему придется сыграть ту же роль, что и в Польше. Это оказалось вдвойне травматично для верхушки иерархии, когда советское наступление в западной Европе показало, что Советское военное руководство является колоссом на глиняных ногах. Все увидели, что оно сделало неверные оценки, оказалось неспособно адаптироваться к меняющейся оперативной обстановке и основывало все свои планы на доктрине, предполагающей исключительно быстрый и полный успех. Когда успех не был достигнут, военная машина зашла в тупик и оказалась неспособна на что-либо, помимо блестящего, но безрезультатного ядерного удара, который не мог дать надежды на восстановление утраченного порыва советских вооруженных сил.

Эти размышления выходили далеко за рамки объяснения того, деморализованный нервный центр советского государства оказался открытым для поглощения Дугленко. Объяснение было простым, как и у многих других, более ранних революций: пустые животы у одной части населения и полные у другой, привилегированной его части. Реквизиция гражданского транспорта для военных нужд превысила планы и ожидания. Крестьяне копили запасы продовольствия, как будто знали о надвигающейся катастрофе, вместо того, чтобы везти его на продажу в города. Верхушка режима могла найти достаточно в их специализированных магазинах, но у людей на улицах осталось слишком малое еды, чтобы их терпение кончилось. Во многих городах это привело к беспорядкам, перегрузившим работу милиции.

Голодные бунты, начавшиеся в Москве, вскоре распространились на большинство крупных городов. За информацией из первых рук об самых ранних их этапах, обратимся к местным источникам. Эта статья специального корреспондента в Москве появилась в «Russkaya MM» в Париже в ноябре 1985.

«Фигура старая, но, тем не менее, властная, появилась в дверях магазина. У нее были золотые кольца на толстых пальцах

- Магазин сегодня не откроется, — заявила она. — У нас ничего нет — ни хлеба, ни колбасы. Расходитесь.

Из длинной очереди, уже протянувшейся на несколько кварталов от дверей магазина послышались стоны разочарования.

- Но мы ждали всю ночь!

- Что есть нашим детям?

Через некоторое время отдельные выкрики начали складываться в слитный ропот. Тем не менее, гнев толпы был недолгим. Очередь распалась, люди начали разбредаться. Они привыкли к такому.

- Я живу здесь уже семьдесят лет, — пробормотал неопрятный беззубый старик. — И не видел ничего, кроме очередей. Всю жизнь в очередях.

Вдруг пронзительный голос мальчишки вознесся над толпой, обращаясь к вроде бы почтенной фигуре.

- Ты врешь, жирдяйка. Ваша машина стоит за углом. Я видел, как ты ночью вынесла три сумки.

Толпа взревела. Сотни людей бросились за угол к машине. Другие побежали обратно к очереди в магазин. Все они хотели верить, что магазин откроется и они смогут купить буханку хлеба. Те, кто стоял в конце очереди, бросились вперед. Другие, кто раньше был у самых дверей магазина, отталкивались назад, в то время как более настойчивые продвигались вперед, образуя новую очередь. В толкотне и возне, толпа продвигалась вперед. Раздался звук бьющегося стекла. Витрины поддались натиску. Десяток людей оказались заброшенными в магазин. Некоторые поднялись на ноги и попытались вернуться на улицу, боясь обвинений в грабеже. Но голодная толпа уже ломилась в разбитое окно. Сработал звонок сигнализации, напрасно призывая помощь. Толпа с шумом громила пустые прилавки. Некоторые нашли то, что искали. Они выломали дверь на склад и быстро растащили его скудное содержимое.

Те, кто бросился к машине толстой женщины поняли, что в магазине скоро ничего не останется и растащили почти все, что было в машине. Они разбили окна, вытащив наружу мешки с копченой колбасой, плитками шоколада и даже банками с икрой.

По всей улице начали быть витрины. Толпа разрасталась. Милиционеры оказались перед нелегким выбором. Они были встречены градом камней и предусмотрительно отступили. Толпа из нескольких тысяч человек лезла на рожон. Это были голодные люди, у которых были голодные семьи. Длинные серые улицы оглашались криками.

Ни в одном магазине не было ничего особенного, кроме винного, в котором оказались водка, вино и шампанское. Ящики тщательно вытаскивали на улицы, старься не разбить бутылки. На улице они переходили из рук в руки, каждый старался сделать глоток. Но не было никакой еды. На улице не осталось не разграбленных магазинов, но еды так и не нашлось.

- Интурист! — Закричал кто-то

- Интурист! — Вторили крики.

Угрожающе настроенная толпа двинулась к большому зданию гостиницы для иностранных туристов. Это место давно было всеми ненавидимо. Чтобы заявить об успехах коммунистического режима, во многих крупных городах были построены «райские зоны» для иностранцев с великолепными гостиницами, ресторанами, магазинами, больницами и стадионами. Партия и КГБ вели интенсивную кампанию по поиску «друзей коммунизма» через эти зоны. Рядовым гражданам доступ туда строго запрещался. Среди людей, особенно стариков, которые еще помнили царские годы, это вызывало большое возмущение. Почему они не имели права в собственной стране посещать лучшие рестораны, отели и магазины?

Как только вспыхнула война, гостиницы для иностранцев в Москве и других городах были оцеплены отрядами КГБ. Все иностранцы были арестованы, многие из них в настоящее время были расстреляны в подвалах отелей, без разбора, были ли они друзьями или врагами. В конце концов, теперь их не нужно было кормить и охранять. Накануне вечером у гостиницы «Метрополь» слышали двигатели грузовиков. Они вывозили трупы иностранных граждан.

Голодные толпы москвичей же предполагали, что грузовики осуществляли обычный ночной завоз продуктов. Толпа потоком стекалась со всех концов города на поиски пищи.

Во внутреннем дворе отеля «Метрополь» заключенные из Лефортовской тюрьмы, охраняемые небольшим нарядом конной милиции, только что закончили погрузку трупов иностранных гостей столицы коммунизма в грузовики. Возглавлявший их конный лейтенант милиции приказал открыть ворота и проскакал в них. Перед собой он увидел двигавшуюся из-за угла площади глухую стену людей, вооруженных камнями, палками и цепями. По пути некоторые из них выломали несколько оград, и чугунные прутья с заостренными концами поднимались над их головами, словно пики средневековой армии.

- Закрыть ворота! — Крикнул лейтенант. Несколько милиционеров бросились исполнять приказ. Но толпа уже увидела длинные серые фургоны во дворе и грозный рев поднялся над площадью.

- У них есть хлеб!

- И мясо!

- И копченая рыба!

- Товарищи! — Крикнул милиционер. — В грузовиках ничего нет. Там нет никакой еды!

— Тогда почему закрыли ворота? — Закричали в ответ. — Дайте нам хлеба!

Полдесятка милиционеров бросились к лейтенанту. Трое быстро устанавливали у ворот пулемет[176].

Как раз в этот момент на площади рыжий парень ткнул импровизированной пикой в круп лошади лейтенанта. Та встала на дыбы, сбросив всадника. Раздался триумфальный рев, и на милиционеров обрушился град камней. Толпа напирала, взяв древние ворота и заполонив внутренний двор. Они добрались до грузовиков и сорвали с них брезент.

- Хлеба!

Недоумение, разочарование, отчаяние, ненависть и ужас заполонили двор. Вместо хлеба они обнаружили трупы. Тысячи людей, заполонивших площадь, не знали, что здесь произошло, но инстинктивно поняли, что произошло что-то ужасное.

Чтобы получить лучший обзор, некоторые забрались на памятник Карлу Марксу.

- Ломай старого ублюдка! — Раздалось из толпы. Люди рядом расхохотались. Те, у кого было какое-то железо, начали ломать гранитный постамент.

- Так не получиться. Надо опрокинуть его!

Людям, сидящим на голове Маркса забросили найденный где-то толстый провод кабеля. Они обмотали его вокруг гранитной шеи памятника. Другие жадно схватили кабель внизу и серая гранитная глыба рухнула под торжествующий рев толпы.

- Ленина туда же!

- И Дзержинского!

Растущая толпа покинула площадь, а затем заполонила собой Красную Площадь. Чем крепче плотина, тем разрушительнее последствия ее прорыва. Чем больше миллиардов тонн воды она сдерживает, чем с более страшной и разрушительной силой они вырываются на свободу.

На Красной площади, у исторического музея, одинокая 57-мм зенитная пушка[177] поднимала ствол в небо. Несколько батарей таких орудий охватывали центр города. Появившаяся из-за угла ревущая толпа застала расчет орудия врасплох.

Люди окружили зенитное орудие со всех сторон. Они предложили солдатам вино из початых бутылок. Внезапно со стен Кремля хлестнула пулеметная очередь. Раненые и убитые попадали на землю.

- Братья, солдаты — защищайте нас!

Сержант, командующий артиллерийским расчетом, выхватил пистолет и направил его в толпу. Но в тот же миг один из его собственных солдат ударил его штыком в спину. Толпа нырнула под стены, укрываясь от пулеметного огня. Кто-то с переполненной площади ответил охране Кремля огнем ручного пулемета. Но пулемет за мощными кремлевскими стенами был неуязвим. Зенитное орудие плавно покачнулось. Заряжающий вставил обойму из десяти снарядов. Орудие выпустило их, извергнув на мостовую дымящиеся гильзы. Десять снарядов легли так близко друг к другу, что почти одновременно ударили в окно Спасской башни, из которого велся огонь. Площадь окуталась кирпичной крышкой и наполнилась запахов взрывчатки.

- Ура-а-а-а!

- Еще раз!

- Цельтесь по звездам, по звездам!

- По воротам!

- По Ленину!

Но расчет орудия знал свое дело лучше. Заряжающий вставил новую обойму. Наводчик на этот раз медленно провел стволом слева направо, стреляя одиночными выстрелами по стенам Кремля, разбивая зубцы, за которыми укрывались охранники с автоматами. Следующая очередь пришлась по высокому зданию сразу за кремлевской стеной. Осколки камня и стекла рухнули на землю. Одобряющий рев толпы сопровождал каждый выстрел. Зенитчики с удовольствием выстрелили бы по мавзолею Ленина, но там уже были люди, выносящие дверь импровизированным тараном. Вместо этого наводчик плавно подал ствол вверх и одним точным выстрелом разнес в дребезги красную звезду на верхушке Спасской башни.

Охрана мавзолея бежала, однако двери из черного мрамора все еще держались.

- Мы должны сломать их, — кричал кто-то из толпы. — И выкинуть его оттуда.

- Не надо! Ленин сгнил годы назад, там сейчас просто восковое чучело!

- Вот войдем и увидим!

- Это не Ленин сгнил, — ораторствовал кто-то. — А ленинизм. Он сгнил, когда Ленин разогнал Учредительное собрание!

Но ничего не поделаешь: Мавзолей был построен на совесть. Толпа рассыпалась по Красной площади, где уже были бесцеремонно повешены несколько человек, в которых узнали членов ЦК, пытавшихся смешаться с обычной охраной кремля. На фонари их!

Однако членов Политбюро, именно которых искала неистовая толпа, нигде не было. Они бежали по подземному переходу в метро, где их ждал бронепоезд, чтобы увезти отсюда подальше.

Не сам кремль, но здания и жилье коммунистической партийной бюрократии были объяты огнем. Кремлевские соборы оставались целыми и невредимыми. Люди стекались в них, падая на колени, молясь, чтобы Бог простил грех их многострадального народа.

Шестьдесят восемь лет Москва не слышала колокольного звона. Теперь, высоко над городом, на колокольне Ивана Грозного, самый большой в России колокол пробудился ото сна. Его мягкий звон раздавался над древним городом, где коммунисты за чуть более полувека уничтожили больше людей, чем даже татаро-монголы за триста. Древний колокол словно говорил «прощайте врагов своих»… — Что? Никому не будет прощения! На фонари их!

Вдоль московских проспектов протестующими было множество людей, многие из которых не были коммунистами, висели как виноградные грозди на фонарных столбах. Так много! Все делалось быстро — некоторых вешали за шею, чтобы убить, некоторых, уже мертвых — за ноги. Веревки кончились. В дело пошли электрические кабели. На Лубянке бушевало сражение. В огромном здании находилось до тысячи человек, все из которых были вооружены пистолетами. На площади перед памятником основателю ВЧК валялись изуродованные трупы сотрудников КГБ. Само здание все еще оставалось неприкосновенным. Тайна полиция знала, что ее ждет, и активно оборонялась. Однако зенитные орудия, свезенные со всех концов города, обрушили град снарядов по окнам, по тем, кто не желал сдаваться.

Затем над зданием Лубянки потянулся в небо столбы дыма. Руководство КГБ, как и члены Политбюро покинули здание и направились к ожидавшему их поезду метро через тайный подземный ход. До обычных офицеров, оставленных сдерживать толпу, им не было никакого дела. Перед отходом они подожгли здание изнутри, чтобы уничтожить архивы. Огонь распространялся с поразительной скоростью. Множество документов были отличной пищей для него. Тысячи чекистов оказались пойманными в ловушку. Пламя бушевало в коридорах, но на окнах нижних этажей были крепкие решетки. Была возможность прыгать только из окна второго этажа, из горящих окон прямо на асфальт внизу. Падающие ломали ноги, но это было несущественно. Толпа топтала выбравшихся, разбивая им черепа.

- Потушите огонь! — Раздался крик. — Тушите его! Там миллионы дел людей, которые нам нужны! Сохраните архивы!

Слишком поздно. Перекрытия и крыша уже горели. Лестницы и потолки рушились. Возможно, сейфы выдержат. Разберемся потом. И как-нибудь сведем счеты.

Огромная толпа продолжала бушевать от Лубянки до Старой площади. Там происходило нечто интересное. Это было место работы ЦК, в нескольких зданиях, соединенных в один комплекс сотнями километров коридоров. Здесь было еще больше людей, чем на Лубянке, однако и здания были старше, крепче и лучше защищены.

Но у тысяч блокированных работников ЦК не было другого выбора. Они сдались без боя. Спешно сформированная толпой охрана защищала документы, которые могли сохраниться в архивах. Затем в нескольких местах на площади выстроили чиновников и охрану и после короткого «разбирательства» казнили. Не хватало оружия, не хватало веревок, не хватало даже кабеля. Казни осуществлялись при помощи пожарных топоров, чиновников забивали до смерти и сбрасывали с крыш. Бледные и дрожащие люди, которые еще вчера держали всю страну и половину мира за горло ожидали своей участи. Их выстроили в линию и заставили ждать наказания.

Из толпы раздавался злорадный смех:

- Теперь ваша очередь стоять в очереди. Наверное, никогда не приходилось. Так что наслаждайтесь!

В это время на Лубянке тяжелый трактор натянул трос, обвязанный вокруг «железного Феликса» — статуи Дзержинского. Вскоре памятник рухнул в кучу трупов его наследников из ЧК, взметнув огромную стаю ворон, которые с карканьем улетели в затянутое дымом горящих зданий небо.

Было много быстрого и жестокого возмездия и кровавой платы по счетам. Но нигде не было еды».

ГЛАВА 23: НОВЫЙ МИР

Одной из главных забот властей Соединенных Штатов была состояла в быстрой выработка плана относительно того, что делать с остатками советских войск, а также взять под контроль ядерное оружие, оставшееся в их руках. Перегруппировка советских дивизий, осуществленная в Омске и Хабаровске, была санкционирована войсками союзников только при условии, что все имеющееся в их распоряжении ядерное оружие будет передана американским командам, отправленным туда для этой цели. Другие небольшие американские группировки были разбросаны по советской Азии с задачей найти и взять, в случае необходимости, применяя силу, под контроль все его единицы, разбросанные по обширной территории Сибири. Американцы и китайцы встретились согласно предварительно договоренности на советском ракетном полигоне, которым был, по сути, не Байконур в Казахстане, который выдавался за таковой советскими органами дезинформации, а находился не далеко от Тюратама. Было принято решение создать группу экспертов для совместного изучения соответствующих советских технологий. Они также согласились, что советские ядерные материалы должны были быть не утилизированы, а переданы ядерным силам каждой из сторон. Это соглашение символизировало признание американцами того факта, что они не могут надеяться на деатомизацию Китая. Они были, конечно, не в состоянии обеспечить ее соблюдении. Но поскольку они не верили, что нынешний китайский режим будет использовать ядерное оружие в целях, противоречащих интересам США или мира во всем мире, так что США были довольны возможностью выдать нужду за добродетель.

Ситуация, однако, была принципиальной иной по отношению к другим реальным или потенциальным обладателям ядерного оружия. Договор о нераспространении 1968 года потерпел неудачу в своей задаче ограничить обладания ядерным оружием тех стран, которые владели им в 1960-е (США, СССР, Великобритания, Франция, Китай). Не было никаких достаточных доказательств того, что у других стран не было ядерного оружия или возможности создать его в кратчайшие сроки. Среди наиболее вероятных кандидатов на роль ядерных держав были Ирак, Пакистан, Индия, ЮАР и Израиль. Ливия, возможно, пыталась купить одну ядерную боеголовку за свои нефтедоллары, однако теперь ее можно было с радостью вычеркнуть из этого списка. Другие страны, однако, все еще представляли опасность применением этого оружия в локальных конфликтах, которые, без сомнения, продолжаться и после того, как всеобщая война подошла к концу.

На волне возбуждения и эйфории от распада Советского Союза казалось, что открылось небольшое окно возможностей, в котором Америка и Запад смогут заставить, а не убедить остальных принять договор о полном нераспространении ядерного оружия. Здесь было важно направить энтузиазм «ядерного разоружения» на Западе в более плодотворное русло теперь, когда было отброшено абсурдное предположение, что одностороннее разоружение на Западе «поощрит» Советский Союз последовать его примеру. Представлялось более правдоподобным, что отказ Великобритании и Франции от ядерного оружия предоставит значительно более серьезный моральный аргумент для отказа от этого оружия тех стран, у которых оно имелось и для отказа от его создания остальных. Тем не менее, для всех сторон было крайне трудно отказаться от всего и сразу. Американцам пришлось довольствоваться торжественным обещанием, что ядерное оружие Великобритании и Франции будет уничтожено в течение десяти лет (Великобритания таким образом просто отказалась от завершения мучительно дорогой программы перевооружения флота ракетами «Трайдент») при условии, что другие заинтересованные страны откажутся от намерений производить ядерное оружие, а предназначенные для этого объекты будут уничтожены под международным контролем. Заявления на этот счет были предоставлены другим ядерным державам с явным намеком, что если они не согласятся, то их ядерные объекты будут уничтожены, не только ударами с воздуха, но и с применением любых средств, которые будут признаны необходимыми. Этому они, безусловно, будут не в состоянии сопротивляться.

Но несмотря на необходимость обезопасить жизнь следующих поколений от страха ядерной войны, Западные союзники в целом не поддались искушению играть роль бога, кроме тех ситуаций, когда это было действительно необходимо. Несмотря на все разрушения в Европе, там оставалась реальная надежда на строительство некоего реального Европейского сообщества от Атлантики до Урала. В этой области проявились инновации, энтузиазм и смелые идеи — все то, что означало возрождение духа Европы конца 1950-х годов, который, казалось, спал все это время. Это, естественно не означало, что путь к новой расширенной Европе будет гладким.

Эти заботы наиболее ощущались в пяти Атлантических странах на крайнем западе Европы — Великобритании, Франции, Испании, Португалии и Ирландии. Они были изложены в блестящем выступлении членов нового коалиционного правительства Великобритании в Гарвардском университете вскоре после окончания войны.

В том, что сейчас известно как Гарвардский «Адрес» вдумчивый, возможно несколько еретический британский политик рассказал американской аудитории, что за время, предшествовавшее войне, многие европейцы научились ценить стабильность — неустойчивую и драгоценную стабильность в мире, построенном на хрупком балансе между двумя сверхдержавами — Соединенными Штатами и Советским Союзом. Теперь одна из этих сверхдержав исчезла, но представлялось маловероятным, что весь земной шар захочет вечно жить в едином Pax Americana. Бремя мирового господства будет слишком тяжелым для любой страны и породит слишком много недовольства страной, его установившей.

Таким образом, для Америки и для всего мира будет очень хорошо видеть в ближайшем будущем две или три сверхдержавы, находящиеся в дружественных отношениях. Как выразился один неортодоксальный британский политик «Президент Соединенных Штатов должен быть одержим идеей о роспуске непреднамеренно созданной американской империи». Если в мире будут две сверхдержавы, большинству людей представляется очевидным, что это будут Соединенные Штаты и Япония-Китай, которые будут строить совместную сферу процветания, стоя лицом друг к другу (некоторые даже надеются на дружбу) по обоим берегам Тихого океана.

Эта возможность была гораздо более привлекательной, чем довоенная система, где две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз — сталкивались лицом к лицу, а Западная Европа находилась между ними. Но если центр мира переместиться на Тихий океан, по обе стороны которого будет находиться по сверхдержаве, по словам британского политика «Это вызовет крупные проблемы, как для нас, европейцев, так и для жителей восточного побережья Соединенных Штатов».

Основным недостатком Восточного побережья Соединенных Штатов было то, что по сравнению с Калифорнией оно было чрезвычайно непривлекательным для жизни (говорящий это видел, что значит вождение автомобиля в снежную зиму в Массачусетсе). Если большая часть мировой торговли сместиться в Тихоокеанский регион, привлекательность Калифорнии станет еще большей. «Существует опасность, что Восточной побережье станет зоной экономического бедствия[178] Северной Америки».

Это было серьезным для Европы, оказавшейся «на другой стороне нашего Атлантического пруда». Впервые в истории возникла опасность, что Европа в новый, Тихоокеанский век, окажется на периферии мира. В связи с этим для всех восточных американцев, да и для всех людей в Соединенных Штатах, которые ценят свое европейское наследие становилось важным, чтобы Европа стала третьей из новых сверхдержав.

Но Европа не сможет быстро стать реальной сверхдержавой. В лучшем случае, это будет конфедерация, которая будет «Неопрятной и не вполне хорошо организованной, но очень хорошо продекларированной». В худшем случае, существовали две опасности для Европы от Атлантики до Урала, которые можно назвать опасность на периферии и опасность в центре.

Опасность на периферии состояла в том, что на Урале, который в настоящее время стал границей между западной цивилизацией и восточной частью бывшего Советского Союза, новые и неопределенные структуры создавались хаотическими силами. «Это было неудобное положение для новой европейской сверхдержавы в любой форме — стоять одной ногой на Урале, а другой в Атлантическом океане, служа выходом к морю для зоны экономического бедствия».

Опасность в центре новой Европы была одна. Хотя дипломаты менее всего были склонны об этом говорить, но она должна была быть вынесена на открытое обсуждение. «При всем уважении к великому немецкому народу, который с 1945 года вел себя лучше, чем любой народ в Европе, за исключением поляков на протяжении многих веков, есть много опасений, что на Европейском континенте может появиться объединенная, и что вероятно, репруссиизированная Германия».

«Для ЕЭС будет важно, чтобы в Европе, которую мы собираемся восстановить, не было место племенным войнам. Вся Европа, Восточная и Западная, будет ощущать угрозу от Объединенной Германии. Важно, чтобы оба Германских государства стали членами ЕЭС в той же степени, что и Франция и ФРГ, но не более того. То же самое касается всех бывших коммунистических стран, в том числе бывших европейских стран Советского Союза. Это то, что нужно, чтобы построить Новую Европу от Атлантики до Урала».

В самом деле, объединение Германии не было безальтернативным вариантом. Немцам пришлось выбирать, станут ли он, в качестве двух отдельных стран — Западной и Восточной Германии — членами расширившегося Европейского Сообщества на тех же правах, что и остальные страны или же будут творить новое, более привлекательное будущее, как действующая сила возрожденной идеи Миттель-Европы[179], имеющей в своей основе немецкую промышленность, технологии и финансы, позволяющие расширить свое влияние на Венгрию, Австрию, Чехословакию, Украину и Балканы, возможно, даже так далеко, чтобы получить доступ к потенциальным ресурсам турецкой рабочей силы, и южным запасам сырья и продовольствия.

Аргументы в пользу Миттель-Европы были убедительными с исторической точки зрения. Эта идея никогда не была реализована проектом железной дороги Берлин-Багдад перед Первой Мировой войной или наступлением на Кавказ в 1942 году, но это был вызов немецкой нации — теперь двуглавой, словно старый имперский орел*. Такое решение позволило бы избежать осложнений и проволочек. Германское лидерство будет неоспоримым, в отличие от запутанной политики «давать и принимать» (немцы, как часто говорилось, руководствовались принципом «Мы будем давать, а остальные принимать»), характерной для Европейского сообщества. Также это был путь к созданию более прочной системы, создание политической структуры, по крайней мере, аналогичной по своей экономической мощи Соединенным Штатам и Китаю и Японии. Как и большинство дипломатов и политиков, немцы естественно, надеялись взять лучшее из обеих этих систем и выражали надежду, что не потребуется жесткой ориентации на одну из них. Так, в ходе написания нашей книги, сильно увеличившееся в размерах Европейское сообщество находилось в процессе формирования. Оба немецких государства имели основания утверждать, что они лидировали в нем, и все же, это не был чистый «Дранг нах Остен».

Идея воссоединения обеих Германий была отклонена в основном, из соображений западногерманской политики. Христианские демократы были самой крупной партией в 1985 году и, хотя не являлись членами правящей коалиции, могли блокировать голосование в Бундесрате. Первоначально предполагалось, что эта партия будет выступать за объединение Восточной и Западной Германий. Это предположение оказалось ошибочным.

На приближающихся первых в Восточной Германии демократических выборах в конце 1986 года, опросы общественного мнения предрекали победу так называемой Партии Свободы. Она была связана с католической церковью, а также некоторыми протестантскими Евангелистами. Визит видного Западногерманского академика в штаб Партии Свободы позволил Христанско-демократической партии представить следующий доклад, содержащий довольно неожиданные выводы:

«Население Восточной Германии привыкло уровню жизни в половину такового в Бундесреспублике. Если объединить обе Германии, нам придется интегрировать в нашу систему семнадцать миллионов пролетариев».

«Хотя все Восточные немцы ненавидят коммунизм, «Партия Свободы» по нашим меркам, является социалистической. Ее идеи «экономической демократии» стоятся на том, что рабочие несут основную часть ответственности за свои заводы. Их народными героями являются члены польского профсоюза «Солидарность». Даже католическая церковь прославляет их.

«Только две особенности жизни в Восточной Германии являются более продвинутыми, чем в Федеративной Республике — спортивные сооружения и бесплатное медицинское обслуживание. Если Восточная Германия объединится с Западной, нам почти наверняка придется переходить на социалистическую медицину и более широкую структуру государственных расходов. При этом, большинство восточных немцев будут голосовать за левых в Федеративной республике».

«Следует также учитывать, что даже после сорока лет жизни в другой системе, некоторые восточные немцы стремятся вернуться к старым прусским традициям бережливости, своего рода пуританизму и чувству превосходства по отношению к соседям с обеих сторон. Они считают, что более развиты, чем славяне к востоку от них и морально выше, чем декадентские Рейнландцы к западу. Это может внести в нашу Баварско-Рейнладскую философию жизни идеи, которые большинство из нас с облегчением выбросили в 1945 году».

Было достаточно ясно, что Христианско-Демократическая партия в Западной Германии не будет чрезмерно увлекаться идеей воссоединения.

Независимо от того, какие крупные структуры будут включать в себя Центральную и Восточную Европу — расширившийся Европейский союз или, что менее вероятно, построенная вокруг Германии Миттель-Европа, оставались местные проблемы, которые требовали решения, а решения требовали знания местной специфики. Как и другие империи, советская в значительной степени подавляла старые споры и конфликты на территориях, на которых доминировала. С ее удалением, Чехи и Словаки, например, стали гораздо сильнее осознавать свои различия, чем необходимость единства Чехословакии. Венгрия и Румыния оказались склонными играть мускулами относительно Трансильвании, в основном населенной Венгерским меньшинством. Польша была готова пробудить дремлющие территориальные споры с Украиной и Литвой. Ситуация напоминала распад Британской Индии на два, а затем и на три враждующие страны, или гражданскую войну в Нигерии, или запутанную ситуацию в Индокитае после ухода Французских и Американских войск. События в Чехословакии были первым, что изменило сложившийся порядок.

Крах советского режима оставил Чехословаков без надежды на уверенное в себе руководство, которое, как в Польше, оказалось способно взять в свои руки бразды правления, однако страна была далеко и от полной растерянности, преобладающей в то время в ГДР. Их лидеры полагали — справедливо или несправедливо, что может показать только время — что раскол страны на две более однородные части поможет решить многие проблемы, которые свобода принесла с собой. Таким образом, Чехия и Словакия были предоставлены сами себе как два отдельных государства. В течение восемнадцати месяцев, прошедших с тех пор, они оказались не в состоянии сделать нечто большее, чем проводить учредительные собрания и принимать проекты будущих выборов на каждом из них. Промышленное производств, в течении осени 1985 года близкое к нулю, несколько восстановилось, однако катастрофический неурожай в Центральной Европе в том же году оставил Чехов и Словаков не менее зависимыми от поставок продовольствия из Америки и Австралии, чем людей из других бывших сателлитов Советской России.

На 1986 года пришелся невиданный расцвет Венгерской экономики. Этой стране еще при советской гегемонии удалось отойти от социализма, уменьшить влияние бюрократов в экономику, отказаться от государственных дотаций в промышленность и сельское хозяйство. Венгерская экономика динамично развивалась, следуя законам конкуренции, а не государственного планирования и правил. Когда война закончилась, Венгрии удалось добиться значительного прогресса в повышении благосостояния населения. Правительство ввело самые низкие налоги в Европе и полностью отменило государственное вмешательство в экономику. Это вызвало экономический бум и небывалый приток капитала. Соблазн использовать успех был слишком велик. Летом Венгерские войска попытались осуществить быструю операцию в Румынии с классической целью «защиты венгерского меньшинства» в Трансильвании, которая была передана под суверенитет Румынии в 1919 году. Был достигнут лишь частичный успех, несмотря на одновременные трудности Румынии на другом фронте.

В остатках расчлененного Советского Союза приближающаяся зима 1985 была одной сплошной дикостью. Во многих района порядок был полностью разрушен. Группы мародеров хозяйничали на огромных территориях в поисках пищи. Этнические группы, по мере необходимости, объединялись ради своего выживания. Солдаты часто возвращались домой с оружием, а иногда и организованными частями и соединениями и, если только не примыкали к бандитам, формировали местные отряды обороны. Постепенно образовались центры, в которых поддерживался порядок.

Для оккупационных сил западных союзников не представлялось возможным контролировать эти огромные территории. Важно, однако, было создать безопасные районы, в которых правопорядок мог стать основой для зарождения гражданских правительств. Сначала такой район был создан в Петрограде (немедленно сменившем ненавистное всем название, несшее в себе столько зла), затем в Москве, Архангельске, Одессе, Смоленске, а также в непосредственной близости от Горького и Куйбышева на Волге. В каждой «Зоне безопасности» дислоцировалась дивизия НАТО, состоящая из пехоты и специальных войск (в частности, инженерных, войск связи, и транспортных сил), однако, без тяжелого вооружения. Штаб уровня группы армий был создан в Петрограде, который очень скоро стал столицей Северной Русской Республики, вскоре включившей в себя Новгород и принявшей древний Новгородский свод законов. Штаб, первоначально созданный НАТО, в конце сентября перешел под контроль ООН, под которым находиться до сих пор.

Наиболее актуальной являлась проблема доставки и распределения продуктов питания, которую сразу же взяла в свои руки ООН, развернув работу беспрецедентного масштаба. Полное сотрудничество всех наций было наиболее острой задачей, но почти во всех случаях она была решена. Так как война была короткой и нанесла сравнительно небольшой урон, большинство экономик мира функционировали практически нормально. Избытки, которые приводили в затруднительное положение ЕС, стали высшей ценностью. Голода в его худшем виде на территории бывшего СССР удалось избежать, но ненамного. Недостаток наиболее важных продуктов питания до сих пор вызывает озабоченность.

Но эта книга не об изучении всех деталей медленного и часто болезненного процесса эволюции государств-преемников Советского союза. Однако, в этой огромной головоломке, судьба Москвы, ранних Украины, Белоруссии и мусульманских стран Центральной Азии заслуживает упоминания.

Москва стала особой проблемой. Она стала естественной точкой концентрации преступности, насилия, разнообразных «отверженных» — что было неприемлемо в любой форме. Была создана четырехсторонняя система, не слишком отличавшаяся, за исключением одного аспекта от той, что была создана в Берлине в 1945, в которой приняли участие США, СССР, Британия и Франция. Разницы между Берлином в 1945 и Москвой сорок лет спустя, была в составе участвующих сил безопасности. Вместо контингентов четырех стран, как в Берлине, в Москву были введены бывшие силы Красной Армии, в основном, части Третьей Ударной армии генерала Рызанова, ранее перешедшего на сторону Запада.

Для сравнения, на Украине был достигнут практически успех. Эта молодая независимая республика в настоящее время сопоставима с Великобританией, Францией и Западной Германией по площади, численности населения и экономическому развитию. Украинское Национальное собрание, не теряя времени, провозгласила конституцию новой страны, в которой было заявлено, что экономическая свобода народа является основной составляющей его политической свободы. Человек не может быть политически свободен, если его средства к существованию зависят от государства, профсоюзов или монополистских организаций. На своем первом съезде Национальное собрание приняло закон, запрещающий вмешательство государства в частную жизнь граждан и в экономику. Кроме того, были приняты законы, запрещающие создание монополий и профсоюзов с более чем 10 000 членов. Первые преимущества свободного предпринимательства проявились в сельском хозяйстве, и Украина вступила на путь к возвращению своих позиций в качестве одного из главных поставщиков сельскохозяйственной продукции в мире.

Конечно, не все было сладким и светлым. Западные провинции, населенные католиками, требовали автономии. Крымские татары, депортированные из Крыма в конце Второй Мировой войны сталинскими силами госбезопасности, начали возвращаться на родину. Они также заявили, что не желают оставаться в составе Украины. Формировался новый узел противоречий. Кроме того, Польша заявила свои права на часть Украинской территории, в центре которой находился город Львов, и пограничный конфликт стал угрожать вырваться.

Соседняя Молдавия была включена в состав Румынии, но и здесь возник пограничный конфликт между Румынией и Украиной. Обе стороны считали своей территорией дельту Днестра и Одессу. В ночь на 13 июля 1986 две танковые и три мотострелковые дивизии новообразованной Украинской Народной Армии совершили внезапное нападение на Молдавию и заняли город Кишинев. Украинское правительство потребовало, чтобы Румыния отказалась от всех претензий на Одессу и низовье Днестра в обмен на вывод украинских войск из Молдавии.

Судьба Белоруссии оказалась более трагична. Столица, Минск, была уничтожена ядерным ударом, а вместе с ней погибли и те, кто, возможно, мог бы сыграть ведущую роль в построении успешного независимого государства. Не было ни одной политической партии, группы или движения, которое могло бы взять власть в свои руки. Западные районы, населенные католиками, заявили о желании воссоединиться с Польшей. Восточная часть оставалась независимой, но среди людей, возвращающихся из армии, а также из других частей бывшего СССР существовала сильная тенденция к мнению, что она должна стать частью России, чтобы сохранить национальные традиции и православную веру, несмотря на то, что какого либо политического режима в России не существовало. В противном случае, вся страна могла быть захвачена Польшей и обращена в католичество. Беда была в том, что никакой России не существовало. На том месте, где она находилась, творилась сплошная неразбериха и велись открытые бои, часто приближающиеся к состоянию гражданской войны.

Еще одну из множества проблем, связанных с распадом Советского союза, представляли казаки, которые продолжают представлять ее и поныне. Они представляют собой особый народ славянского происхождения, разбросанный по нескольким удаленным друг от друга местам. Их группы, например, были представлены на Дону и Кубани, на Кавказе, в Астрахани и Сибири, составляя одиннадцать районов. Пока неясно, как эти группы, которые физически не могут собраться в одном месте могли войти в состав государств-правопреемников СССР, расположенных поблизости, будь то в форме некой единой ассоциации или нескольких отдельных районов. Союзнические миссии в настоящее время развернуты в каждом из них.

Прежде чем перейти к судьбе Центральной Азии, которая заслуживает этого, следует сказать, что все проблемы, связанные с распадом советского режима, возможно, решили множество других, которые стремительно заполняли пустоту. Есть те, кто неизбежно начнет спорить (как некоторые уже утверждали ранее), что жизнь в мире, разделенном на лагеря соперничающих сверхдержав, в которой требовалось сглаживать острые углы, имела больше смысла, чем попытка уничтожить одну из них. Если бы СССР убедительно продемонстрировал готовность к мирному существованию, он мог бы оставаться великой державой и сегодня. Однако это было невозможно. Признание легитимности капиталистической демократии было совершенно неприемлемым для марксистско-ленинской идеологии. Это была прочная структура, о чем говорили шестьдесят восемь лет ее существования, но она была разрушена собственными противоречиями, погрузившись в кровавую бойню ужасающих масштабов.

Проблемы в мире остались по-прежнему. Некоторые из них были связаны с исчезновение советского империализма, другие существовали и раньше, но теперь развились еще больше. Однако, мы избежали еще худшего исхода, о чем говорят два основных факта.

Во-первых, это наше почти чудесное спасение от тотальной ядерной войны. Некоторые говорят, что она никогда не была настолько вероятна, однако обе стороны понимали, что ценой станет уничтожение всего человечества. Другие не согласны с этим и утверждают, что, учитывая непредсказуемость человеческой психики в условиях стресса, она могла произойти очень легко.

Во-вторых, США наконец усвоили прежде игнорируемый урок, приведший к катастрофическим последствиям во Второй Мировой войне: война должна учитывать политические соображения. Американский подход состоял в том, что война должна целиком и полностью вестись военными, а политика должна быть отложена до ее победного окончания. Политикам следовало отстраниться от власти, а президенту — отвернуться от роли Верховного Главнокомандующего и заняться другими, более значимыми функциям главы правительства и главы государства.

Главным, чему при таком подходе уделялось внимание, был разгром врага с минимальными потерями американских солдат. Ничто другое не имело значения. Именно поэтому Эйзенхауэр остановился на Эльбе в 1945, чтобы советский каток сам прошелся по Берлину. Патон, бывший в те дни на марше к Праге, остановился, опять же, чтобы дать советам сделать эту работу. В то же время Александер в Италии, несмотря на сильное сопротивление Черчилля, не смог остановить бесполезную высадку союзников во Французской Ривьере, силами войск, которые могли быть использованы для того, чтобы занять Вену раньше русских. Вена, Берлин, Прага, все эти подарки Сталину со стороны США, проложили путь к советскому господству над Восточной Европой и сделали Третью Мировую войну неизбежной.

Так или иначе, политику США можно охарактеризовать как вполне эффективную в неупорядоченном мире, оставшемся после распада советской империи в 1985. По крайней мере, уже сейчас понятно, что послевоенная политика заслуживает самого пристального изучения — причем не только после войны, но и до нее. Это был один из важных уроков, выученных политикой США на протяжении многих лет. Другим уроком, который был совсем недавно оценен в полной мере, стала политика в Карибском бассейне и Центральной Америке, где произошли события, из-за которых США могли проиграть войну в Европе прежде, чем она началась, что мы подробно рассматривали в Главе 16.

К востоку от Урала развал центральной власти оставил около половины территории Азии в состоянии сильного замешательства. Жизненными центрами стали важные города вдоль Транссибирской магистрали и древние города Центральной Азии. Остатки советского командования имели в распоряжении те силы, которые у них были на момент окончания войны. После принятия ряда срочных мер по установлению контроля над ядерным оружием, оставшимся в руках советских войск, два фактора начали определять проблемы, стоящие перед этой огромной территорией и миллионами ее жителей.

Прежде всего стоял вопрос о намерениях Китая в отношении того, что традиционно именовалось «коррекция границ»: сколько бы земли Китай попытался вернуть, заявив, что она была захвачена на основании «Неравных Договоров»? Во-вторых, были национальные движения, базирующиеся на этнической картине юга Центральной Азии. Было еще не ясно, захотят и смогут ли они воспользоваться внезапным крахом советского господства для создания независимых государств на основе этнической принадлежности и ислама.

Во время последней части войны в Европе события разворачивались столь стремительно, что у Западных союзников не было много времени для определения будущего России в Азии. После Второй Мировой войны, в конце концов, у Соединенных Штатов, Советского Союза и Соединенного королевства были по крайней мере два года для определения будущего Европы, в то числе для разделение Германии на зоны оккупации, тем не менее, этого времени хватило на то, чтобы определить зачастую противоречивые интересы различных стран и выработать систему, которая стала хорошо всем известна в конце периода военных действий и тем самым избежать вооруженного столкновения за территорию и влияние между странами-победительницами. На Дальнем Востоке в 1985 году был не тот случай, когда могло хватить только самых общих и отрывочных соглашений между Соединенными Штатами и Китаем, совершенно секретных и по существу гипотетических, которые имели место в несколько последних месяцев, предшествовавших Третьей Мировой войне.

Из-за огромной разницы в политической и административной структурах США и Китая, дискуссия должна быть начата на самом базовом уровне. Требовалось устранить многие недоразумения, прежде, чем переходить к основной части соглашения и говорить о реальных результатах. Это означало, что договор должен быть ограничен в большей части основных соглашений, а края его останутся размытыми. Кроме того, были прецеденты, которых западная сторона старалась избегать. Ялта осталась в умах тех, кто на собственной шкуре испытал бедствия, обрушившиеся на центральную Европу, и это было действительно серьезным предостережением от попыток дележа чужих земель и покорения других людей. На этот раз условия были более благоприятными, что усиливало возможность достижения соглашения сторон. Ни Китай, ни США не нацеливались на установление мирового господства и не были серьезно обеспокоены возможностью нападения друг на друга — эти два важнейших фактора отсутствовали в переговорах с Советским Союзом в Ялте и на других конференциях военного времени.

Распад Советского Союза устранил наибольшую угрозу в отношении Китая. Размеры Китая были огромны. Вряд ли одно государство могло до бесконечности контролировать миллиард человек. Не было никакого преимущества от получения еще нескольких миллионов в результате расширения границ на север и запад. Кроме того, демографическая ситуация в Китае была более или менее взята под контроль, так что не было острой потребности в земле. Если было какое-то уважение к истории, к пережившим «культурную революцию», то желание некоторых территорий, исторически принадлежавших Китаю и желавших воссоединиться с ним, могло стать хорошее основой для отказа от дальнейшей экспансии. С другой стороны, небольшие государства Восточной и Юго-Восточной Азии оставались в определенном страхе перед намерениями Китая и требовали американских гарантий.

Что же касается беспокойства по поводу военных материалов, то эта обеспокоенность требовала разумного компромисса. Американцы (и их европейские союзники) были обеспокоены, прежде всего тем, чтобы советское ядерное оружие не попало в чужие руки. Они хотели изучить последние советские технологии, в частности подводные лодки классов «Тайфун» и «Дельта»[180] и их ракеты, но были по большому счету равнодушны к получению Китаем обычных вооружений, оставшихся от советских войск, хотя надо сказать, что некоторые из государств Азии имели опасения на этот счет.

Также было готово соглашение между западом и Китаем относительно того, что ни одна из сторон не предпримет попыток восстановить или создать центральный орган управления всей Азиатской территорией СССР. Был некоторый риск этого в конце 1985 года, однако были взаимные гарантии того, что любые попытки уставить центральную власть будут пресекаться с обеих сторон, помогли значительно сгладить переговоры.

Будущее национальных меньшинств в Средней Азии вызывало много вопросов. Наиболее важным в контексте американо-китайских отношений было то, представители этих народов, люди одного и того же происхождения и культуры проживали по обе стороны советско-китайской границы, и создание независимых государств из остатков Советской Средней Азии могло показаться нежелательным для Китая, так как стало бы сигналом для некоторых из мусульманских народов Синцзяна. Китайцы, возможно, были сами готовы воспользоваться этим обстоятельством для свержения советской власти в Средней Азии до и во время войны, но совершенно другим делом было создание независимых государств тридцатью-сорока миллионами тюркоязычных мусульман на бывшей советской территории, которые, очевидно, будут иметь какие-то отношения со своими единоверцами на китайской стороне границы. Идея Китая в конечном итоге взять эти государства под свой сюзеренитет, как они когда-то поступили с Тибетом, была отвергнута американцами во имя самоопределения этих народов и в интересах отношений Запада с остальной частью мусульманского мира. Равным образом, со стороны Запада должно было быть признано неправильным пытаться создать или допустить создание единого государства, охватывающего все несоветские народы Средней Азии. Так как этого ни в коем случае не желали сами жители постсоветских стран Средней Азии, было легко пойти на такой шаг. Этого требовала их национальная идентичность, так как они находились под Советским владычеством как Узбеки, Киргизы, Туркмены, Таджики и так далее, а не как конгломерат мусульман Средней Азии.

Наиболее подходящей для этого структурой представлялась, скорее всего, федерация различных народов, с довольно слабым центральным правительством и широкой степенью местной автономии. Это было разумно также с учетом больших расстояний между населенными центрами и разрухой, в которую привели эти территории война и последующие беспорядки. Это стало возможным благодаря достижению соглашения с китайцами о том, что и они и западные союзники будут способствовать или, в крайнем случае, не противодействовать созданию свободной федерации такого формата, и ни одна из сторон не будет стремиться к установлению над ней доминирующего положения.

Республики Средней Азии были населены остатками Тюркских и Иранских народов, оставшимися здесь после великого переселения народов на Запад. Это регион был занят ими раньше, чем Иран и Малая Азия. Они имели славное прошлое, но не так давно исчезли с карты миры после завоевания Царской Россией и включения после 1919 года в состав Союза Советских Социалистических Республик. Только совсем недавно, в 1970-х годах, многие древние города и памятники архитектуры были открыты западными туристами, которых ослепили романтические образы Бухары, Ташкента и Самарканда, с их по-прежнему величественными гробницами, мечетями и дворцами.

Их население составляет около сорока-пятидесяти миллионов человек, подавляющее большинство которых все еще разговаривает на родных тюркских или иранских языках, несмотря на энергичные мероприятия Москвы по русификации, а также сохраняет приверженность исламу, несмотря на закрытие мечетей и массированную антирелигиозную пропаганду советской бюрократии.

В течение многих лет там не наблюдалось никаких признаков националистических настроений. Уровень жизни значительно возрос по сравнению с временами господства национальной культуры. Было достаточно свободы в использовании национальных языков и развитии родной культуры, чтобы удовлетворить относительно мирные устремления национальных лидеров. Все изменилось после событий 1979-80 годов в соседней мусульманской стране. Это обратило внимание населения Средней Азии на события во внешнем мире и дало им больше сведений о жизни их собратьев-мусульман. Они не могли не заметить контраста между относительно мягким поведением свои советских хозяев в своих странах и их поведением в Афганистане, где их единоверцы были угнетены установившимся коммунистическим режимом. И когда они попытались выразить свое несогласие с ним, их яростно атаковали.

Первые силы советских оккупационных сил в Афганистане были, в основном, из близлежащих территорий Средней Азии, однако когда им было приказано стрелять в их соседей по Средней Азии и единоверцев-мусульман, напряжение усилилось. Эти подразделения были очень скоро отозваны и заменены другими, в которых было больше людей не из Средней Азии и не мусульман. Но продолжающееся отсутствие успеха в попытке советов «умиротворить» Афганистан и растущие потери (которые без сомнения, были преувеличены из-за отсутствия подлинных новостей) привели к значительному росту националистических настроений в республиках Средней Азии. Люди начали напоминать себе, что конституция Советского Союза предусматривала возможность добровольного выхода из него любой из республик, хотя на практике даже обсуждение возможности этого плохо бы закончилось для того, кто бы попытался это сделать. Поэтому для советов не было неожиданностью, что по мере их продвижения в Европе, дезертирство из подразделений, укомплектованных, в основном, солдатами из Средней Азии, а также нежелание советских войск в Афганистане продолжать боевые действия после получения новостей из Европы, а также нежелание подавлять вспышки национализма. Они начались в Узбекистане, где люди вышли на улицы и провозгласили независимость своей страны. Вскоре этому примеру последовали и другие среднеазиатские республики Советского Союза.

Глядя дальше на юг, становится понятно, что Индия будет находиться после 1985 года не в лучшем состоянии, чем до него, чтобы заключать какие-либо далеко идущие экономические или оборонные международные соглашения. Из-за роста населения, который так и не взят под контроль и все большее сползание правительства в бюрократическую волокиту делает ее шансы на сохранение позиций в современном мире все более призрачными. Потеря Советского Союза как противовеса Китаю разрушала построенную на балансировании внешнюю политику, а распад соседней империи может поспособствовать росту сепаратистских настроений в Индийской федерации. Если Китай или Китайско-Японская система совместного процветания будет успешной, многие индийские политики могут последовать их примеру. Но более вероятным представляется то, что Индия еще долго будет оставаться зоной экономического бедствия, будущее которой, как и будущее большей части Африки, будет зависеть от успешного восстановления диалога между Севером и Югом, которое никогда не было особенно прочным и было жестко прервано войной 1985 года. Оно стало актуальным вопросом послевоенного урегулирования в северной Азии.

Все эти события оставили в неопределенности обширные пространства Сибири. Это было неудивительным, так как интерес к ней остального мира всегда был достаточно маргинален. Ее водные ресурсы, вероятно, рано или поздно придется использовать для улучшения производства продуктов питания в средней Азии, хотя и не в форме грандиозных советских планов по повороту великих рек. Сибирские полезные ископаемые и нефть представляли мощные источник интереса для экономической эксплуатации Японией, но она вполне могла осуществляться без установления политического контроля.

Транссибирская железная дорога и цепь расположенных вдоль нее городов оставалась памятником исторической убежденности России в том, что ее судьбой было идти на восток и на юг, вплоть до моря. Когда СССР повернул взгляд на Запад, населенный пункты вдоль этой хрупкой связующей линии оказались вынуждены искать решения на местном уровне для обеспечения собственного будущего. Советы время от времени пытались включить Сибирь в сферу собственной экономической и политической системы. Хрущев провозгласил важность освоения новых земель в Республике Казахстан для революции в сельском хозяйстве Советского Союза и смог убедить несколько миллионов этнических русских обосноваться в этой негостеприимной пустыне. Но этот план так и не сработал. Это было также преднамеренной попыткой компенсироваться растущий демографический перевес в Средней Азии путем переселения русских в местные города, но это сделало мало для изменения соотношения между русским и местным мусульманским населением.

Наряду с беспорядочными и безуспешными попытками русификации Средней Азии не было никаких сомнений в том, что большинство жителей европейской части России воспринимали свои владения в Азии — как в царские времена, так и при коммунизме — как место ссылки. После войны география взяла свое, и следы советской оккупации стали исчезать, за исключением некоторых городов, в которых поселялись бывшие солдаты советской армии, подобные тем, что создавали бывшие Македонские и Римские солдаты.

В долгосрочной перспективе судьба Азии, и не только территории бывшего СССР, предполагалась быть зависимой от позиции Китая. Сможет ли какая-либо созданная людьми система успешно управлять страной с миллиардным населением? Было неясно, собирается ли Китай проявлять себя страной, жаждущей новой власти и новых территорий, или же он будет стремиться поддерживать огромную огороженную зону, как и его предшественник в роли мировой державы на Евразийском континенте? Пока слишком рано пытаться давать оценки. В короткий период войны, внешняя политика Китая всецело была подчинена цели поглощения Монголии и установлению контроля над Вьетнамом. После ликвидации советского военно-морского присутствия во Владивостоке было неизбежным, что Соединенные Штаты при попустительстве своих союзников (в том числе Японии и Южной Кореи) должны установит и поддерживать, хотя и с небольшой охотой, управляемой русскими правительство до тех пор, пока более прочные структуры не будут сформированы.

Япония в настоящее время всецело занята созданием поселений на возвращенных Северных территориях. Она не выражала открытого интереса к Сахалину но, без сомнения, обеспокоена возможными амбициями Китая в этом регионе, столь недавно бывшем частью советской империи. Оставалось лишь надеется, что если это будет сделано, это будет последним «пересмотром границ» со стороны Китая и потребуется период стабильности, если Китай хочет иметь шансы остаться в числе мировых лидеров в двадцать первом веке.

От политики Китая также будут зависеть отношения с Японией и Индией. Япония стремиться получить экономическое преимущество, но избежать политического наследия ее прошлой агрессии на материке. Тем не менее, слиянии воедино двух настолько разных экономических систем потребует максимум такта и тонкости, чем в прошлом всегда гордилась японская политика. С китайской стороны многое будет зависеть от того, будет ли сохранен государственный контроль над всеми сферами жизни. Опыт, в том числе недавний негативный опыт Советского Союза говорит о том, что свобода предпринимательства необходима для экономического благополучия, и даже для выживания. Соединенные Штаты не смогут оставаться в стороне от этого крайне сложного процесса, как бы они не надеялись. Если Китай останется ядерной державой, Япония, вероятно, будет испытывать потребность в гарантиях безопасности со стороны США против потенциальной ядерной угрозы Китая. Согласно малораспространенному пока мнению, японо-американский союз продлиться неопределенно долго. Если же этого не произойдет, Японии приодеться самостоятельно думать о своей безопасности.

Но это лишь наброски другой длинной истории, в которой мы сейчас можем лишь отдаленно наметить названия глав.