Третья Мировая война: нерасказанная история

ГЛАВА 11: ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФРОНТ

План действий, определенный Советом Обороны Политбюро в целях защиты Советского союза и его социалистических союзников от агрессивных планов западного капитализма предусматривал две главные цели: вызвать распад НАТО, а также нейтрализовать неонацистскую Германию. Реализация второй цели может привести к реализации первой. Следовательно, уничтожению Федеративной Республики Германии должно быть уделено первостепенное и самое пристальное внимание.

Для начальника советского генерального штаба, маршала К. Огурцова, старого кавалериста, который начал обучение в 1930-х, учась, в том числе, как бы невероятно это сегодня не звучало, использованию шашки верхом (как, кстати, и основной автор данной книги), аналогия была проста. ФРГ была острием меча, направленного на врага в вытянутой правой руке (в кавалерии — «шашки наголо!»). Было Верховное командование Объединенными силами НАТО в Европе — рукоять, через которую прикладывалось усилие на клинок, было НАТО — всадник на спине лошади, наклонившийся вперед, вытянув шашку, планирующий способ замаха и его силу. Наконец, были Соединенные Штаты — скачущая галопом лошадь, дающая основную силу на рукоять. А духом всадника, скачущего на спине лошади и замахивающегося шашкой, чтобы выбить противника из седла, был западный капитализм. Сидя в свете печи на своей даче с бутылкой водки в руке, маршал восхищался своей как всегда меткой аналогией, жалея только о том, что никто больше был не способен их понимать. Кавалерию, езду на лошадях и владение холодным оружием уже почти половину века сменяла необходимость задыхаться в вонючих внутренностях танков.

Разрушение ФРГ будет означать крах Североатлантического альянса, общую деморализацию Европы, вывод США за море и быстро расширяющиеся возможности для установления социализма во всем мире. Важность ФРГ была такова, что атаке не нее должно быть уделено не меньшее значение, чем атаке на НАТО вообще, и должно было быть должным образом подготовлено.

Первый удар должен быть массированным. Для осуществления планов Совета Обороны будут созданы десять фронтов, два в ГДР, по одному в Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и на крайнем севере, все силы которых будут развернуты у границ. Второй эшелон фронтов будет создан в Ленинградском военном округе, Польше и на Украине. В Белоруссии и на Украине также будут созданы две группы танковых армий из трех каждая. Таким образом, шесть танковых армий должны будут развить успех в центре или быть использованы иным образом, в зависимости от диктуемых обстоятельств. Наступление, которое начнется на рассвете 4 августа с ударов в космосе, ограничивающих возможности наблюдения, диверсий, направленных на разрушение инфраструктуры командования и снабжения противника, глубоких воздушных ударов по Европе с целью воспрепятствовать перемещению военных материалов к линии фронта, а также действий на море, чтобы блокировать коммуникации начнется с удара максимально возможной силы по всей линии столкновения Варшавского Договора и НАТО, от Норвегии до Турции.

В центральном регионе против ОВС НАТО в Европе (ACE) будут брошены три фронта, а также четвертый, развернутый в Польше. Это должно стать центральным элементом огромной военной операции, на которой мы собираемся сосредоточиться в этой главе. В нашей предыдущей книге «Третья мировая война: август 1985 года», опубликованной весной 1987, мы в общем плане и некоторых деталях описали основные события на этом огромном театре военных действий. Мы не собираемся повторять все, написанное ранее. Это описание событий с более личных перспектив, иногда непосредственное.

В современной войне не может быть плана крупного наступления, которого можно будет придерживаться через спустя продолжительное время после его начала. Планы разрабатываются как часть долгосрочной концепции. Они охватывают предмет планирования в целом, предусматривая реакции и действия противника, как их тогда называли, вероятные реакции командующих войсками противника и, пожалуй, самое главное — оценка потребностей в материально-техническом обеспечении. Правильное планирование требует развитого воображения. Планы должны простираться далеко вперед и охватывать гораздо больший период, чем тот, в течении которого будут реализовываться первоначальные оперативные планы. Оперативный план может быть в любой момент радикально изменен в течение нескольких дней или даже часов, а командиры должны быть готовы к требованиям, диктуемым сложившейся ситуацией. Материально-техническое обеспечение, связанное с перевозкой и расположением многих тонн материалов всех видов, от артиллерийских снарядов и ракет до топлива, продовольствия и лекарств, не могло управляться так же легко, как перемещение боевых подразделений по полю боя.

Советские планы в области материально-технического обеспечения, в целом, были адекватными. Они признавали, что будут предприниматься незапланированные перемещения дивизий или даже армий, если верховное командование будет вынуждено внести коррективы в первоначальные планы. Это следовало предусмотреть заранее. Несмотря на общую негибкость советского планирования, перемещение войск в зависимости от требований, диктуемых обстановкой, шло, в целом успешно. Несмотря на удары авиации союзников, материально-техническое обеспечение в целом было адекватным.

Одним из подразделений, подвергшихся перегруппировке, когда картина боя изменилась, была 197-я мотострелковая дивизия. Она была переброшена на фронт как часть 28-й армии, штаб которой в мирное время располагался в Белоруссии, но основные ударные силы и техника всегда находилась в группе советских войск в Германии (ГСВГ). Начало боевых действий застало 28-ю армию на юго-востоке от 1-й гвардейской армии, которая только что выдвинулась вперед на запад с позиции у Дрездена. 5 августа 197-я дивизия была выведена из состава 28-й армии и попала под командование 8-й гвардейской армии, наступавшей на запад от Лейпцига в ста километрах на северо-западе. Переброска была практически завершена в ночь с 5 на 6 августа, причем относительно мало помешала движению на запад тыловых эшелонов 1-й гвардейской танковой армии, которая в настоящее время вела активные бои далеко на западе. Тем не менее, чтобы удержать маршруты свободными для 197-й дивизии потребовались радикальные меры со стороны войск КГБ. Отрадно было то, что для движение подразделений, на что уходил час или более, не привлекло внимания со стороны военно-воздушных сил НАТО. Переброска 197-й дивизии была завершена в начале ночи с 6 на 7 августа. Таким образом, дивизии предстояло двигаться в бой утром следующего дня.

197-я мотострелковая дивизия готовилась вступить в бой. Стоял непрерывный рев тысяч моторов танков, бронетранспортеров (БТР), боевых машин пехоты (БМП) и самоходных артиллерийских орудий, неуклюжими длинными колоннами выдвигающихся туманным августовским утром из немецких лесов по проселочным дорогам. Горы Гарца переходили в равнинную местность. Дивизия двигалась к находящейся в 25 километрах впереди линии фронта.

13-я гвардейская мотострелковая дивизия атаковала британские позиции в течение трех дней, добившись некоторых успехов. Однако она была истощена. Теперь, в первом тусклом свете, похоже, их полосу наступления занимала новая дивизия. Истощенных солдат 13-й гвардейской дивизии теперь, скорее всего, отведут в тыл, где накормят и дадут выспаться. Сотни орудий и десятки реактивных систем залпового огня прикрывали подход свежей дивизии. Артиллерия как 13-й, так и новоприбывшей дивизии, которая в течение ночи заняла позиции, будут вести артиллерийскую подготовку. Кроме того, командующий 8-й гвардейской армии выделил для поддержки развертывания новой дивизии артиллерийскую бригаду армии, обеспечив дополнительно девяносто 130-мм самоходных орудий (САУ)[71].

Артиллерийская подготовка началась внезапным залпом двух дивизионов БМ-27 и восьми полковых батарей реактивных систем залпового огня в 07.00. Больше тысячи снарядов, в том числе химических, обрушились на британские позиции. Этот оглушительный хор усилился еще сильнее, когда его поддержали 340 пушек и гаубиц и 120 тяжелых 82-мм автоматических минометов. Сначала солдаты обеих дивизий могли различить грохот отдельных залпов. Однако очень скоро набирающие темп залпы слились в непрерывный рев.

Свежая 197-я мотострелковая дивизия быстро перемещались к линии фронта. 13-я гвардейская мотострелковая дивизия подготовилась к этому, обозначив ей маршруты для наступления и прикрыв дымовой завесой. Интенсивность артиллерийского огня все нарастала. Некрасов, машина которого двигалась в составе колонны, пришел в странное мечтательное состояние, наблюдая, как группы самолетов серебристыми птицами летели над полем боя, почти касаясь верхушек деревьев.

13-я гвардейская дивизия расставалась с врагом. Танки расстреливали последние снаряды прямо по вражеским позициям. Батареи реактивных систем залпового огня прикрывали их. Дивизия, по сути, расстреливала оставшиеся боеприпасы, чтобы не везти их в тыл. Единственной ее задачей было сдерживать противника, пока свежая дивизия не подготовиться к наступлению.

Колонны свежей дивизии с удовлетворенным видом двигались навстречу грязным изуродованным машинам отходившей 13-й гвардейской дивизии. Уверенность начала покидать солдат роты старшего лейтенанта Некрасова. Отходящие гвардейцы, едва способные держать красные глаза открытыми, с серыми опухшими небритыми лицами, едва ли были обнадеживающим зрелищем.

- Ну как там? — раздались крики солдат свежей дивизии.

Им ответили:

- Вот нарветесь на «Чифтен», а еще лучше на «Челленджер», так узнаете.

Из свежей колонны раздался смех:

- А нас учили, что делать с «Чифтеном»!

- Мы тоже действовали так, как нас учили, — раздался в ответ смех, на этот раз мрачный и саркастический.

Старший лейтенант Некрасов невесело улыбнулся. Он шел в бой в первый раз. Возможно, в последний. Утром он выпил двойную порцию водки, надеясь, что так станет легче. Но не стало. В голове вертелись вопросы — «Что тут происходит, зачем я здесь, зачем они все здесь?». Его БМП в текущий момент стояли. Его механик Борис Иваненко смотрел на любимого командира с осторожностью.

- Они там! — Кричали солдаты 13-й гвардейской дивизии. — Да и вам пора туда же.

Два легких мотострелковых полка свежей дивизии быстро развернулись для атаки. Ее возглавили два танковых батальона, следом за которыми двигались шесть мотострелковых. Всего в километре вперед были вражеские танки. Ломая кусты и наполняя воздух зловонием выхлопных газов, восемьдесят танков и двести бронированных машин со скрипом и лязгом грохотали сквозь дым, преодолевая ужасающе опасные последние несколько сотен метров. Советские реактивные системы залпового огня открыли ужасающе плотный огонь, чтобы прикрыть пехоту в тот момент, когда она начала покидать свои машины. Британские позиции были скрыты непроглядным дымом от взрывающихся ракет, снарядов и минометных мин в тот момент, когда БТР сбросили скорость и солдаты посыпались их них. Серо-зеленая масса мрачных молчащих пехотинцев залегла, образовав подобие строя, и внимательно следила за танками.

Вдруг артиллерийский обстрел прекратился, и воздух разорвало диким, хотя и несколько натужным «Ура-а-а-а»! Даже страшный грохот автоматного огня не смог заглушить этот леденящий душу рев. Как будто специально, чтобы дать крику прозвучать, артиллерия на мгновение стихла, а затем перенесла огонь на более далекие цели.

Два легких мотострелковых полка, в настоящее время в основном спешившись, начали поиск слабых мест в обороне противника. Вся его противотанковая оборона, естественно, не могла быть равномерно сильной по всему фронту. Когда это слабое место будет обнаружено, танковый и тяжелый мотострелковый полк ударят туда. Эти два полка все еще готовились выдвинуться в указанный район, когда придет их очередь.

Наконец, когда артиллерийская и авиационная подготовка, казалось, достигли своего апогея, а спешившиеся солдаты двух легких мотострелковых полков начали зондировать вражескую оборону, все увидели три зеленые ракеты — сигнал к общей атаке. Танковый и тяжелый мотострелковый полк медленно двинулись вперед. Комья грязи полетели из-под гусениц, двигатели ревели, набирая обороты. Стрельба вспыхнула снова — танковый полк, развернувшись в боевой порядок, привлек внимание британцев. Следом за ним шел тяжелый мотострелковый полк. За первым танковым батальоном двигался первый мотострелковый, вторые батальоны шли слева, третьи справа. Каждый батальон шел в одинаковом построении — первая рота шла прямо, вторая на большой скорости ушла влево, третья вправо. Грохот металла наполнял перемешанный с дымом воздух. БМП развернулись из колонн в боевые порядки, танковые орудия загрохотали оглушительными барабанами. Этот дикий грохот, ужас и смятение, эта необходимость делать то, что было необходимо и было боем.

Некрасов осматривал местность через смотровой прибор командира БМП, водя им из стороны в сторону. Дым был повсюду. Земля поблизости была перепахана взрывами. Алое пламя плясало на броне танка Т-72 не более чем в двадцати метрах от них. За ним у еще одного танка сорвало гусеницу, наверное, вражеской противотанковой миной. Где, черт их побери, эти «Чифтены»? Советские танки и БМП лавиной застилали все поле зрения. Враг был где-то рядом, но его не было видно. Английские танки были справа, стреляя им во фланг или ведя огонь спереди с большой дистанции, с хорошо подобранных позиции на гряде низких холмов.

В атаку пошли вражеские противотанковые вертолеты, ощетинившиеся смертоносными управляемыми ракетами. Они снижались, атакуя зенитные орудия ЗСУ-23-4 и ракетные комплексы, а затем отходили, чтобы уступить дорогу американским штурмовикам А-10 «Тандерболт», которые наносили стремительные и мощные удары по танкам и БТР, а затем снова уступали дорогу ударным вертолетам. Некоторое количество бронетехники, не зависимо от того, были ли это танки или БТР пали жертвами этих атак, но и самолетам тоже досталось. После каждого захода раздавались взрывы в воздухе, а на землю падали горящие обломки. Некрасов не ожидал этого. Ему сказали, что американские противотанковые штурмовики будут действовать дальше к югу. Они ошиблись!

БМП были быстрыми и приземистыми. Это была трудная цель для танковой пушки иди наземного противотанкового ракетного комплекса (ПТРК), но Некрасов заметил, как одна из них взорвалась от прямого попадания. Все что осталось от БМП разлетелось облаком обломков, словно груда тряпья. Почти наверняка, это была работа пушки «Челленджера». К счастью, как им говорили, в английской армии таких было немного. Некрасову бы хотелось иметь несколько таких на своей стороне, хотя она и была сильнее.

К середине дня 7 августа, 197-я мотострелковая дивизия вклинилась в оборону противника на шесть километров. Но на этом все закончилось. Дивизия остановилась. В роте Некрасова из десяти БМП остались только шесть. Они вышли на дорогу. Борис Иваненко аккуратно вел командирскую БМП. Когда танки продвинулись так далеко, как только смогли, пехота бросилась вперед под прикрытием следующих за танками БМП. Одна из проблем проявилась довольно быстро: солдаты-резервисты были плохо обучены экономии боеприпасов. По мере движения они вели беспорядочный автоматический огонь. Учитывая, что каждый имел при себе 120 патронов, это не могло продолжаться долго. Оказавшись без боеприпасов, они укрывались, где могли. Противотанковая оборона противника еще была цела. Советские танки были остановлены.

Некрасов лежал в траве и грыз свой кулак. Если бы противник контратаковал, весь полк, оставшись без боеприпасов, был бы уничтожен. Но не было никаких признаков контратаки. Противнику явно пришлось нелегко.

Две восточногерманские и две советские мотострелковые дивизии поочередно атаковали позиции одной британской дивизии уже несколько дней. Враг понес большие потери, но не такие большие, как у нас, подумал Некрасов, глядя на собственную роту. От нее осталось только двадцать три солдата и шесть БМП с экипажами. Но что это происходит? Спешившиеся солдаты начали медленно отползать назад.

- Назад! Назад! — Крикнул им старший лейтенант Некрасов. Бесполезно. Они не понимали его. Это были узбеки или киргизы, едва понимавшие русский язык. Все они знали команду «Вперед!». А не «Назад», потому что такой команды, естественно, не существовало. К тому же они могли не понять, что он говорит и подумать, что он имеет ввиду идти в тыл, а не назад в бой. Огонь тяжелых реактивных систем залпового огня впереди был очень разрушительным и очень страшным. Но это должно было быть остановлено.

- Туда, откуда вы ушли! — Кричал Некрасов. — А не в тыл. КГБ-исты вас расстреляют!

Солдаты, ползущие назад, остановились и посмотрели на своего командира. Тем не менее, они продолжали пригибаться. Он указал им на вторую роту, также подавшуюся назад и попавшую под пулеметный огонь заградительного батальона КГБ, задачей которого было обеспечивать собрание наступательного потенциала, любыми средствами заставляя свои войска продолжать наступление. Узбеки поняли это и залегли. Они повернулись к Некрасову и улыбнулись ему. Их выражение лиц четко говорило «Спасибо, товарищ командир. Вы сказали это нам как раз вовремя». Но только их выражения лиц говорили это. Они никогда не учились достаточно, чтобы сказать это на русском языке.

Поздно вечером подвезли боеприпасы. В некотором смысле, это было хорошо, в некотором — нет. Невозможно обойтись на войне без боеприпасов, конечно же, но значит они снова пойдет в атаку. Кто же выживет после этого?

Наряду с боеприпасами были доставлены и скудные пайки — обед и ужин одновременно, а также завтраки на следующее утро. Это была водка на 105 человек, очень мало хлеба и только 10 банок тушенки. Некрасов пришел в ярость, принявшись проклинать службу снабжения.

- Товарищ старший лейтенант, — пояснил толстый старшина Остап Беда, пытавшийся успокоить его. — Полковой врач говорит, что опасно много есть перед боем. Что будет, если вас ранят с полным желудком?

- Он холуй и лжец! — Разразился Некрасов. — У них нет хлеба, чтобы накормить солдат, так они с помощью медиков придумывают якобы научные обоснования! — Затем он успокоился.

Наступление армий стран Варшавского договора началось со значительным превосходством. Соотношение сил указывало на троекратное превосходство в живой силе, и еще большее численное преимущество в танках и ствольной артиллерии, однако без видимого качественного преимущества. Новое поколение танков НАТО, таких как американский М1 «Абрамс», немецкий «Леопард-2» и британский «Челленджер», превосходящий даже грозный «Чифтен», (который, однако, до сих пор составлял основу британских танковых войск) были столь же хороши, сколь Т-72, составлявший основу советских танков, и даже сравнимы с Т-80, очень немного которых имелось на вооружении советских войск в 1985. ПТРК армий НАТО были столько же эффективны, сколь и советские, однако их ПВО была слабее.

В области тактической авиации, разведки и средств управления полем боя западные союзники были вынуждены испытать разочарование в предвоенные годы, когда бюджетные сокращения лишали их столь необходимых инноваций. Они в значительной степени были вынуждены обходиться тем, что имели, преднамеренно стараясь делать это как можно более эффективно, в полной мере используя те усовершенствования, которые были возможны в рамках бюджетных ограничений.

Страны Варшавского договора также пользовались преимуществами, так как, грубо говоря, к 4 августа 1985 имели на две недели больше времени для мобилизации, чем НАТО.

Еще одно преимущество наступательной тактики заключалось в инициативе по использованию ядерного и химического оружия. Было понятно, что биологическое оружие не будет использоваться, но командование НАТО находилось в неопределенности относительно использования двух других видов ОМП. Это сковывало действия, так как приходилось действовать, принимая меры предосторожности, что снижало эффективность, в определенных ситуациях до 50 процентов.

Самым же крупным преимуществом наступательной стратегии, однако, была возможность выбирать время и место наступления, что означало возможность создать крупное превосходство в силах там, где считалось нужным.

Однако в реальности, топография оказывала влияние на выбор места наступления так, что у советских войск были не настолько развязаны руки, как предполагалось в теории. Союзные силы действовали на территории, которую, в отличие от противника, знали очень хорошо[72] Тем не менее, максимально оперативное определение направлений главного удара, где следовало сосредоточить силы для парирования угрозы, была одной из основных задач, стоящих перед командованием союзных корпусов и дивизий.

Бюллетень, выпущенный Верховным штабом ОВС НАТО в Европе (SHAPE) 4 августа 1985 года звучал следующим образом:

В тот день, едва ли был хоть один сектор обороны НАТО в Центральном регионе, который в первые часы 4 августа 1985 не подвергся массированному авиационному и артиллерийскому удару со свободным использованием химического оружия.

Позиция НАТО по химическому оружию была далека от удовлетворительной. До самого начала войны союзники не смогли достичь единства о размещении химических боеприпасов в их собственных странах в мирное время. США, как мы уже рассматривали в главе 5, в начале 80-х заключили двусторонние соглашения с Великобританией и ФРГ о хранении бинарных химических снарядов, которые США могут использовать в случае необходимости. Великобритания в некоторой степени начала принимать боеприпасы из США первого августа. Ответный удар они были готовы нанести шестого. ФРГ последовало примеру два дня спустя. Таким образом, четвертого августа НАТО так и не приняло решения. Верховный главнокомандующий ОВС НАТО, он же главнокомандующий всех войск США в Европе не желал ждать. С одобрения Объединенного комитета начальников штабов в Вашингтоне, он приказал американским войскам немедленно нанести ответный удар 4 августа. 1-й британский корпус нанес ответный химический удар шестого августа, три немецких корпуса — восьмого.

У других союзных войск не было такой возможности. Однако оказалось не очень сложно оказать им поддержку при помощи бинарных артиллерийских снарядов и эскадрильи F-4 второго тактического авиационного командования, оснащенной выливными приспособлениями. Химическая защита армий стран Варшавского договора была менее эффективна, чем у западных армий, потери стали пропорционально выше при той же концентрации ОВ. После 8 августа химические атаки на сухопутные войска сократились повсеместно, однако продолжили наноситься по аэродромам, где использовались и бомбы замедленного действия, которые иногда серьезно затрудняли возвращение самолетов на свои аэродромы.

11 августа 1985 мистер и миссис Иллингворт из Бредфорда, Йоркшир, получили письмо от своего старшего сына Брайана, старшего рядового авиации и авиамеханика, служившего на базе КВВС в Брюггене, ФРГ, когда началась война.

Артиллерийская и авиационная подготовка по всей протяженности Центрального региона утром 4 августа была особенно мощной в четырех секторах, на четырех важнейших направлениях, которые затем подверглись мощным танковым атакам. Все четыре сектора находились в Федеративной Республике Германия. На севере вторая гвардейская танковая армия наступала через окрестности Гамбурга (который сенат в отчаянии объявил открытым городом) на Голландию, частью сил одновременно на север, к Шлезвиг-Гольштейну и Дании. Советская 103-я воздушно-десантная дивизия уже захватила аэродром в Бремене, куда сразу же были переброшены дополнительные войска. Южнее, 3-я ударная армия достигла Ганновера, создав реальную угрозу удара на юго-запад, в сторону Кельна и Рурской области. Это создавала угрозу окружения союзных сил центральной Европы (AFCENT), так что заслуживало самого пристального внимания. Если бы 3-я ударная армия форсировала Рейн в его нижнем течении в Нидерландах, это открыло бы перед ней некоторые возможности, в частности, возможность ударить на юг по западному берегу Рейна, выходя в тыл Центральной группе армий (ЦЕНТАГ). Еще дальше на юг, 8-я гвардейская армия наступала в направлении Франкфурта. Местность здесь была менее благоприятная для наступления, холмистой и лесистой, однако глубина позиций НАТО в зоне ответственности ЦЕНТАГ была гораздо меньшей, чем на севере. На севере Германии, Рейна находился в 250 километрах от границы, а Франкфурт всего в ста, однако эти сто километров было далеки от понятия хорошей местности для танкового наступления. Хорошо подготовленная противотанковая оборона в холмистой местности, в сочетании с умелым использованием танков бронекавалерийских соединений на знакомой местности, а также ударных вертолетов в тесном взаимодействии со штурмовиками, значительно замедляла наступление бронетехники.

Далее на юг, где Южная группа Армий под французским командованием все еще не была сформирована, советская 41-я армия[76], наступавшая из Чехословакии на Нюрнберг и Штутгарт, добилась больших успехов.

Такова была краткая картина событий в первый день наступления Варшавского договора, если смотреть на нее свысока. Ниже же, на земле, все было иначе. Везде стоял грохот, далекие разрывы снарядов, выстрелы, разрывающий рев самолетов прямо над головой, лязг траков и рев двигателей, когда танки проходили мимо изнуряющие атаки, иногда переходившие в рукопашную схватку, сменявшиеся новым грохотом ракет реактивных систем залпового огня или страшных автоматических минометов, выпускавших пять мин за десять секунд, обрушивавшихся завесой отчаяния. Усталость бросала вызов чувству долга. Все вымотались. Но каждый должен был переступить через себя. Вполне разумные и надежные люди неожиданно впадали в прострацию и шок. Некоторые пытались бежать и прятаться. Другие действовали в состоянии немого непонимания, словно лунатики. Но почти всегда, спустя несколько минут они брали себя в руки, призывая запас самообладания и стойкости, который был обилен, если вообще не неисчерпаем и снова вступали в бой.

К вечеру первого дня продвижение войск Варшавского договора по всему фронту было весьма значительно. Захват на рассвете силами 103-й советской воздушно-десантной дивизией аэропорта Бремена на севере позволил быстро перебросить мотострелковые сил по воздуху и захватить плацдарм на Везере в зоне ответственности голландского корпуса. Ганноверу угрожала 3-я ударная армия, но хотя немецкий корпус был оттеснен мощной атакой примерно на 20 километров от границы, оставался в неплохом состоянии. Дальше на юг, 1-й британский корпус занял оборону западнее гор Гарца, в то время, как позиции на стыке британского и бельгийского корпусов у Касселя находились под мощным давлением 3-й ударной армии. Южнее границы Северной и центральной групп армий, 3-й немецкий корпус ЦГА был отброшен мощной атакой 8-й гвардейской армии через холмы Тюрингского леса, однако не более, чем на 10–20 километров, в то время как 5-й американский корпус вел особенно тяжелые бои на открытой местности около Фульды против 1-й гвардейской танковой армии, решительно намеревавшейся прорваться к Франкфурту. 7-й американский корпус на правом фланге 5-го потерял Бамберге в результате наступления 28-й армия, продвинувшейся на примерно 30 километров, однако смог занять прочные позиции у Нюрнберга. 2-й немецкий корпус был оттеснен атакой 41-й армии Прикарпатского военного округа[77], переброшенной в северную Чехословакию, но смог закрепиться, опираясь на резервный 2-й французский корпус, который все еще не вступил в бой.

Картина событий, представившаяся 5 августа советскому командованию, позволила им рассмотреть первый день операции с некоторым удовлетворением, хотя все их надежды не сбылись. Не было достигнуто прорыва ни на одном из четырех направлений главного удара. Не было никаких признаков бреши, в которую могли быть введена огромная масса бронетехники, сосредоточенная в двух предназначавшихся для этого группах танковых армий в Белоруссии и на Украине. Но успех был достигнут, особенно на севере, где был осажден Гамбург (как и Берлин, он был обойден), что оставляло судьбу города неопределенной, в то время, как захват Бремена открыл, как и предполагалось, хорошую возможность для наступления на Нидерланды. Большая часть территории Нижней Саксонии была в советских руках.

Моральный дух в войсках НАТО, хотя они были неоднородными по составу и проявили признаки надлома от первой яростной волны, разбивающего головы грохота и постоянно угрозы, от которой не было укрытия, тем не менее, не рухнул. Действительно казалось, к вечеру положение несколько улучшилось. Наступление на американские войска, в ходе которого ожидался легкий и быстрый успех, быстро принесло разочарование. Противотанковые средства были хорошо расположены и умело управляемы, а противотанковые вертолеты, действуя совместно со штурмовиками А-10 «Тандерболт» оставляли за собой много горящей техники. Слабостью запада, была область, в которой СССР имел преимущества и на которую рассчитывал, а именно неопределенность того, кому подчинялись вертолетные соединения, сухопутным или авиационным командирам, а также неопределенность того, как их наилучшим образом использовать. Однако там, где было налажено взаимодействие между штурмовиками и ударными вертолетами, например, как в районе боев между 8-й гвардейской армией и частям и США в районе Фульды, результат был крайне неблагоприятен для танковых атак.

Потоки беженцев из приграничных районов, откуда население не было в значительной степени эвакуировано в результате политических гарантий, базировавшихся на концепции передовой обороны, рассматривались как особенно привлекательные цели для атак. Советская артиллерия и авиация стремилась направить беженцев на те дороги, которые использовали для движения западные союзники, и очистить от них основные магистрали, предназначенные для использования советскими силами. Приказы предписывали не только не принимать в расчет жертвы среди гражданского населения, но даже намеренно умножать их.

Не было никаких сомнений в том, что первый день боев, независимо от достигнутых успехов, не показал темпов наступления, ожидавшихся советским командованием. Он должен был быть улучшен, чтобы планам суждено было сбыться.

С началом боевых действий, британский премьер-министр дал указание сообщать прессе максимально полную информацию там, где это было возможно. Как он надеялся, это поможет избежать волны дезинформации, ставшей трагедией для американских ВВС во Вьетнаме. Поэтому скуадрон-лидер[78] Гай Уитворт, заместитель командира 617-й эскадрильи Королевских ВВС, дислоцированной в Мархеме (Великобритания), не был удивлен, получив отданный с сочувствием, но твердый приказ от командующего авиабазой «Рассказать нескольким военным корреспондентам о поездке в Магдебург».

Это произошло в 06.30 7 августа. Гай Уитворт находился в оперативном отделе базы Королевских ВВС Мархем, только что закончив послеполетное совещание с сотрудниками разведывательного отдела. Он приземлился двумя часами ранее, после трехчасового полета на «Торнадо» из относительно мирного неба в районе Норфолка, через Бельгию и Западную Германию за Эльбу, к аэродрому в нескольких километрах к востоку от Магдебурга и обратно, получив много пищи для размышлений. Это описание налета восьми GR-1 «Торнадо» из Махрема на крупный аэродром в ста милях за линией фронта, опубликованное в «Christian Science Monitor» в июне 1986.

«Нам сказали, что на этом аэродроме базируется полк МиГ-27 «Флоггер J». Это лучшие из имеющихся в данный момент советских самолетов непосредственной авиационной поддержки, и нам сказали, что они уже появлялись на поле боя. Похоже, они могут действовать с грунтовых полос, но еще не начали этого делать, потому что могут более оперативно реагировать, оставаясь рядом с запасами топлива и боеприпасов на основной базе. «Флоггеры» имеют очень ограниченные возможности по всепогодности и в ночное время, так что мы рассчитывали, что у нас будет хорошая возможность поймать большинство из них на земле в первые часы утра.

Уинг-Коммандер[79] Билл Спайр, наш командир эскадрильи, вел первую группу из четырех машин, я и мой штурман, флайт-лейтенант[80] Энди Блэкетт были у него четвертыми. Каждый «Торнадо» нес два JP-223[81] для поражения взлетно-посадочных полос, две противорадиолокационные ракеты (ARM), наводящихся на работающие радары для самообороны, и два контейнера инфоборьбы (ECM). Нашей целью было атаковать советский аэродром и прекратить действия «Флоггеров» настолько, насколько это будет возможно.

Первый этап полета прошел гладко. Мы взлетели с Мархема и встретились с танкером VC-10 над Северным морем. Мы, конечно, отрабатывали ночные заправки, так что никаких проблем не возникло. Мы перешли секторному контролю в Бельгии, который, как я думаю, находился в плотном взаимодействии с одним из АВАКС-ов НАТО, потому что земля дала нам очень точные данные о силах Варшавского договора. У Энди были все данные от контроля на экране радара и телевизионной системы. Поэтому нам не нужны были свои радар или лазерные датчики. Во всяком случае, мы подошли к Рейну, снизились до 200 футов и увеличили скорость до 600 узлов.

Когда мы шли над Рейном, мы мельком увидели войну. Благодаря точным данным от АВАКС, мы были избавлены от необходимости лететь над бронетанковыми силами Варшавского договора и сопровождающими их ЗРК. Слева мы смогли увидеть достаточно выстрелов, но когда подполковник Спайр приказал снизиться еще на 100 футов, небо стало очень темным и очень маленьким. Наши «Торнадо» летели в режиме автоматического огибания рельефа (ATFS), в соответствии с контуром поверхности на максимально допустимой скорости. Когда мы подошли к северной оконечности гор Гарца, все было в шоколаде. Крылья мы сложили до максимума — 67 градусов, но когда мы пересекли внутригерманскую границу к востоку от Касселя, начало становиться намного шумнее. Мы услышали «Бинг-Бинг» от радара, работающего в обзорном режиме, а затем высокую трель предупреждения об облучении радаром маловысотного ЗРК. К этому времени, я полагаю, нас заметил один из «Кукеров», хотя, к счастью, реакция на земле была не столь уж и сильна, возможно, потому, что наш запланированный маршрут шел вдоль границы полос наступления 8-й гвардейской и 3-й ударной армий.

Юго-восточнее Магдебурга мы довернули на север. Много часов учебных полетов на Канадой научили нас, что ночью на малой высоте уйти от радаров нелегко, однако отнюдь не невозможно. В 20 милях от цели Энди переключил МФД в режим «атака» и включил «стабилизированный» режим — комбинацию карты и радарных отметок, позволяющий визуально следить за местоположением целей и контрольных точек. Я следил за отметками на моем индикаторе на лобовом стекле, на тот случай, если допустил ошибку и должен перехватить управление у автопилота.

Несколько секунд мы думали, что сможем добиться полной неожиданности. Возможно, подход с юго-востока, а не с запада действительно дал нам немного дополнительного времени, но потом зазвучали предупреждения об облучении несколькими зенитно-ракетными комплексами. Я работал в обе руки. Автоматические постановщики помех явно сработали очень хорошо. Энди не поднимал головы. Я думаю, он был рад иметь время на обработку главной взлетно-посадочной полосы своим лазерным дальномером и тонкую настройку прицела. Когда мы пронеслись над аэродромом, под нами кипела изрядная активность. Затем мы потеряли борт № 2 Эрика и Кена. Я думаю, их сбили из пушек или маловысотного ЗРК. Самолет просто на куски разорвало. Но остальные расселяли над базой свои JP-233. Я не видел эффекта, произведенного ими, но суббоприпасы нашего командира красиво накрыли вдоль взлетно-посадочную полосу. Но даже если они не нанесли большого ущерба, мы накрыли ими три точки и, к тому же, разбросали мины замедленного действия на всей полосе и летному полю. Нанесенный ущерб потребует много времени, чтобы его исправить. Я не видел ни одного «Флоггера», но мы ожидали, что они будут укрыты в капонирах. И теперь останутся там на довольно долгое время. Еще одним неожиданным бонусом было наличие двух транспортников «Кандид». Энди видел, как они взлетали. Я полагаю, что другая сторона тоже имеет такую проблему, как переполненность аэродромов. Вторая четверка наших самолетов шла в тридцати секундах позади нас. Согласно их докладам, можно считать, что противник знал, что они идут за первой волной, чтобы усилить эффект. Когда вторая четверка прошла над аэродромом, они потеряли один самолет, уже сбросивший бомбы.

И вот, мы направились домой, но дело еще не было сделано. Теперь нужно было думать о двух проблемах. Во-первых, не нарвемся ли мы на бродячий «Флоггер», который решит атаковать нас из верхней полусферы. Кроме того, была наша собственная ПВО, которая имела все основания немного нервничать, наблюдая группу самолетов, идущих на малой высоте и высокой скорости с востока. Один или два «Торнадо» еще несли ПРР, но в основном, мы должны были полагаться на постановщики помех, чтобы прикрыть наши спины от ЗРК Варшавского договора. Как мы надеялись, их ЗРК (те, что двигаются вперед вместе с бронетехникой) не так хорошо координированы, как те, что встретили нас возле аэродрома. На то, чтобы развернуть радары ЗРК нужно время и, естественно, они будут следить за своим фронтом, а не за тылом, где мы все еще находились, двигаясь на высоте 100 футов так быстро, как это только было возможно.

Мы пересекли линию фронта над Тевтобургским лесом на высоте, скорости и курсе, которые намеревались сохранять до конца полета. Насколько я знаю, наша система «свой-чужой» работала, но я не знаю, насколько это могло иметь значение ночью. Так или иначе, нас заметили какие-то козлы на ЗРК. По крайней мере, я думаю, что это был ЗРК. Это мог быть один из наших собственных «Хоуков». Но надеюсь, что нет. Энди не получил никакого предупреждения об облучении авиационной РЛС, и мы не видели никаких других самолетов. Попали в «Торнадо» уинг-коммандера Спайера. Самолет просто развалился на части в огненном шаре. Никто не смог бы катапультироваться. Это какая-то злая ирония — одним из последнего, что он сказал нам во время брифинга, было то, чтобы мы не расслаблялись на обратном пути поблизости от дома, потому что именно тогда случались самые тяжелые потери.

Я принял командование, мы набрали высоту и скоро снова встретили наш танкер. Я, должен признаться, благодарен, что товарищи из «верхнего окна» (Министерство обороны) в 1982 решили, что мы должны уметь дозаправляться от VC-10, потому, что иначе не было бы никакой возможности долететь из Махрема до Магдебурга и обратно без дозаправки в воздухе. И вот мы, пять «Торнадо» из восьми, возвращаемся назад, а крупная база Варшавского договора выведена из строя на несколько критически важных часов».

1-я гвардейская танковая армия, развернутая в районе Дрездена, вступила в бой против сил ЦЕНТАГ в ночь с 5 на 6 августа, но к тому моменту две свежие дивизии, прибывшие из США, сумели занять позиции, позиционировать оборудование и наладить командование, и положение несколько улучшилось. Однако к 8 августа вся территория ФРГ к востоку от линии, идущей от Бремена на юг к району восточнее Аугсбурга, оказалась в советских руках. Берлин и Гамбург были обойдены, но Ганновер, Минден, Кассель, Вюрцбург, Нюрнберг и Мюнхен были захвачены, а к западу от Бремена и в Нидерландах продолжалось массированное основное наступление. Операция по форсированию Нижнего Рейна, начавшаяся на закате того же дня, 8-го августа, окончилась успешно, и войска стран Варшавского договора захватили прочный плацдарм на левом берегу Рейна, расширив его до реки Вааль.

«Центр сбора подкреплений» был создан под Дрезденом. Планы предусматривали крайне высокую пропускную способность железных дорог и «зеленые улицы», однако переброска танковых армий по польским железным дорогам отнимала практически весь потенциал системы, поэтому скорость переброски подкреплений и материальной части из СССР значительно снизилась.

Переформирование 197-й мотострелковой дивизии и доведение численности до нормативной заняла четыре дня вместо установленных двух. Сюда же были выведены 94-я и 207-я мотострелковые дивизии[82]. Все танки Т-72 были выведены из состава мотострелковых полков и переданы для компенсации потерь в танковый. Мотострелковые же полки были пополнены танками Т-55, извлеченными из нафталина. Тяжелый мотострелковый полк пополнился новыми БМП, доставленными прямо с двух заводов на Урале. Однако не прибыло новых БТР для легких мотострелковых полков, которые должны были быть оснащены БТР-70. Оставшиеся в дивизии БТР были собраны в одном батальоне, а остальным пришлось довольствоваться реквизированными гражданскими грузовиками. Что же касается личного состава, то дивизия пополнилась резервистами и солдатами из дивизий, которые понесли такие потери, что не подлежали переформированию.

В «Центре» также размещалась коллекция захваченных танков, артиллерийских орудий и бронетранспортеров НАТО, предназначенных для подготовки солдат и офицеров. Натовская техника попадала в распоряжение советских сил в результате неисправностей, повреждения гусениц минами или огнем, хотя были и несколько целых машин, захваченных, когда их экипажи оказались застигнуты врасплох химическими атаками, после чего техника становилась легкой добычей для наступающих советских войск. К великой радости и Некрасова и Макарова, оказавшегося в настоящее время в 207-й мотострелковой дивизии, они оказались вместе и оба были включены в программу подготовки.

В Центре находился также небольшой лагерь для западных военнопленных. Они были доступны для допроса. Спецподразделения ГРУ — советской военной разведки — заверяли, что пленные отвечали на вопросы охотно и честно.

Два старших лейтенанта осмотрели от и до все оборудование, которое могли найти в Центре, делясь впечатлениями от увиденного. Они осмотрели западногерманский танк «Леопард-2» и боевую машину пехоты «Мардер». Хорошие машины, но очень сложные. Как можно было обслуживать такую технику в полевых условиях, когда важнейшие ремонтные мощности и базы снабжения в Западной Германии были потеряны? Американский танк «Абрамс», приземистая, хищного вида боевая машина, был неплох, но его пушка не была достаточно мощной, а двигатель был слишком неэкономным. Оба были поражены «Чифтеном» и тем более «Челленджером», боевыми машинами, с которыми приходилось считаться — с почти непробиваемой броней, сверхмощной пушкой и надежными двигателями. «Леопард-2» был хорош, также, как, конечно и «Абрамс». «Челленджер» был еще лучше. Несколько тысяч таких танков в Европе, и наступление бы очень скоро увязло.

Офицеры ГРУ были счастливы быть необходимые пояснения. Британская армия имела лучшие в Европе танки, хотя их было очень мало, а также наиболее подготовленных солдат, но почти не имела автоматических зенитных орудий. Англичане были практически беззащитны против советских вертолетов. Немецкий Бундесвер был охарактеризован как высоко подготовленная и дисциплинированная сила. Восточные немцы, в основном, могли бороться с американцами.

Некрасов спросил, как проявили себя в бою бельгийские и голландские войска. О британских он уже знал.

- Совсем неплохо, — ответили ему. — Их система снабжения является первоклассной. Оснащение тоже неплохое. Их мало, но они очень хороши в обороне. Один большой недостаток — их солдаты слабо исполняют приказы. У них нет за это расстрела.

Некрасов в недоумении покачал головой и они пошли дальше.

Затем они подошли к клетке, в которой, словно дикие животные, сидели пленные вражеские офицеры. Переводчик из ГРУ игриво взмахнул резиновой дубинкой — инструментом, служившим в качестве словаря, и сильно облегчавшего работу переводчика.

- Спросите его, — указал Некрасов на сидящего в клетке американского майора. — Спросите у него, почему на некоторых машинах нарисован большой красный крест на белом фоне вместо обычного камуфляжа. Это же глупость — просто делает машину более заметной и нам проще ее уничтожить. Зачем они так делают?

Очевидно, другие советские офицеры уже задавали этот вопрос. Переводчик, не обращаясь к пленному, объяснил Некрасову:

- Машины с крестами — это санитарная техника, — сказал он. — Они считают, что мы не должны стрелять в них. Говорит, есть какое-то международное соглашение.

- Если бы было какое-то соглашение, нас бы наверняка поставили в известность.

- Конечно, — пожал плечами переводчик. — Это было бы в каких-то наставлениях. Но я не видел ни одного упоминания о таком соглашении. Ни в одной нашей газете или книге не упоминалось о таком.

- Да, в полевом уставе об этом ничего нет[83], - в свою очередь подал плечами Некрасов.

— А спросите у него, — сказал переводчику Макаров. — Правда ли что у них женщины служат в армии наравне с мужчинами?

Переводчик опять не озаботился задать этот вопрос, сам ответив на него, очевидно, в сотый раз:

— Да, служат.

Некрасов пришел в смятение.

- Это же просто смешно. Женщины это не мужчины. Им нужны правильное питание и отдых. Они не получат всего этого в армии.

- А какие пайки получают пленные? — Спросил Макаров. Он обратился непосредственно к переводчику, который сделал вид, что не услышал.

Некрасов за всю жизнь ни разу не разговаривал с иностранцем с капиталистического Запада. Он захотел задать переводчику какой-то вопрос, которого ему раньше не задавали, просто чтобы услышать ответ от изможденного американского майора в рваной форме.

- Спросите у него, правда ли, что в Америке каждый может написать в газете то, что захочет, даже против президента?

- Это не имеет значения, — резко ответил переводчик.

Некрасов осознал, что зашел слишком далеко, и поэтому охотно согласился, чтобы Дмитрий поторопил его присоединиться к толпе советских офицеров, увлеченно рассматривающих канадский бронетранспортер. Один лишний вопрос, и ты сам окажешься в клетке.

На другом конце Центрального фронта была создана Южная группа армий (ЮГА, в дополнение к СГА и ЦГА) под французским командованием, отвечавшая за участок фронта к югу от Карслруэ (включительно) и Нюрнберга, к северу от которой располагались четыре корпуса ЦГА (1-й бельгийский, 3-й немецкий и 5-й и 7-й американские), положение которых хотя и не было слишком оптимистично, позволяло разумно надеяться на удержание позиций к востоку от Франкфурта.

Если бы советское командование направило третью ударную армию прямо за первой гвардейской танковой, угроза ЦГА была бы гораздо более серьезна. Советы, однако, отвели третью ударную армию на север, чтобы использовать благоприятно развивающуюся ситуацию для реализации критически важной части основного плана по броску на юг вдоль берега Рейна.

СГА, включавшая два британских, один немецкий и остатки голландского корпуса, вела безнадежные бой на участке фронта, идущем на запад от Миндена к Неймегену в Голландии со зловещим выступом в районе Венло, который впоследствии стал известен как Крефельдская дуга. 1-й британский корпус, действующий на правом фланге сохранял боеспособность в основном, из-за успешного использования противотанковых управляемых ракет, особенно тех, что были размещены в небольших очагах обороны, действующих совместно с немецкими Ягдкоммандос на территории, которую британцы хорошо знали, и которая была родной для немцев. Тактика «губки», предназначенная для поглощения лавин бронетехники, была успешна, но так не могло продолжаться долго. Далее к западу 1-й немецкий корпус находился под массированным давлением на Тевтобургском хребте, и в советские планы входило прорвать его оборону в самое ближайшее время. Еще дальше на запад, 2-й британский корпус совместно с американской бригадой и остатками голландских войск продолжал отступать на юг от Везеля, защищая позиции у Венло между реками Рейн и Маас в самом конце Крефельдского выступа.

Генерал Панкратов, командир 51-й танковой дивизии 8-й гвардейской армии[84] в 04.00 утра 7 августа получил приказ наступать против 2-го немецкого корпуса ЮГА на Центральном фронте во второй половине дня. Дивизия теоретически (хотя и не факт, что в действительности), имела полный состав, насчитывая в общей сложности 10 843 человека, 418 танков Т-72 и 241 БМП-2. Артиллерия насчитывала 126 САУ и сорок восемь систем залпового огня (двадцать четыре «Град-П» и двадцать четыре БМ-27)[85], а также шестьдесят две зенитных установки, включавшие как ракетные, так и пушечные системы. Дивизия была организована нормально. Это была дивизия первой категории готовности, как и обычно и было в дивизиях, развернутых в Восточной Европе, оборудование и личный состав насчитывал от 75 до 100 процентов списочного состава, полностью разворачиваемых в чрезвычайных ситуациях, таких, как эта. В дивизии насчитывались один мотострелковый и три танковых полка, полк 152-мм САУ, зенитно-ракетный полк и восемь отдельных батальонов. Они включали ракетный, с установками «FROG 7», батальон связи, разведывательный, инженерный, транспортный, батальон химзащиты и медицинский. В разных уголках СССР дефицит трудовых ресурсов уже достиг десяти процентов.

За сутки до наступления дивизии были приданы еще три батальона, в теории находящихся под командованием генерал-майора Панкратова, однако на самом деле находились под полным контролем подполковника КГБ Дробича, начальника особого отдела при штабе дивизии. Два из них были так называемыми заградительными батальонами КГБ, укомплектованные личным составом смешанного происхождения с относительно низким уровнем военной подготовки. Они состояли из бодрых, веселых молодых комсомольских работников вперемешку с охранниками тюрем и членами респектабельных номенклатурных семей, которые до сих пор не проходили военной службы или имели совсем малый опыт, но их преданность партии была полной.

Заградительные батальоны были оснащены легкими грузовыми автомобилями и вооружены пулеметами и переносным противотанковым оружием[86]. Задача этих подразделений была проста, а действия в ходе наступления дивизии логически вытекали из нее. Они должны были размещаться позади наступающих подразделений и, с помощью своего оружия, подгонять войска вперед и не допускать никаких колебаний, промедлений или, тем более, попыток отступить. Пулеметы КГБ были важным элементом поддержания темпа наступления. Это приводило к потерям, но они будут легко компенсированы свежими подкреплениями, так что такая тактика могла считаться целесообразной. Использование заградительных батальонов КГБ стимулировало наступление, и поэтому принималось без вопросов в системе тактики Красной армии. Они была целиком и полностью ориентирована на наступление. Оборона не играла практически никакой роли, а наступательный порыв должен быть сохранен[87].

Полный запрет на отступление, мог, конечно, время от времени быть дорогостоящим. В первый день наступления, два танковых батальона 174-го танкового полка, выдвинувшихся вперед из-под прикрытия лесистой местности, были застигнуты мощной атакой американской штурмовой авиации на открытой местности. Временное отступление имело смысл, но оно было категорически запрещено КГБ. Когда штурмовики ушли, потери в каждом батальоне составили более 80 процентов[88].

Наступление 51-й танковой дивизии 6 августа было медленнее, чем ожидалось. Передовые батальоны оказались заперты между молотом американской противотанковой обороны впереди и наковальней КГБ сзади.

Из трех специальных батальонов КГБ, приданных 51-й танковой дивизии, третий являлся 693-й поисковый батальон. Он начинал выдвигаться позже всех. Его задача состояла в ликвидации любых враждебных элементов среди местного населения — реакционных буржуа, священников, местных властей, а также заниматься солдатами и офицерами 51-й танковой дивизии, показавших недостаточный боевой дух.

Командир дивизии склонился над картой в БТР-50ПУ, в котором располагался его командный центр. Справа от него находился его заместитель по политической части, человек Партии, слева — начальник штаба, за ним полковник Дробич из КГБ. Полковник Зимин, командир дивизионной артиллерии спустился в БТР, закрыв за собой люк. Это было вечером 6 августа.

- Важная задача для вас, артиллеристы, — проворчал командир дивизии. — Вот здесь находиться долина между двумя высотами. По ней проходит дорога к высотам. Мы попытались атаковать их, но безуспешно. Мы должны продолжить атаку, но американцы ведут слишком эффективный противотанковый огонь с позиций за дорогой.

Если они снова попытаются, ваши БМ-27 должны подавить их. Подавить на одном дыхании. Вот главная задача для вас на завтра.

- Товарищ генерал-майор, — ответил командующий артиллерии. — Разрешите отвести дивизион БМ-27[89] на 5 километров назад и еще на 5 километров на юг?

- Зачем? — Перебивая его, рявкнул подполковник Дробич

- Это определяет баллистика, по законам физики, — терпеливо объяснил полковник Зимин. — Мы выпускаем сотни снарядов за раз. Если мы хотим накрыть дорогу, проходящую почти под прямым углом к нашим позициям, то зона огня окажется не на самой дороге, а за ней. Наши нынешние позиции слишком близко, а также слишком смещены в сторону. Поэтому мы должны отойти назад и на юг. Мы отойдем назад, отстреляемся и выдвинемся вперед.

- Ни при каких обстоятельствах, — отрезал подполковник КГБ. — Ни в коем случае. Вы остаетесь там, где вы находитесь, и будете вести огонь оттуда.

- Но тогда зона обстрела будет за дорогой, а не вдоль нее.

- Тогда обеспечьте огонь по дороге.

- Я не смогу сделать это с нынешней позиции, всего в двух километрах от линии фронта и в пяти километрах в сторону от дороги.

- Хотите отступить?

- Очень важно вернуться, по крайней мере, на 5 км и сместиться на 4–5 км южнее, если хотим, чтобы танковый полк прорвался.

- Вы собираетесь отступать, когда мы находимся в центре событий? Послушайте, полковник, вы обеспечите свою зону, или как вы ее там называете на дороге или…

- Это баллистика, товарищ. Наш огонь зависит от законов баллистики. Мы не сможем сделать этого, если не отойдем.

- Правильно. Так и будет. Я не позволю вам отступить, и вы отказываетесь выполнять приказ. Арестовать его! Вы сможете обсудить этот вопрос там, куда вы отправитесь.

Два сержанта КГБ заломами полковнику Зимину руки и вытащили его.

Генерал Панкратов продолжал невозмутимо смотреть на висящую на стене карту, держась подальше от перебранки между начальником особого отдела и начальником артиллерии. Ему было очевидно, что в течении следующих нескольких часов назревает бедствие. Он знал, что несмотря на все теории, наступление на которых оно было основано, завтра увязнет, как и сегодня, и по той же причине. Он был опечален тем, что был не в состоянии защитить начальника артиллерии, который был его старым другом. Он знал, что это будет бесполезно.

Много лет назад, когда еще, будучи молодым лейтенантом, генерал был озадачен иррациональностью, и даже, думал он, глупостью, которой было так много в Красной армии. Он не замечал этого, пока учился в военной академии имени Фрунзе, но набравшись зрелости и опыта, он смог ближе взглянуть на структуру советской власти. Он видел, что все было не так, как в теориях, создающих видимость образцовой системы, структура была направлена только на одно — сохранение власти Партии. Было верным и то, что многие структуры в СССР были более заинтересованы в сохранении системы, чем в ее эффективном функционировании.

Красная армия была единственной в Советском Союзе организованной силой, способной уничтожить социалистический строй без ущерба для себя. Едва ли приходилось удивляться тому, что в каждом батальоне, полку, дивизии, в каждом штабе на любом уровне командования у парии и КГБ были острые уши и зоркие глаза. В каждой роте существовал замполит, в должности заместителя командира. В каждом взводе были тайные агенты КГБ.

КГБ и Партия понимали (не все там были дураками), что такой тщательный контроль убивает инициативу и способствует отупению работы, которая для армии означает поражение. Но что можно было сделать? Если не удержать армию под контролем, та сожрет их. Это, как понимали многие, было ясной дилеммой. Армия, способная думать, была опасна для социализма. Армия, которая не способная думать, не была эффективной военной силой. Партия и КГБ, столкнувшись с выбором между эффективной армией, которая сможет поставить под угрозу их самих и армией, которая не представляет никакой угрозу, но вряд ли покажет себя в бою, они выбрали то, что им представлялось наименьшим злом. Когда началась война, ослабить контроль над армией стало еще более опасно, чем в мирное время. Вмешательство дилетантов в лице партийных бюрократов и тайной полиции в такие высокопрофессиональные вопросы, как проведение военных операций, очевидно могло стать причиной ошибок и даже привести к катастрофе, но это явно было намного лучшим, чем позволить армии сорваться с поводка партийного контроля.

Генерал Панкратов, будучи профессионалом, был вполне уверен, что знает, как разбить американскую дивизию. Ни КГБ, ни партийные шишки этого не знали и даже не могли этого осознать, потому что не были профессиональными военными. Они несли банальности и действовали в соответствии со своими тайными инструкциями. Таким образом, завтра генерал Панкратов будет делать то, что они скажут, безо всякого выбора, безо всякой оригинальности и инициативы. Они будут атаковать противника в лоб, потому что это единственное, чем контролирующие его личности воспринимают как бой. Если он попробует возразить, его убьют, а командование дивизии примет новый командир. Он будет действовать так, как скажут стукачи из политуправления и бдительные «товарищи» из особого отдела. Если он этого не сделает, его убьют, а на его место назначат другого, и так будет продолжаться до тех пор, пока на его месте не окажется командир полностью послушный и каждый шаг которого понятен всем.

Ничего нельзя изменить, подумал генерал Панкратов. Завтра ему придется отдать такие же глупые приказы. Солдаты таким образом, пойдут навстречу совершенно бессмысленной смерти.

Совершенно независимо от данных личные и несколько философских рассуждений, генерал был также обеспокоен некоторыми сугубо профессиональными вопросами. Он обнаружил, что крайне сложно обеспечивать взаимодействие мотострелков на БМП с танками, которые должны были их поддерживать. Эти машины двигались с разной скоростью. БМР были весьма уязвимы даже для легкого оружия и противотанковых ракет. Пехота часто была более эффективна спешившись, несмотря на все дополнительное вооружение на борту. С другой стороны, на ногах они не могли следовать за танками и имели малую огневую мощь. Это была большая проблема, так как танки не могли останавливаться, чтобы подождать пехотинцев, а без пехоты противотанковую оборону было не подавить.

Кроме того, генерал Панкратов снова попал в старый порочный круг. Он не мог рассчитывать на воздушную поддержку, если наступление других дивизий армии было более успешным. Как он уже заметил, иногда невозможно добиться успеха, необходимого, чтобы претендовать на первоочередную поддержку с воздуха. Негибкость процедур принятия решений дополняла жесткие ограничения, налагаемые на действия командира партийными структурами. Вместе эти факторы образовывали формулу почти гарантированной катастрофы. Ее сдерживала лишь огромное количество сил, доступных Красной Армии и та ошеломляющая степень, в которой было принято жертвовать жизнями рядовых.

Генерал Панкратов оторвался от мыслей о вверенных ему танках, машинах и боеприпасах — ничто из этого не поднимет ему настроение после докладов о потерях личного состава и состояния, в котором находилась артиллерия — и усталым равнодушным голосом начал отдавать приказы, касающиеся завтрашнего наступления.

Он пойдет в бой в своем командном бронетранспортере, как всегда, в своей обычной высокой фуражке. Стальные шлемы были тяжелы и мешали забираться и выбираться через люк. А если бы БТР-50ПУ будет подбит, шлем бы все равно не будет иметь никакого значения. Генерал Панкратов, как и большинство генералов любой армии, был в какой-то степени фаталистом[90].

Боевая эффективность армий стран Варшавского договора во многих важных аспектах была расценена советским верховным командованием как не вполне удовлетворительная. Взаимодействие родов войск было слабым. Артиллерийская поддержка была негибкой и неоперативной. Младшим командирам, слишком привыкшим ждать указаний сверху, не хватало инициативы. Западные союзники быстро научились использовать эту слабость, применяя свои отличные электронные средства для поиска элементов командной инфраструктуры, многие из которых впоследствии удавалось подавить. Сплоченность в дивизиях, несмотря на пристальное внимание заградительных батальонов КГБ была не высока, в частности из-за низкого уровня навыков в обращении с оружием и трудностями в общении между людьми, которые говорила на разных языках, которых не понимали. Наконец, были большие проблемы во взаимодействии танков и пехоты в бою. Только пехота, в конечном счете, может эффективно подавить противотанковую оборону, однако, ей требуется мощная поддержка разнообразной техники, артиллерии, самолетов и вертолетов. Танки весьма уязвимы для неподавленных и хорошо расположенных ПТРК, а также для огня хорошо расположенных западных танков с большого расстояния. Без пехоты танки Варшавского договора попадали в затруднительное положение. Но БМП были еще более уязвимы, чем танки, кроме того, они были не в состоянии двигаться по пересеченной местности с той же скоростью. У союзников очень быстро вошло в практику отсекать пехоту от танков, и часто это оказывалось весьма успешно.

В распоряжении советского командования по-прежнему находились огромные ресурсы. На 14 августа сорок дивизий Варшавского договора находились в Центральном регионе, в том числе пятнадцать танковых дивизий, и не более половины из них участвовали в боях. Их суммарная огневая мощь в три или четыре раза превосходила силы, противостоящие им. Время, однако, был не на их стороне. Достижение установленных позиций на Рейне не потеряло актуальности. Невозможность идти в ногу с графиком, могла иметь нежелательные последствия.

Уинг-коммандер Роджер Паллин, командир 19-й эскадрильи, с трудом мог поверить себе. В 04.30 15 августа, крайне усталый, он посадил свои последние пять «Фантомов» на во второй раз отремонтированную взлетную полосу. Его экипажи — то, что от них осталось — держались из последних сил, вымотанные напряжением боя и просто усталостью. Сейчас на другом конце стола в комнате брифингов, между двумя важного вида авиатехниками, сидел живой советский летчик, в их аналоге высотно-компенсирующего костюма «Мэй Уэст». По-видимому, он был очень сердит.

Ребята рассказали, что он буквально свалился посреди стоянки самолетов эскадрильи, отстегнул парашют, бросил револьвер[91] себе под ноги и, что-то бормоча себе под нос, охотно пошел за ними в помещение эскадрильи.

Роджер отчитался командиру базы, уведомил подполковника — командира наземных сил, и повернулся к сидящему перед ним сердитому человеку. Вечером 3-го августа, менее двух недель, но, казалось, целую вечность назад, Роджер зашел в офицерскую столовую раздобыть бутылку виски. С тех пор не было времени думать о ней, так что она все еще была у него в портфеле. Теперь же он достал ее и на отличном русском языке спросил «гостя», не желает ли он чашку кофе или, может быть, чего-нибудь покрепче. Пилот был ошеломлен этим предложением, а еще больше тем, что оно прозвучало на его родном языке. Подполковник был выпускником Кэмбрижа по специальности «современные иностранные языки» и побывал в конце 1970-х в Москве в качестве помощника военного атташе, но «гость» не мог этого знать. Через пять минут он уже сидели в кабинете Роджера, с открытой дверью и вооруженной охраной в паре метров от порога.

Роджер получил торопливые инструкции от командира базы.

- Его заберут наверх, как только смогут, чтобы допросить силами специалистов. Я же хочу, чтобы вы получили от него его собственный рассказ о том, что с ним случилось и записали на диктофон так, как если бы это был рассказ одного из наших собственных ребят, чтобы я мог получить реальные подробности. Я так понимаю, он несколько взвинчен и должен говорить свободно. У вас есть десять минут.

Пилота звали капитан Леонид Балашов. Он был только что сбит одним из своих же ЗРК. Когда Роджер спросил его, как это случилось, Балашов выдал поток оскорблений и обвинений, ни одно из которых не относилось к военно-воздушным силам Союзников, а лишь к системе, которая направила его в ту же часть неба, в которой полчаса назад разыгралась массированная бомбардировка авиацией Союзников.

Нижеизложенное было получено из записи, которую Роджер Пэллин положил на стол командиру базы несколькими минутами позже.

«— Как будто мало того, что летишь без тщательного наземного контроля «в сторону «неизвестной цели», находящейся на высоте «примерно» 9-12 тысяч метров вместе с группой пижонов на МиГ-25, которые ни разу не стреляли ни во что в своей поганой жизни и понятия не имеют, что такое атака в строю, так еще и с кучей гребаных поляков на хвосте, от которых не знаешь, чего ждать, то ли они просто разбегутся, то ли сначала подстрелят тебя, а потом разбегутся…

Пилот «Флоггера» потянулся за кружкой.

— Я не налетал на «Флоггере» и тысячи двухсот часов за тринадцать лет, а свой значок «летчик-снайпер» получил, обхаживая комиссара эскадрильи. Но я догадался, что это был «Здоровяк». И я знал все об F-15: чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно оставаться на малой высоте и молиться, чтобы твоя «сирена», работала. Тогда был шанс подгадать время подлета захватившей тебя «Сперроу» и резко уйти в сторону. И я проигнорировал приказ о остался на малой высоте. Это сработало, я мог видеть что происходит в верхней полусфере, и уже мог видеть поток бомбардировщиков или, по крайней мере, некоторые из них на своем радаре в 24 километрах, когда мне оторвало хвост. И что, твою мать, характерно: пять лет нам, пилотам «Флоггеров» говорили проявлять инициативу. Это означало, что если план провалиться, командир эскадрильи может сказать, что это потому, что ты не следовал плану и сделал что-то по своему, а если у тебя получиться, то он может сказать, что твоя инициатива доказывает гибкость его плана. Проблема была в том, что козлам на ЗРК тоже рассказывали про то, что нужно проявлять инициативу, и это было реальной проблемой. Да в любом случае, как можно было оставаться компетентным летчиком-истребителем и в то же время становиться подметальщиком, когда вам позволяют летать только 90 часов в год. А да, с 1981 года они пытались сделать из пилотов «Флоггеров-G» еще и штурмовиков. Теперь они тратят на это время и топливо вместо того, чтобы отрабатывать перехват силами полка — и пусть клоуны на «Фоксбетах» идут вперемешку с «Флоггерами» — никому в штабе армии никогда не было дела до каких-то бакланов из эскадрилий. Они просто подписывают гребаные бумажки и следят за списками на присвоение очередного звания.

Наконец, прибыла полиция КВВС. Балашов быстро отхлебнул из кружки еще раз, а затем, в первый раз запнувшись, сказал более-менее по-английски:

- Ура, товарищи. Вы хорошие солдаты».

Затем он, слегка пошатываясь, двинулся по коридору. Командир эскадрильи, смотревший ему вслед, подумал, что летчики-истребители во всем мире одинаковы — особенно после того, как были сбиты в 04.30 собственным ЗРК.

По крайней мере было ясно, что они до сил пор не решили проблему контроля воздушного пространства даже по свою сторону фронта![92]

Не зависимо от проблем, советское командование понимало, что как растущее беспокойство в Кремле по поводу появившихся признаков внутренней неустойчивости, указывало на настоятельную необходимость скорейшего и успешного завершения боевых действий в Центральном регионе. Не было сомнений в том, что противостоящие им ОВС НАТО в Европе находились в тяжелом положении. Было хорошо известно, что ВГК ОВС НАТО находились под сильным давлением командующих группами армий, требующим применения тактического ядерного оружия. Оно все еще сопротивлялось этому, будучи убеждено, что это приведет к тотальной ядерной войне, которой опасались с обеих сторон. Президент США разделал эту точку зрения. SACEUR понимал, что перед ним стоит три основные задачи: исключить возможность прорыва у Венло, где все еще продолжались тяжелые атаки 20-й гвардейской армии, возглавляемые 6-й гвардейской мотострелковой дивизией. Требовалось уменьшить давление на фронт, предприняв контрнаступление на север, в сторону Бремена и блокировать переброску советских войск через территорию Польши, так как из Белоруссии начала выдвигаться группа танковых армий. Поэтому SACEUR готовил стратегический резерв, тщательно husbanded, находящийся под командованием ОВС НАТО в Центральной Европе (AFCENT) с указанием не предпринимать никаких действий, пока резерв не будет доведен до семи дивизий. Он ожидал, что если трансатлантический воздушный мост будет функционировать, а противовоздушная и противолодочная оборона у британских островов будет достаточной, чтобы провести в порты четыре крупных морских конвоя, то он сможет очень скоро рассчитывать, даже принимая во внимание возможные тяжелые потери в море, на эквивалент двух свежих американских корпусов. Кроме того, он смог убедить французов перебросить танковую дивизию, предназначенную для ЮЖАГ на север и ожидал ее прибытия под Маастрихт в течение сорока восьми часов. Наконец, он верил в силу и способности, а также в командование Объединенных Военно-Воздушных сил. Несмотря на сильную измотанность, они по-прежнему могли приложить особые усилия и добиться определенного успеха.

Крефельдский выступ под Венло должен был просто удерживаться войсками при содействии французских сил и тех сил, что смогла выделить ЦГА — возможно, бригада или две, пока не подойдут свежие силы. Но войска там должны были получить максимум поддержки военно-воздушных сил.

Крайне важное контрнаступление в направлении Бремена должно было быть осуществлено СГА. Он приказал ей задействовать для этого четыре своих драгоценных резервных дивизии с 00.01 14 августа, чтобы начать наступление на рассвете 15-го.

Для того, чтобы воспрепятствовать перемещению танков через Польшу, где польские рабочие по призыву западных средств массовой информации делали все возможное, чтобы саботировать железнодорожные перевозки, ему придется просить военно-воздушные силы провести одну операцию.

Верховный главнокомандующий ОВС НАТО в Европе вызвал по отдельной голосовой линии командующего воздушными силами НАТО в Центральной Европе (COMAAFCE), находящегося в подземном бункере в районе Эйфеля.

- Можете ли вы блокировать основанные железнодорожные линии к западу от Вроцлава и Познани в Польше? — Спросил он.

COMAAFCE был поражен. Это означало, что ему нужно будет отправить все, что осталось от его незаменимых F-111 и «Торнадо» через мрачную противовоздушную оборону Восточной Германии и Польши. Своим вопросом SACEUR проявил такое полное непонимание того, что означает это задание (и каких потерь оно будет стоить, если он отправит свои силы), что ему было трудно ответить культурно.

- Я знаю, что ситуация тяжелая, — ответил он. — Но вы что, с ума сошли? Если я отправлю свои тридцать самолетов, мне очень повезет, если десять из них доберутся до целей и пять вернуться обратно. И некоторые из этих самолетов — наши носители ядерного оружия.

- Хорошо, хорошо, — ответил SACEUR. — Вы, летчики, всегда болезненно реагируете. Так что я не говорю вам, как это нужно будет сделать. Я просто хочу сказать, что вам нужно будет сделать. Дайте мне ответ через полчаса.

В своем штабе COMAAFCE смотрел на все свои планы, но продолжал трясти головой. Он просто не мог понять, как можно эффективно осуществить эту операцию при приемлемом количестве потерь. Использование компьютеров и тактических наставлений ускорило сотрудникам штаба разработку плана.

Двадцать пять минут спустя COMAAFCE вызвал SACEUR.

- Взгляните, — сказал он. — Шведы ведут свою собственную войну, но если вы сможете убедить их предоставить нам два своих южных аэродрома, то мы сможем это сделать. Все, что мы хотим, это топливо на двух базах для тридцати самолетов. Они сядут, заправятся и уйдут в одну ночь безо всякой суеты. В зависимости от того, как пойдет дело, нам, возможно, потребуется посадка на тех же базах рано утром, но мы постараемся направить наши самолеты в Британию или, по крайней мере, в Норвегию. Конечно, если шведы могли бы обеспечить некоторое прикрытие истребителями на обратном пути от польского побережья, это было бы просто замечательно. Но, насколько я знаю, это будет против их правил.

Шведский офицер связи при SHAPE с серьезным видом выслушал просьбу и пообещал сразу же отправить ее в Стокгольм.

Ответ пришел через полчаса — «да». Два крыла смогут использовать аэродромы, если операция пройдет так, как была спланирована COMAAFCE, а именно: в тот же вечер с высоким уровнем безопасности до и после операции. Они отказались принимать поврежденные самолеты. И не могло быть и речи о прикрытии истребителями Флигвопнет (ВВС Швеции), так как это было бы открытым вступлением в конфликт в нарушение широко известных и признанных принципов нейтралитета Швеции.

К полудню того же дня, 13 августа, восемнадцать F-111 и двенадцать «Торнадо» (по шесть от КВВС и Люфтваффе) были собраны на авиабазах Верхний Хейфорд, Коттесмор и Мархем в Англии. На авиабазе Коттесмор в настоящее время базировались немецкие «Торнадо», эвакуированные с базы Норвениш в Германии. Командир крыла, который должен был возгласить группу КВВС/ГВС оставил свои экипажи изучать радарные и инфракрасные карты района цели и, взяв учебно-тренировочный «Хоук», отправился с Мархема, чтобы увидеться с командующим FB-111 на Верхнем Хейфорде. Они были старыми друзьями с тех времен, когда они вместе учились в Военно-Воздушном колледже в Максвелле, штат Алабама, и их многое связывало.

Суть плана заключалась в том, что F-111/ «Торнадо» пролетев над южной Норвегией и Швецией, зайдут в Польшу с севера. Пролетев над польскими равнинами на высоте 70 метров, они будут иметь отличный шанс избежать обнаружения до и после побережья, которое отделяло от Познани всего 180 километров, а от Вроцлава — 270. Это расстояние они покроют за двенадцать и восемнадцать минут. После дозаправки и подвески боекомплекта в Швеции, они повернут к северному флангу противовоздушной обороны Варшавского договора. Это было ключом к успеху операции. Маршрут пролет удержит их в стороне от наиболее тяжелых стационарных средств защиты, которые так или иначе получили бы какое-то предупреждение об подходе самолетов. При удачном стечении обстоятельств они могут застать противника врасплох. Силы разделяться после пересечения реки Виста к северу от города Быдгош и двумя отдельными частями двинуться к своим целям. На обратном пути их, несомненно, будет ждать горячий прием от истребителей. Они должны будут полагаться на скорость и полет на как можно меньшей высоте в темноте, чтобы вернуться обратно.

В полночь, при минимальном количестве аэродромных огней, два авиакрыла приземлились на авиабазы Флигвопнет Кальмар и Каллинге. Все тридцать самолетов были заправлены и подготовлены в течении чуть более часа, после чего в 02.00 приступили к выполнению своего задания. Основными целями были многопролетные мосты через реки Варта и Одер, по которым проходили основные железнодорожные линии, ведущие от Варшавы и Кракова к Берлину. Поезда, состоящие из транспортных платформ, везущие до 50 танков Т-72 или эквивалентную нагрузку, медленно двигались на запад мимо городов Познань и Вроцлав, иногда с интервалами не более 100 метров. Было бы крайне желательно провести операцию, которая сможет остановить этот поток, однако мосты всегда были трудной целью для авиации. Обычно было достаточно лишь небольшой ошибки для полного промаха, а для поражения мостов требовались самолеты, способные нести тяжелую нагрузку. Теперь все было по-другому: из можно было поразить в бок ракетами, запускаемыми с дистанции 3 000 метров с радарным или инфракрасным наведением, которые ударят по опорам мостов, словно гигантские стенобитные ядра. Любая ракета или бомба, запущенная по любому поезду, не оставит ему никаких шансов уйти от удара.

«Торнадо» вели обе группы после разделения над Вистой на севере. Их задачей было подавление противорадиолокационными ракетами ЗРК вокруг города и около мостов, чтобы расчистить путь более тяжело вооруженным FB-111.

Подобраться к мостам было легко, но когда стрелки ЗСУ — радарно-управляемых зенитных орудий проснулись и поняли, что происходит, они ответили такой плотной завесой огня, что четыре «Торнадо» были сбиты прежде, чем батареи заставили замолчать. Пять FB-111 легли на боевой курс. Два из них, которые несколько отбились от группы, были сбиты ЗРК под Быдгошем на севере, когда силы разделялись. Все четыре моста были уничтожены. Пролеты обрушились в реку вместе с двумя поездами. Это было огромное достижение, имевшее важное значение для боев на Центральном фронте.

Девятнадцать из тридцати самолетов описали круг над районом цели, чтобы лечь на обратный курс по кратчайшему маршруту к Балтийскому морю к западу от Гданьска.

Защитники в это время были полностью предупреждены, однако все еще было темно, а самолеты, летящие на скорости лишь немного менее звуковой на высоте 70 метров над равнинной местностью, были очень трудными целями для МиГ-23 «Флоггер» из ГДР и ВВС Польши, ожидающих их на севере. Еще один «Торнадо» и один F-111 были потеряны на этом этапе, однако даже сейчас трудно понять, почему, так как по общему мнению, польские истребители атаковали их без особенного энтузиазма.

- Четыре из семнадцати уцелевших самолетов, получивших в бою тяжелые повреждения, подали сигналы бедствия и были приняты шведами. Они приземлились с первыми лучами зари на базе Каллинг. Четыре перехватчика «Фоксбет» советских ВВС пошли по их следам в шведском воздушном пространстве, но были перехвачены шведскими «Виггенами», которые сбили два «Фоксбета», а два других заставили развернуться и направиться обратно к Ленинграду.

- Два командира каждого подразделения, американский и британский, вели свои самолеты на малой высоте над морем курсом на запад. Они заранее договорилась пролететь над юго-западной Швецией очень быстро и низко, чтобы, скрывшись за горами, осуществить запланированную посадку в Осло в Норвегии.

— На следующий день можно было увидеть массированный удар В-52 по линии фронта у Венло. Если это был удар дубиной, то смелый и удачный ночной налет казался ударом рапирой. Однако он выглядел, прежде всего, как удар тяжелой техники противника, нанесенный далеко в тылу от Восточной Германии, где ожидался удар и где, конечно, удары наносились уже неоднократно. Он привел к недостатку мостов и вызвал проблемы с подвозом подкреплений. Многие поезда были отправлены обратно в Варшаву и Краков, а оттуда кропотливо перенаправлялись через Чехословакию на юге и Быдгош на севере. На карте все было довольно просто, но негибкость планов Варшавского договора еще раз создала серьезные трудности. Они были еще больше расширены в результате саботажа со стороны польских рабочих, действующих по инструкциям и наставлениям, передаваемым западными радиостанциями. В целом, этот «Удар рапирой» задержал на еще тридцать шесть часов или около того советские подкрепления. Эффект от этого в значительной степени усугубил проблемы Варшавского договора после того, как В-52 нанесли удар на фронте на следующее утро, 15 августа[93].

Положение 2-го Британского корпуса, четыре дивизии которого были зажаты у Венло между американской бригадой справа и Голландским корпусом слева, было критическим. К вечеру 14 августа советская 20-я гвардейская армия была близка к достижению прорыва обороны частей НАТО, обороняющих Крефельдский выступ. Советские войска могли прорваться между Дуйсбургом и Венло и тем самым открыть возможность для реализации действительно важной части оперативных планов Варшавского договора. Они состояли в том, чтобы форсировать Рейн в его нижнем течении, и начать наступление на юг, охватывая силы ЦГА с тыла.

Трансатлантические подкрепления, создание и наращивание которых Советский Союз надеялся предотвратить, шли полным ходом. Прибытие в Центральный регион свежего американского корпуса было неизбежно. Подкрепления начали прибывать в район Аахена утром 15 августа. Французская бронетанковая дивизия приближалась к Маастрихту. Прибытие в Центральный регион свежего американского корпуса было неизбежно. Его передовые силы начали прибывать в район Аахена в начале 15-го августа. Французская бронетанковая дивизия приближалась к Маастрихту. SACEUR выделил СГА четыре дивизии из своих последних резервов. В 00.01 14 августа началась подготовка контрнаступления на северо-восток в направлении Бремена, которое предполагалось начать на рассвете 15 августа.

Это был, должно быть, самый критический день Третьей Мировой войны. На Крефельдском выступе советские войска вклинились в оборону II Британского корпуса и к вечеру 14 августа советские танки находились недалеко от Юлиха. Если советское наступление начнется 15 августа, свежий американский корпус и дополнительная французская дивизия не смогут быть введены в бой вовремя, контрнаступление СГА в направлении Бремена окажется мертворожденным, а все войска НАТО в ФРГ окажутся под угрозой окружения советскими силами, наступающими по левому берегу Рейна на юг, в тыл ЦГА. Стало ясно, что пришло время задействовать В-52, дислоцированные в Лайесе на Азорских островах. Утром 14 августа ВГК ОВС НАТО приказал COMAAFCE приложить все усилия на рассвете 15 августа, чтобы замедлить наступление советских войск и стабилизировать положение на Крефельдской дуге. Операция бомбардировщиков В-52, в действительно критический момент войны, заслуживает упоминания в деталях.

Все, и наземные и авиационные командиры были в курсе, что практические проблемы, возникающие при применении В-52, будет очень трудно решить. Обороняющиеся войска должны были выйти из контакта с противником достаточно далеко и на достаточное время, чтобы дать В-52 зону бомбардировки, которая бы оказала максимальный эффект на бронетехнику армий Варшавского договора при минимальных потерях на передовых позициях НАТО. Это, как прагматично решил утром 14 августа COMAAFCE, было задачей армейского командования. Ему же нужно было привлечь столько В-52, сколько было возможно для удара по Крефельдской дуге, назначенному на 04.00 по местному времени на следующий день.

Боевая задача была передана на базу Лайес в 12.00 по местному времени 14-го. В течение предыдущей недели время пребывания в боевой готовности для экипажей возросло с пятнадцати минут до шести часов. В 15.00 в тот же день распределение задач было окончено и тридцать девять В-52 начали готовить к вылету. Именно сейчас, опыт взаимодействия экипажей и наземной обслуги, выведенный из нескольких лет учений в Европе начал приносить плоды. В каждый бомбовый отсек были загружены сто бомб Мк-82 и, хотя дальность полета туда и обратно в 4 000 миль находилась в пределах дальности В-52, на борт был взят полный запас топлива. К 22.00 завершилось проведение инструктажей с экипажами. Целью была идущая с севера на юг полоса длиной 10 и шириной 2 километра к западу от Нойса. Как полагала разведка, в этой области находились по крайней мере три дивизии 20-й гвардейской армии, а также, вероятно один или два передовых полка сил второго эшелона, который сосредотачивались там для последнего прорыва. С практической точки зрения, эти силы включали в себя по крайней мере 20 000 солдат, 1 000 танков, 500 БТР и еще 1 500 единиц небронированной техники, необходимых для продвижения вперед. Местность была ровной и имела мало естественных укрытий. Идущий поблизости автобан был идеальным визуальными или радиолокационным ориентиром. Самолеты должны были появиться над районом цели в 04.00 на высоте 12 000 метров.

В-52 был оснащен мощными оборонительными системами, однако проводимые в течение пяти предыдущих лет учения показали необходимость истребителей сопровождения. Ответственность за это была возложена на французские «Миражи» F-1CS и «Мираж-2000» и F-15 ВВС США. Маршрут В-52 проходил на северо-восток через Пиренеи и Францию к Люксембургу и Кельну, где бомбардировщики выйдут на рубеж атаки.

К 03.00 бомбардировщики следовали над Францией с крейсерской скоростью 525 км/ч на высоте 12 000 метров курсом на северо-восток. Выше и по сторонам от них следовали «Миражи- F-1CS» из Коммандемент аир де форсе де дефенс аиринес (CAFDA). На экранах АВАКС, барражирующего над центральной Францией, не было заметно никакой необычной активности истребителей врага над захваченными аэродромами Западной Германии или в районе внутренней германской границы.

Над долиной Мааса, В-52 оказались, технически, в пределах досягаемости для перехвата «Флоггерами-G» и «Фоксбетами». Чтобы уменьшить трудности в идентификации и контроле воздушного пространства, COMAAFCE прекратило все глубокие авиационные удары или воздушные бои над Центральными регионом после 23.00, так что все цели, движущиеся по направлению от линии фронта, могли считаться вражескими. В штабе COMAAFCE посчитали, что силы Варшавского договора смогут получит некоторое предупреждение через своих агентов в Лиссабоне, а Ил-76С «Кукер», которые в настоящее время не покидали центральной Польши, смогут обнаружить идущее на большой высоте соединение В-52 над центральной Францией. Обнаружить соединение, однако, было одно, а понять, куда оно направляется — совсем другое. Известный боевой радиус В-52 был столь велик, что они в любой момент могли изменить курс и угрожать скоплениям войск, путям материально-технического обеспечения, командным пунктам или любым другим целям в любой точке между странами Балтии и Болгарией. Кроме того, хотя в COMAAFCE знали, что «Флоггеры» и «Фоксбеты» были перемещены вперед за наступающими силами стран Варшавского договора в течении десяти минувших дней, там подозревали, что Советский Союз, как и нацисты во Франции в 1940 году, смогли довольно быстро развернуть самолеты на передовых аэродромах, но гораздо труднее оказалось быстро размещать на них достаточно боеприпасов, топлива и ремонтных сил, чтобы авиация могла поддерживать ввысоке количество боевых вылетов. Следовательно, для авиационных сил Варшавского договора оказалось бы смертельным быть брошенными в бой слишком глубоко над территорией НАТО, где все еще действовали понесшие относительно малые потери французские перехватчики до того момента, когда окончательный курс и точка назначения бомбардировщиков станут более определенными.

Но в COMAAFCE знали, что Советы будут вынуждены бросить свои силы в бой. Поэтому, когда В-52 приблизились к Люксембургу, к ним присоединились четыре самолета радиоэлектронной борьбы F-111EB, которые эффективно ослепили все три «Кукера» и большую часть вражеских наземных радаров малого радиуса действия. «Флоггеры» и «Фоксбеты» были вынуждены направиться к последнему известному местоположению В-52 за 400 миль от своих баз. Как и рассчитывали в оперативных отделах НАТО, когда они впервые задумались об использовании В-52, проблемы истребителей этим не исчерпывались. Несмотря на советские попытки поощрять инициативу пилотов, более свободные построения и ослабление наземного контроля, большинство пилотов перехватчиков были подготовлены для обороны своего воздушного пространства от налета бомбардировщиков, координаты и курс которых был точно известен. Это было обусловлено не только подготовкой экипажей, самолеты были предназначены для несколько других функций. «Фоксбет» был чистым высокоскоростным перехватчиком со слабой маневренностью, а «Флоггер», хотя и более маневренный, никоим образом не был истребителем завоевания превосходства в воздухе, хотя оба они имели некоторые шансы на большой высоте против своих низколетящих оппонентов из НАТО. Еще одна сложность состояла в том, что польские, чехословацкие и восточногерманские летчики планировали защищать свою родину. Смешанные силы под слабым управлением, действующие с незнакомых аэродромов против нечетко определенной цели далеко от собственного воздушного пространства — всеэто было не самым лучшим условием достижения успеха.

Их энтузиазм в ближайшее время должен был уменьшиться еще больше. За пеленой наведенных самолетами радиоэлектронной борьбы F-111EB помехами формировалось соединение из сорока «Миражей-2000» и тридцати последних F-15 2-го и 4-го ОТАК. Когда бомбардировщики повернули на северо-северо-запад над Кельном, их экипажи могли увидеть на фоне светлеющего на востоке неба силуэты одних из лучших в мире истребителей. Хотя ночь была темной, Кельн и излучина реки были видны кристально чисто на экранах радаров. Через несколько секунд последняя контрольная точка — автобан между Дуйсбургом и Венло — стала видна со всей отчетливостью. Как было записано в дневнике 337-й эскадрильи ВВС США «были видны все оттенки ада, и в воздухе и на земле».

Как и тогда так и сейчас нельзя сказать, сколько истребителей Варшавского договора были подняты на перехват В-52. Вначале «Сентри» определили восемьдесят пять отметок, но вскоре их способность различать каждую цель была потеряна среди самого большого количества самолетов, когда-либо сходившихся в менее чем ста квадратных километрах воздушного пространства. Ситуация была еще более усугублена попыткой трех «Кубов» советских ВВС подавить работы как радаров бомбардировщиков, так и системы «Сентри». Однако баланс сил, по крайней мере пока, оставался на стороне НАТО. Наземные диспетчеры сил Варшавского договора не могли сделать ничего большего, чем направить свои истребители в приблизительный район цели из-за наводимых F-111 помех. В первый раз за всю войну F-15 «Игл» смогли в полной мере проявить мощь своего оборудования. Не было необходимости опознавать цель — если она направлялась на запад — сбивай ее. На расстоянии 50 миль «Фоксбеты» и «Флоггеры» стали хорошо видны на радарах «Иглов» и головках их сверхзвуковых ракет с радиолокационным наведением «Сперроу».

Каждый «Игл» нес по четыре ракеты «Сперроу» и четыре «Сайдуаиндер» с тепловым наведением. За короткое время они выпустили столько «Сперроу», что экипажам бомбардировщиков это показалось похожим на стрельбу залпом. Но далеко не все из них нашли цели. Небольшая часть ракет не взорвались, в одном или двух случаях ракеты поразили друг друга, в некоторые цели попало больше одной ракеты, а несколько летчиков Варшавского договора смогли достаточно быстро среагировать. Системы предупреждения о радиолокационном облучении «Сирена» разрывались от предупреждений о приближающихся ракетах. Не исключено, что в первые минуты контакта было выпущено более ста ракет «Сперроу», которыми были сбиты шестьдесят атакующих. «Сентри» с интересом наблюдали за тем, что сразу после контакта несколько враждебных целей резко изменили курс и направились на восток.

Большинство истребителей, уцелевших после первого контакта, однако, не остановилось, и в двадцати милях от строя бомбардировщиков мощные радары «Фоксбетов» начали пробиваться через помехи, наводимых F-111, чтобы обнаружить В-52. Наступило 04.00 утра и первые лучи солнца осветили небо. Тем не менее, преимущество было на стороне западных союзников. Теперь F-15 и «Миражи» могли воспользоваться своим значительным превосходством в маневренности, чтобы подойти ближе, идентифицировать и уничтожить быстро приближающиеся МИГи при помощи ракет «Сайдуаиндер» и «Маджик» с тепловыми головками самонаведения.

Затем, станции предупреждения об облучении, и союзные и советские, к ужасу пилотов обнаружили пуск зенитных ракет одним из передовых советских дивизионов под Дортмундом. Несколько советских летчиков бросилось в рассыпную из атакующих рядов, осознавая последствия обстрела советскими ЗРК в разгар свалки ближнего воздушного боя. Но залп ракетами SA-4 не повторился. Неизвестно, не то некий легкомысленный майор проявил редкую вспышку инициативы, не то приказ был отдан на более высоком уровне из-за гневного протеста пилотов истребителей Варшавского договора.

В каждом из В-52 операторы радиоэлектронной борьбы (EWO) сидели в своих креслах, не обращая внимания на треск в гарнитуре, сосредоточившись на 12-ти дюймовых электронно-лучевых экранах перед собой, выводивших данные о радиоэлектронных данных обеих сторон. Запуск SA-4 был отслежен, и как только поступило предупреждение о ракетной атаке, автоматика сразу же начала глушить каналы управления. Частоты наведения ракет SA-4[94] были давно известны и, к облегчению операторов РЭБ, не были изменены. Ни один из бомбардировщиков не был ими сбит.

Истребителям в других частях неба не так повезло. Впоследствии несколько пилотов с обеих сторон категорически завялили, что были сбиты ЗРК, а не вражескими истребителями. Конечно, никто не ждал такого вмешательства с земли, но на самом деле очень мало пилотов знало наверняка, кто именно сбил их. МиГи настойчиво рвались к потоку бомбардировщиков, но не могли себе позволить игнорировать «Иглы» и «Миражи». Предварительные тактические планы были быстро отброшены в общей свалке. Системы предупреждения самолетов непрерывно срабатывали, так как самолеты облучали друг друга своими РЛС в прицельном режиме. Наконец, пошли в дело ракеты с тепловыми головками самонаведения и авиапушки, а потери возросли и усугубились результатами столкновений в воздухе, а также неизвестным количеством ошибок идентификации. Быстро стало очевидным, что в то время как «Флоггеры» были быстро связаны боем, «Фоксбеты» не удалось связать боем. Его способность прорываться на скорости в 3 Маха делала невозможным его перехват в задней полусфере. Это преимущество «Фоксбетов» в скорости имела серьезные последствия для В-52.

Основной воздушный бой продолжался чуть более пяти минут, однако этого оказалось достаточно. Почти все бомбардировщики сбросили свой груз. Под ними, подразделения двадцатой гвардейской армии заканчивали перегруппировку, прежде чем перейти в наступление против остатков 2-го британского корпуса, которое, как они считали, будет очевидно удачным. Рев моторов танков и БТР, заправщиков и ремонтных машин и все прочие шумы четырех дивизий полностью скрыли слабый шум реактивных двигателей в 12 километрах над ними. Без всякого предупреждения на них обрушились 500-фунтовые бомбы первой волны. А затем, в ближайшие шесть минут, более чем 1 500 тонн бомб обрушились на участок площадью не более 8 квадратных миль. Танки Т-72 и Т-80, пережившие атаки штурмовиков с противотанковыми ракетами, разрушались прямыми попаданиями или с них срывало гусеницы близкими взрывами, БТР и небронированная техника гибли сотнями. Эффект, оказанный на советские наземные войска, был просто потрясающим. Многие были убиты или ранены. Многие другие были ошеломлены и парализованы. Многих членов экипажей танков и БТР смерть застигла, когда они пытались выбраться из своих машин или бежали прочь. Большинство из них были резервистами, впервые вкусившими боя, и многие оказались сломлены неожиданным, жестким и продолжительным ударом невидимого врага. Штабы двух передовых дивизий уцелели, однако 20-я гвардейская армия, менее чем за десять минут одностороннего боя, практически перестала существовать как боевое формирование на несколько критически важных часов.

Безусловно, потери на земле не ограничились силами 20-й гвардейской армии. Несмотря на то, что зона бомбардировки находилась в километре перед позициями британских и голландских войск, было очевидно, что свободнопадающие бомбы с высоты 12 000 метров не обращают внимания на линию фронта. И хотя подход бомбардировщиков на курсе, параллельном линии фронта был призван снизить потери от шальных бомб, не все операторы бомбардировщиков одинаково хорошо справились с их почти полностью автоматизированными системами управления бомбометанием. В результате, один британский батальон и несколько голландских пехотных рот понесли тяжелые потери.

Пролетавшим над сухопутными войсками экипажам B-52 не было времени радоваться успехам или беспокоиться о точности бомбометания. Один за другим операторы инфоборьбы докладывали о облучении радарами «Фоксбетов», почти непрерывно шли предупреждения об атаках ракетами АА-9[95]. Самолеты выпускали дипольные отражатели, и многие ракеты взрывались в облаках дрейфующей фольги или уклонялись так резко, как только позволяли их системы управления. Иногда бортстрелки обнаруживали истребители и давали оптимистические очереди из счетверенных хвостовых 12-7-мм пулеметов, словно их предки на Б-17 сорок лет назад. Но пилоты «Фоксбетов» были храбры и настойчивы. 337-я эскадрилья шла последней в волне бомбардировщиков и приняла на себя основную тяжесть удара истребителей. Два самолета были уничтожены раньше, чем смогли сбросить бомбовую нагрузку, а еще два сразу после этого. Волна повернула на запад, к относительно безопасному небу Северного моря, однако понесла дальнейшие потери: один из В-52 был протаранен сверху «Фоксбетом», другие были сбиты ракетами ближнего радиуса АА-6[96] с тепловыми головками самонаведения. Для уцелевших не было особым утешением то, что большинство МИГов сами были перехвачены и уничтожены голландскими и бельгийскими F-16 «Файтинг Фалкон», которые смогли вступить в бой на рассвете.

В общей сложности, только семнадцать В-52 вернулись в Лайерс, причем некоторые из них получили повреждения. Еще четыре благополучно приземлились на базах во Франции или Бельгии, однако из тридцати девяти машин были потеряны восемнадцать, то есть более 45 процентов. Военные историки с интересом обсуждают этот показатель. Они, возможно, согласятся, что ни один командир в истории не мог нести такие потери в течение длительного времени. Но, как и в Октябрьской войне 1973-го, любая оценка потерь должна принимать во внимание важность достигнутых целей. Альтернативы задействования В-52 для парирования угрозы прорыва 20-й гвардейской армии в тылы ЦГА не было, не считая почти навязчивого требования военных НАТО применить ядерное оружие, после которого почти наверняка последовала бы кошмарная по своей сути эскалация конфликта. Ценой потери менее пятидесяти истребителей и бомбардировщиков и гибели членов экипажей и около 270 солдат на земле, была сорвана критически важная операция Варшавского договора, а контрнаступление СГА в сторону Бремена оказалось отнюдь не обречено на провал.

Оно было очень близко. Но так много могло пойте не так, как нужно. Фактическое начало контрнаступления СГА, например, зависело от контроля над районом Министера, к югу от реки Липпе в течение дня 14 августа и следующей ночи. Без него контрнаступление в настоящее время вряд ли было вообще возможно. Советское давление с севера было тяжелым и непрерывным. Битва на Липпе[97], подробно описанная в нашей предыдущей работе, была еще одним важным вкладом в защиту Федеративной Республики Германия от уничтожения.

К 16 августа прибывшие силы американского корпуса вступили в бой, подойдя с фланга к Аахену, и блокировали наступление на юг вдоль Рейна. Советская бронетехника не продвинулась дальше Юлиха.

Планы Варшавского договора оказались серьезно расстроены. Стала необходима перегруппировка, означавшая не отступление, но некоторый отход, прежде всего передовых подразделений с Крефельдского выступа, оказавшихся под угрозой окружения. Это, конечно, не означало решающего поражения Красной армии. В ее распоряжении были огромные силы, которые могли быть брошены в бой, прежде чем американские войска развернуться в полную силу. Но это был провал, провал стратегии, направленной на достижение быстрого военного успеха, которому по праву придавалось решающее значение. Это была демонстрация того, что СССР, несмотря на всю свою силу не был неуязвимым и всемогущим, и это породило в Советском союзе и его сателлитах надежду сбросить с себя иго коммунистического режима.

14 августа советский истребитель МиГ-25 «Фоксбет-Б» приземлился на аэродроме близ Дижона. Пилот, капитан Белов, попросил политического убежища. Капитан Белов сообщил, что он проводил разведку для обеспечения нового крупного наступления на центральном фронте, намеченном на следующий день. Наступление, о котором предупредил капитан Белов, но о котором говорили и многие другие данные, началось на рассвете 15 августа, с одновременного удара на стыках четырех корпусов НАТО. В каждом случае, наступление вела одна советская мотострелковая дивизия, к который был, как обычно, приставлен заградительный батальон КГБ и обычная артиллерийская поддержка. Задача состояла в том, чтобы заставить НАТО растянуть резервы. 4-я гвардейская танковая армия[98], в настоящее время сформированная в Польше, должна была развить успех.

197-я мотострелковая дивизия начала наступление силами двух легких мотострелковых полков в 06.30, вбивая клин в позиции противника на стыке 1-го британского и 1-го немецкого корпусов. Поддержку оказывали 400 артиллерийских орудий и до 180 штурмовиков.

Тяжелый мотострелковый и танковый полки ожидали, пока легкая пехота обнаружит слабое место в обороне противника.

В предрассветном тумане штрафная часть, которой была усилена дивизия, готовилась к наступлению неподалеку от батальона Некрасова. Боеприпасы были выданы только тем ее подразделениям, что находились прямо на направлении удара. У них не было тяжелого вооружения. Порядок в штрафном подразделении обеспечивала охрана на старых тяжелый гусеничных бронетранспортерах БТР-50ПУ[99], держа всех под прицелами автоматов. Штрафная часть была интернациональной. Справа от Некрасова располагались польские рабочие, доставленные прямо из тюрем, под охраной восточногерманской роты. Слева батальона из советских диссидентов получал водку под присмотром польской охраны.

Некрасов был уже капитаном. Накануне вечером все, кто ранее участвовал в боевых действиях, получили медали. Погоны многих офицеров пополнились новыми звездами. Командир полка вручил Некрасову капитанские погоны, обещая ему, что через три дня он станет майором, если выживет. Он сам стал подполковником сразу из капитана, а теперь уже и полковником. Некрасов не радовался. Он смотрел вдаль, жуя травинку. Пока это было возможно, он загружал боеприпасы в БМП вместе с флегматичным Борисом, который все еще был ее механиком-водителем. Истощенный и обращавший мало внимания на происходящее Юрий, спал в десантном отсеке БМП, утратив любую надежду на дальнейшее продвижение.

Завеса черного дыма висела в двух километрах от них над лесистыми холмами. Чудовищные стальные птицы снова и снова проносились над дымом. Деревья гнулись от адского рева. Иногда пролетала целая эскадрилья, иногда пары или четверка. Их рев заставлял солдат с криками пригибаться уже через несколько секунд после того, как черные тени проносились над колонной и исчезали вдали.

Танки с грохотом двигались мимо батальона Некрасова. Он понял, что танковый полк вступает в бой. Штрафники ехали прямо на танках. Им выдали зеленые гимнастерки полевой формы, однако они по-прежнему были в полосатых штанах от тюремных роб.

- Слишком привыкли к своим пижамам? — кричали им солдаты Некрасова.

Но штрафники на танках не поняли не слова. Они не были славянами. Это были, вероятно, румыны, отправленные сюда как враги режима. Рядом с танками по разбитой дороге двигались БТРы с солдатами в венгерской форме, задачей которых было гарантировать, что штрафники останутся с танками. Некрасов подумал, что, так как охрана была венгерской, штрафники почти наверняка были румынами. Румынский и советский режимы находились в полном согласии, по крайней мере, по одному вопросу. Зачем кормить инакомыслящих в тюрьмах, если они могут пасть смертью храбрых за режим?

Танковый батальон и штрафники были направлены в бой на узком участке в сопровождении трех пехотных заградительных батальонов, двигавшихся вместе с тяжелым мотострелковым полком и получивших приказ стрелять в спину любому из «пижамной бригады», кто не сможет продемонстрировать правильного настроя.

К полудню от штрафников мало что осталось. Танковый полк также понес тяжелые потери. В ходе боя они были сведены в один батальон. Тяжелый мотострелковый полк двигался налегке, прикрываясь танками и штрафниками. Теперь он тоже выдвинулся вперед. Хотя сама по себе она не относилась к штрафному полку, тем не менее, заградительный батальон КГБ следовал прямо за ней, просто, чтобы быть с безопасной стороны. Противодействие со стороны противника едва ли существовало. Группы наступающих советских БМП быстро двигались у уцелевшим очагам обороны.

К 10.00 стало ясно, что полк прорвал оборону противника. Командир полка отдал приказ: «В бои не ввязываться!». Полк должен был обойти уцелевшие очаги обороны и двигаться на запад с максимально возможной скоростью.

Армия наступала на трех направлениях на стыках секторов четырех вражеских корпусов. Наступление двух дивизий провалилось. Одна, 197-я мотострелковая, добилась прорыва. В реальности, две другие дивизии были истрепаны и почти полностью уничтожены, прокладывая себе путь ценой потери целых батальонов или даже полков и в то же время добивались прорывов и продолжали идти вперед, не взирая на угрозы с флангов, нехватки боеприпасов, или даже основной боевой техники.

Командующий фронтом принял решение нанести удар на границе 1-го британского и 1-го немецкого корпусов, где оборона противника разваливалась под атакой самой успешной дивизии, 197-й. Наступил критический момент. Пришло время бросить в атаку группу танковых армий.

Но из-за польских рабочих и ударов авиации НАТО только одна танковая армия из трех, сосредоточенных в Белоруссии, была доступна в настоящее время. Тем не менее, как знал Некрасов, танковая армия была грозным средством. Задачей танковых войск или группы танковых армий было использовать узкие участки прорыва дивизий и армий первого эшелона и наступать на запад, стальным клином разбивая вражеские позиции, узлы связи и управления, уничтожая всякую надежду восстановить оборону. Они были миллионами тонн воды, резко прорывающимися через несколько трещин в бетоне плотины, через которые до этого просочились лишь несколько капель.

Рев бесконечных колонн 4-й гвардейской танковой армии был оглушительным. Небо исчезло. Все заволакивал туман, слабый солнечный диск едва виднелся через облако серой пыли. Что могло противостоять этой лавине?

197-я мотострелковая дивизия добилась прорыва, но и сама распалась. Батальон Некрасова, в данный момент включавший в себя двадцать три БМП и усиленный танковой ротой с восемью танками, был предоставлен сам себе. Связи не было. Штаб дивизии практически перестал функционировать, редки стали даже приказы, приходящие из штаба полка. Они не могли связать ни с кем из них. Некрасов знал, что если передовые силы танковой армии были развернуты на соседних направлениях, а не на его, у его и его батальона не было никаких шансов. Полк был разделен на три независимые группы без централизованного командования. Позади не было ничего, только тысячи трупов и сотни сгоревших машин. Если танковые части начнут наступление на направлении движения его батальона, он окажется небольшой рыбкой-прилипалой, плывущей вперед среди зубов акулы — крошечный батальон впереди, огромная танковая армия позади. Они были бы в безопасности.

При отсутствии приказов и какой-либо информации, Некрасов вдруг ощутил уверенность в том, что танки идут в атаку вслед за ними. В прошедшие нескольких часов поддержка с воздуха отсутствовала, но теперь все небо заполонил рев реактивных двигателей. Было понятно, что несколько авиационных дивизий прикрывали наступление. В поле зрения Некрасова появились танки, двигавшиеся все быстрее. Быстрее! Быстрее! Теперь не было никаких сомнений в тому, что нужно было делать остаткам его батальона.

— «Вперед!» — Закричал Некрасов в ларингофон. — «Вперед!». — Солдаты сами поняли, что находились на острие гигантского бронированного клина. Машины Некрасова рванулись вперед, вперед, только вперед. Слева от них колонна машин тылового эшелона британской дивизии отступала по параллельной дороге. Некрасов игнорировал ее. Вперед, на запад! И Быстро! Но теперь авиация и передовые части танковой армии, казалось, отклонились в сторону от направления, которое первоначально казалось направлением главного удара. Они отделились от колонны Некрасова. Несмотря на все приказы, запрещающие тратить время на незначительные бои, они отклонились от главной оси наступления. Происходящее наполнило его тревогой. Его механик-водитель Борис в первый раз видел его подавленным.

Искры взметались из-под гусениц БМП, с ревом и грохотом двигавшейся вперед. Батальон, не снижая скорости, ворвался в небольшой город со зданиями из красного кирпича. Улицы были заполнены беженцами, маленькие перегруженные машины тащили остатки семейных пожиток. Плачущие дети с криками бросились бежать. Старики, помнившие последнюю войну, смотрели из дверных проемов. Батальон Некрасова прорывался на запад через заполонившую улицу, охваченную паникой толпу. Люди в панике разбегались. Солдаты Некрасова игнорировали их, БМП давили каждого, кто оказывался на их пути. Ничего не имело значения кроме потребности как можно быстрее попасть на фронт.

- Не проклинайте меня, — кричал Некрасов проносящимся мимо людям. — Я просто солдат. Мне до вас дела нет. Но потом подойдет карательный батальон КГБ. Они вами займутся. — Никто не слышал этого, кроме Бориса за штурвалом БМП, у которого была гарнитура. В любом случае, никто бы его не понял.

Однако, атака 4-й гвардейской танковой армии, начатая по распоряжению командующего фронтом, который придавал ей решающее значение, была остановлена до наступления темноты. Причиной тому было поразительное событие. Командующий наступавшей на соседнем участке фронта 3-й ударной армией генерал Рызанов принял одно из самых драматических решений этой войны, объявив свои силы «Русской освободительной армией», принял офицеров связи НАТО и приказал открыть огонь по советским войскам. Нечто подобное произошло во время Второй Мировой войны со 2-й ударной армией, когда в мае 1942 ее командир, генерал-лейтенант Власов приказал расстрелять чекистов и комиссаров и начал борьбу с войсками коммунистов[100]. Тогда реакция на мятеж была более или менее сдержанной, хотя Власов представлял собой довольно важную силу, борясь с коммунистами при помощи трофейной техники и поставленного оборудования до самого конца войны, до своей жестокой и героической смерти[101]. На этот раз решение было принято более жесткое. Силы Рызанова должны были быть блокированы и нейтрализованы. Это означало, изъятие сил из других подразделений и их отвлечение от основного удара

Некоторое количество советских батальонов и полков было выведено из глубокого тыла противника и брошено против третьей ударной армии, вскоре переставшей представлять собой серьезную боевую силу. Командование НАТО получило долгожданную передышку, которую можно было эффективно использовать как базу для контрнаступления. Последней надеждой советского верховного командования переломить ситуацию в ФРГ (а потребность в этом становилась все более актуальной, успех должен был быть достигнут в самое ближайшее время) стала переброска двух армий — 5 и 7-й[102] гвардейских из Белорусской группы танковых армий. Однако, после бешеных воздушных ударов НАТО и саботажа подпольщиков на железных дорогах, эти армии оказались рассеяны в Польше, и не имели шансов оперативно прибыть на фронт и вступить в бой. Кроме того, этим танкам пришлось бы прорывать оборону противника, которая была до некоторой степени восстановлена. Эту задачу предстояло еще раз решить пехоте, с сильной авиационной и артиллерийской поддержкой, но в настоящее время оказалось доступно очень мало пехоты. Было невозможно перебросить достаточное количество свежих войск через Польшу, по тем же причинам, по которым не удалась быстрая переброска танковых армий. Железнодорожные перевозки оказались сильно нарушены, а шоссейные дороги разбиты.

Все это было достаточно понятно на уровне командования фронта, групп и даже отдельных армий. Но ничего не было понятно на уровне штаба 197-й мотострелковой дивизии, точнее того, что от него осталось. Подавленные усталостью офицеры получали приказы, которые не могли осознать и передать, которые не могли быть выполнены, даже если бы дошли до адресата. В полках царила мрачная неразбериха, где люди наполовину механически предпринимали какие-то действия, не имея ни цели, ни надежды. На уровне батальонов небольшие группы людей держались вместе, делая, что могли.

Как и для многих других, это стало последним боем для капитана Некрасова. Его потрепанный батальон попал под мощный совместный удар американских ударных вертолетов «Апач» и штурмовиков А-10 «Тандерболт» и перестал существовать как организованная сила. Некоторые люди Некрасова выжили, но ему уже было все равно. Он даже не знал этого. К тому моменту он был мертв.

ГЛАВА 12: СКАНДИНАВСКАЯ КАМПАНИЯ

Среди многочисленных документов, которые вывез из Москвы перебежчик, бежавший в Швецию в неразберихе конца 1985 года[103] были личные записи, из которых, пожалуй, самыми примечательными были записи полковника Романенко, заместителя отдела планирования в советском Генеральном штабе. Это запись его беседы с начальником отдела планирования генералом Рудольфом Игнатьевым, состоявшейся 15 августа.

«В семь часов утра, генерал Игнатьев вошел в мой кабинет с суровым выражением лица.

— Чертовы американцы, — сказал он. — Они высадили морскую пехоту в Норвегии. Мы знали, что их силы идут, но флот бы уверен, что сможет этому помешать. Но это не имеет значения. Мы должны занять юго-запад Норвегии быстрее, иначе американцы двинуться на наши силы в Буде. Мы достигли сильных успехов в Буде, но наши силы должны оставаться там. У вас имеются планы захвата аэродрома вблизи Ставангена для переброски войск на юго-запад Норвегии — мы разрабатывали его вместе — я теперь я хочу, чтобы вы как можно быстрее задействовали его. Но мы должны просмотреть его снова, чтобы увидеть, что нужно изменить, чтобы противостоять американцам, которые высадились там.

Игнатьев сказал, что уже представил план Главкому, который хотел начать атаку завтра после полудня. Главком считал, что это должно было потрясти правительства стран НАТО, которые увидели бы, что мы добились всех своих целей и завершили захват их северного фланга.

— Мы должны показать им, что попытки остановить нас будут безнадежны, — сказал Игнатьев. — Мы должны получить реальное преимущество от установленного господства в воздухе на Северным и Норвежским морями. Я знаю, мы понесли тяжелые потери в дальней военно-транспортной авиации — что же, теперь настало время в полной мере использовать наши бомбардировщики средней и малой дальности, а также истребители-бомбардировщики. И мы должны иметь достаточные силы ПВО, чтобы сдерживать врага. Можем ли мы начать операцию завтра?

Всевозможные мысли пронеслись в моей голове. Как они и говорил, это была моя операция, я сам работал над ней.

- Да, — сказал я. — Мы сменили воздушно-десантную дивизию Прибалтийского военного округа 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизией из Ленинградского военного округа. Эта дивизии свежая и готова к использованию в настоящее время. Мы должный найти достаточно транспорта, чтобы поднять в воздух целую дивизию — я полагаю, что он у нас есть, но я сразу же запрошу ВДВ (военно-транспортная авиация), чтобы подтвердить это. На датских островах еще остались десантные суда, а также автомобильные паромы (Ro-Ro — Roll on — Roll off) в Ростоке и Киле. Так как мы должный действовать очень быстро, это означает, что придется использовать некоторые силы морской пехоты и мотострелковых войск, занявших Данию.

Игнатьев с явным нетерпением посмотрел на часы.

- Да, я знаю, что подобного рода вещи должны быть организованы, но это не является проблемой. Я хочу, чтобы вы приступили к работе немедленно. Мы должны представит план к 15.00 и успеть издать несколько предупреждающих приказов.

- Есть только один вопрос, — сказал я. — Если мы хотим обеспечить высадку воздушных десантов, нам нужно захватить аэродромы Орланд и Ваернс в районе Тронхейма. Мы не сможем эффективно осуществить эту операцию, не пересекая воздушное пространство Швеции. Если мы хотим, чтобы все пошло как надо, воздушно-десантные силы должны пересечь воздушное пространство Швеции. Это будет в пятьдесят раз проще. Будем ли мы рисковать?

— Рисковать? — Ответил Игнатьев. — Да какой тут риск? Вы что, считаете, что эти нервные шведы попытаются сражаться, чтобы остановить наши силы, пролетающие у них над головами? Мы уже летали над ними на прошлой неделе, и они, черт их подери, не сделали ничего, а только кусали локти. Они не воевали с 1814 года. Они не встанут у нас на пути, можете не беспокоиться. Теперь же быстрее начинайте исполнение плана!»[104]

Хотя история нейтралитета Швеции — проистекающего из принципа неприсоединения в мирное время, дабы сохранить нейтралитет в военное — тянулась очень давно, он не были хорошо осознан за пределами скандинавских стран. Возможно, отчасти так было потому, что люди в других странах имеют достаточно проблем относительно их собственной национальной идентичности и истории, чтобы слишком заботиться о других — особенно, когда «другие» находятся далеко и сохраняют нейтралитет — слово, которое для многих означало незначительность. Если для шведов это было оскорбительным, то им приходилось признать, что их страна была в значительной степени сама виновата в таком отношении. Этот впечатляющий, страстный и высоко вооруженный нейтралитет был замаскирован для остального мира позерством политиков, какие бы принципы не исповедовали находившиеся — «Третий мир», «заботу о человеке», прогрессивный либерализм или то, что, что случилось на самом деле. Шведские заявления, часто в морализаторском тоне, для многих из тех, кто находился в рабстве союзных обязательств, были раздражающими. Поэтому было очень легко не понять Швецию и не разглядеть за политическими речами яростную решимость защищать свой традиционный нейтралитет. Только военные специалисты, аналитики и специалисты конкурирующих промышленных компаний были действительно способны оценить замечательное качество оборонной промышленности Швеции и ее вооруженных сил, которые опирались на военное планирование и подготовку кадров крайне высокого качества, а также инвестиции в инфраструктуру, которые по отношению к ВВП были больше, чем в любой другой западной стране. Все это в свою очередь, основывалось на всеобъемлющей и хорошо отлаженной призывной системе и разумной структуре резервов. Швеция могла выдать многое — не в последнюю очередь потому, что если бы ее кто-то тронул, она могла бы свернуться, словно еж и оказать очень грозное сопротивление.

Нейтралитет Швеции не был малодушным отказом от участия в европейских и мировых событиях, но жесткой и решительной попыткой обезопасить себя от глупости других. Это означало сдерживание собственных вооруженных сил. Парадоксальным образом, Швеции пришлось вступить в войну, чтобы остаться нейтральной. Безусловно, шведов раздражало и будет раздражать то, что их положение так слабо понимали на Западе, с которым они имели сильные политические и экономические связи. От Советского Союза они не ждали многого, так как понимали, сколь в целом невежественные люди занимали в Москве высшие эшелоны власти, выйдя из класса, который у других народов уже канул в историю. К конце концов, они были слишком заняты собственными делами.

Для Советского Союза, нейтралитет Швеции имел большое стратегическое значение. Если Швеция качнется в сторону Запада, баланс сил на Балтийском море может резко качнуться в его пользу. Если же, когда начнется война, шведы останутся в стороне, о чем они всегда заявляли, они должны будут понимать, что их нейтралитет не должен стоять на пути советских нужд на море и в воздушном пространстве Балтики. При условии молчаливого принятия этого обстоятельства, не было ничего, что могло бы заставить шведов чрезмерно обеспокоиться отношениями основных сил в Европе. Отделы стратегического и политического анализа в Кремле полагали, что история Второй Мировой войны научила Швецию оставаться в стороне — в конце концов, Швеция играла с обеих концов против центра и вышла сухой из воды. Не было никаких оснований предполагать, что подобная гибкость не будет проявлена и на этот раз. Согласно оценкам Москвы, сохранение нейтралитета Швеции оставалось лучшим вариантом, хотя должны были быть разработаны планы, которые позволят убедить шведов, если те окажутся не в состоянии понять, в чем заключаются их интересы. При определенной доле удачи на стороне СССР и здравом смысле со стороны шведов, эти обстоятельства не должны были возникнуть. Однако позерство отдельных шведских политиков не могло стать препятствием для свободы действий на Балтике и планов относительно Норвегии, имевших критическое значение для советских военных планов в Атлантике. Тем не менее, стратегические аналитики предупреждали, что шагов, которые могут потребовать участия советских войск в ненужной кампании против Швеции, безусловно, следует избегать.

В комментариях шведских политиков, писателей и ученых прослеживалась тенденция, в которой иногда просматривалось редкая и столь необходимая справедливость и беспристрастность, компенсировать преувеличения и влияние пропаганды, и освещать события, как полагали на западе, несколько наивно пытаясь представить в невинном свете некоторые сомнительные действия Советского Союза, в частности, его высокую милитаризацию. Для СССР эти суждения играли важную роль, однако десятилетие мрачных событий в юго-восточной и юго-западной Азии и Африке показало, что шведам явно не хватает объективности. В частности, космополитическое академическое сообщество в Стокгольме испытало шок после откровений, касающихся хваленого Стокгольмского института исследования проблем мира. Этот институт, опиравшийся на умы и взгляды лучших мужчин и женщин всего мира, был в шведских глазах чище чего бы то ни было, и был защищен от любой критики своих идеалистических работ. В начале 1980-х было установлено, что чехословацкий профессор, занимавший пост главы института в течение многих лет, использовал подразделения института по всему миру для стратегической и технической разведки, передавая полученные данные в Москву, потрясло шведское общество до основания. Профессор ушел со своего поста и дело было замято, однако оставленный шрам был глубоким.

Старая рана вскоре была крайне болезненно потревожена инцидентом осенью 1981 года, когда советская подводная лодка класса «Виски» села на мель на камнях глубоко внутри шведских территориальных вод вблизи военно-морской базы Карлскруна[105]. История несколько дней и ночей подряд не сходила с газет и экранов телевизоров. Москва в несдержанной манере отвергла шведские протесты и отказалась давать какие-либо объяснения. Швеция упорно отказывалась освободить лодку, пока не получила ответы на все вопросы, в ходе чего было установлено, что на подводной лодке находилось ядерное оружие[106]. Инцидент и советская угрюмость привели шведское общественное мнение в ярость. Хотя лодка вскоре была отпущена, в отношениях между странами появились трения, которые начали влиять на дельнейшие события. Москва не сделала ничего для того, чтобы сгладить их. В следующие два-три года советская авиация систематически совершала незначительные нарушения шведского воздушного пространства, напоминая Шведам о географии и советской мощи.

В вооруженных силах Швеции не проявлялось никакой близорукости или наивности. Их разведка, в сочетании с преимуществом географического положения и высокими технологиями была первоклассной, и у нее не существовало никаких иллюзий по поводу Советского Союза в любом его обличии. Они были далеки от слепоты и ошибок других западных стран. Эти высокопрофессиональные люди научились жить, имея противоречивую задачу: оснащать и готовить вооруженные силы, имеющие высшую степень боеспособности, чтобы обеспечивать поддержание мира.

Как и во время Второй Мировой войны у Швеции и Великобритании и США было много точек соприкосновения. Швеция оказала этим странам большую поддержку, оставаясь нейтральной. В то же время, Шведы с сожалением отмечали, что их нейтралитет принес большие беды братской стране — Норвегии, находящейся под немецкой оккупацией. Неужели эта история повториться, только с другими действующими лицами? Это было неудобной мыслью для Скандинавских стран.

Шведские оборонительные силы были довольно значительными, расходы на душу населения и в процентах от ВВП были сравнимы с основными странами НАТО в Европе. Общенациональный мобилизационный план позволял мобилизовать почти 800 000 мужчин и женщин в течение семидесяти двух часов, чтобы занять оборону на всей территории страны. Плотность ПВО была высока, а ее качество просто замечательным для страны с таким малым населением. Она полностью базировалась на национальных разработках, таких как превосходные истребители-штурмовики «Вигген» и современной электронике и радарах, в производстве которых Швеция достигла больших успехов. В горных массивах были созданы подземные ангары и убежища.

Военно-морской флот воспользовался преимуществами моря, в котором практически отсутствовали приливы для сооружения огромных пещер в гранитных скалах, которые использовались в качестве защищенных доков для кораблей. В 1985 году Швеция имела более десятка современных дизель-электрических подводных лодок, четыре модернизированных эсминца, двадцать восемь ракетных катеров, противолодочные (ПЛО) вертолеты и минные заградители различных типов. Как писал бывший военно-морской атташе Швеции в Лондоне, «Шведский королевский военно-морской флот должен был быть подготовлен для действий в узких прибрежных заливах, к тому что можно назвать тактикой «бей и беги», особенно ночью и в темноте»[107]. Подводные лодки, конечно, должны были вести патрулирование у баз противника, чтобы сообщить о его силах и атаковать их, перехватить вражеский флот. В мирное время, в ходе рутинной подводной разведки, иные средства недоступны. Во время чрезвычайного положения, эта задача может стать критически важной.

В начале дня 3 августа 1985 года, шведская подводная лодка «Шёхестен», ведшая разведку и патрулирование неподалеку от советских территориальных вод около Рижского залива, обнаружила крупное соединение советских десантных кораблей с мощным сопровождением. Командиру подлодки, лейтенанту Перу Аслингу не было известно ни о каких крупных учениях военно-морских сил советского Союза или стран Варшавского договора. Но тем не менее, не было причин полагать, что войны была неизбежна. Он решил, что его долгом будет, оставаясь незамеченным, внимательно наблюдать за составом и курсом следования советских сил. Ему следовало сделать «неотложный» краткий доклад, а затем передать развернутый доклад, содержащий подробные сведения. Первое из этих сообщений было передано начальнику Штаба Обороны Швеции в 09.57. Вместе со своим заместителем, они изучили доклад, содержащий данные о текущем положении и курсе следования советских сил. В полдень, когда Государственный совет собрался на срочное заседание под председательством Его Величества короля Карла Кустава, дополнительного доклада с «Шёхестен» получены не были. Верховный Главнокомандующий ВМФ отметил, что советские силы, если это, конечно, состоится, пройдут к югу от Борнхольма на следующий день и могут выйти к балтийским проливам на рассвете 5 августа. Пока он вел доклад, ему был передан отчет от воздушной разведку. Он подтвердил информацию с подводной лодки. Советские десантные корабли действительно направились к балтийским проливам. Они образовывали второй эшелон второй гвардейской танковой армии, на рассвете 5 августа достигшей Кильского канала. До этого момента, однако, они значительно беспокоили шведский государственный совет, шведские вооруженные силы и простых шведских граждан.

Одним из ключевых элементов плана советской кампании в Норвегии, которая будет описана в ближайшее время, была высадка десантов в порт и на аэродром Бодо. Этот аэродром был важной базой союзной морской авиаций, а также норвежских истребителей и было крайне важно держать его под ежедневным контролем разведки прежде, чем начнутся военные действия в дополнение к ограниченной информации от спутниковых систем и агентуры, на которую придется полагаться в противном случае. Воздушный путь через Кольский полуостров из Ленинградской области, где базировались высотные, но с малым радиусом действия разведывательные самолеты, было более 4 000 километров, что означало три посадки для дозаправки. Что было еще более важно, самолеты не должны были быть обнаружены Натовскими станциями раннего обнаружения, чтобы сохранить фактор внезапности при высадке десанта. Поэтому в Москве было принято решение отправить специальные самолеты-разведчики МиГ-25 «Фоксбэт-Б» на высоте 25 000 метров через Швецию из Ваасы в Финляндии. Учитывая важность задачи, руководство операцией осуществлялось непосредственно с самого верхнего эшелона командования советских военно-воздушных сил. Разведывательные самолеты несли вооружение. Советы приготовились иметь дело с любыми шведским жалобами, как уже было раньше.

Первый полет состоялся на рассвете 2-го августа и повторился 3-го. Каждый раз, два JA-37 «Вигген» выкатывались из ангаров на горной базе Vasteraas и поднимались в воздух, за двадцать пять секунд набирая полную мощность двигателей. Но даже при такой производительности у них было мало времени, чтобы что-то сделать. «Вигген» физически не мог достигать 25 000 метров, но имел возможность пуска ракет в наборе высоты и, по крайней мере, мог представлять угрозу «Фоксбетам», если только оказывались в благоприятной конфигурации. За столько короткое время на предупреждения оставалось мало времени. Однако на обратном пути, когда «Фоксбеты» находились на пределе, возможностей был намного больше. По крайней мере, так видело ситуацию командование военно-воздушных сил Швеции.

Получив бурный протест, посол Швеции в Москве отметил, что ВВС СССР оставили «Виггенам» очень мало выбора, кроме перехвата, если нарушения воздушного пространства продолжаться. В ответ он услышал пугающую тираду о позиции Швеции как нейтральной страны. Следующее утро было роковым утром 4 августа. Вооруженные силы Швеции в это время находились в состоянии мобилизационного развертывания, пополняясь резервистами. Флигвопнет — ВВС Швеции — ожидало решения правительства относительно планов по развертыванию части сил на участках автомобильных дорог. Это могло, конечно, в какой-то мере нарушить мирную жизнь и автомобильное движение, могло вызвать тревогу. Кабинет министров принял решительные шаги для приведения ПВО в максимальную готовность. Перехватчики начали патрулировать воздушное пространство во всеоружии и получили приказ атаковать обнаруженные не-шведские цели в шведском воздушно пространстве без запроса на разрешение атаковать к вышестоящему командованию. Заявление об этом было обнародовано по всему миру, но у мира, в основном, в этот день были другие заботы. Был сформирован чрезвычайный кабинет министров. Были единодушно приняты далеко идущие решения. Флигвопнет, краеугольный камень обороны Швеции были приведены в полную боевую готовность к полудню того же дня, хотя нужно было признать, что степень готовности будет снижена, если не поступит приказа оставаться в полной готовности.

Чрезвычайный кабинет решил, что Флигвопнет должны оставаться в готовности, как бы плохо это не было. В то же время росло облегчение, так как день клонился к вечеру, а в шведском небе не случилось ничего плохого. «Голуби», выдавали желаемое за действительное, что, возможно, СССР, в конце концов, внял шведским протестам, однако этой иллюзии предстояло быть разрушенной на следующее утро.

На этот раз, «Фоксбеты» шли низко над морем, не поднимаясь на большую высоту, чтобы избежать обнаружения РЛС, пока не станет слишком поздно, чтобы поднимать на перехват истребители. Но командование ПВО Флигвопнет, получившее все полномочия, решило проявить характер и было исполнено решимости так или иначе уничтожить нарушителей на обратном пути. С базы Упсала взлетели два «Виггена» и приступили к патрулированию по линии с севера на юг с центром у Стокгольма, поперек курса на возвращение в Ленинград откуда, как они знали, вылетели «Фоксбеты». Одна пара держалась на большой высоте, а еще по одному самолету — на средней и малой, хотя было маловероятно, что у «Фоксбетов» будет достаточно топлива, чтобы провернуть трюк с проходом на малой высоте еще раз. Подобный заслон был выставлен еще четырьмя парами «Виггенов», действующих у Сундсвалля и Умеаа на севере. Но пилоты «Фоксбетов» имели веские основания для выбора южного маршрута, по которому они и двинулись с кажущейся небрежностью на большой высоте и скорости.

Получив данные от наземного командования, два державшихся на большой высоте в южном секторе истребителя включили форсаж, чтобы набрать оставшиеся до максимальной высоты несколько тысяч футов курсом на восток, который должен был вывести их в хвост и ниже по отношению к «Фоксбетам». В подземном оперативном центре все глаза были прикованы к разворачивающейся в стратосфере высокоскоростной драме. Диспетчеры и старшие офицеры перенимали нервное напряжение пилотов, выслушиваясь в отрывистые переговоры и заворожено смотря на зеленые экраны радаров в жутком полумраке контрольного центра.

Пилоты «Фоксбетов» к этому времени уже были предупреждены о приближении «Виггенов» от своих станций предупреждения об облучении. Но за отрывистыми диалогами в командном центре не заметили кое-что еще. В необычной обстановке того времени было неудивительно, что еще две радиолокационные отметки, движущиеся очень быстро с востока на запад на 60 градусах северной широты не были замечены так быстро, как могли бы. Командир пары получил предупреждение с земли, но это было все, что они могли сделать. Ловушка, призванная преподать шведам урок была расставлена, и они летели прямо в нее.

Два приближающихся истребителя «Фоксбет», одни из самых быстрых самолетов в мире, имели преимущество и в высоте и в скорости над «Виггенами». Что было еще более важно, ракеты «Акрид»[108], которые он могли запускать из верхней полусферы, имели дальность 45 километров. И они получили полную информацию от своих товарищей на идущих с запада самолетах-разведчиках. Они обнаружили свои цели, летящие в сторону моря от побережья Швеции. Оба JA-37 безвольно кувыркаясь, рухнули в море. Капитан Ларс Эриксон, ведомый пары, успел рвануть держки катапульты и был выброшен через отстрелянный фонарь из разваливающегося самолета. Как только от отделился от кресла и раскрылся парашют, он увидел, что находился над морем, а сильный восточный ветер сносил его обратно на землю. Бросив беглый взгляд вокруг, он не увидел никаких признаков того, что его ведущий также катапультировался. Земля приближалась и несмотря на чувство облегчения и смятение он знал, что должен готовиться к жесткому приземлению на сильном ветру. Он тяжело ударился о землю, а ветер болезненно протащил его по ней. Он оказался недалеко от университета Упсалы и своей собственной базы.

Советы намеревались сбить оба самолета в море и рассчитывали, что шведское правительство получит предупреждение и на будет делиться им с народом. Но это были слишком несбыточные надежды для таких тупых методов. Эриксон, доставленный в реанимацию больницы в Упсале, оказался хорошим котом в мешке. Послание было слишком очевидным: «придерживайтесь нейтралитета или готовьтесь к последствиям».

В ярости и неразберихе наступления в Центральном регионе, важность высадки в Бодо для советских планов, важность занятие севера Норвегии и предупреждения использования западными союзниками ее фьордов и аэродромов было не слишком понятно шведам или кому бы то ни было. Пилоты «Фоксбетов» сообщили, подтверждая детали полученных фотографий, о наличии одиннадцати «Буканиров» КВВС, четырех норвежских морских разведчиков «Орион» и шестнадцати F-16 «Файтинг Фалкон». Было правильным полагать, что Объединенное Союзное командование Западных проливов решило использовать «Буканиры» для противокорабельных операций, и советские десантные силы, весьма вероятно, станут их жертвой. Для реализации своих планов на севере, которые уже были запущены и учитывая такие твердые разведывательные данные на руках, было очевидно сделать вывод о том, что ликвидация этих сил и воспрещение использования противником аэродромов, имела первостепенное значение.

Советское решение нанести по этим ценным ресурсам западных союзников мощный удар высокоскоростными Су-24 «Фенсер» было очевидным. Из-за дальности этих самолетов (а также ради дополнительной выгоды от атаки с неожиданного направления) было бы проще отправить их через Швецию, однако Москва решила, что лучше позволить Шведам некоторое время зализывать раны и обсуждать свои страхи. Таким образом, атака была начата из Мурманска силами Ту-16 «Блиндер»[109] и «Фенсерами», прибывшими туда из Ленинградской области. Они получили приказ не вторгаться в воздушное пространство Швеции, однако в трудной ситуации могли пересечь его в тех районах, где она в любом случае была слабо защищена.

В течение следующих нескольких дней они поддерживали давление на Бодо, чтобы нейтрализовать его прежде, чем советские морские десантные силы высадились там 15 августа. Разведывательные полеты над территорией Швецией, чей нейтралитет, несмотря на некоторую деформацию, тем не менее сохранялся, были продолжены. Но оставалась проблема того, что люди по всей стране испытывали горечь, злость и разочарование из-за сбитых «Виггенов» которые просто защищали воздушное пространство страны. Этот инцидент, несомненно, повлиял на настоятельно проталкиваемое офицерами штаба Флигвопнет решение разрешить тайную дозаправку тридцати бомбардировщиков НАТО на двух шведских аэродромах в ночь с 13 на 14 августа. Это были самолеты, принявшие участи в описанной в Главе 11 операции по ударам по ключевым мостам в Польше в критический момент сражений на Центральном фронте. Чтобы операция стала успешной, ударные самолеты должны были подойти к своей цели с севера, а не лететь над сильно защищенными районами, и маршрут через Швецию был идеален. Разрешение не только на пролет, но и на дозаправку было передано через недавно назначенного шведского офицера связи при Верховном Главнокомандовании ОВС НАТО в Европе (SHAPE). Шведский чрезвычайный кабинет — а именно на этом уровне было принято решение — первоначально разошелся по этому вопросу, но в конце концов дал согласие при условии, что дозаправка произойдет ночью и закончиться быстро. Шведские силы не будут осуществлять прикрытие, но самолеты смогут уйти на шведские аэродромы, если окажутся в бедственном положении. Несколько поврежденных самолетов, преследуемые советскими истребителями, воспользовались этой возможностью. Два из четырех советских «Фоксбетов», которые попытались вторгнуться в воздушное пространство Швеции, были сбиты поджидавшими их «Виггенами». Только эта часть инцидента просочилась в прессу. Об использовании силами НАТО аэродромов сведений получено не было.

Пока вокруг разворачивалась война, шведское правительство ежедневно обсуждало те вопросы, над которыми они имели контроль, а также некоторые, в которых они были очевидно бессильны. Левая оппозиция дала понять, что будет против любой политики, которая приведет к ввязыванию Швеции в войну, в то время как некоторые крайне левые, хотя это известно лишь в частном порядке, с удовольствием были готовы оказать Советскому Союзу любую помощь, почти вплоть до военной. Однако большинство было настроено на «сохранение нейтралитета во всех предсказуемых обстоятельствах» — эта фраза часто использовалась докладчиками в Риксдаге, которые «всегда были готовы продаться Советам, если те прижмут слишком сильно», как заявляли особенно циничные сторонники правительства, впервые слыша эти слова.

Ситуация зашла дальше. Новость об американской высадке в Норвегии была получена утром 15 августа и была воспринята с облегчением, как первый признак советских неудач в Норвегии. В тот же день, в 12.15 советский посол запросил срочной встречи с премьер-министром Швеции Бьерном Освальдом. То, что произошло на этой встрече, уже давно было обнародовано. Премьер-министр вспоминал об этом так:

«Советский посол вошел, и у меня сразу же сложилось впечатление, что он надел маску, так как он сильно отличался от того добродушного человека, которого я очень часто видел ранее.

- У меня важное сообщение от моего правительства, — сказал он. — Сообщение, которое я вас прошу принять и взвесить самым тщательным образом. Именно так:

«Сегодня, в 13.00 волна советских самолетов пройдет над территорией Швеции. Впоследствии, последуют и другие самолеты, о которых шведские диспетчеры будут заблаговременно предупреждены. Советское правительство подчеркивает, что это не несет никакой угрозы Швеции. Мы даем гарантию, что никакие воздушные или другие объекты не будут атакованы при условии, что… — Он оторвался от бумаги, по которой читал сообщение — При условии, что вы не попытаетесь каким-то образом атаковать наши самолеты или помешать их пролету. Правительство и народ Советского Союза не забудут дружеской помощи со стороны государств, оставшихся в стороне от нашей борьбы за существование».

Последовала пауза. Стало ясно, что ему, видимо, было больше нечего сказать. Я бы почти поражен этой новостью. Затем он снова заговорил:

- Есть ли у вас ответ, который я должен передать моему правительству?

- Да, — сказал я. — Есть. Мы приняли решение — защищать нашу территорию — землю, воздух и моря — от любого, кто атакует или посягнет на нее. В том числе, разумеется, и от Советского Союза. Пожалуйста, передайте вашему правительству, чтобы оно не отправляло своих самолетов в Швецию.

- Вы понимаете, что это будет означать войну — со всему ужасающими последствиями для вашего народа — ответил он.

- Да, — ответил я, пытаясь сохранить свой голос ровным. — Это ваше решение. Теперь же, пожалуйста, поспешите отправить ответ.

- Очень хорошо. — Он вышел из комнаты, по прежнему словно с маской на лице.

Я позвонил министру обороны и министру иностранных дел, в то время, как мои секретари созвали экстренное заседание кабинета министров. Решение было подтверждено. Страна находилась в состоянии войны[110].

Это, разумеется, не означало, что Швеция стала членом НАТО, но это означало то, что она была готова сражаться вместе с войсками НАТО против общего врага.

Флигвопнет, естественно, были приведены в состояние боевой готовности. Приказы готовиться к обороне были разосланы немедленно. «Виггены» начали сосредотачиваться. Эскадрильи были переброшены с отдаленных баз. После трех часов боя, ВВС СССР добились победы «по очкам» над защитниками, нанеся им тяжелые потери. Но почти треть советских транспортов и истребителей сопровождения Ту-28 «Фиддлер» были сбиты или вынуждены вернуться на свои аэродромы. Остальные ушли через границу в Норвегию.

Вечером того же дня премьер-министр Швеции обратился к нации. Флигвопнет и все задействованные силы, сказал он, проявили себя великолепно и заставили врага дорого заплатить за это возмутительное нарушение суверенитета страны. Кабинет министров принял решение начать подготовку к полномасштабной войне. Шведские вооруженные силы будут защищать свою страну от любых дальнейших посягательств. События зашли так далеко, что он не мог строить прогнозов о том, что или где может произойти дальше. В страшных событиях, разворачивающихся в Европе, Швеция проявила себя безупречно, и у него не было сомнений в том, что несмотря на все лишения и жертвы, народ Швеции останется верен благородным традициям своей страны. Швеция ценила мир между народами превыше всего. Он знал, что имел ввиду каждый швед, когда говорил, что будет бороться до последнего, защищая свою страну.

Население вняло серьезной новости мужественно. Принцип «делать все, что возможно для защиты своей страны» был принят единодушно. В средствах массовой информации появились данные о погибших и их семьях. Общественное мнения по отношению к советскому Союзу смешилось на озлобленное. Небольшие по масштабам вторжения советских самолетов в воздушное пространство Швеции для поддержки операции в Норвегии продолжились в течение нескольких дней. Различия между защитой суверенитета и участием в войне довольно быстро размылось в сознании среднестатистического шведа, усилилось чувство родства Северных народов. Была негласно установлена связь с Объединенными силами Северной Европы (AFNORTH), в частности, налажен полный обмен информацией от систем раннего предупреждения. Чтобы не означал принцип нейтралитета, шведские вооруженные силы не намерены были дать ему помешать наиболее эффективно вести боевые действия.

Потеря Ютландии в первый день военных действий и последующая за ней потеря Шлезвиг-Гольштейна была обусловлена сочетанием массированного химического удара по Ютландии и смертоносного штурма силами, высадившимися с Советских, Восточногерманских и якобы нейтральных торговых судов, проходящих проливом Каттегат. Почти не встретив сопротивления, они высадились в Орхусе, Ольборге и Фредериксхавна в Ютландии. Зеландия пала в результате тяжелых боев между усиленными датскими силами и советским морским десантом, вышедшим из портов на Балтике. Неожиданным образом, Борнхольм с его радарами и прочим оборудованием, поврежденным ударом авиации был брошен на произвол судьбы, пока польская воздушно-десантная дивизия едва ли не на досуге высадилась на нем. Часть самолетов Тактического авиационного командования BALTAP (зоны Балтийских проливов) отступила в Федеративную Республику Германия или в Норвегию. Командующим южной Норвегией была предпринята смелая морская операция с воздушным прикрытием по спасению части датских и британских войск из Зеландии на заключительном этапе боев за остров. Хотя четыре из девяти военных кораблей и транспортов были уничтожены, оставшиеся в целости и сохранности добрались до Осло-Фьорда. Самолеты и войска BALTAP были переданы в качестве пополнения силам на юге Норвегии или переброшены на усиление войск на севере.

Командующий Северной Норвегией, как он и ожидал, принял упорные бои с самого начала войны. Почти все его радары раннего предупреждения были уничтожены, аэродромы, порты и основные линии обороны подверглись частым и массированным налетам авиации с Кольского полуострова. Советская мотострелковая дивизия, которая пересекла границу у Киркинеса 4 августа, продвигалась быстрее, чем ожидалось, задействуя массированные вертолетные десанты и саперные части, поддерживаемые стаями штурмовиков, а также огнем средней и тяжелой артиллерии. Интенсивность и сила артиллерийских обстрелов сеяли панику среди норвежской легкой пехоты. По мере продвижения советских войск, воздушно-десантная дивизия захватила Андою и Эвернес. Значительные советские десантные силы, включая специализированные десантные корабли с частями морской пехоты и мотострелковых войск, были замечены выходящими из Мурманска. Еще четыре советские дивизии были обнаружены воздушной разведкой союзников пересекающими Финляндию через южный Финнмарк и движущимися к востоку от Тромсё. Аэродром Тромсё был разбит. Только Бардуфос, расположенная среди недоступных гор и хорошо защищенная в 1984 году зенитно-ракетными комплексами, сохранилась в качестве авиабазы.

Было принято немедленное решение поддержать Бардуфос в качестве базы для ведения разведки и передового пункта базирования истребителей противовоздушной обороны. Британские «Харриеры», выбитые из Тромсё, оставались на севере, действуя с прямых участков дорог и базируясь в деревнях в тени окрестных гор. Региональный командующий военно-воздушными силами CINCNORTH направил американские F-111 из Англии для атак на базы советской авиации, развернутые в Аннёйа, Эвенесе и Будё. С другой стороны, командующий военно-воздушными силами Северной Норвегии вынужден был отступить из Тронхейма, то есть оставить аэродромы Эрланд и Ваэрнес. Нур-Трёнделаг перешел под его командование.

Аэродром Эвенес был отбит 6 августа силами норвежской бригады и их товарищей из Мобильных сил ОВС НАТО в Европе (АСЕ), хотя около трети советских десантников отошли на линии обороны, созданную их товарищами для обороны Аннёйа. Это была хорошая новость для Командующего Северной Норвегии и CINCNORTH, но они оба знали, что на подходе плохие новости. Первая их пересекавших Финляндию советских дивизий стремительно приближалась к линии фронта в Норвегии у «Финского клина», а позади нее шла другая. Самая северная из советских дивизий вторжения пересекла Финнмарк 9 августа, после чего все три дивизии начала согласованное наступление, сдерживаемое только стойкостью каждого норвежского солдата к северу от Бардуфоса. На следующий день, советские морские десантные силы повернули к берегу в районе Будё, и начали пробиваться через минные поля после высадки в районе аэродрома.

Преодоление минных полей дорого обошлось захватчикам, которые пострадали и от огня орудий норвежских береговых укреплений. Однако победила упорная настойчивость: советский морской десант продолжал высаживаться на берег. Высадка началась также прямо в центре Буде, напротив отеля, принадлежавшего шведской гражданской авиакомпании SAS. От разбитой снарядами бетонной башни отеля поднимался черный дым. Воздушные удары наносились с применением химического оружия. Орудия кораблей Северного флота вели казавшийся нескончаемым артиллерийский огонь, прикрывая транспортные суда, движущиеся к набережным. Военные и транспортные корабли были атакованы в открытом море норвежскими ракетными катерами. Многие из них были повреждены и потоплены. Тем не менее, к вечеру 11 августа в районе Буде были высажены советские силы численностью до двух мотострелковых полков, чего было достаточно для ведения интенсивных боевых действий в течение, по крайне мере, недели. Норвежская бригада была передислоцирована из Эвенеса, Британские Коммандос, действующие дальше на севере, были приданы ей, чтобы укрепить положение в районе Буде. Е6, главная дорога, соединяющая север и юг Норвегии находилась под угрозой.

12 августа пришло время сказать свое слово Ударному флоту, двигавшемуся на восток через рубеж Гренландия — Исландия — Великобритания. Его палубная авиация смогла вмешаться в бои на севере Норвегии в тот же день, позволив наземным силам удержать свои позиции. Но самолеты не могли сделать всю работу. У Тромсё были развернуты четыре советские мотострелковые дивизии, усиленные десантно-штурмовой бригадой. Обороняющиеся начали испытывать нехватку сил и, что не менее важно, нехватку боеприпасов, особенно артиллерийских и минометных снарядов, которые слишком широко использовались и многие запасы которых были потеряны в ходе ударов авиации. Командующий Северной Норвегии с мрачным чувством приказал своим наземным силами севернее Буде отступить, чтобы укрепить линию оборону, которую начали прощупывать советские силы, начавшие энергичное наступление на точку Е6. К 14-му августа, ему удалось отвести свою маленькую армию.

Было предпринято несколько попыток помешать отходу силами отрядов спецназа, одетых в норвежскую форму и говорящих по-норвежски со слабым акцентом. Все они были сведены на нет бдительностью и оперативными действиями норвежского ополчения. Например, одна из таких попыток была предотвращена за две минуты к югу от Нарвика.

- Кто вы? — Спросил пожилой командир роты ополчения в Морсвике у «норвежского капитана», который, как ему показалось, отдал противоречивые приказы водителям машин. «Капитан» показал документы и сказал ополченцам, чтобы они занимались своими делами.

- Кто вас сюда направил? — Не унимался ополченец.

Ответ ему показался командиру неудовлетворительным. Он приказал своим солдатам затаиться в летних сумерках и взять на прицел «капитана» и двоих его солдат, которые начали хамить и угрожать.

- Мы можем быстро разрешить конфликт, — сказал ополченец. — Откуда ты?

- Кристиансунд.

- Хорошо, телефонная линия на юг еще работает. Дай мне имя или адрес твоей семьи или друзей, и мы с ними свяжемся. Это займет всего несколько минут.

«Капитан» вскочил в машину и помчался на юг.

- Ты отпустил его, — сказал один из норвежцев командиру.

- Не совсем. Оле Нильсен прикрывает дорогу южнее. У него нет выбора. Он остановится или будет застрелен.

Раздался выстрел.

- Не остановился, — сказал командир ополченцев[111]

Когда армейские части ушли на юг, ополченцы остались в горах, чтобы продолжать войну своими силами.

Между тем, сразу после полуночи 14 августа, штабной офицер нашел командующего Северной Норвегии в деревне неподалеку от точки Е6, чтобы сообщить ему новость:

- Морская пехота, прибыла, сэр.

— Британские «коммандос»? Я знаю, они уже двинулись на юг.

- Нет, сэр, американцы. В настоящее время они высадились в Тронхейме.

- Вместе с воздушным крылом?

- Со всем[112].

Морская пехота Соединенных Штатов предприняла немало героических операций за свою выдающуюся историю, но среди них не было более своевременной, чем эта. Несмотря на важность обороны Норвегии, ряд события задержал их отправку морским и воздушным путем к зоне высадки в районе Тронхейма. Некоторые подразделения находились в процессе передислокации, другие начали перебрасываться на Ближний Восток, только чтобы быть остановленными в пути, развернуться и ждать транспорта для возвращения на свои базы. Но теперь на Норвежской земле находилось действующее формирование вместе с важной воздушной составляющей. Это были силы, необходимые для планируемой Командующими Северной Норвегии контратаки. В его распоряжении уже имелись канадская боевая группа и 12-я норвежская бригада — единственные два подразделения, которые имели возможность отдохнуть и оправиться в течение двадцати четырех часов — для выполнения поставленной задачи, однако они имели недостаточно огневой мощи, специализированного противотанкового вооружения и мобильности, необходимых, чтобы уничтожить советские механизированные силы. Вместе с бригадой морской пехоты США они имели все шансы на успешное нанесение важного тактического ответного удара.

Аэродромы и морские порты Тронхейма работали в полную силу. Командующий авиацией региона был встревожен количеством самолетов, размещаемых на базах Эрланд и Ваернес — истребителей-перехватчиков и истребителей-бомбардировщиков с севера, местным силам, к которым теперь прибавились прибывшие эскадрильи Корпуса морской пехоты США. На встрече с командующими Северной и Южной Норвегии, он добился того, чтобы некоторая часть этой массы машин была переброшена на юг — на авиабазы Берген, Флесланд, аэродром Сола в Ставангере и Листа. Оставшиеся норвежские F-16 «Файтинг Фалкон» были отправлены на Рюгге, частично потрепанный, но все еще действующий аэродром в южной части Осло-фьорда.

Эти мероприятия разворачивались в течение всего следующего дня, 15 августа, как раз того, когда заместитель начальника отдела планирования полковник Романенко, получив указания от своего начальника, отдал приказ приступить к выполнению своего плана по высадке в Юго-западной Норвегии, результаты которой мы уже видели.

Вернувшись в Осло после поездки в Тронхейм в тот же день CINCNORTH получил достаточно полную информацию о произошедшем. Он находился в этом городе, когда советские бомбардировщики предприняли попытку атаковать Эрланд и Ваенерс и видел, что она окончилась неудачей. Советские рейдеры, потрепанные встречей со шведскими «Виггенами» вышли к целям в Норвегии, когда там уже получили предупреждения со шведских станций слежения — данные об этом сейчас находятся в свободном доступе — и были перехвачены истребителями, усиленными подкреплениями из состава морской пехоты США. Рейды по юго-западным аэродромам в поддержку воздушных десантов окончились аналогичным провалом. Военно-транспортные самолеты с десантом на борту понесли тяжелые потери. В конечном счете, они смогли высадить около двух батальонов в Флесланде и потрепанный батальон в Соле и Листе — авиабазы, на каждой из которых Игнатьев рассчитывал высадить мощную бригадную группу. Местные силы, взаимодействуя с ополченцами, ликвидировали этих нарушителей ранним утром 21 августа.

В то же утро CINCNORTH узнал от своего коллеги, начальника штаба обороны Норвегии, что финны обратились против находящихся в их стране советских войск. В начале августа, финские вооруженные силы были вынуждены помогать развертыванию Красной Армии, обеспечивая прохождение ее наземными и воздушными подразделениями своих обширных и пустых земель. Вдоль маршрутов снабжения действовали советские военные правила, включая произвольно предъявляемые требования, включая такие военные меры, как светомаскировка в ночное время. Финский народ, следуя благоразумию Паасикиви и Кекконена[113], до некоторого времени выполнял эти предписания. Но были здесь и такие люди, которые вели идеи Маннергейма, люди с четкой идеей личной свободы.

Когда настал момент выступить против советов, выступление было осуществлено не по сигналу сверху. Это был действительно спонтанный акт возмущения, происходящий от высокомерного поведения советских транспортных офицеров. Эти атаки сделали не так много для ослабления советских сил, однако в тот момент стало очевидно, что финны уже не желали мириться с положением, когда они вынуждены были проявлять подобострастие. Все же их вклад был малым, лишь горстка людей обратилось против советских войск, которые, казалось, посягнули на их страну еще раз

Это был не последний бой за возвращение территорий, оккупированных Советским Союзом в Северном регионе. CINCNORTH постепенно собирал наземные силы для операции по возвращению Дании и Шлезвиг-Гольштейна. Командующий BALTAP, датский генерал, изгнанный из Ютландии в первый же день войны вскоре после прибытия в Норвегию занялся разработкой плана освобождения этих территорий. Части Британской и Голландской королевской морской пехоты, сосредоточенные на юге Норвегии, отправились в Зеландию 18 августа вместе с Датскими и сухопутными Британскими войсками. Учитывая истощение и деморализацию советских оккупационных сил в зоне Балтийских проливов, десант имел шансы высадиться и закрепиться на севере Ютландии под прикрытием авиации, действующей с аэродромов на юге Норвегии. Важной проблемой была ограниченность высадочных средств, состоящих лишь из десантных кораблей, оставшихся от датского и немецкого военно-морских флотов после первой недели августа, к которым добавилось несколько норвежских десантных кораблей. Было сомнительно, что эти средства смогут высадить достаточно сильную первую волну десанта, чтобы она смогла продержаться до подхода второй и последующих. Многие надежды возлагались на датской сопротивление, которое сознательно бездействовало, чтобы начать восстание одновременно с высадкой десанта союзников.

Несмотря на истощение сил врага в Ютландии, CINCNORTH все еще оценивал их как силу, с которой нельзя не считаться. На данном этапе десант был слишком рискован. Вместо этого он выдвинул идею мощного рейда. Группа военных кораблей, подчиненных CINCEASTLANT, сопровождавших высадку морской пехоты США в Тронхейме, могла быть использована CINCNORTH для кратковременной операции в случае крайней необходимости. F-16 «Файтинг Фалкон» в Рюгге получили подкрепления из Эрланда, также были развернуты авиабазы в Листе и Соле, так что теперь они могли обеспечить прочную противовоздушную оборону и возможность авиационной поддержки. Предоставленная сопротивлением разведывательная информация указывала, что Фредериксхавн уязвим для рейда силами двух пехотных батальонов и танкового эскадрона. Он был запланирован на вечер 20 августа.

В следующие два дня судьба операции, казалось, висела на волоске. Все десантные силы были сосредоточены в Крагерё и Кристиансунде: смогут ли они уцелеть там? Ответом командующего, BALTAP, было вывести силы в море. В данных обстоятельствах в открытых водах они были в большей безопасности чем где бы-то ни было еще. Десантное соединение вошло в пролив Каттегат в темноте с небольшим опозданием и начало высадку в Фредериксхавне ранним утром 21-го августа.

После короткого боя советский гарнизон капитулировал. Затем, внезапно, оккупационные силы начали сдаваться повсюду — оставшимся рейдовым силам, ополченцам, которые появились повсюду в военной форме и при оружии. COMBALTAP отправил новые силы на поддержку рейдовых. Затем, казалось, все закончилось. Неделю спустя он встретил CINCNORTH в Копенгагене. Последний вышел из самолета, чтобы призвать датское правительство вернуться в свои кабинеты и Кристиансбогский дворец. В шведской газете их встреча описывала примерно следующим образом:

- Я слышал, что вы лично участвовали в освобождении Зеландии, — сказал CINCNORTH. — Это правда, что вы проследовали по шоссе и железным дорогам через Швецию с Гардегусарским полком, а затем пересекли Зунд на автомобильных паромах?

- Да, сэр, — ответил COMBALTAP (как уже упоминалось, датчанин). — Видите ли, это была гонка со временем.

- Хотите сказать, вы опасались, что советские войска могли бы…

— Нет, не советские войска. Я просто боялся, что если мы не поторопимся, Копенгаген будут освобождать чертовы шведы![114]

Ему, конечно, не следовало беспокоиться. Не было никаких признаков того, что какие-либо шведские силы выдвигались в Данию. Каковы бы не были опасности, стоящие перед Копенгагеном, угрозы оккупации шведскими войсками среди них не было.

ГЛАВА 13: ВОЙНА НА МОРЕ

«Крейсер «Красная Крым» (по-русски «Большой противолодочный корабль»)[115], вышел из Севастополя в июне 1985 года и, после прохождения проливов Босфор и Дарданеллы, провел несколько дней в восточной части Средиземного моря, прежде, чем пройти через Суэцкий канал и Красное море в Индийский океан. Советский корабли, несшие службу в этой части океана, были, по большей части, из состава базировавшегося во Владивостоке Тихоокеанского флота. Но у «Красного Крыма» была особая задача. После дозаправки на Сокотре в Индийском океане, он должен был зайти на индийскую базу ВМФ в Вишакхапатнаме. Затем он направился на Маврикий, а оттуда — в плавание вокруг Африки, заходя в порты Анголы и Гвинеи, прежде, чем вернуться на Черное море в начале августа.

Задача «Красного Крыма» состояла в том, чтобы проверить, как отреагируют на его присутствие в двухсотмильной экономической зоне и территориальных водах большое число прибрежных государств, подписавших конвенцию ООН по морскому праву, принятую в прошлом году после серии конференций, которые начались почти тридцать лет назад.

На его борту, помимо капитана, комиссара, около тридцати офицеров и пятисот нижних чинов, находился советский академик Юрий Скрыдлов, который являлся членом советской делегации на заседании ООН, принявшем конвенцию по морскому праву, участвовал в встречах в Вашингтоне, Каракасе, Женеве, а затем снова в Вашингтоне. Честный и интеллектуальный человек, он был признанным в мире авторитетом в области международного права. Профессора Скридлова, который сочетал в себе сильную личность с глубокой, скрытой ненавистью к марксист-ленинистской лжи, очень любили и уважали все, кто находился на борту «Красного Крыма», включая комиссара.

Скридлов ввел в практику записывать новостные передачи мировых и региональных каналов, а затем, переведя их на русский язык, транслировать каждый вечер по корабельной трансляции, со своими комментариями. Не прибегая к открытой критике КПСС и Советского Союза, ему все же удалось дать команде объективную картину мира, свободную и объективную информацию о происходящих в нем событиях. Команда корабля оказавшаяся на целые недели взаперти посреди моря, двигаясь малым ходом либо стоя на якоре далеко от берега, развивала в себе совершенно новое понимание мира. Критически обсуждались вопросы, которые они уже давно старались не замечать. Все громче звучало недовольство системой, при которой они жили. Раньше, получая информацию о мире за пределами СССР, они, конечно, были либо лишены возможности смотреть, либо находились под строгим контролем. Подавляющее большинство команды составляли молодые, неженатые призывники. Когда корабль 23 июля покинул Луанду и направился домой, их решимость начала расти. После короткого захода для дозаправки в Гвинею, они двинулись дальше. 4-го августа они должны были пройти через Гибралтар, а 8-го миновать Дарданеллы.

25 июля, очередной «выпуск новостей профессора Скридлова» всколыхнул их. Капитан получил сверхсекретное сообщение, содержание которого он посчитал обязанным раскрыть Скридлову, предупредив его о напряженности в отношениях между Варшавским договором и НАТО. «Красный Крым» должен был увеличить скорость, чтобы пройти через Дарданеллы 3-го августа. Это означало, что через Гибралтар предстоит пройти 30 июля. Главнокомандующий советским ВМФ приказал «незаметно» подготовить корабль к бою и передал данные о военно-морских силах НАТО, с которыми они могут столкнуться, а также данные о дислокации советских кораблей и подводных лодок. Оказывалось, что шестой флот США вполне мог преградить путь в Дарданеллы.

События, происходившие на борту советского крейсера в эти дни, были далеко не ясны. Казалось, что советские моряки были готовы прибегнуть к решительным мерам, чтобы показать их враждебность тираническому режиму. В 21.07 30 июля «Красный Крым», получив должным образом запрошенное разрешение от британского флагмана, вошел в британские территориальные воды и стал на якорь. Оказалось, что топливо, заправленное в Гвинее, было сильно загрязнено, и корабль не мог продолжать свой путь, пока топливная система не будет очищена. По крайней мере, так они доложили командованию. И это было не то, что капитан корабля сказал начальнику базы в Гибралтаре, к которому он явился на следующее утро, в сопровождении политического комиссара — и профессора.

Они были убеждены, что угроза мировой войны в настоящее время неизбежна, и что из нее возродиться новая Россия. Команда корабля была открыта, и предоставила всю интересующую британцев информацию. Они хотели, чтобы корабль и они сами получили убежище, чтобы не участвовать в бою ни против своих бывших товарищей, ни против НАТО, пока конфликт не окончиться, и все могли бы оценить их вклад в построение нового, более светлого будущего.

Эта просьба была немедленно удовлетворена и стала первой в то, что превратилось в серию дезертирств.

10 августа атомный ракетный крейсер, единственный уцелевший корабль Пятой (Средиземноморской) эскадры советского военно-морского флота[116] поднял британский флаг и вошел в гавань Гибралтара, где бал берегу салют двадцать одним орудийным залпом и бросил якорь. Командир корабля, капитан 1-го ранга П. Семенов, предстал перед британским губернатором в своей парадной форме и заявил, что он передает ракетный крейсер в распоряжение британских властей, а весь экипаж просит политического убежища.

- В том числе политические комиссары и офицеры КГБ? — Спросил губернатор.

- Нет, — ответил капитан. — Мы их повесили на мачтах. Придите и увидите сами.

Это предложение было отклонено, просьба убежища удовлетворена.

В тот же день советская атомная подводная лодка «Робеспьер»[117] всплыла в гавани Бостона, штат Массачусетс под американским флагом. На подводной лодке не было мачт, чтобы повесить КГБ-истов и представителей партии. Поэтому их выбросили за борт при входе в гавань. Советская подложка была разоружена и обездвижена, экипаж интернирован[118].

Теперь мы должны рассмотреть войну на море более пристально. Удобным, хотя и несколько неофициальным вступлением к этой важной теме нам представляется текст лекции контр-адмирала ВМФ США Рэндольфа Мэйбери, выступившего с ней в Национальном колледже обороны в Вашингтоне летом 1986 года. Вступительное слово начальника колледжа:

— Доброе утро, джентльмены. Как вы знаете, сегодня мы продолжаем исследование военных операций, продолжавшихся с 4 по 20 августа 1985 года. Наш курс построен таким образом, чтобы составить краткий «общий» обзор всех боевых действий, по региону за регионом, дополняя его развернутыми описаниями боев на море, на суше и в воздухе. С прошлой зимы, когда адмирал Лэйси передал нам дополнительные данные по операциям в Атлантике и Норвежском море — особенно знаменитой «кавалерийской» операцией по проводу конвоев с подкреплениями — мы проделали много тяжелой работы с целью представить сводный отчет о военно-морских (в том числе как собственно военно-морских, так и воздушных морских) операциях, разворачивавшихся независимо друг от друга в различных регионах и театрах военных действий. Адмирал Мэйбери не так давно завершил эту работу и нам очень повезло, что он присутствует здесь, чтобы ознакомить нас с ней. Как заместитель начальника штаба Верховного главнокомандующего ВМФ США в Европе (CINCUSNAVEUR) в Лондоне с 1984 по 1985 годы, он имел возможность хорошо ознакомиться с происходящим. В любом случае, мы рады вас видеть, адмирал! А теперь, пожалуйста, выходите и ознакомьте нас со своим докладом.

— Спасибо. Приятно снова вернуться в Национальный Военный Колледж. Когда я был его студентом в 1983 году, стоял вопрос «что будет, если…» Теперь основным вопросом является «Почему так случилось»? Человеческий род был близок к тому, чтобы уничтожить себя. Если просто оглядываться назад, то история может представлять интерес, однако не будет иметь большого значения, если ее уроки не будут выучены.

- Я пришел к выводу, что мы допустили ошибку — говоря «мы», я имею ввиду Соединенные Штаты Америки и наших союзников на НАТО. Ошибка состоит в том, что мы не считали Москву опасностью для нашей цивилизации, хотя ее можно узреть в советских установках, убеждениях и действиях. Например, в работах Ленина мы могли бы прочитать:

«Великие вопросы в жизни народов решаются только силой…раз штык действительно стал во главе политического порядка дня, конституционные иллюзии и школьные упражнения в парламентаризме становятся только прикрытием буржуазного предательства революции. Действительно революционный класс должен выдвинуть лозунг диктатуры пролетариата»[119]

- Или, по словам одного из его учеников в 1970-х годов:

«Наша эпоха — это эпоха перехода от капитализма к социализму и коммунизму, эпоха борьбы двух противоположных систем. Отличительной особенностью текущего этапа является то, что силы социализма определяют ход исторического развития, а империализм утратил прежнее доминирующее положение на международной арене. СССР в настоящее время представляет собой могучую силу в экономическом и военном отношении. Научно-техническая революция в настоящее время оказывает значительное влияние на развитие военного дела. В этих условиях военно-технологическая политика КПСС направлена на создание и поддержание военного превосходства социалистических стран над силами войны и агрессии»[120].

— Эти мнения были доступны для нас в переводе. Но мы, все же, как правило, ради собственных практических целей рассматривали проблему Советского Союза в свете нашего собственного, свободного и открытого мышления, согласно которому Закон Мерфи столь же верен, как и второй закон термодинамики. Британцы, пришедшие сюда, как-то раз рассказали нам, что означает такая разность восприятия. Кажется, это случилось на приеме в советском посольстве здесь, в Вашингтоне. Водка текла рекой. Под конец приема советский посол вызвал британского на соревнование по бегу. Британский посол выиграл. Это было должным образом описано в «Таймс»: «В ходе забега между советским и британским послами в Вашингтоне вчера вечером, британский посол победил». «Правда» сообщила об этом по-другому: «В ходе забега между послами в Вашингтоне на прошлой неделе, советский посол занял второе место. Британский пришел предпоследним».

Затем адмирал Мейбери приступил к своему видению военно-морских операций в четырех аспектах: довоенному балансу сил, развертыванию перед 4 августа, военно-морским операциям в шестнадцать дней войны и деятельности сразу после ее завершения.

Ниже приводиться обзор его доклада:

- Без сомнения, это будет напоминать дискуссии о возможностях ВМФ СССР, которые продолжались два десятилетия, предшествовавших войне. Они были частью западной, и, прежде всего американской озабоченности ростом советской военной мощи в целом. Какие советские намерения вытекали из их возможностей? Каковы были сдерживающие факторы? Ответы на эти вопросы нелегко дать даже сейчас. Разведывательные службы, как правило, действуют наверняка и стремятся не недооценивать угрозу. Отставные офицеры имеют склонность «выговариваться», предупреждая общественность о мрачных последствиях провала политики по внесению ассигнований на разработку того или иного новейшего оружия. Различные «мозговые центры» получали контракты на проведение исследований в области обороны. Так как из этих исследований можно было извлечь прибыль, оставалось подозрение, что результаты соответствовали точке зрения организации, заказывавшей исследование. Можно привести слова одного скептика: «Как можно проводить объективное исследование, когда такой задачи не ставиться»? Также очевидно, что производители оружия были заинтересованы в том, чтобы советские военные возможности, как они представлялись администрации США и Конгрессу были частично завышены, чтобы оставаться при делах. Конгресс и сам был не застрахован от этого. Как писал адмирал Миллер, чьи оценки советских военно-морских возможностей были лучше, чем у большинства «Часто степень советской угрозы принималась отдельными политиками в зависимости от региона, который они представляли. Если в регионе не было интересов военной промышленности, верными считались те оценки, которые предполагали наименьшие расходы на оборону»[121].

Ученые, которые анализировали данные военной разведки, имели склонность рассматривать их через призму собственных взглядов, журналисты, которые хотели публиковать определенную информацию, чтобы привлечь к себе внимание, часто мало заботились о сбалансированности собственных версий. Даже действующие командующие флотами были склонны поддаваться влиянию из-за собственных мнений, собственной оценки угрозу, собственного, порой уникального опыта. Что касается Администрации США, то если президент пришел к власти с программой, предполагающей сокращение оборонных расходов, то разумно предположить, что его администрация будет оценивать советскую военно-морскую угрозу как нечто меньшее по сравнению с тем, как ее будет оценивать президент, чья избирательная программа предполагала увеличение военного бюджета.

Наконец, люди задавались вопросом, насколько стоило доверять книгам и статьям, касающимся военно-морских вопросов, которые исходили из самого Советского союза? Зачем писалось евангелие от адмирала Горшкова? Писал ли он его для разведывательных органов НАТО, или для того, чтобы вдохновить свой флот, или для того, чтобы привлечь на свою сторону генералов, или для того, чтобы выжимать все больше ресурсов из Политбюро? Теперь мы знаем, что Горшков считал, что он крепко стоялна позициях марксист-ленинистской теории, генералы его не любили и не верили ему, Политбюро и любило его и верило ему, а НАТО не желало во все это верить. Следует согласиться с собственной оценкой ВМФ СССР, сделанной адмиралом Миллером вскоре после периода командования им Шестым флотом США на Средиземном море, за не так уж много лет до Третьей Мировой войны. Как показали события, его оценка была недалека от истины.

Развертывание советского флота в условиях войны будет рассмотрено отдельно, с указанием количества основных типов кораблей, доступных им в начале войны, пока же ограничимся оценкой их качества. Во-первых, рассмотрим советский надводный флот, за исключением авианосцев. Он включал тяжелые крейсера, крейсера, эсминцы, фрегаты и меньшие корабли — весь возможный класс современных судов. Они имели впечатляющий внешний вид, довольно высокую маневренность и мореходность, были относительно быстры и хорошо вооружены, в первую очередь, оборонительными системами вооружений. Последнее заставляло идти на необходимые компромиссы. Количество перезаряжаемых систем, например, было довольно небольшим, условия жизни экипажей, как правило, низкими, отсеки для хранения запасов, запасных частей и расходных материалов были ограничены, а стандарты строительства кораблей были ниже, чем было приемлемо для большинства западных флотов. Считалось, что советские корабли, получив повреждения, будут тонуть быстрее, чем западные. Кроме того, возможности их вооружений сильно зависели от электроники, чтобы позволить им пережить атаку. Без адекватных средств радиоэлектронной защиты, вооружение советских кораблей было почти бесполезным, даже если сами корабли оставались на плаву.

В области противолодочной обороны (ПЛО), ВМФ СССР отставал даже к 1980-х. Сами корабли были оснащены гидролокаторами и несли вертолеты с погружаемыми гидролокаторами и самолеты, способные ставить буи. Но советы, в отличие от американского флота, не располагали такой развитой системой стационарных сонаров большой площади на морском дне, способной обнаруживать подлодки на значительном удалении от берега. Кроме того, советские подлодки были, конечно, гораздо более шумными, чем у США и их союзников.

Малые корабли советского военно-морского флота были представлены, по большей части быстрыми ракетными кораблями. Хотя они не могли противостоять атакам авиации, эти корабли были очень эффективны в прибрежных водах, под прикрытием истребителей, базирующихся на суше. Несколько типов этих кораблей доказали свою эффективность в арабо-израильских войнах и в конфликте Индии и Пакистана. Однако, за исключение советских тяжелых крейсеров класса «Киров», которые, будучи атомными, быстрыми и хорошо вооруженными, могли бы нанести много вреда в ходе самостоятельных операций, которые будут описаны в нашей книге, надводные корабли были тем элементов советской военно-морской угрозы, которая не слишком тревожила ВМС США.

Подводные лодки были совсем другим делом. Оставляя пока в стороне стратегические атомные подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами с ядерными боеголовками (ПЛАРБ), Советы имели три типа ударных подводных лодок, или лодок общего назначения, которые иногда называют «флотскими». Первым типом были атомные подводные лодки, вооруженные торпедами и ракетами, и предназначенные для борьбы с надводными кораблями и подводными лодками противника. Двумя другими типами были лодки, вооруженные противокорабельными ракетами, одним из которых были атомные, а другим — дизель-электрические лодки. Каждый тип делился на собственные классы, самые современные из которых могли действовать глубоко и бесшумно. Кроме того, в состав советского подводного флота входило большое число «патрульных» дизель-электрических подводных лодок, вооруженных торпедами или, в качестве альтернативы, минами. В отличие от атомных подводных лодок, дизель-электрические должны были выставлять шноркель для забора воздуха вовремя зарядки аккумуляторов, который мог быть обнаружен радиолокаторами, особенно бортовыми РЛС самолетов. С другой стороны, подводой эти лодки были настолько тихими, что их было крайне трудно обнаружить гидролокаторами как в активном, так и в пассивном режимах, а следовательно и противостоять им. Кроме того, гидролокатор в активном режиме представлять собой маяк для атомных подводных лодок, которые могли быстро подойти на расстояние поражения, оставаясь при этом незамеченными. Атомные подводные лодки могли действовать в глубинах океана так долго, как позволяли запасы еды и оружия, но не могли эффективно и безопасно действовать на мелководье (200 метров и меньше) континентальных шельфов. Эти факторы не оставляли никаких сомнений в том, что Советский подводный флот представляли собой серьезную угрозу для боевых и транспортных кораблей США и их союзников и, вероятно, при наилучших противолодочных мерах, которые только могли быть приняты, мог добиться как минимум одной успешной атаки из трех попыток, в то время, как из каждых пяти обнаруженных и классифицированных как подводная лодка целей могла быть уничтожена только одна.

С другой стороны, советская морская авиация в 1985 году едва достигла совершеннолетия. Первый большой атомный авианосец еще не завершил испытания. Однако четыре 45 000-тонных корабля класса «Киев», оснащенных истребителями-разведчиками ВВП (вертикального взлета и посадки) и противолодочными вертолетами были признаны эффективными в своей роли. Меньше крейсера-вертолетоносцы «Москва» и «Ленинград» были не более чем кораблями хорошей погоды. Однако советские военно-воздушные силы берегового базирования заслуживали гораздо больше уважения. Адмирал Горшков убедил Совет Обороны в том, что СССР должен иметь как дальние разведчики, чтобы вести наблюдение за Атлантическим, Индийским и западной частью Тихого океана, так и мощные, дальние и скоростные бомбардировщики, вооруженные противокорабельными ракетами. Ими стали «Беары» и «Бэкфайеры». При наличии оперативных баз в стратегически важный районах, судоходство НАТО и его союзников оказывалось в серьезной опасности. Если бы Советский Союз получил базы в Северной Африке, под угрозу попал бы даже Шестой флот США в Средиземном море.

При оценках советских десантных возможностей отмечалось, что, несмотря на хорошо разрекламированное превосходство своей морской пехоты, советам недоставало некоторых важных элементов, таких как воздушная составляющая и поддержки тактической авиации. Как средство вторжения против более слабых сил, это была сила, с которой следовало считаться, однако она не могла сравниться с морской пехотой США. Другой относительной слабостью советского военно-морского флота была материально-техническая поддержка. Существовали лишь незначительные средства поддержки основных сил флота. В мирное время, такие подразделения как пятая эскадра, действовавшая в восточной части Средиземного моря длительное время находилась в удалении от собственных баз, однако большую часть времени стояла на якоре, принимая грузы с вспомогательных и торговых судов, а также тендеров. Эти возможности были недостаточны для длительных операций в открытом океане. Следовало, однако, иметь ввиду, что если бы советский военно-морской флот добился внезапности нападения, он мог очень быстро нанести большой ущерб. Существовали также доказательства того, что адмирал Горшков создал чрезвычайно надежную систему управления, которая, несмотря на высокую централизацию, имела большой резерв персонала и ресурсов. Разведывательные системы, способные дать системе управления всеобъемлющую информацию были созданы уже давно и постоянно применялись на практике.

Что касается боевого духа и боеспособности офицеров и матросов ВМФ СССР, то здесь были как плюсы, так и минусы. Верховное командование и флагманы, в целом, производили впечатление людей, знающих свое дело. Командиры кораблей и подводных лодок также были хороши, хотя отмечалось, что они оставались командирами в течении длительных периодов времени или, отказавшись от одного корабля, сразу же получали другой, что позволяло предположить нехватку действительно компетентных специалистов. Общим, казалось, было нежелание проявлять инициативу. Кроме того, от командиров требовалось слишком многое. В соответствии с уставом советских вооруженных сил, «командир подразделения был обязан руководить боевой и политической подготовкой своих подчиненных и поддерживать идеальную дисциплину… Он должен знать профессиональные, политические и моральные качества своих подчиненных, постоянно совершенствовать свои навыки и быть наставником в области права и политики». И, хотя всегда подчеркивался принцип единоначалия, на практике Партийное руководство, в лице замполита (заместителя командира по политической части) было обеспокоено не только политико-идеологическими, но и чисто военными и даже техническими вопросами.

На офицеров на советском военном корабле ложилась также тяжелая нагрузка боевой подготовки. Большинство матросов были призывниками и служили в течение тридцати шести месяцев. В теории, подготовка велась на конкурсной основе. Но для командиров было редкостью выгнать с корабля матросов и офицеров, способности которых снижали общую боеготовность корабля. Также советские корабли проводили поразительно большую часть времени в гаванях. Уровень боевой готовности и навыков обращения с вооружением не был столь высок, как ожидалось.

Подводя итоги данного раздела, можно сказать, что сам по себе, с точки зрения качества, советский военно-морской флот представлял собой грозную силу, но сильно зависел от баз — как морских, так и военно-воздушных — чтобы представлять угрозу для флотов США и их союзников. Действительно, если бы боевые действия велись поблизости от советских баз, исход конфликта было бы трудно предсказать. К счастью для западных союзников, они велись в отдалении от советских баз.

Адмирал Мейбери напомнил о качественных характеристиках советских баллистических ракет подводных лодок. Он напомнил, что, без сомнения, ранние типы советских ракет уступали ракетам «Поларис» и «Посейдон», которыми были вооружены подводные лодки ВМС США. Но к 1985 году советские РПКСН состояли, в основном, из лодок типа «Дельта», вооруженных ракетами с дальностью более 4000 миль. Находясь на боевом патрулировании в Баренцевом или Охотском морях, эти подводные лодки могли поразить любую цель на территории США, будучи в вне досягаемости любых ответных мер. Действительно, ни американский, ни советский флоты были не в состоянии противодействовать РПКСН противника, которые, таким образом, оставались уникальными по своему характеру средствами стратегического сдерживания. Английские и французские ПЛАРБ также, несмотря на значительно меньшее количество, представляют собой грозное средство ответного удара. Им советы тоже не могли противостоять. И они не могли их игнорировать.

Прежде чем перейти к рассмотрению ставших известными планов развертывания советского флота, а также рассмотреть влияние географических особенностей на оперативные концепции, на которых были основаны планы оперативного развертывания. Геополитика — идеи «Хартленда», «Римленда»[122], «мирового океана» и так далее — это все интересно, но, вероятно, имеет малое практическое значение в разработке политических стратегий. Распределение полезных ископаемых в мире может четко определить политическую карту мира в настоящем и будущем. Но не может быть никаких сомнений в преемственности основных целей русской внешней политики.

* Концепции, введенные Хэлфордом Дж. Маккиндером и Николасом Спайкменом соответственно, посвященные вопросам геополитического влияния в Евразии.

В 1725 году царь Петр Великий, вскоре после аннексии пяти персидских провинций и города Баку и незадолго до своей смерти завещал своим потомкам следующее:

«Я твердо верю, что государство Российское должно установить власть над всей Европой… Вы должны всегда расширяться в направлении Балтийского и Черного морей. Вы должны стараться приблизиться к Константинополю и Индии, продвинуться так далеко, как только возможно. Вы должны стремиться к господству на Черном море и стать хозяевами Балтийского. Это наиболее важно для наших будущих целей. Вы также должны сделать все возможное, чтобы спровоцировать распад Персии как можно скорее и открыть пути через Персидский залив»[123].

В 1985 году мистический абсолютист Петр Великий мог бы признать, если бы он был в курсе дел, что диалетико-материалистические узурпаторы в Кремле сделали эту работу довольно неплохо. В тот роковой день 4 августа 1985 года, когда советские войска перешли в наступление, царь Петр был бы потрясен, узнав, где дислоцировался в это время советский военно-морской флот. Два самых мощных флота дислоцировались в отдаленных районах в Мурманске и на Камчатке, а два других были заперты — один на Балтийском море, другой на Черном. Как советская военно-морская мощь могла быть эффективно брошена на поддержку грандиозного плана? Конечно, решающий удар не должен был быть нанесен, пока комбинация обстоятельств, дипломатических и силовых мер не позволила бы Советам установить контроль над выходами из Балтийского и Черного морей.

Большой упор был сделан на три принципа, направленные на достижение военной цели Организации Варшавского Договора, заключающейся в уничтожении вооруженных сил НАТО и ее партнеров. Этими принципами были: внезапность, координация действий всех родов войск и концентрация сил. Такие планы существовали, постоянно обновляясь, с тех пор, как советская военная мощь возросла достаточно по сравнению с НАТО, чтобы у советских лидеров появилось искушение использовать ее при возникновении благоприятных обстоятельств. В советском военно-морском флоте не было необходимости рисковать, доводя эти планы до сведения персонала ниже командования флотов, да и получение ими директив было завязано на день «Д». Они оставались в неведении до «Д -5». Это гарантировало, что никакие изменения в структуре деятельности советского военно-морского флота не дадут средствам раннего оповещения НАТО информации о возможном нападении. С другой стороны, каждый советский военный корабль, находившийся за пределами основных пунктов дислокации должен был полностью готов к началу войны, а в мирное время не допускалось развертывание основных единиц флота далее, чем в пяти днях хода от пунктов базирования. Средства разведки и слежения должны были быть достаточными, чтобы обеспечить начальное развертывание без существенного усиления работы, чтобы не прилечь внимания непривычной активностью. Оперативный контроль над всеми военными кораблями, торговыми и рыболовецкими судами передавался главнокомандующему советским флотом в «Д -1», а его первый заместитель, начальник главного штаба ВМФ, готовился взять на себя контроль над операциями по всему миру.

Похоже, что оценка НАТО основных задач советского флота в случае войны была недалека от истины. Они включали: поддержание в постоянной готовности ПЛАРБ как стратегических сил ответного удара, а также защита их от любого возможного противодействия; противостояние, насколько это возможно, ПЛАРБ флотов США, Великобритании и Франции; уничтожение или вывод из строя авианосных ударных групп ВМФ США и других крупных боевых кораблей; поддержку сухопутных войск, как непосредственной огневой мощью кораблей, так и косвенно, путем доставки сил и материально-технической части; нарушение вражеского судоходства, включая прекращение любых морских перевозок, оказывающих прямую поддержку вражеским силам; а также осуществление слежения и разведывательных операций, необходимых для выполнения вышеизложенных задач.

Из советских документов следует, что для выполнения требований военно-морского плана был развернут следующий расклад сил. В течение последней недели июля 1985 года восемь ПЛАРБ, каждая с шестнадцатью или двенадцатью ракетами на борту постоянно находились на боевом патрулировании в Баренцевом море, и еще пять в Охотском. С этих позиций они могли поразить любую цель в континентальной части США. С целью защиты ПЛАРБ от нежелательного внимания потенциально враждебных «нарушителей», советы развернули дизель-электрические подводные лодки, которые вели патрулирование, пользуясь преимуществами, которые им обеспечивала меньшая, чем у их атомных оппонентов, шумность электродвигателей. ПЛАРБ поддерживали, конечно же, и противолодочные самолеты берегового базирования, а также всеобъемлющая оперативная информация от разведывательной сети.

Советский Союз пришел к выводу, что возможности прямо и полноценно противостоять ПЛАРБ флотов США, Великобритании и Франции нет. Однако, некоторые меры, призванные ограничить ущерб в Советском Союзе при ответном ударе ПЛАРБ, могли быть приняты. Единственными военными кораблями, предназначенными для этой цели, были дизель-электрические подводные лодки — шесть на Северном и четыре на Тихоокеанском флоте — задачей которых была постановка минных заграждений у баз ПЛАРБ противника. Другие меры, принятые советами, не являлись чисто военно-морскими, и здесь не представляют для нас интереса. В любом случае, они были не слишком эффективны.

Следует также напомнить о развертывании сил США и НАТО, которые Советский Союз должен был учитывать в своих планах — и, как было отмечено ранее, западные державы не всегда соответствовали «московскому взгляду». К 1985 году, ВМС США достигли успеха в программе продления срока службы (SLEP) своих авианосцев. Это добавило кораблям еще пятнадцать лет к их нормальному тридцатилетнему сроку службы. Программа была разработана для того, чтобы ВМС США имели в строю по крайней мере двенадцать авианосцев до конца столетия. По состоянию на август 1985 года, USS «Саратога» и «Форрестол» прошли через SLEP и стали «почти что новыми». USS «Индепенденс» был передан на военно-морскую верфь Филадельфии — что могло показаться жестоким по отношению к Вирджинцам, но, по крайней мере, Ньюпорт-Ньюс[124] получил заказ на постройку CVN-70 «Карл Уилсон»!

Широкую огласку получили слова, произнесенные в 1981 году начальником штаба ВМФ США адмиралом Томасом Б.Хейвордом, который сказал, что от него требовалось «… удовлетворить потребности в трех океанах силами флота, которого хватает на один-полтора». Следовало признать, что в течение последующих лет, он получил три введенных в строй авианосца, чтобы исправить положение. Таким образом, к середине 1985 года на постоянном дежурстве в Средиземном море находилась одна авианосная ударная группа, одна, а иногда две в Индийском океане и одна, иногда две в западной части Тихого океана.

Ни одна группа не находилась на постоянном дежурстве в Атлантике: Авианосная боевая группа Атлантического океана должна была быть сформирована из сил, проходящих подготовку в прибрежных водах США в ходе мобилизационного развертывания. Каждый из авианосцев нес около восьмидесяти пяти самолетов — истребителей, штурмовиков, противолодочных самолетов с фиксированными или складывающимися крыльями, а также один-два самолета, специально разработанных для РЭБ и дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО). Для защиты этого американского плавучего аэродрома предназначались два-три ракетных крейсера и десяток современных эсминцев и фрегатов. Довольно часто, он сопровождался также ядерной «ударной» подводной лодкой для оказания прямой поддержки.

В СССР считалось что американские авианосцы могут наносить ядерные удары и по этой причине требовалось их постоянное отслеживание торпедными и ракетными подводными лодками; когда стало ясно, что для потопления — или даже вывода из строя авианосца потребуется большая огневая мощь — также крейсеров и эсминцев, вооруженных противокорабельными ракетами (ПКР), которые должны быть развернуты на расстоянии одного-двух дней хода до точки выхода на дистанцию поражения, а также должны были быть приняты меры для увеличения дальности и уменьшения времени поражения. В этом случае, американские авианосцы, как они надеялись, не получат своевременного предупреждения о том, что война неизбежна.

Во время последней недели июля 1985 года, таким образом, в Средиземном море находились две ракетные и две торпедные советские подводные лодки. Все они были атомными и все были с северного флота. От Ньюфаундленда по линии предполагаемого наступления Авианосной ударной группы Атлантического океана были размещены еще три ракетные и четыре торпедные атомные подводные лодки, опять же Северного флота. Этот флот также развернул к западу от Гибралтарского пролива две дизель-электрические подводные лодки с крылатыми ракетами и две дизель-электрические подводные лодки с баллистическими ракетами на расстоянии пуска от военно-воздушных баз НАТО в Кефлавике, Исландия и Лоссимут в шотландии. Другие подводные лодки действовали между своими обычными районами патрулирования и базой в Мурманске.

Пятая эскадра[125] крейсировавшая или стоявшая на якоре поблизости от авианосной ударной группы американского Шестого флота, имела в своем оставе три ракетных крейсера, четыре ракетных и четрые артиллерийских эсминца, все из состава советского Черноморского флота. И советские и американские силы, разумеется, сопровождались судами материально-технического обеспечения и советская сторона имела их в значительных количествах.

В Индийском океане Советы развернули одну ракетную и три торпедных атомных подводных лодки для удара по американской авианосной ударной группе, но их надводные силы в этом регионе состояли из одного ракетного крейсера и трех ракетных эсминцев или сторожевых кораблей, которые, как правило, не принимались в расчет.

Наконец, в западной части Тихого океана, где базировалась американская авианосная ударная группа, обычно в Субике на Филлипинах, Советы сумели собрать еще одну группу атомных подводных лодок в составе одной ракетной и одной торпедной подводных лодок, кроем того, развернув группу дизель-электрических ракетных подлодок в районе порта Йокосука в Японии.

В дополнение к подводным лодкам и надводным кораблям, к задаче уничтожения американских авианосцев была подключена и советская военно-морская авиация, располагающая специально подготовленными и поставленными об этом в известность эскадрильями бомбардировщиков, оснащенных противокорабельными ракетами, которые дислоцировались в районе Мурманска и Ленинградском военном округе, а также под Севастополем и Владивостоком. В основном, они имели на вооружении бомбардировщики «Бэкфайер», предназначенные для поддержки Северного и Тихоокеанского флотов, а также самолеты меньшей дальности «Блиндер»[126] для действий на Балтийском и Черном морях. Оба этих типа самолетов имели возможность дозаправки в воздухе. Американские авианосцы и их корабли сопровождения, точные координаты которых всегда были известны в Советском Союзе благодаря комбинации воздушной разведки, спутникового наблюдения и слежения с надводных кораблей и подводных лодок, должны были ожидать воздушной атаки в любой точке северной Атлантики, Средиземного моря, в северной части Индийского океана, а также в Тихом океане от Южно-Китайского моря до западного побережья Соединенных Штатов.

Перейдем теперь к возможностям советского ВМФ по поддержке Красной Армии и армий стран Варшавского договора. С 1970 года было очевидно, что десантный потенциал советского флота растет. Осенью 1981 года интерес вызвала часть учений «Запад-81» в восточной Прибалтике. В то время многие полагали, что эти учения были проведены, чтобы оказать давление на Польшу, где ее собственная коммунистическая партия в то время испытывала проблемы с политическим контролем, находясь под мощным давлением свободного профсоюза «Солидарность» при поддержке католической церкви. Однако на самом деле учения были запланированы за год до этого и представляли из себя отработку захвата Дарданелл. Они включали беспрецедентное формирование соединения в составе вертолетонесущего крейсера «Ленинград», крейсера класса «Свердлов»[127], двух фрегатов класса «Кривак», нескольких десантных кораблей с Черноморского и Северного флотов и большого десантного корабля «Иван Рогов» с Тихоокеанского. В это же время на Балтийское море был направлен авианосец «Киев» в сопровождении двух фрегатов, направлявшийся со Средиземного моря на базу Северного флота. В июле 1985 года мощные десантные соединения, имеющие хорошую противолодочную и противовоздушную оборону, а также корабли огневой поддержки десанта были готовы поддержать сухопутные силы Варшавского договора на севере Норвегии, Германии, Турции и на Дальнем Востоке. В это же время, советские подводные лодки и военно-морская авиация были готовы воспрепятствовать высадке десантных сил НАТО в этих районах.

При рассмотрении советских планов по блокированию всех морских операций, которые могут дать непостредственно влиять на способность противника к ведению боевых действий, нужно учитывать медвежий склад мышления авторов советских оперативных концепций, предполагающий внезапность и высокую координацию всех видов вооружений. Следует также помнить, что торговый, а также рыболовный флот СССР и стран Варшавского договора находился под оперативным контролем советского правительства, что означало, что он занимал свое место в планах Главного штаба советского ВМФ.

Теперь стало ясно, что Советы разработали тщательный план того, как и где применять силы, чтобы оказать на мировую транспортную систему такое влияние, которое создаст максимальное ее нарушение в минимальные сроки. Приоритет отдавался нарушению перевозок США и их союзниками грузов, имевших самое непосредственное отношение к их боеспособности.

Быстрый рост советского торгового флота в 1970-е — начале 80-х не только позволил зарабатывать столь необходимую твердую валюту, но и расширить советское политическое влияние и обеспечил советский ВМФ наиболее ценными вспомогательными силами. Не последним из его достоинств было предоставление точной, полной и актуальной разведывательной информации о судоходстве в мире, направлении движений судов, перевозимых грузах и портах назначения. Некоторые советские торговые суда также могли устанавливать минные заграждения, многие из них были оснащены военными электронными системами, такими как средства радиоперехвата и постановщики помех. Таким образом, с самого начала военных действий советы планировали парализовать систему доставки грузов, применяя, насколько это возможно синхронно, многочисленные атаки силами надводных рейдеров, подводных лодок, береговой авиации, постановкой минных заграждений, саботажем, постановкой помех и передачей дезинформации. «Военные зоны», в которых нейтральные суда смогут ходить только на свой страх и риск будут установлены у Западных проливов к северо-западу от Европы, к западу от Гибралтара, в Аравийском море, у мыса Доброй Надежды и в Восточно-китайском море. Это создание «мгновенной угрозы» для судоходства, а не войны на коммуникациях — в старом стиле войны на истощение — также согласовывалось с советским военно-политическим планом быстрого захвата Федеративной Республики Германии и навязывания США переговоров, подкрепленных потрясающей демонстрацией советской мощи на суше, на море и в воздухе.

Советский военно-морской флот и морская авиация, предназначенные для парализации морских перевозок, как и силы, выделенные для других, уже упоминавшихся задач, должны были занять свои позиции задолго до того, как военные планы будут запущены на исполнение. Опять же, они были очень малочисленны. Западная оперативная разведка, в мирное время, естественно, наиболее интересовалась советскими тяжелыми атомными крейсерами класса «Киров», из которых к июлю 1985 в строю находились два — один — собственно «Киров» на Северном флоте и еще один на Тихоокеанском[128]. Их «электронные подписи» были хорошо известны ВМФ США, а следовательно, и НАТО. То же касалось и всех основных элементов советских флотов. Однако, когда пришло время, оказалось не так уж сложно изменить их, чтобы запутать — пускай даже на день или два — средства наблюдения и разведки. Кроме того, «Кировы», будучи атомными и очень тяжело вооруженными, могли действовать автономно и непрерывно двигаться на высокой скорости, требуя от противника полномасштабной концентрации сил для того, чтобы призвать себя к ответу.

Авианосцы класса «Киев», оснащенные СВВП, из которых к июлю 1985 в строю находилось четыре, были другим основным элементом советских надводных противокорабельных сил. Два из них, в том числе сам «Киев» находились на Северном флоте и еще два на Тихоокеанском. Нормальной практикой для «Киева» или однотипного «Новороссийска» было курсирование между Мурманском и Средиземным морем с эпизодическими дежурствами в районе Кабо-Верде и западного побережья Африки. В то же время «Минск» и однотипный с ним корабль, базирующиеся во Владивостоке*, курсировали между ним и Камранью — бонусом за советскую поддержку Вьетнама — эпизодически заходя в Южно-Китайское море. Эти авианосцы, как правило, сопровождались парой отличных фрегатов класса «Кривак»[129].

На западе часто предполагалось, что в случае войны тяжелые крейсера «Киров» присоединятся к авианосцам «Киев», чтобы сформировать боевые группы наподобие авианосный ударных групп НАТО, возможно с дополнительными фрегатами и эсминцами. Но это мнение было ошибочным. Оно не учитывало советскую решимость добиться успеха, даже ценой риска потерять все развернутые силы в течение первых же дней, если не часов боевых действий. Кроме того, зачем жертвовать исключительной подвижностью атомных «Кировых», ставя их в одну группу с ограниченными по автономности «Киевами» и кораблями сопровождения?

Что касается подводных лодок, предназначенных для борьбы с торговыми судами, то в мирное время только две подводные лодки находились на боевом дежурстве, имея эту задачу своей целью. Обе были старыми торпедными атомными подводными лодками. Одна из них вела патрулирование на расстоянии двух дней на малых оборотах от Мыса Доброй Надежды, а вторая на таком же расстоянии от Мыса Святого Роха, узловой точки у побережья Бразилии. Их задача заключалась в обнаружении и уничтожении определенных судов, определенных Москвой в течение нескольких часов после начала боевых действий на Центрально-Европейском театре.

Таков был, в сущности, план действий советского флота. Это был хороший план, и он почти что сработал.

Адмирал Мэйбери продолжил доклад об основных целях советского военно-морского флота, останавливаясь на отдельных операциях, которые они считал нужным осветить подробнее. Он начал с тяжелого крейсера «Киров».

1 августа CINCUSNAVEUR стало известно, что этот корабль отплыл из Кольского залива днем ранее и взял курс на юго-запад, к центру рубежа Гренландия-Исландия-Великобритания, двигаясь с умеренной скоростью. В прошлом, «Киров» время от времени выходил в Атлантический океан к западу от Исландии, выступая в качестве учебной цели для «Бэкфайеров», действующих с аэродромов в районе Мурманска. Это давало хорошие возможности для тренировок, в том числе для советской морской разведывательной авиации и спутниковых систем слежения. Чего в тот раз не было известно, так это того, что «Киров» сопровождала подводная лодка класса «Оскар»[130], которая держалась под днищем корабля таким образом, чтобы шум ее винтов нельзя было отличить от шума винтов крейсера.

К 3 августа «Киров» находился уже в примерно 350 милях к югу от мыса Фарвель. Неожиданно, следивший за крейсером «Орион» ВМС США обнаружил еще один источник шума поблизости от него. Шумы на некоторое время слились, а затем нова разделились. «Орион» продолжил слежение за тем, что он счел крейсером, в то время, как второй источник шума направился на юг на скорости 20 узлов. Обе цели не использовали радары и сохраняли радиомолчание. Однако, «Кировым» была цель, шедшая на юг. Рано утром 4 августа крейсер перехватил британский контейнеровоз «Лидс Юнайтед», точные координаты, курс и скорость которого были переданы из Москвы. На «Лидс Юнайтед» так и не узнали, что потопило его. Это были две выпущенные из-за горизонта ракеты SS-N-19[131] с обычными боеголовками. В следующие три дня «Киров» уничтожил не менее семи ценных кораблей Альянса. Так как ни один из них не смог передать сигнала «SOS», не говоря уже о сообщении о рейдере, эти потери остались незамеченными. Дальнейшей задачей «Кирова» было продолжать двигаться на юг, к Кабо-Верде, чтобы пополнить запасы ракет на советской базе в Порто-Гранде. Однако, ввиду того, что крейсер израсходовал все противокорабельные ракеты, его способный капитан Фокин принял решение вместо этого направиться на полной скорости обратно в Мурманск, пройдя Датским проливом. Он знал, что американская авиабаза Кефлафик была выведена из строя ударом баллистическими ракетами подводных лодок (БРПЛ) в обычном оснащении, запущенных со старых, но все еще действующих лодок класса «Гольф». Однако «Киров» был случайно обнаружен канадским «Орионом», который смог поддерживать контакт, оставаясь вне зоны действия ПВО крейсера. 9 августа «Киров» был серьезно поврежден попаданием ракеты «Гарпун» с американской подводной лодки «Даллас», а затем потоплен торпедами американской подводной лодки «Гротон»[132] из состава эскадры подводных лодок.

На Средиземном море, советская пятая эскадра прибыла 2 августа на свою обычную стоянку в заливе Хаммамет, неподалеку от побережья Туниса. Точнее, это сделали ее надводные корабли и вспомогательные суда. Подводные лодки — две ПЛАРК (подводная лодка, атомная, с крылатыми ракетами) «Чарли-2» и две АПЛ «Виктор»[133] остались в открытом море. Пары, составленные из лодок обеих типов, осуществляли патрулирование к западу и к востоку от Мальты. 2 августа, верховный командующий ОВС НАТО в Южной Европе (CINCSOUTH) и командующий шестым флотом США принял решение, что для авианосных ударных групп было целесообразным отплыть из Неаполя и направиться в район к юго-востоку от Мальты.

Советскую эскадру, конечно же, требовалось держать под наблюдением. Тем не менее, радиоэлектронный обман со стороны советских войск был осуществлен успешно. Ракетные крейсеры «Адмирал Дрозд», «Севастополь» и «Адмирал Головко» вместе с сопровождающими их ракетными эсминцами сумели сняться с якоря после наступления темноты 3 августа и уйти на высокой скорости на восток, избежав немедленного отслеживания.

Советские корабли были обнаружены в 03.00 4 августа одним из самолетов-разведчиков CINCSOUTH в 150 милях к западу от авиагруппы «Форрестола». Адмирал Лоример, командующий Шестым флотом, приказал разведчикам немедленно вернуться и начать подготовку к бою. В это время, советские подводные лодки «восточной» группы, находившиеся в контакте с ударной группой «Форрестола», в 04.00 получили приказ начать боевые действия. Условия использования сонаров, вызываемые более теплой поверхностью воды средиземноморским летом, очень помогли подводным лодкам оставаться незамеченными. Через несколько минут после того, как советские войска получили приказ и до того, как его получил американский адмирал, его флагманский корабль получил попадание двух противокорабельных ракет, которые попали в ангары и взорвались среди самолетов, заправленных и оснащенных оружием для предстоящего удара. Самолет АВАКС, поднявшийся в воздух в 03.00 смог предупредить о ракетах, выпущенных подводной лодкой. Вскоре он обнаружил группу ракет, приближающихся со стороны советских кораблей на западе. На этот раз, ответные меры имели некоторый эффект. Ни одна из ракет больше не попала в «Форрестол», однако два сопровождавших его эсминца получили попадания. Пожар на авианосце был взят под контроль, поврежденные самолеты были убраны, а те, что уцелели, начали подготовку к взлету. Ударная группа развернулась, авианосец взял курс на северо-запад, против ветра, чтобы обеспечить взлет ударных самолетов. Однако, как оказалось, его новый курс вывел авианосец в зону торпедной атаки второй советской подводной лодки. В 04.37 он получил попадания двух торпед, одна из которых повредила винты и рулевую группу.

В последующем бою, все надводные советские корабли были потоплены, однако «Форрестол» был вынужден просить разрешения на заход в территориальные воды Мальты. Он с трудом добрался до Марсашлокка и стал там на якорь. В тот же вечер, одна из советских подводных лодок «западной» группы была потоплена USS «Артур У.Рэдфорд» при попытке торпедной атаки на авианосец.

Американская боевая группа в Индийском океане была построена вокруг атомного авианосца «Нимиц». Отплыв из Диего-Гарсия 2 августа, эта группа взяла курс на северо-запад, к Аравийскому морю. Было известно, что советская эскадра Индийского океана находилась в Сокотре и было важно, чтобы она оказалась в радиусе действия американской авиации как можно скорее, выдвижение боевой группы, конечно же, невозможно было скрыть от спутниковой разведки. Используя свою исключительно высокую скорость, две советские торпедные подводные лодки класса «Альфа»[134] выдвинулись на позиции перехвата, что позволяло войти в контакт с американской боевой группой примерно в 01.00 4 августа. Так как американские корабли шли со скоростью 25 узлов, они не могли использовать свои противолодочные вертолеты для разведки, а противолодочные самолеты, полагающиеся на гидроакустические буи, в данных обстоятельствах имели малое значение. Таким образом, вскоре после начала боевых действия имела место успешная торпедная атака подводной лодки на авианосец. К счастью, только одна торпеда попала в «Нимиц», и хотя удар пришелся в корму, скорость авианосца упала всего на четыре узла, а, что более важно, реакторы не были повреждены и продолжали работать. Последующая авиационная атака на советскую эскадру была не слишком успешной. Потери от огня ЗРК были тяжелы, в основном потому, что единственный самолет радиоэлектронной борьбы (РЭБ) вскоре после взлета разбился из-за отказа двигателей. Истребители авиагруппы оказались в состоянии достаточно эффективно противостоять советским «Бэкфайерам», атаковавшим группу из Южного Йемена. Можно сказать, что в Индийском океане было проявлено достаточно доблести в первые же дни войны. Несмотря на это, оставался серьезный вопрос: сухой док, достаточно большой, чтобы принять поврежденный «Нимиц» находился не ближе Сан-Диего.

Тяжелый крейсер класса «Киров» Тихоокеанского флота действовал, в целом аналогично самому «Кирову» в Атлантическом океане. То есть, он время от времени выходил из Петропавловска и на несколько дней уходил на юго-восток в Тихий океан, по видимости, принимая разведывательную информацию и целеуказание от советской морской авиации. 1 августа, крейсер последовал обычным курсом в Тихий океан. К счастью, американская подводная лодка «Ла-Холла», которая вела патрулирование в районе Петропавсловска сразу села крейсеру на хвост. Вскоре после начала военных действия советский корабль подвергся атаке. Крейсер, получивший попадание тремя торпедами, затонул за двадцать минут.

В это же время «Китти Хок» — один из двух авианосцев Седьмого флота США — двигался на восток от Йокосуки в сопровождении крейсера с системой «Иджис» и несколькими кораблями Японских Морских сил самообороны, имея приказ перехватить крейсер в случае неудачи «Ла Холлы». Но прежде, чем группа приблизилась к советскому корабль на дальность поражения, «Китти Хок» получил доклад об успешном потоплении корабля с подводной лодки и изменил курс, чтобы вернуться в Йокосуку.

Американский авианосец «Джон Ф.Кеннеди» с составе своей ударной группы 4 августа находился в Субик-Бэй на Филиппинах. Адмирал Карлсберг, командующий американским Седьмым флотом, полагал, что в случае, если напряженность перерастет в войну, его первой обязанностью будет вывести свои силы в море и уничтожить «Минск», однотипный с «Киевом» корабль, который в настоящее время находился в Камрани, используя ее в качестве оперативной базы. В соответсвии с этой задачей, он вывел свои силы из Субика в 18.00 4 августа после проведения энергичных противолодочных мероприятий вдоль предполагаемого маршрута. Однако он не знал, что в то утро советская подлодка выставила минные заграждения в том самом месте, где «Джон Ф.Кеннеди» должен был выходить из Субика. Авианосец подорвался на одной из этих мин и был вынужден вернуться в гавань, после чего его покинула авиагруппа. Но СВВП «Форджер» «Минска» не выдержали удара авиагруппы «Кеннеди», нанесенного на рассвете следующего дня с аэродрома в Маниле. Советский авианосец и два корабля его сопровождения были потоплены. Два ракетных крейсера и два эсминца, однако, уцелели и потопили несколько торговых судов в Южно-Китайском море прежде, чем были интернированы в Сурабае на острове Ява.

К этому времени «Китти Хок» был переведен в Субик, чтобы заменить поврежденный «Джон Ф.Кеннеди» в качестве флагманского корабля адмирала Карлсберга.

Советские подводные лодки, действующие у мыса де-Сан-Роке, к западу от Гибралтара и у мыса Доброй Надежды потопили несколько важных торговых судов в течение первых нескольких дней военных действий. По всему миру укрывались в гаванях либо уходили из опасных районов, ожидая развития обстановки. Несколько судов подорвались на минах, которые выставили за несколько дней до этого советскими торговыми судами. Не могло быть никаких сомнений в том, что план «мгновенной угрозы» был введен в действие.

Последней операцией, о которой стоит упомянуть, будет наступление советских войск на юг, с поддержкой Болгарии и Румынии и высадкой морского десанта на Дарданеллах. Вместо того, чтобы осуществить прямую высадку в непосредственной близости от Босфора, советские войска начали наступление по суше из Болгарии — встречая ожесточенное сопротивление объединенных Греческо-Турецких войск, уже развернутых для недопущения этого — одновременно с высадкой морского и воздушного десанта в порту Зонгулдак. Оттуда они должны были двинуться воль побережья на запад при поддержке Черноморского флота, в то же время, угрожая Анкаре. Как следует из советских планов, ожидалось, что эта кампания заставит Турок заключить мир на условиях, которые создадутся после советского успеха в Западной Германии. Эти планы были сорваны ввиду неспособности Советов добиться своих целей на Центральном фронте.

Прежде, чем подходить к завершению, мы должны рассмотреть еще один аспект — а именно, военно-морские операции, развернувшиеся в первые два дня боевых действий, которые предопределил все дальнейшее развитие войны на море.

Следует напомнить, что целью Советов было оккупировать всю территорию Федеративной Республики Германии в течение десяти дней, что должно было привести к развалу Североатлантического Альянса и вынудить Соединенные Штаты сесть за стол переговоров. Советское верховное военно-морское командование сочло необходимым уничтожить или нейтрализовать американские авианосцы внезапной атакой при первой же возможности. Именно это обстоятельство в большей степени, чем что бы тони было другое придало войне всемирный характер и, возможно, дало гарантию, что даже если бы Красная Армия достигла Рейна в установленный срок, Соединенные Штаты с очень малой вероятностью пошли бы на переговоры. Совершенно независимо от ярости американского народа, столкнувшегося с новым Перл-Харбором или решимости Соединенных Штатов восстановить морское господство в Атлантике, в 1980-х годах изоляционизм был бы для Америки неприемлем. Соединенные Штаты теперь вынуждены импортировать нефть и другое стратегическое сырье с других континентов, и, следовательно, стали действительно зависимыми от моря. Поэтому преобладание советского военно-морского флота около Европы, Азии и Африки было неприемлемо. Тем не менее, это означало бы полный вывод американских войск из Европы.

Обращаясь к морским/воздушным сражениям, развернувшимся вслед за первыми неожиданными атаками, можно выделить нападения на торговые суда по всему миру и локальные столкновения к востоку от Суэца и на Тихом океане, а также пять кампаний, независимо, но более или менее одновременно развернувшихся в пределах НАТО. К ним относились: действия в Норвежском море, направленные на поддержку сил Главнокомандующего ОВС НАТО в Северной Европе (CINCNORTH); на Балтийском и Северном морях и у пролива Ла-Манш, направленные на поддержку сил главнокомандующего ОВС НАТО в Центральной Европе (CINCENT); в зоне западных проливов на северо-западе Европы, направленные на поддержку ОВС НАТО в целом; операции по переброске подкреплений через Атлантический океан; на Средиземном море в поддержку сил CINCSOUTH.

Приступая к описанию действий в Норвежском море, следует напомнить, во-первых, о том, что тяжелый крейсер «Киров» был потоплен на пути обратно в Мурманск после уничтожения ряда торговых судов в Атлантике. Особый интерес представляет еще одна операция, происходившая в то же время, в которой принимал участие авианосец «Киев». Он отплыл из Мурманска 23 июля, почти за две недели до войны в сопровождении двух фрегатов класса «Кривак». Группа прибыла в Корк в Ирландской Республике 27 июля, нанеся якобы визит вежливости. Корабли, как сообщалось, готовились к походу к Карибским островам. Конечно, группа отслеживалась системами НАТО после выхода из советских территориальных вод и оставалась под наблюдением после того, как вышла из Корка 2 августа, направившись на юго-запад. Однако контакт с группой «Киева» был потерян в ночь на 3 августа в результате применения средств радиоэлектронной дезинформации. К счастью, благодаря использованию авиабазы в Шенноне, последующий поиск оказался успешным и закончился обнаружением «Киева» 5 августа.

Шеннон значительно расширил зону действия французских противолодочных самолетов «Атлантикь Новелль Женерасьен» (ANG) и стал бесценным перевалочным пунктом для эскадрильи «Торнадо» Маринефлягер (морская авиация ФРГ), которая была вынуждена оставить Шлезвиг-Гольштейн и была передана Объединенному командованию в зоне Западных проливов (JACWA). Действуя в сопровождении двух «Торнадо» — перехватчиков КВВС и воздушного танкера БК-10, немецкие «Торнадо» обнаружили «Киев» в полдень 6 августа. «Форджеры» из авиагруппы советского авианосца уже сбили один из ANG и «Торнадо», а ЗРК авианосца и фрегатов сопровождения сбили еще два «Торнадо». Но атака остальных была успешна, и «Киев» оказался искалечен. Также был сильно поврежден один из фрегатов сопровождения. После этого британская подводная лодка «Сплендид» направилась на перехват. Она потопила «Киев» и поврежденный фрегат. Второй, подобрав уцелевших, направился на Кубу, однако в конце концов был обнаружен американским «Орионом», действующим с базы Лайес. После этого он не прожил долго.

Основные действия в Норвежском море начались 5 августа. Британская подводная лодка «Черчилль», ведущая противолодочное патрулирование к северу от Шетландских островов, потопила советскую дизель-электрическую подводную лодку довольно нового класса «Танго»[135], которая двигалась к Ферт-оф-Клайд для постановки минных заграждений. В течение нескольких последующих дней, несколько подлодок столкнулись с противником из числа первой волны советских подлодок, которые после начала боевых действий направились к рубежу Гренландия — Исландия — Великобритания. Этот маршрут был благоприятным для НАТО в силу, как и ожидалось, большей бесшумности подводных лодок флота США и их европейских союзников. Однако еще семь советских подводных лодок прорвались в Атлантику.

Американский Атлантический Ударный флот в составе двух авианосных ударных групп, вошел в Норвежское море 10 августа для поддержки норвежских войск и британских и американских морских пехотинцев, которые готовились к высадке с целью удержать аэродромы. Это имело большое значение. Первоначально флот насчитывал три авианосных ударных группы, однако, когда поступило сообщение, что «Форрестол», действующий на Средиземном море, сильно поврежден, было принято решение выделить «Саратогу» и ее корабли сопровождения из состава Атлантического Ударного Флота и направить на поддержку сил CINCSOUTH.

Действия Ударного Флота были направлены также на то, чтобы обеспечить дальнее прикрытие для первой крупной операции по переброске подкреплений через Атлантику. В этой операции участвовала группа быстрых конвоев с мощным эскортом, отплывших с Восточного побережья США 8 августа. Ложные конвои отправились по другим маршрутам, что было частью комплексного плана дезинформации. Несмотря на все это, конвои подверглись тяжелым ударам советских подводных лодок, наносимых ракетами с дистанции до 450 километров. Посреди Атлантики, они были также подверглись удару бомбардировщиков «Бэкфайер» из Мурманска, которые атаковали их ракетами с дальностью до 330 километров. Сражение развернулось на огромной по площади территории океана. К счастью, ответные меры были не безрезультатны. Количество транспортов, выведенных из строя, могло быть намного большим. Однако потери были тяжелыми. Только тридцать шесть из сорока восьми транспортов, отплывших из США, успешно добрались до портов на Канале. Однако, они доставили подкрепления как раз вовремя, что сыграло важную роль в стабилизации положения на Центральном фронте.

Мы подошли к концу доклада адмирала Мэйбери в Национальном колледже обороны в Вашингтоне и считаем нужным дать некоторые собственные комментарии.

Более подробное описание этих операций, конечно, можно найти в книге «Третья Мировая война: август 1985 года», опубликованной весной 1987. Она охватывает также воздушные и морские сражения, развернувшиеся в районе Балтийских проливов и пролива Ла-Манш, где советские легкие силы с воздушным прикрытием пытались нарушить доставку подкреплений и материально-технического обеспечения из Великобритании на Европейский континент. Мы не будет повторять те описания здесь.

Советскими силами было выставлено множество минных полей, и морские перевозки почти остановились из-за нехватки минных тральщиков. Особенно это ощущалось к югу от побережья Ирландии. Следует вспомнить «Киев» и его корабли сопровождения, зашедшие в Корк как раз перед началом войны. Во время этого захода, как стало ясно теперь, соединение советских подводных лодок выставило минные заграждения у Лох-Суилли, Бантри Бэй, Корка, Уэксфорда, Дублина и Милфорд Хевен. Пять судов подорвались на этих минах. Только Милфорд Хевен был оперативно протрален и потерь удалось избежать.

Большая часть последующих подкреплений отправлялась из портов на побережье Мексиканского залива. Пройдя к югу от Азорских островов, они, по возможности, направлялись далее по мелководью вдоль побережья Европы. Дополнительные силы поддержки, действующие из Испании, а также Португалии и Франции, снизили уровень подводной угрозы и практически ликвидировали угрозу с воздуха. За пределами зоны ответственности НАТО, где не было принято надлежащих мер для обеспечения оперативного контроля или не было возможности обеспечить надлежащую защиту, морское судоходство оказалось по большей части парализовано, пока уверенность в способности НАТО защитить его не восстановилась до некоторой степени. К концу второй недели войны оперативная оперативные системы разведки НАТО по всему миру обеспечили более реалистичную оценку подводной угрозы на различных театрах болевых действий. Действительно, мало кто сомневался, что разведывательные службы НАТО будут иметь важнейшее значение в обеспечении борьбы с серьезной угрозой способности Альянса использовать море.

Возможно, стоит на мгновение остановиться на этом аспекте. Развитие информационных технологий позволило западным союзникам использовать компьютеры, микроэлектронику и телекоммуникации, чтобы производить, хранить, получать и передавать информацию в различных формах быстро и, пока враг не начал вмешиваться, надежно. К счастью, советское вмешательство редко бывало эффективным. Каждый клочок информации о каждой советской подводной лодке, попавший в зону досягаемости любого датчика союзников — гидролокатора кораблей или вертолетов, гидроакустического буя самолета, акустических пеленгаторов на морском дне или радиолокационная отметка от шноркеля (если подводная лодка дизель-электрическая) — мог быть обработан почти мгновенно, проанализован и сравнен. Затем подводные лодки НАТО получали обновленные данные, которые доводились до сведения всех заинтересованных адресатов. Кроме того, известно, что это оказывало определенное влияние на советские подводные лодки (подводники стран НАТО испытывали подобное уважение к советским системам разведки), заставляя их двигаться с более низкой скоростью. Чем быстрее движется подводная лодка, тем больше шума она производит. Даже когда это не позволяет точно определить координаты подлодки, противник может сузить зону поиска. Такие ограничения скорости не смущают лишь ПЛАРБ, так как для выполнения своих задач им не требуется высокая скорость и они развертывались в удаленных районах, как можно дальше от потенциальных «нарушителей».

Следует добавить, что нужно учесть и имевшую место неудачу Союзников в области того, чтобы действовать быстро и оперативно получать добываемую разведкой информацию. Произошло то, о чем предупреждали многие. Степень децентрализации оказалась недостаточна для того, чтобы нижестоящие командующие, а в некоторых случаях командиры кораблей и прочие офицеры не оказались в ситуации, которую можно назвать «инсульт в центре — паралич на местах». В быстро меняющейся обстановке было крайне важно, чтобы человек оперативно получал всю необходимую ему информацию и мог выполнять свою работу так, как считал нужным. Наиболее важными функциями командиров флотов и персонала их штабов, особенно на берегу, было не допустить, чтобы их собственные силы — надводные корабли, подводные лодки и самолеты — не создавали помех друг другу.

Размышляя о результатах военных действий на море, можно сказать, что наибольшим недостатком флотов Альянса было малое количество противоракет, а также средств радиоэлектронной борьбы для подавления каналов управления и систем самонаведения ракет противника. С начала 1950-х годов было очевидно, что в боевых действиях на море наступила эпоха управляемого ракетного оружия. Это знание не было должным образом использовано. Слабым местом любых электронных средств управления является то, что они уязвимы для электронных средств противодействия. Любая ракета с любой системой наведения по определению может быть обманута и перенаправлена на ложную цель. В конечном счете, вражеские корабли, подводные лодки и самолеты должны были быть уничтожены или нейтрализованы. Задачей первостепенной важности было справиться с ракетами, что бы ни было их носителем.

К концу второй недели Третьей Мировой войны более 90 % советского и стран Варшавского договора торгового флота, включая рыболовные суда, действовавшие на Балтийском, Черном и Японском морях было потоплено, захвачено и интернировано в нейтральных портах. Это был конец советского морского могущества.

ГЛАВА 14: ВОЙНА В ВОЗДУХЕ

Мы уже подробно описали некоторые из воздушных боев, развернувшихся на Центрально-Европейском театре военных действий, многие из которых имели решающее значение для сражений на земле. Но военно-воздушные силы в этой войне играли более важную роль, чем в любой другой и поэтому из действия заслуживают более подробного рассмотрения.

Военно-воздушные силы действовали везде, где шли боевые действия. Над океанами и прибрежными государствами действовали, в основном, палубные самолеты и вертолеты. Наиболее значительными были действия огромны авианосцев ВМС США, однако французские «Фош» и «Клемансо», а также британские «Арк Ройал» и «Илластриес» оказались в самой гуще сражений на Средиземном море и в Атлантике. Военно-морской флот США имел в распоряжении около 1 500 первоклассных самолетов и, в дополнение к ним глобальную силу в виде Командования ВВС в зоне Тихого океана (PACAF) со штаб-квартирой в Японии и авиакрыльями, развернутыми в дружественных странах юго-восточной Азии и авиакрылом тяжелых бомбардировщиков В-52 Стратегического Авиационного Командования на острове Гуам. Все эти силы сыграли свою роль в сражении на периферии войны.

Действия авианосцев Ударного флота ВМС США в Атлантике получили широкую огласку. Менее известным, возможно, является в подводной войне самолеты Союзной морской патрульной авиации, действия независимо или совместно с надводными кораблями и подводными лодками, нанесли очень тяжелые потери советскому подводному флоту. Эти самолеты, оснащенные электроникой и гидроакустическим оборудованием и средствами поражения подводных лодок, превзошли даже самые высокие ожидания мирного времени. Но, будучи большими и «хрупкими», они были уязвимы на земле, и некоторые из них, базировавшиеся на восточных берегах Атлантического океана, были уничтожены ракетными ударами советских самолетов и подводных лодок. После этого, эти самолеты были рассредоточены парами и отдельными бортами по базам на побережье европейской Атлантики и продолжили действовать. Удивительный факт, но имея на борту достаточно места для отдыха и приема пищи и игнорируя правила технического обслуживания мирного времени, многие из этих самолетов и их экипажей провели больше трех четвертей всей войны в воздухе, совершая посадку только для пополнения запасов топлива и продовольствия.

Действия советской морской авиации были направлены на то, чтобы блокировать Атлантический «воздушный мост» сбивая крупные американские военно-транспортные самолеты в море ракетами «воздух-воздух» с модифицированных «Бэкфайров», «Беаров» и «Бэджеров»[136]. Но, несмотря на повреждение и уничтожение объектов, система раннего предупреждения НАТО продолжала работать, и F-15 «Игл» из Исландии, а также «Торнадо» КВС из Шотландии устраивали им горячий прием. Аналогичным образом, когда небоеспособные советские СВВП «Форджер» попытались действовать со своих авианосцев типа «Киев», «Торнадо» КВС и американские палубные перехватчики держали их в ужасе, пока их корабли-носители не были потоплены. Радарное и инфракрасное наблюдение с высотных самолетов-разведчиков и спутников означало, что неожиданность на море могли вызвать, в основном, лишь самолеты и подводные лодки.

Великобритания и Франция попали под удары советской авиации с первых же часов войны. Первоначально, они сводились к ракетным ударам бомбардировщиков «Бэкфайер», «Беар» и «Бэджер» по портовым сооружениями, аэродромам, радиолокационным станциям и узлам связи, а также правительственным сооружениям и военным командным центрам. Хотя это ни в коем случае не имели решающего значения, иногда удары достигали слабо защищенных целей, например, британского центра управления воздушным движением, расположенного в гостиничного типа здании в Вест Драйтоне на окраине Лондона.

В первые дни войны удары самолетов советской Дальней и Морской авиации со своих далеких баз по Великобритании и Франции не смогли оказать решающего значения. Их потери были высоки, так как они рисковали быть сбиты над Атлантическим океаном и Северным морем дальнобойными ракетами. Так было до 8 августа, когда советские военно-воздушные силы получили в свое распоряжение аэродромы в Шлезвиг-Гольштейне и смогли задействовать большое количество бомбардировщиков Су-17 «Фиттер» и Су-24 «Фенсер» для ударов по целям в Великобритании и Франции. Обе страны попали под очень тяжелый удар. Тогда американские F-111, британские и немецкие «Торнадо» и французские «Ягуары» начали наносить удары по новоприобретенным советским аэродромам с их импровизированной ПВО, в то время, как советские «Фиттеры» и «Фенсеры» несли тяжелые потери над целями и перехватывались на пути к ним бельгийскими и голландскими F-16 «Файтинг Фалкон». Британская и Французская ПВО была серьезно нарушена в результате пробелов в системе раннего предупреждения после потери наземных РЛС и повреждения аэродромов, однако их современные защищенные системы связи уцелели, а самолеты дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО) показали удивительную способность адаптироваться для компенсации потерь в системе наземных РЛС. Вплоть до конца войны, несмотря на серьезные потери, французские и британские военно-воздушны силы по прежнему представляли собой огромную проблему для советских самолетов, пытавшихся углубиться в их воздушное пространство.

Высоко над землей Германии, Советы в расчете на пренебрежение потерями заполнили небо своими самолетами. Меньшим по численности, но, как правило, превосходящим их Союзным военно-воздушным силам пришлось прилагать максимальные усилия. Все довоенные опасения по поводу того, что оптимистично называлось «Контролем воздушного пространства» более чем реализовались. Радиолокационные станции и системы связи были забиты помехами и от тщательного наземного контроля пришлось отказаться. Проблемы с классификацией «Свой-чужой» и интеграцией действий авиации и зенитно-ракетных систем были настолько сложны, что могли быть решены только путем применения простейших мер. В отсутствие надежного контроля вооружений системами «Свой-чужой», с обеих сторон свои самолеты неизбежно сбивались столь же эффективно, сколь и самолеты противника. Широкие правила были созданы Союзными военно-воздушными силами Центральной Европы (AAFCE) в течение нескольких часов. Они предполагали установленный диапазон высот для возвращения своих самолетов, а также «окна» длительностью несколько минут каждый час, в течение которых зенитно-ракетные системы на земле бездействовали. Хотя иногда это давало самолетам советских ВВС неоспоримое преимущество для выполнения своих задач, это было лучшее, что можно было сделать в неразберихе сражения в воздухе.

В небе, американские, Бельгийские, Голландские и Датские F-16 «Файтинг Фалкон» вместе с американскими F-15 «Игл», французскими «Миражами», а также британскими и немецкими «Фантомами» в неустанной борьбе за превосходство в воздухе наносили тяжелые потери советским истребителям «Фишбед», «Флоггер» и «Фоксбет». Было подсчитано, что военно-воздушные силы Альянса сбивали советские самолеты в соотношении 5 к 2 в свою пользу. Однако, это соответствовало тому количественному превосходству, которое страны Варшавского договора имели над ними. Потери авиации вскоре вызвали серьезное беспокойство у COMAAFCE и его подчиненных. Чтобы компенсировать эти трудности, на западе должны были быть созданы новые аэродромы и наземная инфраструктура, так как передовые базы на севере Германии были захвачены или попали под огонь наземных сил и удары авиации. Хотя это никогда не было частью декламируемой политики НАТО в отношении отступления, некоторые планы перебазирования были предусмотрительно подготовлены. Поэтому, когда возникла такая необходимость, эскадрильи военно-воздушных сил НАТО быстро нашли себя на незнакомых аэродромах в северной Франции, Бельгии и Великобритании, где получили некоторую защиту относительно нетронутых средств ПВО. С-130 «Геркулес» ВВС США и КВС Великобритании, а также французские и немецкие тяжелые транспортные самолеты «Трансаль» и вертолеты делали великолепную работу по доставке летного состава, оружия, средств технического обслуживания и специальной техники с перебазируемых аэродромов. Несмотря на хаос, творящийся на многих авиабазах, ВВС Альянса продолжали действовать, и их вызов врагу никогда не ослабевал.

Пилоты и штурманы быстрых реактивных самолетов имели считанные секунды на принятие решений и, получив боевые повреждения, рефлекторно катапультировались из вышедших из-под контроля самолетов. Многие из них были достаточно удачливыми, чтобы приземлившись на парашютах, попасть в руки дружественных немцев, которые помогали им вернуться на территорию, контролируемую Альянсом через бреши в линиях врага. Некоторые летчики возвращались домой пешком целых четыре раза, чтобы получить новую машину и вернуться в бой. Это оказалось значительным фактором, смягчающим серьезное истощение военно-воздушных сил НАТО, продолжающиеся с каждым днем.

В то же время, в ходе важных воздушных операций, «Торнадо» КВС и Люфтваффе, а также FB-111 ВВС США наносили удары по аэродромам Варшавского договора в Восточной Германии и Чехословакии. «Торнадо» летели к целям на предельно малой высоте, для чего они и были разработаны. Эти неоднократные удары не обходились без потерь, однако доставляемые ими бомбы и мины неуклонно снижали численное превосходство противника и затрудняли работу его аэродромов, таким образом, устанавливая баланс самолетов, действующих на больших и малых высотах над линией фронта. Авиакрылья и эскадрильи НАТО также участвовали в налетах на «узкие места», чтобы сорвать и воспрепятствовать доставке в Западную Европу танковых подкреплений и материально-технического обеспечения армий Варшавского договора.

После девяти дней ожесточенных воздушных боев, были потеряны более половины самолетов COMAAFCE. Потери летного состава были меньше. Однако военно-воздушные силы Альянса вернули себе инициативу к тому моменту, когда SACEUR принял свое историческое решение отправить в бой самолеты двойного назначения[137] с обычными бомбами и задействовать В-52 с базы Лайес на Азорских островах. Оно было подкреплено параллельно принятым COMAAFCE решением ввести в бой оставшиеся резервы, состоящие из нескольких эскадрилий итальянских ВВС и ввести в бой эскадрильи французской и американской палубной авиации, а также французских и немецких учебно-тренировочных самолетов «Альфа Джет» (которые, как и британские «Хоки» были полезны на второстепенных ролях в этой войне). Эти силы были благополучно перебазированы, вызвав, однако, разочарование своих экипажей в южную Францию и Германию.

Все факторы, которые позволили западному Альянсу выстоять против количественно превосходящих сил авиации противника, станут известны, когда закончатся полномасштабные исследования этой войны, но многие из них понятны уже сейчас. Значение, которое придается качеству техники и подготовки личного состава более чем оправдано в отдельном бою, но в затяжной войне решающим фактором является их количество. Включение в войну ВВС Франции с самого начала имело, несомненно, важное стратегическое значение. Французское Тактическое авиационное командование (№ 1 коммандемент аэриенн тактикь) со штаб-квартирой в Меце в восточной Франции проявило себя гибкой структурой для постановки боевых задач и координации распределения самолетов Альянса, перебазирующихся из Германии на Французские аэродромы. Без этого, как и без участия в отсутствие договорных обязательств в войне сотен французских «Миражей» и «Ягуаров» с их квалифицированными экипажами, достигнуть превосходства в воздухе могла бы совсем другая сторона.

ГЛАВА 15: ВОЙНА В КОСМОСЕ

4 августа 1985, когда начались боевые действия, космический орбитальный аппарат «Энтерпрайз-101» с экипажем из четырех человек под командованием полковника ВВС США «Слима» Вентворта уже более сорока часов выполнял свою миссию на орбите. Первоочередной его задачей была фото- и радиотехническая разведка и, так как аппарат проходил над территорией СССР десять раз в сутки, было собрано впечатляющее количество ценной информации. Однако корабль был также оснащен аппаратурой для трансляции материалов на территорию СССР и его стран-сателлитов, призывая к неповиновению и восстаниям. За счет собственных источников информации в СССР об этом было прекрасно известно. Ликвидация «Энтерпрайза-101» входила советские планы, если объявленное состояние боевой готовности перейдет в открытую войну.

Рано утром 4 августа был произведен запуск «Союз-49», задачей которого являлся перехват. На четвертом витке он сблизился с кораблем Вентворта на 150 метров, который начал наблюдение. Вспышка лазера с советского корабля ослепила его сразу. Последовавший за ним обстрел нанес кораблю такой ущерб, что о контролируемом входе в атмосферу не могло быть и речи. Только прибытие другого космического челнока могло спасти Вентворта и его команду, но ущерб, полученный «Энтерпрайзом-101», в частности повреждения систем управления и генераторов энергии означали, что система жизнеобеспечения откажет раньше. Следовательно, спасательная операция должна была быть срочной.

Жена полковника Джанет, высокая красивая брюнетка, в это время находилась вместе с десятилетним сыном Николасом и шестилетней дочерью Памелой в светлой и благоустроенной гостиной дома Вертвортов в Монтерее, штат Калифорния и вслушивалась в драматические утренние новости по телевизору. Обычно их семья завтракала на кухне, но сейчас были в гостиной, потому что телевизор был там. Они уже слышали, что их страна вступила в войну, но сейчас умы всех троих занимала мысль о том, что любимый муж и отец находиться там, в космосе.

- Он вернется, все будет в порядке, — сказала Джанет, убирая остатки завтрака. — Как всегда.

Но в ее голосе было больше уверенности, чем она ощущала.

Раздался телефонный звонок.

- «Слим» в беде, — сказал знакомый Джанет голос. Это был их хороший друг из центра управления полетами.

— Это скоро сообщат по новостям, но я решил предупредить вас. У него повреждены глаза, но в остальном все нормально. Корабль сильно пострадал, но мы вернем их обратно.

Почти сразу же на экране появилась эта новость. Еще не успев положить трубку, Джанет услышала слова диктора:

- Одни из наших космических кораблей был поврежден в результате атаки советского космического перехватчика. Готовиться миссия по спасению его экипажа, которая должна стартовать в ближайшее время.

- Чудесно! — Сказала Джанет детям. — Они вернут папу. Вы увидите!

Кто-то постучал в дверь. Это оказался офицер, заявивший, что прибыл по приказу центра управлений полетами, вместе с двумя офицерами ВВС с телевизионным оборудованием, которого Джанет никогда раньше не видела. Было понятно, что это модель для домашнего пользования. Наверное, какое-то рабочее оборудование. Офицер установил его, подключил питание и занялся некоторой настройкой.

- Вы можете поговорить с полковником Вентвортом, — сказал он. — Когда корабль пройдет над нами. Он сказал, что хочет поговорить с вами.

Что все это значит? Джанет заволок жуткий страх.

Она обошла странный телевизор, не прикасаясь к нему, и позвонила их другу из центра управления полетами.

- Вы ведь запустите «Шаттл» чтобы спасти его? — Спросила она. — Они сказали что…

- Я надеюсь, что да, — раздался нерешительный ответ. — У нас есть не так много носителей. Все зависит от того, как Объединенный Комитет начальников штабов решит использовать их.

Часом позже она позвонила снова. Они все еще была не в состоянии заставить себя прикоснуться к передатчику.

- Джанет, плохие новости. У нас готова только одна ракета, и Объединенный Комитет начальников штабов приказал использовать ее для замены критически важного разведывательного спутника, также перехваченного советским аппаратом.

- Ты хочешь сказать, что они позволят ему умереть, когда они могут его спасти?

- У нас есть только один носитель, — прозвучало в ответ. — Пока «Энтерпрайз-103» не будет готов к полету. На это уйдет не менее трех дней. Учитывая повреждения, нанесенные советским перехватчиком, корабль «Слима» столько не продержится. А свободная ракета уже готовиться на Ванденберге, где уже готов спутник, и я боюсь, нет возможности что-то изменить. Ты можешь поговорить со «Слимом» через телевизор, который они принесли. Включи его, но будь готова.

- Но… но по новостям сказали, что спасательная операция сейчас срочно готовиться и в скором времени стартует… Они же сказали…

- Мне очень жаль, Джанет. Действительно жаль. Это просто пиар, чтобы успокоить общественность. Ты должна знать правду.

Джанет секунду промолчала.

- А что с другими членами экипажа? — Спросила она почти шепотом. — Что вы скажете их семьям?

- О них позаботятся, — раздалось в ответ. — Но время уходит. Вы можете поговорить со «Слимом».

Она так и сделала. На экране появился «Слим», ее любимый, один из трех человек в мире, которые действительно имели для нее значение. Он находился в кабине космического корабля в окружении приборов, в скафандре, но его движения были более неловкими, чем обычно. И неопределенными. Его взгляд был странным.

- «Слим!» — Сказал она.

- Здравствуй, любимая, — ответил он. — У меня со зрением что-то, и я вас не вижу, но бог мой, так приятно вас слышать. Как вали дела?

- Хорошо, — соврала она. — Николас и Памела здесь. Дети, поздоровайтесь с папой.

- Привет папа, — ответили они хором.

- Это замечательно, — ответил он.

Джанет смотрела, как парящий в невесомости слепой космонавт слепо шарит руками по кабине. Но голос был тот же. Это был голос «Слима».

- Джанет, — сказал он. — Я люблю тебя.

- О, Слим…

- Это не продлиться долго, может быть, час, или около того, а может и несколько минут. Я люблю тебя, Джанет, дорогая… Я отключаюсь.

Изображение исчезло.

Она бессильно опустилась на диван. Глаза были сухими. Она была слишком поражена.

Вдруг глубоко изнутри ее вырвался вопль, словно крик умирающего животного.

- Я ненавижу вас всех! — Вскрикнула она, а затем в слезах прижала к себе детей.

… Когда война закончилась, запущенный аппарат подобрал на орбите тела полковника и других членов экипажа «Энтерпрайза-101» и вернул их на Землю, где они были с почестями похоронены на Арлингтонском кладбище. Событие было важным. Президент направил на церемонию своего помощника. Джанет Вентворт на церемонии не было[138].

В течение трех довоенных десятилетий огромные инвестиции и чудеса изобретательности в сверхдержавах мчали космическую отрасль вперед. Наряду с хорошо известными мирными программами, военное значение отрасли было крайне сильно. Любая деятельность в космосе имела некоторое военное значение, но, по крайней мере 65 процентов запусков, осуществленных до войны, были запущены в военных целях. К январю 1985 года Советский союз осуществил 2119 космических запусков, для сравнения, США осуществили 1387. Однако, последние использовали более тяжелые ракеты с большей полезной нагрузкой, а их спутники имели больший срок службы и больше технических возможностей.

Среди военных задач, выполняемых спутниками, была фотографическая, электронная, радиолокационная и инфракрасная разведка, обеспечение связи, функции системы раннего предупреждения, навигационные и метеорологические задачи и, наконец, были спутники-перехватчики, предназначенные для уничтожения других спутников. Пилотируемые аппараты, такие как «Энтерпрайз-101» были оставлены для выполнения нескольких взаимосвязанных задач или для тех, где возможность выполнения требовала немедленной реакции или мышления. Великобритания, Франция и Китай также имели скромные космические программы, используя спутники для связи и научных исследований. Франция и Китай также использовали собственные ракеты-носители, в то время как британцы, являвшиеся крупным разработчиком и производителем спутников, зависели от американских носителей трехспутниковую систему связи.

До войны обычные люди по всему миру имели слабое представление о том, что творилось у них над головами. Главным образом, так было потому, что большая часть происходящего было окутано завесой секретности, но также и потому, что их внимание обращалось к космосу только тогда, когда телекамеры отслеживали там нечто важное. Так получилось, что героические подвиги в космосе в ходе этой войны остались не поняты многими. Человек был нужен в космосе для выполнения лишь отдельных задач, особенно в первые годы космической программы. Когда же дело дошло до военных действий, он, как оказалось, был скорее обузой, нежели преимуществом. Были, конечно, исключения в виде задач, которые требовали прямого человеческого участия и контроля. Ярким примером этого был трагический полет «Энтерпрайза-101» полковника Вентуорта. Но основные задачи в космосе было лучше возложить на роботов.

Для понимания того, что происходило в космосе в ходе войны, будет полезным некоторое понимание основ научной теории. Искусственные спутники Земли подчиняются таким же, как и природные тела, законам, установленным в семнадцатом веке ученым и философом Иоганном Кеплером. Вероятно, наиболее значимым в контексте данной книги будет то, что плоскость орбиты искусственного спутника (как и естественного) всегда будет проходить через центр Земли. Под действием этого и других неумолимых законов, траектория полета спутника становиться, в сущности, постоянно и предсказуемой. Они могут смещаться лишь с помощью бортовых маневровых, как правило, жидкостных и твердотопливных ракетных двигателей. Маневровые двигатели и топливо для них, естественно, отбирают место у другой полезной нагрузки. Если же запас топлива будет исчерпан, возможность маневрирования исчезнет. И в любом случае, за него придется расплачиваться уменьшением другой полезной нагрузки.

Еще одним сдерживающим фактором является количество электроэнергии, необходимой для работы систему спутника. Солнечные батареи способны довольно просто преобразовывать в электричество энергию солнечных лучей, однако все равно остаются ограничения по мощности и количеству запасаемой энергии. Именно поэтому спутники радиолокационной разведки, которые играли крайне важную роль в войне, имели много недостатков. Радар жадно поглощал электроэнергию. Именно по этой причине Советский Союз использовал портативные ядерные реакторы в качестве источника питания в своих спутниках радиолокационной разведки. Напомним, что объект, который в 1978 году вызвал обеспокоенность всего мира, сгорел при входе в атмосферу над северной Канадой, вызвав радиоактивное заражение местности, несомненно, был советским спутником морской разведки[139].

Но даже без подобных неудач, срок использования спутников не длился вечно. Он в значительной степени определялся высотой орбиты и сроком службы источника питания. Исчерпание источника питания, несомненно, означало очевидный конец функционирования спутника, в отличие от эксплуатации обычной машины. Срок службы спутников находился в диапазоне от нескольких дней или недель до (теоретически) нескольких тысяч лет, в зависимости от его орбиты. Проще говоря, чем ниже орбита, тем короче срок службы спутника и наоборот. Высота орбиты определяется при запуске спутника и зависит от задач, которые ему предстоит выполнять. Спутники оптической разведки, как правило, являются самыми низковысотными и запускаются на высоту около 120 километров над Землей. С другой стороны, американские спутники обнаружения ядерных взрывов VELA (Velocity and angle of attack — скорость и угол атаки) были выведены на столь высокую орбиту, что на момент начала войны отдалились от Земли уже на 110 000 километров.

Хотя космос позволял техногенным объектам перемещаться на огромные расстояния с огромной скоростью практически вечно, все движение в космосе по прежнему находилось в плену законов Кеплера. Если орбита спутника не будет изменена, то на каждом витке он точно в срок появится в определенной точке. Высота или плоскость орбиты может быть изменена маневрированием, однако после маневра, спутник — если только не упадет обратно в атмосферу — снова окажется на предсказуемой орбите. Таким образом, хотя точно назначение некоторых спутников не всегда было известно в предвоенные годы, космос был «открыт» и все спутники, остатки ракет-носителей и прочий мусор, вращавшийся вокруг Земли, находился под наблюдением, пронумеровывался и регистрировался в компьютерных базах научных учреждений, таких как Королевский авиационный институт в Фарнборо, Великобритания. Кроме того, согласно общепринятой конвенции Организации Объединенных Наций (среди участников конвенции был и СССР), страны были обязаны уведомлять о запуске и основных параметрах каждого спутника. В основном, так и делалось.

Спутники могли наблюдаться даже невооруженным глазом ночью, когда они отражали солнечный свет, однако более научным подходом было следить за ними с помощью телескопов, радаров и других электронных средств. Деятельность в космосе была настолько открыта для наблюдения и анализа, что первые сообщения о Плесецке, главной стартовой площадке Советского Союза на севере его территории были получены из Кеттерингской школы для мальчиков в Англии. Группа школьников под руководством преподавателя-энтузиаста науки организовало постоянное наблюдение, и периодически публиковала подробности о спутниках, недавно выведенных на орбиту.

Среди многих преимуществ, вытекавших из довоенных космических программ было признание сверхдержавами (по причине объективной данности) концепции «открытого пространства». Она устраняла одну из трудностей в области контроля за исполнение договоров об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений (ОСВ И СНВ), так как состояние пусковых установок легко могло быть проверено средствами космической разведки. Проверка «национальными техническими средствами» уже давно была используемым в затянувшихся переговорах эвфемизмом для спутникового наблюдения. Обе стороны точно понимали, что это значит. Такая разведка имеет свои ограничения: она не может проследить за ракетами, которые хранятся укрытыми, и не может проникнуть внутрь грузовиков, въезжающих и выезжающих с ракетных баз.

Человеческая деятельность в космосе в мирное время, как правило, достаточно стабильна, как в научном, так и в политическом плане. Существует даже значительное сотрудничество. Иногда оно носит даже политический характер, подобно тому, как СССР намекнул Соединенным Штатам, что ЮАР готовит проведение ядерных испытаний в пустыне Калахари. Эта информация была получена с одного из советских спутников «Космос», пролетавшим над Калахари в июле и августе 1977 года.

Так как методы полетов в космос, выбранные СССР и США были различны в техническом плане, большая «комфортность» американской модели позволяла непосвященным людям на западе наслаждаться убеждением в том, что США, безусловно, лидируют. Это было далеко не так. В различных отношениях, каждая из сторон была впереди. США вложили огромные усилия в программу «Аполлон» по отправке человека на Луну. СССР, проявляя меньше суеты, приступил к созданию космической станции «Салют» на орбите. Благодаря программе сменных экипажей, в общей сложности около сорока космонавтов выполняли на ней различные исследовательские программы. Обе программы дали очень замечательные результаты, но эти результаты были очень различны.

Развитие телеметрии позволяло мгновенно передавать на Землю информацию со спутников оптической и радиоэлектронной разведки. Во время войны эти каналы были полностью или частично забиты помехами, наводимыми обеими сторонами с использованием наземных и космических средств. Время, которое требовалось для сложного процесса преобразования спутниковых снимков в сигнал для отправки на Землю для дальнейшей обработки, в мирное время казалось замечательным, однако в военное этот процесс были слишком долгим. С другой стороны, передача данных на Землю таким способом не могла быть подавлена. Система спутниковой связи, которая хорошо себя зарекомендовала еще до войны, оказалась бесценна для обеспечения работы гражданских и военных систем управления в беспрецедентном темпе. Но и здесь эффективность системы снизилась в результате наведения помех.

Спутники уничтожались и выводились из строя в ходе скорее единичных, нежели массовых операций. Количество спутников-перехватчиков было ограничено с обеих сторон[140] и все они были предназначены для уничтожения действительно важных целей. В основном, этими целями были спутники радиоэлектронной разведки (РЭР), которые получали основной процент информации об электронных системах противника и, прежде всего, рабочих частотах его систем. Некоторые из выведенных из строя спутников заменялись новыми, но такие запуски требовали особого внимания — место старта и направление полета ракеты должны были быть таковы, чтобы запуск ни в коем случае нельзя было принять за запуск межконтинентальной баллистической ракеты (МБР). Это было чувствительным и жизненно важным ограничением, несмотря на все средства для быстрого компьютерного анализа. Это также было частью молчаливой договоренности между сверхдержавами касательно того, что в условиях войны процесс замены был необходим. За несколько месяцев до войны, все стороны были хорошо обеспечены спутниками всех типов, и запуски для их замены были немногочисленным. Как следствие, медленный темп запуска, характерный для США, с их большими спутниками и большими ракетами, не стала большим недостатком, как прогнозировали некоторые довоенные критики.

Уничтожение или подавление помехами спутников РЭР могло быть для Запада более чувствительным, чем для СССР, так как НАТО возлагало большие надежды на меры радиоэлектронного противодействия (РЭП) и радиоэлектронной защиты (в области которых она имела существенное, однако не подавляющее превосходство) уступая в численности аппаратов и имея их развернутыми в неблагоприятных конфигурациях в случае начала войны. Это объясняет, что объединяло средства РЭР в космосе, тяжелые потери авиации Альянса в ходе первого удара, затруднения в разведывательных системах и Гданьский инцидент, описанный нами в Главе 6. Это также объясняет, почему эти отдельные истории со своим интересным человеческим фактором оказались так важны в начале войны.

Учитывая стратегические возможности, которые предлагало использование космического пространства, было неизбежным, что обе сверхдержавы обратят внимание на противоспутниковое оружие. Это случилось еще в середине 1960-х, когда Советский Союз продемонстрировал способность направить два спутника в точку встречи в ходе реализации своей программы «Союз-Космос» в 1967 году. США продемонстрировали то же самое несколько ранее с использованием аппаратов «Джемини». Ко второй половине 1970-х годов СССР, похоже, оказался твердо привержен системе, при которой перехватчик приближается к цели снизу от нее по схожей орбите, чтобы запустить в ее сторону боеголовку или приближался в цели вплотную, чтобы взорваться вместе с ней. Война показала, что оба этих метода были надежны и эффективны. Спутники были «нежной» целью. Требовалось очень слабое столкновение или взрыв, чтобы вывести их из строя. Основная система противоспутникового оружия США строилась на столкновении ракеты-перехватчика и цели на относительно низкой скорости соударения. Эти ракеты[141] запускались в космос с истребителей F-15 «Игл», летящих на очень большой высоте. Для наведения на конечной стадии полета, обе стороны использовали инфракрасные системы самонаведения.

Возможность использовать противоспутниковых ракет наземного базирования также была рассмотрена, но отброшена, хотя Соединенные Штаты имели некоторые успехи в ходе испытаний на Тихом океане. Как и противоракетная оборона (ПРО), эта система разрешалась договором ОСВ-1, однако проблема сопровождения цели и ее перехват ракетой наземного базирования оказался слишком сложным и дорогостоящим для практического применения. Компенсировать недостаточную точность систем позволяло использование ядерных боеголовок, однако в это случае был риск нежелательных последствий в виде эскалации конфликта. В любом случае, Договор о Космосе 1967 года запрещал вывод ядерного оружия на орбиту. Хотя этот договор, возможно, был бы проигнорирован в ходе войны, он стал эффективным тормозом разработки подобных систем в мирное время.

Хотя многое в научной фантастике оказалось удивительно пророческим, космические сказки предвоенных лет, в которых люди разгуливали в космической невесомости с оружием, основанном на «лучах смерти» не нашли своего отражения в реальной войне в космосе. Полковник Вентуорт и остальные члены экипажа «Энтерпрайз-101» были ослеплены лазерным лучом советского спутника-перехватчика. Но теперь стало известно, что этот лазер был экспериментальной химической системой, которая имела ограниченную дальность и была вспомогательной. Основной ущерб — повреждения сопла, блоков питания и систем управления «Энтерпрайза-101» — почти наверняка был нанесен взрывом небольшой шрапнельной боеголовки, запущенной советским перехватчиком.

Однако в другой отрасли фантастики и реальные научные открытия сошлись столь близко, что это представляло интерес. Существовала технология, о которой время от времени узнавала общественность, испытывая понятные беспокойства и сомнения. Это было, если говорить просто, оружие, основанное на принципе «пучка заряженных частиц». Теория «зарядки» или «захвата» атомных частиц и их концентрация в узкий луч большой энергии тщательно изучалась физиками в течение многих лет. Поток заряженных частиц мог расплавиться с любым спутников — но что еще более важно, он почти наверняка мог уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты, если бы удалось решить проблему обнаружения и наведения. Но, как и в области термоядерной энергетики — которая до сих пор преподноситься как освободитель человечества от рабской зависимости от ископаемого топлива — пока было понятно, что применение этой технологии на практике невозможно.

Так было, пока советский ученый Герш Будкер не сдвинул процесс с мертвой точки, открыв в 1956 году, что, достигнув определенной скорости в магнитном поле, газ может начать самоускоряться. Учитывая общий паритет в стратегических и космических технологиях, сложившийся между сверхдержавами к 1980-м годам, его открытие превратилось в ящик Пандоры. Тем не менее, СССР задействовал ненормально крупные средства в попытке открыть его. Хотя в разведывательных структурах США существовали некоторые споры о реальных масштабах советской программы и времени, требующемся для появления работающей системы, считалось, что и США должны начать аналогичную программу.

Теперь мы знаем, что оружие, основанное на создании пучков заряженных частиц, не было использовано в войне. Однако недавно международная комиссия изучила советский исследовательский комплекс, находящийся вблизи советско-китайской границы, который был полностью посвящен этой области физики. Мы не знаем их полных выводов, но стало ясно, что советские ученые были все еще далеки от создания достаточно компактных циклотронов, пригодных для использования в наземных системах, не говоря уже о космосе.

Однако менее разрекламированным «скелетом в космическом шкафу» было то, что ученые называют «электромагнитным оружием» (ЭМИ). В своем простейшем виде, это был эффект, вызываемый взаимодействием с атмосферой гамма-лучей, возникающий после ядерного взрыва в космосе. Ученые установили, что электромагнитный импульс достаточной мощности способен уничтожить или вывести из строя всю электронику на большом участке поверхности земли. Кроме того, ЭМИ можно было управлять и направлять на зону поражения. Кроме того, в этом случае не будет ни ударной волны, ни радиоактивного заражения, возникающих при ядерном взрыве в атмосфере. Если все это правда (а некоторые неожиданные побочные эффекты, наблюдавшиеся на Гавайях после американских ядерных испытаний на Тихом океане в 1962 году позволяют предположить, что так оно и есть), вся система командования и управления современными армиями может быть парализована.

Договор о Частичном запрещении ядерных испытаний 1963 года, соблюдение которого тщательно контролировалось при помощи спутников на ультравысоких орбитах, делал невозможным проверку теории ЭМИ даже в самом ограниченном масштабе. Это, а также другие ограничения, такие как риск принять испытания за ядерный удар, прочно удерживали этого джинна в бутылке. Все, что можно сказать об этом оружии, содержалось в статье научного обозревателя Лондонской «Таймс» от 4 декабря 1981 года, где говорилось, что если эта теория верна, два ядерных взрыва в космосе могут парализовать НАТО, а еще два парализуют Организацию Варшавского Договора. Конечно, не было никакой защиты от подобного оружия в 1985 году, когда началась война, однако, в промышленно развитых странах в начале 1980-х годов были предприняты, по крайней мере некоторые меры по защите линий связи. Это было, в общих чертах, повышение надежности цепей питания ключевого электронного оборудования и более широкое использование в главных системах связи и управления оптоволоконных кабелей. Вполне возможно, применение ЭМИ серьезно нарушило бы работу линий связи, но это не прекратило бы войну и не дало бы стратегического преимущества ни одно из сторон. Именно поэтому ни одна из них не перевела теоретические изыскания в области ЭМИ в стадию практических испытаний.