Глава пятая

Война,

Работа спецназа.

На небе рыдает божий клир…

Сергей Трофимов.

Швейцария. Грозовой сентябрь 36-го.

Война всегда начинается с неразберихи и бестолковой суеты. Особенно когда она начинается без объявления, когда коварный и вероломный противник нападает на две недели раньше установленного планом отражения агрессии дня. Кто бы мог подумать, что вместо утверждённого баварским генштабом первого сентября войска Австрии и примкнувшей к ней Италии откроют шквальный ружейно-пулемётный огонь по пограничным укреплениям уже восемнадцатого августа? Днём позже к ним присоединилась Швейцария.

И главное — без малейшего повода. Разве не смешно принимать за casus belli напечатанные в мюнхенской газете указы о назначении миланского и венского генерал-губернаторов, а также военного коменданта Берна? Они вообще случайно в прессу попали. Главный редактор уже сознался в глупой шутке и понёс заслуженное наказание — направлен с понижением руководить райисполкомом в Зальцбург. И это не понравилось? Всего сто двадцать лет прошло, как на венском конгрессе прикарманили городок, и уже своим считают. Жулики.

Как бы то ни было, начало войны складывалось не в пользу Баварского королевства. Хотя везде нападавшие были отброшены от границы, а дивизии добровольцев из Чехословакии и Галицийского каганата совместными усилиями штурмовали Вену, на основных фронтах дела шли из рук вон плохо. Наступление на Женеву наткнулось на грамотно спланированную оборону, прорвать которую можно было только при помощи танков. А они, как назло, застряли в Тюрингии, куда их в ожидании внезапного нападения послали ловить летучие банды Гудериана. Командующий группировкой майор Роман Григорьевич Карасс поставленную задачу с блеском выполнил и вёз в подарок своему королю фуражку быстроногого Гейнца, но техника безнадёжно запаздывала.

Эммануил Людвиг фон Такс был отец солдатам, потому собрал всё более-менее бронированное и способное передвигаться самостоятельно, чтобы помочь застрявшей у Женевского озера пехоте. А спустя три часа с размаху стукнул кулаком по броне догорающего МС-1 и взвыл, размахивая обожжённой рукой:

— Ну и чем я теперь буду ломать эту проклятую баррикаду?

Танковое сражение застопорилось ввиду полного отсутствия танков. Их и было не так много, да ещё половина тупо сдохла в горах… Остальные сгорели на подходах к городу банкиров, часов, сыра и шоколада. Последнюю машину сожгли бутылками с горючей смесью прямо у баррикады, преграждающей дорогу к хранилищу банка UBS.

— Таки что-то надо делать, товагищ коголь! — взмолился чудом спасшийся механик-водитель Абрам Рубинштейн. Покидая горящий танк, он получил по голове падающей крышкой люка и сильно прикусил язык, отчего начал говорить с забавным, но никого не удивившим акцентом. — Пока мы тут стоим, эти поцы делают свой гешефт и гадуются! Эх, мне хотя бы тгактог.

— Да, — согласился фон Такс. — Трактор сейчас совсем не помешает. Соломон Борухович просто не поймёт и будет смеяться, если я позволю увести у себя из-под носа практически народное достояние. Ну что, Абрам, пойдём в атаку?

— Пешком? — механик-водитель непонимающе смотрел на командира.

— У тебя есть другие предложения? — король грустно улыбнулся и повернулся к баюкающему раненую руку радисту: — Ганс, передайте… А, чёрт, протрубите общий сбор.

— Чем, ваше величество? Наш горн сгорел в танке вместе с рацией и гармонью товарища Рубинштейна.

— Хоть на губной гармошке играйте, приказ должен быть выполнен.

— Яволь, мой король!

— То-то же. Абрам, а где моя фляга?

Рубинштейн трагически закатил глаза, но молча отдал требуемую ёмкость, проигранную накануне в шашки. Постепенно, маскируясь в складках местности, подтянулись бойцы, ориентируясь на знакомый сигнал в странном исполнении. Идти в атаку без танка никому не хотелось — три ряда проволочных заграждений, сложенные за ними мешки с песком и гнусно хрюкающий древний, с той войны ещё, "льюис" не оставляли никаких шансов. Ладно ещё мин не было — в цивилизованной Европе не принято портить уложенную сто лет назад брусчатку. Только легче от этого не становилось — верная смерть.

— Есть такое слово — надо! — хлебнув из фляги и занюхав рукавом, фон Такс отметил, что Рубинштейн тоже предпочитает национальные напитки. Русского человека сразу заметно. Потом пустил водку по кругу, откашлялся и начал свою вполне возможно и последнюю речь: — Товарищи зольдатен унд официрен, в то время как наши братья…

И тут раздался крик, от которого враги обычно в панике выпрыгивают в окна, а друзья расправляют плечи и смотрят на жизнь гордо. Кричал оставшийся в боевом охранении рядовой Иоганн Шмульке:

— Русские идут!

Его величество замолчал, облегчённо вздохнул и украдкой смахнул пот со лба. Пришло не просто подкрепление. Это — спасение. Это — победа! Как минимум.


Матерясь и потея русские, тащили два огромных железнодорожных контейнера. Из-под самодельных деревянных полозьев валил густой дым, а внутри что-то громко и мощно билось в металлические стенки.

— Капитан Небейвнос, десятый парашютно-десантный ударный батальон. Армия обороны Галицийского каганата, — молодцевато откозырял здоровенный офицер с выбивающимся из-под берета оследенцем, щёлкнув каблуками высоких шнурованных ботинок. — Увидели вас с горы, пришли на помощь. Вот. Хлопци, развертайти клетки до баррикади!

Солдаты в пятнистых комбинезонах, но с сине-белыми клетчатыми шевронами Баварского королевства с громким пыхтением развернули контейнеры в нужную сторону. Пулемёт противника снова открыл огонь, но пробить толстую сталь с такого расстояния было проблематично.

— Какие это, пгостите, гусские, — мрачно пробормотал под нос Абрам Рубинштейн, пряча под комбинезон командирскую флягу. — Где один этот гусский пгойдёт, там таких, как я, тгоих уже надо…

— Значит, так, — начал капитан, не обращая внимания на причитания механика-водителя, — группируемся за контейнерами и не высовываемся. Кто поймает пулю в лоб — лично придушу мерзавца. Да, трохи толкаем, подходим поближе, потом прорываем заграждения и всё. По вашей команде, конечно. Вы же у нас старший по званию, товарищ король.

В фон Таксе от неожиданности — ещё бы, совсем недавно помирать собирался — вдруг проснулось прошлое:

— О, я-я, натюрлихь, ихь бин официр. Но как есть быть мы прорыфайт провольока?

— Да це усё ерунда, прорвём. Я с ихнего зоопарку… Мы же как раз тудой и десантировались…

— Вы фсять там панцер? — удивился король, попутно раздавая указания своему поредевшему батальону, в котором даже и до неудачного штурма укреплений была всего одна рота.

— Танк, танк, панцер-ху… хм, простите, херанцер… А ну, навались, толкаем, мужики!

Прячась за контейнерами, они шли по неровной брусчатке. То и дело чья-нибудь нога проскальзывала на политых потом камнях, и весь путь сопровождался отборнейшими ругательствами на трёх языках. Это Абрам, неудачно приложившись носом о выступающие сзади полозья, вспомнил слова, слышанные только в самом раннем детстве. Видимо, это физические нагрузки благотворно повлияли на память Рубинштейна.

До баррикады оставалось метров тридцать, и Небейвнос повернулся к фон Таксу:

— Командуйте, товарищ король.

— Чем?

— Нами.

— А… Тогда приступить к операции.

— Есть! — капитан опять козырнул. — Петро, Гриня, открывайте. Стой, куда под пулемёты? Не лезьте, так обойдёмся, там спереди засовы совсем хлипкие. Сзади окошки открывай.

А потом скомандовал двум стоящим наготове бойцам с примкнутыми к трёхлинейкам штыками:

— Иван, Мустафа, колите!

После оглушительного визга, отдалённо напоминавшего поросячий, только многократно усиленный, передние двери контейнера будто взорвались изнутри. Засовы выдержали, но вот петли попросту вырвало вместе с куском стенки. Два огромных разъярённых носорога — недавнее приобретение Женевского зоопарка — вырвались на свободу. Не замечая колючей проволоки, очередей в упор и близких гранатных разрывов, они смели баррикаду вместе с пулемётчиками и ещё минут десять гонялись за уцелевшими защитниками. Всех затоптать не получилось — многочисленные пулевые и осколочные ранения сделали своё. Две гигантских туши упали, но в прорыв уже бросились баварские и галицийские солдаты.

— Пленных нихт! — завопил его величество, первым ворвавшийся в здание банка UBS.

После недолгой зачистки помещений Эммануил Людвиг выбрался на свежий, пропахший пороховым дымом воздух и подошёл к умирающему носорогу.

— Ты есть герой! Ты сделать подвиг, храбрый жифотный! — провозгласил он.

Голова зверя дёрнулась в агонии, ударив рогом в королевское бедро. И последнее, что успел крикнуть фон Такс, было:

— Ты есть гнида! Ихь штребе!


Через два часа на озеро приводнился небольшой гидросамолёт и, негромко ворча мотором, подрулил к берегу. Вот он чихнул пару раз, плюнул сгустком чёрного дыма, винт остановился, и на поплавок вылез лётчик.

— Ну, чего вытаращились? Давайте сюда вашего короля!

— Земляк? — Абрам Рубинштейн встрепенулся, услышав знакомое волжское оканье.

Пилот смерил его оценивающим взглядом:

— Возможно. Ты как раз в профиль на стерлядку похож. Знаешь что, землячок, лезь сюда, будешь сопровождающим.

— Я?

— Ну не я же! Да не бойся, долетим, и не таких возили.

Тут Абрам окончательно опознал лётчика, чьё лицо сразу показалось очень знакомым. Точно, видел в газетах.

— Простите, Валерий Павлович, может, мне лучше своим ходом?

— Не умничай, сержант.

Чкалов был недоволен. Мало того что его не отпустили добровольцем в действующую армию, так ещё по распоряжению товарища Сталина борт номер один задействовали в эвакуации раненых. Самолёт совершал регулярные рейсы между Мюнхеном и Брестом, где располагался ближайший приличный госпиталь, но истребители сопровождения не позволяли сделать чего-нибудь героического. Поэтому, когда по радио сообщили о ранении баварского короля, Валерий Павлович ухватился даже за такой призрачный шанс. Но и тут не повезло. В смысле, наоборот, никаких происшествий не случилось. А жаль…

Баварцы совместно с десантниками (причём последние, как самые закалённые, стояли в воде) осторожно погрузили носилки с фон Таксом, так и не пришедшим в себя, в пассажирский отсек. Следом чуть не силой запихнули Рубинштейна, мотивируя это тем, что такая фамилия гораздо ближе к медицине, чем Небейвнос или Шмульке. Тем более капитан без парашюта в хлипкий самолётик залезать категорически отказывался. Суеверный, наверное. И как таких в десантные войска берут?

После взлёта Абрам почувствовал себя очень плохо. Нет, не физически, тут как раз было всё в порядке, а морально. Сидеть на откидном стульчике и ощущать под задницей пару километров пустоты было как-то не совсем уютно. То ли дело танк, когда кругом броня и всё по фигу. И если поймаешь бортом снаряд, это всяко милосерднее, чем падать с такой высоты. Результат, в принципе, один и тот же, зато не стыдно на том свете за испачканные подштанники. Хотя здесь немного комфортнее, вот чего не отнять. Даже окошки есть. Интересно, они открываются? Раненому командиру не помешал бы свежий воздух.

Заботливый механик-водитель поправил шинель, укрывающую короля, и, не вставая с сиденья, потянулся к иллюминатору. Нет, закрыто намертво. А там что за хреновина? Может, это и есть защёлка? Рубинштейн поднялся, чтобы заняться вопросом вплотную. Нет такой техники, которая не сдаётся советским танкистам! Но тут его взгляд зацепился за что-то, чего вообще не должно было быть. Во всяком случае, здесь.

— Товарищ Чкалов, там… там… там…

— Чего кричишь? — обернулся Валерий Павлович.

— Там это, — Абрам ткнул пальцем в сторону иллюминатора. — Баба.

— Голая и на крыле сидит?

— Да, а вы откуда знаете?

— Не обращай внимания. Обыкновенная валькирия.

— Кто? — глаза у Рубинштейна округлились до полной невозможности.

— Не приходилось слышать? Счастливчик, а мне надоели как собаки. И чего вьются вокруг женатого человека? Примета, правда, хорошая. Если рыжая, то к медали, а блондинка — бери выше, к ордену, — Чкалов скосился на иконостас на своей груди и уточнил: — А это хоть какая?

Абрам заглянул в иллюминатор ещё раз:

— Старая, с титьками до колен и седая. На голове тоже седая. Такие к чему попадаются, не к посмертному награждению?

Валерий Павлович, суеверный как все лётчики, не успел обругать не в меру болтливого пассажира. Прямо по курсу вдруг что-то вспыхнуло ослепительно со страшным грохотом, всё вокруг завертелось, расплылось, а потом пропало в ещё одной вспышке…

Житие от Гавриила

Последние приготовления перед выходом. Самые поганые минуты, сглаживаемые проверкой многочисленного вооружения и снаряжения. По мнению Ильи, мы напоминали ему небольшое незаконное бандформирование. Шутник, однако. Тем более он неправ — закон как раз на нашей стороне.

— Готовы? Теперь попрыгать…

— Гиви, а зачем попам рыгать? — неестественно громким голосом спрашивает Израил.

Наивный, думает я не расслышу подозрительное бульканье в карманах его разгрузки. Расслышу, но промолчу. Нельзя подавлять разумную инициативу подчинённых. Лаврентий Павлович тоже молчит. Но он человек аккуратный, и если прихватил что-то сверх нормы, то об этом узнаем, только когда сам покажет. Сказывается ГБ-шное прошлое.

— Жалко, что я с вами не смогу пойти, — вздыхает Илья. — Скучно тут стало, скоро совсем закисну.

— К гуриям сходи, развейся, — советует напарник.

— Да ну их… Всё время одно и тоже. Надоело. Знаешь, только с возрастом начинаешь понимать, что не в женщинах настоящий смысл жизни. В них вообще никогда смысла не было.

— Не переживай, — успокаиваю громовержца, — будет и на твоей улице праздник. А помочь нам и сейчас сможешь.

— Как в прошлый раз?

— Ага, аккумуляторы к порталу прибережём для экстренных случаев, когда ещё подзарядить получится. Бабахнешь туда пару молний?

— Без проблем, — соглашается Илья. — Только гроза в сентябре не будет выглядеть слишком странно?

Я пожал плечами:

— Если не сезон, то могу оплатить сверхурочную работу.

— Да иди ты со своей оплатой, — обиделся пророк. — Куда высаживаться будете?

— Где-нибудь поближе к Баварии. Лучше в горах.

— Зачем?

Хороший вопрос. Мы вчера весь вечер его решали. Израил предлагал десантироваться в районе Конотопа, что на первый взгляд выглядело вполне логично. Благодаря умело запущенной три года назад дезинформации именно в тех местах нас и искали в первую очередь. Поэтому появление из ниоткуда троих вооружённых до зубов личностей удивления не вызовет. А если что, так всё равно лишних вопросов не зададут. На конотопском направлении работают самые надёжные и молчаливые люди.

Но Лаврентий Павлович предложил другой вариант. По его мнению, будет по меньшей мере странно, если такая сверхсоветская организация, как наша, не заинтересуется большой европейской войной. И мы непременно должны сначала засветиться там, на фронтах, прежде чем объявиться в Москве. Это, кстати, мне самому больше понравилось. Гораздо лучше для самочувствия совершать подвиги, чем заниматься политикой. Только боюсь, на этот раз от неё точно не отвертеться. А как не хочется, боже ты мой!

Илья всё ещё смотрел вопросительно.

— Понимаешь, ведь там война.

— А, решили начать с самого вкусного, не оставляя на десерт?

— Ну, что-то вроде этого.

— Счастливцы, — пророк вздохнул и кивнул в сторону Врат. — Пойдём?

Опасается Илюшенька. В прошлый раз, когда мы тайком от всех уходили в экспедицию по спасению Такса, он открыл переход между мирами прямо из отдельного кабинета ресторана "У Агасфера". Старый скряга потом стребовал с нас такую сумму… А там, между прочим, ещё что-то целое оставалось. И где в жизни и после неё справедливость? Говорил я тогда — нужно в "Веселого шушпанчика". Не послушали.

И на этот раз не стал спорить. Ну хочется ему покомандовать на прощание, так почему не доставить маленькую радость хорошему товарищу. Чай не переломимся.

У самых райских Врат царила обычная суета — длинные очереди у окошек регистрации, толчея у рамки металлодетектора, ровное гудение автоматических счётчиков грехов, патруль херувимов с семарглами на поводках. А снаружи тишина. Если не брать во внимание того, что два дюжих ангела деловито метелили какого-то длинноволосого бородача в вышитой голубыми петухами рубахе. Апостол Пётр, сидящий на лавочке, позвякивал связкой ключей в такт равномерным ударам и лениво давал советы подчинённым. При виде нас он привстал и вежливо поздоровался:

— Доброго утра, многоуважаемые коллеги.

Я с удовольствием прожал протянутую руку. Уважаю рыбаков. А каких мы с ним осетров в Волге ловили в прошлый отпуск! Киты, не осетры. И если бы не торопились на Куликово поле…

— И тебе поздорову, Симон Ионович. Развлекаешься потихоньку?

— Ну какие тут развлечения, Гавриил Родионович, — отмахнулся Пётр. — Чистая профилактика. Восьмой раз наглеца выкидываем, а он всё равно пролезть пытается.

— А кто таков? — равнодушно поинтересовался Илья.

— Да как раз по твоей епархии проходит. Из этих, из язычников.

— Да ну? — громовержец подвинул ангелов в сторону и перевернул ногой лежащего на траве нарушителя. — Нет, не похож. Жидковат для перунова воинства, мои покрепче были. Нешто самозванец?

— Разве я говорю о ранешних? Это неоязычник, но невинноубиенный.

— Кем?

— Тобой.

Илья почесал в затылке и хмыкнул:

— Это не тот ли самый, что во время прошлой грозы в чистом поле Перуна призывал?

— Он, — подтвердил Пётр. — А ты не помнишь? Опять был пьян и куражился?

— Ты что, Ионыч, как можно? На этот раз в порядке самодурственной олигархии. А чего? Он звал, я пришёл.

— Жестокий ты, Илюшенька.

— С какой это стати? — удивился пророк. — Он сам виноват. Неужели в школе на уроках природоведения не усвоил? Там объясняют. Прогульщик, наверное?

— Угу, — апостол вытащил из-под лавочки включённый ноутбук и сосредоточенно застучал по клавишам. — Сейчас я ему карму подправлю.

— Не проще весь файл потереть?

— Проще. Но не так интересно.

Илья присел рядом, заглянул в экран и удивлённо присвистнул:

— Ну ни хрена себе…

— А ты как думал?

— Коллектив-то у них вроде мужской. Откуда свальному греху взяться?

— Это они так тебе молятся.

— Чего? Вот сука! Мои ребята жизнь отдавали, а эти жопу… Что значит, стой? Я сейчас эту скотину форматировать буду!

Мы дружно бросились держать громовержца, уже вытащившего откуда-то из-за спины огромную, переливающуюся злыми огнями, секиру. Конечно, он в своём праве, но если бабахнет здесь, то от Врат останутся в лучшем случае дымящиеся головешки. А оно нам надо, чтобы в рай беспрепятственно пролезало всякое недоразумение, вроде этого бородача? Хорошо представляю особенности родной бюрократии и готов спорить на месячный оклад, что восстановят их не раньше чем через полгода. И то если за наш счёт.

— Илья, не заводись, — Лаврентий Павлович поправил пенсне и смахнул с разгрузки невидимую пылинку. — Мы пойдём другим путём.

— Без пролития крови? — с надеждой спросил пророк, в глубине души всегда восхищавшийся методами работы НКВД.

— Почти, — кивнул Берия. — Симон Ионович, разрешите воспользоваться вашим компьютером?

— Да, конечно, — согласился апостол, уступая место на лавочке.

— Спасибо, — Лаврентий присел, положил ноутбук на колени и быстро-быстро застучал по клавиатуре. Добрая усмешка нашего опричника не сулила клиенту ничего хорошего. — Готово!

Толстый волосатый палец ударил в "ENTER", послышался громкий хлопок, и ощутимо потянуло холодом. Так всегда бывает при использовании технологии внутриатомной перестройки, более известной как "эффект Канны Галилейской". А перед нами вдруг появилась здоровенная пупырчатая жаба с крохотной, прикрученной ржавым саморезом прямо к голове, короной.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! — торжественно провозгласил Берия и сильно пнул уродливое земноводное.

От удара бедная животина пролетела метров пятнадцать, потом упала и заскользила по траве дальше. Вот она с треском вломилась в колючие кусты, ещё со времён сотворения мира растущие по краю седьмого неба, чуть зависла в воздухе, потеряв скорость, и рухнула вниз. Изя прислушался к удаляющемуся жалобному кваканью и спросил:

— Не разобьётся?

— Нет, — успокоил Лаврентий Павлович. — Там дополнительной опцией тормозной парашют. Новая конструкция.

— Так это что теперь, он так и будет по болотам скакать, пока какой-нибудь царевич не поцелует? — в глазах у Ильи-пророка читалось явное неудовольствие. — Гуманисты вы все. Секирой-то понадёжнее.

— Я так подозреваю, что не совсем поцелуй нужен, — Израил вопросительно посмотрел на Палыча и, дождавшись утвердительного знака, склонился к уху громовержца.

Сначала тот слушал с некоторым недоверием, но потом заржал и уточнил:

— Таки непременно зоофилы нужны?


Ладно, порезвились и хватит. Прямо как дети малые. Хотя для небольшой разрядки перед сложным заданием весьма полезно бывает прибить пару-тройку грешников. Помогает при переходе. И для повышения уровня святости не повредит… Видимо, мои подчинённые считали так же, потому что начали оглядываться по сторонам в поисках новых жертв. Пришлось напомнить о дисциплине и воззвать к совести. К большому удивлению подействовал последний, самый сомнительный на мой взгляд, аргумент. Да, не только хороший коньяк меняется с годами в лучшую сторону.

— Илья, готов?

— Как пионер! — пророк достал из кармана небольшой артефакт, подозрительно похожий на брелок от автомобильной сигнализации. — На счёт "три" открываю портал. Один, два, три… Поехали!

От грохота немного заложило уши. Вниз протянулись две ветвистые молнии, оставив после себя светящиеся следы. Первым в переход ступил Израил, потом Лаврентий Павлович. Я, как и положено настоящему полководцу, десантировался последним. Как оказалось — зря.

Вместо ожидаемой мягкой травы альпийских лугов под ногами меня ударило обо что-то твёрдое сразу всем организмом. Ох, больно-то как! Больно, но патриотично, так как кровавые сопли из разбитого носа красивой кляксой разлетелись по здоровенной красной звезде. Это всё, что удалось разглядеть сквозь сыплющиеся из глаз искры.

— Держи его, Палыч, сейчас нае… Держи, падает! — голос Изи был едва слышен из-за свиста ветра в полуоглохших ушах. — И хвост хватай! Отваливается!

Странно… Что там напарнику мерещится? У меня хвоста нет, у Лаврентия тем более. Это про кого? Куда мы попали? Если к вероятному противнику, то живым не дамся. Где гранаты? И почему падаем? Осторожно отклеиваю лицо от гордого символа любимой Родины. Ой, мамочка родная, которой у меня никогда не было! Оказывается, я лежу на крыле самолёта, и только автоматный ствол, пробивший фанеру, зацепился как якорь и не даёт упасть вниз. А где все?

Ага, вижу. Лаврентий Палыч сидит задом наперёд и пытается удержать руками теряющий куски обшивки стабилизатор, а Изя впереди — упёрся плечом, стараясь поменять курс падающей машины. Откуда она взялась в нашем портале? Чудеса или банальная контрреволюция? В смысле — диверсия. Неважно, размышлять на отвлечённые темы уже некогда. Осторожно, но очень быстро пробираюсь к напарнику, цепляясь практически за воздух, и тоже присоединяюсь к спасательным работам.

Самолётик несколько раз пытался сорваться в штопор, но мы не позволили. А вот когда нас на бешеной скорости стали обгонять перелётные птицы, мои нервы не выдержали.

— Изя, я, конечно, не сатрап и самодур, чтобы давить разумную инициативу подчинённых, но ответь на один вопрос… Тебе непременно нужно лететь вперёд?

— Да, там километров через сорок должен быть аэродром. Долетим, командир! — по лицу Израила стекали крупные капли пота, что, впрочем, не убавляло энтузиазма.

— А вниз?

— Что вниз? — не понял напарник. — Нельзя, разобьём машину.

— С высоты полутора метров?

Напарник опустил голову и задумчиво посмотрел на траву, уже достававшую до поплавков гидросамолёта. Потом сказал:

— Да, действительно, немецкие аэродромы мне никогда не нравились. Ну их на фиг…


Трёх часов нам вполне хватило, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Уютно потрескивал костерок, над которым Чкалов повесил котелок с водой, а запасливый Рубинштейн пытался приготовить ужин из случайно завалявшихся в его вещмешке продуктов. Абрам уверял, что трёх килограммов гречки, куска копчёного сала размером пятьдесят на пятьдесят сантиметром и восьми банок тушёнки вполне хватит заморить червячка. Наш человек! Ага, ничто так не сближает людей, как совместная трапеза. Кроме выпивки, конечно. Я не человек, но против предложения перекусить не возражал.

— Что будем делать с бароном? — прошептал мне на ухо Израил, отмахиваясь рукой от дыма. — Валерий Павлович говорит, что он уже пять часов в сознание не приходил.

— Он уже король.

— Кто, Чкалов? — не понял напарник.

— Он лётчик. А ты — дурак! Я про фон Такса.

— Теперь понял. Только как его отсюда вытаскивать будем?

Вопрос хороший, жалко что ответа не знаю. Можно, конечно, попытаться просто перенести в ближайший госпиталь, но, насколько помню, аварийный канал телепортации переместит туда, куда живым людям вход строго воспрещён. Рано ему на тот свет. А другие способы приведут к аналогичному результату, только более болезненно. Как ни осторожничай, но… Что архангелу здорово, то немцу смерть. Хотя и обрусел фон Такс до неузнаваемости, только рисковать не стоит.

— Резать будем! — принял я волевое решение.

— Кого? — Абрам выронил ложку и побледнел. — Командира?

— Кого надо, того и будем! И не лезь не в своё дело! — пришлось прикрикнуть на Рубинштейна. — Лаврентий Павлович, ты готов?

— А почему сразу я? — возмутился Берия. — На вашей совести, Гавриил Родионович, народу побольше будет.

— И что?

— Ну как же? Вам привычнее. Или Изяславу Родионовичу поручите, — по предварительной договорённости мы перешли на земные имена и звания. — Пусть Раевский фон Такса добивает.

— Кто говорит о добивании? Операцию делать будете.

— Нашими методами? — Лаврентий Павлович достал из кармана очередной приборчик.

— Погоди, — вмешался Изя. — Это же для экстренных случаев.

— А сейчас какой? Не бойся — тридцать лет гарантии.

— Вот и я про то. Сейчас фон Таксу чуть больше тридцати, а в шестьдесят два нога и отвалится.

— Да? Не знал.

— Конечно, производители никогда не предупреждают о побочных эффектах. Так что готовься.

— Но почему я?

— Потому что интеллигент.

— Чего? — рука Лаврентия Павловича потянулась к лежащему на траве автомату.

На подчинённых пришлось слегка прикрикнуть:

— Тихо, товарищи генералы!

В наступившей тишине вдруг послышался треск кустов и незнакомый голос:

— А старшим сержантам можно громко, однако?

— Кто здесь? — Берия клацнул затвором. — Выходи, стрелять буду!

— Тогда не выйду, товарищ генерал-майор, — но, противореча словам, над зарослями показался плохо различимая в вечернем сумраке фигура. — Зачем стрелять? Бадма не белка, однако.

При ближайшем рассмотрении незваный гость оказался танкистом. Во всяком случае, на это указывал промасленный и прожжённый в нескольких местах комбинезон, а также шлемофон, зачем-то отороченный лисьим мехом. И ещё были у незнакомца узкие глаза, высокие скулы, нос кнопочкой и круглое лицо, наводившее на мысль, что родители при его зачатии слишком долго глядели на луну.

— Танкист? — уточнил Раевский.

— Так точно! Старший сержант Бадма Долбаев!

— А где танк?

— Там! — закопчённый палец ткнул в звёзды над головой. — На благословенном небесном полигоне, где текут соляровые реки, боекомплект никогда не кончается и каждую ночь приходят семьдесят семь опытных механиков с золотыми маслёнками.

— Подбили?

— Угу, совсем сожгли, — старший сержант грустно кивнул и заметил лежащего на носилках фон Такса. — Что, совсем дохлый?

— Нет, живой ещё.

— Лечить надо, однако.

— Надо, — согласился Израил. — Только некому.

Долбаев, укоризненно покачав головой, достал из-за пазухи смятую немецкую фуражку и баранью лопатку, хранящую следы острых зубов.

— Добрых духов подманивать надо. Завтра как новый будет.

— Думаешь, поможет?

— А то нет… В моём стаде ещё ни один бык не подох! Водка есть?

— Есть.

— Чуть побрызгаем. Тогда жить будет.

Загрузка...