Точку поставит сталь (СИ)

Глава 4 ТЫ ПРИЗЫВАЕШЬ СМЕРТЬ

Первый блокпост мы проскочили на удивление легко.

Было непросто, но я улавливал обрывки переговоров, и даже по тона́м определил, что проблем почти не возникло.

А вот на втором заминка всё же случилась…

Это, конечно, заставило понервничать. Даже осторожно протянуть руку к поясу и расстегнуть кобуру «Наковальни».

Вообще не скажу, что не нервничал и до этого момента. Да и комфортным моё странное путешествие назвать было сложно. Да что там? Я видел консервированную рыбу, которой приходилось удобнее, чем мне сейчас.

Темнота, духота, постоянная тряска и непрерывное мычание десятков коров вокруг создавали фон настолько давящий и бьющий по нервам, что меня почти колотило. А может, и колотило бы, не будь новое транспортное средство таким… тесным.

В общем, на втором блокпосту к разговору с ракшак присоединились старшие сааду храма «Благочинного Выжидательного Созерцания». Может, даже сам Пикири подключился. И проходил этот разговор — вынуждая свински потеть и ожидать дурного, — на чуть повышенных тонах. А ещё меня в роли незапланированного пассажира откровенно бесило отсутствие возможности узнать, как далеко мы сумели добраться.

Стараясь дышать как можно тише, я вслушивался в голоса снаружи.

По всему выходило, что переговоры затягивались. До меня доносились жалкие обрывки, но было нетрудно понять — служивым вообще не впилось убирать заградительные конструкции и отгонять выставленную технику только для того чтобы пропустить процессию сааду с дюжиной самодвижущихся повозок, гружёных гробами. Да в придачу внушительное стадо священных животных, выводимых из опасной зоны, чтобы любимиц Когане Но не посекло случайными фанга.

Спина взмокла, руку на башере начало сводить. Разговор снаружи становился всё более громким и напряжённым. Судя по всему, теперь внимание ракшак привлекли раненые, в которых ретивые офицеры заподозрили не пострадавших мирных чу-ха, а покалеченных в боях казоку-йодда, решивших тихонечко покинуть жаркий район.

Несмотря на дозволение первой линии блокады, кто-то из хвостатых в униформе визгливо приказывал разворачивать колонну и возвращаться в Бонжур.

А затем я услышал голос Пикири, теперь в этом сомнений не оставалось. Причём голос не привычный мягкий, которым тот травил поучительные байки в полумраке питейных за пиалой паймы, а напористый и резкий, каким только истории о боевых победах Когане Но рассказывать.

— Тогда советую немедленно изучить историю нашего славного гнезда, — говорил он под аккомпанемент испуганного мычания. — Давайте, господин ракшак, прямо сейчас, пока Мицелиум не рухнул окончательно! Найдите всё, что сможете о Напряжённых Затянувшихся Переговорах, когда от гнезда на месяц была отрезана целая Ниточка! Про эпидемию хвостолома, сожравшую несколько десятков тысяч мирных чу-ха за считанные дни!

Я мягко, стараясь не шуметь, выпустил воздух через едва приоткрытые губы, и вовремя прищипнул себя за нос, умоляя не расчихаться. Лежащий в ногах рюкзак становился всё тяжелее и неудобнее, так и подмывая сменить позу и выдать себя ненужным шорохом.

С одной стороны, Пикири явно покрывал непутёвого дружка-терюнаши, закопанного в глубину повозки в окружении чуть более мёртвых спутников. С другой — говорил воякам чистую правду, честно выполняя возложенные храмом обязанности.

Потому что — несмотря на всю обрывочность познаний, — даже бледношкурый Ланс фер Скичира когда-то слышал, как тряхнуло небогатые южные районы во время крупнейшей (до этого дня) войны казоку лет пятьдесят назад.

Тогда, правда, «отличились» не ракшак, а казоку-хетто западных округов. Объявили захваченные территории чуть ли не свободной от власти смирпов землёй. А затем обнаглели до того, что не пускали на подконтрольные улицы не только «тупомордых», но и знахарей, чуть не выморив половину «подданных» и не только.

Нискирич как-то рассказывал мне об этом воспоминании детства. Как быстро захлебнулись от нагрузки местные крематории, как печи взялись плавиться от нагрузки, как закрылись многие погребальные салоны, а на улицах стали копиться трупы. Жуткая история была, въедающаяся в память калёным клеймом…

Вскоре, по словам вожака — тогда совсем юного крысеныша, по норам пополз весьма заразный хвостолом, за неделю превративший относительно благопристойные районы в худшие вариации окраин Нижнего Города.

А когда часть обитателей «вольницы» взялась по старинной традиции сжигать трупы родственников на воде притока Ек-Вишаль-Кулхади-Утким-ек-Нишан, эпидемия чуть не врезала в челюсть всему гнезду.

Сейчас, конечно, всё было немного иначе.

Но если (и об этом сааду Пикири как раз пытался предупредить старшего упрямца на блокпосте) казоку Бонжура приподзакроют двери своих крематориев… если ненамеренно впустят в комплеблоки болезнь и повторят ошибку прошлого, надменно отказавшись от поддержки санитарных служб гнезда…

Чуть ли не единственным местом в Бонжуре, где умерших по нелепому древнему обычаю опускали в землю, остался пятак под Наростом (и то лишь потому, что там у Нискирича фер Скичиры была прикопана родня). Остальных законы предписывали отправлять только в огонь. А если в масштабах полноценной войны в двух крупных и густонаселённых районах гнезда, то исключительно через печи промышленных масштабов…

Я часто заморгал и постарался стряхнуть капли пота так, чтобы не катились в глаза. Отпустил нос, кончиком пальца смахнул с бровей солёную влагу. Пикири продолжал вещать. Правдиво, убедительно, мощно.

Масла в огонь ситуации подливала откровенно барахлившая «мицуха», лишавшая стабильного централизованного планирования и кланы, и ракшак. И потому я был готов спорить на огромную сумму, что смирпы не посмеют рисковать. Равно как и зубастые защитники их интересов и кошельков.

Наконец пунчи Пикири умолк; коровы бездумно мычали, перепуганные и глохшие от взрывов. Прошло ещё несколько томительных секунд, но вот ракшак что-то провизжал, взрыкнули двигатели бронированных фаэтонов, и я отнял вспотевшую ладонь от рукояти башера на поясе.

По асфальту снова зацокали тяжёлые копыта рогатых. Младшие сааду затянули прерванные траурные напевы, и процессия двинулась дальше.

Я прикрыл глаза и постарался угомонить расшалившееся сердце, задышал глубоко и редко. В голове, несмотря на шум, скрип, подвывания служителей «Выжидательного Созерцания» и оглушительное мычание любимчиков Когане Но, снова заиграл «джаз».

Поёрзав, я попробовал расслабить напряжённые плечи. Попробовал лечь ровно и удобно, насколько вообще позволял проклятущий короб. Попробовал насладиться ритмично-рваными аккордами в голове.

И в тот же миг осознал, что эта сложная, неоднозначная музыка явно была из числа тех, что лучше всего воспринимаются именно в гробу. Что ж. Значит, время получать удовольствие, ведь не всем выпадает подобный шанс, не так ли?

Уложив левую руку на груди, я активировал «болтушку». В темноте скрипучего гроба её вспыхнувший экранчик показался таким ярким, что заставил болезненно зажмуриться. Полистав базу контактных ячеек, выбрал Сапфир.

Как она там? Далеко ли, в безопасности ли? Может, стоило связаться с ней раньше? Или хотя бы проверить активность «Ломкой горечи»? Байши, да ведь за минувшие пару дней я даже не выяснил, жива ли здорова синешкурка Пияна! И, что главное, не вернулась ли к опасному прокламаторству⁈

В тесноте трупного ящика прозвучал шёпот горячей клятвы узнать о судьбе Сапфир прямо сегодня же, но чуть позже. А пока я бросил в её ячейку вызов на очень важный разговор — если говорить едва слышно, то за стоном повозок и раненых, да бесконечным нытьём угоняемых животных меня не услышит даже самый ушастый ракшак.

Вызов оставался безответным. Минуту. Ещё одну.

И это несмотря на то, что присутствие подруги в Мицелиуме было подтверждено. Убедившись, что общаться со мной Сапфир не намерена (оставалось верить, что лишь сейчас, а не вообще), я переключился на запись голосовых сообщений.

— Привет, детка… байши… привет, Сапфир… да байши! Привет, Пияна. Я понимаю твоё нежелание говорить со мной. Но у меня есть важное сообщение. Предполагаю, что ты можешь вспыхнуть и оборвать, но прошу, выслушай до конца.

Я задумался под нарастающие и стихающие звуки «джаза»; прислушался сквозь скрип десятков гробов и недовольную перекличку рогатых. Конечно, впечатление могло быть ошибочным, но, похоже, процессия покидала Глянец, как я и просил Пикири — над Седьмой улицей, без сворота на Роки-Фор-магистраль.

Я приблизил «болтушку» к губам и зашептал:

— То, что я скажу дальше — не слухи, а проверенная информация. Бонжур собираются раздавить. Смять старые порядки и насадить новые, ничуть не лучше «заполночных», но это всё потом. А сейчас наши улицы попытаются поджечь. И совсем скоро Нискирич кое-что сделает, чтобы остановить этот пожар, сисадда? Поверь, он сделает это не ради процветания «Детей заполночи» и не ради прочих казоку. Это ради района. Скичира и его Когти сойдутся на переговорах с «Вёрткими прыгунами», сисадда? Должен быть заключён временный мир и союз, судьями станут «Жёлтые котелки». В эту спайку призовут все прочие мелкие кланы Бонжура, а ещё всех, кто хочет дать отпор «Уроборос-гуми» и ракшак.

Я облизал пересохшие, но при этом солёные от пота губы, пожалев, что так и не обзавёлся трубочкой, как у Чим-Хана, чтобы прямо сейчас глотнуть из заветной фляги. Вздохнул. Закончил:

— И если ты… если Моноспектральная Чапати ещё верховодит своей станцией… или прямо сейчас взвешивает за и против, то я прошу её сделать так, чтобы об этих новостях узнал весь Бонжур. Чтобы те, кто не собирается воевать, прятались или уходили на запад района, к геджеконду и за каналы, сисадда? Сделай это, прошу. Если не для меня, так для Бонжура.

Подумал, и всё-таки добавил:

— Мы не можем остановить то, что началось. Но можем максимально обратить в свою пользу…

Интересно, Сапфир распознает неуверенность в голосе бывшего друга?

Байши, теперь мне ещё сильнее захотелось глотнуть паймы…

Отключив гаппи, я снова попытался угадать, где сейчас нахожусь.

Судя по звуковым фрагментам из-за пределов шумового кокона процессии, мы вывернули на окраину Тысячи Дорог. А ещё стало заметно, что вот теперь-то сирены воют без стыда и скромности — слева и справа, с севера и востока, пронзительным плачем опутав будто бы всё гнездо, как рой жутких кусачих насекомых.

В памяти в очередной раз невольно проступили воспоминания того злосчастного утра, когда всё началось. И если бы я только не ответил на назойливый вызов заспанной синешкурки, то многие славные чу-ха…

…повозка остановилась.

По пластиковой крышке гроба заскрежетало, это младшие сааду начали разбирать маскирующую пирамиду. Сквозь щели пробился солнечный свет, а затем крышку сняли, и он ворвался внутрь в полную силу, заставив зажмуриться.

Прикрываясь рукой, я сел в гробу и покрутил затёкшим торсом.

Пикири стоял рядом, ехидно щурясь из-под крохотных круглых очков.

Оглядевшись, я убедился, что колонна служителей Когане Но действительно достигла границы Гариб-базара. Бурлящего, шумного и по-прежнему неуёмного, будто бы огромный рынок и не знал, что началось в считанных километрах на запад. А там, кстати, в небо целило всё больше дымных столбов, и скорость развития событий заставила испытать довольно гадкий укол страха.

— Ну что, сынок, ты доволен?

Было сложно понять, действительно сааду Пикири интересно, или это хорошо прикрытый сарказм.

— На все сто. — Я помял бёдра, покрутил хрустящей шеей. — Единственные крысы гнезда, по-настоящему стоя́щие на своих убеждениях, это вы с Ганконой! — Всё ещё не спеша выбираться из уютненького гроба, вынул флягу, с удовольствием отпил и протянул сааду. — Благодарю, старый друг! Понятия не имею, что бы без тебя делал…

Тот улыбнулся. Пробормотал короткую молитву, осенил гробы вокруг меня ритуальными знаками, и с печальным вздохом вылил в приоткрытую пасть щедрый глоток паймы.

— Это колесо жизни, пунчи Ланс. — Он задорно хрюкнул и дёрнул себя за усы. — Ты призываешь смерть на улицы родного района, эта смерть не выпускает тебя с этих улиц, и тогда ты призываешь служителей смерти, чтобы они помогли тебе выбраться.

Выпитая пайма чуть не попросилась наружу.

— Яри-яри! С чего ты вообще взял, что я призываю смерть⁈

Он снова улыбнулся. Глаза едва заметно блестели, то ли от выпивки, то ли от совершённого похода.

— Разумеется, это лишь метафора, терюнаши.

Ага, точно. Таким манёвром всегда проще простого отскочить от истинного смысла слов. Но я не позволил настроению рухнуть в яму, вместо этого уточнив:

— Тебе точно не нужна помощь? Одно только слово, и Нискирич тут же окажет вашему храму…

— Зачем заставляешь повторяться?

Пикири сделал ещё один небольшой глоток, довольно пискнул, покачал головой и вернул мне флягу.

— Пунчи Ланс, — сказал он негромко, утирая усы и оглядываясь на терпеливо ожидавших прислужников, — я не понимаю, что происходит. Не знаю, что ты задумал. Но от всего сердца желаю тебе удачи. Береги себя, терюнаши. Пусть Благодетельная Когане Но раскроет над тобой свою невесомую шаль, защищающую от невзгод! И помни, я по-прежнему не считаю тебя про́клятым…

Он одёрнул грубую коричневую накидку, под которой виднелась сине-зелёная туника священнослужителя, сегодня дополненная алой траурной перевязью. Улыбнулся, поклонился и встряхнул в мою сторону скрещёнными пальцами.

— И ты береги себя, Пикири! — Я наконец выбрался из короба, спрыгнул с повозки, покрутил бёдрами и накинул рюкзак. — Знаю, что отговаривать бесполезно, и ты снова вернёшься в Бонжур вывозить трупы и раненых, и потому прошу второй раз — береги себя.

— Когане Но хранит своих детёнышей, пунчи.

— Но ты всё равно не забывай поклониться свистящим фанга.

— Ступай легко, терюнаши.

— И ты, Пикири. И когда в Бонжур проберётся небезызвестный нам обоим Подмастерье Стаи — а в этот тяжёлый час он непременно захочет быть рядом с тобой, — передавай мои наилучшие пожелания!

— Обязательно. Разыщи нас, когда стихнет буря. Уверен, Ланс, мы найдём друг для друга массу увлекательных историй.

А вот на это я отвечать уже не стал, лишь улыбнувшись и понадеявшись, что вышло искренне. После чего мы расстались — служитель Благодетельной Когане Но, вывозящий мертвецов с улиц Юдайна-Сити, и бледношкурый Джадуга, ставший причиной появления этих мертвецов…

Несмотря на то, что события только начинали приобретать дерьмовый привкус, сааду успели разбить на границе Базара Бедняков полноценный лагерь — раненых отводили в модульные блоки, трупы тщательно осматривали, идентифицировали и паковали в охладительные коконы.

Несколько чу-ха в накидках храма «Благочинного Выжидательного Созерцания» пытались связаться с родственниками погибших, но «мицуха» трещала по швам, и хвостатые теряли терпение даже под грозным оком всевидящей Когане Но.

К лагерю милосердия только начинали стекаться обслуживающие отделы смирпов, но можно было спорить, что уже через час-два тут будет не протолкнуться от тетронов и гробовщиков. Более того, такие точки взбухнут по всей восточной границе Бонжура. Если, конечно, в самом Бонжуре всё же решатся дать совместный бой, но сейчас об этом лучше не думать…

Я набросил капюшон и побрёл прочь, не ускоряя шага, но и не мешкая.

На терюнаши, чудом воскресшего и как ни в чём не бывало зашагавшего к выходу со стоянки священнослужителей, внимания обращали не больше, чем на тощих псов, жадно глотающих запахи на безопасном отдалении от модульных перевязочных.

На самой границе я всё же задержался у кучи разномастного тряпья, сброшенного пострадавшими. Совсем не заляпанной кровью оказалась только самочья сатти, причём изумительно-фиолетового цвета, но капризничать казалось последним делом. Обмотавшись в три слоя очаровательных оттенков, я сгорбился и углубился в лабиринты Гариб-базара.

Байши, а ведь мой последний визит сюда добром не закончился…

К счастью, плутать пришлось недолго. А когда я остановился и осмотрел объект поисков, то лишь грустно усмехнулся иронии судьбы — передо мной громоздилась тушка «Барру». Ещё более истрёпанная, чем у Сапфир. А ещё покрытая грубыми метками «Бритых хвостов».

Да, и вправду, невероятная ирония. Как там говорят: змея кусает саму себя?

Я вздохнул и убедился в отсутствии лишних взглядов. Выщелкнул нож, подступил к водительской двери. Что скрывать? Мне было не впервой гонять на вонючих корытах.

Замок поддался без проблем. Точнее — он вообще не сопротивлялся. Ещё точнее — он отсутствовал. В общем-то, понятно: либо угонщиком заинтересуются стрелки́ Купеческих Военизированных Артелей, либо сами «Хвосты», и ещё неизвестно, кто милосерднее.

Не без брезгливости упав за панель управления (и окончательно запутавшись в многослойной сатти), я захлопнул дверь и полез в рюкзак. В салоне ожидаемо воняло, а от плотной волны набрызганного на одежду ароматического масла (Пикири вылил в гроб почти флакон) хотелось добавить под кресло ещё и ложечку блевотины. Надев «Сачирато», я торопливо подключил очки к системе управления «Барру».

Не скажу, что считаю себя первоклассным угонщиком, но с примитивной начинкой этого фаэтона справился бы даже мой простенький гаппи, но… двигатель рыкнул и умолк. Затем ещё раз, и ещё. А потом всё же заработал со звуками умирающего от старости щебёнчатого сома.

— Надеюсь, ты не сдохнешь в дороге… — искренне прошептал я, и вырулил из переулка между здоровенными транспортными контейнерами, переделанными под торговые лавки.

Клаксон, конечно, не работал, но перед фаэтоном местных боевиков толпа недовольно расступалась. Да и не очень-то она была густой, эта толпа.

Вероятно, отголоски неприятностей в Бонжуре уже заразили Базар своей тревогой и ожиданием непонятного, отчего многие точки закрывались, а потенциальные покупатели спешили прочь, даже пренебрегая традиционными перебранками.

Ненадолго задержавшись на окраине гигантского рынка, я прикинул дальнейший маршрут. Подниматься на Тысячу Дорог казалось не очень разумным. В принципе, поездка вообще представлялась не очень-то умным предприятием, но раз уж взялся, то стоит хотя бы минимизировать риски.

Решившись, я свернул на Сквозной Технический Проезд № 1117. Камер тут не было, летательным наблюдателям мешали нависающие над СТП серпантины Тысячи, и уже через пару километров «Барру» покатила на восток.

Подъём Танкен вывел меня на магистраль Ху-Абан, откуда открывался прямой путь в Чучсин, ровнёхонько меж Холмами Инкамо и Каменными садами. Над магистралью с характерным завыванием проносились беспилотники тетронов, напичканные камерами и сканерами.

Впрочем, на поток фаэтонов они внимания обращали мало. А поток был в наличии, деловитый и многочисленный, как в любой прочий день в шумном гнезде. И если бы не отголоски сирен да столбы дыма в западных районах (их становилось всё больше), о начинающейся катастрофе вообще бы ничего не говорило.

Чему, однако же, удивляться? Это же чу-ха. И пока кто-то не приставит башер к затылку их близкого родственника, они даже не подумают бросить ежедневные хлопоты по выживанию и обогащению. А может и тогда взвесят, стоит ли оно?

Ху-Абан разветвилась. Встопорщилась трамплинами-выходами в полётные коридоры, но к такому риску я тоже был не готов. Да что там⁈ Лучше дойду до «Арены» пешком, но бросить угнанную развалюху в полёт не осмелюсь…

Даже без пристальных взглядов беспилотников начинало казаться, что все меня видят в этой инородной тачке «Хвостов»; видят, брезгливо осуждают, вот-вот разоблачат и, наконец, прихлопнут, как чужеродный и опасный элемент.

Я приказал себе успокоиться.

Это всего лишь очередная работа.

Не совсем она, но близко.

Просто работа.

Может, даже последняя.

Гнездо опутывало, пульсировало, шумело и тяжело дышало пылевыми вихрями. Гнездо намекало, что идея поездки была несвоевременной и глупой. Конечно, в свете недавних освежающих новостей Ч’айя справится и без присутствия верного терюнаши, но… на секунду мне показалось, что я согласился отдать долг назло.

Назло себе, клятому Диктатиону или даже обстоятельствам.

Святая корова Чооты Пар, пусть даже и так, я подумаю об этом завтра!

А пока в голове снова мягко пошиккивал «джаз», перебиваемый воспоминаниями о сбивчивой утренней болтовне Чихри Белохвоста, чтоб ему было неладно…

— Куо-куо, терюнаша! Это Чихри, двоюродный братень Подверни Штанину, сисадда⁈ Помнишь такого⁈ На спор помнишь, я тебе помогашил недавно с ветростантом, до «Слюдяного моста» летали, сисадда? Ты мне пообещался тама на крыше, мне братень подтвердил прямо честно-честно, сисадда? В общ, я «вексиль» буду просить, сисадда⁈ Очень надо, прям важно, я ваще не знаю, кого ещё впрягать, важное это очень и непонятное…

Я смог только угукнуть. Через стиснутые зубы, потому что дистант-пилота ветростата с рекламой сухой закуски «Соно-чи» на борту я вспомнил сразу. Того самого, что забросил нас со стаей «Добродетельных садовников» на прекрасный видовой балкон «Слюдяного моста», а затем вернул наши жопы в Бонжур.

Как вспомнил и «вексель чести», опрометчиво обещанный родичу Подверни Штанину за помощь…

— В общ, я про концерт. «Радуга» где выступать будет, сисадда⁈ Тут слухи ходют прямо гадские, что беда будет, а не концерт, нужно делать что-то! От них самих протекло, многие уже знают, прямо точно многие! Оно, конечно, не доказано, но если знать, где копать, так реку субуры найдёшь, сисадда? Ну я и копнул! Песенники эти, «восьмицветники», задумали всех на концерте, стало быть, укантрожопить, сисадда⁈ Прямо всех, и самим тоже под музло хвосты скрутить, сисадда⁈ За ними же миллионы фанатеев пойдут, ну, понятно же! Говорят, они раздадут всем таблетки, чтоб в газировку их бамс и сразу вжих, в глоток, и мигом отъехал! Ты слушаешь, терюнаша⁈

Я снова угукнул. Поёрзал на кровати, оправил белый халат «Диктата». Напряжённые плечи Ч’айи за дисплеями консоли не позволяли в полной мере вникнуть в поток изливаемых на меня откровений.

— В общ, весь стадион они положить собрались, сисадда⁈ — продолжал тараторить Чихри, временами срываясь на неприятный визг. — А кто по норам смотреть станет, тем другой приказ дадут, ну нормально ли⁈ Это не точно, терюнаша, но об этом уже просыпается, прямо нельзя не поверить, я в этих борфах никогда хорошего не видел! А у меня дочки там! И подружайки их! «Болтушки» не слушают, сами не вернутся! Дуй к борфам этим из «Восьмого цвета», давай там прямо жахни их колдунством своим, и узнай всё, будут они честных чу-ха потравлять или это брехня всё и я соседке своей язык вырву…

Я прикрыл глаза. Спросил негромко, по возможности без сарказма:

— Ты, пунчи, должно быть шутишь?

Он замолчал, будто получил по рёбрам. Рявкнул так, что я услышал клацанье зубов:

— А в твоём круге ваще такое шуткование бывает⁈

— Байши… Пунчи, если это сон, купи мне телёнка?

— Не-е, терюнаша. Это совсем даже и не сон…

«Мицуха» скрипела и шумела в моём заушнике, будто речной поток, но это не помешало Чихри закончить сбивчивую речь.

— Отдавай «вексель», терюнаша! Это по кодексу, это честно, сисадда? Певунов этих ты найдёшь в «Арене», я не спал всю ночь и видел в новостях, их кортеж уже там, прямо в «Арене», они там готовятся. Ты знаешь, что делать, а девки мои пострадать не должны, сисадда? Делай, и делай быстро, чтоб до вечера, а потом мне расскажи, и чтоб спокойно всё было. Если это слухи всё и пустовраки, я языки-то повырываю в районе, но мне неуспокоительно прямо, а дочки уже там, нужно всё узнать, а это только ты с колдунством своим можешь, сисадда?

— Я всё понял, пунчи. Будет тебе «вексель», слово фер Скичиры. Когда что-то узнаю, сразу сообщу. Гаппи не выключай, могут появиться вопросы.

— Ты же прямо счас возьмёшься, терю? Тут времени терять ваще никаким образом нель…

— Ясного неба над твоей норой, Чихри. Свяжусь с тобой позже…