Тэсса на краю земли

Глава 13

Сарай доктора Картера был всем хорош, но туалета в нем не было. Поворочавшись с боку на бок, Одри вынуждена была признать, что ее мочевой пузырь взял верх над желанием остаться здесь навсегда.

Она неохотно села на раскладушке и тупо уставилась на стену из некрашеных досок перед собой. После почти бессонной ночи глаза слипались. Из небольшого окошка под самым потолком струился ясный утренний свет.

Было так интересно просто переписываться с Джеймсом, а потом упоенно скорбеть по нему — но что делать с Джеймсом живым?

Одри много раз рассказывала ему о том, как прекрасен Нью-Ньюлин и что она будет ужасно рада встретить здесь Джеймса, но правда была в том, что она никогда не думала, что он на самом деле сюда приедет.

Джеймс был ведь самым обыкновенным, а таким не место в их деревне.

Одри не любила об этом думать, но все равно знала про себя: где-то в самой глубине ее души, там, куда и заглядывать не хотелось, ютилось нечто подленькое. И это заставляло ее расписывать мальчику, живущему в приемной семье, в какое чудесное место она попала. Она сочиняла, что здесь к ней все прекрасно относятся, что у нее роскошная комната с видом на море, что у нее появились друзья, а молодой владелец магазина с ней кокетничает.

Тот день, когда Джеймс написал, что ему исполнилось восемнадцать и что он собирается в Нью-Ньюлин, стал роковым для Одри. Она вдруг увидела свою жизнь будто со стороны: сарай, одиночество, свои грязные волосы, дни, наполненные унылым бездельем, постоянные нападки Камилы Фрост…

Ее кормили доктор Картер и Кевин Бенгли, иногда забегала с пирогом или печеньем Фанни. Одежда доставалась от Мэри Лу.

Да Одри даже в туалет ходила в дом доктора Картера (и иногда в кусты его сада) и там же принимала душ. Это было так неловко, что она старалась мыться как можно реже.

Что будет, если Джеймс увидит, в каком плачевном состоянии ее дела?

Невозможно!

Одри так разнервничалась, что немедленно начала чесаться и грызть ногти, не представляя, что теперь делать. Бежать из Нью-Ньюлина? Только при мысли об этом ее начинало тошнить. Нет, ей некуда бежать. Она помнила, как плохо ей было в приемной семье — и как миссис Бертон все время ругала ее и даже несколько раз отправляла спать без ужина. «Хватит плакать!» — сначала уговаривала, а потом кричала она.

А как не плакать, если твои родители погибли и ты оказалась в чужом доме совсем одна?

Со временем образ миссис Бертон в воображении Одри приобрел совсем уж демонические черты, и она злилась, когда Джеймс защищал свою опекуншу.

А теперь он собирался приехать! В Нью-Ньюлин!

Расчесав свои запястья в кровь, Одри закусила губу и отправила Джеймсу неверные координаты.

А спустя два дня с его номера пришло сообщение от миссис Бертон: «Детка, мне жаль, но Джеймс погиб в аварии».

И хлынули слезы, но и… — тут Одри пребольно дернула себя за волосы — и немножечко облегчения тоже. Ее постыдный секрет умер вместе с Джеймсом. И от мысли, какая она скверная, Одри плакала еще сильнее.

И что теперь? Она сама привела Джеймса в Нью-Ньюлин, Тэсса о нем знать не знала.

А он взял и воскрес. Как чертов Иисус!

Нет, Одри в жизни больше не выйдет из этого сарая.

Решив, что это единственный план действий, Одри осторожно вышла из сарая.

Было еще очень рано, а доктор Картер никогда не был жаворонком, поэтому можно было попытаться проникнуть в его ванную, пока он спит. Не то чтобы Одри кто-то запрещал ею пользоваться, но она не хотела сейчас никого видеть и уж тем более разговаривать.

Утро было облачным и хмурым, оглушительно пели птицы, и только из-за этого гвалта Одри не сразу расслышала голоса.

А услышав — немедленно нырнула в тень какого-то кустарника и осторожно развела ветки в стороны.

В ярком пурпурном сарафане и с косынкой на голове Фанни бодро орудовала секатором, подстригая розовый куст. Только она умела одновременно напевать и разговаривать.

— Нью-Ньюлин ла-ла-ла основал Сэммуэль Вуттон лэй-ла-ла-лэй около тридцати лет назад. Ла-ла-ло долгое время он жил здесь только со своей семьей — женой и сыном, а потом…

Одри не успела разглядеть собеседника Фанни, потому что дверь дома открылась и на пороге появился доктор Картер — в халате и тапочках.

— Что происходит в моем саду? — спросил он растерянно.

— Волонтеры, сэр! — с широкой улыбкой объявила Фанни. — Бригада садовников-неумех для любимого доктора. С нами еще Кенни собирался прийти, но невыносимая Бренда снарядила его в город за коляской, пеленками, кроваткой… Там список покупок на целый лист, короче.

— Для чего невыносимой Бренде понадобилось все это? — изумился доктор Картер.

— Тэсса говорит, что ей подкинули младенца.

— Младенца? — взревел доктор, мигом превратившись из разбуженного засони в профессионала. — Какого дьявола меня не вызвали сразу?

— Тэсса говорит, что ребенок здоров.

— Тэсса! Тэсса! Когда она получила медицинское образование!

— В две тысячи тринадцатом, — ответила Фанни обезоруживающе. — У нее сертификат по оказанию экстренной медицинской помощи.

Тут из-за зарослей сирени вышел Джеймс — сердце Одри подпрыгнуло и забилось в горле — с тележкой, полной обрезанных веток.

— Ты еще кто такой? — завопил доктор Картер. — Фанни, что происходит в моем саду?

— Это Джеймс, — представила его Фанни. — Тот самый, кого вы вчера так задорно помянули в «Кудрявой овечке», что заспамили чат своими дикими плясками.

— Я Джеймс, — согласился он. — Оживший труп.

— В смысле, — слабым голосом произнес доктор.

— Тэсса говорит, что это тотальная регенерация, — доложила Фанни. — Лежал себе покойник часами в гробу, тихонечко оживал. А потом как сделал первый вздох… в смысле первый новый вздох, и все процессы как поперли!

— Я должен немедленно осмотреть этот феномен, — пробормотал доктор Картер, схватился за голову, постоял так с минуту, а потом строго велел: — Прошу вас, молодой человек, в дом.

Джеймс оглянулся на Фанни, а та благожелательно кивнула. Тогда он поставил тележку и пошел к веранде. После того как они скрылись внутри, Фанни бросила на землю секатор и приблизилась к Одри.

— Ну-ка, девочка, почему ты прячешься в кустах?

— Ох, Фанни, — прошептала Одри, — я сейчас описаюсь! И я не могу показаться Джеймсу в таком виде! У меня волосы грязные и джинсы на попе пузырятся, потому что моя попа не такая круглая, как у Мэри Лу. И я писала Джеймсу, что живу в доме у моря, а не в сарае.

Фанни решила все ее проблемы одним махом.

— Беги к невыносимой Бренде, — сказала она, — зуб даю, что ей позарез требуется нянька с проживанием. А я как следует пороюсь в гардеробе Тэссы, она такая же мелкая, как и ты.

Тэсса спала, и спала, и даже во сне наслаждалась тем, как сладко ей спится. Это было так восхитительно, что утром ей приснилось что-то эротическое, полное неясных томлений и предчувствий, неузнанных касаний, горячих поцелуев. Еще окончательно не проснувшись, она почувствовала такое возбуждение, что, не открывая глаз, нырнула руками в трусики, лаская себя. И почти сразу довела себя до оргазма, поймав вместе с собственным удовлетворенным тихим стоном чужой прерывистый выдох.

Торопливо приоткрыв глаза, она увидела Холли Лонгли, стоявшего на пороге ее спальни. С влажными губами, широко открытыми голубыми глазами, возбуждением, отчетливо выступающим из-под тонких шорт, он часто дышал.

— Спасибо, — тихо сказал он, поймав взгляд Тэссы, — это было прекрасно. Я давно не испытывал такого наслаждения. А теперь мне надо работать.

И он вдруг поклонился почтительно, а потом торопливо понесся вниз.

Тэсса моргнула.

Потянулась.

Улыбнулась сама себе, ощущая, как поет все тело.

Такая легкость.

Воздушность.

Облачность.

Произошедшее почти не смутило ее, а лишь добавило некой перчинки, смешинки, похожей на пузырьки от шампанского. В Холли было что-то безопасное, может, оттого, что он отказался от секса, а может, из-за того, что по натуре он был созидателем, а не разрушителем. Тэсса легко пустила его в свой дом, и он не тяготил ее. Его присутствие, даже в столь интимных пространствах, как спальня или ванная комната, удивительным образом казалось уместным.

Она вспомнила, как накануне он принес ей сэндвич и чашку чая с ромашкой, а потом как ни в чем не бывало устроился на широком бортике и принялся рассказывать, что Милны принесли картину и потребовали расписку, что он ее не украдет. Украдет! Собственную картину! Да он лучше нарисует с десяток новых! Кому интересны старые работы, правда?

Холли был хорошим рассказчиком — забавным и лишенным всякой едкости.

Тэсса лежала в клубничной пене, прикрыв глаза, и лениво его слушала, и мысли текли в такт его слов — такие же ленивые, обтекаемые.

Исчезновение коровы объяснить жителям деревни проще, чем ее обескровленный труп. Но Бренде теперь надо будет купить новую скотину — придется заехать на ферму поблизости.

А вот ребенок вызовет множество вопросов. Как его мать могла попасть в Нью-Ньюлин? Почему она оставила его именно здесь? Почему в огороде у Бренды?

А впрочем, сказала себе Тэсса, пусть этими загадками развлекает местных жителей Камила Фрост. Может, она придумает для них и отгадки. Фантазия у нее богатая.

— Ты спишь, — вдруг сказал Холли Лонгли, и Тэсса, вздрогнув, открыла глаза.

Она совсем забыла, что не одна в ванной.

А этим утром не почувствовала его появления в своей спальне.

А Тэсса всегда чувствовала.

Первая чашка кофе — в постели.

Вторая — у окна.

Здравствуй, море. Здравствуй, небо. Здравствуй, кладбище. Здравствуй, новый день.

Она приняла душ, надела неожиданно легкомысленное белое платье, короткое и легкое. С бабочками по ажурному подолу.

— Ты моя прекрасная девочка, — оценила Фанни, врываясь в спальню. Она вдруг схватила Тэссу за руки, покружила, расцеловала в обе щеки, оставила в покое и нырнула в гардероб, энергично там роясь.

— Что ты ищешь?

— Мне нужна красивая одежда для Одри.

— А. Джеймс пробудил в нашей неряхе принцессу? Фанни, я тут подумала, может, отправить девочку нянькой к Бренде? Я могла бы платить ей зарплату из бюджета деревни. Издам специальный мэрский указ, и пусть попробует отвертеться.

— Я уже отправила ее к Бренде, — ответила Фанни, придирчиво разглядывая узкую, болотного цвета юбку. — Почему у тебя так мало одежды? Если бы не я, ты бы вообще из пижамы не вылезала. Даже то платье, которое сейчас на тебе, подарила тебе я. И ты впервые его надела. Только не говори мне, что тебе нравится этот громила, Фрэнк. У меня от него мурашки по телу.

— У меня тоже, — согласилась Тэсса, — но мои мурашки не похожи на твои.

Фанни кинула к зеленой юбке несколько блузок, джинсовые шортики, сарафан и душераздирающе вздохнула.

— Нет, все это никуда не годится, — расстроенно сказала она, — нам, девочкам, срочно нужен шопинг.

— Детка, твое барахло не умещается в двух шкафах!

— И мне совершенно нечего носить, — заверила ее Фанни, обхватила лицо Тэссы огромными руками и, наклонившись вниз, заглянула в ее глаза. — Твоя реабилитация работает? Ты чувствуешь это? Не пора ли позвонить куратору?

Тэсса сглотнула.

Она обязана была проходить регулярные психологические обследования, но ненавидела это делать.

— Давай не будем делать грандиозных выводов из одного платья, — попросила она. — А теперь мне пора отнести молоку призраку. Ты не видела моих пикси?..

Холли Лонгли устроился с мольбертом на веранде. Она опоясывала весь дом, и художник выбрал ту ее часть, которая выходила к морю.

На перилах с кружкой кофе сидел Фрэнк Райт и развлекался тем, что лез Холли под руку.

— Ну нарисуй вон то облако! Нет, лучше чайку! Смотри, какая чайка! Ты рисуешь какую-то ерунду!

Холли не отвечал на эти издевательства ни слова, погруженный в свой внутренний мир. Его рука быстро и уверенно порхала по бумаге, нанося карандашный эскиз.

Увидев Тэссу, Фрэнк застыл, и его взгляд неторопливо прогулялся по всей ее фигуре — от босых ступней до макушки. Бесстыдно задержался на бедрах, на груди.

Это был совершенно похотливый, масляный, откровенный взгляд, и Тэсса постояла немного неподвижно, позволяя Фрэнку глазеть на себя. Они оба словно кружили вокруг друг друга, уже все понимая, но продлевая прелюдию.

— Я постриг тебе лужайку, — низко, с волнующей хрипотцой произнес Фрэнк. — А потом отправился к Бренде, чтобы починить ей раковину. Но вместо этого вынужден был опрыскивать от вредителей помидоры, потому что Бренда была занята каким-то младенцем!

— Кто рано встает, тот к обеду устает, — жизнерадостно провозгласила Тэсса.

— Скажи мне, что появившийся из ниоткуда младенец никак не связан с обескровленной коровой, — тихо попросил Фрэнк, отведя ее в сторону.

Впрочем, можно было не сомневаться, что Холли Лонгли ничего не услышал бы, даже если бы ему как следует гаркнули в ухо.

— А если связан? — спросила Тэсса.

Фрэнк почесал в макушке.

— Тогда, видимо, это секрет, — решил он, — иначе ты не просила бы тайно закопать корову.

— У людей много страхов и длинный язык.

— О да, — кивнул Фрэнк и провел большим пальцем по нижней губе Тэссы, подминая ее. Тэсса, приподнявшись на цыпочках, подалась навстречу, вслушиваясь в это прикосновение и в себя. Внутри живота раскручивались крохотные смерчи.

— Убирайтесь отсюда, — вдруг сказал Холли, не оборачиваясь, — от вас фонит вожделением. Вы отвлекаете меня.

Фрэнк вспыхнул и шагнул вперед, явно намереваясь затеять ссору, но Тэсса взяла его за руку, успокаивая.

— Как ты это делаешь? — заинтересовалась она.

— Он как-то улавливает эмоции, — пояснила Фанни, которая несла в руках охапку одежды. — Помнишь, его вырвало в твою раковину? Он говорит, что это тебя тошнит от себя самой.

— То есть, — изумленно уточнила Тэсса, — с одной стороны у нас есть Фрэнк, который вроде детектора лжи, а с другой стороны — Холли, который вроде приемника чужих эмоций? Ты как знаешь, Фанни, но по мне это чересчур.

— Совершенно точно чересчур, — охотно поддержала ее Фанни. — Я бы даже сказала — перебор.

— Я в отличие от этого громилы не читаю эмоции всех подряд, — возмутился Холли. — Только Тэссы и только самые яркие.

— Бедный, — ужаснулась она, вдруг представив, в какой мрак способна утянуть невинного человека. Тэссе немедленно захотелось убежать от Холли как можно дальше, чтобы не коснуться его даже краешком своего сознания. Убежать и смыть с себя прошлое, как пыль. — Пойдем-ка, Фрэнк, искупаемся.

И она взяла громилу за руку, потянув за собой к узкой тропинке, ведущей на пляж.

Тэсса никогда не заморачивалась с купальниками, ленясь переодеваться, а носить по летней жаре нейлон казалось глупым. Здесь, на конце мира, гуляли ветра, подсушивая волосы и одежду, а в мокром было даже прохладнее.

Пасмурность покидала Нью-Ньюлин, время от времени выглядывало из-за облаков солнце, и тогда белые небесные барашки подсвечивались золотистым.

— Это рай, — вдруг сказал Фрэнк. Он лежал на камнях и щурился. Раздеваться и лезть в море он категорически отказался, но внимательно наблюдал за тем, как плещется Тэсса — в белых трусиках и спортивном лифчике. Все это намокло, стало прозрачным, и взгляд Фрэнка стремительно тяжелел. В ту минуту, когда она выходила из моря, ей казалось, что она ощущает его взгляд на себе как прикосновения. Жаром полыхнуло между ног, и Тэсса едва не заорала в голос — настолько живой себя ощутила.

Быть живой — это больно. Это ободранная в клочья совесть и залитые кровью руки.

Первое, чему учат инквизиторов, — не сомневаться в своих решениях. Не думать о том, правильные они или нет. Все, что делает инквизитор, — неподсудно.

Тэсса повторяла себе это каждый день.

Она прошла по каменным голышам и легла рядом с Фрэнком, положив голову на его твердый живот. Он не стал шипеть из-за того, что футболка немедленно намокла, и не пошевелился. Но если бы Тэсса повернулась, то смогла бы увидеть выразительный холмик в районе ширинки.

— Да, — согласилась она, — рай. Я намерена продлить программу своей реабилитации здесь.

— Как ты вообще сюда попала?

— Меня привез в Нью-Ньюлин мой куратор, Гарри Макмахон. Кураторы — вроде нянек у инквизиторов. Следят за тем, чтобы мы совсем не поехали крышей. Мой вот не уследил. Но я довольно ловко притворялась, что в порядке, хотя понимала, что пора остановиться. Я думала, что у меня все под контролем.

— Я тоже думал, что у меня все под контролем, — со смешком признался Фрэнк, — но боюсь, что мой член сейчас протаранит джинсы и устремится в небеса. Могу я попросить тебя перестать ерзать?

— Или, — Тэсса потерлась щекой о его живот, — я могу спасти твои джинсы. Держу пари, они у тебя единственные. Нью-Ньюлин способен пережить многое, но такой зверюга, как ты, с голым задом — сотрясет устои деревни.

— Так и будешь болтать? — спросил Фрэнк, и его голос был тягучим, как патока. А Тэсса поймала себя на том, что, оказывается, надо много храбрости, чтобы забраться мужчине в штаны. Она уже и забыла, как это делается. Было в ее жизни несколько лет, когда она просыпалась в чужих постелях и не могла вспомнить имени человека, с которым провела ночь. Но потом и череда случайных связей перестала спасать от тьмы, клубившейся за плечами.

А теперь тело будто онемело, кончики пальцев покалывало, и Тэсса повернулась так, чтобы одной рукой опереться о грудь Фрэнка, приподнявшись. Ей хотелось видеть его лицо, и чувственные губы, и полные вязкого желания глаза, и слышать нарочито медленное дыхание, которое все-таки иногда срывалось. Дотянулась до пряжки его ремня другой рукой вслепую, наощупь, расстегнула пуговицу, потянула за язычок молнии.

Зрачки Фрэнка расширились, он положил свою громадную жаркую ладонь на щеку Тэссы, левой рукой пробежался по позвонкам на ее спине.

В его штанах было тесно, горячо и чуть влажно. Тэсса обвела пальцами уже скользкую головку, не отводя взгляда, любуясь тем, как обычно зверское выражение меняется на взволнованное, как Фрэнк кусает губы, удерживая свою неподвижность. Она понимала, что он почти готов наброситься, чтобы трахнуть ее прям здесь, на камнях, где их может увидеть каждый, и сколько сил ему требуется, чтобы лишь позволять Тэссе легко поглаживать его член.

Она ценила в мужчинах способность отдавать инициативу и проявлять выдержку. Сама Тэсса с самого пробуждения была на взводе, и сейчас ощущала себя так, как будто ее сны вырвались на свободу.

И теперь, обхватывая плотнее член в своей ладони, двигая ею вверх и вниз, Тэсса наслаждалась происходящим так, будто ласкали ее саму. Шум моря, крики чаек, все ускоряющееся сердцебиение Фрэнка, ветер в волосах дарили неведомую прежде свободу.

Как будто она ни с того ни с сего получила второй шанс.