Терской фронт (сборник)

Терской фронт

Нет, ребята, ей-богу, нравится мне Моздок! Тихий городок, уютный. Чистые улицы, широкие тротуары. Большая часть города – увитые зеленью плюща и винограда одноэтажные домики, по-кавказски просторные, с большими тенистыми дворами, верандами, беседками, летними кухнями. И народ приветливый, гостеприимный. Даже сложно представить, что всего в тридцати с небольшим километрах от этого райского уголка вот уже почти два десятилетия полыхает огнем войны Чечня. Там гремят взрывы, прорываются сквозь засады колонны, уходят в рейды по горам группы спецназа. А тут – тишина и сонный покой. Честное слово, как надоест мне воевать, выйду на пенсию – куплю себе тут домик и буду в огороде ковыряться да виноград на домашнее винцо выращивать! А что? Вполне достойная старость. Главное – дожить…

В Моздок мы приехали вчера в обед. Вернее, не приехали, а приползли, почти как у Утесова, «на честном слове и на одном крыле», но об этом чуть позже. Из Москвы нам наконец привезли еще в самом начале командировки заказанные стройматериалы: доски, брус, цемент, без которых ремонтные работы на нашей базе под Беноем замерли без подвижек, словно «Аврора» на Неве. Кроме того, в Веденский район мы увезем новый электрогенератор и целую груду коробок разного размера и веса – всему отряду родственники из Подмосковья подарков с оказией отправили. За несколько часов все это было перегружено в бортовые «КамАЗы», а вечером мы, ополоснувшись в душевой эмвэдэшного автохозяйства, неплохо посидели в маленькой шашлычной: покушали отличного свиного шашлыка, выпили по паре литров разливного светлого пива, пофлиртовали с симпатичными девчонками, сидевшими за соседним столиком. А вот теперь нам пора уезжать. И почему все хорошее так быстро заканчивается? Да и вообще… Не то, чтоб я был сильно суеверным, но как-то мне сегодня не по себе. Тревожно. Муторно. Что называется, «вещун разыгрался». Будь моя воля – никуда б не поехал. Но от меня в этом вопросе ничего не зависит.

Смотрю на постепенно светлеющее небо. На востоке тонкая полоска между скрытым туманной дымкой горизонтом и низкими сине-серыми облаками уже вовсю наливается густым малиновым цветом. Бросаю взгляд на часы. Уже почти половина шестого, но солнце пока не встало. Ничего не попишешь, на дворе не лето все-таки. Сентябрь к середине подошел, светает позже. За спиной фыркают стартерами двигатели грузовиков. Оглядываюсь на стоящих рядом Ваню и Ярослава.

– Ну, чего, парни, время. Давайте по машинам.

Бронежилет и РПС[1] уже на мне. Кряхтя, надеваю на себя эрдэшку[2], с трудом втискиваясь в тесноватые лямки, защелкиваю клипсу застежки на груди, вешаю на шею автомат, подхватываю с земли шлем и чехол со спальным мешком и бодрым шагом направляюсь к ближайшему из четырех выстроившихся в шеренгу «КамАЗов». Открыв дверь, сначала забрасываю на пассажирское сиденье свою «железную шапку», а уже потом лезу сам. О, блин, а камазовская кабина куда больше и удобнее, чем у бронированного «Урала». И сиденье шире, и колени в приборную панель не упираются. Вот только лобовое стекло… Как-то уже привык я к небольшим и мутноватым триплексам, а за огромными и прозрачными стеклами «КамАЗа» чувствуешь себя манекеном в витрине. Причем манекеном, на лбу и груди которого намалеваны круги мишеней. Нет, в «Урале», может, и не так комфортно, но все-таки чувствуешь себя спокойнее и увереннее. Но выбирать нам не приходится. Наш бронированный трехосный «стальной конь» по дороге в Моздок вдруг «охромел» сразу на два задних моста. Причем и наш «руль» Блоха, и его коллеги с Моздокской автобазы МВД рвут на себе тельняшки и в один голос твердят, что понятия не имеют, с чего вдруг у него сразу четыре тормозные колодки горят, стоит только начать движение. И на «уазике» одна форсунка мозги дрюкает… А колонне надо кровь из носу сегодня быть в Беное, где на КПП-122 вот уже полтора месяца несет службу наш доблестный сводный отряд Подмосковного ОМОНа. Кроме никуда, в принципе, не спешащих стройматериалов и посылок с подарками из дома мы везем новый дизель-генератор взамен нашей древней АБшке, что позавчера приказала долго жить. А без электричества в чеченских горах, мягко говоря, фигово и нерадостно: не светят по ночам прожектора на блокпосту и по периметру базы, нет возможности зарядить аккумуляторы радиостанций. Что там говорить, электроплиты на кухне и те не работают, и приходится давиться кое-как разогретой на таблетках сухого спирта консервированной кашей или тушенкой из сухпайка. Да уж, ситуация! И наш доблестный зампотыл принял волевое решение: он вместе с водителями и поломавшейся техникой останется в Моздоке, и на базу они вернутся, когда все отремонтируют. А мы втроем садимся в «КамАЗы» и дуем «нах хаузэ», в смысле до дому. В двух БТРах архангельского ОМОНа, что нам выделили для сопровождения, свободных мест нет, вот и придется почти две сотни километров изображать из себя персонажа чеченской версии реалити-шоу «За стеклом». Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Прорвемся, не впервой!

Тут наша маленькая колонна: серый бронированный УАЗ с «люстрой» на крыше и надписью «Военная автоинспекция» по обоим бортам, два БТРа-«восьмидесятки», один позади «уазика», а второй – в хвосте, и четыре бортовых «КамАЗа», фыркая движками, трогается в путь. Снимаю лежащий на коленях автомат с предохранителя. Знаю, что нельзя, но если б я в Чечне делал только то, что делать можно, вряд ли дожил бы до сегодняшнего дня. Слегка склонив голову, крещусь и одними губами шепчу: «Господи, благослови!» Ловлю на себе ироничный взгляд молодого водителя. Ну-ну, сынок! Сколько ты уже на Кавказе? Целых полторы недели? А выезд какой по счету? Ах, второй! А у меня через три месяца юбилей – шестнадцать лет, как я в эту задницу первый раз попал. Вот когда (и если) доживешь до моих лет, тогда мы и глянем, чего от твоего атеизма останется. Как в свое время Ремарк сказал: «В окопах атеистов нет». А он, между прочим, в Первую мировую рядовым в пехоте служил, знал, о чем говорит!

По пустым улицам быстро выскочили из Моздока и проехали Веселое. Вот что значит нет позади десятитонной бронекапсулы! Летим, будто на крыльях. Ну, по меркам армейской колонны, понятное дело. Этак до места доберемся не за четыре с половиной, а часа за три. Хорошо! Водитель молчит, да и у меня трепаться настроения нет. Едем в тишине, только рычит дизель да мелькают по сторонам кусты, пирамидальные тополя, дорожные знаки. А впереди все ярче разгорается восход.

Нет, все же, несмотря на всю его беззащитность, «КамАЗ» – машина определенно неплохая. До КПП «Ищерское» домчались всего за сорок минут. На границе Осетии и Чечни все по-прежнему. Прохаживаются возле шлагбаума и сложенного из бетонных блоков двухэтажного здания блокпоста вооруженные древними АКМСами заспанные чеченские милиционеры в сине-сером милицейском камуфляже и старых солдатских касках. Торчит справа от дороги непонятной формы конструкция, похожая то ли на стилизованный парус, то ли на четырехлучевую звезду метров пяти высотой с надписью «Наурский район». Приветливо улыбаются с большущего плаката Медведев и Кадыров-младший. Добро пожаловать в Чечню, блин! Колонна наша у местных стражей порядка ни малейшего интереса не вызывает. Тут таких деятелей, как мы, за сутки не одна сотня проезжает. Один из чеченцев не спеша, вразвалочку, подходит к головному УАЗу, смотрит документы и дает отмашку бойцу у шлагбаума, мол, все нормально, открывай. Красно-белая полосатая труба взмывает вверх – проезжайте, гости дорогие! Почему-то всплывают в голове слова из какого-то древнего фэнтезийного боевичка с Кристофером Ламбертом в главной роли: «Можешь войти без гарантий безопасности». Да уж, никаких гарантий тут тебе никто не даст. Да и не надо! Вот уже полтора десятилетия как-то сам справляюсь.

Едва мы пересекаем границу Чечни, как водитель вспоминает, что в машине есть радио. Дальше едем, слушая «Милицейскую волну». Песни в основном старые, но бодрые и веселые. Настроение улучшается, и не к месту разыгравшийся поутру «вещун» вроде как поуспокаивается. Ловлю себя на том, что физиономия моя сама по себе расплывается в улыбке. Даже начинаю мысленно подпевать Иришке Тоневой, Сати Казановой и этой, блин, забыл, как третью солистку «Фабрики» зовут… Стоп, а чего это ты расслабился, а, товарищ прапорщик? Ты что, блин, уже дома в Подмосковье? Нет? Так соберись, тряпка! Еще не хватало из-за своей расслабленности засаду проморгать! Дабы наказать самого себя за потерю бдительности, напяливаю на голову тяжеленный «Алтын»[3]. Вот так, вот тебе, бездельник! А вы что думали?! У нас не забалуешь, дисциплина – превыше всего.

В Алпатово въезжаем в семь утра. На улицах – пусто. Да уж, здесь вам не Москва, которая «невер слип». В Чечне народ рано вставать не любит. А зачем, собственно? Работать? Не смешите мои тапочки! В Чечню такие суммы из федерального бюджета вбухивают, что еще одну Москву можно было на эти деньги в чистом поле с нуля отстроить. Так что тут работать не модно. В здешних краях все коммерцией заняты. Или в армии-милиции-ФСБ-МЧС служат. Или по горам с автоматами бродят. Каждому свое… В любом случае ни одно из перечисленных занятий раннего подъема не требует. Так что в семь утра на улицах чеченских сел пустынно. Вот часа через полтора будет уже вполне оживленно, та же детвора в школу потопает. А вот, кстати, и она, школа, легка на помине. Колонна замедляет скорость: на дорогах тут одни джигиты, гоняют как сумасшедшие, поэтому перед школой накатали «лежачих полицейских» такой высоты, что БТР споткнуться может!

По позвоночнику внезапно ледяной молнией простреливает нехорошее предчувствие. Что не так? Мля, «Газель»! Какого черта перед школой в семь утра делает грузовая «Газель»?! Кабина желтая, тент синий, борта серые. В голове вспыхивает текст ориентировки: «…угнана предположительно с целью совершения террористического акта…» Мл…ь!!! Хватаю лежащую между мной и водителем видавшую виды «Моторолу» с замотанной синей изолентой антенной. Поздно! «Газель» рвет на куски мощным взрывом. Поравнявшийся с нею головной УАЗ просто сдувает с дороги, и он грудой объятого пламенем металлолома проламывает ажурную сварную решетку забора школы, кувыркаясь, влетает во двор и взрывается на асфальтированной площадке перед входом. С обеих сторон от дороги яркими цветками вспыхивают дульные вспышки автоматов. По бортам горохом барабанят пули. Мерзко взвизгивают рикошеты. Нарвались!!! Не подвел-таки «вещун», чтоб его! Передовой БТР, замедлив ход и прижавшись к обочине, освобождает нашим «КамАЗам» дорогу для прорыва, а сам начинает крутить башней, ловя в прицел «спарки» КПВТ-ПКТ противника. Но тут же окутывается черно-багровым облаком взрыва, «словив» левым бортом кумулятивную гранату, и вспыхивает жирным чадным пламенем. По моей голове будто бьют киянкой, лобовое стекло брызжет в салон фонтаном осколков. Ай, мля! Одна радость – стекло все-таки не оконное, автомобильное, каленое, а то всю рожу изрезало бы в хлам. И в глаза не попало, тоже хорошо. Засекаю гранатометчика, он выскочил из-за угла школы, и навскидку всаживаю в него короткую очередь. Тот, сломавшись пополам, падает на землю, роняя трубу «Агленя»[4]. Попал, опыт не пропьешь! Оборачиваюсь к водителю и рявкаю во всю глотку:

– Гони, твою мать, если жить хочешь!

Их вообще-то уже не один раз должны были проинструктировать на этот счет: что бы ни случилось, если машина на ходу, водитель обязан на полной скорости покинуть зону поражения. Но кто их знает, новичков. Переклинит чего-нибудь в башке, да и даст по тормозам. И все, писец, вечная вам память, дорогие товарищи, и деревянный крест с фамилиями на обочине. Ну уж – хрена лысого! Я еще повоюю! Автомат бьется в руках, свинцовые струи хлещут по укрытиям, из-за которых по нам лупят «чехи». Гильзы скачут по всей кабине. Это когда ты врага видишь, надо вести прицельный огонь короткими очередями. А вот если между вами преграда, то надо просто не позволить ему даже голову приподнять, создав максимальную плотность огня. А не сможешь, дашь ему возможность прицелиться, он будет стрелять по тебе. Короткими и прицельными… И скорее всего – попадет.

Цепочка из трех ярко-зеленых трассеров уносится вперед и вышибает облачко цементной пыли из руин автобусной остановки. Пора менять магазин. Они у меня по два изолентой смотаны, так что мы это быстро! Вдруг в лицо слева плещет горячим и липким. Глаз залепляет чем-то красным. Я уже понял, что это, но все равно оборачиваюсь на водителя. Его тело с изуродованной безобразным рваным выходным отверстием головой заваливается на меня. Снайпер, сука!!! Проглядел я тебя, падаль!!! «КамАЗ», лишившись управления, вылетает на правую обочину. Впереди – широкий, метров двадцать, пустырь, а за ним высокий и, видимо, прочный забор из красного кирпича. До него всего ничего, и вряд ли грузовик успеет сильно потерять скорость до столкновения. А значит, если не выпрыгну – мне точно хана. Рву вверх дверную ручку и кубарем вылетаю из кабины. Последнее, что помню, – стремительно приближающиеся потрескавшиеся грязные кирпичи забора. А потом кто-то гасит весь свет.

Ох, мамочки мои, что ж мне так фигово-то? Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо, а когда все же удается разлепить свинцовые веки, то не вижу ничего, кроме сплошной пелены серого тумана. Внезапно из него проявляется лицо седого бородатого мужчины. Он что-то говорит, но я не слышу слов. Кто ты, старик? Может, апостол? Тогда я уже умер… А губы старика снова шевелятся. По артикуляции умудряюсь разобрать вопрос:

– Как тебя зовут?

Бесконечно долго собираюсь с силами, чтобы ответить. Но все равно выходит только с третьей попытки: мой язык невообразимо распух и, заняв почти все место во рту, почти не шевелится. Наконец, на выдохе буквально выдавливаю из себя:

– Миша.

А потом липкая чернота снова смыкается вокруг.

Через некоторое время я снова выплываю из небытия. Теперь вижу перед собой лицо красивой женщины, нет, скорее – молодой девушки. А где старик? Пытаюсь ей улыбнуться. Но вместо этого снова теряю сознание.

Окончательно прихожу в себя от того, что по шее ползет какая-то наглая насекомая сволочь. Стряхиваю ладонью нахальную букашку и, слегка приподнявшись на локтях, верчу головой, пытаясь оценить обстановку. Получается плохо. Голова будто залита чугуном, а в ушах стоит громкий и противный писк. Судя по ощущениям, опять заработал небольшую контузию, но при падении ничего не сломал и даже сильно не ушиб. Шлема на голове нет, как нет и бронежилета, РДшки, РПС и автомата. О том, что у меня был АПС, напоминает только пустая тактическая кобура из кордуры на правом бедре. Одежда, обувь и часы на месте. Так, значит, безоружен и беззащитен. Фигово… Ладно, продолжаем осмотр. На дворе – поздний вечер: уже севшее солнце еще подсвечивает снизу редкие темно-синие облака, а в почти черном небе уже ярко светят звезды. Лежу я прямо на земле во дворе какого-то сильно разрушенного дома. А вот это странно. Бой был утром, на дворе – почти ночь. «Командирские» мои стоят, но навскидку – что-то около девяти вечера. За это время меня должны были или боевики добить, или свои в госпиталь отвезти. Правда, остается еще один вариант. Самый фиговый – плен. Хотя, если вдуматься, они что, идиоты, возиться с пленным в Алпатове? Тут не горы, в которых они у себя дома, тут равнина, и с бесчувственным телом на загривке далеко не убежать. Опять же, пленного наверняка бы связали. Значит, не в плену… А где тогда?

Буквально в десятке метров от меня стоят две автомашины: весьма преклонных лет бортовой грузовик ЗиЛ-«Бычок» и некогда зеленый, а теперь просто сильно поржавевший армейский УАЗ без крыши, зато с пулеметной турелью, на которой установлен пулемет ПК с примкнутым патронным коробом-«соткой». На водительском сиденье спиной ко мне сидит, прижав к себе симоновский самозарядник, легко узнаваемый даже в темноте по характерному неотъемному штыку, какой-то мужик. Из-за машин слышны голоса. Откинувшись на спину, закрываю глаза, делая вид, что все еще не пришел в себя, а сам изо всех сил напрягаю слух, пытаясь сквозь перезвон в ушибленных барабанных перепонках разобрать разговор. Может, удастся хоть что-то важное или интересное услышать.

А за машинами спорят, судя по голосам, четверо мужчин. Причем спорят обо мне.

– А не дезертир ли он или бандит беглый? – предполагает первый.

– Не похож, – судя по голосу, говорит кто-то пожилой. – Уж больно чистый и опрятный, снаряжение дорогое, оружие хорошее. Да и в ориентировках на розыск никого похожего вроде не было. Так, Вить?

– Угу, – басом отвечает ему кто-то. – Примет у него – полно. Такого бы я точно запомнил. Нет его в розыске.

– Ну, тогда, может, он из ОВГ? Наших-то, что из Дорожной стражи, что из комендатур, я всех если не по именам, то в лицо знаю. И из Червленной, и из Аргуна, и из Горагорского, – снова предлагает версию первый.

– Кстати, а вполне возможно, – поддерживает его еще один, с голосом молодым и звонким. – Снарягу-то его все видели, АПС, АКС с подствольником… По-любому – ОсНаз или разведка!

– Ну, какой, нахрен, ОсНаз?! – прерывает его пожилой. – Ты еще свою любимую песню о спецназе ГРУ начни опять! Шевроны его где, нашивки? А жетон?

– Ну, предположим, жетоны у него есть, целых два. Только чудные какие-то. А может, правда, спецназ ГРУ?

– Вот, блин, так я и знал, завелась балаболка! – вздыхает пожилой. – Нет никакого спецназа ГРУ. Сказки это все. Сразу после Большой Тьмы еще были. Лихие хлопцы, упокой Господь их души, головорезы почище нохчей из непримиримых тейпов. Да только во время резни тринадцатого года и полегли все. Это тебя, сопливого, тогда еще и в проекте не было, а мне уже тридцать два исполнилось. Мы тогда в Ханкале круговую оборону держали, а они эвакуацию отсюда, из Наура и Чернокозово, прикрывали. Вот последние беженцы, что в Червленную прорвались, и рассказали, что погибли они все до единого. До последнего патрона держались, а потом вроде как в рукопашную пошли. Им поначалу еще думали памятник поставить, как более-менее на ноги встанем, да так и не собрались. То одно, то другое. А сейчас уже, считай, тридцать лет прошло, про ту историю и не помнит почти никто.

– Владимирыч, так тел-то никто не видел! – не унимается молодой. – Значит, мог кто-то выжить. А вот теперь…

– А вот теперь им всем было бы лет по пятьдесят минимум, – безапелляционно заявляет пожилой, которого назвали Владимировичем, – а то и шестьдесят с копейками. Ага, только у человека в таком возрасте и дел, что с автоматом по горам скакать! Юра, ты в своем уме вообще?!

– Да наемник он, ребята, точно вам говорю, – звучным басом снова вступает в спор Витя. – Кто еще, кроме наемника, будет на Терском фронте черный платок на голове носить? За такое и сами вольные стрелки по ушам настучат, коли узнают, и непримиримые, ежели живым возьмут, на куски живьем пластать будут долго и с удовольствием. Не, ради понта никто черный платок таскать не будет – чревато.

– Да кто бы он ни был, – говорит Владимирович, – делает он тут что? Контуженый, все лицо в царапинах, автомат в свежем нагаре, и один магазин пустой. А следов боя вокруг – нет. И гильз стрелянных нет. И воронки от взрыва. Ну, Юрок, ты у нас главный фантазер. Есть идеи?

– Даже не знаю… С места боя сюда кое-как добрел и тут свалился. Откуда-то привезли, да и бросили.

– Ты его видел? Он имя свое сказать с первой попытки не смог. В таком состоянии если куда и прогуливаются, то только к Райским Вратам, прости Господи. Добрел он… А если завезли, то кто? Свои? Тогда почему бросили? Враги? Так что ж не добили или, в крайнем случае, не обобрали? Чертовщина какая-то. Будто с неба свалился…

Очуметь! Узнал, называется, что-нибудь интересное! От всего услышанного у меня аж голова пошла кругом. Что за Большая Тьма? Какие, нафиг, непримиримые тейпы, какая дорожная стража? Какая резня тринадцатого года, если еще сегодня утром на дворе было 15 сентября 2010-го? От кого могла держать оборону Ханкала и с кем до последнего бился спецназ? Да еще и тридцать лет назад. Тринадцать и тридцать, если мои скромные познания в математике не подводят, будет сорок три. Я что, в 2043 году? Хрень какая-то! Бред сивой кобылы!!! Так, стоп, не истери, товарищ прапорщик! Попробуем мыслить логично.

Значит, варианты следующие. Первый: я потерял сознание от сильного удара и брежу. На самом деле я сейчас не в этом дворе и не слушаю никаких разговоров, а тихо-мирно лежу под капельницей в госпитале. Второй, почти полностью повторяет первый, за исключением того, что я не в госпитале, а все еще валяюсь рядом с разбитым «КамАЗом». Фиговый такой вариант, потому как я либо сгорю вместе с грузовиком, либо кровью истеку, либо напавшие на колонну чечены меня добьют. Черт, что-то мне эта версия вообще не нравится! Так что мы ее, пожалуй, с негодованием отметаем. Опять же, где-то читал, что во сне и в бреду человек может испытывать любые эмоции, кроме удивления. А я сейчас удивлен очень сильно. Сильно щипаю себя за мочку уха. Ай, блин! Вот и боль чувствую. Не, какой-то уж слишком реалистичный бред выходит. А значит, все вокруг, скорее всего, реальность. Думаем дальше. Третий, самый фантастический, но чем черт не шутит – я провалился в параллельный мир. Или в будущее. А что? Сюжетец в современной фантастике популярный и не единожды разными авторами поюзанный. Правда, в книжках «попаданцы» – парни реальные, не чета мне, убогому. Или спецназовцы мегакрутые, способные тираннозавра в рукопашную уделать, попивая пивко и тиская эротичную блондинку. Одним словом, такие, что мне, простому «прапору» из ОМОНа, и в ногах-то у них валяться не позволят. Или башковитые – страсть, без единого гвоздя одним топором могут телегу в танк Т-90 переделать, формулу и ингредиенты бездымного пороха наизусть знают, на семи языках балаболят и учебник всемирной истории помнят от корки до корки. И попадают в основном в прошлое. Ну, и устраиваются соответственно: становятся царями-королями и прочими большими начальниками, побеждают всех злодеев и женятся на прекрасных принцессах. Или идут тайными советниками к Тамерлану, Петру Великому или, на крайняк, к товарищу Сталину. Мне до них далеко. Да и нет в пределах видимости никого, пусть даже отдаленно напоминающего товарища Сталина… Есть пятеро, кажется, каких-то мутных мужиков неподалеку, но вряд ли кому-то из них я нужен в качестве тайного советника.

Ладно, значит, либо параллельный мир, либо будущее некоторой степени отдаленности. Либо все-таки очень, я бы даже сказал невероятно реалистичный бред. Вызванный сильной контузией. Есть возражения по версиям? Да вроде нет. Значит, берем их за основные и по ходу дела будем искать им подтверждения или опровержения. Хотя, честное слово, больше всего на свете я сейчас хочу очухаться на госпитальной койке! Эх, мечты-мечты. Но мало ли что хочется, а делать приходится то, что надо. А надо устанавливать контакт с «аборигенами». Только осторожно, чтоб какую-нибудь глупость не ляпнуть или не отчебучить. Лучше всего поменьше говорить и побольше слушать. Пусть уж лучше молчаливым тормозом считают, чем болтливым шизофреником. А «аборигены», как по заказу, снова вспоминают обо мне: я слышу голос пожилого:

– Егорка, как там найденыш наш?

Мужик с СКСом в «уазике» оборачивается в мою сторону, и вижу, что это совсем молодой парень лет двадцати, правда, крепкий и широкоплечий, из-за чего я в его возрасте и ошибся. Да и темновато уже…

– В порядке, только пить хочется и башка болит, – говорю я до того, как парень успевает открыть рот.

– Егор, твою мать, я кому сказал, глаз с него не спускать! А если б сбежал?!

– Батя, да я только…

– Не ругай парня. Куда б я сбежал, если все мое оружие и снаряга у вас? Опять же, в моем состоянии «до ветру» самостоятельно сходить – и то подвиг.

– Ишь, защитник выискался… Ладно, если в себя пришел, то подходи к нам, поговорим.

С трудом встаю на ватные ноги и, слегка покачиваясь, обхожу УАЗ. На противоположной стороне сидят на вросших в землю бетонных блоках четверо мужчин. Один, седой бородатый старик, которого я видел, когда приходил в сознание. Хотя какой он старик? Лет шестьдесят, не больше, просто седина и борода его здорово старят. Остальные – двое крепких мужиков средних лет и молодой, чуть постарше сидящего в УАЗе Егора, светловолосый парень, одетые в армейский трехцветный камуфляж и в одинаковые разгрузочные жилеты. Все трое вооружены автоматами АКСУ. На рукавах курток у всех одинаковые шевроны, но что на них изображено, мне в темноте не видно. У седого Владимировича оружия или нет, или он не держит его на виду. А еще в кабине «Бычка» я замечаю молоденькую, лет шестнадцати девушку. А я уж думал, что в отличие от седого она мне примерещилась.

– Ну, здравствуй, мил человек, присаживайся, давай знакомиться, – берет на себя роль старшего пожилой. – Меня зовут Тимофей Владимирович, этот оболтус в УАЗе – сын мой, Егор, а в грузовике Оксана, дочка. Это – Андрей, Виктор и Юрка. Они, как видишь, из дорожной стражи. А ты кто будешь?

– И вам всем доброго вечера. Так я уже вроде представлялся. Михаил меня зовут. Или вас еще что интересует?

Я опускаюсь на сильно выщербленный обломок бетонной сваи и выжидающе гляжу на собеседника.

– Тут, Михаил, такое дело. Ехали мы, значит, из Моздока в Червленную. Время позднее, решили в Алпатове заночевать, чтоб ночью через Мертвые Земли не ехать, проблем на задницу не ловить. Только в Алпатово въехали, смотрим, валяется неподалеку от дороги возле забора бесчувственное тело. Причем отлично экипированное и вооруженное. По всему видно, что совсем недавно это тело с кем-то бой вело и даже контузию заработало. А вот никаких следов этого самого боя вокруг в упор не видно. Не просветишь нас, как такое возможно?

Ну, Тимофей Владимирович, ты и задачки ставишь! Да кто б меня просветил, каким образом я умудрился выскочить из грузовика в 2010 году, а на землю упасть уже тридцатью годами позже! Что ж тебе ответить-то?

– Знаешь, Тимофей Владимирович, в одной мудрой книге сказано: «Во многие знания – многие печали». А еще есть такое понятие «военная тайна». Так что, извини, просветить я тебя и друзей твоих не смогу.

Вроде ничего получилось. И не сильно обидно, и многозначительно. Мол, не то, что нечего сказать, скорее – есть о чем промолчать.

– Так ты из военных или все-таки наемник?

Вот, блин, никогда бы не подумал, что случайно, под настроение купленная в магазине «Сплав» копеечная тряпка станет тут для меня определяющим признаком моего социального статуса. Зато отпала проблема кем представиться, чтоб никаких подозрений не вызвать. Все само собой и решилось. Ну, тогда и не будем отпираться. Наемник, так наемник. Не самый плохой вариант, если вдуматься. Приняли б меня за золотаря, было бы куда хуже. А военным называться опасно. Это «солдат удачи» – птица вольная, а у военных есть базы, командиры… Воинские звания, в конце концов! А я о здешних военных реалиях не имею ни малейшего понятия.

– Наемник.

– И как ты тут оказался и что с тобой случилось, нам значит, не скажешь? – угрожающе басит один из мужиков в камуфляже, тот, которого назвали Виктором и который опознал во мне по бандане наемника. Глядит мужик на меня хмуро, с угрозой. Да еще и автомат держит стволом в мою сторону…

– Нет. И что, может, пристрелишь меня за это?! – вскипаю я. – Обворовать уже обворовали, осталось пулю в башку загнать и все, концы в воду!!!

Виктор, похоже, подобного не ожидал и даже как-то растерялся. Зато тут же среагировал седой:

– Погоди, паря, не кипешуй. Никто тебя не обворовывал, вон оно, твое шмотье, возле Егора в УАЗе лежит. Хотели б прикончить, так пока ты без сознания валялся, ножом бы чиркнули, и всего делов. Так нет, мы возились с тобой, время теряли. А ты нам такие обвинения в лицо. И не стыдно?

– Извини, Тимофей Владимирович, но есть такая хорошая поговорка: «Не хочешь услышать ложь в ответ – не задавай вопросов». Вот она как раз про наш случай.

– Вот значит как? Ладно. Свой долг христианский, беспомощному помочь, мы выполнили. В розыскных ориентировках никого на тебя похожего нет. Но, скажу тебе честно, не нравишься ты мне, паря. Как рассветет, отдадим мы тебе твое барахло, и иди, куда тебе надо. Уж не знаю, что с тобой приключилось, но проблем, похоже, у тебя много. А мне чужие проблемы – ни к чему. И своих хватает. Прямо сейчас оружие мы тебе не вернем, уж извини, не доверяю я тебе. Так что ночью держись к нам поближе. Все-таки Мертвые Земли, сам понимать должен…

Уж не знаю, что такого я сам должен понимать об этих самых Мертвых Землях, но хорошее и спокойное место так назовут вряд ли. Поэтому уходить далеко от группы вооруженных людей (и от своего оружия) как-то и сам не собирался. Отойдя к руинам дома, я нашел там несколько относительно чистых и длинных досок, трухлявых, но, по крайней мере, сухих. Соорудив из них прямо на земле рядом с УАЗом какое-то подобие настила, поплотнее застегнул «горку» и лег. М-да, далеко не «Хилтон», но всяко лучше, чем на голой земле.

Не успел я толком улечься, как ко мне подошел и присел рядом молодой светловолосый Юрка.

– Слышь, мужик, будь человеком, скажи честно – ты из спецназа ГРУ?

– Нет, парень, я из другого ведомства, извини.

Когда он, уходя, повернулся, мне наконец удалось рассмотреть нашитый на рукав шеврон. Кроме надписи «Дорожная стража» на нем был вышит герб Терского казачьего войска: окруженный венком из лавровых ветвей двуглавый орел под большой императорской короной, на груди которого – черный щит, на котором перекрещиваются императорский штандарт и серебристая волнистая линия, символизирующая Терек. А чуть ниже щита – кавказский крест. Вот так вот, значит.

Закрываю глаза, пытаясь осмыслить и систематизировать все, что услышал и увидел. Но в голове полнейшая каша. Нет, ребята, сегодня я обо всем этом думать не стану, иначе мои контуженые мозги точно закипят. Завтра, все завтра. А сейчас – спать.

Нас утро встречает прохладой… Ох, слабо сказано! Лично я замерз, как собака. Выползший под утро неизвестно откуда туман промочил меня насквозь. Этим-то хорошо, у них с собой куртки, а на мне даже легкого свитера нет, одна футболка под сырой навылет «горкой». Чтоб не задубеть окончательно, вскакиваю и начинаю, несмотря на протесты не отошедшей от контузии головы, разминать затекшие мышцы и разгонять кровь по жилам. Вращаю руками, приседаю и выпрыгиваю, а потом просто падаю в упор лежа и в максимальном темпе толкаю сотню отжиманий. Когда я, задыхаясь и хрипло откашливаясь, рывком принимаю вертикальное положение, от меня валит пар. Жестоко, конечно, такие нагрузки без разминки… Но зато согрелся. Стоящий в карауле Витя смотрит на меня с уважением.

– Силен, бродяга. Это где ж так тренируют?

– Слушай, ну не начинай, а! Прав ваш Владимирович, не нужны вам мои проблемы. Все равно ведь помочь не сможете.

– Гляди… Может, и помогли бы. Но, если сам не хочешь – навязываться не будем. Человек ты вольный, как жить – сам решай.

Через некоторое время проснулись и остальные. Тимофей Владимирович и Егор вытащили из-под пулеметной турели все мои пожитки и, демонстративно отстегнув «спарку» магазинов от автомата и разрядив «стечкина», вручили их мне.

– В общем, паря, бывай. Червленная по дороге направо, Моздок – налево. А там, топай, куда тебе надо. Бывай, – говорит мне на прощание Владимирович и лезет за руль «Бычка». Мужики из дорожной стражи свой УАЗ уже завели. Виктор и Андрей сели на передние сиденья, Юрка занял место у пулемета.

– Спасибо вам за помощь, и удачи! – отвечаю я.

– И тебе удачи, наемник. – Юрка на прощание машет мне рукой, и маленькая колонна трогается в путь. А я выхожу вслед за ней на дорогу, пытаясь сообразить, что же мне, собственно, делать дальше.

Положение у меня – полный аллее! Нахожусь я, судя по всем собранным к этому моменту данным, в будущем. Примерно в 2043 году. Где-то между 2010 и 2013 годами тут приключился какой-то массированный армагедец, оставшийся в памяти народной как Большая Тьма. Что бы это ни было, государство, похоже, рухнуло. В и так неспокойной Чечне началась очередная кровавая баня, которую Владимирович назвал коротким, но емким словом «резня». Воевали, видимо, вполне по-взрослому: Ханкала в осаде, спецназ ГРУ, прикрывающий эвакуацию беженцев… Да и руины Алпатово, которые я вижу сейчас вокруг, красноречиво говорят сами за себя. Даже не сильно разбирающемуся в военных делах человеку станет понятно, что тут шел серьезный бой, с применением артиллерии, а возможно, и авиации. Кругом одни развалины: от той самой школы остался только первый этаж, да и тот черен от копоти и зияет многочисленными проломами в стенах. Да бог с ней, со школой. По всей улице, насколько мне отсюда видно, не осталось ни одного целого дома: осыпавшиеся заборы, проломленные крыши, слепые провалы без каких-либо признаков рам на месте окон. Да уж, неслабо они тут зарубились.

Порядок, по всей видимости, потом все-таки навели, об этом говорят наличие дорожной стражи из терских казаков, какие-то комендатуры, загадочная ОВГ, в которой есть разведка и ОсНаз. Но при этом есть какие-то непримиримые тейпы (получается, что примиренные тоже есть?), Мертвые Земли, по которым никто не рискует ездить ночью, опасаясь проблем. Да сам факт существования такой «категории граждан», как наемники, тоже кое о чем говорит. В спокойных местах они просто не нужны, там и полиции за глаза хватает. Опять же, судя по брошенной Виктором фразе, здешние края называют теперь Терским фронтом. Тоже деталь яркая и о многом говорящая. Фронт – это место, где идут бои. Других вариантов нет.

Так, ладно, с глобальными стратегическими вопросами закончили, пора переходить к конкретике. Где бы я сейчас ни находился, мне тут теперь придется жить. А что мы имеем для жизни? Сейчас поглядим… Не спеша подхожу к разбитой автобусной остановке, некогда сложенной из бетонных плит, покрытых незатейливой керамической мозаикой. От той, правда, не много осталось, но кое-какие элементы простенького орнамента еще можно разглядеть. Кстати, внешняя часть одной из стен здорово побита пулями. Если память меня не подводит, именно сюда я стрелял прямо перед тем, как снайпер убил водителя. Ну, вот и еще один факт в поддержку версии о провале в будущее. Лавочка внутри остановки тоже бетонная и вполне себе целая. Рукой смахиваю с нее всякий мелкий мусор, скидываю с плеч РД и начинаю инвентаризацию имущества. Итак, что у нас завалялось в «закромах Родины»?

Поехали по порядку, с того, что на мне. Летние армейские ботинки «Коркоран-Марадер». «Родные», в смысле – настоящие, не подделка, штатовские. Сами из кордуры, носы и пятки – кожаные, с какими-то прочными вставками. Не новые, но еще вполне себе крепкие. Брезентовая «горка», нулевая, муха не сношалась. Специально для поездки в Моздок из баула достал, а до этого только в примерочной кабинке магазина ее и надевал. Под «горкой» камуфлированная футболка. На голове – та самая бандана черного цвета, благодаря которой я теперь обзавелся новой профессией. Погнали дальше. Оливкового цвета пластиковые наколенники, пусть и китайские, но зато хорошие. Уже не первую командировку со мной на Кавказ катаются. Полезная штука. Полипропиленовый коврик-«поджопник» на резинке. Без него никуда. Не пробовали голым задом на броне посидеть? Летом она горячая, как сковородка, а зимой – ледяная. Так что, если здоровье дорого, в командировке на Кавказ коврик этот – твой лучший друг. Черные кожаные штурмовые перчатки с обрезанными пальцами и толстыми накладками на тыльной стороне ладоней и кинтусах. На левой руке древние, еще отцовские номерные «Командирские» на стальном браслете. Это вам не бестолковый новодел с красивыми, разрисованными эмблемами разных родов войск циферблатами, но с механикой, разваливающейся через полгода. Я их уже успел завести, узнав у Юры точное время, и они снова исправно тикают. Бронежилет БЖСН. По сравнению с другими «брониками» пятого класса защиты – довольно легкий, всего девять с половиной кило, и очень удобный. В начале девяностых такими все СОБРы экипированы были. И на кой черт, спрашивается, с них на «Кору-Кулон» перешли? Разве что только из экономии. Потому как «Кора» дешевле раза в три. А что до надежности и удобства… Так когда такие мелочи интересовали генералов в штабах? Не им же в этих бронежилетах бегать. Шлем «Алтын» с интегрированным переговорным устройством и забралом, способным остановить пулю «ПМа». В таких парни из «Альфы» и «Вымпела» работают. Тяжеловат, конечно, зато, по идее, держит прямое попадание пули из автомата Калашникова, если она старого образца, без стального сердечника. Не знаю, правда, что при этом произойдет с находящейся внутри шлема головой и шеей, к которой та голова крепится. Забитая до отказа ременно-плечевая система. Обошлась она мне в свое время не дешево, но стоила всех заплаченных денег до последней копейки. На правом бедре – тактическая кобура с АПСом и запасным магазином к нему. На плече «семьдесят четвертый» АКС калибра 5,45 миллиметра с пристегнутым к нему подствольным гранатометом ГП-30 «Обувка». По многочисленным подсумкам РПС рассованы и распиханы множество полезных вещей: восемь смотанных попарно автоматных магазинов-«тридцаток» и четыре «сорокапятки», которые вообще-то предназначены для ручного пулемета РПК, но вполне неплохо подходят и к АКСу, десять сорокамиллиметровых ВОГов для подствольника, ИПП, жгут, оранжевый «портсигар» индивидуальной аптечки. На груди в специальном чехле для ножен – нож. Самодельный, с наборной рукоятью из кожаных колец и длинным, почти с ладонь, широким клинком из хирургической стали. Мой трофей из 1999 года, снятый с трупа чеченского боевика. Кстати, совсем недалеко от этих мест я его добыл, на Терском хребте, до которого километров тридцать всего. Две ручные дымовые гранаты, черного и белого дыма. В потайном кармашке, не найденном моими новыми знакомыми, служебное удостоверение и кожаное портмоне. А в нем две с половиной тысячи рублей и долларовая банкнота в прозрачном кармашке для фотографий, «чтоб деньги водились». Кроме того, в «мародерке»[5] завалялись пенал для чистки автомата, масленка и кусок ветоши, цифровой фотоаппарат в чехле (цел, слава богу, не раздавился) и маленький многофункциональный «складень». Не швейцарский «Викторинокс», конечно, но, с другой стороны… Лезвие есть? Есть. Ложка, вилка, открывалки для бутылок и консервных банок, штопор? Тоже есть. Ну, тогда остается только процитировать бессмертную фразу артиста Яковлева из «Ивана Васильевича»: «Чего ж тебе еще надо, собака?!» Еще два смотанных магазина: один полный и один опустевший – присоединены к автомату.

Ладно, с носимым имуществом разобрались, пора «потрошить» РДшку. В одном боковом кармане две банки тушенки, упаковка армейских галет, полотенце в целлофановом пакете и завернутые в него «мыльно-рыльные»: зубная щетка, паста, бритвенный станок, мыльница и маленький баллончик пены для бритья. Во втором – три гранаты РГО, запалы к ним, полрулона туалетной бумаги и свернутый кое-как старенький маскхалат. Я в нем стройматериалы вчера грузить помогал. Что? Откуда взялись такие гранаты, коли в МВД их не выдают? А не ваше дело. Откуда надо, оттуда и взялись. В самом большом центральном отделе нераспечатанный цинк «пятеры» – одна тысяча восемьдесят штук, еще три снаряженных магазина к АП Су, пластиковая американская армейская литровая фляга с залитым в нее еще в Моздоке зеленым чаем «Липтон» и тактический подствольный фонарь. Я его к автомату не креплю – ГПшка мешает. Но вообще фонарь хороший, мощный и экономичный. Опять же, в родном ОМОНе на халяву выданный. А меня отец еще в детстве учил: дают – бери, бьют – беги. Первую часть совета я выполняю всегда, вторую – гляжу по обстоятельствам. Откуда пять магазинов к пистолету, если положено только два? А оттуда же, откуда и гранаты. Места надо знать! На хрена мне вообще такой арсенал? А чтобы было! Кто параноик, я параноик? Ну, возможно, и параноик. Зато живой. А был бы нормальный, давно бы в какой-нибудь яме под Грозным гнил. За последние неполные шестнадцать лет я твердо уяснил одну истину: патронов бывает или очень мало, или просто мало, но больше уже не поднять. А помимо всего прочего в РД лежит обмотанная скотчем картонная коробка, которую наши парни, пригнавшие колонну из Москвы в Моздок, велели аккуратно довезти до базы и передать лично в руки нашему связисту Андрюхе Баранову. Ну, боюсь, к Андрею содержимое коробки уже не попадет, а вот мне может и сгодиться. Ножом разрезаю скотч, открываю. Нормально! Портативный радиосканер «Кенвуд», зарядное устройство и два запасных аккумулятора. Нужная штука. Подсоединяю батарею, включаю сканер. Ноль внимания, фунт презрения. Повторяю процедуру со второй батареей. Результат тот же. Ладно, не беда! Когда обнаружу электричество, тогда и заряжусь. Аккуратно пакую все назад в коробку и убираю в РД. Что, все? Ну не фонтан, конечно, но куда лучше, чем совсем ничего. Еды, правда, мало, что не радует. Но я – мужик тренированный, будет нужно, на этих двух банках суток трое продержусь без проблем.

Так, теперь пора двигаться в путь. Куда? Да черт его знает! Куда глаза глядят. Как говорится – война тропу укажет.

Вот, блин, никогда еще на моей памяти поговорки не были столь буквальны. Стоило мне подумать об указывающей тропу войне, как со стороны, в которую ушла колонна, загремела пальба. Сначала резкий сухой хлопок СВД, а потом раскатистое лязганье ПК, перекрывающее тарахтение автоматных очередей, судя по звуку, АКМ или АКМС.

Одним движением закидываю РДшку за спину и бегу на выстрелы. Не по дороге, разумеется, я ж не самоубийца, а по дворам разрушенных домов. На ходу меняю наполовину израсходованную «спарку» магазинов на новую. Кросс выдался что надо, колонна за это время успела проехать все село, а это – порядка трех километров. Бегом во всей моей «сбруе» – минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Не успею! И точно, сначала, после еще одного щелчка СВД, резко обрывается очередь ПК, потом несколько раз часто щелкает Егоров СКС, снова трещат автоматы… И наступает тишина. Матерясь про себя, изо всех сил ломлюсь вперед, стараясь при этом ничем не шуметь. В воздухе ощутимо завоняло сгоревшим порохом. Уже близко. Перехожу с бега на быстрый шаг и пытаюсь перевести дыхание.

Из-за невысокого, почти целого забора слышны голоса. Похоже, я на месте. Пригнувшись, крадусь вперед, внимательно глядя под ноги. Еще не хватало, чтобы под ногой какой-нибудь мусор затрещал-захрустел не вовремя. Говорят за забором громко, почти кричат, но у меня в ушах все еще стоит пронзительный звон. Хотя вчера было хуже. Опускаюсь на одно колено прямо перед забором. Голоса слышны так хорошо, будто говорят буквально в двух шагах от меня. Я не слишком хорошо говорю по-чеченски, но за пятнадцать с лишком лет нахватался достаточно, чтоб понять, о чем идет речь. Однако слышать – это хорошо, а вот слышать и видеть – гораздо лучше. Перебираюсь вдоль забора к ближайшему пролому, осторожно выглядываю наружу.

Да уж, «Приплыли», художник Репин, картина маслом… «Бычок» стоит прямо посреди дороги, а УАЗ съехал на обочину и уткнулся мощным кенгурятником в фонарный столб. Лобового стекла нет, одни осколки в раме, ствол ПК на турели уныло повис вниз. Трупы Виктора и Андрея уткнулись в приборную панель лицами. Похоже, они умерли, даже не успев понять, что попали в засаду. Их камуфлированные куртки изодраны пулями и набухают кровавыми пятнами. Тело Юрки лежит на потрескавшемся асфальте рядом с УАЗом, посреди россыпи ярких латунных гильз. Скорее всего, его «снял» из СВД снайпер-чеченец, молодой, тощий и нескладный хмырь с длинными и давно не мытыми волосами, который, закинув винтовку за спину, деловито ковыряется сейчас в салоне «уазика», а потом, уже лежащего на земле, добили автоматчики. Еще двое, тоже совсем сопляки, не старше двадцати, похожие словно братья, да еще и одетые в одинаковые, застиранные маскхалаты расцветки «партизан», не спеша, с шутками-прибаутками раскладывают Оксану прямо на дороге возле ЗИЛа. Та еще трепыхается, но одежду с нее уже сорвали, и ее сопротивление только еще больше распаляет насильников. В нескольких шагах от них четвертый, стоящий ко мне спиной, лениво, но с явным удовольствием буцкает ногами Егора, голени которого перебиты автоматной очередью. Его карабин и ремень с подсумками валяются рядом. Похоже, он успел выстрелить, да вот только ни в кого не попал. Последний, видимо, старший и по возрасту и по положению, заросший до бровей густой черной бородой, вооруженный ручным пулеметом РПК калибра 7,62 миллиметра с «банкой» на 75 патронов, присел с ножом в руках рядом с лежащим на земле Тимофеем Владимировичем. Угу, экспресс-допрос в полевых условиях во всей своей красе. Будешь молчать – выколет глаз или ухо отрежет.

– Колонн мич адаш ю?[6]

– В Червленную, мы из Моздока с товаром едем.

– Вуш мича бу?[7]

– Больше нету никого, двумя машинами шли. Слушай, там товар в машине – забирайте все. И деньги возьмите, у меня есть немного. Только девочку и парня отпустите, и мы уйдем, а?

– А ху бох, ерси джалеш? – бородач с мерзким смешком оборачивается к «сладкой парочке», что уже прижала руки и ноги девушки к земле. – Эй, уш да бага гэрташ бу! Мегар ду?[8]

– Бо дуй те? – они разражаются громким, почти истерическим хохотом, к которому присоединяются и снайпер у УАЗа, и урод, мордующий раненого Егора. – Нет, билядь, мегар дац![9]

Так, с происходящим мне уже все ясно, пора эту клоунаду заканчивать. Троица возле «Бычка» стоит почти идеально, и я валю их одной длинной, патронов на пятнадцать, очередью. Снайпер, поймав пулю в затылок, умирает следующим, сложившись, словно марионетка с оборванными ниточками, у заднего колеса УАЗа, рядом с телом Юрки. Допрашивающий старика главарь успевает довольно толково, кувырком через плечо, уйти с линии огня, и пули только рвут чахлую травку в том месте, где он только что сидел. Но вот времени перекинуть РПК из-за спины я ему давать не собираюсь. Мой АКС выплевывает еще одну короткую очередь, и чеченец, словно налетев на какое-то препятствие, замирает. Только ноги его еще несколько секунд продолжают конвульсивно дергаться, загребая серую пыль. Все, финита мля комедия! Не опуская автомата, выхожу сквозь пролом в заборе наружу. Быстрым шагом обхожу поле боя и всаживаю каждому из боевиков еще по одной пуле в голову. Как давным-давно говорил мой первый армейский инструктор по боевой подготовке прапорщик Комаров: «Только мертвые в спину не выстрелят». Прохожу мимо сжавшейся в комочек Оксаны, зыркающей на меня огромными испуганными глазищами. Не глядя, на ощупь вытягиваю из РДшки скомканный маскхалат. Кидаю ей.

– На, малыш, оденься. Он не очень чистый, зато целый.

Подхожу к Егору. Да уж, тут дела не очень. Перебиты обе голени. Острые сколы костей выпирают сквозь ткань штанин. Ладно, бывало и похуже. Присаживаюсь рядом с ним на корточки.

– Жгут есть? А то у меня всего один.

Он отрицательно мотает головой, а потом кивает в сторону УАЗа. Понял, потерпи немного, я сейчас.

Юрка, оказывается, жив. Стоило мне только дотронуться до его залитой кровью «разгрузки», как он открывает глаза.

– Помоги, – шепчет он, хватая меня за рукав «горки», а на губах у него лопаются пузыри кровавой пены.

– Сейчас, браток, потерпи чуть-чуть, – отвечаю я, прекрасно понимая, что сделать ничего не смогу. Куртка на его груди изорвана пулями в клочья, то, что он все еще жив, – это просто чудо. Но вот-вот это чудо закончится.

– Скажи, кто ты?

В глазах у этого мальчишки столько мольбы и надежды, что я просто не могу ответить по-другому.

– Я офицер спецназа Главного разведывательного управления Генерального Штаба, парень. Здесь нахожусь с секретным и очень важным заданием.

– Я знал… – чуть слышно выдыхает он. На новый вдох его жизни уже не хватает.

– Прости, брат. – Я закрываю Юрке глаза и отхожу к УАЗу. Обшаривать карманы умершего у меня на руках человека я не смогу. Зато в автомобильной аптечке нахожу и жгут, и пару рулонов какого-то странного, слишком толстого, но вполне чистого бинта.

Иду назад к раненому. Девчонка уже натянула на себя мою «березку»[10], в которую ее, честно говоря, можно завернуть два раза, да еще и место останется. А жаль, блин! Малолетка она еще, конечно, но вот грудь – размер третий, не меньше, и вполне даже красивой формы, приятной мужскому глазу. Да и ножки ничего, длинные, стройные. Так, стоп! Что-то тебя, милый мой, не в ту сторону занесло. Вот что полтора месяца воздержания с мужиками делают! Теперь она сидит рядом с братом и рыдает в два ручья, размазывая слезы по симпатичной мордашке.

– Егорка, тебе больно?

Обожаю женщин! Нет, мля, дура, щекотно ему! С перебитыми-то ногами!!! Но вслух я, разумеется, ничего похожего не скажу. Ей, бедной, сегодня и так досталось. Присев рядом, говорю:

– Не реви, все нормально, рана не сильно опасная. Через пару месяцев бегать будет – не догонишь.

Леплю ей эту успокоительную чушь, а сам меж тем, достав из «мародерки» свой жгут в пару к найденному, накладываю их парню поочередно на обе ноги.

– Ты лучше, красавица, чем сырость разводить, нашла бы мне четыре дощечки или чего-нибудь в таком роде вот такой вот длины. – Я развожу ладони примерно на метр. – На шины.

– Хорошо, – отвечает та и, шмыгнув носом, отправляется на поиски.

Ищет не долго, просто запрыгивает в кузов «Бычка», с треском ломает там какой-то ящик и приносит мне четыре вполне приличные дощечки, ровные и прочные.

– Ай, молодца. А теперь пойди в сторонке погуляй. То, что тут сейчас будет, тебе не понравится.

Ножом разрезаю залитые кровью штанины, освобождая раны. Протягиваю парню свой кошелек.

– На, в зубах зажми, сейчас больно будет. Готов?

Тот отважно кивает головой, но стоит мне дотронуться до его ноги, взвывает дурным голосом. За спиной слышу сдавленный всхлип. Не ушла-таки Оксана.

– Кому, млядь, сказано – брысь отсюда! – рыкаю, обернувшись через плечо.

Девчонка, всхлипнув еще раз, стремглав отскакивает на несколько метров. Блин, да в кого ж я сегодня такой добрый-то, а?! Достаю из оранжевой аптечки одну из пяти ампул буторфанола[11], которые я, как старший группы, получил еще в Моздоке. Ослабив жгуты, прямо сквозь штанину вкалываю ее Егору в ягодицу.

– Кайфуй, салага!

Когда буторфанол подействовал, снова затягиваю жгуты, быстро и сноровисто (еще бы, пятнадцать лет практики в области военно-полевой хирургии даром не проходят) вправляю кости, упаковываю в шины обе ноги.

– Ну, вот и все. Теперь его в кузов и к врачу. Оксан, у вас в Червленной врач как, хороший?

– Хороший, – раздается за спиной голос Тимофея Владимировича.

Блин, ну ты и кретин, товарищ прапорщик! Как же ты про старика-то позабыл! Брат милосердия, мля, защитник всех немощных и болящих! С показным спокойствием, не спеша, оборачиваюсь на голос. А дедуля-то у нас еще крепкий. Довольно увесистый РПК в руках держит не напрягаясь. Ствол не на меня направлен, уже хорошо. Ладно, похоже, пришло время снова дипломатию разводить. А как, ежели я в местных реалиях по-прежнему ни ухом, ни рылом? Остается следовать прежнему варианту – изображать молчаливого, но очень крутого и очень уверенного в себе парня.

– Слышь, отец, ты пулеметик-то поставь на землю от греха. А то утро у меня какое-то нервное нынче. Не вышло бы чего…

Похоже, выгляжу и звучу я вполне убедительно. Владимирович тут же опускает пулемет себе под ноги и примирительно выставляет перед собой пустые ладони.

– Не, паря, ты не так понял, я ж его взял, чтоб тебя прикрыть, пока ты с Егоркой нашим возишься. А так, оно понятно, твой трофей, с бою взятый. Все чин по чину, мы и не претендуем.

Угу, вот оно значит как. Если что в бою добыл – то твое, без вариантов. Военный трофей, все такое. Учтем.

Начинаю повторный обход окрестностей, но теперь уже с сугубо меркантильной целью добыть чего полезного. Парочка в «партизанах» одаривает меня двумя «бывалыми» АКМами, причем у одного приклада нет совсем, а у второго, вместо штатного, к автомату прикручено какое-то коряво выструганное деревянное безобразие. Хорошо хоть ошкурить догадались. Тюнинг по-чеченски, блин! Кроме того, снимаю с них шесть ребристых металлических магазинов, два вполне приличных охотничьих ножа и навскидку примерно полторы сотни автоматных патронов калибра 7,62 россыпью в старом солдатском вещмешке-«сидоре». «Разгрузки» не беру: старые, рваные, да еще и моими пулями побитые и кровью залитые. Не, нафиг! У снайпера разживаюсь, помимо СВДшки, еще и подсумком с пятью запасными магазинами, стареньким, вытертым почти до белизны «Макаровым» с единственным магазином и самодельным ранцем, здорово похожим на РД-54, доверху забитым полосками копченого мяса. То ли самый «нехват»[12] в группе, то ли просто его очередь нести продукты была. Возле пинавшего Егора боевика подбираю вполне прилично сохранившийся АКМС с зачем-то нацепленным на складной приклад резиновым затыльником от ГП-25 и примкнутой «спаркой» из двух смотанных «валетом» рыжих пластиковых магазинов-«сороковок» для РПК старого образца. Переворачиваю труп на спину, поглядеть, нет ли чего еще. И зря! Найти один черт ничего не нашел, а вот настроение себе испортил: убитый оказался совсем мальчишкой, если судить по безусому лицу – хорошо если шестнадцать было, а то и меньше. Тьфу, мля, ребенка застрелил! Хотя, чего ты комплексуешь, Миша? Не окажись тебя рядом, чем бы сейчас этот ребенок занимался? И понравилось бы это занятие Оксане и Егору? Сомневаюсь… Самым «щедрым» оказывается бородатый командир маленькой банды: с него снимаю довольно неплохую РПС с двумя запасными «банками» к пулемету в специальных подсумках, кобуру с ПММ вполне приличной сохранности и при запасном магазине и старый, но неплохо сохранившийся ножевой штык. По виду – от СВТ-40. И где достал-то? В ранце на спине, кроме каких-то завернутых в ткань объедков, которые я тут же отбрасываю в сторону, нахожу банку говяжьей тушенки, «консервный нож» для открывания патронных цинков и три гранаты: две видавшие виды, поцарапанные и помятые РГД-5 и еще один «музейный экспонат» – доисторическую РГ-43 в рубчатой осколочной «рубашке». О, блин! Такие и в первую чеченскую-то были незнамо каким раритетом, а уж теперь – и подавно! А еще там обнаружился толстый кожаный шнурок с нанизанными на него самодельными жетонами. «Умаров Хасанбек Исламович, 22.09.2015 г. р. Охранная рота Аргунской комендатуры», «Сергеев Роман Юрьевич, дорожная стража ст. Петропавловская», «Терехов Андрей Степанович, дорожная стража ст. Петропавловская», «Керчинский Артем Васильевич, 10.07.2020 г.р. О (I) Rh + 3-я рота ОсНаз, Ханкала»… Там было еще несколько, но читать дальше смысла не вижу, все и так понятно. Времена снятых скальпов и отрезанных ушей прошли – негигиенично, да и пованивает. Но отчетность – превыше всего! Сволочь! В сердцах пинаю труп бородатого ногой под ребра и отхожу назад к «Бычку», свалив все свои «приобретения» в кучу возле стоящего на сошках РПК. Тимофей Владимирович с дочерью, как я вижу, тоже время зря не теряли: Егор уже лежит в кузове «Бычка» на каких-то тюках, там же, у края борта, аккуратно уложены под старой, но чистой плащ-палаткой тела мужиков из Дорожной Стражи, снятый с турели ПК и принадлежавшие им автоматы. Егоров ремень старик уже нацепил себе на пояс, а карабин закинул за плечо. Трупы бандитов просто и без затей оттащены на обочину и уложены рядком.

– Спасибо тебе, парень, – говорит старик, подходя ко мне и протягивая руку. – Виноват я перед тобой, извини.

– Брось, Владимирыч, в чем виноват-то? – отвечаю я, пожав протянутую ладонь. – В том, что с ходу подозрительному типу не поверил? Так я, честно говоря, на твоем месте точно так же себя вел бы. Не пристрелил, оружие и снаряжение вернул – уже не мало. Так что не за что тебе извиняться.

– Да что ты заладил, Владимирыч, Владимирыч, зови дед Тимоха, меня все так зовут.

– Ладно, договорились.

– А ведь ты не местный, Миша, – вдруг задумчиво говорит старик. – Издалека?

– Да уж, не местный…

– Оно и видно. Местные б уже давно с нохчей «волчьи головы» резать кинулись.

Когда я шмонал трупы, то и впрямь заметил на рукавах у всех пяти чеченцев почти одинаковые вышитые гладью оскаленные волчьи головы на фоне двух тейповых башен.

– А что, за них что-то получить можно?

– Так генерал-губернатор, дай бог ему здоровья, еще когда за каждый такой десять рублей серебром назначил. Сдать за награду можно в любой комендатуре.

– И что, никто не мухлюет?

– Да были желающие. Поймали и вздернули. Новых не нашлось пока.

– Однако… Спасибо за совет, не знал. Да, кстати, а с оружием стражи чего?

– Ну, вообще, конечно, можешь и себе забрать или в ближайший отдел дорожной стражи сдать за выкуп. Но это тебе в минус будет. Не дело это, на смерти братьев по вере деньгу зашибать. Не по-христиански.

Я киваю, мол, понял, и, отойдя на обочину к трупам боевиков, ножом отхватываю от рукавов куски ткани с вышивками.

Когда возвращаюсь, Оксана уже сидит в кабине ЗИЛа, а дед Тимоха стоит у кучи моих трофеев.

– Ну, чего, Миша, предложение у меня к тебе есть: может, с нами в Червленную двинешь? Или какие иные планы есть? У нас там и оружейная лавка есть, туда можно все это добро сдать, если оно тебе не нужно. И комендатура, за «бошки» деньги получить. И трактир хороший, там как раз ваши собираются.

– Что, на всю Червленную один трактир?

– Почему один? – даже обижается Тимофей Владимирович. – Трактиров у нас только больших четыре, но ваши только в «Псарне» сидят. Ее бывший наемник Кузьма Четверть держит, вашему брату у него скидка. Давай, поехали. Опять же, маскхалат твой вернуть надо. Не здесь же Ксюшке его снимать?

От такого предположения Оксана залилась краской и стрельнула в мою сторону чернючими глазами. Не собираюсь ли я свое имущество назад прямо сейчас потребовать? Причем по взгляду и не понять, боится она этого или совсем даже наоборот. Тьфу, блин, так и не научился я в свои тридцать четыре женщин понимать!

– Ладно, дед Тимоха, уболтал, поехали. А с этими, – я киваю в сторону трупов на обочине, – и с «уазиком» чего делать будем?

– А что мы можем? УАЗу хана, радиатор и движок пулями сильно побило. Так что в Червленной на въезде старшему наряда стражи скажем, они за своей техникой точно поедут. Если не починят, так на запчасти разберут. Ну, и этих прикопают заодно.

– Понятно.

Я закидываю свои трофеи в кузов «Бычка» на какие-то плотно набитые брезентовые баулы рядом с Егором и лезу в кабину. Поехали.

Едем довольно шустро, насколько позволяет состояние дороги. Нет, можно было бы и побыстрее, не развалились бы, но с раненым в кузове играть в Шумахера не стоит. Я загодя достал из трофейного ранца несколько кусков мяса и сейчас с удовольствием лопаю. Вкусно. Похоже на говяжий балык, что я когда-то пробовал на Украине. Вот только специй, на мой взгляд, многовато. Я хоть острое и люблю, но тут – явный перебор. А дед Тимоха рассказывает мне про свое житье-бытье, про то, что держит в Червленной небольшую, но популярную в народе лавочку, торгующую экипировкой, снаряжением и форменной одеждой и обувью. Товар закупает оптом в Моздоке. Решаю кинуть первый пробный камень и проверить, сильно ли изменился Моздок за эти тридцать лет.

– В «Икаре»[13] покупаешь?

– Не только, но и там тоже, – отвечает дед Тимоха и продолжает свой рассказ.

Домой они обычно возвращаются с большими военными конвоями, такой как раз выйдет из Моздока и пойдет в Ханкалу послезавтра. Но у какой-то подружки Егора и Оксаны завтра день рождения, они вскладчину уже и подарок прикупили. Вот и уговорили отца выехать вчера, напросившись в компанию к знакомому патрулю дорожной стражи. М-да, вот и прокатились…

Доедаю мясо и достаю из РДшки флягу с зеленым чаем. Делаю пару больших глотков. Нет, жить определенно хорошо! Спохватившись, предлагаю угоститься попутчикам. Дед Тимоха, объезжающий очередную промоину на дороге, только отрицательно крутит головой, а вот Оксана берет у меня протянутую флягу.

– Ой, а что это такое?

А, ну да, видимо, чай «Липтон» тут не так хорошо известен, как в наше время. Вдруг захотелось подурить. Я делаю страшное лицо и зловещим хрипящим шепотом сиплю:

– А это, девица, зелье приворотное! Теперь навек моя будешь!!!

Несколько секунд наблюдаю, как испуганно вытягивается ее симпатичное личико и широко раскрываются и без того большущие глаза, а потом, не выдержав, сначала прыскаю в кулак, а потом начинаю хохотать в голос.

– И не стыдно тебе, взрослому мужику, девчонку-то кошмарить? – укоризненно, но широко при этом улыбаясь, качает головой дед Тимоха.

Оксана, сообразив, что я пошутил, фыркает, будто возмущенная кошка, бросает фляжку мне на колени и отворачивается. Сквозь шум двигателя и дребезжание кузова слышу ее обиженный шепот:

– Дурак.

Снова ухмыляюсь, а потом пробую вытянуть из словоохотливого Тимофея Владимировича еще хоть какую-нибудь информацию.

– А что, чеченцы у вас тут часто такие фортели выкидывают?

– Да что ты, Мишань. Местные-то, равнинные, только сразу после Большой Тьмы, когда мы с Америкой друг друга расфигачили, бузили. Побандитствовали не слабо, но только после того, что им ханкалинские устроили, затихли, как отрезало. А все это уже сколько лет назад-то было! Так, сейчас, ну да, аккурат в тринадцатом году вояки по ним утюгом и проползли. И вот уже двадцать семь лет – тишина. Живут как нормальные люди: торгуют, скот, виноград и хлебушек растят. В комендатурах служат и в дорожной страже. Только вот развалины тут да вокруг Шали на память о тех временах и остались. Мертвая Земля… А эти, – он неопределенно махнул рукой себе за спину, – они не местные. Из горских непримиримых тейпов. У них как молодняк подрастет, так идут в набег на равнину. Обряд этой, пни… или… тьфу, блин, посвящение в воины, короче.

– Инициация? – автоматически подсказываю я, а у самого голова занята совсем другими мыслями. Значит, Большая Тьма – это война, причем скорее всего ядерная. Центральная власть, похоже, физически исчезла вместе с Москвой. И местные «зверьки» начали вовсю резвиться, позабыв, что вместе с Москвой и центральной властью исчезли и те, кто не давал военным порвать их в клочья. И военные устроили то, что дед Тимоха назвал коротким, но емким словом «резня». Судя по тому, как сейчас выглядит Алпатово, было весело.

– Точно, она самая. Вот, видать, опять подросли волчата, крови попробовать с гор спустились. Вот и хлебанули от души… Слушай, а ты вообще чем заняться-то думаешь?

– Вот приеду, осмотрюсь, тогда на месте и посмотрим. Хорошему бойцу всегда дело найдется, – уклончиво отвечаю я.

– Это ты прав. Дел нынче много. Можно в вольных стрелках походить, у них сейчас вроде Костя Убивец старший. Заседают в «Псарне». И заказы к ним идут все время, охранные роты комендатур да ханкалинский ОсНаз не везде и не всегда успевают. Но Убивец не всякого к себе возьмет. Можно в нашу комендатуру, в охранную роту. Комендант наш, капитан Костылев Игорь Васильевич, мужик хороший, справедливый. Про него еще ни один подчиненный дурного не говорил. А уж я со служивыми у себя в лавке каждый день общаюсь. А то вообще дуй в Объединенную войсковую группировку в Ханкале. К генерал-губернатору. У меня там Федька, старший мой, уже до старшины во второй роте ОсНаз дослужился. Скажу ему, он за тебя похлопочет. Парень ты крепкий, умелый. Вступительные испытания пройдешь без проблем.

– Да ну ее, Ханкалу. Равняйсь-смирняйсь, ходить только строевым шагом да каждому фонарному столбу воинское приветствие отдавать? Нет, не мое это!

Ох, рискую, конечно, откуда мне знать, может, теперешняя Ханкала от той, что знаю я, отличается очень сильно. Хотя что-то подсказывает мне, что место, в котором старшим сидит человек в звании Генерал-Губернатора, иным быть просто не может.

– Это да, – поддерживает меня старик. – Дисциплина там серьезная. Так и жалованье не маленькое.

– Не, Владимирыч, не все в этом мире решают деньги. Мне свобода дороже. Не люблю я над собой толпы начальников. Кстати о деньгах. А цены-то у вас тут какие?

– Это смотря на что.

– Меня в первую очередь на оружие интересуют. А то пойду в вашу оружейную лавку «стволы» сдавать, а меня там и надуют.

– За это не переживай. Сергей Сергеич, который в «Ратнике» хозяин, мужик правильный, дурить не будет.

– И все же. Вот такой вот АКС, как у меня, к примеру, за сколько возьмут?

– Такой, как у тебя? Ну, рублей пятьдесят за него дадут, за «Костер»[14] еще сороковник, а то и полтину.

– Это «Обувка».

– Чего?

– Говорю, «Костер» – это ГП-25, а у меня – ГП-30 «Обувка».

– А, ну тогда точно полтину.

– Ну а если, скажем, АКМ вроде тех, что в кузове лежат?

– Уууу, паря, за это дерьмо много не выручить…

И мы с Тимофеем Владимировичем погружаемся в обстоятельную беседу на тему достоинств и недостатков разных образцов огнестрельного оружия и цен на него в лавке пока не знакомого мне Сергея Сергеевича. За беседой проскакиваем развалины Чернокозова и Мекенской. Скоро уже и Червленная.

Если Алпатово и Чернокозово выглядели для меня вполне знакомыми, конечно, с поправкой на то, что я помню их целыми, а теперь они разрушены, то вот Червленная изменилась настолько сильно, что я даже опешил. С ходу удалось опознать только лежащее слева от дороги озеро да поворотный круг на Толстой-Юрт и Грозный с высокой стелой-шпилькой и надписью «Червленная». В остальном – ничего общего. Я помню привольно раскинувшуюся на равнине перед Тереком станицу с широкими улицами и просторными дворами вокруг каждого дома. Сейчас передо мной только тянущийся вправо и влево на несколько километров земляной вал, высотой не меньше четырех метров, по гребню которого стоят невысокие вышки с прожекторами. Ближе к вершине видны обложенные бетонными блоками бойницы огневых точек. Большинство сейчас пусты, но из некоторых торчат стволы АГСов, СПГ и крупнокалиберных «Кордов» и «Утесов». Я такие фортификационные сооружения видал только в Ханкале своего времени: внутри этих валов проложены обшитые изнутри досками ходы сообщения, по которым можно спокойно ходить, не пригибаясь, и оборудованы хорошо укрепленные огневые точки. Если и не линия Маннергейма, то не намного хуже. Перед открытыми сейчас внушительной толщины железными воротами с трехметровой, примерно, высоты створками – шлагбаум и бетонный колпак КПП, больше похожий на дот, а может, им и являющийся. Возле шлагбаума стоят двое парней в обычной армейской «Флоре» с шевронами дорожной стражи, в стареньких бронежилетах, вооруженные «веслами»[15] с цевьем и прикладом из коричневого пластика.

Повинуясь взмаху руки одного из часовых, наш «Бычок» замирает перед КПП. Я замечаю, что, кроме двух часовых, за нами из бойницы дота приглядывает еще один боец. Причем его взгляд сопровождается движениями ствола «Печенега». Все у парней серьезно.

– Здорово, Тимофей Владимирыч! Чего там у тебя стряслось? – слышится голос откуда-то сверху.

Чтобы увидеть говорившего, мне, с моим немаленьким ростом, приходится пригнуться и неудобно вывернуть шею. На небольшой площадке на гребне насыпи стоит невысокий, но мощный, что называется, «поперек себя шире», усатый дядька лет сорока, одетый в «горку» и черный берет без кокарды. На правом нарукавном кармане вижу такой же шеврон, что и у погибших в Науре бойцов и часовых на КПП.

– Это не столько у меня, сколько у тебя стряслось, Петрович, – отвечает ему дед Тимоха, выбравшись из кабины и опершись на крыло. – В Алпатове на нас «волчата» навалились… Короче, нет больше ни Андрея Петренко, ни Вити Смирнова, ни Юры Семецкого. Тела и оружие их у меня в кузове, УАЗ накрылся, на месте пришлось бросить. И Егору моему ноги перебило, к врачу надо срочно.

– Вот ты ж, мля!.. Ну, как же парни так попали, а?! А как ты отбился-то?

– Да мир не без добрых людей. Господь послал защитника. Он один пятерых завалил, те и мяукнуть не успели. Вон в кабине сидит.

Пришлось и мне выбираться из машины, прилепив на физию самую приветливую из своих улыбок.

– Наемник? Как звать?

– Михаил.

Усатый некоторое время будто ждет чего-то и, не дождавшись, хмурится и задает следующий вопрос:

– Откуда едешь?

– Так из Моздока с нами и едет, – спасает меня Тимофей Владимирович. – Мы, правда, во время ночевки с ним поругались, я ему и говорю, пешком топай. И с утра дальше поехал. А на выезде в засаду попал. Так он бегом через все село к нам на выручку бежал.

Вот, спасибо тебе, дед Тимоха! Действительно, если рассказывать сейчас усатому Петровичу настоящую историю моей встречи с колонной, то меня в лучшем случае заметут в местную каталажку «до выяснения», а то и просто у ближайшей стенки расстреляют, так, на всякий случай.

– Жил в Моздоке?

– Ага.

– Где?

Стараясь не измениться в лице, лихорадочно вспоминаю название улицы, на которой располагалась так понравившаяся мне шашлычная.

– На Богдана Хмельницкого.

– Слышь, Петрович, – вмешивается в беседу, больше напоминающую допрос, дед Тимоха, – пока ты тут в контрразведчика играешь, у меня в кузове сын кровью истекает. Пришел в станицу наемник, серьезный, матерый, за минуту пятерых «волчат» привалил не запыхавшись. Хочет у нас работу найти. Да ты плясать от счастья должен, а не допросы ему учинять. Пропусти нас, мне в больницу надо и домой, а Мишане – к коменданту.

– Нет сейчас коменданта, в отъезде. Ладно, заезжайте, я сейчас дежурную машину выделю, отвезут, Владимирыч, твоего парня к врачу. А вот вам с наемником придется задержаться. Объяснения с вас возьмем по нападению. Мне ж служебное расследование теперь проводить. Вы только это, ребят наших погибших у караулки сгрузите. И оружие их. Мы тебе, наемник, должны что-нибудь?

Я отрицательно мотаю головой.

– Я не из-за денег вступился. Жалею только, что подоспел поздно. Может, и из ваших уцелел бы кто.

Когда обещанный усатым Петровичем дежурный микроавтобус УАЗ-«буханка» уехал, увозя Егора к врачу и Оксану, по пути, домой, а парни из отдыхающей караульной смены аккуратно перенесли тела погибших из кузова ЗИЛа под навес возле здания караулки, мы с Тимофеем Владимировичем прошли в кабинет старшего.

– Так, наемник, Владимирович меня знает, а вот с тобой мы пока не знакомы. Я – начальник отдела дорожной стражи станицы Червленная. Зовут меня Карташов Борис Петрович, для друзей – Петрович. Для тебя пока Борис Петрович или товарищ лейтенант. Это понятно?

– Чего уж непонятного.

– Ну, тогда давай, рассказывай, что там, в Алпатове приключилось…

Следующий час мы с дедом Тимохой по очереди живописали бой в Науре во всех подробностях. Предъявили взятые мною трофеи и куски рукавов с волчьими головами. Мне даже пришлось нарисовать примерные схемы моего «кросса» к месту боя и самого боестолкновения. И уже в самом конце Петрович вдруг, как бы между делом, спросил:

– А чего вы не поделили-то, что Владимирыч тебя с машины погнал?

Оп-па, а вот этот вопрос мы заранее как-то и не обговаривали. Придется импровизировать. Надеюсь, дед Тимоха сможет нормально подыграть.

– Да тут, Борис Петрович, такое дело… Дочь у Тимофея Владимировича симпатичная. Ну, я улыбнулся ей, пару комплиментов сказал…

– Да, бога побойся, Миша, – вступил в игру сообразительный старик. – Она ж тебе, ироду, самому в дочери годится. Да за такие дела, будь я помоложе, руки б твои бесстыжие оттяпал по локоть!

– Ты чего, Владимирыч, за что?! Я ж себе ничего такого не позволил…

– А попробовал бы ты позволить, тогда б я тебя совсем пришиб!!!

– Так, стоп! – грохнул по столу ладонью Петрович. – Все понятно. Прекращайте, а то опять поссоритесь. Ладно, пока свободны. Если еще какие вопросы появятся, тебя, наемник, где искать?

– Да у меня особых планов нет пока. Сейчас зайду в комендатуру, сдам «бошки», потом – в оружейную лавку, трофеи «скину». А остановлюсь скорее всего в «Псарне», Владимирыч говорит, там для нашего брата скидки. Там и найдете, в случае чего.

– Добро. Ты, кстати, чем заняться думаешь?

– Да не решил пока. А что?

– Да нам в стражу опытные люди нужны. Служба, конечно, не сахар, но и жалованье приличное. И жильем в казарме бесплатно обеспечиваем, и питанием.

– Подумаю. Но за предложение – спасибо.

Да, видно, сложная у них тут обстановка, если умеющего обращаться с оружием новичка всего за час дважды спрашивают о планах на будущее. Значит, стрелки им нужны… Прямо Дикий Запад какой-то.

Дед Тимоха, добрая душа, войдя в мое положение, пообещал довезти меня до оружейной лавки, а по дороге показать здание комендатуры.

– Как все лишнее продашь, так налегке в комендатуру и заскочишь. А то упреешь столько железа на себе таскать.

– Кстати, Владимирыч, а в «Ратнике» этом, что, кроме оружия, продают?

– А что нужно?

– Да баул нужен большой брезентовый. Я РПК и патроны к нему решил себе оставить. Пригодятся.

– За это даже не переживай, баул я тебе так подарю, у меня как раз в кузове несколько новых лежат, на продажу брал. Хорошие, прочные. Двойной слой брезента, лямки прошитые, регулируемые. Можно как сумку носить, на плече, можно – как рюкзак.

– Да, Владимирыч, сразу видно торговца… И сколько стоит? – ухмыляюсь я.

Тот только разводит руками в ответ, мол, что поделать, привычка – вторая натура.

Дальше едем молча. Тимофей Владимирович «баранку» крутит, а я по сторонам глазею. Да уж, здорово изменилась Червленная за последние тридцать лет! Помимо напичканного огневыми точками защитного вала, оборону станицы обеспечивала еще и загнанная в капониры тяжелая бронетехника. По бокам от ворот стоят два врытых в землю по самую башню Т-72, а вдалеке видны торчащие из-за брустверов, будто стальные грибы, башни нескольких БМП-2. Между валом и крайними домами станицы почти полукилометровое «предполье» с рядами колючей проволоки на кольях и скорее всего еще и густо заминированное. Оборону тут можно держать долго и против вполне серьезных сил противника. Жилые дома тоже больше напоминают маленькие крепости из красного или белого кирпича, с кровлями из тяжелой черепицы. На Кавказе всегда любили окружать дома высокими заборами, но если раньше их строили для красоты и чтобы избежать любопытных взглядов, то за теми, что я вижу сейчас по обе стороны улицы, вполне можно пересидеть минометный обстрел.

– А вот, кстати, и комендатура, – кивает через некоторое время Владимирович на приземистое двухэтажное здание, притормозив посреди небольшой площади. Знакомое, кстати, местечко! Если мне мой склероз не изменяет, то в былые годы, еще до первой кампании, тут располагалась детская спортивная школа-интернат. А в 1999 году, когда судьба впервые занесла в Червленную, тут стоял сводный отряд Московского СОБРа.

Оглядываюсь в указанном направлении и вижу настоящую крепость: высокая стена из бетонных блоков с бойницами огневых точек и спиралями «егозы» поверху, узкие окна, из которых так удобно отстреливаться в случае нападения, пулеметное гнездо и несколько прожекторов на крыше. Тяжелые стальные ворота, сдвигающиеся вбок, слева от них – проходная, напомнившая внешним видом ДОТ-КПП на въезде в станицу, такая же мощная и основательная, идеально подходящая для ведения оборонительного боя. Перед фасадом – небольшая площадь, и улицы от нее отходят прямые, хорошо простреливаемые. Охраны на первый взгляд немного, но выглядят эти парни куда серьезнее часовых на въезде в станицу. Сразу видно, с наскока этот домик не взять. Откуда-то с заднего двора в небо торчат сразу две антенны. Одна – обычный двадцатипятиметровый штырь-диполь армейской КШМки. Вторая – сильно напоминающий Шуховскую телебашню в миниатюре ажурный металлический конус. Правда, что ли, телебашня? Нет, вряд ли. Скорее всего – радио. Кстати, несколько «тарелок»-громкоговорителей на столбах я по дороге видел, просто внимания не обратил.

– А вон по той улице, буквально метров сто, по правой стороне и будет «Псарня». Там вывеска приметная, мимо не пройдешь. А вот по этой, правда подальше, примерно через километр, и моя лавочка. Я и живу там же, так что заходи в гости.

Еще через пять минут Тимофей Владимирович останавливает ЗИЛ перед сложенным из красного кирпича одноэтажным домом без окон. К стальной входной двери ведет высокое и широкое крыльцо, выложенное толстой тротуарной плиткой. Над дверью простая черного цвета с белыми буквами вывеска: «Ратник. Оружие и боеприпасы». А что? Скромненько и со вкусом. Как говорится, главное не форма, а содержание.

Владимирович помогает мне выгрузить из кузова трофейное «железо», вручает, отказавшись от денег, огромный брезентовый баул цвета хаки и, пожав на прощание руку, уезжает в больницу проверить, как разместили Егора. А я остаюсь на ступенях крыльца, увешанный оружием, будто новогодняя елка. Уже было собираюсь войти, как вдруг до меня доходит, что попытка продать черные от свежего порохового нагара «стволы» выглядит не совсем красиво. Это все равно, что грязную поношенную одежду продавать. Или надкусанные пирожки. Решено! Усаживаюсь прямо на нижнюю ступень крыльца, сваливаю кучей на расстеленный на асфальтовом тротуаре баул автоматы и пистолеты, пулемет ставлю на сошки рядом. Из «мародерки» на свет божий извлекаю масленку и ветошь. Пошло дело! Примерно через час, уже устав от удивленных и заинтересованных взглядов прохожих и изрядно вспотев на жарком солнце, разряжаю все магазины, ссыпав патроны в трофейный «сидор», снова навьючиваю на себя свой маленький, но увесистый арсенал, и толкаю внутрь тяжеленную дверь магазина.

– Рад приветствовать, молодой человек, – слышу я, едва затихает подвешенный над притолокой колокольчик. – Не часто в наше время можно встретить столь добросовестных клиентов. Обычно норовят всучить просто заросшее грязью, да еще и ругаться пытаются. Меня, кстати, зовут Сергей Сергеевич.

– А меня Михаил, – представляюсь я невысокому, полноватому и лысому как колено дядьке лет пятидесяти в маленьких круглых очках, здорово похожему на актера Броневого в роли доктора из «Формулы любви», и жму ему руку. – А как вы узнали…

– Юноша, есть такое дивное изобретение человеческого гения – камера видеонаблюдения. Неужели не слышали?

Пристыженно улыбаюсь и развожу руками. Красиво тебя умыли, Михаил Николаевич. Вот тебе и урок на будущее! Не покупайся на кажущуюся архаичность: на все эти «трактиры», «лавки»… Как ни крути, вокруг тебя будущее, пусть и не совсем счастливое. И народ здешний – далеко не дикари.

Пока собираясь с мыслями, чтобы придумать что-нибудь остроумное в ответ, обвожу взглядом торговый зал магазина…

И минут на десять «зависаю», словно перегруженный компьютер. Да уж, посмотреть тут явно есть на что! Нет, во внешнем облике торгового зала ничего необычного не было: открытые стеллажи, полки и застекленные прилавки. Но вот их содержимое было достойно самого пристального внимания. С одной стороны, не сказать, что выбор поражал разнообразием, по большому счету, все, что я сейчас вижу перед собой, в мое время можно было увидеть почти в любой армейской «оружейке». Но вот тот факт, что все это можно спокойно купить… К этому мне, отлично помнящему, сколько времени у нас занимало получение разрешения на травматический «резиноплюй», точно еще предстоит привыкнуть. Да и количество оружия, что называется, на единицу площади слегка шокировало.

Вся левая от меня стена была занята стеллажом, заставленным, судя по всему, добычей парней вроде меня. Пара десятков «калашей» всех модификаций и обоих калибров. Примерно столько же симоновских самозарядных карабинов. Одна СВД-С[16], а рядом с ней, у меня чуть челюсть на грудь не рухнула, СВТ-40 с оптическим прицелом. Чудны дела твои, Господи! А я уж думал, что «светки» только в музеях да на киностудиях в качестве реквизита и остались. И тут же, выражаясь «высоким штилем», символизируя связь поколений, пристроился немного потертый «Винторез». Три «ручника», два «семьдесят четвертых» и один «брат-близнец» моего. Один ПКМ и один «Печенег». Перед стеллажом – застекленный прилавок, в котором выложены пистолеты: четыре видавших и лучшие времена «тульских Токарева», стайка «Макаровых» с черными и рыжими рукоятями, среди которых, бросающийся в глаза, словно волкодав среди болонок, одиноко красуется АПС. Все не новое, но, судя по внешнему виду, вполне исправное и работоспособное. Секонд-хенд, блин!

Стена справа отдана под «тяжелую артиллерию». Там на станках-треногах грозно замерли «Корд» и НСВ, рядом с которыми «меньшими братьями» примостились ПКМС и АГС-17. На стене – небольшая полка, а на ней – два РГ-6[17] и три подствольника. Все три – «двадцать пятые», странно, «тридцатка» тут в свое время тоже здорово распространена была… В углу – открытая оружейная пирамида, в которой выстроились гранатометы: одноразовые «Мухи» и «Аглени», парочка РПО «Шмель», три РПГ-7 и даже один «Вампир»[18]. И тут же патронные короба, «улитки» для АГС, ленты всех типов, машинки для их снаряжения, и Ракова[19], и для более крупных калибров. Офигеть, дайте две!!! И это все в свободной продаже?! Как говорится: нет, ну это просто праздник какой-то!

Ассортимент на стене за спиной хозяина и в стеклянной витрине перед ним сильно напоминает левую стену, но с тремя очень серьезными отличиями. Во-первых, все оружие новое, лоснящееся от смазки, с ярким воронением. Во-вторых, выбор намного шире: есть и «Вал», и ВСК, и 9А-91, да и в рядах «Калашниковых» видны и АК-103, и АК-104. В витрине с пистолетами, кроме «стечкина», «Макарова» и ТТ, лежат пистолет Ярыгина и украинский «Форт». Этот-то тут какими судьбами? И, в-третьих, каждый «ствол» был в единственном экземпляре. Оно и понятно, на стене – образец, остальное в подсобке. Это же не бывшие в употреблении «стволы», что все разные, и всяк со своей «придурью». А еще на прилавке под стеклом аккуратно разложены коробки с самыми разными боеприпасами и ручные гранаты. В гранатах, правда, разнообразия не наблюдалось: РГД-5 и Ф-1, больше ничего и не было. Хотя, с другой стороны, а что еще нужно?

– Что, юноша, понравилось? – выводит меня из ступора насмешливый голос Сергея Сергеевича.

– Да уж, блин, впечатляет – это самое меньшее, что можно сказать! А что, – я, пытаясь пошутить, киваю на правую стену. – ЗУшки нет?

– Ну почему же нет, есть. Просто тут для нее тесновато. Да и денег у вас, думается мне, на ЗУ-23 пока не хватит. Опять же на приобретение крупнокалиберных пулеметов, гранатометов и всего прочего в таком роде нужно получить специальное разрешение у коменданта.

Смотрю на него и не могу понять, то ли мужик умеет шутить с таким серьезным лицом, то ли у него и впрямь двадцатитрехмиллиметровая спаренная зенитная установка на заднем дворе стоит. Хотя, учитывая, что «Утес» и «Корд» имеются… Наверняка и «двадцать третью» купить можно, и КПВ. Были б деньги и «добро» от коменданта.

– А все остальное?

– А все остальное, хоть все заберите, лишь бы денег хватило.

Да уж, блин, сладкий сон любого милитариста! Я сейчас просто заплачу и попрошу у Сергея Сергеевича политического убежища.

Ладно, полюбовались, и баста. Пора к делу переходить.

– Куда тут можно товар для осмотра сложить?

– А вот, у вас за спиной верстачок стоит, на него и выкладывайте свои трофеи. Смотреть их будем. А как они к вам попали, если не секрет? Уж простите мое любопытство.

– Да нет никакого секрета. Мы с Тимофеем Владимировичем и ребятами из дорожной стражи по дороге из Моздока в Алпатово в засаду влетели. Парням не повезло, погибли почти сразу. А я вот удачливее оказался…

– Постойте, Тимофей Владимирович? Старосельцев?

– Вот ей-богу, фамилию-то его я и не знаю. Но если у него есть сын Егор, дочка Оксана и торгует он всякой снарягой и экипировкой, то значит, Старосельцев.

– А что за ребята из стражи?

– Ну, Тимофей Владимирович их фамилии лейтенанту Карташову называл, только я не запомнил. Только имена – Виктор, Андрей и Юра, молодой совсем мальчишка…

– Знаю, о ком речь, Вити Смирнова экипаж. Хорошие ребята были, упокой господь их души. Жалко… А напал кто?

– Старосельцев сказал: «волчата» из непримиримых тейпов.

– «Волчьи головы» в комендатуру не сдали еще? Не возражаете, я взгляну?

– Да нет, вот они, – протягиваю я Сергею Сергеевичу вынутые из кармана вышитые тряпки.

– Ого, да вы, Михаил, серьезный человек! В одиночку пятерых итум-калинских «волчат» уделать, это не в рукав высморкаться. Уважаю!

– А почему вы решили, что они из Итум-Калы?

– Башни позади голов видите?

– Башни Шамиля? – доходит до меня.

Эти древние башни времен Кавказской войны, перекрывавшие некогда ущелье Волчья Пасть, и в мое время были своего рода неофициальным символом Итум-Калинского района.

– Они самые.

Он возвращает мне «бошки», а я выкладываю на гладко оструганную столешницу все свои утренние «приобретения». Сергей Сергеевич поочередно берет их с верстака, вертит в руках, сноровисто делает неполную разборку. Первыми в сторону он откладывает два АКМа братцев-«партизан».

– Извините, Мишенька, но это совсем хлам. Новые цевья и приклады – не проблема, у меня запасных полно и пластиковых, и деревянных. Но они «ушатаные» насмерть. Видно, прежние хозяева совсем дураки криворукие были. Больше восемнадцати рублей за каждый не дам, уж извините.

Во время разговора со Старосельцевым по пути в Червленную я уже составил себе некоторое представление о здешних ценах и только согласно киваю.

– Действительно хлам, Сергей Сергеевич. Вы правы. Больше за них просить было бы хамством.

– «Макаров» тоже слова доброго не стоит, ему в его теперешнем состоянии на помойке место, если уж по совести, но, может, и возьмет кто, на дешевизну польстившись. За него я пять рублей дам.

Мне остается только вновь согласно кивнуть. Честно говоря, я думал, он этот ПМ вообще брать не станет, а просто предложит с ним до ближайшей мусорной ямы прогуляться. Продавец будто читает мои мысли.

– У меня, кроме лавки, еще и мастерская. И оружейник толковый. Так что вытянем «ветерана», может, еще кому послужит. Зато вот СВД и ПММ у вас очень недурственные. За пистолет пятнашку дам, за «снайперку» – сто рублей, если вместе с магазинами и патронами. Идет?

– Идет.

– АКМС тоже вполне приличный, да еще и «затыльник» от ГП… Тридцать. Ножи не возьму, не обижайтесь, не мой профиль. Их попробуйте как раз Старосельцеву продать, он холодным оружием тоже приторговывает. А вот штык, если продадите – возьму, в комплект к моей, – он кивает на снайперскую С ВТ, – красотке. Она как раз без штыка. Два рубля дам, согласны?

– Согласен.

– Угу, гранаты себе оставите?

– Нет, что-то они мне особого доверия не внушают.

– Мне, если честно, тоже, но по пять рублей за штуку дам.

– Пойдет.

– Так, пулемет…

– А вот РПК я продавать не хотел, Сергей Сергеич. Мой «семьдесят четвертый», он все же больше для городского боя подходит. В лесу от него толку будет мало, калибр не тот, не то что от веток, от травы рикошетит…

– Так-то оно так, Миша. Но есть у меня для вас вариант получше. Я вам в обмен на РПК и три «банки» отдам «сто третий» с четырьмя магазинами. Новенький, только с консервации. Есть еще и болгарский, но наш, еще до Тьмы сделан, качеством все-таки получше будет. Подумайте сами: калибр тот же, а весит почти на четыре кило меньше, да и «подствольник» на него навесить можно. Ну как?

Вообще-то, кажется, тут меня милейший Сергей Сергеевич малость по деньгам «напарить» хочет. Но в пределах разумного. АК-103 у него, если верить ценнику, стоит шестьдесят пять рублей серебром. А вот подержанный РПК – восемьдесят пять. И это с одной «банкой». Но, с другой стороны, он мне к «калашу» еще четыре магазина дает. И с остальными «стволами» не обманул. Пусть хоть какую-то выгоду получит.

– Идет.

– А вы, Миша, я гляжу, отличный клиент! Еще чем-то помочь могу? Патроны, гранаты?

– Да, – вспоминаю я про опустевшую «спарку» магазинов, – шестьдесят патронов 5,45 сколько будут стоить? И еще к В О Гам хочу прицениться.

– Вот ВОГов сейчас нет. Зайдите через недельку, как раз подвезти должны. Стоят они по десять рублей. А «пятерка» у меня – пять рублей за пачку. Так что, десять рублей с вас.

– Они у вас 7Н6[20] или 7Н10[21]?

– Ууу, Миша, вы и спросили… Я уже забыл, когда последний раз «десятые» видел, так что только «шестые».

– Ну и ладно. Кстати, Сергей Сергеевич, а где вы все это, – я киваю головой на новенькие «стволы» на центральной стене и витрину с боеприпасами, – закупаете?

– Как где, – тот смотрит на меня с искренним изумлением. – На Украине, разумеется, что-то они там сами делают, что-то им морем из Болгарии везут, а они уже нам переправляют. Как мне кажется, ни в Ижевске, ни в Туле, ни в Коврове разумной жизни не будет еще много лет, пока радиационный фон не снизится. Да и после этого на тамошних руинах что-либо производить будет сложно.

Оп-па, попал, ты, Миша, пальцем в небо. На будущее, думай, прежде чем рот открывать, а то точно на чем-нибудь конкретно засыплешься. Зато, по крайней мере, становится понятным наличие «Форта», да и некоторая информация о здешних делах получена.

– Как деньги возьмете, все серебром или часть золотом?

– Только серебром – уж больно большая куча будет. Давайте часть золотом. Какой у вас тут курс?

Понимаю, что снова сморозил чушь, уж курс золота к серебру тут любой ребенок знает, но делать нечего. Однако пожилой продавец невозмутим.

– Пятьдесят к одному.

Фу, похоже, пронесло. Видимо, в разных краях тут курс различается.

– Тогда пусть будет три золотых и сорок три серебром.

Пакую купленный «сто третий» в баул к ранцу с мясом, своей РДшке и «сидору» с патронами, закидываю его на левое плечо, свой АКС – на правое. Две пачки «пятеры» убираю в «мародерку», туда же перекладываю ИПП, а полученные деньги убираю на ее место, в нагрудный кармашек РПС. Прощаюсь с Сергеем Сергеевичем, клятвенно заверив его на прощание, что обязательно еще к нему зайду, и не раз.

До комендатуры дошел минут за двадцать неспешным шагом. Перед проходной меня притормозили двое квадратных молодых парняг в черных «горках», беретах и РПС, вооруженных АКМСами. На рукавах – шевроны с таким же гербом Терского казачьего войска, что и у дорожной стражи, но с надписями «Комендатура ст. Червленная» и «Охранная рота».

– Кто такой, куда?

– Наемник, хочу «волчьи головы» сдать.

В глазах парней просыпается искренний интерес и что-то похожее на уважение.

– Это ты с утра в Алпатове геройствовал?

Да уж, земля, как известно, слухом полнится. Хотя, что странного, электричество у них есть, телефон тоже. Через КПП я почти два часа назад проехал, да до этого меня и Владимировича Карташов почти час «мариновал». Разошлась информация…

– Было дело.

– И как ты один против пятерых-то?

– Повезло…

– Ну, удача, она девка такая, не ко всем идет. В мешке что?

– Автомат, патроны, еды немного.

– Ясно, тогда мешок и свой «калаш» тут оставь, на выходе заберешь. Не боись, ничего не пропадет, у нас с этим строго.

– А пистолет?

– Можешь оставить. Совсем без оружия мужчине ходить не годится, тут Терской фронт как-никак, не Ростов какой-нибудь и не Ставрополь.

Отдаю баул и АКС сидящему в проходной пожилому осетину в такой же, как и у парней, черной «горке», получаю взамен жестяную овальную бирку с номером, почти как в гардеробе кинотеатра.

– Отец, я тут у вас первый раз. Куда мне?

– В финчасть. На первом этаже по коридору направо, до конца. Там увидишь.

Марширую через чисто подметенный асфальтированный двор, прохожу в серьезной толщины бронированную дверь, по случаю теплой погоды распахнутую настежь. Вежливо киваю сидящему в застекленном «аквариуме» дежурной части лысому амбалу с красной повязкой дежурного и лейтенантскими звездочками на хлястиках-погончиках его черного прыжкового комбинезона.

– В финчасть.

– Проходи, – вяло отмахивается он, но вот взгляд у мужика ни фига не расслабленный, смотрит он пристально и внимательно. Видно, обстановка тут неспокойная и бдительность на высоте что у стражи, что у этих вот, из Охранной роты.

В конце коридора вижу дверь с табличкой «Финансовая часть». Вежливо стучу и вхожу. Первое, что бросается в глаза, – большой отрывной календарь на стене. Ага! На дворе у нас 17 сентября 2040 года, понедельник. Ну, слава богу, с датой определились. О, как! Сам факт того, что меня неизвестно как и неизвестно зачем зашвырнуло аж на тридцать лет вперед, уже вообще не удивляет. Воспринимаем как данность. Поразительное все-таки животное человек, адаптируется к чему угодно. Я, по идее, должен сейчас в истерике биться, причитать и волосы на себе рвать от отчаяния. А вместо этого хожу по магазинам и, словно ребенок конфете, радуюсь таким мелочам, как точная дата, в которой я очутился.

Широко и доброжелательно улыбаюсь сидящей за письменным столом полной женщине лет пятидесяти.

– Здравствуйте, а я, видимо, к вам.

– Так, похоже, наш «неизвестный герой» объявился. Ну, молодой человек, ты просто фурор произвел в нашем болотце: появляешься неизвестно откуда, всех подряд спасаешь, нохчей бьешь чуть ли не тапкой, как тараканов на кухне…

– Если б всех спас, было бы просто здорово, – искренне вздыхаю я, вспомнив вдруг умоляющие глаза умирающего Юрки.

Лицо женщины сразу становится серьезным и грустным.

– Да, тут ты, парень, прав. Жалко ребят. Но тут таким никого не удивишь: Терской фронт, тут у непримиримых, считай, в каждой семье кровники. Который год война, а все конца и края не видно. Уже, считай, два поколения на этой войне выросли. Ой, что-то меня в философию занесло! Давай сюда свои трофеи.

Протягиваю ей мятые лоскуты ткани из кармана. Она раскладывает их перед собой, разглаживает, внимательно изучает. Потом достает из верхнего ящика толстый гроссбух в кожаной обложке.

– Ну, давай оформлять. Фамилия, имя, отчество.

– Тюкалов Михаил Николаевич.

– Год и место рождения.

– Эээ, – быстренько перегоняю свой возраст под «местное время», – две тысячи шестой, Московская область. Город нужен?

– Ой, да какая теперь-то разница? Достаточно и области.

Да уж, кому теперь интересны названия стертых с лица земли и засыпанных радиоактивным пеплом городов бывшей Московской области.

– Род занятий?

– Наемник.

– Дата, время и место огневого контакта?

– Сегодня утром, около восьми, Мертвые Земли, село Алпатово.

О, как загнул! А главное, тетка все это восприняла совершенно спокойно, как должное. Похоже, начал врастать в местные реалии.

– Есть ли свидетели огневого контакта?

– Да, Старосельцев Тимофей Владимирович и его дети: Егор и Оксана.

– Ну, вот и закончили с бюрократией. Вот тут распишись.

Пока я расписываюсь, женщина открывает обшарпанный несгораемый шкаф у себя за спиной.

– Награду как возьмешь? Серебром или золотом?

– Лучше золотом.

Смахиваю со стола в ладонь золотую монету, прощаюсь и выхожу в коридор. Возле «дежурки» меня останавливает давешний лысый дежурный.

– Эй, парень, тебе надо будет с комендантом по поводу происшедшего поговорить, но он в Ханкале. Ты остановиться где решил?

– В «Псарне».

– Ясно. В общем, ты лучше никуда не отлучайся, как комендант вернется, мы за тобой посыльного пришлем.

– Договорились, товарищ лейтенант! – шутливо козыряю ему, подражая американским воякам из кино.

Тот только ухмыляется и кивает в ответ. Забрав на проходной свои вещи и оружие, топаю по указанной мне Старосельцевым улице, которая и впрямь метров через сто приводит меня к основательному одноэтажному дому, обложенному диким камнем, с цокольным полуподвалом. Вход, что характерно, ведет именно в него. Над широкими деревянными дверями, распашными, будто в салунах из американских вестернов, только полноценного размера, висит не без таланта нарисованная вывеска. На ней – три здоровенные серые кавказские овчарки, мохнатые, с оскаленными огромными белоснежными клыками и купированными ушами-пенечками. Лапами они опираются на ярко-красную надпись, сделанную шрифтом, стилизованным под старославянский – «Псарня». А ниже уже вполне нормальными черными буквами: «Трактир и гостиница». Да уж, прав был Тимофей Владимирович, пройти мимо, не заметив, сложно.

Спускаюсь вниз по ступеням и вхожу в полутемный зал. По дороге я все пытался себе представить, как может выглядеть «логово» наемников. Фантазия рисовала нечто среднее между салуном на Диком Западе и тавернами из книжек про Конана-варвара: каменные стены, чад факелов, большущий камин, в котором жарится на вертеле здоровенный кусок мяса, а то и целая туша какого-нибудь бычка или барана, орущие песни пьяные и давно не мывшиеся бугаи-посетители с бандитскими харями, обвешанные с ног до головы оружием. Бред, конечно, но больше на ум ничего не приходило. Реальность разбивает все мои безумные фантазии. Вид трактир имеет вполне обычный: десяток столов, стойка бара с тремя пивными кранами. В дальнем углу – широкая деревянная лестница с перилами на второй этаж, который на самом деле первый. Позади стойки видны полки, заставленные бутылками. Разве что бросается в глаза отсутствие стульев, которые заменяют массивные деревянные скамьи, да и столы сделаны им под стать. Такую мебель двигать упреешь, зато и в драке в качестве подручного средства использовать не получится, и сломать трудно, даже если специально постараться. А еще на стене за спиной крупного, похожего на бросившего спорт борца-вольника, пожилого бармена висят бесшумный автомат «Вал» с оптическим прицелом и растянутый треугольник некогда черной, но здорово выцветшей и полинявшей косынки. Ну да, Владимирыч ведь говорил, что хозяин трактира – бывший наемник. Кузьма Четверть, кажется. Скинув баул на пол, себе под ноги, и положив на него сверху АКС, здороваюсь с барменом.

– Кузьма, – представляется он. – Местный бармен и, до кучи, хозяин.

– Михаил, посетитель.

Улыбаясь, жмем друг другу руки.

– Ты покушать или на постой остановиться?

– Вообще-то на постой, но покушать тоже не мешает.

– Ну, для коллеги, – Кузьма кивает на мою бандану, – номер на одного – пять рублей серебром в сутки, трехразовое питание в стоимость включено, но спиртное в эту цену не входит. В номере душ. Прочие «удобства» – во дворе. Нужна баня – заказывай заранее, часов за пять хотя бы, чтоб протопилась. Стоит три рубля. Если надо какие вещи постирать, тоже можно. Там оплата зависит от количества тряпья. Сегодня завтрак ты уже пропустил, так что за первый день с тебя возьму не пять рублей, а четыре. Обед – через час. Если очень есть хочешь, меню вон, на стене висит, но, не обессудь, за отдельную плату. Какие вопросы есть?

– Розетка в номере имеется? Мне аккумулятор для радиостанции зарядить надо.

– Есть розетки. Если зарядный «стакан» нужен, то могу на прокат дать. Станция какая у тебя?

– «Стакан» у меня свой. Заплачу пока за три дня, а там глянем.

– Хорошо, тогда четырнадцать рублей с тебя. Поселишься в третьем номере.

Кузьма берет у меня деньги, достает из-под стойки ключ и показывает на лестницу.

– Комната там, подходи на обед, не забудь. Сегодня кубанский борщ и свиная отбивная с картошкой.

– Ну, теперь точно не забуду. Пожрать вкусно я большой любитель.

Номер оказывается вполне приличным, небольшим, не больше десяти «квадратов», ну так мне тут не в футбол играть. Маленькая прихожая, из которой можно попасть или в душ, или в комнату. Душевая – самая обычная, я по ходу своей кочевой военной жизни на такие насмотрелся: неглубокая, примерно по щиколотку, ванночка, вмурованная в пол, и торчащий прямо из стены смеситель с краном и гибким шлангом душа. На стене справа – маленькое зеркало с проволочной полочкой под ним, ну да, умыться, там, физиономию побрить. Пол и стены выложены простенькой, местами сильно потрескавшейся кафельной плиткой. С одной стороны – предельный аскетизм, с другой – я все-таки далеко не «аглицкая королева», приходилось и в ведре мыться, и в ледяной грязноватой горной речке. А тут горячая вода есть, уже немало! Заглядываю в комнату. А ничего себе так. Даже уютно. Широкая кровать, невысокая тумбочка рядом, напротив – стол и пара мягких стульев. Встроенный в стену шкаф-купе, почти как у меня дома… был… когда-то… только без зеркальной панели во всю дверцу. Стены покрашены желтой краской. На стене в изголовье кровати – ночник с матовым плафоном-шаром и розетка. Под потолком – люстра, почти такой же матовый шар, что и у ночника, только в два раза больше. На полу – плетенный из множества матерчатых лент коврик. Единственное окно смотрит во внутренний двор, но сквозь него почти ничего не видно, похоже, весь двор густо оплетен виноградной лозой. На стене рядом с окном – небольшой прямоугольный радиоприемник без названия в пластмассовом потемневшем от времени грязно-белом корпусе. Ни шкалы диапазонов, ни каких-нибудь кнопок. Из всех «органов управления» – ребристое колесико громкости, до половины «утопленное» в корпус приемника, которое если до упора повернуть влево, еще и кнопка «выкл.». Помню-помню я такие агрегаты. Я в детстве у бабушки в деревне такие видел. Называется это чудо техники «радиоточка» и принимает только один канал. Интересно какой? Тот, у бабушки, «Маяк» принимал. Как сейчас помню: «На волне «Маяка» – программа «Рабочий полдень»». А тут что? Поворачиваю ручку громкости. Сквозь треск эфирных помех слышен голос какой-то певички, что-то поющей про большую любовь. Песня незнакомая, но и так все ясно. Попса… Попса никогда не меняется… Хмыкнув, вырубаю приемник и, стянув с головы бандану, кидаю ее на кровать. Нормально, жить можно!

Вытряхиваю все содержимое баула на кровать, застеленную простым серым шерстяным покрывалом. Достаю из РД коробку со сканером, включаю зарядный «стакан» в розетку и ставлю станцию заряжаться. А сам, усевшись на кровать и подвинув стол поближе, начинаю окончательную ревизию своего имущества.

По итогам первых двух суток в новом для меня мире и в новом качестве я строго в плюсе: разжился целой кучей полезных и не очень вещей. Прежде всего – деньги. За вычетом потраченного на патроны и отданного за номер у меня четыре золотые и двадцать девять серебряных монет с довольно затейливым гербом и надписью «Югороссийская республика» на одной стороне и номиналом в один рубль на другой. Странно, кстати, почему было не обозвать золотой как-то иначе? Хотя, если курс в разных местах разный, то запаришься номиналы менять. То он «полтинник», то «четвертак», а то – «червонец». А так, рубль и рубль. Есть серебряный – он дешевле. Есть золотой – он дороже. Наверняка есть еще и какая-нибудь медная мелочь, серебро разменивать. И незачем голову ломать. Так, что еще? Еще есть остатки «наследства» убиенных мною в Науре бандитов: два охотничьих ножа, ранец, набитый копченым мясом, РПС с подсумками под ручной пулемет, теперь мне уже совсем не нужная. Шесть автоматных и два пулеметных магазина калибра 7,62 миллиметра, патроны пистолетные 9×18, изъятые из бандитских пистолетов – 32 штуки, нормально, полтора магазина к моему «стечкину». Целая россыпь автоматных патронов 7,62 миллиметра в вытертом брезентовом вещмешке. На некоторое время погружаюсь в пересчет. Ага, 318 штук, не много, конечно, но и не штатный БК. Как ни крути, десять полных магазинов и еще чуть больше половины. Учитывая их вес, больше на себе и не упрешь. По крайней мере, если пешком идти, а не на авто катиться. А с авто у меня тут пока никак. А еще есть новенький, только что выменянный АК-103 с четырьмя магазинами. Да все то, с чем я сюда провалился и о чем уже рассказывал чуть раньше. Не плохо! Не олигарх, конечно, но и нищим не назвать.

Закончив игру в Скупого Рыцаря, не спеша набиваю пустые магазины к АКС купленными патронами, убираю вещи и автоматы в шкаф и топаю в душ. Стоя под тугими струями, размышляю о том, как же все-таки мало солдату надо для счастья: вкусно и много пожрать да в горячей воде помыться. Пункт два – выполнен, пункт раз – пойдем выполнять через десять минут. В одном обернутом вокруг бедер полотенце босиком шлепаю в комнату и прямо на ходу соображаю, что мне, похоже, еще очень многое прикупить надо. Вот помылся, а чистого белья, чтоб переодеться, – нет. И футболки чистой нет. И носок. Да что там говорить, тапочек, и тех нема! Ладно, сейчас поем да пройдусь к тому же Старосельцеву в гости, у него если и не все, то хотя бы часть необходимого купить можно будет. А чего не будет, так хоть узнаю, где найти можно. Но это все – позже. А прямо сейчас пора на обед топать, а то в брюхе уже, как говорится, кишка кишке колотит по башке. Быстренько одеваюсь и натягиваю ботинки, щелкаю «клипсой» застежки, крепя к ремню кобуру со «стечкиным». Как тот парень возле комендатуры сказал: «Не Ставрополь какой-нибудь»…

В зале я оказываюсь не первым посетителем. Два стола уже заняты. За одним неспешно едят и о чем-то беседуют два парня в выгоревших на солнце почти до белизны «горках». На вид, примерно мои ровесники, крепкие фигуры, широкие плечи, загорелые обветренные лица. Свои черные банданы они, словно байкеры, которых я неоднократно видел когда-то в Москве, повязали на плечо, пропустив под мышкой и завязав узлом вокруг хлястика-погончика куртки. За другим в одиночестве выпивает еще один, помоложе первых двух, лет, наверное, двадцати двух – двадцати трех, одетый в камуфлированные штаны и короткую черную кожаную куртку. Внешностью и повадками он здорово смахивает на мелких бандючат начала девяностых: лысая голова, наглая физиономия, некогда спортивная, но уже начинающая оплывать «тушка», этакий некогда накачанный «колобок». Заменить ему камуфляжные штаны на малиновые слаксы, а короткие сапоги на «адидасовские» кроссовки… Да толстую золотую цепь на шею повесить… М-да, одним словом, не нравится мне этот «гусь», хоть убейте, не нравится. Все трое вооружены только пистолетами. Угадал я, без повода обвешиваться оружием тут, похоже, не принято, но и совсем безоружными не ходят.

Увидев меня, все трое отрываются от своих занятий и изучающе разглядывают мою скромную персону. Поневоле вспоминаются старые вестерны с Клинтом Иствудом. В город приезжает никому не известный стрелок, и местные глазеют, соображая, чего от него можно ждать. Ладно, поиграем в ковбоев. Надеюсь, нарываться на проблемы, проверяя новичка «на слабо», подобно киношным «плохишам», они не станут. Не хотелось бы начинать взаимоотношения с местными наемниками с драки или, не приведи бог, со стрельбы. Неспешно рассматриваю их в ответ, здороваюсь, слегка кивая головой, а потом подхожу к стоящему за стойкой Кузьме.

– Так что там с обедом?

– Садись за любой стол, сейчас все будет, – отвечает тот.

И впрямь, буквально через минуту из двери, ведущей, судя по запахам, из-за нее доносящимся, в кухню, выплывает монументальная женщина с большим деревянным подносом в руках. Ох, блин! С таких, наверное, при Советском Союзе статуи колхозниц и прочих строительниц коммунизма лепили. Настоящая казачка: красивая, статная, крепкая. Из тех, что любого коня одним ударом с копыт свалят и горящую избу по бревнышку раскатают. Валькирия! Будь она лет на двадцать моложе – влюбился бы!

А борщ хорош! Горячий, густой, наваристый, с помидорами, бордовой свеклой и пережаренным лучком, с кусочками нежной свинины, заправленный домашней сметаной и посыпанный свежей, душистой зеленью. Вкуснотища! Меня похожим в детстве бабушка кормила. Как она любила говаривать: «Первое отличается от второго только тем, что ложка, которую воткнули в тарелку с борщом, через пару минут все-таки упадет». Да уж, у местных поваров, похоже, подход к вопросу близкий. И это правильно!

От приятных ощущений и детских воспоминаний меня отвлекает кожанно-камуфлированный «колобок», нависший над моим столом и вперивший в меня нахальный взгляд.

– Эй, слышь, а ты кто такой вообще будешь?

Вот, блин, накаркал! Началось. Поднимаю глаза от тарелки и пристально смотрю на «колобка». Нет, ну до чего же он на дешевых «быков» эпохи раннего капитализма похож. Ему б еще пару «гаек» золотых на растопыренные веером пальцы.

– Ты забыл сказать «в натуре»…

– Чего? – не понял тот.

– Да ничего, а кто ты есть, чтоб спрашивать? – начинаю «давить» я, вставая со скамьи и распрямляясь во весь свой немаленький рост. Продолжая сверлить его злым взглядом, подхожу почти вплотную. Мой «оппонент» внезапно осознает, что не так уж он велик и широкоплеч, как ему казалось еще минуту назад, и начинает вертеть головой в поисках поддержки. Безуспешно. Парни в «горках» свою беседу прервали, но смотрят на происходящее просто с интересом, как на представление, и на выручку явно не спешат. Зато за стойкой подобрался Кузьма.

– Толя, а ну-ка отвали от человека, не ищи горя!

– Да ладно тебе, хозяин, не беспокойся, – широко улыбаюсь ему я и добавляю уже специально глумливым тоном: – Деточка ошиблась, сейчас прощения попросит, и разойдемся миром.

Такого «бычок» простить уже не может. Его левая ладонь сминает в комок футболку у меня на груди, а правая, сжатая в кулак, уходит в могучий, аж от уха, замах. Нет, ребята, я так не играю! Таких идиотов даже бить неинтересно! Кто ж тебя, оболтуса, драться учил?! Отражению такого «нападения» в милицейской «учебке» на первых же занятиях по физподготовке обучают. Обеими руками обхватываю его левую ладонь, слегка выкручиваю ее, а вместе с ней и всю левую руку против часовой стрелки. Слегка доворачиваю корпус. Левая рука продолжает удерживать запястье в захвате, а локтем правой резко провожу расслабляющий удар в горло. И тут же сажусь на корточки, прижимая его руку к своему бедру под мышкой правой руки, а левой рву его руку вверх. Это описание приема выглядит длинным, а вот на его проведение у подготовленного человека уходит не больше полутора секунд. Локоть рычагом на излом – это очень больно, мало того, если я еще хоть чуть-чуть поднажму, то выломаю «бычку» локтевой сустав, оставив его на всю жизнь инвалидом. Враз потерявший весь гонор «оппонент», упав на колени и грохнувшись лбом об пол, надсадно хрипит от боли. Он, может, и рад заорать во всю глотку, да вот разбитое моим локтем горло не позволяет. Как говорится, чистая победа. Хотя нет, этот кабан, падая, умудрился цепануть мой стол. И теперь я имею возможность наблюдать растекающиеся по полу остатки борща и лежащую посреди осколков тарелки румяную отбивную, заляпанную картофельным пюре. Вот, блин, и покушали!

– А вот это уже интересно, – слышу я со стороны ведущей к номерам лестницы. – А мне казалось, что боевому самбо только бойцов ОсНаза учат.

Не отпуская захвата, поворачиваю голову на голос и вижу облокотившегося на перила широкоплечего бородача, с интересом глядящего на нашу возню.

– Ты, парень, отпустил бы Толю. Он хоть и придурок редкостный, ежели начинает без повода на незнакомых людей буром переть, но все же НАШ придурок. А ты тут чужак и если его искалечишь, то мы можем расстроиться.

– Да ладно, – я отпускаю захват и, даже не глядя на подвывающего противника, делаю пару шагов в сторону лестницы, – не очень-то и хотелось. Но Толик ваш и впрямь кретин. И это не оскорбление. Это медицинский диагноз. Причем кретин весьма невежливый. Поесть не дал, настроение испортил. А если, скажем, я… эээ… расстроюсь, а?

– Что, такой серьезный парень? Знаешь, не обижайся, но я просто вынужден хоть и в более вежливой форме повторить вопрос Анатолия: кто ты такой и кто за тебя что сказать может? Кто тебя знает?

– Я знаю.

Все, включая меня, оборачиваются в сторону входной двери. Там, на пороге, стоит тот самый лейтенант с фигурой шифоньера, что сидел в «дежурке» комендатуры.

– Этот парень сегодня утром в Алпатове пятерых «волчат» из Итум-Кале угрохал. И Старосельцева с семьей от смерти спас. Один. А вот за Толей вашим, ты уж, Убивец, не обессудь, кроме двух пьяных драк, я особых подвигов не припоминаю. Пойдем, Михаил Николаич, – говорит он уже мне, – там комендант вернулся, пообщаться хочет. Срочно.

Ага, значит этот бородатый и есть предводитель здешних вольных стрелков Костя Убивец. Вот и познакомились, блин. Ну, делать нечего, от приглашения местных властей, да еще переданного столь крупногабаритным и серьезным посыльным, отказываться не стоит.

– С тебя отбивная с картошкой, клоун, – негромко, но отчетливо говорю я, проходя мимо баюкающего руку Толи, и выхожу на улицу вслед за своим шкафоподобным провожатым.

Да уж, как-то не задалась у меня попытка знакомства, интересно, а что ждет меня по возвращении из комендатуры?

Комендант Червленной капитан Костылев понравился мне сразу. Высокий, чуть пониже меня, а мою светлость природа и родители одарили почти двумя метрами роста, широкоплечий, мускулистый, не такой, конечно, огромный, как лейтенант из «дежурки», но мне в габаритах не уступал точно. Мужественное загорелое лицо, волевой подбородок, пристальный взгляд чуть прищуренных серо-стальных глаз. Черный прыжковый комбинезон с подвернутыми до локтей рукавами. На груди – два ряда орденских планок. С ходу подмечаю приметные колодки медали «За отвагу» и двух орденов Мужества. Остальные выглядят незнакомо, хотя еще одна, судя по черно-золотистым полосам, принадлежит «Святому Георгию». Хотя, может, я и ошибаюсь и георгиевской лентой тут обозначают на орденской колодке совсем другую награду. В любом случае дядя, похоже, героический, не из штабных. Внешне капитан чем-то неуловимо похож на моего армейского ротного, погибшего в 1996-м в Грозном. Сразу видно, мужик серьезный и правильный.

– Здравия желаю, товарищ капитан. Вызывали? – замираю я на пороге его кабинета.

– Вольно, – улыбнувшись, машет он рукой в ответ. – Не вызывал, а пригласил для разговора. Ты мне не подчиненный, так что во фрунт тянуться не надо. И по званию не обязательно, можно просто Игорь Васильевич. Присаживайся.

Сажусь на стоящий у окна жесткий стул. Хозяин кабинета остается на ногах и, не спеша, прохаживается туда-сюда, заложив руки за спину.

– Ну, о героических подвигах твоих я уже наслышан. И Петрович на въезде просветил, и тут народ треплется вовсю. Но хотелось бы все же услышать все от тебя, чтоб не создавать «испорченного телефона».

В очередной раз начинаю пересказывать историю наших со Старосельцевыми приключений, стараясь не задерживаться на нашем с ними знакомстве, чтоб не нафантазировать лишнего. Зато размолвку в Алпатове, из-за которой меня якобы ссадили, и сам бой расписываю во всех подробностях. Тут опасаться нечего: перестрелка с боевиками имела место быть на самом деле, а любая ссора – дело такое, в ней каждая сторона считает себя правой, и мелкие расхождения никаких подозрений не вызовут. В конце, на всякий случай, рассказываю и о «маленьком недоразумении» в «Псарне». Мало ли, что ждет меня по возвращении. Надо постараться заранее обезопасить себе тылы, изложив коменданту свою версию событий, пока еще есть такая возможность. А то, не дай бог, закончится все большой дракой, а то и стрельбой… Тогда точно доказывать что-либо будет поздно. Они местные, я пришлый, этого будет вполне достаточно.

– Ясно, – задумчиво тянет Костылев. – Насчет «Псарни» сильно не волнуйся, Костя Убивец и Кузьма Четверть – мужики спокойные и разумные. Бардака не допустят. А заняться вообще у нас чем думаешь?

Нет, похоже, этот вопрос так и будет меня тут преследовать!

– Не решил пока. Осмотрюсь, прикину. Сперва хотел к Убивцу в команду проситься, но теперь даже не знаю. Карташов на въезде к себе приглашал, в дорожную стражу, а может, вообще в Ханкалу подамся, там вроде хорошие деньги платят. Опять же, – я с хитрой ухмылкой смотрю на капитана, – у вас в охранной роте, говорят, вакансии имеются… Одним словом, вариантов – тьма. Даже не знаю, какой и выбрать. Пока возьму небольшой тайм-аут, огляжусь, определюсь.

– Шустрый ты малый, Михаил Николаич, – расплывается в ответной улыбке Костылев. – И дня у нас не пробыл, а уже все расклады выяснил. Тебе не с автоматом бегать, а в аналитическом отделе штаны просиживать да раннюю лысину от тяжких дум зарабатывать. А что касается Ханкалы или моей Охранной роты, так за красивые глаза не возьмут, кое-что уметь надо.

– Нет, спасибо, – отрицательно мотаю головой я. – Мне и с автоматом пока вполне неплохо. А по поводу умений, придется – продемонстрируем. Как-никак, без малого шестнадцать лет воюю.

Капитан внимательно смотрит мне в глаза.

– Крым? Украина? Каспийская кампания?

– Везде помаленьку, – уклончиво отвечаю я, чтобы опять не брякнуть чего лишнего.

– Не любишь хвастать? – подначивает он.

– Было бы чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, – снова выкручиваюсь я.

– Да уж, – соглашается Костылев, – кровь людская – не водица, лить ее тяжело. Жаль, не все понимают. Ну а так, если в общих чертах, что умеешь?

– Ну, если в общих чертах… Рукопашный бой, самбо, немного боксирую. Стрелковое оружие нашего производства – практически любое, с иностранным – похуже, но из какой-нибудь «М-4» или «беретты» пальнуть смогу. Гранатомет, АГС, с оптикой тоже работать приходилось, но на полноценного снайпера не тяну, все эти формулы тысячных и прочие боковые поправки на ветер для меня – темный лес. МОНку или «растяжку» и сниму, и поставлю. Засады, разведпоиск, организация головных и тыловых дозоров при движении колонн и секретов на маршруте. Городской бой, зачистка зданий. Есть опыт командования и малыми группами, и до взвода включительно. Вожу легковые машины, грузовики и БТР. С гусеничной бронетехникой дела иметь не доводилось. Лётного опыта тоже нет. Вроде все.

– Ничего себе «все»! Получается, если все правда, то сидит передо мной командир разведывательного или штурмового взвода ОсНаз и Ваньку валяет. Силен, бродяга!

– Стоп-стоп, Игорь Васильевич! Где вы тут увидели какого-то таинственного «командира взвода»? – демонстративно оглядываюсь вокруг. – В упор не вижу.

– Понятно, ладно, не будем бежать впереди паровоза, – подозрительно покладисто соглашается капитан.

– Да, вот еще что, – я достаю из набедренного кармана штанов кожаный шнурок с жетонами, найденный в ранце бородатого главаря итум-калинских бандитов. – Думаю, это надо отдать именно вам.

Тот молча принимает из моих рук связку жетонов, не спеша их перебирает, читает фамилии.

– Спасибо. Некоторые из этих ребят пока в пропавших без вести числились. Мы сообщим семьям. Что ж, вот и познакомились. Ладно, Михаил Николаич, не смею больше задерживать. Всего доброго.

Я встаю со стула, жму на прощание протянутую капитаном руку и иду на выход.

– А о моих словах о командире взвода все же подумай, – слышу за спиной негромкий голос Костылева уже за порогом кабинета. Киваю в ответ и закрываю за собой дверь.

Уже почти дойдя до «Псарни», останавливаюсь в нерешительности. Возвращаться не то что страшно… Но чувствую себя все равно неуютно. Как чувствовал себя в далеком детстве по дороге в школу, когда знал, что на крыльце могу столкнуться со своим злейшим врагом Риней Гильдеевым, хулиганом из параллельного класса, державшим в страхе почти всю школу, и стайкой его прихлебателей. Понятное дело, что идти придется и драться буду – авторитет дороже любой порванной рубашки и разбитого носа, но все равно не хотелось.

«А ну, соберись, тряпка! – мысленно командую самому себе. – Тебе что, тринадцать лет?! Детский сад развел тут!»

Делаю физиономию кирпичом и неспешной, уверенной походкой направляюсь к двери в трактир. Войдя в зал, замираю на пороге. Кое-что тут крепко изменилось. Два стола в центре зала сдвинуты вместе. Вокруг них – с десяток крепких мужиков, чей внешний вид и повадки не оставляют сомнений в их роде занятий – наемники. А на столах – пресловутая скатерть-самобранка с поправкой на вкусы здоровых, полных сил и выпивающих мужчин: много мяса и зелени, свежие овощи, всевозможные соленья, от исконно русских маринованных огурчиков и квашеной капусты до черемши, свежий, одуряюще пахнущий лаваш с тмином и, разумеется, батарея бутылок, содержимое которых не вызывает ни малейших сомнений – водка. Во главе стола сидят Кузьма и бородатый Убивец. Получивший от меня трепку Толик и двое парней, что при этом присутствовали в качестве зрителей, тоже здесь. Присматриваюсь к остальным. Сразу видно – серьезные ребята, бывалые. На лицах вполне доброжелательные выражения, да и накрытая «поляна» говорит сама за себя. Похоже, можно перевести дух, проблем не будет. И слава богу!

– Ну, еще раз здравствуй, чужак, – встает мне на встречу Костя. – Как-то не так наше знакомство началось, не считаешь? Мы тут с ребятами помозговали, решили вот, – он обводит рукой «натюрморт» на столе, – за испорченный обед извиниться. Проходи, присаживайся, поговорим, водочки выпьем.

– Согласен, знакомство с первого раза малость не задалось, – отвечаю я. – Но вот беда, не пью я водку.

– Это в смысле «пошли вы нахрен»? – мрачнеет Костя.

– Нет, это в смысле «я действительно не пью водку, но с удовольствием тяпну с вами пивка». Кузьма, пиво у тебя какое есть?

– Светлое и темное, – гудит в ответ местный хозяин и, до кучи, бармен.

– И? – киваю я на стойку бара, за которой сейчас стоит давешняя «валькирия», намекая на то, что кранов три.

– И квас, – улыбается тот.

– Понятно, тогда мне светлого пару, для начала, – говорю я и присаживаюсь на свободный край лавки.

– Ну, тогда давай знакомиться, – снова вступает в разговор Убивец. – Кузьму ты уже знаешь. Я – Костя, позывной – Убивец. С Толиком ты тоже уже знаком, он сопляк еще, позывного не заработал. Это… – следующие пару минут Убивец по очереди представляет сидящих за столом наемников, причем после каждого имени следует позывной. Не кликуха, не погоняло, не прозвище, а именно позывной. Похоже, он тут – обязательная приставка к имени бывалого вольного стрелка. Недаром вон Толя при словах «сопляк» и «позывной не заработал» совсем сникает.

Похоже, сегодняшнее происшествие отодвинуло его перспективу на получение персонального позывного еще дальше. А еще до меня, кажется, доходит, чего усатый лейтенант Карташов на въезде ждал от меня, после того как я назвал свое имя. Упс, опять «косяк». Ладно, глядишь и обойдется.

Процедура представления наконец завершена. Теперь моя очередь.

– Ну, что ж, здравствуйте все. Зовут меня Михаил, позывной – Чужой.

Тут я не вру. Началось все еще в первую чеченскую кампанию, когда мы, тогда совсем щенки сопливые, внезапно осознали, что «дикие чеченцы» спокойно слушают все наши радиопереговоры, а «секретные» таблицы радиокодов попадают к ним из наших штабов даже раньше, чем к нам. Нести потери из-за того, что у тебя нет секретов от врага, не хотелось, и нами было принято простое и эффективное решение. Пусть этими самыми таблицами пользуются те, кто их придумал и нохчам продал. А мы будем выдумывать свои. Позывными становились прозвища, а шифрованные команды выдумывались на общих «посиделках» всей ротой. Что после этого творилось в эфире – передать сложно. И «чехи», и наши «штабнюки», наверное, с ума сходили, слушая примерно следующую тарабарщину:

– Чужой – Сафону.

– На приеме Чужой.

– Со стороны тостера наблюдаю три бутылки «Балтики-Портер», один не выпью, подключи свою мясорубку.

– Понял тебя, Сафон, сделаем.

А означала вся эта галиматья, что командир третьего отделения первого взвода разведывательной роты сержант Сафиуллин заметил со стороны подбитого танка выдвижение группы боевиков, количеством до двадцати голов. Понимает, что силами своего отделения он может и не справиться, и просит у командира первого отделения того же взвода сержанта Тюкалова помощи огнем АГСа.

Конечно, нарушение правил радиообмена налицо. Вот только кто и что нам мог за это сделать? Вовсю шел штурм Грозного, и кому было дело до каких-то балбесов-срочников, которые могли и до завтрашнего утра-то и не дожить. Но мы все же выжили, не все, но выжили. И полученное мною по совершеннейшей глупости еще на КМБ[22] прозвище превратилось в позывной, который периодически звучал в эфире Чечни на протяжении почти шестнадцати лет. И, похоже, скоро зазвучит вновь.

– Это за что ж тебя так? – с улыбкой спрашивает Кузьма.

– Да так, вот за это, наверное.

Я задираю вверх правый рукав футболки.

– Ни фига себе! – вырывается у Толи.

Ага, согласен, татуировка хороша! Я в свое время в тату-салоне на проспекте Мира в Москве за нее весьма приличные деньги отдал. Прямо с плеча на зрителей злобно скалится монстр из фильма Ридли Скотта. Антрацитово-черная блестящая голова, ребристая грудь, белоснежные острые клыки, тонкие суставчатые пальцы лап длинными кривыми когтями как бы впились в бицепс и трицепс, из ранок даже выступила кровь. Уродливый хвост с мощным шипом на конце обвивается вокруг плеча замысловатой петлей. Внушает, знаю. Я в свое время долго объяснял мастеру, чего от него хочу, но зато результат превзошел все ожидания. Увидев готовый эскиз, даже сам испугался. Не буду объяснять, что прозвище появилось гораздо раньше, чем тату. Им это и не важно.

– Серьезная зверюга, – тянет задумчиво бармен Кузьма. – И я даже помню откуда. Вот только странно, что ты ее помнишь, вроде молод слишком. А что за мастер делал?

– Этого мастера, к сожалению, давно нет в живых, – совершенно искренне отвечаю ему я.

Да уж, вряд ли ядерный удар, сровнявший с землей Москву, пощадил небольшой тату-салон рядом с ВДНХ.

– Жаль, – соглашается Убивец, – большого таланта человек был, сразу видно. Жуткая тварь, аж мурашки по коже.

Тут «валькирия» из-за стойки приносит мне две огромные, похоже, литровые, кружки с пивом. Благодарю ее и, подняв одну, провозглашаю сакраментальное:

– Ну, за знакомство!

Потом выпили за здоровье всех парней в черных банданах. Потом, молча и стоя – «третий» за павших товарищей, тут даже мне пришлось махнуть «пятьдесят капель», потому как пиво под такие тосты не пьют. Потом пили за единственную среди нас представительницу прекрасного пола, «валькирию» по имени Зина, оказавшуюся женой Кузьмы. Потом нам с заднего двора принесли подоспевший шашлык. Потом снова пили, на этот раз за победы русского оружия… А потом я, кажется, забыл, что не пью водку…

Просыпаюсь от того, что кто-то тормошит меня за плечо. Разлепляю глаза и вижу перед собой Ваньку. Того самого, с которым мы выезжали из Моздока.

– Миха, хорош дрыхнуть, на построение опоздаешь!

Оглядываюсь вокруг. Я лежу на своей койке, на втором ярусе в нашем кубрике на базе в Беное. Вот, блин, приснится же такое! Спрыгиваю вниз, прямо на свои тапочки, натягиваю маскхалат и быстро шлепаю на выход. У нас не армия, но за опоздание на построение можно легко на неделю в наряд по столовой «загреметь», картошку чистить в качестве «поощрения». Выхожу из казармы на маленький крытый пятачок между кубриками личного состава и командиров. Все уже стоят в строю. Тихонечко юркаю на свободное местечко на левом фланге. Может, не заметят. Ну да, как же, мое двухметровое «тельце» да чтоб не заметили.

– Прапорщик Тюкалов, выйти из строя, – командует Батя, «в миру» – командир отряда полковник Львов.

– Есть, – бормочу себе под нос я и начинаю проталкиваться сквозь строй.

– Ну, что ж ты, Миша, – Батя всегда говорит негромким голосом, но слышно его всем. – Что ж ты творишь-то?

Чего я такого творю, я пока еще и сам не понял, думаю, сейчас мне все мои «прегрешения» распишут в подробностях, но, на всякий случай, выстраиваю на физиономии виноватое выражение морды, полуоборачиваюсь на стоящего позади меня Львова и снова бурчу:

– Виноват, товарищ полковник.

– Да знаю, что виноват, – снова слышу за спиной тихий голос командира. – А ведь мы тебе на базе памятник поставили… В Подмосковье пустой гроб с пеплом из того «КамАЗа» похоронили, вам же в кабину еще одну гранату из гранатомета влепили, все дотла выгорело. Не разобрать, где ты, где водитель. А ты оказывается – живой. И ведь из всех нас ты один живой остался.

Мне, несмотря на тридцатиградусную жару на улице, враз становится очень холодно. Короткий ежик волос встает дыбом. Я поднимаю глаза на стоящий передо мною строй и понимаю, что все стоящие в нем мертвы. Нет, они не обезображены ранами, не залиты кровью, и плоть их не свисает с костей клочьями. Они выглядят почти как живые люди. Но все они – давно мертвецы.

– А ты ведь до нас так и не доехал, Миша, – снова слышу из-за спины спокойный мертвый голос своего мертвого командира и…

…и с хриплым воплем подпрыгиваю на койке. Простыня, подушка и легкое одеяло, под которым я спал, промокли насквозь. Да и сам я в липком холодном поту. По груди, шее и вискам стекают крупные капли. Дышать тяжело, будто грудь стянута железными обручами. Сердце бьется так сильно и гулко, словно хочет сквозь ребра проломиться наружу.

Твою мать!!! Никогда ночными кошмарами не страдал, а тут… Похоже, не стоило все же вчера столько пить. Хорошо хоть похмелью я не подвержен, выгодное такое свойство организма. А то страдал бы сейчас головной болью и «сушняком». Кстати, а чем вчера все закончилось? Убейте, не помню. Судя по ощущениям, без молодецких игрищ не обошлось, мышцы ноют здорово. Однако синяков не видать, да и кинтуса не сбиты. Значит, всерьез не дрался. Это хорошо. Вот ведь, блин, а чего это я вообще надрался-то, аки сапожник? Вроде никогда особой тягой к алкоголю не страдал, а последние несколько лет так вообще водку не пил. А тут… М-да, думается, это у тебя, дорогой друг, просто нервишки сдали от внезапных и кардинальных перемен в жизни. Вот и попытался стресс снять.

И уже стоя под душем, понимаю – я просто обязан добраться до нашей базы в Беное. Обязан, иначе мертвые не оставят меня в покое.

Вымывшись и отскоблив вылезшую за два дня щетину, выхожу из душа и бросаю взгляд на циферблат своих «Командирских», лежащих на тумбочке. Почти шесть утра. Спать уже явно не получится. А до завтрака еще три часа. Достаю из шкафа свежеприобретенный «сто третий» и остатки ветоши из «мародерки». Сергей Сергеич говорил, что большую часть консервационного «пушечного сала» из автомата удалили, но почистить его все-таки надо. Чувствую – скоро он мне понадобится.

Закончив чистку автомата, начинаю снаряжать магазины. Шесть трофейных, еще четыре мне Сергей Сергеевич с вместе с автоматом продал. Как раз почти все патроны из «сидора» в магазины и перекочевали. Потом снова убрякиваюсь на застеленную кровать и начинаю мысленно составлять список необходимого мне для нормальной жизни имущества. Нательное белье, футболки, носки, тапочки, ветошь для чистки оружия, ружейное масло или хотя бы соляра, совсем в крайнем случае – танковая «отработка». Теплое белье и свитер, это пока тепло, даже жарко, а уже через месяц-полтора в этих краях будет довольно мерзенько: сыро, холодно и весьма ветрено. А по ночам, так и сейчас уже далеко не Сочи, особенно под утро, я вспомнил, какую великолепную чечетку отбивали мои зубы вчера утром в Алпатово. Опять же, если радиостанция у меня теперь есть, не мешает прикупить для нее специальный чехол на РПС, не в кармане же ее таскать. Ну, на первое время вроде все. Если что еще и понадобится, теплая обувь там или зимняя одежда, то позже. Оставшееся до завтрака время просто валяюсь на койке, глядя в потолок и размышляя, каким бы образом мне поймать какую-нибудь «попутку» в сторону Ведено. Не пешком же топать. Тут все же, как ни крути, километров семьдесят выйдет, если по дороге, а по-другому в Чечне и не получается, уж больно рельеф сложный. Конечно, можно и пешком, но не хотелось бы.

Спускаясь по лестнице в обеденный зал трактира, обнаруживаю за стойкой свеженького, будто и не пил вчера, Кузьму, и за одним из столиков довольно мрачного, явно похмельного вида, парня. Рыжие волосы, зеленые глаза, нос курносый. Напрягаю память, ага, Саша, позывной – Шуруп. Похоже, наша троица – самые крепкие здоровьем люди в этом заведении. Остальные еще отдыхают. Подойдя к стойке, желаю доброго утра Кузьме и подсаживаюсь за стол к Шурупу.

– Привет, Саш, как сам?

– А то не видишь? Не очень…

– Слушай, ты не помнишь часом, я вчера не барагозил?

– А что, сам не припоминаешь? – Саша отрывается от своей яичницы и удивленно смотрит на меня.

– Я ж вам, иродам, говорил, что водку не пью.

– Это ты-то не пьешь?! – Саша чуть не подавился от наигранного возмущения. – Да Убивец вчера попробовал тебя перепить и под стол свалился.

– А я?

– А ты потребовал гитару, а когда Кузьма тебе ее дал, начал такое наяривать, что сюда «на огонек» какие-то очень симпатичные девушки забрели, чего в «Псарне» отродясь не бывало, побаиваются они нас, хотя мы вроде поводов не давали.

– Спасибо, Зинуль, – благодарю я принесшую мою порцию жену Кузьмы и, нацепив на вилку первый кусок яичницы, продолжаю выяснения: – А дальше?

– А дальше Толя потребовал, чтоб ты ему показал тот прием, которым ему чуть руку не сломал. Все заинтересовались. Раздвинули вон в том углу столы. Так ты сперва Толика покувыркал, потом Артема Коваля, а потом предложил попробовать тебя толпой взять.

– И чего, взяли?

– Ага, впятером все-таки уронили. Даже радоваться начали. А потом, глядь, а ты спишь, паразит, аж похрапываешь. Короче, Четверть нам победу не засчитал, сказал, не велико достижение, спящего впятером на пол уронить.

– Да уж, погуляли…

– И не говори! – хохотнул Саня. – А как мы тебя спать унесли, так девчонки и смылись тут же. Обидно, блин. Но ты их покорил. Правда, Зин?

– Точно, – отозвалась выглянувшая с кухни Зинаида. – Прямо сокрушались! «Как он пил, как он пел!» – с придыханием протянула она тонким голоском, явно кого-то пародируя.

– Да, блин, стыдно! – подытожил я. – Столько лет не пить, а потом вдруг взять и устроить дебош. Позор на мои седины!

– Да ладно, – попыталась реабилитировать меня в моих же глазах улыбающаяся Зина. – Дебош, это когда мебель в щепки и кровь по стенам, как из поливального шланга.

– Что, и такое бывает? – удивляюсь я.

– Да бог с тобой! – машет она на меня рукой. – Отродясь не было, Кузя б успокоил мигом.

Разделавшись с яичницей и легким овощным салатом, запив все это дело стаканом холодного кисленького кваса, снова подхожу к барной стойке.

– Кузьма, слушай, а лавка Старосельцева со скольки работает?

– С десяти вроде.

– Ага, понял, спасибо. И за завтрак тоже, очень вкусно.

Возвращаюсь в номер, вытряхиваю все содержимое своей РДшки, пакую в нее трофейные ножи и РПС с пулеметными подсумками. Это на продажу. Все серебро высыпаю в нагрудный карман «горки». Вот, еще и кошелек какой-то надо под местные деньги раздобыть, в портмоне их носить точно не получится.

До лавки деда Тимохи иду не спеша, прогулочным шагом, наслаждаясь утренним теплом, еще не превратившимся в дневную жару, ярким солнцем и чистым воздухом. На улице довольно многолюдно, носится, звонко шлепая босыми пятками по растрескавшемуся асфальту, детвора. Чинно шествуют куда-то, судя по пустым плетеным корзинам, на рынок, степенные тетки: русские, чеченки, осетинки, кумычки. Некоторых сопровождают молодые девушки, похоже – дочери. В тех степенности еще нет, они больше похожи на тонконогих быстрых горных козочек. Некоторые, тайком от матери, бросают в мою сторону быстрые заинтересованные взгляды и озорные улыбки. Ну да, я ж приметный: почти два метра росту, сто двенадцать кило весу, крепкий, спортивный, жирок, правда, уже начал затягивать «кубики» пресса, но еще не превратил накачанный живот в пузо. А тут еще черная бандана, с которой настоящий наемник расстается только в кровати и при купании, АП С в тактической кобуре, РД за плечами. Ну, просто герой-одиночка, гроза всех врагов и женских сердец!

Подмечаю малое количество автомобилей. За всю дорогу мимо меня проехал только древний, но удивительно бодро выглядящий, «козлик» ГАЗ-69 с бойцами дорожной стражи да армейский «Урал» с брезентовым тентом. Зато «гужевого транспорта» на улицах хватало. Пожилые аксакалы в кучерявых папахах гордо восседали на неспешно цокающих копытцами осликах. Четверо молодых парней, как и положено истинным джигитам и бесшабашным казакам, во весь опор, аж со свистом, пронеслись на резвых жеребцах, будто за ними шайтан гнался.

Немилосердно пыля и протяжно мыча, протопало мимо меня куда-то довольно большое стадо коров, сопровождаемое пастухом средних лет на низкорослой и широкой кумыцкой лошадке. А чуть позже еще двое, на таких же степных коньках, прогнали небольшой табун. Интересно, ведь нефти в Чечне полно, да и перегонять ее в бензин тут отлично умеют, мало, что ли, я спалил самодельных нефтеперегонных «самогонных аппаратов» что в первую, что во вторую кампании. Скорее всего, дело в ограниченном количестве исправного транспорта и недостатке запчастей. Вряд ли война пощадила производства. Хотя, если Ростов-на-Дону уцелел, должен был уцелеть и тамошний машиностроительный завод. А с другой стороны, а что там собирали? Комбайны «Дон» и «Нива», а еще что? Фиг его знает, не помню, да и не интересовался я этим никогда. Помню, что «Жигули» собирали в Тольятти, «Москвичи» – на АЗЛК в Москве и в Ижевске, «Форды» – в Калининграде, кажется. На этом мои «глубокие» познания в данной области и заканчиваются. Своей машины у меня никогда не было, водить научился в армии, там и права получил, совершенствовал умения по ходу службы. А вот на свою так и не скопил, потому и не интересовался этим вопросом.

Дом у Тимофея Владимировича выглядит вполне цивильно: довольно большой, двухэтажный, с белыми, оштукатуренными, судя по всему, известью стенами и синими наличниками на окнах, окруженный высоким забором двор, крытая бурой черепицей крыша. Сама лавка – на первом этаже, а второй, скорее всего, жилой. Нормальное явление, я такое и в наше время в здешних краях, в Дагестане и в Осетии не один раз видел. Входная дверь открыта. Ну да, времени уже десять минут одиннадцатого, пора.

– Вот это гости! – слышу я, едва за мной закрывается дверь. – Мишаня, а я уж думал, придется мне, старому, самому с твоим маскхалатом в «Псарню» топать. Ты как, по делам или в гости?

– Скорее, по делам, Тимофей Владимирович, но и в гости тоже. Кое-чего прикупить надо. И продать, если купите.

Спрашиваю у Старосельцева о состоянии Егора, выслушиваю благодарности за медицинскую помощь, оказывается, местный хирург высоко оценил мою работу и даже сказал, что если б все было сделано хуже, то парень мог бы и умереть по дороге от кровопотери и болевого шока, а сам осматриваюсь.

Да, не врал Тимофей Владимирович, рассказывая об успешности своего предприятия, скорее даже немного приуменьшил, назвав свою «торговую точку» небольшой. Вполне себе приличных размеров магазинчик. И ассортимент такой, что некоторые московские магазины «военторговской» направленности вполне могли бы позавидовать. Есть тут на что поглядеть, есть из чего выбрать! Много форменной одежды: от теплых зимних комплектов до легких сетчатых КЗСов[23]. Несколько разновидностей «горок» и прыжковых комбинезонов: черных, хаки и камуфлированных. Правда, выбор камуфляжных расцветок, мягко говоря, не впечатляет. «Березка» с желтыми или белыми пятнами, «партизан», стандартная армейская «трехцветка» и нечто напоминающее американскую «цифру», похожий камуфляж был на грузинских солдатах во время войны с Южной Осетией. Поневоле вспоминается «буйство красок» в магазине того же моздокского «Икара» в мое время. Тут тебе и «камыш», что синий, что зеленый, и «кукла», и немецкий «флектарн», и всевозможные вариации на тему многочисленных американских расцветок. Про «эротические фантазии» местных умельцев я вообще молчу. Среди них можно было отыскать камуфляж и для лунной поверхности, и для войны в каких-нибудь венерианских джунглях; где еще могли понадобиться столь дикие цветовые сочетания, я придумать так и не смог, хотя фантазия у меня богатая. Да, похоже, ставшая уже историей война и тут внесла свои коррективы.

А вот обувь сначала меня здорово удивляет. Как-то привык я к тому, что в обувных отделах всевозможных армейских магазинов все полки заставлены берцами. Тут картина несколько иная, тут царство сапога. Высокие, средние и совсем короткие, зауженные и широкие, с гладкими голенищами и с собранными в «гармошку», обычные, для «пехотуры», и кавалерийские, с подколенными ремешками. Юфтевые, хромовые, яловые, кирзовые. Вот это да! Прямо глаза разбегаются. А вот берец вижу всего три пары: одни больше похожи на кожаные кеды, заполучившие высокие шнурованные голенища. Подошва тоненькая, голенище плотно облегает ногу. Летние, облегченный вариант, вот только где в таких ходить? Сквозь такую подошву каждый камешек чувствуется. Вторые – грубые, с широкими, почти квадратными носами и мощной подошвой, в которой видна тонкая деревянная прокладка, больше похожие на обычные укороченные солдатские «кирзаки», в которые довольно умело, но все равно не слишком элегантно вшили шнуровку. А вот третьи – настоящее произведение искусства! Внешне сильно похожие на мои «Коркораны», только полностью кожаные, без кордурных вставок. Приглядываюсь к ценнику. Однако! За такие деньги я мог бы себе еще парочку АК-103 купить! Впрочем, ни «кеды», ни «деревяшки» низкой ценой похвастать тоже не могли. Даже квадратноносые страшилища стоили столько же, сколько хромовые кавалерийские сапоги из тончайшей, отлично выделанной, блестящей черной кожи. Хотя не так уж это странно, как может показаться на первый взгляд. Хорошие сапоги умели тачать еще во времена Петра Первого. Никаких особых сложностей в этом деле нет. Был бы мастер-сапожник и кожа. А вот берцы пошить куда сложнее. Правда, судя по всему, кто-то очень даже неплохо справляется, хоть и дерет за свою работу немилосердно.

Вот что-что, а всякая воинская «упряжь»: ремни, портупеи, кобуры, разгрузочные жилеты и ременно-плечевые системы, подсумки к ним, всевозможные рюкзаки, ранцы, сумки, баулы и прочие вещмешки – почти не отличаются от тех, которые я видел и покупал в прошлом. Разве что не видно никакой синтетики, все из натуральной, отлично выделанной толстой кожи или многослойного брезента. И не сказать, что дорого, ну да, товар в здешних краях наверняка ходовой, производителей много. Конкуренция, то-сё, одним словом, звериный оскал капитализма на службе потребителя.

Вижу и футболки, тех же расцветок, что и у верхней одежды, и грубой, явно ручной вязки свитера с высоким горлом. А вот носков не видать, зато лежат рулоны портянок: и летних, и зимних. Вот интересно, у них тут вообще носки в ходу? Как бы ни морщили свои нежные носики высококультурные «эстеты», как бы ни открещивались от них, как от позорной страницы темного прошлого, затурканные «общественным мнением» и всяческими «Комитетами таких-то матерей» генералы, а все ж таки портяночка она получше носка будет. Нет, конечно, в городе да в дорогих кожаных туфлях портянка смотреться не будет. А вот в походно-полевых условиях, когда большую часть дня, а то и несколько суток подряд нет никакой возможности снять обувь, когда некогда и негде просушить ботинки, когда надо идти по жаре не один десяток километров… В таких условиях носок либо превратится в осклизлый вонючий рассадник грибковых заболеваний, либо благополучно рассыплется, а нога будет растерта внутри отсыревшего берца или сапога просто в мясо. Лично я во время первой кампании именно портянками себе ноги и спас. Мы тогда две недели из ботинок не вылезали, а когда остатки нашей почти ополовиненной нохчами бригады особого назначения все-таки вывели из города на отдых и переформирование, я, разувшись наконец, чуть не помер от чудного «амбрэ». Портянка сползала с ноги, будто листья с протухшего капустного кочана, маленькими, расползающимися прямо в руках гнилыми клочками. Но вот сами ноги, как ни странно, почти не пострадали. Нет, и опрелостей, и потертостей хватало, но у бедолаг, на которых были носки, ноги гнили, будто у прокаженных. Одному, помнится, пришлось пальцы на ноге ампутировать – пошло заражение.

Так что против портянок я ничего не имею. А носки спрашивать даже не буду, на всякий пожарный, и так за мною уже упоротые по незнанию «косяки» можно на телеге возить.

Кроме одежды и обуви, на полках лавки деда Тимохи еще очень много всего. Саперные и пехотные лопаты, всевозможные ножи, от маленьких «складней» до «ухорезов» таких размеров и формы, что Джонни Рэмбо зарылся бы в асфальт со стыда за свою «зубочистку», котелки и фляги. Нашлось и ружейное масло, и даже вакса для ботинок. Так, а это что? Сразу видно, ядерная война хоть и осталась в прошлом, но последствия ее людям еще крепко «икаются». Иначе зачем все это? На отдельном стеллаже в рядок стоят несколько противогазов, фильтры для них, свернутые в тючки тяжелые прорезиненные ОЗК[24], выкрашенный в стандартный армейский хаки ящик ВПХР[25], еще какие-то ящички и коробочки, которые я не опознал, но которые, судя по их виду, точно относятся к службе РХБЗ[26], скорее всего всякие дозиметры и газоанализаторы. Во время службы нас особенно по ЗОМПу[27] не гоняли, считали, что в Чечне нам это не пригодится. Похоже, зря не гоняли. Но нельзя быть сильным во всем. Это только в тупых кинобоевиках не самого лучшего качества и книжках в мягкой обложке водятся супербойцы, что одновременно и снайперы, и водолазы, и саперы, и рукопашники, и парашютисты, а мотоциклом или джипом управляют с той же легкостью, что и вертолетом или атомной подводной лодкой. В жизни все не так. Хороший рукопашник никогда не станет хорошим снайпером – чувствительность у разбитых ударами по «груше» и лицам недругов лап не та, пропущенные удары по голове улучшению зрения не способствуют, а главное – боец по природе своей агрессивен, а снайпер должен быть холоден и расчетлив. Хороший пловец обычно плохо бегает, и наоборот – слишком разный ритм дыхания. Как там у классика: «Рожденный ползать – летать не может». Что называется, ВУС[28] у него не тот.

Я вот, несмотря на солидный военный опыт, так и не смог научиться всем премудростям снайпинга, вряд ли смогу сдвинуть с места БМП или БМД и только под угрозой немедленной и очень мучительной смерти соглашусь прыгнуть с парашютом. И плавать не умею. И дайвинг для меня – просто знакомое слово.

Так, что-то я отвлекся, я ж сюда по делу пришел. Объясняю Тимофею Владимировичу, что именно хотел бы купить, а заодно выкладываю на прилавок то, что хотел бы продать. В результате получаю семь рублей за РПС и по рублю за каждый нож. А в опустевшую РДшку складываю отличный серый шерстяной свитер крупной вязки, пару черных футболок, твердый брезентовый чехол для рации, небольшой рулон тонких портянок, отрез грубой сероватой ткани на ветошь, трое классических армейских ТТСов[29] и полулитровую пластиковую бутылочку с маслом. Тапки и кошелек Старосельцев советует мне купить на рынке, расположенном ближе к восточной окраине станицы. Я расплачиваюсь и уже собираюсь откланяться, как Старосельцев снова вспоминает о моем маскхалате.

– Подожди-ка меня тут, ладно, Миша? Я даже лавку закрывать не буду, туда и назад. Если кто придет, скажи, вышел дед Тимоха, сейчас будет.

Я никуда не тороплюсь, а потому покладисто соглашаюсь. Старосельцев уходит, а я остаюсь в лавке. С «туда и назад» Владимирович явно погорячился. Вернулся он только минут через пятнадцать, зато с чрезвычайно довольным видом. А «березку» мою и отстирали начисто, и даже отгладили. Блин, хорошо не накрахмалили, а то был у моей бабули такой «безобидный» бзик – крахмалить до жестяной жесткости все подряд. Вот, помню, я по детству намаялся!

Прощаюсь с хозяином лавки и выхожу на улицу.

Тут-то меня и вяжут… Вернее – пытаются… Силенок у ребят полно, а вот умения явно не хватает. Вся суть задержания в паре в том, что оба задерживающих должны брать «объект» одновременно, лишая его маневра и подвижности. Тут левый слегка запаздывает. Когда кто-то, стоящий прямо за дверью, резко хватает меня за правую руку, я начинаю действовать не раздумывая: хлестко, от локтя, наношу расслабляющий в пах. Слышу, как резко выдыхает нападающий, ага, попал удачно, а потом, вкладывая в удар энергию разворота всем корпусом, бью полусогнутыми напряженными пальцами левой ладони ему точно в кадык. «Клиент», закатив глаза, оползает по стене на асфальт. Второй, стоявший слева, бросается на меня, но пропускает сперва резкий пинок в колено, а потом простую, без затей, «тройку» в голову, и оседает мне под ноги.

– А ну, замер! На колени! Руки за голову! Пристрелю нафиг, сука!!! – слышу я злой и растерянный молодой голос со стороны припаркованного у обочины УАЗа. – Охранная рота, ты арестован!

Вот и приплыли… Надеюсь, я никого из этих обормотов криворуких не убил… Медленно, чтоб этот перепуганный тем, как я в две секунды уделал двух его коллег, щенок не надавил сдуру на спуск, опускаюсь на колени, складываю руки на затылке.

Народу в камере немного – всего восемь человек, я девятый, но она маленькая, и оттого тут довольно тесно. Да еще полное отсутствие вентиляции, и проистекающие из этого жара и вонь. Воняет давно не мытым потным телом, нестираным бельем, портянками и расположенной в дальнем углу, отнюдь не озонирующей воздух парашей. Фу, мля, в некоторых наркоманских шалманах, которые мы по долгу службы периодически «накрывали», и то воняло меньше. Конвоир грубо впихнул меня внутрь и, захлопнув дверь, загремел засовом. Молча прохожу к двухъярусным деревянным нарам из плохо оструганных толстых досок, забираюсь на верхний ярус, чтоб сверху всякая дрянь на голову не сыпалась, и, прислонившись спиной к бетонной стене и опершись подбородком на сложенные на согнутых коленях руки, погружаюсь в невеселые мысли.

Вот и допрыгался ты, Михаил Николаевич. Гадать, на чем ты прокололся, бесполезно. Проще сказать, на чем ты НЕ прокололся. Вопрос в другом: за кого тебя принимают местные? И как доказать им, что ты – вовсе не он? Сейчас, даже если рассказать правду, примут уже не за сумасшедшего, а за хитрого вражину, симулирующего сумасшествие. Ой, попал!!! А Старосельцев тоже хорош, гад: улыбался, зубы заговаривал, а сам, мозги мне запудрив, помчался «особистов» местных вызывать. Хотя он со своей точки зрения полностью прав. А вдруг я шпион? Ага, блин, американский! Из-под груды радиоактивного пепла выкопался, вплавь через океан перебрался и сюда притопал. Узнавать самую главную Военную Тайну.

А самое поганое, что ни задержавшие меня бойцы, ни младший лейтенант, «допрашивавший» меня перед отправкой в камеру, не подкинули ни малейших намеков на этот счет. «Допрос» вообще был верхом кретинизма: меня притащили в какой-то кабинет, хозяин которого сообщил, что меня обвиняют в шпионаже, «откатал» на листе бумаги тушью отпечатки моих пальцев и ладоней и задал всего один вопрос: «Сам, добровольно, рассказать ничего не хочешь?» Ню-ню, что ж вам сказать-то? После того как я отрицательно мотнул головой, «мамлей» просто дал отмашку конвоирам, мол, уберите это. Они и убрали, в подвал, в эту самую камеру. Предварительно отобрав куртку от «горки» и шнурки из берец. Все остальное изъяли еще раньше, прямо возле лавки деда Тимохи. И вот что интересно, камера эта расположена вовсе не в подвале комендатуры. Привезли меня совсем в другой домик. Поменьше размерами, но укрепленный ничуть не хуже. Я так понимаю, местная контрразведка, или МВД. Коллеги, мля! Причем, судя по уровню подготовки их «группы захвата», контрразведка тут лажовенькая. Что для меня очень и очень плохо. Уж слишком часто в подобных «конторах» недостаток ума и профессионализма восполняют «служебным рвением» и всяческими там лампами в рожу, резиновыми шлангами по почкам и всяким-разным в таком духе. Искалечат ведь нафиг…

– Оба-на, Трёпа, ты глянь, какие у фраера знатные ботиночки! – вырывает меня из раздумий чей-то нарочито громкий и наглый голос.

Перед нарами стоят двое. Классическая парочка: громила со «шнырем». Первый – голый по пояс, широкий, но какой-то корявый мужик цыганистого вида, с длинными, будто у гиббона, руками, весь густо заросший черным жестким волосом.

Второй – типичная «шестерка», мелкий чмошник с нахальной рожей, больше всего похожий на шакала Табаки из мультика про Маугли.

– Ага, Гуцул, отличные боты. И размер как раз твой, – мерзенько хихикает он в ответ на слова чернявого.

– Слышь, фраерок, как насчет обувкою махнуться? – Гуцул демонстрирует мне свои растоптанные и грязные горские чувяки[30].

Понятно, пора в камере власть менять. Легко соскакиваю с нар и, спокойно глядя на эту парочку клоунов, цежу сквозь зубы:

– Ты чо разбазлался, мамалыжник? Чо лыбисся, как параша? Или зубы жмут?! А ну, нах, исчезли оба, пока в петушиный угол не определил! Или его тут нет? Так я его специально для вас двоих прям щас и организую.

Гуцул, явно не ожидавший ничего подобного, замирает в недоумении. Потом до его ущербных мозгов доходит смысл мною сказанного. С ревом тираннозавра, которому прищемили хвост, он бросается в атаку. Ню-ню, я в «органах» почти четырнадцать лет, сынок! А до этого – два года в спецназе. А еще раньше – детская спортивная школа. «Двойка» в нос, апперкот в челюсть. «Оппонент», будто подрубленное дерево, с грохотом рушится на пол. Нос я ему сломал точно. Насчет челюсти такой уверенности нет, но вполне возможно. А вот похожий на трусливого шакала Трёпа меня удивляет. Думал, он бежать кинется, а он, погань, выдергивает откуда-то узкую «заточку» и бросается на меня. И на старуху бывает проруха, верная пословица. Если б реакция у меня была похуже, пропорол бы он мне бочину, как пить дать, пропорол бы. А так обошлось неглубоким, но сильно кровоточащим порезом вдоль ребер. Не опасно, но неприятно. Обвожу тяжелым угрожающим взглядом остальных «пассажиров» камеры.

– Еще желающие повоевать есть?

Таковых не находится.

– Тогда бегом убрали от меня куда-нибудь подальше эту падаль, – я киваю на уже начинающего приходить в себя постанывающего Гуцула и лежащего у стены, в которую я его впечатал со всего размаху головой, Трёпу. – Воняют.

Мое распоряжение выполняется беспрекословно и быстро. Морщась и шипя, стягиваю с себя футболку, рву ее на длинные полосы и начинаю перевязку. Замечаю, что один из сокамерников уж очень внимательно разглядывает мою татуировку.

– Ты что-то хотел? – вежливо, но предельно холодно спрашиваю его я.

Когда-то услышал от одного бывалого человека, что в таких ситуациях предельная вежливость вкупе с предельной же жестокостью пугает людей куда больше, чем грубость. Похоже, он и впрямь знал, о чем говорил. Сокамерник перепуганно машет руками и мотает головой, всем своим видом показывая, что ему, собственно, вообще ничего не надо, он тут так, просто мимо проходил.

Наложив более-менее приличную, насколько это в таких условиях вообще возможно, повязку, ложусь на нары прямо там, где сидел. Черт с ним, с мусором, что со второго яруса сыплется, но вверх-вниз мне сейчас скакать точно не стоит.

Кровь останавливается довольно быстро, рана и впрямь пустячная, просто глубокая царапина. Решаю больше ничем не забивать себе голову и просто заваливаюсь спать. Будь что будет, мать его!

Первый раз я просыпаюсь, когда приносят обед. Тогда же из камеры выносят мычащего от боли Гуцула и так и не пришедшего в себя, но все же живого Трёпу. На вопрос охраны, пытающейся выяснить причину происшедшего, спокойно отвечаю:

– Поскользнулись и упали, бедные.

– А с тобой что?

– Порезался, когда брился.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкает тот и выходит.

А еда не так уж плоха, как я было представил. Обычная «сечка» со следами присутствия какого-то мяса. Во время срочной службы приходилось и похуже едать, правда, не в таких антисанитарных условиях. Наплевав на совершенно не повышающую аппетит вонь, подчищаю тарелку, выпиваю кружку какой-то бурой жидкости, которую по большой ошибке кто-то обозвал чаем, и, вернув посуду, снова заваливаюсь на нары. До ужина снова сплю. Хм, странное у них тут отношение к шпионам. Я предполагал, что из меня сейчас же кинутся паяльной лампой явки да пароли выжигать, выяснять, где акваланг-оружие-документы. А про меня просто забыли. Даже обидно как-то. Они меня что, за какого-нибудь уругвайского шпиона приняли? Такого, не сильно интересного, которого можно попытать в свободное от действительно важных дел время.

Минут через двадцать на нары рядом со мной подсаживается какой-то мужичок. Невысокий, неприметный, какой-то вообще никакой. По внешности можно только сказать, что кавказец, но вот даже я, проведший в здешних краях почти треть жизни, не возьмусь определить национальность.

– Не помешаю? – акцент тоже почти не чувствуется.

– Нет, не помешаешь, – отвечаю я, – хотел чего-то?

– Хотел от нас всех спасибо сказать, – отвечает он. – Мыто, шестеро, вместе, так сказать, артель. А эти двое тут уже сидели, когда мы сюда попали. Мы люди смирные, а они – на дорогах «шалили», сами хвастали. Мол, сам черт им не брат, каторга – дом родной, всех убьют – одни останутся! Одно слово – уроды!

– А что ж такая «мирная артель» в этой камере делает?

– Ну, я же не спрашиваю, что тут делаешь ты…

– А я отвечу, меня подозревают в шпионаже. Правда, пока не объяснили, на кого…

– Ничего себе, – аж присвистывает мужичок. – Ну, тогда и я тебе скажу: мы по карточным играм, ну, «двадцать одно» там, покер. По крупным кабакам играем. Вот вчера один проигрался и в крик. Шулеры, мол. А при чем здесь шулеры, если сам играть не умеешь? Так что мы и не переживаем сильно, отпустят. Не впервой. Считай, в каждом городе есть хоть один урод, что, проигравшись, про мошенников орать начинает. Денег-то жалко. А мы играем честно, так что бояться нам нечего. Да и связи кое-какие имеются, если совсем прижмет. А вот у тебя, парень, дела плохи.

– Сильно плохи?

– Сильно… Будь ты вор или дорожный грабитель – загремел бы на каторгу, в каменоломни, ну или в Донбасс, уголек добывать. А вот у убийц и шпионов всего одна дорога – в петлю.

– Это если докажут.

– Эти, – мужичок кивает головой на потолок, – эти докажут. Сочувствую…

Мужичок отходит к своим, а я остаюсь наедине с весьма мрачными мыслями и предчувствиями.

Приходят за мной вечером. Снова отводят в тот же самый кабинет к тому же самому младшему лейтенанту.

– Что стоишь столбом, присаживайся, – кивает он мне на табурет, стоящий посреди комнаты, а потом кивает на мой перевязанный бок, – медпомощь не нужна?

– Да нет, спасибо, нормально все, – отвечаю я.

За спиной, с чуть слышным скрипом открывается входная дверь. Оборачиваюсь. В кабинет заходит примерно моих лет, но уже седой, лейтенант. Смотрит он на меня с нескрываемой ненавистью.

– Хорошо, продолжим, – снова говорит мне «мамлей». – Говорить правду – в твоих интересах. Твое имя, звание, задание, с которым тебя к нам забросили, фамилии связных и адреса «явок».

В ответ храню глубокомысленное молчание. Подождав пару минут и уяснив, что говорить я не начну, он, изобразив на лице крайнюю степень огорчения и разведя руками, как бы говоря: «Ну, мил друг, сам виноват, извини!», кивком головы дает отмашку седому лейтенанту. Тот, не говоря ни слова, мощным, хорошо поставленным ударом ноги вышибает из-под меня табурет. Скорее всего, предполагалось, что при падении я должен был крепко приложиться затылком о бетонный пол. Ага, сейчас, размечтались! Страховка и самостраховка – это первое, чему учат человека, решившего заниматься самбо. Падаю аккуратно и без потерь для здоровья: скруглив спину, прижав подбородок к груди и слегка хлопнув по полу раскрытыми ладонями. Седой, осознав, что его выходка цели не достигла, сильно бьет меня ногой в бок, прямо по едва начавшему затягиваться порезу. Шиплю от боли, чувствуя, как теплая кровь снова начала пропитывать заскорузлую повязку.

– Ну что, сука, может, сам все вспомнишь, или помочь?

– Да пошел ты!

Когда минут через десять выдохшийся седой, плюнув от досады на пол, выходит из кабинета, надо мной склоняется «мамлей».

– Зря упираешься, у Петра в Каспийске, когда турки десант высадили, всю семью вырезали. Будешь молчать – он тебя измордует так, что повешения с нетерпением ждать будешь.

Когда дверь с грохотом захлопнулась за конвоирами, что втащили меня в камеру и бросили мою измочаленную «тушку» на нары, рядом снова нарисовался бригадир «мирной артели» картежников. Присев рядом, сочувственно цокает языком.

– Да уж, досталось тебе, парень. А я тебя предупреждал, шпионов тут не любят. Ладно, потерпи, сейчас полегче будет. – В его руках, словно по волшебству, появляется мокрое полотенце, которым он начинает оттирать корку запекшейся крови с моей физиономии. Потом присматривается к повязке на боку и морщится, словно от зубной боли.

– Сменить бы… Ладно, что-нибудь придумаем, – с этими словами он отходит к своим по-прежнему безмолвным товарищам.

И придумали. Судя по всему, это была чья-то еще вполне чистая нательная рубаха. Бригадир сноровисто порвал ее на ленты и вручил их мне.

– Держи, у тебя перевязка все равно лучше выйдет. Не спец я в этом.

Я только киваю в ответ и, поделив «перевязочный материал» пополам, первую половину пускаю на новую повязку, а вторую аккуратно затрамбовываю в небольшую щель между досками нар и бревном, к которому они приколочены. Сдается, свежие «бинты» мне еще понадобятся.

Предчувствия не обманули. Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Меня снова отвели в кабинет к парочке «добрый – злой». Первый снова спрашивал, второй снова бил. А я – снова молчал. Отлежавшись на нарах и наложив новую повязку на опять открывшуюся рану, я попил чаю, заботливо припасенного для меня с обеда старшим «артели» картежников.

– Слушай, ну что ты сам над собой измываешься, – говорил он мне, пока я прихлебывал из мятой алюминиевой кружки холодный чай. – Ведь искалечат они тебя, а потом, один черт, вздернут. Слушай, ответь мне, только честно, ты жить хочешь?

– Глупый вопрос, конечно же хочу.

– Тогда есть у меня к тебе одно предложение. Мы действительно бываем в разных местах. И у меня очень много самых разных знакомых. Так вот, есть люди, серьезные люди, которые готовы хорошо платить опытным бойцам, очень хорошо. А ты, как мне кажется, весьма даже опытный…

– Покороче можно? Какой я весь из себя крутой и суровый, я и без тебя в курсе. К сути переходи.

– Ладно, к сути. Нас завтра выпускают, я вполне могу связаться с этими людьми. Они проплатят кого надо, подробности тебе не интересны. И ты отсюда исчезаешь. Сам знаешь, деньги творят чудеса, а нет бумаг, нет и человека. А потом тебя отвозят в одно место и предлагают интересную и хорошо оплачиваемую работу.

– Слышь, братское сердце, ты сам-то эти словесные кружева плести не заманался? Я парень простой и конкретный. И хочу получить простой и конкретный ответ на свой вопрос: где и что надо делать? А нет – иди на хер!

– Тише, тише. Незачем так волноваться. Хорошо, вот тебе ответ: надо будет в горах учить молодых парней тому, что ты знаешь сам. За очень, – он специально выделил голосом последнее слово, – хорошие деньги.

Ага, вот даже как, да ты, похоже, меня в инструкторы к боевикам вербуешь! Ну, держись! Резко, не обращая внимания на резанувшую порезанный бок боль, я вскакиваю с нар и сгребаю «нанимателя» за ворот.

– Ах, ты ж, сучонок! – шиплю я ему в лицо, брызжа слюной от ненависти. – Да я таких, как ты и твои «серьезные», уже пятнадцать лет давлю! А ты мне?.. – я аж задыхаюсь, не найдя нужных слов. – Удавлю, падаль!!!

«Миролюбивая артель» дружно подрывается на выручку своему начальнику.

– Стоять, уроды, а не то я ему шею сверну, как куренку! – рявкаю я, ставлю бригадира «артельщиков» живым щитом между собой и ими.

– Охрана! – визжит он во весь голос. – Убивают!

Дверь распахивается. В камеру вваливаются двое широкоплечих молодцов с автоматами в руках.

– Стоять! Замерли оба!

– Парни, да вы знаете, что эта сволота мне предложила? – выдыхаю я.

– Нам ваши разборки до одного места! Отпустил его, я сказал!!! А сам заткнулся! Оба, быстро, мордой в стену и руки в гору! – рявкает один и вскидывает «калаш».

Предохранитель снят, патрон тоже, скорее всего, уже в патроннике. Да, спорить в такой ситуации не стоит. Выдернут на допрос, там я «вломлю» господина вербовщика. Авось, зачтется. Выполняю приказ и боковым зрением вижу, что горе-вербовщик замер в такой же позе, что и я, несколькими метрами правее.

– Так, – слышу я за спиной все тот же голос, – здесь оставлять его нельзя. В лучшем случае приключится труп. В худшем – несколько. А повесят все на нас с тобой.

– Так давай его в карцер, – отвечает второй охранник, – и повод есть – нападение на сокамерника.

И уже поздней ночью, когда я, стуча от холода зубами, сидел в тесном бетонном мешке карцера, сквозь приоткрывшееся на мгновение отверстие «кормушки» я услышал чей-то незнакомый голос:

– Ты правильно сделал, что не поверил этому кафиру[31], он не наш, он «наседка». Держись, мамелюк.

Спасибо за информацию, блин, а то я сам не догадался! Одно интересно, а кто этот таинственный «доброхот»? Еще одна «подстава» или в здешней контрразведке действительно завелся «крот»? И что такое «мамелюк»? Слово-то знакомое, слышал когда-то, но вот что оно означает и почему его применили по отношению ко мне?

А утром меня, замерзшего и злого, опять привели в «допросную». Я уже было приготовился стойко переносить очередную часть здешнего «марлезонского балета», как вдруг мой взгляд зацепился за одну деталь интерьера, которой тут не было раньше. В углу, под потолком, висела маленькая камера видеонаблюдения, и объектив ее был направлен точно на мой табурет.

Ах, так! Смотрите вы, значит?! Интересно вам?! Ну, суки, сейчас я вам устрою представление. Офигеете глядючи!!! В конце концов, а что я теряю? Да я должен был сдохнуть под пулями боевиков в Алпатове еще три десятка лет назад. Да пропади оно все пропадом!

Я вскакиваю с табурета и, встав прямо перед камерой, начинаю пялиться в объектив.

– А ну сядь! – очнулся ошалевший от моего поступка седой. – А не то…

– Пасть захлопни, щенок! – рыкаю я в ответ с такой яростью, что даже сам пугаюсь звука своего голоса. – Не угомонишься, я тебе головешку твою тупую отверну быстрее, чем ты кобуру «лапнуть» успеешь! И пофигу, что дальше будет! Меня, конечно, тоже привалят, но тебе это будет уже глубоко фиолетово. Да и начальство недовольно будет. Правда?! – ору я прямо в камеру. – Мля, уроды, вас там самих-то этот цирк не задолбал? Или вы думаете, что я такой кретин, что на весь этот млядский детский сад повелся? На эту вашу «сладкую парочку», один мудак вопросы задает, в которые сам ни на грош не верит, второй, мля, так меня ненавидит, что аж кушать не может, но при этом за двое суток, что меня молотит, ни одной серьезной травмы мне не нанес. Не то что ребро, даже зуба ни одного не сломал. Я с самого детства «рукопашкой» занимаюсь и не хуже его умею бить так, чтоб было больно, но без критических последствий для здоровья. А этот «катала»[32] ваш липовый! Интересно, он хоть «фулл хаус» от «стрейт флэша»[33] отличить сможет? Взяли его за полную хрень, но при этом сидит уже трое суток и даже возбухать не пытается! В горы он меня вербовать надумал! Тьфу, мля!!! Может, для вас они все и убедительны, но в тех краях, откуда я родом, их даже на роль зайцев на детском утреннике не утвердили бы!!! Устроили тут клоунаду! Единственные, кто был достоверен, так это та пара идиотов, что я в первый день в камере искалечил. Интересно, чем вы их на это подбили? Пообещали срок на каторге «скостить»?! Какого рожна вам вообще от меня надо?!

– Нам надо, чтоб ты рассказал правду, – слышу я за спиной спокойный тихий голос.

Оборачиваюсь и вижу в дверях Костылева, Карташова и какого-то незнакомого типа с майорскими звездами на погонах обычной армейской «трехцветки» без каких-либо шевронов. Под мышкой тот зажал… ноутбук! Офигеть, первый раз с момента провала в будущее я вижу тут компьютер!

– Вы свободны, – говорит комендант Червленной враз сникшим и даже в размерах уменьшившимся «мамлею» и седому.

Интересно, а чего это бравых контрразведчиков так «накрыло»? Вряд ли от вида коменданта или начальника дорожной стражи. Значит, таинственный майор – серьезная «шишка», причем именно по их ведомству. Обоих бесплотными тенями просто выдувает из комнаты. Кажется, ускорься они еще чуть-чуть, и я услыхал бы хлопок от преодоления звукового барьера. Майор меж тем спокойно садится за стол и поднимает крышку ноута. Костылев присаживается на краешек стола, лицом ко мне, а Карташов, как и я, остается на ногах.

– Мы хотим услышать правду, – повторяет комендант.

– Правду? Ладно, будет вам правда, только не говорите потом, что я вас не предупреждал. Мое имя – Михаил Николаевич Тюкалов, специальное звание – прапорщик милиции, должность – милиционер-боец ОМОН, место службы – ОМОН ГУВД по Московской области, год рождения – одна тысяча девятьсот семьдесят шестой…

Клянусь, такой реакции на свои слова я не ожидал. Реакции не было вообще никакой. Они совершенно спокойно, будто все идет так, как и предполагалось, выслушали меня, а потом майор начал задавать вопросы и что-то настукивать на клавиатуре своего ноутбука. Поинтересовался именами ближайших родственников, образованием, наличием ранений, контузий и государственных наград, под конец спросил личный номер и, жестом фокусника, развернул ноут монитором ко мне.

– Узнаешь?

Еще бы не узнать, с монитора на меня глядела моя собственная фотография в сером милицейском кителе, синей рубашке, при галстуке и с погонами прапорщика. То самое фото, что было вклеено в мое служебное удостоверение. И еще лежало в моем личном деле. Сбоку и чуть ниже фото вижу строчки стандартной анкеты.

– А еще, – выводит меня из состояния глубокой задумчивости голос майора, – тут сказано, что ты пал смертью храбрых, прикрывая прорыв попавшей в засаду автоколонны в поселке Алпатово, 15 сентября 2010 года. И даже награжден за этот подвиг орденом Мужества посмертно.

Наверное, выгляжу я сейчас полным кретином. По крайней мере, чувствую я себя именно так.

– Ну и какого черта ты нам тут дурака валял? – пристально смотрит на меня Костылев.

– Да кто б мне поверил? – огрызаюсь я.

– Но ведь сейчас же верим… Да и вообще, после того как больше половины планеты выжгли ядерными бомбами, после того как мне, мальчишке восемнадцатилетнему, полгода назад в армию попавшему, пришлось из «Буратин»[34] сжечь не одну тысячу своих же сограждан, виноватых только в том, что им дважды не повезло: они попали под ядерный удар, но не умерли сразу. После того как турки, которые только и умели, что сувениры туристам втюхивать, подмяли под себя Грузию, чуть не смяли Украину и, объединившись с Азербайджаном, просто растерзали в клочья Армению, а у нас пытались отбить Дагестан… Одним словом, мы тут способны поверить во многое.

– Погодите, что-то мне как-то нехорошо, – бормочу я, падая на табурет.

– Так, похоже, на сегодня с тебя достаточно, – встает из-за стола майор, – сейчас тебя определят в больницу, а как более-менее придешь в себя – продолжим. Заодно, пока есть время, Игорь Васильевич тебя немного введет в курс наших дел. Чтоб если и выглядел лопухом, то, по крайней мере, не шибко развесистым.

Вся троица дружно заулыбалась. Да уж, похоже, все мои попытки сойти за своего выглядели для них довольно жалко. Вдруг меня словно колют иголкой прямо в мозг. Я вспоминаю древний, посмотренный в далеком детстве, еще черно-белый, не то болгарский, не то румынский исторический фильм о временах, когда в их краях безнаказанно хозяйничала Турция. Память не сохранила ни имен героев, ни подробностей сюжета. Только название – «Мамелюк». И теперь я вспомнил, что это слово означает. Так в Османской империи называли самых отборных, свирепых и беспощадных янычар, которых выращивали из взятых в рабство еще младенцами христианских детей. И кто-то неизвестный назвал меня прошлой ночью именно так.

– Слушайте, маленький вопрос: вы знаете, кто такие мамелюки?

По внезапно исчезнувшим улыбкам, по вытянувшимся лицам и похолодевшим глазам, по тому, как они переглянулись, я понимаю, что им это слово известно куда лучше, чем мне.

В «больничку» меня все-таки не положили, устроили в одной из комнат в здании контрразведки, которая, как оказалось, называлась просто и без затей – Служба безопасности. Как-то даже не солидно, на мой взгляд, почти что ЧОП. Но местных устраивает, а моего мнения в этом вопросе никто и не спросит.

Вызванный специально ради меня хирург наложил четыре шва на порез, густо замазал какой-то мазью многочисленные ссадины и гематомы, пообещал, что все заживет как на собаке, и откланялся, оставив меня на попечение «эсбэшного» фельдшера.

В заскочившего на следующий день «буквально на минутку, поглядеть, как устроился» майора-контрразведчика, назвавшегося Олегом Исмагиловым и оказавшегося ни много ни мало заместителем начальника Особого отдела ОВГ Ханкала, я вцепился, будто энцефалитный клещ. Тот не стал кочевряжиться и довольно подробно рассказал мне обо всех этапах «разработки» меня любимого. Первым в СБ про меня сообщил, как не сложно догадаться, Старосельцев. Ну да, благодарность благодарностью, а вот с доверчивостью за последние три десятилетия здешний народ расстался.

– Это он сейчас «божий одуван» на вид, – улыбнулся майор, – а во время резни был – ого-го. Майор внутренних войск, всем восточным направлением при обороне Ханкалы командовал. Когда боевики почти прорвались к вертолетным площадкам, лично остатки батальона в контратаку поднял. Отбились. Вот только ему потом чуть не полтора метра кишок вырезали: две пули в живот ухватил. Уже одной ногой в могиле стоял, считай, на одних «морально-волевых» выкарабкался.

Вот это ничего себе! Хоть убейте, не могу я себе представить деда Тимоху поднимающим батальон в штыковую атаку. Да уж, не самую удачную я нашел кандидатуру для запудривания мозгов.

– Мы тебя сначала за турецкого агента приняли, – продолжает майор, – янычары – ребята суровые, для них пяток «пешек» на съедение кинуть для обеспечения удачного внедрения – раз плюнуть. Потом ты начал такие «косяки» упарывать, что стало ясно, турки тут ни при чем, они бы так грубо не подставились. Был бы ты турком, тебя вязать, конечно, не стали, просто «вели» бы аккуратно, контакты выявляли, агентурную сеть вскрывали помаленьку. А тут – такой форсмажор, объявился не пойми кто, не пойми откуда, и чего от него ожидать – одному Аллаху ведомо. Честно скажу, напряглись. Новый, неизвестный игрок почти всегда непредсказуем и этим особенно опасен. Пришлось «изымать» для выяснения подробностей. Когда начали твои вещи ворошить, возникла совсем уже безумная версия – что ты из Москвы. У тебя ж все: и одежда, и экипировка – почти новое. Ни на «горке», ни на подсумках РПС, ни на кобуре этикетки толком вытереться не успели. А на этикетках – «Сплав», «Корпус выживания», «Mil-Tec»… Короче, конторы, от которых уже тридцать лет ничего, кроме пепла, остаться не должно было. А ботинки твои! А шлем с бронежилетом! Да вдобавок новенькие радиосканер и цифровой фотоаппарат. Да что фотоаппарат! Пена для бритья!!! И «жиллетовский» бритвенный станок с лезвиями! Да я и то, и другое последний раз лет двадцать назад видел, а то и больше. И все разом – у одного человека. Плюс – полное незнание наших реалий. Вот и пришла в одну горячую голову мысль, что в Москве кто-то уцелел, а теперь каким-то образом через зоны радиоактивного заражения до нас добрался с целью сбора информации. А потом, при более тщательном осмотре твоей комнаты, мы нашли вот это.

Исмагилов кладет на прикроватную тумбочку мой кошелек и служебное удостоверение с личным жетоном, которые я запихнул под днище шкафа в своем гостиничном номере.

– Вот тут-то у нас челюсти на пол и попадали, удостоверение-то почти новое, совершенно точно подлинное, но при этом организации, которой уже почти тридцать лет не существует. Да вдобавок действительное до марта 2012 года. И новенькие купюры в кошельке, которых уже и не осталось нигде, ими народ во время Тьмы печки растапливал. А еще больше обалдели, когда «пробили» твою «ксиву» и жетон по нашей базе данных. И отпечатки пальцев сравнили. Ханкала – это же огромная военная база. А крупная военная база – это очень большой архив. А в нем не только личные дела и командировочные предписания тех, кто в КТО[35] участвовал. Там если хорошенько поискать, на каждого еще и продовольственный аттестат найдется. А ты, мил друг, не только повоевать, но еще и «геройски погибнуть» в здешних краях умудрился, и наградные документы на тебя тоже через Ханкалу проходили, и туда, и назад. Короче, данных на тебя нашлось – вагон и маленькая тележка, включая фото и дактилоскопическую и стоматологическую карты. Одно было непонятно, какого черта ты здесь, а главное – СЕЙЧАС, делаешь. А ты на допросах продолжаешь жесткое «отрицалово» изображать. Хотя, с другой стороны, кто знает, как бы я себя на твоем месте вел. Короче, решили, что пришла пора просто перед тобой все карты на стол выложить и на откровенный разговор тебя вытягивать. А тут тебя самого «с нарезки» сорвало.

– А кого б тут не сорвало? Устроили, понимаешь, вокруг меня «высокохудожественную самодеятельность». День поглядел, два поглядел, но терпение ж не железное.

– Ладно, ты давай, поправляйся. А о твоем дальнейшем житье-бытье мы после поговорим. И еще, ты уж зла на нас не держи, сам понимаешь…

– Ага, – хриплю я, удачно пародируя Джигарханяна, – работа такая.

Майор пару секунд смотрит с недоумением, а потом, видимо вспоминает, откуда цитата, и расплывается в улыбке.

– Вот, блин, а я уж этот мульт позабыл. В общем, так и есть, работа у нас, конечно, собачья, но делать ее все равно надо.

С тем Исмагилов и откланялся, а еще через пару часов «на огонек» заглянул комендант.

– Здорова, пришелец! Что, готов к уроку новейшей истории?

– Да я, как юный пионер, всегда готов.

– Надо же, я пионеров-то и не застал даже, родился в девяносто третьем.

– Повезло. А про наше поколение даже анекдот был: «У меня не было детства – я был пионером».

– Что, неужто так плохо было?

– Да нет, скорее – наоборот, куда лучше, чем в девяностые. Но это ж у людей такая добрая традиция, осознавать, как они хорошо жили, только после того, как эта самая хорошая жизнь закончилась.

– Это точно, – враз мрачнеет комендант, и я понимаю, что сморозил редкостную бестактность, уж кому-кому, а ему, пережившему и ядерную войну, и весь «букет» последствий, но при этом отлично помнящему жизнь до нее, это известно куда лучше, чем мне.

– Так, ладно, с чего начнем?

– Я бы предпочел с начала.

– Не вопрос, слушай: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою»[36]…

– Что-то не очень смешно получилось…

– Извини, – похоже, мне удалось смутить Костылева не на шутку, – не думал, что ты сильно религиозен.

– Да не сказал бы, но все равно, по-моему, Библия – не повод для шуток.

– Так, ладно, – резко спрыгивает он со скользкой темы, – значит, если вкратце… Началось все с того, что в Штатах какие-то «светлые головы» додумались до того, что все природные ресурсы, вне зависимости от того, на территории какого государства они находятся, должны принадлежать не этому самому государству, а «всему мировому сообществу», читай Соединенным Штатам Америки. И даже на весь мир объявили, что кое-кому придется подвинуться и поделиться.

– Ни фига себе, загнули! И я даже могу представить, кого именно просили «подвинуться и поделиться». А учитывая, что «поделиться» в понятиях Штатов – это отдай все и тихо-скромно посиди в сторонке, авось тебе с «хозяйского стола» каких-нибудь объедков кинут…

– Угадал, предложение адресовано было России. Наши президент с премьером были, сам помнишь, мужики не промах и за словом в карман не лезли. Короче говоря, ответили уклончиво.

– Ага, я этот анекдот про «прапора», что солдатам устройство рации объяснял, тоже помню. В его понимании уклончивый ответ – это вопль: «Пошел бы ты на х…, умник!»

– Ну, примерно так. А потом почти полгода – тишина. Нет, наверняка что-то там, «наверху», происходило. Ноты, там, всякие друг другу слали и все такое прочее. Но в прессе – молчок.

Как отрезало. Люди уже позабыть про эту историю успели, у всех других проблем хватало. Я, например, как раз в армию ушел. А одной совсем не прекрасной ночью мой полк подняли по тревоге. Сначала думали – учения. Но стоило увидеть на плацу лицо комполка, чтобы понять – дело дрянь. Вот только он даже сказать ничего не успел, тряхануло так, что казармы ходуном заходили. Одним словом, как, кто и почему все это начал, доподлинно никто из нас не знает. Не того мы были полета птицы. А тех, кто в курсе был, вместе с их секретными бункерами высокоточными спецбоеприпасами нахлобучило… Ну, дальше пару лет был конкретный амбец, тебе это, скорее всего, не интересно.

– Это почему же? Очень даже интересно, особенно вспоминая твою фразу о том, как ты граждан собственной страны из огнеметной реактивной системы залпового огня жег. Это у вас тут что, еще и внутренние какие-то разборки были?

– Нет, – Костылев морщится, будто от внезапной и сильной зубной боли. – Там совсем паскудная ситуация была. Лично мое мнение, долбали янкесы по нам очень выборочно. Гасили наши объекты РВСН, командные пункты, крупные воинские соединения, административные и промышленные центры, но только в тех районах, где никаких полезных ископаемых не было. Европейскую часть России смело начисто, а в районе Каспия – ни одного взрыва. И Казахстан с его ураном и прочими «подземными богатствами» не пострадал. Донбассу украинскому и граничащим с ним территориям тоже повезло. Ну и Кавказу. Тут ведь и нефть есть в Чечне, и вольфрам-молибден-никель в Карачаево-Черкесии. За Уралом нетронутых территорий много, мы с тамошними связь поддерживаем, но вот добраться пока ни мы до них, ни они до нас не можем. Почему уцелели Ростов-Дон и Ставрополь – понятия не имею. Возможно, пахотные земли их тоже интересовали. Вот только просчитались они. Думали, что мы уже все свои ракеты на иголки порезали, а то, что осталось, как та «Булава», уже и взлететь не сможет. Ошибочка вышла, оказалось, что досталось столько, что и хваленую их ПРО раздербанили, и самим Штатам досталось с избытком. А тут еще Китай и Северная Корея подключились. Ни те, ни другие Штатам живыми были не нужны, особенно китайцы, так что к ним тоже прилетело – мама не горюй. Но и они нашли чем ответить. Так что Северная Америка сейчас, скорее всего, похожа на большое радиоактивное пепелище. Одним словом, если и не весь, то уж половину «шарика» в труху размололи точно. Я так думаю, что больше всех повезло Австралии, на нее, скорее всего, никто ракет тратить даже и не стал. Кому они нужны? Так что у них там «Безумный Макс» уже не кино, а жестокая реальность.

– А Европа?

– Какая Европа, Михаил, о чем ты? А вся эта американская ПРО, все их базы бомбардировщиков и прочие красоты, по-твоему, где располагались? Нет никакой Европы: ни Западной, ни Восточной. Разве что Болгарии изрядный кусок уцелел, да бывшая Югославия, и то не целиком. Может, и еще где кто-то выжил, у нас, сам понимаешь, информация далеко не полная, да и откуда ей взяться-то, полной.

– Стоп, а по «паскудной ситуации» что?

– А, точно, отвлекся я. В общем, на нетронутое ядерными ударами Ставрополье и Кубань валом пошли беженцы из разбомбленных районов. Никакие карантинные меры, само собой, результатов не дали. Оттуда же не только гражданские перли, но и военные. Подразделениями, на бронетехнике. Какой уж тут «карантин» к бениной маме? Какой блокпост танковую колонну удержит? Жить-то всем охота. А кому они тут нужны были? Все порушено, своих чем-то кормить-поить-лечить надо. А эти вдобавок еще и облученные.

– Так они же никого лучевой болезнью заразить не могли, это ведь не грипп.

– Это ты знаешь, и я знаю… сейчас. А тогда нам дали команду – любой ценой не допустить распространения радиационного заражения. Мы, молокососы девятнадцатилетние, и поверили. А как не поверить? Радиация – это очень, до дрожи в коленях, страшно. Хотя кое-кто, офицеры в основном, отлично понимали, что про радиацию – это чушь полная. Но при этом вполне осознавали, сколько на беженцев уйдет продуктов, воды, медикаментов. Что всех их надо будет где-то размещать. Что на их лечение и для обеспечения им хотя бы минимальных условий для жизни нужны люди и ресурсы. Которых мало, которых не факт, что хватит на своих. И ждать помощи неоткуда. Не прилетит Шойгу в своем красно-черном пуховике и не привезет все что надо на самолетах МЧС. Что теперь каждый – сам за себя. Вот и лупили из всех стволов. «Градами», «Смерчами»[37], «Буратинами». Всякими «Тюльпанами»[38], «Гиацинтами»[39] и «Гвоздиками»[40], всей «клумбой», короче. Всем что было, и ствольным, и реактивным… По площадям… В тех краях кое-где земля чуть не в стекло сплавилась.

– Но ведь это же…

– Преступление, – заканчивает начатую мною фразу Костылев. – Согласен. И все мы за это еще ответим на том свете, если он есть. Но по-другому было просто нельзя. Примерно три четверти тех, кто выбрался из зоны поражения, все равно умерли бы от облучения. У остальных были шансы, но… Ты представляешь, что такое сотни тысяч трупов. Которые некому и некогда закапывать или сжигать. Да плюс страшнейшая нехватка медиков и лекарств. Плюс просто дикая скученность…

И это при том, что облученные особенно подвержены всяческой заразе… Это эпидемии, Миша. Страшные эпидемии. От которых погибли бы еще десятки, а то и сотни тысяч. И не только облученных, но и тех, кто под ядерный удар не попал. Может, и было у этой проблемы другое решение, но тогда его никто не увидел.

Я попытался представить себе, что же творилось тогда в степях за Волгоградом. Нескончаемые колонны беженцев, забившие все дороги. Легковушки, грузовики, автобусы, толпы идущих пешком, волоча за собой впопыхах собранный скарб. Армейскую технику, прущую по обочинам, а то и прямо по полю, благо проходимость позволяет. Крики, плач, мат, выстрелы. Сметаемые обезумевшей от ужаса толпой и танками хлипенькие полицейские карантинные кордоны. И ведь, главное, что молотить артиллерией по дорогам – малоэффективно. Скорее всего, им обещали лекарства и горячее питание. Обещали помощь и спасение. Обещали жизнь. Организовывали какие-нибудь «временные эвакопункты» или «фильтрационные зоны». А уже по ним, забитым сотнями тысяч живых людей, наносили массированные удары такой мощи, что земля плавилась в шлак и стекло, а сталь и человеческая плоть горели с одинаковой легкостью, будто бумага. Мля! Фантасмагория какая-то! Безумие…

– Твою ж мать… Прости, конечно, но как же ты с этим живешь?

– Вот так и живу. А генерал, что тот приказ отдал, после того, как ему доложили об исполнении, вышел в соседнюю комнату и застрелился…

– Значит, человеком был, земля ему пухом. С таким грузом на совести только полная мразь дальше жить смогла бы. Выполнить приказ – это одно, солдат приказы выполнять обязан, не раздумывая. А вот отдать… Тут спрос иной и ответственность иная. Ладно, давай о другом, а то, похоже, растравил я тебе душу…

– Да ладно, переживу. Хорошо, давай о другом. Что интересно?

– Все. И здешние дела, и про турков.

– Со здешними делами все несложно. Как Москвы не стало, так все тут сразу уяснили, что дотаций никто больше не пришлет и что работать придется самим. Причем работать много и в поте лица. Очень многим это не понравилось. С ходу нашлась целая куча тех, кто враз вспомнил о славных традициях не менее славных предков-абреков. Рамзан какое-то время пытался удержать всю эту беспредельную вольницу в узде. Неудачно. А как в семнадцатом году его убили, так вообще черт знает что началось. Знающие люди говорили, сильно похоже было на начало первой кампании, только гораздо быстрее и страшнее. Моральных ограничителей-то ни у кого давно не было, зато оружия на руках было полно. Небольшие российские базы вырезали почти мгновенно…

Увидев мою напрягшуюся рожу, Костылев понял, что явно сказал лишнее.

– Мы подняли данные по твоей базе в Беное. Прости, никто до Ханкалы не добрался…

– Понятно. Дальше что было?

– Дальше почти всеми силами они поперли на Ханкалу, хотя часть двинула на Моздок. Их там хорошенько «приложили», и они рванули назад, в сторону Червленной, через Ищерскую, Алпатово, Наур и Чернокозово. Бои были страшные. Ханкалу удержали чудом. Ну, а на Моздокском направлении… Ты сам там бывал. От самой границы с Осетией и аж до Мекенской теперь…

– Мертвые Земли.

– Да, Мертвые Земли. Все жители, кто не погиб, либо в Дагестан подались, либо у нас осели. И из горных районов, куда выбитые с равнины боевики отошли, тоже беженцев много поначалу было. Да один Грозный чего стоит с его населением в двести тридцать тысяч! До Тьмы у нас в станице около восьми тысяч человек жили, сейчас – почти в два раза больше. Так что теперь, когда ситуация более-менее устаканилась, картинка примерно такая: есть горы, в которых засели непримиримые тейпы, есть относительно спокойные Краснодарский край, Ставрополье и Северная Осетия, а между ними, этаким буфером – мы. Бывший Наурский, Шелковской и Надтеречный районы Чечни. Теперь – просто Терской фронт.

– Что, из Города[41] тоже ушли?

– А что там делать? Нет, на окраинах, где «частный сектор», еще живут. А вот центр давно заброшен.

– А с Дагестаном что?

– Последние лет десять Дагестан сам себе фронт. Турки после того, как паровым катком по Грузии прошлись и на пару с Азербайджаном Армению растерзали, попытались и Дагестан под себя подмять. Даже десант в районе Каспийска высадили.

– И что?

– Зубы обломали. Хотя натворить такого успели… Пленных тогда на суд выжившим жителям отдали. Так те их живьем в море топили… Вот так-то. В общем, Дагестан сейчас на военном положении. До Азербайджана-то по Каспию – рукой подать. По суше тоже можно, но тяжело – горы. Но там, видать, урок усвоили, больше не лезут.

– Слушай, как же так получилось, что турки так приподнялись-то? Были ведь – нет никто и звать никак. А тут – куда деваться! Ну, с Грузией понятно. Те всегда вояками были никакими. Чуть что, бежали к русским плакаться, а мы их защищали. И от тех же турков в том числе. Но, как я понял, они не только там, но еще и в Дагестане, и на Украине повоевать успели.

– Успели, – вздыхает Костылев. – А все потому, что во время Большой Тьмы на них просто сил уже не хватило. Флот их на дно пустили, конечно, большую часть баз американских сожгли. Но и только. Сама турецкая армия пострадала мало. А страны вокруг – либо в руинах лежали, либо никогда этим самым туркам конкурентами не были.

– Когда кончается сила сильных, начинается сила слабых, – задумчиво говорю я.

– Красиво сказал, Миша, а главное – точно.

– Это не я сказал. Автора, если честно, не помню, но сказано, будто про эту ситуацию.

– Угу, как в воду глядел. По большому счету, прокололись янычары только дважды: с Украиной и с Дагестаном. Не по силам себе противника выбрали. Хотя, если честно, без нас Украина бы не выстояла. Их там и в Крыму, и на материке хорошо прижали. Они к нам гонцов прислали, мол, выручайте.

– А вы чего?

– Как чего? Братский народ все-таки. Опять же Западную Украину, за компанию с Польшей, считай, в первые же минуты «на ноль помножило». Доразмещались «пшеки» объекты штатовской ПРО прямо на границе. А Восточная всегда к России ближе была. Помогли, разумеется. Но там было похуже, чем в Дагестане. Одним вырезанным городом не обошлось. Больше года воевали. С попеременным успехом. Но тут нам серьезно подфартило. Оказывается, Сербия с Болгарией на все происходящее поглядели и поняли, что если что – они у турков следующие на очереди. Похоже, генетическая память сработала. Помощи от них было не то чтобы очень много, но болгары умудрились свой казанлыкский «Арсенал»[42] сохранить. А оружие и боеприпасы на войне важны не меньше, чем солдаты, сам понимаешь. В общем, вышибли мы совместными усилиями янычар из Украины. Теперь у нас с Украиной, Болгарией и Сербией полнейшие мир-дружба и оборонительный союз. Торговля через Николаев и Одессу идет. Турки пытались на море гадить, но без особого успеха. От флота у них одни огрызки остались. У нас, правда, тоже. Но у трех стран, как ни крути, «огрызков» больше, чем у одной. Торговые караваны охраняются на совесть. Так что после Каспийска на всех фронтах затишье. Относительное, конечно. Мелкие провокации идут постоянно. Да и наших непримиримых турки «подкармливают». Одно хорошо – граница по горам проходит, дороги там…

– Знаю, в Шарое[43] полгода стояли, до Грузии всего двенадцать километров было. Нет там дорог, как Жуков говаривал – одни направления. Есть широкие горные тропы. На УАЗе или на «Ниве» ехать более-менее можно, а вот «Урал» уже не везде пройдет. Про «КамАЗы» или «броню» и говорить нечего…

– Точно, только сейчас там еще хуже. В самом начале Большой Тьмы трясло неслабо, как при хорошем землетрясении. Так что многие тамошние «дороги» в полную негодность пришли.

– Кстати, все забываю спросить, а почему, собственно, Большая Тьма?

– Как почему? Так Тьма и была. Почти четыре года солнца вообще не видели – все небо какой-то дрянью затянуло, облака не облака, гадость какая-то в воздухе висела. Похолодало сильно. Уже думали – кирдык, пора к ядерной зиме готовиться. Ан нет, пронесло, потихоньку очистилась атмосфера.

– Да уж, блин, слушаю тебя, будто фантастический роман читаю. Вот только все на самом деле… Я, конечно, та еще тварь толстокожая, но даже мне не по себе.

– Ладно, довольно с тебя на сегодня «веселых» историй. А то еще в депрессию впадешь. Это мы ко всему этому звиздецу долгие тридцать лет привыкали, а на тебя все резко свалилось. Я вообще удивляюсь твоему хладнокровию.

– Хочешь начистоту? Я тоже. У меня ж там, – я неопределенно мотнул головой, но капитан отлично понял, о чем речь, – семья осталась: родители, сестра, прочая родня… Друзья, знакомые. Мля, там вся моя жизнь осталась!!! А я сижу тут на коечке, будто так и надо!

– Да уж, тебе бы психолога опытного найти, пообщаться. Да только где ж его взять? Ну, может, придумаем что-нибудь. Пойду я, пожалуй.

– Погоди, последний вопрос: кто такие мамелюки? В смысле, кто это такие тут, у вас? Кто это раньше были, я и так знаю.

Костылев опять мрачнеет.

– А сейчас, Миша, это почти то же самое, что и раньше в Османской империи, а до этого – в Древнем Египте. Это воины, выращенные из детей-рабов в дикой, фанатичной ненависти ко всем, кроме своих хозяев. В нынешней турецкой армии выполняют функции диверсантов. Обычные аскеры[44], тоже, кстати, те еще ублюдки, по сравнению с ними – просто дети.

– И, похоже, кто-то принял меня за одного из них.

– Все гораздо хуже, Миша. Этот самый «кто-то» совсем не удивился, а значит, был вполне готов к тому, что кто-то из мамелюков тут появится. А вот это уже совсем фигово. Ну-ка, вопрос на общее развитие тебе, товарищ прапорщик: когда разведчики-диверсанты начинают шустрить в тылу врага при длительных позиционных боях?

– Перед большим наступлением, – отвечаю я, чувствуя нехороший холодок, пробежавший по спине.

На следующий день Костылев зашел снова.

– Я буквально на секунду, – прямо с порога предупредил он. – Дел по горло. А к тебе тут один человек сильно в гости просился. Только табуретом в него не метни с ходу, ладно? Да, и еще, о том, кто ты на самом деле, он не знает. Мы сказали – наш человек с задания возвращался. Все, больше ему знать не нужно.

Капитан оборачивается и зычным голосом командует кому-то в дальнем конце коридора:

– Впускай, пусть проходит.

Буквально через полминуты в узкую щель между могучей фигурой капитана и дверным косяком протискивается дед Тимоха собственной персоной. Выглядит это довольно комично, но я специально напускаю на себя суровости.

– Ну, здорово, Павлик Морозов! Я гляжу, ты сильно постарел. Вот только замашки все те же.

– Слушай, Мишань, давай без обид, а? Я понимаю, некрасиво получилось, но и ты меня понять должен…

– Конечно, конечно. Как сказал Иуда, тридцать сребреников – это тоже деньги.

– Миш, да я…

– Да ладно тебе, Тимофей Владимирович, не мороси. Все я понимаю, не маленький. Мы с Исмагиловым на эту тему уже общались, пришли к выводу, что ты молодец.

– Так что, – уточняет комендант, – драться, значит, не будешь?

– Не, не буду, – отвечаю я, – солдат ребенка не обидит.

– Ну, тогда я пошел, а то всяких забот, в самом деле – во, – Костылев чиркает себя ладонью под подбородком, обозначая высокий уровень своей занятости.

После того как комендант ушел, оставив нас вдвоем, Старосельцев присаживается на табурет, стоящий рядом с моей койкой.

– Чего хотел-то, Владимирыч?

– Да тут, Миш, такое дело… Ни Оксана, ни Егор о том, что случилось, ничего не знают. Вот я и хотел тебя попросить, пусть так и останется. Ты ведь для них герой. Оксанка так вообще всю плешь мне проела, чего, мол, Михаил в гости не заходит. Да и Егорка о тебе спрашивал, когда я его в больнице навещал, привет велел передавать, как увижу. Ты уж не говори им, ладно?

– Погоди, Тимофей Владимирыч, меня ж прямо перед твоим лабазом крутили. Как же они не в курсе-то?

– А с чего им в курсе быть? Егор в больнице, Оксана – на рынке была. Взяли тебя хоть и коряво, но быстро и без пальбы. Никто ничего и понять не успел. Так что?

– Ладно, не скажу. Ты ж не из вредности душевной, а токмо для пользы дела. Думал – шпиёна изловил.

– Слушай, ну, может, хватит уже на больной мозоли прыгать? И так не шибко-то весело себя чувствую: ты мне и детям моим жизни спас, а я тебя в кутузку упек.

– А если б все это хитрой попыткой внедрения агента было? Нет, все ты сделал правильно, не терзайся. Егору с Ксюшкой от меня ответный привет. Как поправлюсь – обязательно в гости заскочу.

– Ну, вот и хорошо, – заметно повеселел Старосельцев. – Побегу я тогда. А в гости – милости просим.

Несмотря на все уверения доктора, из палаты меня выпустили только через неделю. А швы снять пообещали еще через десять дней, если проблем с заживлением никаких не будет. Перед тем как отпустить на волю, меня опять навестил Исмагилов.

– Так, Михаил, вещи мы твои в гостиницу вернули. В качестве извинений за причиненные неудобства оплатили тебе номер на месяц вперед. Наемники официально, – он выделяет голосом последнее слово, – знают только, что ты некоторое время гостил у нас. Неофициально – гораздо больше, «легенда» тебе уже обеспечена. Ты наемник, издалека, с северной границы. Там неспокойно, с зараженных территорий частенько нападения бывают. Армия сама не справляется, вольные стрелки привлекаются широко. Новых людей там всегда много, да и гибнет народ частенько. Так что отследить тебя будет сложно, даже если очень постараться. Выполнял задание СБ. Какое и где? Что называется, если расскажу – придется тебя убить. «Коридор» для выхода тебе готовили совсем в другом месте, но ты уходил нештатно, поэтому оказался у нас. Мы о тебе не были поставлены в известность, а ты не имел права контактировать с нами. Вот мы и «перебдели». Теперь разобрались, но ты на СБ крепко обижен и работать с нами больше не желаешь. По крайней мере пока. Решил задержаться в наших краях. Так сказать, отдохнуть и подлечиться. Утечку этой информации мы организовали очень аккуратно. Убивец уверен, что мы о его «осведомленности» в твоих делах не знаем. Вот пусть в этой уверенности и остается. Ну а ты, Миша… Что тебе сказать? Обустраивайся и живи, как тебе нравится, в рамках закона, конечно. Совсем на произвол судьбы мы тебя не бросаем. Если что, можешь рассчитывать на нашу помощь. А еще лучше – поступай на службу. От лица командования ОГВ предлагаю тебе должность командира взвода в разведроте или ОсНазе и звание лейтенанта. После соответствующего тестирования, конечно. Но, думаю, с этим у тебя проблем не будет. Мужик ты здоровый, тренированный, а судя по личному делу, еще и неглупый. Сколько там у тебя курсов института?

– Три.

– Вот. А у нас, скрывать не буду – нехватка по-настоящему толковых офицерских кадров жесточайшая. С личным составом проблем особых нет, а вот грамотных командиров не хватает. Слишком много народу потеряли во время Большой Тьмы и ее последствий, потом – резня, Дагестан, Украина. Новых готовить толком сначала было некому, негде и некогда. А потом стало поздно. И преподавательский состав военных училищ подрастеряли, и матбазу. Теперь уже и не восстановить. Нет, обучают там, конечно, в меру сил и возможностей. Но с довоенным уровнем подготовки этот «эрзац» не сравнить. Да и не очень-то рвутся в наши края молодые офицеры. Слишком тут опасно. Даже на северных границах, за Волгоградом, и то спокойнее. А если офицеров не хватает, кто бойцов-то обучать да тренировать будет? Опять же, сам знаешь, учить сможет не каждый, кто сам умеет. Тут не столько «умельцы» нужны, сколько методисты.

– Неужели так плохо? У вас же вроде и разведка есть, и ОсНаз…

– Вот именно. Знаешь, почему ОсНаз? Да потому, что до уровня довоенного спецназа ГРУ, даже до мальчишек-«срочников», а не то что офицерских групп, им – как овчаркам до волка. Так вроде глянешь – похожи: клыки, лапы, хвост. А если стравить, от кого клочья полетят? То-то. Вот и решили, что на спецназ они ну никак не тянут. Пришлось «вывеску менять». Одно спасает, что у непримиримых тоже подготовка аховая, по большому счету. Хотя, если объявятся на Терском фронте мамелюки, худо нам придется. Их, судя по нашим данным, уцелевшие в Турции во время Большой Тьмы американские морпехи натаскивают. Да и в Грузии иностранных инструкторов перед Тьмой хватало, они грузинскую армию обучали. Там и застряли. И сидели аж до турецкого вторжения. А когда увидели, как их «подопечных» янычары режут, будто цыплят, тут же флаг и сменили. А турки – ребята не глупые, поняли, что за кадры к ним просятся. Опять же они – не «робкие грузины», им инструкторские премудрости явно на пользу пошли. Турция ж, кроме Грузии и Армении, еще чуть не треть Ирака и немалый кусок на севере и востоке Ирана себе оттяпала, там, где радиации нет.

– Блин, ну с Ираком ясно, после того как Штаты там демократию насаждали, его не то что турки, но и уругвайцы какие-нибудь, прости господи, захватить могли, а вот Иран-то кто нахлобучил? У них же полезных ископаемых – вагон с тележкою. Одной нефти – как грязи.

– Да кто теперь его маму знает, Миша? Кто-то да нахлобучил. Может, Штаты, когда у них там поняли, что не то что выиграть, но даже и выжить им не светит. Иран им всегда поперек горла стоял. А может, и Земля Обетованная себя обезопасить решила, да и вломила всем соседям упреждающие, на всякий случай. Сам помнишь, отношения у евреев с арабами «малость» натянутые были. Вполне возможно, сообразили в Израиле, что без Штатов им против всего арабского мира не выстоять, ну и «санировали» все, до чего дотянулись и на что силенок хватило.

– Погоди, Олег, так что же это получается, турки тут пытаются свою Османскую империю возродить?

– Получается, что так. Блистательную, мать ее, Порту. Не совсем в прежних границах, но что-то близкое по площади и могуществу. Только мы им в этих планах – как кость в горле. Ну, так что, товарищ прапорщик, готов вернуться в строй, да еще с повышением?

– Знаешь, не сочти дезертиром, но что-то мне снова в армию не хочется. Да и какой из меня офицер? «Прапор» я, с незаконченным, да вдобавок еще и гражданским высшим образованием. Нет, чисто в теории взвод я, скорее всего, «потяну», но – не мое это. Я, по-твоему, почему в ОМОН в свое время подался, хотя спокойно мог в своей родной ОБрОН[45] контракт подписать? Потому что всякой уставной белиберды в милиции меньше. А остался б в армии, так давно б капитаном был… Причем уже много лет как мертвым капитаном. Одним словом, спасибо за предложение, но не выйдет из меня лейтенанта. Я пока сам по себе как-нибудь. Дела мне кое-какие уладить надо. А потом, скорее всего, к Убивцу в команду подамся, если возьмет.

– Что ж, настаивать не буду. Мужик взрослый, сам решай, как тебе жить лучше. А насчет Убивца… Возьмет он тебя, не сомневайся. Наша небольшая «деза» на твой счет на него, похоже, серьезное впечатление произвела.

В «Псарне», кроме Кузьмы, как всегда подпирающего могучей фигурой стойку бара, никого не оказалось.

– Контракт неплохой подвернулся, – объяснил он мне, – большая колонна, «проводка»[46] до Кизляра и назад. Направление, в целом, довольно спокойное, но после нападения в Алпатово купцы «булки» поднапрягли с перепугу. Так что все на выезде. Будут через три дня. И это… Миш, слушай…

– Так, Кузьма, завязывай! Мне этими извинениями «особисты» всю печень проклевали, как тому Прометею. Надоело одно и то же. Еще один раз повторю для тебя, а ты ребятам передай – никаких претензий нет. Вы поступили правильно. Это в СБ перестарались, но они уже осознали и исправились.

– Да уж, – усмехается Кузьма, – у них, когда они твои вещи два дня назад в комнату возвращали, а потом номер вперед оплачивали, глаза были, как у побитых бобиков – грустные и виноватые. Что, задали им «сверху» трепку?

– А то! Сами виноваты, уррроды! – начинаю демонстрировать свою «глубокую обиду» я. – Сначала, мля, ногами по почкам молотят, а потом на задних лапках белыми зайчиками скочут: «Ах, простите, Михаил Николаич, ошибочка вышла!» Козлы!

– Что, сильно досталось? – сочувствует Четверть.

– Ну, бывало и хуже. Обидно просто, не разобравшись толком, не за хрен собачий…

– Да уж… И чего дальше делать думаешь?

– Для начала дождусь, пока швы снимут…

– Какие швы?

– А, – вяло отмахиваюсь я, – в камере с какими-то урками краями цепанулся. Они – в нокаут, а мне бочину порезали. Но так, не сильно, заживает уже.

– Ну, ты даешь, Чужой! Везде проблем на свою задницу разыщешь.

– Да уж, – ухмыляюсь в ответ я.

– Ладно, снимут тебе швы, потом что?

– Есть небольшое, но важное личное дельце. Сделаю – и свободен как птаха. А что?

– Да была у нас с Убивцем мысль тебя в команду звать. Пойдешь?

Делаю вид, что задумался, хотя понимаю – повезло, теперь выходит, что не я к ним прошусь, а они сами меня к себе зовут. А это, как говорил кто-то умный, «две большие разницы».

– А, пожалуй, и согласен. Вот только дело свое доделаю… Тут недалеко кое-куда добраться надо.

– Сильно недалеко?

– За Шали.

– Ох, и рисковый ты парень, Миша. Да после Аргуна не то что комендатур или блокпостов, даже и патрулей-то наших почти не бывает. Шали и Сержень-Юрт – такие же Мертвые Земли, что вокруг Наура и Чернокозово, только еще хуже, потому что за Серженем уже земли непримиримых тейпов начинаются. Хотя наши туда за «бошками» наведываются периодически. Правда, возвращаются не все. Ты уверен, что тебе туда нужно?

– Очень нужно, – совершенно искренне отвечаю я.

Следующие десять дней я откровенно бездельничал. Сходил на рынок, совершенно меня, кстати, не впечатливший. Так, помесь колхозного рынка эпохи развитого социализма и барахолки «девяностых». Толкучка, запах картошки и черемши из овощных рядов, груды яркого тряпья на прилавках, будто на приснопамятном Черкизоне. Несколько малюсеньких кафешек, с мангалов которых тянет вкусным шашлычным дымком. Нет, кое-что на Кавказе не меняется даже после ядерной войны. Долго бродить не стал, купил себе тонкие кожаные чувяки вместо домашних тапок, чтоб не шлепать по номеру босиком, и кошелек, больше похожий на вместительный кисет из толстой кожи. Заодно разменял несколько серебряных монет на медные копейки по уже привычному курсу «один к пятидесяти», чтобы в будущем за всякую мелочь типа семечек или свежего хлеба серебром не платить. А потом потопал назад. Уже выйдя за ворота, обращаю внимание на зачем-то столпившихся у ограждающего рынок кирпичного забора людей. Подхожу ближе. Ох, вот это ничего себе! Последний раз я нечто подобное видел в очень далеком детстве, в маленьком районном центре Саратовской области. На стене висели несколько больших деревянных щитов с козырьками, а на щитах были наклеены газеты. Ну-ка, ну-ка, а не сходить ли, не ознакомиться с местной прессой? Может, что интересное узнаю. Толкаться сквозь толпу мне не пришлось: газетные стенды висели довольно высоко, да и рост мой вполне позволял смотреть поверх голов стоящих передо мною людей.

Газет было две. Ну, тут все ясно. Одна – восьмиполосная, широкоформатная, с четкими фотографиями и шрифтом, отпечатанная на довольно неплохой бумаге – явно «печатный орган» центральной власти. С вполне обычным для таких вот официальных информационных вестников громким и претенциозным названием – «Вести Республики». Вторая – явно местная: и четкость печати куда хуже, и бумага плохенькая, какого-то неопределенного грязно-бежевого цвета, больше похожая на оберточную. Ну, и название «Терек» уже обо всем говорило. Ознакомление я начал с центральной прессы. Читать многочисленные статьи, если честно, у меня желания не было. Я просто быстренько пробежался взглядом по заголовкам и фотографиям. Из них я выяснил, что у министра обороны республики на днях был день рождения и генералу армии Зарубину исполнилось шестьдесят три года. На фото к статье – весьма неплохо для своих лет выглядящий дядька с плечами отставного борца-вольника и довольно звероидной физиономией. Этакий Валуев или Карелин в шестьдесят лет, одетый в китель с четырьмя большими шитыми звездами на погонах и внушительной орденской колодкой. Явно не крыса тыловая и уж точно не «шпак» штатский – вояка. Ну, хоть в этом местным повезло. Была еще большая статья о небывалом урожае зерновых на Кубани и героическом труде кубанских хлеборобов, что за этот урожай боролись, и вообще целая полоса, посвященная сельскому хозяйству. Имелась даже биография какого-то знатного ученого-селекционера, благодаря которому на целую кучу процентов выросли какие-то важные показатели у пшеницы. Фото благообразного дедушки в круглых очках и с седой бородкой клинышком, здорово похожего на «всесоюзного старосту» Калинина, прилагалось. На соседней полосе – статья о награждении правительственными наградами офицера и трех бойцов Н-ской погранзаставы в Дагестане, уничтоживших в бою двух вооруженных турецких диверсантов, пытавшихся пробраться на нашу территорию из Азербайджана. Кроме того, из газеты я выяснил, что Югороссия заключила какой-то жутко выгодный контракт с Болгарией на поставку чего-то в обмен на что-то. Что и на что меняли, я даже вникать не стал. Мое внимание привлекла другая статья, о настоящем прорыве на Ростовском автомобилестроительном заводе. Там, оказывается, уже несколько лет налаживали линию по сборке автомобилей. И вот – линия запущена, и первые внедорожники марки «Дон», которые, судя по фотографии к статье, внешне здорово напоминали слегка тюнингованный «ГАЗ-69», уже сошли с конвейера. Вот это – и впрямь приятная новость. Еще в газете был внешнеполитический обзор, гневно клеймящий агрессивные происки турецкой военщины и идеи пантюркизма. О Терском фронте писали как-то совсем мало и неопределенно: пара общих фраз в колонке новостей, мол, обстановка по-прежнему напряженная, но все под контролем и особых опасений не вызывает. Ну, еще в уже упомянутом мною политобзоре фронт вскользь вспомнили, как один из объектов наглых притязаний турецких «ястребов-милитаристов». М-да, не густо…

А в целом «Вести» мне понравились. Вполне неплохая газета, сильно похожая на тот же «Труд» года этак восемьдесят пятого, тысяча девятьсот, разумеется. Много разных новостей и информации, при этом не сильно давят на идеологию, как в какой-нибудь «Правде» или «Известиях».

Местный «Терек» оказался куда проще не только по форме, но и по содержанию. Непосредственно к журналистике имела отношение всего одна из четырех полос газеты. Зато именно на ней я прочел о себе любимом. В статье, рассказывающей об активизации бандгрупп непримиримых на дорогах Терского фронта и призывающей читателей к бдительности и осторожности, а также напоминавшей о необходимости передвигаться только в составах охраняемых конвоев и колонн. В ней, в качестве примера, довольно подробно описывалась история «дружеской встречи» семьи Старосельцевых с «волчатами» в Алпатове. Правда, из этой статьи я выяснил, что меня зовут «счастливая случайность». Но зато именно благодаря мне известный и уважаемый в Червленной торговец и члены его семьи остались живы… А больше на информационной полосе ничего интересного не было. Ни падение цен на кукурузу, ни планы на следующую посевную, ни даже интервью с директором нефтеперегонного завода меня не заинтересовали. Вот беседу с ханкалинским генерал-губернатором я бы почитал, но она, судя по анонсу, будет только в следующем номере. Все остальное место в газете занимали объявления. Быстренько пробегаю взглядом. Так, дорожная стража приглашает на службу физически крепких мужчин до сорока лет, имеющих боевой опыт. Понятно… Ханкала напоминает о приближающихся военно-тренировочных сборах для лиц мобилизационного возраста. В мечети Толстого-Юрта пройдет ежегодный конкурс чтецов Корана. В школу номер 11 города Гудермеса срочно нужен учитель математики в младшие классы. Дальше – самый обычный набор из серии купи-продай. Покупали и продавали все. Овец, коней, телегу б/у в хорошем состоянии, клетки для домашней птицы… Одним словом, больше я тут ничего интересного не увижу. А вообще сам факт наличия тут прессы – хороший знак. В гостинице – радиоточка. На улицах – репродукторы, правда, я пока не видал их работающими, но если висят – значит, не просто так. Тут – сразу две газеты. Этак, глядишь, тут где-нибудь и телевидение отыщется. Хотя нет, вряд ли. Там, помимо всякого ретрансляционного оборудования и студий, еще и телевизоры нужны. С другой стороны… У родителей на даче какая-то черно-белая ламповая «Березка» лет двадцать простояла. В неотапливаемом помещении. И ничего, работала. По качеству изображения, конечно, так себе, все-таки советских времен кинескоп – далеко не японская «плазма». Но тут дело не в качестве, а в самой принципиальной возможности.

Развернувшись, аккуратно, стараясь не налететь на кого-нибудь, выбираюсь из толпы, уже образовавшейся за моей спиной, и неспешным шагом, слегка скособочившись, направляюсь в «Псарню». Заштопанный бок все еще дает о себе знать несильной, но постоянной ноющей болью.

Три дня до возвращения Убивца со товарищи я только и делал, что валялся в своей комнате, спускаясь для того, чтобы перекусить. Хотя нет, вру, сделал еще одно небольшое, но важное дело – «сто третий» пристрелял. Сходил к Карташову на пост дорожной стражи, объяснил ситуацию. Оказывается, у них там небольшое стрельбище есть. Маленькое совсем: огневой рубеж с тремя точками и стометровой длины направление, заканчивающееся земляным валом-пулеулавливателем. Но для моих целей – более чем достаточно. Как раз и пригодились оставшиеся невостребованными патроны. Одним словом, теперь «АК-103» пристрелян, а я с ним в руках – вооружен и смертельно опасен.

На «мероприятии» по случаю успешного завершения контракта, организованном наемниками, помня прошлый раз, пил умеренно. Да и парни на алкоголь особенно не налегали. Похоже, та пьянка действительно была всего лишь одним из элементов оперативной разработки. Кузьма, видимо, успел передать Убивцу мои слова, и с извинениями и покаяниями никто не лез. Общались ровно и дружелюбно, будто ничего и не произошло. Ну и хорошо. Только Убивец перед самым завершением «вечеринки» отозвал меня в сторонку.

– Четверть сказал, что ты за Шали собрался.

– Есть такое дело.

– Ты уверен, что тебе туда надо? Лично я бы в те края в одиночку не полез.

– Надо, – вздохнул я, – поверь, Костя, очень надо.

– Что, очень доходное дело? Может, кого из наших в долю возьмешь, все не так опасно, чем одному?

– Вообще не доходное, клянусь. И очень личное. Поэтому один пойду.

– Тогда маленький совет можно?

– Конечно, слушаю.

– Обувь смени, Миша. Что непримиримые, что просто дорожные грабители, только за такие боты тебе пулю в затылок пустят. Зачем оно тебе, лишние проблемы на свою голову искать? Тебе их там и так хватит.

Да, блин, а ведь Костя прав. Если вся остальная моя «снаряга» выглядит вполне обычно, то «Коркораны» в глаза действительно бросаются.

Зажило на мне все и впрямь, как на собаке. Уже на восьмой день в местной больнице все тот же хирург снял мне швы.

– Заживление идет просто замечательно, – сказал он мне. – Но серьезных физических нагрузок пока все же лучше избегать. И про перевязки не забывай.

– Постараюсь, – пообещал я ему.

После поликлиники пошел к деду Тимохе. В торговом зале вместо Старосельцева обнаружил Оксану.

– Привет, красавица, а батя где?

– Отошел, сейчас будет, – ответила она, глядя на меня, словно поклонница «Ласкового мая» на Юру Шатунова.

Ой, мама дорогая, что-то не нравится мне этот взгляд. Похоже, впух ты, Михаил Николаич, став предметом девичьих грез. Ну да, ты ж герой, куда деваться. Большой, загадочный, появился неизвестно откуда, всех врагов перебил, ее спас. Чем не рыцарь в сверкающих доспехах? Есть, правда, одна проблемка – самого «рыцаря» складывающаяся ситуация как-то не очень радует. Она ж еще ребенок совсем, несмотря на все достоинства фигуры. А ребенок этот прожигает меня совсем даже не детским взглядом. Да уж, почувствуйте себя Гумбертом из «Лолиты». На мое счастье, появляется Тимофей Владимирович.

– Миша! Заглянул-таки! Рад видеть, проходи, я сейчас лавку закрою, в дом пройдем, посидим…

– Нет-нет, Тимофей Владимирович, не надо ничего закрывать, я по делу, буквально на пару минут. А посидим как-нибудь в другой раз. Я специально вечером зайду, чтоб торговлю не рушить. Сапоги мне нужны.

– Какие сапоги? – Старосельцев тут же превращается из радушного хозяина в бойкого торговца.

– Не сильно тяжелые, крепкие, с коротким голенищем. Чтоб в горах не рассыпались.

– В горах, значит? Ясно. Сейчас подумаем.

Уж не знаю, что бы он надумал сам, однако Оксана его опережает. Пулей, только подол и без того не сильно длинного легкого сарафана в воздухе мелькнул, обнажив на мгновение крепкие загорелые ноги несколько сильнее, чем позволяют приличия, она исчезла в подсобке, а уже через мгновение была рядом с отцом, протягивая ему пару сапог.

– О, точно! Молодец, Ксюшка, я как раз о них и подумал.

М-да, Оксане, кажется, отцовская похвала совсем не интересна. Сомневаюсь, что она ее вообще услышала. Что ж ты на меня так смотришь, девочка? Я ведь тебе если и не в отцы, то в дяди гожусь точно!

– Вот, смотри, Мишань, – продолжает расхваливать товар ничего не замечающий дед Тимоха, протягивая сапоги мне. – Очень хорошие, яловые, и прошиты, и подбиты, да не гвоздями, а березовыми шпильками. Сносу не будет. А главное – кожа мягкая, не скрипит. Так что, в горах – самое оно будет. Десять рублей серебром.

Верчу предложенные сапоги в руках. Действительно, довольно легкие, с коротким, не выше, чем у берца, голенищем из мягкой кожи. Гораздо лучше тех «кирзаков», что я по «духанке»[47] в армии носил. И не сказать, что дорого.

– Идет, беру. Сорок шестой размер есть?

– Обижаешь, Миша. У деда Тимохи все есть.

Быстренько расплачиваюсь и выскакиваю из лавки, пока под жарким девичьим взглядом на мне одежда не задымилась. Фу, блин, что ж делать? Вроде ничего пока и не произошло, но ждать, пока произойдет, мне как-то не хочется. И сделать ничего не могу. Разве что со Старосельцевым серьезно поговорить, как мужчина с мужчиной… Ладно, потом разберемся.

Третьим и последним пунктом моего маршрута была комендатура. Оружия, кроме «стечкина», при мне не было, и до «дежурки» я прошел совершенно спокойно. А в стеклянном «аквариуме» увидал моего старого знакомого – того самого шифоньероподобного лейтенанта.

– Привет, наемник! Случилось чего?

– И тебе не кашлять. Нет, нормально все. Вопрос есть. Я тут на небольшую прогулку собрался. За Шали. Мне для прохода через блокпосты пропуск какой-нибудь нужен будет?

– Обязательно. Позывной у тебя какой? И когда «гулять» собираешься?

– Чужой. Собираюсь завтра.

– Ясно. Аргунского коменданта и пост на краю Мертвых Земель мы оповестим сегодня же. А порядок возвращения со старшим блокпоста обговоришь. Кстати, завтра на Ханкалу небольшая колонна утром пойдет, прямо от комендатуры в девять часов. Я еще дежурить буду, скажу парням, они тебя до поворота на Аргун подбросить смогут. А там…

– А там я и пешком за час-полтора дочапаю. Спасибо за помощь.

– Завсегда пожалуйста. Завтра в девять, не опаздывай.

Ну, что, теперь – в «Псарню». «Снарягу» на завтра подготовить, сухпайком запастись и спать. И выспаться надо хорошенько, как перед разведпоиском, про запас.

Так, ну что, основным стволом беру «сто третий», без вариантов. От «семьдесят четвертого» в лесу толку будет не на много больше, чем от рогатки. Восемь снаряженных магазинов пакую в подсумки РПС, девятый примыкаю к автомату. «Стечкин» – в кобуру на бедро. Вкручиваю запалы во все РГО и убираю их в «мародерку», запасные магазины к пистолету – туда же. Рацию в чехле креплю на спину, за левым плечом, благо гарнитура типа «хендс фри» в комплекте имеется. Некоторое время размышляю на тему, брать или не брать подствольник. Решаю – брать. А вот шлем и бронежилет останутся тут. Совсем неумным надо быть, чтобы по горам в «броне» топать. «Червонец», может, и пройдешь, ну, «пятнашку», если здоровья много, но вряд ли больше. Два ненужных сейчас подсумка под пулеметные магазины-«сорокопятки» снимаю с РПС совсем. Они когда пустые, конечно, почти ничего не весят, но и толку от них никакого. А значит – в шкаф, к остальному оставляемому дома имуществу. Легче всего решается вопрос с продуктами. Копченого мяса у меня – полно. Отложить в РД сколько нужно, да воды во флягу набрать. И свитер туда же, чтоб ночью зубами не стучать. Вроде все. Теперь попросить Кузьму приготовить мне к восьми утра завтрак и – в койку.

Без пятнадцати девять, когда я подошел на площадь перед комендатурой, там уже стояли два бортовых «Урала», бронированная «буханка» и открытый УАЗ с пулеметом на турели. Лейтенант не подвел, по его команде мне тут же выделили место в салоне «буханки», и ровно в девять колонна тронулась в путь.

Всю дорогу с интересом гляжу по сторонам сквозь мутноватый триплекс. До самого Толстого-Юрта особых изменений в пейзаже не заметил, разве что только мост через Терек превратился в настоящее чудо фортификации. А так – все те же бесконечные виноградники от вала охраняемого периметра и до самого Терека. Все те же поля вдоль дороги, с которых, судя по стерне, только-только скосили пшеницу (а может – рожь, не силен я в агрономии, но то, что какие-то зерновые, – факт). Все те же стада овец и коров, пасущихся на крутых склонах. Нет, ей-богу, чеченские коровы меня просто пугают! Они периодически спокойно щиплют травку на таких кручах, куда и тренированный альпинист без снаряжения не залезет. А этим рогатым – хоть бы хны! И снова резко бросается в глаза почти полное отсутствие автомобилей. Мы несколько раз обгоняем верховых, нам уступают дорогу, съехав на обочину, телеги. Из одной нам вслед еще долго машут, радостно визжа и прыгая, трое ребятишек, где-то лет от трех до шести. Для них машины – явная диковинка. Елки-палки, это что же, мне придется на кавалериста переучиваться? Расстояния-то тут весьма приличные, пешком ходить – с ума сойдешь и ноги по колено стопчешь. А каждый раз на «попутку» надеяться – глупо. Сегодня подфартило – а вот завтра нет. И что тогда делать? Или надо где-то машину раздобыть. Уже бензином тут, слава богу, проблем никогда не было и не будет – места такие. Вот только где ж ее достать, машину? Они тут, судя по всему, на вес золота. А с финансами у меня пока, мягко говоря – не очень. Под такие вот мысли и доехал до самого Терского хребта.

Расположившийся у его подножия Толстой-Юрт изменился так же сильно, как и Червленная. Во-первых – сильно увеличился в размерах, ну да, Костылев же говорил, что многие беженцы из Грозного и горных районов в этих краях осели. Во-вторых – обзавелся такой же крепостной стеной. А на стоящий рядом с селом нефтеперегонный завод вообще глядеть страшно. Просто стальной дикобраз, стволами во все стороны ощетинившийся. Из-за высоченной стены только кончики труб с «лисьими хвостами» факелов торчат. Хотя чего странного? Нефть и бензин теперь – главное богатство здешних неспокойных краев. И богатство это очень нуждается в серьезной охране. Проскочили серпантин Терского хребта по гравийной объездной, которой раньше тут не было, объехали по кругу станицу Петропавловская, укрепленную ничуть не хуже, чем Червленная или Толстой-Юрт, и тоже неслабо разросшуюся. Похоже, мелких селений тут совсем не осталось. Все за мощные стены крупных сел и станиц подались. На перекрестке Аргун – Грозный колонна притормаживает, высаживая меня, и уходит вправо – на Ханкалу. А мне – налево. Вон он, Аргун, километрах в двух, сразу за мостом через одноименную реку, уже окраина видна. Два километра по хорошей погоде, да без «брони», пусть и при оружии и полном БК, это просто приятная прогулка. Минут через тридцать я уже подхожу через мост к хорошо укрепленному блокпосту с почти такими же воротами, что и в Червленной, разве что чуть пониже, на въезде в город. Опа, гляди-ка, а памятник уцелел! Словно старому знакомому киваю огромному бронзовому орлу, клюющему змею[48].

Из-за стены, сложенной из мешков с песком, мне на встречу выходит молодой чеченец в форме дорожной стражи с АКМом на плече.

– Ас-салам алейкум, наемник.

– Ва-алейкум салам.

– Далеко собрался?

– В Мертвые Земли.

– Позывной у тебя какой?

– Чужой.

Тот кивает, оборачивается к посту и дает отмашку. В воротах открывается довольно большая калитка. Намек понял, вхожу.

Аргун тоже изменился сильно. И если Червленная, Толстой-Юрт или Петропавловская разрослись и окрепли, то он, наоборот, здорово уменьшился в размерах и стал похож, скорее, на большую военную базу: повсюду люди в «горках» и камуфляже, все с автоматами, гражданских не видно совсем. Хотя, ничего удивительного, кто ж добровольно согласится жить на самой границе? Слишком опасно. Вот и превратился довольно большой по чеченским меркам город в небольшую пограничную крепость.

На выходе подошел к бетонному бункеру КПП и попросил казака-часового с вислыми, будто у запорожца, усами позвать старшего. Через пару минут ко мне вышел крепкий чеченец лет сорока с густой сединой в волосах и щетиной, не превратившейся еще в бороду.

– Привет, чего хотел?

– Я из Червленной, мне в комендатуре сказали, что порядок возвращения с Мертвых Земель надо с тобой обговорить.

– Чужой?

– Да.

– Аслан, – протягивает он мне руку, – Аслан Умаров.

– Михаил, – отвечаю я на крепкое рукопожатие, пытаясь вспомнить, где я совсем недавно уже слышал или видел эту фамилию.

– Это ведь ты в Алпатове «волчат» положил?

– Было дело, – отвечаю я и вдруг вспоминаю – жетоны!

– Они моего младшего брата убили. Подло убили, в спину. И мы даже не знали, кому мстить. Теперь знаем, ты помог. Старики велели передать – ты теперь нашей семье друг. Помощь нужна будет – приходи. Умаровых в Петропавловской все знают.

– Спасибо, Аслан. И старейшинам вашим спасибо передай. Я запомню.

– А выходить, Михаил, тут просто. Станция у тебя есть, заранее на шестом канале скажешь, что Чужой назад идет. И направление, откуда ждать. Мы стрелять и не будем.

– Действительно, просто, – хмыкнул я. – А что там вообще сейчас творится?

– До границы Шалинского района наши патрули катаются, но не дальше. А что в Шали и за ним – только Аллах знает. В Шали и Сержень-Юрте никто не живет – одни развалины. А вот в Ведено уже точно непримиримые. Так что осторожнее.

– Да, вот еще что спросить хотел, там из наших никого нет? И если что, каким образом можно друг друга опознать?

– Наших там нет, по крайней мере, я ни о ком не знаю. Опознать можно по отсутствию «волчьей головы» на рукаве, ну, и по рации. На том же шестом канале три длинных тоновых сигнала. Если свой, ответит тремя короткими.

– Понял. Ладно, бывайте, парни. Скоро буду.

– Что, вот прямо днем и пойдешь? – удивленно интересуется «запорожец».

– А чего ждать? – хмыкаю я. – Ночи? Смысла нет. Ночью я тут себе все ноги по развалинам переломаю.

Казалось бы, что такое двадцать пять-тридцать километров пешком для взрослого тренированного мужчины? Ерунда, часов пять-шесть неспешным прогулочным шагом. Даже если по пересеченной местности, в жаркую погоду и с грузом. Одна беда – пеший переход по враждебной территории – далеко не прогулка по парку. Да еще и на местности, которая не очень-то способствует скрытному передвижению. От Аргуна и до Сержень-Юрта тянется предгорье – гладкая, как стол, равнина. Спасают только густые заросли, бывшие некогда искусственными лесополосами вдоль дороги, да руины многочисленных автозаправок, сервисов, складских территорий и небольших промзон, оставшихся со времен, когда Чечня начала отстраиваться после двух войн на щедрые дотации. Вот скрываясь в этих лесополосах да развалинах, я и двигался в сторону нашей базы в Беное. Быстрыми рывками, от одного укрытия к другому. Вот тут-то и начали всплывать все недочеты в подготовке. Ну, что стоило купить в лавке деда Тимохи хоть какой-нибудь бинокль? Пусть даже самый простенький. А теперь приходится наблюдение вести глазками да на палящем солнышке, которое, встав из-за гор, светит прямо в лицо. До окраин Шали я пробирался вдоль шоссе, на некотором отдалении. А вот неподалеку от моста через Джалку[49] понял, что пора от трассы уходить. Что-то не хотелось мне через развалины самого большого села Европы[50], что называется, «по главной улице с оркестром». Хоть и сказали мне, что в Шали никто не живет, но рисковать не стоит. «Нормальные герои всегда идут в обход», – говорил один кинозлодей и был совершенно прав. Иногда лучше перестраховаться и лишних пять километров протопать, чем, рискуя целостностью организма, напрямик ломиться. В общем, Шали я обошел по хорошей дуге вдоль объездной дороги, идущей по восточной окраине. А вот Сержень-Юрт, прижавшийся к подножию горного хребта, пришлось обходить с запада, сразу поднимаясь в гору. И по развалинам идти не надо, и обзор сверху гораздо лучше, и меня на поросшем густым лиственным лесом склоне увидеть практически невозможно.

Сделать большой привал решаю, когда до базы остается километра три, не больше. К цели поиска нельзя выходить, едва передвигая ноги от усталости. Мало ли, что ждет тебя там, вполне возможно, что из «пункта назначения» придется сваливать на максимальной скорости, сверкая пятками. А на это понадобятся силы. Да и подкрепиться не мешает. «Командирские» показывают уже почти половину пятого, от завтрака в желудке давно и следа не осталось. Решено, полчаса на отдых и обед, а потом – крайний[51] рывок, и я на месте. Осталось-то всего ничего. Обойти развалины на южной окраине Серженя, перебежать на противоположную сторону дороги, там немного по территории разрушенного еще в первую кампанию пионерского лагеря… И все. Стела с надписью «Веденский район» и «нерушимая твердыня» нашего КПП-122. А метрах в ста от дороги – периметр базы.

Перекусив и повалявшись на травке, закинув уставшие ноги повыше на ствол старого ясеня, чтобы кровь от них хоть немного отлила, встаю, проверяю еще раз оружие и снаряжение: все ли на своих местах, не гремит ли что, не бренчит, и начинаю потихоньку спускаться по склону вниз, к дороге.

От бывшего пионерского лагеря не осталось практически ничего, высокая трава и густой кустарник скрыли жалкие кирпичные холмики, оставшиеся на месте разрушенных построек. Не уцелел и памятник абреку Зелимхану[52], чему я не сильно-то и расстроился. А вот высоченный бетонный «пограничный столб» так и стоял на прежнем месте. Правда, надписи «Веденский район» давно уже не было, а на испещренном пулевыми выбоинами бетоне видна была сильно выцветшая, но пока еще вполне читаемая надпись: «Кафиры, добро пожаловать в Ад!» М-да, ребята, а вот с оригинальностью у вас всегда была напряженка. Я уже даже если очень постараюсь, то не смогу вспомнить, сколько раз и где именно я читал подобное за две чеченские кампании и последовавшую за ними «контртеррористическую операцию». И все равно били всегда мы вас, а не наоборот. А если вы где и «побеждали», то не потому, что были лучше и сильнее, а потому, что нас наши же командиры-начальники предавали. Или, когда вы, по старой кавказской традиции, гласящей «семеро одного не бздим», наваливались исподтишка и толпой. Так что не боюсь я вашего бахвальства, не обессудьте.

Я не зря назвал наш КПП «нерушимой твердыней». Да, выглядел он не ахти: обложенный мешками с грунтом, кривовато сложенный из бетонных блоков приземистый сарай с узкими бойницами, с крышей из бетонных же плит. Со стороны глянуть – тьфу и растереть! А ведь только за шесть лет, с 2000-го по 2006-й, его пытались взять штурмом четыре раза. Четыре креста с фамилиями погибших, стоявшие на взгорке перед КПП, были тому напоминанием. А вот пятой атаки наш блокпост не выдержал. Хотя, откуда я знаю, какой она была по счету? От бетонного блокгауза осталось очень немного. Мне такое видеть уже доводилось. В Грозном. Чтобы железобетонные блоки вот так рассыпались в пыль, их надо некоторое время «обрабатывать» как минимум из КПВТ. Или долбать кумулятивными выстрелами из РПГ. Похоже, в этой груде обломков я ничего не отыщу. Все, что здесь было, давно разорвано в клочья, сожжено дотла, размыто дождями и развеяно ветром. А от стоящего неподалеку от КПП двухэтажного милицейского поста даже и следа не осталось, только здоровенная воронка. И Веной, насколько мне отсюда видно, пострадал серьезно. По крайней мере, от тех домов, что мне видны, уцелели разве что фундаменты да подвалы. Да уж, как много всего тут переменилось за эти годы.

Вот что осталось неизменным, так это природа вокруг. Все так же гремит камнями в неглубоком широком ущелье холодная, быстрая и удивительно чистая горная речушка со странным названием Хулхулау.

По-прежнему возвышается над округой густо поросший лесом Эртен-Корт. А густые кусты, закрывавшие когда-то территорию базы от дороги, разрослись в немалых размеров рощу. Природе всегда было плевать на человеческие разборки.

Спускаюсь от проезжей части по склону еще ниже, туда, где три десятилетия назад стояли густо заплетенные колючей проволокой столбы ограждения нашей базы. В проеме изогнутых ржавых ворот замер искореженный взрывом до полной неузнаваемости корпус какого-то автомобиля. Точно сказать можно только, что это было что-то вроде УАЗа или «Нивы», а может, и иностранный какой-то джип на «брандер» не пожалели. Скорее всего, пытались протаранить ворота и на скорости вылететь на плац, поближе к жилым помещениям. Да не приняли в расчет установленный прямо за воротами «таран»: вставленную под наклоном в бетонную «пломбу» толстую металлическую трубу с острым навершием. Налетели на полной скорости и встали. А тут и гранатометчик не сплоховал. Иду мимо осыпавшегося капонира, в котором застыл еще один ржавый, выгоревший остов. Этот опознать проще, обводы БТРа-«восьмидесятки» ни с чем не спутаешь. Земля перед ним густо засыпана хрупкими, словно трухлявое дерево, ржавыми гильзами калибра четырнадцать с половиной. Выхожу на плац. Раньше это была большая площадка почти правильной прямоугольной формы, засыпанная толстым слоем мелкого белого щебня. Теперь – просто заросшая высокой травой поляна, посреди которой стоит вросший в землю, прогнивший до дыр в бортах, бронированный «Урал». От небольших деревянных сарайчиков, в которых хранились инструменты, запчасти для машин и прочее имущество, давно ничего не осталось, лишь кое-где торчат из травы перекрученные листы ржавой оцинковки, бывшие раньше их крышей. Разрушено почти все: лишь груда гнилых бревен и досок на месте столовой, разметало во все стороны взрывом сруб бани. Там, где раньше были посты охранения, – неровные ямы с осыпавшимися краями. Хотя врытая в землю по самую крышу казарма, похоже, уцелела. По крайней мере, крышу ее мне с плаца видно хорошо, а та выглядит почти нормально, учитывая обстоятельства – проломлена в паре мест, но внутрь не обрушилась. Склада боеприпасов, который у нас вообще был вкопан в землю полностью, только входная дверь под небольшим козырьком оставалась снаружи, совсем не видно. Видимо, вход завалило обломками стоящей рядом бани, а больше у него никаких демаскирующих признаков и не было, даже холмик над крышей отсутствовал, на совесть делали. Вдруг взгляд цепляется за что-то незнакомое, чего раньше тут точно не было. Подхожу ближе. Рядом с плацем торчит из жиденького кустарника завалившаяся плашмя плита из шлифованного гранита. Покрепче упершись ногами в землю, ухватываю плиту и, поднапрягшись, переворачиваю ее. Стряхиваю ладонью в штурмовой перчатке прилипшую землю, какие-то корешки и дождевых червей и вижу, что на плите выгравировано мое лицо. Широкая улыбка, лихо заломленный берет на затылке. Дата рождения и дата смерти, вернее, боя в Алпатове, после которого все решили, что меня убили. А еще надпись: «Погиб, спасая боевых товарищей» и силуэт ордена Мужества чуть правее и ниже фото. На миг становится как-то совсем жутко. Не каждый день удается поглядеть на собственную… ну, не совсем могилу, скорее, памятник. Но, как ни крути, памятник все же могильный. А в голове звучит тихий голос Бати из сна: «Мы ведь тебя похоронили». Обессиленно опускаюсь в траву рядом с памятником, и тут меня накрывает.

Я не знаю, что это было. В мистику не верю, а для игры расшалившегося воображения это было слишком ярким и правдоподобным. Я просто ВИДЕЛ, что здесь произошло в тот день, видел во всех подробностях. Видел, как промчался по дороге мимо КПП джип с тремя «кадыровцами» из ПМСН[53], которые, слегка притормозив, проорали в открытое окно, что в Ведено бой, что стоящий там самарский СОМ[54] уже вырезали и что они сваливают. Видел, как занимают оборону наши парни и как испуганно мечутся по своим позициям девятнадцатилетние мальчишки-«контрактники» из внутренних войск, приданные нам «в усиление». Как замелькали между домов в Беное фигуры бородатых вооруженных людей. Вспыхнувший после первого же попадания тандемным куммулятивом БТР «вованов», которому они поленились отрыть капонир. Как, привстав под шквальным огнем из окопа, подбил «зависший» на «таране» УАЗ гранатометчик Мустафа. Подбил и тут же упал с простреленной чеченским снайпером от виска до виска головой. Как ровняли с землей из установленной в кузове «сто тридцать первого» ЗиЛа ЗУшки и нескольких гранатометов наш блокпост, в котором заняли оборону четверо омоновцев и трое местных милиционеров. Как молотил короткими очередями из КПВТ и ПКТ по наступающим боевикам наводчик нашего БТРа Рома Рыбак. Он продолжал стрелять даже тогда, когда вспыхнул от прямого попадания моторный отсек, когда задымился от жара его комбинезон. Он стрелял до тех пор, пока не начал рваться боекомплект. Видел нашего снайпера Бороду, раненого, истекающего кровью, давно плюнувшего на смену позиций и стрелявшего почти с пулеметной скоростью в бегущих через поле к за бору базы боевиков. Видел связиста Андрея Баранова, которому кто-то из Ханкалы хрипло орал сквозь помехи: «Продержитесь хотя бы пару часов! Помощь вот-вот придет!»

Видел, как они держались, сорок битых жизнью матерых волкодавов-омоновцев и столько же зеленых мальчишек-«веверов»[55]. Держались больше суток и ждали помощи… Помощи, которая так и не пришла. Мои друзья один за другим гибли у меня на глазах, а я мог только скрежетать зубами от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

А потом накатила новая волна отчаяния. То, что мира, в котором я вполне счастливо прожил почти тридцать пять лет, давно нет, я понял уже давно. Понял разумом, но никак не мог принять душой. Потому и воспринимал все, что мне говорили, так спокойно, что до конца все равно не верил в реальность всего происходящего. Продолжал втайне надеяться, что вот-вот проснусь и все будет, как и прежде. А вот сейчас окончательно осознал, что ничего уже не будет. Не будет поездок к родителям и шуточных перебранок с младшей сестрой Юлькой. Что никогда я больше не пройдусь по Арбату, никогда не выпью чешского пива в компании старого приятеля Олега в любимом нами обоими уютном пивном ресторанчике на Таганке. Что никогда я не пофлиртую больше в Парке Горького с какой-нибудь симпатичной незнакомкой, подарив ей только что выигранного в тире плюшевого медведя. Вся моя жизнь, которая мне так нравилась, все те люди, которых я знал и любил, все это исчезло навсегда, давно превратилось в радиоактивный пепел. Господи, как же мне было хреново в тот момент! Что же мне со всем этим делать?! Как же мне теперь жить?!

Я плохо помню, что со мной было. Кажется, плакал, молотил кулаками по гладкому шлифованному граниту собственного памятника, кого-то проклинал и рычал.

А потом наваждение схлынуло так же внезапно, как и накатило. Я резко вскочил на ноги, отвесил самому себе хорошую оплеуху.

– Ну, и фигли ты тут истерику устроил, как «залетевшая» школьница? – рыкнул я на самого себя. – Соберись, тряпка! Не хочешь жить – пистолет в пасть, мозги на просушку и нафиг все! А если хочешь, вытри сопли с жала и пойди, найди свои яйца! Что делать, что делать? Жить, млядь! Долго и счастливо!!!

А пока у меня есть одно очень важное дело, ради которого я и пришел сюда. Мои друзья похоронили меня с воинскими почестями и даже поставили памятник. А вот их самих похоронить было некому…

Откинув лист кровельной жести и переворошив кучу ржавого хлама и древесной трухи на месте бывшего склада инвентаря и инструментов, я наконец нашел то, что искал – принадлежавшую нашему старшине складную титановую саперную лопату.

Я искал их до самой темноты, пока в состоянии был хоть что-то разглядеть без помощи фонаря. Искал в осыпавшихся окопах, на разбитых гранатометами огневых точках, в прогнивших развалинах построек. Найденные кости, хрупкие и почерневшие, сносил к большой воронке, оставшейся на месте позиции АГСа, которую решил превратить в братскую могилу. База у нас была небольшая, но до ночи я не смог обыскать ее всю. Значит, закончу завтра. На ночевку устроился в старом кунге, в котором у нас располагался медпункт. Вещей в нем почти не было, только металлический откидной столик да несколько деревянных ящиков с разной «медициной», а значит, нечему было гнить и покрываться плесенью, как в жилых кубриках. Вообще, конечно, просто завалиться спать в таких условиях и такой обстановке – верх разгильдяйства и неосмотрительности. А потому спать никто и не ляжет. Не такая уж большая проблема одну ночь пободрствовать, особенно учитывая то, что полторы недели подряд я только и делал, что ел да спал. Крыша над головой и стены по бокам – есть. Ни дождь, ни туман, ни ветер не страшны. Подтаскиваю поближе к входной двери относительно крепкий деревянный ящик и усаживаюсь на него. Вот так и будем «службу тащить».

На следующий день поиски я продолжал почти до обеда, проверил все, что мог, даже вход в заваленный оружейный склад откопал, правда, ничего, кроме нескольких сгнивших деревянных патронных ящиков, там не обнаружил. Вычистил и поправил края у воронки, аккуратно сложил на дно все найденные останки. Засыпал землей, а в могильный холм врыл сколоченный ржавыми гвоздями из самых крепких, что смог найти, досок православный крест. Вынул из «стечкина» магазин, стянув с головы пропотевшую бандану, трижды вхолостую щелкнул курком, молча постоял минуту над могилой и стал собираться в обратный путь. Прощайте, парни, простите, что не могу сделать для вас больше. Хотя почему не могу? Могу, и еще как! Я буду за вас мстить. Насколько хватит сил, злости и умения. Пусть своих врагов «прощают и возлюбляют» слабые. А у меня – путь, видно, другой.

Спокойно уйти не получилось. Не успел я дойти до ворот, как услышал со стороны Беноя гул автомобильных двигателей. Времени хватило только запрыгнуть в капонир и укрыться в проржавевшем насквозь корпусе БТРа. Сквозь круглое отверстие стрелковой ячейки вижу старенький армейский джип «Лендровер-Дефендер», видно, как-то из Грузии перегнали, тамошние вояки вроде на таких катались, и еще более древний «ГАЗ-69». На турели «Дефендера» – АГС. Издалека видно плохо, но, по-моему, не «семнадцатый», а «тридцатка»[56]. Вот блин, хорошо, что к дороге не вышел! Уконтрапупили бы меня из этой «хлопушки» мгновенно, я б даже «мяу» сказать не успел. Ну, давайте, черти бородатые, у вас свои дела, у меня свои. Езжайте дальше, куда ехали. Но «бородатые» дальше ехать почему-то не хотят. Обе машины сворачивают к базе и, объехав ворота с застывшей в них грудой металлолома, выезжают на плац. Мля, да какого рожна вам тут надо?! Ведь нет тут ничего интересного! Что было, уроды, навроде вас, за тридцать лет растащили. Боевики начинают выбираться из машин. Четверо, ну да, не любят джигиты в тесноте кататься. А что это они там из машин достают? Офигеть – молитвенные коврики! Твою мать! Точно! На часах почти три. Намаз.

Пока чечены разувались, мыли водой из привезенных с собой бутылок ноги и руки и расстилали на травке свои коврики, я достал из «мародерки» гранату и открыл левый подсумок, чтобы удобнее было выхватить из него в случае необходимости следующий магазин. Блин, надо было их загодя попарно, как и те, что к АКСу, смотать. Лень было изоленту или пластырь искать. Вот теперь и отдувайся! А «духи», встав на четвереньки, начинают молиться. Что, сильно набожные? Очень срочно понадобилось с Аллахом пообщаться? Вот сейчас я вам личную встречу и обеспечу. Как Ходжа Насреддин говорил: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай». Применительно к данному случаю можно слегка перефразировать эту «восточную мудрость», чтоб вторая часть звучала: «А про боевое охранение не забывай».

Я высунулся в боковой верхний люк, аккуратно выдернул предохранительную чеку и, метнув гранату на плац, рухнул на пол. Чем хорош замедлитель двойного действия РГО – взрыва не обязательно ждать четыре секунды, при ударе он происходит сразу. Говорят, их разработали во время афганской войны, когда во время боестолкновений в горах, брошенные вверх по склону гранаты успевали до взрыва скатиться назад, вниз. Как только осколки горохом отбарабанили по броне, я чертиком из табакерки выскочил из капонира и бросился к лежащим на плацу телам, на бегу перечеркивая их короткими очередями, и неподвижные, и еще шевелящиеся. Хотя стрелять было уже не обязательно. РГО – штука страшная. Фактически та же Ф-1, только меньше, легче и с запалом мгновенного действия. Шансов на выживание у этих четверых не было. Но я все равно стреляю, этот рефлекс мне вбили в подсознание намертво. Враг считается живым, пока не доказано обратное. А лучшее доказательство его смерти – твоя пуля, пробившая его череп.

Что, осуждать будете? Типа, стрелять в спину, да еще и молящимся – не правильно? Я так скажу, людей убивать – вообще не хорошо. Заповедь «не убий» не только в Библии, но и в Коране прописана. Однако – убиваем. Я, по крайней мере, убиваю врагов на войне, а не случайных прохожих в подворотне. А с врагом, как известно, – все средства хороши. Джентльменство и всякие разные правила – это для спортсменов. А на войне кто выжил и победил, тот и прав.

Так, хватит философию разводить, теперь все надо делать очень быстро. До Ца-Ведено – километров восемь, до Ведено – почти двенадцать. Если мне повезло, то ни взрыва, ни стрельбы там не услышали. Но надеяться на везение я не буду. «Волчьи головы» отхватываю вместе с рукавами, некогда мне возиться. Быстро обшариваю карманы, кошельки-кисеты, почти такие же, как и у меня, не глядя, закидываю в «мародерку», потом пересчитаю. Оружие и «разгрузки» боевики любезно сложили в кузова машин, как мило с их стороны. Подбегаю к «Лендроверу» и понимаю, что судьба жестока. Джип с тихим шипением оседает на ободах колес, да и пробитый в нескольких местах радиатор тоже вполне красноречив. Вот блин!!! Только хотел хорошей машиной разжиться, а тут такой облом! Хотя сам виноват, аккуратнее надо с гранатами. Зато «козлик», прикрытый от взрыва корпусом «британца», оказывается в полном порядке. Не «ровер», конечно, но все ж таки четыре колеса, двигатель, неплохие скорость и проходимость. Идет, беру! Запрыгнув в кузов «Дефендера» перекидываю из него два АКМСа и разгрузочные жилеты в «шестьдесят девятый» и пытаюсь снять с турели АГС. Ага, щаз! Тому умельцу, что эту «вертлюгу» склепал, надо руки оторвать по локоть! Да как же оно снимается-то? Мля! Шум движков пока чуть слышен, но уже вполне отчетлив. Спалился!!! Так, «жабу» задавить, черт с ним, с АГСом, хватит и двух «улиток» с ВОГами, одну из которых отцепляю от гранатомета, а вторая стоит возле турели. С паршивой овцы – хоть шерсти клок! Все, пора сваливать, вот только сначала…

Из первой попавшейся «разгрузки» вытряхиваю три «лимонки», одну засовываю прямо под АГС, выдернув кольцо и зажав предохранительный рычаг между турелью и корпусом гранатомета. Две другие, не мудрствуя, распихиваю таким же макаром под колеса. Хороший «сюрприз» кое-кому будет.

Заскрежетав коробкой передач, «козел» рвет с места. Знаю, машина, я скотина и варвар, уж потерпи! Погоню, два УАЗа и «Ниву», я замечаю в зеркало заднего вида, уже проскочив мимо колонны с «гостеприимной» надписью. А, въехав в Сержень-Юрт, сквозь рычание двигателя и бренчание груды железа в кузове слышу далеко позади сильный взрыв. Да, друзья мои, три «эфки» – ни фига не фунт изюма! Как там у классика: «Так не достанься ж ты никому!» Хотя, за угробленный «Дефендер» моя пупырчатая «жаба» меня еще не раз удавит.

Жаль только, что не все преследователи к брошенному «роверу» свернули. Как минимум три машины с боевиками сейчас висят у меня на хвосте. И даже изредка пострелива… Твою ж мать!!! Они там что, совсем озверели! Из гранатомета, по быстро движущейся цели, да из едущего авто, да на такой дороге… Одним словом, мозгов у гранатометчика мало, а вот лишних выстрелов, похоже, полно. Оставляющая дымный след реактивная граната проносится далеко в стороне и взрывается, окончательно завалив какой-то и без того сильно разрушенный кирпичный сарай. Через некоторое время мне вслед стартует вторая. Потом третья. Эти рвутся уже почти рядом, на обочине дороги, одна левее, одна правее меня. Один черт не попал, мазила! Хотя, кто сказал, что гранатометчик хочет попасть в машину? Возможно, он просто пытается согнать меня в кювет. Машин-то не так уж и много осталось, вот и пытается ее сберечь, чтоб взять относительно неповрежденной, пригодной к ремонту. Да фиг тебе! Догони сперва!!!

Я уже говорил, что на дорогах в чеченских поселках обожают накатывать высоченные «лежачие полицейские»? Сержень-Юрт в этом вопросе совсем не исключение. «Козел», словно сумасшедший, скачет по этим рукотворным ухабам, полностью оправдывая свое неблагозвучное прозвище. И каждый раз, когда он с грохотом приземляется, я жду, что вот именно сейчас сломается кардан, или стойки колес, или… Но нет, «ГАЗ» по-прежнему несется вперед.

А вот противник нагоняет. Гранатометчик успокоился, похоже, понял, что сегодня не его день. А может, выстрелы закончились. Зато резко активизировались автоматчики. Сначала несколько пуль с мерзким визгом прошли где-то почти над ухом. Потом сразу две пробили правую часть лобового стекла. Хорошо стреляют, гады. А я даже ответить не могу, стоит хоть на секунду отвлечься, и вылечу с дороги к чертовой матери. Шали лучше бы объехать по кругу, та дорога ровная, но – нельзя. Это хороший крюк, а противник может рвануть напрямую через город и, опередив меня, перекрыть мост через Джалку. И тогда мне точно конец. Остается только гнать по главной улице, уповая на то, что старенький «шесть-девять» не развалится на запчасти прямо подо мной.

Похоже, мои молитвы были услышаны. По крайней мере Шали проскочил почти без потерь, если не считать таковыми несколько пулевых пробоин в кузове и осыпавшуюся вторую половину лобового стекла. А вот на крутом повороте в Герменчуге слышу звонкий и громкий звук лопнувшего железа, а в боковое зеркало вижу скачущий по растрескавшемуся асфальту кусок рессоры. Твою мать! Машина ощутимо проседает на правый бок.

– Держись, родная! – стиснув зубы, шепчу я. – Вырвемся, себе тебя оставлю, полное ТО проведу и лучшим бензином заправлять буду, клянусь.

А боевики уже буквально на пятки наступают, еще чуть-чуть и догонят. Проскочив развалины торгового центра с жутко оригинальным названием «Беркат»[57] на чудом уцелевшей вывеске, решаю, что меня уже должны услышать на аргунском блокпосту.

– Аслан – Чужому![58] Аслан, ответь Чужому!!! Прием!

– На приеме Аслан, – слышу знакомый голос в ответ.

– Я выхожу. Прямо по трассе. На машине, «козел» цвета хаки. Тащу «хвост», три единицы, небронированные. Обрубить не смогу. Пальбу слышите? По мне фигачат, мля! Огнем поддержите?!

– Не вопрос. Но, учти, сразу внутрь не впустим. Перед воротами съезжай в кювет и замри там. Сперва с «хвостом» твоим разберемся… Как принял?

– Принял, ждите!

До ворот, уже показавшихся вдали, я так и не доехал. Что-то громко хлопнуло, и руль больно саданул по рукам. «Шестьдесят девятый» завилял по дороге. Похоже, прострелили колесо. Мля! Пытаюсь удержать ГАЗ на дороге, но машину вдруг повело юзом, едва не перевернуло, а потом под днищем моего «козлика» что-то громко и мерзко скрежетнуло, и он ткнулся бампером в асфальт, а оторванное колесо, весело подпрыгивая, укатилось куда-то в кювет. Я не стал изображать из себя мишень, сгреб из кузова две ближайшие «разгрузки» с магазинами и прямо через борт сиганул на обочину. Так, до КПП примерно километр, боюсь, не поедут они в такую даль меня вытаскивать. До разрушенных кирпичных пятиэтажек метров двести. Не факт, что добежать успею. Ну, значит, будем прямо здесь воевать. «Сто третий» ощутимо, куда сильнее, чем АКС, толкает прикладом в плечо. Короткие очереди летят навстречу машинам преследователей. Пытаюсь поймать в прицел водителя ближайшего ко мне УАЗа, до которого уже меньше ста метров. Жму на спусковой крючок, а в голове молотком стучит единственная мысль: «Сдохни ж ты, сука! Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!!»

Есть! Вражина, всплеснув руками и забрызгав кровью и мозгами стоящего позади него автоматчика, валится куда-то под руль, а «уазик» вылетает с дороги и кувыркается в кювете, поднимая тучи пыли. А то! Автомат Калашникова – лучшее средство для передачи негативных мыслей на расстояние до одного километра! Не слыхали такую фразу? Неудивительно, я ее сам придумал. Нравится? Дарю! А вокруг меня земля внезапно встает дыбом и ощутимо колотит снизу по брюху, будто я лежу на листе железа, который кто-то начал рихтовать огромной кувалдой. Скатываюсь вниз, в кювет и замираю, прикрыв голову руками. Похоже, песец тебе приснился, Миша. Это не ПК какой-нибудь, это или «Утес», или «Корд». На такой дистанции, да таким калибром они тебя в два счета на запчасти разберут, не дав даже головы приподнять. Похоже, поняли ребята, что им меня уже не догнать, вот и решили хотя бы отомстить. И, если честно, шансы у них хорошие! Под огнем «крупняка» жить мне недолго.

Дум-дум-дум, дум-дум-дум. В амбразуре дота слева от ворот КПП вдруг словно расцветает огненный цветок. Над головой в сторону машин боевиков со злым жужжанием проносятся цепочки огненных росчерков. Ох, блин! Похоже, «на том конце провода» сейчас кому-то не весело. Пули КП В вообще штука весьма для противника неприятная, а уж когда они еще и МДЗ[59]… «Нива» боевиков взрывается сразу. В сером УАЗе-«Хантере» с «Утесом», похоже, водила за рулем матерый. Сдав назад и укрывшись за корпусом «Нивы», он умудряется развернуться буквально «на пятке» и пытается уйти. Но ему не везет. Куда именно попали пули КПВ, мне из кювета не видно, зато отлично видно, как «Хантер» высоко, будто с трамплина, подпрыгивает и валится на бок.

Так, теперь главное – не спешить. Внимательно осматриваю машины боевиков и местность вокруг них через прицел автомата. Кто-то мог и уцелеть, хотя вряд ли. Но рисковать не стоит, а то приподнимешь дурную головушку, а добрый бородатый дядя тебе в нее пилюлю от глупости вгонит. Свинцовую.

– Чужой, ты там как? – оживает рация.

– Живой, движения вокруг машин не наблюдаю.

– О чем мы с тобой в прошлый раз говорили?

Так, все верно, проверить, тот ли я, за кого себя выдаю, перед тем, как выслать помощь, – идея вполне разумная.

– О брате твоем говорили, – я напрягаю память, – о Хасанбеке. О благодарности. И о способах опознания на Мертвых Землях.

– Понял тебя, Чужой. Сейчас помощь будет, встречай.

– Жду, – коротко отвечаю я, а сам начинаю аккуратно перемещаться в сторону первого УАЗа. А то, как известно, в большой семье – шавлом не щелкают. Наложат шустрые парни с КПП могучую лапу на все трофеи разом, не драться же с ними потом. А я что, зря жизнью рисковал? Когда минут через пять я уже провожу «контроль» возле перевернутого УАЗа в кювете, мимо меня пролетают армейская «буханка» с самодельным люком в крыше, из которого выглядывают сразу два автоматчика, и бежевая «Нива» с зеленой полосой по борту, явно бывшая в «прошлой жизни» инкассаторской. Микроавтобус проскочил дальше, а «Нива», притормозив, сдает назад.

– Узнаю наемников! – скалится в тридцать два зуба выбравшийся из нее Аслан. – Еле жив остался, но сразу за трофеями рванул.

– Ага, мы такие, жажда наживы подавляет даже инстинкт самосохранения, – улыбаюсь я и киваю головой в сторону ушедшей вперед «буханки», от которой уже слышны одиночные выстрелы, там, видно, тоже времени даром терять не привыкли. – Не переживай, вам сейчас тоже богато обломится. Там кроме «Утеса» еще и РПГ в УАЗе был.

– Откуда знаешь?

– А мне из него в Сержене чуть задницу не поджарили…

– Тебе там, похоже, не только ее жарили. – Аслан внимательно смотрит на замерший посреди дороги «ГАЗ-69». Ой, мля, досталось же тебе, бедняга. Даже на таком расстоянии видно – восстановлению «шесть-девять» не подлежит: вдобавок ко всем прошлым «болячкам» теперь добавилась еще и очередь из «Утеса», прошедшая вдоль всего борта от «запаски» до двигателя. Калибр двенадцать и семь – ни фига не шутки. Несчастный «козлик» сейчас похож на неаккуратно вскрытую консервную банку.

Вытащив из-под УАЗа и повесив за спину два АКМСа, срезав с рукавов «волчьи головы» и небрежно перекинув через плечо две замызганные разгрузки, иду назад, в сторону моего искореженного «стального коня». Там, в салоне перевернутого УАЗа вроде еще что-то осталось, но все за раз я на себе один черт не упру.

– Прости меня, железо, и спасибо тебе, – тихонечко говорю я, поглаживая ГАЗ по разодранному пулями борту.

– Эй, Чужой, ты чего там? – слышу за спиной голос Умарова.

– С боевым конем прощаюсь.

Фраза получается какой-то совершенно не шутливой. Да и Аслан не улыбается и отвечает совершенно серьезно:

– Да уж, он тебе сегодня жизнь спас.

Парни с КПП помогли мне откатить «козлик» с проезжей части, перевернули и взяли на буксир сильно помятый, заляпанный кровью, но относительно исправный УАЗ, и подбросили на «буханке» вместе со всеми моими трофеями прямо к порогу «караулки». Аслан пообещал помочь с «попуткой» до Червленной и пригласил внутрь, чтоб не жариться на солнцепеке, а заодно чайку попить. Сложив «нажитое непосильным трудом» кучкой возле двери, вхожу следом за ним и, увидев суровую табличку «Саца! Чекх вала мегар дац!»[60], дисциплинированно отстегиваю от «сто третьего» магазин, лязгаю затвором, доснаряжаю выскочивший патрон в «рожок» и убираю его в подсумок.

– Что, по-чеченски понимаешь? – спрашивает, заметив это, Аслан.

– Грешен, – развожу руками я.

– Это правильно. А то, как так выходит – глупые чеченцы два языка знают, а умные русские – всего один?

Посмеялись, я уселся за стол чаи гонять, а Умаров пошел к стоящему в углу полевому телефону насчет транспорта для меня договариваться.

– С тем КПП говорил, – сказал он, положив трубку ТАПа[61], – сказали, если кто в ту сторону поедет, они к нам направят. Но о цене уже сам договаривайся.

– Скажи, Аслан, а у тебя знакомых автомехаников нет, часом?

– А, – понимающе кивает тот, – решил, что УАЗ не совсем мертвый еще? Правильно решил, мне кажется. Продать хочешь или починить?

– Починить, разумеется. Зачем продавать то, что самому нужно?

– Тоже верно, – соглашается Умаров. – Мой дядя Исмаил и его старший сын, Ваха, мастерскую в Петропавловской держат. Если надо, могу все узнать.

– Узнай.

– Тогда так давай. Машину тут оставляй. Исмаил приедет, заберет, посмотрит, что как. Цену скажет. Ты в «Псарне» живешь?

Я киваю.

– Вот, тогда через Кузьму свяжемся. А как готово будет – приедешь, заберешь. Ты не думай, я тебе слова стариков не зря передавал, все хорошо будет сделано. И недорого.

– Вот и договорились, – соглашаюсь я, прикидывая, хватит ли мне денег на оплату работы Исмаила и его сына. Кое-что в кубышке уже есть, да трофеи сдам, да за «волчьи головы» рубль золотом и десять рублей серебром выдадут. В самом крайнем случае пойду к Исмагилову на поклон, он вроде помощь обещал. Вот и попрошу помощи… Материальной… Я его за язык не тянул. Опять же, не безвозмездно, с возвратом.

«Попутка», бортовая «Газель», нашлась через пару часов. С водилой, стареньким и сморщенным, будто гриб-сморчок, чеченцем в высокой каракулевой папахе, я торговался, будто на базаре. В результате сошлись на том, что я отдам ему один трофейный ПМ и два магазина. Тот требовал два пистолета при четырех магазинах, но я был непреклонен. А когда ударили по рукам, то по его довольной физиономии понял, что один черт крепко переплатил. А и ладно! Не обеднею. С помощью Аслана перекидал в кузов все свои «ништяки» и, пожав на прощание руки всем своим спасителям, запрыгнул туда сам.

– Марша ойла, Аслан![62] – машу я на прощание стоящему на крыльце «караулки» Умарову, когда грузовик трогается.

– Баркалла, Миша, и тебе нек дика хюлда хан![63] – кричит он мне в ответ.

В Червленную мы въехали, когда солнце уже почти касалось горизонта. Думается мне, что и в комендатуру, и в «Ратник» я уже опоздал. Да и стволы трофейные не чищены. Раз уж начал создавать себе репутацию честного и порядочного клиента, так и надо гнуть эту линию дальше.

– Давай сразу к «Псарне», уважаемый, – кричу я, постучав ладонью по крыше кабины.

– Дик ду![64] – слышится в ответ старческий брюзжащий голос. – И не ори так, не глухой я.

Уже на подъезде к трактиру меня настигает запоздалая мысль: «А как я все это один потащу?» Тут ведь не блокпост, где посторонних нет, а оживленная улица. Бросишь какую-нибудь вещь без присмотра, в два счета «ноги отрастит». М-да, незадача… О, похоже повезло, возле входа в «Псарню» вижу кого-то из наемников, напрягаю зрение, ага, Толик. Ну, и ладно, Толик, так Толик. Опять же, мы с ним помирились уже и общаемся вполне нормально. Ну, попутал парень поначалу берега, с кем не бывает?

– Толян! – ору я во всю глотку и машу руками. – Погоди, помощь нужна!

Похоже, о своем решении задержаться на крыльце Толик жестоко пожалел, стоило мне начать навьючивать на нас мою добычу. В двери трактира мы вваливаемся нагруженные, как два бухарских верблюда. В зале, где народ как раз собрался, чтобы поужинать и языками почесать, – немая сцена.

– Миша, ты это называешь «вообще неприбыльным» делом? – задумчиво тянет, почесывая бровь, Убивец.

– Ага, – выдыхаю я, с грохотом сваливая с себя все прямо на пол.

Рядом, не особо церемонясь, следует моему примеру и Анатолий. Все встают из-за столов и собираются вокруг груды моих трофеев. Выглядит внушительно, не спорю: два АКМСа, «весло» АК-74 с обшарпанными деревянными цевьем и прикладом, явно видавший виды, но вполне исправный ПК с коробкой-«соткой» и тремя пулеметными лентами по 250 патронов в обычном джутовом мешке, два ПМа и один ТТ, по два магазина на каждый. Принадлежавший пулеметчику «Кедр», правда, всего с одним магазином. Полтора десятка гранат. Пять битком набитых магазинами разгрузочных жилетов. Два полных и один вскрытый цинк с автоматной «семеркой». Примерно полцинка девятимиллиметровых пистолетных патронов. Две полностью снаряженные «улитки» к АГСу. И в довершение «натюрморта» сильно поцарапанная, но рабочая армейская радиостанция Р-159, тяжеленная, будто могильная плита. Помнится, когда я срочную служил, радистам даже разрешали бронежилеты не надевать. Во-первых, «сто пятьдесят девятая» ничуть не меньше весит, а во-вторых – не каждая пуля ее пробьет. А ведь были еще один ПМ и два АКМа, но чертов «духовский» пулеметчик обгадил мне всю «малину», безнадежно испортив их крупнокалиберными пулями. Кроме того, в кошельках, которые я «выпотрошил», сидя в кузове «Газели» по дороге в Червленную, оказалось тридцать семь серебряных и две золотые монеты.

– Ты извини, что спрашиваю, – вновь начинает Убивец, – но что бы ты в таком случае назвал «прибыльным»?

– Вот если б я сюда приехал на «Лендровере-Дефендере» с АГСом «тридцаткой» на турели и с «шестьдесят девятым» ГАЗоном на буксире, вот это было бы прибыльно.

Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.

– И чего гогочете? – громко интересуюсь я, обводя парней пристальным взглядом. – Я, между прочим, абсолютно серьезно. «Ровер» пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить, он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки наступала. А «козлика» бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский «уазик» достался, но его в процессе наследования помяло сильно, я его в ремонт сдал.

Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут не шутят.

– Слушай, Чужой, если не секрет, что ж там за «неприбыльное личное дело» было, что с него в таком виде возвращаются? – спрашивает кто-то из толпы.

– Не секрет, парни, – хмуро отвечаю я. – Товарищей боевых похоронить нужно было.

Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.

– А это? – глядит на груду оружия у себя под ногами Толя.

– А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят, и у славян такой обычай: на могилах воинов их врагов в жертву приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль только, – вздыхаю я, – много их, товарищей моих, там полегло, почти восемьдесят человек. А этих всего шестеро, ну, еще у «Ровера» двоих-троих «эфками» побило. Рабов на всех не хватит…

– Восемьдесят?! – Костя снова изумленно почесывает бровь. – Что-то не припомню я такой крупной операции. Это когда ж было?

– Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех операциях потом известно становится, о некоторых только через много лет узнают, а об иных – вообще никогда.

– Что да, то да, – соглашается Убивец. – Ладно, давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.

– Договорились, – отвечаю я.

Минут через сорок я спускаюсь вниз, вяло, без аппетита ужинаю. С предложениями о «проставе» ко мне никто не пристает. Услышав о восьмидесяти погибших, которых мне пришлось хоронить, народ сделал вывод, что состояние мое к празднику не располагает. Я сам подошел к Кузьме и попросил его налить всем за мой счет водки. Парни и тут все поняли правильно – пили стоя, не чокаясь и не произнося тостов. За упокой… А потом снова прошу у Кузьмы гитару. Тяжко мне, душа разрядки просит, и водка тут не помощник. Да и не любитель я крепкого алкоголя. Легонько пробегаю пальцами по струнам. Чего б такого сыграть? И вдруг, пальцы, будто сами, вспоминают мелодию, и мне только и остается, что начать петь.

Уже к середине второго куплета в довольно шумном зале повисла тишина. По большому счету, плевать, что Сергей Трофимов написал эту песню почти полвека назад. Все, кто сейчас сидел в этом зале, своей профессией выбрали войну. А в жизни воинов уже многие века мало что меняется, разве что оружие стало другим…

Когда затих последний аккорд, еще секунд тридцать все молчали, а потом Кузьма пробасил из-за стойки:

– Сильно. А я уж думал, ее не помнит никто. Еще что-нибудь из него же можешь?

Я только кивнул и снова запел:

Потом я пел «Блокпост в акациях», «Мертвый город, Рождество», «Кукушку», «Звезду по имени Солнце», а когда устали поотвыкшие голосовые связки, то просто играл что-то из «Золотых баллад» «Металлики».

К тому моменту, когда я закончил импровизированный концерт и отложил гитару, народу в зале трактира существенно прибавилось. Кроме наемников, за столами сидели какие-то местные. Причем не только молодые парни и девушки, но и люди вполне взрослые.

– Надо тебе почаще гитару подсовывать, – широко улыбаясь, шепнул мне Четверть, когда я возвращал ему инструмент. – Вон ты как посетителей приманиваешь.

– Ага, – в тон ему поддакнул я, – заодно будем укреплять дружбу между наемниками и местным населением. Глядишь, десяток-другой таких концертов, и нас совсем бояться перестанут.

А за завтраком, когда я с удовольствием рубаю принесенное Зиной овощное рагу с мясом, ко мне за стол подсаживаются Убивец и Четверть.

– Слушай, Миша, – шумный и жизнерадостный обычно Кузьма говорит тихо и серьезно, – хочу вернуться к тому разговору, что мы вели после твоего возращения из СБ.

– Это по поводу работы на вас?

– Именно, – согласно кивает головой он.

– Ну, так я вроде тогда все сказал, в принципе – согласен, но все будет зависеть от того, насколько выгодные условия вы мне предложите. По вчерашнему опыту, – решаю я немного набить себе цену, – похоже, тут и в одиночку можно неплохо зарабатывать.

– Так один в поле не воин, Миша, – пытается приструнить меня бармен.

– А вот это, Кузьма, зависит от того, что за воин. Да и с нохчами я «стенка на стенку» в чистом поле сходиться не собираюсь.

Поняв, что попытка припугнуть меня сложностями не удалась, Четверть немного сбавляет обороты.

– Это да, но, согласись, всегда проще и спокойнее, если кто-то надежно спину прикрывает.

– Согласен, поэтому можно и напарника подыскать. Думаю, после двух-трех рейдов, вроде вчерашнего, желающих много появится, – снова «подпускаю шпильку» я.

Кузьма только разводит руками, как бы говоря: «Ну что ты с ним будешь делать!» А в разговор вступает Убивец.

– Слушай, Миш, ну брось ты Ваньку валять, а! Это Кузьма у нас поторговаться любит, от купчиков понабрался. Бизнесмен, блин! Я человек простой, всех этих долгих разговоров не люблю. Короче, предлагаю тебе место в отряде. Поверь, в такой команде, как у нас, намного лучше, чем одному. Или ты с «безопасниками» замирился уже? Или решил к военным податься? Тогда так и скажи, а то сидим мы тут, перед тобой распинаемся…

– Костя, не нервничай, – останавливаю я его гневную тираду. – Ни с кем я не помирился и в военные тоже не собираюсь, хотя звали и даже лейтенантскими погонами соблазняли. Но и ты пойми, на «высокую должность» охранника какого-нибудь мотообоза или сторожа при кошаре я не соглашусь.

– А вот теперь, Миша, ты притормози, – вновь перехватывает инициативу Четверть. – То, что подготовка у тебя не хуже, чем у ОсНаза, мы уже поняли…

– Лучше, Кузьма, поверь мне, куда лучше у меня подготовка. И это не я сказал, это и Исмагилов признает.

– О как, – сбитый с мысли бармен ненадолго умолкает. – Так о чем я? А, вот… Забраться в одиночку за Сержень-Юрт, а потом с таким тарарамом оттуда вернуться, это уметь надо. Пока ты отдыхал, мы кое с кем связались…

– Не с Асланом Умаровым, случайно?

Кузьма снова умолкает, а потом, улыбнувшись, продолжает:

– Невежливый ты, Миша, перебиваешь все время. Но зато догадливый – этого не отнять. Да, с ним. Знаешь, тамошних вояк ты очень впечатлил, а они много в этой жизни повидали. Короче, то, что ты сорвиголова и чудовище, это факт, не подлежащий сомнению. И есть у нас задумка как раз для человека с твоим складом характера и способностями. Видишь ли, ни в Мертвые Земли, ни на территорию непримиримых мы не суемся. Иногда одиночки или небольшие группы за «бошками» выбираются, но слишком часто бывает, что после этого их никто и не видит больше.

Кузьма прерывается и оборачивается к барной стойке.

– Зинуль, солнце мое, принеси нам по пиву, а то в горле пересохло! – командует он и продолжает свою мысль: – Когда ты в Науре один пятерых «волчат» положил, нам стоило только намекнуть кое-кому, что ты из наших, как к нам тут же купчики примчались с очень «жирным» контрактом. Думаю, после сегодняшней твоей «прогулки» будет то же самое. Смекаешь?

– Тоже мне, бином Ньютона, – отвечаю я. – Дело понятное. Наемников вокруг не мало, вы тут, в Горагорском или Петропавловской какие-нибудь свои, так? Услуги вы все предлагаете примерно одинаковые: «проводка» колонн, охрана объектов или людей. Военные вас тоже периодически к своим делам «подтягивают», но это уже из другой оперы, и там вы больше на подхвате. Так?

– Так, – дружно кивают Костя и Кузьма.

– Вот, и если вы все такие одинаковые, то кого ж бедным торгашам выбрать? А тут появляюсь я, весь такой на всю голову контуженный, ломом подпоясанный, крутой и героический до невозможности. Нохчей гоняю чуть ли не ссаным полотенцем, а самому хоть бы хны. И все знают, что данный героический воитель из отряда Кости Убивца, – я перевожу дыхание и делаю большой глоток холодного пива. – А дальше все просто. Психология работает на нас. Если я такой непобедимый герой, то и все остальные бойцы в нашем отряде – такие же. А значит, если хочешь заполучить лучших, то нанимать надо именно ребят Убивца из «Псарни». Так?

– Все верно, – снова соглашаются мои собеседники, превратившиеся в слушателей.

– А не опасаетесь, что нохчи, на мою «деятельность» обидевшись, начнут за мной охотиться и вам мстить? Ладно, меня в Мертвых Землях привалят – для вас не велика потеря. Но вот если начнут долбить один за другим именно вами сопровождаемые караваны…

– Миша, не держи нас за идиотов. Мы же не собираемся обо всем этом на улицах во всю глотку вопить или рекламные листовки по всему Терскому фронту на домах расклеивать. Распространяться информация будет аккуратно и только в узком кругу заинтересованных лиц. Вот только нам бы доказательств твоей удали побольше…

– Это как раз не сложно, – отмахиваюсь я. – У меня «цифра» есть, фотоаппарат, но видео тоже снимает. Качество выходит приемлемое. Вот и возьмем «передовой опыт» чеченских товарищей на вооружение. Смотреть-то найдете на чем?

– У нас – не на чем, но кое у кого из купцов компьютеры есть. Дорогая это штука, редкая. В основном у военных да у СБ. Ну, и в госструктурах всяких. Но если деньги и желание имеются, то достать можно.

– Хорошо. Так, хватит лирики, вернемся к делу. Значит, моя задача будет, выражаясь по-заграничному, делать имидж отряду? Я в принципе не против. Осталось обсудить условия.

– Условия у нас с Кузьмой такие, – вступает в разговор Костя, – за постой и питание не платишь. Выберешь себе напарника, кого – сам решай, платить ему будем мы, вся добыча – ваша, в «общак» ничего не скидываешь. Не реже раза в месяц, а лучше даже почаще, потому как месяца через два в горах снег ляжет и с рейдами придется до весны завязывать, устраиваешь шумный тарарам в своем стиле. От нас, кроме этого, силовая поддержка в случае чего, вплоть до выдвижения всего отряда, и участие в наиболее выгодных контрактах без жребия, если тебе этого захочется.

– Тогда такое маленькое уточнение, понятие «весь отряд» в себя что, кроме двадцати бойцов, включает?

Да, умею я иногда «изящно выразиться», Костя даже не сразу понял, чего я от него хочу. Пару секунд сидел с недоумевающим лицом, потом хмыкнул, улыбнулся и, сидя приняв некое подобие стойки «смирно», отрапортовал:

– Разрешите доложить. Кроме двадцати человек личного состава вверенное мне подразделение располагает двумя станковыми и тремя ручными пулеметами Калашникова, двумя снайперскими винтовками Драгунова и тринадцатью автоматами АКМ и АКМС, а также двадцатью пистолетами. Имеется также три единицы техники: два внедорожника УАЗ с турелями под пулеметы и бронированная армейская «буханка». Командир подразделения Костя Убивец доклад закончил.

Костя замолкает, продолжая «преданно есть глазами начальство».

– Вольно, – командую я, и зал оглашает хохот трех здоровых мужиков.

Отсмеявшись, продолжаем беседу.

– Кстати, а что вам, парни, мешало все это провернуть самим и без моего участия?

– Тяжело мне в этом признаваться, – вздыхает Убивец, – но уровень подготовки моих ребят не позволяет. Я сам – еще мог бы. Кузьма в молодости вообще был таким башибузуком, что караул. А вот парни ни навыков не имеют, ни местности в тех краях не знают. Колонны сопровождать они очень хорошо обучены, а вот в диверсионный рейд их отправлять – все равно, что на верную смерть. Не потянут.

А что? Вполне ничего себе условия. Получаю бесплатную крышу над головой и стол, напарника, поддержку двух десятков серьезных бойцов. Смогу по желанию поучаствовать в «проводке» какого-нибудь особенно хорошо оплаченного каравана. А заниматься буду фактически тем же, чем и так собирался.

– Добавь к вашим условиям пять процентов от суммы заключенных после моих «художеств» сделок, и – по рукам.

– Сколько?! – глаза у моих собеседников буквально лезут на лоб.

– Миша, ты в своем ли уме? – укоризненно смотрит на меня Четверть. – Пять процентов я, как посредник, получаю.

Так, похоже, я и впрямь малость зарвался. Ну да ничего. Пусть думают, что цену себе набиваю.

– Ваши предложения?

В общем, сошлись на одном проценте, что, учитывая суммы контрактов, не так уж и мало.

– Хорошо, с этим разобрались. В напарники кого возьмешь? – спрашивает Кузьма.

– Кого? – задумчиво тяну я, прикидывая в голове возможные варианты. – Знаете, а я, пожалуй, Толика возьму.

– Ты серьезно? – изумляется Убивец. – Он же молодой совсем, и подготовка нулевая. Разве что здоровенный, как кабан, ну и стреляет неплохо.

– Знаешь, Костя, иногда учить кого-то с нуля куда легче, чем переучивать человека, считающего, что он и так уже крут, словно вареное яйцо. Первый, если ему действительно интересно, будет все впитывать, как губка. А у второго новые знания будут периодически вступать в конфликт со старыми. Тогда он, скорее всего, просто махнет на новые рукой, мол, ерунда это, я и так уже все отлично знаю и умею. Меня такой подход не устраивает.

– Ладно, тебе решать, – соглашается с моими доводами командир наемников и громко командует: – Толя, иди-ка к нам, дело есть.

Анатолий, оставив недоеденный завтрак, подсаживается к нам и всем своим видом выражает величайшее внимание.

– Вот что, парень, – начинает на правах старшего по возрасту и статусу Кузьма, – хотим мы тебе предложить серьезное и опасное дело. Нужен Михаилу напарник для работы в Мертвых Землях и на территории непримиримых тейпов. Риск, конечно, немалый, но и прибыль – сам видел какая. А ведь Михаил туда совсем по другому поводу ходил, барахло это так, по пути к рукам прилипло.

Толя растерянно смотрит на нас, явно не зная, как к сказанному относиться и что ответить.

– Сам же говорил, – развивает тему Костя, – что просто так с колоннами тебе кататься скучно, что чему-то серьезному научиться хочешь, что о настоящем деле мечтаешь. Так вот оно, настоящее дело, и напарник у тебя будет – серьезней некуда.

– Да я в общем, согласен… Только ведь не умею ничего… И…

– Отставить, – резко обрываю его лепет я. – Слышал такую поговорку: «Не умеешь – научим, не хочешь – иди к черту, другого найдем»? Я тебя прямо сейчас в бой строевым шагом, под развернутыми знаменами и с песней гнать не собираюсь. Само собой учить сначала буду. Но учить жестко. Так что решай. Либо да, либо нет.

– Согласен.

– Вот и хорошо. Тогда слушай первую боевую задачу – смени форму одежды.

– А что с этой не так? – Толя оглядывает свои камуфляжные штаны и короткую кожанку. – У нас в Ростове все правильные пацаны так одеваются.

– Да ты чо? – я начинаю пародировать «базары» крутых парней начала девяностых, даже пальцы «кидаю веером» для пущего сходства. – Пряма такие, в натуре, реально «правильные»? Тада скажи мне, пацанчик, чегой-та я этих «правильных пацанов» здесь не наблюдаю? А?

Вот такая мысль, похоже, Толика еще не посещала.

– Вот-вот, – продолжаю я, разглядывая его задумчивое лицо, – может, по ростовским меркам они кто-то, но вот на Терском фронте – нет никто и звать никак. Так что, будь добр, приведи себя в соответствующий вид. Да, еще одно, оружие у тебя в каком состоянии? Учти, к этому я очень серьезно отношусь. Завтра смотр ему устроим. А главное, утром в семь ноль-ноль чтоб как штык был на крыльце, на пробежку побежим. Гляну, что у тебя с физической подготовкой. Так что, сегодняшний день тебе на подготовку за все про все, а с завтрашнего начну гонять, как шпрота, готовься. Свободен, топай, а то завтрак остынет.

Поднявшись к себе, приступаю к чистке трофейного оружия. Свой-то «сто третий» я еще вчера перед сном в порядок привел. Примерно через полтора часа, убрав в шкаф ветошь и масло, закидываю все, кроме пулемета, в подаренный Старосельцевым баул. Туда же грудой вываливаю пустые магазины, мне столько все равно не нужно. Под «пятерку» у меня их и так полно было, а под «семерку» отложил себе десяток самых хороших, больше все равно утащить на себе трудно, а те, что поплоше, – на продажу. Нечего хлам копить. А вот пулемет, несмотря на его немалую стоимость, я продавать не буду, в свете заключенного договора он может мне очень даже пригодиться. Вот только сменный ствол к нему взять надо будет, но это пока не горит, успею еще. И ранец под пулеметную ленту я у деда Тимохи такой видел, в него очень аккуратно лента на пятьсот выстрелов укладывается. Куда лучше, чем с коробками на сто или двести возиться. Да и носить удобнее.

Взвалив на плечо весьма увесистый баул с трофеями, запихнув «волчьи головы» в карман и взяв в каждую руку по гранатометной «улитке», отправляюсь, что называется, «с визитами».

Буквально на пороге меня перехватывает Кузьма.

– Миша, ты Умаровым машину на ремонт оставлял?

– Было дело.

– Короче, звонил старый Исмаил, сказал, сделают все за две недели, и работа тебе встанет в шесть рублей золотом. Но они за эти деньги поменяют все мятое, переберут движок и ходовую, передний мост там еще…

– Стоп, Кузьма, – останавливаю я его. – Полное перечисление мне ни к чему. Просто выскажи свое мнение, не обдирают?

– Думаю, нет, – отвечает, почесав в затылке, Кузьма. – Я так понял, машинешка подубитая, да еще и кувыркнутая… Да и мастерская у Исмаила Умарова не из дешевых, но зато делают на совесть. Так что плати смело, не обманут.

– Понял, спасибо.

Так, похоже, за ремонт «пепелаца» придется отдать все имеющееся у меня в наличии золото. Хотя, я ж еще «бошки» в комендатуру не сдал, да и за трофеи у Сергея Сергеевича что-нибудь получу. Нормально, с голоду не помру.

В «Ратнике» я опять застрял. Хоть и собирался все продать по-быстрому и двинуть дальше, да разве от Сергея Сергеевича быстро уйдешь. Сначала добычу мою оценивали, потом я ему все свои приключения живописал, потом впечатлениями о приобретенном у него «сто третьем» делился…

– Кстати, Сергей Сергеич, тут вопрос у меня возник. У вас в продаже ПБСов[65] не бывает? А то я вот о чем подумал, был бы у меня «глушитель», так я тех красавцев в Беное завалил бы безо всякого риска быть услышанным, да еще и двумя хорошими автомобилями разжился бы.

– Эк вы, Михаил, хватили! – Он поправляет сползшие на кончик носа очки. – ПБС вам подавай. А зачем вам, дорогой мой, ПБС без УСов[66] и запасных обтюраторов? Если только кинуть им в кого, все ж таки шестьсот сорок граммов весит железяка.

– Сергей Сергеич, неужто вообще не достать? – скорчив жалобную физиономию, канючу я, глядя на ехидно улыбающегося торговца оружием.

– Сожалею, Миша, но болгары выпуск патронов У С давно прекратили. Они никому не нужны. Спецподразделения предпочитают вот это, – он указывает пальцем на стоящие у него за спиной на стеллаже «Вал» и «Винторез». – А к ним боеприпасы совсем другие идут, сами знаете. А то, что у нас оставалось, так сказать, из старых запасов, давно уже порасстреляли.

– Обидно, – вздыхаю я, – эти девятимиллиметровые «игрушки» уж больно нежные и капризные, да и стоят – мама не горюй. А с ПБСом как бы жизнь облегчилась…

– Очень сожалею, Миша, честное слово, – Сергей Сергеевич, похоже, и впрямь расстроен, еще бы, клиенту что-то нужно, а он, считающий себя в своем деле одним из лучших, ничем не может помочь. Неслабый такой удар по самолюбию. – Давайте так сделаем, у меня все же связи обширные. Если где-нибудь что-то всплывет, я для вас закажу. Но предупреждаю, стоить будет недешево. Как говорится, «эксклюзив»…

– Идет, – тут же соглашаюсь я, – пусть дорого, все равно не дороже денег.

На том и расстались. Из оружейной лавки я вышел, полегчав на добрых пятьдесят пять кило и «потяжелев» на восемь золотых и тридцать серебряных рублей. За одни только магазины, которые я оптом по два пятьдесят сдал, два рубля золотом выручил. И еще по два за каждую «улитку». Да три автомата, да пистолет-пулемет, ну и «Макаровы» с «Токаревым». Сергей Сергеич даже на прощание пошутил, что если дела и дальше так пойдут, придется меня официально зачислять в ряды поставщиков, наравне с болгарами из «Арсенала».

По уже становящемуся привычным маршруту из «Ратника» направляюсь в комендатуру. На площади меня чуть не сбила с ног ватага пацанят, что называется, младшего школьного возраста. Эта чумазая банда, поднимая клубы пыли и топоча босыми пятками, будто мамонты, пронеслась мимо, паля друг в друга из кое-как выпиленных из досок автоматов, а то и просто палок. Ор, гвалт, вопли, выяснения, кто кого первым убил… Думал – растопчут, не заметив! Обошлось.

– Ты как, живой? – довольно ехидно интересуется у меня старый знакомый – тот самый пожилой осетин, которому я при первом посещении комендатуры оставлял свои вещи, вышедший из своей душной каморки подышать свежим воздухом.

– Пока не уверен, – отвечаю я, изобразив на лице испуг и замешательство. – Блин, их бы энергию, да в мирных целях!

– Да, уж. Вот такая у нас молодежь растет… Обормоты!

– Нормальная молодежь, – не соглашаюсь я. – Уж лучше пусть по улицам носятся, чем… – и тут я резко обрываюсь на полуслове, внезапно осознав, что слова «…чем перед телевизором сидят» для завершения фразы в данном случае точно не подходят. Ой, блин, как же выкрутиться?

– Ну, ты меня понимаешь… – нейтрально заканчиваю я, махнув рукой и скорчив скорбную физиономию.

– Это да, – согласно кивает осетин.

Уж не знаю, что, по его мнению, я имел в виду, но он со мною явно согласен. Ну, и ладненько! Еще раз кивнув ему, прохожу во двор и захожу в комендатуру. В финчасти «обналичиваю» принесенные «бошки» и поднимаюсь на второй этаж к Костылеву.

– Ну, здравствуй, одинокий волк Маккуэйд![67] – приветствует меня Комендант Червленной. – В общих чертах я уже в курсе, из Аргуна сообщили. Теперь давай в подробностях, – и он расстилает на столе штабную карту-«двухкилометровку» с топографической привязкой.

Следующие полчаса я говорю, склоняясь над картой и водя по ней пальцем. Комендант внимательно слушает, периодически задавая вопросы или уточняя маршрут моей «прогулки», состояние дороги и мостов, степень сохранности домов в населенных пунктах. Похоже, в тех краях не только патрули, но и разведчики не часто бывают. Так я ему и говорю. В ответ Костылев только руками разводит.

– В Ца-Ведено, Миша, серьезный опорный пункт непримиримых стоит. Я вообще удивляюсь, как ты оттуда живой выбрался.

– Просто я оказался лучше, чем они, – улыбаюсь я. – Ну и парни Умарова на КПП выручили здорово.

– Слушай, вы там в своем Сергиевом Посаде все такие боевые были? Не успел из «больнички» выползти и тут же давай нохчам глотки рвать.

– Не, я самый дохлый и трусливый был, – отшучиваюсь я.

– Даже так? Ну, тогда, «дохлый и трусливый», думаю, тебе будет приятно узнать, что, по данным радиоперехвата, в Беное на мине-ловушке подорвался помощник амира[68] Ведено Арби Джамалханов с двумя телохранителями.

– Угу, теща «пятачком» подавилась – мелочь, а приятно! – хмыкаю я.

– Мелочь, не мелочь, а гнида была редкостная. Крови нам попил немало. Так что от лица командования ОГВ объявляю тебе устную благодарность.

– Спасибо, но лучше деньгами.

– Ну, ты наглец! – хохочет Костылев. – Вообще-то, правила простые – предъявил «волчью голову», получил деньги. Без «головы», извини, никак. Мало ли что там боевики по радио орут, может, «деза»…

– Кстати, Игорь, давно хотел спросить. Ну ладно, наши: устав, форма одежды там, то-се, но «бородатые»-то на кой черт эти шевроны таскают?

– Миш, а почему они в твое время так любили на черных, наглухо тонированных «Приорах» без номеров ездить? Потому что можно было не всем, а только тем, кому положено. А поэтому – престижно. Так и здесь. Ходит джигит с такой нашивкой и гордится, я, мол, не какой-то там чабан, бараньим дерьмом провонявший, я отважный воин непримиримых тейпов.

– Ясно, как в старом анекдоте: если у чеченца отобрать все его понты, останутся только кепка и ботинки.

– Во-во, – согласно кивает Костылев, – понты и есть.

– А кроме «бошек» какие-нибудь доказательства принимаются?

– Какие, например? – В серых глазах коменданта загорается искорка интереса.

– Фото или видеозапись, – отвечаю. – А то ведь не всегда есть время или возможность кусок рукава отрезать. На камеру снять проще.

– Слушай, даже не знаю. – Игорь явно озадачен. – Игрушек, вроде твоей «цифры», у нас и не осталось почти. Привозят кое-какую электронику караванами из Ташкента, периодически. Они там на своих «Дэу»[69] по-прежнему собирают кое-что. Но очень мало и очень дорого. Давай так, я с Ханкалой свяжусь, вопрос уточню, а ответ через Кузьму или Убивца передам, чтоб тебе сто раз ко мне не бегать.

– Договорились. Что-то я у тебя еще узнать хотел. – Я на несколько секунд замолкаю, вспоминая. – А вот, не хочу у наемников спрашивать, чтоб идиотом в их глазах не выглядеть. Что там за заморочки с радиостанциями и позывными?

– Слушай, а ведь и верно, забыли мы тебе об этом рассказать, – разводит руками Игорь, – извини. Значит, смотри. Портативные станции теперь – штука довольно редкая. Они ведь и не шибко долговечные и хрупкие к тому же. Те же узбеки их производят, но пока они караваном до нас доезжают, стоить начинают, как будто из золота сделаны. И большую их часть скупает правительство для армии и Службы безопасности. В свободную продажу совсем единицы поступают и стоят при этом уже совсем несусветных денег. У вольных стрелков, пока ты не добыл в бою или не купил себе радиостанцию, считаешься «молодым». Ну, вроде как стажером. Денег тебе меньше платят, на самые выгодные контракты не берут и всякое такое. Если станцию добыл, получаешь от более опытных и бывалых наемников позывной. Все, после этого ты полноправный член команды. Со всеми вытекающими. В отдельных случаях, за героизм в бою, например, или какие другие серьезные заслуги, станцией тебя могут наградить, как орденом. И позывной разрешают самому придумать.

– Вот оно, значит, как. Понял, спасибо. Так, я чего еще спросить хотел…

Договорить мне не дали. За спиной негромко хлопнула дверь кабинета, и мелодичный девичий голос прямо-таки пропел:

– Пап, я к тебе по делу…

Оборачиваюсь, и… Сердце громко бухает на прощание, останавливается и проваливается куда-то глубоко-глубоко. Во рту становится сухо, а колени слабнут, будто от резкого прилива адреналина, хорошо, на стуле сижу, а то мог бы и под ноги ей свалиться. Штабелем, как и положено всем безнадежно влюбленным. Пытаюсь взять себя в руки: ну, что ты, в самом деле, как пацан: ну, зашла девчонка, ну – симпатичная девчонка… очень… Безуспешно, врать самому себе бессмысленно, на пороге не просто красивая девушка, там Мечта с большой буквы «М». Даже с двух больших «М», потому что это – Моя Мечта.

Девушка понимает, что она не совсем вовремя и, кажется, помешала разговору.

– Ой, я, наверное, попозже зайду.

– Нет, нормально все, – отвечает ей Костылев. – Проходи, знакомься. Это – Михаил Тюкалов – самый страшный человек на всем Терском фронте. Миша – это моя дочь, Анастасия.

Собрав всю волю в кулак, нахожу в себе силы как ни в чем не бывало подняться со стула ей навстречу и легонько пожать протянутую руку.

– Настя, рада знакомству.

– Михаил, взаимно.

– И что, – она хитро смотрит на меня своими яркими, как кавказское небо, голубыми глазами, – действительно такой страшный? Не похож совсем!

– Это я просто талантливо маскируюсь, а так – да. Страшнее меня – только мыши в темном погребе.

– Теперь верю, – смеется она. – Мышей я, правда, боюсь.

– Михаил, – прерывает нашу беседу Игорь, – ты спросить-то чего хотел?

Хм, правда, а чего я хотел-то? А черт его знает, все мысли из головы, словно взрывом, вымело.

– Не помню, – честно отвечаю я ему. – Ладно, Василия, пойду я, пожалуй, не буду вам мешать. Да и дел у меня полно. Важных.

В сторону «Псарни» иду, будто пыльным мешком нахлобученный. В голове кавардак, мысли пляшут пьяными чертями. А перед глазами – она. И самое забавное, попросит кто-нибудь ее внешность описать – не смогу. Нет, смогу, конечно: молодая, лет двадцати двух, не старше, высокая, где-то метр семьдесят пять, стройная, загорелая. Густые светло-русые волосы чуть ниже плеч, тонкие черты лица, очаровательный, чуть вздернутый носик, нежный румянец на щеках и невероятно яркие голубые глаза. Если б я такие глаза увидел раньше, решил бы, что дело в особых контактных линзах. Но какие линзы тут, на Терском фронте? Вот, вроде готово описание. Прониклись? И я о том же. Настоящую красоту не описать словами. Это все равно, что пытаться описать Солнце. Видел? Видел! А что сказать о нем можешь? Ослепляет… То-то… Одним словом, пропал ты, Миша, как есть пропал!

Каким-то чудом умудряюсь вспомнить, что собирался зайти на рынок. Там, немного поплутав по рядам, нахожу то, что искал – широкую матерчатую изоленту черного цвета, которую продавец назвал «тактической» и, понимающе кивнув на мою бандану, спросил:

– Магазины сматывать?

– Догадливый. Дай две, про запас. А спички есть у тебя?

– Есть, и в пачках по десять коробков, и поштучно.

– Тогда две пачки.

Расплатившись, направляюсь назад в гостиницу, исправлять обнаруженные во время «прогулки» в Веной недостатки. Проще говоря – магазины сматывать. Дело не хитрое и не долгое, но вот поленился сделать сразу и мог за это жестоко поплатиться, окажись боевиков больше, чем четверо. А еще надо купить хороший бинокль. Без оптики на враждебной территории тяжко, уже имел возможность убедиться. Но к Старосельцеву я пойду завтра, думается мне, помимо бинокля, там еще много чего покупать придется.

Проснулся я несколько раньше, чем планировал. Сон мой прервали надрывные вопли ишака на улице. О господи, да что ж ты так орешь-то, животное? С тебя что, шкуру с живого тупым и ржавым ножиком снимают? С силой провожу ладонями по лицу, прогоняя сонную одурь. Взгляд падает на циферблат лежащих на прикроватной тумбочке «Командирских». Ой, мама, еще и шести нету! Да когда ж ты заткнешься, длинноухий!!! Выглядываю в выводящее во внутренний дворик гостиницы окно и сквозь переплетение уже сильно пожухших виноградных листьев получаю наконец возможность разглядеть разыгравшуюся там «драму». Какой-то пожилой чеченец привез на запряженном в небольшую тележку ослике овощи для кухни. А пока он и Зинаида сгружали на землю и заносили в кухню многочисленные ящики и мешки, серый поганец решил, похоже, поживиться чем-то из привезенного, скорее всего, морковью из стоящего рядом с ним ящика, но был пойман с поличным. И теперь зеленщик проводит во дворе «воспитательную работу» со своим четвероногим «сотрудником», наглядно объясняя ему при помощи крепкой палки, которую использует, похоже, вместо трости, что воровать не хорошо.

– Эй, дада[70], тебе пистолет одолжить? – насмешливо спрашиваю я в открытую форточку. – А то ты своей деревяшкой его до завтрашнего вечера убивать будешь!

– Что тебе надо? – раздраженным голосом бросает он через плечо.

– Мне? Мне ничего, не надо, уважаемый. Просто шесть утра на дворе. Люди спят еще. Хуна кхетий?[71] Убери осла, баркалла[72].

– Со кхийти, дик ду[73], – отвечает тот уже более спокойным голосом и, перестав размахивать своей палкой, берет ишака под уздцы и начинает выводить из двора.

Несмотря на то, что наступила тишина, поспать мне точно не удастся. На часах уже начало седьмого. Смысл ложиться, если через полчаса снова вставать. Протяжно зевнув и матюкнувшись вполголоса, отправляюсь под душ.

Без пяти семь утра выхожу на улицу. Толя уже тут, молодец, с исполнительностью все в порядке. Одет почти в такой же маскхалат, что и у меня, только пятна на его «березке» желтые, а не белые. На ногах укороченные сапоги, кроссовки тут взять негде, а в чувяках бегать – без ног останешься. Там же подошвы, считай, нет, каждый камешек на дороге ногой «прочувствуешь». А прочая обувь, что я тут видел, для бега подходит еще меньше.

– Ну что, курсант, «пятерочки» для начала хватит или сразу с «червонца» начнем?

Судя по промелькнувшей на мгновение в глазах панике, Анатолию и пять-то километров бежать не хочется. Ничего, втянется. Или сбежит…

От «Псарни» до КПП мимо комендатуры и назад как раз примерно пять километров и будет. Туда и бежим. Стартует Толя неплохо, только топает сильно, но, даже не добежав до КПП, начинает пыхтеть, будто паровоз, и часто сплевывать тягучую слюну. На обратном пути, посреди площади перед комендатурой, он останавливается и замирает, согнувшись, упершись ладонями в колени и пытаясь перевести запаленное дыхание.

– Эй, курсант, кому стоим? Мы еще не добежали.

– Все, не могу больше, – через силу выдыхает он. – Сдохну прямо сейчас.

– Нет такого слова «не могу», курсант, есть слово «надо», – спокойно говорю я. – А если б мы не просто так бежали? А если б там твои друзья бой вели, а ты им патроны тащил? Тоже сказал бы: простите, парни, больше не могу, а потому дохните, а я на травке поваляюсь? Так?

– Нет, – хрипло выдыхает Толя.

– Тогда вперед! Тут осталось-то!

Знавал я некогда нескольких «великих тренеров», которые в такой ситуации не преминули бы сообщить Толе, какой он слабак, слизень и аборт. Они были твердо уверены, что если наговорить человеку гадостей, то он обязательно соберется с духом и силами, и… Пошлет тебя к чертовой матери, развернется и уйдет, добавлю уже от себя я. Это во время службы в армии, когда человеку деться некуда, он вынужден выполнять приказ, в какой бы форме его ни отдали. А вот в любых других обстоятельствах «аборт» в лучшем случае обложит «тренера» по матушке, развернется и уйдет. А в худшем – еще и в морду даст. И будет прав. Потому что нельзя людей унижать. Можно боль причинить на тренировке, иногда даже травму нанести, всякое бывает. А вот унижать – нельзя.

Буквально в десяти метрах от ворот, ведущих во внутренний дворик «Псарни», Толя буквально обнимается со старым фонарным столбом и выплескивает на него остатки вчерашнего ужина. По лицу видно – парню очень стыдно.

– Ерунда, – хлопаю я его по плечу, – это ты просто давно не бегал. Бывает. Главное, не забудь ведро с водой принести, все это безобразие смыть, а то Кузьма с нас обоих шкуры спустит. Хорошо?

Сил ответить у Толи нет, он только слабо улыбается и кивает.

– Ну, раз хорошо, до завтрака у тебя – личное время, а вот после приема пищи будем инспекцию твоего имущества проводить.

Помывшись и выстирав прямо в ванночке душа маскхалат и портянки: я и сам не бегал уже давненько и потому пропотел навылет, спускаюсь на завтрак. Расправившись с беззащитной яичницей, поднимаюсь к себе, а буквально через пару минут в дверь стучат.

– Заходи, Толь, открыто!

Толик бочком протискивается в дверь, в руках у него ворох «снаряги».

– Давай, располагайся как удобно и хвастайся, – широким жестом приглашаю я его в комнату. – Оружие – на стол, все остальное можно прямо на кровать.

Внимательно осматриваю все, что Толик раскладывает на указанных мною местах. Маскхалат я у него уже видел, сейчас он, скорее всего, так же как и мой, сохнет на веревке на заднем дворе гостиницы. «Братковской» кожанки не видать, похоже, внял совету и убрал в шкаф. Так, летний комплект армейской «Флоры» на нем, а зимний – ватные штаны и бушлат разложены на кровати. Рядом – явно не новый разгрузочный жилет, до боли напоминающий сплавовский «Тарзан», только клапаны подсумков не на «липучках», а на «кнопках». Такой же, как у меня РД-54, только не хаки, а камуфлированный, но уже изрядно выгоревший на солнце. Поясная оперативная кобура для пистолета и подсумок аж на пять магазинов к нему. На этом – все. М-да, не богато у напарника со снаряжением. Зато с оружием все в порядке. Не новый, но ухоженный ПМ и лоснящийся от смазки АКМС и восемь рыжих пластиковых магазинов, попарно смотанных «валетом» такой же, как и купленной мною на рынке, «тактической» изолентой. А на прикладе автомата – резиновый «затыльник» от подствольного гранатомета, как и у боевика из Наура. Да что они, с ума, что ли, посходили по этим резинкам на ремешке? Из-за него же приклад не сложить и не разложить, если магазин примкнут. А, ладно, его дело, в бою ему приклад складывать точно не придется. Провожу неполную разборку сначала пистолета, потом автомата. Нет, если очень захотеть, то докопаться, конечно, докопаюсь. Есть у «Калашникова» такие труднодоступные места, куда влезть можно, только если иглой или зубочисткой, вот оттуда всегда грязи ковырнуть можно. Но нужно ли? Все «жизненно важные» узлы и механизмы вычищены на совесть. Видно, оружие свое парень любит и заботится о нем.

– Когда магазины переснаряжал последний раз?

– В каком смысле? – явно не понял меня Толя.

– Ясно, – вздыхаю я, – значит, запомни, минимум один раз, а лучше – дважды в месяц, магазины нужно разряжать, дать полежать примерно сутки и только потом снаряжать по новой. Иначе – слабнет пружина. Чем это чревато, пояснять надо?

– Не надо, не дурак – представляю.

– Молодец. Теперь, гляди сюда, – я вынимаю из подсумка свою «спарку» магазинов и кладу ее на стол рядом с его магазинами. – Разницу видишь?

– Вижу, – отвечает Толя, – у тебя горловины в одну сторону, сами магазины один выше другого и что-то между ними вложено.

– Снова молодец, – киваю я. – Два коробка спичек там вложены. А зачем, понял?

– Нет, если честно.

– Смотри, когда магазины смотаны «валетом», как у тебя, то когда один к автомату присоединен, то второй горловиной вниз смотрит. А если ты при стрельбе им в землю ткнешься? Что, думаешь, всегда время почистить будет? Это, во-первых. Можно за что-нибудь неудачно цепанувшись, патрон «потерять». Это, во-вторых. А в-третьих, при таком положении, как у меня, смена магазинов быстрее происходит, переворачивать не надо. А в бою это важно. И еще, когда сматывать будешь, горловины должны быть или на одном уровне, или у левого она должна быть выше, но не наоборот. Почему?

– Если наоборот, то выступающая вверх горловина правого магазина в предохранитель упрется и опустить его не даст, – покрутив мою «спарку» в руках и даже приложив ее к автомату, отвечает Толя.

– Соображаешь.

– А спички-то зачем?

– Ну, в случае с «семьдесят четвертыми» АК и АКС или АКМ-АКМС достаточно и тонкой фанерки, лишь бы зазор между магазинами был, чтоб оба присоединить можно было. А вот если у тебя АК-103 или АК-74М, то зазор должен быть больше, потому что на них «ласточкин хвост»[74] под оптику установлен. Вопросы?

– Да нету вроде.

– Ну, тогда переделай, как у меня. Приноровишься чуток, поймешь, что так намного удобнее. Изолента вон, на подоконнике лежит, а вот спички или фанеру уже сам ищи, у меня кончились.

Толик согласно кивает, продолжая крутить в руках мои магазины, видимо, запоминая, как и что.

– Ладно, переходим к экипировке. «Горка» есть?

– Нету, – беспомощно разводит мой напарник руками.

– Фигово, брат. «Флора» в горах накроется враз, слишком ткань тонкая. И капюшона нет, и водоотталкивающие свойства никакие. Что ж ты так?

– Ну, как тебе сказать… – начинает мямлить он.

– Как есть, так и скажи, у напарников секретов быть не должно.

– С деньгами у меня напряг, – понурив буйну голову, сознается он. – За «проводку» деньги получил, номер вперед оплатил, долги раздал, и все. Теперь «на мели» сижу…

– Ясно, – я встаю со стула. – Ну, тогда собирайся, пошли.

– Куда?

– К Старосельцеву. Тебе надо «горку» и РПС взять вместо вот этого безобразия, – я двумя пальцами приподнимаю с кровати Толин «разгрузник».

– А он-то чем плох?

– Для нас с тобой – всем, – отрезал я. – Он годится только для поездок в колонне или для дежурства на КПП. Когда больше стоишь или на «пятой точке» сидишь, чем движешься. А вот для побегаек в горах он не подходит категорически. Вся нагрузка – на плечи и спину. И грудь сдавлена. А значит – не можешь в полную силу дышать. Недостаток кислорода приводит к быстрому уставанию. А в РПС весь груз – на поясе, грудь свободна, а нагрузка идет на ноги…

– А ножные мышцы – самые сильные мышцы организма, – заканчивает за меня Толя. Похоже, не зря он «железо» тягал, кое-какая теоретическая база в голове есть.

– Все верно. И есть еще один момент. Когда ты в жилете стреляешь лежа, то между тобой и поверхностью земли – магазины в кармашках, и это делает твой силуэт примерно на десять сантиметров выше. И врагу в тебя попасть легче. А подсумки РПС висят у тебя на бедрах, и когда ты лежишь, просто лежат по бокам от тебя. Так, и вообще, а ну хватит со старшими пререкаться! Подъем и за мной шагом марш!

– Так я ж говорю, денег у меня нет.

– У меня есть. Разбогатеешь – отдашь. Баул вон, из шкафа, прихвати, не в руках же мы оттуда покупки понесем.

– Ничего не говори, ты снова на минутку, по делу, и посидеть не останешься, по лицу вижу, – говорит мне Старосельцев, едва мы переступаем порог его лавки.

– Каюсь, Владимирыч, но, честное слово – никак! То одно, то другое… Кручусь как белка в колесе.

– Судя по тем страшным сказкам, что про тебя по станице бродят – больше похоже на слона в посудной лавке. Или на волка в кошаре. Ладно, – сменяет дед Тимоха гнев на милость, – чего хотел?

– Стоп-стоп, Владимирыч, с этого места, пожалуйста, поподробнее. И что за «сказки»?

– Ну, – морщит лоб дед Тимоха, – говорят, один безбашенный наемник добрался чуть не до Итум-Кале и грохнул тамошнего амира и два десятка его телохранителей. И два БТРа сжег.

– Офигеть, дайте две! – изумленно выдыхаю я.

Толик же, прислонившись спиной к дверному косяку, начинает в голос ржать, будто породистый жеребец.

– Ага, – с всхлипом выдавливает из себя он, – и авианосец утопил!

– Что, – осведомляется понимающим тоном Старосельцев, – сильно переврали?

– Да как в том анекдоте: «Не Рабинович, а Кац, не в казино, а в домино, не миллион, а сто рублей и не выиграл, а проиграл», – отвечаю я и присоединяюсь к гогочущему напарнику.

– А на самом деле что было? – интересуется любопытный старик.

– На самом деле, – отсмеявшись говорю я, – добрался только чуть дальше Серженя и грохнул четырех случайно под руку подвернувшихся боевиков. Еще двоих привалил, когда в Аргун улепетывал. А помощник амира – из Ведено, и с ним еще двое, вроде как подорвались на мине-ловушке, которую я оставил. Но это может быть и «дезой», хотя рвануло там знатно – три «эфки» как-никак.

– Да уж, «сарафанное радио» – штука страшная! – понимающе кивает Старосельцев. – Так что за дело у вас?

– Да вот, – киваю я на разглядывающего витрину с ножами Толика, – надо РПС и «горку» подобрать на этого мальчика.

– Ничего себе мальчик!

– Ну, – вспоминаю я бессмертную классику, – тот, кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.

Дед Тимоха бросает на меня короткий изумленный взгляд, но вид набычившегося после моих слов Толи настолько уморителен, что не расхохотаться просто невозможно.

– Да ну тебя! – вытирает выступившие слезы Тимофей Владимирович. – Значит, говоришь РПС и «горка»?

– Угу, – согласно мычим мы с Толей в два голоса.

– Подсумки на РПС какие?

– Два четырехместных под автоматные магазины, «мародерку», два под гранаты и маленький кармашек для ИПП на грудь. И «горку» покрепче.

– Миша, не обижай отставного военного, я прекрасно знаю, для чего нужны «горки» и какими они должны быть. Плохого товара в моем магазине нет!

– Нихт шиссен, герр майор! Их капитулирен! – я с улыбкой вскидываю руки вверх. – Виноват, дурак, исправлюсь!

– То-то, – с наигранной суровостью отвечает торговец, – а то взяли моду старшим гадости говорить. Какая больше нравится?

Я вопросительно смотрю на Толю. Ему носить, вот пусть и выбирает. Тот некоторое время перебирает висящие на «плечиках» брезентовые костюмы, а потом снимает один с крючка.

– Вот эту, пожалуй.

Приглядываюсь повнимательнее. Нормально. Куртка на пуговицах, а не «анорак», мне тоже куртки больше нравятся. Штаны на подтяжках. Манжеты на рукавах и штанинах. Единственное отличие от моей – дополнительные тканевые накладки не цвета хаки, как у большинства «горок», а камуфлированные. Расцветка – та самая псевдогрузинская «цифра», о которой я уже рассказывал. Пойдет, не слишком ярко, а чуть-чуть на солнышке выгорит и от стирок поблекнет и вообще отлично будет. Анатолий вопросительно смотрит на меня, он-то выбрал, но деньги я плачу. Дураку ясно, за кем последнее слово.

– Отлично, – выношу свой вердикт я, подняв вверх большой палец.

Дед Тимоха кивает и удаляется в подсобку, а через несколько минут возвращается, неся в руках все заказанное.

– Толя, хватай «горку» и дуй в примерочную. А я тебе пока РПС соберу.

Сноровисто навешиваю подсумки на широкий поясной ремень системы, а когда возвращается Толик, подгоняю ее на нем по росту.

– Что-то еще? – интересуется Старосельцев.

– Обязательно. Тактическую кобуру на бедро для ПМ и бинокль.

– А кобура-то мне зачем? – пытается протестовать мой напарник, намертво застрявший у витрины с ножами.

– Слышь, курсант, а как ты свою поясную, – я киваю на лежащий на прилавке Толин ПМ в кобуре, который он положил туда перед примеркой, – собираешься под РПС носить? И как пистолет из нее будешь выковыривать? Так что не вмешивайся, когда старшие разговаривают.

Толя что-то бурчит себе под нос и снова отходит к ножам.

– С кобурой проблем нет, их у меня несколько, на выбор. А вот с биноклями сложнее. Хотя есть у меня одна штуковина, тебе понравится, – Тимофей Владимирович лезет куда-то под прилавок и достает оттуда довольно большой, обрезиненный армейский бинокль зеленого цвета. По виду – явно американский или какой другой натовский.

– Вот, держи, от сердца, можно сказать, отрываю. Двенадцатикратный армейский бинокль Винчестер Ви Дабл Ю. Сделано в покойных ныне США, чтоб им в аду ни дна ни покрышки. Просветленная оптика, антибликовое покрытие. Корпус герметичный, внутри азот, поэтому конденсата на линзах не дождешься. Не боится ни дождя, ни тумана, и даже если случайно в речку уронишь, ничего с ним не будет, главное – вынуть быстро. Корпус из обрезиненного алюминия, поэтому весит меньше килограмма. Поверхность шершавая, в руке не скользит. Не новый, но в отличном состоянии, даже пообтереться не успел. Ну, как?

– Обалдеть! – восхищаюсь я. – И откель дровишки?

– Один знакомец привез. Он в Крыму с турками хлестался, вот и притащил оттуда на память. А потом мне продал. Очень хорошая штука.

– Вещь! – соглашаюсь я, крутя бинокль в руках. – И сколько просишь?

– Рубль золотом.

– Сколько?! – У меня от такой цены челюсть чуть на пол не падает. – Да за эти деньги два автомата купить можно!

– Вот и иди, покупай свои автоматы! А чего ты хотел, Мишаня?! – переходит в наступление дед Тимоха. – Оптика вообще товар редкий, дорогой. А тут еще такая. Нет, могу тебе еще наш «шесть на тридцать» предложить, одна тысяча девятьсот замшелого года выпуска. Точно не знаю, но явно еще при Союзе сделанный. Двадцать серебром. Пойдет?

После некоторых терзаний благоразумие все-таки побеждает «жабу», и я соглашаюсь на Винчестер. Старосельцев снова ныряет под прилавок, достает оттуда черный мягкий футляр из кордуры и протягивает мне.

– Футляр в комплекте, – гордо возвещает он.

– Ну, ты глянь, сервис, блин! – восхищенно цокаю языком я. – Итого, сколько с нас?

– Так, – Старосельцев на мгновение замирает, сосредоточиваясь. – «Горка» и РПС по пятнадцать рублей, кобура – пять да бинокль. Итого – рубль золотом и тридцать пять серебряных.

Закинув покупки в баул и расплатившись, прощаемся и пускаемся в обратный путь.

А вечером, по просьбе Четверти, я снова сижу в зале и играю на гитаре. Оказывается, накануне, когда я уже поужинал и поднялся к себе, в трактир снова заходили «гражданские» и интересовались, не будет ли и сегодня «гитарного концерта».

– Слушай, Кузьма, ты меня что, на «общественных началах» в таперы припахал? – шутливо возмутился я в ответ на его просьбу. – Вообще-то за это люди деньги получают обычно.

– Вот ты меркантильный, Миша! – так же «всерьез» возмущается тот в ответ. – А как же налаживание добрососедских отношений, опять же, про «делать имидж отряду» кто нам с Убивцем песни пел? Вот и делай! Заказчики решили так: для врагов мы – страшнее некуда, для своих – белые и пушистые. Вот и будь любезен, обеспечивай.

– Я знал, что где-то вы меня кидаете! – сообщаю я ему. – Тащи свою гитару, эксплуататор!

Следующие несколько дней проходят без каких-либо особенных происшествий. Днем я издеваюсь над «курсантом» Анатолием, гоняя его, как Сидорову козу. С «силовым комплексом» ситуация у него куда лучше, чем с бегом, недаром он у себя в Ростове железки тягал. И отжимается, и подтягивается, и пресс качает хорошо. А вот с бегом – беда. И мускульная масса серьезная, и жирка поднакопил немало. Тяжело ему бегать. Но надо. Разведчика-диверсанта, как волка, кормят исключительно ноги. Они же и шкуру его спасают. А о каком спасении шкуры можно говорить, если человек «пятерку» налегке пробежать толком не может. Что будет, если я на него оружие и БК повешу, даже думать не хочется. Но он молодец, не сдается. По крайней мере, на финише он больше не блюет и остановок посреди дистанции себе не позволяет. После обеда у нас – занятия по тактике. Пока – больше в теории. Объясняю ему принципы организации засад на различной местности и, наоборот, признаки, по которым можно заблаговременно обнаружить засаду, поставленную на тебя. Учу ставить и снимать «растяжки». Показываю различные способы изготовки к стрельбе и быстрой смены магазинов. В хозпостройках за трактиром отрабатываем передвижения в здании при его «зачистке», прохождение углов, досмотр комнат. Одним словом, КМ Б у Толи – в лучших традициях спецназа. После ужина он, бедолага, в свою комнату буквально уползает. Но терпит, не скулит и не жалуется. А значит, не ошибся я в выборе, толк из него будет.

А я вечерами продолжаю играть на гитаре. Даже удивительно, насколько сразу увеличилось количество посетителей «Псарни». Начались проблемы не то что со свободными столиками, но даже и со свободными местами. Кузьма даже заказал у знакомого столяра еще несколько столов и скамей. Неужели раньше тут никто не мог додуматься до такой простой мысли, как живая музыка? На третий вечер моих выступлений, уже ближе к завершению «концерта», на меня сваливается сюрприз в виде стайки молодых девчонок с Оксаной во главе. Они заказали у Кузьмы молодого вина и чинно уселись за один стол, совершенно не беспокоясь о том, что за соседним ужинает и выпивает компания парней в черных банданах. Увидев это, я внутренне усмехнулся. Похоже, наш план по созданию нового имиджа отряду Убивца начал приносить первые плоды. Еще месяц назад такие вот девочки, увидав вечером подвыпившего наемника, поспешили бы перейти на другую сторону улицы, а сейчас – сидят рядышком как ни в чем не бывало. Девчушки о чем-то перешептываются, изредка стреляя в мою сторону глазками, а я невозмутимо перебираю струны, наигрывая мелодию какой-то песни, слова и название которой я давно позабыл, а вот мотив в голове задержался. Оксана вдруг встает и преувеличенно уверенным шагом направляется в мою сторону. Ну-ну, похоже, девочка решила идти на приступ. Ладно, посмотрим, что она там придумала…

– Привет, – улыбается она, остановившись в паре шагов от моего стола.

– Здравствуй, красавица.

– А я вот решила сама в гости зайти, если ты до нас все никак не доберешься. Не против?

– С чего бы? Главное, чтоб батя твой не против был.

– Я, между прочим, уже взрослая, сама решаю – куда ходить! – обиженно дергает она загорелым плечиком, легко поняв мой несложный намек. – Но папа в курсе и не возражает.

– Вот и славно! – широко улыбаюсь я и извиняюще развожу руками, дескать, не сердись, не подумавши ляпнул.

– Слушай, а что ты такой невежливый? Предложил бы девушке присесть.

– Черт! И, правда, где мои манеры?! – хлопаю я себя ладонью по лбу и, положив гитару на стол, встаю и расшаркиваюсь, будто мушкетер времен Луи какого-то там, жалко шляпы с пером нет. – Не изволите ли присесть сударыня? Почту за честь!

– Изволю, – кокетливо отвечает «сударыня» и опускается на отодвинутый мною стул. – Слушай, я, когда узнала, что ты тут вечерами на гитаре играешь, даже не поверила сначала. Ты ведь солдат.

– И что? Знаешь, Ксюша, одно другому совсем не мешает. Среди воинов романтиков куда больше, чем среди торговцев. Только они это скрывают…

– Серьезно? Вот уж не подумала бы. Скажи, скрытный романтик, а сможешь сыграть и спеть что-нибудь для меня?

– И о чем же тебе спеть, красавица?

– О любви, – тихо, с придыханием отвечает она и бросает на меня ТАКОЙ взгляд…

Ай да девочка! Браво! Слушайте, вот интересно, их всем этим штучкам, что, втихаря от нас, в школе учат, пока мы на уроках труда табуретки сколачиваем? Будь я чуть моложе и менее опытен, уже потек бы, как мороженое на жарком солнышке, позабыв, что совсем недавно считал ее ребенком. А может, дело совсем не во мне? Может, это не я такой матерый и сообразительный, а просто она еще слишком молодая, коготочки толком не отточившая? Пока еще не кошка, а котенок. Но, похоже, пройдет два-три года, и бате твоему придется у Сергеича ЗУшку покупать, от кавалеров твоих отбиваться. Однако уж прости, малыш, но ты опоздала, в моем сердце уже живет прекрасная девушка. У нее русые волосы и голубые глаза. И зовут ее Настя.

– О любви, значит? Хорошо.

Группа «Оргия праведников» и раньше-то была не очень известна, а сейчас и подавно… Но песни у ребят были великолепные. И я беру первые аккорды «Танца Казановы».

Зал трактира вновь затихает. Здесь за последние дни уже привыкли к моему репертуару и спокойно ели, и тихонько разговаривали, когда я пел. Но эта песня была слишком необычной, непохожей на то, что я исполнял раньше. Завораживающие слова и музыка заставляли людей на время забыть обо всем.

Звук струн затихает под потолком.

– Как красиво, – шепчет Оксана. – Красиво, но жутко. И не совсем про любовь, по-моему…

– Так и было задумано, красавица, так и было задумано. И ты ошибаешься, Оксана, про любовь. Про то, что любовь – очень разная. И что иногда лучше держаться от нее подальше.

– А еще что-нибудь?

– Извини, на сегодня, пожалуй, все. Мне завтра вставать рано. Да и вам, девочки, уже по домам пора, – я демонстративно гляжу на циферблат «Командирских». – Еще чуть-чуть, и родители волноваться начнут.

– Миша, а можно я… мы еще придем?

– Да ради бога, ты ж уже взрослая, ходишь куда хочешь, – с легкой ехидцей улыбаюсь я. – А главное – батя в курсе и не возражает.

– Ну, тогда до свидания.

– Пока, красавица.

На следующий день, после пробежки и завтрака я решаю проверить Толика на уровень стрелковой подготовки. Снова договариваюсь с Карташовым, получаю разрешение попользоваться их стрельбищем и перед обедом гоню туда напарника. Как и положено в спецподразделениях – бегом. И «по полной боевой», не пощадив под это дело собственного бронежилета и шлема. До стрельбища Толя, уже относительно неплохо пробегающий «пятерку» налегке, добирается в таком виде – краше в гроб кладут. А чего вы хотели? Бронежилет, «Алтын», автомат, десять снаряженных магазинов… «На круг» – двадцать восемь кило выходит. Едва он подбегает к огневым рубежам, как я, не дав ему даже перевести дыхание, командую:

– На рубеж открытия огня – к бою!

На подгибающихся ногах Толик добежал до линии из кирпичей, «притопленных» в землю, и рухнул на траву, как подрубленный.

– Одиночными – огонь!

АКМС загрохотал частой дробью, в воздухе завоняло сгоревшим порохом, а латунные гильзы яркими искрами запрыгали по траве.

– Все! – доложился Толя, отсоединяя пустой магазин.

– Курсант, «Все!» кричит маме дите с горшка. А ты – стрельбу закончил.

– Стрельбу закончил! – быстро поправляется тот.

– Ну, пошли, глянем, чего ты там настрелял.

Хм, а весьма неплохо! Учитывая состояние, в котором велась стрельба: дыхание как у загнанной лошади и трясущиеся руки, результат вполне впечатляющий. За пределы загодя повешенной мною грудной мишени ни одна пуля из тридцати не ушла. Разброс, конечно, был, да и кучность так себе, но большая часть отверстий – в пределах «семерки». Примерно десяток – «шестерки», но в голову.

– Молоток, Толян, очень неплохо! Двадцать минут на отдых – и домой. На сегодня больше занятий не будет. У тебя заслуженный выходной.

На обратном пути часовые у комендатуры, первые дни смотревшие на нас, словно на опасных психов, приветливо машут руками. Успели привыкнуть. И в «Псарне» мужики, на наши с Толей «тренинги» посмотревшие, уже пару раз с вопросами подходили. Есть у меня подозрение, что зимой, когда в горы, и впрямь, соваться будет слишком опасно, «курсантов» у меня может и прибавится. Ладно, поживем – увидим. Пока одного бы натаскать так, чтоб перед непримиримыми стыдно не было. Кстати о непримиримых и горах… Еще несколько дней и надо будет снова к нохчам наведаться. Толик, конечно, пока еще мало на что серьезное годен, но заключенный с Убивцем договор надо выполнять. Начнем с чего попроще, а там – по нарастающей. Меня вон, в девяносто четвертом, вообще ничему научить не успели. Присяга, КМБ и – здравствуй, Грозный. И ничего, жив до сих пор. Но темп тренировок надо будет чуток сбавить, мне в горах напарник нужен будет, а не едва переставляющий ноги от усталости и боли в мышцах «калич». А значит – пробежка и физический комплекс с утра и тактика после обеда, с упором на слаженность при работе в «двойке». И над условными сигналами и жестами поработать поплотнее. Это сейчас самое важное, а остальное – позже, когда вернемся.

После ужина Толя, радуясь внезапному послаблению, остается на концерт. На его беду, в «Псарню» снова пришла Оксана с подругами. Он ее увидел и «залип». Так весь вечер и провели: я играл и пел, Оксана смотрела на меня влюбленными глазами, а Толя такими же глазами смотрел на нее. После того как Оксана испарилась, внаглую чмокнув меня в щеку на прощание, напарник подсел ко мне.

– Миша, она кто?

– Она, курсант, твоя самая большая, мало того, последняя ошибка в жизни, если решишь какую-нибудь хню сотворить. Ты понял? – я смотрю на Толю очень серьезно. – Она мне как младшая сестра. Жаль, никак этого не поймет и в подруги метит. Так что предупреждаю, если, не дай боже, что, я тебе лично голову откручу.

– Да ты чего? – Толя возмущенно машет на меня руками. – Она же такая…

– Эт точно! – хмыкаю я на манер красноармейца Сухова.

Очередную вылазку решаю провести в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое октября. Днем захожу в комендатуру к Костылеву. Во-первых, надо предупредить о предстоящем «визите» на сопредельные территории, во-вторых – карту поглядеть. Ни у Кости, ни у Кузьмы не оказалось карты Чечни, ни к чему она им была. А вот теперь понадобилась – а достать, кроме как у коменданта, негде. К просьбе Игорь отнесся с пониманием и расстелил передо мною на столе штабную «двухкилометровку». А вот на вопрос, нельзя ли где такую прикупить, только усмехнулся.

– Нет, Миша, извини. Карты сейчас на вес золота. Особенно такие. Самим выдают раз в сто лет и только по большим праздникам. Посмотреть – приходи, а вот в личное пользование получить – не обижайся, но вряд ли…

– Жаль, – досадливо морщусь я. – Ладно, может, образуется как-то… Тогда вот что, расскажи-ка мне, что вы знаете о приграничных опорных пунктах непримиримых.

– Кое-что знаем, – отвечает Игорь и начинает водить по карте пальцем. – Смотри…

Краткий пересказ известного коменданту «кое-чего» занимает минут двадцать. Ближе к его завершению общие наметки плана действий в моей голове уже сложились.

– Слушай, Миша, – притормаживает меня Костылев, когда я уже собираюсь попрощаться, – просьба к тебе будет. Уж если ты все равно в те края собираешься, может, окажешь ОГВ маленькую услугу?

– Это зависит от того, насколько маленькую, – пытаюсь отшутиться я.

– Если коротко, нам нужны доказательства того, что турки оказывают непримиримым военную помощь.

– Ничего себе, ты загнул, – аж присвистнул я. – И как ты себе это представляешь? Типа, прихожу я, весь в белом, в Главный вражеский штаб и начинаю в поисках доказательств по сейфам копаться?

– Нет, – Игорь явно настроен серьезно и шутку не принимает, – вполне достаточно будет фотографии того же «сто десятого» или…

– Извини, фотографии чего?

– «Ленд-Ровера», который ты в Беное угробил.

– А при чем здесь «сто десятый»?

– Эх, Миша-Миша! Ты разницу между хамви и «Хаммером» знаешь?

– Разумеется. Хамви – армейский джип, «Хаммер» – его гражданская вариация.

– Ну, так тут то же самое. «Дефендер» твой – гражданская версия армейского «Ленд-Ровера 110».

– О как! Век живи, век учись…

– Ладно, отвлеклись. Ты ведь в «зачистках» участие принимал?

– И не раз.

– Ну, вот и руководствуйся своим опытом. Постарайся хотя бы зафиксировать на фото все, чего, по идее, у боевиков быть не может: электронику, иностранное оружие и снаряжение и все прочее в этом духе. А еще лучше, если сможешь образцы принести, но это уже по возможности. Договорились?

– Пока нет, – решаю немного снахальничать я. – Каждый труд должен оплачиваться.

– Ох, и жаден же ты, Миша!

– Да при чем тут жадность, Игорь? Я же не денег с тебя требую, а помощи.

– Тьфу ты, а я уж было начал о тебе нехорошо думать, – облегченно улыбается Комендант. – И чего нужно?

– Прямо сейчас – ничего. Но в скором будущем может понадобиться то, чего нет в свободной продаже.

– Это что же?

– Мины, взрывчатка и КДшки[75].

– Да, похоже, ты решил всерьез повоевать? – изумленно качает головой Игорь.

– А чего такого? Им можно было, а мне нельзя?

– Ладно, попробуем порешать этот вопрос. Но только если результат у тебя будет.

– Договорились!

Вернувшись в «Псарню», первым делом нахожу Убивца.

– Костя, я сегодня «в гости» собираюсь. Ночью. С комендатурой уже все оговорили. Но нужен транспорт до Аргуна.

– Сделаем. Шуруп вас на «буханке» подбросит. Куда на этот раз?

– Ну, точно не в сторону Ведено. Там сейчас, небось, приступ параноидальной бдительности. Ладно, предупреди Сашку, выезжаем после девяти вечера, как стемнеет.

Потом направился к напарнику. Еще раз проверил на всякий случай его снаряжение и оружие и велел ложиться спать. Сам же отправился к себе в комнату и, увалившись на койку, отключился.

В начале девятого встал сам и разбудил Толика. Перекусили, залили воды во фляжки. Разделили пополам остатки «трофейного» мяса, доедать его надо срочно, еще немного, и портиться начнет. Нацепили на себя всю «сбрую». Я даже перевесил станцию на грудь, сняв нож и убрав его в «мародерку», и влез в РД, в котором под сверток с мясом и флягу упаковал свернутый брезентовый баул. Транспорта не предвидится, а в руках трофеи таскать не очень удобно, вот пусть Толя «тягловой силой» и поработает на обратном пути. Зря, что ли, он такой здоровый?

Уже сидя в неспешно выруливающей к мосту через Терек «буханке», Толик продолжает поправлять и одергивать на себе то «горку», то РПС, то бандану.

– Не мандражируй, курсант, все будет нормально, – ободряюще улыбаюсь я ему.

– Да не мандражирую я, – отвечает тот, уже в пятый, наверное, раз поправляя лежащий на коленях автомат.

– Это ты бабушке своей расскажи, – снова улыбаюсь я. – А мне военных песен петь не надо, а то я себя таким, как ты, не помню. Главное – не забудь, чему я тебя успел научить, и слушай команды. И все у тебя получится.

Напарник только судорожно кивает и еще сильнее стискивает в руках АКМС. Да уж, страшно ему сейчас, наверное. Ехать колонной, да среди двадцати бывалых мужиков – это одно. А вот так, вдвоем, да на вражескую территорию… Чего греха таить, даже мне страшновато. Просто я, в отличие от Анатолия, умею свой страх держать под контролем.

На выездном блокпосту в Аргуне буквально на пару минут заглядываем в «караулку» к Аслану.

– А, Миша, здравствуй! Снова погулять решил?

– Да, Аслан, не сидится мне спокойно.

– А это кто с тобой?

– Напарник. Знакомьтесь, Аслан – это Толя, Толя – это Аслан.

– Давайте осторожнее там. А то кто Исмаилу за машину деньги отдаст, если что? – широко улыбается Умаров.

– Пусть твой Исмаил даже не надеется, я за своей машиной прямо из ада выползу! Кстати, как там дела?

– Скоро готова будет. Очень хорошо получается, – Аслан закатывает глаза и цокает языком, пытаясь выразить свое восхищение. – Не машина – сказка!

– Это хорошо. Ладно, пора нам.

– Ну, как у вас говорят – ни пуха…

– К черту, – в один голос отвечаем мы с Толей и идем к воротам.

– Миш, ты в своем уме? – скороговоркой шепчет мне прямо на ухо Толя. – Их же там человек десять.

– Я пока девятерых насчитал, – так же тихо, но спокойно отвечаю я ему.

– Десять, девять, какая разница? Нас-то двое…

– Ага, вот и я думаю, как мы вдвоем их всех хоронить-то будем.

Анекдотец, конечно, с бородой, но немного пристыженный моим спокойно-ироничным тоном Толик прекращает паниковать.

– Расслабься, курсант, – я легонько ободряюще толкаю его в плечо, – я ж тебе уже сказал, с барабанным боем и под развернутыми знаменами мы в атаку ходить не будем. Сделаем все красиво…

Вот уже три часа мы лежим на невысоком, метров двести, кургане, густо заросшем кустарником. Позиция – залюбуешься. Тебя не видно, а враг как на ладони. И до врага этого метров триста, не больше.

До кургана этого мы шли всю ночь. Сначала, резко взяв от аргунского блокпоста вправо, добрались по разросшейся лесополосе вдоль бывшей М-29[76] до развалин Белгатоя. По сведениям, полученным от Костылева, в нем людей нет, но пробирались среди руин мы с максимальной осторожностью. Потом прямо по берегу Аргуна, среди кустов и вымахавшего чуть не в человеческий рост бурьяна, двинулись в сторону Новых Атагов. И вот тут-то и заметили возле моста, на противоположной стороне реки, этот самый опорный пункт непримиримых.

В принципе, все логично. Мосты – объекты стратегической важности. Находящийся чуть ниже по течению мост между Белгатоем и Чечен-Аулом, мимо которого мы с Толей прошли всего полчаса назад, выглядел весьма плачевно. Совсем, правда, не рухнул, но даже пешком по нему передвигаться надо очень осторожно. А лучше просто обойти сторонкой, от греха. А этот – еще вполне себе крепкий. Вот и выставили боевики возле него пост охранения в какой-то кирпичной будке, похожей на те, что стояли на железнодорожных переездах. Только перед ней еще стенку из бетонных блоков поставили и окна заложили мешками с песком, оставив узкие бойницы. Уж что тут было раньше – не знаю, а сейчас вполне себе толковая застава. Вот только с «экипажем» ей не повезло.

Но это мы выяснили несколько позже. Сначала пришлось вернуться в Белгатой и, рискуя в любую секунду рухнуть в реку вместе с качающейся от ветра и любого неосторожного движения конструкцией, перебраться по разрушенному мосту на противоположную сторону Аргуна. Потом осторожно подняться на этот курган и выбрать более-менее приемлемый наблюдательный пункт среди зарослей жутко колючей акации.

А вот теперь мы лежим в тенечке, прикрытые от припекающего солнца и взглядов вражеских часовых густой и совсем не собирающейся опадать, несмотря на середину октября, листвой. Наблюдаем. Делаем выводы. И, честно говоря, то, что я вижу, мне определенно нравится. В противниках у нас – откровенные расслабленные долбоклюи. Вернемся, выскажу все тому же Исмагилову. Их ОсНаз что, вообще мышей не ловит? В пятнадцати километрах от Ханкалы бандиты живут спокойно, словно на курорте. Это разве дело? Хотя непосредственно сейчас это нам только на руку. Бить их, таких растащенных, легче будет.

А пока, передав Толе бинокль, учу его вести наблюдение за противником.

– Значит, слушай и запоминай, – шепчу я ему, – при наблюдении за вражеским объектом прежде всего надо определить наилучшие пути подхода и отхода к нему, пути возможного проникновения, выявить огневые точки и посты охранения, отследить график смены караула, по возможности выяснить количество врагов, их вооружение и командира. Здесь с большинством пунктов проблем не будет. Сколько их, мы уже знаем…

– Кстати, Миш, а как ты их так быстро пересчитал, они ж с утра мельтешат туда-сюда, как муравьи.

– Тут, Толик, если группа противника небольшая, ничего сложного. Просто надо у каждого какой-нибудь отличительный признак найти. Тот – рыжий, у этого – борода лопатой аж до груди, у того – повязка на голове зеленая. Они, курсант, только на первый взгляд неподготовленного человека все на одно лицо. Чуть-чуть внимательности и враз научишься их одного от другого отличать. Ну, и опыт, конечно. С командиром – совсем просто…

– Это да, вон он, – тычет пальцем в сторону боевиков Толя, – сам ничего не делает, всем команды отдает, вот тому, молодому, уже два подзатыльника отвесил. И одет лучше всех, в натовский камуфляж.

– Молодец, – одобрительно киваю я. – Выводы сделал правильные.

– И чего делать будем?

– Сначала наблюдать и спать по очереди. А ночью знакомиться пойдем. Ладно, – я снял с руки «Командирские» и передал их напарнику, – через четыре часа меня подымешь, а пока наблюдай. Если случится что, буди сразу.

Так день и большая часть ночи и прошли. По очереди сменяя друг друга, мы то разглядывали противника в бинокль, то отсыпались перед ночным «делом». По ходу наблюдений я все больше убеждался в том, что на посту у «бородатых» полный бардак. Насваем закидывались все без исключения и практически без остановки. А эта дрянь, хоть наркотиком официально и не является, но на нервную систему действует расслабляюще и реакцию притупляет, что совсем не есть хорошо для часового. Двое под вечер вообще уселись под небольшим навесом, где они ели и готовили, и раскурили небольшую самодельную трубочку. Причем, судя по тому, как они ее курили и как себя после этого вели, был в ней вовсе не табак-самосад. Одним словом, растащило мужичков не по-детски, пора наказывать.

Четыре утра, смена произошла час назад, у меня в запасе еще два. Те боевики, что сменились, уже давно уснули, те, что заступили, успели подустать. Пора! Промежуток между четырьмя и шестью утра знающие люди называют «собачьей вахтой». Самое поганое время для часового. Непроглядная чернота ночи постепенно начинает сменяться предрассветными сумерками. Выползает откуда-то липкий и холодный туман. Видимость – ноль или близкая к нему. Хочется одеться или завернуться во что-нибудь теплое и сидеть неподвижно, хочется спать. В такое время чаще всего и совершаются нападения на охраняемые объекты. И тот, кто их охраняет, если он разбирается в вопросе, именно в это время повышает бдительность и выставляет дополнительные посты. Вот только среди непримиримых, на наше счастье, таких разбирающихся, похоже, нет.

– Значит так, Толя, – еще раз шепотом разъясняю я напарнику, – сейчас аккуратно пробираюсь туда и снимаю часовых. Пока я туда ползу, ты предельно тихо и осторожно спускаешься к дороге и занимаешь там позицию. Как закончу с часовыми, я тебе один раз моргну фонарем, тогда сразу ко мне, быстро, но без шума. Будку «зачищаем» уже вдвоем. Потом – хватаем все, что поднимем, я быстренько все фотографирую и сваливаем. По данным ханкалинской разведки, в Атагах, что в Старых, что в Новых, никого нет. В Чири-Юрте – тоже. А до Алхазурово и Дуба-Юрта далековато. Услышать не должны. А даже если и услышат – пока поймут, что к чему, пока доедут. В общем, минут пятнадцать-двадцать у нас будет в самом худшем случае. За это время надо успеть и трофеи собрать, и хотя бы на пару километров оторваться. Ну а если… Короче, если я с часовыми не управлюсь – уходи. Сразу же. Если меня спалят, то в одиночку ты против них не выстоишь. Так что начнется пальба – тут же уходи. Все. Я пошел.

Тихо сползаю по склону вниз, к реке. До моста буду пробираться вдоль берега, понизу. А бурный и быстрый Аргун своим плеском заглушит случайный шум, если я окажусь настолько неуклюжим, чтобы его издать.

По самой кромке воды крадучись прохожу чуть дальше моста и выбираюсь наверх, прячась за парапетом. Ложусь на землю и, чуть-чуть выглянув, оцениваю обстановку. Да, ребята, фиговенько у вас служба войск налажена. Часовых всего двое, и я одновременно вижу обоих. Один, тот самый молодой боевик, что поутру получил за что-то от командира несколько оплеух, стоит спиной ко мне перед амбразурой в выложенной из железобетонных блоков стрелковой ячейке. Второй, средних лет бородач, в наглую дрыхнет на лавочке у наружной стены будки, служащей непримиримым казармой и караульным помещением в одном флаконе. Оно понятно, молодого на пост загнал, а самому караулить уже вроде как «по сроку службы» не положено. Вот когда мне ПБС мог бы пригодиться! Два почти бесшумных щелчка, начисто заглушаемых плеском воды в Аргуне, и нет проблем. Но «глушителя» нет. А значит, придется действовать «народными средствами». Медленно, чтобы ничем не брякнуть, стягиваю с себя РД и РПС, кладу сверху автомат, разуваюсь и достаю из «мародерки» нож. На всякий случай расстегиваю кобуру со «стечкиным». Если затея с бесшумным снятием часового не выгорит, то хоть кого-то да успею напоследок из пистолета положить. Все ж таки, как ни крути, два десятка патронов в магазине.

Пригнувшись как можно ниже, крадусь к стрелковой ячейке. Ступать по земле босыми ногами зябко. Ну да, не май месяц – октябрь на дворе. Зато голой ступней чувствуешь, по чему идешь, намного лучше, чем подошвой сапога. Меньше шансов громыхнуть камнем или треснуть сухой веткой. Спина боевика все ближе. На моем месте крутой герой боевика наверняка метнул бы врагу нож в спину. Этих героических парней в кино никогда не волнует, что нож может не попасть между ребер, что человек даже с пулевым ранением не умирает мгновенно, чего уж говорить о ноже, и даже с вонзившимся в спину клинком еще вполне способен поднять тревогу. Мало того, даже если тебе повезло, ты попал куда надо и твой противник умер мгновенно, при падении он может громыхнуть оружием или просто своим телом так, что вся округа проснется. В кино таких проблем не бывает. Но вот я-то не в кино. И мне придется подкрадываться вплотную.

Последние несколько шагов делаю почти не дыша и ступая предельно осторожно. Потом – стремительный рывок, одновременно ударом левой ноги под колено подсекаю, а левой рукой зажав часовому рот, заваливаю его на себя. Стиснутым в правой руке широким, остро отточенным лезвием, длиною в ладонь, с мерзким хрустом перехватываю ему горло. А потом еще секунд на тридцать замираю, крепко прижав к себе булькающее кровью в перерезанной глотке и бьющееся в конвульсиях тело. А когда убитый мною боевик затихает, аккуратно опускаю его труп на землю.

Теперь – второй. С ним будет сложнее. С одной стороны, он спит. Но с другой – спит, привалившись спиной к стене будки, в которой дрыхнут еще семеро. Его придется резать спереди, а это куда сложнее. Хорошо, хоть лежит удачно – на боку, подложив под голову руку и слегка поджав согнутые в коленях ноги. Подобравшись вдоль стены будки вплотную к спящему, заношу нож над его головой и изо всех сил бью его сверху точно в ухо. Слышу тихий, но отчетливый тошнотворный треск проломленных тонких косточек черепа. Ударил удачно, на выдохе «клиента», и тот умер совершенно беззвучно, только дернулись, конвульсивно распрямляясь, его ноги. Фу, господи, мерзко-то как! Вроде и не первый раз врага режу, а каждый раз всего внутри аж передергивает. Все-таки стрелять куда проще, только поначалу пару-тройку раз фигово. Меня при виде первого застреленного мною человека, когда мы уже после боя подошли труп «шмонать», вывернуло и скрутило так, что я потом чуть не полчаса на корячках стоял, никак разогнуться не мог. Не то, что завтрак, ужин собственный на земле разглядывал, причем, скорее всего аж позавчерашний. Правда, когда надо мной чужие пули повжикали, а рота понесла первые потери убитыми – стало проще. А уж после ада Минутки и штурма дворца Дудаева я без каких-либо эмоций палил по живым людям, как по фанерным мишеням. Похоже, все мои эмоции и вера в заповедь «Не убий» остались там, в обильно политой русской кровью каше из грязи и растаявшего снега, на площади перед резиденцией президента Ичкерии. А вот с ножом так не выходит, уж больно это… личное, что ли. Можно даже сказать – интимное.

Оттираю нож и руки об одежду убитого и почти бегом возвращаюсь к оставленным вещам, не наматывая портянок, а просто «парашютом» накинув их на ноги, натягиваю сапоги, накидываю на плечи РПС, а на шею – ремень автомата, подхватываю РД и возвращаюсь к будке. Оттуда коротко моргаю фонарем для Толи. Буквально через пару минут он уже рядом. На меня косится со страхом. Да уж, в предрассветном сером мареве я, наверное, похож на не слишком аккуратно жравшего вурдалака. Обе руки в прямом смысле в крови по локоть, да и на рожу тоже попало. Правильно тогда Четверть сказал, чудовище и есть. Ободряюще подмигиваю напарнику, не дрейфь, мол, все в ажуре, и жестами приказываю ему занять позицию справа от двери. Сам встаю слева. Слегка коснувшись плеча, привлекаю Толино внимание и снова жестами объясняю, что он работает по левой стороне помещения, а я – по правой. Крест-накрест. Тот энергично кивает, показывая, что все понял. Я тихо дергаю дверную ручку. Не заперта ли? А то вдруг они изнутри на засов закрылись? Придется им гранаты в амбразуры заталкивать, а потом дверную коробку выламывать. Но, нет, повезло, открыто. Распахиваю дверь, и ночную тишину рвут в мелкие клочья длинные очереди двух автоматов. Отстреляв по магазину и сменив их на новые, вламываемся внутрь и начинаем бить одиночными. Что такое «контроль», для чего он нужен и насколько важен, я объяснял Толе на каждом занятии по тактике. Чуть мозоль на языке не натер. Зато теперь он и сам отлично знает, что и как ему делать.

– Все, теперь живо! – командую я. – Я снимаю, ты хватай баул из РД и все, что есть путного, в него скидывай. Понял?

Толя только кивает и выскакивает наружу к оставленной на лавочке возле трупа РДшке. А я, вытащив из чехла «цифру», начинаю фотографировать. Снимаю все: избитые пулями, залитые кровью тела, стоящие в самодельной пирамиде СКСы и автоматы. Отдельно – засаленный и поношенный, но явно не очень старый американский камуфляж командира. Крупным планом – внутреннюю поверхность куртки, по клеймам знающие люди могут узнать много интересного. Есть, готово! Широкими взмахами ножа отхватываю от курток рукава с «бошками» и заталкиваю их в накладные карманы штанов. Краем глаза замечаю, что Толя столбом застыл посреди комнаты, опустив почти под завязку набитый баул на пол.

– Ты чего завис? – рыкаю я на него, но тут замечаю, что он держит и на что смотрит.

В руках у него немного заляпанная кровью, но целая и, судя по виду, не очень старая радиостанция «Дэу».

– Алле! Толян!!! Что, счастью своему поверить не можешь?! Так лучше поверь и шевели задницей, а то до получения позывного можно и не дожить! Тут все собрал?

«Разбуженный» мною напарник согласно мотает головой, оторвав взгляд от портативного чуда, произведенного руками узбекских мастеров. М-да, а вот нормальную, в смысле – стационарную радиостанцию мы угробили. Причем даже не мы, а я. Стол, на котором стоит пробитый пулей трансивер, здорово похожий на те СиБишки[77], что использовали в мое время таксисты и водители маршруток, и автомобильный аккумулятор, к которому станция и была запитана, находится справа от входной двери. Обидно! И винить некого, сам по этой стороне стрелял. Ладно, все равно, провода с клемм аккумулятора оборвать, а все, что осталось от рации – в РД. Не все ж там пуля разнесла. Что уцелело, на запчасти продам.

– Тогда обираем тех, что на улице, и ходу!!!

Стоп, а это что такое? И как я тебя, родимый, чуть не проглядел-то? В углу прямо на замусоренном полу лежит не сказать, чтобы большой, но явно увесистый прямоугольный брезентовый сверток, туго и плотно обмотанный со всех сторон бечевкой. Что-то он мне напоминает, ей-богу! А в гранатном ящике, стоящем на свертке, нахожу серебристый «карандаш» электрического капсюля-детонатора с аккуратной бухточкой тонкого, словно капроновая нить, золотистого двужильного провода и подрывную машинку. Старенькую, совсем простенькую, с кривой ручкой-индуктором, почти как у ТАПа, и т-образным рычагом, который надо опускать вниз для подрыва. Блин, да я такие видел только в кино про партизан, что в Великую Отечественную немецкие поезда под откос пускали. Слегка надрезаю ножом сверток. Под брезентом – ровные кирпичики четырехсотграммовых тротиловых шашек. Вот теперь мне все понятно. Передо мною довольно толковый фугас. Предназначен он, как мне кажется, для уничтожения моста «в случае чего», ну, как говорится, чтоб врагу не достался. Причем, судя по тому, как все аккуратно сделано, собирал его явно грамотный подрывник, а не один из только что упокоенных мною и Толей боевиков. Эти, судя по всему, без посторонней помощи могли подорвать разве что собственную задницу, случайно выронив из рук гранату. Однако мост, в случае опасности, предстояло взрывать именно им. А значит, неведомый мне подрывник, скорее всего, все уже подготовил, оставив исполнителям лишь самое простое – заложить и рвануть. Иначе слишком велик риск того, что «абреки» накосячат. По крайней мере, я бы им ничего сложнее, чем вставить детонатор в гнездо и нажать на рычаг ПэЭмки, точно не доверил бы. Значит, надо проверить. Времени, конечно, мало, но оно того стоит.

– Толян, – ору я, – бегом сюда!

– Чего, Миш? – вламывается в дверь взопревший от бега с тяжеленным баулом за плечами напарник.

– Значит, так, бегом в стрелковую ячейку и держи направление на Чири-Юрт, если хоть что-то похожее на звук мотора услышишь – сразу предупреждай меня. Понял?

Толя только молча кивает и, поудобнее перехватив автомат, бросается наружу. Я выскакиваю следом за ним, но бегу в противоположную сторону – под мост. Подсвечиваю себе фонариком. Точно! Под одной из стоящих на сухом месте опор вырыта аккуратная яма. Рядом – груда камней для забивки. Мало того, на самой опоре белой краской нарисована стрелка, указывающая на яму, а ниже крупными буквами написано: «Детонатор – снизу!!!» Причем написано по-русски. Ой, мля, а вот это на плохие мысли наводит!

Опрометью кидаюсь назад. Хватаю из ящика детонатор с проводом и ухватываюсь за фугас. Нормально так! Килограммов двадцать есть точно. Видно, решили взять с запасом, чтоб наверняка. Так же бегом спускаюсь под мост, вставляю детонатор на место, немного разматываю провод и начинаю заваливать «адскую машину» камнями. М-да, мой инструктор по минно-подрывному делу за такую забивку оторвал бы и руки, и голову, но времени нет. Да и фугас крупный, его, возможно, на такой мост и без забивки хватило бы. Напоследок фотографирую надпись о детонаторе и начинаю выбираться на берег, разматывая за собой провод. Хватает его аккурат до будки, ну, значит, из нее и будем рвать. Крыша из бетонной плиты – не ахти какая защита, но все же лучше, чем совсем никакой.

– Толя, как там?

– Тишина.

– Отлично, тогда дуй ко мне.

Когда Толя оказывается рядом, я не терпящим возражений и промедления голосом командую:

– Так, ну-ка лезь под кровать, уши заткни, а рот открой пошире.

– Чего? – На лице Анатолия прямо-таки нарисованы изумление и непонимание.

– Делай, что сказано, салага! Бегом!!! – рявкаю я. – Здесь сейчас филиал ада в миниатюре будет!

Блин, до моста вроде не так уж и близко, обломки долететь не должны. Надеюсь, этот чертов подрывник знал, что делал. Перекрестившись и прошептав: «Господи, помилуй мя, грешного!», несколько раз вращаю ручку индуктора и, присев на корточки рядом с тумбочкой, опускаю рычаг вниз.

Жахнуло знатно! Пол очень больно ударил по пяткам, кишки подпрыгнули аж к подбородку и рухнули назад, по башке будто мешком с мукой долбанули – мягко, больно, оглушающе, и первое время не видать ни черта. И не слыхать. Хотя, нет, как градом колотят по бетонной плите крыши обломки моста, я слышу. Ой, мля, как бы не придавило нас чем! Вонь огромного количества в мгновение ока сгоревшей взрывчатки забила нос, горло и легкие. Дышать вообще нечем. Фу!

– Толя, подъем! – ору я, плохо слыша самого себя и тряся напарника за торчащий в проход сапог. – Валить пора!

Видок у вылезающего из-под койки напарника совсем ошалевший. Да, пацан, мосты рвать – это тебе не чай с пряниками!

Когда мы выскакиваем из будки, я, слегка притормозив, несколько раз щелкаю «цифрой», запечатлевая облако медленно оседающей в Аргун цементной пыли и торчащие из бурлящих волн бетонные сваи, обломки плит и дорожного полотна. Красота! И доказательства удали молодецкой – на лицо, и хорошее дело сделали, и нам это ни копейки не стоило. Всегда бы так!

Ну, все, что могли – сделали. И даже больше. А теперь, как говорится, быстрые ноги – спасайте жо… дурную голову.

– Нет, Аслан, ну ты представляешь!!! – Толик от переполняющих его эмоций размахивает руками так, что похож на сидящую на табурете ветряную мельницу. – А он мне, такой, и говорит: «Точно, и как мы их вдвоем хоронить-то всех будем?» А у меня, блин, аж поджилки тряслись… А как он часовых снял! Один, блин, двоих. Ножом!!! А я как его увидел, чуть в штаны не наложил: стоит весь в кровище, будто упырь кладбищенский, и улыбается! Блин, да тут кто хошь бы обхезался!

– Точно, – с самым серьезным выражением лица поддакивает ему Умаров, хотя в глазах его пляшут смешинки. – Ты чай-то пей, а то остынет. И руками так не маши, все кружки со стола посшибаешь.

М-да, с салажатами, с ними всегда так, сперва напуганные до чертиков, а потом, когда все уже кончилось, из них адреналин аж фонтаном хлещет. Суетятся, галдят, хохочут невпопад.

– Да какой чай, Аслан! Ты прикинь, а мост каааак… Ай, мля!!!

Есть! Все-таки вывернул кружку кипятку себе точно на колени, оболтус. Пока шипящий от боли и тихо матерящийся Толя, вскочив на ноги, стряхивает со штанов капли чая и заварку, мы с Асланом понимающе переглядываемся и обмениваемся почти одинаковыми ехидными улыбками. Эх, молодежь! А ведь когда-то и мы такими были. Но пообтерлись, привыкли. И он привыкнет.

К Аргунскому КПП мы выбрались только к восьми утра, когда солнце уже поднялось из-за далеких гор и изо всех сил пыталось пробиться сквозь наползавшие со стороны Дагестана тяжелые серые тучи. Так, похоже, портится погодка, вовремя сходили. Выйдя на связь с блокпостом, предупредили Умарова, что мы скоро будем и что ждать нас надо со стороны бывшего совхозного сада и старого кладбища. И неторопливым шагом направились к видневшимся в полукилометре высокой стене, опутанной колючей проволокой, и тяжелым ржавым стальным воротам. Ну да, сейчас, в трех-четырех сотнях метров от своих, можно себе позволить быть вальяжным. А вот от вырезанного нами опорного пункта и подорванного моста мы неслись, будто два перепуганных зайца. Причем серьезно груженных зайца. До самой северной окраины Белгатоя мчались, как наскипидаренные. Разрушенный мост между Чечен-Аулом и Белгатоем, по которому туда перебирались осторожно, словно канатоходцы в цирке, на обратном пути перемахнули, толком и не заметив. Вот ведь что избыток адреналина с человеком делает! Потом, когда я понял, что Толя сейчас просто рухнет и больше не встанет, свернули с обочины в сторону реки и спрятались в развалинах небольшой плотины на берегу давно пересохшего пруда. Заняли оборону и устроили привал. Вернее, оборону занял я, а Толя просто лежал на спине, жадно ловя ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Отдыхали почти полчаса, а потом, кустами, вдоль русла Аргуна, двинулись домой. Я даже спустился к реке, быстро, но максимально тщательно застирав рукава «горки» от уже начавшей подсыхать крови. Жалко ведь, почти новая вещь.

А вот теперь мы сидим в «караулке» у Аслана, гоняем чаи и перебираем трофеи в ожидании уже вызванного из Червленной Шурупа на «буханке». Сходили вполне удачно, вон она, наша добыча, аккуратной кучкой в углу лежит. Три карабина Симонова, вполне приличной сохранности, два АК-74М и четыре АКМС, причем на одном, принадлежавшем командиру, вытертый до белизны и разболтанный, будто погремушка, ГП-25. Радости Толи, когда я сообщил, что «Костер» достанется ему, не было предела. А то, что он разболтанный, – не беда. Конструкция там простейшая, сам все подтяну, даже без помощи оружейника. Еще взяли девять пистолетов: семь ПМ и два «стечкина». А вот большую часть найденных боеприпасов пришлось заминировать ловушками из гранат и оставить. Иначе мы бы все просто не подняли. Взяли только початый цинк ВОГов и все найденные Ф-1. Состояние у трофейных стволов – просто ужасное. Мало того, что сто лет не чищенные и ржавчиной да грязью заросшие, так у одного из «стечкиных» возвратная пружина оказалась очень сильно погнутой, того и гляди, сломается. Хотя себе мы его оставлять все равно не собираемся, а уж чего с ним Сергеич потом делать будет, нам без разницы. Лишь бы купил. Но все равно, оружие жалко, не заслуживает оно такого отношения. Вот, кстати, интересно, откуда пошла в свое время «красивая горская легенда» о том, что все чеченцы – великие воины с пеленок? Самое забавное, что многие в нее свято уверовали. А по моим личным наблюдениям, в обращении с оружием очень многие из них – редкостные неряхи. Понятно, что «калаш» весь мир покорил именно своей надежностью и неприхотливостью. Но хотя бы раз в месяц его чистить надо, особенно если хоть изредка, да стреляешь. А тут, как у Ильфа с Петровым: «…толстый слой то ли ржавчины, то ли гречневой каши». Верно подмечено, лучше и не скажешь. Одним словом, работа по чистке нам с Толей предстоит серьезная, с предварительным замачиванием в соляре и прочими «радостями жизни». Ладно, не будем о грустном.

Вскоре на улице раздается сначала тарахтение двигателя, а потом – резкий взвизг клаксона. Саша Шуруп приехал и дает понять, что нам уже пора. Сердечно прощаемся с Асланом, подхватываем с пола трофеи и топаем на улицу.

Когда на очередном ухабе Толя чуть не роняет на пол свою рацию, которую продолжает крутить в руках, я не выдерживаю. Сняв с груди свой чехол и вынув из него «Кенвуд», протягиваю напарнику.

– Держи, обезьянец! В чехол станцию убери и на РПС повесь, а то точно разгрохаешь.

Свою рацию я просто цепляю клипсой аккумулятора за нашитую на РПС лямку из стропы, на которые все подсумки и вешаются. До «торговой точки» деда Тимохи и так сойдет, а там новый чехол куплю.

Возвращение в «Псарню» обставляем с максимальной помпой. Мы с Шурупом, нагруженные всей поклажей, настежь распахиваем входные двери, и я голосом профессионального конферансье или, скорее, рингонауцера[78] возвещаю:

– Господа, позвольте вам представить нового бойца нашего отряда! Это отважный, заслуживший свое право быть среди нас в жестоком бою с превосходящими силами противника, наемник, с позывным…

Так, вот тут все и сорвалось…

– Алле, курсант, – театральным, слышимым даже в самом дальнем углу трактира, шепотом спрашиваю я у вошедшего в зал Толи, – ты хоть какой позывной-то себе выдумал?!

– Какой-какой? Да зовите Курсантом, один черт все уже привыкли. Другое ничто уже, похоже, и не приклеится, – шутливо ворчит довольный произведенным на всех эффектом Толик.

– Итак! – снова ору я. – Поприветствуем наемника Анатолия, позывной – Курсант!

И зал трактира взрывается аплодисментами и хохотом двух десятков луженых глоток.

Наемники окружают важно напыжившегося Толяна, жмут ему руку, обнимают, хлопают по спине, толкают в плечо… блин, не забили бы парнягу «от полноты чувствей». Он, конечно, не дите субтильное, ну так и ребята – кабаны еще те! Пока я договариваюсь с Четвертью об «аренде» старой оцинкованной ванночки, в каких обычно купали в деревнях маленьких детей, которую я видел на заднем дворе во время занятий по тактике, Толя уже собрал народ в круг посреди зала и начал «в лицах» рассказывать о нашей героической вылазке. Ню-ню, блин, баба-яга в тылу врага, вторая серия… Ладно, пусть развлекается. Он сегодня в «Псарне» герой дня.

– Так что, Кузьма, – оборачиваюсь я к озадаченному моей просьбой бармену, – отдашь мне эту железяку во временное пользование?

– Да отдам, конечно, – отвечает все еще недоумевающий Кузьма. – Только на кой черт она тебе сдалась?

– Трофеи взяли, так с них грязь и ржавчина просто сыплются, – я демонстрирую Четверти первый попавшийся под руку АКМС из баула. – Думаю все это добро в ванночку сложить и в соляре замочить хотя бы на сутки, пускай откисает. А то вообще не отчистим. А загаженные стволы я Сергеичу нести не хочу.

– И правильно, – одобрительно кивает Кузьма. – Неуважение это. И цены Сергеич тогда нормальной не даст. Из принципа. Ладно, забирай ванну и солярки из бочки возле «дырчика»[79] возьми, сколько надо. Только поставь все это добро в сарае позади дизеля, чтоб во дворе не воняло, ладно?

– Спасибо, отец родной! Как скажешь, так и сделаю! – Я отвешиваю ему шутливый поясной поклон.

– Не подлизывайся, – широко улыбается в ответ он, – я тебе «эксплуататора» не простил еще.

Разрядив и разобрав пистолеты и автоматы, закинул их в ванночку и залил соляркой. А вот СКСы в нее не влезли. Это с автоматом хорошо – сложил приклад, и все дела. С карабином так не получится. Ну, что поделать, заливаю им в ствол машинного масла из стоящей рядом с дизелем канистры. Не думаю, что Кузьма возражать станет. А масло хоть чуть-чуть, да «отожрет» грязь и ржавчину. Но все равно чистить карабины я усажу Толю. Опять же есть у меня подозрение, что он в них разбирается куда лучше меня. Так уж вышло, что я СКС видел только на плакате в армейском учебном классе при тире, да и то шибко не приглядывался, потому как плакат был старый, выцветший и порченный плесенью. А мне и не сильно-то было интересно, в моей родной ОБрОН симоновские карабины были только у парадной знаменной группы[80] и у часового на «посту номер раз»[81] в штабе бригады. И, если честно, я до сих пор не очень уверен, что они были в рабочем состоянии. Одним словом, кто у нас «туземец-абориген»? Анатолий! Вот пусть с непривычными «белому сахибу» «туземными стволами» и возится. А мне и автоматов хватит.

Разобравшись с трофейным оружием и закинув гранаты в свою комнату, я захожу в подсобку, нахожу там Зину и отдаю ей в стирку изгвазданную в крови и плохо застиранную в ледяной грязной воде Аргуна куртку от «горки». Та, увидев все это безобразие, только руками всплеснула, но обещала все отстирать. Снова захожу к себе, натягиваю чистую футболку и маскхалат, на улице сегодня прохладно, но замерзнуть не должен, застегиваю на поясе пластиковую клипсу кордурного ремня с набедренной кобурой, упаковываю в РД рукава с «волчьими головами», злосчастный, разбитый пулей трансивер, сверху закидываю чехол с фотоаппаратом и отправляюсь в гости к коменданту. Отчетность – она превыше всего.

Умаров, похоже, на этот раз Костылеву не позвонил. Ну, тем лучше, сюрприз будет. Пройдя в кабинет, веду себя как и обычно, здороваюсь, расспрашиваю, как это принято на Кавказе, о здоровье, житье-бытье и родственниках. Только собираюсь переходить к делу, как в кабинет входит Исмагилов. Отлично! Как говорится, на ловца и зверь бежит, я ведь и сам с ним хотел немного пообщаться. Здороваюсь и с Олегом. Потом, жестом фокусника, достаю из РД фотоаппарат и протягиваю им.

– Господа офицеры, прошу ознакомиться. А отчет – в устной форме.

А потом, присев на полюбившийся мне с первого раза стул у окошка, начинаю рассказывать. Сначала Игорь и Олег слушают спокойно и расслабленно, но постепенно на их лицах проступает крупными буквами нецензурное ругательство, самым близким приличным аналогом которого по значению является слово «врешь», а по звучанию – «звездишь». Когда я перехожу к рассказу о мосте, они одновременно хватают лежащую перед ними «цифру». Следующие пять минут в кабинете тихо. Игорь с Олегом разглядывают фотографии на маленьком дисплее, я с подчеркнуто спокойной и равнодушной физиономией пялюсь на пейзаж за окном.

– Так, я сейчас, – отрывается наконец от фотоаппарата «особист». – За ноутбуком сбегаю, все это срочно скопировать и в Ханкалу передать надо!

– Да уж, Миша, ну ты ловкач! – восхищенно восклицает Костылев, когда Исмагилова вихрем выносит из кабинета. – Красиво нохчей урыл!

– Ну, допустим, не урыл, а урыли, – поправляю я. – Напарник у меня – парень толковый, хоть и молодой еще. А вот почему этот блокпост урыли именно мы, а не ваш ОсНаз? Что у вас тут за война такая странная, что в двух десятках километров от вашей основной базы бандиты себя чувствуют, как на пляже с пивом и девочками? На кой черт тогда вам вообще этот ОсНаз нужен, вместе с разведкой?

– А ты, – резко и довольно зло обрывает меня Игорь, – в ситуации сперва разберись, прежде чем претензии кидать! Фиговая у нас тут война, если уж по совести. Как ни стараемся, всех «кротов» так и не выловили. Информация уходит к непримиримым все время. И из Ханкалы, и из СБ, и даже от нас. В обратную сторону, правда, тоже идет кое-что, но меньше. Как ни секретим выходы разведки и ОсНаза и их цели, все равно часто бывают срывы. Или «пустышку тянем», или, что куда хуже, последний крик в эфире: «Попали в засаду, ведем бой…» И все, была группа, и нет группы!!! Это тебе проще, ты сам по себе, о твоих делишках мы только задним числом и узнаем. И то – от тебя. А промолчишь – так и не узнаем. А каждая войсковая операция, – Костылев безнадежно машет рукой, – сам знаешь… Связь, боеприпасы, продукты, «вещевка», строевая часть с бухгалтерией, мать их! И на любом участке может быть утечка… Да даже не в утечках дело! Мы ведь тут не сами по себе! Да, автономия у Терского фронта широкая, но центральная власть один черт в Ростове. А что им наши здешние проблемы? – От избытка чувств комендант вскакивает из-за стола и начинает нервно расхаживать кругами по комнате, продолжая говорить: – У нас тут очень все похоже на то, что у вас там творилось году в девяносто восьмом примерно. Официально боевых действий нет? Нет! Ну, значит, и войск в помощь не ждите. А с мелкими, мать их, эксцессами справляйтесь своими силами. Представляешь, Миша! – голос Игоря в какой-то момент срывается на крик, видно, давно в душе накипало, а тут прорвало мужика. – Три десятка убитых за один месяц – это для них «мелкие эксцессы»!!! Своими силами справляйтесь! Да какие там, к едрене матери, силы?! В Ханкале разведбат и батальон ОсНаз да два батальона охраны. «Спецура» на БТРах, пехота на БМП. Да танковая рота, в которой половина машин, скорее всего, из боксов не выйдет: старье убитое! Артиллерии – кот наплакал. Авиации – вообще нет! Ну, еще дорожная стража и охранные роты при каждой комендатуре. И местное ополчение, которое свою станицу оборонять, разумеется, рванет, но не дальше. Если им прямо сейчас ничего не угрожает, то остальное их не касается. У них семьи, хозяйство, мля! Ну, и чего тут навоюешь?! Генерал-губернатор, думаешь, почему тебя в Ростов не сдал?..

– Не понял! – резко обрываю его я.

Игорь уже осознал, что в запале явно сказал лишнего, но назад сдавать уже поздно.

– О тебе, Миша, кроме нас и генерал-губернатора, никто не знает. В Ростов мы о тебе доложить были обязаны, операция по твоему задержанию ведь официально оформлена. Ну, мы и доложили: так и так, за вражеского агента был ошибочно принят нештатный сотрудник СБ наемник Михаил Тюкалов, ранее внедренный в ряды бандгрупп, раскрытый, но сумевший вырваться. В связи с раскрытием дальнейшее его использование не представляется перспективным. Все, дата-подпись. Мы, узнав, кто ты, решили, что нам тут такой человек нужнее, чем этим крысам тыловым в Ростове. Что ты, с твоим-то опытом, нам реальную помощь оказать сможешь.

– Ну а я, по-твоему, сейчас чем вообще занимаюсь?

– Так о том и речь. Вот закончим, и буду в Ханкалу ШТ[82] отправлять, что не ошиблись мы в тебе.

Прерывает монолог коменданта вернувшийся Исмагилов с тем самым, уже знакомым мне по допросу в местных «застенках кровавой гэбни» ноутбуком в руках.

– Так, Миша, провод у тебя есть?

– Есть, – я передаю ему чехол от фотоаппарата, – в том же кармашке, где и зарядка.

Олег только кивает в ответ и начинает подключать «цифру» к ноуту.

– Слушай, Игорь Василии, – снова переключаюсь я на коменданта, – уж коли Олег у нас занят, так, может, ты подскажешь, а что у вас за вот такое полагается.

С этими словами я достаю из РД увечный трансивер. Тот сначала оживляется, но, увидев пулевое отверстие, тускнеет взглядом.

– Варвары, вашу мать! Вы что ж сотворили-то? Из автомата да по электронному прибору…

– Подонки! – с совершенно серьезной физиономией поддакнул оторвавшийся от монитора Исмагилов. – Быдло и хамы! Расстрелять у ближайшей стенки! Но сначала – напоить чаем и обязательно с сахаром.

Отсмеявшись, я только развожу руками.

– Ну, простите, мужики, так уж вышло! Ей-ей, не хотел. Но ведь не совсем она мертвая. Наверняка, кое-что использовать можно еще, ту же тангенту с проводом, микросхемы какие…

– Нет, товарищ майор, – поворачивается Игорь к Исмагилову, – ты видал хама! Значит, как почти новую Р-159, так зажал и помалкивает! А как всякий хлам, пулями побитый, так возьмите, будьте любезны, да еще и взамен что-то, по-любому, клянчить будет.

– Так я ж говорю – расстрелять подлеца, и все дела! – снова отрывается от ноутбука «особист».

– Ах, вот вы как?! Я тут, понимаешь, ночей не сплю, мосты за них, паразитов, взрываю. А они вот так! Ну и фиг с вами, – я начинаю засовывать радиостанцию назад в РД, – вам не надо, других покупателей найду.

– Эй! – в два голоса обрывают меня «господа офицеры». – Прибор на место положи! Мы еще не сказали «нет».

– Ну, так и нечего понты корявые гнуть! А «сто пятьдесят девятая» мне самому нужна. В машину установлю и всегда на связи. Радиус-то у нее даже со штатным «хлыстом» – более чем приличный. Не то, что у портативок.

– Так и скажи – зажал, – снова улыбается Костылев.

– Конечно, зажал. От вас ведь помощи ждать можно до ишачьей Пасхи. Вот и приходится мне, маленькому да беззащитному, все зубами вырывать! Ладно, пошутили и будет. Что за этот трансивер дать можете?

– А что нужно? – спрашивает закончивший копировать фотографии и протягивающий мне назад «цифру» Исмагилов.

– Ну, ты, Олег, и спросил. Да откуда я знаю, сколько он стоит и что за него выручить можно?

– Ну, скажу тебе прямо, в целом виде ты за него не меньше десяти золотых получил бы. А вот в таком… Я не специалист, а тут разбирать и смотреть надо, много ли там целого вообще осталось.

– Угу, понял. Дело ясное, что дело темное. Тогда так. Вы мне за нее гарнитуру «хендс-фри» на «Дэу» дадите?

– Легко, – кивает головой Олег. – А после того как наш связист в ней поковыряется, может, еще и доплатим.

– Ну, вот и договорились! И еще, Игорь, у тебя чистая «склейка»[83] есть? Без вот этого, – тыкаю пальцем в разложенную на столе «двухкилометровку», испещренную всевозможными пометками и условными значками и крупной надписью «Рабочая карта коменданта ст. Червленная».

– Я же тебе уже сказал, Миша, и рад бы, да не могу я тебе такую карту выдать.

– А я ее мне выдать и не прошу. Я ее у тебя сейчас аккуратненько пересниму по квадратам и буду с наглой рожей пользоваться.

– Вот наглец, а! – восхищенно хлопает пару раз в ладоши Костылев и лезет в стоящий позади стола приоткрытый сейф. – Ладно, на, проходимец. Знаешь, если от тебя польза будет, я в Ханкалу рапорт подам о премировании тебя картой за особые заслуги.

– Кстати о пользе, Игорь, на фото с камуфляжной курткой особое внимание обратите. Не знаю, в курсе вы или нет, но это – камуфляж американских морских пехотинцев. Причем куртка здорово замызганная, давно не стиранная, но не старая. И клейма я сфотографировал на всякий случай. Это вам к вопросу о помощи турков непримиримым. И надпись на опоре. Сомневаюсь, что сапер-чеченец стал бы писать по-русски. Значит – имеем дело с предателем, причем очень неплохо обученным предателем.

– Или мамелюком, – заканчивает за меня Костылев.

– Угу, – кивает головой Исмагилов, – спасибо. Это, правда, больше по нашей части.

– Ну, это уж вы сами разбирайтесь, – покладисто соглашаюсь я. – Мое дело маленькое: попросили – сделал. Если что еще найду – или притащу, или сфотографирую. Но и ты, Игорь, о своей части договора не забудь.

– Так, а вот с этого места поподробнее! – оживляется «особист». – И чего это комендатура за спиной Службы безопасности наобещала?

– Да немного, в общем, – отвечаю я. – Мины, взрывчатку и средства взрывания. Но только если будут положительные результаты.

– Стоп! – Исмагилов хлопает себя по лбу ладонью. – Идея! К вопросу о результатах, маму их за ногу! Миша, а давай-ка мы тебя и твоего напарника оформим как отдельную разведывательно-диверсионную группу! Все чин по чину, список личного состава, человек в десять, из реально существующих бойцов ОсНаза или разведки. А все устроенные тобою «тарарамы» будем задним числом проводить как спланированные задания. С боевым приказом и прочей бюрократией. И возможностей утечки – никакой, ты ж сам все планируешь, никому не докладываешься. И реальные результаты налицо, – он кивает на монитор ноута, на котором застыло изображение подорванного мною моста. – А то в Ростове нам за низкую эффективность всю плешь проели. Это помощи от них не дождешься, а как пистон вставить – они всегда готовы.