Тень Земли

* * *

Бывает так, что один сам по себе незначительный случай порождает целую цепочку причин и следствий, которые вначале развиваются где-то в стороне, совершенно незаметны для основных участников, но потом, созрев, они вдруг обрушиваются на них целым шквалом событий.

Для Быстрова такое невидимое накопление событий началось с довольно банального вечера. Наташа предложила пойти в кафе, что-то ей приспичило отметить. Сергей терпеть не мог торжественных выходов в город. Должность у него ответственная, а город не такой уж большой, не хватало только ненужных разговоров. Да и само по себе посещение кафе ничего, кроме скуки, не обещало. Однако Наташа была на этот раз что-то уж слишком настойчива, он чувствовал в ее поведении замаскированную обиду и, чтобы избежать очередной ссоры, согласился.

У кафе не было названия, оно походило на сотни других безликих кафе, разбросанных по разным городам страны. Те же пластмассовые столики с железными ножками, та же буфетная стойка, с которой, подчиняясь велению времени, исчезли бутылки со знакомыми этикетками и вместо них появились фруктовые коктейли и соки. Сергея это нисколько не огорчило, скорей обрадовало. Скучная процедура официального празднества с неизвестной для него причиной обещала не затягиваться слишком долго. В кафе было много народу, очевидно, потому, что музыкальный автомат, обычно безмолвный, сегодня работал и извергал из своих металлических недр одну мелодию за другой.

Довольно долго пришлось ждать очереди у раздевалки, Сергей совсем уж было собрался уйти, несмотря на предстоящую ссору и на упорство Наташи, которая старалась даже не смотреть в его сторону, понимая, что его терпение на пределе. Но тут им неожиданно повезло, освободился угловой столик, и как раз подошла их очередь.

Они долго молчали. Сергей почему-то с облегчением подумал, что если после годичного знакомства с женщиной с трудом подбираешь тему для разговора, то это значит – конец их взаимоотношений уже близок. Наконец она сама заговорила о чем-то безразличном, не имеющем отношения ни к ним, ни к этому вечеру. Странное у нее образовалось настроение – с каким-то надрывом и несколько даже с философским оттенком, словно молодая женщина впервые осознала или почувствовала интуитивно, что сидят они вот так вдвоем, возможно, в последний раз…

– Как быстро все проходит…

– Что проходит? – не понял Сергей.

– Все. Увлечение. Любовь. Даже близость. Мелькают, словно картинки за окном бегущего поезда, лица людей, случайные, отложившиеся в памяти эпизоды, а поезд спешит, и некогда оглянуться, остановиться, подумать…

– Это оттого, что граница времени проходит рядом и все время нас подгоняет, торопит, – в тон ей с улыбкой подхватил Сергей.

– Какая граница?

– Граница между прошлым и будущим. Я даже стихи об этом знаю:

И на площадях полночных,

По углам высоких башен,

Часовые времени стоят…

Он хотел пошутить, разрядить обстановку, но шутки не получилось. Стихи прозвучали слишком многозначительно. А тут еще автомат, как назло, подавился очередной пластинкой. В кафе стало тихо, и случайные люди, собравшиеся здесь сегодня, все разом но какой-то внутренней, неведомой команде замолчали. Отложили вилки, опустили бокалы с недопитыми коктейлями, прислушались…

Головка адаптера с назойливым равномерным шумом пробегала по пустому диску. Может быть, подвернулся рычаг, подающий очередную пластинку, или что-то другое случилось там с этим автоматом… Казалось, где-то далеко и настойчиво, то чуть слышно, то приближаясь, стучит метроном.

– Чьи это стихи? – тихо одними губами спросила Наташа, и по тому, как загорелись ее глаза, он понял, что было правильным ощущение некоего глубокого смысла, запрятанного внутри этих строчек. Кто знает, может быть, сентиментальная чушь, над которой он теперь насмехался, имела все же для кого-то неведомое ему значение.

– Не помню, – усмехнулся он, – автор неизвестен. И сразу же автомат, словно дожидавшийся этих слов, откашлялся и выплюнул из своих недр очередную мелодию. В кафе все задвигались, шумно и облегченно заговорили. И только Сергей долго еще сидел молча, невидящими глазами уставившись в меню, словно прислушивался к затихающим шагам метронома, и старался понять: как же так получилось, что то, что казалось ему таким значительным и важным в юности, на первом курсе института, когда он сам сочинил эти строчки, незаметно потускнело и навсегда ушло из его жизни?

И потом, уже до самого конца затянувшегося, скучного вечера, он так и не сумел избавиться от чувства тоскливой и совершенно необъяснимой неудовлетворенности, оставшейся с ним даже на следующее утро, когда, насвистывая что-то нарочито бодрое, он открыл дверь своего кабинета.

Первое, что бросалось в глаза уже с порога, это груда папок на столе.

«Отчеты, расчеты. Кому они нужны?» – с досадой подумал Быстров. Он стремительно пересек кабинет и решительным движением отодвинул папки в угол стола. Несколько листов, словно протестуя, упало на пол. Подбирая разлетевшиеся бумаги и мельком проглядывая их, он с досадой отметил, что, кроме нового потока почти бессмысленных цифр, они ничего не содержат.

«Чем шире метеорологическая сеть, тем больше поступающих данных, а сводки погоды становятся все неопределенней. Может, виновата избыточная информация? Все тонут в цифрах, не хватает даже оперативной памяти компьютера: Который год собираются установить в управлении единую систему «Контур», соединенную через спутник связи с центром и со всеми периферийными станциями. Да только не спешит начальство с ее установкой. Оно и немудрено, половину штата всех республиканских управлений придется сокращать, если по-настоящему взяться за внедрение этой системы. По старинке жить проще, привычней. Идут премии, зарплаты – не так-то просто изменить привычную рутину, преодолеть инерцию запущенного бюрократического производства».

Этими рассуждениями он попутно оправдывал себя, потому что понимал уже: несделанную вчера работу снова отложит. Не было у него сил разбираться в этой груде мертворожденных цифр, чертить графики, которые уже устарели.

Проводив вчера из кафе Наташу, он опять остался у нее, хотя уже несколько раз давал себе слово не делать этого. Слишком уж затянулось знакомство. Хотелось порвать его, да все не хватало решительности.

«У нее удобная квартира, работа под боком, готовит прекрасно, так и до загса недалеко…»

Может, он и не стал бы особенно сопротивляться. Наташа ему нравилась больше всех предыдущих знакомых, но раздражала ее нервозность, неуверенность в завтрашнем дне. Он понимал, что в этих ее настроениях, скорее всего, виноват сам, и все же считал, что она не должна так явно демонстрировать свои чувства. Мужчина всегда предпочитает быть охотником, а не дичью.

Вчера они, скорей всего, отмечали какую-то годовщину. Наташа по этому поводу высказалась неопределенно: «Дата сегодняшняя касается только меня. Ты можешь не задавать лишних вопросов?» И улыбнулась невесело. Вполне возможно, что отмечалась годовщина их знакомства. Быстров не помнил точно, когда они познакомились. Женщины любят придавать значение несущественным мелочам. Их знакомство, так много обещавшее вначале, словно бы обмануло его. Л может быть, это он сам себя обманул, приземлил и сделал неинтересным то, что само по себе могло бы оказаться гораздо значительней, если бы он не спешил, не торопил события… «И на площадях полночных…» Привязались к нему эти стихи!

Он словно сортировал невеселые мысли, вместе с бумагами и папками раскладывал их по разным кучкам, чтобы потом в случае нужды легко было разобраться в выводах. Но выводов пока не было, зато папок хватало. Вот эта, например, откуда? Почему официальный пакет пришел к ним из Министерства просвещения, да еще такой объемистый. Что им нужно? Тоже недовольны сводками погоды? Или нуждаются в дополнительных прогнозах? Он представил себе возможную тему диссертации, что-нибудь вроде: «Влияние дождей на успеваемость». Усмехнувшись, разорвал конверт, вынул бумаги и вновь задумался.

«Скоро тебе тридцать пять стукнет, старик, пора бы определиться. Пора. Возьмем для начала работу. Она, конечно, перспективная, есть и материалы для диссертации, задуманной еще в институте, и возможность продвижения. Квартиру поближе обещали дать в следующем году, оклад неплохой… – Но глухая тоска, несмотря на все эти радужные перспективы, не оставляла его со вчерашнего вечера. – Молодость проходит, а чего я, в сущности, достиг? Начальник отдела периферийного управления? Не так уж много, да и не в этом дело. Ну, еще оклад повысят, назначат со временем на должность начальника управления, вполне возможно, что дальше? Разве этому я хотел посвятить жизнь?» Мог ведь пойти на научную работу, предлагали место в аспирантуре, но он решил не спешить, решил немного поработать, приобрести практические навыки, без которых ни одна диссертация не имеет законченного блеска и неоспоримости суждений. Это было, несомненно, правильное решение. Тогда что же его гложет? Почему отдают в памяти глухими ударами забытые строчки стихотворения его юности? «Ладно. Хватит ныть. Давай лучше посмотрим, что там от нас хотят в Министерстве просвещения… Графики… И – здесь графики! Позвольте, это же Тарьин! Ну да, восточный склон, что за черт! Я же уже видел эти расчеты! Да и папка вроде знакомая, с зелеными тесемочками… Ну, конечно, Строков! Опять Строков!»

Придется наконец с ним что-то делать. Так дальше нельзя. Нужно докладывать Попову. А он обязательно спросит, какие у него предложения. Проще простого уволить Строкова или, на худой конец, перевести его с Тарьина, например, в Искандер-Куль, подальше от районного начальства и от этой лавинной проблемы Тарьина, которой он всем заморочил голову. Но тогда нужно предложить какую-то кандидатуру на место Строкова, а такой подходящей кандидатуры не было. Он уже давно подыскивал человека, с тех самых пор, как получил от Строкова личное письмо с оскорбительными высказываниями в свой адрес. И хотя эти высказывания были неуклюже завуалированы в приемлемую для письма форму, а самого Строкова он и в глаза не видел ни разу, Быстров именно тогда решил подыскать кого-нибудь на место Строкова. Не потому, что его задело это письмо, ничего, кроме улыбки, оно не могло у него вызвать. Просто для него стало совершенно очевидным, что Строкову, этому старейшему работнику управления, не по плечу стала такая сложная станция, как Тарьин. Беда была в том, что подобрать достаточно компетентного специалиста, знакомого с районом Тарьина, было не так-то просто. Вводить в курс нового человека – потребуется слишком много времени, и никто не согласится на такую замену сейчас, в разгар снеготаяния, когда обстановка там действительно осложнилась… Но и ждать больше нельзя, Строков настолько накалил обстановку, так старательно разводил бурю в стакане воды, что промедление им обойдется дороже. Можно временно предложить кого-нибудь из работников станции, того же Хакимова, например, – диплома у него, конечно, нет, но до осени ничего там не случится, к тому времени кого-нибудь найдем. И с этим сложившимся наконец решением он взял строковскую папку и отправился к Попову.

Отношения с начальником управления у Быстрова сложились самые дружеские, и потому, не задерживаясь в приемной, он сразу же попал в кабинет.

Ему не пришлось объяснять сложившуюся ситуацию. Попов поневоле был в курсе тарьинских проблем. Обильный поток корреспонденции, рожденный Строковым, не миновал и его кабинета. Быстров вполне обоснованно надеялся на согласие начальника со своим предложением. Однако, выслушав его, Попов надолго задумался. Он даже встал, подошел к окну, за которым суетливые горлинки возились на ветвях деревьев, и долго стоял там молча, словно вспоминал что-то, известное ему одному.

– Все но так просто, как тебе кажется, – наконец заговорил Попов, так и не повернувшись к Быстрову. – На Тарьине нужен настоящий специалист, хорошо знакомый не только с местной обстановкой, но и с теорией движения лавин. Хакимов может не справиться.

Быстров терпеть не мог спорить, не видя глаз своего оппонента. Он тоже подошел к окну, откинул пошире штору и, встав напротив Попова, решительно возразил:– С теоретической частью я разбирался раз двадцать! Там все абсолютно ясно.

– Так ли? Снег этот ты не видел, тут Строков прав.

– Что же, я по каждому капризу начальника станции должен назначать экспертизу с выездом на место для проверки строковских фантазий?

– Случай Тарьина особый. Вот что я тебе предлагаю. Поезжай-ка ты туда на месяц. Прими у Строкова станцию, разберись с лавинной угрозой, а я за это время подберу Строкову замену. Тебе же легче будет ввести в курс дела нового человека на месте.

Быстров не ожидал такого поворота событий и несколько секунд растерянно молчал. Еще не поздно было что-то придумать, некую объективную, уважительную причину, и отказаться. Это было его первым желанием, но почему-то он так не сделал, лишь спросил растерянно:

– А как же отдел?

– Ничего с твоим отделом за месяц не случится.

– Это что же, новое назначение? – криво усмехнулся Быстров.

– Это командировка. Всего на месяц. – Голос Попова прозвучал неожиданно сухо.

«Почему бы и нет?» – подумал Сергей.

Лавина событий двинулась, и он почувствовал, что не сможет остановить ее движение, даже если очень захочет. Отказываться в этой ситуации просто неудобно. Сам, что называется, напросился. Для проформы он, конечно, попросил денек на раздумье, но знал, что ехать на Тарьин все равно придется.

Выйдя от Попова, он задумался над капризным стечением обстоятельств. Не пойди они вчера с Наташей в кафе, он пришел бы сегодня на работу в другом настроении и, возможно, наткнувшись на папку Строкова, не пошел бы к Попову. Сколько их уже было, таких писем от Строкова… А тут еще в памяти засели строчки этого дурацкого стихотворения, и Сергею казалось, что это именно они помешали ему в нужный момент сосредоточиться, найти достойный предлог, отказаться… «И на площадях полночных, по углам высоких башен…» Теперь по крайней мере появился предлог объясниться с Наташей.

Когда он набирал знакомый номер, предстоящая командировка на Тарьин казалась ему уже едва ли не героическим подвигом.

Наташа ждала его в сквере возле театра. Дневная жара спала, и в парке было прохладно и тихо, только резкими неприятными голосами орали крупные азиатские скворцы с желтыми клювами. Редкие прохожие не мешали разговору, однако начать его Сергей все никак не решался.

– Долго мы здесь будем стоять? – спросила Наташа.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Что-нибудь случилось?

– Я получил новое назначение. Начальником высокогорной станции…

Наташа вся сникла, потому что наконец поняла и его странный звонок, и это необычное свидание в парке…

Недавно политая зелень газонов благоухала чуть терпким горьковатым ароматом, наверно, поэтому у нее защипало глаза.

– Значит, уедешь… А я все ждала, когда это случится.

– Мне дали время подумать. Я могу и не согласиться. Пришел посоветоваться с тобой.

Он еще что-то говорил, но она перестала его слушать, потому что знала: все главное уже сказано, остальное игра – не больше.

– Ты поезжай, Сережа. Ты давно искал повод уйти от меня, вот теперь и поезжай.

Неожиданно она встала и, не дослушав его очередной фразы, пошла прочь. Он не остановил ее, не догнал. Стоял и смотрел, как она шла, почти бежала по аллее парка, как свернула за угол…

«Вот так и нужно рвать, одним взмахом», – подумал он, хотя ожидал другого, долгого объяснения и был слегка разочарован ее уходом.