На отдельном листе маршал записал имена дам, которых при встрече надо целовать в щеку и спрашивать: "Как поживаете, ma belle?" "Это трофеи вашего королевского правления, - сказал король, - постарайтесь припрятать список, хотя Дезире все равно его выудит. Если будут интересоваться - нравится ли вам "шведский стол" (Дезире объяснит, что это такое, а может, и нет, не знала, в вашу семейную жизнь не вторгаюсь), отвечайте: "С приездом королевы я предпочитаю провансальскую кухню". "Вы правы, маршал, вы прекрасно входите в роль, для короля не бывает мелочей, и королевское окружение замечает только мелочи". Иногда, забыв про все, они с жаром обсуждали поход Императора на Москву или битву под Лейпцигом, и тут уж больше говорил Бернадот, а король предпочитал слушать. Маршал чертил диспозицию войск и доказывал королю, что даже русскую кампанию 12-го года можно было бы спасти (отведя после Бородино армию назад к Смоленску и сохранив людские резервы), а сражение под Лейпцигом выиграть у союзников. Они чувствовали взаимную приязнь, им было интересно друг с другом, они бы точно стали неразлучными друзьями, но оба понимали: Карл Четырнадцатый может существовать лишь в одном лице...
Однажды, походя, вскользь, как бы между прочим, как будто речь шла о сущей ерунде, король осведомился: "Что они вам говорили обо мне?" Маршал сразу догадался, кого король имел в виду. "Мы расстались в Лионе, когда весной 19-го года я возвращался к Дезире. Мне посоветовали избегать Парижа, держаться в тени, памятуя о благе Оскара и будущем династии Бернадотов. Сказали, что вы человек справедливый, а если когда-нибудь Дезире решит посетить Стокгольм, я могу ее сопровождать".
"Вот оно что", - подумал король и на секунду прикусил губу.
Он послал нарочного к Жан-Люку с приказом отправить Друо в Тронхейм с секретной депешей для барона Раппа и подписал последний свой декрет: выплачивать графу Карлу Валленбергу пенсию полковника.
Поздно вечером накануне торжественной церемонии в Стокгольме - обручения Жозефины и Оскара, к летней королевской резиденции подъехала легкая двухместная карета. Недавно сменившаяся стража бесстрастно наблюдала, как знатного гостя, седобородого и седовласого графа Валленберга, провожает сам король.
- Да хранит вас Бог, граф Валленберг, - громко произнес король, а затем тихо спросил: - Могу я все-таки знать, зачем вы это сделали?
Граф Валленберг улыбнулся, поглаживая приклеенную бороду:
- Есть два резона. Каждого достаточно. Объясню один: много-много лет тому назад, когда наши французские дивизии дрогнули под ударом неприятеля, вы, тогда еще полковник, первый пошли за мной со знаменем в руках, и наша внезапная контратака привела к победе. Вы это помните, маршал?
В бледном сумраке белой ночи было видно, что король мучительно соображает:
- Где? На правом берегу Рейна? В Бельгии? Во Фландрии? Я в стольких сражениях участвовал...
- Я вас хорошо понимаю. Это действительно трудно вспомнить, а еще труднее вообразить... Пусть Бог хранит династию Бернадотов!
Сидевший на облучке старый капрал Дюпон тронул лошадей.
* * *
Тронхейм - столица Норвегии, казался Дисе провинциальной дырой. Красивый городок, сохранивший средневековые постройки и средневековые нравы. С кем было общаться? Норвежские аристократы заискивали перед ней, женой высокопоставленного шведского чиновника, да в свой круг не пускали. И потом языковой барьер. Норвежцы из принципа говорили на родном языке, шведский не учили, впрочем, на официальных приемах все изъяснялись на французском. Французский вошел в моду. Мода диктовалась из Стокгольма. Королева Дезидерия и принцесса Жозефина говорили только по-французски, двор к ним подлаживался, и даже король начал требовать, чтоб рапорты к нему составлялись по-французски. Жизнь в шведской колонии Тронхейма напоминала Дисе террариум: слишком мало пространства, слишком много змей, все шипели из своих углов, неосторожное движение - укусят. Вернуться в Стокгольм, чтоб не умереть от скуки? Барон мог истолковать это желание по-другому, хотя из Стокгольма сообщали: после приезда Дезидерии с королем произошла метаморфоза, он стал примерным семьянином. Злые языки сплетничали: король сменил "шведский стол" на провансальскую кухню королевы.
За шесть лет лишь два события нарушили монотонное пребывание супругов Рапп в Тронхейме.
Рождение дочери Каролины, конечно, не в счет, появление Каролины было радостно и окончательно помирило Дису с бароном, барон забыл или делал вид, что забыл все. "Все забывается..." - как и предсказал король. Нет, случилось два происшествия, и весьма странных. Еще когда в Стокгольме праздновали обручение Оскара и Жозефины, прискакал гонец от короля, ночью стучал в дверь, разбудил всех. При виде гонца барон побледнел и долго дрожащими руками вскрывал письмо. Баронесса почувствовала, что ее сердце рвется из груди. Плохая или хорошая весть, она не знала, но ночью срочная депеша от короля! Барон прочел, его брови удивленно поползли вверх, потом он спрятал письмо в карман халата. "Располагайтесь на ночлег, - сказал барон гонцу, - у меня в доме комната для гостей. Вам придется задержаться в Тронхейме, нам поручили деликатную миссию". Майор Друо, так звали гонца, прожил у Раппов неделю. Утром куда-то уезжал с бароном. Возвращались поздно. Баронесса ждала с ужином. Майор Друо был галантен, как и все французы. Хоть какое-то развлечение. После отъезда Друо барон еще несколько дней важничал, избегал вопросов, но Диса знала, как ему развязать язык.
- Знаешь, кто такой Друо? Королевская инквизиция! Верно, я испугался. А кто б не задрожал, когда в середине ночи врываются? Зачем его послали? Разрази меня гром, не понял. Смотри.
Диса прочла на листике семь строчек:
"Любезный барон Рапп!
Найдите повод держать майора Друо в Тронхейме в течение недели. Не отпускайте от себя ни на шаг. Придумайте какой-нибудь заговор, проведите сыск. Надеюсь на вашу исполнительность и скромность. Помните, что у Хаммерфильда повсюду уши.
Всегда к вам благосклонный
Карл Четырнадцатый".
Никакого продолжения этому не последовало. Никаких больше персональных посланий от короля барон Рапп не получал.
Второй эпизод можно считать плодом фантазии Дисы. После крещения Каролины они спустились по ступенькам церкви Святого Олафа. Девочка - на руках мужа. Баронесса мельком глянула на толпу любопытных. Возвышаясь над толпой, буквально в метре от Дисы стоял король. По инерции она сделала еще шаг, оглянулась. Высокий человек с курчавой белой бородой, в черном плаще и надвинутой на лоб шляпе ласково смотрел на Дису. Ей ли не узнать этот взгляд! Голова закружилась, Диса чуть не упала с лестницы. Хорошо, что ее тут же подхватил адъютант барона. Когда она пришла в себя и начала шарить жадными глазами по лицам толпы высокий бородач в черном плаще и шляпе уже успел исчезнуть. Словно сквозь землю провалился.
Диса не спала несколько ночей. Ее романтическая натура разыгралась. Без сомнения, это король, инкогнито приезжал в Тронхейм, чтоб присутствовать на крещении Каролины. Ведь девочка могла быть и его дочерью. Так поступил бы человек, которого она собиралась любить всю жизнь.
Барон забеспокоился. Диса объяснила свой обморок на лестнице слабостью после недавних родов. Ничего страшного. Просто ее мучает загадка. Ей почудилось, что она увидела в толпе около церкви Святого Олафа своего дядюшку Кристофа, который отплыл в Америку одиннадцать лет тому назад и пропал без вести. Вдруг это он? Пожалуйста, наведи справки, кто из иностранцев или знатных шведов побывал в Тронхейме последнюю неделю. Как он выглядит? Высокий, с седой курчавой бородой... Я его плохо помню.
Барон поднял на ноги норвежскую полицию. Ищем, мол, английского шпиона (не дядюшку Кристофа - это же курам на смех!), высокого бородача в черном плаще и шляпе, мог выдавать себя за шведа, за немца, за американца... Шансы на успех равнялись нулю, ибо в Норвегии все мужчины были высокими, отпускали бороды, а в дождливую погоду облачались в черные плащи. Правда, шляпам предпочитали морские или рыбацкие фуражки. По шляпе и отыскали. "Если кто-то по внешним приметам соответствует твоему дядюшке Кристофу, - сказал барон, - то это граф Карл Валленберг. Я запросил его досье. Авантюрист, служил во французской армии, порвал со своими родственниками, живет где-то на Севере, иногда наведывается в город, чтобы в кассах шведского казначейства получать пенсион."
Подробности о графе Валленберге Дису не интересовали. Она продолжала верить, что Тронхейм инкогнито посетил король.
В 1829 году барона Раппа назначили вице-министром внутренних дел. Диса возвращалась в Стокгольм с трепетом и неясными ожиданиями. Разумеется, за шесть лет норвежской каторги она не помолодела, однако и Ее Величеству, Дезидерии, пора бы нянчить внуков. "Шведский стол" отменен - тем лучше, нет соперниц. И если король... С мужем отношения нормальные, муж поймет и примет.
Барон, несмотря на свое честолюбие, застрял на вторых ролях. В цивилизованных столицах любовница монарха тасует министерскую колоду. И если король... Шесть лет в норвежском болоте! Вот барону урок, за гордыню.
Диса была готова на все.
Они явились во дворец в парадной одежде, а церемониймейстер сообщил, что в последний момент Его Величество перенес аудиенцию из тронного зала в рабочий кабинет.
Стопки бумаг громоздились даже на паркете. Король в военном мундире без погон, с седыми висками, встал из-за стола, пошел к ним навстречу:
- Мой дорогой барон, прошу извинить, завален бумагами и делами. И потом, я не люблю театр в тронном зале. Какие настроения в Норвегии? Депутаты стортинга опять заболели сепаратизмом?
Король говорил по-французски и обращался преимущественно к барону.
- Мне вообще не нравится положение в Европе. Пахнет бунтом и революциями. Кашу, как всегда, заварят во Франции, а нам придется расхлебывать. Что это у вас? - Король ткнул в Георгиевский крест на груди барона. - Вы сражались в русских войсках?
- Всего лишь в чине прапорщика... - скромно потупился барон.
- Чин не имеет значения, - рассмеялся король. - Имеют значение отвага и находчивость. Когда я был сержантом, маркитантка не давала моему взводу продовольствия, дескать, в лавочке шаром покати. Я снарядил трех гренадеров...
Тут король (наконец-то!) обратил внимание на присутствие баронессы и, словно что-то вспомнив, милостиво осведомился:
- Как поживаете, моя красавица?
И поцеловал ее в щеку. Поцеловал как дочку, как внучку, как собаку Жучку, как картинку, как сардинку, как стенку. Как пустое место.
- Смею надеяться, что Ваше Величество пребывает в добром здравии? спросила Диса по-шведски, вежливым ледяным тоном, на который король - раньше! реагировал мгновенно.
Король поморщился и ответил по-французски, как бы оправдываясь:
- Старость - коварная спутница, моя красавица. Я чувствую себя в приличной форме, а шведский язык уходит Не та голова Я забываю элементарные слова. Память стала выборочной. Я помню имя той маркитантки, имена трех гренадеров, все, что было в молодости. Вот вчера подписал указ о назначениях, а имена вылетели из головы. Слава Богу, что Оскар рядом.
Любой придворный был бы счастлив, услышав от короля такие откровения. Признак доверия! Поэтому барон Рапп, очень довольный и польщенный, без умолку делился с Дисой своими впечатлениями об аудиенции - всю дорогу, пока они возвращались в карете домой.
- Король заметно изменился, годы берут свое, - говорил барон, - тем не менее он в курсе последних событий и хорошо информирован. Если король предвидит волнения в Европе, значит, так и будет. Если волнения перекинутся к нам возрастет роль моего министерства. Понимаешь? Король - великий труженик. Правда, он жалуется на провалы в памяти, это естественно...
И быстро добавил, чтоб баронесса не заподозрила его в каких-то намеках на прошлое:
- Он даже забыл, как послал к нам с поручением майора Друо. Казалось бы... Что ты хочешь, возраст...
Но Диса уже ничего не хотела. Во всяком случае, от человека, который принимал их в королевском кабинете.
III. ПРОФЕССОР САН-ДЖАЙСТ
Я эти новейшие научные теории в гробу видел. Пусть взрослые бабы себя уродуют, сгоняя лишние килограммы - ничего не поделаешь, мода. А ребенок должен быть кругленьким, полненьким. Мало того, что ребенка дома травят корнфлексами и салатами, так приводят в супермаркет, где столько соблазнизмов - печенья, пирожных, конфет, шоколада, карамели, - и всего этого нельзя. Возьми, Эля, орешков и сушеных фруктов, утешься. Мамаша, глазом не моргнув, предложила бы сушеных кузнечиков, да, к счастью, их в американских магазинах пока не продают. Какой-то там святой - Фома? Епифан? - питался в пустыне сушеными кузнечиками и был за свои подвиги канонизирован церковью. Я не богохульствую, однако полагаю, что Эля и святому Фоме, и святому Епифану сто очков вперед даст, в пустыне таких прилавков не было, одни миражи. Эля - прелесть, Эля - лапочка, самая послушная дочка на свете уныло грызет чернослив. Мамаша-дрессировщица катит свою тележку к овощной секции. Мы рулим к винно-водочным рядам. Мамаша спокойна, там я ничем побаловать Элю не смогу.
- Тони, где моя булочка? - шепчет святая Эля.
Я достаю из кармана булочку с изюмом или шоколадом, купленную заранее в библиотечном буфете. Ребенок съедает ее стремительно. Кто сказал, что у Эли плохой аппетит? Глупо, конечно, лакомиться библиотечной булочкой, когда вокруг кондитерское пиршество. Но магазинные булочки и пирожные - в коробках, по нескольку штук. Мамаша у кассы непременно засечет, что коробка вскрыта. Я и так дико рискую. Если Эля проговорится, то мне расцарапают морду. Ведь я применяю антипедагогические методы: нарушаю режим и учу ребенка врать. Я не учу ребенка врать. Мы коробки не берем и не вскрываем, крошек в тележке не остается и мамаша не спрашивает: "Эля, ты съела булочку?" Сама же Эля, на что уж любительница поболтать, на эту тему помалкивает. Смышленый ребенок. С таким - в разведку.
Совершив противозаконный акт, Эля верхом устраивается в тележке, как кучер на облучке кареты, и теперь мы не прячемся за стеллажами, а наоборот, прокладываем свой маршрут так, чтоб держать мамашу в поле зрения. Для мамаши день без магазинов - потерянный день. Только супермаркет для нее - сущее наказание. Она предпочитает заведения, где можно проводить часы в примерочных кабинках, а какой мне смысл туда ходить, если я ее не вижу? Вот в супермаркете я ловлю кайф. Самая красивая девочка на свете разгуливает между стеллажей, как топ-модель по подиуму, и я с удобной мне дистанции наблюдаю это чудо. Нас разделяет фруктовый прилавок. Мамаша в банановой кофточке, в зелено-яблочном платье, в апельсиновом пеньюаре... Россыпь черешни опять меняет цвет ее одежды, совпадая с тоном губной помады. Она набирает совком ягоды в пакет, в глазах сосредоточенность - какие мировые проблемы нас волнуют? В моей голове словно фотоаппарат отщелкивает кадр за кадром. Любой кадр украсил бы обложку популярных журналов. Твое счастье, что фотокорреспонденты дежурят у ворот виллы какой-нибудь Памелы Андерсон. Что Памела, я против нее ничего не имею, пусть живет... Как делают голливудских див? Присматривают загорелую задницу с длинными ногами и, если рожа задницу не портит, шпаклюют рожу макияжем, разрисовывают косметикой, приклеивают ресницы - готово, очередная звезда сходит с конвейера, открывает пасть: "Я согласилась на эту роль потому, что героиня фильма, как и я, темпераментна, следует своему инстинкту вопреки рассудку..." Но профессионалы журнальных джунглей помнят, какой основополагающий элемент у киноактрисы, и стараются ее снимать через задницу Так вот, повторяю, радуйся тому, что фотокоры игнорируют супермаркет. Хоть специфический ракурс приносит им заработок, однако осталась у них изначальная тяга к прекрасному, ведь учили их ремеслу не в женской бане, знакома им, хотя бы по репродукциям, итальянская и французская классическая живопись... и увидят они ангельский лик с картин Рафаэля и Боттичелли в рамке лимонов и ананасов, вздрогнут, перекрестятся, протрут свои зенки и сообразят запечатлеть на пленку. "Наконец-то нашли! воскликнет умный просвещенный редактор (такие существуют? а вдруг?). - Куда же вы раньше смотрели? (куда? все туда же, через то же самое)" Тиснут портрет на глянцевой обложке в миллионах экземпляров. Закрутится маховик рекламной индустрии. И улетит твоя девочка, зазнается.
Пока не поздно, увези ее в Иран или Саудовскую Аравию, где женщины в общественных местах носят паранджу. Есть и в мракобесии здравая идея...
Приближается контрольная проверка. Пальцы с лиловым маникюром извлекают со дна тележки мои слабые попытки экономии семейного бюджета. Инквизиторский взгляд. Крупный план.
- Я же выбрасываю эту гадость из холодильника! Она тухнет на следующее утро.
Можно вас поцеловать? Можно обхватить ваши колени?
Публика была бы в шоке? Нет, Подумали бы, что снимается кино, репетируют сцену.
Дисциплинированный и вышколенный профессор смущенно бормочет, что, дескать, уценка товара не влияет на качество, дескать, это правило маркетинга, уловка для привлечения клиентов.
Мне отвешивают фунт презрения. Бесплатно. А в глазах пляшут искры. Ей нравится быть повелительницей.
И платить в кассе мне не разрешается. Ты же дал мне деньги!
...Когда, сколько веков с тех пор минуло?
- Ладно, блок "Малборо" отдельно. Отраву покупай себе сам.
* * *
Я читаю одну за другой книги о гражданской войне в Соединенных Штатах. Я выписываю на листки подробности, которые никому, кроме меня, не интересны: цвет пуговиц на мундирах северян, калибр орудий у южан. Я безмолвно участвую в споре историков, людей чрезвычайно эрудированных, знающих, понимающих. Меня увлекает аргументированность логики то одной, то другой стороны. Гражданская война изучена до малейших деталей. И сколько остроумных концепций! Американские специалисты давно поделили между собой время и пространство, и нет плацдарма, на который я мог бы высадиться и откуда сунуть нос в почтенный академический мир.
Есть.
Но кто меня туда пустит? Кто позволит мне об этом вякать? Я не верю, что прозорливые ученые мужи не замечают одной очевидной вещи. Значит, своего рода национальная смычка, патриотический сговор. Заминированная территория. Посторонним вход воспрещен.
Суть моей теории? Пожалуйста. И южане, и северяне были отважными солдатами, меткими стрелками, лихо держались в седле. Немаловажную роль играл фактор человеческой выносливости (дети первопроходцев и пионеров), самопожертвования. Офицеры и генералы - инициативны, решительны То есть по кадровому составу - прекрасная армия. (Дисциплина хромала - с этим все согласны.)
Беда заключалась в том, что ни северяне, ни южане абсолютно не умели воевать Тактика - на уровне боев с индейскими племенами и архаичными мексиканскими подразделениями. Стратегия? Такого понятия вообще не было Взаимодействие войск - за семью печатями, как китайская грамота. В этом смысле любой наполеоновский полковник мог посадить американских главнокомандующих, генералов, Гранта и Ли, за школьную парту.
Конечно, опыт приходил. На войне набираются опыта быстрее, чем где-нибудь. Вопрос: какой ценой?
Но я готовился не к дискуссиям в Генштабе, я готовился к лекциям. Теперь, представьте себе, я рассказываю студентам:
- Прорыв генерала Шермана на узком фронте и глубокое вторжение в тыл южан, перерезавшее их коммуникации, изменили ход войны. Это вам известно если не по учебникам, то по фильму "Унесенные ветром" - помните пожар в Атланте, колонну янки на мосту и голос за кадром: "Шел генерал Шерман". Менее известно, что поначалу Шермана встретили в штыки не южане, а его непосредственное начальство, генерал Грант и лично сам президент Линкольн. Главное командование северян было в ужасе от плана Шермана: армия не обеспечена прикрытием с флангов, ее окружат и уничтожат! Шерман, как и его коллеги, тоже привык действовать методом силового давления, стенка на стенку. Но в штабе у него служил шведский полковник Валленберг. Жуткий педант и зануда, который умолил, упросил, буквально заставил Шермана пролистать книгу Клаузевица: "Мой генерал, если я для вас не авторитет, что естественно, то посмотрите, как немец анализирует двадцатилетние войны в Европе". Из уважения к своим немецким предкам и чтоб Валленберг от него отстал, Шерман раскрыл наугад книгу, прочел пару страниц, заинтересовался, прочел от корки до корки. Задумался. Умный был генерал. Если вы решите, что я намекаю на роль личности в истории, - ошибаетесь. И я вовсе не призываю прекратить глазеть телевизионные клипы. Моя мысль до безобразия примитивна: как бы странно это ни звучало, но чтение книг иногда приносит практическую пользу.
Хорошо, разговор о пользе книг возражений не вызовет. Однако поймут, что за этим вырисовывается. Войну Севера и Юга выиграл покойный немецкий генерал Карл фон Клаузевиц!
И не дрогнуло звездное знамя?
Такой курс на ура прошел бы в Сорбонне, моих соотечественников хлебом не корми, дай только поехидничать над супердержавой. Гордые галлы до сих пор не простили штатникам, что те их освободили от немецкой оккупации в 1944 году. Кровная обида. Либеральные американские профессора, конечно, выше национальных предрассудков, слово "патриотизм" не выговаривают, фу, стыдно, поэтому на ученом совете мне вежливо похлопают:
- Замечательно, уважаемый коллега, мы ничего подобного не слышали. Укажите, пожалуйста, ваши источники. На кого ссылаетесь? Все-таки история точная наука.
Вот с источниками сложнее. И, соответственно, с перспективой получить место в здешних университетах. Но я в себя верю. Что-нибудь да придумаю И Дженни в меня верит. А главное, мне самому интересно вернуться в то время. Когда-то я все это проходил. И натурально позабыл к чертовой матери, как забывает после экзамена студент вызубренный накануне учебник.
...Над ночной Филадельфией полыхала гроза. Шквальный ливень обрушился на площадь. Молнии резали небо сверху вниз и поперек. Гром грохотал, как будто к городу подтянулась вся артиллерия южан.
- Дьявольская погода, - проворчал генерал Шерман, наливая виски в два стакана, - циклон с океана надолго Мы завязнем в грязи и потеряем преимущество внезапной атаки. Скажите, полковник, в Европе тоже воюют под дождем?
- В Европе бельгийский дождик, мой генерал. Есть такое выражение. Меня учили, что в армии не существует плохой или хорошей погоды. Впрочем, по опыту знаю: погода всегда плохая...
- Минуточку, профессор, - прерывают меня голоса с кафедры, - мы привыкли к игре вашей фантазии, она оживляет лекцию, но все-таки откуда у вас такие сведения?
Откуда? Не помню.
...Но сколько было бравады! Капитан Гопкинс ведет свой батальон развернутым строем. Приказ не стрелять, пока не сблизимся на тридцать шагов. Покажем этим задрипанным янки, как дерутся настоящие мужчины!
Капитан Чемберлен выстроил своих солдат в два ряда и прет навстречу. Парад. Не хватает лишь полкового оркестра, под который Гопкинс и Чемберлен маршировали в балтиморской военной школе. Самый тупой прусский офицеришка, чтящий устав, давно бы скомандовал остановиться, сгруппироваться и открыть прицельный огонь по движущимся мишеням. А капитан Чемберлен не может себе такого позволить, иначе сопливые плантаторы-аристократы подумают, что мы их боимся.
Стенка на стенку. Они сойдутся у ручейка, где ничего не подозревающие коровы и теленок мирно щиплют траву. Самолюбивые отчаянные мальчишки, цвет американской нации. Через несколько часов их подберут санитарные фуры... Уцелеют ли корова и теленок - неизвестно...
Неотвратимый ход судьбы нарушает вестник из госпиталя. Стреловидный синий "понтиак" на огромной скорости влетает в пока еще свободное пространство, с визгом притормаживает. Улучшенная и омоложенная копия Жозефины Богарне демонстрирует воинству полные колени и то, что выше, обтянутое "Вальпургиевой ночью".
- Профессор, пойдем пить кофе.
Раз так - стоп, ребята. Перекур. Хорош виргинский табачок. А собственно говоря, чего мы тут столпились? Задрать бы этой девчонке юбку...
- У тебя, профессор, одно на уме.
- У меня? Я не решаюсь до вас дотронуться, госпожа моя. Созерцать, как произведение искусства. Радуюсь, что бесплатно.
- Созерцай, созерцай. Сахар не подсовывай. Возьми мне плюшку. Ну и что там было дальше?
- Дальше? Война прекратилась. Два батальона южан и северян окружили нежданную гостью плотным кольцом. Она им давала...
- Давала двум батальонам? Бесстыдник!
- Она им давала заработок. Ведь началось паломничество со всех штатов. С посетителей брали по два доллара, большие деньги по тем временам. Но всем хотелось посмотреть...
- На корову и теленка?
- Повторяю, куда подевались корова и теленок - не знаю. Пегие такие, в черных яблоках. Может, их и съели. На войне как на войне. А все хотели посмотреть на это чудо. Иногда, по настроению, девочка чуть-чуть приоткрывала колени, еще на три сантиметра. Приезжал генерал Ли. Приехал даже генерал Грант.
- Им со скидкой?
- Нет, в Америке равенство, два доллара с носа, независимо от чинов.
Она прихлебывает кофе мелкими глотками. В глазах веселые искры. Я люблю, когда у нее такие глаза. Невероятно, немыслимо, не могу поверить, что я с ней сплю каждую ночь.
* * *
Когда это все случилось в Париже, я был в Бордо на университетской конференции. Мне кажется, если бы я не уехал в Бордо, я бы в тот вечер позвонил ему: "Не выходи на улицу, не пускай никого в квартиру, не подходи к двери". У меня должно было сработать шестое чувство, называемое предчувствием, сигнал беды. Послушался бы он меня? Последнее время мы виделись не часто и редко перезванивались... Разверзлась земля, и его унесло в черную бездну. Иногда во сне я вижу эту пропасть, от ужаса кружится голова, я подползаю к краю и кричу в клубящуюся тьму:
- Сережа! Не выходи на улицу, не пускай никого в квартиру, не подходи к двери!
* * *
Ей, правда, объяснили, что папа тяжело болен, и она не спрашивала, почему он вдруг исчез, почему не приходит, не говорит с ней по телефону, однако в ее взгляде, во взгляде пятилетнего ребенка, появилось взрослое выражение тревоги. По обыкновению, мы с ней гуляли, пели, читали, дурачились, но она следила за мной глазами затравленного зверька и, казалось, ждала: вот-вот я ей что-то скажу. Потом был день рождения Лели. Мама постаралась его отпраздновать торжественно и шумно. Пригласили всех знакомых детей. Накупили дорогие подарки. Словом, все, как при Сереже. И Анька носилась с подружками по комнате, бесилась, танцевала и на детском концерте спела песенку про жаворонка.
После десяти вечера за столом осталось лишь несколько гостей и шестилетняя Диана, за которой ее мама должна была приехать через час. Маленький Леля давно спал, а Анька ворочалась в своей постели, раскидывала подушки, пыталась чуть ли не встать на голову. Я понимал, что девочка перевозбудилась, и сидел рядом, рассказывал сказку. Глаза у Аньки слипались.
- Деда, позови Диану, я хочу с ней попрощаться.
Диана, несмотря на обилие сладкого, с аппетитом уплетала кружочки копченой колбасы. Тут же пошла за мной в Анькину комнату.
- Анна, спокойной ночи!
Анька капризным сонным голосом пробормотала:
- Диана, а где твой папа?
- Ты же видела, он уехал по делам.
- Дина, - Анька попыталась в очередной раз встать на голову, - а где твоя мама?
- У мамы спектакль в театре.
Анька села, повернулась лицом к Диане и совсем другим тоном быстро спросила:
- А ты не знаешь, случайно, где мой папа?
* * *
Было, наверно, так...
Они подъехали к полуночи, остались в машине и с противоположной стороны улицы наблюдали, как на освещенном крыльце респектабельного буржуазного дома появилась группа веселых мужчин и женщин. Женщины громко смеялись, кто-то кого-то обнимал, договаривали то, что недоговорили на вечеринке. Потом подвыпившая компания спустилась в маленький дворик и через калитку в железном заборе, увенчанном острыми пиками, высыпала на тротуар. Прощание, ритуальные поцелуйчики. "Безлошадные" пары сели в "БМВ" Жан-Поля и "ситроен-ХМ" Филиппа. Укатили. Обратил ли кто-нибудь внимание на... Не могли. На этом необычно широком для Парижа авеню стоянка в шесть рядов. И улица, хоть и в центре, полутемная - ни кафе, ни ресторанов. Так поздно ни одна собака по ней не шастает, а если и вылезла с хозяином по своим собачьим надобностям, то им, хозяину и собаке, абсолютно нет дела до двух (трех?) хорошо одетых месье, изучающих в машине план города или занятых оживленной беседой.
В 0.25 машину покинул мужчина в плаще и шляпе, со скрипичным футляром в руке. Насвистывая, пересек авеню, подошел к забору, уверенно набрал код, распахнул калитку, поднялся на крыльцо, ключом открыл парадное. Свет в подъезде музыкант зажигать не стал, лифтом не воспользовался, потопал вверх по лестнице. Физкультурник.
Через три минуты спутник музыканта проделал тот же маршрут, поднялся на крыльцо и нажал кнопку интерфона.
Сережа решил, что это вернулся кто-то из гостей (забыли что-нибудь или недопили?), и отправился к экрану монитора посмотреть, кто именно. Телекамера над подъездом показала ему незнакомое лицо (или знакомое? Это бы важно знать, да никто теперь не узнает). Телемонитор в салоне сломался еще утром, второй был оборудован у двери в квартиру. Солидная дубовая дверь, а в середине - овал из небьющегося матового стекла (в половину человеческого роста), укрепленный стальными узорчатыми разводами. Мода была такая в Париже в начале двадцатых годов... И вот в светлом овале возник силуэт Сережи. Тем временем музыкант-физкультурник уже стоял на площадке шестого этажа перед дверью, уже расчехлил скрипичный футляр и вытащил оттуда автомат с глушителем.
Очередь. Промахнуться невозможно. Бронебойные пули прошили матовое стекло, как тонкую материю.
Никто ничего не слышал. Соседи по лестничной площадке отдыхали в Ницце.
Музыкант-физкультурник отбросил ногой ненужный скрипичный футляр, на пятом этаже аккуратно положил автомат у лифта и неторопливо продолжил спускаться. Респектабельный буржуазный дом спал.
Когда полицейские сирены разорвали ночную тишину, машина с субъектами (двумя? тремя?) уносилась из города. Вряд ли к аэропорту. Требовалось всего два часа, чтоб домчаться до Бельгии. Думаю, они (он?) свернули с автострады и пересекли границу по какому-нибудь пустому деревенскому шоссе.
Выводы. Они (музыкант и подручные) обладали прекрасной информацией. Узнать код - дело плевое, Сережкина квартира была проходным двором для так называемой парижской светской шелупени. Но они (музыкант и подручные) знали, что охранник Сережи ночует у себя дома, что заказана бронированная дверь, которую вот-вот должны поставить, что в это утро сломался (сломали?) телемонитор в салоне, что гости уйдут к полуночи, что Сережа с дамой, значит, сразу спать не ляжет. Никакое самое квалифицированное "наружное наблюдение" такой информации дать не может. Сережу продал кто-то из его ближайшего окружения.
Кто?
* * *
- Сережа, умоляю, сегодня вечером не выходи из дома. Не пускай никого в квартиру. Не отвечай на звонки. Не подходи к двери.
Даже если бы я почувствовал опасность, послушался бы он меня?
Не знаю. Маловероятно. Еще менее вероятно, что это что-либо изменило. Раз прислали профессионалов, то они бы его достали в какой-то другой день. Однако мой опыт подсказывает, что другой день - это всегда другой день. Теоретически он приносит счастливый шанс. Многое может произойти за сутки. Дурацкая автомобильная авария. Рутинная полицейская проверка. Острый приступ аппендицита. Музыкант поскользнулся на ровном месте и сломал ногу. Отмена команды...
Теоретически шанс на отмену команды ничтожен. Дело запущено в ход. Не остановить. Однако мне как историку известны случаи, когда выигрыш во времени отворачивал злой рок. Например, после казни виконта Александра Богарне Жозефина сутки напролет рыдала в своей келье монастыря Кармелиток. (Не успел еще рассказать Дженни, а надо.) Жозефина ждала неминуемой гильотины. И вдруг непредвиденный инцидент в Конвенте (Робеспьер не захотел назвать имена заговорщиков), закончившийся Девятым термидора...
Другой день.
У меня нет доказательств. Просто интуиция, опыт. Настораживает вот что: те, кто дали команду, те, кто руководил "музыкальной группой", не только обладали прекрасной информацией, - они просчитали, какую информацию получит следствие! Они все взвесили заранее, обсудили и порешили, что эта информация устроит французскую полицию, что французам невыгодно будет копать глубже. Знакомый почерк мощной организации, самого крупного ответвления Системы. В чем они всегда были непревзойденные мастера - так это в искусстве запускать дезу. А тут все укладывалось в нужную французам схему. Сережа заработал миллионы на торговле с Россией, а потом свернул бизнес, ибо ему там угрожали. Очень важный для французов аргумент! Далее. Сережа разошелся с женой, коллекционировал топ-модели, купил в восьмом районе роскошную квартиру, кутил, посещал ночные клубы - то есть вырисовывается типичный (и привычный обывателю по газетным статьям) портрет русского мафиози.
Стоп. Опыт учит сдерживать эмоции и не поддаваться увлекательным гипотезам. Убийство в центре Парижа видного международного бизнесмена нонсенс, скандал, пощечина французской полиции - автоматически подымет на ноги все государственные спецслужбы. Если убийство заказано одиночкой - ему, одиночке, плевать на последствия. Если за всем этим стоит упомянутая нами организация, то это вопиющее нарушение негласной конвенции, причем в самый неподходящий для России момент. По идее, организация не осмелилась бы на такой шаг. Ведь в первую очередь французы зададут себе вопрос: у кого в Париже длинные руки? У наследников славных ВЧК, ГПУ, КГБ, под какой бы невинной аббревиатурой они сейчас ни чирикали. И изучат внимательно этот след. Как ни натаскивать профессионалов, они обязательно где-нибудь наследят. Следы не оставляют лишь херувимы - прилетают на крылышках.
У советских с французами всегда были сложные отношения (естественно, на уровне разведок). Даже в период своего расцвета и могущества советские аббревиатуры толком не понимали, когда французы знают и когда делают вид, будто не знают. Французы на многое закрывали глаза, ибо правила игры определяла высокая политика. А тут им бросали публичный вызов! Французы поднатужатся, кое-что найдут и заготовят ядовитый и очень неприятный ответ. Говорят, российские органы сильно перестроили и перетрясли. Но не до такой степени, чтоб они разучились смотреть дальше собственного носа. Значит, надо исключить участие российских аббревиатур. Риск непропорционален результату. Неужели Сережа кому-то так мешал?
Логично? Логично. Правда, при условии, что французы будут искать настоящих убийц, а не возможность сохранить свое благообразное лицо. В том-то и закавыка. Французам главное не подмочить репутацию Парижа, города, безопасного для иностранных бизнесменов. И легенда про русскую мафию для нынешних комиссаров Мегрэ - манна небесная!
Я читал все, что писала французская пресса про "загадочное убийство". Писали взахлеб. Разумеется, под диктовку полиции. Так вот, уважаемые леди и джентльмены, это внутренние разборки между русскими. Это русские дела. Кто-то у кого-то зажилил миллионы. И русская мафия скорректировала. К вам, почтенные леди и джентльмены, герры, синьоры, шейхи и ханы и прочие мадамы и месье из Японии, Малайзии и Сингапура, - к вам русская мафия не имеет никакого касательства. Можете спать спокойно под сенью "Девушек в цвету" и Эйфелевой башни.
Насколько мне известно, были существенные детали, которые никак не укладывались в версию про русскую мафию, упрямо выпирали острыми углами. И я хочу знать, действительно ли следствие их сознательно не заметило, или следствию помогли не заметить, или совпало то и другое?
* * *
С каждой женщиной (не очередной бабой, а Женщиной Твоей Судьбы) надо начинать все сначала. Как будто заново родился. Это не армия, где тебя перебросили в другую часть (в другую страну) и ты продолжаешь служить в прежнем чине. Нет, начинаешь рядовым. Прежние заслуги тут не признаются, наоборот, вредят. Допустим, в прошлой жизни (с другой) вы были генералом, и если женщина вас принимает таким (что логично с точки зрения мужчины), это не показатель сильной любви, это показатель, что женщина еще не уверена в своей силе. Не беспокойтесь, уверенность придет. И тогда вас, лопоухого салагу, погоняют с полной выкладкой по плацу, вам напомнят ваше генеральское бахвальство, три шкуры сдерут, пока в ее глазах, женщины, вы не заработаете первую сержантскую лычку. Внешняя похожесть - обманчива. Каждая женщина - особая планета со своим неповторимым климатом. Не приспособитесь - сдохнете от перепадов давления, от мороза или солнечного удара. Женщину надо изучать, приручать (приручаться), вызубрить наизусть имена тех, кто с ней был раньше (Постепенно вам их сообщат. Не всех. Минимум, необходимый для вашей акклиматизации), и полные имена ее многочисленных родственников (ближних вы быстро запомните, но если пренебрежете дальними - совершите серьезную ошибку!). Классический пример - роман Жозефины с капитаном Жеромом Готаром. Оба пылали страстью, и капитана отпускали из казармы с субботнего вечера до утра понедельника. Так о чем с ним говорила Жозефина в течение воскресного дня? О чистой и высокой любви? Нет, перемалывала косточки всему семейству Богарне и без умолку болтала о своих тетках, кузинах и кузенах, оставшихся на Мартинике. Правда, Жозефине и капитану казалось, что у них в запасе вечность.
Всем так кажется.
Не успел еще рассказать об этом Дженни, а надо бы...
Словом, выражаясь современным индустриальным языком, требуется длительный период обкатки, притирки, регулирования клапанов, зачистки контактов и подкручивания гаек.
У нас с Дженни произошло чудо. Точность космической стыковки. Космическую стыковку готовят годами, репетируют на тренировках, просчитывают компьютерами. Впечатление, что нас давно подготовили друг для друга и безукоризненно вывели на единственную встречную орбиту. Я ее органично принимаю такой, какая она есть, будто она специально для меня создана. А Дженни утверждает, что меня ей доктор прописал. Лишь однажды она подкрутила гайки (и мне мозги), когда я слишком уж важный вернулся из Вашингтона. Молодец! Среагировала сразу, не холит, не хранит в себе отрицательные эмоции...
Каждая женщина - особая планета. После долгих странствий я попал туда, где мне легко дышать. И не имеет значения, кем (и с кем) я был раньше. Ваше Императорское Величество, сделайте божескую милость, примите своего верного слугу из парижского дистрикта!
* * *
Дженни тормозит у светофора. Я выскакиваю на тротуар (нет даже времени поцеловать Самую Красивую и Самую Любимую девочку на свете - сзади гудят), машу рукой Эле и чешу по стритам и авеню Лос-Анджелеса. Держу приличную скорость. Скорость рейсового автобуса (в час пик). Быстрая ходьба, как всегда, доставляет мне удовольствие. В принципе, я неприхотливое животное. Для полного счастья мне надо: а) спать с Дженни, б) десять километров пешком ежедневно. И еще я предвкушаю, как засяду в библиотеке, погружусь в книги, буду выписывать на листки цитаты - моя привычная работа. Не волнуйтесь, я придумаю курс лекций, это поначалу я нервничаю - вдруг не получится? В данном случае "вдруг" исключено. Всегда получалось.
Поток машин, спускающийся с Лорел-каньона, развозит клерков по офисам. В Лос-Анджелесе на службу не ходят. Ездят. На магистралях интенсивное движение, а тротуары пусты. Скоро откроются продуктовые лавочки, магазинчики одежды и радиотоваров, парикмахерские, ресторанчики, поликлиники, врачебные кабинеты, двери госпиталей. (Медицинских учреждений в городе огромное количество. Люди здесь или портят глаза за компьютерами или лечатся.) Тогда появятся прохожие. Пока лишь редкие бомжи проверяют свой убогий инвентарь на скамейках, где они ночевали.
Но что это? То тут, то там я замечаю бестелесные фигуры. Словно призраки возникают в бензинном мареве. Они, шатаясь, бредут мне навстречу, глотая воздух ртом, как рыбы, выброшенные на песок. Приглядываюсь. Конечно, это не фантомы. Старики, страдающие от бессонницы, от артритов и склерозов, от сердечных и почечных приступов, старики - лысые, с седыми патлами, сгорбленные, с вздутыми на ногах венами - старики, одетые кто в майки и шорты, кто в ночные пижамы, кто в светлые и темные цивильные костюмы...
В Шерман-Окс их не видно. Они ведут другой образ жизни. Наверно, купаются в своих бассейнах и играют в теннис на закрытых кортах. А в этом районе города, лишенном тени деревьев (Правда, вот торчит высоченная пальма. Кому, когда пальма давала тень?), старики утречком выползают на улицы, чтобы подышать прохладой. Через час безжалостное, раскаленное, стальной голубизны небо Лос-Анджелеса сольется с землей и загонит их, как тараканов, в щели до позднего вечера. Но поздним вечером в центре города старики предпочитают не высовывать носа из многоквартирных домов...
Почему я раньше не обращал на них внимания? Почему мне кажется, что они заполнили тротуары? Да нет, не заполнили. Они действительно двигаются, как призраки, бочком, по кромке тени от домов, стараясь не попасться никому на глаза. Однако я невольно вздрагиваю, когда мимо косолапит очередной стодвадцатикилограммовый фантом с отвислым животом, с дряблыми щеками в красных прожилках, с отвратительной бородавкой на подбородке и бессмысленным - точнее, устремленным в глубь себя, в свои болезни и хвори - взглядом. Это мне знак? Предупреждение?
Прочь! Я не был таким и никогда не буду! Не хочу!
Резко увеличиваю обороты. Чувствую, как приятно пружинят мышцы ног. Я сильный и здоровый зверь, способный отмахать двадцать, тридцать километров без устали. Давно остались позади кварталы, где водятся привидения, я шагаю по широкой авеню с дорогими магазинами и ресторанами (пока закрытыми), и впереди вырастает здание библиотеки.
Жизнь прекрасна и удивительна!
Удивительна тем, что в девять утра, то есть среди бела дня, кто-то меня преследует. И не из области духов. Черный "рейнж-ровер" неторопливо катит за мной. Ну, если я вообразил себя зверем, то тогда, естественно, охота. Сворачивать на боковые, совсем безлюдные улочки глупо. Я сильное животное, но у "рейнж-ровера" больше - как их? - лошадиных сил. И потом мне самому интересно: от кого привет?
До библиотеки два блока. Черный "рейнж-ровер" меня обгоняет, останавливается, из кабины вылезает блондин в кожаной куртке. Комплекция штангиста. Ждет. И по мере моего приближения его лукавая рожа расплывается в улыбке.
- "Я милого узнала по походке". Еще помните русские песни? А я думаю, кто это несется с такой скоростью? Что-то больно знакомое... Антон Валентинович, какими судьбами?
* * *
Какими судьбами? Много чудес было во время горбачевской перестройки, а одно из них - когда в Москве пропали такси. То есть вроде бы такси не отменяли, зеленые огни мелькают здесь и там, но никто не тормозит. Почему? Или все спешат по вызову, или их прикрепили к учреждениям, или таксистам надоело возить пассажиров и они решили просто так кататься? Загадка. Однако ушлый народ ломать голову над загадкой не стал, ушлый народ мигом сообразил, что если такси не существует (или существует лишь в качестве декорации, части городского пейзажа), то появилась замечательная возможность левого заработка для тех, у кого собственная "тачка", или "мотор". Ну, а самые хлебные места подкалымить у вокзалов и в аэропортах. И конечно, самый выгодный пассажир - иностранец. И вот однажды дежурит Саня в Шереметьево, радио объявило прибытие самолета из Парижа рейсом "Эр Франс". Значит, смекает Саня, иностранец попрет фирменный, неподдельный, советские летают только Аэрофлотом. Иностранец, естественно, прет на стоянку такси и ничего не понимает. Нет "волг" с зеленым огоньком и с шашечками на борту, исчезли, как динозавры, зато со всех сторон ушлый народ предлагает подбросить в столицу страны победившего социализма без счетчика и цену запрашивает феерическую. Иностранцы хоть и прибыли из царства свободной инициативы, но к такому беспределу не привыкли. Сбились в кучу на стоянке, балакают между собой на ихнем наречии и, видимо, надеются на Второе Пришествие, мол, с небес спустится государственный таксомотор... У Сани свой метод. Он заприметил молодого иностранца богатырского роста с маленьким чемоданчиком (такой не испугается сесть в машину к частнику, а то ведь распустили слухи, будто в Шереметьево орудует банда уголовников), протиснулся к нему (к иностранцу, не к чемоданчику) и вежливо продекламировал выученную наизусть английскую фразу: "Добро пожаловать в Москву. Меня зовут Саня. Домчу с ветерком по любому адресу за 50 рублей. Совсем недорого, сэр". Саня полагал, что если уж он, Саня, выучил эту фразу, то иностранец, из какой бы Африки ни приехал, обязан ее понять, а далее они объяснятся на пальцах. Иностранец ответил длинной руладой черт знает по-каковски, и Саня выдержал ее, руладу, как выдерживал артобстрел в Афганистане - с бесшабашной улыбкой, чуть втянув голову в плечи.
- Твою мать, Саня, - сказал иностранец на чистом русском, - учить тебе надо английский, без английского в этом мире пропадешь. Согласен меня возить целый день за триста рэ?
Саня не поверил своему счастью. Триста рублей? В конторе "Моспосжоптрансэнерго", где Саня числился экспедитором, ему платили сто шестьдесят пять рэ в месяц. Триста в день? Не иначе как с неба. Ну, а бюллетень оформить в поликлинике не проблема.
Саня подъезжал к гостинице "Советская" ровно в 8.00 утра. Рабочий день иностранца был расписан до минуты. Мотались по министерствам, комитетам, техническим институтам. Вечером он ужинал с кем-то в ресторане, и по рылам приглашённых, по их манере поведения Саня догадывался: номенклатурные пташки. Саня честно ждал в назначенном месте, не соблазнялся возможностью улизнуть на часок, подхалтурить - сидел в машине, читал газеты, перекусывал бутербродом, пил из термоса кофе. Иностранец знал: в любой момент Саня с "жигуленком" под рукой. Домой Саня возвращался за полночь (с тремя сотнями в кармане), но ровно в восемь утра вымытый, выбритый, в свежей рубашке (научился у иностранцев!) Саня у "Советской".
Как-то раз они пообедали в "Якоре" (иностранец настоял), и Саня успел немного рассказать о себе: воевал в Афганистане, в спецназе, ранен, награжден, вернулся в Москву героем, и тут выяснилось, что "афганцы" на Родине никому не нужны. Саня не жаловался, наоборот, напирал на то, что ему еще повезло: купил по дешевке старенький "жигуль", заменил почти все узлы на новые (шахер-махер с конторским автопарком), и вон как "жигуль" хорошо бегает, помогает свести концы с концами. Сане важно было показать иностранцу, что он, Саня, парень не промах, может еще пригодиться, когда иностранец опять приедет, а то ведь даже адреса Сани не записал, ни телефона, ни фамилии, но иностранец про мухлевку с запчастями слушать не стал - взглянул на часы.
В последний день совсем запарились. Всюду опаздывали. Тем не менее за пять минут до объявления посадки на вечерний парижский самолет Саня подрулил к перрону Шереметьево. Иностранец достал из чемоданчика пластиковый мешочек с пачками советских банкнот:
- Саня, здесь семьдесят тысяч. Мне их вручили сегодня, и я не успел ими распорядиться. Боюсь, что на таможне могут застукать и отобрать. Прилечу через неделю рейсом "Эр Франс". Встретишь и отдашь.
Саня вел машину из аэропорта, намертво вцепившись в баранку. Чокнутый иностранец! Доверить человеку с улицы семьдесят тысяч! Это же целое состояние хватит на новую "Волгу", на дом, на полжизни!
Иностранец не прилетел ни через неделю, ни через месяц. Каждый день Саня упрямо приезжал в Шереметьево к назначенному рейсу. Ждал, высматривал, чертыхался. Через полтора месяца Саня увидел в толпе пассажиров знакомую высокую фигуру и чуть не заплакал:
- Сережа, твою мать, за что ты меня так мучил?
Вот так переплелись их судьбы, и неизвестно, кому больше повезло. Скажут, Сане. Мог ли он себе представить, в горах Афгана или в подвале конторы "Моспос" (и так далее), что когда-нибудь пересядет на "вольво", на "ауди", на "пежо-605", "мерседес-500" (вехи для шофера, который собственноручно перебрал свой первый "жигуленок") и будет крутить руль по ухоженным автострадам Франции и Швейцарии, жить на приморской вилле на Корсике, кататься на лыжах в Альпах, летать на частных самолетах? А я скажу: повезло Сереже. В период, обозначенный еще Марксом как первоначальное накопление капитала, в период, где нравы американского Far West перемешались с российской дикостью, когда считалось хорошим тоном облапошить, нагреть, кинуть ближайшего друга и партнера, рядом с Сережей (или за его спиной, вплотную, не отходя ни на шаг) оказался самый преданный ему человек, надежный тыл, охрана и прикрытие.
Потом наступил период (не предсказанный ни в каком учебнике мировой экономики - русское изобретение!) планомерного отстрела отечественных и зарубежных крупных предпринимателей. Сереже сняли копию со списка на "уничтожение". Сережа числился на пятнадцатом месте. Тринадцать перед ним были убиты. Четырнадцатого, Березовского, будущего секретаря Совета Безопасности при президенте Ельцине, только что взорвали в "мерседесе". Березовский чудом остался жив. Сережа понял, что никакая охрана в Москве (а его охраняли отставники-ветераны Девятки, бывшего управления КГБ) не спасет от пули снайпера. Сережа закрыл все свои дела в России...
Но это уж другая история.
Саня знал про Сережу все (до момента, пока Сережа окончательно не покинул Москву), ou presque. Гораздо больше, чем я. Нам было о чем поговорить.
* * *
- Антон Валентинович, - по русской привычке Саня называл меня по имени-отчеству, - местные черные товарищи (видите, в Америке я тоже научился не произносить слово негр) кожей чувствуют, с кем имеют дело. Попал я тут вечером в район, в который лучше и утром не попадать. Спустило колесо. Я его подкачал. Смотрю, под фонарем стоит группа черных товарищей - кричат, громко смеются. Может, и не надо мной, может, анекдоты рассказывают, может, у них такая манера беседовать, но мне это как-то не понравилось. Я пошел на них. Они смолкли, расступились. Я дошел до перекрестка, повернул обратно. Они снова в куче и громко "ляля-ляля". Я опять прямо на них. Они сделали вид, что не обращают на меня внимания, но пропустили, как по коридору. Ну не шляться же мне взад-вперед, я не рейсовый автобус. Сел в машину и уехал. И на лбу у меня не было написано, что я спецназовец.
"Они подумали, - подумал я, - что если человек так упорно лезет на рожон, значит, из полиции".
Саня сообщил много историй, вполне пригодных заполнить пустые страницы моего досье. Однако именно эта история, сбоку припека, к делу отношения не имеющая, заставила меня задуматься. Ведь я не похож ни на полицейского, ни на спецназовца, обученного приемам рукопашного боя без оружия. И годы, увы, не те. И если я попаду в такую ситуацию - передо мной не расступятся. Разумеется, в отличие от Сани, я не буду искать приключений на свою голову. Но особенность подобных ситуаций в том, что они сами тебя находят, причем в неподходящий момент. (А бывает подходящий?) Дженни бесстрашно разгуливает по своему кварталу, где муниципальные власти экономят на освещении улиц. Неужели она не боится за себя или хотя бы за Элю? О преступности в городе ежедневно трубят по всем каналам телевидения. Моя любимая девочка не смотрит ящик? Нет, она просто привыкла, что с ней и Элей всегда был Джек, профессиональный боксер. Как-нибудь отобьется. И эту привычку чувствовать себя в безопасности рядом с мужиком автоматически перенесла на меня.
Я польщен, моя девочка. Спасибо за доверие. Такое доверие надо оправдывать. И еще я подумал: о чем же я раньше думал? Ведь думать-то нужно!
И в очередной раз, когда Дженни собралась вечером в "Only woman", я тихонько заткнул себе под пиджак, слева за пояс, пистолет.
...Если выбирать окружной путь к "Only woman", не пилить прямо на Вентуру, то вечером Шерман-Окс - сказка. Вся эта ботаника, от пальм и лимонных деревьев до цветочных клумб и подстриженных лужаек, все посаженное и взращенное, чтобы подчеркнуть индивидуальность домов, - все это вечером создает атмосферу таинственности и загадочности, а главное, дает то, чего не хватает Лос-Анджелесу, - прохладу. И есть улицы (те, которые мы выбираем), где хоть на одной стороне тротуар, и Эля может спокойно рулить до перекрестка, не опасаясь редких машин. И машины в здешнем ботаническом раю воспринимаются не как законные хозяева города, а как заблудившиеся заводные жуки со светящимися глазами. Когда Эля проезжает перед домом, защищенным сигнальным автореле, вспыхивают направленные фонари. Беззвучный салют! Снова ныряем в темноту. Моя правая рука спускается с плеча Дженни, ниже и ниже... Пользуюсь темнотой и безнаказанностью... Я иду с любимой женщиной. Всего лишь. Миллионы людей на земле так гуляют. Привыкли. Для них это обыденность, рутина. Не понимают своего счастья. Я понимаю. Люди по природе своей - мечтатели. Как бы замечательно им ни было сегодня, они надеются, что завтра или в обозримом будущем им станет еще лучше. Два королевства, два миллиона, еще одна выигранная война! В моей жизни тоже случалось хорошее, да я, как и все, не умел этого ценить. Теперь научился. Будет ли Дженни моей женой или я буду мерить шагами тюремный дворик - никому не известно, решается где-то в небесной канцелярии. Однако я знаю точно, что в последний момент перед тем, как попасть на баланс небесной канцелярии, я увижу - если не наврали, если правда, что перед смертью вспоминают самый счастливый миг, - я увижу темные улицы Шерман-Окс и себя, идущего в обнимку с женщиной (В обнимку? Гм...) за трехколесным велосипедом ее ребенка, и умру в надежде продолжать прогулку в том же составе (когда-нибудь!) по райским облачным кущам, скопированным с этого ботанического ансамбля.
Голос доктора Фауста: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
Эля послушно останавливается. Велосипед почему-то не желает влезать на тротуар. Нет пологого съезда. Мы помогаем Эле преодолеть бордюр, и она весело катит под горку. Дженни пытается прижаться ко мне слева, но я, как бы машинально, пропускаю ее вперед и обнимаю правой рукой. Слева ко мне нельзя, моя девочка, иначе возникнут ненужные вопросы.
Шпионка! Поднялась в кабинет неслышно, как тень, застала меня врасплох:
- Тони, это опасно?
Проигнорировала мою слабую попытку запудрить ей мозги. Протянула ладонь.
- Дай. Не заставляй меня расстегивать твой пиджак.
То, что потом она говорила, не имело значения. Имело значение то, что меня заподозрили в трусости. Это я прочел в ее глазах. Не прямой упрек - сомнение, скажем так, в моих каких-то качествах...
Я жутко обиделся. О'кей. Обещаю, больше такого не повторится. Я тоже гордый. Конечно, зря ты меня обезоруживаешь. Если... Впрочем, если да кабы, я всегда буду виноват. Так уж устроена жизнь. Придется надеяться на Бога, что само по себе ненадежно, учитывая наши сложные с Ним (да простят мне дерзость!) отношения, сложившиеся вопреки элементарной логике или по логике, которую я, честно говоря, до сих пор не могу понять.
* * *
Иногда я думаю (все-таки я еще думаю, уже похвально!), что я олух царя небесного. Сидишь дома, как старый гриб под кустом, и уверен, что молодой женщине такой образ жизни тоже нравится. Осел и болван! Ей же нужно общество, нужно, чтоб на нее смотрели, нужны выходы, и на выходах - сверкать, мелькать, привлекать внимание особ мужского пола. Как Дженни обрадовалась, когда нас пригласили на прием к Джорджу! Я принял меры предосторожности: категорически выступил против ночной прозрачной рубашки (чуть прикрывающей попу), которую Дженни почему-то называла модным платьем для выходов. Вздохнув, Дженни облачилась в светло-серебристые колготки, светло-голубой костюмчик (длина юбки совпадала с длиной пиджака), поверх накинула белый двухметровый шелковый шарф. Простенько? Но ведь взрывчатая смесь составляется из простых компонентов. Получилась бомба адской силы. Гостей в доме Джорджа набилось человек сто, и моя бомбочка рванула уже в дверях, в смысле рванула от меня (никакая цепь, золотая или якорная, ее бы не удержала), и пошла по рукам. Здравомыслящий муж в этих случаях обязан не возникать и не мешать молодой жене кружиться, как говорили в старину, в вихре вальса. Пару раз мне показалось, что ее вот-вот уволокут на второй этаж в спальни и там трахнут... Дженни сказала бы: "Ну и комплексы у тебя..." На самом деле, конечно, мне доставляло удовольствие наблюдать за ней и сознавать некоторую свою принадлежность к возмутительнице спокойствия.
На приемах такого рода обычно несколько центров притяжения (кроме столов с закуской и выпивкой). Народ крутился около Дженни, народ крутился около пожилого джентльмена (по виду Морган Рокфеллерович или Рокфеллер Морганович), народ ошивался возле вальяжного типа в костюме, как будто пошитом из стодолларовых купюр (черт знает из чего пошит, однако даже для меня, ничего в этих высоких материях не смыслящего, было ясно, что костюмчик тянет тысяч на десять зелененьких. А всезнайка Дженни потом сказала: "От Версаче"). Вальяжный тип стоял ко мне спиной и веселил публику шуточками и прибауточками. Я же уединился с бокалом "Chateau "Cadet Bon" и следил за траекторией передвижения белого шелкового шарфа. Тут меня зацепил Джордж, хозяин дома, и не успел я опомниться, подвел к вальяжному типу, развернул его за плечи на 180 градусов и представил меня.
- Элитарный профессор собственной персоной! - со светской небрежностью воскликнул вальяжный тип. - Приятно удивлен встретить вас в Штатах.
Он был действительно приятно удивлен. Известный парижский прохиндей, мифоман, ничтожество. Во Франции он бы не посмел ко мне приблизиться. Я бы ему руки не подал. Увы, было бы некорректно портить настроение Джорджу. Пришлось пожать вялую клешню соотечественника-гастролера, произнести: "Чииз", и стремительно отвалить как можно дальше.
"Chateau "Cadet Bon" в моем бокале приобрело вкус уксуса. Так тебе и надо, олух царя небесного, осел и болван! Давно пора принять аксиому, что в Америке принимают по одежке. Я все еще живу, как во времена битников и хиппи. Мне плевать, во что человек одет. Джордж ничего плохого не хотел, он руководствовался американскими понятиями. К нему на прием затесались два француза. Один, в скромном костюмчике, скучает в уголке. Другой, в роскошной шкуре от Версаче, блистает в обществе. Долг радушного хозяина - подвести того, кто победнее, к тому, кто пошикарнее: пусть не чувствует себя золушкой...
Если копнуть глубже, то все дело в моей собственной гордыне. Я забываю, какая эпоха на дворе. Император мог позволить себе оливковый сюртук. Король Карл Четырнадцатый носил военный мундир без погон. Мишура в одежде им не требовалась. Все и так знали, кто они. А заплутавший в истории профессор Сан-Джайст полагает, что потертый костюм от Ив Сен-Лорана, купленный в доисторический период, придает некий романтический орел...
"Ладно, - подумал я (на приеме все развлекались, а я думал), - вернешься домой, тщательно помоешь руки и забудешь клешню от Версаче". Джордж сказал, что у прохиндея дела в Голливуде? Очередной прохиндейский миф, крючок для наивных американцев. Впрочем, нынче голливудская продукция на таком низком уровне, что вполне совпадает с интеллектуальным уровнем парижского прохиндея и ничтожества.
Что касается меня лично, то я, блюдя репутацию европейской элиты, решил подняться на другой уровень - на несколько ступенек по лестнице! - и не с тем, чтобы перехватить Дженни в момент, когда ее уговорят совершить экскурсию в спальни второго этажа, а с тем, чтобы наслаждаться редким спектаклем: моя девочка снимает сливки Лос-Анджелеса!
Все-таки иное зрелище, чем ее ординарный визит в супермаркет. Больше выбора. Иные стимулы. Что отражается, как в зеркале, на ее лице. Тоньше нюансы. Улыбка, пол-улыбки, четверть улыбки, улыбка краешком губ, розовеют щеки... Какая богатая палитра! И внезапный искренний смех, захватывающий ее собеседников...
И я загадал: если Дженни почувствует, что я на нее смотрю, если обратит на меня внимание - значит, у нас все будет хорошо.
Чем она так увлеклась? Какие сети ей расставляет бульдожий толстяк в богемной бабочке? "Дорогая незнакомка, у меня в кармане сто тысяч долларов. Не соблазняет?" Дженни с легкой усмешкой сверлит его глазами, и я представляю себе вызванный этим эффект. Толстяк на седьмом небе (с новой бабочкой) или (мысленно) в спальне второго этажа.
Короткий приколочный взгляд в мою сторону. Проверка, удостоверилась, что я никуда не делся. Уф!
В машине Дженни сообщила: нас пригласили на виллу в Малибу к модному фотографу.
- Тоничка, нам нужны такие связи. И я тебе куплю новый костюм. Заметил, там был один француз в тройке от Версаче? Ты еще к нему подошел.
(Я к нему подошел?! Вот так теперь все и будут говорить, и прохиндей - в первую очередь. Несмываемое пятно в моей биографии.)
- Скажи, тебе трудно быть прилично одетым? Морально тяжело? Отречение от святых принципов молодости? Ты у меня скрытый санкюлот.
- А кто такие санкюлоты?
Как я подозревал, Дженни полагала, что санкюлоты - это революционеры-якобинцы, которые не носили штанов. В чем же они тогда ходили, моя девочка?
Я ревностно заполнил пробел в ее образовании, хотя осталось ощущение, будто ждали от меня не этого исторического опуса...
- Ты давно знаком с Джоржем-миллионщиком? Ну твой приятель, хозяин дома. Процветающий тип.
В двух словах я рассказал о наших с ним отношениях. И все соответствовало истине. Но, говоря о Джордже, я имел в виду и другого типа, ханурика от Версаче. Так получилось, что когда-то я и ему помог (не Версаче, а ханурику). И по инерции я смотрю на него сверху вниз. А времена меняются, люди - правильно, что делают люди? - растут, и лишь я застыл на месте. Или, скажем так, мир несется по фривеям на автомобильных скоростях, а я плетусь по задворкам в карете прошлого.
* * *
За что я все-таки люблю своих соплеменников? Они выдали миру гениальную формулу: cherchez la femme! Наверно, было так. Алхимик мучился в поисках магического камня, залез по уши в долги, король субсидировал расходы, потом королю надоело. Вызвал алхимика пред светлы очи. Золото на бочку или повешу! "Ваше Величество, - завопил, как бы сейчас у нас написали, лжеученый, - не велите казнить, велите миловать, я нашел, нашел магические слова (король встрепенулся) - да не для золота, для руководства в повседневной жизни. Вот они: "Ищите женщину". "Каналья, - взревел король, - пове... впрочем, стоп, в этом что-то есть. Вы как хотите, а я пошел. Каналью - гнать со двора. Пусть живет".
Ищите женщину! Вот волшебный ключ ко всему.
Генерал Бонапарт легко и играючи провел свою итальянскую кампанию. Ни один полководец за всю историю человечества не одерживал в такой короткий срок на ограниченной территории стольких блистательных побед. И никогда больше Наполеон не смог повторить своего шедевра. А почему? Австрийцы подставлялись? Мечтали, чтоб их побили? Такого не бывает. Австрийцы искали тактику и стратегию, как отразить сумасшедший натиск французских войск. А генерал Бонапарт искал женщину, искал свою Жозефину. Где Жозефина? Почему не приезжает в Италию? Приехала? С кем? Неужто правда у нее роман с этим жалким интендантом? Где они прячутся? Бонапарт и на Аркольский мост поперся под убийственный огонь, ибо ему было плевать, кто и из чего стреляет, он искал Жозефину. Австрийцы оторопели. Их учили, что генералы должны командовать с высотки, позади батальонов, а не бежать впереди солдат со знаменем. Грубейшее нарушение всех военных заповедей! Немудрено, что у австрийцев ружья опустились...
Ну ладно, меня опять занесло в Историю.
Моя история понеслась галопом в день рождения Эли, в русский ресторан, когда с 2.35 пополудни (засек время) все приглашенные - милые приличные люди (я же их знал ранее) и, между прочим, в солидном возрасте - начали пить водку и коньяк, уплетать селедку, ветчину, копченые и вареные колбасы, салаты "оливье" и с крабами, красную рыбу и красную икру, соленые огурцы и квашеную капусту, котлеты по-киевски, шашлыки по-карски... И это в городе, жители которого падают в обморок от каждой лишней калории! Выпьют, закусят, попляшут. Попляшут, выпьют, споют. Поедят, попляшут, выпьют. Галоп. Я взирал на разудалое русское пиршество и уже ничему не удивлялся. Не удивился и тогда, когда меня подхватила накрашенная дамочка с глазами - я знаю эти глаза, точнее, не глаза, а на что способны обладательницы таких глаз: это гусары в юбках, они атакуют мужчин сломя голову! Дамочка прижалась ко мне и оглушила литературной цитатой. Повторяю, я решил ничему не удивляться, но тут было явное смещение жанров. Дорогая, или демонстрируете свои телеса, или образованность - одно из двух. Я попробовал взять некоторую дистанцию, перейти с галопа на рысь. Как вас... ах, да...
- Зина, я, наверно, разучился танцевать. Отсутствие тренировки. Извините. Вернемся к столу?
- Профессор, вы шикарно танцуете. С вами так приятно. Вот неделю назад в ресторане "Арбат"... Не бывали? Клевое заведение. Дженни вас держит взаперти, а я готова служить гидом... Так вот. Последний раз я танцевала в "Арбате" с Димкой Кабановым, есть такой жуткий приставала, так это был стыд. Он еле ноги волочил. Может, сильно выпил?
"Там-та-ра-та-та, там-та-та!" - взвыло с русским акцентом аргентинское танго. Я спешно вытащил из заначки самый свой обвораживающий взгляд (если только он подействует, если не истек срок годности) и крепко прижал к себе Зину. Дурак! Столько времени потратил попусту. Cherchez la femme!
Наконец-то я нашел нужную мне женщину.
* * *
Я рассказал Сане о своей неслыханной удаче. И пока он меня вез от дома до библиотеки (тоже сложился ритуал), мы обсудили разные варианты. Сане надо было бы работать не в гараже, а в прокуратуре. Он не ведал сомнений. Конечно, Кабан, кто же еще? Он подвесит Кабана за... и тот, визжа и вереща, выложит все. И вообще, он всегда относился подозрительно к партнерству Сережи с Кабановым, считая, что Кабанов пользуется щедростью Сережи и обманывает его. Кабанов пытался переманить Саню к себе, обещая большие башли. Саня ответил, что на первый раз он прощает Кабана, при повторном предложении - переломает ему ребра. Поэтому, как только Саня окажется с Кабаном в закрытом помещении, Кабан сам тут же расколется и сообщит все, что знает, и все, что не знает - на всякий случай. А потом Саня все равно подвесит Кабана за... Кабан этого заслуживает.
- Саня, есть такой термин, как презумпция невиновности, - возражал я. Доказательства нельзя выбивать угрозами или физической расправой. Мы проверяем одну из версий. Если господин Кабанов станет юлить и врать, я это пойму. И сделаю соответствующие выводы. Включая...
- ...подвесить Кабана за...!
- Саня, ты был бы незаменим в Революционном трибунале!
- Это где и когда?
- Это во Франции и далеко в Истории.
- И там подвешивали за...
- Тогда рубили головы.
- Крутые ребята! - восхитился Саня.
Я не сказал Сане, что не хочу его впутывать ни в какие истории. Он бы не понял и обиделся. Память о Сереже ему была так же дорога, как и мне. Я лишь туманно намекнул, что благодаря старьм связям у меня есть возможность выйти сухим из воды, а Саня загремит. И накроется его бизнес. И пропадут даром все его усилия наладить в Америке новую жизнь. И Сережа, который содействовал Сане в получении эмиграционной визы в США, - Сережа, будь он жив - этого бы не одобрил.
- К тому же, - добавил я, - Мы еще не оказались с Кабаном в закрытом помещении. Вот это надо организовать, организовать через Зину. А с Зиной дело тонкое и щекотливое.
- Подумаешь, - фыркнул Саня. - Эту тонкость могли бы поручить мне. Вы, Антон Валентинович, разучились общаться с дамочками. Я ничего не хочу сказать про вас плохого. Вы просто забыли, что бывает с бабой, когда она получает седьмую палку в ночь. Наутро в назначенное место она мне приволочет черта лысого. Как уж исхитрится и изловчится - ее проблема. Но приведет. Помню, в Афгане попал в санчасть. Медсестра ко мне льнет. Взводный оценил обстановку. "Саня, ребята на тебя надеются. Отдери девочку так, чтоб отоварила нас спиртом". Антон Валентинович, я не хвастун. Спирт в Афгане был дороже валюты. Но я обеспечил спиртом мой взвод.
Признаться, такая аргументация была для меня неожиданной. И не в конкретном случае, а, скажем так, в плане философском или общежитейском. Действительно, какая-то область отношений между мужчиной и женщиной, вернее нюансы отношений, вернее - количество нюансов - увы, мне уже недоступны. Недоступны мне. Что же касается Дженни... Если когда-то кто-то ее коснется, получит доступ, если даже рассматривать гипотезу Сани теоретически, гипотезу "седьмой палки" (...извините...), то... Мне лучше зажмурить глаза и "то" не рассматривать.
* * *
- Я забегу на полчаса к русской маникюрше. Ты погуляешь или зайдешь со мной?
Когда так ставят вопрос, значит, надо зайти.
Полутемная квартира с мрачными низкими потолками. Русская маникюрша-надомница (между прочим, чистопородная еврейка) зажгла лампы над столиком, разложила режущие и пилящие слесарные инструменты. Я сел рядом с ней. Маникюрша занялась руками Дженни, а я занялся созерцанием светлого лика моей визави. Иногда светлый лик прикусывал губу, и я шипел: "Зачем вы ей делаете больно?" "Я зачищаю", - хладнокровно отвечала слесарь-инструментальщица. Дженни делала вид, будто не обращает на меня ни малейшего внимания и обсуждала со своей мучительницей какие-то глупости. Из углов безмолвно вылезали домашние. Тоже полюбоваться божественной красотой? Боюсь, что это меня демонстрировали публике. Когда публики скопилось достаточно, Дженни, не отрывая глаз от своих пальчиков, бросила небрежную фразу: "Вот возьму и уеду в Париж"...
Раздался голос доктора Фауста.
И еще я помню дождь. Настоящий дождь (Калифорния когда хочет, то может!), с потоками воды на мостовой, с водяными пузырями, прыгающими по лужам. Мы с Дженни вышли на балкон и слушали музыку низвергающихся струй и вдыхали пьяняще-свежий запах ливня.
"Остановись, мгновенье!" - опять взывал доктор Фауст. Честное слово, я понимал, что мгновение прекрасно, но остановить его не мог.
К тому времени, повторяю, события понеслись галопом, я их подстегивал (продолжая интригу с Зиной), я носился за ними на "рейнж-ровере" Сани, и вот эта нечаянная радость мгновений, приоткрывающих смысл жизни, мне казалась всего-то лирическим отступлением от основного сюжета.
* * *
С Саней мои отношения были простые и ясные. Тогда, на Беверли-Хиллз, сев в его "рейнж-ровер", я сказал: "Саня, если бы ты был в Париже в те дни, ничего бы с Сережей не случилось". Я сказал это без всякой задней мысли, ибо действительно так думаю до сих пор. Для человека с характером Сани этих слов достаточно, чтобы следовать за вами сквозь огонь и воду, прямо в медные трубы. К тому же у Сани имелась необычная цель, своего рода идефикс: подвесить Кабана за... Я нуждался в его помощи, однако поставил себе задачу не доводить Саню до медных труб. То, что называется "медными трубами", я пройду сам в гордом тюремном одиночестве. Я опасался лишь того, как бы его бизнес не вылетел в элементарную трубу. В гараже машины ждали ремонта, а Саня мотался со мной по Большому Лос-Анджелесу. Французы в подобных ситуациях говорят кратко и исчерпывающе: desole.
Моя интрига с Зиной была противоречива и запутанна. Зина являлась ключевой фигурой, я должен был ее использовать. Но мне всегда претило использовать женщин в каких-то корыстных целях, кроме как по прямому назначению. В данном случае "прямое назначение" (пардон) абсолютно исключалось. Поэтому отношения с Зиной строились по принципу сослагательного наклонения. Я встретил вас, ах (если б не Дженни), такую привлекательную и подходящего мне возраста (если 6 не Дженни), вполне вероятно, я нашел бы с вами тихую гавань (почему-то в общении со мной тема тихой гавани - главный козырь у всех баб. Неужели я похож на отставного пирата?), да, возможно, сложилась бы семья (если 6 не Дженни) и кого-нибудь бы родили, я еще на это способен, но моя судьба - Дженни. Сослагательное наклонение - это проявление вежливости и хороших манер, не более того. И я не понимал, почему Зина, женщина весьма проницательная и сообразительная, готова была разбиться ради меня в лепешку. Удивительно быстро она догадалась, что мне надо. И ей хватило ума и такта не спрашивать: зачем? "Раз вам это надо, я сделаю". Она подставляла Кабана, зная, что подставляется сама. Кабанов был не из тех людей, которые прощают подобные штучки. Я, правда, надеялся, что после свидания со мной товарищ К. растворится как дым. Я не мог этого обещать, только намекнул. И Зина мне поверила. Доверилась мне. А когда женщина мне доверяет, я чувствую за нее ответственность. И хоть она с безумным упрямством продолжала возводить на Дженни поклепы ("она вас бросит, вы ей нужны как трамплин, она вас погубит"), я не слышал этих слов. Мало ли что может наговорить женщина от отчаяния и безнадеги? В такой ситуации мужчина должен быть чутким, внимательным. Не совершать резких движений. Сослагательное наклонение. Да, милая Зина, наверно, вы правы, и если меня бросят, то тот, кому я нужен, подберет... Жизнь длинная (длинная ли?), поживем - увидим... "Есть у тучки светлая изнанка". Это не я придумал. Старая американская песенка.
Короче. Не имея ничего предложить существенного, я сервировал стол. Сервировка отвлекает и успокаивает.
Дженни ворвалась в пиццерию, как слон в посудную лавку. Брызнули черепки. Со мной обошлась как с нашкодившим мальчишкой. Показала свою власть и тяжелую поступь. Зря она это сделала. И несправедливо.
Но Зина проявила поразительную мудрость, тонкость и великодушие. Она позвонила утром, когда Дженни уехала на работу, и сказала:
- Дорогой профессор, наш договор остается в силе.
Положила трубку, прежде чем я успел что-то промямлить.
Полчаса (до приезда Сани) я размышлял на оригинальную тему: о странностях любви.
* * *
Профессионалам известно, что если вы желаете организовать тайную встречу, в результате которой может случиться... гм, летальный исход, то самое подходящее место не темный гараж, не одинокий домик на пустыре, не дешевый мотель с облупленной штукатуркой - фиг туда кого заманишь! - нет, лучшее место для такого рода экзерсисов - двухкомнатный номер на пятнадцатом этаже шикарной гостиницы в престижном районе города. Обычно в вестибюле крутится столько народу, что никакая служба безопасности не засечет, кто куда вошел и кто откуда вышел. И в дорогом отеле солидная звукоизоляция, в номерах двойные двери, персонал не беспокоит. Естественно, подымут тревогу, если вы затеете в номере стрельбу из противотанковых орудий, да зачем это шумовое оформление, когда, уверен, как ваш услужливый собеседник, у вас под рукой, в выдвинутом ящике стола, лежит предмет меньшего калибра...
Дмитрий Кабанов не был профессионалом. Визитная карточка президента хренсредькойкорпорейшен, New-York, 5-th Avenue, и адрес отеля, в котором остановился прилетевший бизнесмен, на набережной в Санта-Монике, произвели впечатление. И Кабанов соответствовал: он облачился для визита в полосатую сорочку, повязал галстук, принес в атташе-кейсе копии контрактов и рекомендаций. Правда, по русской хитрожопости, он сунул в карман брюк пистолетик, но Саня его выудил оттуда на пороге номера. "Ай-яй-яй, Дима, разве деловые люди так поступают? У тебя есть лайсенс на ношение оружия? Тюрьма по тебе плачет!"
Полагаю, что в этот момент Кабан предпочел бы все же сидеть в казенном доме под охраной полиции, а не в уютном номере с видом на океан (через наглухо закрытое окно), хотя ему предлагали на выбор виски, вино, пиво. Он понял, что, если даже будет орать во все горло, - никто не услышит. То есть когда-нибудь и услышат, однако Саня в соседней комнате, долго голосить не даст.
В общем, Саня оказался прав. Ни один человек за всю мою жизнь не испытывал такого непреодолимого желания говорить со мной. Нечто вроде словесного поноса, физиологическое недержание речи. Возможно, это была инстинктивная попытка скрыть свой страх, но страх проявлялся в дрожании рук, в тембре голоса, в заискивающей улыбке. Почему он впал в такую панику? Я же его не колол, не резал, не пытал каленым железом, а терпеливо выслушивал. И возник я не как призрак из преисподней, - когда-то мы были знакомы, пили за рождественским столом у Сережи, на той самой квартире...
Эффект неожиданности?
Кстати, воспользовавшись редкой паузой, я "отмазал" Зину. Дескать, как вы могли подумать, Дима, что такую вульгарную бабу пустят в такой отель? У вас есть причины прятаться от французской полиции? Значит, плохо прятались. Мы, скромные дилетанты, просто шли по следу, засекли вас с этой особой и сказали ей, чтоб не путалась под ногами, проваливала. Таким образом "отмазав" Зину, я в глазах Кабана вывалял ее в грязи. В благодарность за все хорошее... Зиночка, прошу прощения, издержки ремесла. Зато теперь у Кабана к вам не будет претензий. Он убедился, что виноват сам. Потерял бдительность.
В рассказе (в рассказах? в Кабаньей исповеди? в приключенческом парнокопытном романе? определить затрудняюсь), словом, в потоке речи, который на меня обрушился, названия французских, немецких, швейцарских фирм, фамилии российских министров и имена главарей русской мафии: Кореец, Япончик, Тайванчик, Бирманец, Сингапурец - почти все народы Юго-Восточной Азии были тут перечислены (почему - пусть ломает голову московская милиция) - причудливо переплетались с историей больного зуба. Дантист содрал с Кабана не шкуру (к моему сожалению) - огромные деньги и не вылечил. И чувствовалось, что если незлобивый рубаха-парень Дима (таким он хотел себя представить) имел на кого зуб, то на этого дантиста. В ту роковую для Сережи неделю несчастный господин Кабанов лез на стенку, не спал ночами, никакие болеутоляющие таблетки, даже с морфием, на него уже не действовали, и зуб невозможно было вырвать, ибо не могли подействовать и все анестезирующие средства.
Я понял, что избрал неверную тактику. Мой излюбленный прием не срабатывает. Кабан способен нести свой помет еще в течение суток, и из всех выловленных мной деталей и подробностей нарисуется картина не последнего вечера, а история зубной болезни - случай, бесспорно, редкий и занятный для специалиста, но меня-то интересовало другое.
Кабан оказался совсем не глуп, быстро сориентировался и психологически рассчитал тоньше. Он хотел перво-наперво выиграть время. Чем дольше мы сидим так с глазу на глаз, тем сложнее будет для меня запустить руку в ящик стола, ведь я уже как бы привык к собеседнику, стольких вспомнили общих знакомых, подружились, можно сказать, с товарищем Кабановым... С глазу на глаз - дуэль обоюдоострая. Он тоже что-то угадывал, и я заметил в его взгляде уверенность мол, как-нибудь выкрутимся. Теперь мальчик Дима посматривал с опаской лишь на дверь смежной комнаты, где затих другой мальчик. Какая роль предназначалась Сане? Этого Кабанов не знал.
Менять тактику на ходу всегда рискованно. Увы, видимо, у меня не было прежней хватки. Я задал несколько вопросов в лоб. Сначала это Кабана напугало и озадачило. Он почувствовал отступление от сценария. В глазах опять мелькнул страх. Решив развить успех, я опять спросил в лоб и вдруг получил тираду - в лобешник же:
- Я тоже был в этом списке. Когда мы бросили свои дела в России, нас бы, наверно, не тронули. Список послужил предупреждением, чтоб мы очистили территорию. Но Сережа сам подписал себе смертный приговор, полетев в Киев по приглашению президента Украины. У него с президентом были старые связи, еще со времен, когда Кучма руководил военно-промышленным комплексом Днепропетровска. Сережа предложил президенту проект снабжения Украины нефтью из Арабских Эмиратов, через Средиземное и Черное моря. Кучма проект одо6рил. Ведь нефть получалась дешевле российской в два раза. Вы понимаете, кому это могло сильно не понравиться. Дата? Сережа летал в Киев 5 ноября, вернулся в тот же день. Он собирался основать фирму в Киеве, там президент гарантировал Сереже полную безопасность. Вот почему они поспешили опередить.
Спрашивать "кто они?" было наивно. Я попросил рассказать подробнее о проекте и о планах переезда в Киев. Кабанов отвечал внятно и четко. Кончился поток больной фантазии загнанного животного. Мне давали точную информацию. Восстановилось недостающее звено в цепочке.
Я взглянул на часы и на дверь в смежную комнату. Мне тоже надо было спешить.
- Дима, вы сможете тихо спуститься в вестибюль?
Он посмотрел умоляюще:
- Проводите меня, пожалуйста, до такси.
...В отличие от президента Украины я мог гарантировать ему безопасность только своим присутствием.
В лифте Кабана опять понесло. Облегчался.
- Почему Саня меня ненавидит? Он хочет подвесить меня за... верно? Он жил с моей женой, и я ему это простил...
Я чувствовал себя вне игры. Или играл на чужом поле по незнакомым правилам. Кто с кем жил - не так уж было важно (Важно. Любая мелочь весома. Смутно припоминаю. Приятная дамочка. Говорили, что Кабанов ее третировал), но я не знал об украинском проекте и, главное, я не знал, что Сережа летал в Киев! Пошел в воду не зная броду... Отпуская Кабана, я понимал, что совершаю ошибку. Да выбора не было. Точнее, выбор между меньшей ошибкой и капитальным ляпом...
- ...Меня ищут все. Французская полиция как основного свидетеля. Российские спецслужбы - думают, что я был причастен к проекту. Украинцы думают, что это я продал Сережу. И меня предупредили: тесть Сережи, наверно, тебя тоже будет искать, а его в молодости называли Ангелом Смерти.
- Глупости, Дима. Я старый профессор.
Кто предупреждал? Откуда у них такие сведения? Не успел спросить. Мы уже пересекали вестибюль.
Перед тем как плюхнуться в такси, мистер Кабанов взглянул на меня с нескрываемой злостью. Нормально. Реакция на пережитые треволнения.
- Руку вы мне все-таки не подадите?
- Я вам советую, Дима, скорее мотать отсюда.
- Не беспокойтесь. Через час я улечу куда-нибудь в Аризону или Кентукки.
Ну, можете себе представить (нет, не можете!), как меня встретил Саня и какой у нас с ним произошел разговор, хотя я выложил все карты на стол и постарался все объяснить? И была фраза. Жуткая.
- Антон Валентинович, за сколько он вас купил?
- Саня, - сказал я, - постарайся сосредоточиться, постарайся меня услышать. Я совершенно не в курсе ваших московских дел. Ты все наблюдал своими глазами. Сам рассказывал, что Сережа в последний приезд в Москву ночевал у знакомых дипломатов, не выходил на улицу, даже с тобой виделся тайком. Так вот ответь на один вопрос: по твоему мнению, это вероятно, это реально, что Сережа летал в Киев?
Решительным жестом Саня придавил сигарету в пепельнице.
- Да. Если Кучма его пригласил, то Сережа полетел бы в Киев обязательно и непременно.
- Понимая, что...
- Понимая все. Характер.
Убедил ли я Саню? Сомнительно. Саня считал, что я проявил себя слабаком. Он доставил меня поздно вечером на Диккенс-стрит в целости и сохранности, однако расстались мы прохладно. Очень трудно убедить человека в том, во что он сам упорно не желает верить. Дима Кабанов, как бы он ни ловчил и ни прятался, теоретически был в сфере нашей достигаемости. Саня надеялся когда-нибудь его найти и свершить суд скорый и правый. Если же Дима отпадал, то дело уплывало в другие сферы, для Сани не доступные ни в практике, ни в теории. Кто же с этим согласится?
Любопытно, что я тоже был склонен винить во многом Саню. Вместе с собой, естественно. Мол, используя Саню в качестве устрашающей дубины, я пошел по легкому пути. Саня мне помогал. Саня мне мешал. Торопил. Дышал в затылок. Поэтому я бездарно провел операцию. Не спеша, в своем ритме я бы дожал Кабана. Ведь выяснилось, что поначалу он меня боялся больше, чем Саню. Ангел Смерти... Напридумают. Ангел Смерти... Смешно. Пенсионер! Инвалидная шляпа! Ротозей! Не ухватился за ниточку, не потянул. "Дима, кто это вам наплел про Ангела? С вами устанавливали контакт? Почему? За какие заслуги? Значит, вы где-то им подмахнули?" Надо было немедленно звать Саню и подвешивать Кабана... Но про Ангела я узнал только в вестибюле, на выходе!.. Запутался. Так нужен был мне Саня или мешал? С одной стороны - да. С другой стороны - нет. Ничего не сходилось...
В гостинице, оставшись вдвоем, - чтоб успокоить Саню, чтоб самому успокоиться - мы изрядно подчистили бар в номере. По дороге домой я следил, как Саня ведет машину. За рулем Саня мобилизовался. Опыт и тренировка российского шофера. Он аккуратно доедет до своей хаты, повернет ключ зажигания и... задрыхнет в кабине.
Что касается меня, то я, поднявшись в квартиру, сервировал стол на одну персону, механически сготовил себе холодный закусон, принял рюмку, другую и развалился на куски, расплылся по паркету дождевой лужей. Мои мысли прыгали без всякой логики и исчезали, как водяные пузыри. Упустил, проворонил, прошляпил, перемудрил? Надо было то, что не надо? Не надо было то, что нужно? Не получалось. Не сходилось.
И почудилось, на мгновение мелькнул светлый лик моей девочки... Нет, не должно такого быть, она давно баиньки, с ней был напряг, не те отношения, чтобы меня ждали после полуночи. Померещилось. И уже в полном распаде, уползая наверх, "у койку", я спросил себя: "Не обрадовался ли ты первой подвернувшейся оказии обелить Кабана? Не уцепился ли сам за его версию жадными руками?"
Почему? Ведь с какой стороны ни смотреть, если подтверждаются все твои прежние гипотезы, то можно без малейших угрызений совести продолжать райскую жизнь с Дженни до гробовой доски.
Гробовая доска. Фу, вспомнил на ночь. Скажем, так... Ничего не скажем. Ничего сказать нельзя, если это Система. С Системой не воюют. С Системой бороться бессмысленно. Гробовая доска. Прощай, Сережа. Прости, Сережа.
* * *
Известный шахматный синдром. Шахматист проиграл партию и не спит ночью, терзает себя: "Зачем продвинул на h5? Надо бы конем на f3". Дурью мучается. Ведь партию не перестроишь, и в таблице ему записан ноль. Я, правда, ночью проспал как убитый, но весь следующий день мысленно переставлял фигурки на шахматной доске. И дивился, как это я, имея подавляющее преимущество, зевнул мат. Неожиданный выпад Кабана (сообщение об украинском проекте) расстроил мои планы. Кабан сымпровизировал или комбинация была у него в загашнике? Теперь на этот вопрос мне никто не ответит. Поездка Сережи в Киев нигде не фигурировала. Французские газеты писали о чем угодно, вытаскивали на страницы черт знает какие интимные подробности... О встрече с президентом Украины - молчок.
И французская полиция до сих пор в неведении? Странно. Впрочем, такое бывает. Проверяли списки пассажиров, летевших в Москву, а проверить киевское направление в голову не пришло. С какой стати? Почему тогда не проверять рейсы в Таллин или в Алма-Ату? И застенчивый мальчик Дима рванул в Америку сразу после убийства своего бывшего компаньона, то есть наводку французам не дал.
А если на набережной Орфевр все знают про Киев, да намеренно не трогают этот взрывоопасный сюжет? Тогда можно возобновить игру, расставить фигурки на доске. Французы не поддержат, но заинтересуются. Вопрос: захотят ли с тобой играть те, кто двигает фигурки на другом конце доски (гробовой?), вернее, заставишь ли ты их играть по правилам? Чрезвычайно сомнительно. Ты им предложишь классический северный гамбит с жертвой трех пешек, в ответ получишь неординарную комбинацию с применением снайперской винтовки или инсценировки автомобильной катастрофы. Кстати, об автомобильных авариях. Подумай о Дженни. Она за рулем.
Подумай о Дженни.
Кабан непременно доложит своему "контакту" о моей партизанской вылазке. Лос-Анджелес далеко, да руки у них длинные. Реакция может быть совершенно непредсказуемой.
Подумай о Дженни. Давно пора бы подумать. Поведение молодой женщины более взрывоопасно и непредсказуемо, чем поведение всех спецслужб на свете. Если она пошлет тебя на три буквы, столь милые владельцу русского ресторана в Сан-Диего, то апелляции бесполезны. Взывай к Богу, к всеобщей справедливости, вой на луну - бессмысленно.
Хорошо, что Дженни, моя умница, подумала сама. И воскресная прогулка по райским зеленым кущам пришлась как никогда вовремя. И погода благоприятствовала любви. Да, Дженни, ты права. Я занимался какой-то ерундой. Конечно, завязал. Теперь только ты. "Only you" - пели пташки в зеленых кронах деревьев. "Остановись мгновенье, ты прекрасно!.." - заклинал доктор Фауст, примостившись в сюртуке, отглаженных панталонах и шляпе на толстой ветке.
Не остановилось, сволочь. Улетучилось. Испарилось.
Увидев "великолепную пятерку" с бейсбольными битами и пистолетом, я, признаться, подумал, что это запланированный и скорый ответ мне за операцию в гостинице на набережной Санта-Моники, что на той стороне доски заранее просчитали комбинацию - на все у них в кармане домашние заготовки.
Когда машина сбивает человека на улице - это непреднамеренно в девяноста девяти случаях из ста.
Через несколько секунд я понял, что мы просто попали под колеса. В небесах крутанули колесо фортуны, и нам выпал такой жребий - им же надо заботиться о цифрах криминальной статистики в солнечном штате Калифорния.
Полцарства за коня! Полжизни за пистолет! Бог создал человека свободным, а полковник Кольт уравнял его в правах! Кольт - это роскошь, кольт сразу бы дал преимущество. Мне бы мою маленькую игрушку, что лежит на дне чемодана и пользоваться которой Дженни строжайше запретила. (И проверяла: на месте ли игрушка. Почему я это знаю? Ну, есть профессиональные уловки...)
- Эй ты, старая жопа, убери свои грабли из карманов!
Как говорил Саня, черные товарищи кожей чувствуют, с кем имеют дело. Любезный джентльмен с пистолетом полагал, что я из тех людей, которые носят при себе оружие.
- Вот так! - Любезный джентльмен победно усмехнулся. - Будешь дергаться, я продырявлю тебя и твою проститутку!
Зачем меня дырявить? Он же собьет меня с ног вторым ударом! Первый я, может, выдержу, постараюсь упредить. Но второй...
Оглушить их чем-нибудь неожиданным? Например: "Послушай, сынок, я с твоим прапрадедом сражался в армии генерала Шермана. И воевали мы с южанами за освобождение негров от рабства. Был у меня ординарец, симпатичный черный сержант..." Прием называется запудрить мозги историей. И получится мирная беседа. Не получится. Чтоб кому-то запудрить мозги, надо, чтоб кто-то их имел. У джентльменской компании были хорошо накачанные бицепсы и инстинкт хищников. Они уже почуяли запах крови. Мои жалкие и непонятные слова они сочтут как проявление трусости и еще больше озвереют. Впрочем, в глазах главаря угадывался интеллект, хитрый и безжалостный ум мародера. Его лицо, по-своему привлекательное, должно было вызывать доверие. Таких пускают в дом погреться, после чего они преспокойно перерезают горло мужчинам, насилуют женщин, забивают ногами детей. Я знавал таких. Мародеры! Они возникают на поле боя после битвы, по ночам, грабят мертвых, закалывают раненых. Но когда их ловят, то расстреливают на месте без суда и следствия.
Кажется, любезный джентльмен кожей почувствовал, на кого нарвался. Однако на этот раз он был хозяином положения.
- Что ты на меня так смотришь, мудила? Ну смотри, смотри. Сейчас твоя баба обслужит всю хевру. Ей не привыкать. Пикнешь - изувечим!
А ведь верно: мудила! Как всегда, я думал о себе, а он выбрал более изощренный способ схватиться с такими, как я. И вспомнились слова Димы Кабанова про Ангела Смерти, только теперь я понял, что Дима их произнес со скрытой издевкой. И впрямь, какой из меня Ангел Смерти? Старая жопа! Не способен защитить даже свою девочку!
И вот это сознание собственного бессилия, унижения и ожидание еще худшего унижения привели меня в бешенство. Мой мозг заполнила всего лишь одна фраза, повторяясь с вариациями: "Революция рубила головы преступникам! Революция рубила головы мародерам! Революция рубила головы убийцам!" Я стремглав помчался назад по лесной дорожке, выкрикивая что-то бессвязное, и я знал (почему - не спрашивайте!) - надо добежать до того поворота, исчезнуть за теми кустами, чтоб меня никто не видел. Полцарства за коня! Полжизни за коня!
И я бегу, задыхаюсь - скорее, успеть, успеть! - и чувствую, что у меня обрывается сердце.
Часть третья
I. ПРОФЕССОР САН-ДЖАЙСТ
Я открыл глаза - надо мной в ослепительно голубом небе кружились зеленые верхушки деревьев. Я закрывал глаза и куда-то проваливался. Я открывал глаза надо мной кружился белый потолок, иногда подсвеченный солнечным зайчиком, иногда люминесцентной лампой. Я закрывал глаза и опять проваливался в пустоту, и мне не хотелось открывать глаз, ибо я не знал, какая на этот раз будет карусель: небо с деревьями или потолок? И было ощущение, что я привязан - к дереву, койке, потолку? - и было ощущение, как будто я прячусь от чего-то страшного, уже происшедшего, о чем я категорически не желал да и не мог вспомнить. Состояние небытия. Почему-то оно казалось мне привычным, словно я бывал в нем, и не однажды.
Наконец, открыв глаза, я убедился, что все застыло на месте: неоновая длинная лампа под потолком, темное окно, столик у постели, металлическая штанга с капельницей, и от капельницы к моей левой руке тянулась узкая прозрачная трубка. Методически, не спеша я произвел инвентаризацию собственного тела. Пошевелил пальцами рук и ног, провел ладонью по лицу. Подбородок и щеки обросли щетиной, зубы целы. Я чувствовал общую слабость, что-то кололо под лопаткой, ныло в груди, но так вроде ничего особенного. Я попытался приподняться и вскрикнул от острой боли в левом плече. Вот там явно сквозная дыра, недаром плечо перебинтовано.
Возник человек в белом халате, озабоченно глянул на меня.
- Вам нельзя делать резких движений.
"А кому можно?" - подумал я и обрадовался, что так подумал: это был мой нормальный ход мыслей.
Доктор пощупал пульс, смерил давление. Я задал несколько вопросов, совершенно естественных, которые он проигнорировал.
- Отдыхайте. Через час я вернусь. Тогда поговорим.
Возникла медсестра, напоила чаем. Улыбаясь, вынула из-под меня судно (pardon, monsieurdame!), протерла мне лицо ваткой со спиртом, подкрутила сбоку койку так, что теперь я полусидел. Улыбаясь, шепнула:
- Ждите гостей.
Вернулся доктор и снова очень внимательно посмотрел мне в глаза.
- Вы способны разговаривать?
- С большой охотой, - сказал я.
- Насчет охоты не знаю. Будь моя воля, я бы их еще сутки не пускал. Но полиция настаивает. Я обещал, что сразу им позвоню, как только вы очнетесь. Учтите, вы находитесь под действием сильных медикаментов и в том числе транквилизаторов. В любой момент вы имеете право прекратить беседу, сославшись на усталость. Зовите меня.
Полиция? Почему полиция? (Голова, заблокированная лекарствами, медленно заработала.) Что-то случилось с Дженни. Авария? Мы разбились на машине?
Дженни!!!
Слава Богу, я не успел испугаться. В палату вплыл черный полицейский вылитый положительный герой из американских телесериалов: лысый, в очках, с серебряными усиками, а за ним... Дженни. Дженни была в сером брючном костюме ("Броненосец "Потемкин"), пиджачная куртка застегнута на все пуговицы.
- Дженни, ты жива? - воскликнул я непроизвольно по-русски.
Она взглянула на меня как-то странно. Ну да, непроницаемый взгляд Жозефины!
- Он спрашивает, жива ли я! - повторила Дженни мою фразу по-английски.
- Спокойнее, мистер Сан-Джайст, - мягко сказал полицейский, - вам нельзя нервничать.
- Он говорит, что тебе нельзя нервничать, - сказала Дженни по-русски. - Я тебе объясню ситуацию, потом ему переведу. По моей настойчивой просьбе допрос а это допрос, Тони, - пойдет по-русски. Ты плохо владеешь английским, а после перенесенной травмы вообще можешь что-то не понять. Крайне важно, - она артикулировала губами каждое слово, - чтобы ты все понимал и отвечал не сгоряча, а подумав и вспомнив. Он сейчас тебя предупредит, что все твои показания могут быть использованы против тебя.
Монотонно перевела все полицейскому.
- Позвольте вопрос? - Полицейский снял очки, протер их платком, и таким образом мы посмотрели друг другу в глаза. Знакомый прием. - Профессор Сан-Джайст читал лекции в американских университетах. Без бумажки. Может, он предпочтет говорить по-английски?
- Профессор Сан-Джайст учил свои лекции наизусть, - ледяным голосом ответила Дженни. - И я редактировала текст. У профессора был инфаркт. И мне быстро по-русски: - У тебя был инфаркт, Тони. Поздравляю. Инфаркт ослабляет речевую память. Проконсультируйтесь по учебнику медицины. Разумеется, профессору легче всего говорить на родном французском. Тогда ищите переводчика. Я свободна, капитан?
- Миссис Галлей, вы опять сердитесь, - проворчал полицейский. - Ол райт, все будет так, как мы условились. - И ко мне: - Мистер Сан-Джайст, в прошедшее воскресенье, в лесу, когда вы убежали от группы... Миссис Галлей утверждает, что вам угрожали... Вы не заметили всадника?
Дженни послушно перевела, а тем временем я кое-что сообразил. У меня провал памяти. По какой причине? Этого еще не хватало! В первую очередь надо восстановить события.
- Я прошу вас рассказать, что со мной произошло. - Я говорил по-русски, но смотрел на полицейского. - С кем я был в лесу? В каком? Если я был с Дженни, то кто нам угрожал? Куда мы с Дженни бежали? Какой всадник?
- Бежали не вы с миссис Галлей, - вздохнул полицейский, - убежали вы один.
Видимо, у меня сделалась такая морда, что они встревожено переглянулись.
Дуэтом по-русски и по-английски:
- Позвать врача?
- Не надо врача, - процедил я сквозь зубы. (Как будто внутри меня нажали на все болевые точки. Получился мощный аккорд. Что ж, самое время сдохнуть. Нет, сначала я хочу знать продолжение занимательной истории. Потом, когда они уйдут, оторву трубку от капельницы). - Рассказывайте.
- Врач предупредил, - сказала Дженни полицейскому. - В результате перенесенного шока он может все забыть.
- Сожалею, мисс Галлей. - Полицейский изобразил сочувственную гримасу. Однако я обязан задать необходимые вопросы. Мистер Сан-Джайст, вы гуляли с миссис Галлей по лесу. На опушке к вам приблизилась группа... Гм, цветной молодежи. У них были две бейсбольные биты и заряженный пистолет. Биты, пистолет и гильзы от патронов найдены на месте и хранятся как вещественные доказательства... Так вот, миссис Галлей утверждает, что пятеро парней ей угрожали насилием.
Дженни перевела и добавила по-английски ядовитым тоном:
- Шалуны-мальчишки утверждают, будто намеревались подарить нам цветы. Скромный букетик. И вы им поверили.
- Я никому не верю, - буднично проговорил полицейский. - Я хочу разобраться и понять, что произошло. Итак, мистер Сан-Джайст, вы убежали от них в кусты. Извините, я не точно выразился. Вы пытались привлечь к себе внимание и кричали: "Не отдам деньги, не отдам деньги". Тут все показания сходятся. Наверно, вы надеялись, что пятерка в полном составе последует за вами и оставит вашу даму в покое. За вами побежали двое с бейсбольными битами. И тут из-за поворота, за которым вы скрылись, выскочил всадник. Он был одет в форму офицера французской кавалерии и в руке держал саблю...
"Обычно саблю держат ногой", - хотел вставить я, но не успел. И вообще, рассказ полицейского меньше всего требовал иронических комментариев.
- Всадник догнал двух парней с битами и срубил им головы. Вожак группы (так называет его миссис Галлей) не сдвинулся с места и стрелял во всадника. Выпустил всю обойму. Всадник срубил ему голову. Потом мы провели экспертизу. Всадник не ранил, не калечил своих жертв. Это были отработанные удары военного кавалериста старой школы. Он убивал одним взмахом сабли. Кстати, сейчас нет военной кавалерии. Есть национальная конная гвардия, но таким ударам гвардию не учат.
Выслушав перевод, я спросил:
- Где же был я все это время?
- А вы не хотите знать, где была миссис Галлей и двое оставшихся в живых ребят? - вежливо осведомился полицейский.
Очки скрывали выражение его глаз, но что он думал, я догадывался. В тяжелом взгляде Дженни читалось: "Молчи лучше в тряпочку".
- Миссис Галлей проявила редкостное самообладание и мужество, - продолжал полицейский. - Она скомандовала мальчикам лечь плашмя на землю и закрыть голову руками. А сама...
- Не приукрашивайте картину, - возразила Дженни, - сама я вопила от ужаса как сумасшедшая.
- На непонятном языке.
- Конечно, по-русски, капитан. Когда смерть в двух шагах, то кричат "мама" на родном языке. А мальчики увидели, что от всадника им не убежать. Двое старших с бейсбольными битами уж как петляли по поляне... И они прижались ко мне, словно я была их матерью и бормотали: "Мэм, спасите". И я сказала им: "Ничком, на землю и не шевелитесь!" Наверно, мои вопли надоели всаднику. Он вздыбил коня и ускакал обратно по лесной дороге... Кто-то в лесу услышал крики и выстрелы. Прилетел полицейский вертолет.
- Да, нам позвонили из машины.
Теперь я лишь присутствовал при их диалоге. Дженни переводила, даже не глядя в мою сторону.
- Вы спустились с небес, как посланцы Бога Кажется, мы втроем хором заревели...
- А потом мы нашли недалеко от поляны, за тем поворотом, куда ускакал всадник, мистера Сан-Джайста. Он лежал без сознания, в крови. У него была сквозная пулевая рана в плече.
- Тот парень, что заварил всю эту кашу, выстрелил вслед Сан-Джайсту.
- Мальчики утверждают, что Дейв стрелял только во всадника.
- Вспомните, капитан, сначала мальчишки говорили про букет цветов.
- Но мальчики сразу сказали, что вы, миссис Галлей, спасли им жизнь. И врачи доказывают: мистера Сан-Джайста ранили выстрелом в грудь, а не в спину.
- Значит, профессор, убегая, обернулся. Тут его и настигла пуля. Какие могут быть еще объяснения?
- Никаких, миссис Галлей. И в этом вся сложность. Инцидент произошел среди бела дня...
- Что вы называете инцидентом?
- Ну вашу встречу с Дейвом и компанией. До появления всадника...
- Какое безобидное словечко. Вы бы желали вашей жене и дочери такого "инцидента"?
- Пожалуйста, не придирайтесь к терминам. Я хочу сказать, что лес был полон народу, особенно в районе стоянок машин и вдоль шоссе, опоясывающего лес. И никто, никто не видел всадника! Он растворился в воздухе. Зато мы имеем три обезглавленных трупа. Ведь не с неба они свалились?
- Это уж точно, капитан. Тут наши свидетельства ни на йоту не расходятся.
- Почему всадник был одет в форму французского офицера? - встрял я и нарушил их оживленную беседу.
На меня покосились с неудовольствием. Дженни перевела, полицейский без особой охоты объяснил:
- Мы тщательно проанализировали показания миссис Галлей, мистера Джефферсона и мистера Франклина. Они единодушно утверждают, что на всаднике был синий военный мундир. Костюм, взятый из музея американской кавалерии? Но даже в прошлом веке американские кавалеристы не носили на груди шнурков. Мы навели справки. Выяснилось, что всадник был облачен в парадную форму французского драгуна эпохи Наполеона: белая перевязь наискось, желтые эполеты...
- Красные эполеты, - поправил я.
- Что он сказал? - встрепенулся полицейский.
- Как всегда, глупости, - ответила Дженни.
- Нет, что он сказал? Переведите!
- Профессор демонстрирует свою эрудицию. Он специалист по французской истории. Он может обрисовать форму одежды всех видов войск до мельчайших деталей.
- Пожалуйста, - попросил полицейский.
Я обрисовал. Полицейский строчил в блокноте. Потом полицейский перелистал блокнот, перечел какую-то запись.
- Потрясающе! Все совпадает.
Он снял очки и впервые взглянул на меня как на респектабельного субъекта.
- Вы нам дали очень ценные сведения, профессор. Этот маньяк-убийца, наверно, захочет раздобыть и другие атрибуты французского военного обмундирования. И тут...
Полицейский не закончил фразы, не стал меня вводить в курс операции.
Дженни перевела.
- Вы на правильном пути, - сказал я. - Надо проконтролировать точки сбыта антиквариата.
Я старался не замечать испепеляющих молний Дженни.
- Мистер Сан-Джайст, - как бы мимоходом поинтересовался полицейский, - вам никогда не приходилось служить в полиции?
- Я рядовой читатель детективной литературы, - быстро пробормотал я, поняв, что несколько высунулся. - Кстати, Голливуд, случайно, не проводил массовку?
- Проверяли, - поскучнел полицейский. - Никаких массовок в этот день не проводилось. Никаких фильмов с участием французской кавалерии в Голливуде давно не снимают.
И захлопнул блокнот.
- Спасибо, мистер Сан-Джайст. Благодарствую, что вы нашли силы хоть в чем-то нам помочь. Миссис Галлей, я бы желал побыть с профессором буквально минуту наедине. Уверяю вас, у следствия больше нет и не будет к нему вопросов. Мы объяснимся на пальцах, но без присутствия дам.
Дженни передернула плечами и вышла. В дверях, правда, обернулась и со слабым подобием улыбки:
- Выздоравливай, Тони.
Полицейский проводил ее глазами, покрутил в руках очки и, решив их не надевать, повернулся ко мне. От его взгляда было некуда деваться.
- Профессор, я говорю очень медленно и надеюсь, вы уловите суть сказанного. Я принимаю во внимание ваш возраст и искренне вам сочувствую. Именно поэтому я позволю себе... Да, есть разница: читать детектив, лежа на диванчике, или влипнуть в детектив самому. Конечно, миссис Галлей отчаянно храбрая девочка, но в той страшной и неожиданной ситуации, в которой вы оказались, нельзя, никак было нельзя оставлять женщину одну. Вы меня понимаете?
- Ай андестенд, - ответил я.
* * *
Дженни взяла меня из госпиталя через четыре дня, объяснив, что каждый день стационара стоит очень дорого, а моя страховка вряд ли годится в Америке. О страховке мы говорили неоднократно и подробно. Дженни послала от моего имени письмо в соответствующие инстанции с просьбой возместить лечение в госпитале. Разговоров на другие темы Дженни старательно избегала, да и я не рвался.
Меня поселили наверху в кабинете, посадили на вегетарианскую диету, возили в госпиталь на перевязку, следили, чтоб я не поднимал на руки Элю и выполнял медицинские предписания - в частности, прогуливался по квартире, ежедневно увеличивая количество шагов.
Вообще, Дженни вела себя идеально, но ближе чем на метр ко мне не приближалась. Держала дистанцию. Она научилась смотреть как-то мимо меня, да и я не ловил ее взгляда. И тем не менее - вот это было ново! - я чувствовал, что за мной все время наблюдают, ведь у женщин очень развито периферийное зрение.
Иногда, собравшись с духом, я намеревался задать Дженни множество вопросов, однако все вопросы, да и желание их задавать, мигом исчезали после того, как, закрывшись в ванной и побрившись, я взирал на себя в зеркало.
Я постарел лет на десять.
Ни ранение, ни инфаркт (из которого я вроде выбрался), ни психологический шок не могли привести к таким резким изменениям.
Оцепенело я разглядывал в зеркале свое чужое лицо и думал, что теперь мне надо привыкать к нему и в конце концов я привыкну, но привыкнет ли Дженни? Никакой суд присяжных ее к этому не приговаривал. И в моей башке звучали слова Глубоководной Рыбы, сказанные в Вашингтоне. Почему я не принял их всерьез?
* * *
Как-то мимоходом я поинтересовался:
- Писали что-нибудь в газетах?
- Писали, - со змеиной улыбкой ответила Дженни. - И все мои знакомые прочли. Тебе этого лучше не читать.
* * *
Я быстро выздоравливал. Я совершал прогулки на средней скорости по Вентура-бульвару (на холмы не взбирался), ежедневно увеличивая километраж. Побаливало левое плечо, иногда сдавливало грудь. "Что это такое?" - спросил я у доктора. Доктор радостно пояснил: "Начальная стадия стенокардии". Я не стал сообщать новость Дженни, хотя по ее глазам видел, что она в курсе. Наверняка тоже беседовала с врачом.
Я обозлился. Вы меня мало знаете! Я эту начальную стадию переломаю. Я двигательное животное. Мне надо двигаться и двигаться. Я приведу себя в былую форму.
Утром я просыпался несколько разбитым, но заставлял себя скорее выйти на улицу. Во время многочасового марша мои хвори отступали, и я успевал еще вздремнуть дома, до приезда девочек. И спускался опять на улицу, на этот раз с Элей.
Я ужинал в одиночестве. Наш распорядок дня не совпадал. Да и трудно было бы проводить вечер с любимой женщиной в молчании - повторяю, Дженни избегала разговоров, кроме как на госпитальные темы, а этих тем и всего, что связано с моим здоровьем, я старался не касаться.
Однажды Дженни задержалась на кухне, потом присела к столу:
- Я вижу, ты ведешь спортивный образ жизни. Готовишься к всемирной олимпиаде? И прекрасно обходишься без спиртного и курева.
Подразумевалось: ...и без спанья со мной.
Я подумал: это намек? Но ведь ты сама установила барьеры. Или мне намекают, что пора съезжать с квартиры, дескать, мой дом не санаторий.
Про то, что пора отчаливать, я думал постоянно. Однако прежде надо бы найти деньги за лечение (и лежание) в госпитале. Или найти организацию, которая эти расходы покроет. Для меня сумма была неподъемная. Вот когда доктор скажет, что я пришел в норму, я задействую свои каналы. С женщиной расстаются красиво или некрасиво. В данном случае красота меня не волновала. Сначала я должен погасить долг, снять финансовую удавку с Дженни, а уж потом со спокойной душой и чистой совестью повеситься.
- Да, я готовлюсь.
Подразумевалось: найду деньги, расплачусь и уеду. Но если тебе все обрыдло...
Она поняла.
- Оставайся. Ты мне не мешаешь и вполне устраиваешь, как бесплатный бэби-ситтер.
Что называется - получил слегка по роже. Проглотим. И потом с Элей у меня действительно любовь и дружба. Мы с удовольствием гуляем, я ее кормлю, купаю, укладываю спать, когда Дженни отправляется куда-то по вечерам. Куда? Я не спрашивал.
Впервые после долгого перерыва мы поиграли в гляделки.
- По твоему мнению, мою квартиру еще продолжают прослушивать?
Вот оно что! Я не знал каких-то обстоятельств, ей известных. Или Дженни узнала нечто про меня, о чем я ей ранее не сообщал. Тогда объяснимо, почему ко мне такой пристальный интерес, почему держат дома и втихаря за мной наблюдают. Поведение женщины диктуется двумя стимулами: любовью и любопытством. Любовь, видимо, кончилась. (А как могло быть иначе? Постыдное бегство в лесу не прощают.) Но любопытство порой сильнее любви.
- Кто прослушивает? - спросил я по инерции и тут же был наказан.
- Любопытны не только женщины. Наверно, полиции тоже любопытно знать, что меня связывает со старым профессором-импотентом.
Ушла в спальню, хлопнув дверью.
Я стоял на балконе и курил. "Хорошо, - думал я. - Я забыл, что Дженни обладает даром угадывать мои мысли. Но почему уж так, наотмашь? Нельзя позволять вытирать о себя ноги..."
- Тоничка, - раздался за спиной негромкий голос.
"Не будь тряпкой", - сказал я себе. Потушил сигарету. Обернулся. И приготовленные слова застряли в моей глотке.
Под маской нахальной девчонки я различил на ее лице... страх. Она боялась - я понял! - она боялась, что сейчас я произнесу какую-то чушь, которая приведет к разрыву.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ