Тень всадника

Маршалы молча смотрели друг на друга, набычившись, как перед дуэлью. Дуэль? Почему дуэль? С Бернадотом он не дрался на дуэли. Ней давно не видел Бернадота, естественно, с годами лицо Бернадота несколько изменилось, исчезло выражение веселой удали, с которой Бернадот выслушивал поздравления Нея после Аустерлица, а так Бернадот все тот же... Однако цепкая зрительная память подсказывала Нею - странные, нереальные ощущения, - что он встречался с этим человеком в иных обстоятельствах.

Волевым усилием отбросив мистику, Ней начал заранее заготовленную речь:

- Не стыдно ли вам быть на посылках у толстозадого кретина?

- Маршал Ней, - прервал его Бернадот, - у нас мало времени. В саквояже как в камере очутился черный саквояж, Ней и не заметил - вы найдете все необходимое. Быстро сбрить бакенбарды. Быстро переодеться. Надеть парик. А я пока буду громко читать приговор. Не обращайте на него внимания. Действуйте!

"Что это значит?" - хотел спросить Ней, но подчинился напряженному незнакомо-знакомому взгляду.

- "Именем Его Королевского Величества..." - читал Бернадот, уткнувшись в бумагу, что было весьма деликатно с его стороны: Ней не смог бы раздеться перед посторонним человеком.

Маршал Ней облачился в мундир шведского офицера, надел зеленую шинель, темноволосый парик. Бернадот придирчиво его осмотрел, поправил парик, сложил одежду Нея и синюю маршальскую шинель без погон в саквояж, громко прочел последние строчки:

- "...приговаривается к расстрелу. Оный произвести во дворе тюрьмы 7 декабря 1815 года".

Потом опять рявкнул на чужом лающем языке. Возник шведский пехотинец и, не поднимая глаз, схватил черный саквояж, исчез с ним за дверью.

- Маршал Ней, - сказал Бернадот, - минут через десять за вами придут, выведут во двор и... - тень улыбки замаячила на губах Бернадота, тень улыбки другого человека, - ...посадят в мою карету. Умоляю, никому не слова. Рта не раскрывать.

За Бернадотом со скрежетом захлопнулась дверь. Лязгнули засовы. Четкий строевой солдатский шаг, удаляясь, глухо резонировал в тюремных стенах.

Перед уходом Бернадот загасил свечи. В маленьком решетчатом окне забрезжило мутное зимнее утро.

Никогда не вспоминал маршал Ней, что он передумал, свой хаос мыслей за эти десять минут в полумраке камеры. И шведского офицера, жестом пригласившего его следовать за собой - и говорившего, говорившего на непонятном лающем языке, а маршал Ней в ответ кивал, будто участвовал в разговоре, - и они спустились во двор (тюремная охрана им козыряла!) и сели в большую шестиместную карету с вензелями шведской короны на коричневых лакированных дверцах - все произошло как во сне. Зато каждую ночь - отчетливо, словно наяву - он видел фигуру приговоренного, в синей маршальской шинели с белой повязкой на глазах, которого тюремщики вели под руки через двор, и тот еле волочил ноги; и били барабаны, и взвод солдат (французских!) вскинул ружья, а приговоренный стоял у стены, пошатываясь (болен или пьян?), и грянул сухой залп, и приговоренный рухнул, ударившись спиной об стенку, и застыл в скрюченной позе.

Перед тем как сесть в карету, Бернадот приказал:

- Маршала Нея похоронить согласно воинскому ритуалу!

* * *

В затемненной комнате придорожной таверны им принесли бутылку вина. Шведский конвой расположился в общей зале.

- Выпьем за ваше второе рождение, маршал Ней, - предложил Бернадот, - вам пора взбодриться. Осторожно, не опрокиньте бокал. Я специально не зажигаю свечи. По правилам конспирации. Скоро сюда явится генерал Паскаль Тордо, верный вам человек (кажется, он был начальником вашего штаба?) и уведет вас через черный ход. Куда? Не знаю. Под каким именем вы будете жить дальше - меня не касается. В какой стране? Не ведаю. Думаю, что ваши друзья обо всем позаботились.

- Зачем вы это сделали, Бернадот?

- Меня попросили люди, которым мне трудно отказать. Но я это сделал с удовольствием. Однажды вы меня хорошо прикрыли.

- Под Фридландом, когда Багратион атаковал вас с фланга?

- Именно.

Но маршал Ней почувствовал, что Бернадот имеет в виду совсем другое, только говорить не хочет. И не стал спрашивать, какие люди просили Бернадота, догадавшись, что Бернадот на этот вопрос не ответит.

- Вы привыкаете к Швеции?

- Народ мне доверил свою судьбу, и, кажется, не ошибся. Я вывел Швецию из войны и из континентальной блокады. Шведы мне благодарны.

- Я вам тоже благодарен, Бернадот. Единственное, о чем сожалею, - так это о том бое в Северной Германии, под деревушкой - как ее? забыл! сложные немецкие названия. Я вам проиграл тогда и отступил. Право, досадно. Однако в тринадцатом году побить меня было немудрено. Мы комплектовали дивизии из новобранцев. Великая Армия осталась в российских снегах.

- А вы остались маршалом Неем, - рассмеялся Бернадот, - такая манера благодарить очень в вашем характере.

Без шума и скрипа отодвинулась часть стены. Потайная дверь? В светлом квадрате вырос силуэт во французской военной форме, приложил ладонь к треуголке:

- Votre Altesse monsieur le Marechal Bernadotte! - И этот негромкий голос сразу успокоил Нея. - Генерал от кавалерии Паскаль Тордо. Смею ли я забрать моего гостя?

* * *

В карете с зашторенными окнами генерал Тордо докладывал маршалу Нею, что удалось спасти от конфискации половину его состояния, деньги переведены в иностранные банки, пас, порта... Тут генерал заметил, что Ней сидит с закрытыми глазами, вроде бы задремал. Он понял: маршал устал. Еще бы! Пережить сегодняшнее ужасное утро!

А маршал мучился над загадкой. Он обладал прекрасной зрительной памятью, такой же, как у Императора, он знал всех своих офицеров в лицо. Так вот, утром к нему в комнату вошел не Бернадот, то есть копия Бернадота, абсолютно похожий на Бернадота человек, но взгляд другой, выражение глаз другое, характерная манера речи - короче, маршал Ней готов был поклясться, что это был полковник Готар, командир второго драгунского полка, бестолково действовавший под Иеной и отличившийся при Эйлау. Потом полковника Готара зачем-то вызвали в императорский замок, а на обратном пути его убили прусские солдаты-мародеры. Он присутствовал на похоронах полковника, видел, как гроб опускали в могилу. Однако он готов поклясться всеми святыми, что сегодня разговаривал с Готаром (недаром при его появлении он вспомнил дуэль), трясся с ним в королевской карете, пил вино в таверне. Разве такое возможно? А почему нет? Ведь все, кто утром находились на тюремном дворе, поклянутся, что своими глазами видели казнь маршала Нея! И человек в маршальской шинели, с кудрявыми бакенбардами и белой повязкой на глазах, застывший у стены в скрюченной позе, был, конечно, маршал Ней! Тем не менее полковник Готар и наследный принц Швеции Бернадот - в одном лице? Все вопреки здравому смыслу! Но жизнь давно потеряла здравый смысл (уж точно, начиная с Бородино, когда Император отказался двинуть в бой Старую Гвардию и сломить сопротивление русских), и в этом маршалу Нею (или кто он теперь?), наверно, еще предстоит убедиться.

V. ДЖЕННИ

Израиль звонил в семь утра, так было всем удобно: родители как раз приходили с работы, а Дженни выскакивала из ванной. В разговоре с противоположной точкой земного шара Дженни не покидало ощущение, что кто-то из них (она или родители) стоит на голове. Вышколенные папа и мама лишних вопросов не задавали (сестра - другое дело), но в их интонациях чувствовалась скрытая тревога: еще бы, бедная девочка, разошлась с мужем, всеми покинута, кто ее кормит манной кашей? Они звали дочь в Тель-Авив, обещали сами приехать - пустые обещания, хотя своего рода маленькая поддержка. Отец недавно открыл кабинет, обрастал, так сказать, клиентурой, и Дженни понимала: ему нельзя срываться с места. Видя, что он помощник только на словах, и зная, что дочь озвереет, если тема "манной каши" прорежется, папа мужественно старался вести светские беседы, рекомендовал читать экзотических американских авторов, например Чарлза Буковского, то есть стоял на голове. Мама методично интересовалась подробностями быта и Элей, и так здорово замаскировалась, что Дженни обомлела, когда услышала:

- У тебя в последнее время изменился голос.

- В какую сторону? - осторожно спросила Дженни и посмотрела на дверь в спальне. Дверь закрыта, Тони дрых.

- По-моему, в лучшую.

- Мама, у меня роман. Пока тайна. Не феерия. Не могу сказать, что я безумно счастлива. Но мне очень спокойно. Наверно, сейчас для меня это главное. То, что доктор прописал. Поздравляю, твоя интуиция тебя не обманывает.

* * *

Доктор прописал:

В первую очередь сесть за руль. В своем "понтиаке" пикапе она преображалась. Летчик-истребитель. Ас. Матвей Абрамович, муж Гали и бывший подполковник советских ВВС, так комментировал ее вождение: "Покрышкин в воздухе!" По словам Матвея Абрамовича, во время войны немцы очень боялись товарища Покрышкина и поднимали тревогу, завидев в небе его самолет. Ахтунг, ахтунг! Покрышкин в воздухе! Разумеется, у кота Покрышкина (конечно, кот, нет людей с такой фамилией!) были свои сложности с немцами, зато больше пространства. И полицейские машины на "стоп" кота Покрышкина не караулили. Главное - избегать фривея. Фривей, кроме как ночью, братская могила, там не развернешься. А на магистралях Лос-Анджелеса можно сделать глубокий вираж и огородами (боковыми улицами) выйти на оперативный простор. На светофоре стойбище "ниссанов" и "тойот" - япошки замуровали. И справа поджимает "мерседес". Но мы, пользуясь преимуществом тяжеловесной категории, отодвинем "мерседес", руль налево, руль направо, газ, в сантиметре разминулись с "фордом" (у дядечки инфаркт!), мертвая петля на бульваре Санта-Моника и... свободный полет на Беверли-Хиллз.

Тормозили у библиотеки. На тротуаре нас ждет и.о. профессора Богомолова, неприступный и недоступный для всего мира. До сих пор Дженни удивляется, что она говорит ему "ты". Ее профессор, ее собственность! Сейчас противным голосом спросим:

- Много накопал сегодня, Тони?

Тони приучен. Ее подковырки пропускает мимо ушей.

- У меня выстраивается курс лекций. К весне подготовлю резюме и разошлю по университетам Западного побережья.

Aгa! По американским. Не Сорбонна. Это то, что доктор прописал. Наверно, Тони искоса за ней наблюдает. Какая будет реакция? Сохраним каменную рожу.

- Тема?

- Две войны как предтечи двадцатого века: гражданская в Америке и франко-прусская. Их итоги повлияли не только на исторический ход событий, но и на дальнейшее развитие экономики, философии, нравственности...

А-ап! Фигура высшего пилотажа на Фэрфакс-авеню. Даже у самой дыхание перехватило. Извини, Тони, не было иного выхода. Этот бульдог, водитель "ленд-ровера", видимо, полагает, что едет на танке.

- Дженни, ты чуть-чуть не задела автобус.

- Чуть-чуть не считается. Или я задела, или не задела. Тони, я за рулем с шестнадцати лет. Моя вторая профессия. Сиди. Не дергайся. Я тебя внимательно слушаю.

- О чем я говорил?

- "Генерал Шерман прекрасно изучил военные теории Клаузевица. Прорыв фронта южан и рейд по тылам..." Ты так ясно все излагаешь, что нечего терять время. Пиши резюме.

- Если ясно, то плохо. Для американцев я чужак. Претендую на чье-то место. У тебя в мире бизнеса простота приветствуется. В университетском - наоборот. Им подавай нечто экстравагантное, шибко заумное и сверхзапутанное. Если никто ничего не поймет, тогда меня примут с распростертыми объятиями.

- Профессор, я поднимаю лапки. Каждый дока в своем ремесле. Пойдешь со мной в детский сад за Элей?

Пойдет. Знает, что ей приятно, когда он ее сопровождает.

По Лорел-каньону ползем сомкнутыми рядами. Публика из центра валит домой, в долины. Темная обходная аллея, но и она забита красными тормозными фонарями, не одна Дженни такая хитрая, все норовят ловчить. С вершины перевала последний взгляд на огни Лос-Анджелеса Вниз покатились порезвее.

С появлением Эли теоретический диспут в "понтиаке" закончился. Эля сама любительница выступать. Ей зубы не заговоришь. "Мама, почему...", "Мама, а что..." - "Эля, прочти лучше "У лукоморья дуб зеленый". Как дальше? "Златая цепь на дубе том". Как я и Тони. Эля, Тони Пушкина в детском саду не учил, он тебя слушает с удовольствием. "И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом". Между прочим, кота зовут Покрышкин. Тони, кто такой Покрышкин? Советский маршал авиации? С ума сойти! Откуда ты знаешь фамилии всех маршалов на свете?

На Вентура-бульваре завернули к супермаркету. Тони взял тележку, и Дженни повела свой партизанский отряд по торговым рядам. Пока она выбирала основную еду - мясо, рыбу, овощи, фрукты, йогурты, - ее партизаны шустрили вовсю. Супермаркет единственный магазин, где Тони оживал и развивал бурную деятельность: тащил в тележку воду, спиртные напитки, закуски. Причем высматривал, что подешевле. Эля безошибочно находила всевозможную отраву, выставленную на самых видных местах, а именно: пирожные, шоколадные конфеты, леденцы, "Marc", киндер-сюрприз. Тележка набивалась доверху, и тогда Дженни устраивала ревизию. С Элей был разговор короток: "Сахар - это яд. Хочешь стать такой же толстой, как эти тетки? Гадость я выбрасываю. Возьми себе орешки и сушеные фрукты". Маленькая притворщица корчила рожицу, как будто слышала мамины слова впервые. Затем наступала очередь Тони. С брезгливой гримасой Дженни выуживала со дна тележки пакет уцененной ветчины, держала его двумя пальцами, как дохлую крысу, перед лицом профессора (Тони отводил глаза), заменяла на что-нибудь приличное. Дженни повторяла Тонин маршрут, выгружала русскую водку, ставила "Абсолют", выгружала дешевые вина. Напрасно Тони бормотал, что он знаток - Дженни верила не этикеткам, а ценам. Сомнениям не подвергались лишь пятилитровые канистры с питьевой водой.

Двигаясь к кассе, Дженни украдкой заглядывала в тележки молодых женщин. Ассортимент продуктов красноречиво свидетельствовал о семейном положении. Точнее, есть мужчина в доме или нет. И гордо платила кредитной карточкой. (Ранее несколько раз Тони пытался рыпаться, но она его отшила.)

Зато в их подземном гараже командовал профессор. Вручил ей и Эле по легкой сумке, остальное навьючил на себя.

Позже всем семейством они спустились в гараж, чтобы загрузить стиральную машину. Дженни отмеривала дозы порошка. Эля кидала в щель кватеры. В обязанность Тони входило переложить белье в сушилку, когда Дженни будет укладывать Элю спать.

На вечерние телефонные звонки Дженни почти не реагировала, лениво прослушивала голоса, записываемые автоответчиком... Знакомая докторша, клиент из Сиэтла, Лариса... Что у них за страсть беспокоить людей после работы? Впрочем, Ларисе надо бы перезвонить, давно не болтали, обидится подружка, ладно, может, завтра... Сегодня почему-то вспомнила, как еще несколько месяцев назад она, шастая по дому, не расставалась с переносной телефонной трубкой и нажимала на кнопку при первом треньканье...

Дженни кормит Элю. Тони смотрит последние известия по телику. Трубка... Где трубка? А черт ее знает!

Наконец Дженни запихнула ребенка в кровать. Появляется профессор с охапкой чистого белья. Успеет ли она погладить? Поздновато, пора накрывать на стол.

- Что было интересного в новостях?

Тони открывает рот.

- Какие суки! - говорит за него Дженни. - Показывают только свою Америку.

- Но действительно, девочка, - возмущается профессор, - форменное безобразие. Что мы видим? Скандал со строительством коттеджей в Сакраменто, недовольство повышением местных налогов, убийство в Сан-Хосе, Клинтон в Вашингтоне оправдывается, дескать, двусмысленных предложений я этой мисс не делал, репортаж о гололеде в Чикаго, концерт рокера в Нью-Йорке, открытие нового магазина биологически чистых продуктов в западном Голливуде. Все! В остальном мире ничего не происходит!

- Ты прав, - вторит ему Дженни, увертываясь из его рук, - такая скучища. Подожди! Не хулигань. Хочешь, включим детектив по двадцать пятому каналу? Предпочитаешь свое кино? Тони, отстань! Хорошо, поглядим. После второй рюмки. Тебе не надоело? Три ха-ха. "Не обещайте деве юной любовь и нежность на земле". За кого пьешь? Ума не приложу. Никаких идей по этому поводу. Тони, ешь. У меня свой ритм. То, что доктор прописал...

* * *

Первый раз вместе с Тони Дженни оказалась в гостях случайно, вернее, случайно попал туда Тони. О том, что он живет у Дженни, знала Кэтти, знал Джек, бэби-ситтеры, ну еще пара подружек с работы. Инстинктивно она свой роман не афишировала. Не хотела пересудов. Дома, пряча его ото всех, она сохраняла камерную атмосферу, если не счастья, то чуда. Посторонним вход запрещен! В гостях, у знакомых (или на следующий день по телефону) будет суд, будут невольные (или вольные) вопросы (полувопросы). Где Тони работает? Какой у него заработок? Что он ей дарит? Какие у вас планы на будущее? В Америке браки со значительной разницей в возрасте уже никого не удивляли, более того, становились модой. Но при условии: 1) мужчина богат, 2) мужчина знаменит, 3) занимает высокое положение в служебной иерархии. В идеале - то, и другое, и третье вместе. Однако ни того, ни другого, ни третьего не было. Деньги за лекции давно истрачены, новых лекций пока не предвиделось. Из повседневных привычек Тони складывалось впечатление, что в Париже он, мягко говоря, не шиковал. И проблема не в том, какова зарплата профессора в Европе, а в том, на сколько человек (домочадцев) она делилась. Вот этого Дженни никогда не спрашивала. Свободных денег, кубышки Тони явно не имел, иначе (тут она была твердо уверена) он бы ее засыпал подарками. До сих пор все, что она получила, три букета цветов. Если Тони кое-что припрятал в заначке, то лишь на карманные расходы - сигареты он покупал сам, - и Дженни очень сомневалась, что во время своих шастаний по городу он позволяет себе роскошь посидеть в кафе. Планы? Официально профессор не предлагал руки и сердца. Правда, он и так принадлежал ей с потрохами, но похвастаться, что завтра она станет миссис Сан-Джайст Дженни не могла. Значит...

Жизнь, к сожалению, жестокая штука. У американских сверстников Тони свой бизнес, дом, машины, круглый счет в банке. На худой конец - солидное положение на фирме (и солидный оклад). Даже советские эмигранты семидесятых годов прочно вросли в калифорнийскую землю. И в глазах этой публики парижский профессор в джинсовом костюме... М-да, хуже будет, если ее вынудят взглянуть на Тони их глазами...

Короче, пригласили Дженни и она пошла одна. Повод завязать контакт с деканом университетской кафедры Ингой Родней.

Итак, восьмиэтажный кондоминиум на Вилшер-бульваре, восьмикомнатная квартира, служанка в белом фартуке, снобская компания интеллектуалов, белых воротничков, не скрывающих, что их годовой доход за двести тысяч. Хозяин, правда, исключение - известный физик, нобелевский лауреат, милый, учтивый, сильно в летах, засыпающий после каждой второй рюмки, но расталкиваемый его энергичной женой. Ужин чинно катился по расписанию, как электричка на Рижском взморье, с остановками на очередные блюда, с разговорами о синхрофазотроне, экзистенциализме, парапсихологии и - "вот этот салат с зелеными бобами вам особенно удался, дорогая Мэри". Дженни чувствовала себя как Золушка, попавшая на королевский бал в своем кухонном наряде. То есть одета она была лучше всех (немного перестаралась), но это как раз и раздражало Ингу Родней, бывшую роковую женщину, с подтянутой кожей на лице (сколько сделала операций? две или три?), с еще вполне пристойной фигурой. Добрая Мэри, хозяйка, покровительствовала Дженни, однако Инга Родней догадывалась, зачем она пришла ей уже передали, что Дженни просит разрешения присутствовать на вечернем семинаре по кино, и заранее упивалась своей властью. Вышедшие в тираж красотки не прощают молодым соперницам того, что мужчины смотрят на них. Инга Родней вела себя как царица бала и в длинных фразах, пускаемых, как из автомата, веером от пуза, успела сообщить о своих давних знакомствах с Апдайком, Олби, Феллини, Кончаловским, Бродским, Аксеновым... Декану кафедры престижного американского университета ничего не стоило заполучить в друзья мировых знаменитостей, думала Дженни, достаточно пригласить их почитать курс лекций, но русские фамилии - это прицельные выстрелы по мне. Родней славистка, знает, что я из России (еще одна причина меня невзлюбить). Прицельные выстрелы предупреждение: сиди, уткнувшись в тарелку и не высовывайся. Дженни так и делала и вдруг чуть не поперхнулась ломтиком помидора.

- Когда у меня на кафедре выступал профессор Энтони Сан-Джайст...

От неожиданности Дженни пропустила фразу, не поняла смысла, зато отлично поняла, что было важно для Инги Родней: заявить, именно у нее на кафедре выступал Сан-Джайст.

Проснулся хозяин, знаменитый физик.

- Я слушал одну лекцию Сан-Джайста. Как говорят в науке - другое измерение. Потрясающее впечатление.

- Сан-Джайст лучший специалист по французской истории, - заметил кто-то из гостей.

Новую тему подхватили со всех концов стола:

- Когда он опять приедет с лекциями?

- Говорят, он еще в Лос-Анджелесе.

- Враки. Он был в Вашингтоне и давно вернулся в Париж.

- Его трактовка якобинской диктатуры чрезвычайно оригинальна.

- Особенно в устах француза, которые помешаны на своей революции.

- Я помню его рассказ о маршале Нее. Такое ощущение, как будто он живой свидетель, лично присутствовал на расстреле.

Тут по ритму ужина должна была последовать реплика:

"Вот этот соус к рыбе вам особенно удался, дорогая Мэри", но черт дернул Дженни.

- Профессор Сан-Джайст мне говорил, что маршала Нея не расстреляли. Существует гипотеза, по которой вместо Нея расстреляли другого человека.

На несколько секунд Дженни оказалась в центре внимания, и симпатичный брюнет напротив нее протянул "э-э...", собираясь задать вопрос; несколько секунд всего, ибо последовала автоматная очередь Инги Родней, не веером, а в упор:

- Что меня восхищает в нынешних студентах - это колоссальная мифомания...

(Это я студентка? Я зарабатываю больше тебя, старая корова!)

- Они уверены, что им принадлежит весь мир. Дженни, бесспорно, привлекательная девочка, у нее много поклонников. Утверждают, что она была любовницей одного очень известного у нее на родине артиста. Вполне возможно, у него было миллион девок. Он умер, поди проверь...

(Тони бы сказал: "У нее досье на тебя".)

- Милочка моя, извини за резкость, но все-таки... Если ты и переспала с кем-то, это еще не означает, что он был твоим любовником. Поверь мне, я в таких вещах разбираюсь. Если ты слушала лекцию профессора Сан-Джайста, это не означает, что он тебе персонально говорил. Ты просто прослушала лекцию и запомнила ее, что, согласимся, уже прогресс. У нынешних студентов ветер в голове, я, как преподаватель, увы, это наблюдаю. Не обижайся на меня. Американцы очень доверчивы, все, что им скажешь, принимают за чистую монету. Поэтому я и внесла коррективы.

Дженни чувствовала, что ее щеки пылают, будто их отхлестали мокрой тряпкой.

- Э-э... - протянул симпатичный брюнет, - дорогая Мэри, ваш соус к рыбе сегодня особенно удался...

Сменили тему. Дженни вышла в соседнюю комнату и позвонила бэби-ситтер. Потом набрала номер своего телефона.

- Тони, ты где? Тони, возьми трубку. Привет. Ничего. Эля легла? Сказку ей доскажет Линда. Она сейчас приедет на такси, ты в него садишься и едешь. Да, срочно. Вот адрес, записывай. Нажимаешь интерфон на фамилию... Пятый этаж, справа от лифта.

- За мной приедут, можно? - спросила Дженни, отвечая на сочувственный взгляд хозяйки.

- Милочка, куда ты торопишься? - проворковала Инга Родней. - Еще не вечер.

Когда Тони появился в гостиной, Инга завопила:

- Какой приятный сюрприз! Почему скрывали? Темнила ты, хозяйка.

И побежала обниматься с Тони. Хозяйка ничего не понимала. Ей объяснили. Легкий шок. Хозяин встал из-за стола. Чрезвычайно польщен. Не соизволит ли профессор Сан-Джайст разделить их компанию? Тони просек ситуацию. Соизволил. Сел рядом с Дженни, поцеловал ее в щеку. Зажурчала светская беседа. Поразительно, что Инга Родней не спряталась под стол, а весьма активно в ней участвовала. Какое самообладание у бабы!

Через полчаса Дженни сказала:

- Прошу прощения у общества, но мне завтра к восьми утра на работу. Тони, поехали!

* * *

Инга Родней (сама!) позвонила Дженни в госпиталь (телефон взяла у хозяйки?) и по-русски, как старой знакомой:

- Дженни? Ну ты вчера дала шороху! Поздравляю! Признаюсь, была бы в хорошей форме, я бы его у тебя отбила. Мэри мне сказала, что ты вице-президент компании? Растет молодежь! Да, ты хочешь записаться на семинар? Нет проблем! С какого дня? Когда решишь, позвони мне домой. И вообще, ребята, заходите ко мне на чаек, всегда буду рада.

Дженни подобострастно заверила, что они зайдут, обязательно и непременно.

* * *

Естественно, про этот звонок Дженни не могла не рассказать Тони. Пусть профессор знает, что она знает, какой он знаменитый. Его реакция была неожиданной:

- Я скотина и старый болван. Должен бы сообразить, что для тебя заезжать за мной в обеденный перерыв и отвозить в библиотеку - непомерная нагрузка. Отныне встаю вместе с вами, и ты меня высаживаешь по дороге в госпиталь.

Все ее протесты и заверения, что ей лишний раз промчаться по городу, когда нет особого движения, - одно удовольствие, не дали результата. Профессор, по его словам, твердо решил принадлежать к тому младому племени, которое просыпается в шесть утра.

На следующий день встал раньше всех, принял душ, успел побриться. В машину сел бодрый и веселый. Дженни планировала доставить его хотя бы до Беверли-Хиллз, но они застряли на Лорел-каньоне.

Тони взглянул на часы:

- Ты опаздываешь. Тормози здесь, на углу Голливуд-бульвара.

- Тони, тебе топать полгорода!

- Ничего, через час дотопаю.

- Через час? Это невозможно! Позвони мне сразу из библиотеки.

Тони взял свой атташе-кейс, приветливо помахал рукой. Ровно через час раздался звонок:

- Прибыл, стою в вестибюле.

В полдень Дженни впрыгнула в "понтиак" и понеслась в библиотеку. Нашла профессора в читальном зале, на его столе толстые фолианты в темно-коричневых переплетах. Тони снял очки, в глазах тревога:

- Что случилось?

- Ничего. Хочу выпить с тобой где-нибудь кофе.

- Дженни, ты с ума сошла!

- Сошла. Ты только сейчас заметил?

* * *

Она сразу узнала каменное распятие над воротами, длинный коридор с высоким сводчатым потолком и обрадовалась, как будто попала домой. Инга Родней, молодая, красивая, в полупрозрачном платье с талией, поднятой до груди, бросилась ей навстречу, обняла: "Ты хочешь записаться на семинар? Нет проблем! Мы свободны, Роз, сегодня танцуем до утра". И они танцевали на булыжной мостовой городской площади, меняя кавалеров, и один из них, бесстыжий, прижал ее, навалился и, кажется, получил, чего желал (в темной комнате гостиницы?), но все равно было очень весело, танцы продолжались, пары скользили по паркету в огромном зале с зеркалами и вазами с цветами, а она восседала на тронном кресле, и все подходили к ней, почтительно целовали руку, пока музыканты не заиграли что-то совсем не соответствующее - "Гуд бай, мой мальчик, гуд бай, мой милый" - и Инга Родней (сделавшая три подтяжки) не прошептала со скрытым торжеством в голосе: "Бал кончился, Ваше Величество!.." И страх, животный дикий страх: неизбежное свершится! В опустевшем зале шаги. Она не поднимала головы, видела лишь сапоги и белые в обтяжку военные брюки своего Властелина. И Он сказал: "Ты не можешь иметь детей, мне нужен развод. Это не моя злая воля, так диктуют интересы Империи". И она плакала и кричала - плакала и кричала про себя, беззвучно - она знала, что внешне изображает на своем лице улыбку, и говорила ласково: "Сир, я родила Евгения и Гортензию, я хочу дать тебе наследника, дело не во мне..." И услышала то, чего больше всего боялась услышать: "Не спрашивай меня, как и почему, но я убедился, что могу иметь детей". И она поняла: все ее обманы и уловки напрасны, она перешла в тот возраст, когда надо просто смириться... "Мой Властелин и Повелитель, все будет так, как ты прикажешь", - и, чувствуя, что уже никого около нее нет, она повалилась на квадратную кровать под балдахином и запричитала навзрыд. Она знала, что эта кровать под балдахином - последнее ее прибежище в последней обители.

Дженни проснулась с мокрыми щеками. Сон улетучивался. Ей удалось схватить что-то за хвостик. Еще минуту назад она ясно различала картины на стенах своей последней обители, теперь все смешалось. Конечно, могут пригрезиться любые кошмары. Но ее поражало то глубокое отчаяние, которое она испытала, отчаяние отвергнутой, покинутой женщины, вышедшей в тираж. Запомнилось: не Тони ее обидчик (Тони мирно посапывал на боку), им станет кто-то другой, после Тони.

Дверь приоткрылась. Появилась Эля. День закрутился.

* * *

Центробежная сила дневного круговорота на скорости, запрещенной в Городе Ангелов, выбросила ее в лабораторию Хоффера, и за час (большим временем она не располагала) Дженни должна была вбить в седую голову упрямого доктора следующее: лаборатория переезжает в новый район. Да, там рядом два госпиталя, но именно туда люди приходят лечиться, поэтому клиентура не уменьшится, а увеличится. В любезном вам квартале, к которому вы так привыкли, уважаемый доктор Хоффер, ныне бродят лишь наркоманы, отпугивающие приличную публику. У наркоты нет социального страхования, и проблемы собственного здоровья их не заботят. Прежняя клиентура потянется за вами, если это действительно стоящая клиентура. Лаборатория должна сверкать, быть идеально чистым помещением. Тогда повышение тарифов, которое компенсирует новые затраты, никого не удивит. В антисанитарной обстановке у людей вообще не возникает охоты раскошеливаться. Неужели вы не чувствуете столетний, застарелый запах мочи?

Вбивать свои идеи приходилось ударами молота. Доктор Хоффер покорно втягивал голову в плечи. "Кто-то красиво страдал, правя бал в паркетном зале, со злостью подумала Дженни. - Посмотрела бы я на сию особу, окажись она не на мягкой кровати с балдахином, а в этой зловонной преисподней!"

Далее надо избавиться от балласта. Увольняем миссис Гарибьян, Джекобсон, Ленард. Сами знаете, они работают плохо, лениво, ошибаются, им не хватает квалификации. Я нашла молодую энергичную лаборантку, она заменит троих. А вы найдете соответствующие слова утешения. Я вам сильно облегчила жизнь: в роли кровожадного серого волка выступаете не вы, а я, точнее - результаты независимой финансовой экспертизы. Человеческий фактор? О'кей, открывайте богадельню, я умываю руки. Догадайтесь, почему мистер В Угол, На Нос, На Предмет сбросил мне вашу лабораторию со своего барского плеча? Если все пустить на самотек, то через полгода лавочка закроется, и весь ваш персонал, двенадцать человек, останутся на улице. Вот арендный договор, подписывайте. Вы же шеф предприятия.

Доктор Хоффер надел на свой фирменный нос очки и стал им водить по страницам. "Астигматизм, - определила Дженни, - доктор тоже выходит в тираж, пора и ему на пенсию. Никому не жалко людей, которые уже не могут. И ведь меня никто не пожалел ночью, вернее, не меня, а ту, что мне приснилась. Какое я имею к ней отношение? Бред собачий..."

Что он там вычитывает? Прекрасно знает, что не исправит ни буквы. Как надоела ей эта игра! Респектабельные стариканы произносят пышные фразы о человеческом факторе и снимают с себя ответственность. За все отвечает Дженни! На аренду, переезд, новое оборудование нужны деньги. Дженни их перевела со счетов своего госпиталя. Разумеется, предупредив Хозяина. Мистер Якимура сладко улыбнулся: "Я тебе полностью доверяю". Что означает: "Если получим прибыль, я тебе продекламирую стихи про Хирохиту с Уолл-стрита; если затраты не окупятся выгоню в шею!" То есть в принципе рискует только Дженни.

Доктор Хоффер шмыгнул фирменной трубкой и поставил закорючку.

Дженни вспомнила, как в первую их встречу доктор долго хорохорился, как поблескивали надменно его очки. А сегодня он более покладист. А в чем разгадка? Дело в том, что теперь Дженни ему выписывает чеки. Как просто все объясняется в этом лучшем из миров...

* * *

- А в обед я ездила в лабораторию и отчитала доктора Хоффера, как мальчишку. Иногда я себя спрашиваю: зачем взялась разгребать авгиеву конюшню? Умный очкастый доктор и ни хрена не соображает в элементарных вещах! Хоть вешайся с отчаяния

И подумала: это совсем не то отчаяние, которое я пережила ночью. И решила: не надо рассказывать Тони про сон. Осторожненько проверим...

- Профессор, на минуту вернемся к твоей Жозефинке. В монастыре Кармелиток у нее не было подружки?

- С чегой-то ты вдруг? - улыбнулся Тони.

- Любопытство бабье.

- Была. Еще похуже вертихвостка, чем виконтесса Богарне. Терезия, которую называли Богоматерь Термидора. Любовница Тальена. Спасая ее, он форсировал термидорианский переворот. Устраивала знаменитые балы жертв гильотины. Сплошной разврат. Кстати, потом стала придворной дамой.

- А что конкретно послужило причиной развода Наполеона и Жозефины?

- Долгая история.

- А ты покороче.

- Наспех сколоченная Империя нуждалась в законном наследнике. Жозефина по возрасту уже не могла иметь детей. Развод был неотвратим. Как ни странно, больше всех (кроме Жозефины, которой это представлялось концом света) противился Император. Он был мнителен и суеверен, держался за Жозефину, как за волшебный талисман. А та водила его за нос: дескать, у тебя что-то не в порядке. Несколько дам объявили, что у них ребенок от Императора, однако Наполеона было трудно в этом убедить. А когда родила графиня Валевская, ей он поверил - точно, его сын. Молодая полька его любила беззаветно.

- И он променял ее на австриячку...

- Высшая дипломатия. Требовалась особа королевских кровей.

- Брр... Ну и семейка. Спасибо, профессор. Благодаря тебе подымаю свой культурный уровень. На халяву.

* * *

Нет, Дженни его не идеализировала. Например, у ее профессора была отвратительная черта характера: он абсолютно не замечал, во что она одета. Пожалуй, его устроило, если бы она с утра до вечера ходила в синем махровом халате.

Дженни подбирала свой гардероб с особым тщанием. Во-первых, как и все служивые американки, она должна была каждый день менять туалеты, учитывая, что не имеет права появляться в конторе с голыми ногами - обязательно в чулках, колготках или брюках. Это приносило дополнительные сложности, ведь исключался вариант легкого облегающего платья. Во-вторых, одежда для женщины - оружие. Оружие бывает обоюдоострым. С трудом натянув узкую юбку и встав на шпильки (чтоб выглядеть секс-бомбой), женщина страдает от каждого шага, как святой Иорген в испанском сапоге. Никаких инквизиторских пыток Дженни себе не придумывала. Она покупала только в дорогих магазинчиках, руководствуясь правилом: сначала удобство, потом мода. В принципе в любом своем наряде она могла пробежать восемьдесят метров - правда, без барьеров. Она ощупывала материю, и если прикосновение к ней доставляло удовольствие - примеряла. Поэтому ее вещи давали определенный настрой на рабочий день или развлекательный вечер, она их называла по именам: Арлекин, Дюймовочка, Недотрога, Мишка Косолапый (брючный костюм для визитов в налоговое управление и прочие проверяющие финансовые инстанции), Змея Подколодная, Мужчинам некогда, Вырви глаз (для Кэтти), Броненосец Потемкин, Леопард, Одуванчик, Сейф, Вальпургиева ночь, Белоснежка, Смерть мужикам - эта комбинация из черного свитера, кожаной юбки в обтяжку (длиной двадцать пять сантиметров) и черных узорчатых колготок сразила Роберта наповал...

Увы, теперь ее верные друзья-приятели скучали на вешалках за зеркальной дверью стенного шкафа. Конечно, Дженни их надевала, но без прежнего энтузиазма. Что толку стараться, когда Тони их в упор не видит? Однажды дома за ужином Дженни вырядилась в Красного Разбойника (не платье, не костюм - шелковый динамит, кое-что прикрывающий), и профессор изволил обратить внимание:

- Ты куда-нибудь в этом ходила?

- Пока нет. Придумай адрес - пойдем.

- "Шумит ночной Марсель в притоне "Трех бродяг", там пьют матросы эль, а девушки с мужчинами жуют табак".

- Шикарное заведение...

- Разве что туда и при условии: у меня в руках автомат Калашникова. Иначе придется наблюдать, как тебя хором насилуют на столе.

Дженни заперлась в ванной и вышла в махровом халате.

Иногда, забывшись, она спрашивала:

- Тони, в чем я тебе нравлюсь? В брюках?

- В брюках.

- В короткой юбке?

- В короткой.

- В длинном платье?

- В длинном.

Тьфу! Как жить с таким человеком? Хоть вешайся.

Зато ее зоркий глаз замечал все.

Собралась после работы в женский клуб ("Only woman"). Еженедельное мероприятие для поддержания формы. На этот раз взяла с собой Элю, Эля трехколесный велосипед. Тони сказал, что он их проводит, ибо под горку на Вентуру Эля доедет, а обратно в гору надо будет кого-то волочить - девочку или велосипед. Поднялся за чем-то в кабинет, спустился, и Дженни засекла, что левый бок его пиджака чуть оттопыривается.

Дженни предпочитала не сразу выходить на Вентуру, а следовать по параллельным улицам, тихим, спокойным, где не чувствовалось бензиновой гари. Эля рулила впереди, и темная улица вдруг вспыхивала яркими фонарями - когда Эля пересекала пространство перед домом, на котором было установлено световое автореле, - Эля любила такие эффекты. Вечером явственнее проступал запах цветов, деревьев, травы - зелени Южной Калифорнии, ради чего Дженни и выбрала этот район. Она скучала по запахам. В госпитале или на больших магистралях разве их услышишь? И в темноте можно было прижиматься к Тони, интимная игра телодвижений, справа, слева... Нет, почему-то сегодня он упорно вел ее по правому борту.

По сравнению с глухими боковушками, Вентура-бульвар сиял иллюминацией. Расстались во дворе "Only woman". Эля отправилась в специальную детскую комнату, а Тони - совершать традиционный переход Суворова через Альпы, причем договорились, что он их не ждет, возвращается раньше домой, ведь Дженни не знала, сколько времени ей взбредет в голову трепыхаться на снарядах.

Кое-что ей в голову взбрело. Тони сидел в вестибюле.

- Why?

- Я нагулялся вдоволь, но около клуба слоняется какой-то подозрительный тип.

- Подозрительного типа зовут Родригес. Он охранник.

На обратном пути, к удивлению Эли, велосипед норовил ехать назад. Девочка быстро устала, закапризничала. Тони потащил ее на буксире. В бурлацких забавах Дженни не участвовала. Зря Тони балует девочку, так она никогда не научится рассчитывать на свои силы.

Прибыли домой. Дженни сразу запихнула Элю в ванну и неслышными шагами по лестнице - в кабинет, куда только что поднялся Тони. Он стоял к ней спиной. Обернулся. С профессорской невозмутимостью начал перелистывать какую-то книгу. Дженни испепеляла его взглядом, как Юпитер грешников, однако профессор продолжал изображать из себя ангела.

- Тони, это опасно?

- О чем ты?

На профессорском челе детская невинность, непорочное зачатие.

- Это опасно? То, что ты копаешь?

- А-а, понял... Абсолютно нет. Персональный интерес к архивному делу.

- Дай! - Дженни протянула ладонь. - Не заставляй меня расстегивать твой пиджак.

На ее ладонь лег вороненый пистолет, миниатюрный, но вполне тяжеловесный.

- Осторожно. Он на предохранителе. Лучше его не трогать.

- Ты часто с ним ходишь?

- Крайне редко. Вообще-то у меня есть разрешение. Имею право носить его с собой. Один я ничего не боюсь. Сегодня, зная, какой ты выберешь маршрут, я подумал, что с вами, да в темноте... Наткнемся еще на какое-нибудь хулиганье...

Тоном, не допускающим возражений, Дженни прочла ему лекцию. Хулиганье в ее кварталах не водится. Если забредут гастролеры - спокойнее отдать кошелек. Если бандиты вооружены и ты затеешь перестрелку, то первыми мишенями окажутся она и Эля. Если бандиты безоружны, а ты кого-то ранишь на улице - загремишь в тюрьму. Вот если бандиты ломятся в квартиру, то тогда, согласно закону графства Лос-Анджелес... Понятно, профессор?

Она спрятала пистолет на дно его чемодана под кучу грязного белья (белье надо постирать!), застегнула "молнии" и ремни. Закрыла тему.

* * *

- В этом пакете сто двадцать тысяч долларов. В основном - чеки и "мани-ордера". Надо заехать в банк. Никакого впечатления.

- Тони, ты держал когда-нибудь в руках такую сумму?

Он помедлил с ответом.

- Не было надобности.

В подземном гараже знакомый охранник подсказал, где найти свободное место. Тони следовал за ней как тень.

В зале к ним подошел управляющий. Поговорили о погоде.

- Как поживаете, миссис Галлей? - осведомилась кассирша, прежде чем начать обычную процедуру инкассации.

- Тебя тут все знают, - заметил Тони.

- У госпиталя солидный счет. Я респектабельный клиент.

Кассирша попросила кое-что уточнить. Дженни уточнила. Дальше нужно было просто ждать у окошка, пока кассирша не закончит операцию. Кассирша пересчитывала толстую пачку стодолларовых банкнот. На всех людей сам вид больших денег действует завораживающе. Кэтти, например, балдела, когда Дженни брала ее с собой в банк. Помнится, с Робретом они провели целый вечер, раскладывая пятьдесят тысяч долларов в разных купюрах - острое, захватывающее удовольствие для них обоих и, кажется, гораздо сильнее того, что они получили потом в постели...

Тони откровенно томился, как застоявшийся конь, разве что не бил копытами. Презрение к противному металлу? Второй Джек?

- Тони, почему "не было надобности"?

- Деньги ведь казенные.

Ах, вот что! Пожалуй, честный ответ. А она думала - профессорское чистоплюйство...

- Тогда скажи, ты не хотел бы сменить профессию? Чтоб грести деньги лопатой? Я очень люблю их тратить. Вопрос теоретический.

- Честно?

- Положа руку на Библию. Понимаю, странное требование от правоверной иудейки. Хорошо, на Библию, на Коран, на Талмуд. Я не знаю, какому Богу ты молишься. Клянись хоть статуей Будды.

- Клянусь. Я мечтаю быть твоим телохранителем. Настоящим телохранителем. Запирать тебя в хрустальный шкаф, естественно, с удобствами - ванна, биде, холодильник, компьютер, телефон, - извлекать по надобности и опять в шкаф на замок, чтоб никто не мог до тебя дотронуться.

- И заковать меня в пояс целомудрия, как в средние века, - рассмеялась Дженни. - Ты неисправим. У тебя одно на уме.

* * *

Все постепенно входило в свою колею. Вплоть до того, что уже неделю Тони не вставал как ранняя пташка, а вольготно отсыпался. За ним приезжали к полудню, привозили вечером. Кто? Разумеется, бабы, юные поклонницы, закадрил в библиотеке. Им по пути. Ну, на провокации мы не поддаемся. Если рассчитывает вызвать у нас некоторую ревность, мол, не совсем под пятой, появились конкурентки, то не на тех нарвался. Мы гордые, больше вопросов не задаем. К тому же Дженни всегда беспокоилась, наблюдая через боковое зеркало "понтиака" фигуру профессора, бодро уходящего, утопывающего по Голливуд-бульвару. Хотя, спрашивается, чего волноваться? В восемь утра преступный мир Города Ангелов отдыхает от трудов праведных.

Но откуда у нас шпионские наклонности? "Стыдно подсматривать, подслушивать, проверять", - повторяла себе Дженни, припарковав "тойоту" на другой стороне Диккенс-стрит, в ста метрах от дома. "Тойоту" одолжила у Ричарда из административного отдела, сказала, что ее "понтиак" не заводится, а надо срочно. В театральный бинокль (привет из Риги!) Дженни хорошо видела свою дверь, лестницу... В одиннадцать сорок пять в дверях возник Тони, с атташе-кейсом и мусорным мешком. Мусор отнес к зеленому ящику, вернулся к лестнице. Минут через пять стал прохаживаться взад-вперед. А если приблизится? Выйду навстречу как ни в чем не бывало, объясню, что забыла дома важные бумаги, чего-нибудь наплету.

Черный "рейнж-ровер" притормозил у тротуара. Из него вывалилась юная красотка - усатый амбал в коричневой куртке. Амбал поприветствовал Тони за руку и распахнул дверцу кабины. "Рейнж-ровер" с визгом развернулся, укатил. Американские интеллектуалы выглядят по-разному. Совсем не обязательно худые очкарики, и все-таки морда амбала напомнила Дженни что-то родное, российское... Может, издалека показалось?

Дженни подождала минуты три - и бегом к дому. Вихрем в кабинет. Открыла чемодан. Под стопкой белья (чистого) вороненый пистолет. А это что? На листе бумаги крупными буквами: "Девочка, я свое обещание держу. Умоляю, не трогай игрушку, она заряжена".

Дженни догадывалась, какого цвета ее щеки. Впрочем, выяснять отношения она не будет. Дженни аккуратно уложила все обратно, застегнула "молнии" и ремни. Никто не читал никакой записки. А болтуны - находка для шпиона.

* * *

Вот это было именно то, что доктор прописал, скрупулезно соответствовало рецепту.

Нормальный американский прием в нормальном американском доме. A la fourchette. Бумажные тарелки, пластмассовые ножи и вилки. Но бокалы с золотыми ободками дорогого стекла. И на мельхиоровых старинных блюдах и посудинах китайского фарфора искрилась, переливалась яркими цветами, как на европейских натюрмортах, холодная и горячая закуска из фирменного ресторана - не в супермаркете купленная. Ракетные установки ("катюши") всевозможных напитков: шотландское виски, французский коньяк, финская водка, вина итальянские и бургундские, шампанское "Вдова Клико", минеральная вода "Перье". Кока-кола, извините, местного разлива...

Коктейль гостей, взбитые сливки (ну не сливки Города Ангелов, но добротного качества - такими в медицинских и компьютерных конторах не отоваривают), круговорот, вращение, волчком от группы к группе, от пучка редиски к одиноким морковкам, застывшим с бокалом в руке, оброненная фраза, подхваченное слово, диалог в стиле пинг-понга (острее дашь - острее получишь!), лавирование среди магнитных полей (кожей ощущаешь, кто притягивает, кто отталкивает), взгляд, намек, недомолвка, легкое касание, минутный флирт, очередной обход завоеванных позиций (этот на нее глаз положил, а у того явно стоит - фу, грубо...) - и немного кружится голова. В юности это называлось "брызги шампанского".

- Да, мне тоже не нравится, когда гостей усаживают за стол. Тупо ждешь кусок курицы и чувствуешь себя клавишей рояля. Игра по нотам. Наступает твой черед, и ты должна, чтоб не испортить гамму, пропеть свое "ля", то есть сказать что-нибудь умное.

Кажется, неплохо сымпровизировала. Неопознанный Объект отреагировал потоком альфа- и бета-частиц (сексуальных? светских?) и с любезной улыбкой произнес:

- Может, вы с профессором Сан-Джайстом посетите мое ателье? У меня любопытнейшая коллекция фотографий. Смею надеяться, что они пополнятся еще двумя: вашей и профессора.

Протянул визитную карточку.

Волна прилива (отлива) мягко, но цепко уволокла Дженни в другой угол гостиной. Пряча карточку в сумку, машинально взглянула на адрес и фамилию. А-ап! Невероятно! Тот самый, у которого снимается весь Голливуд! Расскажу завтра Кэтти - не поверит. Или сдохнет с досады. Ей-богу, Дженни не виновата, да, видимо, у Кэтти на роду написано: умереть от черной тоски и зависти.

И опять скольжение по кругу. По кругу, в который ее ввел Тони. Чем-то напоминало московские походы с 3.А. Но 3.А. сразу оказывался в центре внимания, и потом обычно они попадали в разношерстные компании, где можно было нарваться на откровенную лесть и еле прикрытую грубость - от ревности или комплекса неполноценности. Здесь же все равны, один круг, поэтому никакой напряженки, первомайская демонстрация радушия, делать нечего. И если к профессору проявляли чуть больше интереса, то только из-за его оперения заморской птицы. И Дженни знала, что ранее Неопознанный Объект профонтанировал альфа-бета-частицами благодаря ее собственному шарму и обаянию, лавры профессора тут были ни при чем. Она вошла в круг. Точка. В этом кругу она самая молодая (так получилось) и (позвольте набраться наглости) самая красивая. Леди и джентльмены (джентльмены преимущественно), протрите глаза!

В машине Тони заметил:

- Ты хорошо смотрелась.

- А ты смотрел лишь на меня. И много потерял. Там были милые дамы.

- Я кадрил направо и налево

- Рассказывай сказки. У меня отлично развито боковое зрение.

Как и предполагала, ее сообщение о приглашении к фотографу Тони пропустил мимо ушей. Беда с Тони, он начинает ей действовать на нервы! Неужели не понимает важность таких знакомств? Чтоб скрыть раздражение, перевела разговор на другую тему:

- Ты давно знаешь этого миллионера?

- Какого?

- Не прикидывайся дурачком. Хозяина дома. Твой приятель. Процветающий тип...

- Джордж? - Тони помолчал, - Когда-то у него были трудные времена, он приехал в Париж, и я устроил его к себе на кафедру. По возвращении в Америку европейская репутация ему здорово помогла.

Тони сказал явно половину того, что хотел. Как кассету магнитофона, предназначенную только ей, Дженни прокрутила ход его мыслей, восстановила пропущенные фразы. Пора было бы догадаться, что у профессора тоже комплексы. И какие...

* * *

И тут появилась Зина.

Собственно говоря, Зина появилась тогда, когда у Дженни зашаталась семейная жизнь, когда стало ясно, что рассыпается теремок с Джеком, когда Дженни вынуждена была выйти на тропу войны и приключений. Война требует тыла, то есть верной подружки, которой можно сообщать, что муж лицемер и негодяй, а Роберт - шикарный парень (потом - тоже подлец) и т.д. и т.п., и встречать полное сочувствие и понимание. Своего рода сеанс у психоаналитика, не носить же все в себе? Обратная сторона медали та, что со временем тебя нагружают по макушку чужими секретами, большими и маленькими, для подружки ты превращаешься в несгораемый сейф ее конфиденциальной информации, однако чужие тайны не тянут, более того, иногда даже веселят. Искать приключений тоже сподручнее вдвоем, особенно если компаньонка послушно следует за тобой в фарватере. Дженни не видела в Зине соперницу, хотя Зина прошла жесткую жизненную школу (не везунок, как Дженни) и, в отличие от Дженни, глупостей не делала. Зина была старше, Зина не казалась такой эффектной, но умело использовала свои приемы кадрежки. Один из ее методов: произвести впечатление, дескать, дам сразу, где и когда угодно. И Дженни удивляло, что почти каждый раз этот прием срабатывал: умные опытные мужики глотали наживку, а Зина ловко затягивала сеть.

Позже Дженни поняла, что появление Зины диктовалось сюжетом: без отрицательного персонажа сказок не бывает. И по законам жанра злодейка возникла в детский праздник.

День рождения Эли праздновался сначала в детском саду, где Дженни исполняла роль Затейника, Деда Мороза и Доброй Феи (все дети в Элиной группе получили подарки), а потом Дженни решила его повторить, но уже для взрослых. Пригласили Галю с Матвеем Абрамовичем, Цилю с Виктором Ивановичем, Линду с Флемом, Клаву с Михаил Израилевичем, Лену с Игорем Соломоновичем - то есть всех своих бэби-ситтеров с мужьями, людей, которые не только ей помогали, но и искренне любили Элю. Для родных соотечественников сняла зал в русском ресторанчике. И нельзя было не пригласить Кэтти и других сотрудниц из отдела (обидятся!), Ларису (давно не виделись), а уж Зина сама собой подразумевалась. Словом, народу набежало.

Марк Захарыч - бывший солист Харьковской консерватории, ныне совладелец ресторана - пел с эстрады репертуар военных лет ("На позиции девушка провожала бойца", "Синенький скромный платочек"), ветераны утирали слезы, американцы наслаждались русской экзотикой, а профессор Сан-Джайст с изумлением взирал, как отставные офицеры советских войск хлещут водку с двенадцати дня (забыл, забыл, дорогуша, нравы Страны победившего социализма).

Да, все, кто мог, привели с собой внуков. Эля не скучала. Первой шла плясать, когда Марк Захарыч играл на скрипочке.

После киевских котлет и карского шашлыка Марк Захарыч сменил пластинку. Зазвучала Алла Пугачева и Таня Буланова. Шлягер "Скажи мне правду, атаман, зачем тебе моя любовь?" заставил старшее поколение отбросить вилки и ножи. Публика бацала диковинный фокстрот.

Естественно, что Дженни, королева бала, была нарасхват. Ее партнеры Матвей Абрамович, Виктор Иванович, Флем, Игорь Соломонович - демонстрировали неувядающий класс.

...Боковым зрением отметила, как Зина проскользнула к Тони и увела его на танец. Что ж, нормально. Правда, слишком к нему прижимается. Ладно, сегодня праздник, все дозволено.

Бессмертное аргентинское танго двадцатых годов. Та-ра-та-та, та-та-та. Дженни вел Стенли, хахаль Кэтти. Вел очень плотно. Та-ра-та-та, та-та-та. Южноамериканский темперамент. Там-та-ра-та-та-та - намекала мелодия. Дженни почувствовала, что Стенли в боевой готовности. Зинка, паскуда, просто прилипла к профессору. Пары сблизились, и Дженни услышала:

Тони:

- У вас довольно редкое для России имя.

Зина:

- Потому что аристократическое. Помните в "Даре" у Набокова: "Ты полуженщина, ты полумнемозина, полумерцанье в имени твоем". И в этих стихах спрятано имя героини. Полумнемозина, полумерцанье - Зина Мерц! А еще...

Там, та-ра-та-та, та-та, та! - зарыдали струнные бурных двадцатых годов, заглушив еще одно литературоведческое откровение Зины. Стенли буквально оторвал Дженни от пола, прогнулся, выставил ногу и прокрутил Дженни так, что...

- Совесть надо иметь, Стенли, - сказала Дженни, обретя равновесие. Отпихнула партнера и скрылась в женской комнате.

"С такой рожей только пугать детей, - думала Дженни, глядя на себя в зеркало. - Сдохнуть можно! Зинка, блядища, чье литературное образование остановилось на "Приключении Буратино", козыряет Набоковым!"

Было огромное желание тут же разоблачить мерзавку, спросив во всеуслышание: "Зинуля, где происходит действие "Дара"? В Америке?" Однако пикантность ситуации заключалась в том, что когда-то в интимной беседе Дженни призналась подружке в постыдном проколе времен своей юности. Рижский поэт, волочившийся за Дженни, процитировал ей эти строчки. Дженни тогда еще Набокова не читала, в Союзе его книги были большой редкостью. Дженни легкомысленно повторила понравившуюся цитату ленинградскому художнику, а тот, не моргнув, осведомился: "Это при их первой встрече в Нью-Йорке?" Дженни поплыла...

Какая память у холеры! И ведь знает, что ничем не рискует, что я не буду выводить ее на чистую воду. Но раз Зинка применила такую домашнюю заготовку, значит, намерения серьезные. Грабеж среди бела дня! Вот и доверяй подружкам...

Дженни решила не портить торжества, не устраивать сцены. А вечером предупредить Тони: отобью все твои мужские причиндалы, если когда-нибудь увижу тебя в Зинкином обществе!

Повесила на лицо улыбку, поправила, чтобы не качалась, и вышла в ресторанную залу.

А потом гости окружили раскрасневшуюся Элю и хором исполнили: "Хэппи берсдей ту ю".

Эля была очень довольна. Праздник удался на славу.

* * *

Делая очередное "сальто-мортале" по городу, Дженни увидела на траверзе пиццерию "Неаполитано", где они с Тони пили кофе, когда она заехала днем к нему в библиотеку. По идее, Тони должен сидеть в читальном зале. Пиццерия, если пешком, достаточно далеко. Впрочем, для Тони это не расстояние.

Повинуясь внезапно проснувшемуся охотничьему инстинкту, Дженни заложила крутой вираж (прибавив пару пациентов кардиологам) и спикировала на свободное место перед "Неаполитано". Опустила квотер в счетчик, хотя задерживаться в мафиозном заведении не собиралась.

Застукала. Беглого взгляда хватило, чтоб определить: на воркующих голубков не похожи. Однако вопрос принципа, уговор дороже денег.

Протянула профессору ключи.

- Тони, в машину!

- Мне надо расплатиться.

- Я расплачусь.

Крайне невежливо. Пусть. А теперь посмотрим в глаза подколодной, послушаем, что она наплетет. Подружка называется. Назначает тайные свидания.

Они просидели молча несколько минут, и Дженни поняла, что Зинке ее громы и молнии - как слону дробинка. Было ясно, что профессор ей дал от ворот поворот и отныне ей все равно, семь бед - один ответ. Дженни даже пожалела подружку. Зачем подставилась и порвала отношения с Дженни? Глупо. Все-таки их столько связывало...

- Обидно, - сказала Зина, поднимая сухие глаза, - обидно за Сан-Джайста. Ты его бросишь, Дженни. Уж я-то тебя знаю лучше, чем кто-нибудь. Ты его бросишь. И тогда я ему не завидую.

И вышла на улицу, не обернувшись.

* * *

Без всяких разговоров профессора отправила наверх, в кабинет. В бессрочную ссылку. "Ужинаешь сам и будь добр помыть за собой посуду". Слава богу, бессонницей не страдала. Засыпая, подумала: "Если поскребется в дверь, набью морду!"

Утром на столе ни крошки, кухня в идеальном порядке. Профессор приветлив. Поехал с ними, сошел, как обычно, на Голливуд-бульваре, поцеловал Элю, потопал в библиотеку.

На третью ночь Дженни ждала. Не скребся. И вообще вел себя так, будто не он, а она в чем-то провинилась.

В пятницу предупредил, что домой его привезут поздно. Кто? Возможность встречи с аристократической Зинаидой Дженни исключала.

Сквозь сон услышала, как хлопнула входная дверь. Полежала полчаса. Облачилась в халат. В общем-то наказание несоразмерно проступку. Небось плачет и рыдает. Если начнет подлизываться... Посмотрим.

"Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице". Милый явно много выпил, что не мешало ему и закусывать. А главное, выражение на лице говорило: Тони погрузился в какие-то свои проблемы, он сейчас далеко-далеко, где кочуют туманы, где нет места ни ей, ни тем более другим бабам. Он ответил ей вымученной улыбкой, Дженни махнула ему ручкой. Бай! И тихо закрыла за собой дверь в спальню.

* * *

Опыт подсказывал, что нельзя такую ситуацию пускать на самотек. Самолюбие на самолюбие, камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич. И не успеют оглянуться, как между ними вырастет Берлинская стена отчуждения, которую потом и отбойным молотком не пробьешь. Пора было выяснять отношения. Ладно, не будем гордыми, возьмем инициативу на себя. В конце концов, или у них любовь, или пусть сматывается к своим проблемам, к Зинке, к ядрене фене. Ее дом - не общежитие.

Обустроила уик-энд. Уломала Джека, чтоб взял Элю на ночь. Нежный папаша пылал к Дженни лютой ненавистью. Мало того, что день рождения дочери справляли без него, так во главе стола в ресторане сидел твой ебарь! (Еще одно оскорбленное самолюбие! У всех проблемы, только у Дженни безоблачное существование, порхает в небесах!) Пришлось поунижаться, пропустить мимо ушей матерный речитатив в адрес Тони.

- Эля всем говорила, что лучший подарок, железную дорогу, получила от папы.

Джек хмыкнул и смилостивился.

Короче, вывезла профессора за город. Прогулка по лесу. Сосновый воздух, птички щебечут, солнце прорезается сквозь серую дымку, которую непонятно откуда нанесло на Калифорнию. Тропинка уводит подальше от автомобильных стоянок, от крика и плача детей, запаха шашлыков и жареных сосисок, от музыки транзисторов - в глушь, в первобытную природу. То, что доктор прописал.

Герр профессор начал оттаивать.

Свидание с Зиной было чисто по делу. Неужели? Выяснилось, что она знакома с человеком, который его интересует. А больше ничего не выяснилось, она за... тебя не хватала? Дженни, она достойная женщина, немного романтическая, по-своему несчастная. А ты всеобщий утешитель, огнетушитель?

- Дженни, в любом случае не надо было Зине хамить.

- "Я футболистка, в футбол играю, свои ворота я защищаю". Песенка эпохи нэпа. Знает ли профессор историю про советский нэп?

- Знаю. Но ты выступала с позиции силы. Лежачих не бьют.

До чего же зануда ее профессор!

Они вышли на поляну с незатоптанной лесной травой, где должны были расти земляника Бергмана, Аленький цветочек, русские незабудки и ландыши, колокольчики и ромашки (если бы они водились в этом климате), в сказочный райский уголок, где речей не произносят и отношений не выясняют, а просто занимаются любовью, ну, хотя бы за теми кустами... Хулиганская идея? Как к ней отнесется резонер профессор? Ведь они неделю постились... "Поцелуй меня, ты мне нравишься, поцелуй меня, не отравишься", - промурлыкала Дженни и инстинктивно кинула взгляд в сторону - нет ли свидетелей?

Свидетели были. В трех шагах. Пятеро парней в голубых нейлоновых куртках, с белыми майками, выпущенными на брюки - представители угнетенного меньшинства, замученные вэлфером, фудстепами и наркотиками. Можно было обсудить модную во всем мире проблему расовой дискриминации (у всех проблемы!), но свидетели определенно желали беседовать на другую тему, ибо один держал пистолет и двое угрожающе подняли бейсбольные биты.

Как они появились? Выслеживали? Или это их застава богатырская, ловушка-сачок для беспечных бабочек-парочек? Вопросы, на которые ответит полиция, если доживем!

- Привет, ребята, погода прекрасная! - натренированно улыбнулась Дженни.

Как и все граждане Города Ангелов, она знала, что когда-нибудь попадет в подобный переплет, просчитала заранее ходы. Непременно надо начать разговор. Спокойно. Отдать сумочку, часы, кольцо. Чтобы обошлось без насилия. Джентльменское соглашение. Обычно срабатывает Вот если ребята решили подразвлечься...

Судя по всему, ласковые крошки (двое с битами - футов по шесть ростом) еще ничего не решили. Коренастый вожак с пистолетом не спускал глаз с Тони.

- Эй ты, старая жопа, убери свои грабли из карманов! Вот так. Будешь дергаться, я продырявлю тебя и твою проститутку!

Он проверил, вооружен ли Тони.

Пистолет профессора лежал на дне чемодана. Легко было догадаться, что Тони ей скажет по этому поводу, если у него еще будет возможность высказаться.

- Что ты на меня так смотришь, мудила? - коренастый вожак по-прежнему обращался только к Тони. - Ну, смотри, смотри Сейчас твоя баба обслужит всю хевру. Она понятливая, ей не привыкать Пикнешь - изувечим!

Вот оно как! Походная школа полового воспитания. Наглядная передача опыта подрастающему поколению. Фланговые группы, пацаны-акселераты, демонстративно спускали "молнии" на брюках.

И тем не менее надо было продолжать разговор. Но Дженни испугалась. Испугалась непредсказуемой реакции Тони. Если попробует драться - забьют насмерть

Вожак нахмурился, вскинул пистолет. И вдруг на его лице появилась глуповатая, торжествующая ухмылка. Дженни услышала сзади топот ног, срывающийся, затравленный голос Тони:

- Не отдам деньги! Не отдам деньги!

Она оглянулась и не поверила своим глазам. Профессор Сан-Джайст улепетывал по тропинке за поворот, к лесной чаще.

За профессором неторопливой рысцой проследовали бейсболисты. Вожак даже не счел нужным тратить патроны Как бы быстро ни бежал Тони, его догонят и пустят в дело биты.

Конечно, Тони пытался ее спасти. Отвлечь внимание (дескать, у него деньги!), пожертвовав собой.

Дженни заметила, что клоунада Тони произвела впечатление и несколько смягчила обстановку. Подростки хихикали, правда, брюки не застегивали. Во взгляде мрачного вожака проступила... нет, не надежда на отмену решения, а, скажем так, тень сочувствия.

- Ну, женщина, - процедил он сквозь зубы, поигрывая пистолетом. - Я много чего видел и в тюряге, и в кино. Но такого...

Солнце, продавив облачную дымку, зажгло верхушки деревьев.

* * *

Больше никогда ей не снилась комната с высокими сводчатыми потолками, длинный коридор, каменное распятие над воротами, дамы в прозрачных платьях, мужчины в мундирах, пролетки, громыхающие по парижской булыжной мостовой - все исчезло, растворилось без следа. Но порой во сне ее охватывал ужас при первых контурах земляничной поляны со светлыми кронами деревьев, и неотвратимо надвигалась пятерка шоколадных ребят, пятерка, похожая на букву "М" (двое бейсболистов возвышались по обе стороны коренастого вожака), и презрительный взгляд вожака, как ни странно, сулил спасение, - парень волевой, с характером, с ним можно было договориться-и тут взмыленная лошадь, такая страшная и огромная вблизи, вздымалась на дыбы, и голова с перекошенным лицом и еще живыми глазами, катилась по траве, оставляя красную мокрую полосу.

Часть вторая

I. ПРОФЕССОР САН-ДЖАЙСТ

Какой-нибудь мелочи да не предусмотришь. Например, неудобно часами просиживать в кафе, когда у тебя под пиджаком за поясом заткнут пистолет. А ведь, казалось, рассчитал все до деталей, вплоть до вынужденной - подчеркиваю, вынужденной - перестрелки, чтоб ненароком не задеть какого-нибудь занудливого типа, который сначала предпочтет доесть свой салат, а уж потом нырнуть под столик. Мне возразят: такого не бывает. При первом же хлопке местный народ, воспитанный на гангстерских фильмах, сползает на пол. Однако многолетний опыт, вековой опыт спецслужб учит: в жизни все бывает. Я обладал этим опытом, но не имел элементарных навыков рядового оперативника. Пистолет мне мешал.

Шахматную партию в мавзолейном кафе на Вилшер-бульваре я разыграл ходов на двадцать вперед. В принципе я желал всего лишь побеседовать с глазу на глаз с мистером Кабаном. Разумеется, мистер Кабан такого желания не испытывал, но у меня был веский аргумент за поясом. Усложнение комбинации: мистер Кабан появляется с двумя "буграми", и у них в карманах джентльменский набор последних моделей стрелковых игрушек и на плече болтается АК. Маловероятно? Лос-Анджелес - не Москва, тут так просто носить оружие не разрешают? В жизни все бывает! Тогда в чем смысл комбинации? В том, что товарищ, он же господин Кабанов, займется в свою очередь расчетами. Раз я внезапно возник пред его светлы очи, то, естественно, не один. Искать милого господина в течение года, найти на краю света и так глупо подставиться? Значит, с четырех углов второго этажа на его гоп-компанию наведено как минимум по гаубице. Или публика в самообслужке, включая толстую буфетчицу, - сплошь переодетые полицейские. Человек с травоядной фамилией знал про меня не все, но достаточно, чтоб предположить: я буду действовать, используя официальные каналы. Если дело так далеко зашло, нельзя мне давать повод "при попытке к бегству" или "оказав сопротивление". Тем более что я приглашаю его среди бела дня не в темный лес или пустынный пляж, а в свой номер гостиницы. Поедем на такси (стоянка за углом). Его команда последует за нами и закажет коктейли в баре. Господин Кабанов подумает, что в гостинице в центре города ничего плохого не случится (тут он ошибается: в жизни все случается) и он сможет отмазаться. Он мне будет вешать лапшу на уши или приоткроет серьезный след. Ему же выгодней, чтоб я навсегда исчез с его горизонта. Итак, мы в непринужденной обстановке поговорим по душам. Что он мне скажет - я догадываюсь. Мне важно, как он это скажет. И тогда я кое-что пойму. И сделаю соответствующий вывод. Включая...

Конечно, я предусматривал - вероятность на восемьдесят процентов, - что мистер Кабан никогда в кафе не появится. Предупредили? Не думаю. Я свое пребывание в Калифорнии не афишировал, и он не был связан с университетскими кругами. Причины гораздо прозаичнее: уехал в Мексику, заболел, надоело диетическое меню, познакомился с бабой, которая у себя дома кормит его шашлыками плюс специфическое обслуживание (а здесь - самообслуживание), к тому же у меня могла быть ложная наводка, ну и, главное, чтоб сразу, с первой попытки, мне поднесли на блюде жареного Кабана? Слишком жирно, такого в природе не бывает! И я сидел в кафе без особой надежды, отрабатывая вариант, ибо, повторяю, в жизни все бывает.

Кстати, теория и практика рекомендовали сидеть в кафе с женским полом. Одинокая фигура подозрительна. На пятый день я стал подбирать кандидатуры среди постоянных клиенток. Стайки конторских служащих отпадали. Кто оставался? Два крокодила, дама без возраста и нервная эксцентричная особа, которая явно выжидала, когда у нее кто-нибудь попросит соль или перец, чтоб закричать о сексуальной агрессии. В Америке есть такой тип женщин: жаждут, чтоб к ним пристали, жаждут поднять скандал, да к ним почему-то не пристают...

И вдруг. За соседним столиком.

В разных странах, на континентах и даже в родном Париже я привык встречать людей, которых, казалось, знал давным-давно. Точнее, двойников этих людей. Вот парень из моего класса. Он чуть повзрослел, но такие же густые рыжие кудри, веснушки на розоватых щеках, то же выражение глаз. Невольно хочется хлопнуть его по плечу и спросить: "Ca va? Сколько лет не виделись?" Действительно, сколько? Что-то много. И того парня, с которым мы сидели на одной лавке, давно уже нет в живых... Однако природа не ленится, штампует копии.

Она сняла с подноса болик с бульоном, квадратную чашку с рубленой морковкой, отодвинула поднос, окинула зал быстрым пристрелочным взглядом (на секунду задержав его на мне) и углубилась в процесс еды.

Какое знакомое лицо, какие знакомые повадки! Когда она еще раз на миг подняла глаза, мне почудилось, что это молодое создание прямиком сошло с картины Давида. Жозефина Богарне - ну покрупнее, несколько потяжелевшая, но подлинная Жозефина - уплетала за соседним столом рубленую морковку! Жозефина Богарне любила носить шляпки. На американской Жозефине был темно-синий берет, что довольно редко в Калифорнии. Виконтесса Богарне не была красавицей в строгом смысле этого слова, ее преображали глаза. Видимо, я нарушал приличия, уставившись на обладательницу берета как на живописное полотно. Меня опять удостоили взглядом, мелькнули искры - эффект Жозефины, сразу другое лицо!

М-да, такое совпадение! Гражданин Давид, член Комитета безопасности (впоследствии - придворный художник Императора), ворочался и чертыхался в гробу.

На следующий день я заметил темно-синий берет еще в очереди у кассы. Калифорнийская Жозефина чуть замешкалась в середине зала, но, поймав мою улыбку, решительно направилась к моему столику, села напротив.

Тут я только сообразил, что все это значит. Привет от Системы! Я не верю, что люди, регулярно получающие зарплату, настолько проницательны и любопытны, чтоб заинтересоваться убийством в Париже и связать его с моим визитом в Америку. Однако в Лос-Анджелесе я прикоснулся к Системе. Доул мне купил пистолет и оформил лицензию на ношение оружия. Доул поклялся держать все в секрете. Он был мне многим обязан, и я поверил. Старый осел! Дальше вопрос техники. Техника на грани фантастики Нынче не шпионы - компьютеры не дремлют. Вот откуда ложная наводка на кафе Вилшер-бульвара. За мной наблюдали и разгадали мои намерения.

- Вам понравилось здесь? - спросила Жозефина из Системы. - Вкусные салаты с малым количеством калорий. Полезно для здоровья.

Перевод с английского на язык Системы: "Мы о вас заботимся. Мы не хотим, чтоб вы натворили глупостей".

Какого хрена они суют повсюду свой нос? Это мое личное дело. И я за него в ответе! Ненавижу...

- Ненавижу, - сказал я, - диетическую кухню. Как все американки, вы озабочены калориями. Национальное помешательство.

Моя реплика явно не укладывалась в их схему. Но Жозефину это не смутило.

- Тогда, извините за грубость, зачем вы сюда приперлись?

Честная постановка вопроса. Потрудитесь выложить карты на стол. Держи карман шире!

- Догадайтесь.

- У вас странная манера заводить знакомства. Начинаете с оскорблений.

Перевод с английского на язык Системы: "Как хотите. Мы не торопимся Продолжим наши игры".

И все же почему они обращаются со мной, как с мальчишкой? Меня взять фронтальным наскоком? Ведь я же ветеран Системы и сам, бывало, плел такие сети...

- Видимо, элементарная зависть. Девочка, я вам в отцы гожусь. Это мне надо соблюдать диету. А в вашем возрасте...

В любом возрасте, когда кушать подано - надо есть. Иначе ни в какие ворота не лезет. И теперь я мог рассматривать копию с картины Давида без стеснения. Девочка хорошенькая, что лишь подчеркивало: американцы как были, так и остались дилетантами. Я не киногерой, не знаменитость и на миллионера не похож. К такому, как я, красотки не подсаживаются. Раз подсела, значит, подослана - вот нормальная реакция профессионала. Но у детей Голливуда своя схема. Они ее блюдут, вопреки здравому смыслу.

- Ваш салат с креветками вы слопали без отвращения.

Перевод: со мной все же веселее, чем с пожилой каракатицей.

Возможно, они в чем-то правы. У них тоже опыт.

- Faisable.

- Французское словечко? Что оно означает?

Означает: в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Принимаю ваши правила.

- В данном случае - "вполне сносно".

Улыбка Жозефины. Мистика!

- Догадалась. Я вам кого-то напоминаю. Кого-то из вашей молодости. Судя по мировой тоске, которую прочла в ваших глазах, вы любили эту бабу.

Система напрашивается на комплимент. А ведь действительно, они классно сработали. Найти в короткий срок двойника Жозефины - невероятно! Мне дают тонкий намек, и я его пока не очень понимаю.

- Браво! Какая умная девочка! Сейчас ваш обеденный перерыв кончается и вы спешите на службу. Но я приглашаю вас вечером в настоящий французский ресторан. Еда - это не только калории...

- Папаша... извините, сами сказали, что в отцы мне годитесь... Ну и темпы у вас! С места в карьер. Так вот, несмотря на мой юный возраст, я все-таки знаю, что бесплатных ужинов не бывает.

Калифорнийская Жозефина за словом в карман не полезла. Готовый ответ. Значит, их схема такой поворот предусматривала. Пошел охотиться на Кабана, а меня самого гонят, как зайца. Последняя попытка запутать след:

- Бывает. Для меня это воспоминания молодости. И вообще, я не по этой части.

- Жаль...

Тут она неплохо сымпровизировала. Способная девочка!

* * *

В старые добрые времена, если к человеку из Системы обращался его коллега с конфиденциальной просьбой, человек шел на риск, просьбу выполнял и язык держал за зубами. Особенно, если они с коллегой находились на разных полюсах Системы. Это не считалось должностным проступком, наоборот, негласно поощрялось. Ведь сотрудник таким образом приобретал средство давления на другой лагерь, в нужный момент мог потребовать вернуть должок и получал какую-нибудь информацию, которую, кроме него, никто бы не добыл. Звенья Системы, все крупные разведки и контрразведки мира, функционируют по принципу "услуга за услугу". Довольно часто в процессе обмена продавец обвешивает покупателя, что ж ловкость рук входит в правила игры. Но если пытаются всучить тухлятину, Система этого не прощает и в конечном счете наказывает. Сохранять баланс - в интересах Системы. Когда пишут о славных победах того или иного звена Системы (разведки), обычно умалчивают - что было дано взамен. А взамен давали (не сомневайтесь!) архиважные сведения, да только противоположная сторона не сумела или не успела ими воспользоваться: военное поражение, крутой поворот в политике...

Увы, азартных людей с размахом, с воображением в Системе остается все меньше и меньше. Почему? Служба стала цивильнее, безопаснее. Раньше человек, попав в Систему, мечтал дожить до сорока. Нынче с молодых лет думают о пенсии. Поэтому Доул и повел себя как сукин сын, вернее, как мелкий дисциплинированный чиновник - тут же доложил начальству. Однако идея (кому бы она ни принадлежала) приставить ко мне Жозефину была оригинальна, и я это оценил. Прервать контакт, улететь к чертовой матери? Не очень красиво, и рикошетом ударило бы по Жозефине, дескать, не справилась. Нет, пусть девочка работает, набирает очки. И в Жозефине - Дженни ее звали - чувствовалось что-то неординарное, врожденный талант, с ней было приятно общаться. Мы дважды ходили в ресторан, и, казалось, я кое-что ей подбросил для рапортов. А кому она их адресовала - ей-богу, меня не заботило.

Беззаботный, бескорыстный рыцарь печального образа, каким я себя усиленно изображал!

Ну... не совсем.

Во-первых, я уже не испытывал неудобства от игрушки, заткнутой за поясом. Ведь мне дали понять, что зря я занимался самодеятельностью на Вилшер-бульваре. Игрушку спрятал в чемодан.

Во-вторых, информация о кафе на Вилшер-бульваре не исключала, что Кабан водится где-нибудь в окрестностях Лос-Анджелеса. И может, по их схеме, Дженни Жозефина должна мне будет шепнуть пару слов на этот сюжет.

В-третьих (и главное), зачем они все это затеяли? Оградить меня от моих же импульсивных поступков, непродуманных действий, обеспечить комфортабельный отдых на калифорнийском побережье? (Сакраментальная фраза: "За счет американских налогоплательщиков".) Во что я точно никогда не верил, так это в альтруистичность Системы. Значит, у них есть какие-то свои соображения, о которых они мне найдут элегантный способ сообщить.

И я с восторгом принял предложение прогуляться в воскресенье по пляжу Окснарда.

* * *

Океан был тихим. (Гомерический хохот на галерке!) Я в том смысле, что мощные водяные валы, днем и ночью накатывающие на берег Лос-Анджелеса, в Окснарде куда-то исчезли. Серая, с голубыми проталинами гладь уходила к горизонту. Для полноты пейзажа маячило несколько рыбацких лодок и чайки (как же без чаек, Система, когда хочет, все раздобудет), крупные, как курицы, скандально вопили и прыгали по камням.

Нормальные прохожие (или переодетые агенты ЦРУ, КГБ, ФБР, ГРУ, БНД, ДСЖ, ВЧКа и Святой инквизиции) семьями, взявшись за руки, фланировали вдоль океанской кромки по мокрому песку. Дженни, демонстрируя отменную спортивную подготовку, скакала по каменному молу (для прогулок, между прочим, не приспособленному). Я резвым козликом следовал за ней, рискуя сорваться с наклоненных под разными углами гранитных плит (Не гранит? Откуда я знаю, что там под скользким мхом!). Стоп, - сказал я себе, - перестань чертыхаться и материться. С таким же успехом ты мог оказаться в больнице у постели умирающего старика, вдыхать весь букет мазей, набухших бинтов... Радоваться надо, что по их схеме тебе подфартила прогулка с красивой девочкой, вон как хорошо она смотрится на фоне неба, океана и чаек! И влюбленные по традиции всегда карабкаются (скачут, прыгают - любовь окрыляет!) по острым камням. Взялся за гуж, не говори, что не дюж! Все так, но ведь ей поручили охмурить меня, а я делаю вид, что слопал наживку, - то есть мы играем роли, а играть или быть влюбленным - есть некоторая разница для тех, кто понимает. Тем не менее опыт Системы учил: в роль надо войти с головой, увлечься, иначе допустишь фальшь или самому станет противно.

И я говорил себе: гляди, какие у нее стройные, полные ноги, тебе всегда нравились такие, а не двухметровые костыли нынешних топ-моделей; как здорово, что девочка не употребляет ни тонов, ни краски, ни замазки - не штукатурит свое лицо, как большинство дам перед облавой на мужчин, - у нее тонкая, нежная кожа и почти детский румянец на щеках; случай небывалый, она не тараторит, как сорока, пользуясь тем, что собеседнику некуда деваться - она произносит самые необходимые слова ("осторожно", "обогни этот камень слева", "дай руку") и улыбается!

Короче, когда мы наконец сели в кафе в закрытой бухте у причала яхт, я был настолько ей благодарен: 1) что не угробила меня на камнях мола, 2) что прогуляла потом вдоволь по ровной местности, 3) что не поленилась, привезла и показала действительно живописный городок, - короче, я почувствовал, что добился желанного состояния: я влюблен!

В приливе вдохновения я рассказывал ей забавные истории из древних веков специально абсолютно не то, что могло бы заинтересовать ее начальство, - она слушала молча, не спуская с меня глаз, она уплывала со мной в глубь времен, а я тонул в ее огромных зеленых глазах, которые постепенно заслоняли мне интерьер кафе в стиле боцман-шотландец, эклектические постройки на набережной для приманки туристов, яхты, моторные лодки, шхуны, бригантины, дредноуты, линкоры, авианосцы - весь мир. Спасибо, девочка!

Опытный лектор знает, что перебор имен притупляет внимание. Повторяю, я увлекся и ввел в повествование даже графа Акселя Ферзена, растерзанного толпой у ворот королевского дворца в Стокгольме...

Дженни встрепенулась и, наверно, вспомнила, что нужно продолжать игру.

- Тони, по большому секрету сообщаю: в следующий раз, когда пожелаете развлечь подобной историей молодую девушку, вы можете заодно ее изнасиловать. Она не заметит.

Что называется: открытым текстом! Посланный вдогонку комплимент не смягчил топорности заранее отрепетированной по схеме реплики. "Ну и нравы в теперешней Системе! - подумал я. - Впрочем, а когда они были другими?"

Далее нам насвистели из суфлерской будки диалог. Я ей сообщил про себя то, что она прекрасно знала, и она изображала удивление. Скучно, граждане. На стенке, за ее спиной, прорезалось деревянное рулевое колесо, шкиперская фуражка, боцманская борода, макет парусника, набор пивных кружек, яркий плакат, где мужчина в красной клетчатой юбке держал бутылку виски, размеры которой превышали башни замка на заднем плане (замок, естественно, на скалах и неправдоподобно синее море)...

- Я развелась с мужем, - сказала Дженни. - Мой муж...

Она опять ломала их сценарий! Система категорически не рекомендует рассказывать подробности из своей интимной жизни. Ну, одну деталь для прикрытия можно взять, чтоб лучше соответствовать легенде. Дженни говорила как на исповеди. Человек сам хочет vider son sac, выложить все или почти... Классическая исповедь не требует реакции собеседника. Поэтому в церкви при исповеди лицо священника скрыто плотной решеткой. Я видел, что для Дженни очень важно знать, как я реагирую, ибо ее исповедь была обращена не к Богу, не в небеса, а непосредственно ко мне. Чем я заслужил такое доверие?

...Рулевая борода, красноклетчатый парус, шотландский замок на пивных кружках потеряли очертания, размылись в сиянии ее глаз. Я балдел от того, что слышал, я чувствовал, что сам теряю голову. Господи, что она творила, что она делала - со мной-то ладно - с незыблемыми правилами Системы! А потом, воспользовавшись моим отсутствием (извините, отлучился в туалет), заплатила по счету и заявила, что в дальнейшем в кафе и ресторанах платит только она! Вы поняли или нет? Если нет - объясню: более вопиющего нарушения всех инструкций не бывает! Это равносильно признанию, что ею получены представительские на проведение подобных мероприятий.

В английском "ты" и "вы" различается по интонации. Если бы мы с ней говорили по-французски, то давно бы перешли на "ты". "Ты самая смелая девочка на свете", - вставил я пару раз в ее исповедь о неудачном замужестве. Поняла ли она, что я имел в виду? На моей памяти еще никто так вольно не обращался со священным табу нашей профессии...

Все же называть вещи в лоб не следовало, поэтому, когда мы прощались у гостиницы, мне захотелось ее поцеловать - а как иначе выразить свое восхищение? Я не в восторге от французского обычая целоваться по любому поводу, да у нас так навострились, что прикладываются друг к другу щеками, а на самом деле целуют воздух. Дженни не обладала французскими навыками и... в общем... мы поцеловались вроде бы по-настоящему. Я жутко смутился. Ведь как теперь целуются, я не знал.

- Пардон, - сказал я.

* * *

Отчаянная голова, самая смелая девочка на свете, укатила к своему ребенку и мужу, мужу бывшему. Хотя бывает, что уложат ребенка, посидят, поговорят и опрокидываются на постель. В жизни все бывает. Старая любовь не ржавеет. Пожалуй, не тот случай. (Кажется, ты себя успокаиваешь? Ну, ну!) У Дженни накопился заряд ненависти. Ладно, я им не судья, и в том, что они расстались, моей вины нет. Конечно, я должен бы ей активно сочувствовать: беспроигрышная позиции, когда женщина расправляется с бывшим (а ты разве не поддакивал?) - но в отношениях с Элей я решительно принял сторону Джека. "Счастье, что у Эли есть отец!" Я заметил, как Дженни это не понравилось. Если бы я рассчитывал с ней спать, мог бы потерять все шансы. Но... Во-первых, во-вторых, в-третьих... Не будем повторять пройденного. И главное, у меня были основания полагать: отец для дочери - это счастье. Живой отец.

Сегодняшний вечер я бы с удовольствием провел с Дженни. (Кстати, удовольствие исключалось. Почему? Да потому.) Какое приятное состояние влюбленности - давно забытое, пусть искусственное - все равно хорошо. Детский румянец на щеках, сияние ее глаз... Сидел бы и смотрел. А может, развязался бы язык - неодолимое желание, - не то, о чем вы подумали, - vider son sac. Пожалуй, самой смелой девочке на свете ты бы кое-что рассказал. Не про древние века, про себя, естественно. Ой-ой-ой, она явно произвела на тебя впечатление. Или, скажем осторожно, больше чем впечатление.

Где-то за пять миль на том же Голливуд-бульваре бурлит вечерняя жизнь. Около моей гостиницы - темнота, дичь, волки воют. В классных отелях Америки приятно проводить время, на улицу выходить не хочется. В отеле, как мой, не хочется жить. Нормальные люди здесь и не живут, ночуют. Отель облюбовали наркоманы, алкоголики, убийцы, самоубийцы - публика, целиком сосредоточенная на своих проблемах. Такие соседи меня очень устраивают. И я научился организовывать свои вечера. В трех кварталах отсюда призывно сияет вывеска "Макдоналдса". Там я и поужинаю. А пока, самая смелая девочка на свете, я не собираюсь умирать со скуки или тоски. Дела надо планировать заранее, и тогда их всегда будет по горло. Чем развлечемся сегодня? На полу у кровати две высокие стопки: "Лос-Анджелес таймс" и "Панорама", местная газета, издающаяся по-русски. Японскими и испанскими газетами калифорнийского разлива я нагло пренебрег. Отказал себе в удовольствии штудировать даже китайскую. Ярые защитники нацменьшинств обвинят меня. Пробормочу в оправдание, что ни звезд американской журналистики, ни русских гениев я все равно читать не буду, просмотрю лишь страницы с частными объявлениями. Господин-товарищ Кабанов может сунуться или в английскую, или в русскую прессу, на другой фене он не ботает. Скорее всего, мистер Кабан предпочтет "Л.А. таймс". Ни одному американскому сыщику не хватит терпения проглядеть километровую рекламу от корки до корки. Но если подскажут - он отыщет. По сравнению с "Л.А. таймс" в "Панораме" с рекламой не густо. Выросла капуста. Однако прочесть ее калифорнийским полицейским сложнее. Отсюда и соблазн для тов. Кабанова запустить на тарабарских (для американцев) страницах свою мигалку.

Опыт учил не жадничать, не давиться кусками. Американскую кухню, как более аппетитную, отложим на понедельник, а сегодня ограничимся русским меню.

"Укладка всех видов паркетных полов", "Требуется няня", "Самая выгодная покупка машины в Америке", "Ищу партнера в механический бизнес"... Спасибо, господа, обойдемся. Меня интересовали объявления типа: "Мистер Хейг разыскивает Николая и Петра. Просьба срочно позвонить по..." Еще интереснее: "Петр срочно разыскивает мистера Раска".

Пока все не то. Ладно, вечер длинный. А чем сейчас занята самая смелая и как мне почудилось днем - самая красивая девочка на свете?

"...Помогаю в исцелении от многих болезней, снимаю сглаз, а также делаю необычный терапевтический массаж".

М-да, опыт - великая вещь. Недаром в Париже ни с одной своей студенткой даже в зоопарк не ходил.

"Ищу партнеров для создания постоянной компании - игра в преферанс высокого уровня". Бред. Русские эмигранты с жиру бесятся. Или элементарная шифровка. Переписать, завтра позвонить, проверить. Рутина.

"Бизнесмен, 51 года, атлетического сложения, добрый и внимательный, не пьющий, не курящий, ищет интеллигентную эмоциональную, любящую приключения женщину для здоровых отношений, ведущих к браку. Матери-одиночки - о'кей".

Вот это предложение прямиком адресовано Дженни. К счастью, Дженни не подозревает о существовании "Панорамы". К несчастью (чьему?), она прочтет сотни таких объявлений в "Л. А. таймс". И повезет бизнесмена - доброго и внимательного - для здоровых отношений в Окснард. И продемонстрирует ему отменную спортивную подготовку и, взбираясь вверх по камням, ведущим к браку, размах стройных полных бедер, обтянутых светло-серебристыми колготками.

"Как прекрасно, - подумал я, - какое исключительное везение, что Дженни работает в Системе! Агентурный шарм, леди и джентльмены, на меня не действует".

* * *

Проведя предыдущий вечер в "русском обществе, я не обратил внимания на русские надписи в детском садике, на смешанную русско-английскую речь. Наверно, по инерции (или по рассеянности?) я воспринял это как ожившие иллюстрации к "Панораме". Эля меня рассматривала с любопытством, мы обменялись с ней несколькими фразами, я ей улыбался и строил рожи, пытаясь завоевать ее доверие (матери-одиночки? О.К.!), и лишь в машине, когда Дженни пристегивала девочку к креслу, Эля открыла рот, и меня как током пробило.

- Мама, это правда, что Тони не понимает по-русски? Мама, можно я спрошу: это твоя новая кукла вместо папы? Нет, он не как Галя, не как Линда или дядя Мотя. Они садятся рядом со мной, а Тони сидит на папином месте.

- Эля, говорить по-русски невежливо по отношению к Тони. Говори по-английски.

- Зачем ты тогда отдаешь меня в русскую школу? Пусть Тони тоже там учится.

- Тони сам учит. У него больше учеников, чем в твоей школе. Он профессор.

- Он профессор кислых щей! Он профессор кислых щей. Мама, это песенка, которой меня Витька научил. Я не хочу ничего плохого сказать про Тони. Он мне понравился, потому что похож на Железного Дровосека.

- Спасибо, что не на Страшилу, - ответила Дженни, выруливая на Сансет-бульвар.

Свет уличного фонаря скользнул по ее лицу. Я сделал вид, что смотрю вперед. Дженни явно не хотела, чтобы я сейчас ловил какие-то ее гримасы. И я был бы рад забиться в самый темный угол, уйти из-под наблюдения, понять и осмыслить, что происходит. Вернее, что произошло. И тут Эля меня здорово выручила. Прелесть девочка, прирожденная солистка.

- Мама, слушай сюда.

- Ужас, - сказала Дженни по-английски. - Тони, я плачу деньги, и немалые, чтоб ее учили в школе русскому. А ее учат одесскому. Что такое одесский язык, когда-нибудь объясню. - По-русски: - Эля, нельзя сказать "слушай сюда".

- Тогда смотри сюда, взад.

- Тоже нельзя. Ни сказать, ни смотреть. Я должна следить за дорогой, иначе мы врежем этой "омеге" в зад.

- Мамочка, почему можно врезать в зад, а смотреть в зад нельзя?

- Ну, дочка, ты меня достаешь. Вон Галя. Все вопросы к ней.

"Понтиак" притормозил у тротуара. Задняя дверца открылась, рядом с Элей села женщина - лица не разглядел, голос приятный.

- Гуд ивнинг, - сказал я. - Хау а ю?

- Галя, это Тони, - перевела Эля. - Он не умеет говорить по-русски, поэтому смотрит взад. Он профессор кислых щей и новая мамина игрушка, вместо папы. Но папа все равно к нам будет приходить, правда, мамочка?

- Галя, ты слышишь, что несет эта чертовка? - всплеснула руками Дженни. Ну кто, когда запрещал Джеку приходить к нам?

Галя оказалась человеком методичным. Сначала ответила мне (разумеется, по-русски):

- Здравствуйте, мистер Тони.

Потом Дженни:

- Держи, пожалуйста, руль. Я с ней управлюсь. У детей уши, как антенны, ловят все. Поэтому, когда ты ругаешься по телефону...

Потом Эле:

- Эленька, хорошо, что Тони по-русски ни бум-бум. Иначе бы он обиделся.

- Тони бум! - завопила Эля. - Он такой бум-бум! Он не может на меня обижаться. Он Железный Дровосек. А Железный Дровосек любил Элю и пошел за ней в Изумрудный город.

Методичная Галя все же заставила Элю сбавить на полтона, и девочка, ко всеобщему удовольствию, занялась вольным пересказом "Волшебника Изумрудного города" - русский пиратский вариант "Волшебника страны Оз". До Диккенс-стрит у меня оставалось время подумать. Я думал.

С Элей все ясно. Сопротивляться ей бесполезно. Она профессиональная покорительница сердец, причем делает это походя, абсолютно себя не утруждая. За Элей я отправлюсь в Изумрудный город и к черту на рога.

Вопрос: как быть с ее мамашей?

Я думал. Вроде идеальней ситуации не придумаешь. Вокруг все говорят на языке, который ты якобы не понимаешь. Таким образом, я играю крапленой колодой. Только мне это ни к чему. Напутали компьютеры. Где-то произошел сбой. Видимо, в моей голове. Не могла Система в данном контексте подставить мне агента русского происхождения. У Системы свои четкие правила. Дженни могла их нарушать. Система - никогда. Дженни нарушала, потому что она этих правил не знала. Она не из Системы и не подозревает о ее существовании. Я случайно вторгся в чужую интимную жизнь. У Дженни свои проблемы, заслуживающие внимания и уважения, но не имеющие никакого отношения к моим. Как честный человек, я должен встать, извиниться и откланяться.

Конечно, не при детях (жаль, что Элю я больше не увижу) и не при свидетелях. Сегодня вечером Галя укладывает девочку спать, а мы поедем в Санта-Монику. Идеальное место, чтоб сделать ручкой.

Променад Санта-Моника. Полкилометра Европы. Любопытно наблюдать за жителями Лос-Анджелеса, когда они вынуждены по собственной воле идти пешком. Не гонки в автомобиле, не бег трусцой, не шастанье по магазинам - совершенно бессмысленное, с их точки зрения, занятие. Оправдание ему можно найти одно ловить кайф. Поэтому с первых шагов по променаду меняется выражение лица восторг и упоение, эксайтинг! Так раньше приходили на бал, на каток, в курильню опиума, на первомайскую демонстрацию. Люди двигаются, пританцовывая, преимущественно парами, причем молодые пары начинают целеустремленно обниматься, обжиматься, сливаться в долгом поцелуе - вот-вот займутся сексом (из словаря Дженни). На променаде Санта-Моника любой криворукий жонглер и певец с надтреснутым голосом обречены на успех - эксайтинг! Только здесь у уличных торговцев прагматичные американцы покупают бумажные воздушные шары, пластиковых змей, проволочных тараканов, майки с портретами Ленина и Че Гевары, лающих котов, мяукающих собак, "Шанель-пять" сирийского разлива, часы Картье китайской штамповки, жемчужные бусы из стекла, крокодиловые сумки из кожзаменителя и прочую дрянь, которая через десять минут порвется, сломается, лопнет, но пока эксайтинг! Скачут, прыгают огни витрин, толпа густеет, приобретая причудливую раскраску, из каждого питейного, едального и промтоварного заведения доносится музыка, мы попадаем в общий ритм, пальцы наших рук сплетаются...

- Выпьем кофе, - говорю я.

Мне приносят чашечку настоящего черного кофе, а не буро-молочный напиток, сваренный в кастрюле из-под мексиканского супа, - Америка резко прогрессирует! Дженни потягивает через соломку коктейль, заказанный под цвет ее глаз, включивших дальний свет, как фары "понтиака", и в них (в глазах, а не в фарах) я вижу отражение своих глаз, и в этом отражении сияют ее глаза и все прочее и прочее, о чем печатно сообщали поэты и писатели, вспоминая о тех счастливых минутах, когда сидели, млели, задыхаясь в эксайтинге, как идиоты, напротив любимой женщины.

"Прошу меня простить, Дженни, за притворство и игру. Ошибочка вышла, я вас принял за другого человека и вынужден был валять дурочку. Всех вам благ и еще раз извините..."

Но я не говорю этого, просто не в силах сказать. Я думаю. В Лос-Анджелесе все заняты активной деятельностью, только я, кретин, думаю.

А если Дженни действительно со мной хоть чуточку интересно? Я совсем заклинился в мыслях на Системе и забыл, что существует Тот, Кто свыше, и то, что со мной происходит, - Его воля, Его предписание. По сравнению с Ним Система - пыль, песок, ну, может, иногда. Его орудие. Зачем же тогда противиться? Да, я знаю, что в большинстве случаев люди, проявляя обыкновенную слабость и плывя по течению, объясняют это промыслом Всевышнего - удобный предлог переложить ответственность на чужие плечи. Ты, естественно, не как все, ты, естественно, исключение. Тьфу!

- Что с тобой? - забеспокоилась Дженни.

- Ничего, немножечко болит голова. - Я улыбался под огнем двух прожекторов. - Бывает, когда я нервничаю.

- С чегой-то, профессор?

Пустил девочку по ложному следу. Или, наоборот, она-то на верном пути? Хорошо, посмотрим на вещи рационально. Я продолжаю свои поиски, только ни в коем случае не впутываю Дженни. Складывается превосходная легенда. Я застрял в Лос-Анджелесе, потому что у меня роман с молодой, красивой, я по уши погрузился в личную жизнь - какие и у кого могут быть ко мне вопросы?

Уф, отлегло. Сбросил тяжесть. Наконец и я почувствовал долгожданный эксайтинг.

- Дженни, пошли в ресторан. При условии, что я плачу.

Предложение ей понравилось, однако сделала вид, что удивлена:

- Вроде бы рано для твоего ужина, профессор.

- Имею я право хоть раз в жизни доставить тебе удовольствие? - Небрежно передернула плечами. - Всего лишь раз?

* * *

Не скрою, в моей жизни бывало, что я оставался на ночь у молодых женщин Меня поразила стремительность действия. Ведь вечером все шло к тому, что меня с позором выгонят из дома. Дженни метала громы и молнии, мне не понравился ее прокурорский тон, но я понимал - она права. Я хотел объяснить ей, что в моем поведении не было дурных, корыстных намерений, сам попал в собственный капкан и не знал, как из него выбраться Когда она это поймет, я вызову такси и уеду. И вдруг меня, как котенка, взяли за шкирку и швырнули к себе в постель. Какая сильная рука у девочки!

Утром я проснулся довольно поздно. Дверь в салон была закрыта, оттуда доносились реплики из Микки-Мауса и голос Дженни: "Эля, не сиди близко у телевизора".

Я принял ванну, с сомнением посмотрел в зеркало на свою небритую рожу, вспомнил, что по американским правилам нужно каждый день надевать свежую рубашку - да весь мой гардероб в гостинице. Видимо, по этой причине я, вместо того чтобы, как и положено в подобных ситуациях, ощущать себя победителем, чувствовал некоторую стесненность. Открыл дверь.

- Кофе или чай? - спросила Дженни.

- Тони, ты расскажешь мне новую сказку? - спросила Эля.

Полдня провели в торговом центре Беверли-Хиллз. Дженни обрастала элегантными пластиковыми сумками и пакетами, а мы с Элей гуляли и дурачились. Пообедали в ресторанчике. Я с удовольствием слопал пиццу - наверстывал пропущенный накануне ужин.

- Почему ты мне голову морочил, что не любишь обедать? - спросила Дженни.

- Потому что не имеет смысла. К одиннадцати вечера все равно захочу жрать. А излишние калории - по твоей теории - вредны.

- Что ж ты будешь делать?

Я рассказал о "Макдоналдсе" и о припрятанной в номере бутылке виски.

- Шикарная программа! - И, убедившись, что Эля застряла у игрального автомата, продолжила: - Я привыкла, что ты меня балуешь своим вниманием. Как бабе, мне это приятно. Но сегодня ты просто не спускаешь с меня глаз. Что произошло?

Вот как? Значит, я перестал себя контролировать. Однако хорош вопросик.

- Пытаюсь разгадать...

- Тайну мироздания, - подсказала Дженни.

К вечеру меня отвезли в гостиницу Дженни лихо развернула "понтиак" и с другой стороны бульвара послала мне прощальный взгляд.

В номере я уселся штудировать последнюю порцию "Л.А. таймс" Буквы сливались Вместо них я видел в кабине "понтиака" лицо Дженни, высвеченную отблеском уличного фонаря ее улыбку.

Хоть бы на секунду притормозила, змея!

В принципе мне было что вспомнить и даже возгордиться, ведь после длительного поста я, что называется, оказался на уровне, не подкачал... Но я знал, что все могу забыть, и эту ночь тоже, но никогда не забуду это мгновение: прощальный взгляд Дженни при отблеске уличного фонаря из кабины "понтиака". Судьба мне давала какой-то знак, смысл которого я не разобрал.

* * *

Два дня от нее ни слуху ни духу. Позвонила в среду, сказала, что к вечеру заедет.

Явилась в номер. Критически его оглядела. Потом так же критически меня.

- Ну, ты подумал, что я исчезла навсегда?

Я продумал много вариантов и такой тоже. И подготовил себя к любому. Ведь в жизни все бывает. Однако откровенничать не стал. Промолчал.

- Работа, Тони Замучена, закручена, задергана. Но не за-е...на. Для этого дела у меня времени до восьми вечера. Дальше надо забрать Элю. Моя лексика шокирует профессорскую нравственность?

Когда мы одевались, она вдруг начала смеяться:

- У тебя вид, как у студента, успешно сдавшего экзамены. Ужасно собой доволен.

Я посадил ее в машину. Она так же лихо развернула "понтиак" и с другой стороны бульвара помахала мне рукой из окна машины. Даже не взглянула. Знала, что я торчу на тротуаре и смотрю ей вслед.

* * *

При таком темпе я не успел сказать, что завтра уезжаю в Сан-Диего. Детективный поворот? Если бы... Обыкновенные трудовые будни. Последние из запланированных лекций. Первую я прочел отвратительно. Понадеялся на импровизацию, толком не вошел в роль. В середине как бы проснулся и заметил, что аудитория скучает. Никто ни хрена не понимает, о чем я талдычу. Быстренько перевел на академические рельсы, кое-как спас положение.

Жутко расстроился. За ужином (по американской традиции после лекции знаменитость полагается кормить - хоть плачь, но ешь) университетские коллеги меня успокаивали, дескать, нашим студентам нужно чего-нибудь попроще, они привыкли к академическому стилю, вон как вас слушали в конце. (Подтекст: зря вы выдрючивались!) А я привык, что меня слушают с начала и до конца! Словом, я выпал в осадок и, оказавшись в гостинице, поддал, залег спать, в Лос-Анджелес не позвонил.

Вторая лекция собрала большой зал. Ждали провала? Я бросил вызов, специально начав с громоздкой цитаты из Мишле: "Роль его с тех пор была простая и сильная. Он стал крупной помехой для тех, кого он покинул. Деловые и партийные люди, они при каждой попытке делать компромисс между принципами и интересами, между правом и обстоятельствами встречали преграду, которую им ставил Робеспьер, именно - абстрактное, абсолютное право; против их ублюдочных англо-французских, мнимоконституционных решений он выдвигал не специально французские, но общие, универсальные, вытекающие из "Общественного договора" теории, законодательный идеал Руссо и Мабли", - и как бы сам перевоплотился в Робеспьера:

- В Революции заходят далеко тогда, когда не знают, куда идут.

Через час мне аплодировали стоя. Клянусь, в этом не было моей заслуги, я просто хорошо сыграл Неподкупного. Максимильен на моем месте повел бы аудиторию на штурм. Чего? В данном случае - студенческой столовой. На большее революционного пыла у публики не хватило бы, нынче не те времена.

Ладно, все это лирика. Главное, что совершенно неожиданно детективный сюжет высунул свой нос, - мы буквально столкнулись носами.

Поясню. Утром, после вчерашнего провала, я был в плачевном состоянии и мечтал тихо побродить по городу. Но пока я отмокал в ванной и приводил себя в порядок, приехали из университета залечивать мои раны. Как? Естественно, обедом в ресторане. Мои протесты пропускались мимо ушей: хоть умри, но обедай - такова традиция (и деньги на представительство отпущены). Коллег интересовало только, какой ресторан я предпочитаю.

- Русский, - сказал я по наитию.

Мы оказались единственными посетителями. Ученые мужи гуляли по меню. Я заказал харчо, и этот грузинский супчик (ностальгический привет московским шашлычным) весьма мило прошел. Далее я вынужден был укрыться в туалете (извините, подействовали вчерашние излишества) и при выходе столкнулся нос к носу с человеком, который пробурчал дежурную русскую фразу по поводу моей матери. Я ответил. Человек опешил. Никак, видимо, не предполагал, что гость из интеллигентной американской компании ботает по фене. Мы разговорились. Хозяин ресторана (именно с ним мы чуть не разбили друг другу носы - колоритный тип, сбежал в Америку прямо с лесоповала, впрочем, возможно, я ошибаюсь) поведал, что в Сан-Диего удается загребать башли. Я похвалил харчо. Польщенный хозяин сказал, что постепенно обрастает постоянной клиентурой.

- Разве в городе много русских?

- И сколько! Недаром Кабанчик предлагал мне продать ему ресторан.

Повторяю, я еще не очухался, не тянул на интеллектуальную беседу даже с дельфинами в акватории Сан-Диего, но тут словно выстрелил:

- Дима Кабанов?

На меня посмотрели очень внимательно.

- Небось, как обычно, обещал заплатить "кэшем", - продолжал я нейтральным голосом. Что касается экзаменующих взглядов, то ими в меня можно пулять с тем же успехом, как из дробовика в броненосец. Я человек старой закалки.

- У Кабанчика нала навалом, - вздохнул хозяин, - да я не лопух. Неделю назад мы с ним сидели там, за угловым столиком. И я себе врубил: если Кабанчик предлагает купить, значит, моей забегаловке кое-что светит.

Задавать наводящие вопросы я не рискнул. Ограничился философским:

- Все меняется в нашей жизни. В следующий раз вдруг согласитесь.

- Вдруг только пук, - обиделся хозяин. - До следующего раза пахать и пахать. Кабанчик наведывается, как советский ОБХСС, по большим праздникам. К тому времени будет ясно: или я горю, или могу смело послать его на три буквы.

(Это мой эвфемизм. Хозяин три буквы произнес с четкой артикуляцией.)

Я поспешил перевести разговор на кулинарные темы. Иначе хозяин меня бы запомнил и мог бы при случае спросить у мистера Парнокопытного, что, мол, за три буквы (три карты, три карты, три карты!) - тобой интересовался и откуда он тебя знает? А вот это совсем не входило в мои планы.

Так я получил подтверждение, что наводка была верной, Кабан действительно пасется в Калифорнии. Более того, изредка наведывается по определенному адресу.

После лекции и обязательного коктейля двое аспирантов отвезли меня в Лос-Анджелес (им это было по пути). Любезные ребята по моей просьбе остановились у супермаркета, где я в полтретьего ночи отоварился холодной провизией для своего холостяцкого ужина. И вот я у себя в номере раскладываю на тарелку ветчину, копченую колбаску, строгаю помидор и огурец. Конечно, не тот закусон, что у хозяина в Сан-Диего - запасливый человек прихватил бы с собой со стола в пакетик (в Америке это принято). Однако настроение превосходное.

В полной тишине затрезвонил телефон.

- Ты куда пропал?

- Безобразие, Дженни, ты почему не спишь? Три часа ночи.

- Я проснулась. Что за фокусы, Тони?

- Фокусы, девочка, показывал фокусы в Сан-Диего. Глотал шпаги, вытаскивал из рукава кроликов. Только что вернулся.

- Лекции? Ну и как прошло?

- Одну провалил, на второй взял реванш. Расскажу подробно, а сейчас живо спать.

- Живо не спят. Спят с живностью, например с профессором, в которого я сдуру влюбилась. Спокойной ночи!

И в трубке гудки. Спокойной ночи, сами понимаете, у меня не получилось.

* * *

А в субботу у нее накопилась масса домашних дел. Деловая мне попалась девочка. Выясняли отношения по телефону, вернее, не отношения, а кто кому первым должен звонить и почему кто-то имеет право исчезать без предупреждения, а кто-то такого права не имеет. В конце концов я признал свою вину и то, что всегда был и буду виноват, ибо мои попытки находить компромисс натыкаются на абстрактное, абсолютное право, на общие, универсальные теории, законодательный идеал Руссо и Мабли и т.д. и т.п. В трубке все это терпеливо выслушали и, когда я иссяк, спросили:

- А попроще нельзя, профессор?

- О'кей, разжевываю, как второгоднице. Ты имеешь свободу передвижения, ты на колесах, появляешься, когда в голову взбредет. Я же сижу в гостинице, занимаю круговую оборону. Образно говоря, ты - кавалерия, я - пехота, в этом твое преимущество.

- Других преимуществ у меня нет? - после некоторой паузы спросили в трубке.

- Как военный историк, со всей ответственностью заявляю: кавалерийские соединения всегда брали верх над пехотными. Римские когорты исключение, им просто не с кем было воевать, не встречали достойных противников. Гениальный Чингисхан собрал огромное количество конницы в кулак, и этот кулак сметал все на пути от монгольских степей до русской границы...

В трубке частые гудки.

* * *

Я смотрел на телефон. Телефон залег в зимнюю спячку. Вдруг раздалось короткое "тринь" - я схватил трубку. Доул поздравлял меня с успехом, дескать, все говорят, что ты прочел потрясающую лекцию в Сан-Диего. Я вспомнил, что зря катил бочку на Доула, он, как выяснилось, вел себя корректно. Плюс весьма информированный господин. Раз так, то глупо партизанить в одиночку. Я рассказал Доулу о своей беседе с хозяином русского ресторана, подчеркнув, что это подтвердило точность наводки (сиречь спасибо, мистер Доул), и спросил, не составит ли ему труда узнать, как товарищ с лесоповала сумел приобрести ресторан на бойком месте - короче, биографию, контакты, рутинное досье. "No problem, - сказал Доул и, помолчав, добавил: - При условии..."

- Доул, - перебил я, - разве я в своем пенсионном возрасте похож на ковбоя-мстителя? Я воспитан на уважении к законам и не самоубийца, чтоб вести активные действия на чужой территории. Хочу лишь разобраться, понять и, если что-то найду существенное, - передам тебе, в твои волосатые лапы, чтоб ты, в свою очередь, передал от своего имени дело в чистые руки американской юстиции.

То есть, грубо говоря, я предложил Доулу взятку. При минимуме усилий он может стать автором интересной разработки, что приятно удивит его начальство. И Доул согласился. Согласился не потому, что он был ленивый или корыстный человек, а потому, что он был человеком Системы. В Системе принято: кто-то за тебя вытаскивает голыми руками рыбку из пруда, но сам, по каким-то своим соображениям, всплывать на поверхность не желает. Элементарное распределение ролей.

Телефон опять не подавал никаких признаков жизни, и тогда к вечеру я развил бурную шпионскую деятельность. Остановил на улице шпионское такси, заехал по дороге в шпионский магазин, на шпионские деньги купил букет шпионских цветов и в шпионской темноте вышел у дома на Диккенс-стрит, где, не зная условного кода, по-шпионски нажал на кнопку интерфона. Как и положено в шпионском детективе, дверь открыли, не спрашивая, и в шпионской квартире мне с визгом бросилась на шею маленькая шпионка, которую изощренными шпионскими методами пытались уложить спать Галя и Матвей Абрамович.

Главная шпионка отсутствовала. Уехала в гости.

Я попросил поставить цветы в вазу, уклонился от предложенного чая. Поцеловал Элю, спустился на улицу и растворился в шпионском мраке.

Уехала в гости! Дело молодое. Шпионить за ней уж точно не намерен.

Потопал по малознакомому мне Вентура-бульвару, хорошо протопал, до самого Лорел-каньона. Подниматься по каньону отваги не хватило, там не было тротуаров, и машины неслись на субботней скорости. Я завернул на тайную явку - в пиццерию под шпионской вывеской "Неаполитано" и нетерпеливо побеседовал на профессиональные темы с одним графинчиком кьянти, с другим, с третьим конечно, надо было сразу заказать полуторалитровую бутылку.

Вернулся на такси к полуночи, заплетающейся шпионской походкой вошел в гостиницу. Мексиканский портье, не отрывая взгляда от шпионского фильма на экране телевизора, вручил мне ключ и сложенный вчетверо листок бумаги. В номере я развернул написанную по-русски шпионскую шифровку:

"Дорогой repp профессор! Где тебя черти носят? Воображала и зануда (зачеркнуто, но так, чтоб можно было прочесть). Я люблю вас, легионер римской пехоты (зачеркнуто, но так, чтоб можно было прочесть). Завтра утром занимайте круговую оборону на боевом посту. Чингисханша".

Теперь представьте себе: к вам, человеку пожилому, приходит молодая женщина, которой однажды ночью вы уже шептали безумные слова, садится напротив, молча минут пятнадцать играет с вами в "гляделки" и потом капризным тоном произносит:

- Знаешь, мне это надоело. У тебя есть деньги?

Ваша реакция?

Но я-то заподозрил подвох и прикинулся теленком:

- Сколько тебе надо?

Ух, как она обрадовалась, что я клюнул на наживку!

- Не мне, а тебе. Сможешь расплатиться за гостиницу? Или я покрою "Америкэн экспрессом"?