Тень улитки

Глава 4

— Итак, — начал Перец, — я собрал сегодня вас, сотрудников, занятых непосредственным изучением Леса, научных руководителей Биостанции, расположенной практически в Лесу, начальника группы научной охраны Леса, концентрирующей у себя всю информацию о Лесе, по крайней мере, статистическую ее часть, начальника группы помощи местному населению Леса и ряд административных работников, чтобы посоветоваться с вами об организации дальнейшей деятельности нашего Управления.

От него не ускользнуло, что присутствующие озадаченно переглянулись. Алевтина в уголке аккуратно вела протокол.

— Я понимаю, — продолжал Перец, — что эта цель нашего совещания несколько нарушает традиции Управления, но мы существуем не для соблюдения традиций, а для изучения Леса. Из этого и будем исходить. Нам надо избавиться от всех форм деятельности, мешающих выполнению основной функции, так сказать, никаких забегов в мешках или без оных.: от бумагомарательства и циркулярофобии, от уничтожающего человеческое достоинство чинопочитания, от незримости, недоступности, неподконтрольности высшей администрации, то есть меня как директора. Я этого не люблю. У нас должны установиться деловые рабочие отношения в рабочее время и нормальные человеческие — в часы досуга, если таковые будут иметь место. Должны иметь. Хотя порой досуг оказывается непосильным испытанием, — добавил он под нос, как бы сам себе. — Да, итак я хотел бы выслушать ваше мнение как ведущих специалистов. Я уже неоднократно предупреждал, что такой разговор состоится… Кто хотел бы начать?

Перец прошелся взглядом по присутствующим. Видимо, сказывалась старая бюрократическая привычка — никто не хотел встречаться с ним глазами, никто не хотел высовываться в этот смутный период. В такие моменты высовываются только Наполеоны, если они наличествуют.

Ким что-то подсчитывал в блокноте, Квентин смотрел на Риту голодными глазами, а Рита с отсутствующим видом смотрела в окно, словно происходящее здесь нисколько ее не интересовало. Странная женщина. Похоже, она знает нечто, о чем прочие в Управлении даже не догадываются, даже предположить не способны. Но почему она тогда молчит?

Беатриса Вах, только что, одновременно с Перецом, возглавившая группу помощи местному населению, нервно теребила носовой платочек и одновременно крутила на коленях свою, видимо, любимую коричневую папку. Надо полагать, ее проект отлова детей местных аборигенов имел успех у прежнего директора. Если она, конечно, встретилась с ним. Может быть, вопрос был решен на уровне мосье Ахти? Переца этот проект не вдохновлял. Не было в нем (в проекте) ни любви, ни понимания — одно усердие. А усердие без понимания, как известно, ведет к «ломке дров». Но надо работать с теми кадрами, которые имеешь. Никто ведь не может заставить Переца дать ход этому проекту.

Стоян Стоянов пожирал глазами Алевтину, демонстративно не обращавшую на него ни малейшего внимания. Правда, сегодня она ему, все же, один раз улыбнулась, когда он, наконец, решившись, лично вручил ей букет ядовито зеленых лесных цветов. Но больше ни одного взгляда в сторону несчастного влюбленного. По идее, Перец должен был бы ревновать, но ему было жалко Стояна. Отличный мужик, а пропадет ни за понюх табаку. Впрочем, может, это Переца надо жалеть, а не Стояна, который «прекрасно болен» той болезнью, которая создала Великое Искусство?! А вот Перец, похоже, никогда не сможет испытать это чувство… Эсфирь!.. Ах, Эсфирь… Она и в смерти была прекрасна!.. От воспоминания у него потемнело в глазах, и он вынужден был опереться рукой о стол. Усилием воли Перец вернул себя в рабочее состояние. И первое, что увидели его обретшие свет глаза, были те самые лесные цветы. Но, странное дело, они изменили цвет с зеленого на желтый, как у молодых одуванчиков, а стебли в громадной хрустальной вазе, водруженной в центр стола, отходящего ножкой буквы «Т» от директорского письменного, активно шевелились, будто живые.

«Почему будто, — подумал Перец, — они и есть живые. Но мы этого не хотим замечать, отрывая их от родной почвы без всякого сожаления… Наверное, это то же самое, что отлавливать детей. И они тоже будут слепо тыкаться оборванными стеблями в стенки хрустальной вазы… Хорошо, если хрустальной, а не помойного ведра…»

— Может, вы, Стоян, начнете как специалист, имеющий самое непосредственное отношение к изучению Леса, — неожиданно для самого себя сделал выбор Перец.

До Стояна явно не дошло, что обращаются к нему. Квентин ткнул его локтем в бок. Стоян растерянно огляделся, увидев, что взоры всех обращены на него.

— А я что? А почему я? — пробормотал он еле слышно. Его никто и не услышал. Только Алевтина усмехнулась уголками губ.

— Вы ко мне обратились, господин директор… Перец… Не знаю… — переспросил Стоян.

— Да, к вам, Стоян, вы каждый день находитесь в непосредственном общении с Лесом, — решил поддержать его Перец, — кому как не вам определять, что полезно и что вредно для познания Леса.

— Я ботаник, а не администратор, — пожал плечами Стоян, — Ну, что полезно? Чем больше средств на научные исследования, тем полезней. Поэтому, мне кажется, Управление стоило бы закрыть, а освободившиеся средства направить на развитие Биостанции. Приборы там, аппаратура, научные кадры…

— Как так?! — возмутилась Беатриса Вах, — А местным населением тоже будет заниматься Биостанция? Это уже социология, психология, этнология, лингвистика!

«Лингвистика! — отметил про себя Перец. — Вот, может быть, где мое место?.. Но меня же не пускали в Лес…»

— Успокойтесь, уважаемая Беатриса, — поднял ладонь Перец, — мы не приняли решения, а только обмениваемся соображениями… Предположим, господин Стоянов, мы выполним вашу рекомендацию. Оформление заказов на оборудование, финансовые операции, отбор кадров, статистическую отчетность будете осуществлять сами?

— Я ботаник, а не снабженец, — буркнул Стоян, — тем более, не бухгалтер.

— Значит, кто-то кроме вас, работников Биостанции, должен заниматься этим?

— Да уж, лучше бы не мы. Нам работать надо, — согласился Стоян.

— Я кратко перечислил самые элементарные функции Управления в обеспечении эффективности вашей профессиональной деятельности… Но, как правильно заметила уважаемая Беатриса (Беатриса при этих словах смущенно зарделась), изучение Леса не ограничивается и не должно ограничиваться сферами научных интересов Биостанции. И другие специалисты собирают и анализируют информацию о Лесе, вовсе не связанную с Биостанцией. Вся эта информация должна стекаться к некой группе… уж не знаю, как назвать… глобального анализа или стратегических исследований… не в названии суть, а в том, что эта группа должна обобщать информацию, получаемую «узкими» специалистами. Так сказать, моделировать Лес как единую экосистему… Эх, глобального эколога бы нам! Мосье Ахти, вам как нашему специалисту по кадрам поручается найти такого ученого. Может быть, через Академию… Посоветуйтесь с нашими ведущими специалистами. В самое ближайшее время… Без общего взгляда, без концепции, без идеи Леса мы ничего не поймем. И все будет зря… Алевтина, пожалуйста, зафиксируйте поручение и проконтролируйте… Конечно, в эту группу должны войти все наши специалисты. Можно сказать, это будет Ученый Совет при директоре нашего Управления. По типу академических институтов… Вот скажите, Стоян, как ботаник — эти цветы, что вы принесли, были зеленые, очень даже слишком зеленые, а теперь желтые…

— Потом будут красные, — кивнул Стоян.

— Вот, и красные будут, — продолжил Перец, — и стебли у них шевелятся, смотрите, даже загибаются и растут вверх, ползут по стенке вазы… Почему?

— Ну, цвет — это изменение метаболизма при изменении условий окружающей среды, а стебли — так они почву ищут. Понятное дело, — пожал плечами Стоян. — Я об этом статью опубликовал.

— Если статью, значит, вы понимаете их… Скажите, Стоян, а может, изменением цвета они сообщают нам о чувствах?..

— Ну, разумеется, я их и принес сюда, чтобы они сообщали о чувствах, — покраснел Стоян.

Алевтина стрельнула глазами в его сторону.

— Да не о ваших чувствах, — улыбнулся Перец, — а о своих. И это могут быть совсем другие чувства. Например, зеленый цвет — сигнал нормального состояния… метаболизма, как вы выразились, для цветка, а у зеленого человека явно что-то не в порядке с метаболизмом… Или, к примеру, для вас желтый цвет — символ тоски разлуки, а для цветка — признак тревоги, страха, опасности. Может быть, они хотят сказать: — Стоян! Что ты с нами сделал?!.. А красный цвет… Надо же — действительно розовеют… Для вас это символ страстной любви, а для цветка — гнев, горе, предчувствие смерти, вопль: — Стоян! Как ты жесток, как ты мог поступить с нами так? Одумайся!

— Красиво, — еще больше покраснел Стоян, — но это больше поэзия, чем ботаника.

— А это легко проверить, — вдруг сказала Рита. Перец уже некоторое время ощущал на себе ее внимательный взгляд.

Она встала и, выхватив из вазы почти уже пламенеющий букет, поднесла его к громадной кадке с землей, из которой торчал довольно чахлый фикус. Стебли цветка тут же обвили руку Риты, будто ребенок, в страхе хватающийся за мать.

Рита аккуратно освободила руку и поднесла букет к земле. Стебли тут же вытянулись в струнку.

— Квентин, полей, — призвала она на помощь мужа.

Квентин схватил со стола вазу и бросился на помощь.

— Аккуратней, — предупредила Рита.

Квентин полил сухую почву, и стебли прямо на глазах стали зарываться в нее. Через пять минут Рита убрала руки, и в кадке ярко зазеленел пышный букет, в гуще которого вскоре затерялся фикус.

— Однако! — воскликнула пораженная Беатриса Вах. — Господин директор, да вы и есть самый настоящий специалист по Лесу. Может, нам и не нужен никакой глобальный эколог?

— Нет, — не согласился Перец, — нужен. Пусть он не будет специалистом по Лесу, пусть он будет просто специалистом. А что касается специалистов по Лесу… Боюсь, что среди нас пока нет такового. Есть ботаники, биологи, микробиологи, социологи, даже лингвисты, как ваш покорный слуга. А специалистов по Лесу нет… Вот вы, Беатриса, даже не как социолог, а просто как человек, как женщина, что вы можете сказать по поводу нашего маленького эксперимента с цветами?

— Я? — растерялась Беатриса. — Ну, хорошо, когда цветы растут в почве.

— А дети? — неожиданно спросил Перец.

— А причем тут дети? — побледнела Беатриса.

— Как же — «цветы жизни», — галантно подсказал мосье Ахти.

— Вы хотите сказать, что мой проект создания интернатов для детей аборигенов… такой же… такой же… жестокий? — поняла она намек.

— Я этого не утверждаю, — покачал головой Перец, — у меня слишком мало информации, чтобы так утверждать… Может быть, так сказать, «почва» отравлена, мертва и на ней ничего больше расти не может. Если родители — алкоголики, изуверы, больные… Или дети больные… Всякое может быть — экологические катастрофы, эпидемии, войны, революции, когда детям угрожает смертельная опасность… Тогда, возможно, лишить детей привычной почвы — единственный путь их спасения, и ваш проект благороден… Я и говорю, что нужен глобальный анализ, пусть приблизительная, но модель Леса. Наверное, сейчас наибольшая концентрация информации происходит в группе научной охраны Леса. Не так ли, Ким?

— Да, в некотором смысле… Правда, в весьма специфическом. Цифры, цифры, цифры…

— За которыми не видно Леса? — улыбнулся Перец. — Я в этом уже убедился, работая под вашим началом. Но, возможно, в этом виноваты не цифры, а отсутствие грамотной их интерпретации? Я, конечно, не очень силен в математической статистике, но и нам, лингвистам, она не чужда. Очень полезный аппарат при анализе текстов. Гистограммы, регрессии, корреляции. Очень интересно… Вот вам, Квентин, не интересно ли было бы оценить степень взаимосвязи функционирования «клоаки» или «генератора биомассы», как я тут еще читал о ней в бумагах, и интенсивности лилового тумана?

— Очень даже интересно! — воскликнул Квентин, — Я и так вижу, что есть зависимость.

— Почему же вы не попросили Кима провести соответствующий анализ?

— Да в голову не пришло… Да и потом у всех свои утвержденные в начале года планы… Что уж лезть… Теперь попрошу. Сделаешь, Кимчик?

— Сделаю-сделаю…

— Вам, Ким, надо бы персонально поработать с каждым из ведущих специалистов и совместно поставить задачи для анализа силами вашей группы. Вам же, совместно с мосье Ахти, надо будет заняться формированием группы глобального анализа… Не только из начальников подразделений… А вы, Рита, что вы думаете о нашей дальнейшей деятельности как Управления по делам Леса?

Рита с удивлением воззрилась на Переца.

— Да никаких у вас общих дел с Лесом нет, и управлять поэтому нечем. Я бы построила высокую стену, поставила охрану и никого бы не пропускала ни туда, ни обратно. Каждый имеет право на собственную жизнь.

Алевтина неприязненно посмотрела на Риту. Перец давно обратил внимание, что Рита явно не нравится Алевтине. По целому ряду признаков в поведении Алевтины уловил. Этому он уже научился.

Взгляд Квентина был исполнен муки и безнадежности.

— Знаете, Рита, — признался Перец, — Я тоже неоднократно думал об этом. Мне категорически не нравилось, что кто-то распоряжается моей жизнью. И на материке, и здесь. Но я никак не мог избавиться от этой подчиненности… Потом я понял, что и сам кем-то распоряжаюсь. И не по злому умыслу, а по неизбежности совместной жизни… Ну, представьте, что все мы возвели бы вокруг себя бетонные стены — то ли колодцы, то ли башни… У некоторых, может, и из слоновой кости… Такое нередко случается. Но если все и одновременно… то мы, просто, вымрем. Или начнем сначала сходить с ума, как эти несчастные цветы, — показал он на бывшую кадку с фикусом, а ныне с цветами, победно достигшими уже потолка… — Сначала пожелтеем, потом покраснеем, а потом все равно вымрем, потому что не умеем жить друг без друга. Как, увы, и вместе не умеем. Но стараемся…

— Но причем здесь Лес? — спросила Рита.

— Может быть и ни причем, — пожал плечами Перец. — Но мне кажется, что Лес и мы, все мы как единое, то же, что, например, вы и Квентин — трудно вместе и невозможно врозь…

— Но почему обсуждаются наши личные отношения на производственном совещании! — возмущенно вскочил Квентин.

Рита махнула на него рукой, и он сконфуженно сел.

— Извините, Квентин, — развел руками Перец, — я, наверное, зря упомянул присутствующих. Но так понятней. Я не имел в виду ничего предосудительного… Да, мы с Лесом разные, но мы — дети одной Матери-Природы…

Тут Рита быстро и пристально взглянула на Переца и опустила глаза. А он продолжал:

— Мы живем на одной планете. И у нас нет другого пути, кроме как сожительствовать. Либо во вражде, либо, если не в любви, то во взаимоуважении. Во взаимопонимании, наконец. Оно необходимо и врагам, и влюбленным… Но в одном вы, Рита, безусловно, правы — наши отношения с Лесом должны строиться на основе осторожности и уважения, невмешательства в то, что не понимаем. Да и в то, что понимаем, без крайней нужды не вмешиваться.

— Уверяю вас, что в Лесу нет Управления по делам Материка, — сухо сказала Рита.

— И я в этом уверен, — согласился Перец, — но это не значит, что его никогда не будет. Вероятно, у Леса пока и внутренних проблем достаточно… Но когда они будут решены, или выяснится, что они неразрешимы, взоры обитателей Леса могут заинтересованно обратиться и в нашу сторону. Вот тогда понимание будет жизненно необходимо.

— Логично, — согласилась Рита и, отключившись от разговора, воззрилась на цветы в кадке. Два-три цветка уже высунулись в форточку и поползли вниз по стеклу. Один корешок отыскал в кадке щель и, высунувшись из нее, шевелился, как белый червяк или щупальце невидимого хищника.

— Фу, какая гадость! — воскликнула Алевтина и, взяв со стола ножницы, подошла к кадке и отрезала шевелящийся отросток. Он упал на пол и, поизвивавшись, затих.

Рита презрительно усмехнулась.

— Я полагаю, что наш разговор не закончен. Всем надо подумать, посоветоваться друг с другом в рабочем порядке. Поручения даны — приступайте к исполнению. На сегодня совещание закончено, — неожиданно завершил разговор Перец. — Алевтина, пожалуйста, проследите, чтобы товарищей с Биостанции устроили в гостинице и, если необходимо, выделите для них рабочее помещение в Управлении. Завтра в десять жду вас всех здесь с результатами ваших размышлений. До свидания.

Гости поднялись и двинулись к выходу, сопровождаемые Алевтиной.

— Да, — будто вспомнил Перец. — Рита, останьтесь, пожалуйста, ненадолго.

Алевтина удивленно обернулась и вопросительно посмотрела на Переца. Он успокаивающе улыбнулся ей.

Рита остановилась у дверей и с непроницаемым выражением ожидала, когда все покинут кабинет. Квентин, выходя, все оглядывался, но она будто не замечала его.

Алевтина демонстративно тщательно закрыла за собой дверь.

— Присаживайтесь, Рита, еще раз, — предложил Перец. — Я сейчас понял, что мне крайне необходимо серьезно и откровенно поговорить с вами, если я действительно хочу изменить существующее положение к лучшему.

— Что такое хорошо и что такое плохо? — великий философский вопрос всех времен и народов, — почти без выражения заметила Рита, но Перец, все же, углядел в ее глазах чуть заметный блеск заинтересованности.

— Знаете, Рита, — неожиданно севшим голосом, начал он, — я ведь тоже когда-то был женат…

Рита сделала неопределенное движение губами, которое можно было воспринимать и как ироничное «подумаешь, невидаль какая!» и как заинтересованное «Ну, и?..»

— Мы были молоды и любили друг друга. И как, наверное, всем молодым и влюбленным, нам казалось, что это будет длиться вечно… Мы были беспечны, и хотя неоднократно проливали слезы сострадания, читая и слыша строки из цикла «с любимыми не расставайтесь!», мы расставались и расставались, зато как упоительны были наши встречи!.. А однажды Эсфирь не пришла. Ее принесли. Соседи. Я ждал ее наверху, в нашей квартирке, а она лежала в заплеванном грязном подъезде… Ее зарезал пьяный мерзавец. То ли в карты проиграл, то ли, как Тузик, требовал, чтобы отдалась ему, а когда не получилось, пырнул ножом, чтобы никому не досталось… Мне очень трудно вспоминать. Но я хочу, чтобы вы меня поняли… Я жив сейчас, потому что умер тогда. Вместе с ней. Долгое время я себя не помнил и не ощущал. Не понимал, где я и что со мной. Наверное, я тогда без сожаления мог бы умереть, но я уже был мертв, поэтому мне это не пришло в голову. А когда я начал осознавать себя, то самоубийство показалось мне чем-то театральным, показушным, могущим оскорбить ее память. Но и жить среди людей я не мог. И тогда я вспомнил про Лес. Мы вместе читали о нем, фантазировали, мечтали, видели картинки, фильмы, представляли себя в нем… В общем, мне стало казаться, что единственное место, где я мог бы существовать — это Лес, где нет человечества. И вот я здесь. Это было нелегко. Закрытая зона и все такое. Но поступила заявка на лингвиста, и меня пустили сюда. В Управление, а не в Лес, куда я стремился. Мне казалось, что мы с ним, оба чуждые человечеству, поймем друг друга, как понимали с Эсфирью, но эти надежды, разумеется, были глупы, внерациональны, бредовы. Чтобы понимать, надо любить, а я для Леса просто не существую…

Когда я это понял, то решил уехать. Хотя и это не имело смысла. Но меня почему-то тоже как-то иррационально не отпускали. Теперь я начинаю догадываться, исходя из нынешней ситуации, что у руководства уже тогда были виды на меня.

— Ты, Перчик, видел когда-нибудь это руководство? — усмехнулась Рита.

— Нет.

— Вот и я не видела… Но виды на тебя определенно были…

— На что ты намекаешь? — заинтересовался Перец.

— Да ни на что, — ушла от откровенного ответа Рита, — просто подтверждаю обоснованность твоей догадки.

Перец кивнул и продолжил исповедь.

— Я вот что подумал… Не есть ли такая взаимозависимость мужчины и женщины, какая оказалась у нас с Эсфирью, доказательство того, что каждый из нас по отдельности неполноценное существо? Я не хочу сказать, что все мужчины и женщины так связаны… Когда смотрю вокруг, мне начинает казаться, что мы — редчайшее исключение, но исключение, демонстрирующее Принцип. Так, видимо, должно быть по задумке Матери-Природы… Но не всегда получается, как задумано. И еще я подумал, что если этот принцип вызывает болезнь, да-да, психическое заболевание по имени горе утраты то, может быть, принцип ошибочен. Жизнеспособное живое существо должно быть самодостаточным. Но неужели я могу быть мудрей Матери-Природы? Смешно… Но, возможно, большинство людей из инстинкта самосохранения заменяют любовь сексом и тем обеспечивают свою самодостаточность?…

Рита очень внимательно, даже удивленно смотрела на него. Но Перец настолько погрузился в себя, что ничего не замечал.

— Знаешь, я всегда был атеистом… наверное, высокопрофессиональный лингвист, даже филолог не может не быть атеистом — слишком уж для него прозрачна человекотворность «святых текстов», ему трудно уговорить себя поверить в мечту о Боге, как в самого Бога… Это не значит, что невозможно. Многие уговаривают. Но это хорошая литература! И некоторые ее прозрения, действительно, наталкивают на гипотезу боговдохновленности текстов, учитывая время, условия и личности создателей.

— Ты о чем? — попыталась Рита вернуть собеседника из теологических эмпирей.

— Я о легенде создания человека Богом. Об одной из легенд. Согласно ей Бог сначала создал двух равноценных людей, которые, по всей видимости, не очень нуждались друг в друге в силу своей самодостаточности. Но при этом они были различны. Они были Мужчиной и Женщиной. Но в каком случае мужчина и женщина могут не нуждаться друг в друге? Либо если они не предназначены для размножения, (но тогда какие они мужчина и женщина?), либо каждый из них способен к самостоятельному размножению. К партеногенезу. Но тогда опять вопрос — почему мужчина и женщина?.. Я вижу только один ответ: они олицетворяли партеногенез по двум различным типам — мужскому и женскому, уж не знаю, как это называется по науке…

— Андрогенез и гиногенез, — подсказала Рита, глядя на Переца широко открытыми глазами. Даже рот у нее от удивления начал открываться.

— В сущности, это было два вида в одной экологической нише и, естественно, они стали враждовать. Хотя, по моему глубокому убеждению, для разумных существ это совсем не естественно. А наоборот. Да вот беда — при разрешении животных противоречий разум либо отключается, либо подчиняется инстинктам. Видимо, это должно свидетельствовать о его изначально подчиненной роли…

И, возможно, чтобы прекратить эту вражду и смертоубийство, Бог решил пожертвовать одним из видов, женщиной — это по легенде. На самом деле, если под легендой есть историческая основа, я полагаю, андроиды просто поубивали гиноидов, если мне позволительно так их назвать… Бог должен был бы оставить жить этих псевдоженщин. Они лучше приспособлены для продолжения рода. Хотя кто знает, как размножались андроиды?! Но без врага Андроид, видимо, затосковал, и Бог решил вылечить его любовью, введя генетические коррективы и превратив двуполое существо в два однополых, неспособных существовать друг без друга. Любовь как альтернатива свободе… Рискованный эксперимент… И результаты явно неоднозначны… Теоретически это мог быть и Бог как экспериментатор, но скорей всего природа искала оптимальный путь, как всегда методом проб и ошибок…

— Ты сам все это придумал, Перчик? — серьезно спросила Рита

— Я всегда все придумываю сам, — вздохнул он. — Живу я не сам. Жизнью моей все время кто-то распоряжается, как я ни сопротивляюсь. А придумываю только сам. Наверное, я больше ни на что не способен.

— Мне тоже так раньше казалось, — кивнула Рита, — Но сегодня ты заставил меня усомниться в этом.

— Но я попросил тебя остаться вовсе не за этим… Хотя, может быть, и за этим тоже… Я хотел объяснить тебе свое отношение к Лесу. Но увлекся и отвлекся. Вот так всегда со мной. Никакой интеллектуальной дисциплины!.. Я приехал сюда, надеясь найти в нем нечто вроде Бога-Спасителя для атеиста. Я его идеализировал, я был влюблен в него, как в мечту. Я был глупым эгоистом, утилитаристом, подобным миллионам верующих, молящих, а то и требующих у Бога исполнения своих вожделений. Мне не нужно было ничего, кроме покоя, но это очень великая претензия, как я понял. Приблизившись к Лесу, даже не встретившись с ним лицом к лицу, я ощутил бездну своей глупости и эгоизма. Мне стало стыдно. Лес существует сам по себе, ему нет никакого дела до меня… Впрочем, я это уже говорил, повторяюсь… Плохой признак… Но я все равно благодарен ему за то, что он существует. За то, что он вне и кроме. Как раз за то, что он сам по себе, а не на услужении человечеству. Наверное, я хотел бы быть его частью, но вряд ли это возможно, потому что я принципиально чужд ему. Видимо, и он мне. Обидно… Но это не значит, что я готов отдать его на поругание человечеству в лице тузиков и домарощинеров, да и в своем собственном лице… Я чувствую, что ему угрожает опасность, как чувствовал, что с Эсфирью что-то случилось, не находя себе места в ожидании ее… Поэтому и согласился на директорство, поэтому и пытаюсь что-то сделать. Но чтобы делать не во вред, надо, хоть немного, понимать. А я не понимаю!.. Опять придумываю, умоконструирую, ничего не зная!.. Это плохо… Я чувствую, Рита, вы знаете о Лесе больше любого из нас. Вы чувствуете его тоньше и правильней любого из нас. Мне кажется, что вы медленно уходите от нас к Лесу. Я не смею просить вас о том, чтобы вы взяли меня с собой. Боюсь, мне нет там места…

Рита никак не прореагировала на это полуутверждение-полувопрос, но взгляд ее был внимателен.

— Видимо, вы единственная из нас, кого он принял. Остальные, насколько мне известно, погибли… И я прошу вас помочь мне, хоть на шаг приблизиться к пониманию Леса. Это нужно для него, а не для меня! Хотя и для меня тоже…

— Вы и представить себе не можете, Перец, — глядя ему в глаза немигающим взглядом, от которого у Переца кружилась голова, сказала она, — насколько вы близки к его пониманию. Это удивительно для меня, непостижимо, как вы так много узнали, не имея информации. Лишь раз немного приблизившись к Лесу… Наверное, это знание не от разума, а от сердца. И не знание вовсе. А сочувствование…

— Вдруг на «вы»? — удивился Перец.

— Это от уважения.

— Не думаю, что это заслуженно, ибо не понимаю, о чем вы? — искренне развел руками Перец.

— О многом, почти обо всем, что вы сказали…

— Ты, — поправил Перец. — Это вы, женщина, прекрасная и таинственная… К вам можно только на «вы», а мне приятней от вас слышать «ты»… тем более, что я действительно ничего не понимаю. Я тут много чего наговорил…

— Ну, начнем с того, что я не женщина, — очень серьезно, даже холодно произнесла Рита. Перецу показалось, будто по спине пробежал озноб.

— Не женщина?! Вы?! Да вы идеал!

— А Эсфирь?

— И Эсфирь идеал… Наверное, каждая женщина идеал, потому что неповторима…

— И Алевтина?

— И Алевтина. Она добрая… Ты не думай, будто я забыл Эсфирь. Никогда не забуду… Только мне надоело быть бездомным псом, которого все гоняют…

— А она приютила.

— А она приютила, — кивнул Перец.

— А ты не подумал, что гоняли затем, чтобы ты приютился именно здесь?

— Не думал. Кому это надо? — удивился Перец.

— М-да, похоже, ты в Лесе разбираешься лучше, чем в людях…

— Постойте-постойте! Зачем вы сбиваете меня своими вопросами — воскликнул Перец. — Я опять ничего не понимаю! Что значит — вы не женщина? А кто же вы?!

— Я — гиноид, по твоей терминологии, — опять холодно и серьезно объяснила Рита. — Хотя термин весьма условен. Я — двуполое существо с женским построением организма. Я не нуждаюсь в услугах мужчины для продолжения рода. И наконец, я бессмертна, если, конечно, не сжечь меня или не пропустить через мясорубку…

— Бр-р, — передернулся Перец. — Страсти какие! Зачем сжигать такое чудо?.. Значит, Лилит… Не думал, что такое возможно… И поэтому у вас проблемы с Квентином? — понял он.

— Да, — кивнула Рита. — Я предлагала ему расстаться, но он не может… И я не могу. Только потому я здесь.

— Я вас понимаю, — пробормотал Перец. — Я вас обоих очень хорошо понимаю… Бедный Квентин… Вы очень сексапильны, как ни странно… Впрочем, недоступность всегда привлекательна… Значит, русалки — это не фантазии Тузика?

— Нет, — кивнула Рита. — Эта двуногая мерзость очень наблюдательна. Только они не русалки, а Славные Подруги, которые этому козлу не по зубам… Не по фаллосу, если формулировать точно, — усмехнулась она.

— И что, все они… как ты… вы? — осторожно спросил Перец.

— Женщины еще не все, но скоро будут. Так называемые русалки и есть те, кто проходит процесс трансформации. Это происходит в озерах… Хотя, конечно, это вовсе не озера, а очень сложные биоэнергетические структуры. Но на базе озер…

— А как же мужчины? Там в Лесу есть мужчины? — дрожащим голосом спросил Перец.

— Не имея возможности к репродукции, они вымрут в течение одного-двух поколений, — равнодушно пожала плечами Рита. — Некоторые, в порядке эксперимента, тоже проходят трансформацию, но результаты не слишком обнадеживающи, да и затраты велики…

— Затраты чего? — спросил Перец.

— Энергии, материалов, времени…

— А в каком плане не слишком обнадеживающие результаты?

— Главное — в психическом, ну, и в… эстетическом…

— Андроиды с точки зрения гиноидов не смотрятся?

— Да уж, — вздохнула Рита. — Какие-то они несуразные и неуместные. Им трудно… Эффективней эту биомассу использовать в решении других задач.

— Вы слышали, Рита, что вы сейчас сказали? — побледнев, спросил Перец.

Рита непонимающе посмотрела на него.

— А-а, — поняла она, — люди и вдруг — биомасса! Чудовищно! Фашизм!.. Но, милый Перец, во что вы превратитесь после смерти?.. Именно это я и имела в виду… Круговорот живой материи в природе.

— Ах, это, — облегченно выдохнул Перец, но внутри что-то, по-прежнему, испуганно трепетало. — Значит, Мать-Природа решила исправить свою ошибку… Действительно, странно, что эта всемирно-историческая идея посетила и мою глупую, осужденную на заклание голову…

— Но это происходит только в Лесу, в замкнутой экосистеме, — попробовала успокоить его Рита.

— Ах, Рита. Рита, Маргарита, — вздохнул Перец. — Какое имя, однако! Вы лучше меня должны понимать, что все деяния Матери-Природы касаются всех нас… Да и ваш пример доказывает, что не так уж эта экосистема и замкнута… О, какая трагедия! — воскликнул он, закрыв глаза и раскачиваясь.

— Почему же трагедия? Эволюция, — возразила Рита.

— Эволюция не исключает трагедий и не оправдывает, — посмотрел на нее Перец. — Но смена разумных видов на планете, смена идеи бытия — это уже Революция! А революция — трагедия по сути своей… А обреченность на смерть любви?!.. Искусства, которое без любви немыслимо! Гибель культуры!.. Цивилизация, конечно, будет стоять насмерть… А культура погибнет первой. Она всегда погибает первой…

— Что ты имеешь в виду, говоря, что цивилизация будет стоять насмерть? Попробовала уточнить Рита.

— Неужели Славные Подруги думают, что цивилизация преимущественно мужского типа, каковой является цивилизация человечества, почуяв для себя опасность, будет сидеть, сложив лапки? — Поднял удивленно брови Перец.

— Но подругам нет никакого дела ни до человечества, ни до цивилизации!

— Пока нет! Неужели ты думаешь, что революционный экологический процесс, смена парадигм бытия ограничится Лесом?! Ну, что будут делать подруги, когда изведут всех мужиков у себя? Без глобальной исторической задачи разумному виду скучно. Для человечества это сначала была задача овладения своей планетой. Теперь — космическим пространством… Сейчас подруги овладевают Лесом, потом им понадобится планета… Я полагаю, что эта революция — защитная реакция Матери-Природы на безжалостное обращение с ней человечества, но в этом случае она просто не может ограничиться Лесом — тогда революция потеряет смысл… Ей нужна планета. Но она уже находится во владении цивилизации за исключением таких ограниченных пространств, как Лес, ну, частично, Океан… И две цивилизации, принципиально различные, сталкиваются в смертельной схватке… Это ли не трагедия?! Однажды Лилит уже была уничтожена. Предсказать исход новой схватки я не берусь…

— Не слишком ли глобальными категориями ты мыслишь, Перец?

— Разве это зависит от меня? Какими мыслится, такими и мыслю… Пока же я просто хочу защитить Лес от грубого и глупого вмешательства человечества в лице нашего Управления.

— Даже зная то, что теперь знаешь?

— Да, даже зная это, — кивнул Перец. — Тем более, зная это! Я хочу сделать первый шаг доброй воли к мирному сосуществованию… Хорошо, если бы он был замечен и понят…

— А если не будет ни замечен, ни понят?

— Это грустно, но не принципиально. Поведение человека во внешних обстоятельствах определяется его внутренней сущностью.

— И ты запретишь Беатрис отлавливать лесных детей?

— Если честно, — признался Перец, — теперь не знаю… Надо думать… Ведь они обречены и об этом не знают… Не знают?

— Не знают, — подтвердила Рита.

— Может быть, правильней было бы предоставить им возможность выбора? Дать возможность узнать?

— Оторвав от родной почвы и воспитав по-своему? И вообще, выбор часто непосильная штука…

— Я же говорю: надо думать… А кстати, как ты сделала свой выбор?

— Никак, — призналась Рита. — Я пошла в Лес. Пыталась проследить за биомассой, которой щенилась «клоака». Я не заблудилась, все время делая пометки, чтобы найти обратную дорогу, но ушла весьма далеко. Вдруг меня кто-то схватил сзади. Не больно, но крепко. И потащил. Быстро-быстро. Я не думала, что по этим зарослям можно бежать так быстро. И заросли-то перед нами, будто расступались. Ни одна веточка не хлестнула меня. Я, конечно, пыталась кричать и отбиваться, но это не имело никакого эффекта… Потом я узнала, что меня тащил, как бы это сказать попонятней, ну, биоробот, одна из задач которого — отлов женщин. Аборигены зовут их мертвяками, подруги — пластиками… Он доставил меня к подругам, которые не вдаваясь со мной в дискуссии, загипнотизировали меня и погрузили в озеро…

— Если все это резюмировать, — подвел черту Перец, — то вас изнасиловали.

— В сущности, да, — помолчав, согласилась Рита. — Но назад пути нет… Прежней Риты уже нет…

— Ее убили, — помрачнел Перец, — подкараулили в грязном подъезде и убили…

— Пожалуй, ты и в этом прав, многоуважаемый Перец, — грустно и серьезно согласилась Рита. — Но будем считать, что это была клиническая смерть. Я вернулась к жизни, к вечной жизни, но только это уже не я…

— И ты не та, и я не тот, — процитировал себе под нос Перец. — Как все это грустно…

— Но я не чувствую себя униженной и оскорбленной, — заметила Рита. — Так что, не стоит меня оплакивать, хотя за сочувствие спасибо.

— А я не вас оплакиваю, а прежнюю Риту, которой никогда больше не будет, — посмотрел ей в глаза Перец. — Я оплакиваю Эсфирь, которой больше не будет, я оплакиваю любовь, которая обречена.

— Ну, что уж так, — усмехнулась Рита. — У тебя есть Алевтина, у Квентина — буфетчица… Эсфирь, конечно, жаль, но больше никто не сможет зарезать нас в грязном подъезде.

— Надо быть добрей, Рита, — сказал Перец. — Это у Алевтины есть я, а у меня нет никого. И у буфетчицы есть Квентин… и другие, а у него никого нет, кроме вас… прежней… Он не может поверить, что ее уже нет… Иначе бы вы не возвращались к нему из Леса… Послушайте, значит, я не прав, и прежняя Рита еще жива! Это она возвращается к Квентину! Она?..

— Она, — подтвердила Рита. — Но она приходит и убеждается, что ничего не может дать Квентину, что только мучает его, и уходит…

— Ничего? — взвесил слово Перец. — Думаю, это слишком глобальное обобщение. Разговор, как я понимаю, идет о сексе?

— О нем…

— Вам он не нужен, а Квентин не может обойтись… Да, пожалуй, наша зависимость от секса унизительна. Вам, подругам, можно позавидовать… В этом смысле… Свободные существа! Мечта философов и поэтов… И что, действительно, свободны?

— Действительно, — подтвердила Рита.

— И совершенно не приспособлены для секса? Вроде все при вас…

— Хотите убедиться? — усмехнулась Рита.

— Нет-нет, что вы! — замахал руками Перец. — Извините, пожалуйста, чисто научная любознательность. Я, знаете ли, никогда не был особенно озабочен… Другой тип личности. Мало кто понимает… Надеюсь, вы поймете.

— Понимаю, — кивнула Рита. — Ну, если научная…

Она встала, подошла к двери и повернула торчащий из замочной скважины ключ. Потом подошла к столу, выдвинула стул и встала на него. Одно быстрое, очень ловкое, чисто женское движение — и платье упало на полированный стол.

— Не стесняйтесь, Перчик, подходите, — пригласила она. — Удовлетворите свою научную любознательность. Вряд ли когда еще случай представится…

— Ну, зачем вы так, Рита, — не сдвинулся с места Перец, почувствовав, как кровь прилила к лицу.

— Вы же утверждаете, что другой тип личности, — подчеркнуто невинным тоном, исполненным сарказма, напомнила она.

— А действительно, что это я? — улыбнулся Перец. — Знаете, когда все вокруг только и говорят об этом, поневоле забудешь, какой у тебя тип личности…

Он приблизился и стал внимательно рассматривать Риту.

— Вы божественны! — признал он. — Редкостная красота линий и пропорций! Работа великого мастера! Даже знаменитый женский «магический треугольник» отсутствует, как у скульптуры и, слава Создателю, никаких фиговых листиков. Но все-таки наружные половые признаки у вас наличествуют, хотя и похожи на оные у весьма юных девиц. Для чего-то это предназначено? Или архитектурное излишество, дань традиции?..

— Ну, рожать-то мы как-то должны, — усмехнулась Рита. — Принцип тот же. Изменился лишь механизм зачатия…

— Значит, — выстраивал логические умозаключения Перец, — извиняюсь за функциональное выражение, отверстие все же есть… и, в принципе, секс возможен?..

— Квентин тоже так решил, и я даже разрешила ему попробовать… Так, из жалости и любопытства… Впрочем, как и большинство нормальных женщин… Потом он от фрустрации, говоря фигурально, бился головой об стену и, в конце концов, побежал к буфетчице. Разумеется, надеясь, что тайком от меня…

— Но почему?

— Потому что, как ты выразился, отверстие открывается только в момент родов гормональным ключом…

— А все эти месячные? — не сдавался Перец.

— Никаких оскорбительных и мучительных менструаций, — спокойно объяснила Рита. — Яйцеклетка созревает и оплодотворяется, но происходит это только тогда, когда я сама захочу.

— Черт, жалко я не биолог, не медик, — посетовал Перец. — По-моему, все это страшно интересно и очень мудро! Бедное человечество — оно обречено!

— Кто знает? — пожала плечами Рита. — Подруги выполняют волю Матери-Природы, и сейчас в этой воле отсутствует агрессия по отношению к человечеству.

— Отрадно слышать, — кивнул Перец, — но неужели вы, Рита, как специалист можете предполагать, что Мать-Природа будет разделять человечество на тех, кто в Лесу, и на тех, кто на Материке?.. Если вы наделили ее волей, значит, предполагается и разум… Я думаю, что мы для нее едины… Ну, по-разному живем, едим, одеваемся, говорим, по-разному осознаем себя и ее. Но по сути как вид — едины. Процесс начался с Леса, потому что там это удобней осуществить…

— Да, вероятно, ты прав, — согласилась Рита.

— Неужели Мать-Природа так жестока?

— Не надо требовать соблюдения человеческих этических норм от нечеловека, — заметила Рита. — Да и разве жестоко превращать смертное, страдающее от неполноценности существо в бессмертное и имеющее гораздо меньше причин для страданий?

— Да-да, — кивнул Перец. — Но это касается только половины человечества… Конечно, лучшей и прекраснейшей, но половины.

— А вторая половина, по закону своего вида, все равно должна умереть, — заметила Рита. — Суть в том, что она не будет репродуцироваться.

— Но сознание обреченности! Бессмысленности своего бытия! — воскликнул Перец.

— Уверяю тебя, что ни один козлик, извиняюсь, мужчина в Лесу, вообще, ничего подобного не осознает. А здесь об этом немного догадывается Квентин… Ему не до философских обобщений, у него свои проблемы. Один ты знаешь почти все. Но ты сам захотел.

— Да-да, — подтвердил Перец, — и не жалею.

— А чтобы не сделать несчастными козлов всего мира, — усмехнулась Рита, — мне придется немного почистить вашу память… Квентина и твою.

— Вообще-то говоря, не только поэтому, а потому, что человечеству есть, что противопоставить Матери-Природе, коли уж она на него покусилась. Есть животные, которые поедают собственных детенышей… Человечество достаточно независимо уже от природы планеты, особенно, учитывая возможности и перспективы космической экспансии человечества. Но и здесь, на планете, оно легко не отступит.

— Да, ты прав. Учитывая это, тем более, надо ограничить распространение информации, — заметила Рита. — Да, кстати, может быть, мне будет позволено сойти со стола и одеться? Не то, чтобы я стеснялась, но стоять здесь не слишком удобно, а вести философский диспут и вовсе комично.

— О, конечно, — засмущался Перец и протянул ей руку, чтобы помочь сойти со стола. — Просто я давно не получал такого эстетического наслаждения от созерцания прекрасного женского тела. Все больше посозерцаешь-посозерцаешь — и в постель. Не то, чтобы это было плохо, но эстетическое и сексуальное наслаждение — разные вещи, хотя родственны, и потому не все их различают.

— Ну, посозерцал и будет, — улыбнулась Рита. — А то сейчас Алевтина вернется, забудешь про наслаждение.

Она оперлась на руку Переца и шагнула. Тут стул пошатнулся, и она упала в объятия Переца. Разумеется, не специально. Такое гиноиду даже в голову прийти не могло. Разве что в качестве издевки.

Перец не оплошал. Хотя и пошатнулся от неожиданной тяжести, но удержал прекрасное тело, предохранив от падения. Тело было холодно, как мрамор, и необычно, не по-женски, упруго и сильно.

Перец аккуратно опустил драгоценную ношу на пол.

— Извините мою неловкость, Рита.

— Напротив, Перчик, ты был весьма ловок. Иначе сейчас здесь было бы море шума, а в дверь ломилась бы секретарша, — успокоила она его. — Это я не рассчитала, оступилась.

— У вас что, температура тела ниже или ты замерзла? — поинтересовался Перец.

— Ниже, — объяснила Рита, ловко натягивая платье. — Впрочем, мы можем ее регулировать. Но рабочая — ниже…

— Знаете, Рита, из нашего разговора вы должны были понять, что я не враг Лесу и вам. Да вы и поняли, иначе не рассказали бы мне того, что рассказали. Конечно, новая информация могла изменить мое отношение… Но не изменила. Я — ваш друг. Ваш и Леса. И никогда не оскорблю того доверия, которое вы мне оказали. Клянусь, что не использую полученную информацию во вред Лесу.

— Но в свете твоих же философских обобщений… — возразила Рита, усаживаясь на стул, — Между прочим, работать скульптурой не мед, — улыбнулась она и продолжила: — То, что полезно для человечества, вредно для подруг, то есть для Леса… Если человечество узнает об угрозе, исходящей из Леса, согласно твоим прогнозам, которые, кстати, еще не истина, то найдет что противопоставить Лесу. А за что оно бралось во все времена в случае опасности? За оружие… Парочка ракет с ядерными боеголовками — и от Леса ничего не останется…

— Да, этого варианта исключить нельзя, — сокрушенно согласился Перец. — Но от меня оно ничего не узнает!.. Однако, есть другие, и они не связаны с Лесом ни узами дружбы, ни узами мечты, ни клятвой, принесенной мной. Им достаточно почувствовать опасность, а не узнать о ней, чтобы поднять тревогу. Поэтому надо приучить и человечество, и Лес к необходимости мирного сосуществования и паритета интересов, а человечество — еще и к исторической необходимости космической экспансии для сохранения собственного вида и Матери-Природы. Что-то вроде идеи — «человечество не может вечно жить в колыбели». Но для этого надо действовать осознанно, как я и хотел бы… А если вы сотрете мою память…

Рита усмехнулась, и усмешка осталась в уголках губ.

— Вы мне не верите? — вздохнул Перец.

— Да нет, — снова улыбнулась Рита. — Я просто вдруг вспомнила старый анекдот: «Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной? — Нет, потому что друзей не трахают».

— Вы к тому, что между мной и вами теперь возможна дружба? — ответно грустно улыбнулся Перец. — Приятно, если так. Но посылка все-таки ложна. Глупый анекдот… Я дал по морде Тузику не потому, что рассматривал вас в качестве потенциального полового партнера, а потому что он оскорбил вас как моего друга, да и не только вас… И Эсфирь, и всех женщин. Сам факт существования Тузика оскорбителен… Кстати, не только для женщин, но и для нас. Я думаю, он болен психически. Его лечить надо.

— О, я давно собиралась поблагодарить тебя за этот мужской поступок, да все как-то случая не было… Мне Квентин рассказал. И Стоян. Если бы я была женщиной, наверное, я влюбилась бы в тебя…

— Черт побери! — воскликнул Перец, — Ну, почему вы, все вы, даже вы, валите в одну кучу секс и любовь?! Я понимаю — они родственны, они — атрибуты человеческих отношений, но они не одно и то же! Любят родителей, любят детей, любят природу, любят поэзию, музыку, но это вовсе не связано с опорожнением и наполнением половых резервуаров! Только не говорите мне, что любовь к женщине совсем другое чувство! Чушь! Чувство одно, предмет его приложения различен.

— Но ты же сам пророчествовал, что с появлением гиноидов и любовь, и искусство обречено на исчезновение, — напомнила Рита.

— Да, одна из важнейших и плодотворнейших ипостасей Любви — любовь между Мужчиной и Женщиной! И мне ее действительно жаль — она прекрасна, хотя и трагична изначально… Но все остальные ипостаси любви… Они-то чем виноваты?.. Вы бы хоть иногда смотрели на нас не как на козлов! Ведь такой взгляд вас самих делает козами…

— Ну, почти уговорил… речистый, — улыбнулась Рита. — Ты мне и, правда, симпатичен. В тебе очень мало козлятины… Давай крутить любовь… Без секса.

— Всю жизнь мечтал, — улыбнулся Перец. — А как насчет моей памяти?

— Рискну не трогать… Но Квентину я не доверяю. Он-то меня любит, но козел его непредсказуем… Так что учти, общаясь с ним…

— Учту, — пообещал Перец.

— Дверь-то открой, — повела головой Рита.

— Да-да, — согласился Перец и повернул ключ. — Как вы дальше-то жить собираетесь, Рита?

— Ну, раз у нас любовь, давай тоже на ты! — с улыбкой предложила она.

— Давай, — согласился Перец. — Как жить собираешься, Рита?

— Не знаю, наверное, совсем уйду в Лес. — погрустнела она. — Я здесь все более чужая. Квентин мучается. Пускай найдет себе козочку и радуется жизни.

— А там ты своя? В Лесу… — осторожно спросил он.

— И там чужая, — вздохнула Рита. — Я для них, как инопланетянка. А они для меня…

— Они дикарки?

— О, нет! — воскликнула Рита. — Ты и представить не можешь, как сложна и развита их цивилизация! Но, насколько я успела понять, у нее практически нет точек соприкосновения с нашей… Видишь — я все еще говорю — нашей! Получается — я везде чужая среди чужих…

— Я твой друг, Рита, — заверил ее Перец. — И здесь ты не чужая. Но, наверное, я — плохая замена цивилизациям. И той, и другой… Я вот что подумал: однажды Алевтина сказала мне одну мудрую вещь…

— Алевтина мудрую? — фыркнула Рита.

— Не надо считать идиотом того, кто не похож на тебя, — защитил Алевтину Перец. — Во-первых, это опасно, во-вторых, несправедливо.

— И что же она сказала? — передернула плечами Рита.

— Там, где есть люди, всегда можно договориться, — сказала она.

— Велика мудрость!

— Да не так уж мала… Она говорила про Лес… Но мы сейчас не интеллектуальные способности Алевтины обсуждаем.

— А что?

— Уникальность твоего положения между двумя цивилизациями.

— Что грозят разорвать меня, как две обезумевших лошади, к которым я прикована.

— Да, этого исключить нельзя, этого надо избежать… Я думаю, что сейчас только тебе по силам наладить диалог между цивилизациями.

— Смеешься? — удивленно воззрилась на него Рита. — Да это все равно, что диалог между птицей и рыбой!

— Но есть водоплавающие птицы и летающие рыбы, — не сдавался Перец.

— Это я, что ли? — усмехнулась Рита.

— Именно.

— И как ты себе представляешь этот диалог? — смирилась она.

— Да ты уже давно его ведешь, общаясь с ними… Волей или неволей. Просто надо его углублять и расширять…

— Как это?

— Ну, например, организовать их встречу со мной или с каким-либо другим представителем человечества… По твоему выбору.

— Выбора нет, — покачала головой Рита. — Режим секретности… Так что только с тобой. Это и лучше — хоть идиотом и козлом представитель человечества не будет выглядеть.

— Да, нам надо, во что бы то ни стало, избежать смертоубийственного противостояния, — согласился Перец. — Лучше со мной, для начала.

— Да уж, если столкнутся в драке Лес и Материк, Мать-Природа может погибнуть, — согласилась Рита. — Но ты думаешь, нам по силам это предотвратить? Не спровоцируем ли мы, наоборот, этот конфликт? Ведь пока они друг другом почти не интересуются.

— Мы должны постараться предотвратить… А это твое «пока» слишком ненадежно: с одной стороны, уже есть Управление по делам Леса с группой инженерного проникновения, с группой искоренения, которую я ликвидировал, но долговечен ли я? С другой стороны, есть ты, тоже своего рода группа проникновения. То есть процесс начался…

— Ты, конечно, прав, — кивнула Рита. — Но, похоже, у кого-то из нас или у обоих мания величия.

— Нет, Рита, просто, мы будем первыми. Потом появятся другие. Важно, чтобы начался процесс сближения… Конечно, это трудно и самонадеянно, нескромно, как ты верно заметила. Зато теперь у нас появился смысл жизни. Для тебя — бесконечной, для меня — почти мгновенной. Но ни мгновение, ни бесконечность не должны быть дурными. Они должны быть осмысленными. Чтобы не сойти с ума…

— Смысл жизни — реализация воли Матери-Природы, — заметила Рита.

— Это говорит Женщина, и это верно, ибо, нарушая волю Матери-Природы, мы уничтожаем себя.

— А что говорит мужчина?

— Мужчина говорит, что смысл жизни в том, чтобы защитить Мать-Природу от неразумия ее детей и ее собственного неразумия…

— Не слабо! — усмехнулась Рита.

— Ну, мы, козлы, всегда гордо несли свою рогатую голову, — усмехнулся в ответ Перец.

— Ладно, козлик, я пошла, — поднялась Рита. — Такого философского оплодотворения я давно не получала. Теперь надо идти что-то рожать…

— Я буду ждать тебя, Рита! — воскликнул Перец.

— Жди, — разрешила Рита и вышла из кабинета.

На крыльце Управления она посмотрела на землю под окнами директорского кабинета. Там уже пышно цвели укоренившиеся лесные цветы. Рита удовлетворенно улыбнулась.