Инстинкт зла. Тень

Глава 5

Архив располагался за блуждающей лестницей, и соваться туда рисковали немногие. Мало того, что проклятые ступеньки норовили исчезнуть в самый неподходящий момент, так еще и сам архив охранял один из Смотрителей Химеры – закутанный в красный дырявый плащ и обожающий сладости.

– Конфетка, – прошамкал старик беззубым ртом, стоило мне переступить порог. Я живо сунула в подставленную коричневую ладонь упаковку шоколадок и отпрыгнула в сторону.

Лакомство вмиг оказалось во рту существа, идентифицировать которое я не решалась. Одно я знала на собственном опыте – отдать сладкое надо как можно быстрее, иначе безобидный морщинистый старичок превратится в рогатое чудовище и может запросто откусить посетителю какую-нибудь важную часть тела.

Прижалась спиной к двери, настороженно наблюдая за местным архивариусом. К счастью, мое подношение его порадовало, и облик не сменился.

– Чего явилась? – облизываясь, прошамкал он.

– Мастер разрешил посмотреть архив, – доложила я.

– Ну, валяй, – махнул старик рукой, потеряв ко мне интерес.

Я осторожно двинулась вглубь бесконечных развалов со свитками. Надо отдать старику должное, все хранилось на своих местах. Я нашла дату трехмесячной давности и выбрала нужную бумагу. Села на пол, прямо на темные и пыльные доски. На шелест бумаги тут же слетелись мерцающие мотыльки, что служили здесь источником света. Я помахала рукой, чтобы эти мелкие бабочки не лезли в глаза, и приступила к чтению. Через несколько минут отложила свиток и задумалась. Если данные верны, то Долговязый Люк взял заказ на перевозку ценного груза. Перевозился каменный футляр с неизвестным предметом. Заказчиком выступал некий господин из Дома Черного Ликориса – Эрон Доулгуз. И все бы ничего, заказ был исполнен, а свиток оставался лишь сухими строчками об очередном деле Гильдии. Да вот только Долговязого Люка убили в темном переулке через несколько дней после того, как он рассказал мне одну занятную историю. Мало того, что Люк напился в стельку, так еще и твердил о том, что должен спрятаться. Потому что перевозил он не что иное, как нож Легара, один из темных артефактов Древнего Зла. Как известно, Древний обладал невероятной силой. Ему было подвластно невозможное, даже воплощение Терры. И в разные периоды своей жизни Легар создавал предметы, в которые вкладывал капли своей силы. Часть таких артефактов обладали светлой силой, могли вернуть здоровье, молодость, даже жизнь. А часть – темной и разрушительной. Нож считается одним из самых сильных предметов двух миров.

Я не придала значения гибели Люка. Во-первых, наемники живут с ожиданием смерти, во-вторых, мы никогда не были особо близки. Просто в тот день я задержалась в Химере, а Люк был пьян и хотел выговориться. Когда я узнала о гибели наемника, то лишь пожелала ему спокойного пути к предкам. Пьяная драка, что поделать…

А вот сейчас задумалась, вдруг Люк говорил правду? Он твердил, что футляр в какой-то момент открылся, и он увидел то, что лежало внутри. Словно нож по собственной воле показал себя парню. Пьяный и чуть ли не плачущий наемник даже нарисовал то, что увидел на грязной салфетке. А потом сжег, опасливо косясь по сторонам. Но я запомнила. Как ни странно, грубый и дурно пахнущий Люк обладал явными художественными талантами, потому что нож на салфетке получился живым и объемным.

Вот только был ли он действительно артефактом Легара? Загвоздка была еще и в том, что сведения об истинном облике таких предметов были тайными.

Но мне надо с чего-то начинать. Так что навещу-ка я этого господина-заказчика.

Сунула свиток на место и уже хотела уйти, как решила проверить и еще кое-что. Полка с данными на Дом Лунного Лотоса оказалась длинной, а вот свитков на ней – всего ничего. Главная черта проклятых линкхов – скрытность. Они очень не любят распространять информацию о себе. Так что среди бумаг я нашла лишь общие сведения.

Принц Лунного Лотоса Каит, серебряная ветвь, чистокровный, мать… отец… Расположенность к ментальным атакам, умение проникать во сны и сознание, умение создавать иллюзии, способность к полной трансформации, стопроцентная регенерация и нечувствительность к боли, стихия управления – вода… отличается жестокостью, мстительностью, злопамятностью. Дата рождения – неизвестно.

Я перевернула листок и разочарованно выдохнула. И все? А вот еще…

– Исчез в Сто тринадцатый Год Белого Папоротника. Предположительно – мертв, – пробормотала я и задумчиво уставилась на стену. Девять лет назад. С изображения на свитке в упор смотрели белые глаза наследного принца, которые я отлично помнила. Да, это был он, тот, от кого я удирала с маскарада в Асель-Аре. Получается, что примерно в то же время наследник Лунного Дома исчез? Признаться, меня тогда не слишком интересовали принцы, линкхи и прочее. Мне было шестнадцать, я влюбилась, делала первые шаги в Гильдии… Я не задумывалась о правящих и ничего не знала о них.

– Занятно, – протянула я, отгоняя от лица расшалившихся мотыльков. Снова полезла на полку, но никаких данных о Тенях принца там не было. Что и неудивительно, Теней у наследника могло быть не менее тысячи, о них никогда не писали. Кому интересны рабы? Порой им даже имен не давали… Но тот голос… я была уверена, что узнала его.

И в ту ночь маскарада во дворце Асель-Ара с принцем Лунных разговаривал Скриф.

***

Самое забавное, что я никогда не мечтала о любви, прекрасных принцах на всех этих радужных единорогах, о которых принято мечтать нормальным девочкам. Наверное, потому что я была девочкой ненормальной, во всех смыслах.

Началось с того, что мама покинула меня сразу после рождения. Нет, она не умерла, она просто сбежала из городской больницы, в которой произвела меня на свет. Почему – я так и не поняла. Видимо, я ей не понравилась. Увы…

Нормальные младенцы, конечно, не помнят этот чудесный период своей жизни, когда ты лежишь в колыбельке, пускаешь пузыри и портишь подгузник. Но я уверена, что помню. Белый свет, колыбельная песня и ощущение потери, когда я поняла, что осталась одна. А может, это все мое воображение, которое порой меня подводило.

Мне невероятно повезло, потому что я не осталась лежать в той больнице, а все же попала в дом. К удивлению всего персонала меня забрал мужчина, который не был женат на моей матери и, говорят, не собирался становиться отцом. Из него получился лучший отец из всех возможных.

Хотя глядя на лицо и тело этого мужчины, сплошь покрытое татуировками, никто не заподозрил бы в нем это изумительное качество. А вот я точно знала, что нет на свете человека, более достойного прямой путевки в рай, чем он.

Огромный, как скала, разукрашенный оскаленными мордами и черепами, пахнущий мазутом и машинным маслом, владелец полулегального гаража, где ночами шустрые ребята разбирали ворованные автомобили – оказался самым чудесным папой на свете.

Начать с моего имени. Папа говорит, что в день, когда он принес меня в свой дом– гараж, под окнами расцвели ирисы. И Большой Бук не придумал ничего лучше, чем дать орущей девочке название цветка. Папа уверяет, что я заткнулась, стоило ему назвать меня Ирис. Скорее всего, врал, чтобы я не возмущалась слишком девчачьим имечком.

Потому что в остальном во мне не было ничего девчачьего.

Да-да, никаких кукол, розовых домиков, оборочек и туфелек. Я играла с шестеренками и деталями от угнанных тачек, отлично разбиралась в двигателях и могла с закрытыми глазами разобрать байк. По выходным папа возил меня к приятелям, где можно было пострелять, понырять в холодном озере или подраться с местными мальчишками.

В большинстве случаев Большой Бук вообще забывал, что я родилась все-таки девочкой. Я носилась в джинсах и кедах, мои короткие темные волосы торчали иглами, а пальцы были вечно перепачканы мазутом.

Правда, порой отец все же вспоминал о моей половой принадлежности. Например, когда я начала курить, как и все мои приятели по гаражам. Мы удачно стянули пачку дешевого курева в местной забегаловке и удобно устроились на деревянных ящиках в любимой подворотне. Ничто не предвещало беды, и наши битые тринадцатилетние задницы не ныли, предчувствуя папин ремень. Но, увы, так и вышло. Отец орал так, что я чуть не оглохла, задал трепку не только мне, но и всем, кого успел поймать, а потом долго и нудно рассказывал, что я девочка, а значит, должна вести себя подобающе. Под конец этой тирады я так устала быть девочкой, что заснула.

Обычно на утро папа забывал все наши разногласия, и мы привычно отправлялись в гараж – чинить и разбирать новую машину, но на этот раз отцовский гнев затянулся.

– Ирис, надо поговорить, – сообщил он, стоило мне выползти из своей коморки под крышей гаража. Большой Бук сидел на табурете, что когда-то сам сколотил, и я вдруг поняла, что отец выглядит уставшим. А еще он отводил глаза, и тогда я впервые ощутила дрожь страха. Потом это чувство станет привычным…

– Ирис, ты взрослеешь, – сглотнув, начал папа. – Знаешь, я никогда не говорил тебе о… чувствах. Понимаешь, я не большой мастак говорить о них, – он задумчиво поскреб лохматый затылок. – Но думаю, время пришло…

– Пап, если ты о сексе, то я уже все прочитала в интернете, – буркнула я с невозмутимой уверенностью тринадцатилетнего подростка. – Мне это не интересно, к тому же, на мой взгляд – гадко!

Я направилась к чайнику, заклеенному скотчем, а папа за спиной хрюкнул и закашлялся.

– Э-э, мда. Вообще-то я имел в виду нечто другое. Первую влюбленность и все такое… Кажется, возраст у тебя подходящий.

– Любовь? – я деловито насыпала в кружку заварку и сахар. – Это даже хуже секса. Не переживай, я решила, что это все не для меня!

– Боже, кого я воспитал? – сокрушенно пробормотал Большой Бук. – Я думал, у меня еще полно времени… Ты так быстро выросла, Ирис. Думаю, надо купить тебе платья.

С логическим мышлением у папы всегда было не очень.

С того дня отец изменился, словно вознамерился за месяц вернуть меня на путь истинный. То есть туда, где ходят нормальные девочки. На эту странную тропинку, где растут цветочки и бродят единороги. У меня появились платья, туфли и даже заколки. Мне запретили копаться в моторах и дружить с местной шпаной. И даже стричь волосы. Большой Бук всерьез вознамерился сотворить чудо и превратить одного тощего подростка непонятной половой принадлежности в барышню. Подросток, то есть я, превращаться категорически не желал, цветочки яростно вытаптывал, а единорогов посылал ко всем чертям. Я была буйной, неуправляемой и яростно сопротивляющейся изменениям в своей привычной и хорошей жизни. Если задуматься, то я просто была дочерью своего отца и во всем ему подражала.

К тому же, я искренне не понимала, почему не могу по-прежнему носиться с ребятами, драться с ними и ночевать у приятелей, если лень идти домой. Я не могла объяснить, что стану посмешищем, если надену то розовое шелковое недоразумение, что папа считает одеждой. Наша с ним битва затянулась и привела к тому, что мне запретили выходить из дома.

Я обижалась и злилась, но отец был настроен серьезно.

В ту ночь я просто сбежала, решив доказать, что я не только взрослая, но и совсем не девчонка.

Я вылезла из окна, проникла в гараж, вывела отцовский байк, оседлала его и понеслась в сторону реки. Я ускорялась, лелея мысли о том, как испуганный отец больше никогда-никогда не станет мне ничего запрещать. В тот день шел дождь, что неудивительно для нашего сырого города. Мне было тринадцать, байк был тяжелым, и в нем оказались сломанными тормоза. Увы, это я обнаружила, когда попыталась ими воспользоваться.

Что произошло дальше, я не поняла. Байк пошел юзом, я заорала, пытаясь увести мотоцикл от огней встречных автомобилей и понимая, что меня неудержимо выносит прямо под их колеса…

А потом вспышка, короткий полет и я – кубарем слетающая с байка в какие-то заросли.

Когда я поднялась, ругаясь совсем как папины приятели, перепившие горячительного, то с размаха снова шмякнулась на задницу. Потому что привычная мне картина мира сменилась на что-то совершенно иное. Яркое, цветное, неизвестное и пугающее.

Тот первый день в Энфирии я провела незабываемо.

А когда вернулась, у дома мигали огни скорой и полицейской машин. В доме толпился народ, и все они принялись орать, стоило мне появиться. На вопрос: где была, я могла только мычать, понимая, что говорить о городе папоротников и странных существ – не стоит. Иначе я стану не просто девчонкой, но и девчонкой помешанной.

Что и говорить, день оказался богатым на события. Вечером, когда мы остались одни, отец протянул мне широкий кожаный браслет и запечатанное письмо.

– Это написала твоя мать, – он отвернулся к окну. – Сказала отдать, если однажды ты увидишь нечто необычное… Я не знаю, где ты была сегодня, Ирис, но думаю, письмо должно быть у тебя. Лучше позаботиться об этом прямо сейчас…

Из письма я многое узнала о том, кто я. О пожирателях, линкхах, Энфирии и куче того, что можно счесть бредом сумасшедшей, что оставила своего ребенка в роддоме. Возможно, я так и решила бы, не прогуляйся сегодня в этот мир.

Моя мать была пожирательницей, и сегодня во мне все-таки пробудился ее ген, спасший мне жизнь.

И еще в тот день я узнала, что отец болен.

…Пожала плечами, сбрасывая воспоминания. Прежде чем покинуть Химеру, мне надо было навестить еще одно существо.

Малюсенькая комнатка на пятом этаже была местом, где я иногда отдыхала и работала. Она располагалась достаточно далеко от кабинета Мастера, хотя это и было иллюзией. Химера изменчива, но полностью подчинена своему хозяину, впрочем, как и он ей. Химера выбирает Мастера и хранит его весь срок службы Гильдии. Поговаривали, что Мастер – бессмертен и его невозможно ранить… Не знаю, насколько эти слухи лишь слухи, но что было очевидно: если Эр хотел, то здание выстраивало новые коридоры, возводило лестницы и открывало двери. Туда, куда хозяин желал. Он мог выйти в своем кабинете, а войти в любое помещение Химеры. В том числе и в мою комнату. Для Мастера не существовало замков, потому что дверь могла появиться в любом месте. На стене, окне, потолке… Я узнала это случайно, в ту ночь, когда Эр пришел ко мне впервые. Тогда я просто сидела за столом, решая задачу из сотни неизвестных в очередном своем задании. И в центре пола, там, где темнели старые доски, просто появилась дыра. Я вскочила, сжала кулаки и охнула, увидев Эра, поднимающегося из этого провала.

– Там ступеньки? – слабым голосом спросила я, не придумав ничего лучше.

Мастер медленно окинул взглядом помещение. Так же медленно перевел взгляд на меня.

– Здесь что, даже дивана нет? – спросил он.

Я покачала головой.

– А где ты спишь?

– В кресле, – дрогнув, прошептала я, глядя на него во все глаза. Мастер улыбнулся.

– Думаю, кресло – это совсем не то, Ириска… Идем.

Он протянул мне руку, и я вложила в его ладонь свою, даже не спросив, куда он меня ведет.

Любовь начисто отшибает мозги, это еще одно ее поганое свойство. Пожалуй, я могла бы написать целый трактат по выявлению признаков любви. И потеря разума шла бы там одним из первых пунктов с грифом «Внимание, ваша жизнь находится в серьезной опасности! Если вы заметили, что начали превращаться в идиотку, велика вероятность, что вы влюбились! Срочно примите меры!»

О да, это было бы веселенькое чтиво, я думаю.

К счастью, мою комнатку Мастер раз и навсегда счел недостойной, так что это помещение не было связано в моих мыслях с ним. Здесь я могла отдыхать, работать и общаться с Вишней. Иногда Вишня становилась Вишем, просто потому что я до сих пор не идентифицировала пол этого создания. Я даже не знала, к какому виду его отнести.

– Привет, Вишня, – сказала я, подняв голову.

Несмотря на тесноту, потолок в моей коморке высокий, около четырех метров. Наверху сходятся паутиной несколько темных балок, за ними и вовсе пустота. Оттуда и свалился однажды маленький черный комочек – ушастый, крылатый и слепой. Это был детеныш летучей мыши с ушами больше головы – беспомощный и жутковатый. Первые дни я кормила его из пипетки.

– Эй, ты здесь? – окликнула я, потому что друг не отозвался. И в ту же минуту крылатое черное и кошмарное упало сверху, вцепившись в мои волосы.

– Но-но, – рассмеялась я, доставая Вишню из прядей. – Мне они еще пригодятся. Как твои дела?

Мышь, конечно, не ответила, перелетела на стол, заваленный всякой всячиной, и перетекла в иную форму. Меня этот процесс всегда изумлял, а поначалу и вовсе вгонял в ступор. Маленькая летучая мышь исчезла, на ее месте теперь сидел черный кот, поглядывая на меня темными вишневыми глазами. И тут же принялся деловито умываться, начищая блестящие усы.

– Вижу, все в порядке, – рассмеялась я, потянувшись к своим запискам. Надо бы их разобрать…

– Пфффр…

Виш прыгнул со стола мне на руки, потерся треугольной мордой с огромными ушами. Даже в образе кота это создание было похожим на летучую мышь. Шерсти нет, лишь черная бархатная шкура в складочку, крысиный хвост, огромные уши и потусторонние вишневые глаза. Я на полном серьезе размышляла о том, что мой друг с другой планеты. Впрочем, это почти правда. Он просто из Энфирии.

Я рассеянно погладила горячую шкурку, почесала за ухом. Питомец издал странный утробный звук, показывая, что процесс ему нравится. В этом Виш был похож на обычного домашнего мурлыку.

– Милый, тебе давно пора научиться мурчать, – засмеялась я. Виш ответил мне недоуменным взглядом. – Мурчать. Издавать звуки, понимаешь? Так делают кошки в Терре. Это значит, что им приятно!

Виш просвистел что-то канарейкой.

– Пффр-фьють!

– Нет-нет, – расхохоталась я. – Мурлыкать! А ты поешь, словно птичка!

Виш спрыгнул с моих рук и взлетел снова летучей мышью. Завис вниз головой на карнизе и засвистел.

– Ты безнадежен, – постановила я. Вишня возмущенно заклекотала, и я махнула рукой. – Ладно-ладно, не сердись. Даже без мурчания ты остаешься лучшим котом на свете. Тем более что ты вовсе не кот!

Загадка этого создания волновала меня первый год, когда я пыталась выяснить, чем Вишню кормить и к какому виду он/она относится. Определить это я так и не смогла, а опытным путем разобралась, что Виш прожорлив и лопает все: от травы до засохшей колбасы, упавшей с моего бутерброда.

С голоду это существо точно не умрет, а вот чем оно являлось… я перестала искать. Вишня такое же порождение Химеры, как и появляющиеся ниоткуда комнаты и коридоры, ведущие в никуда. В этом здании было слишком много магии, и обычное превращалось черт те во что. По крайне мере, Вишня оказалась полезным питомцем. Да что там! Уже многие годы я считала это существо своим единственным настоящим другом.

Я достала из кармана банку печеночного паштета, который Виш обожал, открыла и пристроила возле ободранной кушетки. Летучая мышь свалилась с перекладины, и к угощению метнулся уже снова ушастый кот. Урча, он обхватил банку лапами и сунул внутрь треугольную морду.

– Обжора, – хмыкнула я, собирая свои бумажки и запихивая их в рюкзак. – Мне надо идти, Вишня, меня ждет одно очень неприятное дельце. Надеюсь, оно не затянется надолго. А ты не жри банку, она металлическая, и у тебя будет несварение желудка.

Виш проурчал что-то в ответ и откусил кусочек алюминиевой крышки, я рассмеялась. У этого создания, кем бы оно ни являлось, похоже, не было желудка.