Теневой каганат

Глава 4. Тени прошлого

Кромешная ночь застилала глаза так, что без огня трудно было разглядеть что-то дальше собственного носа. Зимнее стойбище расположилось в горной долине восточнее Персти, где скалы защищали от непогоды, а вода в реках годилась для питья. Земля здесь непростая, но если задобрить хранителя лесов и гор, то он смилостивится, даст еду скоту и позволит брать все блага его царства. Эти места так и назывались в его честь – Урман Бабайның Тырнағы, что означает «Когти лесного деда». Коротко эту долину звали Тырнак – «Когти». Однако даже тут погода бывала особенно сурова: вот и сейчас ветер безжалостно теребил стены юрты, норовя снести ее вместе со всеми, кто в ней находился. К счастью, хлипкое с виду сооружение было надежно прибито к земле, а потому его обитатели не страшились проказ природы.

Стихия лишь передавала настроение правителя. Крупный и тучный седовласый каган мерил шагами юрту, сурово глядя перед собой. В каждом его движении, каждой морщине на лице читалась усталость, а черные глаза искрились нечеловеческой силой. Поджимая губы, он нервно раздувал ноздри и смотрел с такой яростью, что вселил бы страх в любого, осмелившегося к нему подойти.

Любого, кроме молодого мужчины, так похожего на него самого. В таких же раскосых, как у отца, но теплых карих глазах то и дело проглядывал холодный булатный блеск, а угольно-черные длинные волосы, собранные во множество уже успевших растрепаться кос, намекали на бессонную ночь и придавали его виду толику безумия.

– Я не стану сидеть поджав хвост! – сплюнул старик. – Раз жаждешь похода – ему быть, и я его возглавлю! Разговор окончен.

Досточтимый хан Кайту видел, как происходящее раздражало отца, однако не мог отступить. Великий хан стар и даже по меркам рода Изгеле́к слаб здоровьем. Младший хан был очень встревожен, но всеми силами старался держать себя в руках. От него в этом вопросе мало что зависело, однако в глубине своего руха – «души», как называли это пресловутые перстийцы, – он верил, что правильные слова могут проложить путь к свету даже из самого безнадежного положения.

– Прошу, послушай…

Сверкнув красноречивым угрожающим взглядом, Алаул направился к выходу. Кайту понимал, что если сейчас отец покинет юрту, то обратного пути не будет, поэтому решился на последний отчаянный шаг:

– Твоя смерть не вернет ее к жизни. Она мертва.

Внезапно стало тихо. Так тихо, что казалось, словно сам ветер замер в ожидании. Алаул медленно повернулся, в его глазах бушевала тьма чувств, но злости в них не было. Он посмотрел на сына так, будто впервые увидел его и они не стояли рядом все это время. Каган пересек помещение и оказался прямо напротив. Несколько мгновений вглядывался в лицо сына и коротко кивнул, позволив говорить. Кайту незаметно втянул побольше воздуха и продолжил:

– Это большая утрата, но мы воины, а не разбойники, отец. Это неверный путь. – Он внимательно следил за выражением лица отца, который крепко над чем-то задумался.

– Тогда что именно ты предлагаешь? – голос Великого хана был низким и хриплым, и говорил старик медленно, будто прожевывая каждое слово.

– Я понимаю, ты надеешься найти ее, но ее больше нет. Ты знаешь это. – Кайту помолчал. – Настоящая сила в союзах. Мы заключим надежные союзы, и нас станут поддерживать, а не убивать, – Кайту старался говорить холодно, отстраненно и в то же время уверенно, насколько это возможно. – Мы покажем им свою силу не в бою, но как друзьям.

– Сын мой, – голос Алаула дрогнул. – Знай ты все, то никогда бы не стал произносить этих слов.

– Я знаю, что следует заботиться о живых. Этого мне достаточно, – взгляд Кайту посуровел, а голос едва заметно надломился.

– Будь по-твоему, – вздохнул Алаул. Повернувшись к сыну, он вновь сократил расстояние между ними. – Договаривайся с невиновными. Ищи виновных. Но учти, – старик поднял палец, подчеркивая то, что собирался сказать, – последних приведи ко мне. Я хочу покарать их сам. Бери все что нужно и отправляйся, как будешь готов, но не позднее следующей новой луны.

С этими словами он покинул юрту. Оставшись в одиночестве, Досточтимый наконец сумел выдохнуть и расслабиться. Тело его обмякло, он откинул голову назад, потер шею, устало опустился на ближайший сундук и уставился на пламя.

Проведя рукой по лицу, хан сперва потер зудящий шрам поперек брови, а потом – глаза, отгоняя образ, навсегда отпечатавшийся в памяти. Тот день возвращался из раза в раз; ему казалось, будто он что-то упускает, но стоило приблизиться к разгадке, как правда утекала водой сквозь пальцы. Досточтимый хан был утомлен воспоминаниями и снами. С годами скорбь его сменилась пустотой, но первую любовь из души не выжечь, как и боль потери.

Сестра и жена. Их не стало так легко, словно никогда и не существовало.

Весть о предстоящем походе Досточтимого хана разлетелась быстрее ветра. Утро наступило для всех намного раньше обычного. Еще солнце не поднялось над горами, как люди приступили к подготовке большого праздника, к тому же совпадавшего с проводами. Предстояло зарезать много скота, который рисковал не пережить зиму.

В округе уже установили брусья для состязаний местных храбрецов-батыров. Чуть поодаль от стойбища развели большой костер, а рядом пылали и несколько костров поменьше. Подле них пожилые женщины и пара молодых девушек готовили ужин. Прочие сидели по юртам и тихо собирали припасы Кайту в дорогу.

Ясноликая надменная женщина, сверкая раскосыми карими глазами, быстрым шагом направлялась к одной из самых больших юрт в центре стойбища. Досточтимый никогда не звал к себе без надобности, да и в свою юрту пускал нечасто… Сделав глубокий вдох, чтобы унять волнение, она решительно ступила внутрь.

– Кайту?

– Да, Гьокче, заходи, – ответил хан, восседавший на подушках почти в самом центре юрты, подле огня, и изучавший старую, потрепанную карту. Бегло посмотрев на вошедшую, он добавил: – Присаживайся.

– Усталым выглядишь, Досточтимый. Как же ты отправишься в путь?

– Об этом я и хотел поговорить.

– Слушаю. – Гьокче напряглась и нахмурила брови, внимательно изучая лицо Кайту, отчего безупречная кожа на ее лбу тут же сморщилась.

– Гьокче, ты поедешь с нами? – Он поднял на нее сосредоточенный взгляд. – Я ставлю тебя в неудобное положение: ты не успеешь как следует подготовиться. Потому пойму, если ты откажешься…

– Я согласна, – неожиданно для самой Гьокче ее голос излучал уверенность, которую она не ощущала, но и отказать хану не могла.

– Спасибо, – Кайту благодарно кивнул. – Можешь идти, не буду тебя задерживать.

Но ей хотелось остаться, побыть здесь еще хотя бы пару мгновений. Вместо этого она лишь молча встала и двинулась к выходу. Если когда-нибудь хан Кайту станет ей понятен, то либо он перестанет быть собой, либо она потеряет себя. Каждая их встреча дарила Гьокче надежду, которую тут же отнимала. Непросто много лет любить недосягаемого, но она безропотно несла этот тяжкий груз.

– Изги́ль! Изгиль! Изгиль! – кричала толпа возле деревянного столба.

По нему лез крепкий мужчина в тонких штанах без рубахи. На руках болтались тяжелые грузы. Батыру следовало добраться до стрелы на вершине, и он был уже близок. Вдруг его рука соскользнула, и показалось, что Изгиль вот-вот сорвется, но он сумел удержаться. Один. Два. Три. Он карабкался вверх, невзирая на холод и усталость. И вот она – долгожданная вершина! Держа стрелу зубами, мужчина уселся на столб и постарался отдышаться.

– Дурак, – подметила Гьокче, садясь подле ханкызы Лейлы, от которой так спешно помчалась на зов хана.

– Гьокче! Чего хотел мой брат?

– Я еду с ним.

– Как он посмел тебя принудить?

– Я сама согласилась.

– Юнус, скажи ей!

– А что я? Она сильная женщина, любой мужчина позавидует, – отмахнулся ее муж, не представлявший, как кто-то всерьез может переживать за самую злоязыкую женщину в стойбище. – Изгиль не даст ее в обиду, любимая. Да и Кайту тоже. Едва ли ей вообще что-то грозит рядом с мужчиной, который способен прорастить траву из-под снега, создать еду из воздуха и укрыть от ветра на равнине!

Лейла только вздохнула: ее раздражали эти разговоры. О тайнах Изгелек знали все кукфатиха: знали, что есть сила, есть ее правила. Вот только, страшась гнева Ижата, едва ли хоть один отпрыск славного рода пользовался силой в полной мере. Оттого никто и не догадывался о своем истинном могуществе. Изгелек правили, не опираясь на ниспосланный им дар, но полагаясь лишь на благоразумие, честность и любовь к своему народу.

Тем временем увеселения продолжались. Слева на бревне, приподнятом на балках, сидели двое полуобнаженных мужчин и ударяли друг друга мешками с зерном, стараясь сбить противника на землю. Справа установили под острым углом целое спиленное дерево. На нем девы соревновались в умении держать равновесие и сохранять спокойствие. Дойти до самого конца и вернуться могла не каждая; многие прыгали в снег на середине, боясь упасть в более высоком и шатком месте.

Кайту же, закончив приготовления, направился к отцу. Тот мирно дремал в своей юрте. Судя по всему, у него не хватило сил собраться и выйти на праздник.

– Отец, – мягко позвал Кайту.

Вздрогнув, Великий хан пробудился и растерянно огляделся по сторонам.

– Отец, – вновь позвал Досточтимый, подходя к нему ближе.

Пламя в центре юрты горело по-прежнему ярко, освещая пространство. На лице Алаула плясали тени, отчего он казался скорее добродушным дедушкой, нежели воинственным каганом. Вероятно, огонь здесь был ни при чем. Все дело было в его уставших глазах.

– Кайту, – прохрипел Алаул, – присядь. – Он похлопал рядом с собой.

Досточтимый послушно опустился рядом.

– Завтра?

Кайту коротко кивнул.

– Я верю в тебя, сын мой. Верни ее домой.

– Отец…

– Я знаю, знаю… – тот улыбнулся самому себе. – Ты скажешь, что ее больше нет. Но я знаю, что ты не веришь в ее смерть. Она жива, все Изгелек это чувствуют.

– Те, кто сделал это, поплатятся. Но убивать невинных мы больше не станем. На моих руках достаточно крови. – Кайту взглянул на свои ладони, ожидая увидеть подтверждение словам, но, обнаружив их чистыми, просто переплел пальцы и снова уставился на отца.

Алаул хотел было что-то добавить, но не успел. Неожиданно появился непрошеный гость, ворвавшийся в юрту без разрешения.

– Почему Гьокче едет, а я нет? – с ходу возмутился Багир.

– Гьокче едет? – переспросил Алаул, неоднозначно покосившись на Кайту.

– Она согласилась. Гьокче сильнее многих мужчин. Нам нужна такая. К тому же она не единственная женщина в отряде, откуда столько шума?

– Она дочь улус-хана племени акбар, – вздохнул старый хан. – Они слишком много лет доставляли нам головную боль. Лучше бы женился на ней.

– Она самостоятельная и сильная женщина. Ей не нужен брак. Не сейчас.

– Я тоже хочу поехать! – не унимался мальчишка.

Оживившись, Алаул протянул руки к младшему сыну, приглашая присесть рядом.

– А кто же будет нас защищать, Багир? Я уже стар. Вся надежда только на тебя… – Он пристроил его на колени и снисходительно улыбнулся.

Вскоре Досточтимый покинул жилище отца и впервые за долгое время вдохнул полной грудью. Издалека доносился гортанный священный напев шамана изге, отдававшего дань уважения Земле-матери и Небу-отцу под удары бубна. От этих звуков рух Кайту расцвел и задышал свободой. Этой ночью даже воздух был совершенно другой. Дело было не в запахах чудесных яств: казалось, сам мир переменился в одночасье и лег к ногам Досточтимого.

После праздника хан обнаружил Багира уже в своей юрте. Тот, сгорая от нетерпения, ждал любимого брата. Кайту совершенно не удивило присутствие еще одного маленького гостя.

– Бишак, моя любимая племянница, – улыбнулся он. – Тоже пришла послушать?

– Прости, хан, никак не могла ее остановить. Багир умеет заставлять девичье сердце пылать, – показалась Лейла из личной части юрты Досточтимого, куда входить дозволялось лишь ей одной.

– Я рад вам. Ну? Что вам рассказать?

– Про батыра Улуса!

– Нет! Про Ижата и Ойлиху!

– Мы же сто раз уже слышали! Лучше про батыра!

– Опять он будет только мечом драться. Это ты один послушаешь!

– А я и хотел один! Ты за мной пошла.

– Ну все. Хватит ругаться. Расскажу сказку и предание, а потом вы идете спать. Ясно? – тон Кайту был мягок, но отчетливо давал понять: хан возражений не потерпит.

Дети уверенно закивали, Лейла улыбнулась и присела на подушки возле огня. Когда ребятня устроилась по обе стороны от старшей ханкызы, а та крепко прижала их к себе, Кайту окинул их почти горестным взглядом. Ему не посчастливилось рассказать ни одной истории собственному потомку, ведь единственное дитя от любимой жены Айгуль так и не увидело свет, как и пять иных после. Таково было проклятие Ойлихи и ее наказание, думалось Кайту. Откинув печальные мысли, он устроился на другой подушке, внимательно оглядел слушателей, убеждаясь, что привлек их внимание, и начал рассказ:

– Некогда не было ничего: ни времени, ни дней, ни конца, ни края. Правили тогда Тьма и Холод. Было Небо свободным и вольным и бороздило оно пустоты, одну сменяло другой. И думалось ему, что одно оно во всем мире. И жизни иной знать не знало. Была Земля свободной и вольной, и скиталась она по просторам в поисках тепла и света, и таилось в ней безудержное желание создать чудо.

Повстречались однажды Небо и Земля, и полюбило Небо Землю без памяти.

– Кто ты? – спросило Небо.

– Ойлиха мое имя, – ответила Земля, смутившись. – А тебя как звать?

– Ижат, – гордо и громогласно отвечало Небо. – Прекраснейшая Ойлиха, будь моей. Нет в этом мире никого, кроме нас. Никто, кроме нас, не сотворит великого. Клянусь, буду я тебе лучшим мужем.