Глава седьмая.

Эшлин упала на кровать, борясь за контроль над своим дыханием. О, Господи. Он вернулся. Он не был сном, галлюцинацией или миражом. Мэддокс был жив. Она по-настоящему была брошена в подземную темницу; он по-настоящему воскрес из мертвых. И действительно остановил голоса.

Когда он оставил ее в этой на удивление пустой спальне, она поискала телефон, ничего не нашла, затем попыталась выбраться. Снова, ничего. Усталость быстро легла ей на плечи, почти сминая ее. Она не могла с ней бороться, тишина неумолимо расслабляла, словно любимый наркотик, которым она наконец-то смогла себя побаловать. Потому она прилегла, не беспокоясь о последствиях. Ее позабавило предположение, что возможно, только возможно, все это было иллюзией, и когда она откроет глаза, то окажется дома в своей собственной кровати.

Но это было не так.

Мгновение назад волна звенящей силы прокатилась сквозь нее, вытаскивая ее с пинками и воплями из самого умиротворенного сна в ее жизни, сна, окутанного благословенным безмолвием. А затем Мэддокс нависал над ней, всматриваясь в нее своими бездонными фиалковыми глазами.

Его лицо было покрыто кровоподтеками и порезами. Черные и синие, кровоточащие, левый глаз заплыл, губа разорвана. От одного воспоминания тошнота подступила к горлу. Неужели эти монстры пытались вновь его убить?

Опять. Ха! Она безрадостно рассмеялась. Они таки убили его. И двое из его убийц стояли по бокам от него. Казалось, он был любезен с ними, обращался так, словно ему не было за что их ненавидеть. Как они могли оставаться его друзьями?

Она выбралась из постели. Ее тело ломило и болело при каждом движении, словно ей было девяносто, а не двадцать четыре. Она нахмурилась. Слишком много переживаний, без видимости близкого их окончания.

Мужчины, должно быть, ушли прочь, поскольку она больше не слышала их из-за дверей. Отлично. Она не хотела бы иметь с ними дел прямо сейчас. Или вообще когда-либо. Займись делом, а потом ищи, как выбраться отсюда.

Она направилась в ванную, восхищенная ее неожиданной красотой, если учитывать пустынность спальни и холод подземелья. Здесь она обнаружила белые кафельные стены и соответствующий мраморный пол, встроенные хромированные и черные вешалки с полотенцами, фарфоровую раковину, блестящую высоченную кабинку с почти прозрачными стенками.

На случай если великан решить принять душ? гадала она.

По непонятной причине все было привинчено болтами.

Многоярусная люстра свисала с потолка, ее латунные «руки» торчали в разные стороны. Других украшений не было. Ни рисунков, ни удобств. Забрал ли их Мэддокс из боязни, что она попытается стащить что-либо?

Эшлин фыркнула. Институт прилично оплачивал ее выслушивание и разведку паранормальных явлений; деньги не были проблемой. Помимо того, чего бы она не пожелала, МакИнтош добровольно давал ей это. А если ей не хотелось просить у него, она заказывала это через Интернет, и ей доставляли это на порог.

Она зарделась, вспоминание некие из недавно заказанных вещиц. Любовные романы, что бесспорно вели к покупке костюма девицы из гарема или черного кожаного белья. А после прочтения одной подробнейшей книженции про агента под прикрытием и бывшей воровки – шелковых шарфов и изоленты. Она, конечно, не использовала ничего этого.

Вздохнув, смочила полотенце в уже остывшей воде. Оставаясь в одежде, она вымылась, как только смогла. Ни за что она не разденется. Любой из них может вернуться в любой момент.

Да, а тебе бы хотелось, чтоб вернулся Мэддокс.

Нет, убеждала она себя, взволнованная подобной мыслью. Не хотелось бы. Он пугал ее.

Он приносил драгоценную тишину.

Больше нет. Его здесь не было, а голоса не возвращались. Ее голова была ясной, она слышала только собственные мысли. Я исцелена.

Нет. Ты слышала голоса прошлой ночью, в темнице.

«Итак, я говорю сама с собой», воздев руки, произнесла она. «Что дальше?»

Она изучила свое отражение в зеркале. Капли воды стекали с ее лба на нос, с носа на подбородок. Ее щеки пылали румянцем, а темные глаза сияли. Странно. Она никогда раньше так не ощущала свою смертность, но также никогда не выглядела столь живой.

Заурчавший живот напомнил об оставленном Мэддоксом на полу блюде с едой. Ноги сами принесли ее к нему, минуя гардероб, в котором она рылась в поисках спрятанного телефона. Черные футболки, черные брюки, черные плавки.

Ее соски затвердели, стоило ей подумать о мускулистом Мэддоксе, одетом лишь в пару этих плавок. Он бы лежал на кровати, твердый и напряженный, с проглядывающей сквозь плавки эрекцией, и порочность сквозила бы в его глазах, пока он подзывал бы ее пальцем.

А она бы добровольно ринулась к нему.

Эшлин прикусила нижнюю губу. Мэддокс… в постели… ожидающий ее… Ее колени подогнулись, а живот затрепетал. Глупая девчонка. Очевидно, если она останется в тишине, все ее мысли будут о сексе.

Она подняла поднос и прошла к окну, где пристроилась на краю стены, забрасывая виноградины в рот. Сладкий сок потек по горлу, и она почти застонала, прежде чем заставить себя сосредоточиться на повестке дня – побеге.

Она рассказала МакИнтошу, а через него и Институту, про людей и эту крепость. МакИнтош даже знал, что она хотела здесь побывать. Скорее всего, он уже догадался, куда она запропастилась.

Придет ли он за ней? Или скормит ее волкам за ослушание? Хотя он всегда был добр к ней, он не выносил ошибок других сотрудников, а еще меньше неподчинение.

Он придет, уверила она себя. Он нуждается в тебе.

Но пока она таращилась в окно, лишь деревья и снег приветствовали ее. Она не позволила этому расстраивать себя. Он мог быть где угодно. Стоя тут, позволяя любому снаружи видеть себя, она закинула еще виноградинку в рот и подняла бокал. Я здесь. Вы меня видите?

Ей надо выбраться отсюда поскорее. С каждой уходящей секундой, сумасшествие воинов, казалось, все крепче обволакивает ее. Ради всего святого, она уже представляя себе своего тюремщика в нижнем белье.

Надеюсь, МакИнтош увидит меня, пробьет дыру в парадной двери и вытащит отсюда. Бах. Сделано. Кончено. Нет, погоди. Перемотка. Она не хотела, чтоб МакИнтош оказался внутри стен. Он не впишется в эту милую компашку. Она собиралась отвлечь Мэддокса, может оглушить его как-то, и бежать. Прочь из крепости и вниз с горы. Холод и голоса были получше, чем найденная ею здесь угроза смерти.

Итак, как же она собиралась отвлечь мужчину? Раздумывая, она съела остаток винограда. Потом она принялась за мясо и сыр, потягивая вино между укусами. Через минутку остались только крошки и полбутылки. Ей еще никогда не было так вкусно. Ветчина была приправлена коричневым сахаром, изысканное пиршество для ее вкусовых рецепторов. Сыр был гладкий, не слишком острый, превосходно контрастирующий с виноградом. Вино – отменное.

Ну ладно, это местечко таки получило пару очков в свою пользу.

Однако, еда не была достаточной причиной, чтоб оставаться. Как насчет секса? Конечно же нет, подумалось ей, а в ее животе снова появились эти странные трепетания. Это было…

Все внутри нее поднялось по неожиданной тревоге – затишье перед надвигающейся бурей. Ей не было действительно больно, но она поняла, что нечто было не в порядке с ее телом. Один стук сердца. Другой. Ожидая, она сглотнула.

Потом грянула буря.

Кровь застыла льдом, а капли пота, острые как осколки льда, появились на коже. Расползаясь, словно пауки. Она взвизгнула, захныкала, пытаясь соскрести их. Но они не исчезали, и теперь она могла их действительно увидеть. Они были на ней. Их крошечные ножки бегали по ней. Вопль заклокотал в ее горле, и в тот же миг волна головокружения ударила ее, так что она лишь тяжело вздохнула. Ей пришлось вцепиться в окно, чтоб удержаться на ногах. Поднос упал, звеня.

Слишком быстро головокружение перешло в тупую боль, а она жалящим кинжалом прорезала себе путь от живота до сердца. Она покачнулась, задыхаясь и стеная одновременно. Яркие огоньки мелькали перед глазами множеством слепящих цветов.

Что с ней было не так? Яд? О Господи, были ли пауки все еще на ней?

Новая боль поразила ее, и она сложилась пополам.

«Мэддокс», позвала слабым голосом.

Ничего. Шагов не было.

«Мэддокс!» выкрикнула, вкладывая в его имя все свои истощающиеся силы. Она попыталась пойти к двери, но не смогла заставить себя шевельнуться.

Опять ничего.

«Мэддокс!» Зачем он тебе? Он мог сотворить это с тобой. «Мэддокс». Она не могла прекратить произносить его имя. «Мэддокс».

Черные паутинки туманили ее зрение, сужали его, покрывали чересчур яркой радугой.

«Мэддокс». Ее голос превратился в едва слышный шепот, в трепетную мольбу.

Ее живот стиснуло; горло распухло, почти закрылось. Затем она не смогла дышать. Каждая клеточка ее тела вопила и вопила и вопила. Нужен воздух. Нужно вдохнуть. Она упала на пол, не в состоянии больше выдерживать собственный вес. Надо сбросить пауков прочь. Нет сил, нет энергии.

Бутылка вина упала, будто сопереживая, и оставшаяся красная жидкость разлилась. Она полностью утратила четкость зрения, мир вращался, затем полностью исчез, оставив только темноту.

Мэддокс не мог поверить своим глазам.

«Это… это… невозможно». Он протер мозолистой рукой глаза, но картинка не изменилась.

«Очевидно, я учуял запах не Эшлин», Рейес врезал кулаком в стену. Пыль взметнулась в воздух, куски шершавого камня осыпались на пол.

Торин просто захохотал.

Парис благоговейно втянул воздух.

«Идите к папочке».

В дальнем углу Люциеновой спальни были четыре женщины. Держась за руки, они сбились кучкой для поддержки и придания сил друг другу. Каждая тряслась от страха, смотря на мужчин панически вытаращенными глазами.

Нет, понял Мэддокс. Не все они дрожали. Зеленые глаза красивой блондиночки с веснушками уставилась на них с яростью. Ее челюсть сжималась, словно она прикусывала язык, чтоб удержаться от непристойных выкриков.

«Что они здесь делают?» затребовал он ответа..

«Тебе не идет такой тон», отрезал Аэрон. «Ты начал это со своей милашкой-Наживкой».

Низко рыча, Мэддокс преодолел расстояние между ними. Одна из женщин захныкала.

«Я думал мы закрыли эту тему», сказал он. «Взвешивай свои слова о ней хорошенько, иначе пострадаешь».

Аэрон не сдавался.

«Сколько ты ее знаешь? Пару часов? Ты совсем немного разговаривал с ней. Сейчас она должна была бы просить о пощаде, а мы должны были бы знать все ее тайны. И все о Ловцах: есть ли они еще в городе, что они замышляют».

«Она пыталась спасти, когда меня убивали. Она пыталась спасти меня от вас всего пару минут назад».

«Ломала комедию»

Возможно. Он твердил себе это же, но не мог заставить себя придать этому значение. Ни тогда, ни сейчас. Расстроенный больше самим собой, чем Аэроном, он сдался на этот раз. Обернулся к Люциену.

«Почему они здесь?» спросил более спокойно, но не менее недоверчиво.

Скорее настолько спокойно, насколько это было возможно в подобной ситуации.

Люциен глянул на Аэрона, указавшего на коридор кивком подбородка. Сообразив, воины вышли. Каждый места себе не находил в ожидании. Люциен вышел последним и быстро запер дверь.

Мэддокс рассматривал своих друзей, по большей части излучавших то же неверие, что и он. Ничего подобного не случалось раньше. Никто из них не приводил женщин сюда, даже Парис (насколько ему было известно), а сейчас тут было почти столько же женщин сколько и воинов. Это было химерно.

«Итак?» напомнил он.

Аэрон пояснил, как Олимпийцы были свергнуты Титанами – предводителями из седой древности, и что эти новые суверены хотели – нет, приказали – ему казнить тех четырех невинных женщин. Если он будет сопротивляться, он сойдет с ума от жажды крови. Если попросит освобождения от выполнения задания, его проклянут так же как Мэддокса.

Мэддокс ошеломленно слушал. Удивление и страх омывали его, струились в его крови.

«Но зачем новый царь богов сказал Аэрону…»

Ответ сам встал на место и сжал его губы. Я сделал это, осознал он. Это я виноват. Я бросил вызов богам вчера вечером, даже оскорбил их. Это должно быть их способ отплатить.

Он испуганно глянул на Торина. Воин уставился на него, напряженно сверкая зелеными глазами. Затем отвернулся и распластал свои одетые в перчатки руки на висящем как раз над ним зеркале. Его отражение было мрачным. Только вчера, они оба заявили, что им будет безразлично, если боги покарают их. Они полагали, что ничто не может быть еще хуже их положения.

Они ошибались.

«Мы не можем позволить Аэрону совершить этот проступок», сказал Люциен, прерывая мрачные размышления Мэддокса.

Рейес еще раз ударил стену, ворча от мощи. Красные порезы на его предплечьях открылись от столкновения, брызгая каплями крови на серебристые камни.

«Этим Титанам должно быть известно, что произойдет, если Аэрон подчиниться». Он грозно стиснул зубы. «Им должна быть известна та тончайшая грань между добром и злом, на которой мы все балансируем. Почему же они так поступают?»

«Я знаю почему», угрюмо ответил Мэддокс.

Все посмотрели на него.

Стыд тяжелым грузом придавил его плечи, пока он оценивал, что натворил.

«Я не ожидал, что такое произойдет», запинаясь, закончил он. «Я не знал о побеге Титанов, тем более что они взяли верх».

«Даже не знаю что сказать». Аэрон.

«Я знаю. Проклятье». Парис.

Мэддокс закинув голову, уставился в потолок. Я полагал, что пытаюсь взбесить Олимпийцев, хотелось ему крикнуть. Они бы ничего не сделали. Они бы продолжили игнорировать его.

«Ты думаешь, что Эшлин это тоже кара от Титанов?» поинтересовался Люциен.

Он стиснул челюсть.

«Да». Конечно же, она была карой. Он обдумывал это ранее: время ее прихода, то как она околдовала его разум и разожгла его желания, но полагал, что это устроили Олимпийцы. «Должно быть титаны привели Ловцов прямиком к нам, зная что те используют Эшлин и то, как она повлияет на меня».

«Ты не проклинал богов до того, как Аэрон был призван. Тем более, ты еще не проклял их, когда Эшлин впервые появилась перед моими камерами», уточнил Торин. «Они не могли наперед знать того, что мы скажем или сделаем».

«Не могли? Возможно, они и не присылали ее, но они должно быть как-то используют ее». Ничто другое не объясняло силы его чувств к ней. «Я о ней позабочусь», мрачно добавил он, но каждый мускул его тела окаменел, умоляя забрать слова обратно. Он не забрал. «Я позабочусь обо всех них».

Парис смерил его хмурым взглядом.

«Как?»

Он угрюмо ответил.

«Я убью их». Он творил и худшие вещи. Почему не добавить это в список?

Потому что я не чудовище. Сделай он это, он превратиться в Насилие. Он будет ничем не лучше духа внутри себя, существуя с одной целью: причинять боль.

Все же это он накликал эту чуму на их дом; ему и исправлять. Хотя сможет ли он уничтожить Эшлин? Он понял, что не желает узнавать ответ.

«Ты не можешь убить этих четверых в комнате Люциена», так же угрюмо произнес Аэрон. «Титаны приказали мне сделать это. Кто знает, как они отреагируют на неточное исполнение своих приказов»

«Я слышу вас, больные ублюдки», раздался из-за двери женский крик. «Убейте нас, и Богом клянусь, я убью вас всех».

Новая временная пауза для действий и речей.

Губы Рейеса искривила ухмылка.

«Невозможное деяние, но мне почти бы хотелось увидеть ее попытку».

Женские кулаки забарабанили по двери.

«Выпустите нас! Выпустите нас, слышите меня?»

«Мы слышим тебя, женщина», сказал Рейес. «Уверен, что и глухие также услышали тебя»

Рейес, самый серьезный из них, выдал шутку, и это обеспокоивало. Лишь в крайних обстоятельствах он прибегал к юмору.

Это был кошмар. После веков постоянного однообразия, Мэддоксу неожиданно предстояло допрашивать женщину, а затем уничтожить ее, прежде чем она и дальше могла быть использована против него. Ему надо спасать друга от выполнения немыслимого приказа. И ему предстояло умиротворить богов. Богов, к которым он даже не знал, как приблизиться.

Эти Титаны были неведомыми созданиями. Если он попросит о милосердии и они прикажут совершить нечто гнусное – что он откажется сделать – ситуация определенно ухудшится.

«Почему бы мне к ним не притронуться?» предложил Торин, возвращаясь к компании. Его глаза были такими же яркими и зелеными, как и у девушки в комнате. В то время как ее были наполнены злостью, его глаза утопали в отчаянии. «Если они умрут от болезни, никому не придется брать этот грех на душу». Кроме Торина.

«Нет», сказал Аэрон в тот же миг, когда закричал Парис. «Нет, черт побери».

«Никакой болезни», согласился Люциен. «Начнись она, и уже будет невозможно ей управлять».

«Мы спрячем тела», решительно произнес Торин.

Люциен издал новый вздох. «Это не сработает, и ты знаешь это. Болезнь всегда распространяется»

«Болезнь!» закричала девушка. «Вы собираетесь инфицировать нас? За этим вы притащили нас сюда? Вы отвратительные, ненавистные, прогнившие куски…»

«Тихо», приказал другой женский голос. «Не зли их, Дани»

«Но, бабушка, они…»

Их голоса отдалились. Девушку, очевидно, оттащили от двери. Мэддоксу пришлась по вкусу ее храбрость. Она напомнила ему Эшлин, то, как она стояла пред ним в камере и требовала задрать его рубашку. Ей хотелось сбежать – желание ярко виднелось в ее глазах – но она не сбежала. Простое воспоминание заставило его кровь закипеть, а тело – напрячься. Она даже погладила его рану, вызывая в нем к жизни нечто. Нечто, чего он не понимал.

Нежность, возможно?

Он отрицательно мотнул головой. Он будет сопротивляться этому чувству до последнего вдоха – который произойдет примерно через тринадцать часов, криво усмехнулся он. У него не было, не будет, нет нежности к Наживке или к божественной каре, или чем бы она ни была.

В доказательство этого – увидев в следующий раз, он возьмет ее грубо и быстро, погружаясь…погружаясь… Она будет стонать и выкрикивать его имя. Ее бедра будут сжиматься вокруг его талии и… Нет, нет. Картинка сама нарисовалось в его голове, меняясь, чтоб порадовать Насилие.

Она будет лежать на животе, упираясь руками и коленями. Ее прекрасные волосы будут каскадом спадать по изящной спине, и он сгребет их в охапку, подергивая. Ее шея изогнется; ее губы раскроются во вздохе наслаждения-боли. Он будет отступать и продвигаться внутрь ее плоти – горячей и влажной. Тесной. Да, она будет теснее кулака. Его яички будут шлепать по ее ногам.

Когда я наконец-то заполучу Эшлин в свою постель, я буду нежен. Помнишь?

Эта мысль была проигнорирована. Она будет молить о большем, и он даст ей это. Он…

«Это начинает надоедать». Аэрон толкнул его, впечатывая в стену. «Ты тяжело дышишь и вспотел, а твои глаза начинают мерцать красным пламенем. Готовишься взорваться, Насилие?»

Образ Эшлин, обнаженной и возбужденной, исчез – и это взбесило духа, который намеревался выпрыгнуть из Мэддоксовой шкуры и напасть. Мэддокс осознал, что и он рычит, жаждя снова увидеть ее в мыслях.

«Успокойся, Мэддокс». Безмятежный голос Люциена прорезал дымку. «Продолжай в том же духе, и будем вынуждены сковать тебя. Кто тогда защитит Эщлин?»

Его кровь охладела, отрезвляя его. Они сделают это, он знал это, а оков он не мог допустить. Не днем. Ночью, да. Тогда он был угрозой, и другого пути не было. Я угроза для нее сейчас. Но если его скуют сейчас, когда он сам почти из последних сил цеплялся за разум, он может также признать поражение и прекратить пытаться быть кем-то помимо демона.

Он заметил, что все мужчины пристально смотрят на него.

«Извините», проворчал он. Что-то с ним было очень не так. Эта совместная пляска с духом была неимоверно глупой. Хуже, постыдной. Они обычно бились друг с другом, а не в унисон.

Возможно, ему нужно провести побольше времени в спортзале. Или нужен еще раунд с Аэроном.

«Порядок?» спросил его Люциен. Сколько еще раз ему придется спрашивать об этом сегодня?

Мэддокс напряженно кивнул.

Люциен заложил руки за спину и осмотрел каждого мужчину.

«Поскольку это улажено, давайте обсудим причину, по которой я привел вас сюда».

«Давай обсудим причину, по которой ты привел женщин сюда», вставил замечание Парис, «а не оставил их в городе. Да, у Аэрона есть задание, но это не объясняет…»

«Женщины здесь потому, что мы не хотим, чтоб они уехали из Буды, возможно, увлекая Аэрона за собой», сказал Люциен, прерывая его. «А показал я вам их для того, чтоб вы не поубивали, словив бродящими по крепости. Если они сумеют выбраться, просто приведите их обратно в мою комнату и заприте. Не разговаривайте с ними, не обижайте их. Пока мы не придумаем, как освободить Аэрона от этого поручения, женщины наши нежеланные гостьи. Согласны?»

Один за другим мужчины кивнули. Что еще они могли сделать?

«Пока что, оставьте их на меня и расслабьтесь. Отдохните. Займитесь своими делами. Я уверен, что вы понадобитесь очень скоро»

«Я, первым делом, собираюсь напиться и забыться» сообщил Аэрон, потирая лицо рукой. «Женщины в доме», ворчливо добавил он, уходя. «Почему бы не пригласить весь город целиком на вечеринку?»

«Вот веселье-то было бы», снова забавляясь, ответил Торин. «Помогло бы мне позабыть весь этот взбудораженный муравейник». А затем он также удалился.

Рейес не произнес ни слова. Просто обнажил кинжал и ушел прочь, не оставляя сомнений насчет того, чем он собирался заниматься. Мэддокс предложил бы порезать, исхлестать или избить его, и избавить Рейеса от агонии самобичевания. Он предлагал подобное раньше, но ответом было резкое «нет».

Он понимал потребность Рейеса делать это самостоятельно. Быть бременем так же плохо, как и быть одержимым. У всех имелись собственные демоны – без преувеличений – и Рейес не желал причинять кому-либо беспокойства.

В данный момент, все же, Мэддоксу бы оно не помешало.

«Увидимся позднее, неудачники», хихикнул Парис. «Я возвращаюсь в город». Напряженность затопила его глаза – глаза, что сейчас были скорее тускло синими, чем ярко блестели от удовлетворения.

«У меня не было женщины прошлой ночью или этим утром. Все это…» он махнул рукой в сторону двери, «поколебало мой график. И не в лучшую сторону»

«Ступай», сказал ему Люциен.

Воин засомневался и посмотрел на дверь. Облизал губы.

«Разве что ты впустишь меня в спальню…»

«Проваливай», теряя терпение, отрезал Люциен.

«Им же хуже», пожал плечами Парис и исчез за углом.

Мэддокс знал, что ему следует предложить посторожить женщин. Ведь он был возможной причиной их пребывания здесь. Но ему надо увидеть Эшлин. Нет, не надо. Он хотел этого. Ему ничего не надо. Особенно человека с подозрительными мотивами уже предназначенного умереть.

Но, не зная следующих действий этих Титанов, он осознал, что не желает тратить попусту ни одного мига. Он пойдет к Эшлин, даже не полностью подчинив демона. Кроме того, он может никогда и не быть спокойным, если речь идет об этой женщине. И лучше сделать то, что он хочет, с ней сейчас, пока он не вынужден – он даже не мог заставить себя подумать об этом.

«Люциен», начал, было, он.

«Ступай», опять сказал его друг. «Сделай все что необходимо, чтобы контролировать себя. Твоя женщина…»

«Эшлин не обсуждается», отрезал Мэддокс, и без того зная, что собирался сказать Люциен. С твоей женщиной следует разобраться побыстрее. Он знал об этот сам.

«Просто выкинь ее из головы, затем сделай так чтоб, хотя бы часть тебя вернулась к нормальному существованию».

Мэддокс кивнул и развернулся, часть его гадала, стоит ли его нормальное существование того, чтоб к нему возвращаться.

Загрузка...