Темная лошадка

Глава 10

Я решил немного прийти в себя, отдохнуть. Мы с Катей сразу после празднования Нового года отправились в небольшое путешествие в Архангельск. Очень нужно было проветриться, собраться с мыслями. Пока я всё же был не готов удариться во все тяжкие и удалиться от срочных дел на продолжительное время.

Зимой, по снежку, возки летели очень быстро, за окном мелькали города, деревни, заледеневшие реки. Такое зрелище меня действительно расслабляло. Однако, Катя мёрзла. Для меня, человека, привыкшего к климату центральной России, это было вообще незаметно, а её, уроженку тёплых земель, даже вид снега за окном пугал. В нашей повозке было сильно натоплено, слуги постоянно подсыпали углей в жаровни, которых у нас было две.

Мне было жалко свою возлюбленную, и я постоянно думал о железных дорогах. Это была моя мечта — рельсы, которые соединят империю стальным поясом, а по нему будут носиться поезда, словно огромные кони, ну, или быки, как стало принято называть подобное в России. Многие чиновники специально ездили под Царицын, посмотреть на чудо паровоза. Это было даже немного смешно, они не понимали, что это лишь верхний слой решения задачи.

Основу же лелеемого мною перехода на пар всего и вся вокруг пока составляли наши заводы, где такие машины становились обязательным явлением в работе. Перевозки материалов, привод станков, вентиляция — всё почти повсеместно переводилось с сил воды на новые рельсы.

Увеличивать Кронштадтский завод в размерах уже не было возможности — Котлин[1] всё же остров, к тому же на нём бурно строились верфи, расширялся порт, место просто заканчивалось. И нам нужны были новые производства. Пока лучшим решением мне виделось перевод часть выпуска к Баташевым, где было железо, мастера, спрос и желание заняться этой проблемой. Пока наиболее рациональным местом размещения нового механического завода мне виделся Касимов[2], в который собирался Эйлер.

Кулибин засел в Кронштадте, делал машины, искал подходящих людей и занимался опытами. Я требовал от него больше преподавать в Инженерном корпусе, но он не успевал, время у него было самой большой проблемой. Пришлось даже перенести занятия по механике прямо к нему. Мне нужны были новые специалисты. Много новых специалистов. Когда-нибудь они у меня будут.

Ну а пока, мы ехали по заснеженным дорогам. Положительно, зима — самое лучшее время для путешествий по России. Покрытие зимних трасс твёрдое, полозья скользят по нему легко и быстро, снег скрипит, успокаивая мысли. А мне, как монарху, об отдыхе, смене лошадей и пропитании заботиться не надо…

Снова так полюбившийся мне Архангельск. Он очень быстро перестраивался. Москва, конечно, была значительно больше, но скорость изменений здесь поражала. Переделка уличной сети была завершена, от снесённых домов не было уже и следа. Новые здания росли как грибы после дождя, улицы в большинстве своём уже вымощены, на центральных перекрёстках появились фонари.

Кроме домов, были достроены гимназии и больница — приоритеты были расставлены верно. Невероятно разрослось Адмиралтейство на Соломбале[3], здесь, кроме казённой верфи, было уже пять частных. На острове же строился и новый район города. Улицы были размечены, первые дома уже были готовы, в них селились корабельные мастера. Через Кузнечиху — рукав Северной Двины, который отделял остров Соломбала от самого́ Архангельска, была проложена широкая дорога по прочному зимнему льду, а летом там налаживали наплавной мост.

На следующий день я отвёз Катю на богомолье в Двинский Свято-Алексиевский монастырь, в котором ей предстояло провести почти неделю в трудах и молитвах. Она просила меня разрешить ей совместить наше путешествие с посещением православных обителей, где она хотела отдохнуть душой. В таком деле я не мог ей отказать, но у самого было на подобное явно недостаточно времени.

А пока, Катя будет ждать меня здесь, а я поеду в Пинегу[4]. Архангельский губернатор Кречетников очень хотел отвезти меня туда, показать мне, что он там затеял, а я решил не возражать. Долгая дорога, беседа с умным человеком, отдых для моего утомлённого мозга.

Вёз меня Михаил Никитич к своему детищу, которое он задумал, доказав мне ранее необходимость строительства, и теперь желал продемонстрировать результат. Прожект сей заключался в создании центра лесозаготовки и лесопереработки. Идея расширения торговли лесом, запасы которого у нас были значительны, мне была близка, интересной она показалась и многим моим соратникам.

Глава Лесной палаты Бургсдорф грезил об опытовых участках, о выращивании рощ деревьев нужных пород, а главная его мечта была — акклиматизация дубов. Дуб — дерево капризное, но очень уж полезное. Столько от него всего получают — и кору, и жёлуди, да и про древесину не сто́ит забывать. Но вот на севере не растёт, а очень хочется. Но, чтобы начать большое исследование, нужны средства, люди и свободные земли, а здесь всё это возможно.

Гостиный приказ радовался расширению торговли, причём тот факт, что проект подразумевал поставку за рубеж более дорогого товара, позволял серьёзно увеличить выручку и потеснить конкурентов на европейских рынках в условиях большой войны. Иван Эйлер видел интересную связку различных технологий для получения требуемого результата, новые направления научных исследований и перспективную отрасль промышленности.

В общем, определили — строить настоящий комплекс производств по рубке леса, посадке новых деревьев, правильной перевозке, сушке, распилке, получению смол, дёгтя и так далее. Сельцо Пинежский погост близ Архангельска преобразовали в город, определили в руководители переселенца из Британии — Джеймса Мура, который теперь отзывался на имя Яков Мурин, давно бегавшего вокруг Ивана Эйлера с идеями более полного использования древесины. А настоящим руководителем стал сам Кречетников.

Жердин мотался между учёными, заводами и Пинегой, подбирая технологии и проектируя производство, а Кречетников строил. Вот я и поехал увидеть, что же они там наделали. Городок был маленький, но небедный, так что люди там были. Работать на строительстве они были не прочь — деньги там платили вполне приличные. Несколько учёных и мастеров жили у местных купцов по домам, но две улицы для будущего заводского посёлка уже разметили.

На самом заводе пока стояло несколько больших сараев, где размещалось оборудование, выкопали шесть прудов на реке для морения дерева, да возвели первую сушильню. На заводе было человек пятьдесят, они бегали, пилили, рубили, кричали — просто душа радовалась. Мурин показал своё хозяйство.

Что же, вполне солидно — огромная лесопилка, строгальный стан, здоровенная печь по производству дёгтя. Какие-то железные бочки, запах едкий. И люди ходят вокруг, работают…

— Кирилл Густавович! Вы-то что здесь делаете? — вот сюрприз-то. Кирилл Лаксман, один из наших лучших химиков, у него лаборатория в Лахте, он преподаёт, у него семья, дом в Петербурге. Да он же должен быть на отдыхе!

— Я, Ваше Величество, решил здесь отдохнуть. Воздух чистый… — застеснялся тот.

— Кирилл Густавович! Прекратите Вы! Кто ещё с Вами? Вижу знакомые лица…

— Ваше Величество, это же во многом и мой проект. Мои ученики…

Оказывается, они приехали сюда ввосьмером. Почти все ближайшие помощники Лаксмана решили посмотреть на открытие своей установки по производству дёгтя. Дёготь сейчас один из важнейших товаров международной торговли, им пропитывают от гниения корабельное дерево и канаты. Размеры нового аппарата для изготовления этого сырья были значительно больше, чем в лаборатории, выход продукта был огромным, отходы тоже были весьма немалые, и вот именно они заинтересовали моих учёных. Уксус[5], канифоль[6], эфиры[7]. Я и не задумывался, что переработка леса приводит к развитию химической промышленности. Вот, что означает быть слишком занятым и невнимательно относиться к отчётам.

Трое механиков возились с машинами, которые пилили и строгали доски, и с паровиками, приводящими в движение станки и воздуходувки. Этот цех пах значительно лучше — свежей деревянной стружкой. Работало пока меньше половины оборудования — всё было только в самом начале.

Мурин с восторгом рассказывал про свои идеи. Вот скоро в Кронштадте сделают новый станок для нарезания и строгания тонких пластинок. Такой материал довольно популярен у краснодеревщиков — мозаики они из них клеят. Фанера какая-то, мелькнуло у меня в голове. Что-то такое я слышал… Надо погулять, попытаться вспомнить…

На участке вырубки уже стояли избы Лесной палаты. Мрачноватый лесник, всё более и более увлекаясь, показывал мне посадки саженцев лиственниц, которые уже явно прижились. Потом повёл меня к молодым дубкам, которые росли между многочисленной берёзовой и рябиновой порослью. Мастер надеялся, что хоть некоторые из них могут выжить и приспособиться к здешнему климату. Многочисленные опыты показали, что местные растения хорошо защищают пришлые и усиливают их возможности по приспособлению к новому климату.

Я слушал рассуждения лесника, поддакивал в нужных местах, и тут у меня в голове прояснилось. Я вспомнил своё детство в прошлом мире, листы фанеры, на них можно было прыгать, и их не выходило пробить маленьким, но очень острым папиным туристическим топориком. Я допытывался у отца, какой секрет делает фанеру столь прочной, а он мне говорил про тонкие слои дерева, смотрящие в разные стороны…

Вот, что у меня вертелось в голове! Фанера — один из самых популярных материалов будущего. Она делается из тонких деревянных пластинок, которые склеиваются между собой так, чтобы волокна каждого слоя были перпендикулярны следующему!

Конечно, фанера — это полная ерунда, мелочь, но я вспомнил! Голова снова начинала работать, текучка меня отпускала, отдых пошёл на пользу. Я уже мог думать не только о войнах, эпидемиях и поиске средств на разные программы, но и о перспективных исследованиях и отвлечённых понятиях. Хорошо!

У меня хватило такта завершить общение с лесоводом, а лишь потом поделиться своими мыслями с Кречетниковым и Муриным. Я вспомнил, что как-то слышал про римские щиты, которые делались из подобия фанеры[8], и выдал эту информацию за основу идеи о лёгком и прочном материале для строительства и мебельного дела. Мурин загорелся перспективой, а Кречетников, похоже, начал считать возможную прибыль.

Оставив задумчивых собеседников, я уже практически в одиночку, только с охраной и секретарями, побежал дальше. Посмотрел на почти достроенный порт, через который уже весной пойдёт торговля. Взглянул на расчищенные участки, которые, как я узнал у лесоводов, у них позаимствовал Земледельческий приказ. Мне рассказали про посадки льна, картофеля, ячменя, ржи, трав, показали коров и лошадей. Жалко, что зима, и я не увидел зелёных полей вживую.

Уже подъезжая к Архангельску, я спросил Кречетникова:

— Михаил Никитич, вот скажите мне: ведь в проекте нашем не было ни химической лаборатории, ни механической, да и земледельческой опытовой станции не планировалось… Как так?

— Ваше Величество, так средства-то из экономии по проекту изыскали! — начал оправдываться он.

— Я не об этом, Михаил Никитич. Просто, зачем они сюда вообще забрались? Лишняя работа да забота…

— А! Так Вы об этом! — выдохнув, засмеялся губернатор, — Знаете, в столице среди сановников давно уже соревнование идёт, кто больше чего хитрого да полезного сделает. Здесь и выгода от патентов и лишний повод перед Вами выслужиться!

— А среди губернаторов-то такого нет? — хитро взглянул я на него.

Он в ответ засмеялся.

Уже на прощальном ужине я подошёл к Кречетникову и спросил его:

— Михаил Никитич! А почему Вы так и не задали мне вопрос, который волнует Вас и даже очень?

— Ваше Величество! Я запомнил Ваши слова, что с просьбами можно приходить, только когда я это заслужу!

— Думаете, не заслужили?

— Вам виднее, государь! — твёрдо ответил он.

— Виднее, да… — усмехнулся я, — Брат Ваш в Вологде уже, я думаю. Можете забирать!

Старший брат Михаила Никитича, Пётр, бывший Астраханский губернатор, был осуждён на каторгу за халатность, мздоимство и сокрытие важнейших фактов, что повлекло за собой гражданскую войну в Калмыцкой степи и практически полное исчезновение калмыков как народа. Младший Кречетников просил за брата, но преступление Петра было очень велико, и до сей поры прощения он не получал.

Но вот теперь я решил, что дольше держать одного из своих лучших помощников в подвешенном состоянии не стоит, да и братец его вскоре может и помереть, и тогда верность Михаила способна пошатнуться… Кречетников-младший от такой вести расцвёл, и только дворянская честь не позволила ему натворить глупостей. Мне показалось, что он сейчас кинется обниматься или, наоборот, упадёт на колени. Но сдержался, сдержался. Молодец!

Не обошлось и без очередных просьб купечества — на сей раз просили открыть ещё одну гимназию, да два училища — корабельного да морского дела. Мастеров и капитанов для новых кораблей хватало, а вот работников и матросов — нет. Как здесь возражать?

На обратном пути заглянул в Конецдворье, к отцу Тихону Бородулину. Посмотреть хотел, как он живёт, изменилось ли что в селе. Придуманная им знаменитая Бородулинская рыба была известна уже во всех крупных городах не только России, но и Европы. Мои заводы, изготавливающие известнейшую русскую рыбу, заработали ещё и в Мезени с Холмогорами, а туда свозили сырьё со всего Поморья, и уже начали доставлять из Обской губы.

С этой рыбкой попыталась соревноваться только совсем недавно Астраханская сомятина, которую затеял готовить местный купец Фома Бебутов, и вкус у неё был очень даже неплох, что уже оценили, правда, пока только в России.

Выдумщик такого сокровища, приносящего казне значительные доходы, кулинарный изобретатель, просто очень хороший человек, отец Тихон категорически отказался от перевода из Конецдворья. Так и жил при Свято-Никольской церкви. Правда, дом теперь у него был большой — женился он всё-таки. Старшего сына готовил отец Тихон к отправке в Архангельск — в гимназию учиться, разумный мальчонка рос.

Денег у отца Тихона было немало, но он их тратил на богоугодные дела — школу при церкви построил, учителя туда из Архангельска вызвал, чтобы не только грамоту и счёт местные детишки знали. Колокольню при своей церкви ставил, собирался новый храм строить — росло село-то. Мост хотел постоянный сделать, чтобы в город легче ездить. Интересовался производством рыбьего клея и рыбьих кож, даже из Англии пытался химика выписать.

А местные-то на него почти молились. Глядишь, уже в ближайшем будущем село-то городом станет. Жена у него из вдовых поморок, красивая, спокойная, мальчики на неё с любовью смотрят, а она на них… Вроде даже и ходит она как-то плавно, уж не успел ли батюшка… Хотя, что я в чужое хозяйство заглядываю.

Хорошо у них здесь, спокойно… Завидую…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Голове действительно стало легче, пожалуй, надо не забывать отдыхать. Пусть мне всего-то двадцать четыре года и я здоров как бык, но голова предмет тонкий, её беречь надо. А так, всего-то несколько дней без дел, а мыслей-то новых! Вот Кречетникову дел надавал — вспомнил про зверя морского и оленей, велел ему заняться мясом, шкурами, костями, и в канцелярию доклад сделать.

А сам, прямо в дороге, начал с документами работать. Столько всего отложил в последнее время, что-то вертелось в голове, а времени вспомнить это что-то всё не выдавалось. Теперь мысли побежали бодро и легко, время заняться накопившимся. Секретари взвыли, обратно они ехали со мной в возке и записывали, организовывали, работали и по ночам. Что делать, дел накопилось много.

Патентную палату надо создавать, назрело, вон Лобов-старший шипит как змея уже, что Иван Эйлер в канцелярии живёт. Всё выискивает интересное, изучает. Мало того что бумаги ещё от прежних времён далеко не разобраны, так и нового много чего туда сыпется. Как патенты ввели, да выплаты по ним открыли, все что-то придумывать начали. С этим надо разбираться, у Эйлера самого́ дел полно́, а он диковинки ищет.

Да и вообще, Иван Леонтьевич уже давно самостоятельная фигура — пора его отделять от Императорского приказа. Заводов много, причём и частных полно. Эйлер неплохой администратор и успешно управляет промышленностью, он при этом учёный, мечтающий об открытиях и довольно увлекающийся. Так что, Патентная палата будет в его ведомстве.

Отделение Печатных дел тоже разрослось. Книги, газеты, журналы — всё в их ве́дении. Больше того, почти всё, что печатают в России — печатают именно они. Частные издатели есть, но доля их пока ничтожна, а вот потребление печатной продукции росло быстро — читать учились везде. Глава отделения Николай Новиков[9] предлагал начать издание книг для простонародья, упрощённого типа, чтобы усилить влияние на мнения основной массы населения.

Сложно с этим не согласиться. Книги, газеты и журналы направляли настроения высшего общества, образовывали и агитировали, а с крестьянами работала только церковь. Конечно, две трети книг печатали именно для священников, чтобы добиться хоть какой-то общности мысли. Но, если мы сможем обратиться сразу к населению — очень заманчиво!

Вот сейчас мне и пришла в голову та идея, ради которой я и отложил решение этого вопроса. Лубок — такой комикс прошлого. Содержание их в основном религиозное, да перепечатка западных календарей, тиражи маленькие. Люди лубки в основном покупают как диковинку, за содержанием следит церковь. Среди образованных людей они вызывают презрение, даже Новиков на них внимания не обратил.

Надо дать крестьянам и бедным горожанам эти лубки, много книжек для малообразованных людей с массой картинок. В сказочном виде поведать о посевных технологиях, лесах, полях, водоёмах, городском хозяйстве, необходимости образования, окружающем мире, в конце концов. Пора сделать шаг в будущее.

Для этого желательно усилить положение Новикова. Пожалуй, до приказа он ещё не дорос, но вот отдельную экспедицию с прямым подчинением создать требуется. Проект сложный как в техническом, так и организационном плане. Пока даже печатные формы будут очень дороги, недолговечны, да и времени на их изготовление уйдёт весьма немало. А Новиков — молод, энергичен, даже слегка фанатичен, ему такая задача вполне под силу.

Такие организационные решения серьёзно разгрузят Императорский приказ, что было весьма своевременно. Адам Васильевич Олсуфьев, глава Императорского приказа, уже с полгода просил об отставке. Немолод он был, устал, да и к Екатерине и Потёмкину желал уехать. Любил Олсуфьев мою маму, предан ей был, да и к тёплому морю мечтал переехать, здоровье поправить. Я же не мог его отпустить, ибо нужен он мне был на своём посту. Адам Васильевич отлично умел управлять служащими, да и дворянским обществом был весьма уважаем.

Но удерживать его бесконечно было нелепо. Его правой рукой был Артемий Лобов, но он побаивался, и вполне справедливо, масштаба задач приказа. Но вот, коли выделить промышленное и печатное отделения, то Лобов-старший мог вполне справиться. Артемия Ивановича в чиновничьей среде побаивались — очень он уж хорошо знал все привычки и уловки «крапивного семени», сам в канцеляриях полжизни провёл, финансами управлять почти привык, к моим требованиям готов. Хорошо, так и поступим.

Ещё одной задачей, которую я, как мне кажется, мог решить, была проблема хранения зерна. Хлебная палата сообщала о сложностях с зерном — его становилось много, очень много, складов не хватало. Для успешной внешней торговли нужно было, когда это необходимо, придерживать продажи. Также и для обеспечения бесперебойного снабжения продовольствием населения определённо требовалось хранить большие объёмы хлеба в амбарах.

Склады разрастались, а потери росли — контроль снижался. Зерно воровали, оно горело, его ели крысы. Палата просила существенно увеличить штат, чтобы к каждому складу приставлять сторожа, который отвечал бы за сохранность содержимого. Казалось, мы можем это сделать, но теперь мне пришла в голову мысль о хранилищах-элеваторах.

Надо было подобрать материал стенок, обеспечить сушку, вентиляцию, но такая задача была вполне под силу уже современной науке. Требовалось запустить проект и назначить ответственного. Очевидным для меня кандидатом на такую работу был Николай Мордвинов[10], который уже год был заместителем главы Хлебной палаты.

Я рвался в столицу с новыми силами, с новыми идеями и решениями! Меня ждали дела, и я был к ним готов.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ивайло доставили в Охотск в самом конце навигации, он оказался ехать без Барти, поэтому молодой валлиец тоже покинул Камчатку. Когда дороги, наконец, покрылись льдом и снегом, их отправили скорой гоньбой в столицу. Три месяца непрерывной езды, тысячи километров, сотни ямских станций. Сказать, что это было тяжело — ничего не сказать. Только крепкое здоровье моряков позволило им выдержать такую безумную гонку.

Врач, осмотревший их в столице, покачал головой и прописал им продолжительный отдых, но только после аудиенции у императора. Тот ждал их. Ивайло и в мечтах не мог представить, что он увидит государя. Простой крестьянин, потом моряк, кто он такой, чтобы попасть на приём к человеку, чья воля определяет жизнь в огромной России?

Их ввели в кабинет, который, конечно, был больше, чем у Панина, но далеко не безумных размеров зал, что ожидал Попов. Строгая отделка стен, лаконичная мебель — где вся та безумная роскошь, что должна была ослеплять гостей этого места?

Широкоплечий молодой человек с больши́м лбом, аккуратной бородой и пронзительным взглядом, встал из-за стола и указал им на кресла вдоль стены. Это и был сам император! Он принимал их в рабочем кабинете, а не в зале приёмов, в чём был высочайший знак доверия. Здесь бывали только приближённые к престолу, а они — простые моряки!

Кроме императора и его личной охраны, в кабинете было ещё несколько человек, и все они снова и снова задавали вопросы, причём о Чернышёвых спрашивали совсем немного, а в основном говорили об экспедиции Кука. Где, когда, как, чем кормили, что делали. Видно было, что люди в зале серьёзно беспокоились именно о результатах английской экспедиции.

После нескольких часов беседы император неожиданно спросил об их пожеланиях, что именно они хотят получить после столь долгого пути. А Ивайло, обессилено брякнул: «Домой хочу, к жене и детям!», Барти лишь придушенно пискнул, что-то подтверждающее слова друга, за которого он явно желал спрятаться.

Император улыбнулся и пообещал, что после небольшого отдыха, их доставят в Олицын, как теперь официально назвали Чёрный город в честь умершего там генерала. Ивайло просто засиял, забыв обо всём, и почти не заметил, что Павел под занавес пообещал следить за таким целеустремлённым человеком, как он.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Значит, англичане уже пронюхали про наши планы на Камчатке и Америке… — задумчиво проговорил Грейг.

— Угу… Панин пишет, что они приближались к Новым Холмогорам, очевидно, проверяя данные карты Чернышёвых. Но, увидев, строения и флаги, отошли в океан. — я встал и начал прохаживаться по кабинету.

— Вот, негодяи! — Вяземский от охватывающего его негодования стукнул кулаком по подлокотнику кресла, — Такая измена равна предательству Курбского[11]!

— Не стоит, Александр Алексеевич, сравнивать. — поморщился я, — Предательство, конечно, отвратительная штука, но масштаб не тот вышел. Не успели они… Да и вообще, надо думать, что делать в такой ситуации.

— По сути дела, — вступил Обресков, — мы можем быть уверены, что англичане знали о нашем восточном проекте, когда давали инструкции Куку при отправлении экспедиции. Теперь они, весьма вероятно, будут знать некие детали. Поймут размеры и серьёзность наших поселений.

— Ну, догадаться о том, что мы идём к Тихому океану, было несложно. Достаточно было читать манифесты и указы. Просто они очень быстро отреагировали. — я шагал как заведённый, размышляя о возникших сложностях.

— Британия! — весомо бросил Грейг.

— Безусловно, Самуил Карлович, Британия… И этим всё сказано. Остаётся ждать остальных.

— Да, во Франции уже заинтересовались его плаванием. Опасаются потерять приоритет исследований, да и про торговлю не забывают. — Обресков держал руку на пульсе.

— Пока их остановит война! — спокойно уточнил Грейг.

— Надолго ли? Да и Кук вернётся домой и привезёт карты, которые для них многое упростят. — вступил в разговор Баур.

— Испанцы точно встанут на дыбы — у них тихоокеанское побережье считается исключительно их владением. — Обресков думал вслух дальше.

— Англичане тоже обозлятся — Китай и Япония зоны торговли Ост-Индской компании, а наше усиление означает потерю их денег. — наконец-то открыл рот Захар.

— Значит, надо наращивать защиту, ну или просто ждать, может война их и отвлечёт подольше! — Вейсман также встал и прошёлся по кабинету.

— Бережёного бог бережёт! — я снова сел за стол и посмотрел на участников совещания, — Оборону следует укреплять и надеяться на лучшее. Сколь-нибудь серьёзные силы нам туда пока не перебросить. А вот информацию об исследованиях, пожалуй, пора начинать публиковать. Всё же открытий много сделано, надо бы и наших людей прославлять. Как думаете?

Долго ещё мы совещались. Решили разместить на Тихом океане полноценный крепостной полк. Пушки-то туда привезли, но пока мало и без соответствующих войск. Полевых солдат и офицеров там было вдоволь, но вот частей, обученных строить и оборонять крепости, там пока не было. Так же стоило, как можно быстрее, послать на восток по два артиллерийских и сапёрных батальона, пехоты там достаточно.

Флот там надлежало укрепить хотя бы двумя линейными кораблями, вместе с нашими фрегатами они составят силы столь серьёзные, что вряд ли в обозримом будущем европейцы смогут им что-то противопоставить.

Это был действительно передел наших возможностей, очевидно было, что на и такое усилие нам понадобится несколько лет. Сейчас Генеральный штаб и Земельный приказ составляли планы и изменяли графики движения грузов и переселенцев.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Значит, Вы думаете, Иван Борисович, что в деле точат уши Волконского[12]? — Шереметев устало вытянул ноги.

— Да, Николай Петрович, побеседовал я с камердинером его, он также подтвердил, что заезжала к нему много раз Дашкова, привозила ему какие-то бумаги, сундучки. Но это не всё! Слуга-то, который её сопровождал везде, как-то неудачно помер, ещё до мятежа, знаете, небось. Так вот, нашёл я брата его, он конюхом служил, от барыни очень далёк был, и следствие его толком и не допрашивало. Интересно? — Зыков за разговором подогрел на жаровне, стоя́щей в углу комнаты, небольшую кастрюльку со сбитнем[13] и налил по кружке себе и гостю.

— Да очень интересно! — Шереметев с благодарностью принял напиток и сделал небольшой глоток горячего.

— И вот этот брат поведал мне, что покойник жаловался ему на тяжести, которые барыня заставляла таскать. В доме Волконского подъезд неудобен, и карета далеко от крыльца встаёт. И вот, носил брат его тяжести много раз, и уверен был, что там — монеты. Говорил он, что их на слух различает. Но и это не всё!

— Что же ещё-то?

— Сравнил я даты, когда покойная Дашкова получала деньги от поместий, от продаж земли, да ещё и в карты выигрывала, с её посещениями Волконского.

— И что, совпадают?

— Всегда. Вот…

— А куда сам Волконский-то денежки прятал? Выяснили?

— Тут я методом исключения поработал. Похоже, что это те посылочки, которые он сынку своему, Льву Михайловичу, в Англию слал. Князюшка ведь из-за границы сына-то не вернул. Даже в немилость впасть не побоялся. Дескать, пусть учится… Ну, так Вы и сами, Николай Петрович, знаете…

— Так что, это его своеволие неспроста?

— По-видимому…

— И это всё?

— Ну вот ещё чуток накопал. — и Зыков с хитрой усмешкой протянул довольно толстую пачку бумаг своему гостю.

Тот с интересом начал изучать документы, всё с бо́льшим и большим азартом вчитываясь в их содержимое. Через полчаса он положил последний лист на стол, с удовлетворением потёр затылок и сказал:

— Что же поучается, сей молодчик принял на себя функции Глебова по вывозу денег опасающихся за свои состояния аристократов в Англию?

— Получается. По моим прикидкам вывез он туда не менее миллиона, а то и двух.

— А что там он с ними сделал?

— Ну, тут уж ничего сказать не могу, ибо…

— Да-да, Иван Борисович, это я себе… Чрезвычайно интересно и полезно, я очень рад, что обратился именно к Вам для разбирательства в этом деле. Меня заинтересовало тогда, почему это у покойной Дашковой денег-то и не осталось — мелочь всякая, а она ведь всё продала, всё…

— Да уж если бы она тогда в наводнение в Неву не кинулась, всё проще было…

— Иван Борисович, а, может, Вы согласитесь всё же перейти ко мне на службу? Расследования за рубежом — это же интересно и…

— Уж извините, Николай Петрович! Я человек семейный, да и с генералом Довбышем связывают меня и дружеские отношения…

— Никоим образом не смею навязываться! — улыбнулся ему Шереметев, — Но, ежели решитесь, я всегда буду рад Вас видеть у себя!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Ружичка! Собирайся, братец! Пора уезжать! Срочно! — Сидоров вбежал в комнату гостиницы, где они остановились.

— У нас проблемы? — чех, лежащий на кровати, сразу же вскочил и начал натягивать куртку.

— Да. Говорят, что наше последнее дельце пришлось не по вкусу нескольким влиятельным людям в Сити[14]. На нас натравили солдат.

— И что, пора бежать? — Ружичка схватил сумки, перекинул их через плечо, и они оба направились к дверям.

— Пора-пора! Кавалеристы вряд ли сильно отстанут от вестника несчастья.

— Кавалеристы? Боже, за что нам такая честь?

— Тихо! — Сидоров поднял указательный палец, и подельники замерли. На улице слышались громкие голоса, — Наверх!

Они вернулись в комнату и выглянули в окно. За углом стоял человек в форме, держащий за удила пятёрку лошадей.

— За нами, Ерёма! Точно за нами!

— Ве́рхом пошли, Йозеф!

Они вылезли на крышу и, аккуратно ступая, пошли туда, где в конюшне одноглазого Джима их ждали лошади. Однако, их преследователи тоже были не лыком шиты — на выезде из города их окликнули. Приятели пришпорили коней и поскакали прочь, солдаты не пожелали отставать от них.

— Куда мы? — прохрипел Ружичка после почти получаса ска́чки.

— Под Лоустофтом[15] нас ждёт корабль.

— Он точно нас ждёт?

— Йозеф! Нам повезло — это русский корабль, он будет ждать, сколько требуется.

— Отлично! А то скоро лошадки падут!

— Вон впереди домишки! Чуть потерпеть надо!

— Чудной ты, Ерёма! Это же лошади! Как ты их уговоришь!

И он оказался прав, сразу после въезда в городок сначала захромала одна лошадь, а потом, как вкопанная, встала и вторая. Преследователей осталось только трое, но они догоняли беглецов. Сопя и вздыхая, агенты спешили к причалу, где они видели лодки.

— Вёсла!

— Да вон они! Быстрее Ерёма!

Солдаты, поняв, что сейчас они потеряют добычу, начали стрелять. Выстрел, ещё выстрел, ещё, но Сидоров уже грёб в темноту.

— Ха-ха! братец, кажись, ушли! Вот ни чёрта в этой тьме не вижу! Ты-то Йозеф не видишь огней в море? Йозеф, ты чего молчишь-то? Йозеф? Ружичка! — русский бросил вёсла и кинулся к другу, — Чёрт! Чёрт!

Ругаясь, Сидоров зажёг фонарь и увидел окровавленное лицо товарища. Разорвал на себе рубаху, обмотал голову раненного. То плача, то ругаясь, снова погрёб в темноту. Наконец, он увидел огни судна, дрейфующего у побережья. Уже не задумываясь, из последних сил он направил лодку туда. Даже если это не тот корабль, что их ждёт, то там помогут.

Ружичка давно стал другом, настоящим другом. Оба уже запутались, сколько раз они спасали один другого, вытаскивали из различных передряг. Потерять непутёвого чеха — нет, уж лучше попасть в плен. В конце концов, ничего уж страшного они не совершили — ну, посадят в тюрьму…

Однако корабль оказался тот самый, и на нём был врач. Настоящий русский доктор, который мог спасти раненного. Два дня Ружичка был на грани жизни и смерти. Капитан доставил их в Гамбург, где они попали под опеку русского консула. Лицо красавчика-чеха было изуродовано, есть он мог только через воронку, но главное — Ружичка был жив. Корабельный врач, оперировавший его, сказал, что дорога ему в Петербург, где есть хирурги, могущие ему помочь.

Сидоров уже засветился почти во всей Европе. Его искали во Франции, Баварии, Англии, Священной Римской Империи, даже в Испании его портрет был в каждом селе. Пора было и честь знать. Приказ на возвращение он получил быстро и повёз враз ставшего молчаливым приятеля домой. Уж Россия-то его точно в беде не оставит.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Меж тем войны продолжались. Терпя поражения в Индии, названной так по ошибке Колумба[16], Британия пыталась отыграться в Индии настоящей. Благо сил у Ост-Индской компании там было достаточно, а неприятели были разрознены. Правда, французских агентов, которые пытались сколотить единый фронт против англичан, там было в избытке, да и голландцы мечтали ослабить островитян, но уж слишком большие противоречия были между самими индийцами. По крайней мере, так думали служащие Компании.

Англичане давно владели Бомбеем[17] и мечтали о расширении зоны контроля, а тут они получили возможность захватить прилегающие территории, поддержав одного из местных князьков, который решил бороться с Империей Маратхов[18]. Армия Компании вышла сразиться с неприятелем, но оказалось, что те выставили против британцев значительно превосходящие силы, которыми командовали талантливые генералы, поддерживаемые многочисленными французскими советниками.

Индийцы отрезали захватчиков от Бомбея, лишив их снабжения, а потом разгромили ослабленное войско Компании в битве при деревеньке Вадгаон[19]. Погибло около четырёхсот европейцев, а ещё почти сотня англичан попала в плен. Маратхи начали наступление на владения Бомбейского офиса Ост-Индской Компании и заняли Сурат[20]. Сам Бомбей был осаждён.

Наконец-то англичане зашевелились. Ужесточились порядки, солдаты маршировали по стране и гоняли луддитов и обычных бандитов, бездомные загонялись в армию и флот. Британия собиралась вернуть себе инициативу. Поток переезжающих с большого острова поиссяк. Не желавшие терять доходы от переселения людей в Россию торговцы и аристократы окончательно переключились на ирландцев. Однако если с порядком власти разобрались, то аппетиты свои уменьшать они не собирались. Предприятия по всей стране разорялись, а мастеровые отправлялись на улицу, а потом в войска.

Мои агенты, пользуясь ситуацией, тащили к нам специалистов всех отраслей. Сложно это было, некоторых даже ловили. Но нам удавалось, так или иначе, выдёргивать их из проблем. К тому же прикрытие у них было неплохое — купцы из Европы, активно зарабатывавшие на переселении. Чаще всего, деньги здесь решали всё.

Французы же оказались перед необходимостью переместить фокус своего внимания, оказав помощь североамериканским мятежникам, которые начали угрожать замирением с короной. Почти весь победоносный французский флот готовился отбыть из Вест-Индии, активность его снизилась.

Пруссия с Австрией намертво сцепились в Богемии, так же как и Турция с Персией в Междуречье[21]. Словно опытные фехтовальщики они пугали друг друга, демонстрируя намерения уколоть, но, не делая этого, боясь раскрыться и пропустить удар. Войны переходили в фазу накопления сил и мелких взаимных укусов сторон. Но для нас это было неплохо, ибо это накопление происходило во многом за счёт наших поставок. Приятно.

[1] Котлин — остров в Финском заливе, прикрывающий устье Невы со стороны Балтийского моря. На Котлине расположен Кронштадт

[2] Касимов — город в Рязанской области на бегу Оки

[3] Соломбала — остров в дельте Северной Двины, сейчас район Архангельска

[4] Пинега — посёлок в Архангельской области на одноимённой реке

[5] Уксусная кислота в те времена использовалась для травления металла, обработки кож и т. п.

[6] Канифоль — стекловидное вещество, использовалось как незаменимый элемент для изготовления смазок

[7] Эфир — название нескольких классов летучих соединений

[8] Римские щиты действительно изготавливали из подобия фанеры

[9] Новиков Николай Иванович (1744–1818) — русский просветитель, журналист, общественный деятель.

[10] Мордвинов Николай Семёнович (1755–1845) — русский флотоводец и общественный деятель, граф.

[11] Курбский Андрей Михайлович (1528–1583) — русский военный и политический деятель, князь. В разгар Ливонской войны перебежал к противнику, передав литовско-польским войскам секретные све́дения о русской армии. Один из символов предательства

[12] Волконский Михаил Никитич (1713–1788) — русский военный и политический деятель, князь

[13] Сбитень — старинный горячий русский напиток из мёда, пряностей и трав

[14] Сити — деловой центр Лондона

[15] Лоустофт — город в Англии, порт на Северном море

[16] Колумб считал открытую им Америку Индией. Из-за этой ошибки одно из принятых названий Америки — Вест (Западная) Индия, в отличие от настоящей Ост (Восточной) Индии.

[17] Бомбей (совр. Мумбаи) — город на западе Индии

[18] Империя Маратхов — индуистское государство, созданное народом маратхов на территории Западной Индии. Иначе называлось Маратхской конфедерацией, представляя собой союз маратхских княжеств.

[19] Вадгаон — город на западе Индии в штате Махараштра

[20] Сурат — город на западе Индии в штате Гуджарат

[21] Междуречье (Месопотамия) — местность в современном Ираке между реками Тигр и Евфрат