Тайны старой аптеки

Глава 2. Дневная и ночная работа

Джеймс задыхался.

И это еще было не худшим ощущением из всех, которые он сейчас испытывал. В голове мутило, рвотные позывы сменялись один за другим, и сдерживать внутри пару подгоревших тостов вкупе с омлетом, которыми он позавтракал, с каждой минутой становилось все сложнее. Глаза резало даже через защитные очки, а вонь, гнилостная удушающая вонь, пробиралась даже под противоудушливую маску.

Джеймс склонился, запустил руку в грубой рабочей перчатке в буро-зеленую воду, по колено в которой он стоял, нашарил на каменном полу затопленного колодца нечто, напоминающее ком из болотной тины, человеческих волос и свалявшейся шерсти, после чего не глядя сунул его в большую корзину, висевшую на стене.

Да уж, работенка — лучше не придумаешь.

Утро у Джеймса не заладилось. Причем так, как может не заладиться только самое гадостное утро из всех.

Выспаться, само собой, не удалось. Улица Слив, да и весь Тремпл-Толл еще спали, когда Лемюэль постучал в его дверь. Джеймс наивно полагал, что тут же отправится за стойку в аптечный зал, где кузен начнет обучать его вести дела: обслуживать посетителей, отпускать лекарства, обращаться с кассовым аппаратом и весами, но вместо этого Лемюэль выдал ему список дел, которые мало как относились к обучению.

Почти час Джеймс таскал тяжеленные ящики с лекарственной пудрой, которые привез поставщик мистер Шмульк. Далее по списку было почистить два шкафа с сыворотками от так называемых «устаревших болезней». В эти шкафы не заглядывали, вероятно, последние сто лет, и Джеймс, орудуя щеткой, надышался пылью, отчего никак не мог прочихаться все следующие полчаса. Затем он взялся разбирать чулан под лестницей, заваленный до самого потолка сломанными механизмами для изготовления лекарств, — таская всю эту рухлядь к задней двери аптеки, где ее должен был забрать старьевщик мистер Бо, Джеймс с ног до головы покрылся бурой ржавчиной.

Чувствовал кузен аптекаря себя прескверно: он устал, ноги и спина гудели, натруженные пальцы ныли, а список утомительных дел по-прежнему казался бесконечным. И тем не менее все предыдущие задания можно было назвать «легкой и приятной сердцу рутиной» в сравнении с тем, что ждало его дальше.

Последним пунктом в списке значилось: «Почистить засорившуюся клоаку под аптекой».

Джеймс заподозрил неладное уже в тот миг, как Лемюэль выдал ему кожаный комбинезон, рабочие перчатки и ботфорты. Ну а когда дело дошло до защитных очков и противоудушливой маски, он понял, что ему предстоит нечто из ряда вон отвратное. И оказался прав. Кузен вывел его в переулок за зданием аптеки и, подняв крышку люка у задней двери, сказал: «Как удачно, что вы здесь, Джеймс, у меня все не доходили руки устранить засор». После чего всучил кузену корзину, фонарь и скрылся в аптеке.

Все это смахивало на форменное издевательство, а еще Джеймс догадывался, что к «списку дел для кузена» приложила руку зловредная мадам Клопп, но ему ничего не оставалось, кроме как зажечь фонарь и, схватив корзину, спуститься в клоаку.

Вне всяких сомнений, это было худшее место, в котором Джеймс оказывался в своей жизни. Даже «Чулан-для-бездельников», где его частенько запирал Толстяк, в сравнении с клоакой под «Горькой Пилюлей», был не так уж и плох.

Ржавые и в некоторых местах обломанные ступени-скобы привели Джеймса в тесный каменный мешок, затопленный гнилой водой. На поверхности воды то и дело лопались пузыри, и Джеймс поймал себя на мысли, что в глубине труб под клоакой кто-то живет… кто-то жуткий. И все же, если в клоаке кто-то и обитал, к счастью Джеймса, он не показывался, и кузен аптекаря, собравшись с духом, взялся за очистку.

— Проклятая старуха… — бубнил Джеймс, с омерзением опуская руку по локоть в воду и зачерпывая гадкое месиво на дне. — Она не оставляет попыток меня выжить. Ну, мы еще поглядим, как у нее это выйдет, — у меня в запасе много терпения! Накопилось за время работы на Толстяка!

Несмотря на то, что Джеймс говорил, его терпение подходило к концу. Очистка представляла собой работу мало того, что тошнотворную, так еще и унизительную. Время от времени через круглые отверстия в стенах в колодец стекала грязная вода — наверху никто даже не подумал о том, чтобы на время не пользоваться трубами, пока он здесь. Стараясь не обращать на это внимания, Джеймс наклонялся, зачерпывал руками ил и складировал его в корзину, постепенно пробираясь к стоку, который, как сообщил Лемюэль, должен был находиться в центре клоаки. Треклятый сток все никак не отыскивался, корзина была уже почти полна, и Джеймсу начало казаться, что никакого стока здесь нет…

Постепенно уже весь комбинезон покрылся зеленой слизью, мерзкая липкая жижа проникла под перчатки и в ботфорты — должно быть, в них были дыры.

С каждой новой минутой, проведенной в клоаке, Джеймс все сильнее ощущал, что будто бы и сам срастается с ней — превращается в один из этих комков ила. Порой он задирал голову и с надеждой глядел в квадратный проем люка, за которым было утро, за которым не было этого зловония и этой слизи. А потом опускал голову и возвращался к работе…

Ил и грязь в корзине постепенно дошли до краев, а потом начали расти горкой. Джеймс, как мог, отталкивал от себя мысль, что вскоре ее придется поднимать наверх, — пока что он не представлял, как сделает это в одиночку.

А затем наконец произошло то, чего он так ждал. Джеймс схватил очередной ком, и вода у его ног забурлила. Откуда-то снизу донесся гул труб, как будто по ним пошла вода.

«Кажется, я нашел сток!» — обрадованно подумал Джеймс.

Он наклонился и принялся шарить под ногами. Пальцы нащупали решетку. Вода медленно уходила вниз через освобожденные прорези — и все же сток до сих пор почти полностью был забит. Джеймс принялся торопливо собирать то, что налипло на решетку, и вдруг понял, что между прутьями что-то застряло. Обхватив склизкое месиво, он крепко сжал его и потянул. Ком будто сопротивлялся, не желая вылезать, и Джеймсу пришлось подключить и вторую руку.

Приложив недюжинные усилия, он вытащил — почти вырвал — застрявший предмет. В тот же миг вода над стоком начала закручиваться водоворотом и потекла в глотку трубы. Преграда была устранена — вода убывала довольно быстро.

Джеймс с облегчением глядел на то, как уровень этого зеленого болота понижается. Вот оно уже ниже коленей, а вот — у щиколоток.

Когда вода с чавкающим звуком окончательно исчезла за небольшой круглой решеткой, обнажив каменный пол, Джеймс уже собирался было положить ставший причиной засора ком в корзину и вдруг заметил, что в некоторых местах он странным образом блестит. Под налипшими илом и волосами был какой-то металлический предмет.

Джеймс начал освобождать его, снимая слой за слоем склизкие волосы («И почему здесь столько волос?!»), и вскоре с удивлением понял, что держит в руке ключ. Ключ был довольно необычной формы: гладкий металлический стержень-мундштук и плоская головка с двумя ушками и круглыми отверстиями в каждой.

«Да это же заводной ключ!» — подумал Джеймс — он видел такие штуковины прежде: они служили, чтобы заводить механические игрушки, вот только этот ключ был довольно большим, как будто и «игрушка», для которой он предназначался, была весьма крупной.

Помимо самого ключа, под налипшим илом скрывалось еще кое-что: в одно из отверстий головки было продето кольцо, на котором висел крошечный цилиндрический футлярчик, размером с мизинец.

— Как ты оказался в клоаке? — пробормотал Джеймс, вертя ключ в руках. Он уже взялся за колпачок, намереваясь открыть футлярчик, как тут наверху раздались шаги. Кто-то подошел к люку и навис над проемом, заглядывая вниз.

— Лемюэль, это вы?! — позвал Джеймс.

Тот, кто стоял у люка, не ответил. Джеймс попытался протереть стеклышки защитных очков, но они от этого стали лишь грязнее. При этом ему вдруг показалось, что в люк заглядывает вовсе не кузен.

— Я уже прочистил засор и собирался подниматься…

Договорить Джеймс не успел. Стоявший наверху человек наклонился и быстро закрыл крышку. Лязгнул задвигаемый засов.

Джеймс опешил: «Меня заперли?!»

— Что вы делаете?! — крикнул он.

Ответом ему был хриплый смех. Так ехидно и самодовольно мог смеяться только один человек…

Джеймс бросился к лестнице и покарабкался по скобам вверх. Добравшись до крышки люка, он замолотил в нее кулаком и закричал:

— Это не смешно! Откройте! Выпустите меня!

Выпускать его явно не собирались… Прекратив стучать, Джеймс прислушался: кажется, с той стороны люка больше никого не было.

Он снова принялся бить по крышке:

— Выпустите меня! Мадам Клопп! Откройте!

Джеймс начал звать на помощь, надеясь, что кто-то услышит, вот только переулок за аптекой представлял собой место, в котором вряд ли мог оказаться какой-нибудь случайный прохожий. В отчаянной попытке выбраться, Джеймс попытался выбить крышку плечом, но добился лишь того, что ушиб упомянутое плечо.

Он звал и звал, пока не охрип, и с каждым утекающим мгновением ему все сильнее начинало казаться, что никто его отсюда не выпустит. Никогда. Никто не придет на помощь и не услышит.

И все же кое-кто услышал.

Неожиданно лязгнул засов, и крышка поднялась. На Джеймса, удивленно почесывая бакенбарды, глядел тот, кого он меньше всего ожидал увидеть.

Констебль Тромпер прищурился.

— Знакомые уши. Это ты, пёсик? Что ты там делаешь?

— Меня кто-то здесь запер! — воскликнул Джеймс. — Кажется, это была мадам Клоп!

— Эй, поосторожнее с обвинениями, — сказал мистер Тромпер. — За клевету можно и в Хайд угодить.

Джеймсу было все равно. Он выбрался наружу и сорвал с лица противоудушливую маску с очками. Лихорадочно задышал, пуская в легкие свежий уличный воздух. Пока он был под аптекой, наволокло тумана — переулок в нем скрылся почти полностью.

— Что ты там вообще забыл? — спросил констебль, с подозрением глядя на Джеймса.

— Я чистил клоаку по поручению мистера Лемони, — возмущенно ответил тот.

— Он нанял помощника? — буркнул Тромпер, хмуро глянув на заднюю дверь аптеки. — Это нехорошо.

— Почему нехорошо? — удивился Джеймс.

— Что ты знаешь о делах мистера Лемони, пёсик? Что он тебе рассказал?

Джеймс мгновенно забыл о своих невзгодах. Напряженно глядя на констебля, он осторожно начал:

— Почти ничего, сэр. Я ведь только приехал. А что за дела вы подразумеваете? Аптечные? Или что-то… — он замялся, — не совсем законное?

Констебль усмехнулся.

— Это Габен, пёсик, и здесь даже самая распоследняя крыса в своей крысиной норе творит что-то незаконное.

— Насколько я знаю, мистер Лемони — добропорядочный джентльмен и не занимается ничем…

— То есть сюда не приезжают по ночам различные шушерники, вроде ржавоголовых Свечников? — перебил констебль. — И не привозят никакие запрещенные товары?

— Я ни о чем таком…

— Думаешь, я не знаю, что творится на моей улице, пёсик?

— Нет, я вовсе…

— Я все знаю, можешь мне поверить. Этот хитрый, пронырливый пилюльный хлыщ только прикидывается законопослушным аптекарем, но уж мне лучше многих известно, что у него на уме. Эта его лживая любезность может обмануть только наивных идиотов.

По тону констебля Джеймс понял, что тот испытывает к Лемюэлю едва ли не ненависть. И дело здесь заключалось явно не в склочности и дурном характере Тромпера. Тут было что-то личное.

Джеймс решил вступиться за кузена:

— Но Лемюэль ведь делает доброе дело — помогает людям.

— Помогает, скажешь тоже! Скорее он их травит и забирает за это их денежки. Я бы давно отправил его в собачник Дома-с-синей-крышей, если бы не испытывал глубокое почтение к мадам Клопп и милой Хелен. Он ведь рассказал тебе о болезни мисс Клопп?

— Вы говорите о миссис Лемони?

Констебль поморщился.

— Это его постыдная тайна, он изо всех сил скрывает ее от посетителей аптеки и соседей, но ты не мог не слышать криков — и, следовательно, у тебя должны были появиться вопросы. Что он тебе сказал?

Джеймс неуверенно ответил:

— Лемюэль сказал, что миссис Лемони страдает от неизлечимой болезни. Ночью к ней приходил доктор…

От этих слов лицо констебля Тромпера побагровело.

— Доктор Доу из переулка Трокар, — произнес он с презрением. — Мерзкий тип. Как только он впервые появился на моей улице, я кое-что о нем разузнал. Когда-то он работал в Больнице Странных Болезней, но его оттуда выперли со скандалом. Поговаривают, он сделал что-то отвратное. Доктора из городской лечебницы в целом — редкостные мрази, им нельзя доверять, но этому в особенности: самый мрачный тип в Саквояжне… ты его видел, пёсик? Он же похож на летучую мышь, которая вылетела с какого-то чердака, — расхаживает тут и там со своим черным саквояжем, носит скальпели, режет людей… Я бы ни за что не подпустил этого хмыря к Хелен…

Джеймс отметил, как мягко, с плохо прикрытой нежностью констебль называет имя миссис Лемони. Было очевидно, что именно жена аптекаря является причиной ненависти констебля к Лемюэлю.

И все же, учитывая, что Джеймс слышал ночью на третьем этаже, он не мог не согласиться с мистером Тромпером. У него до сих пор в ушах стояли жуткий треск электриситетного щупа и перепуганный до смерти голос Хелен Лемони.

— У меня были мурашки от этого доктора, когда он приходил ночью, — признался Джеймс. — И мне кажется, что он только мучает миссис Лемони. Я слышал, как она молила Лемюэля не подпускать к ней доктора Доу. Неужели то, что он применяет к бедной миссис Лемони, действительно необходимо? Но с другой стороны он ведь доктор — ему лучше знать, так?

Констебль глянул на Джеймса, как на свой обед перед тем, как отправить его в рот.

— Я хорошо разбираюсь в людях, пёсик, — сказал он, — и что-то мне подсказывает, что ты, вроде бы, неплохой парень… несмотря на то, что приезжий. Наивный, но неплохой. В тебе нет этой гнили, как в местных, но гниль Саквояжни заразна. Ты и оглянуться не успеешь, как станешь таким же, как и прочие здесь: крысой в костюме и котелке.

Джеймс пораженно раскрыл рот. В словах констебля прозвучало то, что от этого злыдня было трудно ожидать, — отеческая забота. Ну, или что-то на нее очень похожее.

Тромпер продолжал:

— Я бы на твоем месте взял свой чемодан и убрался бы поскорее из этой аптеки.

— Что? Почему?

— Это дурное место, пёсик, а сам Лемони — из этих… — Констебль щелкнул себя по шлему сбоку, видимо, подразумевая «сумасшедших». — Его отец был безумцем, по которому плачет смирительная рубашка. До нас с братом на этой улице констеблем служил наш батюшка: он много чего рассказывал о Лазарусе Лемони. А его сынок недалеко от него ушел. Никто не знает, что может взбрести ему в голову. В один миг он будет казаться очень приятным джентльменом, а в другой…

— Вы намекаете, что Лемюэль может сделать мне… что-то плохое?

Тромпер подбоченился.

— Полиция не намекает, — он кивнул на люк клоаки, — но что-то мне подсказывает, что… гм… неприятность с этой крышкой для тебя не последняя.

Констебль кашлянул в кулак, поправил шлем и, поджав губы, вновь нацепил на себя вид неприязненного представителя закона.

— Мне пора заканчивать обход и возвращаться к тумбе, а то Тедди выпьет весь чай и схарчит все коврижки — он от них без ума. — Мистер Тромпер пристально изучил комбинезон Джеймса и, отметив отсутствие на нем карманов, с досадой щелкнул языком. — Чаевые для полиции за оказанное спасение заберу позже. С тебя должок, пёсик.

Констебль бросил еще один хмурый взгляд на дверь аптеки, развернулся и пошагал к выходу из переулка. Вскоре его здоровенная фигура полностью исчезла в тумане, звук тяжелых шагов стих.

Джеймс остался один, но ненадолго. Дверь распахнулась, и на пороге появился Лемюэль.

Кузен выглядел раздосадованным.

— Почему так долго?! — тут же набросился он на Джеймса с упреками. — Сколько можно возиться в клоаке? Я ждал вас еще полчаса назад!

Джеймс гневно ткнул пальцем в люк.

— Я бы пришел раньше, Лемюэль, но меня заперли там!

Лемюэль несколько раз быстро моргнул — видимо, он решил, что Джеймс шутит.

— Что? Заперли?

— Кто-то опустил крышку и задвинул засов! Кажется, это была мадам Клопп!

Лемюэль покачал головой.

— Мадам Клопп еще не покидала свою комнату — ей сегодня нездоровится: мигрень и отхаркивание зеленой слизи — побочный эффект от пилюль для хорошего настроения. Она не смогла бы вас запереть, даже если бы захотела.

— Тогда кто это был?

Лемюэль пожал плечами.

— Здесь много дурных людей — аптека ведь находится в двух шагах от канала. К слову, поблизости вечно ошивается уличный музыкант Шляппс. Он известный шутник. Вы не слышали звуки гармошки? — Джеймс покачал головой, и Лемюэль добавил: — Но если вы говорите, что вас заперли, то как вам удалось выбраться?

Джеймс пристально поглядел на кузена, следя за его реакцией:

— Меня выпустили. Констебль Тромпер совершал обход и услышал мои крики.

Как и ожидалось, от упоминания констебля Лемюэль изменился в лице. Он побледнел, в его глазах появился легко читаемый испуг.

— Как удачно, что он был поблизости, — сказал Лемюэль, явно считая, что появление Тромпера ничего общего с удачей не имеет. — Я рад, что с вами все в порядке, Джеймс.

— Мне показалось, что этот констебль вас недолюбливает.

— Мистер Тромпер всех недолюбливает.

— Он сказал, что не доверяет доктору Доу — что тот не поможет миссис Лемони.

Лемюэль сжал зубы и гневно раздул ноздри.

— Неужели? Именно так он сказал? Можете мне поверить, Джеймс, уж я получше знаю, как лечить свою жену, чем эта оглобля в глупом шлеме! Именно поэтому… — он вдруг замолчал.

— Поэтому?

Лемюэль дернул головой — видимо, он мгновенно передумал раздавать какие-либо объяснения.

— Приводите себя в порядок, Джеймс. Я буду ждать вас у стойки в аптеке. У нас много работы.

Он бросил недобрый взгляд в туман и скрылся за дверью.

Джеймс задумчиво почесал ухо. Что-то происходило между аптекарем и констеблем — у них была какая-то общая тайна. Оставалось надеяться, что эта тайна никак не повлияет на то, что Джеймсу требовалось выяснить. На душе скребли кошки: то, что сказал мистер Тромпер, вызывало тревогу. Также не стоило забывать о том, что произошло с люком.

— Кто же меня запер в клоаке? — пробубнил он себе под нос и, хлюпая с каждым шагом, отправился в свою комнату. Нужно было снять этот гадкий комбинезон с ботфортами как можно скорее.

Джеймс по-прежнему держал в руке заводной ключ, найденный в стоке. Странный заводной ключ с футлярчиком.

***

Кассовый аппарат звякнул. Лемюэль Лемони положил в лоток тридцать фунтов и передал пакет с лекарствами даме в годах, которую Джеймс про себя называл «Царапучая старуха». Было в ее взгляде, когда она смотрела на кузена аптекаря, что-то острое и колючее.

На миг Джеймсу даже показалось, что они с мадам Клопп родственницы, но эта дама выглядела намного… опаснее. Джеймса посетило ощущение, что посетительница вот-вот вцепится ему в горло своими кривыми ногтями или выхватит из волос парочку длинных шляпных булавок и нанижет его на них, словно конторский счет на шило. Лемюэль и сам держался с ней настороженно — вручив ей пакет, он быстро отдернул руки.

Старуха ушла, и на невысказанный вопрос Джеймса кузен ответил лишь: «Лучше ее не касаться». После чего многозначительно добавил: «Занозы…»

Интересоваться, что это значит, Джеймс не стал.

Время подбиралось к трем часам дня. За окном был лишь туман — мимо то и дело кто-то проходил, но различить прохожих не удавалось — все они напоминали темные размытые тени в бесформенных шляпах. Всякий раз, как они появлялись, Джеймс бросал взгляд на дверь, ожидая, что она вот-вот откроется и зазвенит колокольчик, но прохожие исчезали во мгле, так и не зайдя внутрь.

Порой стекла дрожали, когда по улице проезжал трамвай. Изредка громыхали колесами по мостовой экипажи, пару раз раздался гудок клаксона и собачий лай.

В самой аптеке властвовала тишина, если не считать монотонного голоса Лемюэля. Кузен рассказывал о правилах общения с посетителями, о том, чем отличается ипохондрик от невротика, и о прочих вещах, которые вызывали зевоту и навевали мысли о подушке с одеялом.

Джеймс делал вид, что слушает, а сам едва ли не засыпал, из последних сил сопротивляясь окутывающей его аптечной меланхолии. Облокотившись на стойку, он безучастно глядел на насекомых, лениво ползающих по плафону лампы, и мечтал о стуле. О простом стуле, на который можно было бы присесть хотя бы на минутку. Как назло, тут их не водилось, кроме пустующего сейчас стула-насеста, который принадлежал мадам Клопп. Вот только о том, чтобы взобраться по приставной лесенке в углу и вскарабкаться на него, даже думать было рискованно. Теща аптекаря сегодня из своей комнаты не выходила, но она уж точно как-то прознала бы, если бы Джеймс решил занять ее место…

Лемюэль весьма смягчил, сказав, что мадам Клопп не здоровится: судя по звукам, которые порой доносились из ее комнаты, там происходило какое-то погодное бедствие — теща аптекаря, по всей видимости, постоянно ворочалась, отчего кровать скрипела и скрежетала на весь этаж, к этому добавлялись стоны вперемешку с проклятиями, прерываемые лишь хрипами-хлюпаньем отхаркивания слизи.

Да уж, в таком состоянии она точно не могла бы спуститься и запереть крышку люка.

Джеймс вернулся мыслями к своим утренним злоключениям. Он ни на мгновение не поверил словам Лемюэля о том, что его запер кто-то из местных злыдней. Да и зачем бы им это понадобилось? Но если это была не мадам Клопп, тогда кто?

Также неясную тревогу вызывал найденный в стоке ключ. Джеймс изучил его, как только вернулся в свою комнату, — открыв футлярчик, обнаружил внутри свернутую трубочкой бумажку, на которой было аккуратно выведено: «Восемь раз по часовой стрелке и три раза — против». Сомнений не возникало — это инструкция к тому, как применять ключ. Сразу же появилось несколько вопросов: как ключ оказался в клоаке? его кто-то выкинул? что он заводит?

Сам собой напрашивался вывод, что ключом заводится аптечный автоматон. Джеймс тут же попытался завести механоида, который стоял в его комнате, но ключ не подошел к замочной скважине у него на груди. Оставалось надеяться, что он подойдет к другому — тому, который стоял у черного хода.

Подтвердить свою догадку Джеймс не успел — Лемюэль ждал его за дверью и тут же потребовал следовать за ним: пришло время уроков по аптечному мастерству, которые на поверку оказались уроками по тому, как выслушивать странности посетителей с вежливой улыбкой и не закатывать глаза каждые две минуты. Учитывая, что за личности заходили в аптеку, навык этот был определенно необходим. Лемюэль владел им превосходно: никому не удавалось распознать душевный скрежет аптекаря, когда озвучивалась какая-нибудь очередная причуда. При этом раз за разом посетители интересовались, что это за незнакомый молодой человек стоит рядом с мистером Лемони, и Лемюэль то и дело представлял кузена. Посетители выглядели недоверчивыми и обеспокоенными — за годы посещения аптеки они привыкли к тому, что здесь ровным счетом ничего не меняется…

— Джеймс? Вы меня слушаете? — спросил Лемюэль.

Джеймс вздрогнул и поднял голову.

— Простите, Лемюэль, я задумался о… о чем вы говорили?

Аптекарь поглядел на него с неодобрением.

— Я рассказывал о перечне необходимых для аптеки лекарств. Очень важно его знать, если вы не хотите опозорить фамилию Лемони в первый же день за стойкой «Полезных Ядов». Прошу вас, будьте внимательнее.

— Конечно-конечно. Кажется, вы говорили что-то об инфлюэнце?

Лемюэль вздохнул и повторил сказанное ранее:

— Большую часть того, что покупают в аптеке, составляют средства от инфлюэнцы, различных видов мигреней и болей. Также популярностью пользуется все, что связано со сном: бессонница и ночные кошмары — лучшие друзья аптекаря. Отдельно я отметил, что вы должны всегда иметь запас сиропа от кашля, средство от насморка, различные мази-«согревины». Также следует озаботиться перевязочным материалом: люди — очень неаккуратные существа и постоянно ранятся. Битое стекло, края бумаги, бритвенные лезвия, ножи убийц… хе-хе… Все описанные мною средства — это то, что отпускается в регулярном порядке.

— Есть еще какой-то порядок?

Лемюэль кивнул.

— И тут мы переходим к самому важному в работе аптекаря. Как думаете, что это, Джеймс?

— Терпение?

— Это само собой, но я о другом. Некоторая часть лекарственных средств отпускается строго по рецепту, а доктора… хм… доктора — это джентльмены, которые способны запустить остановившееся сердце или заштопать прореху в теле размером с кэб, но то, что касается написания рецептов разборчиво — выше их сил. Вы должны научиться читать докторские каракули — это особый аптекарский навык. К тому же нужно всегда быть на чеку — некоторые хитрые личности постоянно пытаются подделывать рецепты. Перед тем, как вставать за стойку и открывать аптеку, вам следует обойти всех докторов в округе и подробно изучить их почерки и манеру письма, запомнить как следует каждую закорючку.

— Обойти докторов и изучить почерки, — повторил Джеймс.

Лемюэль закрыл толстую книгу в зеленой обложке и сложил на ней руки.

— Перейдем к книге учета. Учет — это важная часть работы аптекаря. Благодаря ему, я знаю, что осталось, а что заканчивается, и могу составить список всего, что требуется заказать. Обычно я записываю все проданные за день лекарства после закрытия, но для начала я советую вам вести записи сразу. У меня хорошая память — спасибо отцу. С самого детства он заставлял меня запоминать не только всех, кто заходил в аптеку, но и то, что они брали. Его наука была суровой и безжалостной: когда я ошибался, отец меня наказывал — заставлял пить самую горькую пилюлю в аптеке. Давайте проверим, вспомните ли вывсех, кто сегодня заходил в аптеку и что они покупали. Начнем по порядку.

Джеймс сморщил лоб, припоминая.

— Почти сразу, как мы спустились, зашла… или нет!.. заехала миловидная девушка на паровых роликовых коньках — она пыталась купить пестицид для своей болеющей комнатной мухоловки. Вы сказали ей, что лекарств для растений здесь нет и быть не может.

— Недурное начало! — похвалил Лемюэль. — Кто пришел следом?

— Грустный парень в черном. У него был футляр с трубой, а под мышкой он держал ручного хряккса. Этот молодой джентльмен спрашивал что-то от посмертного разложения.

Лемюэль кивнул, и Джеймс продолжил:

— После зашла продавщица пудры в полосатом платье и в сопровождении громилы, который едва пролез в двери. Им требовалось лекарство со странным названием… эм-м-м… «Тингельтангель». Затем приходили: парочка клерков с аллергией на бумажную пыль, нетрезвый цирюльник, заглянувший за средством от тремора, и очень красивая дама в боа из пурпурных перьев — ее интересовало средство для… хм… соблазнения, чтобы очаровать какого-то газетчика из «Сплетни». Помимо этого, трижды заходила дама с провалами в памяти. А еще был этот… странный мальчишка.

Джеймс замялся — упомянутый мальчишка был, вероятно, самым причудливым посетителем из всех, кто переступал порог аптеки. Крайне раздражающий и канючащий проныра, с длинным острым носом и глазами-пуговицами, к удивлению Джеймса, оказался деревянной куклой. Этот мелких хлыщ пытался уговорить аптекаря подарить ему лекарство для его «мамаши». У него ничего не вышло: Лемюэль на уговоры не поддался, и деревянный мальчишка, злобно шипя, выскочил за дверь.

— Кто еще заходил? — спросил аптекарь.

— Больше никого не было — только пожилая и очень ехидная дама с каркающей фамилией — миссис Кроукло. Она купила капли для глаз, средство от болей в спине, сердечную микстуру и большой запас пилюль от ностальгии.

— Замечательно! — покивал Лемюэль. — Вы запомнили всех. Но стоит отметить, что посетителей сегодня было не так уж и много. Накануне туманного шквала их будет больше — намного больше. И тогда вас ждет то, что я ненавижу сильнее всего.

— Что же это?

— Очереди, — со вздохом сказал кузен. — Порой они делают рутину совершенно невыносимой и мне начинает казаться, что время остановилось и замерли все три стрелки на аптечных часах, а не только черная.

Джеймс задрал голову и глянул на часы, висевшие рядом со стулом мадам Клопп. Черная стрелка по-прежнему указывала на «XII», как и вчера, когда он пришел в аптеку.

— К слову, Лемюэль, а что это за стрелка? Почему она всегда указывает на полдень?

Кузен хмыкнул.

— Вы уверены, что не на полночь? В любом случае я не знаю. Она никогда не сдвигается, и даже ключ, которым я раз в неделю подвожу часы, не в силах ее запустить. Еще в детстве я спрашивал у отца, зачем нужна эта стрелка, но он сказал что-то странное… не помню точно, но что-то вроде: «Она отмечает конец жизни аптекарей».

— Мрачновато.

— Отец вообще был весьма мрачным человеком. Да и времена такие были. Шла война, город наводнили злодеи…

Колокольчик над дверью звякнул, и в аптеку вошел старик с пышными седыми бакенбардами. Набекрень на его голове сидела фуражка с кокардой Почтового ведомства, темно-синяя форма в некоторых местах была покрыта заплатками, а на плече висела пухлая кожаная сумка.

Подойдя к стойке, почтальон, кивнул аптекарю:

— Добрый день, мистер Лемони. Вам письмо.

Достав из сумки конверт, он протянул его Лемюэлю.

— Благодарю, мистер Пэйли.

— Хорошего дня. — Почтальон приподнял фуражку и направился к двери.

Лемюэль между тем пробормотал, вертя конверт в руках:

— Без обратного адреса. Странно…

Взяв со стойки нож, аптекарь вскрыл конверт и засунул внутрь руку. К удивлению Джеймса, вытащил он оттуда вовсе не письмо.

В конверте был лишь какой-то картонный кругляш. Джеймс разобрал, что на нем изображена… черная блоха в двууголке и с красным шарфом.

Лемюэль изменился в лице. Его губы задрожали.

— Что это такое, Лемюэль?

— Я… я не знаю, — ответил кузен, и Джеймс понял, что он лжет. Этот кругляш испугал аптекаря, хотя и было что-то еще: вроде как, неверие вперемешку с нетерпением.

— Блоха в двууголке. Это очень необычно, — заметил Джеймс.

— Верно. Необычно.

Дверь аптеки снова открылась, и под перезвон колокольчика порог переступил очередной покупатель.

Лемюэль поспешно спрятал и картонный кругляш, и конверт в карман фартука, после чего взял себя в руки и нацепил свое обычное выражение лица, с которым он обслуживал клиентов. Как будто ничего и не произошло — словно он только что не получил по почте странную метку, которая его взбудоражила и испугала.

Покупатель — обладатель довольно неприятного угловатого лица, выпученных глаз, черного пальто и приплюснутого шапокляка — тем временем подошел. Почесав неаккуратную бородку, он с подозрением уставился на Джеймса.

— Добрый день, мистер Грызлобич, — сказал Лемюэль. — Вам как обычно?

— Да, пузырек «Некашлина доктора Кохха» и… — Грызлобич изобразил на сухих потрескавшихся губах улыбку. — Ту черепушку в парике. — Он ткнул рукой в перчатке-митенке, указывая на шкаф, в котором хранился череп прадедушки Лемони.

Лемюэль тяжко вздохнул — кажется, это был не первый подобный разговор. Что он тут же подтвердил:

— Я ведь уже не раз говорил вам, мистер Грызлобич, что череп не продается.

— Я готов сколько угодно заплатить вам за него.

— У вас нет «сколько угодно» денег, мистер Грызлобич. К тому же это семейная реликвия и…

— Он мне нужен! — отчаянно воскликнул покупатель и в порыве чувств схватился руками за край стойки.

— Зачем?

— Я коллекционирую черепа!

— Это неправда.

Грызлобич замялся.

— Ну, может, и неправда… Но я хочу его! Если он у меня будет, все начнут воспринимать меня всерьез.

— Кто «все»?

— Эти никчемные людишки с улицы Слив. И констебли братья Тромперы. У каждого уважающего себя злодея должно быть что-то… жуткое и внушающее почтение.

— Вы не злодей!

— Я стараюсь.

Лемюэль тяжко вздохнул.

— Мистер Грызлобич…

— Вы не понимаете! Мне нужен этот череп! Я буду о нем заботиться! У меня есть очень хорошая щетка, которую я украл у соседа. А он ее купил не где-нибудь, а в лучшей лавке по продаже чистильных средств и инструментов в Габене. У самого господина Шваубера! Вот скажите, мистер Лемони, у вас есть такая щетка?

— У меня нет такой щетки, но…

— Вот видите! Ну пожалуйста, мистер Лемони! Уступите мне ваш череп! У меня он будет в надежных руках!

В подтверждение своих слов, Грызлобич поднял руки и протянул их аптекарю.

Джеймс понял, что спор грозит затянуться, и, пока кузен не успел ответить надоедливому посетителю, сказал:

— Лемюэль, если я вам пока не нужен, я бы отлучился на обед. С самого завтрака во рту не было ни крошки.

Лемюэль кивнул.

— Загляните в кладовку у лестницы на втором этаже. Возьмите на полке слева рыбную консерву. Консервный ключ висит там же, на гвоздике. Только постарайтесь не шуметь — кладовка находится в ведении мадам Клопп, и она будет не рада тому, что я вас туда допустил.

Джеймс вышел из-за стойки и пошагал к лестнице.

Затихший было спор разгорелся с новой силой:

— Так что насчет моего черепа? — заискивающе спросил Грызлобич.

— Он не ваш! — возмущенно ответил Лемюэль. — И я уже ответил вам — мое решение не изменится. Уговоры бессмысленны.

— Я не понимаю, почему здесь стоит то, что нельзя купить?! Это нечестно! И очень несправедливо! Я обижен! Огорчен! Разочарован! Подайте мне книгу жалоб!

— У нас нет книги жалоб…

Грызлобич вдруг расхохотался, и Джеймс, уже поставив ногу на первую ступеньку, обернулся. С видом победителя, раздражающий тип в шапокляке достал из-под пальто небольшой томик, на обложке которого было выведено: «Жалобная книга».

— Вот! Я вам принес! Теперь она у вас есть! И первая запись будет моей…

Лемюэль на это издал звук, похожий на гудок клаксона, который пытались заглушить подушкой.

Джеймс хмыкнул и пошагал наверх. Ему, конечно же, было любопытно поглядеть на то, как маска невозмутимости кузена треснет и рассыпется осколками, но у него было дело. Ради этого дела он и отпросился, улучив момент, пока аптекарь занят. Ради этого дела он и пришел в аптеку со своим чемоданом…

В коридоре второго этажа раздавался храп. Шел он из-за двери комнаты мадам Клопп и заполонил собой все кругом, словно теща аптекаря, сугубо из зловредности, храпела в большой медный рупор.

Джеймс обернулся и бросил взгляд в темноту лестницы. Снизу по-прежнему доносилась перебранка Лемюэля и Грызлобича…

«Что ж, им сейчас явно не до меня», — подумал Джеймс и, с тоской глянув на дверь кладовки (есть и правда хотелось), шмыгнул к двери комнаты Лемюэля.

«Только бы было незаперто!»

Повернув ручку, он открыл дверь — видимо, кузен не думал, что к нему кто-то может забраться, — и быстро вошел в комнату, огляделся…

Место это подходило Лемюэлю, как закладка книге. Книге про очень грустную, безысходную жизнь… Во всем здесь явственно ощущалась тоска: в обтянутых коричневым вельветом стенах, в которых проглядывали дыры, оставленные молью, в кровати, которая больше походила на больничную койку, в обветшалой обивке одинокого стула под цвет такого же обветшалого ковра, в пустом камине, на полке которого стояла лишь одна-единственная рамка — вместо фотокарточки в ней под стеклом хранились круглая белая пилюля и клочок бумаги с надписью: «Самая горькая пилюля в аптеке». Даже окно выглядело не как обычное окно, через которое в комнату проникает свет и из которого открывается какой-нибудь вид, а как неплохой вариант, чтобы из него выйти.

Угол рядом с кроватью был огорожен складной деревянной ширмой — за ней разместились небольшая медная ванна и шкафчик с полотенцами, коробками мыла и жестянками с зубным порошком; там же на стене висело мутное овальное зеркало.

Помимо прочего, в комнате были: гардероб, комод, бюро и то, что заинтересовало Джеймса особо — книжный шкаф, заставленный так называемыми «аптекарскими прописями», сборниками с описанием лекарств и перечнями ингредиентов для них.

Джеймс бросился к шкафу и пробежал взглядом по истертым замусоленным корешкам. На каждом стояло тиснение в виде фигурной буквы «Л». Номера томов отсутствовали, но порядок все же угадывался: книги были расставлены от самого старого к более новым — очевидно, их вели несколько поколений аптекарей.

— Ты должна быть где-то здесь… я знаю…

Вытащив наугад один из томов, Джеймс открыл его, пролистал: рецепты пилюль от мигрени, мазей от зуда и волдырей, различных сиропов…

Не то!

В другой «прописи» было то же самое: бесконечные рецепты лекарств, аккуратно выведенные кем-то из предков Лемюэля.

Захлопнув книгу, Джеймс поставил ее обратно.

«Нет, он бы не стал хранить это здесь. Слишком ценная книга, чтобы ставить ее вместе со всеми. Должен быть какой-то тайник…»

Джеймс еще раз осмотрел комнату — на этот раз более придирчивым взглядом — и взялся за поиски…

Прошло больше десяти минут, а никаких выдвижных панелей, потайных ящиков или поднимающихся сегментов пола Джеймс не обнаружил. Он выдвинул по очереди все книги в шкафу, попытался повернуть газовые рожки, изучил трубы, простучал заднюю стенку гардероба, заглянул в каждый угол, извозившись в саже, проверил каждый кирпичик в камине, даже под кровать забрался — и ничего.

Напрашивался вывод, что либо тайник слишком хорошо спрятан, либо его здесь вообще нет. Подумав, Джеймс сразу же отверг второй вариант: где-то же Лемюэль скрывал свою самую главную ценность и свою же главную тайну…

Неизученным оставалось только стоявшее у окна древнее бюро, которое выглядело так, будто принадлежало еще самому основателю рода Лемони: темное дерево, резьба в виде листьев плюща, ножки — звериные лапы и потемневшие от времени бронзовые ручки.

Джеймс подошел к бюро и опустил крышку-стол. С первого взгляда ничего примечательного внутри не было: письменные принадлежности, аккуратно расставленные баночки с чернилами, писчая бумага и стопка конвертов.

Переписка кузена Джеймса особо не интересовала — пришел он сюда не за ней, и все же любопытство взяло верх.

Взяв конверты, Джеймс начал их перебирать — все письма были адресованы, конечно же, Лемюэлю. В графе «отправитель» стояло: «Тремпл-Толл, ул. Грейсби, 18, Роджер М. Хоггарт».

Джеймс открыл один из конвертов и развернул письмо:

«Дорогой мистер Лемони!

Учитывая описанные вами наблюдения, я вынужден сделать неутешительный вывод: болезнь прогрессирует. Расщепление не просто продолжается, но усиливается. Как по мне, вы слишком беспечно относитесь к увеличению количества «посетителей». Это явный признак ухудшения, и, в отличие от вас, я не могу позволить себе отнестись к нему снисходительно.

Я вынужден увеличить назначенную мною ранее дозировку “Лития Керхена”. Если так пойдет и дальше, нам придется добавить к нему раствор “Гнаубевиш”. И все же, как ни прискорбно это признавать, я склоняюсь к тому, что мои методы лечения не работают. В случае если состояние продолжит ухудшаться, я настоятельно рекомендую вам всерьез рассмотреть то, что мы с вами обсуждали. Я имею в виду “Эрринхаус”. Хоть вы и говорили, что это исключено, я настаиваю, что вам смогут помочь только там.

Доктор Р.М. Хоггарт»

Джеймс нахмурился.

«Что?! “Эрринхаус”?! Да ведь это лечебница для умалишенных!»

Сперва, читая письмо, он решил, что речь идет о болезни миссис Лемони, но что-то ему подсказывало, что имелась в виду совсем не она. Может, еще одно письмо что-то прояснит?

Джеймс открыл очередной конверт и прочитал:

«Дорогой мистер Лемони!

Я получил ваше письмо, и оно меня всерьез обеспокоило. Вы отвергаете прописанное мною средство и подвергаете себя и свой разум экспериментам. Напомню вам, что, как доктор, я настоятельно не рекомендую использовать непроверенные лекарства собственного изобретения. Я с большим уважением отношусь к вашему неоспоримому таланту в создании лекарственных средств, но должен отметить, что это крайне опасно.

Вы утверждаете, будто при помощи вашего средства вам удалось подавить некоторые проявления болезни — такие как: чрезмерную подозрительность, агрессивность, напряженность и раздражительность. Но, к сожалению, это не так. Насколько я понял из нашей прошлой беседы, вы всего лишь научились их скрывать. Я давно наблюдаю за пациентами со схожими заболеваниями, и могу с уверенностью утверждать, что подобное притворство — а это оно и есть! — не способствует излечению, а лишь усугубляет протекание болезни.

При этом, хоть вы и писали, что предельно осторожны, строго придерживаетесь дозировки и ведете подробный учет наблюдений, я переживаю не столько об эффекте вашего лекарства, сколько о том, что в ваше лечение может вмешаться Хороший сын. Вы и сами знаете, как он опасен и что он пойдет на любые ухищрения, чтобы помешать вам. Прошу вас, будьте бдительны!

По эпилогу: если Хороший сын снова появится, тут же дайте мне знать!

Доктор Р.М. Хоггарт»

Все стало лишь запутаннее и непонятнее. Было очевидно, что речь идет о самом Лемюэле и о его какой-то болезни. Но что это за болезнь? И кто такой этот «Хороший сын»?

Джеймс вытащил из конверта еще одно письмо, и сам не заметил, как дрожат его руки.

«Дорогой мистер Лемони!

Меня обеспокоили ваши слова о том, что вы не намерены “полностью излечиться”. Вы утверждаете, будто от вашего состояния напрямую зависит успешность вашей работы, но я не понимаю, что это значит. Вы упоминали некую полезную и чрезвычайно важную для вашей работы “издержку” болезни. Прошу вас, напишите мне, что вы подразумевали.

Я переживаю за вас. У меня возникло подозрение, что вами манипулируют: все выглядит так, будто за нежеланием полностью излечиться стоит Хороший сын. Напоминаю вам, что он хитер и коварен. Ни в коем случае нельзя давать ему то, чего он хочет. Вы и сами знаете, что последствия этого будут ужасны и необратимы.

Доктор Р.М. Хоггарт»

Джеймс прочитал еще три письма. В каждом доктор выражал обеспокоенность, тут и там мелькало: «галлюцинации», «расщепленный разум», «бредовые наваждения», а также постоянно упоминался все тот же Хороший сын… О том, кто это, подробно сказано не было, и Джеймс понял лишь, что Хороший сын (какое странное прозвище!) — крайне отвратительный человек, который имеет некоторое влияние на Лемюэля, который всячески мешает Лемюэлю бороться с его болезнью, а еще — строит свои непонятные планы на аптеку. Доктор упомянул, что Хороший сын считает Лемюэля недостойным последователем дела Лемони и надеется прибрать аптеку к рукам. Напрашивался вывод, что это кто-то из его родственников. До сего момента Джеймс не знал, что в Габене живут и другие Лемони…

Но хуже всего было другое. Из переписки следовало, что Лемюэль не просто не в себе, а то, что он — самый настоящий сумасшедший! Именно об этом говорил утром констебль Тромпер! Письма доктора Хоггарта подтверждали его слова и больше не казались следствием банальной личной неприязни.

Джеймс попытался вспомнить, замечал ли он какие-либо признаки душевного недуга в кузене, но на ум ничего не приходило. Лемюэль был угрюмым замкнутым человеком, но как-то по-особому безумно себя не вел. Может, виной всему лекарство его собственного изобретения, о котором писал доктор?

И тут Джеймсу вспомнилось то, что Лемюэль сказал при первой их встрече. «Интересно, он настоящий?» Неужели кузен посчитал его, Джеймса, какой-то своей галлюцинацией?

— Куда же он запропастился?! — раздался из коридора голос Лемюэля, и Джеймс содрогнулся: кузен ищет его! Он вот-вот зайдет сюда и обнаружит его!

Джеймс поспешно спрятал письмо в конверт, а саму стопку конвертов сунул обратно в бюро. Подняв крышку, он лихорадочно огляделся.

Ширма!

Скользнув за нее, Джеймс затаился, и тут повернулась ручка, дверь открылась, и аптекарь зашел в комнату.

Заперев ее изнутри, он, судя по звуку шагов, принялся расхаживать по комнате.

Джеймс выглянул в щелочку между сегментами ширмы. В руке кузен держал какой-то сверток, при этом он явно был чем-то обеспокоен, а еще чрезвычайно взволнован. Расхаживая по комнате, Лемюэль хмурился и что-то бормотал себе под нос.

Джеймсу удавалось разобрать лишь обрывки:

— Ну наконец… он ответил… я уж и не надеялся… а может, он сообщит, что не удалось?.. но он ведь обещал… мы же заключили договор… Проклятье!

Лемюэль внезапно заметил, что сверток, который он держал в руке, промок, и с него на пол начало капать.

«Кровь! — пронеслось у Джеймса в голове. — Это кровь!»

Но даже если в свертке было что-то, что истекало кровью, не это показалось Джеймсу самым страшным. Лемюэль пробормотал: «Ну что за беспорядок! Развел грязь…» — и направился к ширме, видимо, за тряпкой.

Джеймс похолодел. У него не было оправданий, почему он забрался в комнату кузена. С таким трудом он завоевал доверие Лемюэля, и так глупо попался!

В шаге от ширмы Лемюэль неожиданно остановился. Что-то отвлекло его. Не сразу Джеймс понял, что это было царапанье в окно.

Аптекарь развернулся и, шумно проглотив вставший в горле ком, двинулся к окну. Подойдя, он открыл створки и отпрыгнул в сторону.

Джеймс почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.

На подоконник с карниза перебралось нечто громадное, черное, покрытое длинными редкими щетинками.

Это нечто сползло с подоконника и тяжело плюхнулось на пол, а затем, переставляя шесть тонких ног, двинулось к аптекарю.

Джеймс от ужаса распахнул рот. Блоха! Гигантская блоха из Фли!

И все же он был не совсем прав. В комнату Лемюэля проникла не совсем обычная блоха — ведь даже у гигантских блох из трущоб по ту сторону канала не бывает усеянных длинными острыми клыками пастей!

— До-добрый день, м-мисс Карина… — запинаясь, произнес Лемюэль. — Я получил «блошиную метку» от вашего Хозяина.

Блоха, никак не отреагировав, все приближалась — медленно, угрожающе, царапая кривыми изогнутыми шпорами на ногах дощатый пол… Мелкие черные глазки блестели. Тварь широко раскрыла пасть, и меж клыков натянулись тонкие бурые нити слюны.

— У меня тут… кое-что для вас…

Лемюэль развернул сверток и, продемонстрировав блохе, здоровенный кусок сырого мяса, швырнул его ей. Блоха остановилась и, склонив голову, оценила угощение, после чего, видимо, посчитав его приемлемым, вцепилась в мясо, разрывая его. Комната наполнилась довольным урчанием.

Аптекарь осторожно подошел к блохе и вытянул руку. В первый миг Джеймсу показалось, что кузен хочет погладить эту жуткую тварь, но внезапно понял, что тот тянется к ее ошейнику. Быстро отцепив висевший на нем небольшой кожаный тубус, Лемюэль попятился к двери. Оказавшись подле нее, он открыл тубус, достал из него свернутое трубочкой письмо и начал читать вслух:

«Дорогой мистер Грей!

Спешу сообщить, что мне удалось добыть недостающий ингредиент. Уверен, вам будет любопытно узнать, что найти его было невероятно сложно — ради вашего дела мне пришлось лично отправился в джунгли Кейкута, где я и отыскал редкий вид — жука-светлячка Лампиридае Ворловитца, чьи лантерны так вам необходимы для создания лекарства.

Напоминаю вам, что я жду от вас ответную услугу. Тот, о ком мы с вами говорили, прибывает в Габен на поезде “Дурбурд” утром перед туманным шквалом. Я сообщил ему ваш адрес. Ожидайте его завтра, ровно в десять часов вечера. Он сам расскажет, что ему требуется.

Как только вы исполните его заказ, я тут же предоставлю вам жука.

С уважением,

Мистер Блохх»

Дочитав, Лемюэль едва не подпрыгнул на месте от охвативших его чувств.

— Да! — возопил аптекарь. — Он его раздобыл! Скоро ингредиент будет у меня! Мы близко, Хелен! Мы так близко! Мисс Карина, передайте мою признательность вашему…

Он глянул на то место, где только что стояла блоха, но там уже никого не было. Лишь на полу растекалось оставшееся от мяса уродливое кровавое пятно.

***

В аптечном подвале в воздухе висел зеленоватый пар — клубился над полом и столами, плыл вдоль шкафов с лекарствами, медленно поднимаясь к темному потолку.

Скрипели и тряслись провизорские механизмы, бурлила жидкость в стоявших на горелках колбах, сотрясались и пульсировали раздувающимися червями резиновые трубки.

В зеленом пару время от времени появлялись и тут же исчезали круглые изумрудные стекла защитных очков.

А еще в подвале сейчас жило бормотание.

Бормотание создавал хозяин аптеки, Лемюэль Лемони, и сейчас он совершенно не походил на себя обычного: тихого, уставшего и очень печального человека, которого утомляет даже сам факт его существования.

Лемюэль надел грубый рабочий фартук, а на руки — перчатки с латунными суставами и какими-то поршнями на пальцах.

Аптекарь суетился в облаках пара, сновал от одного стола к другому, что-то взвешивал, что-то измельчал, то и дело заводил ключом механическую ступку. Глядя на него в эти мгновения, нельзя было усомниться в том, что он и правда безумен. То, с каким возбуждением и упоением он отдавался своему делу, лишь подтверждало слова доктора Хоггарта. Лемюэль был не в себе, и все же сейчас в подвальной провизорской под зданием аптеки происходило настоящее таинство.

После всего, что Джеймс узнал, он был настороже, и тем не менее боялся поверить своему счастью: его наконец допустили в сердце аптеки, вот-вот ему все покажут, он узнает, как создается невероятное, чудодейственное лекарство! Лекарство, которое, по словам некоего важного господина, мог создать лишь мистер Лемони из «Горькой Пилюли». Да и сам кузен, прежде, чем взяться за работу, сказал, что пришло время открыть кузену «страшную аптекарскую тайну».

То, что творилось в провизорской, для Джеймса было чем-то поразительным, если не сказать — мистическим. И все же поучаствовать в создании чудодейственного лекарства Лемюэль ему не разрешил: «Слишком рано, кузен, но у меня есть для вас не менее важное и ответственное задание!»

«Ответственное задание», к огорчению и досаде Джеймса, заключалось в продавливании кончиков пробок, чтобы они подходили для склянок. Он стоял возле ближайшего к лестнице стола, заставленного фарфоровыми банками с сухими листьями, поднимал рычажок вмонтированной в столешницу «пробкомялки», укладывал в одно из лож корковый цилиндрик, после чего опускал рычаг, а затем уже готовую пробку вставлял в горлышко пустой склянки и брал следующий цилиндрик из коробки.

Работа была монотонной и рутинной, и Джеймс делал ее машинально, пытаясь уловить какое-нибудь «мистическое» действие аптекаря, во все глаза наблюдая за тем, что тот достает из ящичков стенных шкафов и расставленных повсюду коробок.

— А когда начнется мое обучение по пилли… пиллюлю…

— Пиллюлированию, — подсказал Лемюэль. — Оно уже началось, кузен.

— Началось?

— Разумеется. Я ведь позвал вас, чтобы показать, как это делается, но попутно вы должны также узнать, что такое, собственно, пилюли.

— Я и так это знаю, — пробурчал Джеймс. — Все знают. Пилюли — это такие горькие… м-м-м… конфетки, которые лечат болезни.

Лицо Лемюэля выплыло из облака пара, чтобы выразить Джеймсу разочарование, замешанное с осуждением, а потом снова исчезло.

— «Конфетки», ну надо же! — воскликнул аптекарь. — Хорошо, что дядюшка Людвиг этого не слышит! Думаю, он услышал нечто подобное, и поэтому от ужаса свалился с крыши…

Джеймс ответил было, что не поэтому, но его слова заглушил заполонивший провизорскую рокот заработавшей паровой машины, которая, в свою очередь, запустила пузатый бронзовый аппарат, похожий на кофейный варитель.

— Надеюсь, вы знаете, — сказал Лемюэль, когда гул паровой машины чуть стих, — что основные лекарственные формы бывают четырех видов: твердые — пилюли, жидкие — настойки, мягкие — мази и те, которые называют «дымчатыми», — эфиры. Мы остановимся на первом — моем любимом виде… пилюлях.

Джеймс кивнул — это было ожидаемо.

— Каждая пилюля, — продолжал Лемюэль, — состоит из двух главных частей: действующего вещества (то самое лекарство) и вспомогательного вещества, которое служит, чтобы, к примеру, придать пилюле нужную форму и скорректировать ее массу. Их соединяют в определенной пропорции.

— Постойте, Лемюэль! — воскликнул Джеймс. — Я правильно понимаю, что в этом вспомогательном веществе нет ничего, что помогает больному?

Лемюэль кивнул, и Джеймс заговорщически подмигнул ему.

— О, ну разумеется! Аптекари добавляют это вспомогательное вещество, чтобы отпускать меньше самого лекарства, так? Ведь иначе что мешает делать пилюли только из лекарственного вещества. Это и есть та самая «страшная аптекарская тайна», о которой вы мне говорили?

Лемюэль поморщился и покачал головой.

— Все не так. Вспомогающее вещество необходимо. К примеру, в каждой пилюле от мигрени «Ваттингс» действующего лекарственного вещества всего восемь процентов от общей массы пилюли — без вспомогательных веществ она была бы размером со спичечную головку — такие крохи не слишком удобно принимать. Особенно людям с грубыми пальцами, тремором или плохим зрением.

Джеймс почесал ухо. Слова кузена были вполне логичными.

Лемюэль тем временем зачерпнул мерным ковшиком в ящике белый порошок и пересыпал его в один из раструбов своего аппарата.

— А что это за штуковина? — спросил Джеймс, кивнув на «варитель».

— «Штуковина» — это «Пилюль-смеситель Лемони», его изобрел мой отец. Нужен он для замешивания пилюльной массы. До этого массу изготавливали вручную — наш аппарат значительно облегчил работу и ускорил все процессы. Здесь есть несколько емкостей: в одну я загодя насыпал лекарственное сырье, в другую только что — толченый мел, а в третью сейчас поступит глицериновая вода.

Лемюэль открутил вентиль на трубе под столом, и по длинной резиновой трубке пошла жидкость.

— А зачем нужны эти два отверстия, похожие на ноздри?

— В первое отверстие я добавлю наш традиционный семейный ингредиент — лимонный сок, а в другое… тот самый секретный ингредиент, который и относится к «страшной аптекарской тайне».

Джеймс навострил уши, а Лемюэль, достав из шкафа пузырек с длинным гнутым горлышком, перелил из него в смеситель лимонный сок. После чего, сняв с шеи цепочку с ключом, открыл большой ветхий сундук, который стоял в углу. Покопавшись в нем, он извлек ничем не примечательный с виду бумажный конвертик.

— Последний ингредиент, кузен, — сказал Лемюэль и насыпал немного содержимого конвертика на одну из чаш весов, что-то отмерил, а затем, отсоединив ее, через медную воронку, добавил порошок в смеситель.

Засунув пробки в «ноздри» аппарата, он опустил рычажок на его гладком покатом боку. Машина зарычала и, выдыхая пар из двух тонких раструбов, заработала. Все, что было на столе, начало подпрыгивать, зазвенели мерные ложечки, к краю поползла большая банка с эмульсией.

Лемюэль перехватил ее и уселся на стул.

— Что вы туда добавили? — сбивающимся от волнения голосом спросил Джеймс. — Что это за «секретный ингредиент»?

Лемюэль улыбнулся.

— Как вы думаете, кузен, что общего у всех лекарств, которые продаются в аптеках?

Джеймс задумался.

— Они все горькие?

— Далеко не все.

— Тогда не знаю.

Лемюэль пристально на него поглядел.

— Ну же, Джеймс. Это ведь так просто. Все без исключения лекарственные средства обладают так называемыми «побочными эффектами».

Джеймс смутился. Он ведь это знал.

— Вы добавили что-то, что вызывает побочный эффект?

— Верно.

— Но зачем?

— Это традиция. Начал ее еще прадедушка Лемони. Он понял, как заманить посетителей в аптеку повторно, а затем в третий, в четвертый раз и так далее. Больной покупает лекарство, оно ему помогает, но побочный эффект заставляет его прийти снова и купить что-то уже от этого побочного эффекта.

— Но ведь это… не честно? По сути, мы травим ничего не подозревающих людей!

Лемюэль хмыкнул.

— О, не драматизируйте, Джеймс. Побочные эффекты, которые мы добавляем в лекарства, не смертельны и обычно даже не вызывают тяжелых последствий.

— Обычно?

— Гм. Есть исключения.

— А доктора?! Они знают?

— Конечно. Все знают. И больные в том числе. Более того, мы честно рассказываем о побочных эффектах того или иного лекарства.

— Но они не знают, что аптекари сами добавляют эти побочные эффекты! Они считают, что это… не знаю… обязательная часть лекарства.

— Верно. И им об этом знать не стоит. Потому это и есть тайна.

— Это не тайна, а обман!

Лемюэль покачал головой.

— Мы предпочитаем называть это… хм… неким нюансом. Я понимаю ваше возмущение, Джеймс, но такова традиция. И она распространилась на все аптеки, не только на семейные аптеки Лемони. Прочие аптекари также придерживаются нюанса с побочными эффектами.

— Но если люди узнают…

— Ничего не произойдет, уверяю вас. В «Сплетне» напишут гневную статью, а люди какое-то время повозмущаются, возможно, мне или господину Медоузу даже придется заменить пару стекол в окнах наших аптек, но все останется по-прежнему. Понимаете ли, у людей нет выбора — они все равно будут покупать лекарства. А что им еще останется? Праведный гнев, к моему счастью, болезни не лечит.

От того цинизма, с которым говорил Лемюэль, Джеймса даже покоробило.

— Хорошо хоть в бинты и вату вы не добавляете побочные эффекты, — проворчал он.

Аптекарь потупился.

— Ну-у…

— И в вату с бинтами тоже?!

— Мы смачиваем их в растворе с побочными эффектами. Различные перевязки несут за собой жжение, зуд, чесотку, легкую забывчивость, сонливость и…

— Я понял!

Джеймс опустил голову и насупился: по его мнению, все это было не просто обманом, а настоящей подлостью. Лемюэль между тем поднялся и добавил в подрагивающий смеситель эмульсию из банки.

— Мне кажется, вы не столько возмущены тем, что я вам рассказал, сколько… Вы выглядите слегка разочарованным, дорогой кузен.

Джеймс кивнул.

— Я думал вы откроете мне другую тайну, Лемюэль.

— Другую? Но у меня нет других тайн.

Джеймс глянул на него с сомнением, но осторожно пояснил:

— Дядюшка Людвиг рассказывал мне кое-что… О том, что вы делаете сыворотки… м-м-м… да, он так их и назвал: «сыворотки». Особенные, уникальные сыворотки с чудесными эффектами.

Лемюэль молчал. Его лицо не выражало ни единой эмоции.

Джеймс решил, что намека недостаточно, и добавил:

— Например, он рассказывал о сыворотке, благодаря которой человек может не испытывать боли, или о другой — такой, которая помогает человеку помнить все и ничего не забывать. Или не чувствовать страх, а еще…

— Дядюшка Людвиг вам рассказывал? — спросил Лемюэль, и Джеймс понял, что тот не поверил. В любом случае идти на попятную было поздно.

— Да. А еще, если не ошибаюсь, именно об этом говорил человек, который приходил ночью вместе со Свечниками. Кажется, его зовут Пири…

— Мистер Пири и сам не знает, о чем говорит. Этот человек…

— Но вы ведь их делаете, не так ли? — прервал кузена Джеймс, пока тот не соврал или не придумал какую-нибудь отговорку. — Чудесные сыворотки. Дядюшка Людвиг сказал, что вы настоящий гений…

Лемюэль поджал губы и с непонятной грустью сказал:

— Прадедушка Лемони — настоящий гений, а я… я всего лишь…

Джеймс не сводил с него взгляда, и аптекарь вздохнул.

— Ладно, возможно, я и делаю порой кое-какие… гм… лекарства довольно необычного свойства.

— У вас есть рецепты? Вы меня научите?

Лемюэль бросил быстрый взгляд на пустующий стул у соседнего стола, словно ожидал увидеть там кого-то.

— Рецепты, да… — негромко сказал он. — К сожалению, этому я научить вас не могу, Джеймс. Я и сам не всегда понимаю, что делаю, и если бы не помощь…

— Помощь? Вам кто-то помогает?

Смеситель неожиданно затих, раздался звонок. Лемюэль дернул головой и повернулся к аппарату.

— Пилюльная масса замешалась! Вы можете подойти поближе.

Джеймс последовал приглашению. Лемюэль склонился над смесителем и повернул краник — из тонкого носика поползла белесая тестообразная масса. Отрезав небольшой кусочек этой массы ножницами, он положил его на деревянную доску и принялся раскатывать плоской скалкой.

— В итоге должен получиться вот такой гладкий цилиндрик, — сказал Лемюэль, подняв скалку. — Он называется «тяжем». Очень важно, чтобы тяж был ровным по всей длине, без опухлостей и продавленностей. Когда у вас выйдет нечто подобное, можно приступать, собственно, к пиллюлированию.

Разместив цилиндрик на вмонтированной в стол продолговатой металлической пластине с тонкими ребрышками, он взял точно такую же металлическую ребристую штуковину, перевернул ее и пару раз быстро провел-прокатил по цилиндрику.

— С помощью этих канелюрованных пластин-валов и происходит нарезание пилюль, — пояснил Лемюэль.

— Канелюрованных?

— Снабженных канальчиками. Глядите!

Подняв верхний вал, он продемонстрировал Джеймсу то, во что превратился цилиндрик. На нижней пластине лежали аккуратно нарезанные круглые белые шарики.

— Пилюли! — воскликнул Джеймс. — Они готовы!

Лемюэль покачал головой.

— Пока нет. Еще нужно произвести взвешивание и «опудривание».

Взяв один из шариков, он положил его на чашу весов, ваги чуть качнулись, и Лемюэль ткнул пальцем сперва на отметки на весах, а затем в раскрытую страницу лежавшей рядом книги с аптекарскими прописями.

— В пределах нормы. Стандарт соблюден. Теперь можно «опудривать».

Сняв пилюлю с чаши весов, он снова положил ее на доску, после чего присыпал тальком и несколько раз прокатал, пока она вся равномерно не покрылась порошком.

— Вот теперь готово.

— Поразительно! Все так просто!

— Если следовать строгой последовательности, разумеется, — сказал Лемюэль, а затем, схватив пилюлю, быстро сунул ее в рот и проглотил.

Джеймс замер.

— Вы… вы ее… но зачем?! Что это было за чудодейственное лекарство?!

Лемюэль улыбнулся.

— О, это была всего лишь пилюля от мигрени. Голова побаливает с самого утра, и вскоре мое «чудодейственное лекарство» чудодейственно подействует.

— От мигре-е-ни? — разочарованно протянул Джеймс.

— Наш урок закончен, кузен. Думаю, завтра я позволю вам попробовать создать пилюлю самому. А пока что, — он скосил взгляд на часы, — нам предстоит ночная работа. Отправляйтесь к себе. В полночь я зайду за вами.

Джеймс кивнул и направился к выходу из провизорской. Он так и не выяснил то, что планировал, но отчаиваться не спешил — кое-что уже было известно. Как минимум подтвердилось то, что Лемюэль изготавливает уникальные сыворотки, и то, что рецепты существуют. Может, во время ночной работы удастся еще что-то узнать?

Что ж, забегая вперед, стоит сказать, что Джеймса ждала ночь, полная впечатлений.

***

Ночная работа шла своим чередом.

Лемюэль и Джеймс стояли за стойкой — аптекарь обслуживал посетителей, а кузен больше слушал и наблюдал.

В аптеку заходили личности, ничем не уступающие в мрачности тем, которых Джеймс видел накануне. «Ночные жители Саквояжни» — так их называл сам Лемюэль. Угрюмые крысоловы, заплаканные танцовщицы из кабаре «Три Чулка», заявилась парочка очень неприятных господ, от которых разило кладбищем, — по их оговоркам, Джеймс понял, что занимаются они ни чем иным, как похищением тел. То и дело заглядывал кто-то из района-трущобы Фли, что по ту сторону канала. Пару раз забрели сомнамбулисты — никак не реагируя на приветствия и незряче глядя перед собой, они вошли, походили по аптеке, а потом так же вышли и отправились дальше по своим лунатическим делам.

Со всеми (кроме упомянутых сомнамбулистов) Лемюэль Лемони был приветлив, для каждого находил требуемые лекарства, никому не отказывал и при этом ни разу не поинтересовался, зачем то или иное лекарство покупателю требуется.

— Местные зовут Тремпл-Толл Саквояжным районом, — сказал он, когда аптека на некоторое время опустела, — и у этого «Саквояжа» есть некая «подкладка». Под ней бурлит своя жизнь — та, о которой почтенные жители города стараются не задумываться…

— А что же полиция? — спросил Джеймс. — Вы не боитесь, что констебль Тромпер узнает о том, что здесь происходит?

— Мистер Тромпер знает и, уж поверьте, он был бы счастлив сунуть свой констебльский нос в дела аптеки, но попросту не может.

— Он что-то такое говорил утром. Что только лишь уважение к миссис Клопп и мисс Клопп не позволяет ему вас арестовать.

Лемюэль раздраженно на него глянул. Кажется, его волновала вовсе не угроза быть схваченным.

— Мистер Тромпер живет прошлым, Джеймс, и постоянно забывает, что никакой «мисс Клопп» больше нет. Как же его злит, что Хелен не ответила ему вза…

— Маё пачитение, — раздалось рядом, и Лемюэль с Джеймсом едва не подпрыгнули от неожиданности.

У стойки стоял довольно примечательный мистер в черном костюме, котелке с высокой тульей и с изумрудно-зеленым платком в петлице. Лицо у незнакомца было круглым и плоским, как тарелка, а узкие глаза напоминали две щелочки для монет в газетной тумбе. Опирался этот мистер на черную трость с навершием в виде золоченой обезьяньей головы.

Как незнакомец оказался в аптеке, Джеймс не понял — он мог бы поклясться, что дверь не открывалась, а колокольчик не звенел. И тем не менее обладатель трости с обезьяньей головой стоял тут — широко улыбался, демонстрируя полумесяц блестящих металлических зубов.

Лемюэль взял себя в руки и отцедил дежурное приветствие:

— Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю Лемони», сэр. Чем могу быть полезен?

Судя по тому, как застыло лицо кузена, Джеймс догадался: он знает, кто перед ним стоит.

Незнакомец слегка приподнял тростью котелок и сказал:

— Мисител Лемони, миня зовут Фо Фенг, я плишел к вам си деловым пледложением.

Говорил этот мистер Фенг с очень странным акцентом — и это не удивительно, учитывая, что он и сам выглядел, как нечто диковинное. Акцент посетителя казался забавным, но от выражения лица этого человека Джеймса по-настоящему пробирало.

— Вам нужны лекарства, сэр? Могу предложить…

— Нет-нет. Ликалства мине не нужны. Миня послала к вам почитенная мадам Си из «Зеленого Дыма». Ви знаете мадам Си?

— Наслышан, — глухо произнес Лемюэль.

— Мадам Си недовольна. Ви не пожелали говолить с ее чиеловеком, котолый плиходил к вам.

— Мистер Фенг, — ответил Лемюэль, — со всем почтением, но я вынужден повторить вам то же, что сказал человеку мадам Си, который приходил до вас. К сожалению, я не могу ответить на предложение мадам Си согласием.

— Мадам Си ожидала, чито ви будете упилаться, как обезиана, котолую отплавляют в обезианий суп. Но ви только послушиайте маё пледложиение. Ваша вигода от нашего сотлудничества…

— Ответ тот же, мистер Фенг, — резко сказал Лемюэль. — Меня не интересует предложение мадам Си. Лемони не занимаются дурманом.

Мистер Фенг продолжал улыбаться, но при этом еще сильнее сощурил глаза — так, что они почти полностью исчезли под тяжелыми веками.

— Ви ние можите отказать мадам Си. Никто ние отказывает мадам Си.

— Я могу, мистер Фенг. Доброй ночи.

Уходить мистер Фенг не торопился. Он негромко стукнул тростью в пол и слегка наклонился вперед.

— Опасно, мисител Лемони. Очиень опасно отказываться от пледложения.

— Вы мне угрожаете, мистер Фенг? Не стоит. Вы ведь знаете, кем являются некоторые мои клиенты? Они не будут рады, что на их… гм… территорию заходят люди из синдиката. Насколько я знаю, существуют договоренности о том, что они не лезут в Гарь, а из Гари…

— Мисител Лемони, дулманный дым тянется далеко за пледелы Гали. Синдикат там, где дулман. Синдикат повсюду. Ми знаем, кто к вам плиходит. Свечники, Синие Платки и миссис Догвилль. Мадам Си сичитает, чито с ними можно будет договолиться.

— С ними — возможно. Со мной — нет. Прошу, передайте мадам Си мое глубочайшее почтение. Возможно, ей стоит обратить внимание на другую аптеку в Тремпл-Толл? Уверен, с господином Медоузом вам будет легче договориться.

Мистер Фенг какое-то время молчал, а после развернулся и направился к выходу. Дверь за ним закрылась, и только тогда Джеймс осмелился спросить:

— Что это значит, Лемюэль? Кто такая мадам Си и что этому человеку было нужно?

Лемюэль скрипнул зубами.

— Мадам Си — глава преступного синдиката из Гари. Они держат подпольные игорные дома и курильни ядовитого дурмана. Прежде люди из синдиката не рисковали высовывать нос за пределы Гари, но на прошлой неделе начались поползновения. Они хотят, чтобы я продавал в аптеке дурманное зелье, тем самым подсаживая на него местных, после чего, когда у тех выработается привычка, отправлял их в курильни, где этих несчастных потом по-настоящему возьмут в оборот. Люди мадам Си очень опасны, и так просто не отступятся, но я ни за что не допущу, чтобы в моей аптеке продавали дурман.

Джеймс покивал, но как следует задуматься об этом не успел — зазвенел колокольчик, и дверь открылась. В аптеку ввалилась настоящая толпа. Толпа громил.

— Добрый вечер, мистер Лемони! Мое почтение, мистер Лемони! Как поживаете, мистер Лемони?! — заголосили они наперебой, сгрудившись у стойки и расталкивая друг друга плечами и локтями.

— Добрый вечер, господа, — поприветствовал Лемюэль.

Громилы выглядели весьма угрожающе — как и должны выглядеть профессиональные громилы: небритые щетинистые подбородки, сломанные носы, заплывшие под синяками глаза, все — при коротких дубинках, — но, в отличие от господина из синдиката, Лемюэль этих типов, видимо, не боялся, поскольку приветливо и с легким снисхождением улыбался.

Громилы, несмотря на свой суровый вид, вели себя, как дети: переругивались, обзывали друг друга «вонючками» и «недоумками», привставали на носочки, выглядывая, что там есть интересного в шкафах за спиной аптекаря. А еще в них явно проскальзывало что-то родственное: они были похожи друг на друга, как пробки, которые Джеймс продавливал сегодня в провизорской.

— Мальчики! — раздалось от дверей. — Не забывайте о манерах! Пропустите маму!

Громилы поспешно расступились, и к стойке, лениво похлестывая самых нерасторопных сложенным веером, подошла высокая и весьма «громоздкая» дама в бордовом платье. На ее подвитых черных волосах сидела элегантная шляпка, белые кружевные перчатки обтягивали пухлые пальцы и едва не лопались на них.

С появлением мадам у стойки стало по-настоящему тесно. Она вскинула тяжелое широкое лицо и важно проговорила:

— Добрый вечер, мистер Лемони.

— Мое почтение, миссис Догвилль. Буквально только что вас упоминали в очень… гм… милой беседе.

— Надеюсь, исключительно в хорошем ключе.

— О, разумеется, мадам! Сам факт того, что вы посещаете нас, делает честь моей аптеке. Неизменно рад вас видеть.

— Взаимно, — кивнула миссис Догвилль. — «Взаимно» — сказала бы я, если бы повод не был столь, — она раздраженно глянула на одного из сыновей, — досадным.

— Повод, мадам?

— Дети, вы понимаете, — многозначительно вздохнула она. — Стоило мне отлучиться на чаепитие к моей близкой подруге Лоретте Сомм (как вы знаете, она кузина достопочтенного главного судьи Сомма), как мальчишки тут же устроили драку. Вы только поглядите на них! Пять сломанных носов, эти уродливые синяки, отвратительные прогалины на месте зубов! Я уж молчу о том, что эти негодники превратили дом в какое-то поле боя! Хотя что это я! Не буду молчать! Негодники превратили мой милый уютный дом в какое-то поле боя!

— Это все Дипперт начал, мам! — вставил один из громил.

— Что?! — возмутился, видимо, Дипперт. — Все знают, что это ты, Джеб, решил поиграть в «Ловушку для младшего»!

— А твою любимую вазу разбил Руперт, мам! — наябедничал еще один громила.

— Она уже была разбита, когда я ее нашел! — вступился за свою честь Руперт.

— А ну, заткнулись все! — рявкнула миссис Догвилль. — Мама говорит с мистером Лемони! Не забывайте, что вы все наказаны!

Громилы явно боялись вызвать еще больший гнев этой властной женщины.

— Да, мам, — угрюмо забубнили они.

— Итак, мистер Лемони, — продолжила мадам. — Вот список всего, что нужно.

Она ткнула пальцем в стойку, но списка на ней никакого не появилось. Повисла тишина. Лемюэль недоуменно глянул на миссис Догвилль.

— Список, Дипперт, — проскрежетала мадам.

— Он у Берни, мам, — последовал ответ.

— Ничего у меня нет, — ответил Берни. — Думаю, его взял Пикли.

— И у меня нет, — отозвался Пикли.

Мадам сжала зубы и так сильно задрожала, что с ее лица посыпалась пудра.

— У кого список, мальчики?

Громилы принялись рыться в карманах. Наконец один из них обнаружил список в своем пиджаке.

— Он здесь, мам! — воскликнул стоявший позади всех громила, и бумажка перекочевала через братьев к стойке.

Лемюэль взял список и озвучил его:

— дюжина шаровых бомб (три про запас)

— две дымовые бомбы

— три коробки с патронами

— химрастопка для фургона

— пять масок

— четыре мешка

— заказать новые отмычки у мастера Ротча…

Миссис Догвилль выпучила глаза и засопела, шумно раздувая ноздри. Вокруг нее мгновенно образовалась пустота, что казалось немыслимым, учитывая, что у ночной стойки за миг до этого было не протолкнуться.

— Это не тот список! — громыхнула мадам. — Это список того, что нужно взять на новое дело! Где список лекарств, идиоты?!

Громилы засуетились и вновь как следует обыскали собственные карманы. В итоге правильный список был все же найден и передан аптекарю.

Лемюэль изучил его и принялся собирать необходимое, доставая склянки и коробки из шкафа и складируя все это на стойке. Постепенно гора лекарств росла, и вскоре перед мадам уже выстроилась громадная пирамида едва ли не до потолка.

— Еще добавьте что-то от зуда, мистер Лемони. У нашего Пикли последние пару дней жжет в месте, на котором обычно сидят.

Громилы дружно захихикали, Пикли покраснел до корней волос.

— Ну, ма-ам, я же просил тебя никому не говорить…

— Аптекарю можно, дорогой, — сказала миссис Догвилль, — он не будет смеяться.

Лемюэль кивнул и добавил к горе лекарств флакон с мазью.

— С вас шестьдесят пять фунтов, семьдесят пять пенсов, мадам.

Миссис Догвилль открыла ридикюль, в котором запросто мог бы уместиться еще один (девятый) громила, и, достав оттуда деньги, заплатила.

— Мам, — заискивающе проронил один из сыновей, — купи мне лимонную пастилку. Пожалуйста…

— И мне! И мне! — раздалось отовсюду.

— А вы заслужили лимонные пастилки? — сурово спросила миссис Догвилль.

— Ну, ма-ам… Ну пожалуйста…

— Эх, не могу отказать моим мальчикам. Мистер Лемони, еще пять лимонных пастилок, будьте любезны.

Когда пастилки были выданы, а мадам сломала веер о головы своих сыновей, которые тут же начали свару из-за пастилок, семейство Догвилль переправив гору лекарств в мешок, попрощалось с Лемюэлем и гурьбой покинуло аптеку.

— Это же те самые, печально известные бандиты Догвилли? — спросил Джеймс.

— Они, — подтвердил Лемюэль. — Учитывая, что у них скоро дело, чувствую, еще парочка сыновей мадам переберется в застенки тюрьмы Хайд, а меня ожидает новое посещение — нужно будет как следует запастись бинтами.

Лемюэль склонился над книгой учета, а Джеймс бросил взгляд на дверь, ожидая, кто же войдет в нее, и тут он кое-что заметил.

В коридор, ведущий в провизорскую, шмыгнула какая-то невысокая фигурка.

— Лемюэль, вы видели?

Кузен поднял взгляд.

— Видел что?

— Мне показалось, что… — неуверенно проговорил Джеймс. — Я проверю…

Лемюэль пожал плечами и вернулся к книге.

Выйдя из-за стойки, Джеймс направился к проходу, заглянул в него. Никого…

Двинувшись по коридорчику, он прислушался. В провизорской кто-то был — оттуда раздавалось глухое ворчание, которому сопутствовали характерные шорохи и звон склянок — кто-то рыскал среди лекарств и явно там что-то искал.

Подкравшись к открытой двери провизорской, Джеймс осторожно выглянул. Подставив к одному из шкафов стульчик, какой-то мальчишка копался на полках. Маленький воришка снимал с полок одну за другой банки, откупоривал их засовывал внутрь свой длинный заостренный нос.

Джеймс мгновенно узнал воришку.

«Это же та назойливая кукла, которая пыталась днем выманить у Лемюэля лекарства!»

Дождавшись, когда мелкий негодник сунет нос в очередную банку, Джеймс подскочил к нему и схватил его за шиворот.

— Ай-ай-ай! — заверещала кукла. — Пусти! Пусти!

— И не подумаю! Что ты здесь ищешь?!

— Ничего! Пусти, тебе говорят! Или я за себя не ручаюсь!

Кукла дергалась, изворачивалась, сучила по воздуху ножками в остроносых башмаках, но Джеймс как следует встряхнул ее и, недолго думая, потащил свой улов к черному входу в аптеку.

— Лемюэль! — воскликнул он, взгромоздив куклу на стойку перед аптекарем. — Поглядите, кого я нашел! Он пытался украсть лекарства!

Лемюэль нахмурился.

— Мистер Бек! Этого стоило ожидать… Я уже порядком устал вас прогонять.

— Вот и не прогоняйте, раз устали, — дерзко ответила кукла.

— Мистер Бек, я не раз говорил вам, что вы не получите лекарств без денег.

— Но мне они нужны!

— Всем нужны лекарства, но никто не забирается в аптеку и не позволяет себе их красть.

— Говард Бек ничего не украл!

Лемюэль сурово приподнял бровь.

— Это потому, что Говард Бек просто не успел ничего украсть. Что же мне с вами делать?

— Можно сдать его мистеру Тромперу, — вставил Джеймс. — У констебля найдется управа на коротышку.

Говард Бек повернул к нему голову.

— Никакой я не коротышка! Это все кругом долговязые! И вообще, у тебя уши странные! У мистера Бонти с нашей улицы такие же! Он пил настойку, чтобы подслушивать, и у него они от этой настойки скрючились!

Джеймс непроизвольно поднес к правому уху руку. Оскорбления от нелепой куклы он терпеть не собирался.

— Ах ты…

Лемюэль его прервал.

— Мистер Бек, — сказал он, — вы — очень дурно воспитанная кукла. Вы ведете себя неподобающе, и вашей маме, почтенной мадам Дуддо, должно быть невероятно стыдно за вас. Мне придется написать ей письмо и сообщить о ваших проделках.

Говард Бек в ужасе схватился руками за свой крошечный котелок на голове.

— Нет! — завопил он. — Только не это! Не пишите мамаше!

— Я вынужден. Она должна знать.

— Но тогда она огорчится! А она и так очень грустная… я же просто хотел добыть для нее лекарство! Чтобы она не грустила… Бедная мамаша! Бедный несчастный Говард Бек!

Кукла понуро опустил плечи. Казалось, она вот-вот разрыдается от отчаяния. Джеймсу стало ее жалко. И, видимо, не ему одному.

— Что с вашей мамой, мистер Бек? — спросил Лемюэль. — Чем она болеет?

— Я же сказал: она грустит!

— Грусть — это не болезнь. Расскажите подробнее…

Говард Бек принялся ковырять длинным деревянным пальцем стойку.

— Она ничего не ест, никуда не выходит. Почти не говорит. И совсем не делает кукол. Она сказала, что больше не видит смысла их делать. И вообще, ни в чем больше не видит смысла. Она была очень веселой, она читала мне книжки и часто смеялась. А сейчас только сидит в своем кресле и ничего не делает.

Лемюэль вздохнул.

— Судя по всему, мадам Дуддо страдает от тяжелой меланхолии.

Он развернулся и снял с полки какую-то баночку.

— Уговорите мадам Дуддо принять хотя бы одну пилюлю, мистер Бек, а потом давайте их ей по одной в день.

Говард Бек, не веря своему счастью, поднял голову.

— По одной пилюле в день, — повторил Лемюэль. — Это важно. Не больше. Вы поняли меня?

Говард Бек схватил баночку.

— А если я дам ей все сразу, она станет счастливой?

Лемюэль гневно сдвинул брови.

— Очевидно, вы меня не поняли, мистер Бек. — Он забрал у куклы баночку с пилюлями и, вытащив пробку, достал один крохотный кругляш. — Лечение так не работает. Ни в коем случае нельзя принимать больше одной пилюли в день, если вы не хотите, чтобы ваша мама умерла. Я не могу доверить вам всю склянку: боюсь, из благих побуждений вы сделаете нечто непоправимое. Начнем с одной пилюли. Вы дадите ее вашей маме, а на следующий день придете сюда, сообщите мне об изменениях в состоянии мадам Дуддо и получите еще одну. А вообще, я бы советовал вам обратиться к доктору.

— До-о-октору?! — Говард Бек испуганно задрожал. — Не люблю докторов! Они очень страшные!

После посещения аптеки доктором Доу накануне Джеймс был с ним согласен.

— Не потеряйте пилюлю, — только и сказал Лемюэль, после чего сам засунул ее Говарду Беку в карман пиджачка. — Я надеюсь, вашей маме станет легче.

Кукла вскочила на ноги и неожиданно обняла Лемюэля. Тот выглядел невероятно смущенным.

— Ну-ну…

Говард Бек отпустил аптекаря, показал Джеймсу на прощание очень неприличный жест-«чайку» рукой и, спрыгнув со стойки, опрометью бросился к выходу. Миг — и он скрылся за дверью.

— Почему вы его пожалели? — спросил Джеймс.

Лемюэль задумчиво глядел на дверь, за которой исчез маленький прохвост.

— Говард Бек — совсем как ребенок, Джеймс. Он наивен и простодушен. Живых кукол в Габене почти не осталось, этот малыш — нечто, вроде ходячей достопримечательности Тремпл-Толл, отголосок времен, когда игрушки были чем-то… большим… Когда я был ребенком, я мечтал о таком друге, как Говард Бек, но отец и слышать ничего не желал. «У тебя нет времени на игры, Лемюэль, — говорил он. — Ты должен учиться. Игрушки не помогут тебе стать достойным продолжателем семейного дела Лемони». Сейчас кукольники испытывают непростые времена, они разорились, обнищали, больше никому не нужны живые куклы. Я понимаю, почему кукольница с улицы Мятых Роз страдает меланхолией. Ее яркая и шумная жизнь осталась в прошлом. После той трагедии все изменилось…

— Трагедии?

— Я не знаю, что именно произошло. Никто не знает всех подробностей. Известно лишь, что однажды спектакль на сцене кабаре-театра «Тутти-Бланш» пошел не плану. Куклы-актеры сошли с ума и напали на зрителей. Было много жертв. После этого главный судья Сомм официальным указом запретил городским кукольникам создавать новых живых кукол, а едва ли не всех, что уже были созданы, схватили и…

— Что с ними сделали?

— Я не знаю. Одни говорят, что их сожгли, другие — что заперли в тюрьму для кукол.

— Что? Кукольная тюрьма?

— Это всего лишь сплетни, Джеймс. Всего лишь сплетни…

Дверь открылась, и звон колокольчика оборвал разговор.

В аптеку вошли двое. Джентльмены являлись обладателями шляп-котелков и скрывали лица под темно-синими платками. Джеймс узнал этих господ — видимо, именно о них говорил человек мадам Си.

Затащив в помещение большой аквариум со злобного вида зубастой рыбой, они поставили его на стойку.

— Добрейшей ночки, милый мистер Лемони, — сказал один из них настолько лживо-приторным голосом, что у Джеймса от него даже разболелся зуб.

— Здравствуйте, мистер Пенс.

Пенс стукнул костяшками пальцев по аквариуму, на что рыба клацнула зубами и ткнулась головой в стенку.

— Принимайте этого красавчика. Самая улыбающаяся рыбёха на Подметке.

Джеймс приблизил лицо к аквариуму: от плотоядной «улыбки» рыбы ему стало не по себе.

Лемюэль кивнул и сделал запись в книге учета.

— Это ведь еще не все, — сказал он.

Мистер Пенс достал из-под пальто коричневый бумажный пакет.

— Вы знаете, доставать то, что вам нужно, становится все сложнее, мистер Лемони.

Аптекарь промолчал, ожидая продолжения. Судя по тому, как вытянулось его лицо, он догадывался, к чему этот тип клонит. Джеймс, хоть пока мало что понимал в «ведении дел», также догадался: набивание цены ни с чем не спутаешь.

— Флики накрыли наш склад два дня назад, — сказал Пенс. — Знаете, что привело их туда?

— Не имею ни малейшего…

— Нас сдал некий добрый мистер клерк из Паровозного ведомства, с которым мы время от времени, так сказать, пили чай. Ненадежный оказался пройдоха.

— Я сочувствую… ему.

— Да уж, — хохотнул Пенс. — Бедолага стал ужином для канальных сомов, но речь не о нем. Мистер Меррик понес некоторые издержки из-за вашего заказа, мистер Лемони, — наш человечек в Ведомстве сдал нас, когда узнал, что именно прибыло в Габен в двойном дне ящика с чаем из Хартума. Он испугался, что его свяжут с Серебряным Воском, и пошел на… хм… чаепитие к фликам.

— Мистер Пенс…

— Серебряный Воск входит в «Список Запрещенных Товаров Сомма». Мы знали об этом, но… издержки, сами понимаете… Мистер Меррик произвел новые расчеты и решил повысить стоимость своих услуг.

— Сколько?

— Две склянки дополнительно…

— Это грабеж!

— …за каждую унцию Воска.

— Возмутительно!

Мистер Пенс демонстративно зашуршал пакетом.

— Ты слышал, Перечник? Мистер Лемони говорит, что это возмутительно.

— Я слышал, Пенс, — прорычал его спутник и достал из кармана пальто револьвер.

Лемюэль не шелохнулся, а Джеймс отпрянул, что вызвало у Синих Платков приступ смеха.

— О, не стоит горячиться, Перечник. Мистер Лемони — здравомыслящий человек, и знает, что ему не стоит показывать зубки. Верно, мистер Лемони?

Лемюэль кивнул.

— Наши пузырьки, мистер Лемони. И поживее.

Аптекарь медленно повернулся и начал доставать из шкафа крошечные пузатые склянки с вязкой синей жидкостью.

— Думаю, мне придется отказаться от ваших услуг в дальнейшем, — сказал он, выставив последнюю склянку. — Я вынужден найти тех, кто поставит мне нужные ингредиенты дешевле.

Перечник от этих слов дернулся, но Пенс остановил его, резко подняв руку.

— Вы намекаете на ржавоголовых? У нас был договор. Боссу это не понравится.

— Но вы подняли цену — этого в договоре не было. Наше сотрудничество с вашим боссом было весьма взаимовыгодным. Я напомню вам, что мистеру Меррику и вам самим, господа, жизненно необходимо лекарство, которое я готовлю.

Пенс молчал, раздумывая над его словами. Наконец он кашлянул и сказал:

— Пузырьки, Перечник.

Его подельник снял котелок и, перевернув его, сложил склянки внутрь, распихав их по крошечным кармашкам под подкладкой, после чего нахлобучил шляпу на голову.

— Я передам ваши слова боссу, мистер Лемони, — сказал Пенс. — Уверен, мы с вами сможем договориться и пересмотреть старый договор так, чтобы все были довольны. Думаю, для следующей поставки цена будет прежней. Мистер Меррик, скорее всего, уступит, если вы не будете горячиться и не пойдете на чаепитие к ржавоголовым. Им нельзя доверять, мистер Лемони.

— Я не буду горячиться, мистер Пенс. К тому же почтенный мистер Меррик знает, что только я во всем Габене могу сделать для него лекарство. Это очень старый рецепт, и Медоуз из «Аптеки Медоуза» им не обладает.

— Верно-верно, — кивнул Пенс. — Никто не будет горячиться, и наше сотрудничество продолжит быть взаимовыгодным.

— Я жду следующую поставку в следующем месяце? — уточнил аптекарь.

— Разумеется. Доброй ночи, мистер Лемони. Перечник, отчаливаем.

И они «отчалили».

— Вы можете перестать дрожать, Джеймс, — сказал Лемюэль, когда за бандитами закрылась дверь.

— Они едва нас не застрелили!

Кузен хмыкнул.

— Ну что вы, Джеймс. Мистер Пенс, или, как его называют на канале Брилли-Моу, Ржавый Пенс — не случайно является правой рукой мистера Меррика. Он лучше многих знает, когда пуля решает дело, а когда она может лишь все испортить. Думаю, это был спектакль — господа Синие Платки отличаются тем, что никогда не упустят возможности загнуть цену за свои услуги. Они не могли не попытаться — я догадывался, что так будет.

— Кажется, они не знают, что вы ведете дела и со Свечниками…

— Разумеется, знают. Вот только ничего не могут с этим поделать.

— Нда-а… — буркнул Джеймс, — опасная работенка у нас. А зачем вам эта рыба? Дайте угадаю: ее чешуя — это какой-то ингредиент для ваших лекарств?

— Нет, Джеймс. Рыба — это подарок для мадам Клопп. Она давно хотела завести питомца.

Джеймс глянул на «питомца». Что ж, стоило признать: этот монстр подходил для злобной тещи аптекаря в качестве домашнего любимца как нельзя лучше.

— Думаю, я могу отпустить вас, Джеймс. Отнесите аквариум в провизорскую и отправляйтесь спать. Я тут справлюсь и сам, а у вас сегодня был очень долгий и тяжелый день — вы едва стоите на ногах. Между тем новый день обещает быть еще более трудным — близится туманный шквал, а это значит, что в аптеке будет не протолкнуться.

Джеймс не поверил своим ушам. Он мечтал о том, чтобы прилечь, еще с полудня. День и правда был долгим.

— Благодарю, Лемюэль.

Осторожно обхватив аквариум, он не без труда оторвал его от стойки. Рыба уставилась на него голодным алчущим взглядом.

— Только прощу вас об одном, Джеймс. Не споткнитесь.

«Да уж, и как тут не споткнуться…» — с досадой подумал Джеймс и потащил аквариум в коридорчик.

Каким-то чудом он донес стеклянный ящик и его злобного обитателя до провизорской, где и оставил его на столе.

Джеймс уже собирался отправиться к себе, когда внезапно обнаружил то, что заставило его отложить мысли о подушке и одеяле.

Шкаф был открыт!

И не просто какой-то шкаф, а тот, в который Лемюэль прошлой ночью поставил то, что принес ему мистер Гадли, — «самую опасную вещь в Габене»!

Джеймс шагнул к шкафу и сразу же проверил, на месте ли банка с похожей на чернила жидкостью. Та стояла ровно там же, где кузен ее и оставил.

«Хм…»

Джеймс постучал костяшками пальцев по боку банки. Темно-фиолетовая жидкость в ней колыхнулась. На миг Джеймсу показалось, что там что-то плавает.

Он обернулся и глянул на аквариум. Рыба глядела на него, словно ожидала, что же он сделает дальше.

— Я загляну внутрь… — прошептал Джеймс. — Ничего страшного не произойдет, если я… — он снял банку с полки, — просто загляну внутрь.

Пробка никак не хотела поддаваться — словно вросла в горлышко, и Джеймс использовал ногти. Ногти не помогли. Пришлось взять со стола нож. С ним дело пошло. Пробка медленно-медленно поползла…

В тот миг, как она с чавкающим звуком вышла из горлышка, в провизорской запахло чем-то горелым.

Джеймс заглянул в банку. Одни лишь «чернила»… Неужели речь шла о них? Что в этой жидкости может быть опасного и зачем вообще…

— Что вы делаете, Джеймс? — прозвучало за спиной, и Джеймс вздрогнул. В дверях стоял Лемюэль. Кузен глядел на него не моргая.

— Ничего! Я просто…

— Я ведь сказал вам, что не стоит интересоваться этой банкой! Это опасно.

— Да-да, прошу прощения, Лемюэль.

Поспешно вставив пробку, Джеймс вернул банку на место. Лемюэль подошел и запер шкаф.

— Вы мне не скажете, что внутри?

— Спокойной ночи, Джеймс.

Лемюэль спрятал ключ в карман фартука и, не прибавив ни слова, скрылся в коридорчике.

Джеймс вздохнул и, пообещав себе непременно все выяснить, направился к лестнице.

Следом за ним по полу что-то стремительно скользнуло…

***

За окном было еще темно. В последний раз, когда Джеймс смотрел на часы, они показывали четыре утра.

У порога стояла мышеловка, но все равно Джеймс то и дело косился на дверь — ему казалось, что в комнате кто-то есть.

«Это просто страхи, — утешал он себя. — Никого здесь нет, кроме нас с Пуговкой…»

Джеймс лежал в постели, прижимая к себе чучело, как плюшевого мишку. Вернувшись в свою комнату, он полагал, что сразу же заснет, но тяжелые мысли навалились скопом, повисли на нем, цепляясь своими лапками, — пока не отцепишь и не посадишь каждую на поводок, не заснешь.

За этот день столько всего произошло…

Началось с того, что его заперли в клоаке. Кто это сделал? Зачем? От него хотели избавиться, или, как предположил Лемюэль, это была просто чья-то шутка? Еще и этот ключ странный, который он нашел в стоке…

За весь день проверить свою догадку и попытаться завести им автоматона у ночной стойки, Джеймсу не удалось — он почти все время был под присмотром Лемюэля…

Затем, после освобождения из клоаки состоялся очень странный разговор с констеблем Тромпером. Его оговорки, да и то, что сказал сам Лемюэль, явно намекали на то, что констебль испытывает к миссис Лемони определенные… чувства. А еще он заявил, что Лемюэль — не в ладах с головой. Если верить найденным письмам от доктора Хоггарта, констебль был прав. Вот только чем болеет Лемюэль, понятнее не стало. Еще и этот Хороший сын… Кто он такой? Чего хочет?..

Тем не менее больше вопросов вызывало другое. То, чему Джеймс стал свидетелем в комнате Лемюэля. Блоха-посыльная и письмо, которое она принесла. Это письмо тревожило Джеймса сильнее всего. Лемюэль заключил сделку с каким-то мистером Блоххом, и тот раздобыл для него недостающий ингредиент. Судя по реакции Лемюэля, это был ингредиент для лекарства от болезни миссис Лемони и…

Джеймс оборвал себя. Это ведь не то, что его интересует на самом деле! Главное — это отыскать книгу, и за целый день в аптеке ему не удалось приблизиться к ней ни на шаг. Хотя Лемюэль косвенно подтвердил, что книга существует, и даже то, что он изготавливает уникальные сыворотки. Заговаривать с ним об этом было опасно, и все же риск того стоил: Джеймс выяснил, что с сыворотками Лемюэлю кто-то помогает… Вот только кто? И где искать «Секретные прописи»?

Думая обо всем этом, Джеймс и сам не заметил, как заснул.

Сон был беспокойным и весьма сумбурным. В нем Джеймс подходил ко всем и спрашивал, не найдется ли у них подходящей замочной скважины для его заводного ключа, а Лемюэль и мистер Тромпер сражались на дуэли за сердце миссис Лемони. Тромпер попытался ударить аптекаря дубинкой, но промахнулся, а Лемюэль, откупорив какую-то бутылочку, вылил ее содержимое на констебля. Откуда-то Джеймс знал, что это одна из «чудесных сывороток». От нее Тромпер начал прямо на глазах уменьшаться в росте, пока не стал напоминать десятилетнего мальчишку. Его лицо при этом изменилось и превратилось в деревянное лицо с пуговицами вместо глаз и острым длинным носом Говарда Бека. Констебль (или кукла?) заканючил, что это, мол, нечестно, и потребовал жалобную книгу, которая лежала на дне аквариума. В аквариуме плавала рыба с лицом мадам Клопп. Она сказала, что никому не позволит записывать туда жалобы и что скорее ее изжарят и съедят, чем она допустит подобное. За всем происходящим наблюдала невероятно тощая дама в черном платье и шляпке с вуалью. Джеймс знал, что ее зовут Карина. Она сидела на аптечной стойке, свесив ноги, и лениво поедала большой кусок сырого мяса, откусывая от него крошечные кусочки. С мяса на пол капала кровь и…

Джеймс проснулся. Он заморгал, понял, что все это ему приснилось, и бросил взгляд на дверь. Та по-прежнему была закрыта.

И вдруг он почувствовал. По ноге что-то ползало… что-то склизкое и мокрое!

Джеймс с ужасом отдернул одеяло и вздохнул с облегчением. Ничего и никого под одеялом не оказалось. Наверное, там был просто какой-то обрывок сна, который почему-то задержался дольше положенного, а потом развеялся.

Укрывшись, Джеймс погладил Пуговку и снова заснул…

Проснулся он от того, что где-то рядом раздался скрип. Как будто приоткрыли дверь.

Джеймс поднял голову. Дверь была закрыта. Мышеловка, как и прежде, стояла у порога.

Скрип повторился. Звучал он откуда-то из коридора.

Выбравшись из постели, Джеймс подошел к двери и прислушался. Скрипели половицы — кто-то прошел по коридору.

— Все хотят их заполучить… — донесся из-за двери негромкий хрипловатый голос. — Они всем нужны… вот только никто не знает, что с ними делать. Если мои «Секретные прописи» попадут в плохие руки, этот город ждут беды, каких он прежде не видел…

Джеймс округлил глаза.

«Секретные прописи»?!

Дрожащей от волнения рукой он повернул ручку и приоткрыл дверь. Высокая фигура в зеленом скрылась на лестнице, ведущей на третий этаж, и Джеймс на цыпочках двинулся за ней.

В коридоре третьего этажа он никого не увидел. При этом, к его удивлению, дверь комнаты миссис Лемони была широко открыта. Он подошел и даже не понял сперва, что видит. Комната была заполнена спутанными черными волосами — они занимали собой все видимое пространство и вываливались из нее наружу сухими всклокоченными лохмами.

— Миссис Лемони? — шепотом позвал Джеймс. — Вы там?

Откуда-то сбоку раздался уже знакомый скрип, и, повернув голову, Джеймс увидел, что дверь в тупике коридора приоткрыта. Подойдя, он заглянул в щелочку. В комнате горел камин, у которого стояло кресло, повернутое высокой спинкой к двери так, что разглядеть, кто в нем сидит, не представлялось возможным. При этом Джеймс мог бы поклясться, что там точно кто-то сидит…

— Ты ведь это ищешь? — спросил человек в кресле, и из-за спинки показалась рука. Рука держала большую книгу в темно-зеленой обложке.

Джеймс в отчаянии закусил губу.

«Не может быть! Откуда он знает?!»

— Мои рецепты… — сказал человек в кресле, и на этот раз Джеймс узнал его голос. Это был Лемюэль. — Мои «Секретные прописи». Ты ведь именно за ними проник в мой дом? Чего ждешь? Подойди и возьми…

Джеймс застыл. Книга была так близко! Нужно было просто преодолеть несколько шагов и схватить ее! И тогда все это закончится! Тогда можно будет взять Пуговку и сбежать из этого жуткого места! Забыть все это, как страшный сон!

И тем не менее ноги будто вросли в пол.

— Подойди, я сказал!

Джеймс качнулся, открыл дверь и, переступив порог, на негнущихся ногах приблизился к креслу, потянулся за книгой, но Лемюэль отдернул руку.

Внизу вдруг что-то заскрежетало.

Опустив взгляд, Джеймс увидел, как зашевелились ножки кресла — они оказались механическими — такими же, какие были и у кровати в его комнате.

Кресло начало поворачиваться, как громадный паук, а Джеймс мог лишь с ужасом ждать, пока оно не явит того, кто в нем сидел.

— Лемюэль? — прошептал Джеймс, но в кресле был вовсе не кузен.

Ему предстал некто в старомодном зеленом камзоле с белой кружевной оторочкой на рукавах и пышным жабо. На месте его головы сидел… череп в высоком желтом парике и в защитных очках с круглыми изумрудными стеклами, скрывающими глазницы.

Прадедушка!

Джеймс вскрикнул и проснулся.

Он тяжело дышал, словно бегом взобрался по очень длинной лестнице, по лицу тек липкий ледяной пот, впитываясь в воротник нижней рубашки и в край одеяла.

Струйка пота скатилась по щеке и попала в приоткрытый искаженный рот, и тут Джеймс понял, что никакой это не пот. Чернила! Ему в рот попали чернила!

Он хотел подняться и выплюнуть их, и не смог. Тело отказывалось слушаться — оно будто ему больше не принадлежало! Не удалось двинуть ни одним пальцем…

«Это сон?! — с отчаянием подумал он. — Я все еще сплю?!»

Джеймс ощутил шевеление на подушке, у левого уха, и почувствовал, как что-то забралось к нему на голову. Что-то поползло по волосам, по лбу.

— Какая досада, — раздался шепот, и Джеймс скосил глаза.

У кровати стоял Лемюэль. Его костюм сливался с темнотой комнаты, и казалось, что рядом висит лишь его бледное, лишенное эмоций лицо.

— Ле… ю-ю-ю… эль… — прохрипел Джеймс.

Кузен поднял руки — в них было нечто, похожее на клещи с длинными ручками. Лемюэль развел их в стороны и медленно поднес к лицу Джеймса.

«Он сейчас сдавит мне голову! — пронзила Джеймса мысль. — Сдавит!»

Лемюэль придвинул клещи еще ближе — их жуткие кошмарные жвала оказались прямо перед глазами Джеймса — а затем резко свел их.

Над головой что-то зашипело, и Джеймс увидел извивающуюся в клещах черную тварь с длинными щупальцами. Единственный желтый глаз твари чуть светился и дергался в глазнице в бессильной ярости, лоснящиеся, истекающие чернилами отростки пытались зацепиться за волосы Джеймса и за ручки клещей, но Лемюэль сдавил тварь еще сильнее, а потом быстро поднес свою добычу к стоявшей рядом банке и засунул ее внутрь, после чего заткнул банку пробкой.

Джеймс, не в силах даже моргнуть, глядел на аптекаря.

— Я ведь говорил вам не трогать эту банку, Джеймс, — сказал Лемюэль. — Я предупреждал… но вы меня не послушали…

Он достал из кармана стеклянный шприц и склонился над кузеном.

«Не-е-ет! Не делайте этого, Лемюэль! Прошу вас!» — хотел закричать Джеймс, но не смог выдавить ни звука.

Впрочем, его мольбы вряд ли помешали бы Лемюэлю сделать то, что тот собирался.

Аптекарь вонзил шприц Джеймсу в шею и надавил на поршень.

Джеймс дернулся и… застыл. Веки его медленно опустились. Все кругом погрузилось в темноту, как будто опустилась крышка чемодана, в котором его заперли.

И в этой темноте прозвучал тихий голос аптекаря:

— Что? Нет, это ничего не меняет. Да, я знаю… Я сделаю все, как ты скажешь, прадедушка.