Тайная история

1

Кельсер что угодно отдал бы за карандаш и бумагу.

Что угодно, на чем можно писать, чтобы как-то скоротать время. Зафиксировать мысли и придумать план бегства.

Текли дни. Он пытался царапать заметки на стенках Источника, но ничего не вышло. Пробовал выдергивать нитки из одежды и завязывать на них узелки, представляющие слова. К сожалению, нитки вскоре исчезали, а рубашка и штаны немедленно возвращались к прежнему виду. Во время одного из своих редких визитов Мутный объяснил, что одежда не настоящая, вернее, она всего лишь продолжение духа Кельсера.

По той же причине не получалось использовать для письма волосы и кровь. Строго говоря, ни того, ни другого у него тоже не было. Все это крайне раздражало, но примерно на втором месяце заточения Кельсер осознал правду: возможность писать не так уж и важна. В Ямах ее тоже не было, но он все равно строил планы. Да, планы, рожденные воспаленным разумом, неосуществимые мечты, но отсутствие бумаги никогда его не останавливало.

Все его попытки — способ занять себя, как-то убить время. Его хватило на пару недель. Когда он осознал правду, стремление писать угасло.

К счастью, к тому времени он открыл для себя в тюрьме нечто новое.

Шепоты.

О, слышать их он не мог. Но мог ли он вообще «слышать»? Ушей у него не было. Он — как там сказал Мутный? — когнитивная тень. Сила разума удерживала дух, не давая ему рассеяться. Сэйз пришел бы в восторг, ему нравились такие мистические темы.

И все же Кельсер кое-что ощущал. Источник продолжал пульсировать, посылая во внешний мир волны. Пульсация словно нарастала, превращаясь в постоянный гул: похожее ощущение возникает, когда поджигаешь бронзу и «слышишь» алломантов в действии.

Внутри каждой волны таилось… нечто. Кельсер называл это шепотами, хотя в них заключались не только слова. Шепоты были насыщены звуками, ароматами и образами.

Он увидел книгу с чернильными кляксами на страницах; группу людей, обменивающихся историями. Террисийцы в одеяниях? Сэйзед?

Волны нашептывали леденящие душу слова: Герой Веков, Вестник, мироносец. Он припомнил эти термины из древних террисийских пророчеств, упомянутых в дневнике Аленди.

Кельсеру открылась неутешительная правда. Он встретил бога, и вера — не пустые слова. Значит, что-то есть и в том множестве религий, которые Сэйзед держал в кармане, как колоду карт?

«Ты привел в мир Разрушителя…»

Со временем Кельсер обнаружил, что если погрузиться в мощный свет Источника, в самый его центр, перед очередной волной, то можно ее ненадолго оседлать. Его сознанию удавалось вырваться из Источника и мельком увидеть место, куда стремилась волна.

Он различал библиотеки, тихие залы, в которых далекие террисийцы обменивались историями, запоминая их. Различал безумцев, что сбивались в группы на улицах и шептали принесенные волнами слова. Различал рожденного туманом, из знати, который прыгал между домами.

Кроме Кельсера на волнах неслось что-то еще. Оно управляло невидимой деятельностью, интересовалось террисийскими преданиями. Кельсер непозволительно долго не понимал, что нужно попробовать другую тактику. Он погрузился в разреженный жидкий свет в центре бассейна и, когда пришла очередная волна, устремился в противоположном направлении — не вместе с ней, а к ее источнику.

Свет поредел, и Кельсер увидел новое место — темное пространство, которое не было ни миром мертвых, ни миром живых.

В этом месте он обнаружил разрушение, распад.

Не мрак, ибо мрак слишком цельный, чтобы представлять то, что Кельсер ощутил в Запределье. Это была безграничная сила, которая с радостью заглотила бы и разорвала на части нечто настолько простое, как мрак.

Сила простиралась в бесконечность. Это был ветер, что стачивает по крупинке; шторм, что сметает с пути; вечные волны, что медленно, медленно, медленно замирают, когда солнце и планета полностью остыли.

Это был итог и участь всего сущего. Сила гневалась.

Кельсер отпрянул и вынырнул из света, дрожа и тяжело дыша.

Он встретил бога. Но если один металл притягивает, то другой отталкивает. Что есть противоположность богу?

Увиденное встревожило его настолько, что он едва смог вернуться. Он почти убедил себя игнорировать ужасное существо во мраке, практически отгородился от шепотов и притворился, будто никогда не видел этого устрашающего, необъятного разрушителя.

Конечно, не удалось. Кельсер никогда не мог устоять перед тайной. Он все время играл в игру, правила которой выходили за пределы его понимания, и существо в Запределье доказывало это еще больше, чем встреча с Мутным.

Это и ужасало, и будоражило одновременно.

И Кельсер снова стал смотреть на существо. Снова и снова он силился понять, хотя чувствовал себя муравьем, пытающимся постичь симфонию.

Это продолжалось много недель, пока существо не обратило на него свой взор.

Прежде оно его не замечало, как человек не замечает паука, спрятавшегося в замочной скважине, но в этот раз насторожилось, резко всколыхнулось и устремилось к Кельсеру. Окружив место, из которого он наблюдал, оно закрутилось медленным вихрем, подобно водовороту в океане. Кельсер не мог отделаться от ощущения, что на него вдруг уставился огромный, бесконечный глаз.

Он бросился обратно в свою тюрьму, расплескивая жидкий свет. От испуга ему почудилось, что в груди бьется сердце: его естество пыталось воспроизвести реакцию на потрясение. Когда он уселся на привычное место у стенки бассейна, сердцебиение стихло.

Кельсер сильно встревожился из-за того, что существо обратило на него внимание, и из-за того, каким крошечным он ощутил себя перед лицом этой громады. При всей своей уверенности и изобретательности он, по сути, ничего из себя не представлял и всю жизнь лишь упражнялся в напускной храбрости.

Прошли месяцы. Он больше не изучал существо из Запределья, а ждал, когда его в очередной раз проведает Мутный.

Когда тот наконец появился, то выглядел еще более растрепанным, чем в прошлый раз: туман утекал с плеч, сквозь дырочку в левой щеке виднелась внутренность рта, одежда казалась еще более изношенной.

— Мутный? — позвал Кельсер. — Я кое-что видел. Этого… Разрушителя, о котором ты говорил. Думаю, я могу за ним наблюдать.

Мутный просто расхаживал взад-вперед, даже не разговаривая.

— Мутный? Эй, ты слушаешь?

Нет ответа.

— Идиот, — попробовал Кельсер. — Эй, ты позоришь божественный статус. Слышишь?

Даже оскорбление не сработало. Мутный продолжал вышагивать.

«Бесполезно», — подумал Кельсер.

Из Источника покатилась очередная волна силы, и Кельсер поймал взгляд Мутного.

Кельсеру словно напомнили, почему он вообще назвал это существо богом. В его глазах таилась бесконечность, дополняющая ту, что заперта в Источнике. Мутный был нотой, которую идеально держат, ни разу не дрогнув, или картиной, застывшей и неподвижной, в которой пойман кусочек жизни из ушедших времен. Он был силой многих-многих мгновений, неким образом сжатых в одно.

Мутный остановился перед ним. Его щеки полностью расползлись, открывая кости черепа, которые тоже расползались, а в глазах горела вечность. Это существо было божеством, но сломленным.

После этого Кельсер не видел Мутного много месяцев. Спокойствие и тишина тюрьмы казались такими же бесконечными, как существа, которых он встретил. Как-то раз он поймал себя на том, что планирует привлечь внимание разрушительной силы, чтобы вымолить у нее смерть.

Кельсер забеспокоился по-настоящему, когда начал разговаривать сам с собой.

— Что ты наделал?

— Я спас мир. Освободил человечество.

— И отомстил.

— Одно другому не мешает.

— Ты трус.

— Я изменил мир!

— А если ты просто марионетка этого существа из Запределья, как и утверждал Вседержитель? Кельсер, вдруг у тебя нет иной судьбы, кроме как делать то, что тебе говорят?

Он подавил вспышку безумия и пришел в себя, но хрупкость собственного рассудка хорошего настроения не добавляла. В Ямах он тоже был немного не в своем уме. Однажды, сидя в тишине и уставившись на текучий туман, из которого состояли стены пещеры, Кельсер осознал тайну, скрытую еще глубже.

Он был немного не в своем уме все время после Ям.

Отчасти поэтому он сначала не поверил, когда с ним кто-то заговорил.

— Такого я не ожидал.

Встряхнувшись, Кельсер с подозрением повернулся. Неужели галлюцинация? Если достаточно долго всматриваться в туман, можно увидеть все что угодно.

Однако перед ним оказалась не фигура из тумана, а парень с белоснежными волосами, угловатыми чертами лица и острым носом. Он показался Кельсеру смутно знакомым.

Парень сидел на полу, согнув ногу и уперев ладонь в колено. В руке — какая-то палка.

Стоп… нет, он сидел не на полу, а на предмете, который будто плавал в тумане. Белый, похожий на бревно предмет наполовину погрузился в туманный пол и покачивался, как корабль на воде. Палка в руке парня была коротким веслом, а вторая нога — та, что не задрана, — покоилась на бревне и смутно виднелась сквозь туман.

— Ты совсем не умеешь делать то, что от тебя ждут, — сказал парень.

— Ты кто такой? — Прищурившись, Кельсер шагнул к краю тюрьмы. Это не галлюцинация. Он отказывался верить, что его рассудок настолько плох. — Дух?

— Увы, смерть мне не идет. Портит цвет лица, знаешь ли.

Парень изучал Кельсера с понимающей улыбкой.

Кельсер сразу его возненавидел.

— Застрял тут? В тюрьме Ати… — Парень цокнул языком. — Подходящее возмездие за все, что ты натворил. Даже немного поэтично.

— И что же я натворил?

— Разрушил Ямы, мой покрытый шрамами друг, единственную перпендикулярность на планете, до которой можно было сравнительно легко добраться. А эта перпендикулярность очень опасная, с каждой минутой опасность возрастает, и ее трудно найти. По сути, ты покончил с перевозками через Скадриал. Обрушил целую торговую систему, хотя, признаться, вышло забавно.

— Кто ты? — спросил Кельсер.

— Я? Бродяга. Негодяй. Последнее дыхание пламени, сотворенное из тающего дыма.

— Какое-то… никчемное шутовство.

— В нем я тоже знаю толк. — Парень вскинул голову. — И даже очень, если честно.

— И ты утверждаешь, что не мертв?

— Будь я мертв, зачем мне это? — Бродяга пристукнул веслом по носу бревна-суденышка.

Оно покачнулось, и Кельсер наконец разобрал, что перед ним. Свесившиеся в туман руки, которые он не сразу заметил. Поникшая голова. Белый саван, скрывающий очертания.

— Труп, — прошептал он.

— О, Красавчик просто дух. В этом субастрале очень трудно передвигаться: любой в физической форме рискует провалиться в туман и падать, возможно, целую вечность. Так много мыслей сливаются в то, что ты видишь вокруг, и нужно что-нибудь понадежнее, чтобы тут путешествовать.

— Ужасно.

— Сказал мужик, который выстроил революцию на спинах мертвых. По крайней мере, я обошелся всего одним трупом.

Кельсер скрестил руки на груди. Парень оставался настороже: беззаботно разглагольствовал, но внимательно наблюдал за Кельсером и держался подальше, будто обдумывал нападение.

«Ему что-то нужно, — решил Кельсер. — Может, что-то от меня?» Нет, парень искренне удивился, когда обнаружил Кельсера. Он явился к Источнику. Хотел погрузиться в него, получить власть? Или просто взглянуть на существо в Запределье?

— Что ж, ты явно парень не промах, — сказал Кельсер. — Не поможешь ли мне выбраться из этой передряги?

— Увы, — ответил Бродяга. — Твое дело дрянь.

У Кельсера упало сердце.

— Да, ничего не поделать, — продолжил Бродяга. — От этой рожи тебе никуда не деться. На этой стороне у тебя проявились те же черты, а значит, даже твоя душа смирилась с тем, что ты выглядишь, как полный ур…

— Ублюдок, — перебил Кельсер. — На секунду я повелся.

— Вот уж явная ошибка. Полагаю, в этой комнате только один незаконнорожденный, и это не я. Разве что… — Бродяга постучал веслом по голове трупа. — Как насчет тебя, Красавчик?

Труп, как ни странно, что-то пробормотал.

— Родители в счастливом браке? Еще живы? Серьезно? Сочувствую их утрате. — Бродяга невинно улыбнулся Кельсеру. — У нас ублюдков нет. Что насчет тебя?

— Уж лучше быть ублюдком по рождению, чем по собственному выбору. Я признаю правду о себе, если ты сделаешь то же самое.

Бродяга усмехнулся, в глазах загорелся огонек.

— Недурно, недурно. Пока мы не ушли от темы, скажи-ка, кто ты: скаа благородных кровей или аристократ с интересами скаа? Какой половины в тебе больше, Выживший?

— В целом, — сухо ответил Кельсер, — мои знатные родственнички последние сорок лет пытались меня уничтожить, стало быть, больше склоняюсь к скаа.

— А-а-а. — Бродяга подался вперед. — Но я не спрашивал, кто тебе больше нравится. Я спросил, кто ты.

— Это важно?

— Это интересно. И этого мне достаточно.

Бродяга наклонился к трупу и вытащил что-то у него из кармана — нечто сияющее. Кельсер не мог сказать, сияет оно само по себе или просто сделано из металла.

Сияние погасло, когда Бродяга приложил предмет к своему судну и, попытавшись за кашлем скрыть от Кельсера свои действия, украдкой приладил часть свечения к веслу. Когда он опустил весло в туман, судно приблизилось к Источнику.

— Есть ли способ вытащить меня из этой тюрьмы? — поинтересовался Кельсер.

— А если так: устроим состязание в оскорблениях, — предложил Бродяга. — Победитель получает право задать вопрос, а проигравший должен ответить чистую правду. Я начну. Что это: мокрое, уродливое и со шрамами на руках?

Кельсер вскинул бровь. Судя по тому, как Бродяга подгребал ближе к тюрьме, все его разглагольствования служили отвлекающим маневром. «Он собирается прыгнуть в Источник, — подумал Кельсер. — Хочет застать меня врасплох».

— Нет догадок? — спросил Бродяга. — Ответ — любой, кто проводит время с тобой, Кельсер, поскольку все кончится тем, что он вскроет себе вены, врежет себе по морде и утопится, чтобы позабыть о встрече. Ха! Ладно, твоя очередь.

— Я тебя прикончу, — негромко пообещал Кельсер.

— Я… Постой, что?

— Если ступишь внутрь, — пояснил Кельсер, — я тебя прикончу. Перережу сухожилия на запястьях, и ты сможешь лишь беспомощно сучить руками, пока я придавлю твою глотку коленом и медленно выдавлю из тебя жизнь, при этом отрезая один палец за другим. Напоследок я позволю тебе сделать единственный отчаянный вздох, но прежде засуну твой средний палец тебе в рот, чтобы ты проглотил его вместе с воздухом. Ты умрешь с осознанием того, что подавился своей же гнилой плотью.

Бродяга изумленно разевал рот, но не издавал ни звука.

— Мне… — наконец выговорил он. — Мне кажется, ты не понимаешь, как играть в эту игру.

Кельсер пожал плечами.

— Серьезно, дружище, тебе нужна помощь. Я знаю одного парня. Высокий, лысый, носит кучу серег. Поговори с ним в следующую…

Бродяга оборвал фразу на полуслове, прыгнул к тюрьме Кельсера, оттолкнувшись от плавучего трупа, и бросился к свету.

Кельсер был начеку. Как только Бродяга ступил в свет, он схватил его одной рукой и толкнул к стенке бассейна. Прием сработал, Бродяга врезался в стену, расплескав свет. Похоже, внутри Источника он мог прикасаться к стенкам и полу.

Пока Бродяга, спотыкаясь, вставал, Кельсер попытался ударить его по голове, однако тот оперся о стенку бассейна и пнул Кельсера, сбив с ног.

Подняв брызги света, Кельсер рефлекторно попытался поджечь металлы. Ничего не произошло, хотя в свете ему почудилось что-то знакомое…

Ему удалось подняться на ноги и перехватить Бродягу, когда тот бросился в самое глубокое место в центре. Кельсер схватил его за руку и отпихнул в сторону. Чего бы ни хотел этот парень, инстинкты вопили о том, что нужно ему помешать. Кроме того, у Кельсера не было в запасе ничего, кроме Источника. Если удастся удержать Бродягу, укротить его, то, возможно, он получит ответы.

Бродяга споткнулся и ринулся вперед, пытаясь схватить Кельсера.

В свою очередь, Кельсер развернулся и двинул соперника кулаком в живот. Драка его взбудоражила. Он столько просидел сложа руки, что теперь был рад любому действию.

Бродяга охнул и пробормотал:

— Ну ладно.

Убедившись, что крепко стоит на ногах, Кельсер сжал кулаки и провел серию быстрых ударов по лицу Бродяги, рассчитывая его ошеломить.

Отступив — не желая чересчур увлекаться и серьезно навредить противнику — Кельсер обнаружил, что Бродяга улыбается.

Плохой знак.

Каким-то образом Бродяга быстро пришел в себя после ударов. Прыгнув вперед, он уклонился от кулака Кельсера, поднырнул и двинул его по почкам.

Кельсера пронзила боль. Тела у него не было, но, судя по всему, боль дух мог чувствовать. Застонав, он прикрыл лицо руками и отступил в жидкий свет. Бродяга атаковал, безжалостно обрушив на Кельсера кулаки и не заботясь о том, что может причинить себе вред.

К земле, подсказали инстинкты. Кельсер опустил одну руку и попытался схватить Бродягу за плечо, чтобы вместе погрузиться в свет и бороться с ним там.

К несчастью, Бродяга отреагировал молниеносно. Он увернулся и снова сбил Кельсера с ног, потом схватил за горло и принялся колошматить о дно бассейна там, где помельче. Свет разреженнее воды, но и в нем можно было задохнуться.

Наконец Бродяга вытащил обмякшего Кельсера. Глаза у него сияли.

— Неприятно, но удовольствие я получил, — сказал он. — Видимо, если ты уже мертв, то я могу причинить тебе вред.

Кельсер попытался схватить Бродягу за руку, но тот еще раз макнул его в свет.

— Прости за грубое обращение, Выживший, — продолжал Бродяга. — Но тебя здесь быть не должно. Ты совершил, что мне нужно, но ты темная лошадка, и разбираться с тобой сейчас я не хочу. — Он помолчал. — Если тебя это утешит, можешь гордиться: на меня уже сотни лет никто не нападал.

Он отпустил Кельсера. Тот обмяк и привалился к стенке своей тюрьмы, наполовину погрузившись в свет. Потом, зарычав, попытался броситься на Бродягу.

Вздохнув, Бродяга стал методично бить его по ноге. Заорав от боли, Кельсер схватился за ногу. От таких ударов кость уже должна была треснуть, и хотя этого не случилось, боль казалась невыносимой.

— Это урок, — сказал Бродяга, но Кельсер еле слышал его сквозь боль. — Но не о том, о чем ты, наверно, подумал. Тела у тебя нет, а вредить твоей душе я, в общем, желания не испытываю. Эта боль вызвана твоим разумом: он просчитывает, что должно произойти, и реагирует. — Он помедлил. — Я не стану заставлять тебя давиться собственной плотью.

Бродяга пошел к центру бассейна. Кельсер наблюдал сквозь боль, как тот развел руки в стороны, закрыл глаза и, шагнув в самую глубину, исчез в свете.

Миг спустя он выбрался из бассейна, но на этот раз его фигура была туманной, сияющей изнутри, словно… он находился в мире живых.

Этот бассейн позволил Бродяге перейти из мира мертвых в мир настоящий. Ахнув, Кельсер проследил за ним взглядом: тот миновал колонны и остановился на другом конце пещеры. Там все так же сияли два крошечных зернышка металла.

Бродяга подобрал один из них, подбросил и поймал. В этом движении чувствовался триумф.

Кельсер закрыл глаза и сосредоточился. Боли нет. Нога на самом деле не болит. Сосредоточиться.

Ему удалось немного приглушить боль. Он сел прямо, всколыхнув доходящий до груди свет. Сделал вдох и выдох, хотя и не нуждался в воздухе.

Проклятье. Первый же человек, которого он встретил за долгие месяцы, избил его, а потом что-то украл из пещеры по ту сторону тюрьмы. Кельсер не знал, что и зачем, или даже как Бродяге удалось проскользнуть из одного мира в другой.

Кельсер пополз к центру бассейна, на глубину. Нога еще ныла, но он встал и развел руки в стороны. Сосредоточился, пытаясь…

Что? Осуществить переход? Но что с ним станет?

Не важно. Он расстроился, его унизили. Нужно доказать самому себе, что он еще на что-то годится.

Ничего не вышло. Ни сосредоточенность, ни визуализация, ни напряжение мышц не помогли ему осуществить то, что удалось Бродяге. Он вылез из бассейна, измотанный и пристыженный, и устроился на кромке.

— Чем ты тут занимался? — спросил Мутный. Кельсер заметил его, только когда тот заговорил.

Кельсер обернулся. В последние дни Мутный посещал его редко и всегда появлялся без предупреждения. Если он говорил, то часто нес какой-то бред.

— Здесь кое-кто побывал, — ответил Кельсер. — Парень с белыми волосами. Он использовал Источник, чтобы перейти из мира мертвых в мир живых.

— Понятно, — тихо сказал Мутный. — Так он осмелился? Опасно, когда Разрушитель рвется из своих пут. Но если кто и пойдет на такое безрассудство, так это Цефандриус.

— Кажется, он что-то украл с другого конца пещеры, — добавил Кельсер. — Зернышко металла.

— А-а-а… — протянул Мутный. — А я-то думал, он перестанет вмешиваться после того, как отверг всех нас. Пора уже усвоить, что нельзя верить в его непричастность. В половине случаев нельзя верить даже его прямым обещаниям…

— Кто он такой?

— Старый друг. И прежде чем ты спросишь — нет, у тебя не выйдет совершить переход между реальностями. Твои связи с физической реальностью разорваны. Ты как воздушный змей без веревки, что связывает его с землей. И не сможешь воспользоваться перпендикулярностью.

Кельсер вздохнул.

— Тогда почему он смог заявиться в мир мертвых?

— Это не мир мертвых. Это мир разума. Люди, да и вообще все сущее, подобны лучу света. Пол, куда падает этот свет, — это физическая реальность. Солнце, от которого он исходит, — это духовная реальность. Эта реальность — когнитивная — пространство между ними, через которое тянется этот луч.

Кельсер мало что понял в метафоре. «Всем им ведомо так много, а мне так мало», — подумал он.

Хорошо хоть Мутный сегодня лучше изъясняется. Кельсер улыбнулся богу и оцепенел, когда тот повернул голову.

У Мутного отсутствовала половина лица. Вся левая сторона исчезла. Ни раны, ни черепа. Из оставшейся половины вытекали струйки тумана. Он улыбнулся в ответ половиной губ, как будто все было в порядке.

— Он украл частицу моей сути — чистую, дистиллированную, — объяснил Мутный. — Это инвеститура, она сделает любого человека алломантом.

— Твое… лицо, Мутный…

— Ати хочет покончить со мной. На самом деле он давно вонзил нож мне в спину. Я уже мертв.

Мутный снова улыбнулся — лицо исказилось в ужасной гримасе — и исчез.

Выжатый до предела, Кельсер опустился на камни у бассейна. Они и правда казались настоящими, все остальное было из мягкого тумана.

Он терпеть не мог неведение. Словно все понимают шутку, а он посмешище. Кельсер уставился в потолок, купаясь в мерцающем свечении Источника. В конце концов он принял решение.

Он найдет ответы.

В Ямах Хатсина он пробудился ради цели и задумал уничтожить Вседержителя. И он пробудится вновь. Кельсер встал и, воодушевленный, шагнул в свет. Противостояние богов было важным, существо в Источнике — опасным. Все гораздо сложнее, чем он всегда думал, и поэтому у него есть повод жить.

И что, возможно, важнее, повод оставаться в здравом уме.

2

Кельсер больше не волновался, что может сойти с ума или заскучать. Каждый раз, когда накатывала усталость от тюрьмы, он напоминал себе о том унижении, что испытал от рук Бродяги. Да, он заперт в пространстве пяти футов в поперечнике, но ему есть чем заняться.

Для начала Кельсер вернулся к изучению существа в Запределье. Он заставлял себя нырять в свет, чтобы представать перед его непостижимым взором, и делал это до тех пор, пока смог смотреть на него, не дрогнув, когда оно обращало на него свое внимание.

Разрушитель. Подходящее имя для этого бесконечного ощущения разложения, распада и уничтожения.

Он продолжал следовать пульсации Источника. Эти путешествия давали ему скрытые подсказки к мотивам и замыслам Разрушителя. В том, как и что тот менял, Кельсер ощутил знакомый подход: судя по всему, Разрушитель делал то же, что когда-то Кельсер — использовал религию в своих целях. Разрушитель манипулировал сердцами людей, внося изменения в предания и книги.

Это ужаснуло Кельсера. Пока он наблюдал за миром при помощи пульсации, его намерения изменились. Нужно было не просто понять это существо, но и побороть его. Эта чудовищная сила, если сможет, уничтожит все сущее.

И поэтому он отчаянно пытался понять увиденное. Зачем Разрушитель изменил древние террисийские пророчества? Что Бродяга, которого Кельсер изредка видел в волнах, делал в Террисийском доминионе? Кто этот таинственный рожденный туманом, за которым так пристально наблюдает Разрушитель, и опасен ли он для Вин?

Путешествуя с волнами, Кельсер жадно высматривал тех, кого знал и любил. Разрушителя крайне интересовала Вин, и многие волны приводили либо к ней, либо к ее возлюбленному, Эленду Венчеру.

Накопившиеся подсказки тревожили Кельсера: армия вокруг Лютадели, город по-прежнему объят хаосом. И, как это ни неприятно, похоже, мальчишка Венчер стал королем. Осознав это, Кельсер так разозлился, что много дней держался от пульсации подальше.

Они взяли и поставили над собой аристократа.

Да, Кельсер спас этого человека от смерти. Вопреки здравому смыслу спас мужчину, которого любила Вин. Спас из любви к ней, возможно, из искаженного чувства отцовского долга. По сравнению с остальной знатью мальчишка Венчер не так уж плох. Но посадить его на трон? Похоже, даже Докс прислушивается к Венчеру. Бриз всегда держал нос по ветру, но Доксон?

Кельсер кипел от злости, но нельзя было долго просиживать на месте. Он жаждал видеть друзей хотя бы мельком. Это были мимолетные вспышки — моргнешь и нет их, — но он цеплялся за них, они напоминали, что за пределами тюрьмы жизнь продолжается.

Иногда он видел еще одного человека — своего брата Марша.

Марш выжил. Это открытие обрадовало Кельсера. К несчастью, открытие оказалось с гнильцой: Марш стал инквизитором.

Их отношения трудно было назвать семейными. Они выбрали разные пути в жизни, но причиной отчужденности стало не это — и даже не суровый нрав Марша, вступавший в противоречие с бойкостью Кельсера, и не его негласная зависть к тому, чего добился Кельсер.

Нет, все дело в том, что их вырастили с мыслью: в любой момент за ними могут явиться инквизиторы и убить за то, что они полукровки. Они по-разному приспособились к тому, что всю жизнь над ними, в сущности, висел смертный приговор: Марш был постоянно напряжен и осторожен, Кельсер прятал свои секреты за агрессивной самоуверенностью.

Оба знали неотвратимую правду: если одного брата поймают, в другом разоблачат полукровку и, скорее всего, тоже убьют. Других братьев и сестер подобное положение вещей, возможно, сплотило бы. К своему стыду, Кельсер признавал, что между ним и Маршем вбит клин. Каждое пожелание «Береги себя» или «Будь осторожен» скрывало в себе подтекст: «Не облажайся, или меня убьют». После смерти родителей оба испытали огромное облегчение, договорившись отказаться от притворства и уйти в подполье.

Временами Кельсер представлял, как все могло обернуться. Смогли бы они полностью влиться в высшее общество и стать его частью? Смог бы он пересилить свое отвращение к знати и их образу жизни?

Так или иначе, общение с Маршем никогда не приносило ему удовольствия. Слово «удовольствие» ассоциировалось с прогулками по парку и поеданием пирожных. Можно получать удовольствие от любимой книги. Нет, общение с Маршем не приносило Кельсеру удовольствия, но, как ни странно, он его до сих пор любил. Сперва он обрадовался, что брат жив, но, наверное, лучше смерть, чем подобная судьба.

Спустя несколько недель Кельсер понял, почему Разрушитель так интересуется Маршем. Судя по проблескам и впечатлению, которое у него сложилось от слов в волнах, Разрушитель мог говорить с Маршем — с ним и другими инквизиторами.

Как? Почему инквизиторы? Кельсер не нашел ответа в видениях, хотя и стал свидетелем важного события.

Существо по имени Разрушитель набирало силу и преследовало Вин и Эленда. Кельсер отчетливо видел это, путешествуя с волнами: мальчишка Эленд Венчер спит в палатке; сила Разрушителя сгущается, формируется в фигуру, злую и опасную; ждет, пока зайдет Вин, и пытается заколоть Эленда.

Последнее, что он увидел перед тем, как упустил волну: Вин отбивает удар и спасает Эленда. Кельсер пришел в замешательство. Разрушитель намеренно ждал, пока Вин вернется в палатку.

На самом деле он не собирался причинять вред Эленду, просто хотел, чтобы Вин так решила.

Зачем?

3

— Это пробка, — сказал Кельсер.

Мутный — Охранитель, как он предложил себя называть, — сидел по ту сторону тюрьмы. У него по-прежнему отсутствовала половина лица, из остальных частей тела вытекало все больше тумана.

Последнее время бог чаще приходил к Источнику, за что Кельсер был благодарен — он упражнялся в вытягивании информации из этого существа.

— Гм-м-м? — вопросительно хмыкнул Охранитель.

— Этот Источник. — Кельсер обвел бассейн рукой. — Он как пробка. Ты создал тюрьму для Разрушителя, но даже в самой укрепленной норе есть вход. Это и есть тот самый вход, запечатанный твоей силой, чтобы сдержать его, так как вы — две противоположности.

— Это… — начал Охранитель и осекся.

— Это? — подтолкнул Кельсер.

— Это в корне неверно.

«Проклятье», — подумал Кельсер. На эту теорию он потратил несколько недель.

Ему казалось, что медлить больше нельзя. Пульсация Источника нарастала, становилась требовательнее, Разрушитель все яростнее стремился повлиять на мир. В последнее время свет Источника вел себя иначе, будто сгущаясь, уплотняясь. Что-то назревало.

— Мы боги, Кельсер. — Голос Охранителя то стихал, то становился громче, то снова стихал. — Нами пропитано все. Камни — это я. Люди — это я. Но и он тоже. Все продолжает существовать, но увядает. Разрушение… и охранение…

— Ты сказал, что это твоя сила. — Кельсер снова указал на Источник, возвращая разговор к нужной теме. — Что она собирается здесь.

— Да, как и везде. Но и здесь тоже. В этом месте моя сила собирается подобно росе. Это естественно, как в круговороте: облака, дождь, река, испарения. Нельзя вложить в систему столько своей сущности без того, чтобы она не сгущалась то здесь, то там.

Прекрасно. И бесполезно. Кельсер попытался развить тему, но Мутный погрузился в молчание, и пришлось действовать по-другому. Нужно было, чтобы Охранитель продолжал говорить и не впадал в очередной безмолвный ступор.

— Ты боишься? — спросил Кельсер. — Боишься, что Разрушитель убьет тебя, если освободится?

— Ха, — ответил Охранитель. — Я же тебе сказал, он убил меня давным-давно.

— Как-то с трудом верится.

— Отчего же?

— Потому что я сижу здесь и разговариваю с тобой.

— Я тоже разговариваю с тобой. И что, ты жив?

Хороший аргумент.

— Смерть такого, как я, не похожа на смерть таких, как ты. — Охранитель снова уставился в никуда. — Меня убили давно, когда я решил нарушить наш договор. Но сила, которая во мне… она сохраняется и помнит. Она хочет жить сама по себе. Я умер, но часть меня осталась. И этой части достаточно, чтобы знать, что… был план…

Выведывать этот план было бесполезно. Что бы там ни придумал Охранитель, он все позабыл.

— Значит, это не пробка, — сказал Кельсер. — Что тогда?

Охранитель не ответил. Казалось, он даже не услышал.

— Ты мне как-то сказал, что сила существует, чтобы ее использовали, — продолжал Кельсер, повысив голос. — Ей нужно, чтобы ее использовали. Почему?

И снова нет ответа. Нужно попробовать другую тактику.

— Я снова взглянул на него — твою противоположность.

Охранитель выпрямился, обратив на Кельсера свой неизбывный половинчатый взор. Упоминание о Разрушителе часто выводило его из ступора.

— Он опасен, — сказал Охранитель. — Держись от него подальше. Моя сила защищает тебя. Не дразни его.

— Почему? Он заперт.

— Ничто не вечно, даже само время. Я не столько запер его, сколько задержал.

— А сила?

— Да… — кивнул Охранитель.

— Что «да»?

— Да, он воспользуется ею. Я понял. — Охранитель будто осознал, а может, просто вспомнил нечто важное. — Моя сила создала его тюрьму. Моя сила может ее отпереть. Но как ему найти того, кто это сделает? Кто, обретя силы созидания, откажется от них…

— И… нам такого не надо, — закончил Кельсер.

— Не надо. Это его освободит!

— А как было в прошлый раз?

— В прошлый раз… — Охранитель моргнул, его разум словно прояснился. — Да, в прошлый раз — Вседержитель. В прошлый раз я справился. Я поставил ее в такое положение, чтобы все получилось, но я слышу ее мысли… Он поработал над ней… Так ее запутал…

— Мутный? — с сомнением позвал Кельсер.

— Я должен ее остановить. Кто-нибудь… — Его взгляд расфокусировался.

— Что ты делаешь?

— Тихо. — В голосе Мутного вдруг прорезались властные нотки. — Я пытаюсь остановить это.

Кельсер огляделся по сторонам, но кроме них больше никого не было.

— Кого?

— Ты же не думаешь, что тот я, которого ты здесь видишь, это весь я? Я везде.

— Но…

— Тихо!

Кельсер закрыл рот, отчасти потому, что обрадовался такой силе в боге после столь долгого бездействия. Однако спустя некоторое время тот сник.

— Бесполезно, — пробормотал Мутный. — Его инструменты сильнее.

— Так насчет прошлого раза… — Кельсер решил проверить, не заткнут ли его снова. — Рашек воспользовался силой, вместо того чтобы?.. Отказаться от нее?

Мутный кивнул.

— Аленди поступил бы правильно, как он это понимал. Откажись от силы — и это освободит Разрушителя. Отказаться от силы — все равно что вручить ее ему. Силы истолкуют это так, что я его освободил. Особенно моя сила, принимая его возвращение в мир.

— Отлично, — подытожил Кельсер. — Значит, нам нужна жертва. Кто-то должен вобрать в себя силы вечности и воспользоваться ими по собственному желанию вместо того, чтобы отказаться от них. Что ж, я идеальный кандидат. Как мне это сделать?

Охранитель оглядел его. От прежней мощи не осталось и следа. Он угасал, терял человеческие качества. Например, больше не моргал и не притворялся, что делает вдох перед тем, как что-то сказать. Мог совсем не двигаться, напоминая безжизненный железный прут.

— Ты, — наконец произнес Охранитель. — Воспользуешься моей силой. Ты.

— Против Вседержителя ты ничего не имел.

— Он пытался спасти мир.

— Как и я.

— Ты пытался спасти людей с горящего судна, решив его потопить, и заявлял, что они хотя бы не сгорят заживо. — Бог помедлил. — Снова хочешь меня ударить?

— Мне до тебя не дотянуться, Мутный. Сила. Как мне ей воспользоваться?

— Никак. Эта сила — часть тюрьмы. Ты слил свою душу с Источником, Кельсер. У тебя все равно не получится ее удержать. Твоя связь со мной недостаточно сильная.

Кельсер присел, чтобы обо всем поразмыслить, но не успел погрузиться в раздумья, как заметил нечто странное. Какие-то фигуры снаружи тюрьмы? Да, так и есть. Живые люди, судя по сиянию душ. Снова явились инквизиторы выбросить труп? Давненько он их не видел.

Два человека прокрались в коридор и направились к Источнику мимо рядов колонн, представавших для Кельсера иллюзорным туманом.

— А вот и они, — сказал Охранитель.

— Кто? — Кельсер прищурился: из-за сияния было трудно рассмотреть черты лиц. — Неужели это…

Вин.

— Что такое? — спросил Охранитель, заметив потрясение Кельсера. — Ты думал, я ждал здесь просто так? Это случится сегодня. Источник Вознесения наполнен. Время пришло.

Вин пришла вместе с мальчишкой, Элендом Венчером. К собственному удивлению, Кельсер даже не разозлился. Да, команде стоило поступить осмотрительнее и не ставить у власти аристократа, но Эленд тут ни при чем. Он всегда был слишком несведущим, чтобы представлять опасность.

К тому же, несмотря на свое сомнительное аристократическое происхождение, мальчишка остался с Вин.

Кельсер скрестил руки на груди, наблюдая, как Венчер опустился на колени у бассейна.

— Если он хоть пальцем до него дотронется, я ему врежу.

— Не дотронется, — сказал Охранитель. — Источник для нее. Он это знает. Я ее готовил. По крайней мере, пытался.

Вин повернулась. Казалось, она смотрит на бога. Да, она его видела. Можно это использовать?

— Пытался? — переспросил Кельсер. — Ты объяснил, что ей нужно сделать? Разрушитель наблюдал за ней, воздействовал на нее. Я видел, как он это делает. Он пытался убить Эленда.

— Нет, — обеспокоенно ответил Мутный. — Он изображал меня. Принял мой облик и попытался убить мальчика. Не потому, что хотел его смерти, а чтобы она мне не доверяла, думала, что я ее враг. Но неужели она не видит разницы? Между его ненавистью и разрушением и моим миролюбием. Я не умею убивать. И никогда не умел…

— Поговори с ней! — воскликнул Кельсер. — Объясни, что ей нужно сделать, Мутный!

— Я… — Охранитель потряс головой. — Я не могу до нее достучаться, не могу с ней поговорить. Я слышу ее мысли, Кельсер. Там его ложь. Она не верит мне, думает, что должна отказаться от силы. Я пытался это остановить. Оставил ей подсказки, потом попробовал остановить ее при помощи другого человека. Но… у меня… ничего не вышло.

«О, проклятье, — подумал Кельсер. — Нужен план. Немедленно».

Вин собиралась отказаться от силы. Освободить Разрушителя. Даже без разъяснений Охранителя понятно, как она поступит. Она всегда была лучше Кельсера и никогда не считала, что заслуживает полученных наград. Она вберет в себя силу и решит, что должна отказаться от нее во имя высшего блага.

Но как это изменить? Если Охранитель не может с ней говорить, что тогда?

Эленд поднялся и шагнул к Охранителю. Да, мальчишка тоже его видел.

— Ей нужна мотивация. — В голове Кельсера вспыхнула идея. Разрушитель пытался заколоть Эленда, напугать ее.

Идея была верной, просто он зашел недостаточно далеко.

— Заколи его, — сказал Кельсер.

— Что? — изумился Охранитель.

Натянув свои оковы до предела, Кельсер вырвался на несколько шагов из тюрьмы к стоящему снаружи Мутному.

— Заколи его, — повторил Кельсер. — У тебя на поясе нож. Они тебя видят, и ты можешь воздействовать на их мир. Заколи Эленда Венчера. Дай ей повод воспользоваться силой. Она захочет его спасти.

— Я — Охранитель. Нож… я не обнажал его тысячелетиями. Ты предлагаешь мне поступить так же, как он, когда притворился мной! Это ужасно!

— Ты должен! — воскликнул Кельсер.

— Я не могу… я… — Дрожащей рукой Мутный потянулся к поясу, вытащил нож. Глянул на блестящее лезвие, прошептал: — Старый друг…

Посмотрел на Эленда, тот кивнул. Охранитель занес нож.

И замер.

Уцелевшая половина его лица исказилась гримасой боли.

— Нет… — прошептал он. — Я Охранитель…

«Он не решится, — понял Кельсер, пока Эленд подбадривал Вин. — Не сможет».

Оставалось только одно.

— Прости, дитя, — сказал Кельсер.

Он схватил дрожащую руку Охранителя и направил ее в живот мальчишки Венчера.

Чувство было такое, будто он заколол сам себя, — не из-за Венчера, а потому что знал, как это отразится на Вин. У него упало сердце, когда она, разрыдавшись, бросилась к возлюбленному.

Что ж, однажды Кельсер спас ему жизнь, так что теперь они в расчете. К тому же она вытащит его из лап смерти. Она спасет Эленда. Она его любит.

Сделав шаг назад, Кельсер вернулся в свою тюрьму. Отшатнувшись от павшего, Охранитель потрясенно пялился на собственную руку.

— Рана в живот, — прошептал Кельсер. — Он умрет не сразу, Вин. Бери силу. Вот же она. Используй ее.

Вин баюкала Венчера. Кельсер с тревогой выжидал. Если она ступит в бассейн, увидит ли Кельсера? Она станет такой же богоподобной, как Охранитель. Или сначала ей нужно воспользоваться силой?

Освободится ли тогда Кельсер? У него не было ответов, только уверенность: ни в коем случае нельзя позволить существу из Запределья сбежать. Он повернулся.

И поразился, обнаружив его рядом. Чувствовалось, как бесконечная тьма давит на мир. Это была не малоубедительная имитация Охранителя, как раньше, а вся безграничная сила целиком. Она не сосредоточилась в определенном месте, но нависла над реальностью и наблюдала с неподдельным интересом.

К своему ужасу, Кельсер увидел, как существо, изменившись, выметнуло шипы, похожие на длинные паучьи лапы. На остриях, как марионетка, болталась человекоподобная фигура.

«Вин… — прошептало оно. — Вин…»

Убитая горем, Вин посмотрела на бассейн и оставила Венчера. Не увидев Кельсера, вошла в Источник, остановилась в самом глубоком месте, затем медленно погрузилась в свет. В последний миг она выдернула из уха нечто сияющее и отшвырнула прочь — кусочек металла. Ее сережка?

Полностью окунувшись, Вин не появилась на этой стороне. Вместо этого разразилась буря. Кельсера окружил столп света, он различал лишь чистую энергию — внезапный прилив, взрыв, стремительный рассвет. Энергия была повсюду, активная, возбужденная.

«Ты не должна этого делать, дитя», — сказал Разрушитель через свою марионетку.

Как он мог говорить таким успокаивающим тоном? Кельсер видел за марионеткой силу, разрушение, но лицо, которое выбрал Разрушитель, было таким добрым.

«Ты знаешь, что ты должна делать».

— Не слушай его, Вин! — заорал Кельсер, но его голос потонул в реве силы. Он кричал и ругался, пока Разрушитель обманывал Вин, говорил, что если она примет силу, то уничтожит мир. Кельсер продирался сквозь свет, пытаясь отыскать Вин, схватить ее и все объяснить.

Ничего не вышло. Совсем ничего. Не получилось ни докричаться до Вин, ни коснуться. Он не мог ничего поделать. Даже его импровизированный план заколоть Эленда был глупым, поскольку она высвободила силу. Рыдающая, убитая горем, она совершила самый бескорыстный поступок, какой он видел в жизни.

И тем самым обрекла их всех.

Освободившись, сила превратилась в оружие — копье — и проделала брешь в реальности, открыв путь к тому месту, где поджидал Разрушитель.

И через эту брешь Разрушитель вырвался на свободу.

4

Кельсер сидел на краю пустого Источника Вознесения. Свет исчез, а вместе с ним и тюрьма. Можно уйти.

Его больше не затягивало, и он не таял. Видимо, временно побыв частью силы Охранителя, душа Кельсера расширилась, и он теперь мог задержаться на этой стороне. Хотя, если честно, в тот миг ему хотелось исчезнуть.

Вин — сияющая в глазах Кельсера — лежала рядом с Элендом Венчером, обнимая его и плача, пока слабела пульсация его души. Кельсер встал и отвернулся. При всей своей находчивости он умудрился умереть и разбить девичье сердце.

«Должно быть, я самый умный идиот в округе», — подумал Кельсер.

— Это должно было случиться, — сказал Охранитель. — Я думал… может…

Краем глаза Кельсер увидел, как Мутный подошел к Вин и посмотрел на умирающего Венчера.

— Я могу его охранить, — прошептал Охранитель.

Кельсер развернулся. Охранитель пытался привлечь внимание Вин. Она вскочила на ноги и сделала пару шагов за богом к чему-то, что обронил Эленд, — зернышку металла. Откуда оно взялось?

«Венчер прихватил его, когда вошел», — подумал Кельсер. Это было последнее зернышко металла с другого конца пещеры, близнец украденного Бродягой. Кельсер шагнул ближе, когда Вин подобрала его, такое крошечное, вернулась к Эленду и заставила его проглотить, дав запить из флакона.

Душа и металл слились воедино. Свет Эленда усилился, засиял ярче. Кельсер закрыл глаза, охваченный звенящим облегчением.

— Молодец, Мутный. — Кельсер открыл глаза и улыбнулся подошедшему Охранителю. В позе Вин читалась неимоверная радость. — Я готов поверить, что ты великодушный бог.

— Ударить его ножом было опасно, мучительно, — отозвался Охранитель. — Я не могу смириться с таким безрассудством. Но, возможно, это правильный поступок, что бы я ни чувствовал.

— Разрушитель свободен. — Кельсер поднял голову кверху. — Это существо сбежало.

— Да. К счастью, перед тем как умереть, я привел план в действие. Не могу его вспомнить, но он наверняка блестящий.

— Знаешь, я частенько твердил себе то же самое после ночной попойки. — Кельсер почесал подбородок. — Я тоже свободен.

— Да.

— Самое время пошутить, что ты не уверен, кого было опаснее выпускать — меня или другого бога.

— Нет, я знаю, кто из вас опаснее.

— Шутник из тебя так себе.

— Хотя… — произнес Охранитель, — трудно сказать, кто из вас больше раздражает.

Он улыбнулся. Не самое приятное зрелище, когда нет половины лица и начинает истаивать шея. Это напоминало счастливый лай искалеченного щенка.

Кельсер похлопал его по плечу.

— Мы еще сделаем из тебя надежного члена команды, Мутный. А пока я хочу убраться из этой пещеры.