Тайна господина Шварца, или Невеста мертвеца (СИ)

Шёл Людвиг медленно, не зная, чем заняться, и давая остыть в прохладе переходов разгорячённому от танцев телу. Фонари на стенах светились неярко и густые тени придавали знакомой дороге немного зловещий вид. Вдруг из глубины отходящего в сторону ответвления послышался всхлип, переходящий в тихий плач. Людвиг остановился, сомневаясь, — стоит ли тревожить спрятавшуюся от людей девушку или всё же предложить свою помощь. Он даже сделал несколько шагов прочь от тихого плача, но не смог оставить за спиной кого-то страдающего. Пусть лучше плачущая его отругает или высмеет, чем он потом будет мучиться от того, что мог кому-то помочь и не помог.

В проходной комнате только луна из высоких окон бросала холодный слабый свет, отражавшийся от паркета и льдистых зеркал. Скорчившаяся в кресле фигурка в светлом платье казалась маленькой и хрупкой.

— Фройлян, вам помочь?

Девушка подняла голову и Людвиг узнал знакомые черты.

— О, нет! Ты! Уходи!

Людвиг сделал шаг назад, но потом передумал. В голосе бывшей возлюбленной звучало так хорошо знакомое ему отчаяние.

— Эльза, что случилось?

— Не скажу, — она замотала головой, как маленькая девочка, и Людвиг неожиданно ощутил себя взрослей, чем она.

Весь их короткий роман он смотрел на Эльзу снизу вверх, помня, что она красивее, старше, опытней, а потому выше, как небесная дева. Сейчас, заплаканная, с распухшим носиком, смущённая и растерянная, она больше не казалась ему небожительницей, и вызывала жалость.

— Не уйду, пока не скажешь. Тебя кто-то обидел?

— Нет.

— Я могу помочь?

— Нет! Уходи!

Она обхватила колени руками и спрятала лицо, не желая видеть и говорить. Людвиг подошёл ближе и прикоснулся к шелковистым волосам.

— Скажи, что случилось, Эльзи. Даже если не смогу помочь, поделись. От этого уже станет легче.

Она мотнула головой, отталкивая руку, и подняла голову:

— Не трогай меня! Я… я … больная, — последнее слово девушка произнесла тихо и опустила заплаканные глаза.

— Заболела? Чем? — Людвиг не убрал с её плеча соскользнувшую с волос руку.

Эльза на миг прижалась щекой к его руке, словно её тепло было жизненно важно для неё.

— У меня появились язвы, — сухим невыразительным голосом произнесла Эльза.

— И что говорит целитель?

Рука юноши сама собой погладила Эльзу по плечу. Глаза девушки расширились, и она потрясённо всмотрелась в лицо Людвига.

— Ты не злорадствуешь?

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Так что сказал целитель?

— Я… я не ходила… Не хочу, чтобы кто-то узнал… Меня выгонят из фрейлин.

— Это глупо! Никто тебя не выгонит. Обещаю. Пошли. Я прикажу целителю держать язык за зубами.

Эльза с сомнением посмотрела на Людвига. Похоже, она не верила, что он сможет сдержать обещание. Но всё же поднялась с кресла.

— Да, ты прав. Лучше знать. Я схожу сама.

Эльза пыталась сказать это уверенно, но на последнем слове голос дрогнул.

— Нет, я отведу тебя. Вдруг тебе понадобятся какие-то редкие снадобья. Мне лекарь не откажет.

Людвиг крепко сжал руку девушки и повёл к выходу. Она не стала освобождаться и послушно пошла рядом.

В этот вечерний час кому-то другому найти целителя было бы непросто, но сын правителя, пусть и незаконнорожденный, пользовался привилегиями, и скоро лекарь осматривал за ширмой покрытые язвочками ноги девушки. Людвиг немного нервничал, так как не мог ни видеть, ни слышать ничего из происходящего за ширмой. Таково было условие Эльзы.

Когда лекарь вышел из-за ширмы, то поспешил успокоить Людвига:

— Не волнуйтесь, молодой господин, это не заразно.

— Я об этом и не волновался, — нахмурился юноша. — Вы можете её вылечить?

— Я могу дать ей зелья, которые смягчат симптомы и приостановят процесс, но вылечить вряд ли. Это не болезнь, а магия. Кто-то наслал на фройлян проклятие. И довольно редкое. Я до сих пор такие не встречал. Придётся порыться в книгах.

Лекарь потёр руки, предвкушая поиски разгадки, загаданной ему сегодня.

— Людвиг, спасибо за помощь, — раздался голос Эльзы из-за ширмы. — Теперь тебе лучше уйти. Не стоит, чтобы кто-то знал о твоей заботе.

— Девушка права, — поддержал её лекарь. — Сейчас я приготовлю зелье и буду снимать симптомы. Это займёт много времени, так что вам лучше вернуться в бальный зал, чтобы не привлекать внимание к вашему совместному отсутствию.

Вряд ли кто-то мог связать уход Людвига из зала с Эльзой, ведь встретились они совершенно случайно, но и оставаться здесь смысла не было. Так что спорить он не стал и ушёл, попросив на прощание рисунок заклятия. Ему хотелось самому поискать его. Вдруг ему повезёт больше, чем лекарю.

— Почему бы и нет, — не стал возражать тот. — У вас времени больше копаться в фолиантах, а меня вечно кто-то отвлекает. Если найдёте раньше, скажете. Сами за его устранение не беритесь. Оно может к этому времени основательно врасти в ауру фройлян и тогда убрать его будет непросто.

Людвиг кивнул, показывая, что всё понял, и ушёл, спрятав за пазухой набросанную небрежно схему магического плетения.

Следующие дни Людвиг пропадал в библиотеке и думал, что именно поэтому не встречает Эльзу при дворе. Пока не услышал разговор Вольфганга с одной из фрейлин герцогини. Тот расспрашивал её об Эльзе, куда та пропала.

— Она приболела, и госпожа разрешила ей оставаться пока в своей комнате.

— Вот как, — улыбочка фон Меера выглядела такой мерзко-злорадной, что Людвиг внезапно понял, кто автор проклятия.

Доказать это Людвиг не смог бы, но он хорошо знал это выражение лица Вольфи. Так же тот радовался, когда ему удавалось сделать гадость самому Людвигу. Он ничем не выдал своих подозрений, но попросил у герцогского библиотекаря книги, который раньше брал Вольфганг. И действительно в одном из фолиантов отыскал нужное описание. Там, к счастью, говорилось не только о том, как накладывается заклятие, но и о том, как можно повернуть его вспять. У Людвига на миг мелькнул соблазн показать себя героем и самому спасти Эльзу, чтобы увидеть в её прекрасных глазах восхищение его талантом. Но быстро опомнился. Он прекрасно знал границы своего дара, уступающего по силе дару Вольфганга, и, значит, у него могло не хватить сил для снятия наложенного кузеном проклятия. Рисковать же благополучием Эльзы Людвиг не хотел. Поэтому сказал лекарю, где искать ответ, и даже не стал искать встречи с Эльзой, чтобы рассказать о своих заслугах в её спасении.

Спустя неделю она сама нашла его.

— Я пришла попрощаться.

— Попрощаться?

— Да. Меня вылечили. Я выхожу замуж и уезжаю в поместье мужа. Вряд ли скоро появлюсь при дворе.

— Рад за тебя. Желаю счастья.

— Спасибо.

Они неловко молчали. Слова потерялись где-то вместе с отхлынувшим куда-то воздухом. Эльза теребила перчатки, не глядя на Людвига. Потом подняла потемневшие глаза и грустно улыбнулась:

— Спасибо тебе за всё. Ты лучшее, что случилось со мной здесь. Я буду всегда вспоминать о тебе с благодарностью. Прощай!

Нежные губы легко прикоснулись к его щеке. Эльза развернулась и не оглядываясь ушла прочь.

Глава 12. Подслушанный разговор

Чем старше становился Генрих, тем на более жестокие проказы подбивал Вольфганг компанию наследника. Скрыть их уже не всегда получалось и слухи о происшествиях стали достигать герцога. Людвигу подобные развлечения совсем не нравились, и он совсем отошёл от компании брата, предпочитая проводить время за занятиями и тренировками.

Но он знал, что Генрих по-настоящему дурных поступков сам не делал и других останавливал. Самые скандальные вещи его приятели вытворяли под руководством Вольфи когда наследника рядом не было. При этом Вольфганг умудрялся устроить всё так, что вина за проступки в случае разоблачения падала на Генриха. Тот, из ложно понятого чувства товарищества, не оспаривал дурных слухов о себе. Вольфи убедил его, что ему всё равно ничего не будет, а остальных могут наказать.

Лишь один раз Генрих попытался оправдаться, когда разгневанный отец вызвал его к себе после того, как приятели наследника спалили хижину какого-то крестьянина и тот едва не погиб. Разгневанный герцог не стал его слушать, а подросший сын вместо того, чтобы покорно слушать выговор отца, принялся спорить, что только подлило масло в огонь.

Обиженный несправедливым, по мнению Генри, выговором и наказанием, наследник стал вести себя дерзко, словно нарочно стараясь вывести отца из себя.

Людвиг переживал и за отца, и за брата. Пытался заступаться за Генри, но без особого успеха.

— Оставь это, — с досадой отмахивался герцог. — Людвиг, ты хороший брат, но не стоит покрывать наследника. Даже если это действительно сделал не он, а его приятели, он, как будущий правитель, должен понимать, что отвечает за них. Бесчестье его друзей пачкает и его.

На это возразить было нечего. Сам Людвиг давно отказался бы от таких друзей, но брату нравилось веселье, которое царило в их компании, и он пытался держать приятелей в рамках, не отказываясь от их общества.

Ссоры отца и брата, всё большее влияние на наследника неприятного кузена, девушки, вначале искавшие внимание Людвига, а потом легко бросавшие ради близости к наследнику, — это тяготило и всё чаще возникало желание покинуть двор. Не известно, решился бы он покинуть единственный имевшийся у него дом, если бы не один подслушанный разговор.

Подслушивать Людвиг не собирался. Вольфганг в очередной раз подставил Генриха, и герцог в наказание отправил сына на какое-то время в обитель неподалёку от столицы. Людвиг попытался убедить отца, что Генрих не виноват в приписываемом ему проступке. Герцог выслушал, но похоже не поверил. Людвиг от этого так расстроился, что забыл в кабинете герцога взятый из библиотеки фолиант. Обнаружив пропажу, помялся вначале нерешительно, а потом всё же вернулся. Без забытой книги ему не удалось бы приготовиться к завтрашнему занятию с наставником.

После тяжёлого разговора возвращаться к отцу не хотелось, потому шёл Людвиг медленно и тихо. Дверь в кабинет была приоткрыта и голоса говоривших доносились отчётливо. Людвиг остановился, чтобы решить — уместно ли прервать разговор или стоит подождать подходящего момента.

— А ты не думал, что Людвиг говорит правду и Генри не виноват? Что это интриги Вольфганга? — говорил знакомый голос герцогини.

— Он просто защищает брата. Для Вольфганга получается слишком изощрённо. Зачем ему это? Какой интерес очернять наследника? — возразил герцог.

— Вот именно! Наследника! — многозначительно повторила герцогиня. — Ты действительно не видишь смысла сыну твоей старшей сестры ссорить тебя с Генри? Ты уже удалил сына от двора. Пока на время, а там — кто знает?

— Ты серьёзно? Хочешь сказать, он надеется занять его место?

— Почему нет? Только ты не видишь, как твоя сестра и её сынок изо всех сил к тебе подмазываются. Подставят Генри с такой гадостью, что ты не сможешь простить его, и всё. Тебе придётся признать фон Меера наследником. Других ведь сыновей у меня нет.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая только звуком отцовских шагов.

— Зато у меня есть, — весомо произнёс герцог. — Фон Меер не станет наследником, лаже если Генрих окончательно разочарует меня. Я признаю наследником Людвига.

Он помолчал, а потом добавил:

— Да! Так я и сделаю! Объявлю Совету, что признаю Людвига наследником второй очереди. Надеюсь, это охладит фон Мееров, да и Генриха заставит задуматься.

Подслушивать дальше Людвиг не захотел. Побоялся того, что может сказать герцогиня. То, что зрело в душе, накатило волной решимости и он вошёл в кабинет.

— Я забыл книгу. Эту, — он ткнул рукой в лежавший на каминной полке фолиант. — Отец, не надо.

— Ты слышал. Нет, я это сделаю. Знаю, что ты не Вольфганг, и не займёшь трон брата. Не будешь интриговать против Генриха, но если с ним что-то случится, я хочу, чтобы ты, а не Вольфи, наследовал мне.

— Надеюсь, этого никогда не случится. Отец, я хотел попросить отпустить меня из дворца. У меня ведь, кажется, есть какой-то дом?

— Да, есть. Но зачем тебе уезжать?

— Странный вопрос, дорогой! — герцогиня встала и одобрительно улыбнулась Людвигу. — Твой сын уже взрослый мальчик и ему хочется иметь больше свободы. Может быть, он даже мечтает о путешествии. В нашем королевстве, например, принято, чтобы каждый знатный юноша отправлялся в путешествие по соседним странам. Это лучший способ завершить образование. А ты, Людвиг, не хотел бы побывать на родине твоих предков — в Аритании? Там ведь у него может иметься законная собственность.

Последние слова она адресовала герцогу. Тот задумчиво нахмурился.

— Благодарю вас, госпожа, за подсказку, — склонил голову в поклоне Людвиг. — Да, я хотел бы побывать на земле моей матери и деда.

Герцог подошёл ближе и положил руку на плечо сына:

— Да, ты вырос и пока можешь выбирать свою дорогу. Я не стану тебе мешать. Завтра я велю проверить принадлежащий тебе особняк и, если потребуется, привести его в порядок. Как только всё будет готово — можешь переезжать. Потом подготовим твою поездку в соседнее королевство. Поедешь не просто так, а с моим поручением и охраной.

Людвиг вновь почтительно склонил голову.

Так начался один из самых счастливых периодов его жизни. Он даже не подозревал, пока не вырвался из дворца, насколько был скован, находясь при дворе. Вначале Людвиг учился в Райхеенском университете и это было совсем не то, что учиться в герцогском дворце. Ему удалось вкусить все прелести студенческой жизни, тем более что учился он под чужим именем.

Потом отправился в путешествия. В Аритании он побывал на землях, принадлежащих его роду. Король Аритании признал право Людвига на родовое имя и титул, но принадлежавшие его деду дома и поместье уже были заняты дальними родственниками, и юноша не стал настаивать на их возвращении, согласившись на компенсацию.

В королевстве он не остался. Там он осознал, что Рейхенбартское герцогство — его родина, а в Аритании его ничто не держит. Но домой отправился не сразу, отправился дальше.

После путешествий Людвиг с радостью вернулся в Райхеен, поселился в особняке, что когда-то герцог подарил его матери, и появлялся при дворе лишь когда не мог от этого отвертеться.

Ему нравилась его новая жизнь и Людвиг от души радовался, что Генрих примирился с отцом, отдалился от Вольфганга и самых безбашенных приятелей, так что угроза стать признанным наследником уже не висела над его головой. Это дарило ему свободу и возможность строить свою жизнь так, как считает нужным.

Лотта Хоффман

В библиотеке было светло и тихо, к тому же прохладней, чем на улице, где солнце жарило вовсю, словно забыв, что лето заканчивается. Я нерешительно осмотрелась, не зная к каким полкам подойти. Последнее время заходила сюда нечасто. Постоянно находилось занятие поувлекательней: в хорошую погоду гуляла в парке, плохую — занималась в музыкальной комнате или осваивала приёмы, вычитанные в учебнике для юных магов. Особыми успехами похвастаться не могла, но всё же самые простые заклинания начинали получаться. Может, пойти позаниматься ещё?

Поймав себя на этой мысли, почувствовала досаду. Опять пытаюсь увильнуть от поисков! Мой первоначальный энтузиазм, с которым я рылась в фолиантах по некромантии, как-то незаметно угас. Вначале я объясняла это тем, что толку, если даже удастся найти убийственное для жениха заклинание, не будет, потому что у меня для этого слишком мало знаний. Так что переключилась на учебники, которые могли их дать. Нет, я не надеялась, что самостоятельно стану магом более сильным, чем Чёрный колдун. Но я хотя бы смогу распознать нужное заклятие и нанять мага поопытней, чем я. Потом вообще перестала об этом думать, находя более приятные занятия и поводы для мыслей.

Стоя сейчас в библиотеке, глядя на уходящие к потолку полки, я осознала, что не хочу искать способ уничтожить моего мёртвого жениха. Вдруг найду? И тогда нужно будет принимать решение. А я не готова.

Мне нравилась моя теперешняя жизнь. Никогда раньше я не жила так спокойно и беззаботно. Не нужно было думать о том, как замаскировать ветхость своих нарядов, как уговорить лавочников дать в долг продукты, не нужно было бояться отца, который срывал свою злость за проигрыши на маме и нас. Я впервые могла заниматься чем захочу — читать, гулять или просто нежиться по утрам в кровати, не опасаясь, что меня обзовут лентяйкой.

Если уничтожить господина Шварца, эта комфортная жизнь закончится, и неизвестно, какая начнётся.

При нечастых встречах с мамой и сёстрами, я видела, что и их жизнь изменилась к лучшему, пусть и не так сильно, как моя. Они выглядели спокойными, а сёстры и радостными. Мама уже не была такой измождённой, как раньше, и даже иногда улыбалась.

Она никогда не расспрашивала меня о жизни со Шварцем. Наверно, боялась услышать что-то плохое. В первые мгновения встречи она с тревогой внимательно разглядывала меня, боясь найти какие-то следы моей несчастной доли. Не увидев ни синяков, ни признаков болезни, ни даже заплаканных глаз, мама сразу успокаивалась, веселела и за всё время, проведённое вместе, предпочитала даже не вспоминать о Шварце, как будто его и не существовало.

Похоже, и сёстрам она запретила говорить со мной о женихе, так как девочки ничего не спрашивали о нём. Такое проявление нелюбопытства сёстрам было не свойственно, потому отсутствие вопросов выглядело нарочитым. Похоже, мы все четверо боялись разбить хрупкую иллюзию нормальности нашей жизни. Ведь только она позволяла нам наслаждаться маленькими радостями, появившимися после моего переезда в особняк жениха: походами по лавкам, посиделками в кафе, новыми платьями, отсутствием голода.

И только вчера, во время нашей очередной встречи, мама вдруг нарушила свою привычку ничего не говорить о Шварце.

Мы сидели на лавочке и смотрели, как Лизхен и Гретхен кормят уток в пруду. Это могло занять их надолго и, видимо поэтому, мама решила заговорить о Чёрном колдуне:

— Лотта, ты не читала вчера газет? — немного издалека начала она.

— Нет. Если Людвиг их и выписывает, то я их не вижу. А что там было?

— Пишут, что нашли ещё одну мёртвую девушку.

— И что с ней?

— Там нет подробностей, но все говорят, что она умерла также как предыдущие.

Об этих погибших девушках я слышала, кажется, с тех пор как мы переехали в Райхеен из проигранного поместья. Их называли спящими красавицами за выражение спокойного счастья, застывшего на мёртвых лицах. Они принадлежали к разным слоям, хотя аристократок среди них почти не было. Разве что из какого-нибудь совсем обедневшего, разорившегося рода.

Не все они были девицами. Иногда среди них попадались молодые вдовы или куртизанки, но, кроме молодости и привлекательности, их объединяло то, как они умерли. Никаких следов насильственной смерти или болезни. Словно кто-то загасил свечу их жизни быстрым прикосновением пальцев, не дав ей даже оплавиться. Или одним глотком выпил кипевшую в них недавно энергию жизни.

Мёртвые тела девушек находили обычно утром лежащими на лавках улиц или траве скверов, или просто на булыжной мостовой. Места это были не слишком людные, но и не трущобы, оттого находили их быстро. Лежащие на спине тела, глядящие мёртвыми спокойными глазами в утреннее небо, походили на срезанные цветы в своих нарядных платьях. Никто, кроме стражников, не прикасался к ним. Говорили, что на них стоит печать чёрной магии, и тронуть их без нужды — значит привлечь несчастье. Никаких доказательств не было, но слухи упорно приписывали эти смерти Чёрному колдуну. Говорили, что так он поддерживает свою псевдожизнь.

Когда мы только переехали в Райхеен, спящих красавиц находили редко. Одну в год, а то и реже. Но последнее время девушек стали находить чаще. Вначале две в год, потом три, а теперь по одной в каждый сезон — зимой, весной, летом, осенью.

— Все ждали, что она появится раньше, но ничего не случалось. Думали уже, может, в этом году удастся обойтись без летней красавицы. Но вот… — развела руками мама и тревожно посмотрела на меня. — Ты ничего не заметила?

— Нет, ничего. Это не он. Точно! — и в ответ на сомневающийся взгляд, смутившись, добавила. — Он проводит ночи в моей спальне и никак не мог убить кого-то.

Мама вздохнула и опустила глаза. Сёстры скормили уткам всю булку и направились к нам.

— Лотта, если что — не думай о нас. Спасайся! Мы теперь справимся, — последние слова прозвучали не слишком уверенно, но я оценила мамину заботу.

— Мама, мне ничего не грозит. Честно, честно!

— Хорошо, если так, — облегчённо вздохнула она и не стала продолжать тему.

Девочки были уже в двух шагах от нас и обсуждать при них мои слова она не хотела. А может, опасалась, что я переменю своё решение, и ей придётся думать о том, как жить дальше без поддержки Шварца.

Глава 13. Новая загадка

Вначале я была уверена, что смерть девушки не имеет отношения к Людвигу Шварцу, ведь умерла она в предыдущую ночь, которую жених провёл в моей спальне. Хотя я уже не испытывала первоначального ужаса, но сон мой в такие ночи был некрепок. Я просыпалась при любом движении рядом. Потому с уверенностью могла говорить, что Шварц никуда не выходил в эту ночь.

Но слова мамы встревожили меня и когда мы расстались, я поспешила купить у уличного разносчика вчерашнюю газету. Прочитанная статья внесла смятение в мою душу. Оказалось, она рассказывала о смерти, что случилась не накануне, а несколько раньше. Полиция старалась скрыть происшествие от публики и лишь проницательность и настойчивость прессы не позволило замолчать преступление. Рассказ о заслугах и умозаключениях журналистов занимал почти половину статьи, а вот подробностей и деталей преступления было куда меньше. И теперь я не могла быть уверенной в непричастности Людвига к этому ужасу.

Последнее время он приходил ко мне не каждую ночь, давая восстановить силы. Да и днём я его зачастую не видела. В город из особняка он выбирался не так часто, предпочитая проводить время в своём кабинете или лаборатории. Когда он запирался в лаборатории, то туда не заходили даже слуги. Для меня было тайной, какие ритуалы или исследования он там проводит.

Проникнуть туда я не могла. Когда там находился Шварц, то он наверняка не пустил бы туда и меня. Когда его там не было, то вход запирали такие надёжные заклятия, что даже мухи не могли подлететь к двери. Я видела их обгоревшие трупики, лежавшие у порога, когда проходила по коридору мимо. Вот и пришла в библиотеку. Должна же я предпринять хоть что-то.

От секции, где стояли книги по некромантии, я решительно отвернулась. Искать способ уничтожения Шварца мне не хотелось. Но я должна узнать о нём больше! Правда, пока ничего не удавалось. Даже про его происхождение найти хоть что-то не получилось. В «Полном списке благородных семей» Шварцев не нашлось. Конечно, фамилия Шварц не слишком аристократична, и жених мог происходить из купеческого рода или ремесленников. Только я в этом сомневалась. Всё — жесты, слова, интонации, житейские привычки, — говорило о прекрасном образовании и воспитании, которое невозможно получить сыну купца или ремесленника, как бы богат он не был.

Безуспешность моих прошлых поисков и привела к тому, что я стала реже заходить в библиотеку. Но гибель незнакомой мне девушки напомнила о том, что эти поиски — не прихоть, не плод пустого любопытства, а необходимость. Так я уговаривала себя, направляясь вглубь помещения. Во время своих прошлых приходов сюда я обнаружила там у одного из столов небольшой шкаф с наложенным на него запирающим заклинанием.

Оно было не слишком сложным. Совсем не таким, как на дверях лаборатории. Похоже, просто для того чтобы служанка при уборке не лазила туда.

Мои обновлённые знания, полученные из учебника по магии, теперь позволяли снять и вновь наложить его. Я не делала этого только из чувства неловкости. Всё равно что шарить по карманам или подглядывать в замочную скважину. Но сейчас я заставила себя отбросить щепетильность.

В невысоком узком шкафу, стоявшем в простенке между окнами, вряд ли поместиться так уж много книг, но хозяин их явно выделял из всех остальных богатств библиотеки. И уже одно это могло мне что-то сказать о нём.

С некоторой опаской я попыталась снять заклинание, закрывавшее шкаф. Вдруг я просто не вижу какую-то хитрость, и моя попытка кончится плохо. Но нет! Всё удалось. Дверцы с тихим скрипом раскрылись. На полках стояли обычные тома разной степени потрёпанности, разных по толщине и цвету. От них не веяло никакой магией, лишь пахло пылью и старой бумагой.

Со смешанными чувствами я вытащила с верхней полки самый толстый и большой том в красном переплёте из телячьей кожи, украшенной вытесненными золотыми узорами. «Истории и сказки былых времён с поучениями», — прочитала я.

Книга была большой, рассматривать её на весу было неудобно, и я села в кресло рядом со стоявшим у окна столом. Похоже, он стоял здесь не даром, а как раз на случай, если хозяин решит поработать с закрытыми рядом фолиантами.

В сборнике сказок я не ожидала найти разгадку тайн. Просто любопытно посмотреть на картинки в такой роскошной книге. Сразу вспомнилось детство, когда с ожиданием чуда я брала в руки такие же сказки. Но уже только открыв переплёт, я узнала первый секрет.

На пергаментном форзаце каллиграфическим почерком было написано «Милому сыну Людвигу». Подписи не стояло, и сердце у меня дрогнуло от жалости к жениху. Он незаконнорождённый! Любящий отец не рискнул вписать своё имя. Стало понятно, почему я не нашла Шварца в списке благородных родов Рейхенбарта. Похоже, отец Людвига был аристократом, а мать не из тех, чьи семьи заносят в справочники.

Мне всё же хотелось увидеть картинки, и я продолжила листать страницы. И поняла, что отец Людвига был не просто знатен, а очень богат и знатен! Хотя сама книга была отпечатана в типографии, картинки в неё рисовали от руки, и делал это хороший художник, не экономивший на золоте и дорогих натуральных красках. Такую роскошь мало кто мог себе позволить. У тому же по стилю рисунков, выполненных в духе рукописных миниатюр, похоже было, что художник создавал копию с более старой книги. Думаю, отец Людвига хотел, чтобы у сына был точно такой же сборник, как и у него в детстве, но передать его из семьи не мог. И заказал для внебрачного сына точную копию семейных сказок.

Мне опять стало жалко Людвига и его неизвестного мне отца. Тот наверняка хотел, чтобы потом дети и внуки Людвига рассматривали эти чудесные картинки. Но этого никогда не случится.

Чтобы не расстраиваться дальше, я закрыла сборник и вернулась к шкафу. Рядом со сказками стояло несколько книг на неизвестном мне языке. Один по виду напоминал наш «Список благородных семей» и я заподозрила, что в Шварце текла иноземная кровь. Это объясняло бы его чёрные глаза и волосы. Среди жителей нашего герцогства такое встречалось редко. Преобладали русая и рыжая масть, серые и зелёные очи

Прочитать, что написано, я не могла, хотя шрифт и был знакомым. Впрочем, это неудивительно. В соседних странах пользовались одним с нами алфавитом, но все книги, кроме магических трактатов, печатали на своих языках. Поэтому я быстро перебрала эту полку, найдя ещё несколько странных кодексов, заполненных совсем уж нечитаемыми закорючками вместо понятных букв. Выглядели они красиво, как загадочный узор, но понятны ещё меньше. Наверно Шварц привёз их из своих странствий, как и растения в саду.

Среди них нашлось несколько папок, заполненных рисунками с видом незнакомых мне мест и странно одетых людей. Я положила их на стол, чтобы потом посмотреть. Неужели это рисовал Людвиг?

Я перешла на другую полку и поняла, что да, рисунки в папках вполне могли быть его. На этих полках стояли переплетённые как книги дневники жениха. Толстые тетради были заполнены записями, сделанными его почерком. Я уже хорошо знала этот характерный наклон и небрежные завитушки. Именно так выглядели его короткие записки с распоряжениями для фрау Ханны или просьбами ко мне.

Записи перемежались быстрыми зарисовками, выполненными уверенной и точной рукой, так что, даже не читая, я поняла, что это путевые заметки, которые Людвиг делал в своих путешествиях. Какие-то растения, схемы местности, детали строений и инструментов.

С чувством неловкости взяла одну из тетрадей и принялась разбирать почерк Людвига. Мне всю жизнь внушали, что читать чужие письма и дневники, недопустимо, но как иначе узнать хоть что-то о Чёрном колдуне.

Я не думала, что прочитаю тут о том, как он убивает несчастных девушек, но, возможно, смогу лучше представить его характер, пойму, способен ли он на те ужасы, что ему приписывают. Господин Шварц редко проявлял эмоции, напоминая застёгнутого на все пуговицы сухаря, но пока ни в его поступках, ни в наших разговорах он не проявлял никакой склонности к злу. С другой стороны, мой отец в глазах соседей и знакомых выглядел просто душкой, милым человеком с одной пагубной страстью, от которой и сам страдает. Он и перед нами, девочками, долгое время сдерживался, не проявлял другой, чёрной стороны своей натуры — эгоизма, безответственности и полного равнодушия ко всем, кроме себя. Может, и Шварц такой: искусно прячет от меня свои плохие качества. А в записях что-то да прорвётся.

К моему разочарованию и одновременно облегчению я быстро поняла, что ничего о характере Людвига я в записях не найду. Это оказались не дневники, где человек записывает свои впечатления, а деловые заметки. Людвиг старался запечатлеть только факты и никаких чувств. Например, название растения, где растёт, каковы его свойства, как размножается и как за ним ухаживать. Или описание места и путь, по которому до него добраться. Или запись обряда какого-то народа. Единственное, что я могла понять из этих тетрадей, что Шварц много путешествовал и интересовался многим.

Стало понятно, что ответа на мои главные вопросы здесь не найти, и я сочла неприличным совать нос в личные записи Людвига из пустого любопытства. С некоторым сожалением закрыла тетради и вернула их на место. Рассматривать эту пёструю коллекцию любопытных фактов было интересно. Я словно сама путешествовала вместе с Людвигом, но всё же решила придерживаться маминых наставлений. «Порядочные люди никогда не позволяют себе проявлять пустого любопытства и совать нос в чужие дела», — много раз повторяла она.

На нижних полках стояло несколько шкатулок, закрытых более надёжно, чем шкаф. Открыть их моих знаний уже не хватало, и я не стала даже пытаться. Достала ещё несколько альбомов и села за стол, чтобы рассмотреть рисунки из них и найденных раньше папок.

Это занятие увлекло меня надолго. Людвига никто не назвал бы талантливым художником, но рисовал он неплохо, а разнообразие сюжетов и необычность натуры с лихвой искупали некоторое несовершенство его навыков рисовальщика.

Вдруг среди нескольких портретов людей в нарядах более чем вековой давности попалась пожелтевшая страница какой-то газеты. С одной стороны располагались конец и начало каких-то статей, одна из которых излагала, судя по обрывку, историю герцогского рода, а вторая сообщала о том, что собирается внеочередное заседание ландтага.

С другой стороны страницы оказался некролог, и так как здесь текст был полностью, стало ясно, что сохранялся именно он. В некрологе говорилось о том, каким прекрасным человеком и правителем был умерший от внезапной и непродолжительной болезни прошлый герцог. В нём не содержалась чего-то для меня нового. В учебнике по истории примерно это же и было написано. Разве что без особо пышных и пафосных оборотов.

Я положила хрупкий лист назад в папку, но вдруг задумалась. Нас учили, что наш теперешний герцог сменил того, о котором написано в некрологе. Но газета выглядела слишком старой для этого, ведь наш правитель — ещё молодой мужчина. Впрочем, может, газета не так стара, как кажется.

Вновь взяла в руки страничку и постаралась отыскать дату. Нет, впечатление меня не обмануло. Прошлый герцог умер полтора века назад. Не может быть! Нынешнему едва больше тридцати!

Я попыталась объяснить эту загадку. Наверно, в учебнике пропустили почему-то несколько правителей, которые управляли Рейхенбартом в промежутке между тем и нынешним герцогом. Странно, что их вычеркнули из истории. И ни учителя, ни родители никогда не вспоминали о них, а ведь родители должны были застать и рождение нынешнего герцога, пусть и в своём детстве, и восхождение его на трон.

Я попыталась вспомнить всё, что знала о нашем прекрасном герцоге и вдруг с удивлением осознала, что его красивый облик, известный каждому подданному, почти не изменился за все годы, что я его помню. А помнила я его с самого моего детства. И он всегда выглядел молодым, словно замер в одном возрасте. И никому это не казалось странным. Никогда и ни от кого я не слышала вопросов:

— Как это возможно, что наш герцог не меняется?

Наверно, его кажущаяся молодость — результат какой-то магии, но странно, что я даже не задумывалась об этом до сих пор. Словно в голове стоял какой-то барьер и всё, что касалось герцога, казалось прекрасным и правильным. Даже сейчас мои мысли пытались убежать от обнаруженной странности.

Глава 14. Рассекатель

Размышление над этой загадкой едва не довело меня до головной боли, так что я не замечала ничего и появление рядом Людвига Шварца стало неприятным сюрпризом. Страх сковал меня так, что я даже дышать на мгновение перестала.

— Что такое интересное ты смотришь? — Людвиг протянул руку и взял со стола один из листов. — Рисунок? Довольно неплох. И место вроде знакомое. Да это же мой!

Он коротко засмеялся. Удивление оттого, что слышу его смех, словно разбило чары страха. Я задышала. Страх ослабел, но на его место пришёл стыд, опаливший жаркой волной. Сейчас он поймёт, что я без спроса сунула нос в его личные вещи.

— А я так давно их не видел, что уже и забыл.

Людвиг стал перебирать лежавшие на столе рисунки, явно вспоминая места и людей, изображённых на них.

— Где ты их взяла, Лотта?

Я молчала, не в силах признаться, что взяла их без спроса, взломав замок. Людвиг перевёл взгляд на приоткрытый шкафчик:

— Ты смогла снять запирающее заклятие?

— Оно несложное, — не глядя в глаза признаться легче.

— Значит, у тебя есть дар.

— Небольшой.

— И знания?

— Совсем мало. Я учусь по вашим книгам.

— И за ними ты залезла в закрытый шкаф?

Я с облегчением кивнула, не поднимая головы. Хорошее объяснение моему неприличному любопытству. И главное, он сам сказал, а не я соврала.

— Там нет книг по магии. Разочаровалась?

— Нет. Там ваши записи о путешествиях. Они интересные, но я в них только так заглянула, — поторопилась оправдаться.

— Интересные? Хотела бы почитать?

— Да!

— Там почти нет про магию. Так, заметки о всяком разном, что встретил в тех землях.

— Всё равно интересно! — я даже рискнула поднять на него взгляд, чтобы убедиться в том, что он не шутит. — Вы правда разрешите их брать почитать?

— Бери. Почему бы и нет? А если хочешь заниматься магией, то одних книг мало. Если хочешь, я мог бы учить тебя.

Учиться у Чёрного колдуна? Это всё равно, что самой взойти на жертвенный алтарь. Наставник-маг приобретает большую власть над своим учеником. С другой стороны, я и так в его власти.

— Спасибо, Людвиг. Я подумаю, хочу ли так серьёзно заниматься, — победила во мне осторожность, — или мне пока хватит учебников.

— Как хочешь. Если передумаешь — скажешь.

— Да. Так я могу взять что-то из ваших тетрадей?

— Да. Выбирай.

С облегчением я выбралась из кресла, торопливо взяла первый из стоявших на полке переплетённых томиков и поспешила уйти.

Людвиг Шварц

Лотта его удивила. Никогда бы не подумал, что она решится на такое нарушение приличий. Хотя женщины любопытны как кошки и не в силах устоять перед возможностью узнать чужие секреты. Она так очаровательно смущалась оттого, что была поймана на месте преступления.

Шварц невольно улыбнулся. Преступлением её любопытство он не считал. Вполне естественно в её положении пытаться узнать больше. Ничего опасного в его путевых записях она не прочтёт. Единственное последствие знакомства с ними, которое он мог представить — больше тем для разговоров вечерами.

Людвиг собрал рисунки, нарисованные так давно, что он даже забыл о них, и открыл папку, чтобы сложить. И тёплые весёлые воспоминания, навеянные рисунками, развеялись, сменившись совсем другими. Ему не надо было вчитываться в выцветший от времени шрифт газеты, чтобы узнать некролог. Некролог по отцу. Он помнил его до сих пор, как помнил и всё, что случилось тогда. Даже умерев, помнил.

****

Громко хлопнула дверь в лабораторию. Людвиг поморщился. Сколько раз говорил всем, чтобы когда он здесь, его не тревожили. Он осторожно поставил колбу с зельем на стол и повернулся к двери.

— Молодой господин! Там ваш отец и брат умирают!

— Что?!

— Едьте скорее! Может, ещё застанете их живыми. Герцог так ждёт вас.

Забыв обо всём, Людвиг побежал к выходу. Он едва не загнал лошадь на пути во дворец. Надеялся, что слуга что-то не так понял, и отца с братом уже выхаживают придворные маги-целители. Не может быть, чтобы их не спасли!

На входе во дворец его уже ждали и быстро провели в отцовскую спальню. По дороге в покои отца Людвиг из расспросов провожатого узнал, что брат погиб. Он слышал это, но не мог поверить, что Генриха уже нет. Слова скользили по поверхности оледеневшего от потрясения сознания, и никак не могли пробиться к сердцу.

— Сегодня Его Величество вместе с наследником шли в часовню, чтобы вознести положенные в этот день молитвы.

Людвиг не сразу понял о каком дне говорит личный охранник отца, а потом со смущением вспомнил, что сегодня традиционно отмечают день Святой Ульрики, покровительницы их рода.

— Вас тоже ждали. Герцог даже задержал всех немного.

— Я забыл. Вчера начал один эксперимент, он длительный, его нельзя прерывать, — неловко принялся оправдываться Людвиг.

— И к лучшему. А то бы и вы погибли, как бедный Генрих, — прервал его сопровождающий. — Даже ещё быстрее. У вас ведь защита ещё слабее, чем у наследника. Это на правителе она усилена благословением Богини. Только поэтому герцог не погиб сразу.

— Как, как всё случилось?!

— Говорю же, они шли в домашнюю часовню. Дорога туда одна — по парадному коридору. Впереди — герцог, сразу за ним наследник. Когда они проходили мимо скульптуры вашего прадедушки, что-то вспыхнуло и они упали. Кто-то активировал заклятие, спрятанное в его руке. Вы же помните…

Людвиг кивнул. Он помнил эту статую, державшую на раскрытой ладони прозрачный кристалл. Кажется, этот его предок тоже любил ставить магические эксперименты и кристалл напоминал о каком-то его изобретении. Запечатать в кристалл заклятие проще, чем любой другой предмет, чтобы оно ждало своего часа.

— Неужели никто не может помочь?

— Главный маг пытался, но говорит, что его умений хватит только оттянуть неизбежное. Герцог же сказал — главное, чтобы он мог дождаться вас, молодой господин.

Услышав это, Людвиг не выдержал и побежал, не думая о приличиях.

Увидев бледное лицо с закрытыми глазами, посиневшие губы и чёрную ауру смертельной магии, окутывающую герцога, Людвиг испугался, что опоздал. Отец уже умер. Но нет. Услышав от дверей: — ваш сын прибыл, — герцог открыл выцветшие от боли глаза.

Говорить он уже не мог и жестом подозвал Людвига. Тот, не помня как, очутился у постели умирающего и упал на колени:

— Отец! Отец! — только и мог повторять, вцепившись в шёлковое покрывало.

Герцог с трудом снял с пальца перстень и протянул сыну. Людвиг прекрасно помнил кольцо. Отец никогда раньше не расставался с этим символом герцогской власти.

— Нет, отец, я не возьму! Ты ещё выздоровеешь.

Герцог сердито нахмурился и дрожащим пальцем ткнул в стену над изголовьем кровати. Видно было, как непросто даётся ему каждое движение и Людвиг понял, что не время спорить и говорить пустые слова.

— Я должен приложить его к стене?

Герцог сомкнул веки подтверждая. Людвиг взял кольцо и провёл им в указанном месте. Вначале ничего не происходило, но потом перстень, видимо, коснулся нужной точки, на стене засиял квадрат, каменная кладка в этом месте растаяла и открылся проём. В нём сверкали золотом и инкрустацией ножны с родовым артефактом герцогов Рейхенбарта — Рассекателем.

Уже без раздумий Людвиг схватил кинжал. Это была надежда на спасение отца. О Рассекателе, его магических свойствах он, как и наследник, знал с детства. Кинжал делал видимым плетение любого заклятия и позволял рассечь его, правда, иногда уничтожая вместе с носителем.

Потому этой его возможностью пользовались нечасто, ограничиваясь тем, что любое заклятие проще распутать или изменить, если его видишь.

Людвиг протянул ножны отцу. Тот достал кинжал, и чёрная пелена смертельной магии над ним словно загустела. В этой черноте зеленоватым неприятным светом проявилось плетение. Стало ясно, что Рассекатель тут не поможет. Заклятие, как сорняк, вросло своими корнями в ауру жертвы, переплелось с ней, и если рассечь его одним ударом, герцог погибнет сразу.

Заметив растерянный взгляд сына, герцог махнул рукой, словно призывая не тратить время на сожаления. Он прижал палец к лезвию так, что из пореза выступила кровь и, взяв ладонь сына, потянул её к Рассекателю. Догадываясь, что ждёт отец, Людвиг повторил его жест. Боль от рассечённой кожи показалась ему ничтожной по сравнению с той, что терзало сердце. Его кровь смешалась с кровью герцога, засияла, лезвие ножа на миг засветилось и словно всосало алые капли.

Герцог взял вторую руку сына и положил её на рукоять кинжала и, пристально глядя ему в глаза, с усилием прошептал:

— Твоё… и кольцо.

Когда Людвиг сжал рукоять Рассекателя, то узор смертельного заклинания проступил для него чётче, и он вдруг вспомнил его. Этот узор встречался ему в старом фолианте. Там, кажется, было написано и как снять его.

— Отец, держись, пожалуйста! Я найду! — Людвиг вскочил на ноги, готовясь бежать в библиотеку.

Но герцог удержал его. Жестами показал на всё ещё светящийся проём в стене, где был спрятан до этого семейный артефакт, но когда Людвиг собрался вложить Рассекатель в его золочёные ножны, отрицательно замотал головой.

Людвиг с подсказки отца вложил в ножны Рассекателя свой простой клинок, заменив его на поясе магическим кинжалом, убрал золочёные ножны в проём и вновь запечатал стену герцогским перстнем. И только после этого побежал в библиотеку, отчаянно надеясь, что отец дождётся его возвращения

Глава 15. Гримуар

В библиотеке Людвигом было проведено столько времени, что он знал назубок где что находится почти также хорошо, как старый библиотекарь герр Лоренц. Сыну герцога разрешали самому бродить между стеллажами и искать нужное. Сейчас эти знания помогли ему не дожидаясь, пока герр Лоренц спустится с верхнего яруса, самому быстро найти нужный фолиант.

Лихорадочно перелистывая желтоватые страницы, Людвиг торопился найти нужное место и не находил. Не веря в такую неудачу, он начал вновь перелистывать страницы и делал это, несмотря на сжигавшее его нетерпение, уже медленно и тщательно. В душе его поднимался страх, что память его подвела, и он перепутал книги. Но нет! Теперь, когда он внимательно всматривался в каждый лист, Людвиг нашёл знакомое плетение, начало описания действия заклятия, дальше, как он помнил, должно было следовать описание заклинания, которое позволяло повернуть его действие вспять, если человеку повезло не умереть сразу. Но ничего подобного на следующей странице не оказалось.

На миг Людвиг замер, не в силах поверить и понять — как такое может быть? Снова и снова перечитывал строки на соседней странице и не находил нужного. Растерянно он положил руку на разворот и почувствовал, как пальцы защекотал обрезанный край бумаги. Кто-то аккуратно изъял нужную страницу! Внутри стало пусто и холодно. Отца не спасти.

— Что вы ищете, молодой господин? — прорвался сквозь глухоту отчаяния надтреснутый голос библиотекаря.

— Кто? Кто брал этот гримуар?

— Никто. Никто кроме вас. Вы же знаете, что гримуары с опасными заклинаниями позволяют брать только главному магу с помощниками, и вам, герцогским наследникам. Всем остальным только по особому разрешению. Его уже лет пять никто не запрашивал.

— Нет, кто-то брал. Я работал с гримуаром всего пару месяцев назад и тогда он был целым…

Людвиг не успел договорить, как герр Лоренц выхватил фолиант у него из рук:

— А сейчас что?! — и стал внимательно рассматривать, ощупывать и, кажется, даже обнюхивать пострадавшую книгу. — Вырвали! Вырвали страницу! Варвары! Кто? Кто посмел?

— Не я, — поторопился откреститься Людвиг.

— Знаю, что не вы, — отмахнулся библиотекарь. — Я лично проверял за вами. Все страницы были на месте. А после никто не брал.

Герр Лоренц нахмурился, пытаясь разгадать загадку. Людвиг напряжённо ждал. Тот, кто брал гримуар после него почти наверняка убийца. Никому другому незачем был уничтожать страницу со спасительным заклинанием.

— Нет, не помню. Уверен, что никто даже не заходил после вас в тот сектор библиотеки. Но этого не может быть…

— Постарайтесь вспомнить, герр Лоренц. Я сейчас пойду к отцу, а вы, если что-то вспомните, скажете мне.

Как и боялся Людвиг, отца в живых он уже не застал. По словам доверенного слуги герцог умер почти сразу после разговора с сыном.

— Он только вас ждал. А как поговорил, так и всё. Отошёл…

«Я бы всё равно не успел, даже если бы книга была целой», — понял Людвиг. Он чувствовал себя опустошённым, не знал, что теперь делать, и стоял потерянным в начавшейся вокруг тела умершего правителя суете.

Распорядителем в этом роении придворных и слуг стала старшая сестра герцога. После смерти его супруги два года назад Луиза фон Меер исполняла роль хозяйки на всех официальных мероприятиях и теперь всем казалось естественным подчиняться ей.

— Надо снять герцогский перстень с пальца, пока они окончательно не застыли, — скомандовала она.

— Его нет на руке, — растеряно сказал слуга.

— Как нет? Посмотри рядом! Это символ власти. Его будет носить следующий герцог. Ищи!

Ещё один слуга принялся ползать по полу рядом с кроватью в попытке найти утерянную реликвию.

— Не ищите, — остановил их Людвиг. — Отец отдал его мне.

Главный маг и канцлер, тоже находившиеся в спальне правителя, переглянулись.

Сестра герцога замерла, уставившись на Людвига как удав на невовремя запевшую канарейку.

— Кто был при этом? — резко спросила она.

— Никого, — пожал плечами Людвиг.

— Герцог хотел поговорить с сыном наедине, — пояснил личный охранник умершего.

— Тогда мы не можем знать точно, что произошло и как кольцо оказалось на руке у бастарда, — заявила фон Меер. — Он должен вернуть его на хранение, пока не будет решено, кто станет править.

— Разве это не очевидно? — осторожно спросил главный маг.

— Не очевидно, — с вызовом произнесла фрау Луиза. — Официальным наследником был Генрих, но он тоже погиб. Людвига герцог никогда не называл так.

— Почему же? Он называл сына

— Внебрачного, — перебила фон Меер.

— Признанного сына, — с нажимом произнёс маг, — наследником второй очереди.

— Это были просто слова! Никакого письменного документа брат не оставил.

— Это правда, — подтвердил канцлер. — Письменно свои слова герцог не зафиксировал. Но кто ещё?

— Мой сын, Вольфганг фон Меер. Я старший ребёнок предыдущего герцога и Вольфганг рождён в законном браке. Получил соответствующее воспитание. Род фон Мееров не уступает по древности герцогскому и станет верной опорой трону. А кто поддержит бастарда?

— Мне почему-то кажется, что и у Людвига могут найтись сторонники, — куда-то в пространство сказал маг.

— Значит вопрос с наследником будет решать ландтаг, — сказал канцлер.

— А до этого времени он должен отдать герцогский перстень на хранение в казну, — Луиза фон Меер подошла к Людвигу и требовательно протянула руку.

Людвиг, принимая кольцо из рук герцога, не думал о последствиях. Для него в тот момент это был знак отцовского доверия, а не символ власти. Становиться правителем ему никогда не хотелось, но отдавать перстень Луизе фон Меер ему казалось неправильным.

Все внимательно и выжидательно смотрели на него. Сейчас Людвиг понимал, что если бы в тот момент он проявил решимость и заявил своё право на трон, всё могло пойти по-другому. Но он смалодушничал. Не чувствовал желания вступать в схватку за власть. Надеялся, что всё как-то сложится и без него.

Людвиг снял кольцо и, обойдя Луизу фон Меер, передал его канцлеру.

— Будет так, как решит ландтаг, — согласился он.

Ему хотелось, чтобы все лишние ушли, и он мог остаться наедине с телом отца.

Весь этот день слился для него в какую-то бессмысленную горькую пустоту. Он не мог потом вспомнить ничего из происходившего далее. Куда-то шёл, с кем-то говорил, отвечая невпопад, мечтая об одном — чтобы его оставили в покое.

Лишь слова герра Лоренца смогли пробудить его интерес. Старый библиотекарь, неуместно радостно улыбаясь, подошёл к нему и сказал:

— Я вспомнил! Гримуар вполне могли взять после вас.

— Кто?

— Не знаю. Я просто вспомнил, что чуть больше месяца назад неделю болел и меня подменял герр Родт. Наверно, как раз тогда его кто-то и брал. Надо будет спросить у него.

— Я сам. Сам спрошу.

— Хорошо, а то я не рискую теперь надолго оставлять библиотеку. Всё кажется, что ещё что-нибудь покалечат!

Герр Родт был ещё старше господина Лоренца и последние годы уже не работал, подменяя своего бывшего коллегу лишь в каких-то особенных случаях. Жил он в небольшом домике не слишком далеко от дворца, приобретённом ещё в пору службы в герцогской библиотеке. Потому выбраться к нему Людвиг сумел лишь после похорон отца, с которыми тянуть не стали. Заклятие, убившее герцога и наследника, не прекращало действовать и после их смерти, разлагая и уродуя тела. От того торжественности обряда предпочли скорость и похоронили погибших на следующий же день.

В герцогстве объявили строгий недельный траур, до окончания которого вопрос о наследнике решили не поднимать. По завершении траурной недели соберётся ландтаг, на котором и решат кто будет править Рейхенбартом.

Сразу после похорон Людвиг сбежал из дворца. Не мог смотреть на выжидательные лица придворных, пытаться понять их намёки, вести какие-то пустые, бессмысленные разговоры. Это стало его второй ошибкой. Фон Мееры, в отличии от него, не тратили эту неделю даром: интриговали, собирали сторонников, запугивали и подкупали противников. А он горевал об отце и брате, единственной семье, что у него была.

Только мысль о том, что надо найти убийцу, заставляла его действовать, подталкивала в спину.

Старый господин Родт встретил гостя в саду, где подрезал кусты в своём крохотном саду.

— О, малыш Людвиг! Надеюсь, ты разрешишь старику называть тебя как и прежде?

— Почему же нет? Мне будет приятно.

— Но теперь ты, наверно, станешь нашим правителем, и такая фамильярность может оказаться не к месту. Но ты не бойся, я буду звать тебя так только здесь, у себя дома.

— Не знаю… Не уверен, что стану герцогом. Госпожа фон Меер настаивает, что её сын имеет больше прав.

— И я не знаю. Твой отец предпочёл бы передать власть тебе, а не ему. Но я в этой политике совершенно не разбираюсь. Потому и просидел всю жизнь в библиотеке. Но что привело тебя ко мне? Что-то важное, иначе бы ты не зашёл.

Людвиг немного смутился, но не стал оспаривать, а сказал прямо:

— Мне надо знать кто брал Серебряный гримуар, когда вы заменяли господина Лоренца в библиотеке.

— Вот так, чтобы я лично кому-то выдавал — никто.

— Но кто-то брал и вырвал оттуда страницу. Это очень важно! Постарайтесь вспомнить.

— Я никому его не выдавал, — задумчиво повторил Родт, — но раз страницу вырвали, кто-то всё же его брал. И мог это сделать только Вольфганг. Он единственный, кроме тебя, кто и сам прекрасно знает где стоят гримуары. И только вам двоим по приказу герцога разрешалось бродить по библиотеке самим. Ты при мне не приходил, а вот Вольфганг был. И сидел там, что-то переписывал.

— Значит, это он убил отца и Генри! Я так и думал! Герр Родт, вы сможете повторить это перед ландтагом?

Родт ответил не сразу. Помолчал, глядя в землю, а потом, решившись, произнёс:

— Да, смогу. Я уже стар, пожил своё. Скажу правду. Убийца не должен сидеть на троне.

Глава 16. Ландтаг

Зал ландтага был заполнен представителями знатных родов герцогства. Те, что имели право голоса, отличались разноцветьем фамильных мундиров и сидели в левой половине зала. В правой устроились члены Правительства, в задних рядах гудели представители купечества и Гильдий. Голосовать они не могли, но присутствовать на выборе нового правителя Рейхенбарта имели право.

Людвиг, сидевший лицом к залу, чувствовал тревогу перед этим множеством людей, рассматривавших его. Вольфганг, сидевший рядом, сиял лучезарной улыбкой и казался совершенно спокойным.

— Зря ты высунулся, — продолжая улыбаться, процедил фон Меер, говоря так тихо, что слышать его мог только Людвиг. — Я всё равно стану герцогом, а тебя теперь придётся уничтожить. Разве что ты здесь, публично, откажешься от своих прав. Какой из тебя герцог? Тогда сможешь жить спокойно в своём особнячке, тихо ковыряться в своих зельях и артефактах, чтобы все о тебе забыли.

Людвиг и сам не хотел править. Жить в своём доме, занимаясь исследованиями, вдали от грязи двора, — именно так он видел раньше своё будущее. Но теперь это невозможно. Вольфганг — убийца, и Людвиг не имеет права отдать ему без боя то, про что отец сказал «Твоё».

Он собирался с духом перед выступлением и почти не слушал те ритуальные формулы, что говорил старейшина ландтага. Но вот тот дошёл до сути:

— Как вы знаете, вместе с герцогом погиб его законный наследник и сегодня нам предстоит решить кто из имеющихся двух претендентов имеет на трон больше прав. Первый — законный сын старшей дочери и сестры прежних правителей Вольфганг фон Меер.

— Нет! — решил не оттягивать неизбежное Людвиг. — Он не может наследовать отцу, потому что убил его и брата.

— Что?!

— Людвиг, не думал, что ты так хочешь сесть на трон, — лениво процедил вскочивший на ноги побледневший Вольфи. — И ради этого готов оболгать меня.

— Такими обвинениями нельзя разбрасываться без оснований, — заговорил канцлер. — Мы все понимаем, что в вас говорит горе, но пока наша Стража не нашла никаких улик, указывающих на преступников.

— Конечно, у меня есть основания. Мой отец и брат были убиты заклинанием «Viperae morsu».

— Откуда вы это знаете? — перебил его канцлер.

— Я узнал плетение, когда отец дал мне в руки Рассекатель. Оно очень редкое, характерное, не перепутаешь.?

— Вы можете зарисовать его? То, что помните? — вмешался главный маг.

— Да, конечно, — Людвиг быстро нацарапал схему на поданном ему листе бумаги.

Слуга передал рисунок магу и тот, бросив беглый взгляд на него, подтвердил:

— Да, это оно!

— А откуда вы его знаете, если даже главный маг не знал этого заклинания? — в голосе старейшины ландтага явственно прозвучало подозрение.

— Я встретил его несколько месяцев назад в старинном гримуаре, что хранится в отцовской библиотеке. Там же было описание заклинания, которое могло повернуть «Viperae morsu» вспять. Поэтому я сразу побежал в библиотеку, но нужная страница оказалась вырвана.

Зал ахнул и загудел.

— Так может ты это всё и сделал! — воскликнул Вольфганг.

— Я не вырывал страницу. Это может подтвердить герр Лоренц, библиотекарь. Когда я работал с книгой, он лично проверял её и может подтвердить, что гримуар в тот момент был неповреждён.

— Герр Лоренц утверждает, что гримуар брал я? — насмешливо спросил Вольфганг.

— Нет, такого он не говорил, — спокойно признал Людвиг. — По его словам никто, кроме меня, в последние годы не брал эту книгу.

— Тогда на каком основании вы обвиняете фон Меера?

— Чуть больше месяца назад господин Лоренц болел и его на это время подменял прежний библиотекарь, герр Линдт. Он прекрасно помнит, что Вольфганг брал гримуар и готов подтвердить это.

— Что же, обвинение серьёзное. Прежде чем решать вопрос с наследником мы должны разобраться с этим, — решительно заявил канцлер. — Сделаем перерыв, пока в ландтаг не доставят обоих библиотекарей вместе с гримуаром.

В перерыв ни к Людвигу, ни к Вольфгангу почти никто не подходил. Их явно избегали. Похоже, даже те, кто до этого определились в выборе, сейчас засомневались в том, кто станет правителем, и не хотели, чтобы потом их считали сторонниками проигравшей стороны.

Единственным, кто подошёл к Людвигу, стал главный маг. Он расспрашивал его о гримуаре, действии заклятий и выпытывал о том, что он помнит о спасительном заклинании. Помнил Людвиг немного.

— Ничего, теперь, когда известна точная формула «Viperae morsu», мы сможем восстановить и противозаклинание, особенно с вашими подсказками.

— Теперь уже поздно, — поморщился Людвиг.

— Поздно было уже тогда. Даже если бы вы нашли нужную страницу, это бы уже не помогло, — попытался успокоить его маг. — Вашего отца было уже не спасти. Подобные заклинания могут повернуть всё вспять, только если использовать почти сразу. Пока заклятье не укоренилось.

Ближе к концу перерыва к Вольфгангу подошла мать и что-то прошептала на ухо. У Людвига тревожно замерло сердце, когда увидел, с какой торжествующей усмешкой Вольфи после этого посмотрел на него.

С дурными предчувствиями он вернулся в зал заседаний, когда объявили, что перерыв закончился. И оно трагически оправдалось.

— К сожалению, мы не сможем узнать, кто брал гримуар, да и есть ли он вообще, — неожиданно для всех объявил канцлер.

— Как это нет? Герр Лоренц его прекрасно знает, — не сдержал удивления Людвиг.

— Дело в том, что он умер. Сердце остановилось полчаса назад. А без него найти нужную книгу быстро непросто.

— А герр Родт? Он тоже всё знает.

— Да, вся надежда на него. Но что-то стражник, посланный за ним, задерживается.

Словно отвечая ему, за дверями зала послышался шум, и все повернулись в ту сторону. В распахнувшуюся дверь вошли двое. В одном Людвиг узнал главу герцогской стражи, а второй был один из его подчинённых — какой-то рядовой воин. На его одежде и лице виднелись тёмные пятна, подозрительно напоминающие запекшуюся кровь.

— Господин канцлер, господа, — коротко поклонился глава Стражи. — Я не смог выполнить ваше поручение. Герр Родт убит.

— Как?!

— На него напал какой-то безумец у самого здания ландтага. Вот он сопровождал старика, — глава кивнул на своего подчинённого.

— Расскажите, что произошло.

— Герр Родт уже ждал меня. Он сказал, что господин Людвиг предупредил его и он готов свидетельствовать. Мы подъехали в карете к самому зданию и когда уже поднимались по лестнице из толпы неожиданно выскочил какой-то оборванец и одним ударом перерезал старику горло. Я даже сообразить ничего не успел.

— Преступника схватили?

Стражник опустил голову:

— Нет. Он сразу кинулся на меня с ножом, и я его убил. Я защищался!

В зале поднялся гул. Никто не мог смолчать, услышав такие потрясающие вести.

Старейшина ландтага застучал молотком по столу, призывая всех к тишине.

— Беккер, — обратился к главе Стражи канцлер, — не смею вас задерживать. Работы у вас прибавилось. Надеюсь, вы разберётесь с этой чередой смертей, иначе ландтаг подумает о замене вас на более умелого человека.

Стражники покинули зал под взволнованные пересуды собравшихся.

— Что же, похоже нам придётся отложить наше решение о выборе нового герцога, — мрачно произнёс канцлер. — Против одного из претендентов выдвинуто ужасное обвинение и пока он находится под подозрением, обсуждать нечего.

— Я возражаю! — неожиданно поднялся Вольфганг. — Почему под подозрением только я? Все обвинения строятся только на словах моего соперника. Он заинтересован выставить меня преступником. С тем же успехом убийцей дяди может быть и он. Заклятие Людвиг знает, с гримуаром работал, на праздник в честь Святой Ульрики не пришёл, хотя должен был идти рядом с Генрихом.

— Он не мог убить библиотекарей. Всё это время он находился здесь, на глазах у всех, — заступился за Людвига главный маг.

— Я тоже! — торжествующе усмехнулся Вольфганг.

— Действительно, оба претендента выглядят одинаково подозрительно, — поддержал обвинение старейшина ландтага. — Их обвинения абсолютно равнозначны. Что будем делать?

— Ждать, что выяснит наша доблестная Стража! — раздражённо воскликнул канцлер.

— Смогут ли его доводы убедить всех? — осторожно сказал главный маг. — И сколько ждать? Как долго герцогству жить без правителя?

— Что вы предлагаете? Решать сейчас, а потом выяснится, что нами правит убийца? Или скорее никогда не выяснится. И мы останемся в вечных сомнениях.

— Суд Богов. Думаю, это единственный выход.

Слова мага весомо упали в тишину зала, разойдясь затем кругами одобрительного шёпота.

— Предлагаете всё решить поединком? Что же, это выход. Трон не может пустовать долго, — кивнул канцлер. — А Суд Богов решит всё быстро.

Зал одобрительно загудел. Поединок, если даже не выявит невиновного, то выведет из игры второго претендента, устранив физически причину для возможных волнений и заговоров в будущем. И никто из членов ландтага не будет виноват в его смерти. Всё решат боги.

— Согласны ли вы, господа, участвовать в судебном поединке?

— Да! — в один голос ответили Людвиг и Вольфганг.

— Только пусть бьются сами, — прогремел бас генерала Дорнера. — Никаких наёмных бойцов.

— Да. Да. Поддерживаю, — раздалось и со скамей, где сидели члены правительства, и от сидевших с другой стороны зала высших аристократов.

— Что же, здравое предложение. Оба претендента ровесники и равны по силам, так что победа определит правого.

— Не совсем равны, — возразил главный маг. — Фон Меер обладает более сильным даром.

— Значит, будут драться без всякой магии. Честная сталь даже лучше, — вновь высказался генерал.

— Как, господа, вы не передумаете, если поединок пройдёт без магии? По=прежнему согласны на Суд Богов?

— Да!

— Да!

— Отлично! Значит завтра в полдень состоится ваш поединок.

— Нет! — неожиданно для всех вмешалась Луиза фон Меер. — Завтра — это слишком быстро. Мальчику надо приготовиться.

— Что там готовиться? Выходи и бейся! — сказал генерал.

Под змеиным взглядом Луизы фон Меер старейшина ландтага смешался и нехотя согласился:

— Хорошо, госпожа, дадим молодым людям один день на приведение своих дел в порядок, подготовку, что бы вы там под этим ни понимали. Но через день поединок состоится. Уклонение от поединка будем считать признанием вины.

Глава 17. Поединок

Нужды в приведении дел в порядок Людвиг не испытывал. Близких после смерти отца и брата у него не осталось, поэтому завещание писать не было смысла. Какая разница кому отойдёт дом и прочее небольшое имущество после его смерти? А что он умрёт, Людвиг не сомневался. Он знал подлый характер Вольфи. Тот никогда не станет сражаться честно. Магией, хитростью или как-то ещё, своими руками или чужими, но кузен обязательно его уничтожит.

Если бы поединок вёлся честно, то у Людвига имелся бы шанс доказать свою правоту и победить противника. Шпагой они владели примерно на равных, ведь наставники у них были одни и те же, но Людвиг был физически сильнее и выносливей. Вот только ждать от Вольфи честности, всё равно что от ворона соловьиной песни.

Потому Людвиг смирился с собственной смертью, но не мог допустить, чтобы злодейство фон Меера осталось безнаказанным. Он должен отомстить за отца! Только эта мысль занимала его, выжигала страх смерти. Он должен отомстить! Любой ценой! И кажется он придумал как. Только для этого нужна магия.

По условиям поединка они должны сражаться обычным оружием, не используя колдовства. Значит, на ристалище наверняка установят противомагическую защиту, а Людвигу нужно обойти её, чтобы сделать то, что он задумал. Потому он, вернувшись из ландтага, заперся в лаборатории, изучая записи, привезённые из своих путешествий.

В королевстве его отца — Аритании, — изучали магию врагов-леев. Она основывалась на несколько иных принципах, одним из которых было использование особых свойств крови. Освоить её в совершенстве никто, кроме леев, не мог, но кое-какие приёмы аританские маги позаимствовали. Людвиг был уверен, что никто в Рейхенбарте этих секретов не знает, и помешать использовать волшбу, завязанную на кровь, не смогут. И всё оставшееся у него до поединка время разрабатывал и плёл заклинания, которые помогут отомстить. Лишь поздней ночью, завершив работу, он упал на узкую софу прямо в лаборатории и забылся тяжёлым сном.

Проснулся на рассвете и вышел в сад, чтобы попрощаться с ним. Если он оценил Вольфи неправильно, и тот будет драться честно, то Людвиг уверен был, что победит. Потому что правда на его стороне. И сражаться Людвиг станет так яростно, что Вольфи отступит, потому что трус. Тогда Людвиг переедет во дворец, хоть и не очень этого хочет. А если фон Меер применит какую-то хитрость и победит, то всё равно проиграет. Вот только Людвиг тогда уже не вернётся сюда, не пройдёт под сенью деревьев, не услышит лёгкого лепета ручья, не увидит, как восходит солнце, сверкая на росе и заливая золотым сиянием пробуждающуюся землю.

Это сияющее утро с его свежестью и ароматами трав и цветов, пением птиц навеки отпечаталось в памяти. Последнее утро, когда он был живым.

Большинство придворных обычно только вставали в тот ранний час, на который назначили поединок. Но пропустить схватку, определяющую, кто станет править Рейхенбартом, никто не хотел, и даже подъезды к ристалищу оказались забиты народом. Люди жаждали пусть не увидеть, то хотя бы сразу узнать кто станет герцогом.

Когда Людвиг ехал верхом сквозь толпу многие приветствовали его, но фон Меера приветствовали громче. Людвиг последние годы старался держаться в тени, подальше от дворца, чтобы никто не заподозрил, что он хочет воспользоваться разногласиями между отцом и братом. И просто не любил все эти интриги, лицемерие, грязь, что неизбежно царили при дворе.

Вольфганг, напротив, став старше, оставил свои мерзкие проказы, и стремился заслужить любовь и преданность окружающих. И ему это легко удавалось. Золотоволосый красавчик с обаятельной улыбкой, говорящий лишь то, что окружающие хотели слышать, он нравился не только юным фройлян. Хотя Вольфганг и стал вести себя на глазах у всех как образцовый молодой человек, но приятели у фон Меера остались прежние. Их стало даже больше, чем раньше, и за один день между заседанием ландтага и поединком, они успели распустить слухи, обвиняющие Людвига по меньшей мере во лжи, желании оклеветать Вольфганга ради возможности сесть на трон. И теперь, едя в толпе, Людвиг ловил и осуждающие взгляды.

Он не позволял себе реагировать на взгляды, крики, шум. Важнее было то, что ему предстояло. Людвиг вспоминал умирающего отца и Генриха, таким, как первый раз увидел, — малышом, державшимся за его руку. Он должен отплатить фон Мееру за их смерть.

На площади перед герцогским дворцом, где должен был пройти поединок, были установлен помост, где сидели канцлер, главный маг, Луиза фон Меер и другие первые лица герцогства. Остальные члены ландтага стояли на некотором расстоянии от огороженного места для поединка и ждали его начала. Но неожиданно для всех его началу едва не помешал главный маг.

Он встал и обратился к канцлеру:

— Господин канцлер, я просил вас принести сюда герцогский перстень. Он здесь?

— Да, но зачем он сейчас?

— Я внимательно изучил хроники и выяснил, что этот артефакт обладает особым свойством. Его не может носить тот, кто не имеет на него права. Если покойный герцог действительно передал его Людвигу в знак его прав на престол, то кольцо останется на его руке. Если нет — то соскользнёт. Вопрос о наследнике решится без всякого поединка. Предлагаю проверить.

— Что же, узнать волю покойного будет правильно, что бы не случилось потом, — согласился канцлер. — Господин Людвиг, подойдите сюда.

Вид кольца напомнил Людвигу о последних минутах отца, и он поспешил подойти. Ему хотелось снова взять перстень в руки, ведь это был последний дар отца.

— Я хочу проверить и показать всем это свойство кольца, — сказал маг и надел его себе на палец.

Но стоило ему опустить руку и кольцо легко свалилось с неё. Канцлер с любопытством повторил его пробу. С его крепкой мясистой руки перстень свалился ещё быстрее.

— Попробуйте вы, Людвиг, — предложил маг.

Людвиг взял кольцо, и оно явственно потеплело, легко скользнуло на палец и мягко сжалось, плотно охватывая его.

— Теперь, когда мы знаем, кто наследник, нужда в поединке отпала, — маг произнёс это так уверенно, что казалось всё решено.

— Нет, это не так, — возразил канцлер. — Людвиг выдвинул серьёзное обвинение против фон Меера. Поединок станет не нужен, если один откажется от обвинений, а второй — от притязаний на трон.

— Нет! — дружно воскликнули оба.

— Я уверен, что к гибели отца и брата причастен Вольфганг, — Людвиг попытался снять перстень, но ничего не вышло. Кольцо словно вросло в палец.

— Я уверен, что буду лучшим правителем, чем бастард. И он больше меня был заинтересован в смерти герцога и наследника. С теми же основаниями и его можно обвинить в убийстве правителя. Я настаиваю на поединке.

— Что же, пусть так и будет. Ваш спор разрешат боги.

Канцлер озвучил условия поединка. Он не требовал смерти противника. Проигравшим считался тот, кто первым получит третью рану. Сражаться кузенам предстояло лишь со шпагой и кинжалом без всяких доспехов.

Луиза фон Меер неожиданно потребовала:

— Пусть снимут сюртуки и жилеты, чтобы они не могли скрыть полученных ран.

Людвиг не стал возражать, хотя кожаный жилет мог бы защитить от случайных скользящих ударов. Пусть всё решится быстрее.

Когда соперники были готовы, то подошли к главному магу и тот по очереди проверил их на наличие магических артефактов и защитных амулетов. Ничего, кроме герцогского перстня, не обнаружил. Но тот не мог повлиять на поединок, к тому же новая попытка Людвига снять кольцо оказалась такой же безуспешной.

— Ничего, это не важно, пусть идёт на бой с ним, — сказал маг. — На исход оно не повлияет.

По очереди соперники принесли клятву, что будут сражаться честно, не используют магию для своей защиты, что уверены в своей правоте.

Когда слова клятвы отзвучали, вперёд вышел герольд и после звонкого пения труб крикнул по очереди в четыре стороны:

— Требуем тишины! Ни крик, ни жест, ни волшба не должны помешать поединку. Нарушитель, если он благородного рода, лишится в наказание ноги или руки. Простолюдину отрубят голову.

В наступившей тишине помощники мага вывели Людвига и Вольфганга на поле. Развели их на положенное расстояние, оставив между ними одинаковое количество поля, ветра и солнца. И мир для Людвига исчез. Осталось лишь оружие в руке и враг напротив.

Вначале ни тот ни другой не спешили, надеясь, что первым начнёт соперник и раскроется в атаке. Они медленно приближались друг к другу, вытянув вперёд шпаги.

Вольфи не выдержал первым. Стремительный выпад. Свист рассекаемого воздуха и звон встретившегося металла. Отступление на шаг и новая серия атак. Людвиг выдержал первый страшный натиск и вышел из него без ран. Но он не сомневался — Вольфи не устроит бой до трёх ран. Он вышел на поле убивать. Людвиг видел смерть во взгляде врага и это принесло ему холодную радость.

Удар шпагой пришёл сверху и Людвиг подставил под него сильную часть клинка. На миг бойцы замерли, глядя друг другу в глаза, и стремясь продавить шпагу соперника, чтобы ударить режущими частями клинка в лицо. Людвиг знал, что физически сильнее, и увлёкся, рассчитывая, что продавит соперника. Лишь в последний миг, заметив торжество во взгляде Вольфи, он понял, что тот сейчас нанесёт удар кинжалом под рёбра. Отшатнулся на шаг назад и в сторону, но поздно. Холод и боль сказали, что кинжал успел проколоть кожу. Первая рана нанесена.

Вольфи не стал развивать успех, а замер, отслеживая движения Людвига. Он торжествующе улыбался.

— Ерунда. Это царапина, — стараясь погасить эту улыбку сказал Людвиг.

— Может и царапина, вот только ты уже мёртв, — торжествующе усмехался Вольфганг. — Мы обещали не применять боевую магию, я и не применял. Только клинок смазан ядом и отрава теперь уже у тебя в крови. Сейчас у тебя помутнеет в глазах, ты начнёшь слабеть и скоро я спокойно нанесу последний удар, чтобы никто не догадался о яде.

В глазах у Людвига действительно потемнело. Лицо Вольфи на миг поплыло, а силуэт задрожал и расплылся.

Людвигу захотелось покончить со всем побыстрее, и он рванулся вперёд. Терять ему было нечего и желание заставить врага на прощание страдать и бояться придало ему сил. Стремительность и мощь атаки заставила Вольфи побледнеть и смыло насмешливое торжество из глаз. Он с трудом отражал удары и несмотря на свою быстроту и реакцию, всё же пропустил один укол. На его левом плече расцвела алая роза от выступившей из раны крови.

Людвиг почувствовал слабость и отступил. Темнота в глазах помешала увидеть удар. Резкая боль заставила застонать.

— Вот и всё, — услышал он запыхавшийся голос Вольфганга. — Теперь ты точно умрёшь. И скоро.

— Вот и всё. Теперь ты точно умрёшь и скоро, — эхом повторил за ним Людвиг и широко улыбнулся. — Я так и думал, что ты устроишь что-то такое. Я обещал не использовать против тебя боевую магию, но не боевую не обещал. Я связал наши жизни заклятьем. Пролив мою кровь, ты его активировал. Умру я — умрёшь ты.

Слабость заставила Людвига опуститься на колени. Земля манила его к себе как пуховая перина.

Побледневший Вольфганг повернулся к трибунам и хрипло каркнул:

— Мама, неси Рассекатель, — откашлялся и приготовился крикнуть громче, но услышал тихий смех сзади и обернулся к Людвигу. — Что смеёшься, идиот?! Сейчас мне принесут Рассекатель и я разрублю нашу связь. Рассекатель сможет.

— Сможет. Вот только его у тебя нет. Я его спрятал.

На эти слова ушли последние силы. Глаза Людвига закрылись, он упал на прохладную твёрдую землю, радуясь напоследок, что отомстил. Убийца близких умрёт вместе с ним.

****

Очнулся он спустя несколько дней в своём доме, но уже мёртвым. Оглядываясь назад, Людвиг корил себя за мальчишеское желание сказать врагу о его проигрыше, увидеть напоследок страх смерти уже в его глазах. Если бы он промолчал, то план бы сработал. А так… Вольфганг успел что-то сделать, не дав ему умереть до конца. И послесмертие Людвига растянулось на годы, десятилетия, век…

Часть 3. Лотта, Людвиг и герцог

Глава 18. Узнаю жениха лучше

Лотта Хоффман

Дневники, которые разрешил мне читать Людвиг, мало что говорили о нём, разве что становилось ясно каким любознательным и непоседливым он был раньше. Но я читала их с интересом, открывая для себя далёкие земли. Было интересно находить в тетрадях зарисовки тех растений, что привлекали мой взгляд в саду. Теперь уже и я могла бы подсказать садовнику, что требуется для того, чтобы куст цвёл обильнее. Нашла я там и зарисовки изогнутых мостиков и рыб, которые я впервые встретила в парке и совершенно не похожих на привычные для наших мест. Такие же непривычные, как облик и наряды обитателей тех далёких земель, нарисованные на страницах рядом.

Теперь наши вечерние беседы стали ещё оживлённее. Рассказы жениха о тех местах, что описывали его потрёпанные тетради, оживляли для меня прочитанное. Мир удивительным образом расширялся до непредставимых раньше размеров. До сих пор он ограничивался даже не границами нашего герцогства, а пределами поместья, где прошло детство, и Райхееном, где теперь обитала моя семья. А Шварц открыл для меня, что существуют другие страны, где живут совсем не так, как у нас, в чём-то похожие, а в чём-то совсем иные люди, ведьмы, оборотни. Нет, я конечно знала и до этого о существовании Аританского королевства, Лейского княжества, острова Гарт или Шаттского королевства. Но для меня они были пятнами на бумажной карте, пока Людвиг не оживил их.

Теперь я часто заходила в библиотеку, чтобы взять очередную тетрадь, заранее предвкушая открытия, которые смогу разделить с женихом. Шкаф с дневниками теперь стоял открытым, но папки с рисунками Людвиг из него убрал, и я не смела разыскивать их. Похоже, эта была та часть его жизни, которой он не готов был со мной делиться.

Но всё же мысль о «спящих красавицах» меня не оставляла. Раз жениху для поддержания своих сил нужна жизненная энергия девушек, а живёт он в таком состоянии долго, то до меня у него должна быть предшественница. И не одна. Нужно найти их следы в этом огромном доме. Если они проживали здесь хотя бы столько же, сколько я, то должно же было остаться от них хоть что-то.

Никто не вмешивался в мои путешествия по заброшенной половине дома. У немногочисленных слуг и без этого хватало забот, моя вторая горничная по-прежнему опасалась ходить по особняку, покидая мои покои только в случае крайней необходимости. Так что чаще по полутёмным коридорам и закрытым комнатам я ходила одна пока однажды меня чуть не зашибло упавшим старым шкафом.

Я успела отпрыгнуть чуть в сторону, взмахнула рукой и сшибла ещё и этажерку, стоявшую рядом. Что-то ударило меня по голове, и я потеряла сознание. Очнулась на полу, среди осколков статуэток и посуды, придавленная стенкой развалившегося шкафа. Точнее, придавило не меня, а мою юбку, но в результате встать я всё равно не могла. На мои крики о помощи долго никто не откликался, что не удивительно. На эту нежилую половину дома слуги заходили редко, стремясь поддерживать в порядке хотя бы ту, где обитали мы с Людвигом. Он меня и нашёл, когда я почти отчаялась.

Шварц освободил меня, показав недюжинную физическую силу. Помог подняться, усадил в кресло и осмотрел в поисках повреждений.

— Руки, ноги целы. Пострадала лишь голова, — сделал заключение он и добавил. — И поделом. Чья вина, того и страдания. Какого демона вы здесь очутились? Ещё и одна!

Меня удивила его горячность. Впервые на моей памяти Людвиг проявил хоть какие-то эмоции. Обычно он говорил со мной со спокойной вежливостью.

— Мне интересно. И я хотела поменять в своей гостиной шторы и скатерть. Вот и искала. Думала взять в одной из нежилых комнат.

Пока я говорила это, Шварц приложил к моему виску левую руку, и я почувствовала, как перстень на ней слегка кольнул кожу. Тепло окутало меня, и боль прошла.

— В следующий раз, отправляясь на поиски скатерти, прихватите с собой фрау Ханну или Паулину, чтобы было кому позвать на помощь.

— Вы разрешаете?

— Разумеется. Можете осматривать особняк, менять шторы и мебель, чувствуйте себя хозяйкой.

Возможно, в этом ответе было чуть больше насмешки, чем надо, но я предпочла сделать вид, что приняла его за чистую монету. И уже с фрау Ханной обошла все закрытые раньше комнаты. Каждый раз, когда она поворачивала ключ, сердце моё замирало, ожидая найти за дверью что-нибудь необычное. Но ничего кроме пыли и пауков не находилось. Просто комнаты, в которых давно не жили.

— Да, непорядок, — ворчала Ханна, — но нам не справиться. Вы бы поговорили, госпожа, с хозяином. Пусть разрешит нанять ещё людей, чтобы привести всё здесь в порядок.

Людвиг не возражал и скоро мы с экономкой командовали маленькой армией, приводя особняк в порядок.

Лишь в одних покоях Шварц запретил что-то менять. Это были единственные комнаты, где явно чувствовались следы хозяйки. Правда, судя по платьям уже больше века как вышедшим из моды, жила она здесь давно.

— Здесь жила ваша прежняя невеста? — рискнула спросить я.

— Это покои моей матери. Невест до вас у меня не было.

— Но как же? Вы же сами говорите, что без девушки рядом вам никак…

— Лотта, неужели вы ни разу не слышали, что есть женщины, продающие себя за деньги? Для них ночь в моей постели за праздник. Плачу я хорошо, а делать им ничего не нужно.

Такое откровенное упоминание о куртизанках смутило меня, но я всё же спросила:

— Зачем же тогда вы заставили папеньку поставить меня на кон?

— Я?! Это он потребовал принять вас в качестве ставки. Я отговаривал барона, но безуспешно. Пришлось играть и выиграть. Иначе вы достались бы другим желающим получить такой приз. Решил, что у меня невинной девице будет лучше, чем у других претендентов. Поверьте, у меня были основания так думать.

Голос его звучал язвительно, разъедая солью раны на моей гордости.

Так загадка моих предшественниц была разгадана. Их никто не приносил в жертву и не прятал в закоулках особняка. Они приходили и уходили, не задерживаясь надолго. И я склонна была этому верить. Люди, которые жили в доме, не выглядели запуганными и выказывали искреннюю преданность хозяину. Если бы он на их глазах совершал какие-нибудь злодейства, то они бы его опасались. А этого не было.

Да и никаких действующих жертвенников в доме тоже не нашлось. Вообще, мой жених на удивление редко пользовался магией для могучего колдуна, каким его считали. Лишь один раз он воспользовался магией чтобы вылечить мою ушибленную голову, да и то при помощи артефакта.

Людвиг Шварц походил больше на самого обычного человека, если так можно сказать про живого мертвеца, чем на сильного мага.

Хотя о магии он знал много. Однажды ещё когда я пыталась отыскать заклинание, которое бы позволило защититься, если Шварц решит напасть на меня, он застал меня в библиотеке за просмотром книг по некромантии, На его вопрос, что меня заинтересовало в некромантских талмудах, я соврала, что мечтаю стать магом. Вернее, не совсем соврала. Я ведь действительно начала штудировать найденный в библиотеке учебник.

Не знаю, разгадал ли он обман, но решил проверить насколько силён мой дар, который есть у всех аристократов. Просто у девушек он чаще всего настолько слаб, что в обучении не видят смысла.

Тогда он впервые привёл меня в свою лабораторию, единственное место, которое до сих пор я е видела. С любопытством и страхом я рассматривала столы и полки с какими-то колбами и ретортами, механизмы и артефакты, книги и листы с записями.

Но ничего зловещего не обнаружила. Никаких засушенных голов или заспиртованных человеческих сердец. Если что и плавало в прозрачных сосудах, то только заспиртованные жабы и змеи.

Людвиг усадил меня возле какого-то прибора. Надел мне на голову обруч и стал подсоединять датчики к запястьям рук. Мне стало не по себе, когда холодный металл коснулся моей кожи. Вдруг он вовсе не собирается что-то измерять, а начнёт сейчас выкачивать мои силы? И я усну как те девушки только для того, чтобы никогда не проснуться. Но я постаралась спрятать свой страх, чтобы не обидеть Шварца.

До сих пор Людвиг ни разу не причинил мне явного зла. Даже старался меньше подпитываться от меня. Я теперь не так часто чувствовала себя обессиленной. Хотя мама и отмечала изменения в моей внешности, что появились после жизни в доме Шварца: бледность, плавность движений, худобу. Правда, она называла их утончённостью и томностью. Ей эти изменения нравились:

— Ты стала выглядеть аристократичней, девочка моя. Теперь сразу видно, что ты дочь барона, а не какого-нибудь лавочника.

Я думала об этом, пока Шварц внимательно смотрел на кристалл, к которому были подсоединены обруч и датчики. Когда кристалл засветился сиреневым светом, он помог мне всё снять и сказал:

— В некроманты вы не годитесь, но для бытовой магии вашего дара вполне хватит. Главное — заниматься. Пожалуй, стоит поучить вас, Лотта.

Людвиг оказался хорошим учителем и теперь мы проводили вместе ещё больше времени. Он прекрасно всё объяснял, только показать мало что мог. Выяснилось, что сил у него почти нет. На моё удивление он ответил с кривой усмешкой:

— Люди склонны выдумывать плохое обо всём, что их пугает или отличается от привычного. А я соединяю и то, и другое. А что касается моего дара, то сила магии и сила жизни растут из одного корня. У меня осталось её ровно столько же, сколько и жизни — капли.

И сколько я не наблюдала за ним, не обнаруживала чего-то, что противоречило бы этим его словам. Даже у меня было магии больше, чем у Людвига. Чтобы показать мне действие изучаемого заклинания, ему приходилось прибегать к артефактам. Значит оплести чарами город, герцога и магистрат, в чём его обвиняли, мой жених не сумел бы, даже если бы хотел. А я уже сильно сомневалась, что Людвиг желал творить те злодейства, в которых его обвиняли.

Глава 19. Хлопоты

Жизнь в особняке текла заведённым порядком. Мои страхи, которые теперь больше касались не Шварца, а чего-то неизвестного, постепенно отступали перед теми многочисленными приятными хлопотами и заботами, что заполняли дни. Кроме учёбы, занятий музыкой, важным делом стало постепенное преображение дома. Пока я не замахивалась на закрытое за ненадобностью крыло, а изменяла то, где мы жили. Где-то ограничивалась сменой штор и прочих мелочей, а где-то приходилось обновлять полностью мебель. Фрау Ханна выглядела довольной, а Людвиг иногда ворчал, что его спокойный дом стал слишком шумным.

Когда он сказал так первый раз, то я заволновалась и готова была отменить затеянное преображение гостиной.

— Простите, Людвиг, что я так распоряжаюсь в вашем доме. Вы ведь сами разрешили, но я всё прекращу, если вам мешает.

— Нет, Лотта, действуй. Просто предупреждай, чтобы я успевал спрятаться в свой склеп, — и Людвиг рассмеялся, увидев моё лицо.

Не думала, что он умеет шутить.

Незаметно наступила осень. Она пока ещё радовала мягким ласковым теплом, но подступающих холодов никто не отменял. Мне требовалось обновить гардероб в соответствии с наступающим сезоном. Об этом мне напомнили моя горничная и мама. Да и сёстрам стоило пошить новые наряды на осень. Девочки росли и теперь мы наконец могли позволить им получить обновки, а не донашивать друг за другом.

Для них мама выбирала портниху попроще, а не лучший модный дом, как для меня. Попасть к ней проблем не составляло, а мне пришлось записываться на определённый день. Поэтому вначале занялась ими, а потом уже через несколько дней в назначенное время отправилась вместе со мной к модистке. Там произошёл случай, подтвердивший её прошлые сомнения в том, что попасть к госпоже Ляйн не составит для нас труда.

Мы приехали к назначенному времени, но всё же пришлось немного подождать, так как предыдущая клиентка всё ещё никак не могла расстаться с мастерицей. Меня ожидание не раздражало. Нам подали кофе с вкусным печеньем, и модный журнал, чтобы я заранее определилась с тем, что хочу заказать, так что время мы с мамой провели с приятностью, рассматривая и обсуждая новые фасоны. И вот когда наконец к нам вышла служанка, чтобы пригласить в примерочную, в гостиную с улицы стремительно вошла какая-то нарядная дама и собралась мимо нас пройти прямо к госпоже Ляйн.

— Простите, — нежным голоском произнесла служанка, — но сейчас в мастерской ждут эту фройлян.

— Что?! Да ты знаешь, кто я? Эта фройлян подождёт. Для неё честь уступить графине фон Бергер.

Мне не хотелось затевать скандал и я готова была уступить, но мама нахмурилась и решительно встала, заявляя этим наши права.

— Простите, госпожа, хозяйка вас обязательно примет, но сейчас время фройлян Хоффман, — неожиданно встала на нашу сторону служанка.

— Да кто такая фройлян Хоффман? — дама окинула меня презрительным и удивлённым взглядом.

На шум из мастерской вышла хозяйка.

— Фрау Ляйн, ваша служанка совершенно не понимает простых вещей, — обратилась к ней нетерпеливая дама.

— Возможно, она что-то и путает, но не сейчас, дорогая графиня, — с любезной улыбкой ответила ей модистка, а потом повернулась ко мне. — Дорогая Лотта, проходите в примерочную. Девочки снимут с вас новые мерки. Я уже вижу, что это необходимо. Вы явно стали ещё изящней, похудели, постройнели. А я присоединюсь к вам чуть позже.

По её приглашающему жесту мы проплыли вслед за служанкой мимо остолбеневшей графини.

— Вы должны мне всё объяснить! — требовательно воскликнула графиня, но объяснения портнихи отсекла закрывшаяся дверь.

— А кто эта дама? — мне тоже хотелось узнать у кого же я вырвало право на время госпожи Ляйн.

— Фон Бергеры старый знатный род, — пояснила мама. — Они всегда служили герцогам Рейхенбарта и сейчас приняты при дворе.

— Поэтому она и считает себя выше нас?

— Похоже так. Род твоего отца, Лотта, уступает им в знатности и никогда не мог похвастаться близостью к правителю, как Бергеры.

— Думаешь, госпожа Ляйн этого не знает? — продолжила я разговор, снимая верхнее платье с помощью служанки за ширмой.

— Вряд ли, — но ещё до ответа матери я поняла, что сказала глупость по насмешливому взгляду служанки. И слова мамы это только подтвердили. — Уж кто, кто, а госпожа Ляйн, одевающая первых дам герцогства, лучше многих разбирается в том, кто есть кто в нашем городе.

Мне стало интересно: неужели страх перед Шварцем сильнее, чем почитание знати? Но обсуждать это здесь и сейчас явно было неуместно, поэтому мы с мамой переключились на разговор о том, что нужно заказать в первую очередь.

На следующий день мы планировали с мамой и сёстрами отправиться по лавкам, чтобы купить тёплые чулки, перчатки, шляпы для себя и девочек. Я уже собиралась выходить, когда мне передали записку от неё, где она просила перенести время нашей встречи на более поздний час. Пришлось отложить поездку и до самой нашей встречи переживать из-за этого. До сих пор такого не случалось, и я уже навоображала кучу неприятностей, которые могли повлиять на наши планы: заболел кто-то из девочек, или сама мама почувствовала себя плохо, или отец за что-то рассердился и так наказывает. В-общем, что только не крутилось в голове.

Только увидев садящихся в мою карету весёлых, возбуждённых сестёр и довольную маму, я успокоилась. Что бы ни вызвало перенос нашей встречи, это явно не было чем-то плохим.

— Знаешь, милая, — обратилась ко мне мама, удобно устроившись на сиденье напротив, — похоже, нам надо назначать наши встречи не во время приёма визитов. Сегодня все приёмные часы оказались заняты. Даже если завтра будет не так, то мне ведь придётся отдавать визиты.

— Знаешь, сколько у нас сегодня гостей было! — возбуждённо воскликнула Лизхен. — Пять!

— А карточек оставили ещё больше, — вступила Гретхен.

Девочки стали наперебой рассказывать мне о том, как они принимали гостей. Не то чтобы они к нам раньше вообще не ходили, но последние годы это случалось редко. Проигрыши отца и старательно скрываемая бедность сделали мою семью изгоями в светском обществе. Маму изредка посещали только родственницы или редкие оставшиеся подруги, а приглашения если и присылали, то так поздно, что попасть на приёмы и балы оказывалось невозможным.

При том финансовом положении, что было у нас раньше, мама воспринимала отсутствие светской жизни почти с облегчением. Огорчало её только наше с сёстрами будущее. Я слышала, как она иногда пыталась спорить с отцом раньше, пытаясь убедить его дать деньги на новое платье для меня:

— Как девочки смогут найти достойных женихов, если не будут приняты в свете?

— Ничего, я сам займусь этим, когда придёт время.

Вспомнив об этом, я хмыкнула. Отец сдержал слово — нашёл мне жениха. Но я не желала такого сёстрам. Поэтому разделила мамину радость от возобновления светских знакомств. Только удивилась — почему так внезапно?

Ещё больше я удивилась, когда на следующий день в час приёмов дворецкий объявил, что меня желает видеть графиня фон Бергер. Спрашивая меня о том, принимаю ли я гостей, он выглядел совершенно потрясённым, будто земля и небо внезапно поменялись местами.

Причин отказывать во встрече у меня не было, да и любопытство разбирало:

— Проведи гостью сюда, в гостиную.

Те несколько минут, что прошли до появления гостьи, я внимательно осмотрела комнату, опасаясь найти что-то неуместное. Но успокоено убедилась, что мои усилия по приведению особняка в порядок не пропали даром. Комната уже не выглядела такой заброшенной, как когда-то, а вполне уютной, обжитой, хотя и несколько старомодной.

В гостиную графиня вошла так же стремительно, как и к модистке.

— Я хотела принести вам извинения за своё поведение у фрау Ляйн, — сказала гостья после обмена приветствиями. — Просто спешила и перенервничала. Герцог внезапно прислал распоряжение явиться нам с супругом завтра на приём, а у меня нет подходящего платья. Вы же понимаете, как в такие минуты нервничаешь!

Говоря это, она с жадным любопытством осматривала комнату, меня, моё домашнее платье и причёску. Я ответила положенными любезностями, предложила гостье чаю, но она отказалась и, отбыв положенные пятнадцать минут за лёгкой беседой, покинула меня так же стремительно, как пришла.

Этот визит смутил меня. Я не знала — радоваться ему или огорчаться. Моё положение в доме Шварца было несколько сомнительным. Всё же проживание молодой девицы в доме холостяка совершенно не соответствовало правилам приличия. Пусть даже я считалась его невестой, а он был живым мертвецом, это не отменяло факт нарушения этикета. Поэтому я считала, что двери приличных домов для меня закрыты и тревожилась о том, как это может повлиять на будущее сестёр.

Единственное, что меня успокаивало раньше — ложная уверенность, что обо мне никто в свете не знает. Визит графини разбил её. Стало ясно, что обо мне и Шварце станут сплетничать теперь во всех гостиных Райхеена. Похоже именно этим и вызван наплыв посетителей в родительский дом. К лучшему это или нет — я не знала.

Вечером об этом визите заговорил Людвиг:

— Мне сказали, что у тебя сегодня была гостья?

Я рассказала о нашей первой встрече у портнихи и сегодняшнем коротком разговоре.

— Фон Бергер, говоришь, — задумчиво протянул Шварц. — Когда-то я знал представителей этого семейства. У них всегда были хорошие связи. Похоже, придётся нанять для тебя компаньонку. Поговори об этом с матерью. Возможно у вас есть какая-нибудь старшая родственница, которая согласиться сыграть эту роль. Подозреваю, что графиня не последняя визитёрша. Или мне стоит напугать их?

Было непонятно — шутит Людвиг или нет.

— Не смотри на меня так растеряно. Скажи, что ты хочешь?

— Что хочу?

— Если не хочешь, чтобы тебя донимали, то я сделаю так, что они забудут дорогу к этому дому.

— А как вы?

— Мне всё равно.

— А как лучше?

— Для твоей семьи лучше, если общество сделает вид, что в твоём проживании здесь нет ничего шокирующего, — после короткого раздумья ответил Шварц.

— Тогда пусть лучше приходят. Не надо их пугать.

Все мои надежды на будущее освобождение от нынешнего сомнительного положения были связаны с замужеством сестёр. Когда их положение станет прочным, я смогу принимать решение о своей жизни не оглядываясь ни на что. А это возможно только при сохранении остатков репутации семьи.

— Что же, тогда, Лотта, можешь развлекаться визитами, только меня в это не вовлекай. Думаю, для всех будет лучше, если твои гости со мной не встретятся.

Вот только следующие гости пришли к нему

Глава 20. Гости

За завтраком фрау Ханна сказала:

— Госпожа, поговорите с хозяином о новых слугах. Теперь, когда в дом приходят гости, это просто необходимо.

— Гости? Вчера с визитом была одна графиня.

— Это к вам. А ещё приходили к хозяину какие-то важные господа.

— Он их принял?

— Да, хотя и недолго.

— Хорошо, поговорю.

Когда я подошла с просьбой экономки к Людвигу, тот вначале отмахнулся:

— Пусть Ханна не волнуется. Гости ко мне — это ненадолго. Вчера убедились, что я ничуть не живее прежнего, и успокоились Снова надолго забудут.

Возможно, так и будет, но не так быстро, как думал Людвиг. В этот день нам вновь нанесли визиты — и мне, и ему. Ко мне пришли две дамы — супруги его вчерашних гостей. Они так и сказали, что после вчерашнего визита мужей сочли своим долгом встретиться со мной, выказать своё уважение. Они не демонстрировали своего любопытства так откровенно, как графиня, вели себя спокойно и сдержанно. Поговорив ни о чём положенное время, они ушли, оставив как полагается визитные карточки своих мужей для Людвига.

В отличие от мамы я не особенно знала кто есть кто в высшем свете нашего герцогства и потому решила сама отнести их Людвигу чтобы сразу расспросить о новых знакомых. Я не понимала, как должна вести себя с ними и что значит их появление.

Когда я подошла к кабинету жениха, то дверь открылась, но выходивший человек остановился на пороге, говоря на прощание:

— Знайте, господин, что многие помнят кто вы, знают, что случилось тогда. Если вы найдёте способ изменить ваше печальное состояние, то готовы будут поддержать вас.

Поклон, адресованный Людвигу, был низок, как если бы мой жених признавался гостем за особу выше его по рангу. Потом он обернулся и увидел меня. Поклон, адресованный мне, напоминал скорее кивок. Не говоря ни слова, гость ушёл, а я вошла в кабинет.

Людвиг сидел нахмуренный, глядя вслед ушедшему посетителю, и непроизвольным жестом тёр перстень на пальце.

— Если бы я знал, как изменить своё состояние, давно бы это сделал, — пробормотал он негромко, но я услышала. — И всё равно в какую сторону была бы эта перемена.

Тут он заметил меня, стоящую на пороге, и спросил:

— Что-то случилось, Лотта?

— Нет, ничего. Просто мне нанесли визит дамы… Вот, — сунула ему в руки оставленные ими визитки. — Я их никого не знала. Хотела посоветоваться, как мне вести с ними.

Людвиг взял карточки, бросил взгляд на имена и титулы, напечатанные на них, и равнодушно пожал плечами:

— Как хочешь. То, на что они надеются, никогда не произойдёт. Можешь поддерживать с ними знакомство, а можешь не обращать внимание — мне всё равно. Скажи Ханне, что может нанять ещё слуг. Похоже, это паломничество затянется на какое-то время. Неужели Вольфи так надоел им?

Последнюю фразу он опять пробормотал, словно забыв про меня, и я не стала задерживаться. Передала разрешение Ханне, чем очень обрадовала экономку.

— Слава Богине, дом наконец оживает. Я даже не надеялась на такое. Кстати, госпожа, а что с вашей компаньонкой? Хозяин велел приготовить ей комнату. Так всё готово. Когда она приедет?

Её слова напомнили мне о том, что я обращалась с этой просьбой к матери, но она пока ничего не ответила. Стоит съездить к ней, как раз посоветуюсь о приходивших ко мне дамах. Хотя нет! Вдруг отец дома? Встречаться с ним по-прежнему не хотелось. И дело не только в обиде. В душе жил страх перед ним, его злобой. Лучше я приглашу маму к себе. Раз Людвиг разрешил мне принимать гостей, то значит и мама может навестить меня. Я отправила ей записку с приглашением.

Когда она приехала, то я провела её по комнатам к изменению которых приложила руку. Мне так приятно было, когда она похвалила меня. Мы сели с ней на веранде, где я приказала растопить камин. Мама, которая вначале выглядела напряжённой, теперь, за чаем, успокоилась и расслабилась:

— Здесь всё выглядит так обычно. Даже уютно. Не скажешь, что хозяин…, — она запнулась и недоговорила.

Я предпочла сделать вид, что не услышала и заговорила о том, что меня волновало:

— Мама, ты не нашла родственницу, которая могла бы стать моей компаньонкой? А то мне тоже начали наносить визиты и без компаньонки уже никак.

— Да, нашла. Кузина твоего отца. Она женщина разумная, спокойная, всегда мне нравилась. Два года назад овдовела, детей ей боги не дали, а дети мужа от первого брака практически выгнала её из дома. Она кочевала по родне, гостила у них по несколько месяцев. Я написала Дорее, и она согласилась. Завтра приедет. Ей сразу идти к тебе?

— Да, если она не передумает. Комната для неё готова.

— Не передумает. Твой жених предложил очень неплохое жалование. Такое вполне искупает некоторые сложности твоего положения.

Потом мы обсудили с мамой дам, что нанесли мне визиты. От разговора с ней было больше толка, чем от беседы с Людвигом. Она объяснила мне, что они принадлежат к древним аристократическим родам, всегда близких к правителям герцогства. Это не те люди, которых можно игнорировать, как предложил Шварц.

— Знаешь, навязываться им тоже не стоит, — после объяснений сколько выгод может принести знакомство с этими семьями неожиданно завершила мама. — Наша семья даже в лучшие годы не была вхожа в эти дома. А сейчас репутация твоего отца такова, что нас не принимают в свете. К тому же ты не жена Шварца, и твоё положение неясно. Хотя брачный договор, что заключили с Шварцем, практически уравнивает тебя в правах с супругой, но всё же….

Мама взяла в руки чашку с чаем и нахмурившись сделала несколько глотков. Ей не хотелось произносить вслух печальную правду: я не жена мужчины, в доме которого живу, и женой ему вряд ли стану.

— Удивительно, что они пришли к тебе, — сказала она, со стуком поставив чашку. — Я удивляюсь, что со мной возобновили знакомство те, кто несколько лет делал вид, что нас не существует. А ведь я замужняя дама с безупречной репутацией, если не считать проигрышей твоего отца.

— И ты простила их?

— Милая, при чём тут обиды? Это даёт шанс устроить судьбу Гретхен и Лизхен. Я сделаю всё, чтобы его не упустить. И ты, если будешь вести себя правильно, нам в этом очень поможешь.

— Правильно это как?

— Начни с ответных визитов. Не обижайся, если тебя не примут. Оставь свою карточку. Этого будет вполне достаточно. Но сделаешь это только когда приедет Дорея. Без компаньонки никуда! А дальше жди их шагов. Если ничего не будет, то не пытайся напоминать о себе. Лучше пусть они забудут о тебе, чем составят дурное мнений.

Дальше мама долго и тщательно объясняла мне тонкости нанесения визитов, как себя вести, если я начну получать приглашения. Какие уместно принимать принимать в моём положении, а какие нет. Ясно стало, что большинство светских мероприятий мне недоступны из-за того, что я так и не была представлена ко двору и статуса незамужней девицы. Мама, говоря об этом, смотрела на меня с жалостью и виной, но я только обрадовалась. Она озвучила столько возможностей допустить ошибку в подводных течениях светской жизни, что балы и приёмы перестали казаться мне чем-то лёгким и радостным. Лучше не ходить туда, где я могу добить репутацию сестёр Хоффман.

Я заверила маму, что не приму никаких приглашений без её совета.

— Дорее тоже можешь доверять. Она женщина опытная, хотя, конечно, в таких кругах не вращалась. Но вежливость она одна для всех, — уверенно сказала мама.

После этой встречи я почувствовала себя спокойнее. Мама помогла мне выбрать правильную линию поведения: быть вежливой, но ненавязчивой. Никого не отталкивать, но самой ни с кем не сближаться.

Мамины наставления пригодились уже скоро. Столько гостей, как мама, мне принимать не пришлось. В дом к Чёрному колдуну всё же решались приехать не все, но тонкой струйкой поток визитёров тянулся теперь и в особняк Шварца. И встречала их уже с компаньонкой.

Кузина отца, высокая сухощавая женщина, одетая строго и неброско, появилась у нас на следующий день. Глядя, как сильно она сжимает ручку своего саквояжа, я вспомнила свой страх, когда первый раз вошла в этот сумрачный особняк. Похоже, ей тоже было не по себе, но фрау Дорея держала себя в руках. Только лёгкая дрожь в голосе, когда она представлялась дворецкому, выдавала волнение. Я как раз спускалась по лестнице, когда тот открыл ей дверь.

— Лотта, милочка! — увидев меня, воскликнула она и сердечно улыбнулась.

Мне было немного странно, что практически незнакомая дама обращается так фамильярно, хотя её располагающая улыбка вызывала желание согласиться с этим. Её следующие слова пояснили, отчего она считает вправе так ко мне обращаться.

— Ты меня, наверно, забыла, ведь последние лет десять после с ссоры с твоим отцом, я у вас не бывала. А пока ты была маленькой, появлялась у вас часто. Каждый раз, когда Альма рожала, меня приглашали присмотреть за тобой, а потом и Гретхен. Ты меня ещё звала “тётя Доля”. Можешь и сейчас звать меня тётушкой, тётей Дореей. Теперь-то ты выговоришь имя правильно.

Она коротко засмеялась, и я вспомнила этот немного резкий смех. На душе сразу потеплело, словно здесь появился кусочек моего дома. Но не того, что родители снимали здесь в последнее время, а того, из детства, который единственный жил в моём сердце.

Тётя Дорея очень быстро освоилась на новом месте. Она сдружилась с экономкой, которой была близка по возрасту, и с большей охотой болтала с ней, не навязывая мне своё общество. С Шварцем она встретилась только один раз, в первый день, когда он нанимал её на работу, а в последующие дни тётя его старательно избегала, что их обоих вполне устраивало.

У тёти Дореи вообще обнаружился настоящий талант — появляться рядом со мной, когда я в этом нуждалась, и исчезать, когда не была нужна. Она поясняла мне правила поведения в свете, иногда удивляясь тому, что я не знаю некоторых элементарных вещей, но делала это совершенно необидно.

После того, как я в ответ на её удивление пояснила, что последние несколько лет мы не принимали гостей и сами никому не наносили визитов, она больше не задавала вопрос:

— Как ты могла этого не знать? Неужели Альма тебя этому не учила?

Похоже, поняла, что из-за отцовских проигрышей мы с мамой больше думали о выживании, чем о светской жизни. И потом просто деликатно подсказывала и поясняла то, что я не знала.

Я ценила её советы, помощь, а больше всего то, что она не обсуждала со мной мои отношения с Людвигом.

Глава 21. Светская жизнь

Как Людвиг и говорил, постепенно поток визитёров почти прекратился. Они словно убедились в чём-то или выполнили какой-то ритуал и успокоились. Большая часть моих ответных визитов выглядела такой же пустой формальностью. В домах самых знатных семейств в гостиных толпилось такое множество людей, что моё появление оставалось почти незамеченным. Я скромно отсиживала в уголочке положенные минуты и, обменявшись парой дежурных фраз с хозяйкой, тихо отправлялась дальше.

Часто оказывалось, что хозяева не принимали меня, и я уезжала, оставив карточки. В такие минуты тётушка Дорея пыталась меня утешить:

— Лотта, не грусти. Наверно, хозяйка сейчас тоже кому-то наносит визит. Главное, ты отдала долг вежливости.

Но я вовсе не грустила. Во-первых, если учесть, что время визитов одно у всех, то слова тёти вполне могли быть правдой. А во-вторых, глупо обижаться на совершенно чужих людей, виденных один раз в жизни, даже если они вовсе не в гостях, а просто не хотят иметь со мной дела. Это их право. Я тоже не особо хотела набиваться им в знакомые. Мне больше нравилось спокойно жить в особняке, занимаясь своими делами, чем объезжать столицу ради пустой болтовни. Если бы не объяснения мамы и компаньонки, то я никуда бы и не ездила. Но они все уши мне прожужжали о том, как важно для семьи “поддерживать связи”, что “нельзя упустить шанс” войти в высший свет Райхеена “если не тебе, то Гретхен”. И я послушно объезжала с ответными визитами всех, кто рискнул заглянуть в особняк Чёрного колдуна и тех, кому хватило храбрости только на то, чтобы отправить карточку со слугой.

Вначале в свой первый выезд я сильно нервничала. Мне было одинаково неловко и когда меня принимали, и когда слуга отвечал:

— Простите, фройлян, хозяйка не принимает.

Но постепенно втянулась и даже стала получать удовольствие от неспешной поездки по осеннему городу. Интересно было разглядывать прохожих на улицах, особняки, к которым мы с тётей подъезжали. Раньше мы с мамой не бывали в этой части города. Дома, которые родители снимали, даже в первый год находились в менее престижном районе, а потом и вовсе становились всё проще. В конце концов родители осели на улице, где жили ремесленники и торговцы средней руки.

Когда первый раз нас с тётушкой приняли, то я от боязни сказать и сделать что-нибудь не то не открывала рот, доверив компаньонке говорить за двоих. Но хозяйке это даже понравилось.

— Молодые девицы должны молчать в присутствии старших. Скромность главное украшение девушки, — назидательно ввернула она в обсуждение с моей компаньонкой нынешней молодёжи и одобрительно посмотрела в мою сторону.

Я взяла это на вооружение и уже сознательно изображала скромницу, давая компаньонке играть в разговорах первую скрипку. Это позволяло мне избегать неприятных вопросов о Шварце, которые иногда пытались задавать редкие бестактные особы. К тому же так легче было наблюдать за людьми, что составляло приятный контраст с проведёнными в одиночестве часами а доме Шварца.

Как бы эти визиты не развлекали меня, я всё же обрадовалась, когда они подошли к концу. К нам больше не приезжали, а тем, кто нанёс визит, я всем ответила. А значит, можно было вновь спрятаться в своей раковине-доме, заживляя царапины, нанесённые увиденными в глазах дам любопытством, удивлением моей незначительностью, иногда лёгким презрением. Но больнее всего царапала жалость, которую не могли сдержать некоторые дамы по-старше.

Зато поток визитёров в родительский дом не прекращался, так что теперь нам не всегда удавалось встретиться. Отец даже настоял на переезде. Дом, который он снял, почти ничем не отличался от того, где мы жили до этого, но находился в другом, аристократическом районе столицы, и его окружало несколько деревьев. Сёстры мне похвастались этим в первом же письме, присланным из нового дома.

С одной стороны я радовалась за них, с другой — испытывала неловкость перед Шварцем, подозревая, что этот переезд увеличит долги отца, а значит, маме и девочкам придётся во всём зависеть от моего жениха. Но Людвиг ничего не говорил мне об этом, не упрекал тем, что его траты на мою семью растут. Ведь хотя мама честно старалась экономить, но теперь им требовалось больше платьев и шляпок, обуви и перчаток, и множества других мелочей, без которых не обойдёшься, когда оказываешься на виду.