Глава 30

— А что это невесту тащат на руках? Сопротивляется? — деловито поинтересовался… Владислас. Я закрутила головой, оглядываясь. Они с Дариной ждали нас возле подножья большой каменной лестницы при входе во дворец. Я когда-то уже стояла возле нее, не решаясь войти в бальный зал. Сейчас стало неловко, и я тихо шепнула, касаясь губами его уха, а он дернулся и сжал меня почти до боли:

— Отпусти, Юрас, поставь меня на пол.

На что услышала его на удивление спокойный ответ правителю:

— Приветствую вас. Нет, Таша не сопротивляется, но она чуть не упала в платье с длинным подолом — не привыкла носить такое. Кто вообще придумал эту длину? — оглянулся вокруг и спросил: — А где тут обрядная? Я просто донесу ее до места, чтобы не упала. Споткнуться перед обрядом — плохая примета.

— И чтобы не сбежала — тоже, — тихо добавил мне на ухо, обдавая щеку теплым дыханием и легко поднимаясь со мною на руках по ступеням из белого камня. За нами, переговариваясь и посмеиваясь чему-то своему, шли и Владислас с женой.

— Я сама не отпущу тебя никуда, — пообещала я и в ответ получила нечитаемый взгляд. Весь обряд запомнился плохо — я переживала. Все здесь было незнакомо и немного неожиданно — богатое убранство дворцовой обрядной… А у нас в Зеленой Балке женились в доме Головы — обряд проводил ведун из крепостцы, за которым посылали по случаю. Нежданным было появление Владисласа и Дарины, хотя этого должно было ждать. Все же дворец — хоть и слишком большой, но их дом. Да и Дарина не упустила бы случая увидеть, наконец, своими глазами, как Юраса «берут в добрые руки».

С радостью и великой силой звучали для меня слова напутствия, которые говорил отец:

— Да сольются два ваших солнца в одно — великое и сильное и станет оно защитой для ваших детей и семьи вашей…

Не знаю — по обряду ли, но Юрас все время держал меня за руку, перевив наши пальцы, а второй обняв за стан. Потом ведун надел нам на пальцы кольца — тонкие гладкие ободки. И обряд свершился — я стала мужней женой. Зорян все время простоял, вцепившись обеими руками в мое платье. И когда все закончилось, Юрас подхватил его на руки и сказал, улыбаясь:

— Поцелуй мамочку в щечку, сынок.

— Мамочка… — послушно сказал тот и поцеловал.

Я смотрела на всех, только не на мужа. Выслушала много добрых слов о том, чего желали нам от всего сердца. Даже заговорила с Тарусом, вспомнив, что наша женитьба помешала его поездке к Змеиному лесу. Или помешали ожидающиеся вскоре снегопады, но его было жаль. Он так рвался туда… даже думая, что скоро умрет. Но он сказал только:

— Я не отказался от этой поездки — просто перенес ее на лучшее время.

— Я бы тоже хотела туда, — протянула я, а он ворчливо ответил:

— А как же сенокос? Управитесь к сроку?

Я взглянула таки на мужа — искоса. И увидела в его глазах смех, а еще… обещание. Нам с ним еще пришлось, оставив дома сына и Мастера, посидеть немного за праздничным столом в воинской казарме, где его и мои друзья ждали нас. Но это было совсем недолго. Потом он вывел меня за руку и повез в тот дом — в котором сейчас не было ни его брата, ни прислуги.

Мы молча прошли по лестнице на второй уровень дома и вошли в его комнату. Здесь я была поймана в руки и поняла, что мелко дрожу. Как долго уже — не помнила и сама. Муж забеспокоился:

— Ты же не боишься? Ты не можешь меня бояться, жена моя, это я боюсь…

— А ты чего же? — слабым голосом спросила я.

— Не знаю… много чего. Давай тогда бояться вместе, хочешь? Спрячемся в кровать, под одеяло, обнимемся и будем друг друга защищать и успокаивать.

Так мы и сделали, только для того, чтобы лечь, сперва пришлось раздеться, и он помогал мне в этом. Торопливо растягивая шнуровку на платье, стаскивая с ног тонкие чулочки подрагивающими от нетерпения руками. И когда пришла пора успокаиваться, делать этого уже совсем не хотелось. Потому что у него, как у Зоряна, не закрывался рот, и он шептал мне… говорил… признавался между поцелуями. А я тоже отвечала ему, задыхаясь, когда мои губы получали свободу:

— И я… я тоже… так же… еще сильнее.

Его руки — теплые, сильные и совсем без костяных мозолей, гуляли по всему моему телу — с бережной лаской, которая вскоре вызвала ту самую жажду, охватившую нас двоих. И тот самый пожар…

Мои руки сами тянулись зарыться в его волосы, жадно гладили сильные смуглые плечи, крепко прижимали его к себе, обхватив за спину. Я помнила его тело, а он узнавал меня заново — ненасытно, жадно, долго… так долго. Мы проваливались на какое-то время в сон и будили друг друга опять… Уснули же только под утро, устав так, что казалось — не поднять будет ни руки, ни ноги. Но сытые… довольные… счастливые.

Днем же я проснулась, наверное, от того, что он смотрел на меня. И провела рукой по его щеке, чуть неуверенно прошептала:

— Что ты, хороший мой?

— Думаю вот… о том, что совсем не помню твой первый раз… наш. Я ведь и правда — не помню… Тарус рассказывал мне, что я творю, а я не верил… просто не верил, Таша. Потом пытался как-то оправдаться — стражник на воротах подтвердил его слова. Страшно не помнить то, что изменило твою судьбу, не понимать почему это случилось. Это время выпало из моей жизни, из моей памяти, будто кто-то нещадно вымарал его. Но сейчас осталось сожаление только об одном — не помню о нас с тобой, а я ведь не был тогда бережным, правда? Просто не мог… не осознавал, а ты щадишь меня, — промолвил он горько.

— Жаль, что не помнишь, тогда бы не переживал об этом. Юрас… мы как-то говорили с Конем… Он сказал, что вокруг тебя все еще виден след родового проклятия. Они — бестелесные, легко видят такие же призрачные следы. Так что это наказание не за какую-то твою вину, а за то, что свершили твои предки, может, что и дальние. Невозможность познать счастье в любви — следы проклятия, клубящиеся у сердца. Так он сказал — но это только следы… его больше нет на тебе. Не жалей о том, на что оно толкнуло тебя, куда завело, отняв разум, чему помешало. О несбывшемся с Дариной, о том, что не помнишь нашу ночь.

— Я жалею не о том, что это случилось, а о том, что не помню тебя тогда. Но если ты твердишь, что не следует об этом жалеть… то, может тогда вдумчиво посчитаем дни до сенокоса? — широко улыбался он, — как ты думаешь — мы уже управились?

— Нет, Юрас, мы точно еще не управились. Я помню то видение — у меня еще не было живота, — так же широко и ехидно улыбалась я.

— Нет же… нет! Ты просто не помнишь, он уже был — только небольшой. А то с чего бы я стал его наглаживать? Колючка, это непорядок. Нужно работать над этим… очень… очень сильно стараться.

Загрузка...