Танненберг

Глава 7

На следующий день, одиннадцатого августа, Самсонов получил сразу два приятных известия прямо сутра. Во-первых, германский дирижабль, расстрелянный Мартосом, до границы так и не дотянул. Он рухнул где-то в тридцати верстах от неё прямо в лес. Потом, то ли там что-то само загорелось, то ли спасшийся экипаж его поджёг, но пламя было знатным, а дым виден на десятки вёрст вокруг, что и послужило прекрасным ориентиром для высланных в погоню казаков. Они шли налегке, лошадей не жалели, поэтому без труда отмахали к вечеру сорок вёрст, сначала держа направление туда, где скрылся дирижабль за деревьями, а потом на столб дыма. Достигнув места пожарища среди леса, они обнаружили свежие и наспех вырытые могилы, а также следы беглецов, которые тащили за собой раненых. Быстро догнав их, казаки окружили остатки экипажа и принудили к сдаче. После этого отряд намеревался двинуться в сторону железной дороги и Цеханова, до которого там было недалеко, но решил остановиться на ночлег. А на станцию отправили гонца, который и прислал телеграмму в лагерь Мартоса об успехе погони. Когда казаки с пленным экипажем достигнут Цеханова, их планировалось отправить в лагерь поездом. А самих пленных, под охраной в Варшаву, как и договаривались.

А вторая новость заключалась в том, что в Варшаву начали прибывать по железной дороге передовые части Первого и Гвардейского корпусов. Насколько это ещё растянется было неизвестно, но сам факт их прибытия уже вселял уверенность. Это при том, что части Тринадцатого корпуса уже второй день маршировали в сторону Ломжи, хотя высадились ещё и не все. К счастью, в числе первых шёл сапёрный батальон, который в случае чего, мог подновить плохие места на дороге следования. А Шестой корпус уже начал скапливаться в Остроленке. В связи с этим, Самсонов отправил запрос Жилинскому, когда ему будут переданы остальные части для усиления армии? В частности Двадцать Третий корпус, и Первая стрелковая бригада, которые уже давно стоят под Варшавой. Ответа, естественно, следовало подождать, потому что такие вопросы в штабе фронта быстро не решались.

А потом у Самсонова возникла другая идея, как ускорить выдвижение двух своих корпусов, оказавшихся в медвежьем углу, к границе. И он отправил им официальные телеграммы к месту дислокации, с приказом, как только туда прибудут сапёрные части, дать им день отдыха и отправить улучшать дороги по дальнейшему пути следования. Шестому из Остроленки на Вилленбург, не доходя вёрст десять до границы. А Тринадцатому из Ломжи на Оттельсбург.

Ближе к вечеру пришло сообщение от авиаторов, что у них произошёл первый воздушный бой, в результате которого был сбит германский аэроплан, направлявшийся, очевидно, на разведку. Оба члена экипажа погибли. Пилот застрелен, а наблюдатель разбился при ударе о землю. Самсонов похвалил авиаторов, и поинтересовался, как вёл себя их аэроплан при стрельбе из пулемёта, и есть ли последствия. Вальницкий посетовал, что накладка на винте выдержит ещё максимум один бой, а потом её надо менять. А лучше сразу. Самсонов одобрил его намерение, и приказал сделать сразу крупный заказ в варшавскую мастерскую сразу на несколько сотен таких деталей, чтобы их было с запасом не только Пятнадцатому авиаотряду, но и всем остальным. А также советовал готовиться к приёму гостей. Пока что только из Шестого авиаотряда. После чего связался с последним, базировался он по прежнему в Замброве, и приказал отправиться его командиру, можно ещё с кем-либо из подчинённых, но на отдельном аэроплане, в Цеханов, для «получения ценных технических сведений и рекомендаций по их использованию». Сделать это надо было обязательно и завтра утром.

А вечером, закончив основные дела, он направился ужинать, ожидая встречи с Анастасией. Но у ресторана не было уже привычной кареты. Полонской не оказалось и внутри. Какое-то время он ещё надеялся, что она придёт позже, а потому ел не спеша, но так никого и не дождался. Ему уж пришла в голову совсем мальчишеская надежда, что она дожидается его на квартире, но придя туда, не застал там никого, кроме Василия. Мелькнула даже мысль отправиться к ней в особняк, и попытаться узнать, в чём дело, но всё же взял себя в руки, и решил лечь спать, потому что если он ещё и начнёт бегать по ночной Варшаве в поисках своей… а кто она ему? Любовница? Какая разница! Но сейчас надо ложиться спать, а там видно будет. Несмотря на терзавшие его сомнения, уснул практически сразу. Сказалось то, что предыдущие ночи от его сна, стараниями Полонской, отнималось по несколько часов. Поэтому спал он, как младенец, и никаких снов не видел.

Утром двенадцатого августа Самсонов, хотел уже было отрядить Василия в особняк Полонской, чтобы он там всё разузнал, как пришёл посыльный от неё, и принёс письмо. Испытывая странное волнение, Самсонов распечатал его, и прочитал.

«Саша, я нашла способ перебраться через границу. Старые связи моего покойного мужа пригодились. Не всё так плохо, как ты описал, попасть на ту сторону ещё возможно. Я должна встретиться с нашим сыном, и попытаться убедить его не марать свои руки кровью в этой бессмысленной войне. Мне очень помогло твоё участие и доброта, не знаю, что бы я без тебя делала. Не пытайся меня преследовать, и помешать мне выполнить задуманное, будет только хуже. Я по-прежнему люблю тебя. И, да хранит тебя бог».

Проклятье! Упрямая бестия! Она всё-таки полезла туда, и никакие уговоры её всё равно не остановили бы. Не всё так страшно, как же! Там через неделю начнётся то, что позже назовут Галицийской битвой. Войск там с обеих сторон больше миллиона! Хотя… западная граница с Германией-то свободна. И поезда до границы ещё ходят, потому что туда у него руки не дотянулись. Значит там и перейдут. А уже оттуда попасть в Австро-Венгрию для «своих людей» не проблема. Чёрт!

Самсонов сидел на стуле, бросив письмо на стол перед собой, и нервно тёр лицо ладонями. Переживания за Полонскую терзали его душу, и он чувствовал свою частичную вину за всё случившееся. С самого начала. Но вскоре взял себя в руки, аккуратно сложил письмо и спрятал в карман. Дела не ждут!

Дела действительно не ждали. С утра его ждала телеграмма от Жилинского, что Двадцать Третий корпус он получит, как только на месте соберётся хотя бы половина Гвардейского. А Первый корпус может использовать сразу, но только для прикрытия направления на Зольдау, и далеко вглубь территории противника заходить не должен. Но самое главное, что Жилинский хотел забрать у него начальника штаба Орановского, обещая «вскоре» прислать кого-то на замену. Это было уже слишком! Самсонов отправился в аппаратную к связистам, и отправил телеграмму, в которой уверял, что без Орановского, знающего все реалии Варшавского округа, с которым он уже неплохо сработался, вся подготовка армии встанет намертво, а наступление окажется под угрозой провала. И что замена ключевого человека в штабе армии, перед самым началом наступления, может иметь катастрофические последствия.

После чего отправился к своему начштаба, решив посмотреть, как у него дела. Орановский, как всегда уже работал. На его плечах лежало бесчисленное множество мелких, но очень важных решений, без которых весь механизм армии может забуксовать. Как могло прийти в голову менять его сейчас?

– Доброе утро, Владимир Алоизиевич. – Поздоровался Самсонов.

– Здравствуйте, ваше высокопревосходительство. – Ответил начштаба, вставая.

– Садитесь, пожалуйста. – Сказал Самсонов и тоже сел напротив. – Мне Жилинский телеграмму прислал. Хочет вас забрать к себе. Вы в курсе этого?

– Про сегодняшнюю телеграмму нет, но знал об этом его намерении. Правда, сначала должен был быть назначен человек мне на замену, а я передать ему все дела в течение хотя бы пары дней. Но такое скорое решение для меня самого новость. Ничего не понимаю. Наверно, у Якова Григорьевича дела совсем пошли плохо, и он решил забрать меня раньше. – Перехватив озабоченный взгляд Самсонова, он добавил. – Нет, здесь не встанет всё колом, у меня хорошие помощники, но некоторые проблемы могут возникнуть, влияние и звание у них не то. Даже не знаю, что и сказать.

– Я уже отправил ответную телеграмму, в которой уверил Якова Григорьевича, что это недопустимо.

Орановский посидел немного в задумчивости, а потом ответил:

– Знаете, Александр Васильевич, я поначалу не возражал против такого намерения. Перед отъездом Яков Григорьевич мне сказал об этом, только сроков не назвал. Сами понимаете, что служить при штабе фронта более почётно, чем при армии. Что я тут не видел? К тому же, я давно в курсе общих намерений нашего командования начать скорейшее наступление. Ничего конкретного, но само желание известно многим. И если честно, с самого начала сомневался в его успехе. Поймите меня правильно, я не испытываю по этому поводу физического страха. В конце концов, я штабной работник, и вряд ли в меня будут где-то стрелять. Но вот оказаться причастным к разгромленной армии мне, по понятным причинам, не хотелось бы. Но с вашим появлением кое-что изменилось. Вы настолько энергично взялись за некоторые направления подготовки, иногда вообще беря всё на себя, что я теперь несколько по-другому смотрю на ситуацию. И во мне борются два желания. Перейти к Жилинскому, и пересидеть всё в тишине, или оказаться непосредственно причастным к громким событиям, связанным с армией. Мне даже интересно, чем закончится вся эта авантюра с ранним наступлением, которое по-другому я и назвать-то не могу. И тем более интересно приложить к этому свою руку непосредственно.

Орановский сделал небольшую паузу, о чём-то задумавшись.

– И к чему же вы склоняетесь сейчас? – Спросил его Самсонов.

– К тому, чтобы остаться. Но не уверен, что это от меня зависит. В любом случае, если я останусь при штабе армии, можете всецело рассчитывать на меня.

И тут, как по заказу, Самсонова нашёл удивительно быстрый ответ от Жилинского, в котором он выражал своё понимание сложной ситуации в армии, но уверял, что общая обстановка в штабе фронта ещё хуже, наступление начнётся через несколько дней, и ему без проверенного человека, никак не обойтись, а потому требовал отпустить Орановского. Вот так вот – требовал отпустить! А если не отпустить? Но самое интересное было дальше, потому что офицер, принесший телеграмму, тут же достал следующую, которая была адресована самому Орановскому. В ней слова были подобраны другие, Жилинский по сути жаловался, как ему плохо, и просил Орановского побыстрее закончить дела, и отбыть в штаб фронта в Волковыск. Начштаба и командующий переглянулись, Орановский немного подумал, очевидно, взвешивая для себя последствия различных решений, и тут же продиктовал, прямо при Самсонове, ответную телеграмму. Из которой следовало, что оставить штаб армии он сейчас не может ни в коем случае, потому что её формирование находится на критическом этапе, и любая оплошность, могущая возникнуть из-за его несвоевременного отъезда, приведёт к полной остановке движения, и срыву сроков наступления. А ответственность за это ляжет, в том числе и на штаб фронта, в который он, Орановский, и перейдёт согласно приказу командующего. Таким образом, он не только сорвёт подготовку к наступлению, но и сам же окажется в числе виноватых в этом, причём, в любом случае. В конце просил выделить ему время для завершения неотложных дел в Варшаве.

Командующий с начштаба снова переглянулись. Орановский имел вид человека, принявшего ответственное и судьбоносное решение, что было недалеко от истины.

– Вам это могут припомнить. – Негромко сказал Самсонов, с интересом поглядывая на начштаба.

– Могут. – Согласился тот. – В некотором роде, я только что выбрал лодку, в которой плыть дальше. И сделал это осознанно.

– Надеюсь, что вы не ошиблись. – Подбодрил его Самсонов, и продиктовал следом свою телеграмму.

В ней он целиком соглашался с неявным приказом командующего фронтом, уверял, что понимает серьёзность и важность работы, которая выпала ему. И успокаивал, что непременно «отпустит» Орановского, как только минует критический этап в формировании армии из вновь прибывающих частей. Связной офицер вышел, а два генерала немного посидели в тишине кабинета, размышляя.[18]

Уладив на ближайшее время дела с начальником своего штаба, Самсонов занялся связью и шифрами. Армейский разведчик подобрал какой-то старый отчёт по ремонту казарменных помещений округа, кусок которого и был размножен в типографии в объёме двадцати пяти страниц. Совместно с Федосеевым, и привлечёнными шифровальщиками из штаба, они разработали подробную инструкцию по использованию нового шифра для нужд армии. Она, не смотря на свою подробность, уместилась на одном листе, который и был переписан от руки в нужном количестве, снабжена всеми необходимыми печатями, и также готова для передачи в штабы корпусов и кавалерийских дивизий. В отдалённые Тринадцатый и Шестой корпуса доставку решили организовать аэропланами из Цеханова. Для чего туда и был отправлен специальный курьер на мобилизованном автомобиле.

Улучив свободный момент между неотложными делами, Самсонов занялся, наконец, накопившейся текучкой, и тут началось! Во второй половине дня начали поступать сообщения от кавалерии, расположившейся у границы, что германцы крупными силами начали наступление по направлению Млавы. Завязались первые бои. Самсонов требовал удерживать городок и информировать его обо всех изменениях немедленно. Тут же он поинтересовался, как дела на временной станции, строительство которой было уже практически завершено недалеко от Новогеоргиевска, и где располагался Пятнадцатый корпус. Его заверили, что все пути уложены, стрелочные переводы установлены, и заканчивают сооружение водоналивных башен, с прокладкой труб от ближайших рек. Ну, они там действительно совсем рядом. Дальше сообщения от границы сыпались одно за другим. Противник активно продвигался вперёд, применяя большое количество артиллерии. Наша кавалерия несла потери и отступала, яростно огрызаясь. Что делать? Начинать выдвигать туда Пятнадцатый корпус? Так станция ещё не готова для работы в полную силу. Грузить войска в Новогеоргиевске? Оттуда максимум по два эшелона можно отправлять. А это один полк и его обоз. Начинать перебрасывать хоть так?

На этом этапе размышлений, пришло сообщение, что среди наступающих частей установлено присутствие Тридцать Шестой пехотной дивизии. Поскольку Самсонов уже имел беседу с разведчиком о предполагаемом составе противника, то знал, какая дивизия какому корпусу принадлежит. И всё время сопоставлял это с известными ему из будущего данными о том, кто и где отметился. Многих деталей он, конечно, не помнил, но твёрдо был убеждён, что после начала наступления его армии, ей должен был противостоять только один армейский корпус и многочисленные части ландвера. Номера этого корпуса только не помнил. Но с другой стороны, из сведений разведчика он знал, что упомянутая дивизия входит в состав Семнадцатого корпуса Макензена, а эту фамилию он помнил в связи с совсем другими событиями и совсем в другом месте. А именно в противостоянии с нашей Первой армией. Просто фамилия командира специфическая, не совсем немецкая. Хотя, таких там было много. Чего стоит один только фон Белов. И что же получается? Вместо того, чтобы концентрироваться, как и положено, на востоке против Ренненкампфа, этот корпус теперь пошёл в наступление на юг, против него, Самсонова? А ведь где-то ещё один корпус здесь же. Или у германцев всё перемешалось, и теперь он вообще не может рассчитывать даже на те крохи знаний, что удержались в голове? Но почему? Да, он вёл всё это время активную подготовку, перетряхнул расположение корпусов, но всё это так далеко от границы, что само по себе ещё ничего не значит. Он не отдал ещё не одного распоряжения связанного непосредственно с боевыми действиями. Кавалерия пока что сама по себе, выполняет ещё установку Жилинского о беспокоящих набегах и уничтожении коммуникаций. Пехота ещё только собирается, всё происходит в глубоком тылу. Почему всё пошло не так, как он помнил? Неужели сбитый чёртов дирижабль так повлиял на планы германского командования?

Если у Млавы отметилась одна дивизия, значит где-то там же и вторая. Плюс ландвер. И плюс, согласно данным разведки, где-то неподалёку ещё и Двадцатый корпус Шольца. Неизвестно, принимает он участие в наступлении, или нет, но где-то рядом, и в случае чего поддержит. Блин! Два корпуса! А у него под рукой только один, остальные чёрте где. Так, спокойно. Всё это ещё далеко. До Варшавы германцам ещё топать и топать. А железную дорогу они задействовать не смогут, потому что колея другая. Ни паровозов, ни вагонов, они в Млаве не найдут. Ни одного. Надо прояснить обстановку, и для этого нужна авиация. Хотел отправить телеграмму, но передумал, и затребовал связь по телефону.

Вальницкий уже был в курсе происходящего, доложился, что представители Шестого корпуса побывали у него, обрадовались новшеству, и, забрав причитающиеся им накладки на винты, пулемёты и патроны, отбыли в своё расположение. Самсонов поставил ему задачу, осуществить полёты вдоль границы и за неё вёрст на тридцать, и оценить количество задействованных в наступлении сил. Особое внимание просил уделить району к востоку от Зольдау, где должен располагаться Двадцатый корпус Шольца. И вообще поискать его. Низко не летать, чтобы не подвергаться обстрелу с земли, в воздушные бои там категорически не вступать, а аэропланы противника по-прежнему сбивать только в глубине свей территории.

Дальше. Чем это всё может грозить? Для германцев дорога на Варшаву перекрыта вынесенными вперёд фортами Новогеоргиевска. Под их же защитой находится и временная станция. От Млавы до неё восемьдесят вёрст. Дорога там не самая плохая, но и не германское шоссе. Топать по ней придётся дня три, не меньше. То есть непосредственной угрозы, как бы и нет. И поразмыслив спокойно на эту тему, он пришёл к выводу, что на Варшаву германцы с имеющимися силами всё равно не пойдут. Если только этих сил у них внезапно не прибавилось. А откуда они могут взять дополнительные силы? Только сняв их с западного фронта. Или отменив их отправку туда. А с чего бы это? Какой-то активности русская армия пока не проявляла, для полноценной мобилизации ей надо дней сорок согласно планам. И это противник наверняка знает. С чего бы им тогда так нервничать, и отменять свой тщательно продуманный блицкриг против Франции? Неужели неуклюжие набеги русской кавалерии на территорию Восточной Пруссии вызвали такой переполох? Что-то здесь не так. Может это очередной манёвр, с целью выманить неподготовленную часть армии к границе и разбить её там? Может быть, но надо уточнить.

Для этого Самсонов вызвал к себе разведчика, и поинтересовался, что ему известно о последних перемещениях войск противника, и не могли ли здесь оказаться дополнительные части. Лебедев уверял, что нет. Абсолютно в этом быть уверенным, конечно, нельзя, но на внезапное усиление Восьмой армии, которая и должна оборонять Восточную Пруссию, ничего до сих пор не указывало. И о переброске крупных воинских соединений в этом направлении ему ничего неизвестно. Значит, это очередной набег, только более крупными силами.

Но была во всём этом и одна неприятная сторона. Потому что все свои расчёты по переброски войск он делал с учётом Млавы, как конечного пункта. А теперь её, судя по всему, придётся оставить. И где тогда высаживаться? В Цеханове. А до него всего сорок с небольшим вёрст. И теперь получается, что он угробил кучу сил и средств для переброски на это незначительное расстояние в течение двух дней, за которые войска и так его преодолели бы. А самое обидное, что, как только они подойдут туда, то противник тут же отступит, и придётся топать пешком дальше. И чего он добился? Да, ничего! Кроме ненужной суеты. Вот, обидно-то![19]

Решив подумать об этом потом, Самсонов отправил сообщение кавалерии, чтобы они, ведя арьергардные бои, отступали, не неся напрасных потерь. А также проинформировал об этом штаб фронта. Вскоре пришло сообщение с западных границ, что противник, небольшими силами снова двинулся вперёд, и на этот раз занял Калиш и Ченстохов, приграничные города. При этом можно было с уверенностью говорить, что захвачены паровозы и вагоны, которые оказались на этих станциях. Вернулись авиаторы. По их наблюдениям, на Млаву наступает полноценный корпус, о составе они, конечно, не могли сказать ничего. А другой корпус действительно находится восточнее, и стоит лагерем вдоль своей железной дороги у Вилленсбурга и Оттельсбурга. То есть, достаточно далеко, чтобы не успеть оказать помощь быстро в случае надобности, но и не настолько далеко, чтобы им совсем пренебрегать. Также авиаторы хвастались, что сбили ещё два германских аэроплана, и клялись, будто сделали это далеко от границы.

Едва Самсонов закончил этот разговор, как позвонил Мартос, и поведал, что прилетал ещё один дирижабль, на этот раз с запада. Но теперь его ждала более достойная встреча. Мартос посчитал, что артиллерия всё равно сидит без дела, и установил на позиции ещё двадцать четыре орудия, нацелив в небо, таким образом, пушки целой дивизии. Эту часть он поставил в дальних рощах к северу от лагеря, где раньше стояли пулемёты. Впрочем, все их он убирать не стал, а только половину, которую поставил в кустах у лагеря. На всякий случай. И эти меры оправдали себя. Дирижабль, заходя с запада, прошёл над крепостью Новогеоргиевска, и сбросил туда четыре бомбы, а потом заинтересовался большим лагерем в стороне. Шёл так же, как и в прошлый раз, довольно высоко, на двух верстах, чтобы не подвергаться риску обстрела из винтовок. Его также подпустили поближе, а потом с двух секторов попросту расстреляли. Артиллеристы уже имели некоторую сноровку по стрельбе вверх, разрывы шрапнели ложились более кучно, и их теперь было намного больше. Дирижабль быстро начал терять высоту, так что даже над лагерем проходил в пределах досягаемости ружейного и пулемётного огня. И не смотря на то, что этого уже не требовалось, Мартос не смог удержать солдат от ожесточённой пальбы по дирижаблю. Патронов пожгли кучу! Но изорванный в клочья аппарат очень быстро рухнул на землю, верстах в десяти от лагеря. Выживших среди членов экипажа не оказалось, а остатки дирижабля взяты под охрану. Мартос просил сообщить в штаб фронта об этом, чтобы выслали специалистов для их осмотра.

Вечером Самсонов отправил телеграмму в штаб фронта о том, что Млава оставлена, и просил выделить ему дополнительные силы для организации контрнаступления. Ответа не было. Очевидно, Жилинский погряз в совещаниях с Верховным Главнокомандующим.

А на следующий день, тринадцатого августа, Самсонов получил известие, что Млава действительно занята. Правда, противник осторожничал, опасаясь подвоха, и сделал это лишь утром. Доблестная кавалерия, получив приказ об отступлении, выполнила его столь рьяно, что остановилась лишь у Цеханова. Узнав об этом, Самсонов приказал немедленно выслать небольшие отряды снова на север, но в бой не вступать, лишь ведя наблюдение за противником с безопасного расстояния. И доложить о занимаемых им позициях. Также в тот район были отправлены аэропланы, для разведки и оценки количества войск.

Вскоре пришла телеграмма от Жилинского. Да, не просто телеграмма, а целая директива, на основании аналогичного послания в штаб фронта от Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. В ней объявлялось о начале наступления для Первой армии с завтрашнего дня, четырнадцатого августа, а для Второй армии с шестнадцатого. Для этого ей передавался Первый корпус после его прибытия, 2-я пехотная дивизия из состава Двадцать Третьего, и 1-я стрелковая бригада. Это кроме уже имеющихся сил. Второй корпус Шейдемана, располагавшийся напротив озёр в Агустове и Осовце, также включался в состав Второй армии, и должен был прикрывать её правый фланг, а также служить для связи между ней и Первой армией Ренненкампфа. Больше никаких указаний не было, и что делать с противником, занявшим станцию на направлении движения армии, не говорилось.

Уже что-то! До шестнадцатого числа армия по любому успеет собраться. Надо проверить в каком она состоянии сейчас.

Пятнадцатый корпус Мартоса на месте, и полон сил. 2-я пехотная дивизия и стрелковая бригада – рядом, в Новогеоргиевске. Шестой корпус собран в Остроленке, выслал вперёд сапёров для улучшения дорог. Тринадцатый – собирается в Ломже. Одна дивизия полностью уже там, вторая на подходе. Сапёры также ушли вперёд. Ну, и совсем далёкий Второй корпус, состоящий из четырёх дивизий, по донесениям собран на своей длинной линии расположения, и в целом готов к наступлению. Вопрос – чего мы ждём? Пока Первый корпус соберётся? А надо ли? Противник вот он, уже на нашей территории, и чувствует себя пока что в явной безопасности. Силы достаточно крупные, но не настолько, чтобы противостоять целой армии. Другое дело, что армию он туда и не сможет перебросить, но даже если два корпуса, то можно и повоевать, ослабив неприятеля. Но проблема вся в том, что согласно расчётам по перевозке войск, даже в уплотнённом состоянии, за раз он сможет туда перебросить только одну дивизию. И пока туда доберётся вторая, то пройдёт слишком много времени. И эта дивизия будет уже разгромлена. Бить противника по частям, не вчера придумали, и германцы об этом прекрасно знают. А тут мы ещё и сами сделаем им такой подарок. Поэтому перевозку войск надо осуществлять на такой рубеж, до которого противник быстро дойти не сможет, даже если узнает об этом. И по всему выходило, следует вернуться к своей прежней мысли о том, что вся эта суета с железной дорогой оказалась пока что бессмысленной. В лучшем случае обозы подвозить.

Так, пребывая в тяжких раздумьях о тщете своих усилий что-то изменить, Самсонов дождался сообщений от авиаторов и кавалерии. И выяснилось, что германцы выдвинули свои передовые позиции вёрст на шесть к югу от Млавы, заняв склоны высоких холмов, обращённых в нашу сторону. С воздуха там замечена и артиллерия, но поскольку противник тщательно маскируется, то сказать что-либо о его количестве было затруднительно. Довольно много войск оставалось в самой Млаве, расположенных вокруг неё лагерем. И дальше, в Зольдау, находилось довольно большое скопление, возможно около дивизии. Везде на подъездных путях замечено большое скопление вагонов. Положение Двадцатого корпуса Шольца на востоке было без изменений. Передовая линия расположения подтверждалась и кавалерией, наблюдавшей её в бинокль от небольшого городка Ступск, который не был занят противником.

Итак, если подумать, то Семнадцатый корпус, похоже, расположился в районе Зольдау-Млава. Возможно, там ещё есть части ландвера, которые не удалось идентифицировать, но их должно быть немного, потому что они рассредоточены вообще вдоль всей границы. Однако, ведут германцы себя уверенно, выдвинув вперёд только одну дивизию, раз вторая осталась в Зольдау. Да, и чего им опасаться? Позиции у них выгодные, на возвышенности. В случае чего, вся дивизия быстро окажется там. Это если вперёд двинется кавалерия. А с ней они в любом случае справятся, потому что в обеих кавалерийских дивизиях линейного состава едва на шесть с половиной тысяч, и сорок восемь лёгких орудия. А в одной германской пехотной дивизии двенадцать тысяч человек и семьдесят два орудия, включая восемнадцать гаубиц по 105 мм. Против серьёзных сил они в любом случае драться не намерены. Едва завидев их, сразу отойдут. Могут ещё и станцию взорвать. А серьёзные силы в один момент туда не перебросишь к ним под нос. Собирать их в стороне – узнают, и успеют смыться. Тогда стоит ли суетиться, и гонять людей туда-сюда, если результат от этого будет всё равно нулевой? Проще подождать шестнадцатого числа, и не спеша двинуться согласно плану… А что у нас со станцией?

Запросил связь, а когда соединили, то с удовлетворением услышал, что станция полностью готова к использованию. Водоналивные башни сооружены, рукава к рекам протянуты, начата закачка воды и вскоре несомненно будет закончена. Большая часть вагонов уже собрана на путях, и можно начинать формирование эшелонов. Ага! Быстро закончив разговор, Самсонов вызвал к себе начштаба, железнодорожника и разведчика. Предстояло кое-что обсудить. Когда те прибыли, то решил высказаться о своих намерениях.

– Господа, не буду ходить вокруг да около, а потому сразу скажу, что, на мой взгляд, противник подставляется. По данным авиаразведки и наблюдениям кавалерии с передовой, германцы удерживают Млаву силами одной дивизии. Возможно, при поддержке небольших частей ландвера. Ещё одна дивизия находится в Зольдау, и, конечно, может быть переброшена на помощь довольно быстро, но всё же это потребует времени. Вопрос весь в том, успеем ли мы опередить их в развёртывании. – И после этого окинул присутствующих внимательными взглядами.

Первым голос подал Орановский:

– Выгрузку придётся осуществлять на некотором удалении от их передовой позиции. Оптимально вёрст в двадцать, чтобы нас не застали врасплох. Пока накопим силы, пока дойдём, они уже всё поймут, и успеют отойти. Наступать дальше – значит подвергнуться риску удара превосходящих сил. А наращивать свою численность, снова терять время, и давать им возможность сманеврировать.

– Всё верно, Владимир Алоизиевич. А если подвезти войска скрытно и поближе?

– Как это возможно? В любом случае, паровозные дымы выдадут нас. Противник заинтересуется, и может даже нанести упреждающий удар, пока мы не развернулись в боевой порядок.

– А ночью?

– А куда они пойдут ночью в незнакомой местности? Разбредутся по округе, потом полдня собирать будем.

– Это для пехоты местность незнакомая. А кавалерия там пасётся уже почти две недели. Идея следующая. Передняя линия обороны противника нам в общих чертах известна. Она даже очевидна, поскольку пролегает по склонам господствующих там холмов. Дозоры кавалеристов расположены перед ними, и утверждают, что дальше германцы пока что выдвигаться не собираются. Что и логично, зачем менять хорошую позицию, если наступать никто не собирается. У них на это просто нет сил. И я предлагаю воспользоваться уверенностью противника в себе. Для начала наметить рубежи развёртывания наших прибывающих туда сил и привязать их к дорогам, идущим в направлении примерно параллельном позициям противника. А потом, дать задание кавалерии с вечера, пока ещё светло, расставить вдоль этих дорог скрытые посты. Это-то они смогут? Не заблудятся? Вряд ли несколько человек, маячащих в отдалении, заставят германцев беспокоиться сразу. Но на всякий случай следует предупредить, чтобы на открытом месте не стояли. В принципе, много людей там не надо. Достаточно расставить эти посты на каждом перекрёстке маршрута. А войска со станции мы начинаем перебрасывать поздно вечером, чтобы эшелоны подходили туда однозначно в темноте. Конечно, на разумном удалении от позиций, чтобы не попасть под обстрел артиллерии в любом случае. В идеале это вёрст десять до первого эшелона. Высаживаются с использованием фонариков и факелов. Ночи сейчас лунные, погода ясная, и это отчасти облегчит нам задачу. Прибывших сразу встречают специальные провожатые из числа кавалеристов. И колонны уходят в направлении, указанном в предписании. Собственно, направления будет два – налево и направо. А потом, они только останавливаются в нужном месте, следуя вдоль цепочки постов, которые, напоминаю, стоят на каждом перекрёстке, и просто указывают направление на следующий такой пост. Ну и подтверждают, какая деревня позади, а какая впереди. Всё. Большего постовым и знать не надо. А командиры частей уже останавливаются согласно предписанию, или на нужном перекрёстке, или у нужной деревни. За ночь войска разворачиваются на рубежах для атаки, а с рассветом начинают штурм неукреплённых позиций на холмах. Основная часть дивизии противника находится всё равно в Млаве. Добежать на помощь не успеют. А заняв холмы, и расставив там корректировщиков, мы наведём огонь своей артиллерии на противника. Это общий ход действий. Разумеется, нам его сейчас надо будет детально проработать, хотя бы на начальную стадию развёртывания. А там посмотрим. И ещё одно. Часть кавалерии надо будет сразу, ещё сегодня, отправить на глубокий охват флангов. Причём демонстративно. Чтобы противник больше опасался за них, и даже оттянул туда часть сил. Думаю, что по два полка от каждой дивизии будет достаточно. Что скажете?

Подчинённые переваривали поток генеральских мыслей. В принципе, ничего нового и необычного в ночных маршах и развёртывании на рубежах атаки не было. Не была новой и сама идея ночной атаки. Но вот переброска за ночь значительного количества войск по железной дороге с их выходом на рубежи, это было неожиданно. С другой стороны, для переброски всё было уже продумано, это просто немного удлиняло этап выхода.

– С обозами будем перебрасывать? – Уточнил Орановский.

– Нет, конечно. Это действительно сильно замедлит продвижение. Обозы подвезём чуть позже и отдельно, чтобы люди могли после боя поесть нормально. Независимо от того, удачный он будет или нет. Не получится, отступим. Получится, получим первую победу на свой счёт.

– Тогда что повезём вместо обозов?

– Артиллерию с запасом снарядов. Давайте прикинем, что у нас получается по переброске. Однозначно идут четыре эшелона с линейным составом дивизии. Остаются ещё четыре, которые мы можем загрузить чем-то. Это, конечно, артиллерия дивизии. Два эшелона. Третьим можно пустить тяжёлый артиллерийский дивизион. А вот четвёртым… – Самсонов задумался, потому что выбор был не прост.

– Можно штаб корпуса. – Предложил Орановский.

– Можно, и он там будет полезен. Но в этом эшелоне у нас вагоны с линейным составом кавалерийского полка. А кто тогда будет здесь грузить их лошадей? Надо их куда-то перераспределить. Сколько там вагонов под них? – Спросил Самсонов у Лядова.

– Восемь. – Ответил он, быстро справившись в своём блокноте. – Можно на следующем этапе пристегнуть их к какой-нибудь дивизии. Будет не тридцать три, а сорок один вагон. Нормально.

– Что мы тогда грузим во вторую очередь? – Продолжил Самсонов.

– Под артиллерию у нас больше платформ не остаётся. – Вставил Лядов. – Надо ждать возвращения отправленных эшелонов.

– Значит обозы?

– Да. Можем во второй очереди отправить обозы пехоты, четыре эшелона, обоз артиллерии, и объединённый обоз тяжёлого артдивизиона и кавалерийского полка. Сгружаем на месте, и отводим в поле подальше, чтобы они потом не мешались. Там они и ночуют.

– Хорошо. Тогда следующим этапом у нас идёт вторая дивизия с пристёгнутыми к ней вагонами кавалерийского полка, два эшелона с артиллерией, и два эшелона с лошадьми.

– Да. – Согласился железнодорожник. – А во вторую очередь отправляем обозы пехоты, четыре эшелона, обоз артиллерии второй дивизии, и сапёров.

– Именно. – Согласился Самсонов. – Немного изменили порядок, но всё уложилось в два этапа. А это, как мы помним, занимает не более четырнадцати часов. Может, чуть меньше в нашем случае. Да, на месте выгрузки, надо будет установить полевой телеграф, и отправлять по нему сведения о прибытии или убытии эшелонов. В общем, первоначальный расклад именно таков. Теперь по месту высадки и рубежам развёртывания.

И все подошли к большой карте.

– Высадку предлагаю делать в селе Косины. До передовых позиций противника оттуда по прямой восемь вёрст. Артиллерия, наверняка стоит чуть дальше, поэтому, даже если всё провалится, и мы будем обнаружены, то своим огнём они нас не накроют. Зато, оттуда идут очень удобные для нашего развёртывания дороги в нужных направлениях. Вот вдоль них-то кавалеристы и должны будут расставить скрытые посты. Расстояние там будет приличное, опасений у германцев это вызвать не должно. Дальше, два полка налево, два направо. Артиллерия аналогично. Тяжёлый дивизион оставляем в центре. Разумеется, прячем артиллерийские позиции за рощами, садами и самими деревнями. Теперь по срокам. Высадку на месте, надо начинать часов в десять вечера. Значит, отправляться первые эшелоны с нашей станции должны в восемь тридцать. К этому моменту, они должны быть накормлены, и выстроены у путей. Итак, в десять на месте, в одиннадцать тридцать заканчивают высадку. В час ночи возвращаются назад, в два тридцать везут вторую дивизию, и в четыре привозят на место. В пять тридцать заканчивают разгрузку, но в это время уже начинает светать, и они никуда не успеют. Значит, собственно бой будет начинать только одна дивизия, и от её успеха будет зависеть всё остальное. Поэтому, рубежи для неё, нам надо наметить такие, чтобы она успела за… сколько там… шесть часов выйти к ним. С учётом того, что в темноте они будут двигаться всё же не очень быстро. Давайте это обсудим…

И после этого, присутствующие углубились в обсуждение. Времени было мало, поэтому все спешили. Но с другой стороны, обсудить надо было расположение только одной дивизии по сути, а не целой армии, управились относительно быстро. После этого, Самсонов запросил связь по телефону с Любомировым, командовавшим кавалерией, и, дождавшись, подробно объяснил ему весь расклад. А чтобы он не путался, обещал сразу отправить телеграмму с указанием назначенных пунктов для развёртывания. Орановский сразу после этого ушёл составлять диспозицию для корпуса Мартоса, а Лядов список и порядок следования эшелонов. Всё завертелось, посыпались приказы и распоряжения, штаб пришёл в движение, забегали ординарцы и адъютанты. Продиктовав дублирующую телеграмму Любомирову, Самсонов перевёл дух, и уставился на карту – не упустил ли он чего? В глубине души шевельнулась мысль про Полонскую, которая, очертя голову полезла не понимая куда. Но заставил себя не думать сейчас об этом, снова сосредоточившись на предстоящей операции. А ведь авантюра!

Немного подумав, он всё же решил не ограничиваться приведением в движение только одного корпуса. И следом отдал приказ о выдвижении в район Новогеоргиевска 1-ой стрелковой бригады. А 2-ой дивизии, которая уже была там, подготовиться к следованию с утра на временную станцию. После этого, отправил телеграмму в Шестой и Тринадцатый корпуса, чтобы они завтра тоже начинали движение в сторону границы, по ранее указанным маршрутам, которые уже готовят их сапёры. Правда, Тринадцатый корпус собрался ещё не весь, поэтому выступать следовало одной дивизии, а второй двинуться следом, когда соберётся. Ну, и Второй корпус Шейдемана завтра тоже должен был выдвинуться вперёд, чтобы заблокировать проходы между озёр, и лишить противника возможности там маневрировать. Таким образом, он начинал наступление раньше своего срока, но одновременно с Первой армией. Обстоятельства вынуждали его к этому. Впрочем, движение армии, пока она не пересекла границу, можно и приостановить всегда. Опять же, подождать обозы…