Танец для живых скульптур

Иннокентий А. Сергеев

ТАНЕЦ ДЛЯ ЖИВЫХ СКУЛЬПТУР

Глиняные куклы бывают мужчинами и женщинами, дорогими и

дешёвыми. Они сделаны из земли и, когда они разобьются, снова

уйдут в землю. Таков человек.

"Гуань инь-цзы"

И вот, когда прежнее умерло, я пишу мою жизнь такой, какой она

происходит во мне теперь, когда меня нет больше.

Король Манекенов

1

"Может, её и дома не будет",- подумал я. - "Это было бы даже лучше, хотя... Надо было позвонить, ведь это всё равно неизбежно. Если её нет дома, придётся придти ещё раз... Всё равно придётся. Хорошо бы холодного пива, а потом, ближе к вечеру, выпить кофе. Ладно, на обратном пути. Ничего не говорить ей сразу. Хотя, почему бы и нет? Она ещё ничего не знает. Она не ждёт, может быть, собирается куда-нибудь сегодня вечером... Ничего не объяснять, просто сказать всё, и уйти. И разом покончить со всем этим".

Ну вот я и на месте.

Солнце, во всём мире солнце, и только здесь, в подъезде полумрак. И тихо. Где-то хлопнула дверь, кто-то идёт, спускаясь по лестнице.

Я нажал на кнопку звонка. Нажал ещё раз.

Замок щёлкнул, и дверь открылась.

- Привет,- сказал я, протискиваясь в прихожую.

- Может, хотя бы разуешься?- крикнула мне вслед Крис.

Я был уже в комнате. Она вошла за мной.

На журнальном столике стояла початая бутылка "Столичной" и пустой гранёный стакан. Только что выпила. Наверное, залпом, и пошла открывать.

Я обернулся.

- Привет,- сказал я.

- Ну, привет,- сказала она.- Давно не виделись.

- Может, нальёшь мне тоже?

- Наливай сам, если хочешь. Я тебе не прислуга.

Её тон, резкий и агрессивный, вдруг совершенно успокоил меня. Мне стало весело и хорошо.

- Кажется, я некстати?

- Вот ещё!

Она прошла мимо меня и плюхнулась в кресло.

- Я тебе не помешал?

Она не ответила. Не глядя, взяла бутылку, отвинтила крышку и плеснула в стакан.

- Ну вот, пролила,- сказал я.- Теперь полировка испортится.

Я принёс с кухни тряпку и стакан для себя.

- На, вытри.

- Чего ты раскомандовался?

- Вытри, а то следы останутся.

Она не пошевелилась.

Я поднял бутылку, вытер полировку и бросил тряпку на подоконник.

- Чего усмехаешься?- мрачно сказала она.

- Ничего, настроение хорошее.

- Я, кажется, просила тебя разуться!

- Ну, не сердись,- примирительно сказал я.- За что пьём?

Она не ответила.

Я сел на диван и налил себе водки.

- Тебе тоже?

- А ты как думаешь?

Я налил ей тоже.

- В такую жару пить водку,- я покачал головой.- Давно у тебя запой?

- У меня не бывает запоев.

- Да? Ну ладно. Так за что?

Она достала сигарету из пачки, закурила. Молча взяла свой стакан.

- Слушай, чего ты надулась?

- Я? Надулась?

- Ну да,- сказал я.- Кажется, ты уже всё знаешь.

- Что я знаю?

- Иначе бы ты не вела себя так.

- Что я знаю?

- Я не знаю, что ты знаешь, но иначе бы ты не вела себя так.

- А как я себя веду?

- У тебя пепел сейчас упадёт.

- Я что, звала тебя сюда? Звонила, может быть, умоляла придти?

- Ладно,- сказал я.- Давай выпьем. За твой цвет лица.

Она стряхнула пепел с сигареты в водку.

Я поморщился.

- Ну зачем это?

Она выпила залпом, опустила голову, прижав подбородок к груди, и, посидев так несколько секунд, поставила стакан на столик.

- Чтобы испортить себе цвет лица. Между нами ведь всё кончено, ты это ведь пришёл сказать? Или ты хотел соврать что-нибудь? А я тебя обломала, да?

- Да нет...- сказал я.- Я не собирался тебе врать.

- И не надо ничего изображать. Может быть, ты считаешь меня дурой, но я не дура!

- Я не считаю тебя дурой.

- И убиваться не стану. Подумаешь, ценность!

- Значит, я никакая не ценность, да? И то, что между нами было, тоже никакая не ценность.

- Ничего между нами не было,- отрезала она.

- Вот как.

- Ты и удовлетворить-то меня толком не мог никогда.

- У тебя язык заплетается.

- Заткнись! Не знала я, что ты такой ублюдок.

- Конечно, не знала. А иначе как бы ты могла со мной трахаться?

- Не знала, что ты такой ублюдок,- с ненавистью повторила она.

- Ты вообще ничего обо мне не знала.

- А о тебе и нечего знать.

- Это ты так думаешь.

- Чего ты не пьёшь?

- Да ничего,- сказал я, поставив стакан.- Не хочу я пить.

- А что так? Она тебе не разрешает, да? Ах ты бедненький!

- Просто не хочу, и всё. И тебе не советую. Тем более в такую жару.

- Проживу как-нибудь без твоих советов, ладно?

- Да мне-то что,- пожал я плечами.

- Ах да! Я и забыла, вы же теперь во всём приличный обыватель.

- Разве?

- Она у тебя богатая, да? И, наверное, не чересчур молодая?

- А какое это имеет значение?

- Ну, не знаю.

- А если да?

- Мне всё равно.

- Нет, тебе не всё равно. Тебя это бесит.

- Да пошёл ты!- сказала она, раздавив в пепельнице окурок.

- Вот именно. Бесит.

- Я знала, что ты придёшь.

- Именно сегодня?

- Обязательно придёшь.

- И что, готовилась?

- Пришёл просить отпущения грехов?

- Разве похоже, что я пришёл чего-то просить? И потом. Отпущения просят у умирающих.

- Не дождёшься!

- А я и не жду.

- И не дождёшься.

- Это так обязательно, становиться врагами? Почему нельзя просто поговорить?

- Мне не о чем с тобой говорить.

- Да мне уже и не хочется.

Я поднялся, вышел на балкон и достал сигареты.

"Ну почему, почему мы не можем просто сказать правду без этого дурацкого чувства неловкости! И избегаем этого как дурного поступка и злимся, и снова играем - в правду, в прятки с правдой, в хороших и плохих людей. Зачем мы прячемся от самих себя? Как хорошо, что всё это кончилось, ведь это чудо! А Крис всегда бы тянула меня вниз и назад..."

Она вышла и села на парапет, спиной к пропасти пятнадцати этажей.

- А здесь ветерок,- сказал я.

Она сидела, зажав между коленей бутылку и слегка покачиваясь.

- Ладно, я пошёл.

...........................................................................

.................

- А если я прыгну сейчас?- её голос вонзился в пустое пространство комнаты как изморозь на лезвии сквозняка.

Я вышел во двор.

Рядом что-то хлопнуло об асфальт, брызнув осколками стекла. Я поднял голову.

Она помахала мне рукой с балкона.

Я познакомился с ней год назад на праздновании дня рождения Пола Маккартни, у Мэгги.

Я заметил незнакомую девушку в клетчатой ковбойской рубашке,- она курила, с силой выдыхая дым,- и хотел подойти, но что-то в её жесте, которым она отбросила с лица волосы, что-то резкое, остановило меня, и вдруг она посмотрела мне в глаза, прямо и с вызовом.

А потом, когда она заявила, что ей нравятся мужчины, которые знают, что им нужно, сильные и решительные, я сказал: "Тогда выходи за бизона. Он всегда знает, чего хочет, и очень силён".

Это было хамство, так говорить незнакомой девушке, но в тот момент я знал только одно - что я ненавижу её.

Она завелась, собралась уходить, и Мэгги пришлось срочно улаживать ссору. Я попросил прощения.

В знак примирения она предложила мне при всех поцеловаться.

Я согласился.

Мы поцеловались, но ни на кого это не произвело никакого впечатления, и она была разочарована.

- Зачем ты привёл её?- спросил я Мэгги.

- Не знаю,- сказал он.- Но с ней интересно.

- Просто я терпеть не могу всех этих "серединка-наполовинку", приспособленцев, ублюдков. Должно быть сразу же ясно, или ты друг, или враг!сказала она.

- Мне тоже по душе откровенность. Было бы только что открывать.

В то время я ещё не придумал называть её Крис.

Всё правильно. Это давно было нужно сделать. Но можно было и не делать, вот в чём секрет. Так, всё больше отдаляясь друг от друга, мы могли бы прожить ещё не один год. И когда-нибудь перестали бы даже звонить друг другу... Лучше быстрая смерть, чем долгая агония. Это нужно было сделать ещё раньше, когда всё было ещё не очевидно, когда было бы ещё хоть чуточку больно, а теперь, думая о ней, я никак не мог заставить себя быть грустным, как на поминках по незнакомому человеку. Мне было легко и хорошо.

Леди, сегодня я снова увижу её.

Стоило мне только подумать о ней, и я ощущал лёгкую слабость в ногах, как если бы мне предстояло сделать что-то важное, к чему я не чувствовал себя готовым. Я никогда не чувствовал себя готовым к этому, как если бы должно было произойти чудо, и я знал об этом, но не знал, каким оно будет.

Какой она будет сегодня.

Когда вошёл Мэгги, я лежал на диване и наблюдал, как в открытом окне выгорает небо над телеантеннами.

- Как тебе моя причёска?- сказал он.

Я приподнялся и повернулся к нему. Он смотрел на меня в зеркало.

- Классно.

Он улыбнулся: "Какие на сегодня планы?"

- Я уйду сейчас.

Он подошёл и сел рядом со мной.

- Прямо сейчас?

- Да.

- На весь вечер?

- Да, наверное.

- Ну что ж...- тихо сказал он.

- Ты огорчён?

- Да нет.

"Нет"- сказал он.- "Всё нормально".

Мы помолчали.

- Ужин на тебя готовить?- спросил он.

- Нет,- сказал я.- Не надо. А хочешь, приготовь. Но я приду поздно.

- А я и сам, наверное, пойду куда-нибудь прогуляюсь. А может, съезжу куда-нибудь... Хочешь, вместе выйдем?

- Давай.

- Ты уходил куда-то?

- Да,- сказал я.- Ну что, идём?

- Идём,- поднимаясь, сказал он.

Бледное, небо уже искало звёзды, оно розовело, и яблони во дворах примеряли его цвет. Слабость прошла, и стало легко.

...........................................................................

................................................

Бетоннолобые кварталы остались далеко позади, не смея переступить границу трёхэтажного города. Они провожают меня долгим взглядом, и мне неловко оттого, что они смотрят мне в спину, и хорошо, что я ушёл. Теперь уже близко.

Вот он, её двор, уютный и чистый. Площадки с баскетбольными щитами, стол для игры в пинг-понг.

Машина стоит. Ещё одна подъехала.

Бежевой нет.

Мне кивают. Женщины с колясками. А вот и её машина. Шелест листвы сирени.

Подъезд. Запах старых стен и свежей побелки.

Колокольчик где-то за дверью, там... Я ждал этого, но всё равно вздрогнул от неожиданности.

Я замер.

Сейчас я её увижу.

Я должен был видеть её каждый день.

Это была не просто влюблённость - если бы я был всего лишь влюблён, это не изменило бы меня так. Я двигался, произносил слова, дожидался конца сеанса в кино, но всего этого словно бы не существовало. Я думал о том, что сегодня снова увижу её, я что-то отвечал, говорил "да" или "нет", рассеянно озирался, когда Мэгги выхватывал меня из-под носа у очередной машины-убийцы,- я жил предчувствием новой встречи. А потом что-то говорило во мне: "Пора",- и я прощался со всеми, если мы торчали на какой-нибудь сэйшн, или просто говорил Мэгги: "Ну, я пошёл?"

"Ладно, до вечера",- кивал он.

И я уходил.

Мы никогда не уговаривались заранее, во сколько я приду, и если её не было дома, я ждал её на скамейке у подъезда или слонялся по двору.

- Придётся дать тебе ключ, чтобы ты не ждал на улице.

И мы ехали куда-нибудь.

Мне нравилось, когда она сама говорила, где мы будем сегодня.

Я не знал, что это - почему те, с кем я был близок, вдруг странно отдалились, и я увидел, что они просто играют в какую-то игру и, пожалуй, заигрались, и давно уже пора сказать им об этом.

Они ничего не замечали, и мне было радостно, что я покидаю их, и неловко за эту радость.

Я скованно повторял привычные жесты.

Маленький полудачный полудрёмный городок, да и не городок даже, а пригород - несколько улочек, лес, вытоптанный под парк, да на берегу грязноватого озерца давно не беленная церквушка. Когда мы приехали сюда с Леди, я никак не мог понять, что же мы с Мэгги нашли во всём этом.

Я досадовал, что привёз её сюда.

- Почему же, здесь очень мило,- сказала она, опускаясь на траву, и я в ужасе заторопился подстелить что-нибудь, но она сказала: "Не нужно. Так хорошо..."

- Как здесь тихо.

И я подумал: "Она похожа на женщину, терпеливо разглядывающую детские каракули".

Я досадовал на себя.

А она сказала: "Какое чудесное место. Как ты нашёл его?"

В ней всё приводило меня в восторг - как она говорила, как она смеялась, как она подавала мне руку, как она зажигала сигарету, в ней всё приводило меня в трепет.

И я говорил себе: "Никогда раньше я не видел такой женщины!"

Я стоял на обочине шоссе и, утопающий, из грозной пучины ночи тянул руку навстречу летевшим в сторону города фарам, они проносились мимо, люди, занятые своими заботами и безразличные ко мне, и я уже начал подумывать, что хуже, ночевать на земле или идти пешком всю ночь, как вдруг одна из машин затормозила, и я бросился к ней, почти не веря своему счастью.

- До города не подбросите?

- Подвезём. Садитесь.

- Только у меня нет денег...

- Ну что ж, нет так нет.

Она была за рулём.

На заднем сиденье развалился какой-то тип, но я не успел толком рассмотреть его, да и не старался.

Оркестр заиграл тему Кармайла. Она прибавила звук радио и вопросительно посмотрела на меня.

- Спасибо,- сказал я.

Она улыбнулась. Мой голос был чужим и хриплым.

Было около полуночи. Я знаю это потому, что тот тип на заднем сиденье произнёс: "Скоро двенадцать",- и таким тоном, словно сделал сверхважное наблюдение.

Она промолчала.

Я подумал, что надо было сесть рядом с ним, тогда я, быть может, смог бы как-нибудь изловчиться и незаметно выпихнуть его из машины, и я попытался придумать способ, как бы это можно было сделать, но всё не мог сосредоточиться.

Мы остановились у какого-то дома.

Она тихо сказала мне: "Я сейчас".

И они вышли.

Я заметил, что её спутник не слишком твёрдо идёт.

Когда они скрылись в подъезде, я вытащил расчёску и стал лихорадочно приводить в порядок волосы, остервенело раздирая лохмы.

Она всё не выходила.

Я посмотрелся в зеркальце и решил подправить пробор. И тут же всё испортил. Похолодев от ужаса, бросился делать всё заново.

Я боялся, что теперь не успею.

Она всё не выходила.

Она подошла так внезапно, что я не успел закрыть рот, и в отчаянии стал проклинать себя. Какой у меня, должно быть, был глупый вид!

- Заждались?- спросила она.

- Да нет, конечно,- ответил я маловразумительно и с перепугу присовокупил такой туманный комплимент, что, сколько потом ни пытался, не мог вспомнить, как же он звучал. Знаю, что по-идиотски.

- Так куда вас отвезти?- спросила она.

-Ну что вы,- смутился я.- Вы поезжайте к вашему дому, а оттуда я сам доберусь!

Она задумалась.

- А не проще ли было просто спросить телефон?

Я не ответил.

- Ну хорошо. Раз вы полагаете, что оттуда вам будет ближе...

Она отвезла меня.

А потом я стоял и ждал, какое из окон загорится. Я знал планировку этих домов и решил, что если окна её квартиры окажутся на другой стороне, я останусь здесь до утра, нет... приду сюда завтра вечером, и уж тогда выясню точно.

Мне повезло.

Минут через сорок я наощупь набирал номер справочной. Мэгги спал, и мне не хотелось будить его...

- Включи же свет, наконец! Я не сплю. Чего ты там копошишься впотьмах.

Но позвонить ей я так и не решился.

Странно. Я сразу же стал называть её Леди. Это получилось само собой, хотя обычно подобрать имя бывает весьма непросто.

Вот, например, Крис. На самом деле её зовут Кристина, но она считает это имя дурацким.

- Дурацкое имя, правда?

Сначала я называл её Ритой, но это не прижилось. Тогда Касей, Тиной и, наконец, Крис.

А с Леди всё было совсем по-другому.

Я сказал себе: "Нет, эта женщина не может быть моей. У меня нет даже машины и хоть сколько-нибудь приличного костюма",- и разозлился на себя: "Причём тут машина!"

Эта женщина должна быть моей. Хоть это и немыслимо. Она из другого мира. Должно быть, мне предстоит изменить всю мою жизнь.

Но я сделаю это.

Эта женщина должна быть моей, я сделаю это.

Я поднялся к её двери и позвонил.

Она открыла и, увидев меня, сказала: "Вот как".

Я понял, что всё пропало, потому что я забыл купить цветы.

- Что ж,- сказала она.- Проходите.

- Нет,- сказал я.- Я без цветов.

- Но тогда, наверное, вы почитаете мне стихи?- спросила она серьёзно.

И я сказал: "Конечно".

И вошёл, точнее, оказалось, что я уже вошёл. И я подумал: "Вот так и зарабатывают разрыв селезёнки, или что там внутри".

Столь осмысленное и связное соображение могло возникнуть у меня лишь благодаря тому, что я на несколько секунд отвлёкся, стаскивая туфли. Но уже в следующий миг я почувствовал, что истекаю потом.

На носке была дырка!

Увидев спасительные тапки, я стремительно запихнул в них ноги, а когда поднял голову, подумал: "А с чего это я решил, что нужно надевать тапки? И вообще".

- Придётся поить вас чаем,- сказала она.

И я вспомнил: "Ну конечно, я же собирался читать ей стихи! Не читать же их в прихожей".

- Проходите пока в залу,- сказала она, направляясь на кухню.

"Что же теперь будет?"- подумал я, пристраиваясь на краешке дивана. Я увидел бутылку.

Она стояла рядом с раскрытым журналом. Я увидел бокал.

Я прислушался к звукам, доносившимся с кухни. Успею.

Когда она вошла, неся на подносе графин с охлаждённым чаем, я как раз подносил бокал ко рту. В такой позе я и замер.

Она усмехнулась.

- Уже прикладываетесь?

- Я... подумал... неплохо бы... Очень пить хочется.

Она извлекла из бара ещё один бокал.

- Давайте выпьем за знакомство,- предложила она.

И я вдруг сказал: "Можно я буду звать вас Леди?"

Она секунду подумала, потом улыбнулась и сказала: "Можно. - - Чокаться не будем".

Мы осушили свои бокалы.

Понемногу я начал привыкать к своему новому состоянию. Наверное, так привыкают к невесомости.

Чтобы ещё больше расслабиться, я принялся без остановки болтать.

Она внимательно слушала.

Я всё говорил.

Как будто лет десять, день за днём, я пытался дозвониться в телефон доверия, и вот,- о чудо!- наконец, дозвонился, и... Только когда мы уже шли, гуляя по аллее бульвара, меня осенило вдруг, что это просто чудовищно, так долго говорить о себе.

- Прости меня. Я веду себя как последний кретин.

- Это ничего,- сказала она.

- Всё, что я говорил тебе, чепуха. На самом деле, всё совсем не так.

- Наверное,- согласилась она.

- А может быть, и нет. Я сам толком не знаю.

А потом я сказал: "О такой женщине как ты можно говорить только стихами".

Или молчать.

Эти дни, сколько их было? Всё, что я написал, мои стихи, всё, что я сделал, моя жизнь - была Ты.

Я писал Тебе. Разве был среди них хоть кто-нибудь, кто сумел бы прочесть мои письма...

- Просто тебе лень было пальцем пошевелить для того, чтобы напечататься в приличном издательстве,- сказала Леди.

Мы сидели с ней за столиком в летнем кафе, пили вино, и она сказала: "Нужно видеть перед собой цель и смысл происходящего, и тогда всё будет для тебя просто. Тут нет ничего сложного".

- Ты предлагаешь публиковаться?

- Может быть,- сказала она.- А почему бы и нет?

- Это может стать вредной привычкой.

- Бездействие - вот что может стать вредной привычкой.

- Лучше бездействовать, чем совершать нелепые действия. К тому же я не бездействую - я много пишу.

- Много?

- В последнее время меньше, но всё равно, много.

- Ты будешь писать всё меньше и меньше, и знаешь, почему?

- Почему?

- Ты ограничил себя очень узкими рамками и боишься выйти за них.

- Красота безгранична.

- Да,- сказала она.- Жизнь безгранична, и чем ты выше, тем больше тебе доступно.

- Силы человеческие имеют предел,- сказал я.- Равно как и человеческое терпение.

- Вот ты уже и оправдываешься,- заметила она.

- Дело не во мне.

- Конечно, не в тебе. Дело во мне.

- А причём тут ты?

- Не знаю. Причём тут я?

- Ладно,- сказал я.- Я понял, куда ты клонишь. Можешь считать, что ты меня убедила.

- А я вовсе не пытаюсь тебя убедить. Всё это слишком очевидно.

- Думаешь, что я чего-то не вижу или не понимаю?

- Я думаю, что ты склонен видеть жизнь хуже, чем она есть. Может быть, потому что ты боишься жизни?

- Если я вижу плохое плохим, то это не значит, что я вижу в жизни только плохое.

- Ты всегда будешь видеть плохое плохим.

- Да.

- По-другому и быть не может. Не можешь же ты видеть плохое хорошим.

- Да.

- И никто не может.

- И я не могу.

- И ты не можешь. Раз это плохо, то и видеть ты это можешь только плохим, это естественно.

- Ах вот ты о чём...

- Хочешь ты этого, или нет, но в мире существует система, которая определяет отношения между людьми, плохая или хорошая, но она есть. Она подобна пирамиде. И ты ведь не прочь, в принципе, оказаться на её вершине, но как это сделать? А нижние ступени так неприятны на вид...

- Да и наверху, наверное, не лучше.

- Да и наверху, скорее всего, не лучше, так что даже и пытаться не стоит.

- Да.

- И вообще, жизнь ужасна.

- Да.

- Жить, вообще, не стоит.

- Да... Нет. Нет, подожди. Не всё же так плохо!

- Кроме плохого есть ещё и хорошее.

- Вот именно.

- Главное, отгородить себя от плохого. Вовремя распознать и отмести в сторону.

- Это то, что ты называешь самоограничением?

- Да.

- Но я не хочу подниматься ступень за ступенью! В этой пирамиде, или где-то ещё, должно быть место, принадлежащее мне по праву!

- Речь не об этом,- возразила она.

- А о чём? О том чтобы получить всё сразу? Но как? Я понимаю, о какой системе ты говоришь. Армия - классический пример подобной пирамиды. Если только не происходит революция...

- Ты хочешь совершить революцию?

- Я?

- Это представляется тебе заманчивым?

- А разве это возможно?

- Надеюсь, что нет. Хотя революции мало что меняют по существу...

- Кроме того, что ставят всё с ног на голову.

- Ну, это временное неудобство...

- Но для многих оно оказывается роковым...

Она промолчала.

- А ведь лучше этого и быть ничего не может,- сказал я.- Вот так, быть с тобой. Просто быть с тобой.

- Вряд ли это у нас получится,- сказала она.- Рано или поздно придётся на что-то решиться.

"Поцелуй меня"- неожиданно говорит она.

Я целую ей руку. Ей этого мало. Я робко прикасаюсь губами к её губам, и мне приходит мысль об огромном ярко-красном диване.

"Глупенький, да?"

"Ничего, для первого раза неплохо",- смеясь, говорит она.

Я не заметил, как ночь прокралась в город, только увидел вдруг, что неба уже нет, а там, где оно было, зияет чёрная мутноватая пропасть, и на дне её стынет луна.

Было жарко.

Леди спросила, можно ли ей немножко раздеться, и я хотел было сказать, что мне пора, наверное, но не решился. Она задёрнула на окнах шторы.

- Ничего? Я быстро.

И она вышла.

Я принялся расхаживать и всё не мог выбрать место, чтобы сесть удобно, ужасно мешали руки. В результате, она застала меня в довольно фривольной позе.

На ней был коротенький халатик. Он то и дело расползался на её груди, шёлк хотел соскользнуть с её тела, но она каждый раз в последний миг удерживала его и возвращала на место, а мой взгляд нервно дёргался к её пальцам - вдруг не успеет,- и испуганно отскакивал как от стенки мячик.

Она предложила выпить вина.

- В жару?- поморщившись, улыбнулся я.- Можно, вообще-то...

Она принесла вино и бокалы на подносе. Потом принесла фрукты.

Мы немножко выпили и стали разговаривать.

Потом мне сделалось тоскливо, и я сказал: "Мне ничего не нужно от этого мира! Пусть только оставят меня в покое".

Она возразила, и я начал спорить с ней, но она перевела разговор на другую тему, и я обрадовался, потому что потерял нить мысли.

И вдруг она подошла и, сев ко мне на колени, сказала: "Ну, сколько ещё ты сможешь продержаться?"

На балконе было свежее.

Мы вышли к звёздам, и я вдруг понял, что она рядом, что я не один, внятно, отчётливо, как будто волна прокатилась по моему телу. Я вздрогнул от наслаждения. Так, промёрзнув на холоде, клацая зубами, ты отпиваешь глоток горячего чая из термоса, и сладкая судорога пробегает в тебе. И холод тает.

Я боялся пошевелиться.

Я чувствовал это тепло в себе и боялся потерять его каким-нибудь неловким движением, что-то соединило нас, связало теперь воедино, и это было так странно. Радостно.

Я спросил её: "Тебе не холодно?"

Она посмотрела на меня, и по её глазам я понял, что она тоже почувствовала это. Она кивнула.

Я вышел, вернулся с кофточкой и укрыл её, набросил на плечи, и она опустилась на половичок, прислонилась спиной к балконной решётке, подтянула ноги, и я опустился рядом.

Мы говорили шёпотом, словно боялись разбудить город,- казалось, он лежит в развалинах, но он просто спал.

Все спали.

И была ночь.

Начало светать, и сделалось зябко. На тротуарах зашелестели мётлами, а в белом пустом небе заволновались стаи ворон.

Проехала машина, не знавшая, что здесь только что была ночь.

И вот, боязливый разведчик пересёк открытое пространство, за ним выглянули другие, их становилось всё больше, и они уже не скрывали, что спешат.

Мы допили бутылку.

Ночь кончилась.

А потом верхушки тополей окрасились позолотой, и стало ярко.

Никто не смог бы теперь узнать, что мы не спали и были совсем одни.

И что теперь мы вместе.

Когда я проснулся, Леди уже встала.

Я лежал, нежась в постели, и, слушая звуки, доносившиеся с кухни, наслаждался чувством необыкновенного покоя, но радостное возбуждение, предчувствие нового дня уже набирало силу, и я не мог дольше медлить.

Откинув одеяло, я встал, быстро оделся и направился в ванную.

Потом я вышел на кухню.

Леди стояла у плиты.

- Уже встал?

- Привет,- сказал я.

Она улыбнулась. Мы поцеловались.

- Сейчас завтрак будет готов.

На сковородке что-то жарилось. Пахло вкусно.

- Наверное, это уже не завтрак, а обед?

- Наверное,- сказала она.- А мы назовём это завтраком.

Она поставила на стол тарелки, достала приборы.

- Какой красивый у тебя фарфор. Я думал, такой только в музеях за деньги показывают, а с него, оказывается, и есть можно?

- Для этого он и предназначен, разве нет?

- Ну да,- сказал я.- А почему у тебя нет прислуги?

- Прислуги?- удивилась она.- Потому что мне не нужна прислуга.

Я взял вилку и нож.

- Я, почему-то, подумал, что у тебя должна быть прислуга.

- Мне это ни к чему,- сказала она, садясь за стол. - Я привыкла сама справляться по дому.

- Но сейчас это, вроде бы, принято...

Она вопросительно посмотрела на меня.

- Мне так казалось,- сказал я.- Хотя я не знаю, конечно... Слушай, как вкусно!

- Нравится?

- Просто бесподобно. А что это?

- Яичница.

- Я понимаю. А в чём секрет?

- Не скажу.

- В этих кусочках гренок, да? Как ты их делаешь? А это что?

- Я же не спрашиваю, как ты пишешь книги.

- Спрашиваешь.

- Ладно,- сказала она.- Обещаю больше не спрашивать. Я сварила кофе. Может быть, ты хотел чай?

- Нет, я пью кофе. Кстати, я вот тут думал о том, что ты говорила вчера... Так вот... Понимаешь, нужно как-то отделить карьеру от творчества, чтобы одно не мешало другому...

- А что, карьера может помешать творчеству?

- Да. Даже не столько сама по себе карьера, сколько... Огласка. По-настоящему свободно можно творить только втайне...

- Значит, ты боишься критики?

- Конечно. Помнишь, Рильке, что он говорит о строительстве храма и о толпе, врывающейся на стройплощадку?

- По-моему, это страшно только для слабого,- возразила Леди.- Когда ты успел убедить себя в том, что ты слабый?

- Сильный ли, слабый, не в этом дело. Можно умереть от ран, можно выжить, оправиться, но шрамы всё равно остаются.

Они травили Ван Гога. Они насмехались над Корбюзье, а он был пророк. Я не могу сделать так, чтобы они увидели мир, в котором живу я. Я не могу увеличить количество себя.

- Когда это пришло тебе в голову?

- Да вот только что. Когда умывался, в ванной.

- Как быстро ты находишь доводы.

- Да уж.

Мне вдруг стало смешно.

- Явился во всеоружии.

Она взяла у меня пустую тарелку.

- Хочешь мороженое или йогурт?

- Или что?- сказал я

- Что?

Я засмеялся.

- Нет, спасибо, я не хочу.

Она налила в чашки кофе.

- Куда поедем сегодня?- спросил я.

- А куда ты хочешь?- сказала она.

- Я знаю одно место за городом. Если хочешь, съездим. Только поедем на электричке, ладно? Возьмём вина, устроим пикник...

- А почему на электричке?- спросила она.

- Не знаю. Наверное, это своего рода ритуал...

- Ну, хорошо.

- Правда, там делать особо нечего....

Я помолчал.

- А хочешь, никуда не поедем?

- Ну уж, нет! Теперь не отвертишься.

- Спасибо,- сказал я.- Завтрак был чудесный.

- Я рада.

- Что-то мне уже не хочется никуда ехать... Слушай, а зачем ты моешь посуду? У тебя же есть машина.

- Это на случай гостей. Две тарелки помыть нетрудно.

- Хочешь, я помою?- предложил я.

- Нет, не хочу.

Я взял из пачки сигарету, закурил.

Окно было открыто, и запаха дыма почти не чувствовалось.

- Странное ощущение,- сказал я.- Очень хочется жить.

Леди выключила воду, вытерла руки полотенцем.

- Поехали?

Обратно мы добирались на такси.

Я вышел из машины первым и хотел заплатить, но таксист отмахнулся, кивком показав на Леди.

Когда машина отъехала, она сказала: "Давай договоримся. Если ты будешь пытаться платить за меня, у нас ничего не получится, ладно?"

Я потупился.

- У короля был шут,- сказал я.- Стараясь развлечь своего господина, он изощрялся и так и эдак, из кожи вон лез, но король скучал, глядя на его ужимки. А потом они стали раздражать его, и он выгнал шута...

- У меня будут деньги!- сказал я.

Она сказала: "Да".

Я сказал: "У меня будут деньги!"

- Да,- сказала она.- А теперь погуляем?

После этой ночи мне ещё долго снилось, будто я бреду по бесконечному полю по колено в деньгах и хочу нагнуться, чтобы поднять, но не могу согнуться.

Ещё мне снилось, что у меня из карманов вываливаются мятые деньги, и я никак не могу запихать их обратно, и вот уже я стою посреди кучи денег, и мне ужасно неловко от того, что все это видят, я пытаюсь зажать карман, но всё тщетно.

Вариация: когда я хватаю бумажки, они налипают на мои ладони, и я никак не могу оторвать их, я стряхиваю их с пальцев, с одежды...

И совсем уж безобразное видение. Будто у меня на руках королевское каре, и я взвинчиваю банк, а когда все вскрывают карты, мне говорят: "Это же валет!" Я смотрю на свои карты и вижу, что один из королей оказался валетом, и они загребают весь банк и говорят: "Нам пора уходить". Я хватаю их за руки, умоляю не уходить и пытаюсь объяснить им, что это не валет, а король, что это как на иконе - верхний слой сполз, и обнажился нижний. Я говорю: "Переберите колоду, посмотрите, все короли у меня!" Но они говорят: "Нам пора". И я знаю, что если я не успею убедить их, что это не валет, а король, я погиб. И судорожно я придумывал всё новые и новые объяснения, и каждый раз просыпался за мгновение до разрыва сердца.

Я был твёрдо уверен, что нужно лишь объяснить, как это могло случиться, и я спасён.

Но они уходили.

И я просыпался за мгновение до разрыва сердца.

- Я хотела, чтобы у тебя сразу же выработалось чувство масштаба,объяснила она мне уже много позже.

Я был в нокауте.

Мысль о деньгах сделалась моей "идеей фикс". Эта мысль выматывала меня, разъедала мой мозг. То, что я придумывал накануне вечером, уже утром представлялось мне жалким и ничтожным. Почти две недели я не мог думать ни о чём другом.

Однажды Мэгги сказал: "Думать о деньгах - последнее дело".

Я ответил: "Да. Поэтому их нужно иметь столько, чтобы о них не думать".

Долго так продолжаться не могло.

Лето уже пылало вовсю, жизнь летела стремительно, и мои мысли не поспевали за ней, как бы скоро я ни умел находить доводы.

Я просто не мог без неё жить.

А значит, всё было уже решено, и теперь всё происходило словно бы само собой.

И я уже не мог ничего испортить.

2

Я снял трубку.

"Приезжай сейчас",- её голос оборвался гудками.

Я послушно оделся и, захлопнув за собой дверь, вышел на лестничную площадку.

Она была не одна.

- А вот и он сам,- сказала Леди, указывая на меня седоватому человеку в дорогом костюме. Он протёр очки и встал мне навстречу.

- Так это вы?- сказал он, приведя в движение челюсти.

Я пожал его руку.

- Очень приятно,- сказал он.

Я посмотрел на Леди.

- Я рассказала о тебе...

- Очень мило,- сказал я с дурацким лоском.

- Стало быть, вы хотите взяться за дело. Настоящее дело. Это хорошо.

- Я могу быть полезен вам?

- Мне нравится, как вы это спросили,- сказал он.

Я улыбнулся.

- У вас хороший слог. И светлая голова.

- Ну что вы,- скромно сказал я.

- Нет, нет,- произнёс он наставительно.- Вы должны знать себе цену.

- Я сварю кофе,- проворковала Леди и исчезла из комнаты.

- Я думаю, имеет смысл сразу же ввести вас в курс дела.

Он уселся на диван, неуловимым движением одёрнув брюки и приглашая меня присаживаться рядом.

Я должен написать ответ от лица одного общественного движения на гнусный выпад какого-то психа, воспользовавшегося газетой, столь же вульгарной и неумной, как и он сам. Сделать это нужно изящно, кратко и убедительно, притом как бы мимоходом, чтобы ни у кого не возникла мысль, что подобная чушь могла хоть как-то задеть людей достойных и порядочных. Работа мелкая, но...

- По-моему, это то, что нужно,- сказала Леди.- Твоё имя даже не будет упомянуто.

- Я не люблю иметь дело с людьми, которые мне не симпатичны,- угрюмо произнёс я.

- К твоему сведению, это очень влиятельный человек. Тебе повезло, что ты встретился с ним вот так, запросто. Надеюсь, ты говорил с ним без своих этих штучек?

Я не ответил.

- Конечно, если ты видишь в этом что-то сомнительное...

- Нет, ничего.

- Но ты чем-то расстроен, я же вижу.

- В этом нет ничего сомнительного,- сказал я.- Но, если я верно его понял, это что-то вроде пробного шара.

- Конечно,- сказала она.- Ведь ты способен на большее.

- Но он ничего не сказал мне об этом, он лишь намекнул на какие-то перспективы... Постоянного сотрудничества. Звучит так, словно они нанимают меня на работу.

- Ты всегда вправе отказаться, если предвидишь более выгодные предложения.

- Я ничего не предвижу,- сказал я. - Но, по-моему, меня хотят использовать.

- А ты хочешь всю жизнь быть безработным?

- Я всего лишь хочу быть свободным.

- Ты дал ему ответ?

- Я согласился.

- Ты сделал правильно.

- Нет, не правильно.

- Ну и пусть,- сказала она, прильнув ко мне.- Какое нам до этого дело?

- А кто он, вообще, такой?

- Что?- сказала она.

- Ну, кто он, вообще, такой?

- Раньше он был секретарём горкома, потом работал в ЦК, правда, недолго...

- Не стало ЦК?

- Потом в Думе...

- И её тоже не стало.

- Да, её тоже не стало. Но он не пропал, как видишь.

- Такие люди никогда не пропадают, да? Значит, теперь он решил стать бизнесменом.

- Он и есть бизнесмен, и серьёзнее, чем ты думаешь.

- Ладно,- сказал я.- Всё понятно.

- Ничего тебе ещё не понятно. Ты должен дорожить его доверием. Это очень многого стоит,- сказала она.- Я хочу, чтобы ты не заблуждался на этот счёт и понимал, как это важно.

- Для меня важно только одно,- сказал я и, обняв её, приник поцелуем к её губам, но она отстранилась - зазвонил телефон,- я попытался удержать её, но она выскользнула из моих объятий.

Она держала трубку.

- Да?

Какие-то знакомые предлагали Леди поехать с ними на дачу.

Она прикрыла трубку ладонью.

- Хочешь поехать?

Я сказал: "Да".

Мне вдруг захотелось удрать из города.

Леди сказала: "Да. Заезжайте за нами".

Она положила трубку и повернулась ко мне.

- Они заедут.

Как-то уж слишком быстро это произошло. Наша жизнь ещё только начиналась, а кто-то уже предъявлял на неё права.

Да, я обещал Леди, что у меня будут деньги и готов был сдержать слово, но втайне надеялся, что обещание моё, в сущности, театральное, исполнится как-нибудь само собой, так же, как происходило всё до этого момента, как чудо. С самого начала всё было настолько невероятно, что я и впрямь уверовал в чудо, счастье, свалившееся на меня, было таким огромным, что теперь я ждал продолжения сказки, и что же, она кончилась?

Нет, это не более чем атрибут. Положение обязывает. Да сделай они щелчок пальцами, как к ним тут же угодливо сбежится целая свора продажных писак.

Я был бы не нужен им без Леди, а значит, это не более чем атрибутика. Дворянским детям присваивали офицерские чины, а они ещё не умели толком держаться в седле.

Что ж, я готов поиграть в эту игру.

Как хорошо, что нас вытащили из города. Здесь, на природе, мозги как-то сразу прочищаются. Надо запомнить это и всегда уезжать из города, когда нужно о чём-то всерьёз подумать.

Ещё не отцвела сирень, сумерки напоены её ароматом. Ни ветерка.

Широкий склон плавно нисходит отсюда к самой воде, а на том берегу залива темнеет лес.

- Очень милая пара,- сказал я Леди.- И вообще, здесь очень мило. Только комары заедают.

- Пойдём в дом, там нет комаров.

- По-моему, мы хотели пить чай в саду?

- Да, пойдём.

- Очень милая пара,- снова сказал я.

...........................................................................

.....................................................

- Какая жалость, что нельзя отказаться,- вздохнула супруга.- И совсем некого оставить, чтобы пожил здесь и ухаживал за цветами. Чужого ведь не оставишь...

- Ничего,- успокаивал её муж.- Кого-нибудь найду.

Леди тихонько кивнула мне.

Я выразил готовность быть этим "кем-то" - пожить здесь и охранять дачу в их отсутствие.

Всё было тут же улажено, как в сказке - целых полтора месяца я мог блаженствовать.

- Если бы вы знали, как вы нас выручили,- она покачала головой.- К нам ведь уже лазили. Да вот, в прошлом году. Помнишь?- она повернулась к мужу.Ладно, хоть ничего не вынесли.

- Как же они забрались?- сочувственно полюбопытствовала Леди.

- Они залезли на террасу, как-то открыли дверь и вошли.

Я отвёл глаза. Когда-то и мы с Крис вот так же останавливались на ночлег. На таких же вот дачах.

- А какую они нам оставили записку! Ты не выбросил её?

- Выбросил, конечно.

- И что они в ней написали?

- Написали, что ночевали у нас тут, да, посоветовали сменить постель...

Леди рассмеялась.

- Ты бы видела, как они нас обозвали при этом!

...........................................................................

...........................................

- Если захотите выпить, то бар здесь. Вот так он открывается,- он показал.- Очень просто. Кстати, не пропустить ли нам по маленькой, пока дамы наедине?

...........................................................................

............................................

Они уехали через три дня, и я остался на даче полным хозяином. Леди уехала, сказав, что не хочет мешать мне работать.

Первым делом я обошёл все комнаты и убрал с виду семейные портреты и всякое домашнее барахло. Потом позвонил Мэгги и объяснил, как добраться.

Он тут же приехал, и мы закатили сабантуй.

Мне оставили подробные инструкции по уходу за цветами, но Мэгги растопил ими камин, заявив, что цветы - это дети природы, и сами знают, как им расти.

Мы обшарили всю библиотеку. Перепробовали всё, что было в баре. Вывели из эллинга катер и катались по заливу.

Мы целыми днями балдели.

А потом позвонила Леди.

Мэгги постучался в дверь ванной.

- Это тебя. Выйдешь?

Я торопливо запахнулся в махровое полотенце. Это могла быть только она.

- Алло. Это я.

- Привет.

- Привет. Ну как ты там устроился?

- Всё о'кей. Я собирался тебе позвонить, но...

- А мне не хотелось тебя беспокоить. Ты, наверное, работаешь?

- Да нет, что ты.

Она долго молчала прежде чем произнести следующую фразу.

- Когда ты закончишь?

- Что именно?- глупо спросил я, вытирая кончиком полотенца край глаза.

- Валять дурака!..- она осеклась.- Прости меня, я... Меня уже спрашивают, куда ты подевался - взял работу, исчез - ты ведь никому не сказал, где тебя можно найти теперь...

- Я думал, ты скажешь.

- Ну нельзя же быть таким безответственным! Ты меня поражаешь.

- И не только тебя.

- Так когда, им сказать?

- Завтра. У меня всё готово, осталось только навести глянец,- соврал я.

По телефону трудно разговаривать, зато легко врать.

Завтра.

Я положил трубку.

- У меня идея,- вынырнул Мэгги.- Давай распишем им холл под Чюрлёниса.

- Не стоит,- с сомнением сказал я.- Вряд ли они знают, кто такой Чюрлёнис.

- Может, погоняем шары?

Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут седьмого.

- Сегодня не выйдет - придётся заняться одним скучным делом.

- И надолго?

- Хорошо бы управиться до утра.

Он вопросительно кивнул на телефон.

- Да. Мне нужно в город. Ненадолго. Ты поживёшь здесь?

Он посмотрел на меня. Усмехнулся.

- Спрашиваешь!

- Не исчезай от меня больше,- прошептала Леди.

Я повернул голову, чтобы поцеловать её, но она не ответила на поцелуй.

- Не исчезай от меня, ладно? Никогда.

Никогда раньше её голос не звучал так. Я подумал: "Всё дело в том, что темно, и я не вижу её лица".

Я сказал: "Да".

Утром она снова была такой, какой я её знал.

Я допивал кофе, когда в дверь позвонили.

Леди вернулась с конвертом в руке.

- Это для тебя,- она положила его на стол.

Я разорвал бумагу.

- Посмотри, сколько денег,- я передал их ей через стол.- Тут ещё приписка...

- Что в ней?

Я прочитал.

- Ничего. Благодарят за помощь... Что-то многовато они мне заплатили.

- Значит, это аванс.

- Аванс?..

- Я знала, что ты сможешь.

Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня.

Её пальцы перебирали девственно-жёсткие бумажки.

- Я знала.

Я вложил записку в конверт и отложил его в сторону.

- Не хочется мне лезть в эти игры. Это их игры.

- Но иметь среди них друзей может оказаться очень полезным,- заметила Леди.

...........................................................................

...............................................

"Если можно пользоваться вещью, не владея ей, то насколько это разумнее",сказал я однажды Крис.

...........................................................................

..............................................

Вдруг среди них окажется какой-нибудь Кеннеди.

- Какой именно? Так, кажется, принято отвечать. Придумай с ними что-нибудь.

- Но это твои деньги,- возразила она.

- Я всё равно потрачу их на какую-нибудь ерунду.

- Мы могли бы сходить в хороший ресторан,- сказала она.- Хочешь? Пригласить людей...

- Нет.

Я не люблю ресторанов.

- И правильно,- поддержала она.- Мы лучше накупим всякой всячины, я что-нибудь приготовлю, устроим вечеринку.

- Лучше побудем вдвоём,- предложил я.

- Мы и побудем. Сегодня. И завтра. А послезавтра устроим вечеринку.

- На День Независимости?

- Что?- переспросила она.

Мы набрали полный багажник продуктов.

Потом вместе решали, что приготовить. Помимо её коронных блюд, разумеется.

- Если ты ел что-нибудь вкуснее, я тебе этого не прощу.

Потом мы стали выбирать вина.

Внушительные размеры списка привели меня в трепет почти благоговейный.

- Сколько же всё это будет стоить!

- Это не твоя забота.

Потом гостей.

- Я же всё равно почти никого из них не знаю.

- Вот и прекрасно. Заодно и узнаешь. Но я же не хочу, чтобы оказалось, что кто-то из них действует тебе на нервы. Ведь это твоя вечеринка.

- Почему моя?

- А кто виновник торжества?

- Я полагал, Вашингтон. Разве мы отмечаем не День Независимости?

- Мы празднуем твой первый гонорар. Когда-нибудь этот день назовут историческим.

Она подняла жалюзи.

- Какой закат сегодня! Иди сюда, полюбуйся!

Мы стояли у окна. Я обнимал её за талию.

Она была рядом.

И ближе, она была во мне, её тепло.

Тяжёлые волны совершенного покоя тихо и мягко входили в берега моей души, заполняя её. Вытесняя сутолоку, неразбериху, сумбур, правившие в ней столько лет. И всё было просто.

Действительно просто.

Домашний банкет. Закат, разлинованный проводами, и улицы, и люди улиц, и мясо по-польски. Это было вокруг, окружало заботливым теплом всё то, в чём хотелось раствориться, и то, что было во мне... Теперь.

Моя Леди. И навсегда.

Разве она не сказала, что я должен быть хозяином дома, главой стола?

Хозяин дома, как это звучит. Непривычно и сладко.

Ведь это всё, чего я хотел, а я обманывал себя. Так просто. Зачем я обманывал себя? Зачем, Леди?

- Да. Не забыть ещё купить свечи.

Леди была неотразима.

Я заметил, что со мной разговаривают весьма уважительно, и болтал без умолку, а вокруг проплывали фигуры и обдавали меня волнами благоуханий, дымчатые плоскости дверей впускали и выпускали их, и они исчезали и появлялись, а я всё говорил, лица менялись, они говорили и кивали, или спорили, а вокруг двигались люди, осыпанные конфетти голосов, и матовый свет окутывал их, в колонках мирно плескался океан оркестра - маэстро Лэй, маэстро Фурмье,- и я уже не мог разобрать, где кончается свет, и начинается музыка, подвижные формы, я улыбался, кивал, и где-то был голос Леди и играл смехом.

Она была всюду.

Когда мы подходили к столу, она была подле меня, и когда все начали танцевать, я видел, как она танцует, и когда я вошёл на кухню и, наткнувшись на стол, звякнул стоявшей на нём посудой, она быстро и ловко посыпала зеленью что-то громоздившееся на блюде.

- Помочь тебе?

- Я управлюсь,- она чмокнула меня и тут же отёрла помаду.- Иди к гостям. Я сейчас.

Проходя мимо зеркала, притаившегося в полутьме коридора, я обнаружил у себя в руке длинную, узкую бутылку.

На ней были буквы, красные на золотой фольге. Латинские.

- "Кора",- объявил я, поставив бутылку на скатерть.- Это вечно девственная земля. И происходит великое таинство Рождества, каждый раз вновь, когда возвращается...

- Попробуем, что это такое.

- ... к ней дочь её. Выпьем за Персефону!

- За кого?

Тише, тише. Кто-то говорит тост. Звякнула одинокая вилка. Салфетка, и на ней свернулись лососёвые шкурки. Хлопнула пробка.

Тост утонул на дальнем краю стола.

Ко мне повернулись.

- Как у Пикассо,- засмеялся я. Он тоже засмеялся. А потом мы были уже не за столом и разговаривали.

Он сказал: "Мне говорили о вас".

Он назвал какое-то имя, и я мучительно пытался сообразить, кто бы это мог быть. Он объяснил мне. Я понял. Ах, да.

Я произнёс какую-то фразу, после которой лицо, бывшее передо мной, собралось в вежливое недоумение и приготовилось смеяться.

Я объяснил непонятное слово.

- Стареешь,- шутливо вставила его женщина.

- Может быть, может быть,- вздохнул он.- Где-то иногда и отходишь от жизни, что-то упускаешь.

- Да. Уж я-то знаю, как он работает,- подтвердила она.

Я поднёс её зажигалку. Сквозняк.

- Прогресс разъединяет, это верно,- сказал я.- Но он же и сближает. Было время, когда все люди поголовно были заняты одним и тем же - охотились на мамонтов, собирали коренья и тому подобное. Затем труд стал всё более разделяться, области... его применения всё более обособляться. Но это временное, это всё временное явление. Я вижу, уже теперь, зарождение новой эпохи, как после индустриального общества следует постиндустриальное. Принципиально новый тип единения людей!

- Бесклассовое общество?- участливо вставил он.

- Иначе...- воодушевлённо продолжал я.- Иначе сойдутся все цари земные в место, именуемое Армагеддон, и увидят, как рухнут их царства и города, как это сказано... Вот, посмотрите, уже сейчас: биофизика, биохимия, компьютерная графика... Как реки впадают в один океан, рождённые в едином океане, так же и люди заново обретут свой исконный исток и станут едины.

- Интересный подход. Это то, что нам нужно сейчас,- он закивал головой.Именно то, что сейчас так нужно.

- Иногда говорят, и не понимаешь, на каком языке,- пожаловалась кокетливо его женщина.- Я молодёжь имею в виду.

- Специально для вас я готов написать словарь слэнга. Хотите?

- Очень хочу!

- А что. Прекрасная мысль,- подхватил он.- Напишите, сделайте. А мы издадим его.

Я сделал было попытку прикинуть, сколько это займёт времени, но понял, что не ощущаю разницы между неделей и месяцем. Там видно будет.

Он тем временем принялся записывать какие-то телефоны и фамилии.

Я обнаружил, что остался без тела. Зачем я так много говорю?

"Быть начеку",- подумал я, но тут же отмахнулся: "Само справится".

Леди. Нашла меня глазами.

Мой голос.

-... но учтите, когда я добросовестно берусь за исследование, выводы могут оказаться самыми неожиданными. Вы готовы? К этому.

Он сделал вид, что усиленно взвешивает. Наконец, кивнул.

Готовы.

Мы пожали друг другу руку.

- Значит, будем вместе. Мы горы своротим!

- А что,- сказал он.- И своротим.

...........................................................................

.....................................................

- Всё-таки напоили меня,- удивился я.

Мы стояли посреди беззвучной комнаты.

Так было хорошо остаться вдвоём.

- Ты устала, наверное?

- Это приятная усталость,- сказала она.- Но, кажется, всё было хорошо?

- Гениально.

- Тебе понравилось?

- Ты ангел.

- Пойду. Займусь посудой.

Нет, не сейчас. Оставь её. Пойдём погуляем. Такая тёплая ночь.

Леди заворожённо смотрела на небо.

- Какая яркая звезда!- прошептала она.

- Это Юпитер,- сказал я.- Зевес-громовержец.

- Вот таким и надо быть. Только таким,- её глаза блестели.

Где-то далеко были фонари.

- И локон её был взят богами и вознесён среди созвездий небес...

- Они были правы, эти греки. Они возносили своих героев звёздами в небеса. Как это верно!

- Можно развить эту тему,- предложил я.- Ведь небо древнее земли. А значит, рисунок звёзд, расположение созвездий предрешили судьбы героев, и всё, что было сделано ими, было предначертано небесами.

Она сказала: "Нужно жить так, чтобы после смерти тебя вознесли звездой".

- И сложили о тебе миф,- добавил я.

Но мне не хотелось иронизировать. Она была права.

Если не Полярная звезда, то что укажет во тьме путь на Север?

Если не она, то кто?

...........................................................................

...........................................

Кто-то разговаривает с ней на кухне.

"Да нет там никого!"- убеждаю себя я. Мне хочется пойти и проверить, но тяжесть удерживает на месте, а ноги всё летят куда-то.

Да с кем она может быть?

Я прислушиваюсь, потом пытаюсь подняться, но засыпаю.

...........................................................................

..................................................

Она помогает мне раздеваться.

Я что-то вспомнил.

- С кем ты была?

- Ложись, ложись,- говорит она.- Спи.

Я послушно ложусь.

- На кухне. Сейчас.

- Ну что ты придумал,- она целует меня.- Спи. Сегодня был тяжёлый вечер.

Я отпускаю её.

И засыпаю.

...........................................................................

....................................................

Разбудил меня телефонный звонок. Леди взяла трубку, но оказалось, что спрашивают меня.

Я попытался сообразить спросонья, что бы это могло значить.

Мне предлагали работу.

Я сказал: "Да. Конечно".

Я положил трубку и с виноватым видом повернулся к Леди. День был потерян. Но Леди, казалось, нисколько не была расстроена, напротив.

- Я же сказала, что это аванс.

- Это другие люди,- сказал я.

- Ты в этом уверен?- сказала она, улыбнувшись.

Я ничего не понимал. Я знал только одно - что меня используют, нисколько со мной не считаясь. Если бы меня хотя бы загрузили работой так, чтобы у меня не оставалось времени на обиды, так нет же! Сколько времени пропадало впустую! А я должен был, изнывая, ждать, как будто мне оказывали благодеяние, давая эту работу. А нужно ли мне это было?

Моё лето звало меня и проходило где-то там, стороной, мне хотелось падать в него и плыть, как на палубе корабля, отдавшись умопомрачительному танцу... Моё сердце страдало.

И однажды я просто сбежал.

Я сбежал к фонтанам и томности вечерних киносеансов, к прохладе парковых аллей, к галереям, позеленевшему кирпичу обвалившихся арок, алебастровым львам летних садов.

А потом я стал сбегать всё чаще и чаще.

И я возвращался, чтобы была ночь. И моя Леди.

- Скорее собирайся! Где ты пропадал, мы же опаздываем!

И мы куда-то ехали, где уже собрались какие-то люди, я здоровался за руку, улыбался, знакомился...

А потом слонялся в приёмных, и душный ветер шелестел в бумагах, и я отдавал что-то и брал что-то, и говорил, что обязательно, обещал, что успею.

А когда я приходил с готовой работой, вдруг оказывалось, что нужного человека нет, он уехал и будет не раньше, чем через две недели, и я должен был искать кого-то другого, а этот другой тем временем разыскивал меня через каких-то третьих людей, которые обо мне даже не слышали.

От этой неразберихи становилось невыразимо скучно.

Я один, кажется, не мог никуда уехать, должен был всегда быть на месте и ждать. Чтобы вдруг оказалось, что делать нужно было совсем другое, или нужно переделывать всё, и срочно, срочно!

И тогда приходилось работать по ночам. Из-за жары о еде было противно даже подумать. Настольная лампа жарила как печка, свет, отражённый бумагой, мучил глаза, по телу прокатывались волны испарины.

Я подходил к открытому окну и ждал ветерка, смотрел, как город спит торопливо. Выбрасывал окурок и возвращался к столу.

Зачастую мне приходилось браться за работу, в которой я ровно ничего не смыслил,- Леди строго запретила мне отказываться от каких бы то ни было предложений, пусть даже самых странных и неожиданных,- и тогда мне приходилось спешно изучать незнакомый мне дотоле предмет, роясь в справочниках и специальной литературе, как будто мне предстояло сдавать экзамен, а ведь я, как мне казалось, давно уже вышел из этого возраста. Вообще, всё это производило такое впечатление, как будто все разъехались на каникулы, а я завалил сессию и должен сдать теперь кучу зачётов и экзаменов, а до меня нет уже никому никакого дела.

Впрочем, подчас у меня возникало подозрение, что люди, на которых и с которыми я работаю, соображают в том, что я делаю, ещё меньше, чем я сам, и все их требования ко мне продиктованы вовсе не соображениями необходимости, а просто презрением ко мне и к моей жизни. И с чего это я взял, что я крупная шишка? Никто, кажется, не торопился воспринимать меня всерьёз. В этой игре я был меньше чем пешкой, какой-то совсем уж мелкой фигурой, зачастую даже безымянной, когда под тем, что я написал, стояло чужое имя.

Может быть, это было в порядке вещей, так все и начинают, но для меня-то это было внове, и мне это не нравилось. А Леди даже ни разу не посочувствовала мне. Все мои жалобы она выслушивала с поразительным равнодушием.

- Ведь ты и прежде, бывало, много работал.

- Да,- сказал я.- Но прежде меня вело вдохновение, а откуда ему взяться теперь? И потом, я вовсе не много работаю, я мог бы делать намного больше, если бы не вся эта бестолковщина.

- Просто сейчас время такое - пора отпусков. Но это и лучше - меньше конкуренция.

- Я ничего не понимаю. Может быть, во всём этом есть какой-то смысл, но объясни мне, потому что я ничего не понимаю.

- Тут нечего объяснять. Ты просто увеличиваешь количество себя. Помнишь, ты говорил, что не умеешь этого? Так вот, теперь ты этому учишься.

- По-моему, наоборот, я всё больше мельчаю. Я мог бы сделать действительно серьёзное дело, вместо того чтобы распыляться, занимаясь какой-то ерундой. И для этого нам вовсе не обязательно было бы торчать в городе.

- Меру своей необходимости определяешь не ты, пока у тебя нет такой возможности.

- Да кому нужна вся эта мертвячина! Они же погрязли в условностях! Я за день могу сделать больше, чем за год этой мелочной суеты. Это же мартышкин труд.

- И остаться непризнанным гением, да?

- Да хоть бы и так, но гением!

- Значит, ты хочешь отступить?

- Да нет же, но мне не нужна эта пирамида, она ниже меня ростом! Да и не пирамида это вовсе, а лабиринт, где нужно идти впотьмах и согнувшись в три погибели. А идти, мало того что некуда, да ещё и невозможно - ноги вязнут, как будто идёшь по колено в болотной трясине.

Мне плакать хотелось от обиды. Ну почему я должен так бездарно растрачивать свою жизнь!

И не такие уж большие мне платили деньги.

И почему всю, даже самую грязную, работу я должен делать сам, как будто этим больше некому заняться.

Всё так хорошо начиналось... Кто же сделал так, что всё изменилось?

Неужели Леди?

У меня были на этот счёт кое-какие подозрения, но я не смел признаться себе в них. Пока однажды она не сказала об этом сама.

Когда-нибудь это всё равно должно было произойти, не мог же я вечно оставаться неведении.

Я не явился на какую-то важную встречу, то есть, я пришёл и, прождав впустую сорок с чем-то минут, ушёл. А должен был ждать.

- Ну и ладно,- сказал я.- Оно и к лучшему.

И тогда она сказала: "Да ты хоть понимаешь, чего мне стоило устроить это!"

- Ты что думаешь, ты такой незаменимый?

- Нет,- сказал я.- В этом-то всё и дело.

- А чего ты хотел? Кто ты такой, сам по себе!

- Я?..

- Да, ты!

- Не знаю. Я думал, я чего-то стою.

- Ты не хочешь быть ничем, а нужно уметь это делать, понимаешь?

- Нет.

- Потому что, когда ты ничто, ты можешь стать всем.

- Это нонсенс,- возразил я.

- Ты должен быть пушинкой, понимаешь? И тогда однажды ты непременно взлетишь очень высоко. Нет ничего проще, чем пушинке подняться выше самых высоких домов. Потому что она очень лёгкая. Потому что она - ничто.

- Поэтично,- согласился я.- Значит, нужен только восходящий поток воздуха.

- Да,- сказала она.

- Это и есть твой план?

- Можешь называть это планом, если хочешь.

- Значит, это и есть твой гениальный план. А как высоко я, по-твоему, могу подняться?

- Очень высоко.

- По этой пирамиде, которая даже не пирамида, а лабиринт?

- Каждая пирамида внутри - лабиринт.

- И пахнет в нём порой мертвячиной.

- Бывает, что и так. Но это жизнь, о которой ты ещё почти ничего не знаешь.

- Но это значит, вечно быть марионеткой. Всегда полагаться на поток.

- Да. Потому что он всегда будет сильнее тебя.

- Мне не нравится твой план. И знаешь, почему?

- Потому что ты не хочешь быть ничем?

- Да.

- Но другого пути нет. Ты и прежде был ничем.

- Я могу создать свою собственную пирамиду!

- Из чего же ты её будешь строить?

- Пока не знаю. Но строить я её хочу не снизу вверх, а наоборот. Сверху вниз.

- Ты хоть понимаешь, что сказал нелепость?

- Может быть, то, что я говорю сейчас - нелепость. Может быть. Но играть в чужие игры - это скучно.

- Да,- неожиданно согласилась она.- Так делают только те, у кого не хватает воображения. Вовсе не обязательно быть пушечным мясом...

- Понятно. В битве двух тигров побеждает обезьяна.

- Но вести свою игру - это не значит вторгаться в игру, которую ведут другие.

- Я всё понял. Ты хочешь сделать из меня серого кардинала.

- Ты ничего ещё не понял.

- Да, я мало что понимаю во всём этом, но ты хочешь сделать из меня серого кардинала.

- Всё, что я делаю - это помогаю тебе.

- Мне это не нужно,- отрезал я.

- Конечно, тебе это не нужно. Но не забывай, что у тебя нет никаких наследственных прав на власть.

- Я мог бы с тобой не согласиться. Но мне не нужна власть. Мне нужна свобода. И мне нужна ты.

- Так что же тебе нужно, я или свобода?

- Ты предлагаешь мне выбирать?

- Смотря что ты называешь свободой,- сказала она.- Ты хочешь свободы? Так будь свободным! Мысли как свободный человек, ты же весь закован в свои латы.

- Всё зависит от того, как посмотреть на вещи, да?

- Не только от этого. Ты говоришь, что работаешь без вдохновения. Так найди его.

- Если бы я знал, где искать...

- Ты видел свою статью?- она взяла в руки газету.- Хочешь, я прочитаю? Тут есть одна мысль, которая мне очень понравилась...

- Только не это!- простонал я.- Мне о ней и думать-то противно, не то что слушать.

Она посмотрела на меня. Я увидел её глаза.

- Я пошутил.

Леди сидела, отвернувшись к открытому настежь окну.

День медленно уходил, оставляя запах обгоревшего неба и остывающих крыш.

- Надеюсь, ты не оставил дачу на произвол судьбы,- сказала она, не поворачиваясь.- Они возвращаются.

- Надо съездить, предупредить Мэгги.

- Кого?- спросила она, а я сказал: "Когда они приезжают?"

Она сказала: "Послезавтра. Утренним самолётом".

Всю дорогу, пока автобус, один за другим, миновал заградительные рубежи перекрёстков, и потом, когда он, облегчённо вздохнув, выбрался на окраины, и стало прохладнее, я думал о том, что должен что-то предпринять.

Леди всегда обо всём знала, но тут она явно что-то не учла. Или не поняла.

Люди как страны - у каждой свой путь. Есть страны богатые и бедные, сильные и слабые, с древней и недавней историей, но не должна одна страна становиться колонией другой. Ничего из этого не выйдет. Британия захватила Индию, но Запад остался Западом, а Восток остался Востоком. Разделение, пусть даже кастовое, разве это не самое разумное, что создал этот порочный мир? Хотя, конечно, и кастовая система по-своему порочна. Наверное, порочна...

Тут автобус подбросило на выбоине, я ударился о стекло лбом и сквозь секундное раздражение вспомнил, что японцы вовсе не стремились сделать свою письменность доступной. Как и египтяне. И ещё вспомнил, как в школе мы придумывали тайные способы общения и переписки, чтобы никто другой не смог ничего понять. Я подумал о таинствах мистерий. Потом я подумал о том, что разделение несовместимых сил предотвращает их столкновение. Всякий порядок это попытка защититься от хаоса анархии, и всякий порядок основан на разделении. Таков мир, и пока он не изменится по своей сути, бессмысленно пытаться менять его внешние формы.

А я собирался написать какой-то там словарь слэнга - да кому это нужно!

Они никогда не станут разговаривать на моём языке, а у меня пока ещё есть выбор.

Мне нужно держать подальше от них, вот в чём дело. Только тогда я смогу сделать что-то, что когда-нибудь они смогут признать великим. Это и есть мой путь, мой, ни на чей другой не похожий, путь.

Нужно сказать об этом Леди.

Или нет, говорить об этом бесполезно. Нужно это сделать!

Я почувствовал облегчение. Я нашёл решение, и чем больше я теперь думал об этом, тем больше утверждался в нём.

Ну конечно, это так просто!

Я смотрел в окно на дорогу, и природа радостно встречала меня и обещала мне чудо. Ведь я вернулся, а она ждала и знала, что я вернусь.

Эта зелень листвы, эти травы и заросли иван-чая, и это небо. И даже эта пыль просёлков, и эти поля...

Автобус остановился. Все стали выходить - это конечная остановка.

Дальше нужно было идти пешком.

- Очень мило, что заехал навестить,- сказал Мэгги, неторопливо спускаясь по ступеням лестницы. На нём был красный махровый халат.

- Привет.

Так уж получилось, Мэгги. Извини.

- А я уж думал, не объявить ли розыск.

- Мне иногда кажется, не пустился ли я опять в бега. Все только и делают, что разыскивают меня.

- Ты так популярен?- сказал он.- Между прочим, это было свинством с твоей стороны, не оставить мне ключи от гаража.

- Они в столе.

- Там их нет.

- В письменном.

- А я думал, в кухонном.

- В левом верхнем ящике.

- Ты их что, спрятал?

- Просто положил, машинально. А откуда ты знаешь, что там их нет?

- Я перерыл весь дом.

- Значит, не весь. Или не заметил.

- Значит, не весь,- сказал он.

- Ты что, обиделся?

- Нет, ты же вернулся.

- Я не думал, что задержусь так. Извини.

Он подошёл к окну, выходящему на террасу.

"Представь себе",- сказал он.- "Раннее утро, тёмная вода, чёрные ветви деревьев неподвижно отражаются в ней, зябко. Вдруг раздаются звуки скрипки, и одновременно с первым прикосновением смычка к струнам на горизонте вспыхивают лучи восходящего солнца. Оно разгорается всё ярче, музыка звучит громче, всё оживает, лес, птицы в лесу, вересковые пустоши, и слышно, как первой скрипке вторит другая. На вершине холма стоит скрипач, он играет на своей скрипке, и другой, невидимый, музыкант играет ансамбль. И если кто-то идёт по дороге, которая тянется у подножия холма, он останавливается и, замерев хотя бы на минуту, слушает. А когда солнце заходит, то первой смолкает скрипка на вершине холма. Наступают сумерки, но до самой темноты слышна скрипка невидимого музыканта".

- А дальше?

Он посмотрел на меня.

- Пойдём.

Я кивнул и со вздохом поднялся из качалки.

Он пошёл вперёд.

Мы поднялись по ступеням на мансарду.

- Я тут мастерскую устроил...- кивнул он вокруг.

Я осмотрелся.

- Да, кстати...

- Что?- сказал он.- Иди сюда, чего ты там стоишь.

- Нам придётся убраться отсюда.

Он замер на месте.

- Ах, да,- сказал он.- Я и забыл...

- Да.

- Когда они приезжают?

- Завтра.

- Уже завтра?

- Мы можем ещё переночевать,- сказал я, подходя к нему.

- А зачем?

- Как хочешь,- сказал я.

Тогда собирайся. Поедем.

Он упаковывал свои вещи, ловко и уверенно, так, как будто для него не было ничего привычнее, чем сниматься с очередной стоянки, кочуя с места на место. Так индейцы собирали свои вигвамы.

Он знал, что это его, и знал, что на каком месте.

Он собирал акварели, бумаги, застёгивал папки, связывал кисти, он знал, как это нужно делать.

Я почувствовал тоскливую нежность.

Он повернулся ко мне.

- Донесём вдвоём?

- Прости меня,- прошептал я, а он сказал: "Что?"

И быстро отвернулся.

А потом преувеличенно бодро сказал: "Всё? Можно идти?"

И я подумал: "Они никогда не поймут этого".

И ещё: "Скоро мы будем дома".

Ключи я положил в конверт и опустил в почтовый ящик.

И мы ушли.

Наваждение кончилось.

......................................................................

Он сбросил рюкзак и тяжело опустил его на пол.

Заглянул в окошко магнитофона, включил музыку. Снял куртку, швырнул её в кресло и вышел из комнаты.

Я стоял, бездумно глядя в окно.

В ванной зашумела вода.

Я взял гитару и опустился с ней на полу. Перебрал струны.

Шум воды смолк.

- Ну вот я и дома,- сказал я самому себе.

Я отложил гитару и, поднявшись с пола, забрался на диван.

Я вытянулся и закрыл глаза.

Нужно будет позвонить ей и всё объяснить. Она поймёт, она обязательно всё поймёт. Прав всегда тот, кто совершает поступок. Только поступок создаёт реальность. Нужно стоять на своём, а иначе как она сможет понять, что это всерьёз. У нас больше нет права на непонимание.

Отныне нет больше такого права.

Мэгги сидел, поставив локти на стол и критически наблюдал за венчиком газового пламени под сковородкой.

Я почуял запах жареной картошки.

- Лучше было сделать салат,- заметил я, усаживаясь за стол.

Он кивнул.

- Успеется.

Я открыл заварочный чайник.

- Уже заварил?

Он поднялся и, подойдя к плите, выключил газ.

Поставил тарелки, положил две вилки, достал из холодильника кетчуп.

Я наблюдал за ним.

Я подумал: "Позвонить, или лучше зайти?"

- Приступай.

Он придвинул мне тарелку.

Сегодня же, и всё объясню.

Это было год назад, в мае.

Я провёл три недели в палате №14 общего отделения областной психиатрической больницы.

В первую ночь своего пребывания в этом заведении я устроил истерику, не имевшую, впрочем, особых последствий - санитары с холодным профессионализмом привязали меня к кровати, после чего невозмутимая девушка сделала мне укол аминазина, и я затих.

Вскоре я научился вести себя должным образом.

Однажды я поинтересовался у своего врача, какой мне определили диагноз.

Он улыбнулся и сказал: "Этого я не имею права говорить".

- Уже подготовлено постановление,- сказал я,- по которому это станет не только вашим правом, но и обязанностью. Почему бы вам не пойти, на полшага опережая время?

И он сказал: "Депрессия".

А я сказал: "Соседнюю с моей кровать занимает один шизофреник. Он почти непрерывно вслух описывает своё состояние. Может быть, его второе "я" господин Тэст, но я не настолько любознателен, чтобы получать от этого удовольствие".

- И что же?- сказал он.

- С депрессией лежат в отделении неврозов.

- Если приходят сами,- уточнил он.- А тебя доставили. И в каком состоянии.

- Я давно уже в другом состоянии.

- Ты хочешь, чтобы тебя перевели в отделение неврозов, так?

- Да,- сказал я.

- У нас этого не делают.

- Значит, нет?

- Нет.

- Хорошо. Я хотел бы услышать это от главного врача.

Он внимательно посмотрел на меня.

- И что ты за человек. Ну зачем тебе это?

Я не ответил.

- Ладно,- сказал он.- Я поговорю с ним об этом. Доволен?

Через два дня, после обхода, меня перевели в отделение неврозов.

Я знал, чего я добивался. Когда ты отгорожен от мира решёткой, мелочи перестают быть мелочами.

В отделении подобралась неплохая компания.

Я сразу же обратил внимание на одного парня.

У него было совсем детское лицо,- я очень удивился, узнав, что он на год старше меня,- тонкие изящные пальцы и длинные волосы, свободно спадавшие на плечи, шелковистые и по-женски мягкие,- может быть, потому все и звали его женским именем - Мэгги.

Он выглядел таким хрупким, что казалось невозможным даже подумать о том, чтобы обидеть его как-то.

Он поразительно быстро рисовал. И очень здорово.

Я даже не успел толком разговориться с ним, как он закончил мой портрет.

Я спросил только: "Почему ты здесь, Мэгги?"

Он улыбнулся и сказал: "Так я же псих".

Но я не сдавался.

Я ждал удобного случая.

Помогла гитара. Кто-то из новоприбывших принёс её с собой.

Мэгги попросили сыграть.

Он взял гитару и спел несколько битловских песен.

Я увидел, что играю лучше.

Я взял у него гитару и спел одну песню.

Мэгги спросил: "Чьи слова?"

Я сказал: "Мои".

А он сказал: "Нет?"

Тогда я сыграл ещё.

Всю ночь мы просидели с ним в сортире на кафельном полу, курили, разговаривали.

И я снова спросил его: "Почему ты здесь?"

- Мама так решила,- сказал он.- Ты видел её?

- Да, она приходила, я видел. Красивая женщина. Ты здорово похож на неё.

Он улыбнулся.

- Вы с ней поссорились?

- Нет,- сказал он, зажав ладони коленями.- Зря ты так о ней думаешь. Ты её не знаешь. Она... Она меня даже отговаривала, я сам...

Нет, врать он не умел. Но я смолчал.

А ещё через несколько дней один тип, ухмыльнувшись, спросил его: "Это твоя мать, что ли?"

Я заметил, что Мэгги весь сжался, как будто ожидая удара, и я не понял, почему. Мне вдруг сделалось необъяснимо страшно за него.

Я схватил этого парня и оттащил его в сторону.

- Пойдём, в коридор выйдем.

Он стал молча и с остервенением вырываться. Я сказал: "Всё равно же придётся. Пойдём",- и отпустил его.

Мы вышли из палаты.

- Слушай,- сказал я, прижав его к стене.- Если ты хоть раз тронешь его...

Парень слегка перетрусил.

- Я его тронул что ли? Ты чего, псих, что ли? Вальтовый?

- Помалкивай, я сказал.

- А ты что...

Он хотел сказать: "Главный, что ли?"- но не успел.

Я взял его одной рукой за отворот пижамы, а другой чуток придавил.

- Ладно, мне чего, надо что ли! Всё, засох, не дёргайся. Дёрганый.

Между ним и ей была странная связь, мучительная для них обоих, но неразрывная, и они играли в игру, следуя негласным правилам, чтобы изображать жизнь там, где её уже давно не было.

В нём жило какое-то безысходное чувство вины.

Наверное, когда-то в их жизни всё было по-другому, и он был другим, а теперь она никак не могла примириться с тем, что он изменился. И странно, казалось, что с этим никак не может смириться и он сам.

Говорить с ним об этом не имело никакого смысла - он сразу же замыкался и уже не слышал меня.

Мне оставалось только безучастно созерцать, как день за днём я теряю его, как растёт между нами непонимание,- как это было уже не раз в его жизни, всегда по одному и тому же сценарию,- или сделать что-то, почти неважно, что именно, но совершить необратимый поступок, после которого нельзя будет уже делать вид, будто ничего не произошло и не изменилось. После которого всё изменится.

И я пришёл к ней, а она не знала меня в лицо и приняла меня за обычного своего клиента, даже не спросив, откуда я узнал её адрес. Она вообще ни о чём не спрашивала, только назвала сумму и тем самым подсказала мне, что нужно делать.

И я сделал это.

Любой по-настоящему необратимый поступок можно назвать жестоким. Но иногда нет иного выбора, кроме как совершить его.

И тогда у тебя нет больше права на непонимание.

И никто уже больше не сможет тебя обмануть.

3

Фредди поёт небесам, стараясь, чтобы ангелам не приходилось напрягать слух. Воздух, исполненный биения, величественно и страстно качает меня на волнах звука, и вот-вот вынесет в открытое окно.

Похоже на сердце,- думаю я, едва слыша собственные мысли.

В дверях возникает женщина, над изгибом её изысканного тела всплывает, как редоновский кошмар, голова Мэгги, беззвучно изображая слова: "Я не хотел её впускать, но как такую остановишь?"

Она что-то кричит, но император Адриан не слышит её, и ей отвечает Фредди: "I want to break free..."

Её губы быстро-быстро шевелятся, и голос её как голос дикторши крохотной радиостанции, пробивающейся сквозь музыкальную программу Би-Би-Си.

"Кто бы это могла быть?"- размышляет Адриан.- "Какая-нибудь местная радиоточка? Или радиопираты, дрейфующие у корнуольских берегов?"

Фредди: "Oh, I want to break free..."

Голос дикторши: "Хорошо, я подожду".

Женщина пересекает комнату под музыкальный проигрыш и очень красиво погружается в кресло. Я хочу аплодировать ей. Император приветствует её чуть заметным кивком.

Фредди: "Living without, living without, living without you by my side..."

Мэгги наблюдает со стороны двери, император делает ему знак удалиться ему предстоит дипломатическая беседа с посланницей зноеобильного Лесбоса. Антиной повинуется, выразив полное понимание ситуации.

Я жду, что она зажмёт уши или перекривится, но посланница демонстрирует совершенное знание традиций мраморнопышной столицы. Я раздумываю, не сама ли это Сапфо?

Фредди: "I want, I want, I want to break free!"

Внезапно силы оставляют её, её губы сводит судорогой - так сводит ногу посреди открытого океана.

Я не успел отвернуться, и теперь уже поздно.

Комната взрывается вакуумной бомбой тишины.

Итак?....

- So, baby?..

- Что это значит?

- Что именно, бэби?

- Не называй меня так.

- Да, Леди?

- Почему ты ушёл? Что случилось? И даже не дал знать, что с тобой, где ты! Что произошло?

- Послушай, комната ещё шумит как раковина морем...

- Я вижу, ты не в настроении говорить.

- Слишком в настроении, чтобы говорить. Прости, Леди.

- И это всё, что ты можешь сказать?

- ....................

- Если ты начинаешь что-то, то... У тебя есть хоть какое-то понятие об ответственности? Элементарной!

- Я отвечаю перед Богом, мэм.

- Как же с тобой трудно... Но ты хоть сам понимаешь, что это просто непорядочно! Ты хочешь бросить всё, тебе надоело, ладно, но у тебя же есть обязательства, ты сам согласился на это...

- Бывает, человек рождается, а потом умирает. Бывает, наоборот.

- Но ты должен!

- Сколько я должен? Никому я ничего не должен.

- Да что ты о себе возомнил?

- Это я уже слышал.

- Ну, хорошо. Но как я-то теперь должна смотреть людям в глаза!

- А причём тут ты?

- Причём тут я! Действительно, причём тут я! Кто я такая? Зачем обо мне, вообще, думать? Пусть она сходит с ума, обзванивает весь город, ищет...

Она не может продолжать.

Я делаю жест, пытаясь остановить её. Она оборачивается.

- Неужели ты не понимаешь, что я...- делает она последнюю попытку, но не может закончить, и с жестом безнадёжности исчезает.

Я остаюсь на месте.

Дверь захлопывается, всколыхнув воздух запахом ветра.

Я догнал её у машины, она уже садилась за руль.

Я вцепился в дверцу и стал тянуть её на себя. Она хотела ехать, но я не хотел отпускать её.

Она вставила ключ зажигания, я выдернул его и сказал, что не отдам.

Секунду-другую мы боролись из-за него, а потом она просто вышла из машины и сказала, что пойдёт пешком. И она пошла по улице, а я ехал за ней следом.

Она сказала, что я могу ехать, куда мне угодно.

Я кричал ей: "Леди!"

Она не оборачивалась.

Я зарулил на тротуар, перекрыв его телом машины, но она обошла её и пошла по обочине. Я поехал по тротуару, и люди кричали мне, что я спятил, они метались, прижимаясь к стенам фасадов.

Она шла, не оборачиваясь.

Я развернул машину и стал пятиться перед ней на задней скорости.

Я едва не плакал, не зная, что же мне сделать, чтобы она простила меня.

Я никогда не видел её такой красивой.

А потом меня остановили и потребовали права, и Леди исчезла, я потерял её из виду.

Чей-то голос с гневным нетерпением спрашивал: "Где ваши права? Попрошу выйти из машины".

Я вышел.

Я сказал, что никаких прав у меня нет, а машину я угнал.

Всё было бессмысленным.

Я потерял её.

Хрустальная нить оборвалась, и меч обрушился на мою голову.

На другое утро меня выпустили, и я сразу же бросился к ней, но её дома не было.

Квартира была пуста.

Я ещё наделся, что она придёт, и думал о том, что скажу ей.

Она не пришла.

Всю ночь я не выключал свет, я сидел в кресле, не раздеваясь, и, едва задремав, просыпался и смотрел на часы.

Леди не пришла.

Мир умер, и я остался один в его мёртвых катакомбах.

Я в ужасе напился, потом в ужасе протрезвел и изо всех сил постарался взять себя в руки.

Я стал звонить по всем телефонам. Мне говорили о каких-то делах, я нёс всякую ахинею и на все лады извинялся, даже не пытаясь вникнуть, о чём они говорят.

Никто ничего не знал о ней.

Больше телефонов у меня не было.

Она исчезла.

Я пытался рассуждать разумно.

"Ничего не произошло",- твердил я себе.- "Когда-нибудь она должна будет вернуться. Нужно оставаться здесь и ждать её".

Я не мог больше оставаться на месте.

Я не мог писать, не мог ни о чём думать, я не мог перестать думать о ней.

Мэгги из кожи вон лез, пытаясь помочь мне. Он сказал: "Неужели ты не можешь без неё?"

А я сказал: "Я жил без неё, пока я её не знал. Можно жить без неё, но нельзя жить с этой раной".

Я и не предполагал, что всё может так страшно кончиться.

"Желающий сберечь душу, потеряет её",- так сказано в Библии. И какая теперь разница, правильно это, или нет!

День проходил за днём, невыносимость этого ожидания становилась настолько безмерной, что я уже мечтал о том чтобы сойти с ума, и тут же со страхом думал, не безумен ли я уже?

Я начал пить.

Сначала я пил в одиночестве, потом стал напиваться в незнакомых компаниях. Однажды с одной из таких компаний меня и загребли "до выяснения личности",- а я даже толком напиться-то не успел.

Я назвал телефон Мэгги.

Когда я увидел его, я подумал с неприязнью: "Какой он, однако, радостный".

Мне не хотелось видеть даже его.

...........................................................................

........

Называется, "накрыли с компанией". И зачем я с ними? Второй раз, ещё и месяца не прошло. Ещё раз ночевать тут? Что-то вы к нам зачастили, зачастили. Ой, я у вас чувствую себя как дома, как дома, как дома... Расслабиться. Даже выпить не успел, как следует. Теперь ждать. Если он дома будет. Оставь телефон и сиди. Может ли быть здание, состоящее из одних коридоров?

"...Какие нервные лица, быть беде..."

Я помню, было небо, я не помню, где. Глаза. Боль. Не могу на людях. Что-то не то.

"...Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет..."

Те, кто нас любят...

Душно. Так в трюмах пели. Кораблей. Закрыть глаза. Где она, моя жизнь, всё, что во мне...

"...остался только грязный асфальт..."

Я с ними? Всё кончено. А они? Они почему? Они-то тут причём? Девки растрёпанные. Парни, пальцы как у старых дев. Они-то почему! Кто им-то должен простить?

"...Я. А-А! Рок-н-ролл мёртв, а я! А! А!.."

- А ну, прекратить!

"...А-а-а-а-а-А! А!..."

- Нет!!!

Это я?

Тихо.

Как тихо!

Повторил. Переглядываются. Смотрят на меня.

Это я.

Я поднимаюсь, плетусь к двери.

- Ты, что ли?

- Я.

Лязг за спиной. Прощайте, ребята.

...........................................................................

......

- Тебе телеграмма!- возбуждённо сообщил Мэгги, вытаскивая меня на воздух.

Он достал из заднего кармана джинсов сложенный вчетверо листок и отдал его мне.

Листок выскользнул у меня из пальцев, но Мэгги успел подхватить его.

ПРИЕЗЖАЙ ЛЕДИ

- Бархатный сезон ещё в разгаре,- сказал Мэгги.

Я посмотрел на адрес.

- Когда отходит поезд?

- Ты что, собрался прямо сейчас ехать? В драных штанах, да? У тебя даже денег нет!

- Поехали,- сказал я.- Нужно взять деньги, и на вокзал.

Мэгги хотел что-то возразить, но посмотрел на меня и махнул рукой.

- Ладно, езжай, если ненормальный. Я готовлю на двоих ужин. Всё равно, билетов не будет.

Мы стали ловить машину.

...........................................................................

..

Никогда раньше я не знал, что женщина может быть такой.

Я читал об Эмме Бовари, прижимал книжку к груди,- потёртый корешок, мягкая обложка,- я брал её с собой в постель, целовал её в темноте. Я мечтал о том, что она есть где-то, что она найдёт меня, было темно, за стенами были голоса, и я думал в тоске: "Когда же!"

Я мечтал о ней. Я всегда был один.

Я не знал, что женщина может быть такой.

Я сидел в читалке, готовясь к экзамену по физике, я открывал задачник, и каждый раз было оглавление: "Закон Джоуля", "Закон Бернулли" - раздел, тема, и дальше были задачи, сто, полторы сотни, и не было среди этих задач такой, которую я не сумел бы решить за пятнадцать минут.

У меня спрашивали: "Как решить эту задачку?"

Мне просили: "Помоги задачку решить".

А когда я решал её у них на глазах, они поражались: "Так просто?"

Это называется быть умным? Быть способным, подавать большие надежды? Это так просто? Так глупо.

"С твоими способностями!"- говорил мне отец. Он говорил: "Ты должен добиться, ты добьёшься. С твоим умом!"

"Он так рад твоим успехам",- говорила мама.- "Для него это - всё".

...одни пятёрки приносит...на повышенную стипендию...тема для доклада... отличник...и в каком институте!...молодец...умница...ну, ты даёшь...

Всё было очень просто.

Во всех задачах нужно было первым делом применить тот закон, который был указан в оглавлении. Они были запутаны, эти задачи, они притворялись, хитрили. Не нужно было смотреть на них. Они все стандартные. Определить тип, решить уравнение. Нет такой задачи, нет такого задачника, где бы она была. Они все одинаковые.

Нет такой женщины.

Я выделил несколько типов, озаглавил их, всё было просто. Оглавление, тема, и дальше сто, полторы сотни, тысячи... Они все одинаковые.

Это называется, знать женщин?

Никогда раньше я не знал, что женщина может быть такой.

Волны крови всякий раз опрокидывали меня и не позволяли мне плыть, и море было спокойно, а тучи уже густели на холоде.

И она спросила: "Но почему ты непременно должен быть слабым?"

А я ответил: "Потому что только у слабого достанет сил, чтобы достичь небес".

Но всё изменилось, и я уже не мог быть прежним.

Её не было раньше, а теперь её уже не могло не быть.

...........................................................................

............

Почти всю дорогу я спал.

Есть было нечего, потому что я не взял с собой еду, а купить ничего не мог, потому что у меня не было денег - того, что у меня оставалось, едва хватило на билет и постель. Сигареты быстро кончились, и мне приходилось стрелять у других, поэтому я почти не курил.

Я даже не задумывался о том, что будет, если я не найду её там, куда я еду.

Я не предчувствовал встречу, не предвкушал её, она была мне обещана, и этого было довольно.

Всё было позади. Я выдержал испытание. И она ждала меня.

Для начала я решил обследовать все гостиницы. Особых трудностей это не вызвало - дело в том, что в этом городе была всего одна приличная гостиница. Она же и единственная.

Я поинтересовался, не заказан ли для меня номер. Да, заказан.

Но Леди в гостинице не было.

Я немедленно ринулся на поиски, твёрдо намереваясь, если это понадобится, обследовать каждый метр земли, каждый балкон, дом. Каждый ресторан.

Я знал, что сумею найти дорогу к ней, но не думал, что дорог окажется так много.

Она подаст мне знак, ну конечно, она подаст мне знак, и я узнаю её.

Но она была во всём. Куда же мне было идти? В какую сторону?

Прямо по улице - к морю? Или, быть может, туда, откуда доносится музыка? А вот этот дом. Может быть, она здесь? Или была здесь?

Где она?

Я узнавал её во всём, она была всюду. Я растерялся.

День кончился, как будто его кто-то выключил. И сразу же ночь. Звёзды во тьме, шорох - сеньориты пальмы, обмахиваясь веерами, жаловались друг дружке на духоту.

Я взмок от жары.

Я бежал, и мне хотелось обогнать само время. Я не мог заставить себя смотреть в одну сторону. Она была всюду, она звала меня со всех сторон.

Весь день на меня поглядывали как на буйного - с опасливым любопытством. Начитались, что у психов взгляд блуждающий, а я искал среди них её.

Как мне было объяснить им, кого я ищу?

Я обежал весь город. Я обежал его ещё раз и понял, что обежал его уже весь. А потом он нырнул в ночь и посмеялся надо мной, жалким.

Нужно было начинать всё заново - я не узнавал мест, где был днём.

Отчаянность моего положения становилась всё более очевидной.

Да, можно обойти весь город. Будь он в тридцать раз больше, его и тогда можно было бы обойти весь. Но нельзя обойти ночь.

Она необъятна.

Бесконечна.

Больше я не бежал. Зачем бежать, если всё равно не добежишь до конца. Теперь я приглядывался со вкусом, неторопливо, пристально. Шёл и всматривался, вслушивался и шёл.

Пока не увидел дворец.

Я увидел её.

И только потом сообразил, что это она.

В сверкающем зале ресторана, она смеялась. Я увидел, что она говорит что-то, она поднесла к губам бокал. Чья-то спина заслонила её.

Она разговаривала с каким-то жизнерадостным джентльменом, он светился обаянием. Когда он взметнул руку ко лбу, один из пальцев стрельнул огранённой синевой перстня.

Она была в чёрном.

Я был зачарован. Я стоял и смотрел на неё.

Я стряхнул с себя оцепенение и подошёл к дверям.

Постучал по стеклу.

- Мест нет.

- Прошу вас...- начал было я.

- Всё занято.

- Мне заказано. Или как это называется...

Швейцар ещё раз окинул меня взглядом и сделал обратный вывод, как бы это ни называлось. За моей спиной стали пристраиваться любопытные.

- Позовите метрдотеля, или кого хотите,- сказал я.

- Я же сказал. Всё занято!

За моей спиной послышался недовольный ропот. Швейцар хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу.

- Прекратите хулиганить!

- Позовите кого угодно,- устало сказал я.

- Что такое? В чём дело?- из глубин золотого сада бодро выплыли плечи, оснащённые головой.- Кого позвать?

Я показал.

Он посомневался, но, на всякий случай, направился к Леди, маневрируя между прохаживавшимися вельможами.

Я убрал ногу. Дверь закрылась.

Я ждал.

Он подошёл к Леди и шепнул ей на ухо. Она повернула голову.

Она увидела меня. Кивнула и поблагодарила.

Она извинилась.

Джентльмен с перстнем обернулся и посмотрел в мою сторону.

Леди уже шла к дверям.

- Живо в номер. Ты знаешь, куда?

- Да.

- Переоденешься, и сюда. Я жду.

Она повернулась и ушла.

Толпа успокоилась и стала рассеиваться.

Я отправился переодеваться.

...........................................................................

..

Разглядывая своё новое облачение, я заметил, что улыбаюсь.

Всё-таки, я обожаю красиво одеваться, шикарно, умопомрачительно.

- Ничего удивительного,- сказала Леди.- Это же так естественно.

Ты сам красивый, а всё подобное притягивается.

- А я красивый?- вырвалось у меня так быстро, что я не успел припудрить голос фальшивым спокойствием.

Она взглянула на меня и отошла к зеркалу.

Она долго не отвечала, и я подумал: "Наверное, она не расслышала. Слава Богу".

И вдруг я услышал её голос: "Мне иногда хочется взять алмазные ножницы и вырезать тебя из воздуха, чтобы всегда носить с собой".

Её лицо вспыхнуло ресницами, молния глаз, и голос: "Скажи, зачем одни люди созданы красивыми, а другие - нет?"

И я подумал: "Как точно она выразила это - всегда носить с собой".

Фотографию, портрет в медальоне, локон волос, перчатку, платок, мысли о ней. Невозможно было не влюбиться в неё, и так же невозможно было вообразить, что можно ей обладать. Она была недосягаема, и потому казалась существом из иного мира. Она была недостижима, и потому - совершенна...

Я тщательно оглядел свои руки.

Потом, дрожа от сдерживаемого возбуждения, взял с журнального столика пачку сигарет, замирая от мысли, что она может оказаться пустой.

Но мне явно сопутствовала удача.

Я забрался на подоконник, поближе к луне и звёздам, и закурил, раздумывая, какая из этих звёзд взошла для меня.

Моя звезда-покровительница.

У меня изрядно кружилась голова.

После второй сигареты я спохватился и, наспех прополоскав рот, устремился туда, где меня ждала Леди.

...........................................................................

...........

Море. Сначала мне показалось странным, что тут есть ещё и море. Казалось бы, а море-то тут зачем?

А потом я понял, что лучше и придумать было нельзя.

Лето, которое, казалось, вот-вот уже кончится, вдруг вспыхнуло новой сказкой,- не слабой улыбкой сентябрьского тепла, а вот так - широко и всесильно. Необъятно, как само море.

Здесь я никогда не был.

Лето. Песок тёплый. В темноте плеск волн. Леди несёт туфли в руке. Подошла. Побудем здесь.

Здесь.

Там, где я впервые увидел море, был холод. Я уезжал, а мне говорили: "Куда ты едешь, зима ведь!"

А я отвечал: "Я уезжаю от зимы".

Бисер огней, улицы вдалеке, в ночных ресторанах музыка, разговоры, смех, отсюда не видно. Так далеко.

Так романтично.

Никогда раньше я не видел море таким.

Было пусто.

Холодный пустой пляж, и на рассвете никто не раскланивался с вами, с сытой улыбкой обнимая чуть ниже талии свою девушку, в гостинице все жаловались, что болит горло... Волны бились о камни, покрытые коркой стекла. В сырых скалах шумел ветер...

Это другое море.

- Леди, куда мы поедем?

В город,- я указываю на город.

Или на виллу,- я поворачиваюсь наподобие флюгера.

Я жду, что она скажет.

Леди легонько дует. Я поворачиваюсь в сторону чёрных холмов.

На виллу.

Мы устраиваемся на сиденьях. Леди будет вести машину.

Я включаю приёмник.

Мы срываемся с места, она выруливает на дорожку, дорогу. Шоссе.

Я закуриваю. Ветер обрывает струйку дыма.

- Ты думал, что море - это то, что топит корабли?- говорит Леди.

Я закрываю глаза.

"Love of my life - you've hurt me..."

Когда-нибудь. Не сейчас.

Когда-нибудь я расскажу тебе одну историю.

О том, как двое жили на берегу холодного моря, и они боялись, друг за друга и каждый за себя, и клялись быть вместе вечно. Вечно.

Один мальчик хотел заплатить за такси, а она не разрешила ему и сказала:"Так будет разумнее. Будь умницей".

О том, как она приняла его за девочку и влюбилась, и любила его. Она не терпела слова "муж" и не любила мужчин.

Они всегда были вместе.

"Oh, mama mia, mama mia, mama mia, let me go!.."

А потом они вернулись в город. Я расскажу тебе.

А теперь я хочу слушать музыку...

Боже, храни Королеву!

...........................................................................

..

Во всех окнах свет.

Чёрные во тьме кипарисы.

...........................................................................

...

И снова, всё только ещё начиналось. Земля и небо, разве они не едины?

Когда просыпаешься, и ещё не проснулся, но тебе радостно, предчувствие счастья. И можно не торопиться, зная, что этот день обещан тебе.

Я увидел, как она танцует в кругу белых лотосов, рассыпанных на полу,- они лежали и пили белыми губами прохладу ночи,- и я сказал: "Я люблю её танец, так могут танцевать лишь боги и, может быть, звёзды, но я никогда не видел танцующих звёзд".

Я увидел синюю ширму с зелёным рисунком, и зелёное стало белым, и я увидел, что её губы смеются, и звук падал на плиты мраморных стен и отражался в них, и я сказал: "Я люблю её танец".

Её шаги - поцелуи жизни, она ступает по кипящему морю моей крови, не замочив ног, так солнце совершает свой путь в небе, и всё, что она дарит мне, я хотел бы отдать ей тысячекратно, и каждый взгляд её обратить сиянием тысячи граней алмазов. И единое прикосновение губ её превратить в фонтан фонтанов цветов.

Какие пространства открыты нам, сколькими городами не овладели, сколько земель мы не населили ещё, ветер, знает ли он их пределы?

4

Пахнет дождём и йодом. Серый пляж. Безлюдный, обмётанный грязноватой пеной, холодные языки тянутся слизнуть следы летних кочевий, мусор, сиротливые навесы, прохваченные ветром. Из песка выступил край полиэтиленового мешка. Что в нём?

- Ты с ума сошёл! Почему без плаща?

Она хочет отдать мне свой, но я говорю: "Ничего, не простыну".

- Ещё как простынешь! И ноги мокрые.

Обидно, быть на море и даже не замочить ног. Какое море, март месяц!

И она уводит меня в тепло.

Разве не банально? Познакомились? На море. На пляже, где же ещё.

И сразу же любовь. Как принято.

Чайки терзали жалобами ветер. Белесое небо окутывало тёмные очертания холмов, и нельзя было различить, где оно кончается, и начинается море пелена.

Пирс.

Мы были на пирсе.

Она возвращалась на берег, а я шёл ей навстречу. Я увидел её ещё издали одинокая тёмная фигурка, женщина. И ни души вокруг, на всём побережье, в такую погоду... Я смотрел, как она идёт от края песка, над морем, и останавливается, пережидая брызги каждый раз, когда волна разбивалась о пирс.

Я видел, как она повернулась и пошла обратно.

Я подумал, что мы сейчас разминёмся, и всё кончится, но мы встретились взглядами и замерли.

И уже не могли разойтись так просто.

Потом она сказала мне, что это произошло помимо её воли.

Со стороны это выглядело так, как будто я преградил ей дорогу.

- Я в первый раз на море. Здесь, кажется, принято знакомиться без церемоний?

И тогда я услышал её голос.

- Что ж,- сказала она.- Давайте познакомимся.

Голос у неё был низкий и звучный, но мягкий, что-то отзывалось ему внутри, где-то глубоко. Говорят, бархатный. Бархатный голос.

Она сказала, что с первого взгляда приняла меня за девушку, но разглядела, что плащ застёгнут на мужскую сторону.

Два дня и три ночи мы не выходили из номера.

Она допытывалась, были ли у меня женщины. Я сказал, что нет. Она сказала, что не верит, требовала, чтобы я сказал правду.

Чтобы я рассказал ей всё.

- Рассказывай мне. Всё-всё! Ничего не бойся.

- Как на исповеди?

- На исповеди всего не говорят,- сказала она.

Она захотела, чтобы мы обменялись крестиками, и я подумал: "А можно ли? Ведь у нас разные?"

Но она сказала: "Дева Мария видит нас. Она поймёт, ведь она женщина".

И она надела мне на шею свой крестик, католический крестик на серебряной цепочке.

Я чувствовал, что она сильнее меня. И это было приятно. Никогда раньше так не было. И я рассказывал ей, как было раньше, а она вдруг начинала ревновать, требовала: "Люби меня!"

А я говорил: "Я никогда не любил раньше. Я не знал, что такое любовь".

Я не знал, что такое страсть, я читал о ней, но не мог представить, что женщина может быть такой.

Иногда она оговаривалась: "Ты одна у меня!"- когда она начинала говорить быстро-быстро, уже не словами, а самим голосом, и вдруг срывалась на шёпот.

И однажды я не выдержал и сказал: "А муж?"

Она посмотрела на меня так, как будто я произнёс неприличное слово. Потом неприязненно повела плечами: "Это была ошибка".

- Забудь про всё, как будто ничего не было!..

И только теперь мы родились...

Всё прошло, мы одни...

Она повторяла: "Мы одни".

- Посмотри, вокруг никого!

Здесь, сейчас, всегда, в целом мире, одни, одни, ты одна у меня!

От неё невозможно было ничего скрыть, и я исповедовался ей, а она слушала, жадно, как любила, жадно искала всегда только одного.

- Но ты не любил её?

- Но между вами ничего не было? Не ходи туда больше. Никогда, слышишь? Не связывайся с ними. Никогда не ходи к ним. Уж я-то их знаю.

Я подумал: "Откуда она может знать?"

- Но ты не стал звонить ему?

- Я же сказал, нет.

- Я верю,- шептала она.- Я верю тебе.

Я думал, правда ли это? Она не верит мужчинам.

Она боится, что я стану таким, что это придёт откуда-то, ворвётся и отнимет меня у неё. Предчувствие?

Но что!

Когда мы одни в целом мире!..

Когда я отдавался ей, изнемогая от наслаждения, когда она становилась одним пылающим комком страсти и становилась вдруг больше самой земли, всего мира, и я падал в неё и растворялся в ней, и не было уже ничего больше... Тишина.

Она борется с чем-то?

Когда она вдруг становится задумчивой, о чём она думает?

Я не спрашивал её. Она знала больше меня.

Если я обижался, она обращала всё в шутку. Она смеялась, подшучивая надо мной.

Я был от неё без ума.

Иногда мне становилось страшно, когда я думал о том, что она для меня всё. Что, если я потеряю её? Это будет конец.

Она тоже чувствует это?

Она боится своей страсти, боится потерять меня, она не хотела привязываться ко мне так сильно? А теперь уже поздно, и она ещё больше распаляется, желая удержать меня. Или защитить?

Ведь она сильнее.

Защитить, заслонить, но от чего же? От чего, Каролина?..

От чего, Каролина? Ведь мы же одни, совсем одни, посмотри, вокруг никого!..

Я всегда был один.

И таил своё одиночество, оно рвалось из меня и разрывало мою грудь, и плакал, мне было жалко себя, я хотел, чтобы они знали, что я плачу, я убегал от них, чтобы они не увидели, и, забыв обо мне, они веселились, а я, спрятавшись, плакал, мне хотелось, чтобы они стали искать меня и нигде не могли найти, и испугались, они бы раскаялись. Я плакал от бессилия и жалости к себе, я ненавидел их и хотел к ним.

Они забыли про меня, я был один.

Я шептал о своей тоске собакам, а они вдруг начинали выкусывать из своей шерсти и глупо таращились, испуганно вскакивали и отбегали и издали смотрели на меня злобно, не понимая, за что я бью их. А я звал их, чтобы они простили меня. Я понимал, что это гадко, и ненавидел себя и бил себя по лицу, и хотел убить... Я шептал о своей тоске подушке, стене, окну, темноте, дереву, кому-то неведомому, доброму...

- Я хочу знать, зачем тебе деньги

знать, зачем, зачем тебе знать об этом, ты

- Я хочу знать, что ты затеял

никогда, никогда не поймёшь этого, никогда

- Я дам тебе денег, если ты объяснишь, зачем они тебе

не поймёшь меня, вы все, никогда!

- Так ты не желаешь объяснить

Никто никогда не поймёт этого!

я искал тебя, всегда искал тебя, я знал, что ты есть, я всегда был один, ты полюбишь меня, ты поймёшь то, чего

Никто Никогда Не Понимал!

Меня гладили по голове, называли мужчиной, но тут же забывали обо мне и смеялись между собой, потому что думали, что я ребёнок, мне хотелось кричать. Сделать им больно, так, чтобы они знали, кричать!..

Я убегал и забивался в угол, а за столом мне наливали морс и звали, чтобы я пил и отправлялся спать.

А женщины пили вино и не замечали, что меня нет.

Она сказала: "Называй меня мамой".

...........................................................................

.................

Леди, сидя у большого зеркала в вычурной золочёной раме, делает утренний макияж. Перед ней на туалетном столике косметика - крема, тоники, чего только нет. Неужели она всё это возит с собой?

Уже утро, или, может быть, день. Я только проснулся, ещё не умылся и не успел привести себя в порядок - заспался.

Я неслышно подкрался к ней сзади, но она увидела меня в зеркале и улыбается мне.

- Доброе утро, засоня.

- Я вчера уснул, устал с дороги... Ты уж извини...

Я наклоняюсь к ней и целую её в плечо.

Она поворачивается ко мне.

- Выспался?

- Да.

- Значит, теперь ты в форме?- она пожимает плечами и снова отворачивается к зеркалу.- Тогда к чему этот трагический тон?

Я снова наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать.

- За нами скоро заедут. Может быть, ты хочешь принять душ?

- Да,- говорю я, глядя на её волосы.- Что? Извини, я ещё не совсем проснулся.

- Так просыпайся скорее!

- Всё это похоже на сон.

- Завтрак ты уже проспал,- говорит она.

- А что, здесь завтракают по часам?

- Да. Неудобно, правда?

- Да,- говорю я.- Но мы с тобой можем позавтракать и в номере? Или где-нибудь...

- Не думаю, что у нас будет на это время. Ты был здесь когда-нибудь?

- В этих местах? Нет, никогда.

Сегодня она устраивает пикник. Она говорила мне об этом вчера.

- Никогда?

- Нет.

- А, вообще, на море?- говорит она, извлекая из футляра алую губную помаду.

- Летом - никогда.

- Неужели, никогда?- она смотрит на меня в зеркало.- Ну, иди, у нас мало времени.

Я отправляюсь в ванную.

И, только я успеваю включить воду, как в комнате за дверью раздаются радостные женские голоса.

Я выключаю воду и минуту-другую стою, прислушиваясь.

Потом закрываю дверь на шпингалет, снова включаю воду и затыкаю ванну пробкой.

Мне хочется выйти к ним, но не выходить же в таком виде. Ничего, без меня не уедут.

.................................................................

Я открыл шпингалет и вышел. Комната была пуста.

Я уселся в кресло и под монотонное жужжание фена стал прикидывать, куда мне пойти. Или, может быть, остаться в номере и ждать её?

Не могла же она уехать без меня. Значит, она скоро вернётся.

Тут я вспомнил, что у меня нет денег, но, странно, я не испытывал никакого беспокойства.

Я выключил фен, отложил его в сторону и подошёл к окну.

Весь мир был залит солнцем, море... Отсюда был виден пляж и полоса прибоя.

Я стоял и смотрел в окно.

А потом я увидел деньги. Они лежали на подоконнике.

И ещё записка: "В 4 часа у пристани".

Я посмотрел на часы. Впереди был весь день.

Я рассмеялся.

...........................................................................

........

Я стоял у открытого окна в пустом гостиничном номере и смеялся, а там, впереди, было море, и всё вокруг было залито солнцем.

Я шёл по раскалённому солнцем тротуару, отбивая находу чечётку, оркестр, шествовавший за моей спиной, подбадривал меня пронзительными воплями труб и грохотом тарелок, от улицы к улице он становился всё громче - должно быть, ко мне сбежались все уличные музыканты и ресторанные оркестры, какие только есть в этом городе, и просто все-все-все.

Заметив очередной кабачок, я командовал штурм, и под радостные завывания саксофонов, рёв литавр и нетерпеливое повизгивание скрипок моё доблестное войско овладевало очередной крепостью, и тогда, подогретая возлиянием, музыка окончательно сходила с ума, сотрясая стёкла и стены заведения, чем заставляла доброго хозяина то и дело хвататься за сердце и возводить глаза к потолку.

Заплатив за всё, что было здесь выпито и разбито, я просил его заказать что-нибудь моему оркестру,- обычно заказывают посетители, ну, а мы сделаем наоборот!

И он называл какую-нибудь песенку, и мы пели её все вместе.

"Ах, эта музыка возвращает меня прямиком в детство. Вот это было время!"

И мы расставались, счастливые и растроганные, и музыка продолжала триумф.

И если по улице шла обворожительная принцесса,- несомненно, заколдованного королевства,- я требовал исполнить в её честь гимн, и цветочницы сбегались как пчёлы на запах клубничного варенья, и я брал у них охапки цветов и подносил своей незнакомке.

А музыка продолжала шествие.

Я объявлял танец, и музыканты, не отрываясь от своих инструментов, устраивали нечто вроде урока гимнастики в палате для буйнопомешанных, и мне непременно хотелось быть первым, и мне аплодировали из окон, а я раскланивался, стараясь делать это как можно изящнее, что было не так просто, как может показаться - ведь я едва держался на своих ногах.

Вскоре обнаружилось, что пиршество уже не может вместиться в обычных размеров кабачок, и я скомандовал привал. Мы расстелили скатерти прямо на тротуаре, и все нашли, что это придумано на редкость удачно.

Меня понесло на поэзию, и я стал импровизировать какую-то сногсшибательную поэму, мой голос немедленно окрылился музыкой, и вот уже всё это обернулось оперой, а тем временем кто-то усердно и стремительно расписывает скатерть в цвета летней победы и венецианских карнавалов.

"Давайте курить сигары!"- капризно тянет тенор, встряхивая руками.

"Сейчас закончу, сейчас!"- заверяет его художник, расплёскивая по скатерти потоки своего вдохновения.

Со второй попытки я всё же поднимаюсь над тротуаром на высоту своего тела. И мне хочется подняться к самим облакам, если они есть, и ещё выше!

"На какой руке носят часы?"- спросил я у людей, отчаявшись понять, что это за время.

"На той, где запястье",- ответили люди.

"А почему вас так много?"- спросил я у них.

Они не ответили.

Я вытряхнул из карманов остатки денег.

"Я должен идти. Один",- сказал я, заметив, что некоторые стали подниматься.- "Выпейте за прекраснейшую из женщин земли, чья красота пленяет ангелов небес и демонов ада! И сыграйте мне что-нибудь на прощанье".

И они провожали меня музыкой, и я шёл к ней.

К моей Леди.

...........................................................................

...

- Давай скорей, все уже в сборе.

Едва я прыгнул на борт, катер отчалил от берега. И вот, я уже снова знакомился, улыбался и пожимал руки. Да, да, да, конечно.

Я искал Леди глазами, но она куда-то исчезла. Повсюду были эти люди, а её нигде не было. Мне стало не по себе.

А потом она появилась.

Все вокруг шумели, кто-то открывал шампанское.

- Где ты была?

Она не ответила.

- Куда ты всё время уходишь?

Она, кажется, даже не слышала, мимоходом шепнув только: "Выпей шампанского". И снова исчезла.

Мы причалили к берегу. Я хотел помочь Леди сойти, но кто-то уже подал ей руку.

- Надо бы обследовать этот остров,- предложил я, ни к кому особо не обращаясь. Мне никто не ответил.

- Я пойду, прогуляюсь,- сказал я Леди.

- Да,- сказала она.- Там есть тропинка, она ведёт на самый верх. Только не уходи надолго.

- Ладно,- сказал я.- А где она, эта тропинка?

- Там увидишь.

Я оглянулся на море и катер, с которого перетаскивали на берег корзины и ящики с вином и снедью, и побрёл по горячему белому песку в сторону леса.

...........................................................................

......

Разве хоть кто-то любил меня?

Но ты такой красивый...

Я никогда не был красивым, всегда, всегда я был

красивым ребёнком, игрушкой, куклой, ах, какой

у вас очаровательный мальчик!

Ты берёг себя для меня!

Я не берёг себя. Кто же! Дева Мария?

Мария!

Для тебя, для тебя одной во всём мире, Мария!

У меня никогда не было, никогда!

...какой у вас большой сын, посмотри, какой

воспитанный мальчик. Отличник?

Я научился стрелять, я стрелял в них, мне выдавали дополнительные пять выстрелов, поощрение, и ещё, я не промахивался, я стрелял в них, на стене в гостиной, так называлась эта комната, висело ружьё, я снимал его, тяжёлое, его нужно было подхватить, тяжелее, чем в тире, тяжёлое, я держал его в руках и подходил к окну, я открывал окно, прицеливался и нажимал пальцем. Щелчок. Вот вам!

Я плакал.

Я знал, где лежат патроны.

...наверное, одни пятёрки приносит?..

- Танго, танго! Танцуем танго!..

........................................................................

...они смотрели мимо меня и улыбались мужчинам, она хотела танцевать со мной, она сказала: "я научу тебя, это не трудно",- у меня горело лицо, уши, я едва лепетал, она вела меня, я топтался, она шепнула: "только на ноги не наступай",- её тело, горячее, вот оно, горячее под тканью, видишь, как просто, чья-то рука небрежно отстранила меня сзади, за плечо. Уступи-ка...

Она с ним. Она смеётся. Он обнимает её.

...я не отпускаю ружьё, он вырвал у меня из рук...все стоят неподвижно...как во сне... музыка, но никто не танцует...он...я убил его?...все смеются...не заряжено...я не зарядил его...все смеются...Мама не смеётся.

- Ты и вправду хотел убить его? Или только напугать.

Раздался щелчок, я ничего не понял сначала, да и никто ничего не понял. Те, кто видели, как я поднимаю ружьё, стояли как восковые фигуры. Все ждали, что сейчас хлопнет выстрел. Я не успел ничего понять. Почему нет звука. Как во сне. Ты стреляешь, а он не падает. Стоит и смеётся. Только глаза у него не смеялись. И у мамы тоже. Почему я на неё посмотрел? А остальные и впрямь поверили, что это была шутка. Отец зачем-то показывал им ружьё и всё повторял: "Не заряжено было, не заряжено".

И все говорили: "Ружьё-то не заряжено. Каков стрелок!"

Сначала он всё никак не мог вырвать у меня из рук ружьё, а я даже не сжимал пальцы, они сами держали, а когда я понял, что произошло, разжались. И он стал показывать всем, что ружьё не заряжено, не понимая, какую глупость делает. Это уже и так всем было понятно. Ведь я успел нажать пальцем. Он смеялся, а глаза такие бессмысленные были, как будто смеялся автомат. Он видел, как я поднимал ствол. Его глаза совсем не изменились. Только рот начал смеяться. Хочешь знать, что было потом?..

...........................................................................

..........................

Я посмотрел вниз.

Здесь по склону каких-нибудь двести метров, если пойти напрямую.

Я спрыгнул с тропинки. Раздался сухой треск.

Я стал отчаянно отдирать от себя цепкие, изголодавшиеся лапы ползучих колючек. Дальше вниз они покрывали весь склон, доставая мне до колен, и когда я ставил на землю ногу, они набрасывались на неё так, как будто тысячу лет ждали этого.

Обратно было уже не выбраться.

Склон круто уходил вниз, к морю.

Я продвигался вперёд затейливыми зигзагами, создавая иллюзию борьбы за безупречность костюма, никак не желая смириться с перспективой предстать перед обществом в изодранных брюках.

Когда я выбрался на чистое место, руки мои были исполосованы так, как будто два десятка голодных котов пытались отнять у меня кусок колбасы.

Я заспешил было вниз, но остановился и замер на месте. Я увидел катер, удалявшийся в открытое море от берега.

Я почувствовал слабость.

Что могло заставить Леди отменить пикник?

Я смотрел на катер. Солнце слепило глаза. Море сверкало.

Я понял, что это слёзы.

"Вот и всё",- прошептал я.

Я услышал, что кто-то идёт, приближаясь ко мне, и обернулся.

Спускаясь вниз, по тропинке шла женщина. Она подняла на меня глаза.

- И вы тоже?..- вырвалось у меня.

- Что?- её брови приподнялись.

Она улыбнулась.

Я перевёл взгляд на катер и не сразу смог найти его. Он превратился в маленькую точку.

Она посмотрела.

- Ах, вот оно что,- она понимающе рассмеялась.- Вы думали, что остались одни? Нет. Они просто должны привезти ещё кого-то.

Её лицо сделалось неподвижным, и я подумал, что если бы она улыбалась, она была бы похожа на манекен.

Она сказала: "А что было бы тогда? Если бы все уплыли..."

- Как море сверкает,- сказал я.

- Если бы все люди вдруг исчезли,- сказала она,- и остались бы только двое. Как в самом начале. Что бы тогда было? Всё повторилось бы?

- Вероятно, это зависит от того, каким образом исчезли бы все остальные...

- Просто исчезли, и всё. Неужели и тогда ничего не изменилось бы? И всё повторилось... Ведь они в пять миллиардов раз были бы свободнее каждого из нас. Неужели всё повторилось бы?

Я достал сигарету, повернулся спиной к ветру и щёлкнул зажигалкой.

- Пойдёмте к остальным?- предложил я.

- Что это у вас?

- Да так,- сказал я, пряча руку.- Забрался зачем-то в заросли.

- Ведь вы... Кажется, писатель?

- Что?

- Вы писатель?

- Да нет,- сказал я.- Вряд ли.

- Но вы пишете книги?

- Да. А откуда вам это известно?

- Значит, вы писатель?- сказала она, оставив мой вопрос без ответа.

- Вряд ли,- снова сказал я.

- Как же так...

- Видите ли, писатель - это тот, кто пишет для того, чтобы его читали, а мне безразличны читатели. Я пишу для себя и, наверное, для Бога, хотя Ему и так всё известно.

- А,- кивнув, сказала она.- Понимаю. Хочешь сделать Ему приятное?

- Сделать приятно себе.

- Это одно и то же,- заявила она.

- Когда как,- осторожно заметил я.

- Мне тоже хотелось бы написать книгу,- сказала она.- И знаешь, о чём?

- О себе, наверное? Или о Боге?